Махшид Нируманд

Махшид Нируманд
(Отрывок из книги Олии Рухизадеган „История Олии“)
„Махшид Нируманд родилась в 1955 году, в Ширазе, в семье
бахаи. Её папа был инженером, и хотя семья не была состоятельной,
они чувствовали себя вполне счастливыми. Махшид была очень
спокойной и любила обычно побыть в одиночестве, но порой она могла
быть очень забавной. В её существе уживалась детская наивность со
зрелой мудростью.
Она была хорошей ученицей и заканчивала каждый школьный год
с хорошими оценками. Туба Заирпур была долгое время её
учительницей. Махшид училась в Университете – Палеви, изучала
физику и, в связи с её особым интересом к геофизике, также курсы по
геологии. Если бы политика университета позволяла, то она охотно осталась бы там и после
окончания, а после ещё шести месяцев дополнительного обучения получила бы степень
бакалавра.
Махшид кроме английского, рабочего языка в университете, изучала также
французский и немецкий; эти курсы она посещала факультативно. Хотя она успешно
закончила обучение и полностью выплатила долги по студенческому кредиту, тем не менее,
руководство университета отказалось выдавать ей диплом, только потому, что она была
бахаи.
Махшид была очень добросовестным человеком и в том, что касалось работы, и в том,
что касалось личной жизни. Она верила, что возможность служения - это божественное
благословение в отношении всех сфер жизни, а поэтому необходимо использовать это
благо и давать только самое лучшее. Её мама рассказывала мне позже, что для Махшид
было привычным, когда она вставала ночью, чтобы помолиться и помедитировать. Она
считала, что так легче сконцентрироваться, когда все остальные спали и в доме было тихо.
До того, как её схватили, однажды она сказала: "Я хотела бы поменяться с кем-нибудь
из заключённых местами." И как бы предвидя то, что могло произойти, она подготовила
себя, незадолго до её ареста тем, что снова повторила все молитвы, которые она выучила
раньше наизусть, и изучила некоторые новые тексты Писаний для того, чтобы быть в
состоянии отвечать на вопросы следователей точными цитатами. Она приготовила чистое
сменное бельё и платья для того, чтобы в любой момент была готова последовать в
тюрьму. Она даже начала спать на полу без подушки и так объяснила это маме: "Я должна
подготовить себя к трудностям. Если однажды меня схватят и я окажусь в тюрьме, то тогда я
должна быть готова к тому, что придётся спать на полу."
Вскоре исполнилось то, что она предчувствовала. Махшид схватили и доставили в
Сепах. Нас арестовали в ту же ночь, и лишь месяц спустя, доставили всех вместе в
Аделабад. Поэтому, за этот первый месяц, я успела её хорошо узнать, хотя по натуре она
была очень стеснительной и скромной.
Махшид трудилась в тюрьме так же усердно, как и дома. Молодые бахаи переняли
ответственность за некоторые обязанности старших, которые мы им поручили. "Вы наши
матери", утверждала она. "Как мы можем тут сидеть и наблюдать за тем, как вы работаете?
Позвольте нам это делать." Махшид была ответственной за мытьё посуды.
Хотя в тюрьме мы были очень близки друг другу, были едины и разделяли единую
веру, это не означало однако, что все мы были одинаковыми. Совсем даже наоборот.
Махшид, например, была очень серьёзной девушкой, всегда ухоженной и опрятной. Роя
Ишраки в противоположность ей была очень озорной и никогда не могла удержаться от того,
чтобы не по проказничать. Одна из её любимых проделок заключалась в том, чтобы вскоре
после того, как Махшид заканчивала уборку в своей камере, заскочить туда и перевернуть
всё вверх дном. Когда Махшид возвращалсь с допроса или со встречи с посетителями, все
смеялись, пока наблюдали за тем, как Махшид пыталась найти вещи, которые Роя от неё
попрятала.
Роя всегда просыпалась первой, она любила ворваться в камеру Махшид и, с
возгласами - "Проснись, ты, ленивая кость!", – сорвать с неё одеяло. Махшид делала
страдальческое выражение лица, но принимала всё эти проказы добродушно.
Махшид обладала большой внутренней силой и поддерживала своих родителей во
время посещений. Она призывала родителей быть сильными и терпеливыми. Я вспоминаю,
как во время первого посещения её родителей, он вытащила руку из-под чадры и, сжав
кулак, как символ силы и стойкости, поприветствовала их.
Она была невероятно смелой и честной во время допросов в Сепах, которые обычно
проходили параллельно с моими; она всегда уклонялась от того, чтобы называть имена
других бахаи, и вместо этого, рассказывала в деталях о своей деятельности и служении. Её
ответы на допросах всегда были спокойными и сдержанными, что было полной
противоположностью моему импульсивному желанию закричать в ответ. Она всегда
переживала за меня, что я со своим острым языком наживу себе неприятностей, а потому
всегда увещевала меня: "Оля, будь сдержанней! Не возражай им!"
Однажды, они отвели Махшид в подвал, где они обычно пытали заключённых.
Несколькими часами позже они привели её в комнату для допросов, а затем нас отправили
обратно в наши камеры. Махшид рассказала нам, что же там произошло:
"Когда они меня разлучили с вами, они завязали глаза и повели в подвал. Там, я
должна была сесть на деревянный стол, на котором они обычно пытали заключённых. Я
слышала вокруг крики и плач других людей. Охранники оскорбляли и унижали меня. Потом
они сняли повязку с глаз. На каждом из углов стола весели цепи, а двое следователей в
масках стояли прямо передо мной.
Одного звали Абдулла - это был тот, кто обычно пытал заключённых. У него в
руках был электрический кабель, и он помахивал им, угрожая мне пыткой. Он то кричал
на меня, то умолял отказаться от Веры и выдать имена других членов общины. Я
отвечала спокойно: "Я не буду не только отказываться от моей Веры, но и называть вам
какие-либо имена, даже если вы разорвёте меня на части."
Абдулла взрывался в бешенстве и размахивал передо мной электрокабелем,
угрожая мне расправой. Я повторила: "Я вам сказала всё, что вы хотели знать." Они
были вне себя, и я была уверенна, что они всё-таки будут меня пытать. Тогда я
спросила их так спокойно, как только могла: "На какую строну мне нужно лечь? Вы
желаете высечь сначала мою спину или же начнёте со ступней?" Моё поведение вызвало
у них только смех. "
Однажды я обнаружила Махшид в её камере, лежащей на полу. Она лежала,
уставившись в потолок, погружённая в раздумья. Я подошла к ней и спросила: "Что такое,
Махшид? Что случилось?"
Она лишь улыбнулась и ответила: "Да так, ничего существенного", но я оставалась
непреклонной, и тогда она сказала: "Две ночи подряд я вижу один и тот же сон. Я знаю, они
казнят меня. Даже если всех остальных они отпустят, меня они казнят. Но я не боюсь. Я
покоряюсь Его воле."
"Махшид, зачем ты говоришь такое? Мы все надеемся, что вскоре это недоразумение
разрешится и революционный суд признает нашу невиновность."
"Как только я буду казнена, - ответила Махшид с улыбкой, – ты поймёшь, что мой сон
был правдой."
Через месяц непрерывных допросов, Махшид вместе с нами перевели в Аделабад, а
16 марта она предстала перед революционным судом. Затем, через четыре дня состоялся
её последний допрос перед религиозным магистратом. Она была осуждена за то, что она
бахаи; за то, что будучи ребёнком принимала участие в детских классах бахаи, а затем и
сама преподавала в них; а также, что была членом молодёжного комитета; вносила деньги в
фонды бахаи; была не замужем и являлась последовательницей сионизма. Её приговорили
к смерти."
(перевод с немецкого, М.Беккер)