Высоте нет предела - Легкая атлетика в МГУ

Высоте нет предела
В. М. Дьячков
Когда серебряные трубы возвещают победу, они зовут на пьедестал не
только победителя, они славят СПОРТ: разум и силу, мужество и волю,
верность, отвагу и честь; они славят ЛЮДЕЙ, отдавших сердца спорту,
зовущих своими делами, своим примером на жизненный подвиг
Оглавление
Глава 1. Точка отсчета
Глава 2. Мать наших спартакиад
Глава 3. Веские доказательства
Глава 4. И гром орудий им салютовал
Глава 5. Ступеньки «в небо»
Глава 6. Восхождение
Глава 7. Путь к вершине
Глава 8. Сквозь магический кристалл
Предисловие
Нельзя победить раз и навсегда,
побеждать нужно ежедневно.
Ромен Роллан
Глава 1. Точка отсчета
Мысль написать книгу воспоминании пришла мне давно, но воплотить ее в
реальность все было недосуг: мешали неотложные дела, большая занятость в
научно-исследовательском институте, постоянная забота о многочисленных
учениках, всевозможные состязания, в которых они и я были непосредственными
участниками.
Но, пожалуй, больше всего мешало сомнение. Каждый раз, оставаясь один
на один с белым листом бумаги, я останавливался перед множеством важных
вопросов. Как восстановить забытые детали, даты, имена людей? Как правильно
и точно передать читателю, особенно молодому, сущность давно отшумевших
событий?
Но задача пишущего мемуары, отвечал я сам себе, заключается не в том,
чтобы со скрупулезной точностью воспроизвести все факты и события. Понастоящему интересны только те явления прошлого, которые позволяют
установить связь времен и поколений, от которых к сегодняшнему дню тянется
пусть самая тонкая, но живая нить. Имеет смысл, говорил я себе, вспоминать,
писать о людях и событиях, оставивших след, прошедших испытание временем. И
точнее определить их подлинную ценность позволяет историческая
ретроспектива, собственный опыт автора, если он, конечно, сумел прожить жизнь
вместе со своим народом, а не около него.
К тому же, мне думается, главное забыть нельзя: все значительное
врезается в память глубоко и прочно, становится частью твоей души.
Размышляя так, я принялся за нелегкую работу, в конце концов, окончил ее
и сейчас не без волнения представляю на суд читателей.
*
*
*
Я родился 8 августа 1904 года в городе Тифлисе. Отец мой Михаил
Иванович Дьячков преподавал гимнастику в одном из военных учебных заведений.
Он видел в спорте важнейшее средство физического и духовного совершенства и
свою привязанность к нему стремился передать детям. Поэтому с самых ранних
лет он приобщал нас к физическим упражнениям, к активным занятиям
различными видами спорта. Даже дома, в дверном проеме, была установлена
железная поперечная перекладина. Нужно сказать, что она нам с братом Борисом
сослужила большую службу. На этом примитивном снаряде мы получили первые
уроки общей физподготовки, накапливали силу и ловкость, научились выполнять
многие упражнения, вплоть до «сальто вперед».
Тренировки захватили нас. Поступив в реальное училище, мы продолжали
заниматься гимнастикой в детской группе сокольской спортивной организации,
создателями и руководителями которой были приехавшие из Чехии специалисты.
Тренировались в хорошо оборудованном спортивном зале реального училища с
полным комплектом снарядов, характерных и для наших дней. Кроме
гимнастических упражнений в хорошие, теплые дни на площадке рядом с залом
мы выполняли и легкоатлетические упражнения: бег, прыжки в длину и высоту,
играли в подвижные игры.
Гимнастикой мы занимались с большим увлечением, очень любили ее. Но
занятия в группе проводились всего два раза в неделю, а неуемная мальчишеская
энергия настоятельно требовала выхода. И вот тогда на городских пустырях
возникали длительные и отчаянные футбольные сражения, подчас кончавшиеся
потасовками.
Собственно, этим и ограничивалась наша спортивная жизнь. По тем
временам это был едва ли не максимум возможного в нашем положении. Ведь во
всем Тифлисе не имелось ни одного стадиона, ни одной специально
оборудованной спортивной площадки. Да и само понятие «физическая культура»
подавляющему большинству населения тогда не было известно.
Положение коренным образом изменилось, когда в Закавказье утвердилась
Советская власть. Вскоре в наш город пришла Восточная бригада курсантов,
которой в ту пору командовал Николай Николаевич Биязи.
С чувством глубокой благодарности вспоминаю об этом прекрасном
человеке. С ранних лет он полюбил спорт, понял его сущность и достиг в нем
немалых успехов. Его знали как хорошего футболиста, легкоатлета и боксера. Но
что особенно важно: Николай Николаевич не ограничивался личным интересом в
спорте, он был его страстным пропагандистом и организатором. Много сил и
энергии отдавал тому, чтобы заразить спортом бойцов и командиров своей
бригады.
Нам с братом Борисом удивительно повезло, что в самом начале своего
жизненного пути мы встретились с Николаем Николаевичем. Он стал для нас, по
существу вторым отцом и мудрым наставником. Воспитывал личным примером,
требовательностью и добротой, заботой, проявляемой ко всем, кто его окружал,
кто был в его подчинении.
Он умел как-то по-особенному угадывать в людях их способности,
воодушевлять. И сейчас, вспоминая о нем я ясно ощущаю, как он своей доброй
рукой незаметно направлял нас на путь, который и привел в конечном итоге меня
и брата в большой спорт.
Но все это случилось несколько позже, когда бригада выехала в лагеря. А
поначалу с момента ее вступления в город, мы с Борисом добровольно вступили
в ряды Красной Армии в качестве физруков пехотно-пулеметных курсов.
Размещались они в здании казарм, на горе, в восточной части Тифлиса.
Для гимнастики нам выделили большой зал. Простору было много. Но в
этом огромном, гулком помещении не было ни одного спортивного снаряда.
И тут пришли на помощь многочисленные добровольцы-общественники.
Всякими правдами, а иногда и неправдами они доставали столь необходимый нам
инвентарь. Действовали так активно, что когда через месяц наши занятия посетил
начальник школы, перед ним предстал зал, оборудованный по всем правилам
гимнастической науки. Здесь были параллельные брусья, перекладина, конь для
опорных прыжков и выполнения махов (с ручками), вмонтированные в потолок
кольца, (вдоль стен поблескивали на свету литые гантели.
– Ну и молодцы, ну и молодцы,– покачивал головой наш командир.
На следующий день в приказе по школе мне, брату Борису и всем
курсантам, принимавшим участие в оборудовании зала, была объявлена
благодарность. А занятия с тех пор стали вызывать у всех еще больший интерес.
Пребывание на пехотно-пулеметных курсах оказалось недолгим: меня и
Бориса перевели на артиллерийские курсы той же Восточной бригады. Вскоре мы
выехали в лагеря и развернули там большую спортивно-гимнастическую работу,
которая органически вплеталась в распорядок дня курсантов. День начинался с
интенсивных гимнастических упражнений, бега и водных процедур. Проводили мы
их поротно, стараясь всячески разнообразить упражнения, создать у курсантов
высокий эмоциональный настрой, расположить их к активным занятиям спортом.
И нужно сказать, что в известной мере это нам удавалось. Так же, как на пехотнопулеметных курсах, среди артиллеристов появилось много энтузиастов
физической культуры.
В лагере, который был разбит в западной Грузии, в селе Озургеты
оборудовали гимнастический городок. Помимо плановых (учебных) занятий
курсанты посещали его в свободное время. Часто в городке возникали стихийные
соревнования на лучшее выполнение того или иного упражнения.
В ту пору нашей спортивно-педагогической деятельности мы получали
решительную поддержку не только со стороны начальника школы, но и, главное,
со стороны самого комбрига. По личной инициативе Николая Николаевича Биязи
систематически проводились учебно-показательные выступления гимнастов на
вечерах курсантской самодеятельности. Устраивались соревнования по футболу
и легкой атлетике. В программе последней особое место занимала эстафета 50
по 100 метров военизированного характера, с возвращением к исходному рубежу.
Она проводилась в полном походном снаряжении на шоссе.
На всех этапах в качестве эстафеты курсанты передавали друг другу из рук
в руки «боевое донесение». На поворотном пункте, в пяти километрах от старта,
получив расписку о выполнении задания, участники эстафеты устремлялись
обратно. Завершающий участник, финишируя, подбегал к артиллерийскому
орудию, заряжал его холостым снарядом и производил выстрел, оповещая
зрителей о победе своей команды.
В 1922 году состоялась первая Военно-стрелково-спортивная олимпиада
Отдельной Кавказской армии с большой и разнообразной программой
соревнований. Широко была представлена на ней легкая атлетика. Команда
нашей бригады не ударила лицом в грязь. Все ее участники были хорошо
подобраны и, главное, хорошо тренированны. Ровно выступив во всех номерах
программы, мы заняли общее первое место.
Важным фактором, определившим этот успех, явилось личное участие в
соревнованиях Николая Николаевича Биязи. Он стартовал в беге на 100 метров, в
различных эстафетах, выступал в перетягивании каната и футбольном турнире.
Естественно, никто не хотел отставать от своего комбрига, и ребята выступали с
большим подъемом.
После этого состоялись вторая и третья Олимпиады Отдельной Кавказской
армии.
Передо мной на письменном столе лежат дипломы, полученные на этих
трех грандиозных по тем временам соревнованиях. Всего их – одиннадцать.
Последний, полученный в 1924 году, особенно дорог мне: на нем
собственноручная подпись члена Военного совета Кавказской армии сподвижника
великого Ленина Серго Орджоникидзе.
Соревнования, о которых я рассказал, имели исключительно массовый
характер, оказывали самое благотворное влияние на весь процесс развития
физической культуры и спорта в Советском Закавказье.
Готовясь к армейским олимпиадам, мы с братом повышали свое
мастерство, неизменно стремились к высоким результатам в особенно
полюбившемся нам виде – легкой атлетике.
Нужно сказать, что в Тифлисе не было тогда ни одной площадки, хоть какнибудь оборудованной для занятий легкой атлетикой. Только на территории
действовавшего в ту пору Верийского кладбища нам удалось найти заброшенную
площадку – бывший велотрек, принадлежавший до революции какому-то
частному владельцу, а затем безнадежно заброшенный. Его земляные виражи
были размыты дождями, заросли травой. Но все же место это у обрыва над Курой
показалось нам с братом вполне пригодным для занятий.
Никогда не изгладятся из памяти эти тренировки. Мы бежим по травяному
кругу, прыгаем в высоту, а совсем неподалеку, в каких-нибудь нескольких
десятках метров от нас, проходит похоронная процессия, чадят кадила, слышатся
рыдания и плач. Конечно, это был не лучший психологический фон для борьбы за
рекорды, но иного выхода у нас не было. Постепенно привыкали. Даже
подружились с кладбищенским сторожем и оставляли у него в сарае свой
нехитрый спортивный инвентарь.
К слову сказать, сколько усилий приходилось прилагать тогда, чтобы
достать необходимое! Сами себе шили легкоатлетические туфли. Отец из Москвы
нам привез только двенадцать шипов, и мы с братом старательно прикрепили их к
своей обуви: по три на каждую туфлю. Шестов для прыжков в высоту тогда нельзя
было достать в Тифлисе, как говорится, днем с огнем, и мы сначала заменили их...
казацкими пиками. Через несколько лет с интересом узнал, что с них начинал и
мой будущий однокурсник и соперник в спорте Николай Озолин.
Как я уже писал выше, на летний период наша бригада выезжала в лагеря у
села Озургеты. Там наши командиры и политработники не только руководили
боевой подготовкой, но и вели большую воспитательную работу среди местного
населения, разъясняя задачи Советской власти, национальную политику партии
большевиков. Курсанты помогали, крестьянам собрать урожай на кукурузных
полях и на огородах. Была налажена работа клуба, для населения
систематически организовывались бесплатные киносеансы, в этом же клубе мы с
братом устраивали показательные гимнастические выступления. Они привлекали
большое число зрителей. Посмотреть на выступления лучших атлетов
собирались почти все жители села от мала до велика.
Олимпиада, участником которой мне посчастливилось быть, стала первым
крупным спортивным состязанием в Советском Закавказье. Количество ее
участников достигало тысячи, что по тем временам выглядело грандиозно. Она
стала настоящим праздником единения и дружбы. Олимпиада началась
торжественным шествием по городу. Все участники были одеты в новенькие
спортивные костюмы. Они стройными колоннами шли по Головинскому проспекту
(ныне проспект Шота Руставели). Гремели оркестры. Колыхались на ветру флаги.
Жители столицы Грузии заполнили тротуары и тепло приветствовали пионеров
нашего спорта.
На Ереванской площади (ныне площадь Ленина) состоялся грандиозный
митинг. Участников состязаний и граждан Советской Грузии с трибуны
приветствовали командарм Егоров, члены Военного совета Орджоникидзе и
Элиава, члены грузинского правительства и горсовета, прибывшие в Тифлис
представители братских республик – Армении и Азербайджана.
– Ура! – гремело над древней площадью.
Соревнования Олимпиады носили упорный характер, они выявили много
талантов, стали замечательной формой пропаганды физической культуры и
спорта. В общем зачете победила наша команда – сборная военно-учебных
заведений Тифлиса. Ей было вручено почетное знамя. А нас, чемпионов в
различных видах программы, наградили красивыми, изготовленными местными
умельцами «золотыми» медалями. До сих пор храню в своем домашнем музее
эти драгоценные награды за спортивные победы – первые в моей жизни.
Вспоминаю обо всем этом не случайно. Конечно, в Грузии и в прежние
времена существовали и были довольно широко распространены, в том числе и
на селе, национальные виды спорта, национальные игры. Но благодаря усилиям
нашей Красной Армии на этой древней земле стал утверждаться и
распространяться спорт в его «классическом» виде. Он входил в жизнь сотен
тысяч людей, становился частью их быта.
В этом важном процессе огромную роль играли передовые командиры и
политработники. Особенно значителен был вклад Николая Николаевича Биязи,
Этот человек был, бесспорно, выдающимся организатором советского
физкультурного движения. Он вдохнул в него душу, находясь на важных
командных постах в Красной Армии – сначала в Закавказье, а затем в Туркестане,
был одним из создателей спортивных обществ в Ростове-на-Дону.
Свою преданность спорту Биязи: пронес сквозь долгие годы. После
окончания Великой Отечественной войны я снова встретил его. В то время он
занимал руководящую должность в одном из военных институтов. В институте
была оборудована отличная по тем временам спортивная база, многие его
выпускники были выдающимися спортсменами.
Много сил отдавал Биязи общественной деятельности на посту
председателя Всесоюзной федерации (тогда секции) бокса, судил многие
крупнейшие соревнования. Я помню его в форме генерал-лейтенанта,
энергичного, деятельного, полного творческих планов и смелых идей.
Однако вернемся в далекие двадцатые годы. Олимпиада Закавказской
армии повлекла за собой значительный подъем спортивной работы в войсках,
разожгла интерес к повышению результатов, к шлифовке мастерства Не минул
этот общий порыв и нас с братом: мы старательно тренировались, использовали
каждую возможность испробовать свои силы во встречах с различными
соперниками.
В июне двадцать третьего года произошло важное событие: сборная
команда Закавказской армии получила вызов в Москву на первый чемпионат
Красной Армии. В команду, которую возглавил Николай Николаевич Биязи, вошли,
к своей великой радости, и мы с братом.
Надо признаться, мы не ехали побеждать, ибо вполне отчетливо
представляли, что не обладаем еще необходимым мастерством и опытом. Мы, по
существу, еще ни разу не видели настоящих соревнований и настоящих атлетов.
Только слышали о них, жадно рассматривали их фотографии в журналах,
стремясь по одному-двум кадрам представить всю схему движения в том или
ином, близком нам, виде легкой атлетики. Как говорится, сборы были недолги, и
вскоре мы тронулись в путь. Навсегда запомнилась та дорога. Железнодорожные
составы набиты людьми до отказа. Спать пришлось на голых, жестких скамьях. За
окнами на уплывающих в сторону просторах, особенно после Ростова и Харькова,
виднелись следы разрушений, незалеченные раны войны.
В Москве нас разместили в казармах в Сокольниках. Комбригу Биязи, как
руководителю делегации и видному военачальнику, предложили отдельный
номер в лучшей столичной гостинице, но он отказался от этой привилегии и
поселился вместе с нами.
Устроившись на новом месте, мы тут же отправились осмотреть стадион,
где должны были проходить соревнования. Носил он тогда длинное и скучное
название – Опытно-показательная площадка Всевобуча (ОППВ), но оказался
очень уютным, каким-то необыкновенно «домашним». Деревянные трибуны тысяч
на пять-семь зрителей, четкий овал беговой дорожки, белизна разметки – все
радовало глаз. А вокруг – сосновый лес, чудесный запах хвои, успокаивающая
тишина.
В дни своего дебюта мы с Борисом не блеснули результатами. Но
выступление в столице сыграло свою особую роль. Мы увидели, что ведущие
атлеты не какие-то «сверхчеловеки», а обыкновенные смертные, со своими
сильными и слабыми сторонами, со своими границами возможностей. Это
окрылило нас, вселило уверенность, что и мы можем достигнуть их уровня
результатов, а может быть, и превзойти. Полные радужных надежд мы
возвратились в Тифлис и тут же приступили к напряженным тренировкам.
Дни бежали за днями. Постепенно мы так втянулись в занятия, что уже не
мыслили без них своей жизни. Они стали для нас ежедневной потребностью. Но
однажды, придя на «свой» стадион, мы обнаружили, что он занят: здесь бегали,
прыгали, метали снаряды два каких-то не известных нам молодых человека,
сильных и ладно скроенных. Разумеется, в конце концов, мы познакомились.
Одним из наших новых друзей стал Иван Сергеев – будущий чемпион страны по
легкой атлетике и выдающийся спортивный педагог.
Итак, как говорится, в нашем полку прибыло, образовалось нечто вроде
легкоатлетической секции. Стало веселее, значительно возрос интерес к
овладению техникой, к повышению своих результатов.
Вскоре, по примеру столицы, в Тифлисе была открыта Военная школа
физического образования, которую возглавил наш отец. Бориса и меня перевели
в эту школу на должности преподавателей. Нам пришлось много читать,
постоянно обогащать теоретический и практический багаж, повышать свои знания,
чтобы затем отдавать их будущим инструкторам спорта, подготовкой которых мы
были заняты.
Учиться в ту пору, при остром недостатке методической литературы, было
нелегко. Но что поделаешь, обстоятельства требовали, и мы тщательно
штудировали книгу Б. Котова «Олимпийский спорт», изданную еще в 1917 году, и
те немногие статьи по легкой атлетике, которые имелись в дореволюционных
изданиях журналов «К спорту» и «Спорт», бережно сохраняемых отцом в его
домашней библиотеке. Изложенный в них методический материал безусловно
сослужил нам, особенно на первых порах, добрую службу, как в педагогической
деятельности, так и в построении собственной тренировки.
Вместе с тем мы уже тогда без конца экспериментировали, упорно искали
свои пути повышения эффективности тренировочного процесса. Самым важным,
самым решающим в совершенствовании методики тренировки оказался переход
на круглогодичные занятия легкой атлетикой, а также избранный нами принцип
разносторонности. Всю бесснежную, мягкую южную зиму, не пропуская ни одного
дня, мы тренировались на площадке возле кладбища. Сами сделали стойки для
прыжков с шестом и прыжков в высоту, подготовили бамбуковые шесты и
бамбуковые планки, изготовили пять бамбуковых барьеров.
Тут следует сказать, что еще в предшествующем, 1923 году произошло
очень важное для развития советского спорта событие: в Москве был создан
Всесоюзный совет физической культуры (ВСФК). Подчиненные ему органы
возникли и на местах. Спортивная жизнь страны приобретала четко
организованный характер. В Тифлис пришло уведомление, что в Москве будет
проведен второй Всесоюзный праздник физической культуры (первый состоялся в
сентябре предыдущего года), в программе которого главенствующее место
отведено легкой атлетике. Стало также известно, что в столицу поедет и сборная
Закавказья. Отбор кандидатов, по существу, должен был проводиться на
очередной Олимпиаде Кавказской Краснознаменной армии.
Эта Олимпиада, проходившая на лагерном стадионе в живописном
местечке Сурами, стала еще более значительным событием, чем две ее
предшественницы. Особенно широко были на ней представлены легкая атлетика
и футбол.
Соревнования легкоатлетов прошли очень ярко. В беге, метаниях, прыжках
были показаны довольно высокие результаты. Так, Иван Сергеев метнул диск на
43 м, а рекорд страны, принадлежавший москвичу А. Сидорову, составлял 35 м 74
см. Автору этих строк в прыжках с шестом удалось преодолеть рубеж 3 м 58 см,
тогда как всесоюзный рекорд в ту пору равнялся 3 м 34 см.
*
*
*
В конце августа мы приехали в Москву. Прошел всего лишь год, а как
преобразилась столица! Больше товаров появилось в магазинах, повеселели
люди.
К состязаниям жители города проявили живой интерес. Неожиданно
закавказцы оказались в центре внимания. Объяснялось это тем, что вести о
наших рекордных результатах на Олимпиаде Кавказской армии обогнали нас.
Нужно сказать, что воспринимали эти известия весьма скептически. Многие
откровенно не верили, что какие-то там безвестные спортсмены из далекого
Тифлиса могут вот так запросто разделываться со всесоюзными рекордами.
– Посмотрим, как они себя проявят под северным небом,– говорили
специалисты. И такие разговоры, естественно, будоражили нас, заставляли
волноваться.
Настал день соревнований. И тут в дело вмешался еще один наш
противник, да еще какой неожиданный и коварный – погода. Пошел дождь –
непрерывный, монотонный. Стало холодно, словно наступила глубокая осень. Нас,
южан, это очень удручало, особенно если вспомнить, что никакого понятия о
тренировочных костюмах мы тогда еще не имели и приходилось часами выжидать
в секторах в трусах и майке. О том, чтобы защитить себя от холодного душа,
падающего с неба, не могло быть и речи. Мы лишь тщательно укрывали плащами,
купленными в Москве, свои снаряды – бамбуковые шесты и диски.
В самом начале состязания из-за дождя мне довелось пережить весьма
неприятные мгновения. В прыжках с шестом, учитывая обстановку, я избрал в
качестве исходного рубежа высоту 3 метра. Первая попытка неудачная, вторая –
тоже. Среди участников и зрителей прошел гул.
Я оказался на грани катастрофы. Однако не растерялся. Стал внимательно
анализировать свои действия, посоветовался с братом. Размокшая от дождя
дорожка требовала значительного сокращения разбега, что я и сделал. Борис,
находившийся рядом, помогал мне, старательно укрывая своим плащом шест от
дождя перед каждым прыжком.
– Передвинь стартовую отметку еще на две ступни,– посоветовал Борис.
Я согласился. Подошел решающий момент. Стал готовиться к прыжку и
почувствовал, что меня окружает настороженная тишина. Слышно было лишь
шуршание дождя.
Сосредоточившись максимально на предстоящем действии, как будто до
этого не было двух неудачных попыток, я разбежался и оттолкнулся точно в
намеченном месте. Прыжок получился отличный, с большим запасом. Раздались
аплодисменты.
И сразу стало легко на душе. На рубеже 3 м 20 см осталось всего три
участника: чемпион прошлого года москвич В. Добрынин, В. Голдобин из Перми и
автор этих строк. Все мы преодолели планку с первой попытки, с большим
запасом. Казалось, предстоит ожесточенная борьба. Но следующую высоту мои
соперники не сумели преодолеть. Оставшись в одиночестве, я почувствовал себя
раскрепощенно и сумел под шумные овации зрителей покорить высоту 3 м 37,5 см,
что было новым всесоюзным рекордом. В последующие дни я выиграл состязания
в барьерном беге, был первым в прыжках в высоту и с места в длину. Мой брат
Борис стал чемпионом в тройном прыжке, Иван Сергеев – в пятиборье,
десятиборье и метании диска. Радости нашей не было конца. Еще бы: наша
маленькая делегация, представляющая молодой спорт Закавказья, стала
настоящим открытием Всесоюзного праздника физкультурников. О нас писали в
газетах, много хвалили и удивлялись тому, что всего лишь за год можно
достигнуть таких успехов. Но все объяснялось просто: хорошее выступление
прежде всего было результатом перехода на круглогодичную тренировку, причем
сделали это первыми в стране мы. К тому же стали уделять самое пристальное
внимание изучению техники своих видов спорта, серьезно помогая в этом друг
другу.
Второй Всесоюзный праздник физкультурников, продолжавшийся больше
недели, стал событием большого значения для всей страны. Он привлек
спортсменов из семи союзных республик и сорока городов, выявил большое число
способной молодежи, способствовал подъему уровня мастерства лучших атлетов
страны. Достаточно сказать, что в ходе праздника было установлено
восемнадцать всесоюзных рекордов. Причем, что особенно радовало, авторами
некоторых из них были такие же провинциалы, как и мы. Это значило, что в нашем
молодом отечественном спорте зреют новые силы, накапливается энергия для
будущих успехов.
После окончания состязаний мы еще несколько дней провели в столице.
Осматривали город, участвовали в совместных тренировках с московскими
спортсменами. А на память подарили им свои бамбуковые шесты, которые в ту
пору были еще редкостью и ценились, как говорится, на вес золота.
Праздник физкультурников завершился большим вечером в Московском
инфизкульте. Здесь я обрел много новых друзей, познакомился с аудиториями
института, учебной программой и предметами, которые преподавали известные
на весь мир профессора В. В. Гориневский, П. А. Рудик и многие другие.
На обратном пути мы приняли приглашение выступить на крупных
легкоатлетических состязаниях в Харькове, который тогда был столицей
Советской Украины. Прогуливаясь по городу, мы то и дело встречали яркие
афиши. На них крупными буквами были выведены наши фамилии, а под ними
текст: «Приглашаем воспользоваться случаем и посмотреть спортсменов,
которые недавно установили ряд небывалых рекордов Советского Союза».
В спортивном отношении наше выступление было успешным: мы показали
высокие результаты. Но тут меня постигла неудача. Прыгая с малопригодным для
большой высоты чужим шестом (свои, как я уже писал, мы подарили московским
товарищам), я весьма неудачно приземлился и чуть было не вывернул начисто
голеностопный сустав. Лечение заняло много времени. Но травма оказалась
настолько серьезной, что впоследствии всегда давала о себе знать.
Тифлис встретил нас как героев. Мы оказались в центре внимания, и
приходилось энергично отказываться от всевозможных застолий и угощений. И,
нужно сказать, тут мы решительно проявили свой характер, сказав твердое «нет».
Были чествования и иного рода, которые, несомненно, воодушевляли,
окрыляли нас. Запомнились, например, многочисленные встречи с личным
составом Восточной бригады, на которых мы услышали в свой адрес много
добрых слов. До сих пор я бережно храню отпечатанное на обыкновенном листе
белой бумаги свидетельство. Оно мне особенно дорого. Четкая машинопись
гласит:
«Дано сие от Тифлисской военной школы физического образования
Кавказской Краснознаменной армии в том, что преподавателю названной школы
Дьячкову Владимиру за отличные достижения по легкой атлетике на Всесоюзных
соревнованиях в Москве по распоряжению командующего армией школой выданы
призовые часы с соответствующей на них надписью».
Свидетельство, датированное «сентября 27 дня 1924 года», скреплено
печатью и тремя подписями. Среди них и подпись начальника школы – моего отца
Михаила Ивановича Дьячкова, дорогого нам человека и первого нашего
спортивного наставника.
Зима 1925 года выдалась на юге необычайно теплой. Мы продолжали
настойчиво тренироваться и в то же время упорно готовились поступить в
Московский государственный институт физкультуры.
Это важное в нашей жизни событие произошло летом 1925 года. До сих пор
помню, какое душевное волнение испытывал я, осматривая старинное здание на
улице Казакова, гуляя по прилегающему к нему огромному красивому парку,
заглядывая в старинные гулкие залы. Мог ли я предположить тогда, что проведу в
них почти всю свою жизнь? И тем не менее вот уже пятьдесят пять лет здесь, на
улице Казакова, в самых различных качествах я неизменно служу советскому
спорту.
Московский институт физической культуры! С каким уважением я произношу
эти дорогие для меня слова! Конечно, тогда, полвека назад, он не имел таких
благоустроенных корпусов, залов и лабораторий как сегодня в новом здании на
Сиреневом бульваре! Но уже в ту пору он привлекал к себе авторитетом
профессуры, уровнем и размахом научно-педагогической деятельности.
Мы жадно стремились к знаниям и одновременно заботились о спортивном
совершенствовании. Приходилось сталкиваться с большими трудностями: в
стране практически не существовало института тренеров, некому было учить и не
у кого было учиться. До самых; простых истин часто приходилось доходить самим.
Правда, это не значит, что мы замыкались в себе. Наоборот, перебравшись
в Москву в 1925 году, Борис и я вступили в армейский клуб ОППВ, на стадионе
которого так успешно выступили в предыдущем сезоне. И вся моя дальнейшая
спортивная жизнь прошла под флагом этого прославленного армейского клуба.
Каждый раз, надевая майку с красной звездой на груди, мы испытывали особую
гордость оттого, что представляем наши Вооруженные Силы, нашу армию.
Поиски источников повышения мастерства продолжались. И вскоре мы
сделали для себя важное открытие: на Кузнецком мосту набрели на лавку
«Международная книга», где, к своей неописуемой радости раскопали
иностранную методическую литературу по спорту. Мы стали делать приобретения,
а дома склонялись над книгами, стремясь как можно лучше понять секреты
завоевания высоких результатов, познать «тайны» тренировки. Конечно, чтение
книг иностранных авторов, работа над переводом текста давались нелегко, и мы
далеко не всегда могли уяснить написанное. А те советы, которые мы понимали,
тоже нелегко было применить. Мешал еще плохо налаженный быт москвичей,
часто не хватало самого элементарного, самого необходимого. Но мы не
сдавались, старались делать все нужное своими руками, не дожидаясь помощи со
стороны.
Приведу пример. Из одной шведской книги мы узнали о пользе теплых ванн
для восстановления эластичности мышц после большой тренировочной работы.
Встал вопрос: где же мы можем практически решать эту задачу, ведь на весь
институт, включая студенческие общежития, не было ни одной ванной комнаты?
Из этого положения мы вышли весьма оригинальным образом. Приобрели
детскую ванночку и, устанавливая ее над примусом с помощью досок, снятых с
кровати, подогревали воду до нужной температуры. Все в общежитии были
заинтригованы: что это, мол, братья Дьячковы возятся с детской ванночкой, для
чего она им нужна? Но мы секрета из этого не делали и охотно делились с
товарищами своим опытом. Теплые ванны и в самом деле хорошо помогали
восстановлению мышц, и это позволяло нам увеличивать объем нагрузок.
Пишу о тех трудных днях, о неустроенном быте и с большой радостью
думаю об условиях, которые страна предоставляет советской молодежи в наши
дни.
Однако продолжу повествование. Обучаясь в институте, мы, естественно,
сохраняли свой прежний тренировочный режим. Занимались круглогодично.
Летом – на полюбившемся нам стадионе ОППВ в Сокольниках, зимой – в конном
манеже старого Лефортова и в зале «Динамо» на Цветном бульваре. Часто
совершали лыжные прогулки. Единой, научно обоснованной методики тренировки
советский спорт тогда не имел. Оставалось одно: экспериментировать, до всего
доходить самим, приобретать необходимый опыт. Сил мы не жалели. Знали:
предстоят серьезные экзамены и да внутреннем, и на международном «фронте».
Здесь мне придется сделать одно замечание общего характера, чтобы
ввести читателя, особенно молодого, в курс дела.
Первые шаги в области международных связей советским физкультурным
организациям приходилось делать в условиях напряженной международной
обстановки. Не сумев уничтожить молодую Советскую Россию путем открытого
вооруженного вмешательства, империалисты США, Англии, Франции и других
стран приступили к осуществлению плана экономической блокады Страны
Советов. Такой же политики они придерживались и в спорте. На заре своего
существования советское физкультурное движение оказалось в состоянии
спортивной изоляции. Такая политика породила идею создания пролетарской
спортивной организации, содействующей прорыву спортивной блокады СССР.
Впервые она была выдвинута и обсуждена делегатами II конгресса Коминтерна. А
Учредительный конгресс, проходивший во время работы III конгресса Коминтерна
(22 июня – 12 июля 1921 года), образовал Международный союз рабочекрестьянских спортивно-гимнастических организаций – Красный спортивный
интернационал (КСИ). Он ставил перед собой задачи революционизировать
международное спортивное движение и знакомить мировую общественность с
тем, что сделано в Советской стране в области физического воспитания
трудящихся. Для достижения этих благородных целей КСИ добивался
организации соревнований между спортивными союзами различных стран, и в
первую очередь между советскими и зарубежными рабочими-спортсменами.
Начало этой жизненно важной для отечественного спорта работы было
положено уже в 1922 году, когда команда Замоскворецкого клуба спорта (ЗКС)
принимала футболистов Рабочего спортивного союза Финляндии (ТУЛ). Тогда в
Москве состоялись три матча. Интерес к ним у москвичей был огромен. На
последнем матче присутствовали восемь тысяч зрителей. По сообщению прессы,
эта цифра была рекордной для московских стадионов.
Лед тронулся. В мае 1923 года в первую зарубежную поездку отправилась
советская футбольная команда. Она сыграла двенадцать матчей в Скандинавии и
провела две встречи в Германии, победив там соперников со счетом 6:0 и 9:1. За
ней устремились легкоатлеты, боксеры, лыжники, конькобежцы. Число встреч
росло. Они помогали народам зарубежных стран узнавать правду о Советской
России, укрепляли единый фронт рабочих-спортсменов Европы. Об одной из
таких встреч, об одной поездке, «в которой мне довелось тогда участвовать, я и
хочу сейчас вспомнить.
Стояло нежаркое сухое московское лето 1926 года. Я только что окончил
первый курс и посвящал свободное время тренировкам. В этом был свой особый
резон: решением ВСФК создавалась сборная команда легкоатлетов и
велосипедистов, которой предстояло выступить в столицах Франции и Германии.
В нее были включены лучшие атлеты страны – ленинградцы А. Максунов, А.
Решетников, Я. Черношварц, москвичи В. Никифоров, М. Подгаецкий, А. Демин, М.
Шаманова, М. Кушель, Е. Шувалова, П. Миронов, И. Козлов и автор этих строк.
Конечно, для нынешнего поколения советских спортсменов в такой поездке
ничего особенного нет, случается, что мальчишки и девчонки в двенадцатьчетырнадцать лет совершают сейчас куда более длительные вояжи. Для нас же
она явилась целым событием. Да и не только для нас – для всей молодой
Советской страны. Мы выступали как ее полпреды, как носители ее правды и идей.
И надо понять, с каким душевным волнением, с каким колоссальным чувством
ответственности отправлялись мы за рубеж, чтобы принять участие в первенстве
Спортивного рабочего союза Франции.
Путь выдался нелегкий. Разместились в купе по шесть человек, спали как
попало, кто на полках, а кто и на полу. В Варшаве и Берлине – томительные
пересадки, во время которых возле нашей делегации все время дежурили
полицейские и еще какие-то типы.
Но память сохранила и другие примеры. В Берлине мы рассчитывали
приобрести туфли с шипами и еще кое-какой спортивный инвентарь. Но прибыли
в столицу Германии в воскресенье, когда все магазины закрыты. И тут нам очень
помогли товарищи из Германского рабочего спортивного союза. Они сумели
разыскать хозяина одного из магазинов спорттоваров Я убедить его открыть свое
заведение для гостей из России. Конечно, в качестве аргументов были приведены
рассуждения о том, что наша покупка будет носить почти оптовый характер. Но,
так или иначе, дело было сделано, мы оказались «во всеоружии».
Наступило 8 августа – день моего рождения. «Как он пройдет на этот раз?»
– думал я, наблюдая из окна вагона за полями и перелесками, за не похожими на
наши деревеньками и словно взятыми из сказки домиками с островерхими
крышами, выложенными красной черепицей.
В полдень поезд подошел к перрону Восточного вокзала Парижа. Нас очень
тепло встретила большая группа рабочих. Предупредили:
Торопитесь. Через три часа начнется ваше первое выступление.
Естественно, такое сообщение нас, очень уставших с дороги, не
обрадовало. Но делать было нечего. Отправились в гостиницу, наскоро привели
себя в порядок, позавтракали и через два часа после приезда уже были на
стадионе «Першинг», где проводилось первенство Французской рабочей
спортивной федерации. К нашему прибытию парад и торжественное открытие
соревнований уже состоялись. Но в честь гостей хозяева решили их повторить.
Мы вышли на поле под алым знаменем с серпом и молотом. Руководитель
Французской спортивной рабочей федерации приветствовал персонально каждого
из нас, как посланцев первого в мире государства рабочих и крестьян.
Попав, как говорится, с корабля па бал, мы в десяти номерах программы
заняли девять первых и семь вторых мест. Причем в подавляющем большинстве
наши результаты были значительно выше, чем у соперников. Анатолий
Решетников метнул копье на 54 м 80 см, а его французский коллега Ришар Копа –
на 37 м 11 см. Толя мог бы метнуть копье и дальше, но слабые деревянные
древки не выдерживали его мощного рывка и разламывались в воздухе пополам.
Этот почти невероятный факт потряс французов, и на следующий день о нем
сообщили почти все парижские газеты.
Неоднократный чемпион Франции среди рабочих-спортсменов Ж. Дельвейн
преодолел с шестом высоту 3 м, а мне удалось прыгнуть на 42 сантиметра выше.
Отлично пробежала дистанцию 60 и 250 м (были и такие) Мария Шаманова,
далеко позади оставившая одою соперницу Анетту Жерар.
Буржуазная печать не смогла обойти молчанием столь крупное спортивное
состязание с участием советских атлетов, но писала о нем весьма сдержанно,
ограничиваясь сообщением отдельных фактов и сенсационных, с ее точки зрения,
подробностей.
Совершенно иной подход к этим соревнованиям проявила левая печать. На
ее страницах появились подробные отчеты о нашем выступлении, ему давалась
политическая оценка. Так, центральный орган коммунистов Франции газета
«Юманите» писала в редакционной статье:
«Отдают ли все наши товарищи достаточный отчет в том, какое значение
имеют приезд во Францию спортсменов Советской России и их выступления на
наших стадионах?! Это событие огромной важности. Своими победами и
рекордами они разоблачают буржуазную ложь о стране Ленина, утверждают
великую правду социализма, приобщившего широкие слои трудящихся к духовной
и физической культуре».
В нашей команде царило радостное настроение. С утра нас принял посол
Советского Союза товарищ Раковский. Он спросил:
– Как же это вы решились, мои дорогие, прямо с поезда, не отдохнув,
участвовать в соревнованиях?
– Верили, что есть еще запас сил,– сказала Мария Шаманова.
– Верили... А если бы неудача? Поймите, нельзя вам здесь проигрывать.
Тысячи глаз наблюдают за вами. Вы ведь, если хотите знать, мои помощники. Дада, вы решаете важные дипломатические задачи средствами спорта.
Эти слова глубоко запали в мое сознание. И я на протяжении многих лет не
раз повторял их своим ученикам, отправляющимся за рубеж.
В Париже состоялось еще два наших выступления. 15 августа – на
центральном велодроме. Сначала здесь состязались велосипедисты. Прекрасно
проявили себя советские мастера, выигравшие все без исключения заезды.
Затем на специально оборудованных секторах повели спор легкоатлеты. Из
наших особенно отличился Анатолий Решетников. Он бросил копье на 61 м 65 см,
более чем на 3 метра превысив официальный рекорд Франции. О качестве
результата нашего товарища можно судить и по тому, что с ним он мог бы
завоевать серебряную медаль на VIII летних Олимпийских играх, проходивших, к
слову сказать, здесь же, в Париже, за два года до нашего приезда. Впечатление
от его результата было огромным. На страницах всех без исключения газет,
выходивших в городе, появились фотографии нашего Толи, его биографические
данные, описание его техники.
На следующий день состоялось последнее выступление. Оно вновь
проходило на «Першинге». На этот раз трибуны уютного стадиона заполнили
восемнадцать тысяч зрителей.
– Это благодаря вам,– говорили хозяева «Першинга», радуясь неожиданно
большому сбору.
Состязания прошли интересно. Особенно захватил всех забег на 10 000
метров. От нашей команды выступал ленинградец Алексей Максунов,
впоследствии заслуженный мастер спорта. Этот бегун вписал немало славных
страниц в историю нашего спорта. Одна из побед была одержана в тот памятный
августовский день, о котором я рассказываю.
Еще до старта стало известно, что среди участников забега будут молодые
способные французские стайеры Бушар, Кайзенье и сильный итальянец ДеФлоридо, собиравшийся вскоре перейти в римский буржуазный клуб «Атлетико»,
Алексеи, маленький, сухощавый, первую половину дистанции довольно легко
бежал в общей группе, но за 3 километра до финиша почувствовал себя плохо
(потом он рассказывал, что на него подействовала удушливая жара), стал
заметно отставать, и нам всем показалось, что он даже собирается сойти с
дистанции. Не зная в чем дело, мы выбежали к бровке и стали подбадривать:
– Леша, нажми!
– Леша, не подведи!
То ли наши призывы возымели свое действие, то ли к бегуну пришло
«второе дыхание», но вдруг произошло одно из тех чудес, которыми так богат
спорт. Невероятным усилием воли Максунов продолжил борьбу и под
восторженные крики многих тысяч зрителей сначала догнал группу, потом обошел
лидера – итальянца Де-Флоридо, стал все больше удаляться от него, обошел па
круг, на полтора и закончил бег, намного опередив своих конкурентов. Зрители
устроили ему восторженную овацию.
Во время пребывания в Париже мы чувствовали глубокое уважение наших
товарищей по рабочему спорту, трудящихся Франции. Но было и внимание
совсем иного рода. Не секрет, что столица Франции тогда была наводнена
белоэмигрантами всех мастей, в большинстве своем враждебно настроенными
против Родины Октября. Они тоже занимались спортом, устраивали на
французской земле «первенства России», били дореволюционные рекорды.
Естественно, эти отщепенцы пытались дискредитировать нашу делегацию,
снизить эффект ее выступлений, а по возможности и втянуть нас в какой-либо
скандал.
Однажды вечером, когда мы все вместе гуляли по знаменитым парижским
бульварам, к Алексею Максунову подошел какой-то незнакомец и на чистейшем
русском языке произнес:
– Стыдно, право, не узнавать своих старых знакомых.
– Простите, я вас не знаю,– ответил Леша.
На это «друг» стал пространно доказывать, что Максунов, мол,
притворяется, что они встречались в Брянске (в городе, в котором Алексей, как
выяснилось, никогда в жизни не был)... Только наше энергичное вмешательство
заставило назойливого «земляка» отойти. Но в течение всей прогулки мы видели
его неподалеку, чувствовали, как он следит за нами, и так – до самой гостиницы.
Не оставалось никакого сомнения, что этот малый был специально подослан, и
только наша выдержка, организованность и корректность предотвратили
возможный инцидент.
Да и в самой гостинице нас не оставляли в покое. Кто-то из нас заметил,
что все вещи в его чемодане перерыты. После этого мы стали наблюдательнее и
без труда убеждались, что каждый раз в наше отсутствие кто-то усиленно
интересовался нашим багажом. Пожаловались хозяину гостиницы. Он не стал
отпираться, только развел руками и многозначительно произнес: – Мои служащие
здесь ни при чем. Стало совершенно ясно, что это сотрудники иных «учреждений»
искали в наших личных вещах хоть малейшую улику для политического скандала,
для провокации, да так и не нашли.
Хотя свободного времени было мало, мы все-таки сумели совершить
несколько экскурсий по Парижу и его окрестностям. Я бы мог рассказать многое о
впечатлении, которое оставил этот неповторимый город, но о столице Франции, о
ее красоте и своеобразии написано так много, показано столько фильмов, что
вряд ли я сумею что-либо добавить к этому потоку информации. Расскажу лучше
об одном случае, происшедшем во время поездки в Версаль.
Мы отправились туда несколькими группами на такси. Красивое шоссе
убегало вдаль, машина мягко неслась по асфальту. Внезапно впереди мы
увидели группу людей. Подъехали ближе и узнали своих товарищей.
– Почему вы без машины? В чем дело? – спрашиваем их.
Оказалось, что шофером взятого ими такси был белоэмигрант, бывший офицер
царской армии. Он спросил Алешу Максунова, из какого он города.
– Из Ленинграда.
– Нет такого. Есть Петроград.
Спор кончился тем, что водитель такой, чтобы хоть чем-то насолить нашим
ребятам, высадил их из машины.
Закончив выступления на французской земле, мы приехали в Берлин, где
22 августа приняли участие в крупных международных состязаниях. На огромном
берлинском стадионе в Грюнвальде с его пятисотметровой беговой дорожкой в
тот день выступало более тысячи легкоатлетов из Германии, Финляндии, Австрии,
Чехословакии. Многие из них имели результаты высокого международного класса,
пользовались европейской известностью.
Борьба была очень упорной, и такого подавляющего превосходства, как в
Париже, мы не имели. Но в целом экзамен был сдан успешно. Замечательную
победу над первоклассными спринтерами финнами Манки и Валем в беге на 400
метров одержал Марк Подгаецкий. Стартовав по крайней дорожке, он очень
хорошо построил бег тактически: на последней прямой достал Манки и на финише
обошел его с просветом более чем в 5 метров. У Подгаецкого был и лучший
результат дня в беге на 100 метров (10,8), который он показал в предварительном
забеге. Финал «сотки» проводился сразу после финала на 400 метров, и Марк,
естественно, отказался от участия в нем.
Вновь отлично выступил Анатолий Решетников. Хотя ему на этот раз
противостоял дуэт спортсменов Финляндии – страны, где метания являются
традиционно развитым видом легкой атлетики, наш чемпион уверенно занял
первое место с высоким для дождливой и ветреной погоды результатом – 60 м 64
см. У лучшего из финнов Хейно Корпи – 54 м.
После ряда состязаний во Франции я чувствовал себя несколько уставшим
и не смог, к сожалению, показать свои лучшие результаты. В прыжке с шестом
взял всего 3 м 20 см, уступив первое место финну Кристаферсону – 3 м 30 см.
Очень переживала и Маша Шаманова, впервые за все турне проигравшая одну
десятую секунды немке Хохгольцер. В метании диска мне удалось «разбить»
сильный финский дуэт Линдберг – Корпи и занять второе место.
– Русские показали, что в их стране зреет могучий народный спорт и вскоре
он заставит говорить о себе весь мир,– заявил после соревнований пресссекретарь Германского рабочего спортивного союза Фриц Пфарр.
Мы испытывали гордость от сознания того, что участвуем в утверждении
этого мнения.
Вечером следующего дня мы уезжали. Провожать нас пришли берлинские
товарищи.
– Передайте людям Советской России,– сказал один из участников только
что закончившихся соревнований Ганс Баймлер,– что мы всем сердцем с вами.
Приезд вашей команды, ее выступления еще раз доказали, какими уверенными
шагами идет вперед первое в мире государство рабочих и крестьян. Мы гордимся
вами, друзья!
Ну разве можно забыть такое?! Ведь это была точка отсчета, с которой мы
начали борьбу за мировую славу советского спорта. Сохраняю об этом память как
о самом дорогом и важном в жизни.
Глава 2. Мать наших спартакиад
Есть в нашей жизни дни, отмеченные особым смыслом и значением. К ним
отныне навсегда будет отнесен день 19 июля 1979 года, когда в огромной чаше,
установленной на Центральном стадионе имени В. И. Ленина, вспыхнул огонь VII
летней Спартакиады народов СССР. Вместе с десятью тысячами лучших атлетов
нашей страны в борьбу включились две тысячи лучших спортсменов почти из ста
стран планеты Земля. Десятки миллионов людей на всех пяти материках с
глубоким интересом следили по телевидению за всем, что происходит в
московских Лужниках.
Парад, составивший основу торжественного открытия Спартакиады, начала
сводная колонна ветеранов – тех, кто закладывал фундамент величественного
ныне здания советского спорта. К своему великому счастью, был среди них и я.
Мы шли по овалу беговой дорожки, на которой летом восьмидесятого года
будут состязаться в быстроте и выносливости олимпийцы мира. А я уносился в
своих мыслях на пятьдесят с лишним лет назад – в август1928 года. Тогда
произошло событие, имевшее исключительное значение для судеб советского
физкультурного движения и отечественного спорта (к сожалению, почти не
изученное и недостаточно описанное нашими историками). Я был
непосредственным участником того события, пережил его незабываемые дни, и
мне хочется поведать о них прежде всего молодежи, помочь ей увидеть прошлое,
чтобы еще лучше понять, оценить и полюбить настоящее.
Шел одиннадцатый год Советской власти. Страна еще не избавилась
полностью от страшных последствий войны: разрухи и голода. Но уже тогда ни в
одной другой стране земного шара не делалось столько для охраны здоровья
трудящихся, сколько у нас. Один за другим открывались пролетарские спортивные
клубы, рядом с жилищами, рядом с заводами и фабриками, на окраинах деревень
и сел возникали гимнастические городки, спортивные и игровые площадки,
строились стадионы.
И вот решено было подвести первый итог этой грандиозной работы,
провести свой физкультурный праздник – праздник всей страны. Он посвящался
первому пятилетнему плану и десятилетию Великого Октября. Встала задача: как
определить его характер, какое дать ему имя? И вот тогда, именно в эти дни,
родилось, утвердилось в нашем лексиконе (о чем, как я выяснил, знают очень
немногие) теперь такое привычное, а тогда необычайное, гордое слово –
Спартакиада.
Как, почему оно родилось? Где были его истоки? В те дни наша пресса
печатала широкие разъяснения на этот счет. Вот одно из них, принадлежащее
видному партийному и государственному деятелю, представителю славной
ленинской гвардии, одному из заместителей председателя Оргкомитета
Спартакиады Миха Цхакая.
«Мы берем слово Спартакиада,– писал он,– от имени Спартака,
исторического героя древнего мира, вождя восставших рабов против римских
аристократов.
Гладиаторы восстали во главе со Спартаком; рабы цирка обратились в
настоящих бойцов-революционеров. Свою физическую подготовку, полученную в
школе гладиаторов, они хорошо использовали для освобождения себя и себе
подобных, подняв знамя революционного восстания. Вот почему имя гладиатора
Спартака окружено ореолом славы и величия и пользуется; симпатиями у всех
пролетариев и трудящихся мира. Вот почему наше всесоюзное, всепролетарское
выступление по физкультуре мы назвали Спартакиада. К. Маркс очень любил это
имя – Спартак, и наш Ильич – тоже. Это имя всеисторично и интернационально, т.
е. обнимает все эпохи, все народы, борющиеся за свою свободу, за братскую
солидарность, за уничтожение гнета и эксплуатации человека человеком,– одним
словом – за социализм, за коммунизм!
Одновременно со Спартакиадой в Москве летом 1928 года проходил VI
конгресс Коминтерна. Это совпадение знаменательно. Как конгресс Коминтерна,
так и Спартакиада объединили трудящихся, борющихся за социализм, за
коммунизм. Они неотделимы в общей борьбе за революцию – классическая
физическая культура Спартака и революционная боевая культура Маркса –
Ленина!»
Я прошу извинение у читателей за столь длинную цитату, но в ней
привлечет каждого – не может не привлечь! – глубокое, философски мудрое
объяснение названия наших главных физкультурных праздников, их смысла и
духа. Спартакиада – это не только, и даже не столько, борьба за медали и
рекорды, хотя они всегда желательны и нужны. Спартакиада – это духовное и
физическое единение народа, это ритуал претворения в жизнь нашего тезиса о
духовном и физическом совершенстве нового человека, Человека с большой
буквы.
Всесоюзная спартакиада 1928 года явилась действительно грандиозным,
величественным событием. В ней участвовали спортсмены всех братских народов,
населяющих нашу страну. От РСФСР (края и области), Москвы и Ленинграда
было 3035 участников, от Украины – 405, Закавказья – 402, Узбекистана – 189,
Белоруссии – 185, Туркмении – 107. Красная Армия и Военно-Морской Флот,
выступавшие тогда отдельным коллективом, прислали 1094 участника. Кроме того,
для участия в Спартакиаде прибыли 612 спортсменов, представлявших рабочие
спортивные организации 17 стран – Чехословакии, Германии, Англии, Франции,
Норвегии, Финляндии, Аргентины, Уругвая и других. Таким образом, Спартакиада
стала, по существу, международной. В этом грандиозном празднике, программа
которого включала соревнования по 21 виду спорта, приняли участие 7125
спортсменов – количество, небывалое до этого в истории спорта.
Конечно, мы, участники, были заняты подготовкой к состязаниям и не
видели всего происходящего в полном объеме. Но и того, чему были мы
непосредственными свидетелями, вполне достаточно, чтобы сказать: та далекая
Спартакиада перешагнула за чисто спортивные рамки, стала событием большого
политического и социального значения. И в книге воспоминаний, в книге-исповеди
я не могу не рассказать о нем.
...В субботу 11 августа на Ленинградском вокзале москвичи встречали
многочисленную группу иностранных спортсменов – немцев и французов. На
Каланчевской площади, огромной и многолюдной, состоялся митинг. От имени
гостей выступил могучий борец Зееленбиндер. Он говорил:
– Мы приехали сюда, чтобы поклониться Ленину и увидеть, как
претворяются в жизнь, в конкретные дела его великие идеи. Мы приехали, чтобы
заявить на весь мир: рабочие-спортсмены Европы с вами, друзья из Страны
Советов!
Когда переводчик произнес эти слова, площадь взорвалась бурной овацией.
– Да здравствует мировая революция!
– Пролетарии всех стран, соединяйтесь! – раздавалось на русском,
немецком и французском языках. А через мгновение десятки рук подхватили
полюбившегося толпе оратора. Прошло несколько дней, и Зееленбиндер стал
чемпионом Спартакиады по классической борьбе в полутяжелом весе. А позже мы
узнали его как пламенного немецкого патриота, коммуниста-тельмановца,
отважного борца с ненавистным фашизмом.
После митинга немецкие мотоциклисты, одетые в красные трико, заняли
место во главе колонны, состоявшей из дюжины новеньких автобусов и
нескольких легковых автомашин. Вся процессия направилась к центру города,
привлекая внимание москвичей, встречая повсюду с их стороны восторженный
прием. То там, то здесь на многих языках звучали слова «Интернационала»,
десятки рук, протянувшихся из автобусов, встречались в крепком рукопожатии с
руками, протянутыми из открытых окон и площадок трамваев, с заполненных
толпою тротуаров. Это были минуты и часы необычайного душевного подъема.
В тот же вечер в Центральном Доме Красной Армии, на площади Коммуны,
состоялся праздник пролетарской смычки. Тысяча двести красноармейцев –
участников военных соревнований Спартакиады встретились с прибывшими в
Москву иностранными спортивными делегациями двенадцати стран. Коллективы
художественной самодеятельности столицы подготовили много интересных
номеров. В программе были представлены произведения Бетховена, Бизе, Грига,
Дебюсси, Моцарта, Штрауса, отрывки из пьес Шекспира и Мольера на английском
и французском языках. Утром участники вечера отправились на Воробьевы горы.
Редкое по красоте зрелище представляли они в тот воскресный день 12
августа – день торжественного открытия Спартакиады. По склонам гор,
окруживших большой зеленый луг полукольцом, естественных трибун,
разместилось свыше тридцати тысяч москвичей, преимущественно рабочих с
семьями. А на самом лугу не менее десяти тысяч человек самого различного
возраста, наряженных в разноцветные бумажные костюмы, вооруженных
трещотками, хлопушками, молотками, косами и прочим незатейливым инвентарем,
активно участвовали в игре-действе, плясали, пели, декламировали.
– Вперед, на мировую буржуазию!
– Вся власть Советам! – выкрикивали участникилозунги.
*
*
*
В тот же день в честь открытия Спартакиады на Красной площади столицы
состоялся физкультурный парад. Он произвел на всех неизгладимое впечатление.
С одиннадцати часов утра и до трех часов дня шла мимо Мавзолея спортивная
молодежь Страны Советов. Шли в национальных костюмах украинцы, белорусы,
узбеки, грузины, таджики, армяне, казахи, представители других национальностей
и народностей, населяющих Советский Союз. Шествие поражало богатством
красок, а главное – искренностью, оптимизмом участвовавших в нем людей.
Парад и массовые выступления на Красной площади завершились пением
«Интернационала». Многотысячным хором и оркестром дирижировал его автор
восьмидесятилетний Пьер Дегейтер, прибывший специально для этого в Москву.
Замечательным подарком к Спартакиаде стал Центральный стадион
«Динамо», на котором проходили поединки мастеров кожаного мяча. Он, по
свидетельству наших зарубежных гостей, был одним из самых красивых, удобных
и вместительных в Европе. Об этом стадионе, появившемся в нашей стране, с
большим удовлетворением и теплотой писал в то дни основатель ОЛИМПИЙСКИХ
игр современности Пьер де Кубертен.
Москва – необыкновенный город. Он быстро преображается. Он
удивительно чутко умеет улавливать дух сегодняшнего дня. Это чудесное
свойство нашей столицы еще в ту далекую пору подметили многие ее гостей.
Подмечено, в общем, мерно. Наш «паровоз» стремительно летел вперед,
обгоняя самое время, заставляя весь мир удивляться набранной им скорости. ИI
всенародная Спартакиада в стране, где еще десятилетие назад, по образному
выражению Ленина, на огромных пространствах царили патриархальщина,
полудикость, была также прорывом в будущее, утверждением нового в жизни и
быте миллионов.
Люди и улицы Москвы в те дни стали подлинно «спортивными». На всем –
печать бодрости в здоровья, радости, веселья. С огромных плакатом, украшавших
здания, «стреляли» замечательные слова Владимира Маяковского: «Так и надо –
крой, Спартакиада!»
А у подножия стадиона бурлило людское море. Посмотреть состязания
ежедневно приходили сорок и более тысяч зрителей. Еще год назад о такой
посещаемости спортивных зрелищ в столице даже не мечтали. А теперь еще
тысячи людей, оставшихся без билетов, толпились вокруг «Динамо» в надежде
попасть на его заполненные до предела трибуны.
Милиционеры, эти строгие блюстители порядка, позабыв о своих штрафных
книжках, терпеливо и даже снисходительно смотрели, как люди вскакивали па
ходу в трамвай или висели гроздьями на поручнях. Тем самым они как бы
демонстрировали свою безусловную причастность к общему празднику.
Вы не можете себе даже представить, что творилось! Для того чтобы в дни
футбольных состязаний из центра попасть в Петровский парк на стадион
«Динамо», «ехали сначала в Сокольники, на Преображенскую площадь и там, у
конечной остановки трамвая № 6 или автобуса № 6, вставали в очередь.
А после состязаний опять-таки прежде ехали к окраине и, возвращаясь, из
окон вагонов наблюдали, как тысячи менее догадливых и менее терпеливых
граждан отмеривали пешком километр за километром.
В те дни благодаря Спартакиаде физическая культура становилась родной
и близкой сотням тысяч людей. В печати ежедневно публиковались сведения о
массовых состязаниях, которые проходили по всей стране, о новых секциях и
командах, рожденных на заводах и фабриках, в школах и вузах, в сельской
местности. Слова, понятия «физическая культура», «спорт» прочно входили в быт
советского народа.
*
*
*
Программа нашей первой Спартакиады была обширной, она вобрала в себя
состязания по всем олимпийским видам спорта, а также многим народным
(например, значительное место в ней занял турнир городошников). И все-таки в
этом многообразии следует четко выделить «чемпионов популярности».
Справедливости ради следует сказать, что в этом смысле вне конкуренции
был футбол. Ни один вид соревнований не пользовался в те дни таким
общественным вниманием. Все главные матчи проходили на Центральном
стадионе «Динамо» при переполненных трибунах.
Второе место по популярности, по общественному интересу, по числу
участников и зрителей занимала легкая атлетика. 5 союзных республик, 12
районов РСФСР, 11 зарубежных стран – Эстония, Финляндия, Норвегия,
Германия, Швеция, Англия, Чехословакия, Франция, Австрия, Латвия и
Швейцария выставили своих представителей. В общей сложности 1101
легкоатлет вышел на старт.
Десять дней состязаний по легкой атлетике оказались во всех отношениях
примечательными. Во-первых, если прежде главных фаворитов выдвигали
Москва и Ленинград, то на Спартакиаде мы увидели такую широту географии
легкой атлетики, что душа радовалась. Яркие таланты выдвинули и Сибирь, и
Дальний Восток и многие наши союзные республики, ряд областей и краев
РСФСР. Это сразу предопределило невиданную остроту борьбы и приковало к
ней внимание. На стадионе имени Томского (ныне стадион Юных пионеров), где
спорили легкоатлеты, регулярно собиралось по десять-пятнадцать тысяч
зрителей, о чем мы даже мечтать не могли еще год-два назад. Хорошим, а иногда
и очень высоким был уровень результатов, а необычайный накал борьбы, изо дня
в день растущее соперничество, сенсационность результатов и побед поднимали
интерес к легкой атлетике, служили хорошим средством ее пропаганды.
Еще в субботу 11 августа начались упорные поединки спринтеров. Сто
семьдесят (!) бегунов должны были решить, кто же из них сильнейший.
Любители прогнозов попали в весьма затруднительное положение:
претендентов на победу оказалось немало. Но главными из них все же считались
четверо: сибиряк Иван Потанин – крепыш с отточенной техникой, молодой
москвич Григорий Пужный, талантливый бегун из Ленинграда Георгий Меерович –
сильный, коренастый, с мускулистыми ногами и опытный Марк Подгаецкий из
Киева. Все были уверены, что именно этот квартет выдвинет из своей среды
чемпиона.
Начались забеги в четвертьфиналах. И вот один из них заставил весь
стадион, а затем и всю Москву говорить о новом имени, доселе мало кому
известном. Стройный, сухой, словно весь сотканный из мышц, дальневосточник
Корниенко прошел «сотку» за 11,1 сек. – прекрасное для той поры время! Но нас,
наблюдавших за его выступлением, восхитил не только результат, но и сам бег –
легкий, упругий, выполняемый вроде бы без видимых усилий. Казалось,
Корниенко несся к финишу почти не касаясь земли, словно его поддерживали
невидимые крылья.
Знойным августом 1960 года мне довелось быть на «Стадио Олимпико» в
олимпийском Риме. Когда в финале бега на 100 метров к финишу устремилась
«черная газель» Вильма Рудольф, я подумал: а ведь с такой легкостью у нас
бегал когда-то Корниенко.
Да, этих великих спортсменов разъединяла треть столетия, но в главном –
в красоте и естественной непринужденности бега – они были очень похожи друг
на друга.
– Кто такой Корниенко? Откуда? – спрашивали на трибунах друг у друга. Но
после полуфинала он стал известен всей стране. Дальневосточник опять легко
пришел к финишу первым, установив новый рекорд Советского Союза – 10,8 сек.!
О его «качестве» можно судить по тому, что на проходивших в те же дни в
Амстердаме IX Олимпийских играх канадец Перси Уильяме точно с таким же
результатом выиграл золотую медаль.
Я не могу вам передать словами, какой ажиотаж, какую страсть вызвали
быстрые секунды доселе не известного спортсмена. Среди специалистов с
большим интересом ожидали предстоящий финал на 100 метров. В тот день на
стадионе не было буквально ни одного свободного места. Все разделились на два
лагеря: одни уверяли, что новичок не выдержит очного поединка с Иваном
Потаниным и Марком Подгаецкий, Другие безоговорочно верили в него.
Участники вышли на старт, и все смолкло. Над стадионом имени Томского
нависла тишина. Но вот раздался сигнал, и спортсмены устремились вперед.
Тишину сменил сплошной рев.
– Потанин!
– Корниенко! – неслось отовсюду.
Нужно сказать по справедливости: Иван Потанин сделал все, что было в его
силах. До последних расчерченных на квадраты финишных метров они шли как
бы слившись воедино, и лишь заключительный отрезок решил судьбу
великолепной дуэли. Корниенко резким броском вышел на ленточку и порвал ее
первым. Потанин был на грудь сзади, Подгаецкий проиграл более метра.
Когда объявили результат (10,9), стадион устроил победителю
восторженную овацию.
Вспоминаю об этом и невольно думаю: какова же все-таки сила
воздействия спорта, сколь велики его эстетический и эмоциональный потенциал!
Вот уже более полувека прошло с того дня, а перед глазами все стоит этот
неповторимый забег и все, что связано с ним.
Состязания в беге на 200 метров увеличили славу Тимофея Корниенко.
Марк Подгаецкий, не знавший доселе конкурентов на этой дистанции, на этот раз
очень нервничал. В финале он сделал два фальстарта, наэлектризовав и без того
напряженную обстановку. Но вот начался бег. Оба соперника шли по виражу грудь
в грудь. Казалось, вся борьба еще впереди. При выходе на прямую Корниенко
сделал совершенно не заметный со стороны рывок и вырвался на метр вперед.
Эта необъяснимая способность к импульсивному ускорению при максимальном
темпе бега и была главной особенностью его огромного таланта. Победив на
дистанции 200 метров также с результатом международного класса – 22,0 сек. (у
чемпиона IX Олимпийских игр Перси Уильямса – 21,8 сек.), Тимофей Корниенко
стал одним из главных героев Всесоюзной спартакиады, кумиром московских
болельщиков. Его имя в те дни повторяла с восхищением вся страна. И не
случайно: в победах дальневосточника, в его секундах, мы все видели яркий
взлет нашего отечественного спорта, растущие в его недрах силы.
Интересно, что Тимофей Корниенко, тогда молодой командир взвода конногорной батареи стрелковой дивизии, приехал на Спартакиаду прежде всего как
игрок сборной футбольной команды Дальнего Востока. Но так как первый матч
она должна была провести лишь 17 августа, двадцатипятилетний командир
решил попробовать свои силы в легкой атлетике, где уже отличался не раз. И вот
– блестящий, ошеломляющий успех! Затем в составе сборной страны в забеге на
побитие рекорда он участвовал в эстафете 4 по 100 метров и снова стал
рекордсменом. Потом сыграл два футбольных матча и уехал к себе, на Дальний
Восток.
Дни пронеслись так стремительно, оказались настолько до предела
загруженными, успехи так неожиданны, что газетные репортеры (тоже не
имевшие еще достаточного опыта) даже не успели узнать биографию Корниенко.
В протоколах состязаний остались лишь его имя и фамилия, но забыть героя уже
было просто невозможно.
Сейчас, работая над этой книгой, я захотел восстановить хотя бы основные
детали его жизни, его спортивной биографии. Перебирая литературу прошлых
дней, напал на воспоминания известного в прошлом спринтера и прыгуна,
журналиста Роберта Давыдовича Люлько. Он писал:
«Корниенко я увидел впервые в 1928 году. До его приезда на Спартакиаду о
нем и его достижениях в спорте не знали. Тем неожиданней был его успех. На
меня лично он произвел большое впечатление. Внешне строгий и
дисциплинированный, он и на дорожке производил впечатление человека
скромного, но весьма волевого и упорного. Бег у него был легкий, парящий, В
своей белой майке и белых трусах он и поныне представляется мне летящей
белой птицей. Пожалуй, не было на Спартакиаде другого спортсмена, который
стал бы так популярен, как Тимофей Корниенко.
Мне лишь раз в жизни довелось бежать с ним,– продолжал Люлько.– Это
было в забеге на 200 метров. Примерно после 120–130 метров он проскочил мимо
меня словно молния. Отчетливо помню: меня даже несколько испугала его
огромная для того времени скорость. Как и где тренировался Корниенко, мне
неизвестно, да и в Ленинграде и в Москве вряд ли кто знает об этом. Я могу
сказать лишь одно: Корниенко для того времени был тренирован и подготовлен на
голову выше любого другого советского атлета. Если писать о нем, то надо писать
как о первом советском спринтере международного класса. Он достоин того,
чтобы светлая память сохранилась о нем в истории советского спорта!»
Да, он несомненно достоин этого, и я счастлив сообщить читателю
некоторые детали его биографии, любовно собранные в свое время
замечательным энтузиастом механиком управления тралового и
рефрижераторного флота «Камчатрыбпрома» А. Куркиным и талантливым
исследователем, журналистом и писателем 3. Балояном, длительное время
проработавшим на Камчатке.
Тимофей Корниенко родился в 1903 году в глухой деревне Уссурийского
края в семье ссыльного крестьянина. Мать его была переселенкой. Отец
занимался хлебопашеством, а зимой извозом. Родители Тимофея были людьми
передовыми, думали о будущем своего сына и отдали его в реальное училище в
городе Уссурийске. Учился он отлично, но завершить образование не успел: не
дотянул несколько месяцев. И вот почему. Весной 1921 года в училище ворвалась
группа бандитов-калмыковцев во главе с белыми офицерами. Вывели всех во
двор и, зачитав фамилии некоторых выпускников, начали допытываться, где они.
– Самый злостный Корниенко! – выкрикнул сынок местного купца.– Вчера
ушел в тайгу, к партизанам. Сам сказал.
Только через два года вернулся Тимофей Корниенко в родной город вместе
с Красной Армией. Несколько лет работал счетоводом в кооперативном
товариществе «Труд». Потом был призван на действительную службу и, отслужив
положенный срок, остался на сверхсрочную.
Еще в годы учебы и в армии проявились большие атлетические
способности этого молодого человека. Он везде был первым: зимой в беге на
коньках, летом не знал себе равных в конных скачках.
В середине двадцатых годов благодаря заботам Советской власти начала
развиваться на Дальнем Востоке массовая физкультура. Одним из первых
записался в секции Тимофей Корниенко. В 1926 году на первенстве Особой
Дальневосточной армии он занял пять первых мест – в десятиборье, прыжках в
длину, в беге на 100, 200 и 400 метров.
– Занимайся легкой атлетикой, тебе цены не будет,– сказал ему тогда
начальник физподготовки Н-ской части опытный специалист Николай Семенович
Морозов.
– Нет, я очень люблю футбол, – отвечал Тимофей. Да, по рассказам родных,
друзей, близких, всех, кто знал Тимофея, именно кожаный мяч был его подлинной
страстью. Корниенко играл в защите, хотя по своему характеру и по своим данным
был скорее нападающим. Часто, перехватив мяч, он на огромной скорости
проходил с ним через все поле и сам бил по воротам. Осуждали его за это в ту
пору: играй, мол, в защите, а забивать не твое дело. Но он не слушал, попрежнему увлекался атакой, та часто забитые им голы оказывались решающими.
Когда стало известно о проведении Всесоюзной спартакиады, на Дальнем
Востоке начали усиленно готовиться к ней. В этот водоворот был, естественно,
втянут и Корниенко. Весной 1928 года на корпусных состязаниях он пробежал 100
метров за 10,9 сек.
– Не может такого быть,– порешили тогда судьи,– наверное, что-то
случилось с секундомерами.
Тем не менее молодой командир-артиллерист был послан в Хабаровск на
первенство Сибирского военного округа. Здесь впервые произошла его встреча с
чемпионом СССР Иваном Потаниным. Тогда на дистанциях 100 и 200 метров
первым был Потанин, однако победа досталась ему в неимоверно трудной борьбе.
В забеге на 100 метров Корниенко отстал от Потанина лишь на грудь, показав
одинаковое с ним время – 11 сек.
– Вы молодец,– приветствовал своего соперника победитель.– Вы сами не
знаете истинной цены своему достижению. Случалось ли вам прежде показывать
такое время?
– Да, я и раньше пробегал 100 метров за 11 секунд, даже чуть быстрее, но
наши местные судьи относились к этому весьма недоверчиво. Им казалось просто
невероятным, что я показываю время лучше всесоюзного рекорда.
Что ж, их можно понять,– улыбнулся Потанин.– Но за вами будущее. Упорно
готовьтесь к Спартакиаде, и вы всех удивите.
Корниенко не очень-то уверовал тогда в слова Потанина. Но теперь мы
знаем, что они были пророческими.
Успех на Спартакиаде не был единственным в биографии Тимофея
Корниенко. На следующий год в Ленинграде, где он тогда жил, выступая в одном
забеге с Иваном Потаниным, дальневосточник установил новый всесоюзный
рекорд – 10,7 сек. В следующем сезоне Корниенко пробежал 100 метров за 10,6
сек., но к большому огорчению, это время не было внесено в таблицу высших
достижений страны в силу того, что оно было показано при попутном ветре,
превышающем допустимую норму.
У замечательного русского поэта Н. А. Некрасова есть такие строки:
Мне борьба мешала быть поэтом,
Песни мне мешали быть борцом.
Они пришли на память сейчас, когда я рассказываю о Тимофее Корниенко.
В то суровое время он не мог полностью посвятить себя спорту. Окончив с
отличием Военно-педагогическую школу в Ленинграде, Тимофей в должности
начальника разведки артдивизиона и командира батареи участвовал в боях с
белокитайцами во время конфликта на КВЖД.
Дальнейшая его судьба была неразрывно связана с Камчаткой, здесь он
работал в качестве уполномоченного по вербовке рабочих. У его родственников
до сих пор хранятся многие грамоты и другие награды, свидетельствующие о том,
как честно выполнял он свой гражданский долг.
Вспоминаю те далекие дни и все отчетливее вижу, какими
знаменательными были они для нашей отечественной легкой атлетики, сколько
жизни вдохнули они в нее, сколько открыли новых имен!
Еще в 1922 году на первенство РСФСР приехал из далекой Тюмени
молодой стайер Алексей Максунов. Особенно он тогда ничем себя не проявил,
заняв в беге на 10 000 метров одиннадцатое место.
Но начиная с 1925 года, Алексей Максунов, переехавший к тому времени в
Ленинград, стал сильнейшим стайером страны. За последующие четыре года он
каждый сезон неизменно вносил поправки в таблицу всесоюзных рекордов.
Зрители всегда с большим удовольствием наблюдали за мастерским бегом
маленького ленинградца, легко и непринужденно отмерявшего круг за кругом
своим широким, эластичным шагом.
Помнится, очень интересно прошел бег на 10 000 метров на первенстве
РСФСР 1927 года. Тогда вместе с сильнейшими бегунами Советского Союза на
старт вышли пять лучших представителей Финского рабочего спортивного союза.
В упорной борьбе победил Алексей. Пришедший за ним вторым финн Майюри
упомянул в разговоре с ним имя Исо-Холло.
– Кто такой? – спросил «малыш».
– Наш чемпион. Сейчас он травмирован, но если приедет, то сам
убедишься в его силе.
Вольмари Исо-Холло, в ту пору один из сильнейших бегунов Финляндии,
ученик знаменитого Пааво Нурми, с удовольствием принял приглашение
участвовать в Спартакиаде. В беге на 5000 метров Максунов (не говоря уже о
других наших стайерах) не смог оказать гостю достойного сопротивления и финн
финишировал с большим отрывом от наших бегунов.
После этого все с интересом ожидали, как сложатся дела в забеге на 10 000
метров.
Нужно ли говорить, что к началу состязания стадион был заполнен
любителями легкой атлетики. И они стали свидетелями захватывающего зрелища.
Со старта длинную цепочку бегунов возглавил Максунов. За ним бежали
француз Венсен, немец Грааль и Исо-Холло. Такое расположение сохранялось до
третьего километра, причем разрыв между лидером и основной группой бегунов
составлял метров двадцать. Но затем финский бегун все-таки сумел догнать
ленинградца и повел бег. Максунов держался за ним вплотную.
Вот позади уже половина дистанции. Финский стайер начинает постепенно
отрываться. Просвет между бегунами растет: пять, десять, двадцать и, наконец,
сорок метров. За три круга до финиша ленинградец неимоверными усилиями под
сплошной рев трибун достает лидера, но соперник усиливает темп и снова уходит
вперед. Более тридцати метров разъединяют их перед последним кругом.
Максунов выглядит крайне утомленным. Зрители молчат; исход бега уже ни у кого
не вызывает сомнения.
И тут происходит одна из тех неожиданностей, которыми, к счастью, так
богат спорт. Ленинградец, мобилизовав весь запас оставшихся сил, проявив
огромную волю, начинает сокращать просвет. С трибун несется:
– Леша, поднажми!
– Давай, Леша!
Вот и последняя прямая. Финн все еще впереди метров на десятьдвенадцать. На трибунах творится что-то невообразимое: люди поднялись с мест,
некоторые рванулись к штакетнику, окаймляющему дорожку, крики многих тысяч
людей слились в один могучий призыв.
Может быть, это и подхлестнуло Максунова. Он вдруг развил истинно
спринтерскую скорость, настиг своего соперника и у самого финиша обошел его.
Всего месяц назад он первым из советских бегунов «вышел» из тридцати трех
минут на 10 000 метров (32:49,0), и вот теперь новый рекорд СССР – 32 мин. 34,0
сек. К слову сказать, этот рекорд продержался долгих шесть лет и был побит
лишь самим Серафимом Знаменским.
Блестящая победа Максунова, сумевшего, казалось, в безнадежном
положении мобилизовать все свои силы и мастерство, сделали его, как и
Корниенко, одним из главных героев всесоюзного праздника спорта. Для то-то,
чтобы лучше осознать силу его соперника, скажу, что четыре года спустя на X
Олимпийских играх в Лос-Анджелесе Вольмари Исо-Холло стал чемпионом в беге
на 3000 метров с препятствиями и серебряным призером в беге на 10 000 метров.
Одним из самых значительных, самых важных достижений Спартакиады
1928 года было приобщение к физкультуре в самом широком масштабе советских
женщин, утверждение советского женского спорта.
Зарубежная буржуазная печать в те годы среди других враждебных Стране
Советов выпадов часто обрушивалась на положение женщин в нашей стране.
Главное обвинение состояло в том, что они якобы потеряли женственность и
чувство красоты, огрубели, «превратились в некое подобие машин, не знающих
отдыха».
«Спартакиада показала,– писал в те дни журналист Н. Шебуев,– какова
советская работница на самом деле и какой отдых она знает, в какой отдых ушла
она всем своим существом.. Наши многочисленные гости из различных стран
мира воочию убедились, как далека она от зарубежных характеристик. Перед
ними прошла не одна сотня прекрасных, жизнепышащих, улыбчиво-радостных,
крепко и стройно сложенных тел».
Да, Спартакиада открыла миру то, что уже было очевидно для нас.
Прекрасные велосипедистки Людмила Игнатьева и Мария Душухина, новые имена
в плавании, прыжках в воду, академической гребле, ручных играх, гимнастике,
теннисе. Но особенно много новых талантов появилось в легкой атлетике. И в их
числе Мария Шаманова – живая легенда советского спорта. Она родилась в
бедной семье госпитального фельдшера, в московских Сокольниках, на улице
Короленко. Прямо напротив дома, где жили Шамановы, в 1918 году открыли клуб
«Красный санитар». В нем оборудовали специальную комнату для физкультуры.
Маша с подругами завистливо смотрели в окно на занимающихся там
счастливцев.
Однажды, когда они, как обычно, прилипли к стек лам, их окликнула совсем
еще молодая женщина. – Девочки, хотите заниматься физкультурой? Женщину,
которая пригласила девочек, звали Марией Петровной Марковой. Была она
студенткой только что открывшегося тогда института физкультуры и по своей
инициативе взялась вести спортивный кружок для детей трудящихся.
В 1924 году в этот же клуб тоже из института физкультуры в качестве
общественного тренера пришел Соломон Львович Аксельрод, впоследствии
заслуженный мастер спорта, известный деятель нашего физкультурного движения.
Он стал тренером секции легкой атлетики. Тогда-то и проявились недюжинные
способности Марии Шамановой.
13 июня 1926 года на состязаниях московских легкоатлетов вместе с
чемпионкой и рекордсменкой страны Валентиной Журавлевой на старт вышла
молодая, крепко сбитая спортсменка. Прозвучал сигнал, началась борьба. Мало
кому известная девушка с каждым метром все дальше уходила вперед и
одержала свою первую победу.
Уже через два месяца дебютантка была включена в состав сборной СССР,
выступала в Париже и Берлине, о чем я уже рассказывал. Там она вызвала
настоящую сенсацию своими замечательными достижениями. Портреты
Шамановой печатали на первых полосах газеты «Юманите» и «Роте Фане». В
дальнейшем она не раз представляла – и всегда достойно! – советскую легкую
атлетику на стадионах Хельсинки, Праги, Вены и многих других европейских
городов.
В 1927 году, впервые участвуя в первенстве РСФСР, Мария Шаманова на
дистанции 100 метров вы шла из тринадцати секунд, установив свой первый все
союзный рекорд – 12,9. А в следующем сезоне она стала подлинной героиней
Всесоюзной спартакиады, выиграв пять (!) первых мест: в беге на 60 метров (7,8),
на 100 метров (с новым рекордом СССР – 12,6), в прыжках в длину с разбега (5 м
31 см), в троеборье (60 м, ядро и высота), в эстафете (400+300+200+100 м).
Причем все показанные ею результаты были на уровне международного класса.
Достаточно вспомнить, что чемпионка IX Олимпийских игр американка Элизабет
Робинсон выиграла свою золотую медаль в беге на 100 метров с результатом
12,2. сек., что было новым мировым и олимпийским рекордом. К слову сказать,
вскоре Маша Шаманова показала такое же время.
– Это не женщина, а чудо! – сказала о нашей чемпионке спортсменка из
Франции Жаннета Прей. И эти слова напечатали не только советские, но и многие
иностранные газеты.
Долгие годы Мария Шаманова была примером, зовущим советских женщин
на спортивный подвиг. Когда в 1934 году Советское правительство установило
звание «Заслуженный мастер спорта СССР», среди первых его обладателей
оказалась и Мария Шаманова. У нее значок № 14. Впереди были тринадцать
мужчин – Яков Мельников, братья Старостины, Михаил Бутусов...
Последний раз она вышла на старт в 1943 военном году, и я был
свидетелем этого выступления. За спиной Шамановой было двадцать лет
спортивного стажа и тридцать пять лет жизни. В тот год в Горьком, не смотря на
жестокие бои, проводилось первенство страны. Основной соперницей была
молодая талантливая Евгения Сеченова. Стадион был полон. Подавляющее
большинство зрителей отдавало предпочтение Сечено вой, уже имевшей
результат 12,2 сек. Но победила Мария, в шестой раз став чемпионкой страны.
Когда один из московских журналистов спросил ее, как она сумела совершить
такое, Шаманова ответила:
– Да просто мы, представители старой гвардии, так воспитаны: если
общество оказало тебе доверие (всю свою жизнь она выступала за общество
«Медик»),– значит, надо его оправдать. Мобилизовалась до предела и –
победила!
Вот какие таланты выявила Всесоюзная спартакиада. Трудно даже
передать, сколько новых имен она открыла, каким живительным источником
явилась для отечественного спорта!
*
*
*
Всесоюзная спартакиада была не только праздником, не только большим
торжеством, но и очень хорошей школой для каждого ее участника.
Вместе со всеми, с сотнями и тысячами атлетов страны, я серьезно, с
предельным напряжением готовился к состязаниям. Как уже отмечалось выше,
мы по мере возможности следили за новостями зарубежного спорта, стремились
внедрить в практику собственных тренировок все новое, передовое. Именно
руководствуясь рекомендациями зарубежной литературы, в частности опытом
тренировки норвежского прыгуна с шестом Ч. Хоффе, я внес много изменений в
планирование своей подготовки. Мы с братом в преддверии Спартакиады
тренировались больше, чем обычно, и уже в начале лета показывали неплохие
результаты. На легкоатлетическом матче Ленинград–Москва мне удалось
установить новый всесоюзный рекорд в прыжках с шестом, преодолев высоту 3 м
74 см. А на тренировках я даже имел результат 3 м 88 см. На все это ушло много
сил. Кроме того, стали сказываться некоторые недоработки в освоении новой
техники, на которую я перешел, применив, в частности, более высокий хват шеста.
В конце взлета меня как бы закручивало в об ратную сторону и я не успевал
вовремя оторвать левую руку от шеста. Происходило преждевременное снижение
и... сбитая рукой планка летела вниз. (Прошло много времени, пока я разобрался,
что шест непосредственно в момент постановки его в упор оказывался чуть левее
того места, где ему следовало находиться.)
Кроме того, экспериментируя по Гоффу, я несколько переборщил с
нагрузкой, преждевременно вошел в форму и в результате непосредственно к
состязаниям, так много значившим для каждого из нас, подошел уже несколько
перетренированным. Дуэль в прыжках с шестом вел упорно, взял вместе с
группой основных соперников высоту 3 м 40 см, но затем сыграл свою коварную
роль тот самый обратный поворот, о котором я уже писал. Одним словом,
следующий рубеж – 3 м 60 см – сумел одолеть только Николай Озолин. С этим
результатом он и стал чемпионом Спартакиады. Так как кроме меня высоту 3 м 40
см взяли еще два москвича – Добрынин и Россиус, нам присудили места со
второго по четвертое.
Большой интерес вызвали прыжки в высоту с раз бега (между прочим, в
программе состязаний были тогда и прыжки в высоту с места). Здесь отличился
гость из Норвегии Ханс Хельгесен. Огромного роста (на голову выше каждого из
нас), исключительно прыгучий, он, владея техникой самого примитивного, самого
нерационального способа, так называемого «перешагивания», все же сумел
осилить рубеж 1 м 85 см. Нам такая высота была тогда еще не под силу.
Дальневосточник Золотухин, представитель Советского Закавказья Шхвацибая,
Дунаев из команды Узбекистана и автор этих строк взяли 1 м 75 см.
В будущее мы верили, но на Спартакиаде прыгали явно плохо. Только
«шест» оказался за нами. Прыжки в высоту с разбега и с места, в длину с разбега
и тройным выиграли гости. Именно тогда, в те самые дни, возникло у меня еще
очень неясное, но реальное чувство острой необходимости сделать что-то
серьезное для утверждения нашей советской школы прыжков, для ее
совершенствования и прогресса. Я не представлял еще конкретно, в чем именно
может выразиться мое участие в решении этой задачи, но желание решать ее
было. Однако прошло еще немало лет, пока оно осуществилось, стало фактом,
реальностью.
Спартакиада каждый день и час давала нам полезные уроки, заставляла
переосмысливать свое отношение к результатам, мечтать о новых рубежах, о
новых высотах.
В дни соревнований в стенах нашего института была открыта богатейшая
по количеству и качеству экспонатов «Выставка достижений советской
физкультуры». Разделы ВЦСПС, пролетарского общества «Динамо»,
физкультурного строительства, заграничных встреч и многие другие
документально показывали, каких разительных успехов добилась молодая
Республика Советов в деле физического воспитания своих граждан.
Не могу не вспомнить еще о некоторых особенностях Спартакиады 1928
года. В рамках ее программы был проведен первый Всесоюзный конкурс по
танцам и пляскам. В нем приняли участие представители Армении, Белоруссии,
Грузии, РСФСР и Узбекистана. Состязания делились на две части: показательную
и собственно соревновательную, имевшую, впрочем, скорее характер смотра, так
как республики не состязались между собой в каком-либо определенном танце, а
лишь показывали своих лучших исполнителей. Все участники
продемонстрировали чрезвычайное богатство хореографического материала,
яркость красок, неиссякаемую жизнерадостность. И не случайно на выступлениях
плясунов и танцоров всегда присутствовало огромное число зрителей.
Границы той Спартакиады просто невозможно четко очертить. Зарубежные
спортсмены получили возможность не только участвовать в состязаниях, но и
широко ознакомиться с состоянием спортивно-массовой работы в различных
городах Советского Союза. Например, французская делегация в полном составе
побывала у своих шефов – физкультурных организаций Урала, где были
проведены многочисленные беседы, доклады, вечера дружбы между
пролетарскими спортивными организациями, соревнования по легкой атлетике и
баскетболу.
«Теперь мы видим истинный рабочий спорт, практикуемый в Советской
России,– написали французские гости на прощание,– и благодаря вашим
указаниям мы сможем после возвращения во Францию улучшить работу нашей
спортивной федерации труда и продолжить опыт великого спортивного дела
Советов».
Побывала у своих шефов – физкультурных организаций ИвановоВознесенска – спортивная делегация Австрии; с физкультурниками Украины
встречались уругвайские спортсмены, с москвичами – спортивная делегация
Финляндии... Каждая из этих встреч оста вила у участников глубокий след,
послужила великому делу дальнейшего укрепления пролетарской солидарности.
А разве можно забыть устроенный в честь Спартакиады карнавал на
Москве-реке! Едва ли до той поры у нас в стране проводилось нечто подобное.
Река горела тысячами огней. В тот вечер не было конца песням, звучавшим над
водой.
Празднество завершилось торжественным заседанием в Большом театре
Союза ССР. Мне довелось присутствовать на нем. На великолепно
декорированной сцене вокруг обрамленного алыми розами бюста В. И. Ленина
расположились представители всех республик.
Заседание открыл секретарь Президиума ЦИК СССР А. С. Енукидзе. Он
говорил о том, что Спартакиада стала смотром тех реальных завоеваний, которые
получил пролетариат в результате победы Октября.
Да, такой она и видится мне с дистанции прожитых лет, Всесоюзная
спартакиада 1928 года – мать всех наших спартакиад, предвестница больших
побед отечественного спорта!
Глава 3. Веские доказательства
Еще раз возвращаюсь к оценке Спартакиады 1928 года. Она, несомненно,
обозначила новый исторический рубеж в развитии советской физической
культуры и спорта. Закончился и здесь своего рода период ре конструкции
Молодая Республика Советов за короткий отрезок – десять лет – намного
превзошла уровень развития спорта в царской России и предъявила миру веские
доказательства спортивной одаренности нашего народа, выдвинула из его рядов
достойных чемпионов и рекордсменов.
Уже в то время, несмотря на трудности, наше государство создавало
необходимые условия для систематических научных исследований в области
физической культуры и спорта.
Опираясь на передовую методологию, наши ученые вносили значительный
вклад в развитие научных основ советской системы физического воспитания. Об
этом, в частности, убедительно свидетельствовали три все союзные научные
конференции по физической культуре, прошедшие в 1925, 1927 и 1929 годах. Мы,
студенты инфизкульта, с пристальным вниманием следили за ходом этих научных
форумов.
Особенно близки нам были работы В. В. Гориневского. Мы неоднократно
слушали его лекции о врачебном контроле, проходили всестороннее медицинское
обследование в процессе тренировки, постоянно получали от него полезные
советы, которые использовали на практике.
Помню, какую кипучую деятельность развернул В. В. Гориневский во время
Спартакиады 1928 года. Поблизости от беговой дорожки за линией финиша были
разбиты просторные палатки с красным крестом. В них вместе с В. В.
Гориневским расположилась группа врачей для проведения исследований в
процессе самих соревнований. К ним в руки сразу после финиша попадали все
без исключения бегуны. Полученный в таких условиях научный материал как бы
завершал цикл исследований атлетов, проведенных в ходе тренировок, и
позволял сделать ценные обобщающие выводы.
Наличие богатого научного материала, накопленного в течение многих лет,
позволило В. В. Гориневскому выступить в качестве создателя самой
современной для того времени концепции спортивной тренировки, которую он
изложил в ряде своих работ. Среди них я хочу особенно выделить монографию
«Научные основы тренировки». В ней он одним из первых в мире с
естественнонаучных и педагогических позиций обосновал процесс подготовки
спортсменов высокого класса.
К этому же времени относится появление большого количества работ по
легкой атлетике, подготовленных отечественными авторами: М. Ниманом, П.
Скалкиным, А. Тивановым, С. Утехиным, Б. Громовым и многими другими.
В тренировочном процессе появилось деление на два периода –
подготовительный и основной. В подготовительном периоде спортсменам
рекомендовалось заниматься спортивными и подвижными играми, гимнастикой,
лыжными гонками, а в основном – постепенно переходить от кроссового бега к
тренировке в избранном виде.
Таким образом, уже в то время были заложены основы отечественной
легкоатлетической методики, крае угольным камнем которой было
разностороннее, гармоническое развитие спортсмена. Тогда же такие
специалисты, как П. Скалкин, С. Утехин, Б. Громов, А. Любимов, внесли свой
вклад в определение техники выполнения отдельных легкоатлетических
упражнений, методики начального обучения и тренировки.
Отсутствие постоянных контактов с зарубежными легкоатлетами
заставляло нас активизировать поиски собственных путей совершенствования
спортивной техники и методики тренировок. И эта задача была решена успешно,
свидетельством чему появление таких талантливых и самобытных спортсменов,
как Н. Озолин, И. Сергеев, А. Решетников, Т. Корниенко, А. По танин, Р. Люлько, М.
Шаманова и многие другие.
Все новое в науке о спорте, естественно, было наиболее близко и доступно
нам, студентам Московского инфизкульта – головного спортивного учебно-научно
го заведения страны, центра передовой творческой мысли. Мы жадно впитывали
новинки и сами старались внести свой вклад в спортивную науку. Под словом
«мы» я имею в виду большую группу известных атлетов. Их перу принадлежали
тогда ценные, подробные методические указания и обоснования структуры
движений в наиболее сложных с точки зрения биомеханики видах спорта. Среди
авторов таких работ можно назвать лыжников Н. Васильева, А. Немухина,
пловцов Н. Бутовича, А. Шумина, игровиков Ю. Черкасова, М. Козлова, С.
Сысоева, легкоатлетов А. Бирзина, Ю. Вонзблейна, К. Утехина, И. Сергеева, Н.
Озолина. Одним словом, на всех направлениях советский спорт, без всякой
помощи извне, широким фронтом готовил плацдарм для завоевания новых высот.
Весной 1929 года мы с братом окончили институт. Теперь нужно было
полученные знания отдать сполна любимому делу. Перед каждым из нас встал
вопрос о дальнейших путях в жизни. Я был оставлен в Москве. Брат решил ехать
в Тифлис, в город, где мы родились, с которым было связано столько хорошего.
И, забегая вперед, можно смело сказать, что он не мало там сделал.
Достаточно назвать имя лишь одной его ученицы, ставшей и подругой жизни,–
Нины Думбадзе, чтобы справедливость этих слов ни у кого не вызывала сомнений.
А ведь кроме Нины Борисом Михайловичем воспитаны десятки других
спортсменов, в том числе выдающаяся барьеристка, неоднократная чемпионка и
рекордсменка страны динамовка Елена Гокиели, талантливый спринтер Леван
Санадзе и первый наш олимпийский чемпион по прыжкам в высоту Роберт
Шавлакадзе. Заодно уж напомню, что сын Бориса и Нины – Юрий Дьячков стал
одним из сильнейших десятиборцев страны, легкоатлетом высокого
международного класса.
Однако не будем обгонять время. Итак, после окончания института брат
отправился на юг, а я продолжал работать в спортивном клубе ЦДКА. Четкой
специализации по видам тогда не существовало. Из-за отсутствия манежей
работа была сезонная: зимой я тренировал гимнастов, летом – легкоатлетов. Чуть
позже я стал применять круглогодичные тренировки по легкой атлетике, дополняя
их упражнениями со штангой и из арсенала гимнастики и акробатики. С
удовольствием вспоминаю о той поре. Сколько замечательных людей занималось
в секции! Одним из самых ее активных участников был талантливый атлет,
разносторонне развитый курсант Глеб Бакланов. Он одним из первых в столице
стал значкистом ГТО II ступени, в 1932 году выиграл первенство Московского
гарнизона по гимнастике, был неоднократным участником многих крупных
состязаний. В каждом из них он проявлял не только высокое мастерство, но и
большую волю к победе. Недаром каждый раз, когда состязания носили
командный характер, товарищи избирали Глеба Бакланова капитаном.
Прошли годы, и я увидел моего бывшего ученика в форме генералполковника Советской Армии. На его груди сверкали Золотая Звезда Героя
Советского Сою за и орденские планки в восемь, если не больше, рядов. За всем
этим скрывалась яркая жизнь, долгий и славный путь воина – от смоленского
сражения в со рок первом до штурма Берлина и освобождения Праги. В июне
сорок пятого на памятном параде Победы в Москве генерал-полковник Бакланов
командовал сводным полком 1-го Украинского фронта.
– Во всем, что мы совершили в эту войну,– сказал мне тогда Глеб
Владимирович,– есть и доля той духовной и физической закалки, которую нам дал
спорт. Об этом должны знать не только мы, но и наши дети и внуки, вся советская
молодежь. Ей мы обязаны передать эстафету постоянной готовности к труду и
обороне.
С теплым чувством вспоминаю еще одного своего ученика той поры –
Петра Головкина, слушателя Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского.
Это был необычайно одаренный спортсмен. При нашем знакомстве его лучший
результат в беге на 100 метров равнялся 11,3 сек. Начали работать и как-то сразу
нашли общий язык. К осени я ввел в программу занятий упражнения со штангой и
другими отягощениями, самые различные прыжковые и гимнастические элементы.
До этого ничего подобного наши спринтеры не применяли. Для того времени,
повторяю, характерны были групповые занятия. Они часто проводились под
музыку и носили поточный, круговой характер. Такой метод превращал каждый
урок в маленький праздник, помогал спортсменам легко переносить большие
тренировочные нагрузки.
Петр Головкин охотно принял новую методику, смело пошел на
эксперимент. Но он то и дело спрашивал меня:
– Поясните, какие качества мы этим развиваем?
Умный, образованный, решительный в творческом отношении, он ничего не
хотел выполнять автоматически, все стремился понять, до всего дойти разумом.
Наступил сезон 1936 года. Весной вместе со всеми слушателями академии
Петр уехал в лагерь. Там, естественно, он не мог серьезно заниматься
специальной спринтерской подготовкой, и поэтому «пик» формы пришелся у него
примерно на конец августа, когда на одном из соревнований он пронесся по
дистанции за 10,7 сек. В дальнейшем он не раз был близок к этому результату на
состязаниях, а 25 августа 1940 года его время 10,6 сек. было официально внесено
в таблицу рекордов Советского Союза. Оно было улучшено лишь в июле сорок
восьмого другим москвичом – Николаем Каракуловым – 10,4 сек. Кстати, в том
памятном забеге Петр Головкин был вторым с личным рекордом 10,5 сек.!
С удовольствием вспоминаю об этом исключительно одаренном
спортсмене, спринтере яркой индивидуальности. Отличительным его качеством
были легкость и частота шага и необыкновенной силы финишный рывок. Когда
Петр входил в «зону клеток» (расчерченный на метры последний участок
дистанции), он как бы включал дополнительную скорость и часто именно здесь
выигрывал у своих самых грозных соперников, в том числе на зарубежных
стадионах. Еще в 1939 году Петру Головкину было присвоено звание
заслуженного мастера спорта, которым в ту пору обладали очень немногие.
Должен сказать, что, посвятив себя преподавательской работе, я в ту пору
и не помышлял о прекращении спортивной карьеры и не собирался вешать
«туфли на гвоздь». Наоборот, я продолжал активно выступать.
Как я уже отмечал в предыдущих главах, мой дебют на всесоюзной
спортивной арене в 1924 году был особенно удачным в прыжках с шестом. Я не
только занял тогда первое место, но и установил новый рекорд СССР – 3 м 37,5
см. Это и предопределило в какой-то мере мою роль лидера в этом виде спорта.
На всех состязаниях, проходивших в Москве в следующем году был первым, в
1926 году внес поправку в таблицу всесоюзных достижений – 3 м 41,5 см. И вдруг
в спокойный мир шестовиков ворвался Николаи Озолин, которому было суждено
«перевернуть» его. Но обо всем по порядку.
27 июня 1926 года произошла наша первая встреча в секторе стадиона. В
тот день я установил вышеназванный рекорд страны, а Николай Озолин взял
высоту 2 м 65 см. Но все же именно с этого дня начался отсчет нашего
соперничества, которое так много дало каждому из нас.
Николая я знал с осени 1925 года: в институте он учился со мной в одной
группе. Озолин, как явствовало из его же собственной биографии, начал дружбу
со спортом еще в 1921 году, когда ему едва исполнилось четырнадцать лет. С
самого начала он увлекался бегом на короткие и длинные дистанции, прыжками,
метаниями гимнастикой на снарядах, футболом. Тогда же Озолин попробовал
свои силы в прыжках с шестом (правда, вместо шеста он пользовался казацкой
пикой). Дебют прошел успешно: он сумел преодолеть высоту 2 м 16 см.
Летом двадцать шестого, уже будучи студентом второго курса, Николай
очень много тренировался, но без всякого плана и системы, и выступал почти во
всех видах легкой атлетики, не думая о том, какой из них выбрать в качестве
основного. Турнир 27 июня 1926 года был для него обычным эпизодом в его
спортивной жизни. Вот что рассказывает о том событии сам Николай Георгиевич:
– Этот день перевернул во мне все. Восхищенный мастерством
рекордсмена страны, нашего товарища по институту Владимира Дьячкова, я
твердо решил посвятить себя этому сложному и удивительно красивому виду
спорта. Сомнения исчезли, наступила абсолютная ясность выбора.
Нужно сказать, что в спортивном характере Николая Озолина много
замечательных качеств. И одно из самых сильных – исключительная
целеустремленность. Твердо решив добиться своего, догнать и перегнать меня,
он приступил к специальным тренировкам. При этом у Николая сразу же
проявились еще два ценных качества: пытливость и наблюдательность. Он часто
присутствовал на моих тренировках и делал нужные выводы. Большую помощь
молодому легкоатлету ока зал Иван Сергеев, который стал тренером Озолина,
проявив незаурядные педагогические способности. Одним словом, для
талантливого новичка обстоятельства складывались самым благоприятным
образом. И все же трудно было предположить, что менее чем через год он сумеет
добиться своего.
10 июля 1927 года на стадионе «Красный профинтерн» в Самарском
переулке (теперь на его месте вырос уникальный спортивный комплекс, один из
главных центров Олимпиады-80) проводились соревнования легкоатлетов второго
разряда. В прыжках с шестом вскоре определились два явных лидера: более или
менее известный Евгений Россиус и почти дебютант Николай Озолин. Оба начали
с 2 м 70 см и легко взяли высоту. Взят был и следующий рубеж – 2 м 90 см. На 3 м
10 см Евгений Россиус сошел, а Николаи Озолин с первой попытки взял 3 м 30 см
и попросил установить рекордную высоту – 3 м 43 см. Со второй попытки Озолин
легко преодолел рекордный рубеж.
Должен признаться: результат Озолина для меня, как и для многих других,
оказался весьма неожиданным. Но меня он не обескуражил. Наоборот, еще
больше мобилизовал и породил стремление к очной встрече с бурно
прогрессирующим соперником.
Она состоялась через какие-нибудь две недели, на очередном чемпионате
Москвы. Понаблюдать за поединком пришло довольно много зрителей. Ждали
упорной борьбы, но ее не получилось. Возбужденный непривычной шумихой,
поднятой вокруг его имени, Николай Озолин выступал ниже своих возможностей и
взял «лишь» 3 м 20 см, и мне пришлось вести борьбу лишь с высотой.
Выступление завершилось успешно: я вернул себе совсем недавно утраченный
рекорд страны, преодолев 3 м 55 см.
Конечно, победа принесла мне большое удовлетворение. Но хотя Озолин
проиграл, я хорошо знал, что с этого дня мне не будет передышки, что настоящая
борьба лишь началась и скоро следует ждать нового натиска со стороны Николая.
В конце лета мы вновь встретились, теперь уже на первенстве Российской
Федерации. И на сей раз я увидел совсем иного соперника.
Соревнование может по-настоящему увлечь зрителей лишь тогда, когда
идет острая борьба равных по силе и мастерству спортсменов, когда никто не
может предсказать заранее, кто, в конце концов, окажется победителем.
Именно так и было в тот раз. Озолин был в ударе. Я тоже стремился
показать, на что способен. Одним словом, соревнования удались. Каждую
очередную высоту мы преодолевали с первой попытки. Вот, наконец, мы с
Николаем повторяем установленный мною всесоюзный рекорд (3 м 55 см). Эту же
высоту, но с треть ей попытки, берет еще один участник – Евгений Россиус.
Но тут в самый напряженный момент по вине судейской коллегии в
соревновании наступила неожиданная пауза, длившаяся довольно долго.
Установившийся ритм прыжков был нарушен. Мне думается, главным образом это
и вывело нас из равновесия, особенно моих конкурентов: они трижды сбили
планку на следующей высоте. А у меня еще оставалась последняя зачетная
попытка. И вот в ней-то мне и удался еще один рекордный прыжок – на высоту 3 м
60,5 см. Но какой ценой!
Прождав вместе со всеми довольно долго и потеряв ощущение ритма
прыжка, мне очень трудно было со браться. И вот выполняю последний прыжок.
Взлетел, но шест чуть-чуть не дошел до нужной точки. Тогда, чтобы перейти
планку, я сильнее обычного оттолкнулся от шеста руками. Силой инерции меня
отбросило назад, я опрокинулся на спину и приземлился точно так, как это делают шестовики сегодня,– на спину, ногами вверх. Но если сегодня атлеты
падают на мягкие поролоновые маты, то тогда я упал на плотно утрамбованный за
долгие часы соревнования песок. От такого приземления у меня перехватило дух,
в течение некоторого времени я просто не мог ни вдохнуть, ни вы дохнуть. Ясно,
что о продолжении прыжков не могло быть и речи.
Начиная с того дня на протяжении ряда лет наше соперничество с Н.
Озолиным было постоянным на всех внутренних состязаниях по прыжкам с
шестом.
В 1928 году мы впервые встретились в секторе на матче Ленинград–Москва,
проходившем в городе на Неве, в один из последних дней июня. Я был в хорошей
форме и снова установил рекорд страны – 3 м 74 см. Озолин отстал на 20
сантиметров. Казалось, у меня вполне надежные шансы на победу на
Спартакиаде. Однако, как уже отмечалось выше, расчеты не оправдались. Это
был мой первый крупный проигрыш Николаю и первое утверждение его в звании
чемпиона страны, лидера.
В том же году он довел рекорд СССР до 3 м 80 см. В следующем сезоне я
улучшил его в Москве (3 м 82,5 см), в 1930 году – в Ленинграде (3 м 85,5 см), в
1931 году – в родном Тифлисе (3 м 88,5 см). Озолин упорно штурмовал эти же
высоты, но шест вдруг как бы перестал ему покоряться.
Наше соперничество продолжалось, как и прежде, но после июня 1931 года
результаты каждого из нас снизились. Кое-кто уже начал поговаривать о нашем
закате. Газета «Красный спорт» прямо так и писала: «Два замечательных прыгуна
вступили в полосу затяжного кризиса и вряд ли сумеют преодолеть его».
Что ж, это действительно был кризис. Но кризис результатов, а не
безнадежный кризис творчества, как это представлялось неосведомленному
журналисту. Что же все-таки произошло, в чем состояло существо наших неудач?
Постараюсь ответить на эти вопросы.
В каждом виде спорта, где результат измеряется в метрах, секундах,
килограммах, всегда были, есть и будут свои рубежи, к преодолению которых
стремятся спортсмены. В конце прошлого столетия американец Уильям Хойт стал
первым олимпийским чемпионом по прыжкам с шестом с результатом 3 м 30 см.
Через четыре года, в Париже, его соотечественник Ирвинг Бэкстер смог всего
лишь повторить рекорд. Далее олимпийские рекорды заметно возрастают: III
Олимпиада, 1904 год – 3 м 50 см (Чарльз Дворак, США), IV Олимпиада, 1908 год –
3 м 71 см (Альберт Джилберт и Эдуард Кук - оба США), V Олимпиада, 1912 год – 3
м 95 см (Харри Бэбкок, США). И только в 1928 году на IX Олимпийских играх
американец Сэбин Карр показал результат 4 м 20 см. Таким образом,
понадобилось более четверти века, чтобы олимпийский рекорд наконец-то
«перешагнул» четырехметровый рубеж.
Как видим, долго, трудно штурмовали его самые прославленные прыгуны
планеты. Мудрено ли, что и нам он поддался не сразу. Но ни Озолин, ни автор
этих строк и не думали отступать. Мы настойчиво искали пути, резервы и
возможности, чтобы продолжить прерванное наступление, шлифовали технику,
много времени уделяли совершенствованию физических качеств. Из-за
отсутствия манежей я, например, постоянно обращался к своей любимой
гимнастике, особенно много времени уделял ей поздней осенью, зимой и ран ней
весной. И должен сказать, добился как гимнаст определенных успехов. На
первенстве СССР 1933 года по группе мастеров мне удалось даже занять третье,
призовое, место в сумме многоборья. Многие тогда удивлялись такому
достижению легкоатлета, забыв, а может быть, и не зная о том, что я начинал
спортивный путь в Тбилиси с гимнастики, много лет преподавал ее, постоянно
совершенствовался в этом виде, который всегда считал весьма полезной школой
движений, не только для себя, но и для каждого спортсмена, для каждого
человека.
Столь же настойчиво и целеустремленно тренировался и Николай. Правда,
каждый из нас испытывал определенные трудности. Не было тренеров. Не
существовало еще таких ныне привычных вещей, как кино граммы, видеозаписи...
До всего часто приходилось доходить самому. И Николай Озолин тогда одним из
первых создал схему прыжка, «разложил» его на фазы, перевел на язык чертежей
и графиков. Работа Озолина стала не только вкладом в теорию, но и реальным
«мостиком» к штурму высоты, мысль о котором не оставляла нас ни на минуту.
Тут следует сделать еще одно существенное замечание. Рекорды и
большие победы не возникают сами по себе. Как правило, они являются
отражением происходящих в стране социальных процессов, общего уровня
развития физической культуры. Конец двадцатых и начало тридцатых годов в
Советском Союзе были ознаменованы ростом политической сознательности масс,
значительным подъемом экономики. Вместе с заводами, колхозами,
гидростанциями, домнами строились новые стадионы, залы, лыжные базы для
миллионов людей труда. Спорт в нашей стране становился массовым, выдвигал
из своей среды все новые таланты.
Тогда и появился новый талантливый прыгун с шестом – Гавриил Раевский.
Впервые я его увидел среди участников Спартакиады 1928 года. В призеры он не
вошел, но уже тогда обратил на себя внимание природными данными, своей
целеустремленностью. Но только в 1932 году он дал о себе знать на состязаниях
в честь открытия летнего сезона – Раевский пре одолел 3 м 50 см, установив
новый рекорд своей республики.
Через несколько месяцев Гавриил переехал в Харьков – тогдашнюю
столицу Советской Украины и поступил учиться в институт физической культуры.
Летом 1930 года он приехал в Москву, чтобы стартовать вне конкурса на
первенстве города.
– Очень хочу встретиться в очном соревновании с Дьячковым и Озолиным,–
сказал он в интервью спортивному обозревателю газеты «Известия» известному в
свое время легкоатлету Борису Громову.
К сожалению, ни Озолин, ни я в тот раз выступить не смогли. В наше
отсутствие Раевский победил с заслуживавшим уважения результатом – 3 м 74,5
см. И вполне правы были московские журналисты, писавшие в те дни, что теперь
дуэт Дьячков – Озолин будет заменен трио Дьячков – Озолин – Раевский. Таким
образом, Гавриил сразу вошел в лидирующую группу нашего вида спорта.
Прошел год, и снова Раевский приехал в Москву. На Центральном стадионе
«Динамо» проходил матч по легкой атлетике сборных команд Москвы, Ленин
града и Харькова. Здесь-то и встретились впервые после Спартакиады 1928 года
Николай Озолин и Гавриил Раевский. Автор этих строк в дни подготовки к турниру
получил травму и, к своему большому сожалению, принять участия в борьбе не
смог.
Было в том матче много острых, интересных встреч, но борьба двух
шестовиков привлекла всеобщее внимание. Большинство склонялись на сторону
Озолина. Однако четырехчасовой поединок закончился тогда вничью: оба
спортсмена преодолели высоту 3 м 80 см, потратив на это одинаковое число
попыток. Но для каждого из них эта ничья имела свой оттенок. Для Раевского она,
безусловно, выглядела победой, показала, что он может на равных бороться с
признанными мастерами. Для нас же с Озолиным результат Раевского стал
своеобразным катализатором.
Вскоре мы трое выступили на очередном чемпионате страны. Здесь вроде
бы все встало на свои места: чемпион – Николай Озолин (3 м 80 см), второй
призер – Владимир Дьячков (3 м 60 см), третий – Николай Левицкий из Ростована-Дону (3 м 60 см). А Раевский на этот раз даже не попал в число призеров. Но в
конце лета в Харькове он преодолел 3 м 87 см, что вывело его по результатам
сезона на первое место в стране. Стало ясно, что впереди нас ждут еще более
интересные события, еще более острое соперничество.
...Если вам доведется когда-либо побывать в музее Государственного
Центрального ордена Ленина института физической культуры, не забудьте,
пожалуйста, среди многих других интересных экспонатов обратить внимание на
одиноко прислоненный к стене бамбуковый шест.
– Шест Озолина,– с гордостью скажет вам экскурсовод. Ну, а мне и моим
коллегам очень хорошо памятна «биография» этого молчаливого «соратника»
известного спортсмена.
В то время мы не только занимались практические без тренеров, но и
бамбуковые шесты вынуждены были заготавливать сами. А делать это было
нелегко. За ними мы отправлялись на Кавказское побережье Черного моря, в
Колхиду и там неподалеку от чаквинского чайного совхоза в бамбуковой роще
выбирали и срезали подходящие экземпляры.
Затем там же на фабрике бамбуковой мебели вы бранные нами стволы
проходили обработку горячим паром, а уж в Москве (куда мы их переправляли все
ми правдами и неправдами) подвергались динамическим испытаниям. После
всего этого уже во время контрольных прыжков на стадионе проходил
окончательный отбор. Нередко случалось, что из ста первоначально отобранных
нами шестов лишь два-три оказывались пригодными к штурму рекордов. Между
тем каждый прыгун обязан был думать о полноценном запасе шестов: ведь они
были хрупки и трескались от неосторожного обращения с ними. Особенно
страшна, была для них жара: пересохшие шесты нередко давали трещину по всей
своей длине.
Однако вернемся к событиям далеких дней. Напряженная подготовка к
очередному сезону велась тогда по всем направлениям. Работая по собственным
планам и графикам, мы в то же время прекрасно знали «карты» соперников. В
частности, Раевского отличала склонность к многоборью. И не случайно вскоре он
стал одним из сильнейших десятиборцев страны.
Озолин использовал в тренировках прыжки на лыжах, спортивную
гимнастику, акробатику. Для достижения более высоких личных результатов он
пересмотрел прежние воззрения и стал делать акцент на спринте и прыжках в
длину. Более того, Николай Озолин почти вдвое увеличил в ту зиму
тренировочные нагрузки. Соответствующие коррективы внес в свою методику
подготовки и я. Мы усиленно работали, предчувствуя особый характер
предстоящего сезона.
И не ошиблись. 24 мая 1935 года из Харькова пришло сообщение о новом
рекорде СССР, который установил Гавриил Раевский,– 3 м 94,5 см. Буквально
через несколько дней, 6 июня, он «шагает» еще выше – 3 м 97 см и, наконец,
вскоре, на соревнованиях в Финляндии, первым в истории отечественного спорта
преодолевает заветный рубеж – 4 м 02 см. Едва вернувшись из трудной
зарубежной поездки, харьковчанин вновь, на этот раз у себя дома, прыгает выше
4 м – 4 м 1,5 см.
В июле на Центральном стадионе «Динамо» проходил очередной
чемпионат страны. Впервые в том году наша тройка собралась вместе. Очень
уверенный, спокойный Г. Раевский выиграл первое место, взяв ровно 4 м. У нас с
Николаем – по 3 м 90 см.
Нужно заметить, что в те годы проводилось мало соревнований и, для того
чтобы почаще выступать, мы искали любые возможности: встречались с
рядовыми спортсменами, участвовали в первенстве своего района, города,
общества и в других массовых турнирах.
12 августа 1935 года на стадионе имени Томского разыгрывалось
легкоатлетическое первенство заводских коллективов физкультуры столицы.
Представители заводов и фабрик пробовали свои силы в беге, метаниях, прыжках,
сдавали нормы ГТО. Среди участников был и Николай Озолин. Он охотно отвечал
на вопросы, что-то кому-то объяснял, показывал, как нужно правильно держать
шест... Но самое главное – он здесь, он участник, и это делает обыкновенный
рабочий турнир не обыкновенным, ярким, истинно праздничным. Именно на этом
празднике Николай установил новый рекорд СССР – 4 м 6,5 см!
Через три дня Раевский преодолевает 4 м 8,5 см. Озолин в начале осени
едет в Ереван, где устанавливает новые рекорды – 4 м 10 см и 4 м 15 см. При
возвращении в Москву, проезжая Харьков, он узнает, что Раевский побил и эти
достижения, подняв планку до высоты 4 м 18 см!
Таким образом, в результате острой спортивной борьбы, прежде всего
между Раевским и Озолиным, рекорд страны лишь за один сезон был улучшен на
30 сантиметров! Наши мастера Гавриил Раевский и Николай Озолин выдвинулись
на первое и второе места среди лучших шестовиков Европы.
В последующие сезоны советские прыгуны с шестом ежегодно повышали
свой класс. Николай Озолин, оттачивая мастерство, добился исключительно
большого успеха, превысив на один сантиметр европейский рекорд норвежца
Хоффа (4 м 25 см), а затем довел свой результат до 4 м 30 см, что было
достижением высокого мирового уровня.
Читателя может заинтересовать вопрос: почему вдруг я вроде бы
отстранился от участия в этом горячем творческом споре? Ответить на него,
пожалуй, необходимо.
Во-первых, ни о каком «отстранении» от спортивной жизни тех лет, от
генерального спора шестовиков не могло быть и речи. В 1936 году я стал
чемпионом СССР с результатом 4 м 00 см, обойдя и Г. Раевского (второе место),
и Н. Озолина. Все последующие годы постоянно входил в число призеров и в
предвоенный период улучшил свой результат до 4 м 20 см. Кстати, сделал это в
родном Тбилиси в октябре 1939 года на матче Украина – Грузия. С этим
результатом я тогда обошел Г. Раевского и выиграл соревнования.
Мог ли добиться большего? Вероятно, мог, если бы целиком сосредоточил
внимание на спортивных выступлениях. Но сделать это мне помешало одно
немало важное обстоятельство. О нем и пойдет сейчас речь.
Должен вам признаться: спорт с юношеских лет был моей большой
страстью. Большой, но не единственной. Другая – живопись, рисование. Мало
кому известно даже из числа близких мне людей, что еще в 1921 году я был
принят в Академию художеств Грузии. Мой учитель – известный в республике
художник Фогель получил образование в одном из лучших искусствоведческих
институтов Франции. Когда, закончив учебу, он отправлялся домой в
благословенное Закавказье, то от жены своего профессора получил «заказ»:
– Пришлите нам маленького белого медвежонка. Рассказывая об этом,
Фогель с грустью констатировал:
– Вот так, оказывается, знают они нашу страну...
Переехав в Москву, я не изменил своим привязанностям. Еще занимаясь в
институте физкультуры, поступил в студию, которой руководил художник Рерберг.
После лекций на Гороховской или тренировок на стадионе я часто, даже не успев
отдохнуть, проводил оставшуюся часть дня с карандашом в руках или за
мольбертом. К концу занятий подходил учитель. Иногда он ронял короткое,
скупое:
– Неплохо! – Но всегда при этом добавлял: – Искусство всегда требует еще
«чуть-чуть».– И с этими словами брал из моих рук кисть и делал мазок, нано сил
последний штрих. И все сразу преображалось. Это «чуть-чуть» я запомнил на всю
жизнь.
Но вот окончен инфизкульт. Я стал работать в ЦДКА, много тренировался
сам и выступал в соревнованиях. А через три года совершенно неожиданно для
многих поступил в Московский архитектурный институт.
Чем же, в самом деле, было вызвано такое решение? Желанием сменить
профессию? Испробовать свои силы в новой области?
Да, поначалу мною руководили эти желания. Учился я с увлечением.
Искусство здесь тесно переплетай лось с математической строгостью. Полет
фантазии художника и точный расчет так близки были моей натуре, что на какое-
то время я с головой ушел в учебу. Вместе с тем, как уже отмечалось выше,
продолжал работать в ЦДКА.
Конечно, архитектурный институт отнимал много, духовных, творческих и
физических сил. Учиться плохо я не мог да и не хотел. За отличные успехи в
учебе и большую общественную работу мне была присуждена стипендия имени М.
И. Калинина, что выражалось весьма солидной по тем временам суммой – 500
рублей в месяц. Но от ее получения я отказался в пользу другого студента, так как
хорошо был обеспечен, продолжая тренерскую деятельность в ЦДКА. Но званием
стипендиата, безусловно, гордился.
Разумеется, и здесь, в стенах института, я оставался верен спорту. У нас
была прекрасная гимнастическая база, отличный, оборудованный в соответствии
с требованиями того времени, зал. Студенты горячо любили спорт, особенно
гимнастику. Занимались ею регулярно, под руководством опытных педагогов. В
конце концов, сформировалась сильная команда, в которой роль лидера
досталась мне. Гимнасты отличались не только высоким мастерством (мы
неоднократно занимали первое место на состязаниях вузов Наркомтяжпрома), но
и хорошими академическими успехами. Все члены секции были ударниками учебы,
что еще больше укрепляло ее в общем-то и без того довольно-таки высокий
авторитет и обеспечивало постоянную помощь ректората.
Приверженность к спорту сказалась и на выборе темы для моего
дипломного проекта: «Спортивный комплекс со стадионом». Причем для него я
выбрал конкретный участок с весьма интересным рельефом, на высоком берегу
Волги, недалеко от Горького. На тринадцати досках я графически выразил свою
мечту – создание спортивного форума, где все будет красиво, торжественно,
удобно для атлетов будущего. Я не забыл уже тогда предусмотреть галерею
славы для грядущих победителей мировых чемпионатов и олимпийских игр.
Трудился над дипломным проектом полгода, воплощая задуманное в
чертежи. Спорт ушел на второй план. В последнее время я даже не уходил из
института, ночуя то в мастерской, то в пустых аудиториях. И все же, как часто в
таких случаях получается, не хватило одного дня, В последний момент, уже ночью,
была закончена последняя доска: «Вид на комплекс сбоку с птичьего полета».
Признаться, она мне больше всего нравилась. И не только мне – ее опубликовали
в журнале «Архитектура Москвы».
– Это признание, серьезное признание! – говорили мне. И, казалось,
возникнет вопрос: что делать дальше, как быть?
Но на самом деле такого вопроса для меня не существовало. Молодой
архитектор, активный спортсмен и педагог хорошо уживались в одном человеке.
Оказалось, что в архитектуре и в спорте много общего. И в той и в другой области
искусство и расчет существуют совместно и неизменно дополняют друг друга. А
полученные в институте знания по математике и механике развили способность к
точному пространственному мышлению. Знакомство со всем, что связано с
историей развития архитектуры и изобразительного искусства, заставило меня поновому взглянуть на спортивные занятия. Теперь я по-иному анализировал свою
деятельность. Конкретно это выражалось в более строгом расчете возможностей
каждого ученика и поиске гармонии индивидуального стиля. Петр Головкин,
Александр Демин, Елена Карпович и многие другие были воплощением этой
гармонии на практике. Теперь уже, пожалуй, их помнят только ветераны. Но в
тридцатые годы эти яркие имена звучали победно.
Помнится, с 11 по 15 августа в Париже на интернациональном
антифашистском спортивном слете, собравшем посланцев девятнадцати стран,
выступила и сборная нашей страны, в составе которой были мои старые и новые
товарищи по спорту – И. Козлов, Р. Люлько, Н. Денисов, С. Знаменский, А. Демин,
С. Ляхов, М. Шаманова, Т. Быкова, Г. Турова, З. Борисова. Соревнования
проходили на «Першинге» в присутствии тридцати тысяч зрителей. Советские
легкоатлеты вы играли все виды программы, в которых участвовали. Ребята
рассказывали, что их победы зрители встречали бурей аплодисментов. Особенно
сильное впечатление на французскую публику произвел бег Серафима
Знаменского на 5000 метров, сумевшего более чем на круг обойти сильных
французских стайеров Грислена и Леклерка. Парижская пресса единодушно
расценила результаты, показанные советскими легкоатлетами, как достижения
мирового класса.
В середине октября того же года в Праге была проведена встреча по легкой
атлетике между сборной СССР и национальной командой Чехословакии. В восьми
из десяти номеров программы матча победили советские атлеты.
А двумя неделями раньше в Москве на Централь ном стадионе «Динамо»
мы увидели бег двух мировых рекордсменов – француза Жюля Лядумега и финна
Эйно Пурье.
Исключительно хорошее впечатление оставил Лядумег. Он без особого,
казалось, труда опередил Н. Денисова на дистанциях 1000 и 1500 метров. Зато
финский бегун не сумел ничего противопоставить мастерству наших стайеров на
2000 метров и занял третье место вслед за Серафимом и Георгием Знаменскими.
А на следующей дистанции – 3000 метров, не выдержав темпа, знаменитый финн
сошел с дорожки.
В 1935 году наше внимание привлекла приехавшая в СССР группа японских
легкоатлетов, в том числе прыгунов в высоту во главе с чемпионом страны
Хироси Танако, имевшем уже тогда результат 2 м 01 см. Помню, нас, внимательно
наблюдавших за каждым шагом гостей, заинтересовала их коллективная
разминка. Став в круг на зеленом ковре стадиона, они по команде, словно
заводные, с подкупающей легкостью и грациозностью, с какой-то особой
пластичностью выполняли наклоны, махи, прогибы, парные комплексы... С
большим интересом мы посмотрели специальную тренировку и показательные
выступления японских спортсменов. Особенное впечатление произвел, конечно,
Хироси Танако. Он показал нам хорошую технику «волны» и легко преодолел 1 м
90 см. Такого у нас в Союзе тогда еще не видели. А через два года высоту 1 м 90
см взяли уже четыре советских спортсмена!
Большим спортивным событием 1937 года явилась третья Международная
рабочая олимпиада, проведенная в конце июля в Антверпене под знаком
объединения рабочих-спортсменов различных стран для борьбы против фашизма
и угрозы войны. На старт этого большого праздника спорта наряду с
представителями других видов вышли легкоатлеты СССР, Финляндии, Норвегии,
Франции, Англии, Дании, Голландии, Швейцарии, Чехословакии, Испании... Среди
участников состязаний были норвежцы Ханзен – 10,4 сек. в беге на 100 метров,
Эдегард – 400 метров за 48,6 сек., Беньяминсен – прыжок в высоту – 1 м 96 см,
Аарснес – метание диска – 48 м 28 см, финны Аутонен – метание копья – 73 м 01
см, Лехтинен – прыжок в длину – 7 м 35 см. Даже этого небольшого перечня
вполне достаточно, чтобы судить о силе соперников, с которыми пришлось
встретиться нашим атлетам. И они прекрасно проявили себя. Победителями
стали Роберт Люлько, Серафим Знаменский, Сергей Ляхов, Елена Карпович, Зоя
Синицкая. Но лучшим достижением Олимпиады был признан результат Николая
Озолина в прыжках с шестом. Он преодолел в Антверпене на плохо
приспособленном для состязаний такого ранга секторе высоту 4 м 20 см, в то
время как лучший результат в Европе за весь 1937 год был 4 м 11 см.
Советская система физического воспитания выходила на качественно
новые рубежи. Одним из важнейших проявлений этого процесса явилось
создание в 1935–1937 годах Единой всесоюзной спортивной классификации. Она
была тесно связана с комплексом ГТО, способствовала общему резкому подъему
уровня учебно-тренировочной работы, росту спортивных результатов и развитию
спорта высших достижений. Гордо звучало введенное в классификацию звание
«Мастер спорта СССР!» Как я уже писал, летом 1934 года Советское
правительство установило звание «Заслуженный мастер спорта СССР». Среди
немногих, кто получил его первым в стране, были трое выдающихся советских
легкоатлетов – Мария Шаманова, Александр Демин и Алексей Максунов. В 1936
году к ним присоединились братья Георгий и Серафим Знаменские, в 1937-м –
Николай Озолин, Роберт Люлько, чуть поз же – Анатолий Решетников, Иван
Сергеев и автор этих строк. После Антверпенской олимпиады братья Знаменские,
Николай Озолин, Мария Шаманова были награждены орденами Советского Союза.
Глава 4. И гром орудий им салютовал
Забота Коммунистической партии и Советского правительства о
спортсменах не только вдохновляла. Она заставляла каждого из нас отвечать на
нее конкретными делами, неуклонно искать все новые пути повышения своего
личного мастерства и совершенствования своих учеников. Вот почему, когда в
конце 1939 года мне предложи ли занять должность заместителя директора
Грузинского научно-исследовательского института физической культуры, я с
удовольствием согласился. Научные проблемы в спорте меня привлекали давно,
а тут предоставилась возможность заняться ими вплотную, профессионально. Я
считал, что именно в этом направлении смогу наиболее эффективно
использовать накопленный мной практический опыт.
И вот я снова в Тбилиси. Вывал я здесь не раз на различных состязаниях и
каждый раз с радостью отмечал черты нового. Но сейчас, вернувшись в родные
места, с особой отчетливостью ощутил произошедшие перемены. Особенно
восхитил большой, современный стадион со всеми удобствами, построенный на
когда-то далекой окраине, напротив сада нашего детства, куда мы, все трое
братьев, ездили гулять в сопровождении мамы.
Стадион принадлежал обществу «Динамо», в котором легкой атлетикой
руководил брат Борис. Секция легкоатлетов этого общества была сильнейшей в
Тбилиси и во всей республике. И хоть я был и остался представителем
армейского коллектива, стал заниматься вместе с братом в его «владениях». С
большой теплотой вспоминаю то далекое время, вновь обретенную, радость
совместных «семейных» тренировок. Жизнь дома, среди близких людей,
окружавших тебя с детства, заставляла еще острее понять и почувствовать «с
чего начинается Родина».
Тбилиси тех дней заразил меня, как и многих других, своей футбольной
лихорадкой, всеобщим поклонением команде «Динамо», где, к слову сказать,
тогда действительно выступали замечательные мастера, на стоящие виртуозы
кожаного мяча. Большой популярностью пользовалась и легкая атлетика. Этому
особенно способствовали успехи Нины Думбадзе, которую тренировал Борис.
В свой первый спортивный сезон – 1935 года Нина Думбадзе, которой тогда
едва исполнилось шестнадцать лет, проявила явную склонность к многоборью.
Она имела отличные по тому времени результаты по прыжкам в высоту – 1 м 40
см и в длину с разбега - 4 м 80 см, показывала неплохое время в беге. Но за тем,
участвуя в очередных состязаниях по прыжкам с места в длину, Нина получила
серьезную травму, и врачи посоветовали ей вообще навсегда оставить занятия
спортом.
Но она с этим не могла примириться и переключилась на диск.
Она попробовала метания, в частности метание диска, и тут ее талант
раскрылся в полную силу.
С первых же шагов занятий новым видом Нина показала глубокое
понимание «внутренней природы» техники метания диска, исключительное
трудолюбие, большую увлеченность. И результат не заставил себя долго ждать.
Уже в самом начале сезона 1937 года ее диск пролетел 37 метров ровно.
Ободренная успехом, молодая легкоатлетка стала тренироваться еще более
настойчиво, и результаты ее начали расти с поражавшей даже знатоков
быстротой. В сентябре 1939 года Нина первой из всех советских легкоатлетов
превысила официальный мировой рекорд, который тогда принадлежал немецкой
спортсменке Гизель Мауермайер и был равен 48 м 31 см. Диск же, посланный
советской метательницей, пролетел 49 м 11 см.
Когда я приехал в Тбилиси, имя Нины Думбадзе было уже окружено
ореолом славы; ее участие в соревнованиях привлекало тысячи зрителей. Можно
да же- сказать, что в Грузии, еще не очень избалованной громкими спортивными
победами, Думбадзе считали чуть ли не национальной героиней.
Кроме мировой рекордсменки в республике появилось немало и других
способных легкоатлетов, и среди них замечательный прыгун в высоту Габриель
Атанелов. В 1937 году этот двадцатилетний юноша установил новый рекорд
СССР 1 м 95 см и разделил с этим результатом пятое-седьмое места среди
лучших прыгунов Европы. Впоследствии он еще не раз повторял свое достижение
или был близок к нему, но пре взойти не смог. В ту же пору начал расцветать
талант замечательного спринтера и барьеристки Елены Гокиели. Жила и
выступала за Тбилиси и бывшая горьковчанка Татьяна Севрюкова, рекордсменка
страны в толкании ядра. Особое положение в легкой атлетике занимал Дмитрий
Иоселиани. В двадцатые и тридцатые годы у нас в стране и в мире
культивировались прыжки в высоту и длину с места. Так вот в этих видах Дмитрий
не имел себе равных, ему принадлежали все всесоюзные достижения, а в
прыжках в длину с места он даже превысил мировой рекорд, прыгнув на 3 м 50 см.
В прыжках в высоту с разбега он имел результат 1 м 90 см и прочно входил в
группу лидеров и в этом виде. В 1936 году первым из грузинских легкоатлетов он
был удостоен высокого звания «Заслуженный мастер спорта СССР». Хорошо
помню также барьериста Г. Легкова, стайера Г. Верченко из Батуми и много
других, радовавших своими результатами.
В ту пору в Тбилиси соревнования по легкой атлетике проводились
регулярно. Часто, особенно в начале сезона, среди участников можно было
видеть лучших мастеров Москвы, Ленинграда, Харькова, Киева, Баку и других
городов. Здесь, как правило, проводились традиционные матчи Грузия – Украина.
Во время послед него из них, в 1939 году, я установил свой личный рекорд в
прыжках с шестом – 4 м 20 см, опередив Гавриила Раевского. А несколькими
днями раньше был третьим на очередном чемпионате страны вслед за моими
традиционными соперниками Н. Озолиным и Г. Раевским.
В августе мне исполнилось тридцать пять лет. Не смотря на такой
солидный для атлета возраст, я продолжал упорно тренироваться и выступать, но
новая большая работа все более захватывала меня. Именно тогда я особенно
остро почувствовал вкус к научному, творческому поиску нового, неразгаданного,
познал радость от решения поставленных жизнью задач.
Но в то же время, как и во всякой новой работе, приходилось испытывать
колоссальные трудности. По существу, мы начинали на голом месте: не было
оборудования, не было экспериментальной базы, не было опытных помощников.
Несмотря на это, в течение тридцать девятого и особенно в начале
сороковых годов мне удалось провести теоретические и экспериментальные
исследования по изучению особенностей динамики упругого шеста и его влияния
на технику прыжка. До сих пор у меня хранятся рукописи научных отчетов тех лет
с тщательно выполненными чертежами, схемами и графиками. Все это
объединено одной темой: «Особенности техники прыжка с упругим шестом».
Поскольку в то время использовали естественный материал, мы тщательно
изучали свойства различных сортов бамбука и определяли динамику их
поведения как в лабораторных, так и в соревновательных условиях. Мы уже тогда
установи ли связь с группой молодых инженеров, заинтересовавшихся нашими
проблемами, создавали специальную аппаратуру для измерения динамики
опорных реакций шеста во время прыжка.
Планы были большие, желание выполнить их – огромное. Но все
оборвалось: 22 июня 1941 года в нашу жизнь ворвалась война.
В подавляющем большинстве воспоминаний о вой не мне доводилось
читать, что она пришла внезапно, свалилась как снег на голову. Так ли это?
Конечно, сам момент нападения был внезапным, фашистская Германия подло
разорвала пакт о ненападении.
Все это так. Но морально и физически мы готовились к сражениям, мы
знали, что они неизбежны.
Советская система физического воспитания стала существенным
элементом всенародной закалки к будущим битвам. Наш комплекс, которым
овладевали миллионы людей, так и назывался: «Готов к труду и обороне СССР».
Введенный еще в начале тридцатых годов, он в течение десятилетия вовлек в
свою орбиту более двенадцати миллионов спортсменов. С 1 января 1940 года
ввели новый комплекс ГТО, в котором был учтен опыт проделанной работы,
усилена военно-прикладная направленность. Миллионы юношей и девушек стали
значкистами «Ворошиловский стрелок», ГСО, ПВХО. По призыву мастеров спорта
ДСО «Спартак» в физкультурных организациях страны развернулось
патриотическое движение за овладение военными профессиями. По
предложению Героев Советского Союза В. Чкалова, В. Водопьянова, Г.
Байдукова, В. Молокова и депутата Верховного Совета СССР, позже Героя
Социалистического Труда А. Стаханова 23 февраля 1939 года был проведен
всесоюзный праздник по оборонным видам спорта. В тот памятный день в городах
и селах страны повсеместно состоялись военизированные игры на местности,
состязания мотоциклистов и кавалеристов, лыжников и гранатометчиков, стрелков
и мастеров рукопашного боя...
Мирные заботы, долгосрочные творческие планы сразу отошли на задний
план. Все жили одной мыслью: как принести максимальную пользу стране, фронту,
как всего себя без остатка отдать победе?
В военкомате меня направили в эвакогоспиталь, который в первые дни
войны разворачивался в Тбилиси. Получив назначение, я поехал осмотреть новое
место работы. Госпиталь расположился в студенческом городке, где стояли,
вытянувшись в несколько рядов, деревянные двухэтажные домики. В одном из
этих домиков было отведено помещение для кабинета лечебной физкультуры.
Оборудования никакого не было, и достать его было негде. Надо было делать все
самим. В то же время пришлось прочитать много книг по общей и военной
травматологии, в которых подробно описывались характер ранений и
существующие методы лечения.
Недолго пустовал и наш лечебный кабинет. Сами и с помощью столярной и
слесарной мастерских мы оборудовали в нем шведские стенки, скамейки, качалки,
станки для тренировки различных групп мышц, подобрали разнообразные
отягощения, эспандеры, резиновые бинты.
Время торопило: уже в начале июля госпиталь был заполнен. Я начал вести
свою картотеку раненых, за вел специальный журнал, в котором записывались
исходные данные и прослеживалась динамика восстановления функций под
влиянием занятий в нашем кабинете.
Нужно прямо сказать: на первых порах госпитальное начальство не оченьто верило в конечный результат, в эффективность методов лечебной
физкультуры. На этой же позиции стояло и подавляющее большинство врачей. А
больные – тем более.
Однако вскоре мнение это стало резко меняться. Особенно запомнилась
история с казаком Леонидом Стовбуном. Он получил тяжелое осколочное
ранение: после первичной (в медсанбате) и госпитальной операций была
зафиксирована полная неподвижность ноги в коленном суставе.
Врачи думали, что случай этот безнадежный.
Но я знал, что это не так, тем более что молодой воин прямо-таки страдал
от сознания, что не сможет больше сесть на коня. Было примешено
комбинированное лечение: водные процедуры, массаж, специальная пассивная
гимнастика с постепенной активизацией движений. И через месяц произошло
чудо: хирурги, прежде предрекавшие красноармейцу полную инвалидность,
теперь с легким сердцем подписали ему разрешение вернуться в строй.
За первым успехом последовали другие. «Цех ЛФК», как иногда называли
нас в шутку, заработал на полную мощность. Интерес к нашей работе все более
возрастал, и однажды начальник госпиталя даже попросил меня выступить с
циклом лекций перед медицинским персоналом. Постепенно мы получили полное
признание и наравне с лечащими врачами участвовали в утренних обходах и
подписывали истории болезни.
В конце 1942 года я получил вызов из Москвы, подписанный руководителем
народного комиссариата. Дело объяснялось просто: мой давнишний соратник по
спорту Леонид Сергеевич Хоменков, назначенный на должность председателя
Всесоюзного добровольного спортивного общества «Крылья Советов»,
предложил мне должность начальника учебно-спортивного отдела. В
специальном письме, приложенном к приказу, Леонид Сергеевич объяснял, что
вся их деятельность подчинена сегодня задачам фронта, задачам победы. И я не
мог не согласиться.
Стояла глубокая осень, когда я оставил родной Тбилиси, где жили мои отец,
мать и два брата. Путь предстоял нелегкий. Наш самолет проделал сложную
кривую по маршруту Тбилиси – Баку – Гурьев – Куйбышев – Москва. Отчетливо
помнится, что на ряде участков экипаж вел машину на «бреющем» полете,
опасаясь атак вражеских самолетов.
Но вот наконец и столица. Уж много раз в нашей мемуарной и
художественной литературе описывали военную Москву. Боюсь, что я ничего не
смогу добавить к этим картинам. Суровый город. Суровые, подтянутые люди,
максимальная собранность во всем. Трудности с питанием. Холодные квартиры.
И вместе с тем повсюду – оптимизм, вера в окончательное торжество нашего
дела. Готовность к любым трудностям и лишениям.
Приехав в Москву, сразу погрузился в работу. Меня захватили ее характер
и размах. Тут следует напомнить, что еще в сентябре 1941 года Государственный
комитет обороны ввел в стране обязательное всеобщее военное обучение. А
Всесоюзный комитет по делам физической культуры и спорта в специальном
приказе от 23 сентября 1941 года подчеркнул, что реализация по становления
ГКО СССР требует от всех физкультурных организаций немедленного и
решительного усиления всех форм работы по физическому воспитанию
населения.
В обществе «Крылья Советов», как, разумеется, и во всех остальных,
горячо, с сознанием огромной ответственности откликнулись на постановление
Государственного комитета обороны. В распоряжение органов Всевобуча
общество «Крылья Советов» выделило лучших методистов, тренеров и
спортсменов, среди которых были такие известные специалисты, как Александр
Александрович Демин, Иван Андреевич Степанченок, Гавриил Витальевич
Коробков, Галина Филипповна Турова и многие другие. На лучших спортивных
базах, столицы вели они свою не заметную на первый взгляд, но очень нужную и
полезную работу среди тружеников авиационной промышленности. Была
развернута широкая сеть пунктов по обучению приемам рукопашного боя с
винтовкой и передвижению на лыжах. Вместе с тем не прекращались и
секционные занятия, «Крылья Советов» располагали тогда очень сильными
командами по тяжелой атлетике, классической борьбе, гимнастике, легкой
атлетике.
В те памятные дни замечательное патриотическое движение родилось у
физкультурников и тренеров Ленинграда. Каждый из них взял на себя
обязательство обучить приемам боя с винтовкой, преодолению полосы
препятствий и метанию гранаты не менее тысячи человек.
Почин подхватили и москвичи. Движение росло, ширилось, захватывая
огромные человеческие пласты. Значение проделанной ими работы трудно
переоценить. О ее результатах можно, например, судить по заметке,
опубликованной в газете «Комсомольская правда» за подписью гвардии старшего
сержанта, кавалера двух орденов Красного Знамени Николая Стебакова.
«Трудно рассказать словами о штыковом бое,– писал он.– В голове лишь
отрывки отдельных, не связанных между собой эпизодов. Штыковой бой требует
не только особого мужества, но и особого искусства, особой подготовки. В самом
начале нынешнего года я прошел ее в Москве под руководством заслуженного
мастера спорта Александра Александровича Демина, учившего нас на стадионе
«Динамо». «Я эту науку прошел еще с гражданской,– говорил он,– и вам передам.
Вы только старайтесь, и никакой черт вам не будет страшен».
Эти слова вспомнились мне в сражении под Понырями нынешним летом.
Трижды наша рота сходилась с гитлеровцами врукопашную, и трижды мы
сокрушали их. А ведь в нашей роте много москвичей, учеников и сверстников СанСаныча. Передайте ему от всех нас самый искренний фронтовой привет».
Можно ли получить более высокую и почетную оценку своей работы для
фронта, чем эта? И еще трудней подсчитать, сколько жизней спасли, скольких
героев-победителей воспитали энтузиасты, мастера своего дела, выдающиеся
представители советского спорта, такие, как Александр Демин и подобные ему.
С глубокой осени сорок второго года значительное место в нашей работе
заняло обеспечение военно-лыжной подготовки будущих воинов. О характере и
значении нашей работы в этом направлении хорошо могут рассказать цифры.
Даже сейчас поражает нас, уже привыкших к грандиозным масштабам, такой
факт: в январе 1943 года наше общество привлекло на лыжный кросс более
50 000 участников, а всего по Москве их набралось около миллиона!
Вместе с тем мне хочется подчеркнуть, что с началом военных действий и
уходом весьма значительной части советских спортсменов на фронт спортивная
жизнь в стране не прекращалась. Это я особенно остро, с большим чувством
удовлетворения почувствовал в Москве. Вскоре после моего прибытия в столицу
Леонид Сергеевич Хоменков поручил мне возглавить так же работу центральной
секции нашего общества, в которой его усилиями, при огромной поддержке
соответствующих организаций, была сосредоточена большая группа ведущих
советских легкоатлетов.
Строить учебно-тренировочный процесс в условиях военного времени было,
как вы понимаете, совсем не просто. Порой не хватало самого необходимого,
крайне сложно было организовывать питание спортсменов, что приводило к
резкому торможению восстановительных процессов. Однако наши атлеты
проявляли сплошь и рядом подлинное мужество, работали над поддержанием
необходимой формы, не считаясь ни с какими трудностями и лишениями. Вместе
с тем в те суровые, полные лишений годы Советское правительство оказывало
значительную материальную помощь нашим спортсменам.
Примерно в середине лета стало известно, что вскоре состоится очередной
чемпионат Советского Союза по легкой атлетике. По счастливому совпадению, он
оказался пятнадцатым по счету, то есть в известной мере юбилейным.
И вот поезд везет нас в Горький. «Нас» – сборную команду легкоатлетов
Москвы. Очень многие ребята одеты в военную форму, на их выцветших
гимнастерках сверкают боевые ордена и медали, у некоторых – нашивки,
говорящие о полученных ранениях.
Город на Волге встретил нас с необыкновенным радушием и предельно
возможным в тех условиях гостеприимством.
– Раз мы собрались здесь, значит, скоро Гитлеру колец, – говорили
счастливые участники.
– Жаль, что пока не готовы к высоким результатам,– сетовали ребята.– Но
смысл нашего чемпиона та, наверное, не только в секундах и метрах. Война, а мы
живем, соревнуемся, растим спортивную молодежь. Какой оптимизм, какая вера в
победу, какой психологический удар по врагу!
Да конечно, военный чемпионат, а точнее военные чемпионаты, страны
имел прежде всего огромное политическое и моральное значение, они поднимали
дух на рода, дух нашей сражающейся Красной Армии.
В полдень 5 сентября мы вышли на торжественный парад. Трибуны
заполнены зрителями. Здесь войны гарнизона, раненые, находящиеся на
излечении в госпиталях, рабочие знаменитых горьковских заводов, школьники и
студенты.
Участники выстраиваются в шеренги перед главной трибуной. Начинается
митинг. Представитель Все союзного спорткомитета предлагает почтить память
атлетов, отдавших свою жизнь за Родину. Все встают, наступает минута молчания.
А потом начинается напряженная борьба. И первые же старты открывают
новые имена. В беге на 100 и 200 метров чемпионом страны впервые стал
Николай Каракулов, впоследствии один из лучших спринтеров Европы; в беге на
400 метров – Сергей Комаров, на средних дистанциях (800 и 1500 метров) две
прекрасные победы одержал Александр Пугачевский. Это уже шло на смену
новое поколение, которое, несмотря на тяготы военных лет, любовно воспитала
страна, завтрашний день советской легкой атлетики, ее будущее.
Вместе с тем на чемпионате во многих видах программы лидерство
сохраняли ветераны. На обеих стайерских дистанциях уверенно первенствовал
офицер Советской Армии Феодосий Ванин.
Стадион встретил его особенно радушно. Год назад, в сентябре
необычайно сурового 1942 года, когда гитлеровцы рвались к Сталинграду, когда
фашистские войска находились еще в каких-нибудь ста километрах от столицы,
этот замечательный спортсмен выступил на побитие всесоюзных рекордов. 6
сентября он превысил рекорд СССР в беге на 10 000 метров (30 мин. 35,2 сек.), а
23 сентября установил высшие достижения в беге на 15 километров (48 мин. 0,2
сек.), в часовом беге (18 км 779 м) и в беге на 20 километров (1 час 3 мин. 51 сек.).
Все результаты были на уровне международного класса. Именно за этот
спортивный подвиг в том же сорок втором Ванину было присвоено звание
заслуженного мастера спорта. Кроме того, перед началом забегов стайеров по
стадиону объявили, что за образцовую подготовку резервов для Всевобуча, за
исключительно высокие показатели в подготовке мастеров штыкового боя и
гранатометания Феодосии Ванин награжден председателем Государственного
комитета обороны именными часами и почетной грамотой. Нужно ли говорить, что
Феодосий Ванин после этого стал одним из главных героев чемпионата!
Запомнился и взлет моего прежнего товарища по ЦДКА – Сергея Кузнецова.
Я хорошо знал биографию этого человека. Он родился в Кемерово 2 июня 1918 го
да. Детство прошло как у всех сибирских мальчишек: зимой – коньки и лыжи,
захватывающее дух катание с гор, летом – ныряние с круч, плавание наперегонки,
борцовские турниры. Но очень скоро все это кончи лось: отец умер рано, большая
семья осталась без кормильца. Сергей окончил восемь классов и поступил в ФЗУ,
стал электромонтером, самостоятельным человеком, рабочим.
Вскоре его вызвал к себе в Москву родной брат Федор – военный летчик,
друг и напарник Владимира Коккинаки, отчаянный спортсмен. Федор устроил
Сергея на завод и привел в легкоатлетическую секцию спортклуба «Крылья
Советов», которой тогда руководил студент третьего курса института физкультуры
Леонид Сергеевич Хоменков. Впоследствии Сережа учился у Николая Озолина и
Аркадия Гидрата. Аркадий Антонович, в прошлом отличный спортсмен и очень
способный педагог (геройски погиб в боях за Родину), сразу определил большие
способности юноши в многоборье.
Но заниматься вместе долго не пришлось: в тридцать девятом Сергей был
призван в ряды Красной Армии и, сдав вступительные экзамены, стал курсантом
училища связи. В свободное время занимался в секции ЦДКА у знаменитого
Александра Демина, совершенствуясь в прыжках в длину и десятиборье. В том же
тридцать девятом на чемпионате СССР занял второе место в прыжках с довольно
высоким по тем временам результатам – 7 м 38 см. Возникли смелые планы,
радужные мечты. Но... началась война.
Военный связист, офицер Сергей Кузнецов требует отправки на фронт, но
командование решает иначе: ему поручают подготовку резервов. Он учит
молодых курсантов искусству штыкового боя, бегу на лыжах, преодолению
препятствий. Это помогает и ему самому поддерживать удовлетворительную
спортивную форму. В сорок третьем его персонально пригласили на чемпионат
страны.
Так он очутился в Горьком и здесь в единоборстве с заслуженным мастером
спорта Константином Кудрявцевым впервые завоевал звание чемпиона СССР в
десятиборье. Правда, результат был невысоким, всего 6371 очко, но ведь это
после двухлетнего перерыва, после трудной работы в училище.
Прошел еще сезон, и на очередном легкоатлетическом форуме (второй и
последний «военный» чемпионат страны – 1944 года) Сергей Кузнецов встретил
упорное сопротивление в лице молодого атлета Гавриила Коробкова,
воспитанника «Динамо», но во время войны представлявшего «Крылья Советов».
Того самого Коробкова, которого потом мы так долго видели на капитанском
мостике сборной страны в качестве ее старшего тренера. Между ними
разгорелась основная борьба, и выиграл ее Сергей Кузнецов с новым рекордом
Советского Союза – 6961 очко. В том сезоне это был один из лучших результатов
в мире. А в сорок пятом, третий раз подряд став чемпионом СССР в десятиборье,
майор Сергей Кузнецов еще выше поднял потолок рекорда страны – 7082 очка. И,
наконец, на чемпионате Европы 1946 года в Осло, где дебютировала наша легкая
атлетика, двадцативосьмилетний офицер, выступая вскоре после тяжелой травмы,
завоевал серебряную медаль, уступив норвежцу Г. Холмвангу всего лишь 57
очков.
Вспоминая все эти перипетии, Сергей Кузнецов говорил:
– И все-таки самое неизгладимое впечатление оставил у меня в жизни
первый военный чемпионат сорок третьего. Что-то было в нем особенно значимое,
незабываемое.
Я с этой оценкой полностью согласен.
Возвращаясь к чемпионату сорок третьего, следует подчеркнуть, что одна
делегация пользовалась особым вниманием и, не побоюсь сказать, любовью и
участников, и зрителей. Это делегация города Ленина, которая прибыла на
состязания несмотря ни на что.
Ленинградцы рассказали нам, что еще в сентябре 1942 года они в
тяжелейших условиях полной блокады провели первенство города по легкой
атлетике (о чем, к сожалению, у нас до сих пор знают не многие).
– Это был наш вызов гитлеровцам,– рассказывал ленинградец Виктор
Алексеев.
Сам он тогда выступил в чемпионате СССР по гранатометанию (был в
программе такой вид) и занял третье место с результатом 66 м 82 см. Впереди
него оказались москвич Д. Жилкин (70 м 71 см) и представитель Эстонии
красноармеец Ф. Иссак (68 м 12 см).
Среди участников чемпионата обратил на себя внимание представитель
Эстонии Йоханнес Коткас. Ему тогда удалось стать чемпионом страны в метании
молота, а также занять третье место в толкании ядра. Было видно по его могучей
фигуре, что он может достигнуть в спорте больших результатов. Правда, в
метаниях Йоханнес больше ни разу не становился чемпионом страны, но зато в
1952 году в Хельсинки стал олимпийским чемпионом по классической борьбе в
тяжелом весе и был удостоен за это высшей награды – ордена Ленина.
После долгого перерыва и я вышел в сектор для прыжков с шестом. Рядом
был мой вечный соперник Николай Озолин и молодой Сергей Березинский,
которого сначала тренировал я, а затем Озолин. Практически не тренированный,
я очень устал и сошел после высоты 3 м 80 см. Сергей преодолел высоту 4 метра
ровно, Озолин – 4 м 15 см. Нужно сказать, что это был один из лучших
результатов сезона в Европе.
9 сентября чемпионат окончился. Торжественной была церемония закрытия.
Участников пришли поздравить военные летчики, артиллеристы и морякиподводники, прибывшие в Горький по своим сугубо служебным делам. От их
имени на митинге выступил Герой Советского Союза Иван Самбук.
– Дорогие товарищи спортсмены,– сказал он.– Большое вам спасибо за
этот праздник, который вы подарили своей стране!
Потом мы все прошли по овалу стадиона под спортивными стягами своих
обществ. Играл оркестр. И в такт ему мы пели:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,–
Идет война народная,
Священная война!
Да, в самом разгаре была великая битва за свободу и независимость
Родины, и на ее переднем крае находился и наш сражающийся спорт.
Прошел еще год, и Москва с 13 по 18 августа на своем лучшем стадионе
приняла участников очередного, XVI чемпионата СССР по легкой атлетике. Всего
один сезон отделял два этих состязания, но какой разительный контраст в
результатах! Видно было, что многие спортсмены получили возможность
тренироваться систематически.
На первенстве было установлено пять новых ре кордов Советского Союза.
Мой одноклубник Борис Замбриборц прыгнул тройным с разбега на 15 м 23 см,
что было лучшим результатом в Европе и вторым в мире. Отличную сумму в
десятиборье набрал Сергей Кузнецов – 6961 очко.
Чемпионат сорок четвертого запомнился своим не обыкновенно радостным
настроем. Советская Армия безостановочно громила фашистские орды уже за
пределами родной земли. Среди участников и даже победителей чемпионата
было немало легкоатлетов, вернувшихся с фронта. Звание чемпиона СССР в
толкании ядра завоевал московский динамовец Леонид Митропольский, в течение
трех лет сражавшийся в тылу врага в одной из частей особого назначения. На его
груди сверкали боевые ордена. Чемпионом страны в метании молота стал
активный участник героической обороны Ленинграда Александр Шехтель, а
второе место занял его брат Артур. Вообще, на чемпионате сорок четвертого
ленинградцы уже выступали полноценной командой и вновь подтвердили свои
славные легко атлетические традиции.
И вот наконец наступила долгожданная Победа! Помню до сих пор нашу
Москву в незабываемый день 9 Мая. Казалось, все население вышло на улицы.
Не знакомые люди обнимали друг друга. Вечером улица Горького и Красная
площадь были запружены народом. Раздались залпы праздничного салюта, небо
озарилось огнями фейерверка. Сколько чувств испытал каждый из нас в те
минуты! Мы думали о величии свершившегося. О мужестве народа, отстоявшего в
неимоверно тяжелой борьбе честь и свободу Родины. Думали и о миллионах
воинов, не вернувшихся с полей сражений, отдавших свою жизнь во имя жизни на
земле.
Война нанесла колоссальный ущерб и советскому физкультурному
движению, особенно в районах, подвергавшихся оккупации. Были выведены из
строя все крупные стадионы, гимнастические залы и другие спортивные
сооружения, уничтожены оборудование и инвентарь. В короткий срок нам
предстояло все восстановить. И эта гигантская задача была решена. Спортивная
жизнь набирала темпы. С огромным интересом мы знакомились с Всесоюзным
спортивным календарем на 1945 год. Он уже предусматривал 22 всесоюзных
первенства, свыше 300 других крупнейших состязаний и учебно-тренировочных
сборов.
Да, мирная жизнь, завоеванная ценой огромных жертв, ценой лишений и
страданий, вновь вступала в свои права.
Нужно подчеркнуть, что в те исторические дни советские физкультурники и
спортсмены вместе со всем советским народом принимали самое активное
участие в решении задач, стоящих перед страной. Они самоотверженно
трудились на фабриках и заводах, на колхозных и совхозных полях. Добиваясь
высоких производственных результатов, они одновременно с этим боролись за
восстановление и дальнейшее развитие в стране физической культуры и спорта.
Я хорошо помню, как тысячи членов нашего общества участвовали в
воскресниках по приведению в порядок московских стадионов и различных
спортивных комплексов, приводили в образцовое состояние свой Дворец спорта
на Ленинградском проспекте столицы.
Лето принесло с собой очень много забот, и одна из них – подготовка к
очередному параду физкультурников на Красной площади. Общество «Крылья
Советов» готовило одну из головных колонн и массовые гимнастические
выступления.
Парад, состоявшийся в одно из воскресений августа, получился
необычайно красочным, мощным, ярким. Вновь, как и в предвоенные годы,
сильная, закаленная молодежь Страны Советов демонстрировала
Коммунистической партии, Советскому правительству, народу-победителю свою
готовность к социалистическому труду и обороне Родины.
Парад тот имел, конечно, ряд особенностей. Открыла его колонна
спортсменов – участников Великой Отечественной войны. Каждый, кто шел в этой
колонне, был человеком необыкновенной судьбы. Многих я знал лично, и мне
хочется хотя бы вкратце познакомить с ними читателя.
Правофланговым в одной из шеренг шел уже известный вам чемпион и
рекордсмен СССР Гавриил Раевский.
С первых дней вероломного нападения гитлеровцев на нашу страну он
стремился попасть на фронт, подал несколько рапортов, но в Харькове, где этот
человек был всеобщим кумиром, его просьбу не спешили удовлетворить. Тогда он
стал требовать, повздорил с начальником горвоенкомата.
– Молодой человек, вы нас не учите, как нам поступать,– не выдержал, в
конце концов, полковой комиссар, и в голосе его сквозило явное раздражение.–
Вам сказали ждите, значит – ждите!
В который раз он пришел домой в расстроенных чувствах. С фронта
передавали тревожные сводки, и от этого настроение совсем испортилось. В
сознание закрадывалась мысль: «А не потому ли меня не посыла ют на
передовую, что я известный в стране спортсмен?» И тогда Раевский принял
решение ехать в город своего детства – Ашхабад. И там почти сразу получил
назначение в часть, отправляющуюся на фронт.
Прибыли на передовую. А вскоре в полк прислали десять новеньких
винтовок с оптическим прицелом. Одну лейтенант Гавриил Раевский выпросил
для себя. До войны он исходил тысячи километров охотничьими тропами,
славился точной стрельбой. И вот теперь хо тел применить свой опыт с пользой
для военного дела.
Вскоре имя Гавриила Раевского стало известно всему фронту. О нем
писала красноармейская газета, о его боевых делах с чувством уважения
рассказывали друг другу воины переднего края. С большим мужеством
действовал снайпер. На его лицевом счету 179 уничтоженных фашистов.
Потом последовало тяжелое ранение. О нем Гавриил Леонидович не раз
рассказывал нам.
– Меня давно бы не было в живых,– утверждал он – если бы не спортивная
закваска. Я говорю это не ради красного словца. Хирурги, которые много
повидали на войне и которых, казалось, нельзя было удивить ничем, разводили
руками: трудно было понять, как мог выжить человек после такого тяжелого
ранения. Пуля попала в левый глаз и вышла через затылочную область. В части
меня посчитали погибшим. Жене переправили все документы.
Но Раевский выжил. Больше месяца находился в бессознательном
состоянии, на грани жизни и смерти. Когда кризис все-таки миновал и началось
постепенное выздоровление, врачи предсказывали ему полную инвалидность! Но
Гавриил с этим не хотел смириться и, еще лежа в постели, вел непримиримую
борьбу с недугом. После госпиталя вернуться к активной деятельности ему
помогли занятия физической культурой. Каждый день он выполнял комплекс
специальных гимнастических упражнений. А едва встал на ноги, приступил к
настоящей спортивной тренировке и вновь стал прыгать с шестом.
Вот какой подвиг совершил этот мужественный человек.
Шли в той победной колонне заслуженный мастер спорта Николай Копылов
и его неразлучный друг мастер спорта Иван Чебуркин. В тридцатые годы имена
этих спортсменов, известных марафонцев, знала вся страна. Николай был членом
армейского клуба ЦДКА. Иван Чебуркин выступал за «Спартак». Друзья в жизни,
они всегда были непримиримыми соперниками на дистанции. Особенно острая
дуэль разыгралась между ними в 1939 году на первенстве СССР по марафону.
Когда головная группа, заканчивая труднейшее состязание, выдвинулась на
траверз Петровского (или Екатерининского, как его часто называют) дворца,
впереди был Николай Копылов. Потом его догнал Иван Чебуркин. Под
несмолкаемый гул трибун вбежали они на гаревую дорожку стадиона. Плечом к
плечу. Только на последней прямой нашел Иван Чебуркин силы сделать
ускорение и всего на 0,6 сек. раньше соперника коснулся финишной ленты. Он
стал чемпионом Советского Союза. Первым его поздравил Николай.
Когда началась Великая Отечественная война, Николай Копылов, офицертанкист, в первые же дни вместе со своей частью отправился па фронт. За сутки
до отъезда он встретил на улице Горького своего друга Ивана Чебуркина и, узнав,
что тот идет в военкомат, предложил ему вступить в свою бригаду. «Вместе мы с
тобой бегали, давай и фрицев вместе бить!»
И вот так получилось, что к линии фронта они поехали в одном эшелоне. И
почти не расставались до победы. Николай Копылов поднялся до командира
гвардейской танковой бригады, стал полковником, Героем Советского Союза,
кавалером высших боевых орденов Великобритании и США. А Иван Чебуркин от
первого до последнего дня войны командовал в этом соединении ротой разведки.
Его выдающиеся подвиги страна отметила тремя орденами Славы.
Под вечер 21 апреля 1945 года головной танк бригады, а за ним и другие
боевые машины вышли на Н-скую высоту, и взору воинов открылся Берлин.
Чувство радости и ликования охватило танкистов. А в это время радист танка
Копылова уже принимал новый приказ. Последней целью атаки их гвардейской
бригады оказался олимпийский стадион. У его бетонных стен и закончили свой
бессмертный марафон заслуженный мастер спорта Николай Копылов и мастер
спорта, чемпион Советского Союза Иван Чебуркин.
Вскоре после окончания войны их обоих вызвали в Москву. Здесь 24 июня
1945 года на Красной площади состоялся Парад Победы. На этом незабываемом
празднике им доверено было пройти в головной роте бронетанковых войск.
Николаю Копылову – в качестве ее командира, Ивану Чебуркину – носителя
боевого знамени.
И когда они проносились по Красной площади на своих прославленных
«тридцатьчетверках», им казалось что они от имени миллионов
единомышленников и друзей, от имени всех живых и мертвых рапортуют стране,
народу, что физкультурники и спортсмены Советского Союза до конца выполнили
долг перед Родиной.
Можно было бы бесконечно продолжать рассказ о наших товарищах,
открывавших тот незабываемый спортивный праздник сорок пятого. Конечно, в
строю шагали не только легкоатлеты. В боевых операциях на фронтах Великой
Отечественной войны отлично проявили себя заслуженные мастера спорта –
парусник и буерист Иван Матвеев, известный всей стране пловец Леонид Мешков,
прославленные боксеры Николай Королев, Сергей Щербаков и тысячи других.
Путь к победе... Не все вернулись домой. Война вырвала из рядов
советских спортсменов немало замечательных людей. Они погибли как герои, и
память о них будет жить вечно. Среди них чемпионы Советского Союза
выдающийся гребец Александр Долгушин, лыжница Любовь Кулакова,
конькобежец Анатолий Капчинский, борец Григорий Пыльнов, боксер Лев
Темурян... Память о них никогда не изгладится в наших сердцах, она живет в
соревнованиях, названных их именами, в победах и рекордах, в олимпийских
свершениях тех, кто продолжает начатое ими дело...
Вскоре после физкультурного парада в Киеве состоялся первый
послевоенный чемпионат страны по легкой атлетике. Уже одно то, что город,
подвергшийся варварскому разрушению со стороны гитлеровцев, всего два года
назад освобожденный от фашистской нечисти, сумел организовать у себя
крупнейшее всесоюзное первенство, было само по себе знаменательно. Все дни
состязаний трибуны, вмещавшие свыше сорока тысяч человек, были
переполнены.
Чемпионат сорок пятого запомнился мне тем, что тогда я в последний раз
выиграл звание чемпиона страны по прыжкам с шестом. Если вспомнить, что мне
уже исполнился в ту пору сорок один год, можно понять, какое я испытывал
чувство, сражаясь с совсем еще молодыми атлетами – В. Дубининым из Ростована-Дону и таллинцем А. Юриссоном.
День, когда мы вышли на сектор, выдался ветреным, холодным, а
незадолго до начала соревнований к тому же пошел и дождь. К такой погоде в
обычно жарком Киеве никто из нас не подготовился. Мы начали мерзнуть. Чтобы
не застыть окончательно, приходилось все время двигаться, выполнять
различные разогревающие упражнения и даже небольшие пробежки. И так на
протяжении долгих четырех часов. Не удивительно, что к концу соревнования мы
страшно устали. Соответственно и результаты оказались довольно низкими. Я
занял первое место, одолев всего 3 м 80 см.
Но главным для меня было то, что я победил, стал чемпионом Советского
Союза, и этим успехом завершил свой спортивный путь. Путь, продолжавшийся:
без малого четверть века. Двадцать пять лет активных занятий спортом, участия в
состязаниях самого раз личного ранга у нас в стране и на зарубежных стадионах.
Много было за это время радостных побед и горьких переживаний от неудач. Чего
больше – даже трудно сказать, хотя мне кажется, что побед все-таки было больше.
Но дело в конечном счете не в этом. Самое главное, что меня всегда
привлекало в спорте,– это зародившаяся еще в детстве радость, получаемая от
физических упражнений, от тренировок, радость борьбы, по иски все новых путей
к самосовершенствованию и, конечно, радость достижения задуманного,
утверждения своего мастерства.
Уходя из большого спорта, я не жаждал покоя, а в еще большей степени
связывал свою дальнейшую работу с поиском путей спортивного
совершенствования. Но об этом несколько позже.
А сейчас мне хочется рассказать о встрече с моим довоенным учеником
Петром Головкиным.
После окончания Великой Отечественной войны он вновь приступил к
регулярным тренировкам и проходил кратковременный учебный сбор на стадионе
«Сталинец» (ныне «Локомотив») в Черкизове. Жили спортсмены там же.
Из-за большой занятости на основной работе я не смог своевременно
прибыть на сбор, и Петр, как и все спринтеры, занимался под руководством
известного советского легкоатлета, тренера и педагога Роберта Люлько.
Но мне очень хотелось увидеть Петю, посмотреть его в деле. И наконец я
выкроил свободное время. Приехал на стадион в самый разгар очередной
тренировки спринтеров. Вот они готовятся взять старт. Сажусь на трибуну,
внимательно наблюдаю за бегом своего подопечного. И что-то мне в нем сразу не
понравилось. Удивило отсутствие обычной легкости, естественности в движениях,
удивила некоторая, не присущая ему скованность.
И чем больше я наблюдал за Головкиным, тем все в большей степени
подтверждалась правильность первого впечатления: он просто-напросто устал.
Вскоре подошел Петр. Спросил:
– Ну как, Владимир Михайлович?
– По-моему, ты здорово перегонял, Петя,– сказал я ему откровенно.– Но не
будем спешить с выводами. Подождем до завтра.
Проведенный на следующий день углубленный врачебный контроль под
руководством С. П. Летунова полностью подтвердил поставленный мною
«диагноз»: переутомление на почве большой физической пере грузки.
– Что же делать? – спрашивает Головкин. Вопрос не из легких: сезон
соревнований не за горами, и отдыхать было некогда. И мы решаем: надо снизить
остроту тренировочной работы, ее интенсивность, пробегать отрезки в более
умеренном темпе, но при этом увеличить дистанцию пробегаемых отрезков.
Справедливость такого решения подтвердил чемпионат СССР, где Петр Головкин
встретился с молодым Николаем Каракуловым – восходящей звездой советской
легкой атлетики.
И вот финал стометровки. Когда прозвучал выстрел стартера, весь стадион
замер, захваченный редкой по своему накалу борьбой. С первого до последнего
мгновения оба спортсмена неслись вперед, словно связанные какой-то незримой
нитью. Они финишировали практически одновременно, и судьи дали им
одинаковое время – 10,8 сек. Только после тридцатиминутного совещания
арбитров пальма первенства была присуждена Николаю Каракулову.
На следующий день картина почти в точности повторилась в финале бега
на 200 метров. Снова два соперника одновременно касаются ленточки и
показывают одинаковое время – 21,9 сек. Но на этот раз чемпионом Советского
Союза стал Петр Головкин.
Старая гвардия продолжала восхищать своим мужеством. Стал чемпионом
страны в метании диска отважный партизан Леня Митропольский, Виктор
Алексеев, прошедший блокаду Ленинграда, выиграл состязания в метании копья,
а его товарищ по испытаниям Александр Шехтель – молота.
Среди тех, кто «вернулся на круги своя», был и тбилисец Г. Атанелов – он
победил в прыжках в высоту с разбега. Но радости на его лице я не увидел. Не
радовал и нас его результат. Настало время преодолевать новые высоты.
Глава 5. Ступеньки «в небо»
Почти с самого начала своей жизни в большом спорте я совмещал
активные выступления, борьбу за рекорды с творческой деятельностью
спортивного педагога, а затем и с научной деятельностью. Мое внимание сначала
было приковано к прыжкам с шестом, некоторое время к прыжкам в длину, но, в
конце концов, я пришел к тому, с чего когда-то начинал сам как спортсмен,– к
прыжкам в высоту. Борьбе советских легкоатлетов за покорение высоты, за
упрочение наших спортивных позиций в этом направлении отданы многие годы
нелегкого труда. Об этом я и хочу сейчас рассказать.
Чтобы осмыслить и понять путь, по которому шло развитие прыжка, мне за
время своей педагогической и научной деятельности пришлось много внимания
уделить анализу всех этапов истории необыкновенно эмоционального, красивого
вида легкой атлетики, каким является покорение высоты.
Прыжки в высоту – один из древнейших видов спорта. Трудно, а точнее,
почти невозможно с точностью установить, откуда историки пытались доказать,
что приоритет здесь принадлежит их странам.
В Государственной публичной библиотеке имени В. И. Ленина в отделе
редких изданий хранится старинная немецкая брошюра, напечатанная в одной из
типографий Лейпцига и озаглавленная «Справка по истории легкой атлетики». В
ней утверждается, что история соревнований по прыжкам в высоту ведет свое
начало от германских «турнферейнов». С этим мнением, к слову сказать,
соглашаются я многие другие видные исследователи, в том числе один из
крупнейших знатоков современного олимпийского движения венгр доктор Ференц
Мезэ.
Суть дела состояла в следующем. В давние времена в Германии почти в
каждом селении, в каждом большом и маленьком городе систематически
устраивались веселые национальные празднества, которые непременно
заканчивались спортивными состязаниями. И прыжкам в высоту в них отводилось
особое место. Победителя увенчивали лавровым венком, вручали другие
почетные награды.
Тогда (речь идет о начале XIX века) людям был известен только один
способ прыжка: с прямого разбега двумя ногами вперед. Совершенно очевидно,
что в спортивном отношении такая техника неэкономична.
Однако каждая эпоха выдвигает своих героев, своих знаменитостей.
«Долгое время,– читаем мы в уже упоминавшейся брошюре,– в Германии
пользовалось особой популярностью имя прыгуна Карла Мюллера, уроженца
Берлина. Он выступал на соревнованиях у себя дома, часто выезжал в гости в
другие города и селения, везде оказываясь победителем. Он был человеком
сильным, ловким и легко перепрыгивал высоту, достигавшую ему до подбородка».
Увы, на каком расстоянии от земли находился подбородок Карла Мюллера, автор
брошюры не сообщает.
Ничто в нашем мире не может долго оставаться достоянием одной страны,
одного народа. Увлекательные занятия в германских «турнферейнах» вскоре
привлекли внимание всей Европы и нашли своих последователей. Особенно
много их оказалось в Англии – стране, по праву считающейся родиной многих
видов спорта. Английские атлеты и тренеры (эта категория специалистов уже
тогда была известна на британских островах) стали настойчиво искать
возможность повысить результативность прыжка. В этом непрерывном
творческом поиске большая удача посетила студента-медика из Лондона Роберта
Гуча. Однажды он попробовал делать разбег не под прямым углом к планке, как
это делалось в Германии, а под острым, сбоку, отталкиваясь одной ногой и
выполняя в воздухе ногами движения, похожие на движения ножницами.
Так в истории мировой легкой атлетики появился новый, несомненно более
эффективный, способ прыжка, быстро получивший распространение на материке
и в Соединенных Штатах Америки. Одни назвали его «английским», другие –
«ножницами», третьи – «перешагиванием». Но дело заключалось, разумеется, не
в названии, а в существе. Открытие, сделанное Робертом Гучем и его коллегами,
позволяло лучше использовать силу толчка, дополняя ее активным махом
свободной ноги. А главное, такая техника давала возможность прыгуну
«экономнее» перенести тело над планкой и тем самым при равном (с немецким
способом) взлете преодолевать планку, установленную на значительно большей
высоте.
Преимущество нового способа вскоре было доказано на практике. В 1859
году Роберт Гуч на состязаниях в Лондоне преодолел планку, установленную на
высоте 1 м 70 см. Этот, очень скромный по нашим понятиям, результат открывает
таблицу мировых рекордов по прыжкам в высоту с разбега. С него начинается
счет. Он дает нам возможность и право судить о динамике развития результатов в
этом виде легкой атлетики. Через несколько лет земляки Гуча – Чарльз Литтл и
Томми Роунелл довели мировое достижение до 1 м 82 см. По другим данным,
первые официальные состязания в Англии были проведены в 1864 году и их
победитель Роберт Майчл прыгнул на 1 м 67,6 см, приземляясь на траву, а в 1880
году его соотечественник Пит Дэвин прыгнул уже на 1 м 89,8 см. Таким образом,
мы видим, что, несмотря на примитивную технику и полное отсутствие
разработанных методов тренировки, начальный период истории прыжков
характеризуется весьма заметным прогрессом.
Он позволял надеяться, что за первопроходцами пойдут другие их
соотечественники. Однако на британских островах наступило в этом отношении
длительное затишье. Но рекорды, установленные англичанами, оказались,
вопреки прогнозам, весьма недолговечными. В 1887 году в таблицу мировых
достижений было впервые вписано имя американца. Никто тогда, конечно, не мог
предполагать, что это событие знаменует собой начало эры американского
«господства на высоте», кот рым прыгуны США обладали на протяжении более
семидесяти лет!
«Американскую эпоху» в прыжках в высоту открыл студент философского
факультета Пенсильванского университета Вильям Пейдж. Он известен в
летописи современной легкой атлетики как спортсмен необычайной одаренности.
При собственном росте 169 см он до вел рекорд США и мира до выдающегося для
того времени результата – 1 м 91 см!
Это достижение принесло Вильяму Пейджу заслуженную славу. Портреты
«гениального малыша», как называли его обозреватели, появились не только во
всех американских, но и во многих европейских газетах. Чемпион США вынужден
был в ту пору давать многочисленные интервью. В одном из них, объясняя
причину своих успехов, он заявил:
– Главное при выполнении прыжка в высоту – это точный разбег и сильный
толчок, обеспечивающий максимальный подъем ног, туловища, головы.
– Не считаете ли вы, что в технике выполнения прыжка со временем
произойдут какие-либо изменения? – спросили чемпиона.
– Нет, я думаю, что существующая ныне техника достаточно совершенна,–
ответил чемпион,– и с помощью ее можно будет и в дальнейшем повышать
результаты.
Но ни сам Пейдж, ни кто-либо из его последователей не смогли этого
сделать. И тут нет ничего удивительного: такова логика спорта. В нем, как и в
науке, к сверкающим вершинам поднимается лишь тот, кто не боится труда, не
довольствуется готовым, а неустанно творит, настойчиво ищет новые пути к
достижению все больших высот.
Внимательно изучая структуру и механические ос новы прыжка, передовые
спортсмены и тренеры, оказавшись перед фактом приостановившегося роста
результатов, пришли к закономерному выводу: важно не только поднять вверх
тело, но и научиться управлять им в воздухе, придавать ему наиболее выгодное
положение при переходе через планку. «Перешагивание» явно не удовлетворяло
этим требованиям. Но чем его заменить?
На этот вопрос ответила группа спортсменов и тренеров из атлетического
клуба «Хэвнир». Они разработали и применили на практике новый способ прыжка.
Смысл его заключался в следующем. Атлет разбегался прямо перед планкой под
углом девяносто градусов к ней. Затем, взлетая к планке в вертикальном
положении с хорошо занесенной вверх маховой ногой, он в воздухе принимал
горизонтальное положение. В это же время он делал «ножницы» и подсечку
толчковой ногой и опускался на нее по другую сторону планки. Это давало
возможность спортсмену во время прыжка переносить центр тяжести тела
значительно ближе к планке, чем при «перешагивании».
Наибольшего успеха в овладении новым способом достиг Майкл Суини, уже
имевший, к слову сказать, звание чемпиона США. На первых порах результаты
этого пионера не только не росли, но даже снизились по сравнению с теми,
которых Майкл добился, прыгая «ножницами». И лидер американской легкой
атлетики не выдержал отборочных состязаний к I Олимпийским играм
современности.
Как известно, они состоялись в столице Греции Афинах с 6 по 15 апреля
1896 года. Одно из самых представительных мест на этом форуме сильнейших
атлетов мира заняла легкая атлетика, и, конечно, одна из ее прекрасных
разновидностей – прыжки в высоту с разбега (пока только для мужчин). В этом
виде соревнований безраздельно первенствовали американцы. Список
олимпийских чемпионов по прыжкам в высоту с разбега открыл Эллери Кларк с
результатом 1 м 81 см, а второе и третье места поделили его соотечественники
Джемс Конноли и Роберт Гэррет (1 м 76 см). Из европейцев в Афинах лучшим
оказался швед Густав Шёберг – 1 м 70 см. Таково начало олимпийской летописи
нашего вида.
Пока шел великий спор в Афинах, упорный Майкл Суини продолжал
осваивать новый способ, и его напряженный труд увенчался успехом. В июле
1896 го да, выступая на чемпионате США в компании с «олимпийской троицей»,
Суини добивается блестящей победы с новым мировым рекордом – 1 м 97 см!
Этот успех привлек всеобщее внимание. Впервые в истории американская
пресса обратилась к читателям с просьбой определить лучшего спортсмена года,
и американцы единодушно назвали имя Майкла Суини. Завсегдатаи клуба
«Хэвнир» избрали его своим пожизненным членом.
«Майкл Суини,– писала одна из нью-йоркских газет – подвел спортивный
мир к новому рубежу высоты. Может быть, под его ударом, может быть, под
ударом кого-либо из его соратников этот рубеж должен пасть в самое ближайшее
время».
Увы, это заявление, похороненное сегодня в пыльных подшивках газет,
осталось в истории спорта примером несбывшегося пророчества. Мировой рекорд
Суини предвещавший, казалось, дальнейшее стреми тельное продвижение
вперед, на самом деле оставался незыблемым в течение долгих семнадцати лет!
Три сантиметра – расстояние меньше ширины спичечной коробки –
отделяли теперь прыгунов планеты от их давнишней мечты – двухметровой
высоты. Но она не поддавалась. И, пожалуй, здесь нет ничего удивительного.
Остановка перед двухметровым барьером была скорее всего остановкой
психологического, чем физического, плана. Но вместе с тем, чтобы облегчить
преодоление этого барьера, должны были появиться новые идеи, новые,
технически более совершенные способы прыжка. На это и ушло семнадцать лет!
Борьба с высотой не прекращалась ни на один день. Спортсмены и тренеры
мира накапливали опыт, углубляли запас знаний, и с этим росла уверенность в
возможность преодоления «неприступной» высоты.
Главным испытательным полигоном для сильнейших прыгунов мира были
олимпийские игры. В 1900 го Гош проводились в Париже. На этот раз
американкам не удалось добиться полного превосходства, но золотая медаль
осталась за ними. Ее завоевал двадцатидвухлетний студент из Вашингтона
Ирвинг Бэкстер с новым олимпийским рекордом – 1 м 90 см. У себя на родине он
трижды имел результат 1 м 95 см, но в столице Франции не смог повторить его.
Объясняется это, во-первых, нервной обстановкой олимпийского состязания, а во-
вторых, отсутствием должной конкуренции: основные соперники американца
ирландец Пэтрик Лэхи и венгр Лайош Гёнци взяли соответственно 1 м 78 см и 1 м
75 см.
Нужно сказать, что новый чемпион довольно хорошо освоил изобретение
Суини – способ прыжка, который в дальнейшем получил название «волна». В
1901 году в США вышла книга-учебник о технике Ирвинга Бэкстера, в которой
впервые была помещена полная кино грамма его движений – от стартового
положения до момента приземления. Она сослужила добрую службу целому
поколению прыгунов.
III Олимпиаду Международный олимпийский комитет решил проводить на
Американском континенте. Заокеанские атлеты с блеском выступили в Афинах,
они завоевали командное первенство в Париже, и по этому все считали
сделанный МОК выбор вполне справедливым и закономерным. Поначалу
олимпийским го родом был назван Чикаго, но затем эту честь передали СентЛуису, где в эту же пору должна была проходить Всемирная промышленная
выставка.
Следует особо подчеркнуть то, что Олимпийские игры 1904 года явились,
по существу, американскими: их интернациональный дух был выражен очень
слабо; Поездка за океан стоила непомерно дорого. Европа, на пример, смогла
послать на Игры лишь 53 человека. Не мудрено, что победа в командном зачете
легко досталась хозяевам. Но сознание превосходства, самоуверенность
сослужили хозяевам плохую службу: в подавляющем большинстве видов были
показаны весьма посредственные результаты. В том числе и в прыжках в высоту.
Звание чемпиона завоевал студент Мичиганского университета Самюэль Джонс,
преодолевший 1 м 80,3 см. На втором месте был его соотечественник Питар
Сервис – 1 м 77,8 см, на третьем – представитель Германии Пауль Вайнштейн (с
таким же результатом, но с большим числом попыток).
Следующее четырехлетие, отделяющее одни Игры от других, хотя и не
принесло желаемого результата в покорении двухметрового рубежа, все же было
в известной мере знаменательным. Американские прыгуны добиваются
стабильности в прыжках – 1 м 90 см – 1 м 95 см, а европейские атлеты постепенно
сокращают просвет, который отделяет их от заокеанских лидеров.
В итоге турнир прыгунов в высоту на IV Олимпийских играх в Лондоне
получился исключительно ост рым и в отличие от предыдущих довольно ровным
по результатам. Золотую медаль вновь завоевал представитель США – Харри
Портэр, на полсантиметра превысивший олимпийский рекорд –1 м 90,5 см. Три
участника получили серебряные медали, показав одинаковый результат – 1 м 88
см. Это были француз Жо Андрэ, англичанин Кон Лихи и венгр Иштван Шомди.
Показательно, что все четыре призера имели на вооружении способ «волна», уже
прочно утвердившийся к тому времени на обоих континентах. Но специалистов
это обстоятельство не приводило в восторг. На оборот, стал очевиден застой и в
результатах, и в тренерских идеях.
И вот наступил 1912 год. Столица Швеции Стокгольм принимала участников
V летних Олимпийских игр. Это был величественный праздник юности, силы,
мастерства и отваги. На старт вышли 2547 спортсменов (в том числе 57 женщин),
представлявших двадцать восемь стран. В кратчайший срок был сооружен
Королевский стадион. На одном из его секторов в солнечный день 10 июля
состоялись финальные состязания прыгунов в высоту. Победителем в этом виде
программы стал американец Эльмер Ричардс, установивший новый олимпийский
рекорд – 1 м 93 см. Серебряную медаль завоевал немец Ханс Лише – 1 м 91 см,
третьим был также представитель США – Джордж Хорайн – 1 м 89 см. Бронзовый
призер остается бронзовым призером, но все-таки именно этот прыгун попал в
поле зрения журналистов, его фотографии появились во многих европейских
газетах и журналах. Ларчик открывался просто: Хорайн прыгал не как все, он
открыл новый способ преодоления высоты и незадолго до Олимпиады установил
новый мировой рекорд – 2 м 00,8 см. Этот способ вошел в историю сначала под
именем самого изобретателя («хорайн»), а затем стал именоваться «перекатом».
С легкой руки какого-то досужего журналиста история появления нового
способа на протяжении десятилетий подавалась примерно в таком изложении:
«Однажды, когда часть сектора была занята, Хорайну пришлось разбегаться с
непривычной стороны. Сначала он чувствовал себя словно левша, которого
заставляют действовать правой ногой. Но вскоре Джордж привык к новой
координации и ощутил все преимущества очень экономного стиля...»
Конечно, такое изложение истории увлекательно и весьма забавно, но оно в
значительной мере принижает содеянное спортсменом и его тренером. Оно
исключает элемент сознательного поиска, а знаменитый ныне американец именно
сознательно, упорно и неуклонно шел к цели и добился своего. Конечно,
случайность могла сыграть, и наверное сыграла, в его открытии какую-то роль.
Ведь и Ньютону случайно упавшее яблоко помогло решить долго мучившую его
загадку. Суть в ином – в соотношении случайного и задуманного. Суть в том, что
Джордж Хорайн всеми своими мыслями и планами был подготовлен к тому, чтобы
принять подсказанный ему случаем совет, найти еще один ход в той шахматной
партии, которую Человек разыгрывает с силой земного притяжения.
Итак, рассмотрим еще раз существо техники прыжка Хорайна. Автор
«волны» Суини разбегался к планке под прямым углом и, оттолкнувшись от земли,
делал широкий мах почти прямой ногой вертикально вверх. Поднимаясь над
планкой, спортсмен выполнял «ножницы» ногами и ложился боком
перпендикулярно к ней. Это позволяло приблизить планку к высшей точке
траектории общего центра тяжести (о. ц. т.) тела прыгуна гораздо выше.
В отличие от прыжка Суини Хорайн разбегался под углом к планке и
отталкивался ближней от нее ногой Взлетая вверх, он поворачивался на бок,
вытягиваясь вдоль планки, что позволяло еще более приближать ее к о. ц. т.
Таким образом появились дополнительные преимущества, позволяющие
эффективнее использовать высоту взлета. Благодаря этому Джордж Хорайн
совершает наконец то, о чем мечтало не одно поколение прыгунов,– первым в
мире преодолевает двухметровый рубеж!
Новому достижению предсказывали долгую жизнь.
Но в спорте не существует каких-либо догм и абсолютных законов. И то, что
сегодня сумел один, завтра становится доступным для многих. Главное, чтобы
секрет успеха был раскрыт, стал всеобщим достоянием. Олимпийские игры в
Стокгольме как раз и помогли широкой популяризации открытия Хорайна.
А ведь возможность его приезда в Европу одно время была под сомнением.
Дело в том, что после установления мирового рекорда Джордж допустил
нарушение тренировочного режима и был исключен из олимпийской команды
США. Только настоятельная просьба руководителей МОК позволить Хорайну
продемонстрировать свое «изобретение», привела к отмене этого сурового
решения. В результате весь мир увидел способ прыжка, который открывал путь к
новым успехам, к росту результатов...
Так оно и вышло в действительности. Имя Джорджа Хорайна совсем
недолго оставалось в таблице мировых рекордов. 13 мирте 1914 года его «сменил
на посту» соотечественник Эдвин Висок – 2 м 01,4 см. Дело было сделано; с
прыжка Хорайна снята печать исключительности, началось постепенное
продвижение вперед.
Правда, затем наступило длительное затишье. Объяснить его нетрудно;
Европа была объята пламенем первой мировой войны, разразившейся летом
1914 го да. В Америке, хотя и не воевавшей, резко упал интерес к спортивным
состязаниям. Другие заботы обуревали людей.
Много было пролито крови прежде чем мир вновь воцарился на земле.
Только весной 1020 года атлеты вновь собрались на очередные Олимпийские
игры седьмые по счету. (Тем, что были пропущены из-за кровавой бойни в
шестнадцатом, тоже был присвоен порядковый номер. Такова традиция.) В
секторе для прыжков в высоту вновь первенствовал представитель США – Ричард
Лэндон с новым олимпийским рекордом – 1 м 94 см.
А теперь перенесемся в 1924 год. Он принес новый успех американскому
спорту и прославил имя молодого студента Иллинойского университета Харольда
Осборна. На VIII летних Олимпийских играх в Париже в упорной борьбе со своим
соотечественником Лером Брауном (1 м 95 см), французом Пьером Левденом (1 м
92 см) Харольд Осборн сумел завоевать золотую медаль о новым олимпийским
рекордом – 1 м 98 см. Но что удивительно, он стал на этих Играх и чемпионом в
десятиборье с новым мировым и олимпийским рекордом – 7710,775 очка. А через
два с половиной месяца, выступая на студенческом чемпионате США, Осборн
преодолел планку на высоте 2 м 30,8 см. Таким образом, он стал первым в
истории американской легкой атлетики, сумевшим сделать своеобразный дубль;
стать чемпионом Олимпиады и мировым рекордсменом!
Замечательные достижения Харольда Осборна были тем более
разительны, что природой он не был наделен какими-либо исключительными
данными (например, если Д. Хорайн имел рост 1 м 80,3 см, а Э. Бисон –1 м 83 см,
то X. Осборн – всего 1 м 78 см). Но зато он почти в совершенстве овладел
своеобразной техникой «переката», переходя планку несколько повернувшись к
ней спиной.
Олимпиада в Антверпене (1928 год) ничего не добавила к славе прыгунов в
высоту ни в отношении результатов, ни в области техники. Первые два места
были за американцами Робертом Кингом (1 м 94 см), Бенджаменом Хеджесом (1
м 91 см), третье с таким же результатом занял француз Карло Менар.
Ну, а следующий форум сильнейших атлетов мира (Лос-Анджелес, 1932
год) принес в прыжках в высоту сенсацию. Три участника – канадец Дункан МакНотон, американец Роберт ван Осдел и филиппинец Симеон Торибио взяли
одинаковую высоту – 1 м 97 см, но по наименьшему числу попыток победителем
был признан канадец. «Это очень горестная для вас весть – проигрыш состязаний
по прыжкам в высоту,– написал тогда американский журналист С. Дайер. –
Утешает лишь сознание, что, быть может, неудача заставит наших атлетов более
серьезно относиться к состязаниям и к своим потенциальным соперникам».
Это ли соображение заставило американских прыгунов подтянуться или
что-либо другое, но они в течение последующего периода добились высоких
достижений. Харольда Осборна в таблице мировых рекордов сменил его коллега
и соотечественник Уолтер Марти. В 1933 году он прыгнул на 2 м 04,6 см, а через
год поднял свой же рекорд до отметки 2 м 06 см. Внешне человек весьма средних
данных (рост 176 см, вес около 70 кг), он зарекомендовал себя всесторонне
развитым атлетом. Марти бегал стометровку за 10,6 сек., прыгал в длину за 7
метров...
Но особенно он любил прыжки в высоту. Уолтер Марти прыгал способом,
который в то время называли «западноамериканским» или «перекатом». Это был
весьма эффективный способ, при котором молодой спортсмен удачно сочетал все
самое лучшее, что внесли в технику прыжка его знаменитые предшественники –
Джордж Хорайн и Харольд Осборн. Он выполнял разбег не под углом сорок пять
градусов, что весьма характерно для «переката», а под острым углом
приблизительно в тридцать градусов. Это, как считал Марти, позволяло ему
проходить над планкой более продольно и лучше использовать вращение тела.
Вместе с тем Марти добавил к перекату тела небольшой нырок плечами, что, в
свою очередь, облегчало перенос толчковой ноги через планку.
Нужно, пожалуй, сообщить читателю, что Уолтер Марти вошел в
спортивную историю своей страны не только как большой мастер, но и как
«великий бледнолицый высотник». Это определение, придуманное в свое время
историками американского спорта, дано по тому, что затем в прыжках в высоту на
протяжении десятилетий США наиболее успешно представляли негритянские
спортсмены.
Первым из них был студент Калифорнийского университета Корнелиус
Джонсон – «гигант Джонсон», как его называли за рост в 201 см. Стройный,
сильный, щедро одаренный природой, этот атлет добивался успеха в любом виде
спорта, которым начинал заниматься. Он считался лучшим нападающим
университетской баскетбольной команды, успешно играл в бейсбол. Но главной
его любовью была легкая атлетика, а в ней – прыжки в высоту. Избрав их еще в
тридцать втором году, Корнелиус в течение двух сезонов не знал поражений ни в
одном состязании: от первенства университета до чемпионата США. На
Олимпийских играх 1932 года, несмотря на травму, он занял четвертое место с
результатом 1 м 97 см. В ряде состязаний прыгал за 2 метра.
21 января 1936 года, выступая в компании с другими знаменитыми
американскими «двухметровиками» – Шпитцем, Марти, Трэджилем, Берком,
Корнелиус вместе с последним установил новый мировой рекорд для закрытых
помещений – 2 м 05,7 см. А наутро газеты принесли еще одну новость: в тот же
вечер в маленьком городке Форт-Колинс, на востоке США, некий Джильберт
Крутор, студент местного колледжа, преодолел планку на высоте 2 м 05,4 см.
– Тот памятный день,– делился затем воспоминаниями Корнелиус Джонсон,
– сыграл в моей спортивной биографии исключительную роль. Он как бы
подстегнул, дал понять, что сильных соперников становится все больше,
результаты растут.
Именно после этого Корнелиус, не отличавшийся прежде особым рвением,
начал интенсивную тренировку, стал предельно строго соблюдать режим,
старательно шлифовать технику прыжка.
Как это часто бывает, серьезный, вдумчивый труд талантливого спортсмена
принес свои плоды. 12 июля 1936 года на чемпионате США, который проходил на
только что отстроенном стадионе в Ренделл-Айленде, живописном пригороде
Нью-Йорка, Корнелиус Джонсон и его соперник Дэвид Олбриттон установили
новый мировой рекорд – 2 м 07,6 см.
Победив в чемпионате страны, новые рекордсмены мира отправились на XI
Олимпийские игры в Берлин. Здесь Корнелиус Джонсон стал чемпионом (2 м 03
см), а Дэвид Олбриттон и Делос Тэрбер получили соответственно серебряную и
бронзовую медали с одинаковым результатом – 2 метра ровно.
Итак, Корнелиус Джонсон получил в Берлине золотую олимпийскую медаль
и славу первого «высотника» планеты. Однако дальнейший шаг в развитии
прыжков в высоту связан не с его именем, а с именем другого негритянского
спортсмена – серебряного призера Олимпиады Дэвида Олбриттона. Объяснить
это не трудно.
Дело в том, что к своим значительным успехам Корнелиус Джонсон шел уже
проторенным путем, прыгая давно известным «западноамериканским» способом,
который в значительной мере исчерпал себя. Олбриттон же прыгал совершенно
новым для США способом, доселе никогда и нигде в крупных соревнованиях не
применявшимся. Его назвали у нас «перекидной». Появление этого способа
бесспорно означало, что в развитии прыжков в высоту начался новый, очень
важный этап. При этом способе прыжка спортсмен вначале действует точно так
же, как и при «перекате»: разбег производится под углом к планке, толчок –
ближней к ней ногой. Однако далее следуют существенные различия. Во время
взлета спортсмен в большей мере поворачивается к планке и в высшей точке
проходит ее не боком, а лицом к ней.
Кто был автором и первооткрывателем этого способа, сказать сейчас
трудно, но только не Олбриттон. Этот способ появился еще в двадцатых годах и в
не скольких странах. Ветераны советской легкой атлетики хорошо помнят, что
еще в 1927 году у нас «перекидным» (его в шутку называли «тамбовский хорайн»)
прыгал десятиборец Борис Взоров. Но новинка не привлекла внимания
специалистов, по-видимому из-за весьма скромных результатов Взорова в
прыжках в высоту.
Но стоило Олбриттону подняться на рекордную высоту, и «перекидной»
начал жить, все более убедительно заявляя о себе, утверждая свой авторитет.
Однако старое никогда не уступает своего места без борьбы, и долго еще
продолжался в мире спор о том, какой из этих двух стилей прыжка лучше,
эффективнее.
Достаточно напомнить, что следующий рекордсмен мира – Мелвин Уокер
все еще исповедовал «перекат». Причем в 1939 году, выступая в составе сборной
США в Стокгольме, преодолел высоту 2 м 09 см. Казалось, он вновь восстановил
авторитет «переката», тем более что в это же время заметно теряют свою
популярность «восточноамериканский» способ и некоторые другие разновидности.
Зато по только не сдавался, но и вся чески отстаивал свой приоритет стиль,
провозглашенный Олбриттоном.
Перед тем как повести разговор дальше, уместно именно сейчас напомнить
читателю, что тридцатые годы ознаменовались серьезными изменениями в
правилах прыжка в высоту с разбега. Вначале было отменено требование
переходить планку прежде ногами, а уж потом головой, затем было снято условие
обязательно го приземления на ноги. Это, бесспорно, открыло перед тренерами и
спортсменами новые горизонты для поиска технических новинок.
И вот именно после этого новый, бурный натиск предпринимает
«перекидной». Как мы уже отмечали, первым из американских прыгунов его
применил еще Олбриттон, но право полного утверждения этого способа остается
за другим атлетом из США – Лестером Стирсом. Как заявляли специалисты,
именно Стирс создал эталон нового способа. Он разбегался под ост рым углом,
прыгал вверх и, повернувшись животом к планке, переносил через нее сначала
одну ногу, а за тем другую. Потом выполнял нырок головой вниз и приземлялся на
руки в яму с песком. Новый способ, сохранивший свою жизненность до наших
дней, был идеальным с точки зрения механического расчета прыжка, он давал
спортсмену значительные преимущества в борьбе с высотой. Пользуясь этим
способом Лестер Стирс летом 1941 года (когда над Европой полыхало зарево
войны) поднял потолок мирового рекорда до отметки 2 м 11 см.
Судя по печати того времени, можно сделать вы вод, что Стирс в известной
мере создал эталон нового способа. Благодаря положению «ничком», которое
занимал спортсмен в высшей точке траектории полетал «перекидной» способ
стал рассматриваться как наиболее совершенный с точки зрения экономичности
использования высоты взлета при переходе через планку. Вместе с тем долгое
время считалось, что этот способ является самым неудачным из всех в,
отношении эффективности использования силы толчка и всех действий,
связанных с высоким взлетом. Но Л. Стирсу удалось доказать, что эти недостатки
существуют лишь до поры до времени и настоящий мастер устраняет их.
Всеобщий интерес американских специалистов к личности и искусству Стирса был
так велик, что спустя две недели после установления им мирового рекорда они
организовали встречу с ним, на которой присутствовали все тренеры
национальной студенческой ассоциации. Состоялась пространная беседа по
вопросам, касающимся особенностей техники его прыжка и тренировки.
Стирсу было задано тогда более тридцати пяти вопросов, и на каждый из
них присутствующие получили весьма обстоятельный ответ. Это показало, что
прыгун достиг успеха не случайно. Все его действия были хорошо обдуманы, и
каждая деталь сознательно шлифовалась.
На этом, по существу, заканчивается длительный и очень важный этап
развития прыжка в высоту, завершившийся уверенной и красивой победой
«перекидного». При этом нельзя не отметить, что для всего мира, ввергнутого в
пучину мировой войны, спортивный успех Стирса остался почти незамеченным,
как и творческий спор представителей различных способов прыжка. Но
достижение Стирса закрепилось надолго. Только через одиннадцать лет Уолтер
Дэвис, самый высокий из всех мировых рекордсменов (рост 204,5 см), чемпион
Хельсинкской олимпиады, улучшил это достижение на 1 см (2 м 12 см). Между
прочим, он был последним представителем и выразителем уходящего в прошлое
способа «перекат». А в год следующих Олимпийских, игр обладатель золотой
медали Мельбурнской олимпиады Чарльз Дюмас преодолел 2 м 15 см, что
обозреватели той поры назвали «фантастическим результатом».
К Чарльзу Дюмасу нам еще придется вернуться. А сейчас приведу весьма
любопытный исторический пример. Через некоторое время после утверждения
его мирового рекорда в выходившем в ту пору в США журнале «Лайф» была
помещена статья под выразительным заглавием: «Судьба американских
чемпионов». В ней говорилось буквально следующее:
«Пройдет еще несколько месяцев, и мы отметим семидесятилетие с того
дня, когда выражения «рекорд Америки» и «рекорд мира» по прыжкам в высоту
ста ли синонимами. У наших чемпионов и рекордсменов прекрасная судьба:
проигрывая, они уступают славу и честь победителя своему соотечественнику».
Так было. Но Чарльза Дюмаса и его последователей уже ждала иная
судьба.
В книге личных воспоминаний эта глава может кое-кому показаться
инородной. Но ведь я не пишу «чистые» мемуары – моя книга о любимом виде
спор та, о себе и обо всех советских покорителях высоты. А то, что происходило у
нас, трудно понять, не зная истории развития прыжков в целом. Вот почему я
считал полезным и нужным рассказать о спортсменах, которые поднимали одну за
другой ступеньки «в небо».
Глава 6. Восхождение
Нет, пожалуй, ни одного вида прыжков, которыми бы я не занимался как
спортсмен, тренер и ученый. И все-таки обстоятельства сложились так, что, в
конце концов, моя исследовательская и практическая работа была направлена на
создание и утверждение советской школы прыжков в высоту. О борьбе за высоту,
о людях, участвовавших и побеждавших в этой борьбе, о самих состязаниях я и
хочу рассказать.
Все познается в сравнении. Все оценивается в сопоставимых величинах.
Еще раз хочу напомнить читателю, что в 1924 году американец Гарольд Осборн
установил свой новый мировой рекорд, преодолев планку на высоте 2 м 03,8 см.
В том же году, выступая на товарищеских состязаниях в Харькове, я
установил новый рекорд СССР в прыжке в высоту с разбега – 170,75 см! Моя
фамилия была вписана второй строкой в таблицу высших достижений страны.
Годом раньше список рекордсменов открыл москвич Николай Фейт – 1 м 70 см.
Итак, две цифры – 2 м 03,8 см и 1 м 70 см. Вот два исходных рубежа, с
которых началось тогда негласное, но, безусловно, предопределенное самим
ходом событий спортивное соперничество в прыжках между великой
легкоатлетической державой США и молодой Страной Советов. В этом
соревновании мы проигрывали тогда более 33 сантиметров.
Мечтали ли мы, что когда-нибудь догоним передовые капиталистические
державы? Безусловно мечтали. Но так же безусловно и то, что каждый, делавший
первые шаги, знал, какой долгий и трудный путь предстоит нам проделать. И я
счастлив, что отношусь к тем, кто прошел по этому пути от начала до
сегодняшнего дня, кто помнит на нем каждую веху, каждый подъем.
В середине августа 1925 года пришло сообщение, что в Ленинграде
молодой курсант Николай Овсянников установил новый рекорд СССР – 1м 74,5
см!
Прошло совсем немного времени, и на первенстве РККА новый рекордсмен
страны встретился с вернувшимся в спорт после нескольких лет перерыва
неоднократным чемпионом и рекордсменом старой России В. Романовым.
Победу одержал более опытный Романов с новым всесоюзным рекордом –
1 м 76 см. Нужно сказать, что его мужество, решимость произвели тогда сильное
впечатление. Его, ветерана русского спорта, очень тепло приветствовали все
присутствовавшие на стадионе.
В успехе Владимира Романова значительную роль сыграл его большой
соревновательный опыт. Немалое значение имело и то, что ветеран прыгал
эффективным способом «перекат». Овсянников же пользовался менее
эффективным способом «волна».
После, чемпионата РККА 1925 года он надолго скрылся из виду, получив
назначение в одну из отдаленных частей Среднеазиатского военного округа.
Однако в 1927 году, за неделю до начала очередного первенства страны по
легкой атлетике, «пропавший» вновь во весь голос заявил о себе, прыгнув на 1 м
77 см, что было новым всесоюзным рекордом. И, конечно, я считал Овсянникова
своим основным соперником.
Однако по служебным обстоятельствам Овсянников не смог принять
участия в соревнованиях, и основным моим конкурентом оказался молодой, мало
кому известный спортсмен из Твери (ныне Калинин) Виктор Чернятин. Мы с ним
взяли по 1 м 75 см. А затем мне удалось преодолеть планку на высоте 1 м 78 см.
Это был мой второй и последний всесоюзный рекорд в этом виде прыжков.
Третье место на чемпионате 1927 года занял представитель Северного
Кавказа – молодой рабочий из Майкопа П. Истаманов. Считалось, что он прыгает
«перекатом», но техника его даже по понятиям того времени была несовершенной.
Однако высокий рост (1 м 90 см) и хороший толчок уже тогда позволяли ему
показывать высокие результаты.
В начале октября из Майкопа пришло сообщение, что на большом
спортивном празднике в этом городе П. Истаманов установил новый рекорд СССР
– 1 м 81,5 см! Но это, увы, был его последний успех.
П. Истаманов исчез со спортивной арены и за рекорды на высоте опять
пришлось бороться «малышам». К ним относился уроженец города Тбилиси Г.
Шхвацибая. Впервые мы встретились с ним на Всесоюзной спартакиаде 1928 года,
где посланец Грузии среди советских участников (иностранные гости выступали
вне зачета) занял третье место – вслед за Ю. Дунаевым из Ташкента и автором
этих строк. Причем дело решило число попыток, ибо все мы взяли тогда
одинаковую высоту – 1 м 75 см. Среди нас он был самым маленьким: всего 1 м 69
см. Правда, недостаток в росте он компенсировал хорошо отработанной техникой
способа «волна».
Прошел год. В начале августа двадцать девятого года в Москве проходило
всесоюзное первенство «Динамо» по легкой атлетике. В прыжках в высоту тогда
подобралась довольно сильная компания – Н. Овсянников, В. Романов, Г.
Шхвацибая. Тбилисец находился в отличной спортивной форме, все ему
удавалось, и высоты он брал с первой попытки, чисто и легко. Соперники
боролись достойно, но, в конце концов, В. Романов сошел на 1 м 75 см, а Н.
Овсянников на 1 м 80 см. Шхвацибая же эту высоту преодолел с первой попытки.
Потом планка была поднята на высоту 1 м 83 см и опять-таки с первой попытки он
установил всесоюзный рекорд.
Ныне Шхвацибая – доктор медицинских наук, профессор, видный ученый и
практик, чьи знания и опыт, чьи золотые руки и сегодня верно служат людям.
Сравнительно недавно я с удовольствием прочел в газете его интервью.
«– В том, чего я добился в жизни,– сказал Г. Шхвацибая,– большая часть
успехов должна быть отнесена за счет занятий спортом и тех качеств, которые он
воспитал во мне. Желание не отставать, умение бороться, мечтать о победах,
заложенное еще в далекой юности на стадионах, остается неоценимым
достоянием на всю жизнь».
На эти слова хочется обратить особое внимание. Они подчеркивают
философски важную для всех нас мысль об огромной роли спорта высших
достижений, как фактора воспитания и закалки советского человека. Мы иногда
ханжески отворачиваемся от естественного, присущего молодой душе стремления
к самоутверждению, а его надо бережно поддерживать, поощрять. Качества,
которыми одаряет спорт в ответ на преданность, вооружают человека физически
и духовно, готовят его для всех других родов деятельности, для жизни. Ведь
жизнь, как и спорт, представляет собой не что иное, как вереницу достигнутых и
еще не достигнутых вершин.
После великолепного прыжка Г. Шхвацибая наступила полоса
относительного затишья. И только 7 июля 1933 года его нарушил своим новым
рекордом москвич Аркадий Гидрат, прибавивший к достижению тбилисца еще 1
сантиметр.
Об Аркадии Гидрате, студенте Центрального института физкультуры, в те
дни говорили много. Молодой спортсмен демонстрировал хорошую технику
«переката», много тренировался, за какой-нибудь год поднял свое личное
достижение на 10 сантиметров. Через две недели после установления
всесоюзного рекорда Аркадий Гидрат выступал вне конкурса на всесоюзных
состязаниях «Динамо». В них принимал участие и приехавший в столицу
пограничник-дальневосточник А. Худяков. Два этих уже известных у нас
спортсмена должны были встретиться на состязаниях с прибывшим в СССР
чемпионом Турции Гасаном Хайдаром, чей личный рекорд был равен 1 м 86 см. В
ту пору зарубежные спортсмены приезжали к нам редко, и посмотреть на прыжки
гостя собралось много москвичей.
Но героем дня никому из названной тройки стать не удалось. Высоту 175 см
взяли все шесть участников финала, и среди них доселе неизвестный
восемнадцатилетний ленинградец Эдмунд Рохлин. Уверенные действия
спортсмена с берегов Невы, преодолевавшего планку простым способом
«перешагивание», сразу привлекли к нему всеобщее внимание.
Высота 1 м 80 см. С первой попытки ее преодолевают Гидрат, Худяков и
Рохлин. Планку поднимают еще на 5 сантиметров. Тот, кто ее преодолеет,
установит новый рекорд Советского Союза. Гидрат и Худяков терпят неудачу и
выбывают. Остается последняя попытка Рохлина. Ритмичный разбег, мощный
толчок, и на этот раз высота взята. Судьи тщательно промеряют и объявляют, что
преодолена высота 1 м 85,5 см.
Так 21 июля 1933 года, сразу заявив о себе всесоюзным рекордом, вошел в
наш большой спорт Эдмунд Рохлин.
Имя это довольно долго оставалось в списке сильнейших прыгунов
Советского Союза. Студент Института инженеров кинематографии, человек
большого жизненного кругозора, интересных наблюдений, Рохлин в секторе
стадиона становился настоящим бойцом и только бойцом.
Как спортсмена Эдмунда Рохлина очень метко характеризует один эпизод
из его жизни. Я уже отмечал, что при установлении всесоюзного рекорда, да и
потом на протяжении ряда лет, он прыгал устаревшим, архинеэкономичным
способом «перешагивание». Так его приучили с детства. А от привычек
избавиться крайне трудно. Тем более что до поры до времени этот способ прыжка
не мешал ленинградцу быть лидером и побеждать.
Но вот в июне 1935 года с Дальнего Востока приходит весть о новом
рекорде Александра Худякова – 1 м 88 см. Следом в Харькове молодой Дмитрий
Рутер первым из советских спортсменов входит в решающую перед
двухметровым рубежом зону, показывая 1 м 90,5 см!
Эдмунд Рохлин старательно анализирует итоги выступлений своих
соперников, советуется со мной, с другими специалистами. В ответ он слышит
одно и то же:
– Нужно переучиваться!
И Эдмунд Рохлин решается. Полтора сезона он осваивает, шлифует,
опробывает в различных состязаниях способ «волна», который наиболее
пришелся ему по душе. И 29 июня 1936 года возвращает себе рекорд страны – 1м
91,5 см. Через год тбилисец Г. Атанелов поднимает потолок рекорда сразу на 3,5
см (1м 95 см).
Если вы посмотрите официальную таблицу высших всесоюзных
достижений, то обнаружите, что после Г. Атанелова следуют послевоенные
результаты Юрия Илясова. Но необходимо сказать, что в этом списке пропущена
одна фамилия, одна важнейшая страница истории наших прыжков. Как это
случилось? В чем причина такого «забвения»? Постараюсь ответить на эти
важные для нас вопросы.
Как известно, еще в конце прошлого и начале нынешнего века Россией на
концессионных началах была построена Китайско-Восточная железная дорога
(КВЖД) от станции Маньчжурия через Харбин до города Суйфыньхэ и от Харбина
до Дайена (Дальнего). После продажи КВЖД нашим правительством властям
Маньчжоу-Го большая группа советских граждан, обслуживавших эту дорогу,
вернулась на родину. Среди них была довольно большая группа спортсменовлегкоатлетов, успешно выступавших в свое время на стадионах Харбина. Среди
них был и Николай Ковтун.
Сразу после своего приезда он обосновался на Кубани, но вскоре поступил
на военный факультет Московского института физкультуры. Здесь он встретился с
Николаем Озолиным и вскоре стал его учеником.
В ту пору мне не раз доводилось видеть Ковтуна в самых различных
ситуациях, и я с каждым разом все более убеждался в его редчайшей
одаренности. За что ни брался этот человек – все у него получалось. Толькотолько взял в руки шест – и сразу стал показывать результат порядка 3 м 80 см. В
длину улетал за 7 метров. В самом начале тридцать седьмого года установил
рекорд СССР в тройном прыжке с прекрасным для того времени результатом – 14
м 66 см. Но все-таки Озолин нацеливал его в основном на прыжки в высоту с
разбега. И, как мы убедимся, делал это не напрасно.
Ко всему следует сказать, что Ковтун был очень трудолюбив. О его
старании, добросовестности, преданности делу с уважением говорили в институте.
Соединение этих замечательных качеств и вдумчивая работа тренера привели
его к большому успеху.
13 июля 1937 года. Воскресенье. На Центральном стадионе «Динамо»
проводится большой праздник в честь окончания учебного года в школах:
«Мастера спорта – школьникам Москвы». Я – в качестве зрителя, так как работа
над дипломным проектом лишила меня возможности подготовиться к
соревнованиям. С интересом наблюдаю за всем происходящим. Трибуны
заполнены взрослыми и счастливой детворой, пришедшими посмотреть на
выступления лучших атлетов страны.
Соревнования принесли много великолепных результатов. Николай Озолин
преодолел с шестом 4 м 26 см, установив рекорд Советского Союза, который
превышал официальный рекорд Европы. Не отстал от учителя и его ученик. Но об
этом я должен рассказать особо.
В тот день в состязаниях по прыжкам в высоту с разбега приняло участие
много спортсменов, но на рубеже 1 м 95 см из участников остался только Николай
Ковтун. Первая попытка – неудачная. Уже пройдя над планкой, он сбил ее рукой.
Вторая попытка удачна, и судья-информатор объявляет собравшимся, что
установлен новый рекорд страны, который является лучшим результатом сезона в
Европе.
Следующая высота – 2 метра!
И сразу все вокруг стихает. Ведь такого: «два метра» – даже самые
искушенные из нас еще никогда не видели. Эта высота вот уже долгие годы
стояла в воображении как нечто недосягаемое для нас. А теперь ее собирается
штурмовать человек в синей майке с нагрудным номером 114. И каждый в те
незабываемые мгновения старался как следует разглядеть и запомнить этого
человека. Каштановые волосы, спадающие на простое, открытое лицо.
Мускулистые ноги, крепкие руки покрывает бронзовый загар.
– Можно прыгать,– объявляет старший судья, ныне заслуженный мастер
спорта, известный обозреватель по легкой атлетике Борис Николаевич Львов.
Вздох разочарования пятидесяти тысяч зрителей свидетельствовал о том, что
Николай в первой попытке сбил планку. А через несколько минут над стадионом
проносятся радостные возгласы.
– Есть!
– Ура!
Снова измеряют высоту. И объявляют, что отныне рекорд Советского
Союза равен 2 м 01 см!
Но вскоре этот результат был аннулирован. Через некоторое время после
установления своего великолепного достижения Николай Ковтун был оклеветан и
незаслуженно осужден. Но справедливость восторжествовала. Доброе имя
Николая Ковтуна было восстановлено.
Однако вернемся к прошлому. Конечно, мы не можем не испытывать
гордости от сознания того, что еще в далеком тридцать седьмом советский
спортсмен преодолел двухметровый рубеж и от мирового рекорда нас тогда
отделяли всего 6 сантиметров. И, может быть, если бы все шло нормально,
поднялись бы за Николаем Ковтуном на эту высоту и другие спортсмены и пошли
еще дальше.
Однако факт остается фактом: рекордом СССР в течение одиннадцати лет
оставался результат Габриеля Атанелова – 1 м 95 см.
Развитие прыжков в высоту стало отставать от общего уровня развития
легкой атлетики. Справедливости ради следует заметить, что это отставание
было характерно для всех без исключения европейских стран и в целом легкая
атлетика Старого континента явно уступала темпам развития американской. На
Западе даже появились статьи, авторы которых ставили вопрос: могут ли
спортсмены Европы показывать те же результаты, что и американские атлеты? И
не находили ответа.
Мы никогда так вопроса не ставили. Правда, мы хорошо понимали, с какими
большими трудностями придется столкнуться. Советский спорт по-прежнему
находился тогда в международной изоляции. Мы не имели почти никакой
возможности не только встречаться с сильнейшими спортсменами планеты, но
даже видеть их на состязаниях, изучать их опыт. Приходилось искать свои пути,
ведущие к вершинам мастерства. И это, как теперь видно, пошло нам на пользу,
ибо обусловило самобытность, сугубо научный, творческий характер советской
школы прыжков в высоту и советского спорта в целом.
Но это мы осознали и ощутили много позже. А тогда, в конце тридцатых и
начале сороковых годов, были поглощены постоянными и трудными поисками. Мы
с какой-то особой жадностью добывали все новые факты, анализировали и
обобщали их, экспериментировали без конца. Занятые повседневными заботами,
мы твердо верили в будущее.
*
*
*
В первые же годы после окончания Великой Отечественной войны в
советском физкультурном движении были достигнуты заметные успехи. Однако
жизнь, действительность требовали все большего.
В 1948 году состояние физической культуры и спорта в СССР было
подвергнуто всестороннему, глубокому изучению специальной комиссией ЦК
ВКП(б) и явилось предметом обсуждения в Центральном Комитете партии. 27
декабря 1948 года ЦК ВКП(б) принял постановление, в котором с предельной
четкостью были сформулированы главные задачи советского физкультурного
движения на ближайшие годы: развертывание массового физкультурного
движения, повышение уровня спортивного мастерства и на этой основе
завоевание советскими спортсменами в ближайшие годы мирового первенства по
всем основным видам спорта. Постановление сыграло важную роль в создании и
совершенствовании системы тренировки советских спортсменов.
Вспоминаю юбилейный двадцатый чемпионат Советского Союза по легкой
атлетике. Он состоялся в Харькове на стадионе «Динамо» с 5 по 12 сентября 1948
года. Я помнил город по выступлениям в довоенную пору, знал, что он был сильно
разрушен в годы войны, и поразился, увидев, как быстро восстанавливается,
хорошеет один из крупнейших промышленных центров страны.
Чемпионат в целом продемонстрировал значительный прогресс нашей
легкой атлетики. В ходе соревнований было установлено двенадцать новых
рекордов СССР, из них два по группе юношей и девушек. Турнир вызвал живой
интерес: в течение соревнований стадион «Динамо» посетило более шестидесяти
тысяч зрителей.
Время внесло свои коррективы в расстановку сил. Распалось наше «трио»:
Раевский и автор этих строк уже только переживали за учеников. А вот Николай
Озолин все еще демонстрировал свое неувядаемое мастерство и в компании
девяти молодых и сильных соперников опять никому не уступил первого места!
Молодец!
На турнире, повторюсь, было очень много интересного, но меня, конечно,
больше всего привлекали прыжки. У «высотников» собралась довольно сильная
компания. Особое внимание приковал к себе молодой Юрий Илясов, в этом
сезоне выигравший все состязания, в которых участвовал, и имел лучший
результат 1 м 93 см.
Историю Юрия Илясова я к тому времени знал хорошо. Он служил на
Краснознаменном Балтийском флоте, участвовал в сражениях, а после окончания
войны поступил в Ленинградский институт физкультуры имени П. Ф. Лесгафта. На
приемных испытаниях, прыгая способом «перешагивание» с приземлением на
толчковую ногу и разбегом в три беговых шага, он, как говорится, играючи взял 1
м 65 см. Тогда же на молодого спортсмена, обладающего удивительной
прыгучестью, обратил внимание опытный ленинградский тренер П. С.
Нижегородов. С осени 1946 года началась совместная работа ученика и учителя.
Замечательный педагог сравнительно быстро перестроил краснофлотца на
«перекат», помог ему овладеть тайнами этого способа. И результаты не
замедлили сказаться: к сезону сорок восьмого Илясов выдвинулся на роль
признанного лидера. И вот теперь эту высокую репутацию ему предстояло
подтвердить на очередном чемпионате страны.
Илясов начал соревнование с высоты 1 м 80 см. Затем взял 1 м 87 см. Но
этот же рубеж преодолели В. Сидорко, Г. Атанелов, Э. Рохлин, М. Кузнецов, С.
Афанасьев, Б. Сухарев, Г. Реш.
И тут военный моряк предпринимает сильный тактический ход: несмотря на
наличие таких серьезных, конкурентов и редкое по напряжению соперничество,
следующую высоту – 1 м 90 см – он пропускает. Тем самым он
продемонстрировал предельную уверенность в своих силах, точный расчет,
желание сэкономить энергию для решающего рывка. Замысел спортсмена и его
тренера оправдался полностью. Высоту 1 м 93 см Юрий берет со второй попытки
и остается в одиночестве. Также со второй попытки преодолевает он и рекордную
высоту – 1 м 96 см.
Поздней осенью в составе сборной СССР Юрий отправился в турне по
Польской Народной Республике, и каждое его выступление на стадионах этой
страны было триумфом. В Гданьске он довел рекорд страны до 1 м 98 см. Через
три дня выступление во Вроцлаве, где Илясов заказал 2 м ровно и взял эту
высоту. После тщательного измерения оказалось, что до 2 метров не хватило
всего 1 миллиметра. Но законы спорта суровы, и в протокол были внесены
следующие цифры: 1 м 99 см.
Казалось, вот человек, которому суждено осуществить наши давние мечты,
добиться решающего успеха в желаемом направлении. Тем более что 8 ноября
1949 года, выступая в Ленинграде на зимнем стадионе, Илясов преодолел
двухметровую высоту (интересно, что она превышала его собственный рост на 26
см). Этот результат стал высшим достижением страны для закрытых помещений.
Однако в дальнейшем произошла беда: у Юры разладилась техника
«переката», и, чтобы восстановить чувство толчка, он временно перешел опять на
«волну». Но этот шаг в данном случае не оправдал себя, и Илясов в дальнейшем
не сумел восстановить свой «перекат». Он так и не смог уже приблизиться к
своим лучшим достижениям. В Хельсинки на XV Олимпиаде с результатом 1 м 90
см он оказался лишь тринадцатым. А покажи он хотя бы «свой» 1 м 99 см, и он
занял бы третье призовое место и завоевал бронзовую олимпийскую медаль.
Итоги выступления советских «высотников» на Олимпийских играх в
Хельсинки (второй наш участник – Е. Вансович в результатом 1 м 80 см оказался
на двадцать восьмом месте) и в других международных состязаниях были
неутешительны.
Стало ясно, что недавние наши достижения в этой области непрочны и
носят частный, одиночный характер. Приблизившись было усилиями отдельных
тренеров и спортсменов к результатам международного класса, мы начали вновь
заметно отставать от них. К 1952 году мировой рекорд был равен 2 м 12 см, а мы
разыгрывали свои внутренние чемпионаты на уровне 1 м 90 см. Нужно было
предпринимать решительные меры, развивать массированное наступление, идти
вперед более быстрыми темпами.
Иными словами, следовало привлекать к прыжкам как можно большее
число рослых талантливых спортсменом, а главное – серьезно заняться
созданием и обоснованием отечественной школы прыжков в высоту.
Конечно, в этом не было ничего нового, но сейчас, с выходом советского
спорта на широкую международную арену, проблема приобретала особое
значение. Необходимо было форсировать разработку теоретических основ этой
самой школы, а на первых порах – обобщить все доступное и приемлемое из
зарубежного опыта, тщательно систематизировать наши собственные достижения.
Теоретические разработки по прыжкам в высоту проводились и ранее.
Хорошо известны были и основные положения техники и построения тренировки.
Все это наши специалисты изложили в учебниках и других пособиях,
предназначенных для физкультурных вузов. Тем не менее достижения наших
прыгунов в высоту по-прежнему серьезно отставали от результатов
международного уровня.
Теперь мы можем с полным основанием сказать, что это отставание отнюдь
не было случайным. В методических разработках недоставало серьезно
поставленных теоретических и экспериментальных исследований. Достаточно
сказать, что специалисты не видели тогда связи между техникой выполнения
отталкивания с движениями прыгуна в воздухе, выполняемыми при различных
способах. Вследствие этого господствовало мнение, что техника отталкивания не
зависит от способа прыжка и толчок должен выполняться одинаково во всех
случаях.
Но главным недостатком являлось то, что авторы этих трудов не находили
путей использования большой скорости разбега при прыжке в высоту для
повышения начальной скорости взлета.
Становилось совершенно очевидным, что для существенного продвижения
вперед необходим поиск новых путей технического совершенствования
спортсменов. А для этого в первую очередь следовало определить главное
направление и разработать принципиально новую биомеханическую основу для
построения более эффективной техники движений.
За это важнейшее дело серьезно взялись наши спортивные организации,
ведущие тренеры, учебные и научно-исследовательские институты физкультуры.
Именно в ту пору, закончив ряд теоретических и практических исследований
в области прыжка с шестом и в длину, вплотную занялся проблемой изучения
прыжка в высоту и автор этих строк. Мои теоретические и экспериментальные
исследования и практическая работа в сборной страны нашли свое воплощение в
монографии «Прыжок в высоту с разбега», вышедшей в издательстве
«Физкультура и спорт» в 1958 году. Много и плодотворно в этом же направлении
работали в Ленинграде, на Украине, в Грузии.
В 1954 году в составе сборной СССР, как один из ее тренеров, я выехал на
очередной чемпионат Европы в Берн. Советские легкоатлеты и прежде
принимали участие в подобных состязаниях, но никогда они не выступали с таким
блеском. Разве можно забыть великолепный бег на 5000 метров нашего
белокурого моряка Владимира Куца, сумевшего победить таких великолепных
стайеров, как англичанин Кристофер Чатауэй и чех Эмиль Затопек! Состязание
между ними ознаменовалось установлением нового мирового рекорда. Об этом
беге еще долго писал и говорил весь мир. Несколько менее эффектной, но, на
мой взгляд, столь же великолепной и важной была победа ленинградца Арнольда
Игнатьева в беге на 400 метров. Барьеристы Евгений Буланчик и Анатолий Юлин,
ходок-марафонец Владимир Ухов, метатель молота Михаил Кривоносов,
десятиборец Василий Кузнецов, марафонец Иван Филин, наши замечательные
девушки Ирина Турова, Мария Иткина, Нина Откаленко, Мария Голубничая, Нина
Пономарева, Галина Зыбина, Александра Чудина доказали, что им нет равных на
континенте. 17 золотых, 8 серебряных и 4 бронзовые медали – таким был
победный урожай нашей сборной.
На фоне общего большого успеха более чем скромными выглядели
выступления наших «высотников». Юрий Степанов (о котором разговор еще
впереди) сумел занять лишь пятое место с посредственным результатом 1 м 93
см, а Володя Ситкин даже не выполнил квалификационной нормы и не попал в
финал.
Было совершенно очевидно, что здесь срабатывают прежде всего
недостатки в технической и физической подготовке. Встречаясь в одном секторе с
такими признанными «двухметровиками», как обладатель рекорда Европы швед И.
Нильссон, чехи И. Ланский и Я. Коварж, наши ребята, не имевшие сколько-нибудь
серьезного опыта международных встреч, проигрывали практически без особой
борьбы. Немалую роль в этом играл и психологический фактор.
К этому выводу склонялись все. Вот передо мной корреспонденция,
присланная весной 1955 года из Нальчика и напечатанная газетой «Советский
спорт».
Позволю себе привести из нее небольшой отрывок:
«Неудачи преследуют наших прыгунов в высоту. Вот уже сколько раз
пытаются они преодолеть планку, установленную на высоте 2 метра, но словно
какое-то невидимое препятствие мешает им сделать это. Так было и вчера.
Высоту 180 сантиметров взяли одиннадцать человек, 185 – восемь. А. Камаев, И.
Кашкаров, В. Ситкин легко, без всякого видимого напряжения, преодолели 195
сантиметров. Но большего никто сделать не смог. Двухметровый рубеж вновь
оказался неприступным. Планка, поднятая к отметке 2 метра, неизменно падала,
как будто кто-то околдовал эту высоту для наших спортсменов».
Два метра... Когда-то еще в далеком 1937 году эту высоту взял, как мы
знаем, Николай Ковтун. В закрытом помещении такую же высоту однажды
покорил Юрий Илясов. Да, было такое. Но тогда это были рекорды талантливых
одиночек, за которыми не стоял никто, равный им по силам. Теперь нас,
специалистов, радовало, что к заветному рубежу подошла целая когорта наших
атлетов. Это уже не было мгновенной яркой вспышкой таланта. Каждый из нас
был уверен: событие, которого мы так долго ждали,– не за горами, оно могло
произойти каждый день, на каждом состязании.
13 июня 1955 года на Центральном стадионе «Динамо» проводились
состязания на Кубок Москвы по легкой атлетике. В борьбе за этот приз должны
были принять участие все лучшие прыгуны страны (некоторые из них выступали в
турнире вне конкурса).
Я наблюдал за происходящим и невольно сопоставлял прошлое и
настоящее. Ведь это был тот же самый, уютный, близкий нашему сердцу стадион,
где ровно восемнадцать лет назад совершил свой прыжок Николай Ковтун. И
сектор был тот же – перед Западной трибуной. И день почти такой же –
солнечный, добрый, мягкий день июня.
Но обстановка, царившая в секторе, была совсем иной. Если тогда с
высоты 195 см рекордсмен остался в одиночестве, то теперь 196 см легко,
красиво преодолели В. Ситкин, Ю. Степанов, И. Кашкаров, В Дегтярев, А. Камаев.
Характерно, что все они владели техникой прыжка «перекидной», кроме Ситкина,
который прыгал «перекатом». Сильная компания.
Планку устанавливают на двухметровой высоте
Первым прыгает Ситкин. Он выходит на дорожку и сразу же, с первой
попытки преодолевает планку. Он падает в песок, мгновенно вскакивает и бежит,
подняв руки вверх.
Теперь очередь Степанова. Ободренный удачей товарища, он так же легко
преодолевает высоту.
Но соревнование не окончено. Судьи прибавляют еще 2 сантиметра.
Первые две попытки оба выполнили неудачно. Володя Ситкин сбивает планку и в
третий раз. На старт выходит Юра Степанов. Держится уверенно, словно
выполняет давно привычное дело. Следует ускоряющийся разбег, сильный толчок
– и атлет взлетает вверх. В какое-то мгновение он чуть не задел планку, но затем
быстрым движением перенес через нее толчковую ногу и... высота взята!
Планку ставят на отметку «205». И странное дело: зрители, которые еще
несколько минут назад, до штурма двухметрового рубежа, вряд ли верили в успех,
теперь вели себя так, как будто ничего особого не происходит. Тем и дорог, тем и
знаменателен для каждого из нас тот незабываемый день 13 июня 1955 года.
День, когда мы завершили первое трудное восхождение. Причем покорение
высоты вел не спортсмен-одиночка, как это бывало раньше, а целая группа
советских спортсменов.
Глава 7. Путь к вершине
Вскоре после того, как Владимир Ситкин и Юрий Степанов преодолели
двухметровую высоту, у нас в стране состоялись крупные международные
соревнования по легкой атлетике. 25 июня 1955 года над московским стадионом
«Динамо» взвились флаги одиннадцати стран.
Хорошо помню, что с финскими легкоатлетами в качестве тренера приехал
широкоплечий великан, веселый и добродушный Калеви Коткас. Имя этого
человека навсегда осталось в истории спорта. Еще в апреле 1934 года он первым
из европейских прыгунов преодолел высоту 2 м. Произошло это далеко от Родины
– в знойной Бразилии, в городе Сан-Пауло.
Вернувшись на родину, Калеви стал штурмовать новые рубежи. На
протяжении семи долгих лет он неизменно возглавлял список лучших прыгунов
континента. На Берлинской олимпиаде он занял четвертое место. Через две
недели на международных состязаниях в Гётеборге в очном поединке победил
мирового рекордсмена Дэвида Олбриттона, взяв 2 м 04 см. Этот результат
продержался в качестве рекорда Европы восемнадцать лет пока швед Бенгт
Нильссон не довел его до 2 м 11 см. Он тоже, приехал в Москву и принял участие
в состязаниях, правда неудачно: с результатом 1 м 95 см он поделил второечетвертое места с нашим Ситкиным и известным румынским прыгуном Ионом
Сэтером.
В августе 1956 года в Москве на только что построенном Центральном
стадионе имени В. И. Ленина проходила I летняя Спартакиада народов СССР.
Для нас, непосредственных свидетелей и участников Всесоюзной спартакиады
1928 года, это событие имело особое значение. Если то далекое-далекое
состязание проходило в обстановке международной изоляции нашего спорта, то
нынешнее было генеральной репетицией перед выступлением национальной
сборной СССР на XVI Олимпийских играх в Мельбурне. Если тогда буржуазная
пресса всячески замалчивала наши спортивные успехи, то теперь каждое
сообщение из Москвы передавалось всеми крупнейшими телеграфными
агентствами мира.
Естественно, мое внимание главным образом было приковано к
соревнованиям по прыжкам в высоту. Впервые в истории всесоюзных состязаний
все три призера – В. Поляков, ИI. Кашкаров, В. Ситкин – взяли высоту 2 м (места
распределились по наименьшему числу затраченных попыток). Результатом мы
были недовольны: ребята не смогли повторить свои лучшие достижения.
Предстояло еще много поработать над совершенствованием техники и добиться
большей стабильности.
Среди трех названных призеров Спартакиады двое имели самое
непосредственное отношение ко мне. Расскажу о них несколько подробнее.
Армеец Владимир Ситкин еще в 1953 году привлек к себе внимание на
юношеском первенстве Украины. Ему предсказывали большое будущее в
прыжках, но при этом справедливо говорили:
– Надо серьезно учиться!
Учиться – но у кого? Еще мальчишкой Володя много слышал о талантливом
ленинградском спортсмене Эдмунде Рохлине. Прославленный ветеран жил на
берегах Невы, Ситкин – на берегах Днепра, в Киеве. Но ему захотелось
тренироваться именно у этого человека. И оказалось, что расстояние не помеха:
началась совместная работа по переписке, с периодическими очными встречами
на сборах.
Это содружество, упорная работа спортсмена, его самоотверженность
воплощались в реальные результаты, в драгоценные сантиметры. В 1955 году
молодой киевлянин устанавливает всесоюзный рекорд – 2 м 05 см.
Попав в сборную легкоатлетов Советского Союза в начале 1956 года,
Володя стал моим подопечным. К его технике не было практически никаких
претензий. Но, он тогда прыгал «перекатом». Это ограничивало его возможности,
и мы начали осваивать «перекидной». По своему характеру Володя был очень
экспансивен, не умел ждать, особенно в затяжных состязаниях. Мы стали
проводить с ним специальные тренировки. По моему совету он брал с собой в
сектор интересные книги и читал в перерыве между прыжками. Много из
задуманного удалось осуществить, и Ситкин попал в конце концов в число
олимпийцев.
Игорь Кашкаров был моим учеником на протяжении ряда лет. Не могу не
рассказать об этом замечательном спортсмене, самым первым среди советских
прыгунов проложившим путь к олимпийскому пьедесталу почета.
Детство его прошло на Брянщине. Здесь, еще в школе, друзья окрестили
его «отчаянным». Он был первым во всех играх и забавах, его никто не мог
обогнать, никто не отваживался на такие смелые поступки, как он.
Когда подрос, началась пора серьезного увлечения спортом, участия в
соревнованиях. Кашкаров и тут поначалу не знал себе равных. Пятнадцатилетним
парнем он способом «перешагивание» завоевал звание чемпиона школы с
результатом 1 м 60 см. Учитель отметил несомненные способности Игоря, стал
заниматься с ним в свободное время, познакомил с основами техники «переката».
Проделанная работа дала положительные результаты. На первенстве Брянской
области он выиграл звание чемпиона, прибавив к личному рекорду 15
сантиметров.
С малых лет любовь к играм и спорту сочеталась у подростка с большой
любознательностью, с большим интересом к технике, к машинам. Поэтому не
было ни чего удивительного, что, закончив школу, он поступил в Московский
энергетический институт.
Это старейшее учебное заведение страны славится не только своими
профессорами, лабораториями, многолетними традициями, но и известным на
всю страну спортивным клубом. Здесь Игорь поднял потолок своего прыжка до 1 м
82 см. Но в дальнейшем рост результатов остановился.
Увидел я его впервые в пятьдесят четвертом на студенческой Спартакиаде
столицы. Сразу подметил его большие способности. Но лично познакомились мы
с ним спустя несколько месяцев, зимой 1955 года, когда представители
«Буревестника» привели его ко мне на занятия.
И мы начали работать, упорно работать над освоением «перекидного»
способа прыжка. Но прежде всего надо было ликвидировать недостатки в технике
и ритме разбега и на этой основе освоить технику «рикошетирующего»
отталкивания вместо так называемого «стопорящего». Это должно было
позволить Игорю рационально использовать скорость разбега для увеличения
высоты взлета.
Едва ли есть смысл описывать детали нашей работы. Суть состоит в том,
что мы решали стоящие перед Игорем задачи в комплексе. Уже летом 1955 года
на матче СССР – Великобритания он устанавливает свой личный рекорд – 2 м 01
см и выигрывает соревнование.
Я видел, что у него имеются значительные потенциальные возможности, но
вместе с тем пока что отсутствовала стабильность в выступлениях. Анализируя
это явление, я вскоре обнаружил первопричину. Она заключалась в неправильной
тактике перед соревнованиями: когда прыгунов выводили в сектор, Игорь
выполнял все пробные прыжки через планку слишком интенсивно, как бы
проверяя свою готовность. Максимальное нервное напряжение в пробных
прыжках настолько его выхолащивало, что, когда начинались соревнования, он
уже не мог собраться и показать даже свои тренировочные результаты. И так
повторялось раз за разом.
Обсудив с моим подопечным создавшееся положение, мы решили в
дальнейшем совершенно отказаться от пробных попыток и вступать в
соревнования, применяя лишь общую разминку. Как показал дальнейший ход
событий, это было совершенно правильное решение.
В ноябре в Тбилиси Игорь выиграл звание чемпиона СССР 1955 года, но со
скромным для себя результатом – 1 м 97 см. Вечером в гостинице он, находясь
под впечатлением прошедшего турнира, откровенно спросил меня:
– Владимир Михайлович, скажите, могу я рассчитывать на то, что попаду в
олимпийскую команду? Брать ли мне в институте академический отпуск? И тогда я
без всякого сомнения ответил:
– У тебя есть все шансы добиться высоких результатов и поехать в
Мельбурн.
Этого для него оказалось вполне достаточно. Игорь стал работать так
усердно и так вдумчиво, как никогда прежде. И дело пошло.
Уже весной, выступая в первых соревнованиях сезона в городе Нальчике,
он устанавливает всесоюзный рекорд – 2 м 06 см. Придерживаясь и далее
разработанной нами тактики подготовки, он последовательно повышает
результаты и летом вписывает новую строчку в таблицу высших достижений
страны – 2 м 08 см.
Лишь один раз за долгие месяцы его постигла неудача. Увы, это случилось
на главном внутреннем соревновании года – в финале Спартакиады народов
СССР. Как выяснилось потом, она произошла не случайно. За день до старта
Игорь весьма неосмотрительно провел день отдыха на берегу Москвы-реки.
Настроение было отличное, он много купался, загорал, прыгал с вышки.
Естественная реакция после такого «отдыха» не заставила себя долго ждать –
наступила вялость, исчезла прыгучесть. В итоге – второе место со скромным
результатом 2 м. Вот как дорого обходится спортсмену нарушение режима
подготовки.
К счастью, подобное случилось лишь один-единственный раз. Особое
значение для Игоря имели последовавшие сразу же после Спартакиады крупные
международные состязания в Бухаресте. Здесь он выступил блестяще, с новым
рекордом СССР – 2 м 09 см, выиграв у одного из лучших в ту пору американских
прыгунов Э. Шелтона.
Следует упомянуть о том, что на этих соревнованиях мы столкнулись с
совершенно необычной для нас экипировкой спортсмена. А именно: туфли с
шипами, которыми пользовался Э. Шелтон, имели исключительно большую
толщину подметок. Причем у спортсмена из-за океана имелось несколько
вариантов туфель с утолщенной подметкой, и он все их опробовал во время
тренировок, подбирая наиболее удобную для себя модель.
Но, несмотря на это, победил, как я уже отмечал, Игорь. Шелтону в данном
случае не помог и своеобразный «трамплин». Нужно сказать, американец тогда по
достоинству оценил успех советского атлета и, поздравляя победителя, несколько
раз повторил:
– Великолепно! Ах, как великолепно!
Успех в Бухаресте вдохновил Игоря. Перед отъездом на Олимпиаду он
установил в Ташкенте новый рекорд СССР – 2 м 10 см и с этим результатом
вошел в число сильнейших прыгунов сезона в мире. Настроение было хорошим.
Хотя мы прекрасно знали, с какими трудностями придется столкнуться нашим
прыгунам в далеком Мельбурне.
Дело в том, что впервые в истории Олимпиада, проводившаяся на земле
далекой Австралии, была назначена на необычные сроки – конец ноября – начало
декабря 1956 года.
По установившейся десятилетиями традиции сезон крупнейших
легкоатлетических состязаний в Европе, в том числе и в СССР, обычно
заканчивался в сентябре, а в США – даже в июле. Почти никто из сильнейших
атлетов мира, подавляющее большинство которых проживает в странах
Северного полушария, никогда не находился в спортивной форме к сроку
проведения Олимпиады. Возникли серьезные трудности в планировании
тренировки (от них были избавлены лишь спортсмены Австралии и Новой
Зеландии). Для их преодоления было два пути: удлинить и сдвинуть
легкоатлетический сезон, спланировав достижение спортивной формы к концу
ноября, или, оставив все по-старому, после небольшого отдыха во второй раз
обрести спортивную форму и приурочить ее ко времени проведения Олимпийских
игр. Нашими специалистами был избран первый путь. Несомненно, он требовал
филигранной точности в подведении спортсменов к спортивной форме к
необычным срокам участия в соревнованиях.
О Мельбурнской олимпиаде уже написано достаточно много, и я не берусь
добавить что-либо существенное. Отмечу лишь самое главное.
Делегация прилетела в Мельбурн в начале ноября и поселилась в
Олимпийской деревне неподалеку от американцев. Впервые в жизни мы изо дня в
день наблюдали за их тренировками, часто беседовали со спортсменами и
тренерами. Кстати, именно тогда в Мельбурне, впервые была высказана идея об
организации легкоатлетических матчей СССР – США, которая через два года
получила свое практическое воплощение.
Должен заметить, что Австралия относится к числу тех стран мира, где
легкая атлетика пользуется особой любовью. Если, например, даже решающие
футбольные матчи проходили здесь фактически без зрителей, то
квалификационные и предварительные состязания легкоатлетов собирали, как
правило, десятки тысяч болельщиков.
Нужно сказать, что «рыцари королевы спорта» не обманули ожиданий.
Соревнования по легкой атлетике на XVI Олимпиаде, несмотря на капризы погоды
(то почти тропическая жара, то пронизывающий холод), несмотря на новую и
поэтому слишком мягкую гаревую дорожку на стадионе «Крикет Граунд» по
уровню показанных на них результатов превзошли все прошлые игры. Достаточно
вспомнить, что в ходе турнира было установлено четыре новых мировых рекорда
и обновлены почти все олимпийские. Зачастую не один спортсмен, а целая группа
превышала прежние олимпийские рекорды. Так было в беге па 800, 5000 и 10 000
метров, где в каждом виде результат выше прежнего достижения показали по
пять спортсменов, в толкании ядра у мужчин – четыре спортсмена и т. д.
По всеобщему мнению, героем не только легкоатлетического турнира, но и
всей Олимпиады стал Владимир Куц. Его яркие победы на обеих стайерских
дистанциях, его открытая, честная манера борьбы сделали его кумиром
Австралии. О нем много писали в газетах, помещали огромные портреты. С ним
искали знакомства, предлагали свои автомобили в пользование на все дни
Олимпиады, приглашали в гости, толпились вокруг него, прося дать автограф.
Владимир показал на дорожке полное превосходство над соперниками,
превосходство в силе, выносливости, тактике, манере ведения борьбы. Одна из
газет, выходящих, в Мельбурне, писала:
«Мы не можем найти среди победителей XVI Олимпийских игр человека,
который так полно воплотил бы в себе лучшие черты спортсмена. Спортсмена с
большой буквы – благородного рыцаря спорта».
Но, как бы ни интересно было все, что происходило в те дни в олимпийском
Мельбурне, каждый прежде всего был поглощен своими непосредственными
делами и заботами.
У нас их хватало. Явно не повезло Игорю Кашкарову. За несколько дней до
решающих стартов он простудился. Мучительно болели мышцы. Как сейчас
помню, в Олимпийской деревне он часами грелся у камина. Хлопотали врачи.
Несмотря на это, мы ежедневно применяли специальные упражнения, которые
должны были сохранить необходимую упругость мышц для хорошего выступления
в соревновании.
Наступил день испытания. Один день, к которому готовились четыре года.
Едва ли читатели, даже искушенные в легкой атлетике, в полной мере
представляют себе всю сложность олимпийского турнира прыгунов. Постараюсь
хотя бы в самых общих чертах познакомить читателей книги с его поистине
изнурительным регламентом.
23 ноября в десять часов утра началась затяжная борьба по прыжкам в
высоту. Здесь собрались все лучшие прыгуны мира. Как никогда прежде сильный
и ровный состав участников предвещал на редкость острое соперничество. Из
тридцати двух атлетов, принявших старт в квалификационных состязаниях,
только восемь не смогли преодолеть квалификационный норматив – 1 м 92 см.
Многие участники, в том числе и американцы, начали борьбу с первой же
высоты – 1 м 70 см, причем прыгали, не снимая тренировочных костюмов. Наши
же спортсмены, экономя силы, включились в соревнование с высоты 1 м 92 см.
Кашкаров и Ситкин преодолели ее с первой попытки, а Поляков так и не смог ее
осилить и выбыл из соревнований.
Безусловно, причиной неудачи Полякова оказался тактический просчет. Не
обладая достаточно отработанным ритмом разбега, он должен был
прочувствовать его, вступив в соревнование несколько раньше. Кроме того,
помешало чрезмерное волнение, с которым он так и не сумел справиться.
Неудача Полякова тем более обидна, что у него, имевшего в активе прыжок
на 2 м 07 см, были все шансы войти в шестерку лучших. Но слишком велико и
многим непосильно психологическое напряжение на олимпиадах. Выбыл из
борьбы рекордсмен Европы швед Бенгт Нильссон, которому прочили одну из
медалей. Получив травму во время тренировки, он не смог преодолеть начальной
для себя высоты 1 м 80 см. Нужно сказать, что к разного рода испытаниям
добавилось испытание непогодой. День выдался неимоверно жарким, термометр
в тени показывал около тридцати градусов по Цельсию. Но в секторе для прыжков
тени не было и в помине, разве что от флагштока. Но за него не спрячешься, хотя
некоторые участники и пытались сделать это.
В таких вот условиях и вели борьбу сильнейшие «высотники» планеты.
Вечерние соревнования начались спустя два часа после квалификационных.
Прыгуны провели перерыв в раздевалке стадиона, слегка подкрепившись легким
завтраком. В общей сложности участники финала находились в секторе около
восьми часов!
Далеко не все сумели выдержать напряжение. На высоте 2 м 02 см сошли
два очень сильных американца – Ф. Ривс и В. Уилсон.
Выступление двух наших спортсменов следует признать вполне успешным,
хотя, честно говоря, уже тогда мы по праву рассчитывали на большее. Ситкин
преодолел 2 м и занял шестое место.
Что касается Игоря Кашкарова, то он сражался с исключительным
мужеством, прыгал четко, не тратя ни одной лишней попытки. До Игр многие
считали, что у него не хватает воли настоящего бойца, но своими прыжками в
Мельбурне он полностью опроверг это мнение. Вместе с тем он проявил умение
сохранять в процессе соревнований нервную энергию – искусство, которое мы так
тщательно совершенствовали в процессе учебно-тренировочной работы. До
рубежа 2 м 10 см все высоты он брал с первой попытки.
Нужно отметить, что грунт в секторе для прыжков был очень мягким. Это
особенно было невыгодно Кашкарову, так как он был тяжелее мирового
рекордсмена Чарльза Дюмаса килограммов на семь-восемь, а чемпион Австралии
Чарльз Портер был легче Кашкарова на шестнадцать килограммов (при росте 192
см он весил 71 кг).
Когда борьба вступила в решающую фазу, стало заметно темнеть.
Естественно, это еще более усложнило задачу участников.
Судьба медалей решилась на высоте 2 м 10 см. Мягкий грунт, разбитый к
тому же во время соревнований, помешал Игорю преодолеть уже покоренную им
однажды высоту, хотя в первой попытке он был очень близок к успеху. Портер
преодолел высоту с третьей попытки, Дюмас – со второй. 2 м 12 см смог взять с
третьей попытки лишь рекордсмен мира. На 2 м 14 см Дюмас сделал лишь одну
попытку: стало совсем темно. Вот некоторые сведения о победителе. Чарльз
родился 12 февраля 1937 года. В тринадцать лет на школьном уроке впервые
прыгнул в высоту и легко взял 1 м 50 см. Учитель обратил на него особое
внимание, научил разбегаться, дал основы техники «перекидного».
В 1954 году в день своего семнадцатилетия Дюмас выиграл зимнее
школьное первенство США с результатом 1 м 97 см. В следующем сезоне на
стадионе небольшого городка Фресно, расположенного на американском дальнем
Западе, он поделил успех с уже известным прыгуном Эрни Шелтоном, взяв 2 м 09
см. А 29 июня 1956 года в своем родном Лос-Анджелесе выиграл отборочные
соревнования для участия в Олимпийских играх с новым мировым рекордом – 2 м
13,5 см. Несколькими днями позже он довел его до 2 и 15 см.
Говоря о выступлении Игоря Кашкарова в Мельбурне, испытываешь до сих
пор двойное чувство. С одной стороны, обидно, что из-за перенесенной простуды
он не смог выступить в полную силу. А с другой, нельзя не подчеркнуть, что
именно Игорь первым из «высотников» проложил путь к олимпийскому пьедесталу.
И в этом его большая заслуга перед нашим спортом.
После Мельбурна он еще долго оставался в спортивном строю. Стал
серебряным призером III Международных дружеских спортивных игр в Москве с
отличным результатом 2 м 13 см. Оказался лучшим в советской команде на
первенстве Европы 1958 года в Стокгольме (четвертое место). Был вторым на
матче СССР – США – впереди Дюмаса и Штубера, уступав лишь Юрию Степанову.
Завоевал звание чемпиона II Спартакиады народов СССР, опередив Роберта
Шавлакадзе. Его выдающееся мастерство видели стадионы Лондона, Парижа,
Варшавы, Праги, Стокгольма, Вены... Игорю Кашкарову присвоено звание
заслуженного мастера спорта, в январе 1957 года за спортивный, подвиг в
Мельбурне он был награжден орденом «Знак Почета».
После Олимпиады стало ясно, что советская школа прыжков в высоту
решительно утвердила себя на мировой арене, что мы идем по правильному пути.
И события не заставили себя долго ждать. В июле 1957 года во время
международного легкоатлетического матча Ленинград – Хельсинки Юрий
Степанов «перепрыгнул» самого Чарльза Дюмаса, взяв высоту 2 м 16 см. Это
было поистине выдающееся событие. Впервые мировой рекорд по прыжкам в
высоту был установлен советским спортсменом.
Спортивная биография Юры была далеко не легкой. Чарльз Дюмас, как мы
знаем, в девятнадцать лет стал олимпийским чемпионом после шести лет занятий
легкой атлетикой. Юра в девятнадцать лет впервые перешагнул порог
ленинградской спортивной школы ДСО «Труд».
Этот возраст, конечно, далеко не самый подходящий для начала занятий
легкой атлетикой. Но тренер Павел Гойхман принял новичка доброжелательно:
Юра подкупил его своим трудолюбием и явными способностями к прыжкам.
Степанов получил хорошую, разностороннюю подготовку. После семи
месяцев упорной тренировки он прыгал тройным за 14 метров, в длину – на 7 м 43
см, 100 метров пробегал за 11,0 сек. Но истинные способности проявились в
прыжках в высоту. Через год разносторонней тренировки Степанов преодолевает
1 м 80 см. Через пятнадцать месяцев Юрий Степанов уже был вторым на
первенстве СССР, а в следующем сезоне (1954 г.) впервые завоевал звание
чемпиона Советского Союза.
А потом пошли срывы: пятое место на чемпионате Европы с результатом
значительно ниже его возможностей, неудача на Всемирных студенческих играх в
Будапеште и т. д.
Здесь были свои причины. Степанов пользовался устаревшим способом
прыжка – «волной». И лишь в 1956 году он начал серьезно осваивать
«перекидной» способ.
И вот в июле 1957 года к нему пришел выдающийся успех, который стал
успехом всего советского спорта. «Степанов вырывает стопроцентный
американский рекорд. США в первый раз лишены рекорда, который они прочно
удерживали с 1895 года»,– пишет французская газета «Экип».
Нужно сказать, что происшедшее ошеломило американцев. Не хочется
ворошить старое, но и нельзя не вспомнить, что они пытались опорочить
достижение Степанова, поставить его под сомнение. В ход пошла подхваченная
многими западными газетами легенда о «толстой подошве».
Но тут представился прекрасный случай установить истину в очном споре.
27–28 июля 1958 года в Москве на Центральном стадионе имени В. И. Ленина
состоялся первый в спортивной истории матч по легкой атлетике национальных
сборных СССР и США. С результатом 2 м 12 см Юрий Степанов уверенно занял
первое место. За ним был Игорь Кашкаров и только потом Чарльз Дюмас и Питер
Штубер. Миф о непобедимости американских «высотников» перестал
существовать.
*
*
*
Когда накануне II Спартакиады народов СССР в одном из интервью для
советской печати я заявил, что в Риме советские прыгуны в высоту выступят
значительно лучше, чем в Мельбурне, специалисты на Западе встретили это
заявление с недоверием. «Заявление русского тренера Владимира Дьячкова,–
писал, например, американский журнал «Спортс Иллюстрейтед»,– по меньшей
мере излишне оптимистично. Сейчас, после новых неудач Юрия Степанова,
русские не назвали еще ни одного реального кандидата, способного претендовать
на место под солнцем в Риме».
Эти слова свидетельствовали о полном незнании существа наших дел.
Проанализировав путь развития прыжков в высоту, в преддверии Римской
олимпиады мы составили рабочий график. Исходным рубежом служил 1955 год.
Тогда, после долгого перерыва, как мы знаем, советские прыгуны Владимир
Ситкин и Юрий Степанов впервые преодолели двухметровый рубеж. До конца
года к ним прибавилось еще четыре спортсмена. Итого – шесть. В 1956 году у нас
уже было десять «двухметровиков», в 1957-м – девятнадцать, в 1958-м –
двадцать семь, в 1959-м – тридцать четыре. Это было массовое наступление на
высоту. Если бы корреспондент «Спортс Иллюстрейтед» знал хотя бы только эти
цифры, он не решился бы так категорично сбрасывать с олимпийского счета
советских прыгунов.
Впрочем, стоит ли долго рассуждать об американском корреспонденте. Еще
в январе 1960 года на тренерском совете мною были доложены возможности
выступлений наших прыгунов в Риме. Я говорил тогда, что, по крайней мере, трое
наших прыгунов выйдут на уровень 2 м 15 см и будут бороться за место на
пьедестале почета.
Многие, даже очень хорошо знавшие положение дел, люди тогда считали
это заявление слишком оптимистичным. Но я видел, возможности наших ребят,
которых готовил к борьбе, их большой энтузиазм, желание во что бы то ни стало
овладеть вершинами мастерства. Среди кандидатов был и Роберт Шавлакадзе.
Его детство как две капли воды было похоже на детство всех мальчишек города
Тбилиси: футбол, самокаты, купание в Куре, прорывы без билетов на стадион, где
играет родное «Динамо». Но постепенно его все в большей степени стала
увлекать легкая атлетика. Ей он отдал свое сердце: окончив школу, поступил в
институт физической культуры, избрав специализацией прыжки в высоту.
Прямо скажем: по своим природным данным он не был какой-то
выдающейся личностью, но упорства у него было в избытке. Когда Роберт
впервые попал к нам в сборную, он прыгал способом «перекат». Нужно было
переходить на «перекидной». В Тбилиси он тренировался под руководством моего
брата Бориса Михайловича, который приложил много усилий, чтобы вооружить
своего подопечного всеми тонкостями новой техники.
Роберт прогрессировал медленно, без каких-либо резких взлетов, шаг за
шагом наращивая мастерство. Но, достигнув какого-либо рубежа, удерживал его
прочно, был достаточно стабилен. Сезон пятьдесят девятого он провел очень
ровно: в июле на матче США – СССР в Филадельфии победил американских
прыгунов Эдвина Уильямса и Чарльза Дюмаса, а вернувшись на Родину, завоевал
серебряную медаль на II Спартакиаде народов СССР, уступив по попыткам лишь
Игорю Кашкарову (оба взяли по 2 м 11 см).
В январе 1960 года мы проводили во Львове кратковременный учебный
сбор, где я еще раз обстоятельно познакомился со всеми кандидатами в сборную,
проанализировал их возможности в предстоящем сезоне. И, выступая на
тренерском совете, сказал:
– К Риму все наши ведущие прыгуны выйдут на рубеж 2 м 15 см. И мы
можем рассчитывать на успешное выступление в Олимпийских играх.
Откровенно говоря, не все тогда поверили в это. Сомнения моих коллег,
впрочем, легко было понять: ведь у американцев появился выдающийся прыгун
Джон Томас, который в год Олимпийских игр довел мировой рекорд до результата,
казавшегося тогда фантастическим,– 2 м 22 см. Но я уже видел юношу, который
реально мог превзойти этот рекорд. Его звали Валерий Брумель. Там же, во
Львове, я высказал о нем свое мнение.
– Это не золотой, а наш бриллиантовый фонд.
О Валерии Брумеле написано в нашей литературе столько, сколько,
вероятно, не написано ни об одном другом спортсмене. Да и сам он выпустил
книгу воспоминаний. Так что рассказывать его биографию и историю о том, как он
попал ко мне в группу, нет никакого смысла. Огромный талант Валерия Брумеля я
определил сразу.
Помнится, еще в начале летнего сезона я сказал тогда совсем молодому
журналисту Д. Бирюкову:
– Советую вам, пока еще никто не знает о Валерии Брумеле, написать о
нем статью, которая должна называться «Самый прыгучий юноша в мире».
Бирюков поступил так, как я советовал, и статья его появилась на страницах
«Комсомольской правды» в июне 1960 года, т. е. задолго до того, как Валерий
выдвинулся в лидеры. Иными словами, это был тогда всего лишь журналистский
прогноз. Но прогноз, который блестяще оправдался.
Наша первая встреча и беседа с Валерием состоялась вскоре после его
неудачного выступления на II Спартакиаде народов СССР, где он проиграл более
10 сантиметров... самому себе. Анализируя эту неудачу, я сказал ему:
– Ты можешь прыгать высоко. У тебя есть для этого все данные: энергия,
темперамент, прыгучесть. А вот с техникой дело обстоит значительно хуже. Здесь
работа предстоит огромная. И самая большая сложность в том, что многому
необходимо переучиваться. А это куда сложнее, чем учиться заново.
– Я согласен на любую работу,– ответил он.– Лишь бы поехать в Рим.
Как выяснилось впоследствии, это были не слова, не декларация, а твердая
решимость, которую он всегда подкреплял делом. Тренировался он с каким-то
особым фанатизмом, жаждал поскорей достигнуть высоких результатов. О
спортивных качествах моего ученика я еще скажу отдельно. А сейчас отмечу, что
начали мы совместную работу с глубокого осмысливания механизма движений в
«перекидном» прыжке. Выяснилось, что теоретическая подготовка моего
подопечного была крайне низкой. Я объяснял ему, что от первого шага разбега до
приземления прыжок составляет единое, неразрывное целое.
Нелегко давалась Валерию новая техника, но спасали упорство и
исключительно вдумчивый подход к учебе. Мы много работали над освоением
деталей прыжка и связок между ними, особенно над толчком и подготовкой к нему
на последних шагах разбега. Выполняли множество имитационных упражнений,
специально выделяя для этого время на основной тренировке и особенно на
утренней зарядке.
На тренировке, когда мы изучали новые технические детали или целые
приемы, Валерий в точности следовал моим указаниям, но сначала стремился
хорошо понять смысл поставленной задачи и способ ее решения. И все же
оставались сомнения, накапливались вопросы, которые невозможно было
разрешить непосредственно в ходе тренировки, ибо время каждой из них было
расписано буквально по минутам: кроме совершенствования техники приходилось
выполнять большой объем работы для развития силы, быстроты, прыгучести и
повышения уровня физической подготовленности в целом.
Часто в часы отдыха после обеда мы говорили о прыжках. Обычно
раздавался стук в дверь и знакомый голос спрашивал:
– Владимир Михайлович, к вам можно?
– Конечно,– отвечал я неизменно.
Входил Валерий и... начиналось. Вопросам не было конца. Его занимало
все: для чего выполняется то, или иное упражнение, что оно дает в системе
тренировки, на что направлено. Но особенно спортсмена волновали технические
детали, тут он хотел познать все до конца.
Беседы затягивались надолго, и всегда Валерий уходил удовлетворенный,
с хорошим настроением.
– Это моя академия,– говорил он о наших встречах.– Мне нужно многое
познать.
Да, этот, по существу, еще мальчик, которому не исполнилось и
восемнадцати лет, с глубокой, мужской рассудительностью относился к предмету
своего спортивного выбора. Он понимал, как сложен путь от прыжков на 2 метра к
результатам международного класса, которые позволят ему попасть в
олимпийскую команду. И он, не жалея сил, трудился с каким-то особым
вдохновением.
Зимние месяцы прошли по строго намеченному плану: ни одного
соревнования до тех пор, пока новая техника прыжка и ритм движений не будут
хорошо освоены. Только весной Валерий принял первый старт. Это произошло в
Нальчике, и он сразу показал 2 м 05 см. Затем на матче Ленинград – Москва –
РСФСР, состоявшемся в Туле, он поднял личный рекорд до 2 м 08 см. Дело шло
как нельзя лучше, но неожиданно Валерий получил травму. Начался спад,
который тянулся больше месяца.
А до Олимпиады в Риме оставалось все меньше и меньше времени.
Заканчивалось комплектование олимпийской команды страны. В ней уже было
два бесспорных кандидата – Роберт Шавлакадзе и Виктор Большов. На
единственное вакантное место претендовали двое – Виктор Хорошилов, третий
призер Спартакиады народов СССР, и Валерий Брумель. У меня лично никаких
сомнений по кандидатуре Валерия не было. Уже на тренировке он преодолевал
высоту 2 м 11 см. Оставалось закрепить ритм движений в прыжках на большую
высоту – и рост спортивных результатов обеспечен. По своим же возможностям
он значительно превосходил Хорошилова. Времени для отработки техники и
ритма было достаточно. В удачном выступлении Брумеля на Олимпийских играх я
был уверен. Это мнение я и высказал на тренерском совете. Мои доводы были
приняты, и Валерий был включен в состав команды.
Известие об оказанном доверии подействовало на Брумеля вдохновляюще.
Через три дня, перед самым выездом в Рим, на состязаниях, посвященных Дню
физкультурника, проходивших на Центральном стадионе имени В. И. Ленина,
Валерий предстал в совершенно новом свете. Окрыленный радостным известием,
он прыгал великолепно и выиграл у всех своих соперников, ошеломив
присутствующих новым рекордом Европы – 2 м 17 см.
В ту пору часть предолимпийской подготовки мы проводили в подмосковной
Малаховке. До сих пор с большой теплотой вспоминаю те условия, которые были
созданы для сборной. По существу, вся основная тренировка проходила в
сосновом бору, наполненном запахом хвои. Здесь, на упругом ковре из сосновых
игл, ребята выполняли огромную по объему тренировочную работу легко,
радостно, с хорошим эмоциональным настроем. Только два раза в неделю мы
появлялись на стадионе, расположенном также в лесу, неподалеку от нашей базы.
В этот период кроме обычной работы над техникой в прыжковой подготовке
мы моделировали условия затяжных соревнований на олимпийских играх. Прежде
всего нужно было приучить ребят к длительным паузам между попытками. Для
этого устраивали перерывы по пятнадцать и более минут. При этом прыгун всегда
знал заранее, какую очередную высоту он будет преодолевать. Иногда же
проводили дополнительную психологическую подготовку с помощью приема
«завышенной высоты», который состоял в следующем. Прыгун, допустим,
готовился преодолеть 2 м 06 см, и он знал это. Но я, как на соревнованиях,
объявлял:
– Высота два метра двенадцать сантиметров, прыгает... (называлась
фамилия).
Спортсмен выполнял попытку, и при удачном прыжке планка поднималась
на новый уровень, а в объявлении высота снова завышалась. Таким приемом я
приучал ребят, во-первых, лучше мобилизовываться и преодолевать высоту с
первой попытки, а во-вторых, мысленно преодолевать большую высоту, чем было
в действительности. Постепенно спортсмены, совершая тренировочные прыжки,
приучались «на слух» преодолевать те высоты, которые им предстояло реально
преодолеть на Олимпийских играх в Риме.
В своей стратегии подготовки мы учитывали также, что Джон Томас
слишком рано, еще в начале апреля, достиг пика спортивной формы и установил
феноменальный (по тому времени) мировой рекорд – 2 м 22 см. Мы знали, что
сохранить спортивную форму до сентября практически было невозможно. К
началу олимпийских соревнований в Риме его результаты неминуемо должны
снизиться. У наших же прыгунов спортивная форма будет нарастать.
Наши прыгуны поняли, что успешная борьба с Томасом реальна и что все
будет зависеть от психологической готовности к ней. Мы также учитывали, что сам
Томас совершенно не был готов к ведению упорной борьбы. Все предыдущие
победы у себя на родине доставались ему легко, без конкуренции.
Наконец прилетели в Рим. В Олимпийской деревне мы жили неподалеку от
команды США. Руководители обеих делегаций договорились о проведении
совместных тренировок легкоатлетов, которые должны были состояться на
стадионе Акваачитозе. Но мы решили не раскрывать своих карт и поехали на
стадион лишь посмотреть на тренировку Томаса. Наблюдая за его прыжками, мы
спокойно и трезво оценивали свои возможности и возможности нашего главного
соперника.
Прежде всего мы отметили легкость, с которой Томас взлетал к планке. Но
в то же время в технике его прыжков были замечены и существенные недостатки.
Вот они-то, подумал я вслух, и подведут его во время соревнований, особенно
когда он почувствует психологическое давление со стороны наших ребят. И тут
мы окончательно убедились в том, что с Томасом нашим ребятам можно будет
бороться на равных.
Чтобы не привлекать лишнего внимания, мы тренировались на хорошо
оборудованном стадионе в двенадцати километрах от Олимпийской деревни, где
почти не было зрителей. А для репортеров мы еще не представляли большого
интереса.
Уверенность моих подопечных росла с каждой тренировкой. Никто не знал,
что накануне того дня, когда мы наблюдали за прыжками Томаса, все наши
спортсмены легко, уверенно по нескольку раз преодолели высоту 2 м 11 см. Но
что особенно радовало – для них это не была предельная высота.
Свободное время мы заполняли прогулками по историческим местам
древнего Рима, экскурсиями за город, иногда играми в пинг-понг. Привлекало то,
что столы для настольного тенниса стояли между бетонными столбами, на
которые опиралось здание, в котором мы жили. Сюда не проникали лучи
палящего итальянского солнца, гулял легкий ветерок, и было прохладно.
Вечерами мы вместе ходили в интерклуб и в кинозал. Смотрели
иностранные, преимущественно итальянские фильмы, киноленты из истории
мирового спорта и прекрасные мультфильмы, которые отвлекали наших ребят от
спортивных забот.
Наконец наступил день соревнований. Встали мы рано, в семь часов, а без
четверти девять ребятам уже надо было выходить на сектор: ровно в девять
начинались квалификационные соревнования. Важно было преодолеть 2 метра
(квалификационную норму) и сохранить силы наших спортсменов для основных
соревнований.
Квалификационные соревнования продолжались два часа. Из тридцати
двух участников лишь семнадцати удалось пройти установленный барьер. Наши
прыгуны, выполнив норматив несколько раньше других, уехали в Олимпийскую
деревню, и у них оставалось время, чтобы позавтракать и даже немного поспать
перед финалом.
В три часа дня наши ребята вместе с четырнадцатью атлетами,
представляющими различные континенты, вышли на сектор «Форо Италико». Еще
за несколько минут до этого к нам на трибуну, где сидели тренеры и
представители делегаций, принесли стартовые протоколы. Джон Томас прыгал
последним. Обычно это создает некоторое преимущество, но в данном случае
такая расстановка обернулась, как мы увидим, не в его пользу: великолепные
прыжки наших ребят, и особенно Роберта Шавлакадзе, в конце концов вывели
американского спортсмена из равновесия.
Однако постараюсь рассказать обо всем по порядку. Сначала хочу дать
общую оценку выступлениям моих подопечных. Неровно выступал Брумель. У
него было очень много неудачных попыток. В то же время нужно отметить, что
Валерий боролся упорно и предельно собирался в решающий момент, как это
было, например, при штурме высоты 2 м 12 см, которую он преодолел с третьей
попытки. Отлично выступил Виктор Большов: он сделал тогда все, что мог. Что же
касается Роберта Шавлакадзе, то он, безусловно, превзошел себя, точно и
уверенно выполняя прыжок за прыжком. Он, кстати, оказался единственным из
участников финальных состязаний, которому на Олимпиаде удалось улучшить
свой личный рекорд (2 м 13 см).
О великолепной форме, в которой находился спортсмен, свидетельствует
такой факт. Роберт собирался начать соревнования с 1 м 95 см, уже вышел на
старт, но затем сказал судьям, что эту высоту он пропускает и будет прыгать с 2
метров.
– Почему ты так поступил? – спросил я его после окончания соревнований.
– Знаете, Владимир Михайлович, взглянул я тогда на планку и показалось
мне: слишком маленькая высота, чтобы на нее тратить попытку.
Томас и Дюмас тоже начали прыгать с 2 метров, а их товарищ по команде
Фауст стартовал с 1 м 90 см и на рубеже 2 метра уже сошел. Так американская
команда в самом начале борьбы понесла потери. Складывалось впечатление, что
Чарльз Дюмас, герой Мельбурна, подготовлен хорошо и может претендовать на
достаточно высокий результат. Словно подтверждая это мнение, он пропустил
высоту 2 м 06 см, но, прождав своей очереди более часа, сделал три неудачные
попытки на 2 м 09 см и также выбыл из борьбы. Все это, конечно, не могло не
отразиться в какой-то мере на моральном состоянии Джона Томаса, оставшегося
в одиночестве против нашего трио.
Первое волнение для нас пришло на высоте 2 м 09 см – Валерий сбил
планку. Правда, во второй попытке он исправил свою ошибку, но прыжок его мне
не понравился. На высоте 2 м 12 см Валерий дважды сбивал планку, заставив
меня пережить немало беспокойных минут. Но третья попытка все же оказалась
удачной. Джон Томас высоту 2 м 12 см пропустил. Может быть, решил отдохнуть.
А может быть (и скорее всего!), хотел воздействовать на психику наших ребят. Кто
знает? Но несомненно, что такое решение было серьезным тактическим
просчетом. При крайне медленном темпе, в котором проходило соревнование,
делать этого было нельзя: долгое ожидание выбивает прыгуна из ритма и
ухудшает рабочее состояние.
Планка на высоте 2 м 14 см. Здесь впервые «споткнулся» Виктор Большов.
Его первая попытка неудачна. Неудачна она и у Брумеля. А Шавлакадзе
продолжает поражать стадион своими уверенными прыжками и вдохновенно
преодолевает планку с первой попытки. Это не только его блестящий личный
успех, но и своеобразный психологический удар по Томасу. Прождав своей
очереди более получаса, Джон делает неудачный прыжок и настолько теряет
контроль над собой, что тут же идет на старт, собираясь выполнить вторую
попытку. Но надо ждать своей очереди.
Со второй попытки высоту 2 м 14 см берут Брумель, Болышов и вложивший
все силы в этот прыжок Томас.
Часы показывают семь вечера. Зашло солнце, и над «Форо Италико» стали
сгущаться сумерки, зажглись огни. Уже закончилась дневная программа
легкоатлетических состязаний, а борьба в прыжках в высоту еще в разгаре. Она
достигает своего апогея. Зрители, увлеченные поистине захватывающим
зрелищем, не покидают своих мест, восторженно приветствуют каждую удачу
спортсменов и сочувственно вздыхают, когда планка падает.
Высота 2 м 16 см. Начинают наши ребята. На старте Брумель. Стадион
замер. Попытка неудачна. У Большова тоже. Очередь Шавлакадзе. Он верен
себе: эту высоту берет с первой попытки и вызывает бурю аплодисментов.
У Томаса окончательно сдают нервы, и он выбывает из борьбы. Большов
также не справляется с этой высотой. Брумель взял ее со второй попытки. Высоту
2 м 18 см нашим прыгунам преодолеть не удается.
На этом турнир прыгунов в высоту окончился. Золотую медаль завоевал
Роберт Шавлакадзе, серебряную – Валерий Брумель, бронзовую – Джон Томас.
Так полной победой советских прыгунов завершился олимпийский турнир. И
это было для наших спортсменов достойным вознаграждением за титанический
труд, который они вложили в тренировку, за мужество, проявленное в борьбе с
очень сильным соперником.
Признаться, такого триумфа советской школы прыжков никто не ожидал.
Тогда вспомнили прогноз, сделанный автором этих строк на заседании
Всесоюзного тренерского совета еще в январе. Теперь в мой адрес сыпались
поздравления. А позже пресса назвала меня одним из лучших тренеров мира по
легкой атлетике.
Все это, конечно, было приятно, но главное заключалось в подтверждении
правильности пути советской школы прыжков. Золотая медаль Роберта
Шавлакадзе явилась едва ли не главной сенсацией XVII летних Олимпийских игр.
Не менее важен был и успех Брумеля. Едва ли есть необходимость
описывать все детали его поистине удивительного взлета. Скажу одно: в этом
юноше была отвага настоящего борца, неудовлетворение достигнутым. Взяв одну
вершину, он уже на следующий день начинал думать о другой, вчерашний успех
для него не существовал, он был весь в будущем, его привлекала жажда
спортивной славы.
Вот написал эту фразу и подумал, что кое-кому честолюбие спортсмена
может, чего доброго, показаться чуть ли не отрицательным качеством. Увы, в
самом деле мы иногда так и расцениваем естественное, присущее молодой душе
стремление к самоутверждению, а его надо в определенной мере поддерживать.
Качества, которыми одаряет спорт в ответ на преданность, вооружают человека
физически и духовно, готовят его к другому роду деятельности, к жизни. Ведь
жизнь, как и спорт, представляет собой не что иное, как вереницу взятых и еще не
взятых преград.
В Риме я особенно остро ощутил безграничные возможности человеческого
духа. Еще несколько месяцев назад для Валерия Брумеля было пределом
мечтаний попасть (только бы попасть) на Олимпиаду, а вечером 1 сентября он
уже был огорчен серебряной медалью.
– Мог бы выиграть и золотую,– сказал он,– если бы лучше собрался. Ведь
Роберт же установил свой личный рекорд и победил меня по попыткам.
Думаю, что к золотой медали Валерий тогда все же не был готов, ему явно
не хватало мастерства и опыта.
Возвращаясь к событиям Римской олимпиады, хочу сравнить физические
данные трех призеров прыжков в высоту. Джон Томас имел здесь бесспорное
преимущество. Его рост – 1 м 97 см, вес – 87,2 кг. Рост Роберта Шавлакадзе – 1 м
87 см, вес – 81 кг. У Валерия Брумеля рост 1 м 85 см, вес – 78 кг. Таким образом,
на Олимпийских играх все они прыгнули намного выше своего роста: Томас на 17
см, Шавлакадзе – на 29 см, Брумель – на 31 см. Отсюда хорошо видно, что
советским прыгунам с самого начала нужно было компенсировать свой
небольшой, сравнительно с Томасом, рост более высоким уровнем физической,
технической и психологической подготовленности. Как показал исход олимпийской
борьбы, на этот раз задача была решена по всем статьям. На основных
соревнованиях четырехлетия блестяще оправдался выбранный нами курс
подготовки советских «высотников», и мы ясно представляли, в каком
направлении должна в дальнейшем развиваться советская школа прыжков.
Особенно хочется остановиться на технике прыжка, в основе которой лежит
оригинальная теория «рикошетирующего» толчка. Согласно этой теории,
основным источником взлета прыгуна является скорость горизонтального
перемещения, полученная им в разбеге. В процессе же толчка происходит
изменение ее направления по восходящей плавной кривой.
Суть разработанной нами техники прыжка заключается в том, чтобы в фазе
толчка происходило как можно меньше потерь этой горизонтальной скорости и в
то же время телу прыгуна сообщалось направление вверх под оптимальным
углом. Мы всегда подчеркивали, что решающими здесь являются две фазы:
подготовка к толчку и фаза входа в толчок, выполняемая на возможно большей
скорости разбега. Этим-то фазам как раз и было уделено наибольшее внимание
как при разработке самой техники прыжка, так и при совершенствовании
технического мастерства ведущих советских спортсменов.
Работа по завоеванию высоты началась давно, успехи ее обозначились уже
в первые послевоенные годы и были подкреплены медалью Игоря Кашкарова в
Мельбурне, «золотом» Роберта Шавлакадзе в Риме. И все-таки это было лишь
началом большого пути к завоеванию мировых вершин. Главную роль здесь
сыграл как спортсмен Валерий Брумель. Это поистине титан в прыжках в высоту,
человек, который в значительной мере обогнал свое время и даже сегодня может
служить образцом удивительно гармонического сочетания технической,
физической, психологической подготовленности. Это поистине великий спортсмен,
и все содеянное им останется в истории спорта навсегда как одна из ее ярких и
достойных страниц.
Но вернемся к 1960 году. Мировой рекорд еще был у Томаса, Валерий
говорил не раз:
– Сделаю все, чтобы побить его...
Я всячески поддерживал в своем ученике этот «огонь». Ибо только тот
настоящий спортсмен, кто ста вит перед собой большие цели.
Вернувшись из Рима, Валерий много выступал в соревнованиях. Одесса,
Киев, Луганск, Ужгород... В этих городах он бил собственные рекорды, которые
становились рекордами страны и Европы, но всегда при этом конечной целью для
Валерия было мировое достижение Томаса. В конце почти каждого соревнования
Валерий пытался преодолеть 2 м 22 см или 2 м 23 см. Но до поры до времени эти
рубежи ему не покорялись. В самом же факте этих попыток был свой
положительный эффект: спортсмен психологически готовился к рекордным
высотам, к мысли о том, что их можно превзойти.
В конце сезона результаты стали снижаться. Стало ясно: Валерий устал.
Нужно было подумать об отдыхе.
Наступил 1961 год. Нагрузки, снятые минувшей осенью, постепенно
возрастали. Особое внимание мы уделяли вспомогательным упражнениям,
работе со штангой, ускорениям в беге, гимнастике, лыжам и т. д. Все это было
очень важно, восстанавливало израсходованную нервную энергию, повышало
жизненный тонус. Затем начались специальные тренировки. Нагрузки все больше
возрастали, повышалась мощность толчка, шлифовалась техника.
Когда Валерий Брумель приобрел широкую известность, о нем говорили и
писали как о спортсмене, владеющем исключительно высокой техникой прыжка и
первым в мире использовавшем большую скорость в разбеге. Но я считаю
нужным подчеркнуть, что техническое мастерство давалось ему нелегко. Он очень
много работал. Мы широко применяли киносъемку, регистрировали изменения
скорости шагов разбега, а также динамику изменения усилий опорных реакций,
которые происходили в момент выполнения толчка. В процессе занятий
проводилась тщательная запись всего того, что выполняет спортсмен, замечаний,
которые делались по ходу упражнений, самочувствия и переносимости нагрузок.
Словом, всего того, что касалось тренировки. Шаг за шагом мы уверенно шли к
намеченной цели.
У замечательного советского поэта Роберта Рождественского есть такие
строчки:
Мгновения дают кому позор,
Кому бесславье, а кому – бессмертие.
«Мгновением», которое дало Валерию Брумелю спортивное бессмертие,
стала ночь на 29 января 1961 года. В Ленинграде, в помещении прекрасного
зимнего стадиона, проводились Всесоюзные студенческие соревнования. В них
принял участие и Валерий.
Я с интересом ждал результатов этих соревнований, уверенный в том, что
Валерий выступит отлично. Степень его готовности была очень высокой.
Примерно в половине восьмого утра 29 января по Всесоюзному радио
передали сообщение, что Брумель показал фантастический результат – 2 м 25 см!
Это превышало официальный мировой рекорд Джона Томаса на 3 сантиметра и
было новым мировым рекордом для закрытых помещений. Сейчас же начались
бесконечные телефонные звонки. Многие поздравители говорили о случившемся
с восхищением.
Приехав в Москву, Валерий сразу нашел меня, поделился своей радостью.
Мы искренне поздравили друг друга. И продолжали подготовку к турне по США.
Перед этой ответственной поездкой провели за месяц восемь тренировочных
занятий, стартовали в одном соревновании, Валерий совершил тогда в общей
сложности 151 прыжок.
В Америке Брумель имел три личных встречи с Томасом и во всех трех
победил, завоевав при этом звание чемпиона США в закрытых помещениях. Его
имя стало почти легендарным. Портреты Валерия появились во всех газетах мира.
Можно с полным основанием сказать, что со времен Владимира Куца у нас не
было атлета, который пользовался бы такой большой популярностью. «Нью-Йорк
таймс» поместила «шапку» на всю полосу: «Для Валерия Брумеля предела нет.
Его предел – только небеса».
Успешное выступление Брумеля в США явилось как бы стартом целой
серии его рекордных полетов. Об этом можно написать отдельную книгу, но
сейчас я хочу лишь напомнить читателям важнейшие этапы незабываемого
победного пути Валерия.
17 июля 1961 года Центральный стадион имени В. И. Ленина принимал
участников легкоатлетических соревнований на Кубок Москвы. Валерий,
находившийся в отличной форме, решил выйти на старт вместе со своим
старшим товарищем по спорту Игорем Кашкаровым. Вечером должен был
состояться один из решающих матчей чемпионата страны по футболу, и на
трибунах собралось около ста тысяч зрителей. Они с большим интересом
следили за событиями, которые разворачивались в секторе.
2 м 05 см Валерий берет с первой попытки, Игорь – со второй.
2 м 08 см. Игорь Кашкаров сразу переходит через планку, а Валерия словно бы
подменили – планка летит к земле один раз, другой.
Внимательно слежу за своим подопечным. Вот он еще раз со скрупулезной
точностью отмерил дорожку разбега, сосредоточился, взглядом измерил высоту.
На этот раз она покорилась ему.
2 м 11 см. Оба спортсмена берут высоту. Для Игоря Кашкарова это
несомненный успех, свидетельство его неугасающей молодости.
Упорство, страсть, решимость соперника разжигают Брумеля, настраивают
на воинственный лад.
2 м 14 см. Игорь Кашкаров выбывает из борьбы, а Валерий берет высоту с
первой попытки. Его шумно поддерживают и по-московски, горячо приветствуют
на трибунах.
2 м 18 см были взяты с первой попытки, причем удивительно легко и, как
говорят, с запасом.
Планка поднята еще на 5 сантиметров вверх. На стадионе – напряженная
тишина ожидания. А я смотрю на Брумеля. Сколько раз мы думали с ним об этом
рубеже. Он сосредоточен, чувствуется решимость в действиях. Все быстрей
становится конец разбега. Вот тело спортсмена уже в воздухе, уже на уровне
планки и легко переходит через нее. Валерий падает в яму на спину, почти без
промедления вскакивает и, широко раскинув руки, подпрыгивает от радости. Он
счастлив. Да, он счастлив и даже не скрывает этого. Он поднимает руки над
головой в рукопожатии, как бы приветствуя зрителей, которым он посвятил свою
очередную победу.
Кажется,– все, цель достигнута. Но он просит поднять планку еще на 2
сантиметра. Высота неумолимо притягивает его. И пусть пока попытки неудачны –
он улыбается. Улыбается так, как будто думает: «Ну ничего, в следующий раз
высота не уйдет от меня».
Таким запомнился мне тот очень важный для нас обоих день.
Через некоторое время на стадионе в Лужниках проходил
легкоатлетический матч СССР – США. Джон Томас преодолел тогда 2 м 19 см, а
Валерий подарил нам новый мировой рекорд – 2 м 24 см. В августе на
Универсиаде в Софии – 2 м 25 см. Три мировых рекорда за какой-нибудь месяц!
Имя Брумеля повторялось во всем мире. Из десятков стран в Спорткомитет СССР
приходили телеграммы: «Пришлите Брумеля, хотим увидеть Брумеля».
Объяснить такую популярность нетрудно. Ни одному спортсмену в мире не
удавалось в течение одного; сезона четырежды показывать результаты,
превышающие мировой рекорд, и одиннадцать раз прыгать выше отметки 2 м 20
см!
Соревновательный сезон Валерия и в шестьдесят первом окончился поздно
– в середине октября. На финише он принял участие в трех крупных
международных состязаниях в Японии и выиграл звание чемпиона СССР с
результатом 2 м 22 см.
Естественно, что при такой нагрузке нужно было тщательно спланировать
дальнейшую тренировку. Мы предусмотрели сравнительно непродолжительный
отдых, а потом начали готовиться к сезону 1962 года. Особенность тренировки на
этом этапе выражалась в следующем: за зиму им не было совершено ни одного
прыжка через планку, и Валерий не принял участия ни в одном соревновании
«высотников».
Такой режим был вызван необходимостью: после напряженного сезона
следовало прежде всего позаботиться о восстановлении и накоплении нервной
энергии.
Принятая нами тактика полностью оправдала себя. Уже к концу зимы
Валерий соскучился по прыжкам, но мы и тут не спешили. Нужна была еще
небольшая выдержка, и только с наступлением весны начались тренировки в
прыжках.
Все как бы начиналось сызнова, но при еще более высоком уровне
требований. Опять тысячи имитаций, опять разбеги, подводящие к прыжкам через
планку. Нам нужно было выйти на новый технический уровень для того, чтобы
воплотить в прыжке значительно возросший за зиму потенциал скоростносиловых качеств. А это, как правило, сделать не так-то легко. Естественно, что и у
Валерия поначалу далеко не все ладилось. А ведь в таком деле нет мелочей и
успех зависит буквально от каждого элемента, от каждой детали. Вот вам
поучительный пример.
С самого начала летнего сезона Валерий снова повел штурм нового рубежа,
но десять выступлений в состязаниях самого различного ранга не дали желаемых
результатов.
Валерий недоумевал.
А в общем-то, все было ясно. В момент ухода со старта он как-то небрежно
и пассивно выполнял первые шаги. Это, в свою очередь, резко меняло структуру и
ритм разбега.
– Вот в чем причина твоих неудач,– говорил я Брумелю. Он слушал мои
доводы, соглашался с ними и... снова повторял ошибки. А время неудержимо
неслось вперед, приближался очередной матч сборных команд по легкой атлетике
между США и СССР. А уверенности в успехе все не было.
И вот в один из последних дней перед отлетом за океан мы пошли в зал,
чтобы поработать со штангой. Здесь накануне проходили внутриинститутские
соревнования гимнастов и еще не были убраны снаряды. Увидев стоящего
посреди зала коня для опорного прыжка с маленьким жестким мостиком впереди,
я подумал: вот что может нам помочь. Подозвав к себе Валерия, спросил:
– Скажи, Валерий, ты можешь, оттолкнувшись одной ногой, перепрыгнуть
через коня, стоящего в длину?
– Конечно,– ответил он и пошел на старт для выполнения прыжка.
Брумелю волей-неволей пришлось уже со старта активизировать свой
разбег. А мне это только и было нужно. Я увидел, как он отошел к стене и,
набирая скорость уже в первых шагах, легко перелетел через коня. Я был
удовлетворен. Попросил:
– Повтори еще.
Он повторил. Тогда я сказал:
– Вот так надо разбегаться и при прыжке в высоту. Понял? Теперь прыгни в
высоту, но без планки,– предложил я.
Он отмерил разбег и сделал два прекрасных прыжка. После этого я уже был
уверен в успехе и сказал ему:
– Вот теперь ты готов к установлению нового мирового рекорда!
Через пять дней в далеком Поло-Альто он блестяще подтвердил эти слова.
Огромный Стэнфордский стадион, вмещающий сто пятьдесят тысяч
зрителей, вдруг оказался тесным. Под ослепительным калифорнийским солнцем,
сопровождаемые звуками марша, на поле вышли две колонны атлетов. Впереди –
знаменосцы. Алый советский стяг нес Валерий Брумель, полосатый, звездный
флаг США – в руках Джона Томаса. Случайность? Вряд ли. Оба атлета были
тогда лидерами своих команд. Все высоты до 2 м 11 см включительно Брумель
берет с первой попытки легко и красиво.
На рубеже 2 м 13 см сошли Виктор Большов и Джон Томас: не выдержали
напряжения схватки. 2 м 16 см не смог одолеть Джон Джонсон. Брумель остался
один. С первой попытки он преодолел 2 м 18 см. Наконец судья объявил:
– На планке два метра двадцать шесть сантиметров...– Стадион загудел.
Потом все стихло. И тишина стояла до тех пор, пока он с первой попытки не взял
рекордную высоту. Два дня вся Америка жила этим событием. Вернувшись домой,
Валерий продолжал напряженно тренироваться. Мы по-прежнему обращали
самое пристальное внимание на технику прыжка, стремясь довести ее до
совершенства.
В начале сентября на Центральном стадионе имени В. И. Ленина
проводилось первенство института физкультуры по легкой атлетике. Принял в
нем участие и студент Брумель. Когда мы приехали на стадион, то увидели, что
трибуны заполнены зрителями. Поистине такого не бывало никогда и на более
крупных состязаниях. Стали выяснять. И оказалось: на вечер назначен
интересный футбольный матч. Но болельщики пришли на несколько часов
раньше, чтобы посмотреть прыжки Брумеля. Вот какой популярностью и любовью
пользовался он в ту пору.
Нужно сказать, что Валерий не обманул ожидании. Прыгал он в тот день
просто великолепно и с неимоверной легкостью с первой же попытки установил
новый мировой рекорд – 2 м 27 см!
Должен сказать, что это был самый лучший, самый яркий, самый красивый
прыжок во всей его спортивной карьере. Позже, проводя анализ кинокадров, мы
ясно видели, что спортсмен прошел над планкой с запасом не менее чем в 5
сантиметров! В 1963 году на матче СССР – США Валерий устанавливает свои
последний мировой рекорд – 2 м 28 см. В дальнейшем реализовать свои казалось
неисчерпаемые, возможности ему не удалось. В чем причина? Почему в его
исполнении мы не увидели прыжков на 2 м 30 см и выше, хотя всем необходимым
для этого он уже обладал в тот период?
Вопрос этот сложный, и кратко на него не ответишь. Попытаемся
определить наиболее существенные факторы.
Первое и самое главное заключалось в том, что Валерий значительно
оторвался от всех своих конкурентов и, по существу, продвигался вперед в
одиночку, не встречая никакого сопротивления, ведя борьбу лишь с самим собой
и своими мировыми рекордами. И так было все три года его «звездной эпохи».
Второе – низкое, с точки зрения сегодняшнего дня, техническое оснащение
нашего вида: хрупкая гаревая дорожка, буквально рассыпавшаяся под мощным
толчком Брумеля; предельно «строгая» металлическая планка, падавшая при
малейшем прикосновении к ней; жесткое, песчаное, место приземления. Тяжесть
тех условий особенно остро ощущается на фоне современного оборудования:
упругой тартановой дорожки, эластичной, исключительно устойчивой планки,
изготовленной из фибергласа, мягких поролоновых подушек для приземления...
Да, поистине Валерий рано родился. Он бы и сегодня, обладая спортивной
формой, какую имел в шестидесятые годы, блистал яркой звездой в семье
современных талантливых прыгунов.
Есть и другие факторы. Устав бороться с самим собой в прыжках в высоту,
Брумель будучи по природе крайне активным человеком, имея прекрасную
разностороннюю подготовку (прыжок в длину – за 7 м 60 см, ядро – за 15 м, бег на
100 м – 10,8 сек. и т. д.), уже зимой шестьдесят третьего года переключился на
многоборье. И нужно сказать – небезуспешно. На зимнем первенстве СССР по
шестиборью он занял первое место с новым всесоюзным рекордом. Это его
окрылило, и начиная с весны он усиленно тренировался в десятиборье. Но
подобная «измена» не могла пройти бесследно, и его показатели в прыжках в
высоту начали катастрофически снижаться. Даже на крупных международных
состязаниях он не мог подняться выше 2 м 18 см
Сезон шестьдесят третьего был в полном разгаре, до матча со сборной
США оставалось менее полутора месяцев, а Валерий находился в
«полуразобранном состоянии». Для меня стало совершенно ясно: нужно
немедленно выключиться из календаря соревнований и провести в оставшееся
время основательный курс специальной подготовки. Только при таком условии
можно рассчитывать на восстановление формы и высокий результат.
Докладываю свои соображения тренерскому совету, и он единогласно
утверждает план подготовки Брумеля к матчу СССР – США.
Не останавливаясь на специальных вопросах методики, отмечу, что
детально разработанный мною план был принят Валерием без оговорок и в
точности выполнен до мельчайших деталей.
Результатами тренировки я был доволен, и уверенность в успехе по мере
приближения соревнований все более возрастала и у Валерия, и у меня.
Настал день матча. 21 июля зрители заполнили трибуны стадиона в
Лужниках. Интерес к встрече двух сильнейших команд мира, к прыжкам Брумеля
был огромный. Когда прыгуны выходили в сектор, со всех сторон неслось одно и
то же напутствие:
– Валерий! Дай новый мировой рекорд!
К этому уже привыкли, это стало чем-то вроде традиции. И спортсмен не
разочаровал зрителей – на этот раз ему не очень легко, но покорилась высота 2 м
28 см. Восторгам болельщиков, казалось, не будет конца.
– Молодец!
– Слава Брумелю! – кричали зрители.
И только мне одному было понятно в тот миг, какой небывало дорогой
ценой достался этот успех. Полтора месяца невероятно упорной работы
позволили моему ученику в последний раз мобилизовать все свои силы. Но
никогда Валерий не прыгал так тяжело, как в этот раз, 2 м 15 см он берет со
второй попытки, 2 м 23 см – с третьей, 2 м 28 см – тоже с третьей, и берет, как
говорится, «впритирку», без всякого запаса. Он еще нашел в себе мужество
атаковать 2 м 30 см, но я знал, что эта попытка обречена на неудачу.
Сезон закончился. Остался всего один год до начала очередной
Олимпиады. Нужно было серьезно задуматься над восстановлением нервной
энергии, которую Валерий обильно расходовал, и отнюдь не только на
спортивных аренах. Причем Валерий совершенно не считался с этим, несмотря
на мои неоднократные предупреждения.
Я имею в виду два обстоятельства. Первое – это крайне неудачная
женитьба, а второе – его страсть к быстрой езде. Приобретя машину, он
ежедневно накатывал по городу десятки и сотни километров. И сидя в автомобиле,
он оставался неистовым спортсменом; всегда стремился быстрее всех уйти со
старта после вынужденной задержки у светофора, а уж если кто-то пытался
обойти его в пути, то начиналась самая настоящая гонка. И (теперь уже можно
признаться) не раз случалось так, что на крутом вираже Валерий не в силах был
удержать свою машину и она переворачивалась вверх колесами. Конечно, такое
лихачество дорого обходилось спортсмену: попусту растрачивалась необходимая
ему нервная энергия.
Что касается спорта, то и тут дела шли неважно. На тренировках стал
замечаться спад энергии, а специальные педагогические пробы фиксировали
снижение функционального состояния нервно-мышечного аппарата
Естественно, что все это меня крайне тревожило, но я не в силах был чтолибо изменить.
Сезон 1964 года прошел далеко не блестяще. Если в первый период
Брумель прыгал достаточно стабильно (хотя и не поднимался выше 2 м 24 см), то
с середины августа спортивная форма стала резко снижаться. На первенстве
СССР он уступил первое место Роберту Шавлакадзе, лишь с третьей попытки
взяв 2 м 17 см. На самой же Олимпиаде только неимоверная способность
Брумеля к максимальной мобилизации своих сил позволила ему уйти от позора в
классификационном соревновании, а затем от неминуемого, казалось, поражения
в финале. Он с трудом вырвал победу у своего старого соперника Джона Томаса с
весьма скромным для себя результатом – 2 м 18 см.
Заканчивая повествование о великом прыгуне, о Брумеле, с огромной
горечью и болью вспоминаю трагический случай, который произошел с ним в
результате мотоциклетной катастрофы. Почти три года страданий. Можно лишь
удивляться, с каким мужеством он переносил их. Затем титанический труд по
восстановлению утраченной функции поврежденной ноги. Но потеря оказалась
необратимой. И хотя, проявив невиданное мужество, Валерий вновь вышел на
сектор и доказал, что может прыгнуть выше 2 метров, это все же была, увы, лишь
тень былого Брумеля. Того Брумеля, который изумлял весь мир.
С тех пор прошло полтора десятилетия. Многое забыто. Появилось новое
поколение одаренных прыгунов. Давно побит мировой рекорд моего ученика. Но
никогда не забудутся те шесть шагов «к небу», которые сделал Валерий Брумель
в начале шестидесятых годов. Никогда не забудется то, что он сделал для
повышения авторитета отечественной легкой атлетики.
И, конечно, никогда не забыть мне, как мы работали вместе, боролись и
побеждали!
Глава 8. Сквозь магический кристалл
В конце ноября 1974 года в Москве в Колонном зале Дома Союзов
состоялся Всемирный научный конгресс, на котором представители спортивной
науки пяти континентов нашей планеты обсуждали проблемы спорта в
современном обществе. Участником этого представительного форума довелось
быть и автору этих строк.
Сейчас, с дистанции времени, Всемирный конгресс «Спорт в современном
обществе» видится мне как своеобразные «олимпийские игры» ученых мира, в
том смысле, что здесь было собрано все самое лучшее, самое передовое, чем
располагает сегодня спортивная наука планеты.
Нет необходимости перечислять всех участников этого собрания. Но об
одном из них – почетном президенте Международного совета физического
воспитания и спорта (СИЕПС) ЮНЕСКО, лауреате Нобелевской премии Филиппе
Ноэль-Бейкере я бы хотел сказать несколько слов.
В дни работы конгресса ему исполнилось восемьдесят пять лет. И почти
всю свою долгую жизнь он так или иначе был связан со спортом. Трижды – в 1912,
1920 и 1924 годах – принимал участие в Олимпийских играх. Причем в Антверпене
он завоевал серебряную медаль в беге на 1500 метров, а четыре года спустя в
Париже ему была оказана честь нести знамя национальной олимпийской команды
Великобритании.
Рассказываю об этом не только потому, что эти факты сами по себе
интересны. Главным образом хочу подчеркнуть, что этот человек имеет полное
право судить о развитии мирового спорта, сравнивать, давать оценки. И вот,
выступая с трибуны конгресса, Филипп Ноэль-Бейкер сказал:
«Неоспоримым фактом развития и существования мировой науки о спорте
является то, что преобладающее место в ней сегодня занимают представители
социалистических стран, и в первую очередь Советского Союза. Диву даешься,
какой большой и славный путь прошла ваша страна в познании законов
физического воспитания и применения их на практике. Здесь, как и во многих
других областях, вы даете достойный пример человечеству».
Слушая эти замечательные слова, произнесенные со столь высокой
трибуны, я мысленно еще и еще раз оглядывал пройденный нами путь.
Легкоатлетический спорт стал развиваться в первые же годы после
революции. Огромное влияние на развитие теории и методики спортивной
тренировки сыграли труды таких ученых, как В. Гориневский и Г. Бирзин. В трудах
последнего, появившихся в двадцатые годы, были заложены идеи, послужившие
основой для разработки периодизации тренировочного процесса. К этому же
времени относится и появление литературы по легкой атлетике, написанной
отечественными авторами, среди которых мне бы хотелось назвать М. Нимана, П.
Скалкина, Б. Громова, И. Кутейникова, А. Любимова.
В тренировочном процессе уже тогда были четко выделены два периода –
подготовительный и основной. В первом спортсменам рекомендовалось
заниматься играми, гимнастикой, лыжным спортом, а в основном – постепенно
переходить от кроссового бега к тренировке в избранном виде.
Шаг за шагом, рубеж за рубежом продвигались мы вперед, утверждая право
науки о спорте на существование и признание. Хорошо помню 1936 год, когда
была защищена первая в стране кандидатская диссертация по легкой атлетике
ленинградским специалистом Г. В. Васильевым. Сколько тогда велось разговоров
об этом! Многие откровенно удивлялись, что специалист, работающий в области
физического воспитания, носит звание кандидата педагогических наук. Спорили
вообще о правомерности существования понятия «наука о спорте».
Как уже отмечалось выше, еще в довоенную пору я был приглашен в
Научно-исследовательский институт физической культуры Грузинской ССР на
должность заместителя директора по научной работе. Меня встретил небольшой,
но сложившийся, дружный творческий коллектив. Все помыслы сотрудников были
направлены на то, чтобы их теоретическая деятельность принесла ощутимую
пользу практике, стала ее действенным оружием.
Уже в то время я был занят мыслью о поисках наиболее верных и
эффективных путей увеличения результатов советских прыгунов. Осенью
сорокового года в Тбилиси вышла моя первая печатная методическая работа –
«Прыжки в высоту». Это была небольшого объема, скромно оформленная
книжечка, но до сих пор я ее бережно храню. Она дорога мне не только как память
и своеобразная автобиографическая веха. Книжечка документально
подтверждает, что уже тогда я впервые сформулировал свою точку зрения на
закономерности, лежащие в основе рациональной техники прыжка в высоту,
сконцентрировав внимание не на сложении сил толчка и разбега, как это
делалось раньше, а на принципиально новом их взаимодействии. Да, именно в ту
пору мною была выдвинута идея изменения в процессе толчка направления
скорости разбега и использования ее для повышения начальной скорости взлета.
Происходит это, как я писал тогда, за счет того, что «толчковая нога
выставляется вперед почти прямая на пятку, создает упор подобно шесту в
момент упора его в ямку... и быстрый разбег (!)... частично переводится
вертикально вверх». Еще раз подчеркиваю, что в этом был заключен
принципиально новый подход к объяснению рациональной техники прыжка.
В апреле 1941 года в нашем институте состоялась конференция, которая
подвела итоги научной работы, проводившейся в течение сорокового года. Я
выступил с сообщением об исследованиях на тему «Динамика упругого шеста», в
котором обобщил свои поиски в этом направлении. Весь характер исследования
как бы рисовал перед нами прообраз фибергласа, неизбежность технической
революции в этом одном из самых красивых и сложных видов легкой атлетики.
Работа в то же время была определенным итогом проведенных мною
комплексных исследований, экспериментов и математических расчетов, дававших
в руки практиков важные выводы. Пишу об этом, чтобы показать, что уже тогда,
почти четыре десятилетия назад, определились характер и цели моего поиска в
спортивной науке.
О годах войны я уже рассказал. Победа дала нам право вернуться к
любимым делам, к дорогим для сердца занятиям, к тому, что каждый из нас
считал и считает главным делом своей жизни.
В 1947 году я стал сотрудником Центрального (теперь Всесоюзного) научноисследовательского института физической культуры. С легко объяснимым
волнением перешагнул я порог старинного особняка на улице Казакова. Здесь
прошли мои студенческие годы, а теперь предстояло проявить себя в новом
качестве. Свою деятельность в институте я начал с исследования проблемы
прыжка с шестом, к разработке которой приступил еще в сороковом году в Грузии.
Обращение к этой проблеме нетрудно объяснить: во-первых, прыжок с шестом
был долгие годы моей основной спортивной специальностью, во-вторых, здесь
наиболее ярко проявляется процесс перехода энергии разбега в энергию подъема,
привлекший мое внимание еще в довоенную пору и продолжавший волновать все
эти годы.
В те дни у меня подобралась интересная группа учеников, среди которых
были Виктор Князев (в первой половине пятидесятых годов он был одним из
сильнейших шестовиков страны), смелый и энергичный атлет Петр Захаров,
совсем еще молодой Александр Лаптев, ныне доктор медицинских наук,
заведующий кафедрой гигиены в Волгоградском институте физкультуры... Все они
составили экспериментальную группу, которую я готовил к различным
состязаниям и одновременно проводил с ними научно-исследовательскую работу.
Итогом ее стала победа В. Князева на фестивале в Будапеште, а в научном
отношении – кандидатская диссертация «Техника и методика обучения в прыжках
с шестом». Зимой 1950 года в Государственном Центральном институте
физической культуры она была мною успешно защищена.
Вспоминая об этом, весьма важном для меня, событии, я считаю особенно
интересным и поистине символичным, что одним из официальных оппонентов при
защите был мой давнишний соперник по спорту заслуженный мастер спорта,
кандидат педагогических паук (он получил это ученое звание еще в суровые годы
войны одним из первых в нашем спорте) Николай Георгиевич Озолин. Вторым
оппонентом был доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой
анатомии ГЦОЛИФКа, заслуженный деятель науки РСФСР Михаил Федорович
Иваницкий.
Что же составляло суть моей работы? Это было многолетнее, очень
трудоемкое исследование природы прыжка, основанное на взаимодействии
системы маятников (человек – шест) с учетом упругих сил деформации
(продольного изгиба) бамбукового шеста. На этой основе была произведена
разработка техники прыжка и методики обучения. В диссертации содержалась
идея «трехмаршевой лестницы обучения», которую сейчас можно было бы с
полным основанием назвать алгоритмом программированного обучения.
Как известно, наши прыгуны с шестом старшего поколения, к которому
относится и автор, прошли долгий путь творческих исканий и уже к концу
тридцатых годов достигли высокого технического мастерства, выдвинувшего их на
передовые позиции в Европе. Однако природа высоких результатов ведущих
атлетов, опыт нашей самостоятельной работы не стали в то время достоянием
широкого круга спортсменов и тренеров. Отчасти на ликвидацию этого недостатка
и был нацелен мой труд. И я гордился, что в успехах талантливой молодежи,
появившейся у нас в середине пятидесятых годов, в успехах таких атлетов, как В.
Князев (4 м 40 см), А. Альбов (4 м 40 см), В. Булатов (4 м 64 см), В. Чернобай (4 м
50 см), была частица и моего труда, и моей непосредственной работы с ними. Я
испытываю большое моральное удовлетворение, когда вижу у тренеров,
работающих с шестовиками в Москве, Ленинграде и во многих других городах
страны, свою книгу «Прыжок с шестом», изданную в 1955 году.
Вышедшее в 1948 году постановление Центрального Комитета партии по
физической культуре нацелило советских спортсменов на решительную борьбу за
мировые рекорды и мировое первенство. Так получилось, что одним из самых
отстающих видов легкой атлетики у нас оказался прыжок в длину. И вот, закончив
работу в прыжках с шестом, я переключился на изучение проблемы подготовки
квалифицированных прыгунов в длину.
Выбор этой проблемы не был случайным: во-первых, мне, как тренеру, и
раньше приходилось заниматься с прыгунами в длину. Среди моих учеников еще
до Великой Отечественной войны были такие замечательные прыгуны, как
Александр Демин, Петр Головкин, Николай Гурьянов; во-вторых, я хотел, прежде
чем перейти к «высотникам», провести здесь основательное исследование
прыжков в длину, с целью решения вопросов рационального сочетания мощного
толчка с максимальной скоростью разбега.
В этих исследованиях я продолжал развивать идею, изложенную еще в
1940 году. В монографии «Прыжок в длину с разбега», вышедшей в издательстве
«Физкультура и спорт» в 1953 году, говорилось, что «все движения прыгуна в
момент толчка сочетаются в едином, крайне концентрированном динамическом
усилии, направленном на изменение горизонтального движения его тела под
некоторым углом вверх».
Работа над проблемой прыжка в длину, чрезвычайно важная и интересная
сама по себе, помогла мне еще глубже разобраться в механизме разбега и вольно
или невольно подтолкнула к тому, с чего я начал в науке и о чем никогда не
забывал ни на один день. И вот в пятьдесят четвертом году я вновь возвращаюсь
к прыжку в высоту с разбега.
Здесь, конечно, не уместно подробно излагать ход и результаты
исследований. Скажу лишь, что в конечном итоге были разработаны также
структура и ритм разбега в сочетании с толчком, которые позволили сознать
эффект упругого рикошета в фазе толчка. И на этой основе не только повысить
коэффициент «взлетной» утилизации скоростного разбега, но и использовать в
прыжке повышенные скорости.
Многое было сделано в борьбе за высоту и моими многочисленными
коллегами в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси. Наши научные разработки и
практические поиски стали той прочной основой, на которой родились успехи и
победы наших прыгунов.
Но советским специалистам, тренерам всегда был чужд голый техницизм.
Свою повседневную работу мы рассматриваем не только как процесс физического
развития, обогащения занимающихся специальными знаниями умениями и
навыками, привития любви и преданности спорту, но и как процесс воспитания
волевого целеустремленного спортсмена, патриота своей Родины, культурного и
активного строителя коммунистического общества.
На новые свершения в этой важнейшей области нацеливает нас
постановление ЦК КПСС «О дальнейшем улучшении идеологической, политиковоспитательной работы». Выполняя наказ партии, мы будем и впредь сочетать
глубокий профессионализм обучения с воспитанием у каждого спортсмена
советского патриотизма и пролетарского интернационализма, коммунистического
отношения к труду, высокой гражданской ответственности, стремления защитить и
умножить спортивную славу Страны Советов.
Годы, отданные науке и практическому воплощению ее достижений в жизнь,
дали мне возможность перейти от важных, но частных задач современного спорта
к проблемным решениям широкого профиля. Первым итогом этой «перестройки»
стал выход в 1961 году капитального труда «Проблемы спортивной тренировки»,
где рассматривались закономерности физической подготовки спортсменов
высших разрядов. Прошло еще три года, и вот в шестьдесят четвертом в
Ленинграде в Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова я защищал
диссертацию на соискание ученой степени доктора педагогических наук –
«Экспериментальное обоснование и разработка системы тренировки в скоростносиловых видах спорта (по материалам исследования легкоатлетов-прыгунов)».
Защита прошла хорошо, хотя, конечно, я волновался, выступая перед
совершенно незнакомой аудиторией. В Минске в это время шли матчевые
соревнования, и Авксентий Цезаревич Пуни спросил меня:
– Знаете ли вы, Владимир Михайлович, на сколько прыгнет ваш Брумель?
Я ответил:
– Он возьмет высоту два метра двадцать четыре сантиметра и будет
пытаться преодолеть два двадцать девять. – В действительности так оно и было.
Пишу о себе, о пройденном пути, о своих исследованиях, разработках,
достигнутых практических результатах не ради тщеславия, а лишь из желания
показать на своем примере, как продвигает и поднимает нас наша советская
действительность, какие горизонты открываются перед каждым из нас и перед
всеми нами вместе.
Еще раз вспоминаю Центральный научно-исследовательский институт
физической культуры, куда я пришел на скромную должность научного сотрудника.
Штат спортивного сектора состоял из десяти-пятнадцати человек. Аппаратура
была самая примитивная. Темы для исследований ограничивались узкими
интересами того или иного вида спорта, даже больше – отдельного сотрудника и
часто они были оторваны от практики.
Теперь наш институт носит наименование Всесоюзного – оно присвоено
ему августовским (1966 г.) постановлением Совета Министров СССР. Совершенно
очевидно, что речь шла не о механической смене вывески, не о простом
переименовании. Перед нашим учреждением, головным в советской спортивной
науке, ставились тогда качественно новые задачи – целиком посвятить
творческую мысль исследователей борьбе за подлинную всенародность
отечественной физкультуры и повышение спортивного мастерства, обеспечить
самое тесное единение теории и практики.
Сегодня можно сказать, что поставленные задачи в большинстве своем
успешно решаются. Благодаря заботе партии и правительства для этого созданы
все необходимые условия.
Мы искренне гордимся нашими кадрами, среди которых есть ученые,
пользующиеся большим международным авторитетом. Это доктор педагогических
наук, профессор И. П. Ратов, доктор педагогических наук, профессор,
заслуженный мастер спорта В. В. Кузнецов, доктор педагогических наук,
профессор М. Я. Набатникова, кандидат педагогических наук А. А. Новиков и
многие другие. Размах советской спортивной науки, задачи, решаемые ею,
огромны. И это неизменно отражается в практике нашей повседневной жизни.
Перебираю дневники прошедших лет, старые записи, подшивки
иностранных журналов и газет. Еще накануне Римской олимпиады
западногерманский журнал «Легкая атлетика» писал, что «преимущество
американцев в прыжках в высоту по-прежнему не вызывает сомнения». А в одном
из номеров за 1978 год он утверждает, что сегодня в прыжках в высоту
торжествует советская школа и советские представители являются наиболее
вероятными претендентами на победу в олимпийском турнире восьмидесятого
года. «Высота – сегодня признанный конек русских!» – констатирует журнал.
Помнится, на одном из матчей СССР – США способный заокеанский атлет
Джери Эванс показал нам чисто акробатический «кульбит», с помощью которого
преодолел 2 м 15 см. Мы тогда не рекомендовали публиковать в нашей прессе
методические материалы об этом прыжке – видели его полную
бесперспективность. И жизнь подтвердила наше мнение на этот счет: «кульбит»
не получил развития и тут же исчез из международной практики.
В олимпийском Мехико настоящую сенсацию произвел американский
спортсмен Ричард Фосбюри. Прыгнув на 2 м 24 см, он установил новый
олимпийский рекорд и завоевал своей стране золотую медаль в прыжках в высоту,
первую после 1956 года. Многочисленных зрителей, специалистов,
представителей прессы буквально взбудоражили своей оригинальностью прыжки
Фосбюри. Дело было даже не только во внешнем эффекте, в необычности
способа, которым Фосбюри преодолевал планку, но еще и в том, что он оказался
простым по исполнению и весьма эффективным.
Нужно отметить, что появлению этого способа прыжка сопутствовал
необычайный ажиотаж. Миллионы мальчишек в США, Канаде, Чехословакии,
Италии, Франции и других странах начали подражать олимпийскому чемпиону.
Начались дискуссии среди специалистов. Одни сразу увидели перспективность
открытия, другие решительно отвергали его.
Не могли остаться в стороне и мы, представители советского спорта.
Помнится, в те дни на страницах журнала «Легкая атлетика» развернулась острая
дискуссия. Мнения были противоречивыми, выдвигались довольно обоснованные
доводы и за «фосбюри-флоп» и против него.
Подвести итоги творческого спора редакция поручила мне. В статье,
опубликованной в февральском номере журнала за 1971 год, я писал, что
«большую роль в эффективности способа прыжка должен играть фактор
индивидуального соответствия, и в первую очередь соответствия структуры
индивидуального развития скоростно-силовых качеств (по соотношению силового
и скоростного компонентов мощности) динамическим и кинетическим
особенностям техники отталкивания».
Я утверждал тогда и утверждаю сегодня, что вопрос не должен решаться
категорично – «или-или». Право на существование имеют оба способа – и
«фосбюри-флоп», и «перекидной».
И сегодня соперничество стилей и школ продолжается. В 1971 году
американец Патрик Матцдорф установил новый мировой рекорд – 2 м 29 см. У
него на вооружении был своеобразный «перекидной». Им пользовался и
олимпийский чемпион 1972 года Юрий Тармак. Затем началась эра «фосбюрифлопа», которым прыгали и мировой рекордсмен американец Дуайт Стоунз (2 м
30 см, 2 м 31 см, 2 м 32 см) и обладатель золотой медали Монреальской
олимпиады поляк Яцек Вшола. Но затем Владимир Ященко двумя своими
мировыми рекордами (2 м 33 см и 2 м 34 см), блестящим прыжком в закрытом
помещении (2 м 35 см) и многими другими победами полностью восстановил
пошатнувшийся было авторитет «перекидного».
Продолжается спор стилей, спор идей, спор атлетов.
Каковы же перспективы развития этого вида легкой атлетики? Я считаю, что
у мужчин прыжок на 2 м 40 см стоит на повестке дня.
Рубеж 2 м 40 см будет преодолен, а там на очереди и 2 м 50 см.
Наступление продолжается. Высоте, которую покоряет Человек,– нет
предела. Нет предела его мужеству и силе, его духовному и физическому
совершенству. В утверждении этих истин – величие и смысл современного
спорта!