Зинуля

Александр Гельман
Зинуля
Действующие лица
Зина Коптяева, в просторечии Зинуля.
Подруги Зинули :
Валя
Нина
Клава
Петренко.
Жена Петренко.
Виктор Николаевич.
Секретарь Виктора Николаевича.
Шофер Виктора Николаевича.
Федор Иванович.
Сергей Сергеевич.
Борис Павлович.
Представитель треста.
Мазурик.
Коренастый.
Прораб.
Наташа.
Пожилой бригадир.
Молодой бригадир.
Водитель в свитере.
Девушка с книгой.
Шоферы, рабочие, девчата.
Деление на акты — по усмотрению постановщика.
Один из участков большой стройки. Стены недостроенных зданий, пустые проемы
окон на разных уровнях. Действие пьесы начинается в разгар рабочего дня. Из глубины
сцены доносятся пронзительные, нарастающие, протяжные автомобильные гудки. Машина
гудит очень долго. Наконец, в проеме окна на втором этаже появляется пожилой бригадир.
Пожилой бригадир (кричит). Чего орешь?
Гудки прекращаются.
Голос Петренко (возмущенно). Бетон! Куда сгружать?
Пожилой бригадир. Чего? Мне бетон не требуется, я не заказывал! Может, Масакову?
(Показывает направо, уходит.)
Слышно, как машина отъезжает, потом останавливается. Снова раздаются гудки.
В проеме окна другого здания появляется молодой бригадир.
Молодой бригадир. Чего орешь?
Гудки прекращаются.
Голос Петренко. Бетон! Куда сгружать?
Молодой бригадир. Какой еще бетон? Я сегодня не нуждаюсь! Может, Авдеенке?
(Показывает налево.)
Голос Петренко. Я там был!
Молодой бригадир. Тогда не знаю. Прораба спроси! (Показывает вниз, уходит.)
Слышно, как машина отъезжает — и снова останавливается. Опять гудки. Из
здания выходит прораб — краснощекий толстячок в очках с авторучкой в руке.
Прораб. Чего орешь?
Гудки прекращаются. Появляется Петренко — крупный, широкоплечий мужик лет
сорока.
Петренко (грозно подходит к прорабу). Полчаса с бетоном катаюсь! Куда сгружать?
Прораб. Бетон? Я разве заказывал бетон? (Оборачивается.) Наташа!
Выходит Наташа — молоденькая беременная легкотрудница.
Наташа, мы что, на сегодня бетон заказывали?
Наташа. Здрасьте! Вы же велели не заявлять — я не заявляла! Никакого бетона!
Петренко (истерически орет). Бето-о-о-он! Куда сгружа-а-а-ать?
Прораб. Тихо, тихо, — орешь! Кто тебя сюда направил?
Петренко. Как кто? Зинуля! Велела — на очистные сооружения!
Прораб. Вот пускай она и отвечает — Зинуля. Очистные сооружения бетон не
заказывали. Когда надо, у нее не допросишься. В понедельник на коленях стоял перед ней...
из-за машины бетона. Не дала! А теперь прислала! В общем, будь здоров! Большой привет
Зинуле! (Направляется в здание.)
Петренко (догоняет прораба, хватает за ворот). Я сорок минут сюда вез! Теперь —
обратно? Принимай!
Прораб. Убери руки!
Петренко. Я сейчас тебя забетонирую этим бетоном... если не примешь! Будешь
первым памятником в этом городе!
Наташа (отталкивает Петренко). Зинулю забетонируй, понял! Он не виноват! Ее!
Петренко. Нет, я его!
Наташа. Нет, ты ее! Ее! А то сидит там... королева! (Отгоняет Петренко, наступая
на него своим пузом.) Давай, давай! Тут ты ничего не добьешься. Ее! Она!..
Беззвучно выматерившись, Петренко скрывается.
Та же декорация, но это уже здание СМУ. Снова слышны непрерывные, режущие
слух гудки петренковского самосвала. В проеме окна на третьем этаже появляется
секретарь начальника СМУ — пожилая, элегантная дама, с высокой прической.
Секретарь. Ну-ка, прекратите! Виктор Николаевич совещание проводит, а он
разгуделся под окном! Как фамилия?
Гудки прекращаются.
Петренко (выходит, задрав голову). Скажите Виктору Николаевичу — водитель
Петренко просит его немедленно спуститься вниз! А то я буду гудеть до тех пор, пока он сам
не выглянет!
Виктор Николаевич (ему меньше сорока, появляется в проеме соседнего окна). Я уже
выглянул. В чем дело, Петренко?
Петренко. Здрасьте, Виктор Николаевич! Поздравляю вас — пять кубометров бетона
везу на свалку! Зинуля направила на очистные — не взяли, говорят, не заказывали! Катаюсь
два с половиной часа! А теперь еще полчаса буду этот бетон выковыривать ломиком... из
кузова. Кто мне заплатит? А за этот бетон кто заплатит? За бензин? За резину, которая трется
зазря? Кричим: транспорта не хватает! Видать, чего-то другого не хватает, а не транспорта! Я
вам сейчас под окном этот бетон свалю! На память!
Виктор Николаевич. Сейчас отпущу людей, Петренко, поедем на бетонный,
разберемся!
Растворно-бетонный узел. На высоком вращающемся стульчике, в своей дощатой
конторке с полукруглым окошком сидит Зинуля. Это еще совсем молоденькая худенькая
девчонка с кудрявой, светлой головкой, дерзко посаженной на обернутой шарфиком шейке.
Зинуля делает одновременно три дела: разговаривает по телефону, записывает в путевой
лист замечание недисциплинированному водителю, который, стоя снаружи, у окошка,
пытается свой путевой лист вырвать у нее, и отдает через громкоговоритель
распоряжения, которые гремят, как с небес, перекрывая рокот бетономешалок и шум
машин.
Зинуля (в громкоговоритель). Аппаратная! Я же сказала по-русски — машину под
вторым бункером не загружать! У него заявки нет — бетона не получит! (Водителю,
дергающему путевку.) Убери лапу! Проболтался где-то два часа, а теперь рвешь путевку? Я
еще завгару докладную заделаю, а не только сюда напишу! (В трубку.) Але! Але! Так что
будем делать с вентиляцией — у меня там девчонки цемент глотают? Что значит — у вас не
десять рук? А у них что, по десять легких в грудях? (В громкоговоритель.) Пятьдесят пять —
тридцать три, сдай в сторонку, пропусти цементовоз! Уснул, что ли, пятьдесят пять —
тридцать три? Ты, ты!.. Внимание! Восемьдесят — одиннадцать, везете на пятую насосную!
Повторяю: восемьдесят — одиннадцать, пятая насосная!
Улучив момент, водитель у окошка схватил свою путевку, убегает.
Назад! Пятьдесят семь — тринадцать, назад! Водитель пятьдесят семь — тринадцать, я
отстраняю вас от работы! Шутник нашелся! (В трубку.) Але! Я же вам объясняю — они
глотают цемент! Вы когда-нибудь глотали цемент? Короче говоря, если завтра вентиляция не
заработает, я напишу начальнику докладную! (Подбежавшему к окошку водителю в
свитере.) Ну что, что? Я сказала — заявки нет, бетона не дам! Освобождай бункер!
Водитель в свитере. Как это — не дам? Я ж тебе показывал (сует ей бумагу)
распоряжение начальника! Давай бетон! Бригада стоит!
Зинуля. У меня весь бетон расписан по разнарядке! И тоже подпись начальника стоит!
Если я тебе дам, тогда я кому-нибудь из них не дам. Пускай начальник напишет, кому из них
не дать, тогда я тебе дам! А всем давать я не могу! Освобождай бункер!
Водитель в свитере. Нет!
В это время в конторку входят Виктор Николаевич и Петренко. Зинуля их не видит.
Петренко хочет толкнуть ее, чтобы обратила внимание, начальник его удерживает.
Зинуля. Ну что — нет? Ну что — нет? Убирай машину! Или ты хочешь, чтоб я сама
села за баранку? Я могу! Только твой самосвалишко окажется вон там, в болоте! Придется
трактористу дать трешку, чтоб вытащил!
Водитель в свитере (он-то заметил вошедшего начальника). Я тебе принес записку
Виктора Николаевича! Давай бетон!
Зинуля. Да плевала я на эти записки! (Хватает со стола бумагу.) Вот, я рву твою
записку! (Рвет.)
Виктор Николаевич. Коптяева, успокойтесь.
Зинуля (оборачивается. Обрадовалась). О! (Спрыгнула со стульчика.) Здрасьте,
Виктор Николаевич! Прямо в точку! Что же вы делаете, Виктор Николаевич, — я же вас
неоднократно просила, докладные писала, на собраниях выступала: если вы пишете «дать»
(показывает разорванную записку), напишите, вместо кого «дать»! Вам же известно, что у
меня нет бетона сверх разнарядки. Вам лишь бы отмахнуться, а они приезжают сюда с
вашими записками и разрывают меня на части! Вы же авторитет своей подписи
принижаете... неужели непонятно? (К Петренко, грубо.) Тебе что надо?
Петренко. Сейчас Виктор Николаевич тебе скажет, что мне надо.
Зинуля (насторожившись). Чего?
Виктор Николаевич (подходит к столу, в громкоговоритель). Аппаратная!
Здравствуйте, девушки, это Виктор Николаевич. Пожалуйста, загрузите самосвал под
вторым бункером.
Водитель в свитере. Спасибо! (Счастливый, убегает.)
Виктор Николаевич (Зинуле). Посмотрите, сколько там бетона заявлено на очистные.
Зинуля (покосившись на Петренко, смотрит в разнарядку). Нисколько не заявлено.
Виктор Николаевич. Хорошенько посмотрите.
Зинуля (снова изучает разнарядку). Нисколько...
Виктор Николаевич. Зачем же вы туда послали? (Кивнул на Петренко.)
Зинуля (с ходу, агрессивно). Как это, интересно, я могла послать, если в разнарядке
нет? Вы что! (К Петренко.) Какой номер? Номер машины?
Петренко. Тридцать один — двадцать один.
Зинуля (смотрит в разнарядку. Показывает начальнику). Пожалуйста. Тридцать один
— двадцать один. Направлен на водозабор. А вовсе не на очистные. Выехал в четырнадцать
двадцать.
Петренко (сощурившись). Что-что-что? Куда направлен?
Зинуля. Во-до-за-бор! Вот, отмечено... Почему, интересно, ты оказался на очистных?
Петренко. Я сейчасу отмечу. (Срывается.) Так отмечу, что мать родная не узнает!
(Начальнику.) Я-то думал — прораб мозги крутит... оказывается, она!
Зинуля. Я? Ты соображаешь, что говоришь? Как я могла направить на очистные, если
их даже в разнарядке нет?
Петренко (жестко). Я пока не глухой! Я пока не чокнутый! Три года вожу бетон —
ни разу не спутал! Что мне за радость кататься туда-сюда! (Начальнику.) Клянусь вам,
Виктор Николаевич, первый раз слышу — водозабор!
Зинуля. А я первый раз слышу — очистные!
Петренко (подступает к Зинуле вплотную). Я двадцать минут здесь находился! Пока
встал под загрузку! Вообще это слово — водозабор — не звучало! Не было такого слова —
водозабор! Я не слышал — водозабор!
В это время, запыхавшись, к окошечку подбегает коренастый рабочий.
Коренастый (с ходу). Я — водозабор! Я — водозабор! Где бетон? Виктор Николаевич!
(Быстро обегает конторку вокруг, врывается.) Виктор Николаевич, что же это у нас
делается? Непрерывное бетонирование, ответственнейший фундамент, а она уже три часа не
шлет! Теперь придется полфундамента раздолбить! Представляете? (Зинуле.) Ты же вроде
техникум какой-то кончила, неужели непонятно, что такое непрерывное бетонирование? Тут
же написано, написано (тычет в разнарядку), подчеркнуто, восклицательный знак стоит!
Зинуля. Я направляла!
Петренко. Что ты направляла? Глаза бесстыжие!
Виктор Николаевич. Прекратите! (Помолчав.) Составите акты — вы и вы. А вы (на
Зинулю) сегодня работаете здесь последний день. Завтра сдать дела, с понедельника — в
бригаду. Дозировщицей!
Зинуля (ошеломлена). Вы что вообще?.. За что?
Виктор Николаевич. Языком молоть надо поменьше. Прямо рвутся все управлять
государством, а вот послать машину бетона куда положено, вовремя — некому! (Уходит.)
Зинуля (выскакивает из конторки, вслед). За что вы меня? Я же... Вы что, не верите
мне? Мне?..
Виктор Николаевич скрывается. Зинуля идет обратно в конторку — оттуда,
навстречу выходят коренастый и Петренко.
Петренко, ну-ка вернись!
Петренко (резко). Ты мне еще нукать тут будешь! Дерьмушка! (Уходит.)
Зинуля (остается одна, смятенная ходит по конторке. Сама с собой). Да что это
такое... да что это такое! (Схватила громкоговоритель.) Аппаратная! Девчонки!..
В самом высоком проеме окна высовываются две девичьи головки в платочках,
обсыпанных цементом.
(В громкоговоритель.) Валя! Немедленно спускайся вниз! Остаешься за меня! Нинка, ты
остаешься за Валю! (Бросает громкоговоритель, выбегает из конторки. Кричит.) Стой,
стой! Стой! Петренко, останови!
На дороге.
В кабине самосвала за рулем — Петренко.
Зинуля (подбегает, распахивает дверцу самосвала). Петренко, зачем ты сейчас врал?
Я не посылала тебя на очистные! Я не могла отметить одно место, а послать в другое! Со
мной не бывает такого — никогда!
Петренко (сухо, неприязненно). В чем дело? Дверцу закрой. Мне ехать надо. На
свалку.
Зинуля. Я с тобой поеду!
Петренко (с усмешкой). Чего? Хочешь в лесочек со мной? На травку? Ну, садись!
Зинуля забирается в кабину. Едут.
Зинуля. Я прошу тебя, Петренко, скажи правду: что произошло? Ты что, не
расслышал? Перепутал? Признайся — тебе ничего не будет особенного. Могут только за
бетон высчитать. Я тебе верну с получки, если такой крохобор. Слышишь? Я тебе верну. Ты
перепутал?
Петренко (жестко). Я ничего не перепутал!
Зинуля. А как же так вышло?
Петренко. Что — вышло?
Зинуля. Что я тебя направила в одно место, а ты повез в другое?
Петренко. А я нарочно так сделал.
Зинуля. Ты что несешь?
Петренко. А вот так. Специально, чтоб тебя проучить.
Зинуля. Шутишь?
Петренко. Я человек серьезный, я не люблю шутить. Будешь теперь знать, как писать
докладные записки на людей!
Зинуля. Какие записки?
Петренко. Такие. Будто ты не знаешь, какие. Каждый день пишешь. На меня месяц
назад написала. (Злобно.) Сейчас ее вытащили! Пришло три «жигуленка» на гараж, я первый
стою в очереди... в обед побежал, обрадовался, а мне вместо машины твою докладную
показывают! Мол, вот, Петренко, нарушаешь. Подождешь...
Зинуля (ошеломлена). Из-за этого? Ты с ума сошел. Ты с ума сошел! Ты сейчас не
соображаешь, что наделал! Ну-ка, останови! Да останови, тебе говорят! (Дергает рычаг
сцепления.)
Петренко тормозит.
Разворачивайся немедленно! Поедем признаваться! К начальнику поедем!
Петренко. Сейчас прямо разбегусь разворачиваться!.. Вылезай! Я еду на свалку!
Зинуля. Петренко, опомнись. Я что, со зла на тебя написала? Я всегда пишу, на всех...
если нарушение. Я обязана так. Ты тогда проболтался полсмены неизвестно где. А теперь я
виновата? Ты же меня знаешь, Петренко... я это так не оставлю. Я не дам тебе эту подлость
захоронить. Я докажу!
Петренко усмехается.
Лучше поехали сейчас. Потом пожалеешь!
Петренко. А как ты докажешь? Соберешь слова обратно... из воздуха? Ах, тебе
боженька кассетку пришлет, да? Там у него все записано, да? А ты на магнитофончике
прокрутишь: вот, Виктор Николаевич, сам всевышний подтверждает, что я посылала его на
водозабор... да? (Смеется. Резко меняет тон.) Имей в виду: про водозабор я ничего не
слышал. Не звучало — водозабор! И сейчас я тебе ничего не говорил. Поняла? Свидетелей
нет, видишь — кругом лес. Я — господь бог! Поняла? (Наклонившись, открывает дверцу на
стороне Зинули.) Вылезай. Я еду на свалку!
Зинуля (у нее выступили слезы). Со мной так не надо, Петренко... я не заслужила... со
мной так не выйдет.
Петренко. Выйдет, выйдет. Дерьмо из тебя все выйдет, а человеческое останется. За
такие вещи, знаешь, что надо делать? Взять топорик, и вот эту рученьку, которая писала
докладную, отрубить!
Зинуля (вся сжалась). Ты... ты не бог, ты зверь! (Отодвигается к краю кабины — не
рассчитав, сваливается, падает на землю.)
Петренко захлопывает дверцу, втыкает сцепление, но отъехать не успевает. Зинуля
вскакивает, бросается перед самосвалом на колени. Взлохмаченная, жалкая, кричит и
плачет.
Петренко, я прошу тебя! Поедем к начальнику! Ты слышишь, я прошу тебя! Ты же мужчина,
Петренко! Я прошу тебя!.. Я прошу тебя!..
На какую-то секунду что-то в нем дрогнуло. Но тут же он берет себя в руки.
Мрачнеет. Нажимает на газ — самосвал с ревом, с грохотом объезжает плачущую на
коленях Зинулю и скрывается. Некоторое время Зинуля продолжает стоять на коленях,
обливаясь слезами. Затем она медленно поднимается. Неподалеку торчит пенек, она
усаживается на нем и, уперев локоточки в колени, закрывает руками лицо. Так она сидит,
постепенно затихая, только плечики иногда вздрагивают. Снова возникает шум
петренковского самосвала, слышно — затормозил, хлопнула дверца. Появляется Петренко,
подходит к ней.
Петренко (усмехаясь). Поедешь или как?
Зинуля (отнимает руки от лица — теперь это совсем другое лицо: злобное,
ненавидящее, щеки пылают. Произносит каждое слово отчетливо). Запомни, Петренко! Ты
меня учить жить не будешь!
Петренко улыбается.
Слушай сюда! Я не поднимусь с этого пенька, пока ты не расскажешь все начальнику... и
пока вы оба не приедете просить у меня прощения! У меня, понял? Ты будешь просить
прощения у меня! Вот здесь! У меня! Вот здесь! Теперь — езжай! (Резко поворачивается к
нему спиной.)
Петренко (почесал затылок, поухмылялся). Телогрейку дать? А то сидеть до-о-лго
придется, а пенек-то твердый... задница онемеет.
Зинуля не отзывается.
Дурра! Можешь сидеть пока не окочуришься! Пока сама в пенек не превратишься! Нашла
кого пугать! (Уходит.)
Слышно, как отъезжает машина.
Растворно-бетонный узел. Все-таки на душе у Петренко было не совсем спокойно —
поэтому, приехав сюда, он подошел к окошечку конторки. Там сидела Валя — невысокая,
полненькая черноглазая девушка.
Валя (неопытным голосочком кричит в громкоговоритель). Товарищи, товарищи,
заканчиваем! Сорок три — двадцать два загружается последним! За ним очередь не
занимать! (К Петренко, припавшему к окошку.) Где Зина? Ее сняли из-за тебя! Начальник
приказ прислал! (Показывает листочек.) Почему ты бетон повез не туда, как тебе не
стыдно?
Петренко. Я — не туда? Даешь! Это она перепутала... я при чем? Короче говоря, она
вас ждет в лесу... недалеко, как на свалку ехать. (Повернулся, чтобы уйти.)
Валя (вдогонку). А что она там делает?
Петренко. Цветы собирает! (Скрывается.)
Валя (е громкоговоритель). Аппаратная! Нинка! Нинка, быстрей вниз! Что-то с
Зинулей случилось! Она в лесу! Быстрей! (Выскакивает из конторки, убегает.)
В лесу, на поляне.
Валя и Нина уже здесь. Нина, угрюмоватая, длинноногая девица, сидит на пеньке,
Валя примостилась рядом. Зинуля стоит перед ними — дочитывает принесенный
подругами приказ начальника о снятии с должности.
Зинуля (решительная, полная сил и гнева. По-военному). Значит, так. Слушайте меня
внимательно. Сейчас надо всех поднять. Ты, Валя, поедешь на квартиру к начальнику. Ты,
Нина, поедешь на квартиру к Петренко. Нет! Вместе поедете... лучше! Петренко сказать:
ничего не изменилось, она осталась в лесу, советуем тебе немедленно отправиться к Виктору
Николаевичу и во всем признаться. Хуже будет!
Валя. Он нас пошлет...
Зинуля. Не пошлет.
Валя. Пошлет.
Зинуля. Не пошлет! Он испугался, это же ясно. Почему он вас направил сюда?
Испугался! Я даю голову наотрез: он сейчас стоит где-нибудь за углом и наблюдает —
приеду я с вами или нет. Трус... Начальнику сказать: «Вот вы поспешили подписать приказ,
Виктор Николаевич, не разобравшись, а теперь Коптяева сидит в лесу, на пеньке! Она в
жутком состоянии, мы боимся, как бы она чего-то не сделала с собой. Все общежитие гудит,
скажете. Хотели все к вам прийти, мы еле сдержали людей, попросили подождать, пока
сначала сами не переговорим!..»
Валя (перебивает). Зин, а день рождения?
Зинуля. Что день рождения?
Валя. У Людочки день рождения. Клава ждет. Я обещала пирог спечь. Забыла?
Зинуля. День рождения отменяется! Скажешь Клаве. Короче говоря, чтобы до них
дошло: Коптяева сидит и вставать на намерена, пока не будут выполнены ее требования.
Люди встревожены, шум будет поднят на всю стройку и выше! Ясно?
Обе молчат.
Когда все сделаете, Нина остается в городе, а ты, Валя, приезжаешь сюда. Попроси своего
Юру, Нина, — пускай заведет мотороллер и будет наготове, для связи. Обязательно!
(Достает из кармана курточки блокнот, пишет на листочке, отрывает, передает Вале.)
Телефон начальника — позвоните, спросите номер квартиры, я точно не помню... дом
напротив кинотеатра, пятиэтажка. Вопросы есть? Тогда все!
Нина (хмуро). Я никуда не поеду.
Зинуля. Почему?
Нина. Вчера поругалась с Юрой, надо поговорить. Извини, конечно, но у меня судьба
решается!
Зинуля. Ну, спасибо, Ниночка! На тебя никогда нельзя рассчитывать в таких делах.
Нина. В каких таких?
Зинуля. В общественных!
Нина поморщилась.
Ничего, обойдемся. Валюшенька, возьмешь с собой Клаву. Все ей объяснишь и пойдете
вместе. Когда-нибудь и тебе понадобится, Нина. Не завтра умираем.
Валя. Зин, Клава не может, день рождения, ну! Девчонка с утра платье новое надела.
Клава там, наверное, уже извелась — пирог за мной! Зин, ничего не получится — и Клава не
может, и я не могу... и вообще... Пойдем отсюда!
Зинуля (с горьким сарказмом). Ой, интересно-то как! Ой, интересно! Прямо здорово!
Молодец, Валя! На уровне Нины работаешь! Не нарадуюсь на тебя! (Взрывается.) Ну-ка,
очистить поляну! Шагом марш обе! Это все-таки природа! А вы тут дышите своими парами!
Нина (поднимается с пенька. Вале, устало). Пошли.
Валя (смотрит с болью на Зинулю). Ну зачем ты? Поедем с нами. Завтра пойдем к
начальнику всей бригадой... попросим, чтоб тебя оставили...
Зинуля (яростно). Я ни перед кем не провинилась, чтобы просить!
Валя. Не ты — мы за тебя попросим.
Зинуля. Я запрещаю!.. Уходите!
Нина уже было отошла на несколько шагов, теперь она возвращается. Крепко берет
Валю за руку, тащит за собой.
Стойте! Стойте-е-е-е!
Девушки останавливаются.
(Подбегает.) Вы что? Меня хотят уничтожить, а вы уходите? Вы вообще соображаете, что
вы делаете? Вы мне кто?
Нина. А ты нам кто? Что такое случилось — ты заболела? Забеременела? Тебя
обокрали, ноги отнялись? Вдруг она села на пенек! Надо бы еще на дерево забраться — не
догадалась? А то интересное дело — мужик копил деньги, ждал машину, а ему фигуш-ки! И
из-за чего? Из-за докладной какой-то засранки! Ты еще спасибо скажи, что так. А то когданибудь пойдешь по стройке, а тебе — хоп! — кирпич на голову свалится... случайно! Надо
быть человеком!
Зинуля. Я — не человек? Я — не человек? Люди ждут бетона, он в это время
халтурит, а я должна закрывать глаза, по-твоему?
Нина. Мужику заработать надо... у него семья!
Зинуля. А те, которые ждут бетон, не хотят зарабатывать? У них нет семьи? Они
воздухом питаются?
Нина махнула рукой.
Не маши! У тебя привычка прекрасная — махнула, и уже вроде ты доказала, уже вроде ты
права! А ничего ты не доказала! Чем я не человек? Почему? Потому что меня сняли ни за
что? Забыли, что творилось на растворном? Я хоть какой-то порядок навела. Даем сейчас
каждую смену на двадцать кубов больше! За это Виктор Николаевич меня снял?
Нина. Ну и что ты тут села? Думаешь, сейчас вся стройка прибежит? На руках
понесут тебя... в твою будку? Никому не надо твое старанье, ты можешь это понять?..
Ходячая газета!
Валя. Зачем ты, Нинка? С нее требуют, и она требует.
Нина. Да никто от нее не требует. И половины! Кто требует — начальник? Она
сегодня убедилась... что он требует. Для кого ты стараешься, дура? Для кого?
Зинуля. Для всех!
Нина. О! (Смеется.) Это кто такие — все? Они где? Шофера да мы — вот тебе твои
«все»... Всегда она на месте! Всегда вовремя! Всегда точно! Положено! Не положено!
Откуда только силы берутся? Ты видела, чтобы еще кто-то так... как ты?
Зинуля. Мне примеров не надо... я сама себе пример!
Нина. Ах, сама себе... Тогда найди такую работу, где сама себе. Иди сторожем. Вот
там, пожалуйста, не спи по ночам сама себе. Будешь лучший сторож СССР! Знаешь, как
называют растворный? Гауптвахта! Проштрафился шофер — его к Зинуле на растворный.
Хуже нет наказания! Юра рассказывал... Ты все хвастаешь: «Не было подъездов на объектах,
я добилась». Так вот, чтоб ты знала, — ребята больше зарабатывали, когда твоих подъездов
не было. Приедут, подъезда нет — не повезем. Тогда прораб вынужден за один рейс писать
два, а то и три! Лишь бы согласились. Поняла? Тебя же все терпеть не могут... с твоей
деятельностью! (Вале.) Вчера пачку бумаги купила в канцтоварах... На докладные. Уже
казенной бумаги ей не хватает! (Зинуле.) Думаешь, герой — села на пенек? А это не ты села,
это тебя жизнь вытолкала сюда, в лес! За твою дикость! Понятно?
У Зинули слезы на глазах, но она с ними борется, не давая пролиться. Валя несколько
раз пытается остановить Нину, но Нина ее решительно отстранила.
Просто мы твои подруги, нам тебя жалко... поэтому торчим здесь, возимся с тобой. Нам
плевать, сняли тебя или не сняли. Не таких снимают. Пойдешь в бригаду — что такого?
Будешь рядовая. Как мы... Моего папку когда-то сняли, был председателем колхоза. Пошел
рядовым колхозником, и нормально, не выкаблучивался. (Передразнивает.) «День рождения
отменяется. Скажешь Клаве!» Сегодня у твоей лучшей подруги праздник, Людочка тебя
любит... ждет, а ты тут сидишь на пеньке... И борешься с Петренко, который в это время, я
уверена, где-нибудь в буфете хлещет пиво с дружками, и они хохочут над тобой! И плевали
они — и на тебя, и на все на свете!
Зинуля. Конечно! Если вы плюете, почему им не плевать?! (Смахнула слезу.)
Нина (решительно). Ты идешь с нами?
Зинуля. Нет! Этой Людочки, между прочим, вообще не было бы, если бы не я.
Забыла?
Нина. Что?
Зинуля. Кто Клаве жужжал: «Делай аборт, делай аборт, зачем тебе ребенок без отца?»
Кто? Ты!.. Одна я говорила: «Рожай». Потом комнату отдельную им выхлопотала, место в
яслях выхлопотала, легкий труд Клаве выхлопотала. Вам молоко не давали за вредность — я
пошла, добилась. По четверо в комнате жили — я пошла, добилась... теперь живете по трое.
Все вы забываете. Ну, забывайте, забывайте...
Нина. А ты напомнишь. За тобой не задержится... напомнишь! Что касается Клавы,
этим не хвастай... ты ей жизнь погубила! Осталась с хвостом, никому не нужная. А
помогаешь ты, чтобы властвовать над нами! Чтоб никто не мог рыпнуться, отказаться. Я тебя
насквозь вижу, Зина! Ты страшный человек!
Валя. Нинка, прекрати! Озверела, что ли?
Нина. Пускай не строит из себя! (Подступает к Зинуле вплотную.) Ты такая честная,
да? А вот сейчас на что ты нас толкала? (Передразнивает.) «Скажите начальнику, Коптяева
может повеситься!» «Скажите, что все общежитие гудит!» Оно, может, и гудит. (Пальцем
щелкнула себе по шее.) Ты же нас посылала врать! А для чего? Чтоб начальницей быть?
Прямо срослась с этой будкой... будто родилась в ней. (С напором.) Ты не в будке родилась
— ты у матери в животе родилась! (Помолчав.) Пойдешь с нами?
Зинуля (остервенело). Нет!!!
Валя (приближается к Зинуле, по-хорошему, ласково). Зинуленька, вот послушай
меня. Давай сделаем так. Сейчас поедем, отпразднуем рождение Людочки, а сидеть на этом
пеньке ты начнешь завтра утром... какая разница?
Зинуля (орет). Ну-ка уходи! Быстро!
Валя не сдвинулась с места, а Нина повернулась и пошла.
Валя. Ну, Зина...
Зинуля. Уходи, я сказала! Я тебя зачеркиваю! У-хо-ди! (С ненавистью, сильно
толкает Валю.)
Валя падает на землю. Зинуля, даже не оглянувшись, идет к пеньку, садится спиной к
Вале. Валя поднимается, она сильно ушиблась. Смотрит в спину Зинуле — спина чужая,
холодная. Валя поворачивается, уходит вслед за Ниной. Зинуля остается одна — сидит на
своем пеньке, выпрямившись, застывшая. Но вдруг роняет голову, начинает плакать.
Коридор женского общежития. День рождения в разгаре. Из комнаты, где гуляют,
доносится веселая музыка, шум голосов: «За Людочку! За Людочку! Клава, за твою дочку!
За тебя!» В углу, недалеко от двери, Нина и молодой высокий парень страстно целуются.
При этом парень в одной руке держит стакан с остатками водки. Появляется озабоченная
Валя.
Валя (требовательно). Нинка! Ну, Нинка!
Нина, не переставая целоваться, машет ей рукой — мол, отстань. Из комнаты с
подносом грязной посуды выходит Клава — пухленькая, с коротенькой шеей Людочкина
мама.
(Клаве.) Клава, оторви Нинку от Юры, идите сюда! Ну, Нинка!
Целуясь на ходу, Нина препровождает Юру к гостям — отпустила, снова
притянула. Наконец, она подходит к Вале и Клаве.
Нина (счастливая, озорная). Ну, чего? (Вале.) Радоваться надо, а ты мрачная!
Валя. Уже девятый час, а ее нет. Что делать будем? Надо всем сказать.
Нина. Да пошла она! Пускай люди веселятся. Сказали, будет позже... все! Я вообще
думаю, что она сейчас у этого... своего... как его?
Клава. Федора Ивановича?
Нина. Ну! Даю голову наотрез — она у него! (Клаве.) Вот сходи.
Клава. Да ты что — она же скрывает...
Нина. Прямо! От всех скрывает, а каждому в отдельности рассказывает.
Клава. Она без договоренности к нему не ходит. А сегодня она здесь собиралась быть,
на рождении. Значит, не договаривались. И ходит она поздно, после двенадцати, а в пять
утра возвращается. (Вале.) Ты же знаешь.
Нина. По такому случаю могла раньше. Не выгонит. (Клаве.) Сходи!
Валя. Ладно, я схожу. А если ее нету там?
Нина. Ему все расскажи. Представишься, расскажешь. У него машина, между
прочим,— смотается. Уж он-то ее увезет... если она еще там.
Валя. А если его самого дома нет?
Нина. Вернешься. Решим!
Валя. А фамилия? Я же не знаю... и номер комнаты?
Клава. Федор Иванович. По технике безопасности. Найдешь!
Валя уходит.
В лесу, на поляне.
Уже порядком стемнело. Зинуля сидит на своем пеньке, сжавшись с мрачной
решимостью в глазах. Готовясь провести всю ночь в лесу, она вооружилась — у пенька, под
рукой справа лежат две увесистые кирпичины, слева — кусок ржавой арматуры. Возникает
шум приближающегося легкового автомобиля. Шум нарастает, полоснул свет фар по
пеньку, по Зинуле, машина останавливается где-то совсем близко. Хлопает дверца. Зинуля,
подхватив арматурину, приподнимается. Появляется Федор Иванович — по возрасту он
годится Зинуле в отцы, ему не меньше сорока, с небольшим животиком, лысоватый,
невысокого роста. Идет и улыбается. Зинуля, узнав, встрепенулась, но тут же, отбросив
железяку, быстро опускается на пенек. На приближающегося Федора Ивановича смотрит
настороженно.
Федор Иванович (останавливается перед Зинулей, добродушно). Ну, здравствуй...
Зинуля (хмуро). Здравствуйте. Кто вам сказал, что я здесь?
Федор Иванович. По радио передали. Я сейчас проезжал, там демонстрация целая... у
дома... этого... твоего обидчика. Несут лозунги: «Руки прочь от Зины Коптяевой!»
Зинуля насупилась.
(Смеется.) Ну, хватит, чертик в юбке... Сама послала за мной, а теперь изображаешь?
Зинуля. Что? Я за вами никого не посылала. Не надо врать. Я никого не посылала!
Федор Иванович. А Валентина Семеновна?
Зинуля. Какая Валентина Семеновна? Валька, что ли? Я не посылала! Я никого не
посылала, мне никто не нужен'
Федор Иванович. Откуда же ей стало известно имя-отчество, номер комнаты... если не
посылала? Вроде мы с тобой договаривались — никому ничего. Как же так?
Зинуля. Я свободный человек — захотела и сказала! Уезжайте! (Поворачивается
спиной.)
Федор Иванович (заходит с другой стороны, натыкается на кирпичину, смеется).
Боевые доспехи можно отодвинуть?
Зинуля не отвечает.
(Отпихнув ногой кирпичи, присаживается перед Зинулей на корточки. Ласково.) Посмотри
на меня... Эй! (Ткнул ее в плечо.)
Зинуля молчит.
Ну, подними глаза! (Рукой приподнимает подбородок.)
Теперь она вынуждена смотреть на него.
Я сейчас уберу руку — голову не опускай. Не опустишь? Я спрашиваю тебя, не опустишь?
Отвечай на мой вопрос.
Зинуля молчит.
Имей в виду, если ты голову опустишь — я ее снова подниму. Так что опускать смысла нет.
Поняла? (Убирает руку от подбородка.)
Зинуля голову не опускает.
(С иронией.) Лучшего места не нашла, чтобы выразить свои гражданские чувства?
(Вздыхает.) Сколько раз ты была у меня? Десять-пятнадцать, да?
Зинуля не отвечает.
Видишь, сколько я ночей потерял. Зря! Мы же с тобой больше разговариваем, чем
занимаемся любовью, извини, когда ты приходишь ко мне. Я считал, что это мое оправдание
перед тобой. Ты молодая девушка, я уже лысый... заставляю тебя существовать в
казарменном режиме — в пять подъем, шагом марш! Но зато я думал, я тебя уму-разуму
научил, помог в чем-то разобраться, понять, усвоить, не быть такой глупенькой-глупенькой,
какой тебя выпустили в жизнь твое родители — романтики-моряки! Отец твой, боцман с
острова Сахалин! Оказывается, я напрасно старался! Мне тогда оправдания нет! Я тогда
просто обыкновенный плут, мелкий грешник. А я о себе лучшего мнения, прости,
пожалуйста, за хвастовство! Вставай — пойдем...
Зинуля покачала головой.
Не намерена вставать?
Зинуля. Нет.
Федор Иванович. А можно, я тебе скажу, почему ты не хочешь вставать?
Зинуля. Я знаю, почему.
Федор Иванович. Не знаешь. Я знаю, а ты не знаешь. Я про тебя в тысячу раз знаю
больше, чем ты про себя знаешь.
Зинуля. Не в тысячу. Меньше... (Чуть улыбнулась.)
Федор Иванович. Дай я тебя поцелую... (Притягивает к себе.)
Зинуля отстраняет его.
Вот когда ты улыбаешься сквозь слезы, это прекрасно! Тебя надо специально бить, чтобы ты
плакала, а потом улыбалась сквозь слезы... (Смеется.)
Зинуля. Меня уже сегодня били.
Федор Иванович. А теперь ты с этого пенька наносишь ответный удар, да?
Зинуля не отвечает.
Ой, детка!.. (Помолчав.) Так вот, чтоб ты знала: ты здесь сидишь только по однойединственной причине. Потому что ты села! Сесть легко, встать трудно. Это давно известно.
Зина Коптяева объявила ультиматум! Как же она может встать? Что скажут люди, если она
встанет? Это же позор, полное поражение, стройка обхохочется! Так?
Зинуля. Нет, не так.
Федор Иванович. Так, так. Только все наоборот: вот если ты здесь досидишь до утра,
тогда обхохочется стройка. И всю жизнь будут на тебя пальцем показывать: вон идет та
сумасшедшая, которая на пеньке сидела. А завтра вечером во всех общежитиях этого города,
а он состоит из одних общежитий, этот город, будет написано пять тысяч писем.
(Передразнивает.) «Ой, а тут у нас вчерась одна девка-то что учудила — села на пенек в
лесу. И заявила...» Как фамилия шоферюги, который тебя обидел?
Зинуля. Не важно.
Федор Иванович. Как фамилия?
Зинуля. Петренко...
Федор Иванович. «И заявила: «Пока Петренко на мне не женится, я с пенька не
сойду». А этот Петренко, оказывается, женатый, шофер, она с ним гуляла и забеременела, и
теперича сидит на пеньке уже пятые сутки и качает права!»
Зинуля не реагирует, сидит мрачная.
(Продолжает.) А вот если ты сейчас уедешь со мной, все будет воспринято нормально. Ну
вспылила, села, сказала — а потом остыла, подумала, встала и пошла! Нормально! С каждым
такое происходит каждый день. Сказал: нет, никогда в жизни, только через мой труп! Через
час пришел: ладно, хорошо, согласен... Развожусь, ненавижу, не хочу больше знать! Вечером
вернулся — поужинали, посмотрели телелевизор, легли спать. Это всем знакомо, это все
понимают, все сами такие. Потом, извини, но это же чистая случайность, что ты оказалась на
этом пеньке. Он куда-то ехал, ты вскочила, скандал, выскочила — глянь, а тут пенек! И села,
и нате вам! Борец за правду Зинаида Коптяева! (Целует.) Дура! (Поднимается с корточек.)
Давай, прощайся с ним. (Показал на пенек.) Приедем когда-нибудь сюда шашлыки жарить. И
ты будешь жрать шашлык, хохотать и вспоминать свою глупость. И полезешь ко мне еще
целоваться... в знак благодарности. Но я тебя заставлю сначала губы хорошенько вытереть...
понятно? (Смеется.) Вставай.
Зинуля даже не шелохнулась.
Вставай, и поедем ко мне!
Зинуля не реагирует. Он заходит сзади, решительно берет ее за плечи.
Зинуля (пронзительно). Не трогать! Вы ничего не знаете!
Федор Иванович (отпрянув). Чего я не знаю?
Зинуля. Ничего не знаете!
Федор Иванович. Меру вашей скорби не знаю? Или степень морального падения
водителя Петренко? Знаю! Валентина Семеновна рассказала... в подробностях.
Зинуля. Она сама ничего не поняла... что она могла рассказать? Ничего... еще поймет.
(С вызовом.) Я не муха, которую можно прихлопнуть на ходу! А вы уезжайте, вас не
касается, зачем я здесь сижу. Единственное, если не трудно... сообщите Виктору
Николаевичу. Чтоб он знал. Можете не говорить, что мы знакомы... Просто случайно
проезжали по этой дороге, увидели меня, подошли... Больше мне ничего не надо. Ни от кого!
Федор Иванович (смеется). Вот приедет барин — барин нас рассудит... да? Ну,
представь себе, что он уже узнал, Виктор Николаевич... приехал! Стоит перед тобой.
(Изображает Виктора Николаевича.) «Значит, товарищ Коптяева, я только что разговаривал
с Петренко. Он категорически отрицает! Он клянется здоровьем своей жены и своих детей,
что вы на него клевещете! У вас есть доказательства, что бетон, который находился в кузове
самосвала товарища Петренко, был вами направлен на звезду Сириус, а не на звезду
Юпитер? Я спрашиваю — у вас есть доказательства? Что вы молчите? Вам известно, что для
того, чтобы обвинять человека, требуются доказательства? Так, извините, принято в
цивилизованном обществе... Значит, у вас нет доказательств? Тогда прошу встать». (Ткнул
ее.) Встать!
Зинуля. Я не встану... пока он не признается... (Отвечает серьезно, будто перед ней
на самом деле стоит Виктор Николаевич.)
Федор Иванович. «Как это вы не встанете? Вы что, таким способом хотите заставить
меня отменить приказ о вашем снятии? Кто это вас научил таким приемам? Ничего не
выйдет, Коптяева. Да, я строго вас наказал. Ну и что? Вы знаете о том, что сейчас идет
борьба за укрепление дисциплины? Или вы газет не читаете? Какую газету вы выписываете,
Коптяева?»
Зинуля (серьезно). Здорово вы боретесь за дисциплину... сняли самую
дисциплинированную...
Федор Иванович. «Поскромнее, поскромнее, Коптяева. Возомнили о себе!.. Одно из
двух: вы сейчас встаете и отправляетесь на работу, или я вынужден звонить в милицию.
Видите, уже люди вокруг собираются... в рабочее время. Вы, что же, решили... кому
вздумается, тот может на каком вздумается пеньке сидеть? На территории! Коптяева, если
вы сейчас же, сию же секунду не подниметесь, вас поднимут... и увезут!»
Зинуля. Пускай... Отпустят, я снова сюда приду...
Федор Иванович. «В таком случае вы будете уволены. За прогул. Выпишем из
общежития, посадим на поезд и тю-тю...»
Зинуля. А я на следующей остановке выйду и сюда вернусь. (С нарастающей силой.)
Пускай идет дождь, пускай идет снег... я буду сидеть. Сидеть! Сидеть! Сидеть!
Федор Иванович (выходит из роли). Вот-вот-вот... кричи громче: «Сидеть, сидеть,
сидеть!» Слепые котята так визжат, когда их топят. А добьешься ты только одного этим
своим «сидеть, сидеть, сидеть». Единственный человек, которому от этого будет плохо... это
вот. (Ткнул в себя пальцем.)
Зинуля. Что? При чем?..
Федор Иванович. А при том, что если ты досидишь на этом пеньке до утра, завтра
начнется расследование. Нет, не по поводу Петренко. Это уже никого интересовать не будет.
Интересовать будет сам факт сидения на пеньке. Найдется какой-нибудь деятель, который
скажет: «Вы что?.. Не понимаете, что значит сидеть на пеньке? Это же!..»
Зинуля воззрилась на него.
А ты думала? Потянут твоих девчонок. «Как же так, спросят, как вы могли ее оставить одну,
ночью, в лесу?» «А мы ее не оставляли, — скажут они, — к ней туда поехал один человек, ее
друг». «Ах, у нее есть друг? Кто, кто такой?» И все! (Грустно.) А тут моя жена должна скоро
приехать, как тебе известно. Очень вовремя ты села... Я понимаю, это звучит несолидно. Ты
борешься с мировым злом, а я тут со своей женой пристаю. Ну, извини!.. (Серьезно.) Я
поэтому просил тебя — никому не рассказывать. А ты рассказала... поделилась. Я не
обвиняю, я понимаю. Не ночевала, спрашивали... раз, другой отговорилась, потом пришлось
сказать. Я понимаю. Но теперь видишь, что получается? То, что между нами, — это между
нами... мужчина и женщина имеют право на тайну. Это касается только двоих... это что-то
важное, сугубо личное, дорогое... чистое в конце концов. А теперь сюда влезет сто рыл! А ты
прекрасно знаешь мое положение: я должен получить скоро квартиру, мне это очень важно,
потому что сын больной, мне надо их устроить по-человечески. Только после этого я буду
иметь какое-то право что-то решать с женой. Знаешь ты прекрасно и другое — как ко мне
относятся здесь и Виктор Николаевич тот же, и особенно управляющий трестом Борис
Емельянович... только и ждут, чтобы я допустил какой-нибудь промах. Потому что я не
прощаю ни одного нарушения по технике безопасности. Ты пишешь докладные, а я
составляю акты... сижу у них в печенках с этими актами. Им же только быстрей-быстрей, а
что люди могут покалечиться, это... Если они узнают, что у нас с тобой... о!
(Передразнивает.) «Вот они, оказывается, чем занимаются, наши принципиальные
товарищи!» Распишут, размалюют, что ни квартиры, ни житья никакого... Тебе-то что, с тебя
взятки гладки... холостая! А на мне уж потопчутся... с наслаждением!..
Зинуля (поднимается). Поедем. (Плачет.)
Федор Иванович (обнимает, целует, ласково). Не надо, миленький... Я все понимаю...
как тебе больно, обидно... А что делать? Видишь, как все сплелось.
Зинуля (глотая слезы). Я тебя так ждала... все время думала: господи, хоть бы он
узнал, хоть бы он узнал... и приехал... Я так надеялась на тебя, так надеялась... Девчонки
бросили меня здесь... я так надеялась...
Федор Иванович. Правильно, что надеялась. Ты же видишь: сразу примчался.
(Потихонечку ведет ее к машине.) Поверь, если бы я видел, что ты можешь чего-то добиться
этим сиденьем, я бы тебя не стал стаскивать. Хоть бы что. Ты же все-таки успела меня
немножко узнать. Я не трус. Но я вижу — это бессмысленно, глупо, работает только против
тебя... против нас. Я вообще думаю — тебе надо сейчас с растворного уйти. Повоевала,
хватит... Найдем тебе другую работу, поспокойнее. Ты же была там в самом пекле... в самой
гуще зарабатывания денег. А где пахнет деньгами, выгодой... это страшные места, не для
тебя...
Зинуля (отбрасывает его руку, останавливается. Кричит). Сторожем, да? Лучший
сторож СССР?
Федор Иванович (опешив). Что?..
Зинуля. Я не поеду с тобой... извини. Я не должна отсюда уходить, не должна! Я
стану другой, я стану другой, если уйду!
Федор Иванович. Возьми себя в руки! Не бойся, ты не станешь другой, тебе это не
грозит!
Зинуля. Нет, стану. Я чувствую... я прямо вот ступаю и чувствую — я становлюсь
другой, другой! (Плачет.) Я не знаю, что делать. Я могу только совсем уехать. Поезжай за
моими вещами... скажешь девчонкам, они соберут, и привези сюда чемодан. Первым поездом
я уеду, прямо отсюда... Поезжай за вещами... (Возвращается к пеньку.)
Федор Иванович (идет за ней). Зина, ну что ты делаешь? Зина!
Зинуля усаживается на пенек.
Ну что ты села опять?
Зинуля. Поезжай... В пять утра есть поезд, ты меня отвезешь, и я уеду... Больше я
ничего не могу сделать. Я не могу возвращаться, не могу... Давай, поезжай!
Федор Иванович. Зина, не надо преувеличивать... все будет нормально. Поедем со
мной!
Зинуля. Я сказала — привези мои вещи, я уеду вообще... Мне потом пришлют
трудовую книжку, или другую заведу, не важно...
Федор Иванович. Ты что — серьезно?
Зинуля. Я не знаю... Да. (Вдруг.) Знаешь, что? Поезжай и скажи Вале, что ты сюда, ко
мне, не поехал... передумал...
Федор Иванович. Что?
Зинуля (с новым приливом энергии). Ты сюда не поехал. Тебя здесь не было. Понял? И
все. Я тоже так скажу. И все. Вот давай так. Ты не будешь ни в чем замешан. Вот. И все.
Давай так... хорошо? Я должна, понимаешь, я должна своего добиться! Должна! Иначе я
стану другой. А я не хочу... и тебе не надо, чтоб я стала другой. Я добьюсь, ты увидишь.
Только позвони Виктору Николаевичу, из автомата... Можешь не называть себя, скажи, так и
так, она сидит там, и все, и вешай трубку. Хорошо? Сделаешь? Я очень прошу тебя... Больше
ничего не надо. Поезжай! И скажешь Вале. И все.
Федор Иванович (глубоко, горестно вздыхает, снова опускается перед ней на
корточки). Зина, послушай меня. Ты ничего не добьешься...
Зинуля (перебивает). Добьюсь! Я теперь точно знаю... добьюсь!
Федор Иванович. В лучшем случае тебя, как дурочку, обведут вокруг пальца...
устроят спектакль?
Зинуля. Какой спектакль?
Федор Иванович. Обыкновенный. Того же Петренко вызовут и скажут ему: «Старик,
мы тебе верим, но ты же видишь... дурь ей в голову ударила, сидит там. Поэтому мы тебя
просим — признайся, скажи — было, а мы тебе объявим выговорок, о котором ты можешь
тут же забыть. Лишь бы ее убрать оттуда. А потом мы ее спровадим... найдем способ. Она
долго на растворном не будет...» Тебе нужна такая победа? А другой не будет! Это лучший
вариант, который тебя ждет! Пойми: ты — человечек особенный, редкий, прекрасный
человек! Но ты живешь по одним законам, а многие — по другим. Для них самое главное —
побольше заработать, жить лучше, богаче. И этой своей лучшей жизни они добиваются,
приспосабливаясь к тем условиям, которые их окружают. Почему, скажем, Петренко
халтурит? Потому что на стройке транспорта не хватает! Если бы хватало, в его услугах
никто не нуждался бы. И он тогда вкалывал бы за милую душу у тебя на растворном. У него
просто выбора не было бы! А если бы этих «жигулят» было вдоволь: бери — не хочу, тогда
вообще этой истории и в помине не было бы! Надо же смотреть в корень, а не сражаться
насмерть с отдельно взятым подонком Петренко. Они живут так, как их учат обстоятельства:
и Петренко и твои подруги. И твой Виктор Николаевич. А ты живешь, как учит Лев
Николаевич! Это прекрасно, конечно. Я тебя не призываю переучиваться. Но ты должна
знать — таким, как ты, всегда будет плохо, трудно и больно. Всегда! Это твоя судьба,
девочка. Да, характер человека — судьба. С женой можно развестись, с чужим характером...
а со своим характером не разведешься. Думаешь, я глупее Виктора Николаевича или других?
Не глупее, уверяю тебя. Просто моя душа через какие-то вещи переступить неспособна —
поэтому я по технике безопасности... оклад сто сорок рэ! А что делать? Или — или. Надо
выбирать. И надо себя знать... и как-то с достоинством нести свою судьбу. А не впадать в
истерику, усаживаясь на первый попавшийся пенек. Так пеньков не хватит!.. Отступить
вовремя — это тоже мужество, Зина. Сохранив себя, свою душу, свою честь. Я же тебе не
враг, прожил в два раза больше тебя, что-то понимаю. Поэтому я прошу тебя — встань и
забудь! Слышишь?
Зинуля (непоколебимо). Нет!
Федор Иванович. Я прошу тебя, как просил бы свою сестру, своего сына — поедем!
Это глупо — здесь сидеть. Глупо! Глупо! Глупо!!
Зинуля. Нет! Нет! Нет!
Федор Иванович. Тогда извини. (Поднимается.) В таком случае, если не возражаешь,
я воспользуюсь твоим предложением: скажу Валентине Семеновне, что я сюда не поехал...
передумал...
Зинуля. Аааа... аааа...
Федор Иванович. И тебя попрошу, в случае чего подтвердить: меня здесь не было.
Договорились?
Зинуля. Аааа... аааааа... ааааа!..
Федор Иванович. Последний раз прошу и советую — поедем.
Зинуля не отзывается, плачет.
Тогда прощай. (Поворачивается, чтобы уйти.)
Зинуля (стонет). Аааааа... ааааа... ааааааа!..
Зинуля стонет все пронзительнее, и Федор Иванович, не выдержав,
останавливается. Какую-то секунду кажется — он сейчас вернется. Но нет, вобрав голову
в плечи, ссутулившись, пошагал дальше.
Ааааа!.. Ааааа!.. Ааааааааааа!..
Коридор женского общежития. Нина и Юра в том же углу, в той же позе. Из
комнаты доносится хмельное пение, женский и мужской голоса тянут старинную песню.
День рождения, хоть и несколько поприглушеннее, не так звонко, но продолжается.
Появляется взволнованная Валя.
Валя. Нинка! Ну, Нинка! Ну-ка, оторвись от него, иди сюда!
Нинка неохотно расстается с Юрой, подходит к Вале.
Он к ней не поехал! Что делать будем?
Нина. Как не поехал?
Валя. Так. Сейчас вызвал меня: «У нас, говорит, с Зиной позавчера произошел
полный разрыв. Я подумал и решил не ездить. Я прошу, говорит, чтобы ни случилось, мое
имя не упоминать... У меня семья...»
Подходит Клава, нагруженная грязной посудой.
(Клаве.) Он к ней не поехал! Что делать будем?
Клава. Как не поехал? Почему?
Валя. Потому! Какая разница — почему? Что делать будем? Лес же, ночь! Надо
поехать туда, побыть с ней до утра!
Нина. Ну, поезжай! Что ты всех агитируешь... Поезжай! Автобусы еще ходят. Я не
поеду! Она же будет измываться, отгонять, прогонять, «хочу сидеть одна!».
Клава. Может, начальнику позвонить?
Нина. Да не надо ни звонить, ни ездить туда! Надо сходить к Петренко на квартиру.
Кроме него никто ее оттуда не вытащит!
Клава. Ну, пошли!
Квартира Петренко.
Петренко в мягких домашних тапочках, в новеньких синих трикотажных штанах, в
майке; за ним — его жена, полноватая женщина, завитая, в цветастом халате.
Петренко (встречая девушек). О, какие гости! Что стряслось, девчонки?
Клава. Зина до сих пор сидит в лесу! Надо что-то делать!
Петренко. Во дает! (Смеясь, поворачивается к жене.) Ты слышишь? Она еще там
сидит! Я тут жене рассказал, пришел с работы, так она чуть со смеху не подохла!
Жена Петренко. Она у вас не больная?
Нина. Не больная, но болеет!
Клава одернула Нину.
(Отмахнувшись.) Да ладно!
Петренко. Ну, садитесь, в ногах правды нет. (Отодвигает стулья.) Я был уверен, вы
забрали ее, она давно дома...
Девушки рассаживаются вокруг стола, Петренко садится на диванчик, рядом с ним
опускается жена. Видно, что Петренко и его жена — одно единое, именно две половинки, а
не каждый сам по себе, видно, что в этом семействе царит полное доверие, никаких
скандалов, никаких ревностей — глупостей, все прочно притерто, все навек.
(Очень доброжелательно.) Девчонки, честное слово, я даже не знаю, как вам и помочь. Это,
конечно, не дело — сидеть ей там. Еще простудится. Но она же придумала эту бредятину —
будто я нарочно не туда бетон повез... месть! Она вам рассказывала?
Валя (со значением). Рассказывала!
Жена Петренко внимательно посмотрела на Валю.
Нина (покосившись неодобрительно на Валю). Да все нормально...
Жена Петренко. Что — нормально? Костя, ты им расскажи, как она на коленях перед
твоим самосвалом стояла... Небось об этом умолчала, стыдно? (Глядя на Валю.) Или
рассказывала? А?
Нина покачала головой.
То-то (К Петренко.) Ты расскажи, расскажи. А то они...
Петренко (смеется). Да это вообще целый концерт был. Вскочила в кабину — как
жаба: «Петренко, я прошу тебя, скажи начальнику, что это ты перепутал! Ты шофер, ты
рабочий, тебе ничего не будет!» У меня челюсть отвисла. «Опомнись, говорю, ты что?»
«Останови!» Я остановил — она скок, упала, побежала... вдруг бац: перед машиной на
колени! «Петренко, я прошу тебя... ты же мужчина... ты же мужчина!» Я быстро объехал ее
— думаю, сейчас раздеваться начнет. Еще этого не хватало. А назад еду — она уже на пеньке
сидит. Я решил, надо забрать... успокоилась, должно. А она — ультиматум! «Пока, говорит,
не признаешься, что это была месть за мою докладную, я отсюда не встану. Ты мне
признался, теперь признавайся начальнику!» — «Где признался? В чем признался?» «В
машине, говорит, ты мне признался. Забыл?» Нагло, нахально, прямо в глаза врет! А у самой
глазенки чистые! Кошмарная девка! Главное, властенки-то у нее было там, в этой будке —
кот наплакал, а смотри, как она за нее. Стеной! На все способна!
Жена Петренко. Она или чокнутая, или аферистка!
Валю передернуло.
Петренко. Ну как теперь быть — я просто не знаю? Поеду — вы же скажете: «А,
поехал, испугался, что она там сидит, значит, что-то есть!» Я же вижу — вы ей верите, а не
мне...
Клава. Да не в этом дело...
Жена Петренко. Как же не в этом... именно в этом! Что же он поедет... против себя? И
так из-за нее машину потеряли, теперь еще и честь терять?
Нина. Да верим мы, верим!
Валя (вспыхнув). А я не верю! Я Зинуле верю! Она не способная обмануть!
Наступила пауза.
Нина (покрутила возмущенно головой, Вале). Та чокнутая, так ты хоть не будь!
Пришла в дом к человеку и кричишь, что ему не веришь? Ты что, была там, слышала,
видела? А я, например, спокойно верю, что она все придумала! (Передразнивает.) «Не
способная обмануть»... А кто нас сегодня толкал на вранье? Да если бы он такое сделал
(кивнула на Петренко), зачем бы он стал ей докладывать? Сделал и сделал. Это же чушь
собачья — зачем человеку на себя наговаривать? Она придумала, потому что сняли. И нас
обманула! (К Петренко.) Только все равно надо ее оттуда забрать... человек все-таки.
Может, поедете?
Петренко. Вы поймите — для того чтобы ее из леса выволочь, я же должен ей
пообещать что-то. У нее же заскок. А что я пообещаю? Что признаюсь в том, чего не было?
Нина. Ну пообещайте. Мы вас просим... ну, вот я вас прошу — пообещайте! Ее бы
только до общежития, а мы встретим!
Жена Петренко неодобрительно покачала головой.
(Жене Петренко.) Да вы не беспокойтесь. Если что — скажем: «Это мы его попросили так
поступить. Мы!»
Жена Петренко. Вы скажете, а она (указывая на Валю) не скажет.
Нина. А что она может сказать другого? Это что, неправда, что мы его просим?
Правда! Да, мы просим, чтоб ваш муж ее обманул и привез! Ради нее же и просим!
Петренко. Да не в этом дело... я могу попробовать. Ну что-то пообещаю, там видно
будет. А потом? Вы-то с ней как, справитесь? Не выкинет она еще чего-нибудь?
Нина. Да справимся, справимся. Это уже наше дело. Только бы ее привезли. До утра
она никуда у нас не денется, а завтра начальника попросим — оставит ее. Больше ей ничего
не надо... чтоб только ее в этой будке оставили. Поезжайте, потом она вам спасибо еще
скажет! (Вале.) Что ты в стол смотришь? Ты же прекрасно знаешь, как она темноты боится, у
нее там в лесу сердце лопнет... со страху!
Петренко прикинул что-то в уме, поглядел на Валю, на жену. Жена молчала.
Петренко. Ну, хорошо. Только я с ней теперь боюсь без свидетелей. Кто поедет со
мной?
Нина посмотрела на Клаву, Клава на Нину. Валя сидит нахмурившись.
(Поднимаясь.) Ну, вы решайте, а я пока переоденусь...
В лесу, на поляне.
Зинуля сидит одна на своем пеньке. Ночь, темно, жутковато шумит ветер в
деревьях. После того как Федор Иванович отсюда уехал, она успела и нареветься и тихо
поплакать, а теперь — поет. Сидит, сжавшись в комочек, подняв куцый воротник
курточки, и поет бесконечно печальную песню без слов.
Вдруг из черноты ночи выползают огромные ручищи Петренко — обхватили ее
головку, закрыли лицо.
Зинуля (вопит). Ааааааааааааааааа! (Вырывается, бежит без оглядки.)
Петренко хохочет. Узнав его голос, Зинуля останавливается, мрачнеет.
Петренко (смеется). Ну... ну! Я-то думал — герой, ночью одна в лесу! А ты,
оказывается, трусиха, а? (Поднимает с земли один из кирпичей, приготовленных Зинулей,
отбрасывает. Смеется.) Ай-ай-ай! Ай-ай-ай!
Подбегает Клава — видимо, Петренко быстро пошел вперед, чтобы напугать
Зинулю, Клава отстала, теперь догнала.
Клава (к Петренко). Ты что? Дурак! Разве так можно? Зинуленька, мы за тобой
пришли!
Зинуля (подходит угрюмая, изможденная. Негромко). В чем дело? Что вам надо?
(Усаживается на пенек, показывая этим, что ничего не изменилось.)
Петренко. Подружки твои за горло меня взяли! Прямо, как эти... как хунвейбинки,
ворвались в квартиру! Я-то думал, ты давно дома. А ты, оказывается, упрямая ослиха.
Молодец!
Зинуля молчит.
Клава. Зин, поедем. Он завтра пойдет к начальнику...
Петренко. Сдаюсь! (Смеясь, воздел руки кверху.) Только не до конца! Я начальнику
скажу так: «Черт попутал — перепутал!» Они же оба стоят на речке, эти объекты,— что тебе
очистные, что тебе водозабор. Ну, зашло одно за другое. А когда понял — дурака свалял.
Примерно... Вот так, если согласна — все! Кончаем эту бодягу... мир — дружба! Тогда и
твоя взяла, ну, и я не совсем в дерьме буду. По рукам? (Незаметно подмигнул Клаве.)
Зинуля (подумав). Хорошо. Пускай так. Только пойдем к Виктору Николаевичу прямо
сейчас.
Петренко. Ты что? Он уже спит! Ему снится сейчас, что он стал управляющим
трестом. Такой сон перебить... грех!
Зинуля. Я сказала. Не устраивает — можете уходить.
Петренко. Ну хорошо, хорошо... (Передразнивает.) «Я сказала, ты сказал». Вставай!
(Берет ее за плечи.)
Зинуля. Без рук! Я сама. (Поднимается.) Значит, мы сейчас приезжаем в город и
прямо идем на квартиру к начальнику. Так?
Петренко (ёрничает). Так-так-так-так!..
Зинуля. Я без шуток.
Петренко. Ну, так, так! (Указывая на Клаву.) Свидетельница стоит.
Клава (вытаскивает из сумки кофту). Возьми... Людочка не спит, ждет тебя... Все
время: «тетя Зинуля, тетя Зинуля...»
Зинуля (смотрит на Клаву настороженно, затем берет кофту). Как рождение
прошло?
Клава. Нормально... Детей много набежало, много подарков.
Зинуля (натягивает кофту, застегивает на все пуговицы, поверх надевает свою
курточку. Еще раз посмотрела на Клаву, на Петренко). Ну, пошли. (Идет первая.)
Петренко и Клава идут за ней.
Петренко (оставляет Клаву, поравнялся с Зинулей). А Клавдия твоя мне всю дорогу
зудит, зудит: «Она не согласится, она не согласится, ты ее не знаешь». А я говорю: «Это ты
ее не знаешь, Зинуля наш человек, простая девчонка, только со своими закидонами». А у
кого их нет, закидонов? Верно?
Зинуля. Иди вперед... мне надо поговорить с Клавой.
Петренко. Где больше двух — там говорят вслух! (Смеется.) Ну ладно. Клавдия, даю
вам три минуты! Гляди у меня! (Уходит вперед.)
Зинуля (негромко, быстро Клаве). Сейчас я пойду с ним к начальнику, а ты в это
время возьмешь мой чемодан, соберешь вещи. Ты все мое знаешь. И будешь ждать меня с
чемоданом внизу, в вестибюле. Только никому ни слова.
Клава (заволновалась). Ты что — уехать хочешь? (Громко.) Зина, ты что? Не надо... не
надо!..
Зинуля. Тихо! Сделаешь, как сказала!
Петренко (уже поджидая). Клавдия! А хочешь, я сейчас Зинуле скажу такое, что она
сама мне прикажет — к начальнику не ходить! Хочешь?
Зинуля. Ты что, на это рассчитываешь? Я тогда иду обратно.
Петренко. Я не рассчитываю — я надеюсь. Мечтаю! Я имею право мечтать?
(Смеется.) Ну, шагай, шагай. Петренко шутит! (Берет Зинулю под руку.) Но, между прочим,
я тебя сейчас подкушу. Ущипну за живое. Вот ты докладную написала, да? Мне, значит, в
машине отказ, да? А хочешь ты узнать, кому эту машину продадут — вместо меня?
Зинуля. Мне все равно.
Петренко. Мазурика знаешь? Мазурик по фамилии Мазурик? Должна знать, он
раньше возил бетон, теперь возит нашего завгара. Личный шофер. Места нет для печати —
вот это кто! Шкура! Вот ты меня считаешь таким-сяким, так я, по сравнению с Мазуриком,
ангел небесный! У того Мазурика была не старая еще жена и двое детей, а он с пацанкой
закрутил. Так знаешь, что он придумал, чтоб от жены избавиться? Дружку своему говорит:
«Мы там, в субботу, собираемся... ну, где-то... так ты там за моей клинья подбей — а я вас
застукаю! Если, говорит, не захочет — действуй понахальней, понахальней! А я вас
накрою!» И накрыл! И на развод подал — мол, вот, изменяет. А друг Мазурика, сам
мазурик,— был свидетелем!.. Вот кому ты помогла. Понятно?
Зинуля. Я в этом не виновата... если это правда...
Петренко. Виновата, не виновата. Ты в корень гляди: завгар тебя использовал против
меня, а Виктор Николаевич меня использовал против тебя! Надо помогать друг другу, а не
мешать. А мы, видишь,— ты без должности, я без «жигуля». Охломон и охломонка!
Зинуля. Сейчас будем у Виктора Николаевича, я могу ему сказать про этот случай.
Если хочешь. Если он не разберется, можно другой путь найти.
Петренко. Еще одну докладную напишешь?
Зинуля. Надо — напишу.
Петренко (обнял ее, прижал). Ой, Зинок, Зинок, тебе поправляться надо, а не
докладные строчить. Локти да коленки — вот ты кто! А женщина должна быть подушечкой
для мужских костей. Ты, говорят, это... бегаешь к этому... по технике безопасности? Зачем?
Найди себе простого парня, шофера, и живи с ним! Не прогадаешь! Ты же наша девка... куда
ты лезешь? Это начальство пускай лезет, у них работа такая... кто раньше залезет!
(Оглядывается.) Правильно, Клавдия? Спишь, что ли, на ходу? (Отстал на три шага,
подхватил Клаву шепнул ей на ушко.) Все идет нормально... (Вдруг вскинулся.) Автобус,
девки!
Они побежали.
Улица в новом городе.
В глубине стоит автобус, Клава и Зинуля на ступеньках, но не сходят, смотрят
опасливо вниз.
Петренко (он стоит за ними). Что такое? Лужа? (В сторону кабины.) Эй, ты,
сапожник, надо смотреть, где тормозишь! Один момент. (Протискивается в своих резиновых
сапогах между девчатами, спрыгивает. Берет на руки Клаву.) Оп! (Ставит ее на сухое
место. Берет Зинулю.) Оп!
Автобус отъезжает. Они идут по улице.
(Вдруг, весело.) Стоп!
Девушки останавливаются.
Прошу повернуться направо!
Девушки поворачиваются.
Видите балкон? С цветочками? (Ткнул Клаву.) Кто там стоит?
Клава (всмотревшись). Твоя жена.
Действительно, на одном из балконов четвертого этажа близстоящего дома стоит,
уперев руки в перила, жена Петренко. Смотрит на них.
Петренко (Клаве). А вот если бы ты была моей женой, ты бы уже сейчас кричала:
«Костя — домой! Я не ложусь спать без тебя!» А моя жена (обращается к Зинуле) никогда с
балкона кричать не будет. Потому что она знает меня, а я знаю ее. И больше мы никого знать
не хотим. И вот у такой женщины ты отобрала машину. И вручила ее Мазурику и его
финтифлюшечке! Поняла?.. Теперь пошли.
Идут дальше. В окне женского общежития, на третьем этаже появляется Нина.
Нина. О, привет! Клава, Людочка так и не спит! Скажи своей подруге, пусть зайдет,
поцелует ребенка, и девочка уснет!
Они стоят у подъезда общежития. Зинуля молчит. Петренко незаметно дергает
Клаву — мол, давай, давай, зови. Но Клава какая-то безжизненная, она боится смотреть
Зинуле в глаза.
(Не выдержав, Зинуле.) Ты что, не можешь зайти на минутку? Девчонка вся изревелась! Она
еще размышляет!..
Петренко. Зинуль, я подожду, если надо... покурю тут...
Зинуля что-то почувствовала — пристально всматривается в Петренко.
Ну, чего ты? (Засмеялся.) Думаешь, убегу, что ли? Ну, пошли, я тоже зайду... если боишься.
Смешная ты! Пошли, Клава... покажешь свое произведение! (Входит в подъезд.)
Клава (шепотом, сдавленно). Зайди... хоть с Людочкой попрощайся.
Зинуле не по себе, что-то сердцем предчувствует, но рядом стоит Клава, в окне —
Нина. Петренко пошел наверх, там ждет Людочка... Она открывает дверь, входит в
подъезд.
Коридор женского общежития. Петренко уже здесь — один.
Петренко (встречая, кричит на лестницу). Ну куда, Клавдия? Комната какая?
Клава (появляется вместе с Зину лей). Налево, угловая.
Зинуля идет, однако, вправо.
Зина, ты куда? Она у себя в кроватке.
Зинуля. Я подарок возьму. (Скрывается в одной из комнат.)
Слева, из угловой комнаты, выскакивает Нина.
Нина (злобно, Клаве). Ты что наделала? Там же Людочка, мы ее туда перенесли!
Договорились же!
Петренко. Спокойно! Куда ее надо?
Нина. Вон туда! (Показывает на комнату, из которой вышла.)
Клава стоит растерянная, у нее дрожат губы.
Зинуля (возвращается в коридор. С удивлением). Так она же здесь — Людочка! У
меня в кровати. Спит. (Клаве.) Зачем ты обманула?
Нина (подходит к Зинуле, бесцеремонно берет ее за локоть). Пойдем, поешь. Там для
тебя приготовлено. (Грубо тянет Зинулю в угловую комнату.)
Зинуля (вырывает руку). Ты что, пьяная?
Нина (снова ухватилась). Пошли, пошли! Тебе надо поесть.
Зинуля. Я не хочу есть. (К Петренко.) Идем.
Петренко. Куда — идем? Ты поешь, поешь... я подожду...
Голос Вали (из глубины коридора). Зи-ну-ля! Не верь им! Они тебя обманывают! Они
меня закрыли! И тебя хотят закрыть! Они сговорились! Не верь им!..
Зинуля (побледнев). Что здесь происходит? (Кричит.) Что здесь происходит?! Нина,
немедленно выпусти Валю!
Петренко. Ты за Валю не беспокойся! Тебя зовут жрать — иди! (Делает шаг к
Зинуле.) Ну!
Клава (не выдержав, кричит). Не надо-ооо!
Петренко (налившись кровью). Что — не надо?.. Что — не надо? (Зинуле.) Иди, вон
туда, ешь! Никуда мы не пойдем! Они меня попросили, я тебя привез, вот и все! Придумала
— водозабор! Тебе лечиться надо!
Голос Вали. Откройте меня! Откройте меня!
Но Зинуля уже ничего не слышит — она рванулась, бросилась из коридора. Петренко
одним прыжком ее догнал — сграбастал, поднял в воздух, понес. Она бьется, кричит. Валя
тоже кричит. Клава плачет. А Петренко, перед которым Нина открыла дверь
приготовленной комнаты, сделав шаг внутрь, поставил Зинулю на ноги и сильно толкнул —
чтоб отлетела подальше. Он захлопнул дверь, Нина повернула ключ.
Петренко (Нине). Не вымай! Ключ на место! А то там другой ключ найдет, откроет!
Нина вставляет ключ.
(Клаве.) А ты, писюха,— не берись, если не умеешь! (Грозно уходит.)
Голос Зинули. Что вы сделали — откройте! Сволочи! Выпустите меня!
Голос Вали. Выпустите ее! Выпустите ее! Откройте!
Клава стоит посередине коридора, набычившись, вобрав голову в плечи. Вдруг
кинулась к двери, оттолкнула Нину. Но та ее схватила сзади, поволокла. Клава кричит,
бьется, но Нина втащила ее в одну из комнат и тоже заперла.
Голос Людочки (из другой комнаты). Мама! Моя мама!.. Мамочка! Мамочка!
Голос Клавы. Людочка! Людочка! Нина, выпусти меня немедленно!
Голос Зинули. Я требую — откройте! Откройте! Выпустите меня!
Голос Вали. Выпустите ее! Выпустите меня!
Нина несколько подрастерялась, но не очень. Она курсирует от двери к двери, как
надзирательница.
Нина (у одной из дверей). Людочка, спи! Ничего с твоей мамой не случилось! Спи! (У
другой двери.) А ты, Клава, вообще заткнись — сама за ней пошла, а сейчас орешь! (У
следующей двери.) Зина! Там на столе еда — поешь! Специально для тебя оставлено! В
термосе — чай! В тумбочке остаток водки — глотни, спать будешь лучше! (У следующей
двери.) Валя, прекрати! Зина уже успокоилась, а ты кричишь! Что — лучше было бы, если
бы она сейчас там в лесу сидела?.. (На выбежавших из разных комнат полуодетых девчат.)
Что повыскакивали? Отбой!
Голос Людочки. Мама!.. Мамочка!..
Нина. Людочка, я сейчас к тебе зайду! Перестань ныть!
Улица в новом городе. Ни души. В окне третьего этажа появляется Зинуля —
взлохмаченная, глаза страшные. Бросает вниз босоножки. Скрывается. Снова появляется
— с ворохом простыней. Спускает простыни за окно. Опав, они вытягиваются «канатом»
до самой земли. Зинуля забирается на подоконник — действуя осторожно, но ловко, она,
как обезьянка, вцепляется ногами и руками в простыни, медленно сползает вниз...
Спрыгивает на землю. Схватив одну босоножку, другую, не обуваясь, убегает, куда ноги
несут... как слепая...
Комната в квартире Виктора Николаевича.
На журнальном столике трещит телефон. Настенные часы показывают четыре
часа. Заспанный, в одних трусах, злой, выходит Виктор Николаевич.
Виктор Николаевич (подняв трубку, мрачно). Слушаю! Кто-кто?.. Какая Никиткина?..
Так... А что случилось?.. Что-что? С ума сошла она, что ли?.. Так... Так... О, господи! А куда
она побежала?.. Я сейчас позвоню главному механику, Сергею Сергеевичу... он ваш
непосредственный начальник, пускай берет мою машину и вместе ищите ее...
Вестибюль женского общежития.
Валя (по телефону). Виктор Николаевич, надо, чтобы вы сами поехали! Сами! Она в
жутком состоянии, Виктор Николаевич! Ее надо задержать... она уедет!.. Да не надо Сергея
Сергеевича, она его терпеть не может... и он тоже! Я вас прошу... надо вам, вам!..
Перрон местной станции. Внимательно глядя по сторонам, стоят Валя с большой
сумкой в руке, молодой парень — шофер Виктора Николаевича и Сергей Сергеевич —
пожилой человек, с глуповатым, недобрым лицом.
Голос дежурного по станции. Внимание! С первого пути отправляется поезд триста
тридцать два, Омск — Хабаровск!
Сергей Сергеевич. Ну все — нету ее! (Поворачивается, чтобы идти.)
Валя. Подождите! Может, она нас заметила, спряталась, а в последний момент
вскочит!
Постепенно нарастающий шум отходящего поезда.
Сергей Сергеевич. Я говорил Виктору Николаевичу — гнать ее надо... с ходу! Я сразу
понял, что за штучка. А он тянул. Теперь я должен ее искать неизвестно где! (Вале.) Теперь
— куда?
Валя. Может, она туда вернулась... на свой пенек...
Сергей Сергеевич. Пенек... У меня три дочки — ни одна из них на пеньках не сидела!
А теперь у меня пять внуков — они тоже на пеньках сидеть не будут!
Шофер Виктора Николаевича. А вдруг будут?
Сергей Сергеевич. Не будут! Другое воспитание! (Вале.) Где этот пенек ее, ты
знаешь?
Валя. Знаю...
Сергей Сергеевич. Ну, поедем... на пенек... на горшок!
Уходят.
В лесу, на поляне.
На пеньке сидит Сергей Сергеевич — мрачно курит трубку. Валя и шофер Виктора
Николаевича в разных концах поляны кричат: «Коп-тя-е-ва-ааааа! Зи-ну-ля-аааааааа! Зи-наааааааааа! Зи-ну-ляааа!»
Валя (подходит к Сергею Сергеевичу). Что делать будем?
Сергей Сергеевич. А я откуда знаю? Может, она утопилась в речке — теперь жди
неделю, пока всплывет.
Валя. Вы что? Вы что?! Надо поехать всюду... поищем! Тоже мне!..
Сергей Сергеевич. Ты езжай. Я тут побуду... может, она сюда явится.
Валя. Водитель! Поехали!
Растворно-бетонный узел. Здесь сейчас безжизненно, полная тишина. Вбегает Валя.
Входит в Зинулину конторку — никого нет. Она садится на вращающийся стульчик, глаза у
нее сейчас очень печальные, берет в руки громкоговоритель.
Валя (в громкоговоритель). Зинушка... Зинушка! Это Валя! Мы тебя ищем... если ты
где-то здесь спряталась, пожалуйста, выйди ко мне! Зина... (Посидев еще чуть, выходит из
конторки. Некоторое время ждет. Никого. Уходит.)
Коридор общежития ИТР. Входит Валя. Несмело подходит к двери одной из комнат.
Робко стучит. Никто не отзывается. Стучит сильнее.
Голос Федора Ивановича (за дверью). Меня нет. Ты слышишь! Меня нет! Уйди
немедленно и забудь эту дверь! Навсегда!
Валя. Федор Иваныч, это Валя. Валентина Семеновна. Зина пропала, понимаете. Ее не
было у вас?
Голос Федора Ивановича. А кто это — Зина? Я не знаю такую. И вас не знаю. Вы
поняли меня? Отойдите от двери!
Валя попятилась.
В лесу, на поляне.
Уже совсем светло. Здесь сейчас много людей. На пеньке сидит Виктор Николаеч,
рядом стоят Сергей Сергеевич и Борис Павлович. В стороне — группа рабочих. Появляются
Валя и шофер Виктора Николаевича.
Виктор Николаевич (поднимается навстречу). Ну, что?
Валя качает головой.
Везде искали?
Валя кивает.
Сергей Сергеевич. К этому... Федору Ивановичу... заходили?
Валя. Да.
Виктор Николаевич. Не было ее там?
Валя. Нет.
Виктор Николаевич. А на растворном?
Валя. Были.
Борис Павлович. А не может она спать в общежитии... вернулась и спит? А мы ее
ищем.
Валя. Были мы в общежитии — и в комнатах и у швейцара спрашивали.
Виктор Николаевич. Плохо дело...
Сергей Сергеевич. Может, снять с участка пару бригад... лес прочесать? Она вполне
может где-то спать в кустах. А может, на каком дереве... (Руками изображает петлю на
шее.)
Виктор Николаевич (резко). Сергей Сергеевич, заткнулся бы ты!
Сергей Сергеевич (возмущенно). Да ради бога! Я вам давно говорил — гнать ее надо!
И этого тоже... по технике безопасности. Такой он принципиальный, понимаешь... акт на
меня тогда состряпал! Одной рукой писал, а другой за грудку молодую держался!..
Шофер Виктора Николаевича (перебивает). Гляньте, это не она идет? Вон, далеко...
По-моему, она...
Все повернули головы.
Виктор Николаевич. Кажется, она... Никиткина!
Валя было отошла — подбежала.
Посмотри-ка внимательно — это твоя подруга идет?
Валя (радостно). Ой, это она! Она! Я побегу! (Побежала.)
Виктор Николаевич. Никиткина, назад!
Валя (вернулась). Чего? Я ее встречу.
Виктор Николаевич. Не надо. Сама подойдет. (Сергею Сергеевичу.) Уберите людей,
не надо никого.
Сергей Сергеевич (охотно приступает к обязанностям). Товарищи, прошу всех в
автобус! На работу! Уже вот... (Показывает на часы.) Прошу, прошу!
Первый рабочий. А что такое? Нельзя, что ли?
Сергей Сергеевич. Раз сказано — значит, нельзя! Давай! А то я сейчас команду дам
шоферу, автобус уедет. Будете пешедралом добираться. Давай!..
Второй рабочий. Только без рук! Я никуда не уйду. Я ее знаю, может, я что скажу по
делу.
Виктор Николаевич (подходит к рабочим — отстраняет Сергея Сергеевича).
Товарищ, я вас очень прошу — мне нужно спокойно поговорить с человеком. Ведь если бы я
с ней разговаривал в кабинете, вы же не стали бы врываться, правда? Так вышло, что надо
здесь. Вряд ли свидетели этому разговору помогут.
Довод с кабинетом подействовал.
Второй рабочий. Виктор Николаевич, она девчонка хорошая! Я на цементовозе в
прошлом году у них работал, на растворном, я знаю! Она молодец! Вы ее не обижайте!
Первый рабочий. Зануда она, а не молодец! Ее погнали оттуда, и правильно!
Удаляясь, поклонник и противник Зинули заспорили, вмешались другие рабочие...
Слышится шум отъезжающего автобуса. У пенька остаются Виктор Николаевич, Сергей
Сергеевич, Борис Павлович, Валя. И два шофера — они держатся в стороне. Все смотрят в
сторону приближающейся Зинули.
Сергей Сергеевич (демонстративно усаживаясь на пенек). На всякий случай займем
ее место... (Подмигивает.)
Появляется Зинуля. Она идет не торопясь, вольной, даже несколько ленивой
походкой, всматриваясь в поджидающих ее людей. Но если они смотрят озабоченно,
настороженно — Валя с виноватой печалью в глазах, Сергей Сергеевич — заранее
настраивая себя агрессивно, Виктор Николаевич как главная фигура в предстоящем
разговоре, собирая в душе все свое спокойствие и здравомыслие,— то Зинуля смотрит на
них как-то даже беспечно, с лукавым, насмешливым предвкушением встречи. Мы еще не
видели ее такой — волосы у нее почему-то влажные, она ими потряхивает на ходу, во рту
держит травинку, играет с ней, но при всей своей внешней беспечности она сейчас
внутренне напряжена и собрана, как никогда.
Зинуля (певучим голосом). Какая встреча, какая встреча! Надо же! Здрасьте, Виктор
Николаевич! (Протягивает руку.)
Виктор Николаевич смущенно пожимает.
Здрасьте, Сергей Сергеевич!
Сергей Сергеевич пожимает ей руку, не вставая с пенька, поморщившись.
Здрасьте, Борис Павлович. И вы тут! (Подходит к Вале.) Валентина, тебе тоже привет!
Валя (почти плача, пожимает Зинуле руку). Прости меня, если можешь...
Зинуля. Потом... грехи потом буду отпускать. (Подходит к двум шоферам.) А вы тоже
ко мне, товарищи? А, это шофер Виктора Николаевича. Привет! А это кто же?
(Поворачивается к начальству.) У Сергея Сергеевича пока нет персональной машины... Ой!
(Всплеснула руками, догадавшись. Второму шоферу.) Вы — Мазурик? Да? Возите Бориса
Павловича? Ой, как интересно! Мне про вас тут ночью рассказывали! Между прочим, вы
должны мне спасибо сказать!
Мазурик — остроносый, худощавый мужичонка неопределенного возраста,
аккуратно подстриженный.
Мазурик (хохотнув). Я? За что это, интересно?
Зинуля. Как же! Это же я... Я написала ту самую докладную, из-за которой Борис
Павлович забрал «жигули» у Петренко, и теперь они вам достались!
Мазурик (покраснев). Ну, дает...
Зинуля. Вам повезло! Борис Павлович обычно плюет на мои докладные. А тут,
видите, вспомнил. (Поворачивается к Борису Павловичу.) Видите, Борис Павлович,
пригодилась все-таки моя докладная, правда? Не зря старалась!..
Борис Павлович нахмурился, он хочет оборвать Зинулю, но Виктор Николаевич его
удерживает — мол, не надо, спокойно.
(Мазурику.) А мне Петренко какую подлость сделал за эту докладную — слышали, да?
Виктор Николаевич! Я сейчас в речке купалась, да, и вдруг подумала — а Петренко-то ведь
сколько бетона попортил, чтобы мне отомстить! Пять кубов у него было, которые он свез на
свалку, и еще там двадцать... на водозаборе раздолбить придется. Видите, он не просто так
отомстил, а за счет государства! Прямо народный мститель какой-то! (Очень грустно.) А
знаете, Виктор Николаевич, знаете, Борис Павлович, я ведь перед его самосвалом на коленях
стояла. Да! (Побежала на дорогу, показывает.) Вот тут! На этом месте! (Возвращается.) Я
плакала, просила: ну, признайся Виктору Николаевичу, а он прямо как царь сидел в кабине!
А потом поехал, и грязью меня по лицу — хлыст! хлыст! (Борису Павловичу.) Вам бы так!
(Подходит решительно к пеньку.) Сергей Сергеевич, между прочим, я у вас в кабинете на
ваше место не сажусь! (Жестом приглашает его встать с пенька.)
Сергей Сергеевич (притворяется глухим). Чего? Иди в машину, тебя отвезут в
общагу... Тут сидеть не положено. Сейчас сюда приедут — вырвут этот пенек с корнями...
Виктор Николаевич (посчитав, что пора и ему вступить в разговор). Зина, у меня к
вам просьба...
Зинуля (перебивает). Извините, Виктор Николаевич, но я не буду с вами
разговаривать, пока не займу свое место! Сергей Сергеевич, это мой кабинет! Виктор
Николаевич меня вытурил из конторки, снял с поста — что же, у меня и места не должно
быть?
Виктор Николаевич. Сергей Сергеевич, я прошу вас, уступите ей место.
Сергей Сергеевич. Да ради бога! (Вскакивает демонстративно с пенька.) Давайте,
давайте... Скоро она вам на голову сядет... вместо пенька! В обнимку... кое с кем!..
Зинуля (делает реверанс). Спасибо, Виктор Николаевич. (Садится на пенек.) Да, так
я вас слушаю, Виктор Николаевич. (Изображает официальное лицо.) Какой там у вас
вопрос... то есть просьба?
Борис Павлович шумно, возмущенно вздохнул.
Виктор Николаевич. Зина, вы сейчас очень возбуждены... Я думаю, вам надо
отдохнуть, поспать. А после обеда я специально высвобожу время, и мы подробно обо всем
поговорим.
Зинуля. Ой, да я ни капельки не устала, вы что! Наоборот! Вы знаете, откуда я сейчас
пришла?
Виктор Николаевич. Откуда же?
Зинуля. С того света!
Виктор Николаевич не знал, как реагировать,— на всякий случай воздел руки.
Вы думаете, я купаться пошла? Нет. Я пошла топиться. Серьезно! Я уже подыскала
подходящий камень, придумала, как его лифчиком к шее подвязать. Все было готово. А
знаете, кто меня спас? Петренко! Я сидела там, на берегу... прощалась... и вдруг из воды
выплывает рожа Петренко! Представляете? Одна голова... без тела, без шеи. Она так передо
мной проплыла, с такой улыбочкой... победителя, поднялась в небо и растаяла. Я тогда —
камень в сторону... «Да что это такое, думаю, — он вознесся в небо, а я должна в речку!» И
вдруг такая ясность у меня в мозгах: «Ты что, говорю себе, надумала? Ты же должна на
пеньке сидеть! Там твое место! Сейчас вся стройка узнает, люди придут, Виктор Николаевич
прибежит, а тебя там нет!..» Я тогда — плюх! — выкупалась, поплавала, освежилась... и вот
пришла! Вы не верите? (Сует руку в карман куртки, достает блокнот, листает.) Вот... я
две записки посмертные написала. (Протягивает блокнот Виктору Николаевичу.) Можете
почитать...
Виктор Николаевич отпрянул.
Ну прочитайте. Ну что вы боитесь? Я же живая! Читайте!
Виктор Николаевич застыл.
(Серьезно, гневно.) Довести человека не боитесь, а читать боитесь? (Выдергивает листки,
рвет на кусочки, выбрасывает. Блокнот прячет в карман.) В общем, так — я не встану
отсюда, Виктор Николаевич, пока Петренко не признается в своей подлости! Ясно? Пускай
спускается оттуда (показала на небо) и прямо здесь, при всех, признается. А когда он это
сделает, тогда вы выйдете перед народом и зачитаете приказ — об отмене того приказа. И я
прямо отсюда пойду на растворный. Буду дальше выполнять свои обязанности. Как
выполняла. В том же духе.
Пауза.
Виктор Николаевич. Может, сделаем так, Зина. Поедем сейчас в управление, и я
прямо при вас...
Зинуля (перебивает). Не надо... при мне! Не надо! Я уже поняла, что вы хотите.
Отмените приказ, и чтобы я пошла себе в будку. Вроде ничего и не было. Спасибо! Я знаю
эти ходы. Ходила по ним всю ночь!.. Вы мои докладные засовывали, а меня не засунете! Я
теперь сама докладная... живая докладная записка Коптяева Зина! Читайте меня... Все! Меня
Петренко учить жить не будет — я его буду учить жить!
Борис Павлович. Дочка, я вот сейчас был у Петренко на квартире. Виктор Николаевич
меня просил зайти. Он не признается, понимаешь? Как его заставить?
Зинуля. Не знаю как!
Борис Павлович. Вот видишь... не знаешь. И мы не знаем. Это же не так просто —
припереть его. На это потребуется время — несколько дней, может быть, больше...
Зинуля. А я не спешу. Сколько потребуется, столько буду сидеть.
Сергей Сергеевич. А на работу? Через пятнадцать минут (тычет в часы) у тебя,
между прочим, прогул начинается!
Зинуля. Ничего, отпуск оформлю... Я еще не была. Вот уже месяц у меня есть. Авось
хватит вам...
Виктор Николаевич. Честно говоря, Зина, мне лично признания Петренко совершенно
не нужны. Я вам и так верю. Это, по-моему, самое главное.
Зинуля. А я вам не верю! Вот что самое главное — что я вам не верю. Понятно?
(Передразнивает.) «Мне лично...» Вам лично только одно надо — чтобы я тут не сидела. Так
вы со мной осторожненько, осторожненько... ласково... культурно! Прямо так-так-так...
кошечка, да? А вчера с ходу сняли — раз-два! Не подумали даже, что надо проверить,
разобраться. Я что — вам врала когда-нибудь? Я что — плохо работала, у меня хоть одно
замечание серьезное за два года было? Просто я вам не нужна... такая! Мешаю! Надоела! Вот
вы и воспользовались случаем. Только вы думали — я и не пискну. А я — смотри какая —
села!.. Ну, тогда ладно, так и быть, иди обратно. Уж лучше там сиди, чем здесь. А вы знаете,
почему я сижу на нем (ткнула в пенек)? Из-за вас. Да-да. Я за эту ночь многое поняла, было
время подумать. Из-за вас! Потому что вам все лишь бы как-нибудь... я одна только требую
по-настоящему. Да, одна! Это не хвастовство, это просто факт: только я одна требую на этой
стройке, как положено! За это меня все не любят и ненавидят! Мне вчера правильно сказали:
Виктору Николаевичу и половины того не надо, что ты делаешь. А почему это, интересно,
вам не надо? Я что, больше вас получаю? Или дела так хорошо идут... три раза уже сроки
переносили! Это, между прочим, не я, а вы такой растворный заложили... маленький, на три
мешалки... а надо пять! Вы заложили — а я плохая, бетона не даю! Уже мне и подарочки
суют, и не знаю что... жениться готовы за машину бетона! Постоянно оскорбляют! А за что?
А за то, что вы не требуете — ни от вышестоящих, ни от нижестоящих! Жизнь вас, видать,
не заставляет требовать. Ну, так я вас заставлю... я тоже жизнь! А если меня неправильно
воспитали, вызывайте сюда моих родителей, моих учителей — пускай здесь покаются передо
мной! Только и слышу: «Твое старанье никому не нужно, дура!»... «У тебя судьба такая —
тебе всегда будет плохо!» Да что это такое? Я где живу — в дебрях или в СССР?
Пожалуйста, я встану, я немедленно отсюда уйду. Только напишите приказ — за
исключительно добросовестную работу Коптяеву Зинаиду уволить, изгнать! Или пишите,
как делаете, или делаете, как пишете, Виктор Николаевич!.. Я вас заставлю стребовать с
Петренко. Я больше одна требовать не буду. А если окажется — всем плевать, я тогда лучше
сдохну на этом пеньке, и пускай меня закопают под ним! (Вдруг.) Валька, что у тебя там в
сумке? Есть пожрать?
Валя подбегает, вытаскивает сверток, разворачивает.
Сюда положи!
Валя кладет на траву пакет — там бутерброды, нарезанные куски пирога, вареные
яйца, кусок курицы, булка. Из сумки Валя достает еще термос, ставит рядом.
Извините. Я не ела ничего со вчерашнего утра. А мне теперь силы нужны... (Начинает есть
— жадно, с аппетитом.)
В этот момент с ревом подъезжает машина. Довольно проворно для своих лет
вбегает секретарь Виктора Николаевича.
Секретарь (издалека). Виктор Николаевич! Виктор Николаевич!
Виктор Николаевич подходит к ней.
(Взволнованным шепотом.) Виктор Николаевич, звонили из треста, просили вам срочно
передать: Коптяеву с пенька убрать немедленно. Просто немедленно!
Подъезжает еще машина. Вбегает моложавый представитель треста.
Представитель треста. Привет, Виктор Николаевич. Я уже в курсе (небрежно кивнул в
сторону пенька). Предупреди ее еще раз: если откажется — у меня в машине сидят
дружинники... Ее заберут.
Виктор Николаевич (побледнев). Нет!
Представитель треста. Что — нет? Управляющий мне велел связаться с тобой и
решить этот вопрос. Я получил приказ.
Виктор Николаевич. Я сказал — нет! Я во всем виноват, не она. Ее не трогать!
Представитель треста. Ей не положено здесь сидеть... неужели не понятно? Нельзя!
Виктор Николаевич. Я сказал — ее не трогать.
Представитель треста. Ну смотри, Виктор Николаевич. Я вынужден немедленно
доложить управляющему. Пойми, если мы ее уберем — это будет ЧП в масштабах твоего
СМУ, ты будешь разбираться. А если она будет сидеть — с тобой будут разбираться. Твоя
голова будет в игре!
Виктор Николаевич. Уезжай.
Представитель треста уходит.
Борис Павлович! Разыщите Петренко, немедленно его ко мне в кабинет!
Борис Павлович подбегает.
И напишите объяснительную записку — почему машина, которую вы отобрали у Петренко,
оказалась у вашего личного шофера! (Уходит.)
Кабинет Виктора Николаевича.
Виктор Николаевич сидит за своим столом. Перед ним — Петренко, Нина и Клава.
Клава тихо плачет.
Петренко (нагло, уверенно). Меня на пушку брать не надо, Виктор Николаевич! Это
никакое не доказательство, что я поехал за ней ночью. Да, поехал. Потому что они просили!
(Кивнув на девчат.) Нина, расскажи, как было... Расскажи, расскажи... давай!
Нина. Как было? Мы видим — ее нет. Пошли к нему. Он не хотел. Я его
уговаривала... жалко же, она еще темноты боится. Он привез ее и ушел домой. Но тут мы
допустили ошибку: надо было ее не в комнату, а в кладовке закрыть — там окна нет, она бы
заснула, и все. Мне в голову не приходило, что она может на простынях спуститься. Спортом
она не занимается, откуда я знала, что она такая прыткая...
Виктор Николаевич. А почему сами не остались с ней?
Нина. Как почему? Утром же на работу. У нас работа нелегкая — если ночь не
поспишь, не очень-то...
Петренко. Теперь ты, Клава, подтверди — все было так, как Нина сказала? Или не
так?
Клава плачет и кивает. Звонит телефон.
Виктор Николаевич (поднимает трубку). Слушаю. Здравствуйте, Борис
Емельянович... Да, я ему не разрешил... Борис Емельянович, я силу применять не буду...
силы слишком неравные, понимаете? Зачем вы сюда примешиваете то, чем здесь и не
пахнет? Ну и что, если к ней люди подходят... Пускай подходят. Я не дам ее трогать — я
сейчас сниму бригаду мужиков и они будут ее охранять! Вы что, хотите таким способом
нашу с вами вину свалить на нее, девчонку? (Резко.) Борис Емельянович, она там сидит —
«за», а не «против». Понимаете — «за»! Она больше «за», чем мы с вами, вместе взятые! Не
надо переворачивать все с ног на голову. (Спокойнее.) Да, он здесь, стоит передо мной... не
признается. Я передаю дело в прокуратуру. Это не просто так... обидел девчонку. Это самая
настоящая расправа... за то, что человек честно выполнил свои служебные обязанности. Да
еще с причинением ущерба государству! Он должен за это отвечать. А то он думает — ему
все сойдет... Хорошо, я буду вам звонить. (Кладет трубку.)
Петренко. Вы, Виктор Николаевич, поосторожней! На горло брать не надо! Нашли
дурачка. Это я на вас могу подать в суд... за клевету! (Кричит.) Не звучало слово водозабор!
Понимаете — не звучало! Вы докажите, что звучало, и тогда будем разговаривать! А если вы
не знаете, как ее убрать оттуда, я в этом не виноват! Я не устраиваю посиделок на пеньках,
как она! Я честно работаю! С шести утра за баранкой каждый день, по десять-двенадцать
часов! Без выходных!.. Расправа... Это вы ее, между прочим, сняли с должности, а не я. У
меня такой власти нет — снимать людей. А теперь вдруг решили добреньким быть? Я вам
сказал — она больная, чокнутая! Вы где-нибудь слышали, чтобы нормальный человек
бросался на колени перед самосвалом? Надо вызвать скорую и отправить ее — в больницу...
вот и все. Все равно вам придется это сделать. И чем раньше, тем лучше. Для вас!
Виктор Николаевич (бледный, медленно поднимается. К девчатам). Выйдите. Я вас
потом позову.
Нина и Клава выходят из кабинета.
(Подходит к Петренко, берет за грудки.) Слушай, ты! Ей девятнадцать лет, ты! Я за такие
вещи могу задушить, понимаешь?! (Орет.) Вот так возьму сейчас, и все!..
Секретарь (быстро входит). Виктор Николаевич...
Виктор Николаевич (перебивает). Потом! Уходите отсюда! (Снова поворачивается к
Петренко.)
Секретарь. Я хотела сказать... Сейчас звонили... Коптяева уже на работе.
Виктор Николаевич. Как — на работе?
Секретарь. На работе...
Виктор Николаевич. Ну-ка проверьте. Да не ходите туда, отсюда позвоните!
Секретарь (подходит к столу, поднимает трубку одного из телефонов). Будьте
добры, соедините меня с растворным. (Кивает Виктору Николаевичу.) Здравствуйте
Зинуленька! Беспокоит Ирина Григорьевна. Меня попросили узнать, сколько бетона выдано
с начала смены?.. Сорок два кубометра. Спасибо, дорогая. (Кладет трубку, Виктору
Николаевичу.) Очень корректно, спокойно ответила.
Пауза.
Петренко. Я могу идти?
Виктор Николаевич. Пока можете идти! Но только пока!
Петренко, усмехнувшись, выходи
(Секретарю.) Позвоните в трест...
Секретарь. Сказать, что...
Виктор Николаевич. Да-да! Меня ни с кем не соединяйте!
Секретарь выходит из кабинета. Опустошенный, разбитый, Виктор Николаевич
опускается в кресло. За эти несколько часов он сильно изменился — лицо вытянулось,
постарело. Глаза его смотрят сейчас очень грустно.
Растворно-бетонный узел.
Грохочут бетономешалки, шум машин.
Зинуля (в громкоговоритель — голос у нее изменился, стал сдержанней, не такой
трескучий, как в начале пьесы). Семьдесят четыре — тридцать два, везете на рембазу!
Повторяю: семьдесят четыре — тридцать два, рембаза! Аппаратная!..
В самом верхнем проеме окна появляется Клава.
Клава, сделай на втором бункере два замеса марки триста! И глянь — вентиляция работает?
Клава покачала головой и еще рукой помахала — вентиляция не работала. К окошку
подходит Петренко — сунул путевой лист.
Петренко. Привет... Куда первый рейс?
Зинуля (отметив что-то в путевке). Шестая насосная.
Петренко (с трудом скрывая усмешку). Ну что — встала с пенька?
Зинуля. Ага, встала. Там сейчас другая сидит.
Петренко. Чего-чего? (Смеется.) Брось заливать? Другая... Будь здорова, не кашляй!
(Уходит.)
В лесу, на поляне.
На пеньке сидит Валя. В руках у нее маленький транзисторный приемник, звучит
музыка.
Появляется Петренко; увидев Валю, вздрогнул. Валя его не видит, он подходит к ней
из-за спины.
Петренко. Пигалица, ты что здесь делаешь?
Валя (оборачивается). Как что? То же самое, что Зинуля делала. Мы сейчас будем по
очереди сидеть, Петренко. Я договорилась с девчонками, с которыми училась в ПТУ. Нас
уже девять человек. Теперь мы можем сидеть хоть месяц, хоть два, хоть год! Пока ты не
признаешься, что Зинуля посылала тебя на водозабор. Или пока не уедешь из нашего города.
Теперь все, все будут про тебя знать... даже дети в школе! А со временем сюда будут водить
экскурсии. (Голосом экскурсовода.) «Товарищи, внимание! Вы видите перед собой
знаменитый Зинулин пенек. Много лет назад, когда только начинал строиться наш город, на
этом пеньке...»
Петренко (перебивает). Ну, хватит... раскудахталась! Вам не разрешат! Никто не
позволит!
Валя. Почему не разрешат? Это у нас будет комсомольский пост. А вот и моя
сменщица идет!
Петренко обернулся.
Девушка (с книгой в руке). Здравствуйте, товарищ Петренко.
Петренко воззрился на нее, не отвечая. Валя, улыбаясь, поднимается — ее место на
пеньке занимает девушка. Валя передает ей приемничек, помахала рукой, побежала.
Девушка. Ну, как поживаете, товарищ Петренко? Рассказывайте! (Смотрит на него
без злобы, спокойно, даже, пожалуй, приветливо.)
Петренко не выдерживает. Первый раз за это время в его нахальных глазах
мелькает смятение.
Петренко (нервно). Вам не разрешат! (Поворачивается, уходит. Обернувшись, орет.)
Не разрешат!! (Скрывается.)
Сияет солнце, звучит музыка, девушка сидит на пеньке, она раскрывает книгу, но не
смотрит в нее. Она смотрит на нас. Й взгляд ее — ясный, открытый, уверенный. И чуть
насмешливый.
Занавес
Не исчез бригадир Потапов...
А. Гельман не дает покоя ни своим зрителям, ни своим критикам. Каждая новая пьеса
— крутой поворот, новый взгляд на старую проблему, неожиданный человеческий характер.
Многим кажется, что писатель существует для того, чтобы повторять известные хорошие
мысли, придуманные другими или когда-то произнесенные самим писателем. Многие от
Гельмана ждали, чтобы он вслед за «Заседанием парткома» написал еще одно «Заседание
парткома», и еще одно и т. д. Волновал вопрос, куда же исчез бригадир
Потапов. Нам хочется видеть в искусстве положительных героев, и это прекрасное
ожидание. Только надо бы понять азбучную истину о том, что подлинно положительный
человек, заряженный социальной и нравственной энергией, неизбежно вступает в борьбу с
вечным несовершенством жизни. И чем более «положителен» герой, тем острее и
непримиримее конфликт. Надо быть готовым к тому, что пьеса с положительным героем
окажется самой острой, самой резкой, самой нужной сегодня. Приближение к такой пьесе я
вижу в новой работе А. Гельмана. Выхваченные из гущи реальной жизни характеры,
проблемы, вопросы. Замечательная
девушка-героиня, для которой высокие идеи стали частью души, а не системой фраз.
Почти сказочное столкновение героини с весьма несовершенными людьми, давно
привыкшими к двоедушию и двуязычию. Сказочный пенек в лесу, который воспринимается
как своего рода нравственный пост человека, наконец, относительно легкая победа добра над
злом и перспектива продолжения борьбы, — а за всем этим тревога, живое волнение
писателя, не равнодушного к судьбе человека. Никуда не исчез бригадир Потапов. Никуда не
ушло тельмановское чувство живой жизни. Этим чувством переполнена и «Зинуля».
Олег Ефремов