В.В. Люкевич доктор филологических наук, профессор

В.В. Люкевич
доктор филологических наук, профессор
(Могилевский государственный университет им. А. А. Кулешова,
г. Могилевск)
Данная статья представляет собой анализ сонетов Юргиса Каземировича
Балтрушайтиса – русского и литовского поэта-символиста, переводчика, дипломата. В
основе анализа – сонеты, написанные в период с 1897 г. по 1931 г.
СОНЕТЫ ЮРГИСА БАЛТРУШАЙТИСА
На сегодняшний день нам известно 6 сонетов Ю. Балтрушайтиса,
написанных на русском языке. Хронологически они выстраиваются так:
1. "Передо мной все тот же шум глухой ...", 1897 г.;
2. "Я весь поник пред Господом моим ...", ок. 1901 г.;
3. "Уже в долинах дрогнул трепет томный ...", ок. 1903 г.;
4. "Весна не помнит осени дождливой ...", ок. 1903 г.;
5. Вешние струны ("Раскрылся к цвету хмурый север ..."), 1918 г.;
6. "Как снег повторен цвет полей ...", 1931 г..
Порядок рифмовки в них: № 1 – аБаБвГвдЕдЕ; № 2 – аБаББаБаввДДгг;
№ 3 – АбАббАбАввГГдд; № 4 – АбАббАбАВггДщд: № 5 – АбАбВВггДееДжж;
№ 6 – ааббвгвдгд. Выполнены Я 4 – №№ 1, 5, 6, Я5 – №№ 2 (2 стопы – Я4, 2
стопы – Яб), 3, 4.
Явно разошлись с каноном жанра сонеты №№ 1, 5, 6. В первом – два
катрена связаны терцетом, рифмовка в них не сквозная. Стихотворение
"Вешние струны" (№ 5) напоминает сонет количеством стихов – 14 (3 катрена,
1 дистих). Сонет № 6 – безголовый (1 катрен, 2 терцета).
Сонет № 1 композиционно (позицией катренов и терцета), графически
(нет явного выделения ни катренов, ни терцета), синтаксисом (состоит всего из
2-х сложных предложений), наконец, характером рифмовки лишь смутно
напоминает о сложившемся в веках стереотипе жанра. Связь с последним
только в сочетании (но не "сонетном") катренов с терцетом, да в традиционном
для сонетной формы в русской поэзии размере – ямбе. Терцет ("... Все тот же
сон на берегах ... / Все те же сосны вековые / Стоят, как стражи на часах ...")
разграничивает предложения, связывает синтаксически и логикой движения
художественной мысли-эмоции катрены. В нем заявлены лейтмотивы (берега,
суша, неподвижность, сон), противоположенные лейтмотивам первого катрена
(океан, вечный "шум глухой" волн, "яростный прибой"). Лейтмотивы,
связанные с природными и метеорологическими явлениями (океан – вечное
волнение, движение, яростный прибой), фиксирующие переходные состояния
на "стыке" земной тверди, воды и воздуха, солнечных лучей (осенняя ночь,
туман) проецируются в духовный мир лирического субъекта. Фиксированная
реальная ситуация – лирический герой на берегу океана коротает пасмурную
осеннюю ночь. В переносном же, метафорическом, символическом плане – он
на грани, разделяющей, как терцет предложения, бытие (движение, волнение,
ярость прибоя, огонь сомненья) и небытие (покой, неподвижность, сон). В
мироздании все сбалансировано, уравновешено. С чем – в шестикратной
анафоре "все тот же" (вариант "все те же сосны вековые"). Лирический
субъект не только созерцатель, он – "дитя знакомого смятенья", ему неуютно
под давящим покровом "осенней ночи и тумана". "Упорный, как огонь
сомненья" – это не только о яростном прибое или покое на берегах океана
(здесь возможно двоякое прочтение), но прежде всего о лирическом субъекте.
Позиция его в лейтмотивах, взывающих к жизнетворчеству, проявлена в
первом катрене. Терцету дана иная функция – антитезы лейтмотивам первого
катрена. Не потому ли он соседствует с ним?
Во втором, ставшим финалом, катрене усилен мотив сопротивления
берега, суши, холмов океанской волне. В символике этой антитезы,
форсированной финальной метафорой ("Все тот же давящий покров осенней
ночи и тумана") – возрастающая энергия сопротивления лирического субъекта
грозящему небытию. Она скрыта в образно-эмоциональной константе этого
небытия (давящий покров). В данном случае преодоление канона определено
логикой художественности – образно-эмоционально, без заклинания, сентенции
воплотить мироощущение, активную позицию лирического субъекта.
В сонетах №№ 2, 3, 4 образно-эмоциональные картины, точнее,
пейзажные зарисовки сопряжены с заклинаниями, философскими сентенциями,
которые обычно высказываются в терцетах, преимущественно последних.
Картина мира, контрастная, полная
противоположностей, противостоянии
(сонет № 1), в сонете № 2 воспринимается уже как целесообразная, стройная,
гармоничная:
Я весь поник пред Господом моим, –
Пред таинством полуночи бездонной
И чудом дня Его с рассветом золотым,
Поющего в долине пробужденной.
Позитивный опыт, освобождение души лирического субъекта от
сомнений,
"сумрака
призрачных
страстей"
выражены
в
патетических
интонациях восхищения "таинством полуночи бездонной", "чудом пня",
"воздухом благовонным". Этой цели служат синтаксический параллелизм
/"Заря ль сверкнет сквозь воздух благовонный. / Иль на поля вечерний ляжет
дым"/, старославянская, книжная лексика (таинство, поник, полуночь,
благовонный, возношусь, дольний, храм).
Заклинание спящих духовно пробудиться, следовать путем, найденным
лирическим субъектом, к храму заключено в последнем терцете:
Восстаньте, спящие у Божьего порога,
И воздевая руки к небесам,
Войдите, поздние, во храм!
В финале сонета, как и во втором катрене, выделены последние стихи: в
отличие
от
основного
четырехстопником.
размера
Сменой
(ямб-пятистопник)
размера
акцентирована
лирического субъекта по отношению к себе и ближним:
они
выполнены
волевая
позиция
... В пространства вечные – за Ним.
________________________________
Войдите, поздние, во храм!
Сонеты №№ 3, 4 мажорны по преобладающим эмоциям, пафосу. Их
эмоциональное поле создано картинами бурно наступающей весны. Они ярки,
излучают энергию жизнетворчества:
Уже в долинах дрогнул трепет томный...
Как изумруд, сияет мурава...
И дольше день зиждительно-истомный,
И светлым зноем пышет синева...
№3
Весна не помнит осени дождливой...
Опять шумит веселая волна,
С холма на холм взбегая торопливо,
В стоцветной пене вся озарена...
№4
Дистрибуция
лейтмотивов
в
обоих
сонетах
явно
в
пользу
"зиждительных" духовно: "снова жизнь могуча и нова!"; "человек ... слагает в
песню светлые слова"; "славить жизнь и труд ее поземный..."; "усыпить
людской души сомненье"; "дыханьем силы снизойди" (№ 3); весна "Здесь лист
плетет, там гонит из зерна Веселый стебель..."; "Звонка, говорлива, В лесах,
полях раскинулась она..."; "Среди цветов, средь радостного пенья. Проворен
шаг, щедра ее рука» (№ 4). В пользу жизнетворческого начала и анафоры 3-6
стихов катренов сонета № 3. Союз "и" (перечисления, добавления) усиливает
впечатление
необратимости,
энергии
наступления
весны
и
духовного
обновления. Многоточия после каждого катрена, части стихов, даже в средине
стихов, увенчивающие очередной штрих картины, как бы напоминают о том,
что многие константы бурно наступающей весны остались за "кадром".
Обращениями ("О, нежный ландыш! Божий василек!", "О, вешний луг!", № 3;
"О, яркий миг, поверивший в века!", № 4), заклинаниями ("Ко мне дыханьем
силы снизойдя!", № 3), вынесенными в терцеты, лирический субъект
"переключает" энергию весны на себя, свой духовный мир, настроенный на
созидание, на жизнетворчество.
Последние из предложенного перечня сонетов и/или их жанровых
вариаций память жанра фиксируют или соблюдением присущего ему
количества стихов (14:3 катрена и дистих, № 5), или обычной для сонета
фиксацией строф (катрен и 2 терцета, № 6). В основе эмоционального поля
упомянутых произведений – "аритмия сердца": сохраненные в памяти пейзажи
родины, Литвы, основной настрой ранней лирики, первых сонетов. В сонете №
5 явно узнаются литовские холмистые поля; ее климат: "Раскрылся к цвету
хмурый север"; "То в синий лен, то в красный клевер / Свои холмы простор
облек". Здесь, как и в сонете № 6, сохранен и основной мажорный настрой
первых сонетов, что отражено и в заглавии – "Вешние струны".
Эмоционально-духовный опыт лирического субъекта последних сонетов
богаче. Он много страдал ("грудь, дышавшая лишь болью", "уст, познавших
горечь дней, И час ущерба, жребий стожа", № 5), многое принес в жертву
(зыбкие сны, трудные слезы, рок к нему был неумолим, заставил от многого
отречься № 6). Но еще с большей напористостью он отстаивает свою прежнюю
оптимистическую позицию. В сонете № 5 она "озвучена" даже – в заглавии
(струны), метафоре-символе "Пусть кубок пламени и звона / В час жизни
пенится полней...". Символика звона, струи (вести) дополнена символикой
пламени (духовное горение). Конкретизирована и символика весны. Не весна –
пора обновления, цветения вообще, а ее апогей (май, яблоня в цвету, синий лен,
красный клевер, № 5). В последнем сонете – "далекий май". Обнадеживающие,
мажорные аккорды терпеливого ожидания, надежды обновления, воздаяния в
должный срок за утраты звучат в заключающих сонеты катрене и дистихе (№
5), терцетах (№ 6).
Ни в одном из упомянутых 6-ти сонетов Ю. Балтрушайтис не шел слепо
за каноном. Наиболее заметные отступления от него (№№ 1, 5, 6) вызваны
конкретными творческими задачами: отказ от декларативности, "лобового"
выражения позиции (сонет № 1), возвращение на круги своя, "аритмия сердца",
но не самоповторение в форме и изобразительности (№№ 5, 6). В последних
сонетах более богатым жизненным опытом отягощена и символика.
Библиографический список
1. Балтрушайтис Ю. Дерево в огне. Вильнюс,1983.
2. Балтрушайтис Ю. Лилия и серп. М., 1989.
3. Сонет серебряного века. Русский сонет конца XIX - нач. XX века. / Сост.
Федотов О.И. М., 1990.