статьи, эссе, очерки - Жизнь обыкновенного необыкновенного

Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
1
Часть четвертая
СТАТЬИ, ЭССЕ, ОЧЕРКИ
Помимо книг О.В. принадлежит множество статей, эссе, очерков, напечатанных в
сборниках, журналах, газетах. Он печатался как профессиональный журналист до войны,
во время войны и несколько лет после нее. Проследить за всеми этими публикациями
довольно трудно, да и особого смысла нет ― разве только для составления персонального
библиографического списка.
В письмах О.В. иногда встречаются упоминания о произведениях, опубликованных
им до войны и до работы в послевоенные годы типографским корректором. Так, в одном
из писем О.В., упомянув журнал «Всемирный следопыт», сообщил, что печатался в нем в
молодости. Из другого мы узнаем, что он сотрудничал с журналом «Красноармеец»:
Радостно было вчера встретиться со старыми товарищами на сборе ветеранов военной
печати в музее 505-й школы «С пером и автоматом». Старшеклассникам понравился мой рассказ,
который был опубликован в номере журнала «Красноармеец», приуроченном в 1945 году к Победе,
и они взяли его переписывать (14.05.84).
Еще в одном письме (07.12.72) О.В. упоминает, что его юмористические рассказы
печатались в 1944–1945 годах не только в журнале «Красноармеец», но и в «Огоньке».
Судя по письмам А.И.Андреева от 26.11.48 и 11.12.48, О.В. написал статью об
А.И.Чирикове, опубликованную в «Морском сборнике» в декабрьском номере 1948 года.
Но и после нашего знакомства О.В., кроме книг, напечатал много своих работ в
периодических изданиях и непериодических сборниках. Только по упоминаниям в
письмах с 1960 по 1986 год и присланных некоторым вырезкам их число превышает
полсотни.
По письмам О.В. можно понять, что побудило его взяться за перо в том или ином
случае, каков был внутренний смысл его писаний. Именно этим объясняется включение в
жизнеописание О.В. главы о статьях, очерках, эссе.
Начал печататься О.В., как это видно из первой части жизнеописания, очень рано.
Позднее в одном из писем он вспоминал:
Если оно [2-е издание пособия «Что нужно знать о корректуре»] выйдет (гм, гм), то как раз
совпадет с 50-летием моей работы в печати, начавшейся осенью 1923 года [О.В. было тогда 14 лет]
в вечернем выпуске «Красной газеты», где появились мои заметки о… бегах за подписью О.Р.
Полную свою подпись я увидел только в апреле 1925 года в «Смене» под рецензией об
американском фильме «В когтях полиции». Этот фильм фигурировал и в моем первом рассказе
«Семечки», который напечатал Вис. Саянов в литературной странице той же «Смены» в 1925 году.
Все эти памятные даты мне очень дороги, так как связаны с молодостью (24.11.72).
Темы и жанры публикаций О.В. в журналах, газетах, сборниках необычайно
многообразны. Стержневыми в них можно назвать такие предметы: книга, писатель,
литература, журналистика, шахматы.
Книговедение представлено в его наследии статьями исследовательского
характера:
Ленин и вопросы издательской культуры // Книга. Исследования и материалы.– 1970.– Сб.
20.
«Взять как образец…»: (Ленин и полиграфия) // Декоративное искусство.– 1970.– № 4.
1
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
2
А.О.Студенский — забытый ученик Чернышевского // Журналистика и литература. М. : Издво МГУ, 1972.
Непознанные глубины книжных страниц // Наука i суспiльство. 197…
Написал О.В. ряд книговедческих эссе об интересных книгах и любопытных
историко-книжных фактах:
Забытый первенец «Всемирной литературы» // Лит. Россия.
Когда наборщики смеются // Кн. обозрение.
О мнимом предке Евгения Онегина // Кн. обозрение.– 1983.– 30 сент.
Перу О.В. принадлежат интересные историко-литературные и историко-книжные
воспоминания:
Книжная сторона // Альманах библиофила.– М., 1977.– Вып. 4.– С. 101–107.
Литературные пенаты на Фонтанке // Нева.– 1982.– № 3.– С. 198–200. Подпись — псевдоним
Олегри.
Воспоминания о В.В.Князеве // Памятные книжные даты, 1987.– М., 1987.
Воспоминания о Г.Белых // Дет. лит.– 1983.– № …
Приезд Афиногенова // Брянский рабочий.– 1984.– 6 мая.– С. 3.
Об уникальной книге, содержание которой связано с первыми русскими автомобилями // Веч
Рига.
Им написаны статьи, воскрешающие страницы истории нашей журналистики:
Киров и «Смена» // Юб. сб. «Смены».– Л., 1969.
П.Я.Хавин. Некролог // Газета Ленингр. гос. ун-та.– 1969.– Июнь(?).
В боевом расчете «Прямой наводкой // Нева.– 1983.– № 2.– С. 181—182. Подпись —
псевдоним Олегри.
То же и очерк о книге Грубера из «Дозорных печатного слова» // Когда пушки гремели.– М.:
Искусство, 1973.
«Юный пролетарий» // Веч. Ленинград.– 1985.– 16 мая.
Так начинались «Бодрые задиры» // Солдаты слова: Рассказывают ветераны
журналистики.– М., 1985.– Вып. 5.– С. 148—157.
Через 50 лет [о 50-летии создания Ленинградского техникума печати] // Журналист.– 1976.–
№ 12 (совместно с Г.Петерманом).
Страницы наших лет суровых // Смена.– 1969.
Последняя шутка Власа Дорошевича // Неделя.– 1970.– № 23.– С. 9.
[О В.В.Князеве] // Памятные книжные даты, 1987.
Опубликовал он и свои шахматные воспоминания ― дань увлечению юных лет:
Первый шахматный вуз // Шахматы (Рига).– 1975.– № 1.– С. 24; № 3.– С. 26–27.
Воспоминания о П.А.Романовском // Шахматы СССР.– 1975.– № 12.
Интервью с Капабланкой: (Воспоминания журналиста) // 64.– 1976.– № 16.– 16–22 апр.
Шахматный первенец Петрокоммуны // Нева.– 1983.– № 11.– С. 181–182.
Он, однако, писал, что опубликовал в рижском журнале лишь незначительную
часть воспоминаний:
2
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
3
Более обширное произведение находится сейчас у нескольких моих знакомых, включая
товарищей из «Звезды», но по размерам оно едва ли годится для журнала. Впрочем, в конце этого
года, возможно, будет отмечаться 50-летие Первого Московского международного турнира, в связи
с чем удастся, надеюсь, напечатать о том, как я брал интервью у чемпиона мира Капабланки… для
стенной газеты (19.03.75).
Эти воспоминания, как видно из списка, были опубликованы в апреле 1976 года.
О.В. печатает ряд рецензий:
П.Н.Берков. История советского библиофильства (1917–1967) // Звезда.– 1972.– № 4.– С.
221––222.
С репортерским прицелом // Лит. обозрение.– 1973.– № 11. С. 24–25. Рец. на кн.: По одной
истории из блокнотов.– Лениздат, 1973. Подпись — псевдоним О.Вадимов.
И.Рахтанов. На широтах времени : Рассказы и очерки.– М.: Сов. писатель, 1973 // Звезда.–
1974.– № 3.– С. 213–214.
Советчик-универсал // Журналист.– 1974.– № 11.– С. 48. Рец. на кн.: Справочная книга
корректора и редактора.– М.: Книга, 1974.
С.Белов. Книгоиздатели Сабашниковы. Московский рабочий, 1974 // Звезда.– 1974.– № 12.–
С. 216.
Александр Вересов. Ключ-город: Повести. Л.: Дет лит, 1975 // Лит. обозрение.– 1976.– № 9.
С.В.Букчин. Судьба фельетониста: Жизнь и творчество Власа Дорошевича // Звездв.– 1976.–
№ 5.– С. 219–220.
Г.В.Александров. Эпоха в кино. М.: Политиздат, 1976 // Звезда.– 1977.– № 8.– С. 218.
[Рец. на кн. Г.И.Мишкевича о Перельмане] // Кн. обозрение. 1982. Окт.
Сказочник из зеленого царства: [Обзор произведений Г.Л.Шакулова]// Дет. лит (?)
[Письмо авторам «Блокадной книги»] // Лит. обозрение.– 1982.– № 8. Оно же цитируется в
«Лит. газете» (1983, 15 июля).
И это далеко не полный список опубликованного О.В. после нашего знакомства. В
частности, он написал и напечатал ряд рецензий, но мне известны только те, о которых он
упоминал в письмах или вырезки которых присылал мне в дар. Например, в письме от
18.08.70 упоминается рецензия на «Краткий справочник книголюба», посланная в
«Неделю». О.В. предполагает, что ее не опубликовали в вышедшем тогда номере из-за
того, что в нем была помещена рецензия Евг.Кригера на 20-й том «Книги», а в ней
упоминалась его фамилия, но оговорил, что 10 августа ему написали из «Недели», что
хотят его рецензию использовать. Сведений о ней у меня нет.
Еще одну опубликованную рецензию О.В. упоминает в другом письме:
В последнем номере «Книжного обозрения» с удивлением обнаружил свою маленькую
рецензию о хорошей книжке Г.Мишкевича (он сам мне и позвонил). Не связано ли это с нашей
недавней встречей? Статья ожила почти после полугодовой летаргии (25.10.82).
Ниже будут воспроизведены отрывки из писем О.В.. касающихся истории
публикации некоторых его статей, очерков, рецензий, эссе.
Языковед В.П.Даниленко в письме от 96.09.68 благодарит О.В. за письмо в журнал
«Русская речь», в котором он «защитил и поддержал ее».
Когда издательство «Книга» выпустило библиографический указатель «Шахматная
литература СССР (1775–1966)», составленный Н.И.Сахаровым, О.В сразу же написал на
нее рецензию для «Недели», а копию послал составителю, который откликнулся на нее
так:
3
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
4
Рецензия Ваша написана легко и свободно, читается с большим интересом. Я буду рад
увидеть ее на страницах «Недели». Однако кое-где Вы мне излишне польстили. Так, сборник партий
Дадиана Мингрельского (между прочим, он племянник жены Грибоедова, Нины Чавчавадзе) — не
моя находка, отнюдь. Об этой книге не раз упоминал Т.Гиоргадзе из Тбилиси, который, возможно,
является единственным обладателем экземпляра книги. Вряд ли понравится редакции сказанное в
рецензии о Дадиани и по той причине, что последний в шахматной литературе считается обычно
фигурой одиозной, так как у него были настолько плохие отношения с Чигориным, что князь, будучи
почетным председателем оргкомитета (как теперь сказали бы) турнира в Монте-Карло в 1903 году,
заявил, что сложит с себя обязанности, если Чигорин будет допущен в турнир. В нашей печати
избегают поэтому писать о нем в положительном плане (и Гиоргадзе в связи с этим «одергивали»).
Пожалуй, не стоило бы говорить, что я «возвратил из забвения» имена Шумова и Менчик: ведь
книги о них выходили в советское время, сравнительно недавно, им посвящен ряд современных
статей и пр. Но это все «придирки (11.10.68).
Воспоминания о Кирове О.В. поминает так:
Сегодня иду на вечер в честь 50-летия «Смены». Неделю назад они напечатали кусочек
моих воспоминаний о Кирове — отрывок из книги «Товарищ Смена», которая не выйдет к юбилею
(18.12.69).
…Попал в глупое положение со сборником «Товарищ Смена», который оказался «частично
гонорарным», то есть заплатили только составителям и ответственному редактору, а авторам не
выслали даже корректур и оттисков их материалов и к тому же заставили их подписываться на
сборник, который почти не попал в магазины. У меня там самый большой кусок о С.М.Кирове
(примерно ½ печатного листа), но я не имею ни оттисков, ни лишней книги, чтобы послать друзьям.
А сборник отпечатали шикарно — на французской бумаге, хотя по содержанию — форменная
окрошка! Московские участники сборника очень обижены — и правильно (26.03.70).
С большим воодушевлением работал О.В. над статьей о Студенском. Сначала он
предполагал включить ее в «Дозорные печатного слова», но затем материал так его увлек,
что он понял: это может увести его в сторону от основной темы «Дозорных» и предпочел
дальнейшую разработку темы в виде отдельной статьи, которую отдал в юбилейный
сборник «Журналистика и литература», подготовлявшийся факультетом журналистики
МГУ к 60-летию в 1967 году профессора А.В.Западова, заведующего кафедрой
редактирования этого факультета, знакомого О.В. Впервые упоминание об этой статье
появилось в одном из писем О.В. ко мне, сообщавшем о сборе материалов для
«Дозорных»:
Подстерегает и другая «опасность». Дело в том, что, собирая материалы о Студенском, я
неожиданно вторгся в область истории литературы, причем затронул не перевернутую еще
страницу, так что пришлось обратиться за советом к Н.М.Чернышеввкой и проф. Ю.Г.Оксману,
которые заинтересовались сделанными мной наблюдениями. Студенский ведь проходил по
следственному делу Чернышевского, часто упоминается в его письмах, его знали авторы
воспоминаний о шестидесятых годах, но и в комментариях и мемуарах он представляется в
искаженном виде вплоть до того, что Короленко приводит о нем неверные сведения, путает
названия его книжек, посмеивается над его филологическими трудами, которые в наши дни едва бы
признали вздором, ибо они находят продолжение в трудах современных филологов (например,
составление словарей не по первым буквам, а по окончаниям слов, о котором пишет Л.В.Успенский
в «Слове о словах», стр. 217, 90 лет назад было начато Студенским и расценивалось тогда как
4
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
5
доказательство его чудачеств). Но я боюсь уйти в сторону и, хотя уверен, что в архивах, документах,
письмах есть еще много интересного об этом «загадочном человеке», вынужден строго ограничить
свои поиски, чтобы не задерживать работу над книгой. Для вставной же «новеллы» в 5–6 страниц
мне фактов хватит (10.10.60).
О.В. очень гордился этой статьей. Выход сборника, правда, надолго затянулся, и
вышел он много позднее юбилея. Только в конце 1970 года ему прислали из издательства
перепечатанный экземпляр этой статьи:
Сегодня утром получил бандероль из Московского университета. Оказывается, что сборник
«Литература и журналистика», который готовился к 60-летию А.В.Западова, все-таки сдается в
набор. В бандероли нашел перепечатанный экземпляр своей статьи о А.О.Студенском, написанной
в 1966 году, которую просят прочесть и выправить перед набором. Вот ведь какие темпы! В этом же
сборнике должны идти статьи П.Н.Беркова и П.Я.Хавина, которых уже нет в живых (19.11.70).
Лишь в 1971 году получил он верстку статьи из Москвы:
В середине августа получил из МГУ корректуру верстки моей статьи в сборнике в честь
А.В.Западова. Ужаснулся обилию типографских опечаток. У нас в типографии АН гранки на вычитку
в корректорскую подавали в лучшем виде, чем эта «вторая корректура». К тому же статья помещена
в подверстку, так что я не мог добавить ни одного нового факта из тех, что накопились за пять лет,
пока статья лежала в Москве. Одно радует, что мое открытие насчет «мнимого шифра», видимо,
войдет во все труды о Чернышевском, так как даже в последнем издании «Дело Чернышевского»
(Саратов, 1968) составитель и комментатор И.Порох не решается подтвердить правильность
показаний Чернышевского на следствии. Интересно, когда книгу отпечатают (тираж 5 000 экз.) и
когда она появится в Москве. Я дал заказ в нашем Доме книги, но не уверен, что он не затеряется
(07.09.71).
И после этого О.В. продолжал беспокоиться, что сборник не появляется из печати,
и даже обратился ко мне с такой просьбой:
Если Вы следите за «Книжным обозрением», не заметили ли Вы сообщение о выходе
сборника «Журналистика и литература» в издательстве МГУ? Дело тянется пять лет (с юбилея
Западова), но конца не видно (28.11.71).
Об оценке этой статьи Н.М.Чернышевской О.В. писал:
По поводу статьи о Студенском я уже получил письмо от Нины Михайловны Чернышевской,
которая благодарит за выяснение одного важного вопроса биографии ее деда. Вы правильно
поняли мой замысел: мне хотелось «реабилитировать» Студенского особенно после книги
Короленко и высокомерных высказываний (абсолютно недостоверных) С.А.Рейсера и других
литературоведов. И.Е.Баренбаум в разговоре по телефону подтвердил, что Студенский имел какоето отношение к польским революционным кругам и упоминается в сборниках по истории русскопольских отношений, вышедших в последние годы. Но «копать» дальше у меня нет ни сил, ни чиназвания не хватает (в архивы неохотно пускают кустарей-одиночек, а требуют бумажку от какогонибудь учреждения) (29.04.72).
Эта статья послужила поводом для переписки с А.В.Храбровицким, о которой речь
шла во второй части жизнеописания «Каким человеком был О.В.Рисс».
5
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
6
Несколько раз он предлагает редакциям опубликовать отрывки из
подготавливаемых им к изданию книг, и эти предложения принимаются:
В «Неделе» № 19 за 6 мая было напечатано за моей подписью на 8-й стр. сочинение под
названием «За кулисами типографии», представляющее выжимку из 7-й главы «От замысла к
книге». Кстати, не вышел ли такой закон, чтобы не платить гонорар внештатным авторам? Я
почему-то не получил ни копейки ни за рецензию в «Новом мире» [ни рецензии этой, ни сведений о
ней в архиве не нашлось], ни за очерк в «Неделе», что мне сейчас особенно бы пригодилось в связи
с потерями в Пушкине (31.05.67).
«Наука и жизнь» опубликовала другой отрывок из той же книги «От замысла к
книге» под заглавием «Акрибия и акрибология» (1969.– № 4.– С. 49–51). История
публикации этой статьи описана в части третьей, в главке, посвященной истории издания
книги «От замысла к книге».
Среди упоминаемых им рецензий, не указанных в приведенном выше списке,
рецензия на книгу В.Г.Смолицкого «Из равелина»:
Рецензию о книжке «Из равелина» я был рад видеть в печати просто потому, что книжка
произвела на меня отрадное впечатление, и мне захотелось по-человечески поблагодарить автора,
возможно и не избалованного вниманием. Писал от души, не сжимаясь в объеме (23.05.69).
Где была напечатана эта рецензия, я, увы, не знаю.
В конце 60-х годов О.В. увлекается идеей доказать нетленность книги, доискаться,
в чем секрет ее живучести и что позволяет ей не сдавать позиции под натиском новых
средств массовой информации. Он готовит статью на эту тему для киевского сборника
«Наука i суспiльство». Подбил его на то, чтобы написать что-нибудь для этого сборника
А.Н.Лук, еще один эпистолярный друг О.В. (их переписка завязалась, когда А.Н.Лук жил
еще в Киеве, а затем продолжалась после его переезда в Москву). О.В. ответил ему так:
…Я мог бы дать им что-нибудь интересное, например статью «Феномен печатного текста».
Дело в том, что для сборника «Книга» я задумал небольшое исследование «Технический язык
книги», в котором собирался проследить, чем печатная речь отличается от устной, письменной и
т.д., т.е. почему именно книга «прочнее» всех других видов хранения и передачи информации.
Попутно набрались материалы, показывающие, что в печатном слове есть свои «тайны и загадки»,
закономерности, эстетические и психологические особенности и пр. На это частично обращали
внимание и Белинский, и тот же Лацарус, и Эдгар По, и Джемс, и другие умные люди, но никто еще
не пытался собрать и обобщить накопленный материал. Вероятно, статья о феномене печатного
текста была бы полезной не только в отношении занимательности, но и в смысле некоторых
практических выводов (например, против злоупотребления мелкими шрифтами, затрудняющими
восприятие текста). Если Вы одобрите и сообщите адрес редакции, то я рискну этим заняться
(А.Н.Луку. 04.04.70).
В письмах ко мне этого времени то и дело встречаются упоминания о работе над
этой статьей:
Собираюсь сходить в библиотеку, чтобы посмотреть еще ряд материалов, которые мне
понадобятся для подкрепления изысканий по теме: чем книга берет верх над современными
средствами массовой информации. Очень хочу через одного новосибирского профессора
[П.Приходько] связаться с кибернетиками, которые подбираются к тому же вопросу с другой стороны
(31.05.70).
6
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
7
Первый вариант этой статьи О.В. назвал «Непознанные глубины печатных
страниц». Копию ее, датированную 12 мая 1970 года, он прислал мне:
…«Добил» статью для киевского журнала, копию которой посылаю Вам. Отметил для Вас
кое-что из источников — может быть, пригодится. Конечно, пришлось сжиматься, да и требования
популярности несколько ограничивали, но в общем и целом хотелось «поагитировать» за книгу.
Распоряжайтесь этими листками по своему усмотрению — нравится или не нравится, авось, какойнибудь материал пригодится (15.05.70).
О моих суждениях по поводу ее содержания я уже писал выше, во второй части
«Каким человеком был О.В.Рисс». Прислал он мне и второй ее вариант, вдвое больший по
объему (в первом было 12 с., во втором ― 24 с.) и озаглавленный иначе «Неразгаданное
чудо (Заметки старого книжника)». Перед тем, как послать ее мне, он написал:
…Меня огорчает, что тот опус, который Вы получили ранее, будет опубликован на
украинском языке (говорят, не ранее октября или ноября). А так как меня прямо-таки распирает от
обилия материала и идей, то я, пользуясь свободным временем и в качестве от противоядия
В конце концов она была опубликована в 1970(?) году в переводе на украинский
язык.
Тема еще одних изысканий О.В.― «Ленин и полиграфия, Ленин и издательская
культура». Его эта тема занимала и в связи с книгами, которые он писал, так как ссылка на
авторитет Ленина делала, на его взгляд, высказываемые им положения более весомыми и
доказательными. К тому же ссылаться на Ленина было принято. Да и идея восстановления
ленинских принципов в партийной и политической жизни была воспринята О.В. с
большим энтузиазмом и надеждой. Поэтому опираться на Ленина было приятно, а
разрабатывать его наследие по близким для О.В. темам казалось вкладом в
совершенствование той отрасли, с которой О.В. связал свою жизнь. Каждое слово Ленина
на эту тему ценилось как откровение. Впрочем, это было и моей, например, слабостью.
Еще в 1960 году по окончании «Бесед о мастерстве корректора» О.В. писал:
Я предпринял еще некоторые розыски и убедился, что у Ленина есть еще большое
количество ценнейших высказываний о корректуре, издательском деле, журналистике и т.д.,
оставшихся совершенно не разработанными. На кафедре журналистики Ленинградского
университета, например, очень удивились, когда я сообщил о записке Владимира Ильича его
секретарю Гляссер… о том, как перерабатывать стенограмму в газетный отчет. Очень интересная
история с корректурой «Детской болезни „левизны“» На IV томе своих Сочинений уже больной
Ленин делает пометку: «Опечаток много» и т.д. Конечно, я всего в своей книжке не мог и не
собирался охватить (об этом и прямо сказано), но не могу отделаться от ощущения, что у нас всех в
этом отношении остается большой и неотложный долг. Может быть, на первых порах это должно
вылиться в статью «Ленин за корректурой» (06.02.60).
Так что не было ничего удивительного в том, что два органа печати в преддверии
100-летия со дня рождения В.И.Ленина заказали О.В. по моей наводке статьи на
ленинскую тему: «Ленин и полиграфия» ― редакция журнала «Декоративное искусство
СССР», «Ленин и вопросы издательской культуры» ― редакция сборника «Книга.
Исследования и материалы» для юбилейного выпуска. Работа над этими статьями нашла
отражение в его письмах ко мне:
7
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
8
Я с увлечением взялся за статью для сборника «Книга» и засел читать письма Ленина по
последнему изданию. Сделал несколько интересных открытий, например, откуда Ленин в молодые
годы уже знал типографскую терминологию: «петит мелкий», «матрицировать» и т.д. Покойный
владелец детского издательства «Радуга» Л.Клячко. который в 1905 году заведовал хроникой в
газете «Новая жизнь» и встречался с Лениным в типографии на Коломенской улице (об этом бегло
упомянуто в его воспоминаниях, вторая часть которых так и не вышла — где-то лежит рукопись!),
рассказывал мне, как заразительно смеялся Ленин, услышав бытовавшее среди старых
наборщиков выражение «баранья морда» (о плохой работе). Я тогда (40 лет назад) рассказу Клячко
не придал значения и не записал, а ведь очень интересно было бы знать, как Ленин проводил
вечера в типографии.
Но чтение писем Ленина оказывается настолько увлекательным делом, что я порой
забываю о своей цели и читаю подряд самое интересное. Уверен, что если Вы раскроете том 54 и
прочтете три письма на стр. 329–330 и особенно примечания к ним на стр. 673–675, то испытаете
такое же потрясение, как и я! Все это в разговорах я слышал давно, более 40 лет назад, но прочесть
в официальном издании!.. Да и вообще, видимо, отбор производился недостаточно обдуманно (дата
выхода тома 1965), ибо многое производит обратное действие, особенно на молодежь, которая,
правда, вряд ли будет «рыться» в Полном собрании сочинений.
Во всяком случае, даже в пределах своей темы я нахожу немало нового и поучительного.
Вот только напрасно Н.Михайлов объявил, что это издание выпущено без опечаток. Нахожу их
достаточно, особенно в справочном материале, когда нужно что-либо обнаружить, а отсылка
неверная (страницы перепутаны). Вообще примечания составлены плохо,
малоквалифицированными в данной области людьми. В письме Ленина поставлен какой-нибудь
вопрос, а в примечаниях не находишь ответ — что это такое. Здесь я касаюсь уж чисто
профессиональной стороны тех вопросов, которые меня интересуют в связи с темой (19.10.68).
Статью [для сборника «Книга. Исследования и материалы»] вчерне написал, думал за
выходные дни перепечатать и отослать, но как сел править, то «завяз» (выражение Ленина) —
видимо, дает себя знать условный рефлекс — недаром я четверть века проработал литературным
секретарем и привык править рукописи. Самое обидное, что как только войдешь во вкус, дело
хорошо пойдет, надо отрываться и тащиться в свой убогий «офис». Вот так и теряешь время. Все
же надеюсь в ближайшие дни справиться со статьей и отослать ее Н.И.Сахарову, который, наверно,
бранит меня за неаккуратность (05.12.68).
…Получил письмо из журнала «Декоративное искусство СССР», о котором Вы меня
предупреждали. Тему о «ленинской полиграфии» они сформулировали правильно, но дали
смехотворно малый срок — 10 декабря и хотят получить еще иллюстрации, на изготовление
которых в ГПБ уходит не меньше месяца. Правда, возможно отложить статью до № 3, то есть до 1
декабря, но все равно придется гнать. А вот эта статья «видится» мне хорошо, ибо действительно
интересно показать, что Ленин заботился не только о содержании, но и о «типографской изящности
и аккуратности» своих изданий. Никаких натяжек здесь не требуется, а иллюстрации действительно
раскрыли бы то, что обычно остается за строками ленинских писем и директив. Например, Ленин
предлагал Бонч-Бруевичу издать книжку «Исполняйте законы советской власти» с броским
доходчивым заголовком. Почему бы не показать, как выглядела обложка этого издания? Ленин
ругал за неряшливость издания сборника документов III Интернационала — привести репродукцию,
подтверждающую эту оценку. Сопоставить две статьи из журнала «Просвещение», рубрики у
которых подбирались в соответствии с советами Ленина. Вообще было бы хорошо проследить, на
каких изданиях воспитывался вкус Ленина к оформлению книги (скупые указания на это разбросаны
в разных источниках). Например, при издании своих первых книг Ленин предлагал взять за образец
книгу Туган-Барановского — посмотреть, чем же она его привлекла?
8
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
9
Мне кажется, что на эту сторону пока никто не «нацеливался», ибо специалисты по Ленину
совсем не знают полиграфии, а полиграфисты мало вчитывались в ленинские строки.. Думается,
что такая работа может быть и увлекательной и полезной, но для нее нужно время и время. Во
всяком случае, попытаюсь в ближайшие дни пополнить свои наблюдения и подобрать больше
иллюстраций, а там видно будет.
В таком духе и ответил редакции журнала. Кстати, в письме они ссылаются на
рекомендацию Н.М.Сикорского и Вашу и величают меня чуть ли не «знатоком» этого вопроса.
Благодарю, не ожидал! (29.10.69).
Получив заказ от «Декоративного искусства», О.В. вгрызается в тему, делая по
ходу маленькие открытия, стараясь раскрыть тему широко и разнообразно:
Заказ «Декоративного искусства» навел меня на мысль лично ознакомиться с теми книгами,
в редактировании и оформлении которых участвовал Ленин, а кроме того, посмотреть старые
номера полиграфических журналов с откликами на смерть Ленина. То и другое привело к
неожиданным открытиям. Прежде всего, я убедился, что в Полном собрании сочинений кое-где
изрядно напутано, особенно в комментариях. Например, в датах жизни и деятельности указывается,
что Ленин предложил наложить взыскание на виновных за пропуск в тексте декрета о концессиях.
По этому поводу есть две его записки Милютину. А когда я выписал и сам посмотрел брошюру, то
всё оказалось не так. Ленин читал корректуру брошюры (она должна была выйти к собранию актива
РКП/б/, на котором Ленин выступал с докладом о концессиях), и обнаружил, что не даны пояснения
к одной из карт и написал об этом записку. Потом эти пояснения были отпечатаны отдельным
листком и листок вложен в брошюру. Из второй записки ясно, что Ленин затем читал и этот листок и
в нем тоже заметил пропуск пояснений к VI и VII объектам концессий. Тогда-то он рассвирепел и
предложил арестовать виновных. Брошюру эту Ленин считал настолько важной, что трижды говорил
о ней в своих докладах, предлагал перевести ее на иностранные языки. А издана брошюра
безобразно, с грубыми опечатками, предложения Ленина остались невыполненными.
Но в самом декрете никакого пропуска нет. Комментаторы ПСС просто дезинформируют
читателей.
Далее в томе 42 напечатан краткий газетный отчет о выступлении Ленина на съезде
московских печатников 25 ноября 1920 года — всего 20 строк. А в журналах «Печатник» и
«Московский печатник» об этой речи рассказывается подробнее, причем приведены интересные
ответы Ленина на вопросы, которые ему задавали.
Прочитав своими глазами брошюру о концессиях, я увидел, что и в самом докладе Ленина,
который печатается в ПСС по стенографической записи, есть явно неправильные места. Например,
не мог Ленин сказать: «Брошюра содержит декреты (?) Совета Народных Комиссаров, написанные
так, чтобы подманивать теперешних объектов концессий (?). К этой книге приложены карты с
пояснениями…» (т. 42, стр. 69). Для меня ясно, что стенографистка при расшифровке не туда
вставила слова, а одно слово пропустила. Правильно было бы читать: «…чтобы подманивать
капиталистов» (так в другой речи Ленина) и «…приложены карты объектов концессий».
Думается, что стоит написать небольшую статейку «Поправки В.И.Ленина в брошюре "О
концессиях", где с фактами в руках правильно осветить этот эпизод (ну хотя бы для журнала
«Вопросы истории КПСС»).
Есть и другие книги, прочитав которые понимаешь, почему она привлекла внимание Ленина
и что значат сделанные им пометки ‹…›
Самое неприятное для меня, что журнал «Декоративное искусство» дал мне весьма сжатый
срок для статьи и хочет получить к ней иллюстрации, а сегодня в Бюро внешнего обслуживания ГПБ
сказали, что срок выполнения заказа — не меньше двух месяцев. Предупредил об этом редакцию и
просил сделать репродукции по моему списку в Москве, но они молчат (05.11.69).
9
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
10
В этом же письме он, сообщая, что получил корректуру другой своей «ленинской»
статьи (из сборника «Книга. Исследования и материалы»), сокрушается, что ему пришлось
уточнять место, где упоминается брошюра «О концессиях»:
Простить себе не могу, что изложил этот эпизод по комментариям к 52-му тому ПСС, а не
смотрел в оригинале!
Копию статьи для «Декоративного искусства» О.В. послал мне для критики.
Получив мои замечания, он ответил:
Вы всецело правы, что без иллюстраций моя статья «не то», да вдобавок из-за
ограниченности места я не развил более подробно свои доводы. Замечания Ваши, как обычно,
полезны и вдумчивы. Но, грешен человек, я считал, что подметил кое-что, на что до меня никто не
обращал внимания (например, почему Ленин так часто упоминал об опечатках в журнале
«Просвещение»). А вообще-то, поскольку фоторепродукции задерживаются, вряд ли журнал
«Декоративное искусство» поместит статью. Это дает мне возможность после юбилейной «шумихи»
спокойно ее доработать и расширить с учетом всех замечаний и собственных наблюдений
(07.12.69).
Наивно было думать, что статья на такую тему понадобится редакции журнала
после юбилея, и дальнейшие действия редакции, как становится ясно из последующего
письма О.В., это подтвердили:
С «Декоративным искусством» дело повернулось иначе, чем мы думали [почему «мы» —
непонятно]. В середине декабря я получил бумажку за подписью главного редактора с просьбой к
Публичной библиотеке ускорить изготовления репродукций, так как статья идет в ближайшем
номере. В письме же на мое имя сообщается, что статья понравилась и ее дают в апрельском
номере. Просмотрев журнал, пришел к выводу, что это не заслуга автора, а просто у них «свой
уровень». Шесть репродукций из восьми получил, так что с иллюстрациями, быть может, статья и
будет выглядеть лучше. Если пришлют корректуру, конечно, кое-что подчищу с учетом Ваших
замечаний (04.01.70).
После того как журнал со статьей вышел, О.В. написал:
Сегодня видел в ГПБ апрельский номер «Декоративного искусства», который редакция мне
до сих пор не прислала. Обрадовало меня не то, что они мою статью поместили, а то, что открыли
номер портретом Ленина из типографских материалов, который я разыскал в «Полиграфическом
производстве» за 1928 год. Там было несколько подобных портретов, поэтому я предложил
редакции «Декоративного искусства» выбрать самой из комплекта, а они положились на мой вкус. Я
послал репродукцию того портрета Ленина, который мне понравился, а они его увеличили и открыли
им номер. Все остальное оформление тоже пригодилось (10.05.70).
Статья в «Декоративном искусстве» имела для О.В. приятное последствие:
Получил персональное приглашение из Союза художников на открытие выставки книжной
графики. Не статье ли в «Декоративном искусстве» этим обязан? Мне кто-то говорил, что статья уже
перепечатана в каких-то социалистических странах. Но за название я не отвечаю: его придумала
сама редакция и даже не указала в гранках, которые я подписал к печати. Вот и получилось, что я
чуть ли не первый поднял эту тему, а все было, как Вы знаете, проще и скромнее (02.11.70).
10
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
11
В 1973 году О.В. принимает участие в сборнике «Когда пушки гремели»:
Наконец вышел и сборник «Когда пушки гремели», красиво сделанный издательством
«Искусство». В моей маленькой публикации (впрочем, весь сборник «измельчили») о блокадных
изданиях я не только рассказал о книге Р.И.Грубера, но, так сказать, ввел в научный оборот
сообщение о единственном журнальчике, выходившем в Ленинграде каждую неделю в самые
суровые месяцы зимы 1942 года. К сожалению, это издание не зарегистрировано ни в одном
справочнике и никто не знает, что полный его комплект находится в Институте русской литературы
АН, куда я сдуру передал его в 1948 году, когда блокадные страницы еще не были такой
библиографической редкостью, как сейчас (21.09.73).
А на следующий день О.В. снова повторяет сведения о своем участие в сборнике
«Когда пушки гремели», дополнив сообщением, которое уже упоминалось во второй
части в связи с рассказом о переписке О.В. с С.И.Стыкалиным:
А другой комплект [журнала «Прямой наводкой»] я послал на факультет журналистики МГУ
С.И.Стыкалину, который тоже не знал об этом издании, хотя и написал капитальный научный труд о
советских сатирических журналах (22.09.73).
Рецензия О.В. на книгу Александра Вересова «Ключ-город: Повести» (Л. : Дет лит.,
1975), напечатанная в «Литературном обозрении» (1976.– № 9), интересна она тем, что,
воспользовавшись ею, О.В. рассказал о книгах, изданных в блокадном Ленинграде (см. в
части второй подраздел «Домашняя библиотека», где этот рассказ процитирован).
Познакомившись с присланными мною выпусками «Альманаха библиофила» и
откликаясь на мое предложение написать что-нибудь для этого альманаха, О.В. сразу
загорается желанием написать очерк о книжных делах в Ленинграде 20-х годов. О них он
уже упоминал в одном из писем, процитированных во второй части, в подразделе «Круг
чтения».
В одном из писем он упоминает о написанных им шахматных воспоминаниях:
Пришлось отложить [из-за болезни] и печатание своих шахматных воспоминаний для
альманаха «Белые ночи». Этот труд в рукописи очень хвалили и Н.И.Сахаров и еще несколько
знакомых, которым я давал прочесть. Может быть, это действительно лучшее, что я написал, так как
в нем отразились не только впечатления юности, но и некоторые черты жизни Ленинграда 20-х
годов. Но это вышло за рамки того, что можно напечатать в тощем шахматном журнале (24 стр.).
Вот я и думал, куда бы это послать, потом вспомнил, что Лениздат издает альманах, который
составляет И.И.Слобожан, бывшая, кстати, моей ученицей в семинаре молодых редакторов,
который я вел лет 15 назад в Лениздате. Но вот 170 стр. рукописи я с грехом пополам (пришлось
вдогонку посылать письмо и извиняться за одну опечатку в инициалах хирурга И.И.Грекова, которую
обнаружил уже после того, как бандероль ушла в Москву) перепечатал, а вот на 24 стр. сил уже не
хватает. Откровенно говоря, жизнь в таком состоянии мало того, что все время держит под ударом,
но и просто становится невыносимой (07.02.75).
Статью для «Альманаха библиофила» «Книжная сторона», когда она была
написана, читал перед публикацией и одобрил член редколлегии Виктор Григорьевич
Утков, о чем я и сообщил О.В. Он прокомментировал мое сообщение так:
Доволен, что В.Г.Уткову моя статья понравилась Ведь для меня это проверка умственных
сил — в наших условиях легко впасть в маразм или лишиться «всякого присутствия» (31.01.76).
11
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
12
Насчет статьи для «Альманаха библиофила» Вы меня всерьез обрадовали. Это частица
моих прошлых радостей, которыми я очень дорожу, и будет приятно, если статья появится в
«Альманахе», а не, скажем, в «Звезде», так как она несет нечто новое о давнем и забытом. Сейчас
«выскребываю из памяти еще кое-что о своем шахматном прошлом — тоже лично свое, пережитое,
неизвестное никому другому (07.02.76).
А узнав, что 4-й выпуск альманаха с его статьей сдан в производство, О.В. пишет:
Итак, четвертый «Альманах библиофила» пошел в работу. Я очень дорожу своим
свидетельством, ибо убедился, как быстро пропадает то хорошее, что своевременно не закреплено
печатным станком. Насколько я знаю, даже историки не помнят о Петрогубкоммуне и тем более о
той культурно-просветительской работе, которую вело это «продовольственное учреждение»
(20.01.77).
Длительную историю имел очерк-воспоминание О.В. о писателе Г.Белых. Впервые
упоминание о нем появляется в письме О.В. начала октября 1978 года:
В 9-м томе «Краткой литературной энциклопедии» возрожден ряд забытых имен, в том
числе имя одного из авторов «Республики ШКИД» Гриши Белых. Хочу в связи с этим напомнить о
нашей совместной работе с ним в одном юмористическом журнале 20-х годов. Я посмотрел
комплект журнала и «раскрыл» ряд псевдонимов, под которыми он печатался. ‹…› Короче говоря,
опять напал на тему, которую просто нельзя «утаить» от потомства. Судьба Гр.Белых была
трагической, а он ведь многое обещал. Пользуясь выражением из рассказа Андроникова «Земляк
Лермонтова», можно сказать: не умри Белых в тюрьме и проживи больше, еще неизвестно, кто был
бы Пантелеевым! (06.10.78).
Написав и отправив очерк о Гр. Белых в журнал «Детская литература», О.В. очень
обрадовался благожелательной оценке его редакцией. Зав. отделом критики журнала
С.Николаева ему написала:
Я благодарю Вас за присланный материал. Он интересен и прекрасно написан. К
сожалению, не могу сейчас точно сказать Вам, в каком номере журнала удастся его опубликовать.
Во всяком случае, мне кажется, он не залежится (19.12.78).
О.В. вдохновлен:
Если что слегка и порадовало под Новый год, то милое, человеческое письмо из редакции
«Детской литературы». Я послал туда небольшие воспоминания о Г.Белых, копию которых
предварительно направил его соавтору по «Республике ШКИД» Л.Пантелееву. Зав. отделом критики
С.Николаева очень подбодрила меня своими добрыми словами и заверила, что мой материал в
редакции не залежится. Для меня это важно не как «канифоль для смычка», по выражению
К.Пруткова, а просто как подтверждение, что еще есть силы писать. Впрочем, и Л.Пантелеев, с
которым мы обмениваемся воспоминаниями о нашей юности, считает, что в моей «торбе» столько
интересного, что обязательно надо писать. Пока что у меня на «Дом с острыми углами» и нечто
подобное у меня явная «монополия», ибо почти никого не осталось из тех, кто видел и слышал то
же самое в те же годы (28.12.78).
Однако прошел год, а «Детская литература» ничего не напечатала.
О.В. с огорчением писал мне:
12
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
13
Из редакции «Детской литературы», куда год назад послал воспоминания об юнкоре
Г.Белых (одном из авторов «ШКИД»), встреченные весьма положительно с обещанием «не
задерживать», получил недавно довольно странное письмо. Зав отделом критики пишет, что
редакция не изменила отношения к моему материалу, но «некие силы» препятствую печатанию.
Правда, Гриша Белых пострадал невинно и 42 года назад умер в тюремной больнице, но в 9-м томе
«Краткой литературной энциклопедии» есть о нем положительная справка и его имя восстановлено
на книге, которая понравилась А.М.Горькому. Но возможно, что-то пересмотрено и с перепугу
вытащили старые проскрипционные списки. Кстати, по странной случайности до меня не дошел
номер ЦО «Правды» со статьей к столетию И.В.Сталина. В других же газетах никаких откликов не
было (31.12.79).
По сохранившимся письмам, полученным О.В. из редакции «Детской литературы»,
действительно видно, какой сложной была судьба воспоминаний О.В. о Г.Белых. Сначала
литсотрудник отдела критики Н.Павлова сообщила ему, что они будут опубликованы в №
9. Когда же этого не случилось и О.В. послал письмо с просьбой разъяснить причины
такого отношения к своей работе, зав. отделом критики С.Николаева написала ему:
Нота раздражения, которая звучит в Вашем письме, имеет, к сожалению, реальную причину.
Действительно, мы не сообщили Вам о том, что Ваш материал мы не смогли поместить в № 9 и в №
11, как предполагали. И сегодня я не могу Вам с уверенностью назвать номер журнала, в котором
появится Ваша статья — увы, это судьба материалов, пришедших «самотеком», да еще и и з
области истории детской литературы, при всем нашем уважении к последней.
Как только положение прояснится, я напишу Вам (10.12.79).
Только через четыре года, в 1983 году, журнал наконец напечатал эти
воспоминания О.В., о чем он известил меня следующим образом:
Предложил «Детской литературе» еще одну тему и жду ответа от С.А.Николаевой. Но так и
не могу самостоятельно разгадать загадку, что помешало редакции опубликовать мой опус в 1979
году и что способствовало неожиданной для меня публикации в 1983 году. В.К.Грудинин, который
сам был членом редколлегии этого журнала, как-то глухо заметил, что «изменилось отношение к
истории» (16.10.83).
Действительно, руководящие идеологи оценивали деятельность редакций по
соотношению материалов современных и исторических. Но, скорее всего, здесь все же
проявилась и подозрительность к тем писателям, кто был арестован, даже если было
доказано, что сделано это было без всяких оснований, и писатель реабилитирован. Имена
таких писателей долгое время требовали упоминать как можно реже.
Судя по ответному письму О.В., я сообщил ему о том, что его материал напечатан в
«Книжном обозрении»:
«Книжное обозрение» не видел и приятно поражен Вашим сообщением. Вы правы, мне
нужно как-то доказывать свое существование, и пишу я прежде всего с целью убедиться, что не
приближаюсь к тем маразматикам, которыми полна наша пенсионерская парторганизация. Между
прочим, я и простудился, делая для них доклад в холодном мрачном зале. А то, что я выступаю не
по бумажке (т.е. не тяну жвачку), вызывает не только восхищение, но и зависть и злобу
определенной части из отставников и бывших бериевцев. В «награду» каждый год получаю
поздравление с днем рождения от партбюро (14.02.82).
13
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
14
К концу 70-х годов, с ухудшением здоровья и обстановки в квартире, О.В. все
неотвязнее гложет мысль о том, что он может умереть и с ним в небытие уйдет многое из
того, чему он был свидетелем.
Поощряемый Л.Пантелеевым, он в разных вариантах пишет воспоминания о
писателях, журналистах, театральных деятелях, типографских рабочих, выдающихся
шахматистах. В своей заветной тетради О.В. записывает:
Вспоминать о хорошем в людях — верный способ облегчить себе жизнь. Но тогда постоянно
будешь находиться в обществе ушедших.
Близка к этому фраза из его письма ко мне:
Вот когда задаешься разными проблемами из прошлого, то занимаешь делом свой мозг и
получаешь больше удовлетворения, чем от решения кроссвордов (07.12.85)
Несколько небольших мемуарных очерков О.В. напечатал журнал «Нева»:
В редакции «Невы» узнал, что в № 2 (он еще не вышел) напечатаны мои вторые
воспоминания — о нашем блокадном издании «Прямой наводкой». Договорился с редактором, что
сделаю еще одну вещицу о тоже забытом эпизоде истории — Петрогубкоммуне, питавшей весь
город. В статьях к 100-летию А.Е.Бадаева говорится, что Горький назвал Бадаева «кормильцем
революционного Петрограда», но не объяснено, что Бадаев был руководителем Петрогубкоммуны.
Тем более интересно, что Петрогубкоммуна занималась не только снабжением и спасением
питерцев от голодной смерти, но и издательской деятельностью, политпросвещением и пр. Первое
шахматное издание, начавшее выходить после революции, называлось «Листок шахматного кружка
Петрогубкоммуны». Словом, есть много живых, впечатляющих фактов, особенно «играющих» в
сопоставлении со страницами книги Уэллса «Россия во мгле» и книгой Федина о встречах с
Горьким. Короче говоря, надо себя все время чем-то занимать, чтобы отвлечься от мрачной
обстановки (продолжает тревожить состояние Е.А.) и не закиснуть (19.02.83).
Дня четыре назад мне неожиданно позвонили из журнала «Нева» и попросили срочно зайти
в Литхуд [ленинградское отделение издательства «Художественная литература», выпускавшее
«Неву»] за гонораром. Я поразился, что в № 3 напечатаны мои воспоминания «Даниил Хармс в
Доме печати», которые я послал в «Неву» наобум… [в журнале эти мини-мемуары озаглавлены
«Литературные пенаты на Фонтанке», и речь там не только о Хармсе, но и о других ленинградских
писателях] ‹…› У кассы встретил главного редактора Хренкова и его заместителя, которые тепло
меня приветствовали и просили регулярно сотрудничать в журнале (29.03.82).
В этом же письме О.В. сообщает также о заметке для «Книжного обозрения»:
Написал еще одну маленькую забавную штучку для «КО» — о мнимом предке Евгения
Онегина, о чем вычитал в одном старом журнале. В «КО», слава богу, платят так мало, что можно
не выходить из 70-рублевого лимита (29.03.82).
Об этой заметке О.В. упоминает в письмах еще несколько раз:
В последнее время напечатал ряд мелочей (это легче всего делается), причем послал
любопытный материал в «Книжное обозрение», где не имеют обыкновения отвечать авторам. Этот
же материал показывал в «Неве» (о мистификации с «предком» Евгения Онегина), где его хотели
взять, но я не хочу подводить «КО», может быть, они ответят (27.06.82).
14
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
15
Одна милая женщина из Калинина, прочитавшая мою статейку о портном Евгении Онегине,
прислала отлично изданную книжку о пушкинских местах в Верхневолжье. Будто все торопятся
застать меня в живых (28.12.82).
О.В. сотрудничает с разными газетами и журналами:
Вчера мне позвонили из рижской городской газеты «Вечерняя Рига» и поблагодарили за
статью об одной старой уникальной книге, тема которой связана с первыми шагами русских
автомобилей, строившихся, как известно, на рижском заводе. Эту книгу я видел у соседа по
квартире, одного из первых автомобилистов, в автороте которого служил и Маяковский, и будущий
композитор В.В.Щербачев. Кстати говоря, владелец книги всего на несколько месяцев пережил
Маяковского, утонув под Киевом в тихой заводи Днепра (07.04.82).
Хочется использовать затишье для продуктивной работы, если я для нее еще гожусь. Легче
всего писать небольшие вещицы, не требующие долгих поисков материала. Поэтому подыскиваю
темы, которые могли бы привлечь «Книжное обозрение», «В мире книг» или «Неделю» (20.07.82).
Однако активная работа прерывается из-за недомоганий:
В утопию превращается и та статья-очерк, которую обещал написать для «Невы». Дело идет
очень медленно, главным образом из-за физического недомогания. Посидеть час-другой за столом
(я любил работать запоем) — и то боли в ногах, то мучительно ноет сердце. Честное слово, просто
не верится, что книжки, которые Вы издавали, писал я, а не какой-нибудь Иван Поддубный или
Василий Алексеев. «Беседы»-то [«Беседы о мастерстве корректора»] писались в то время, когда я в
три смены работал в типографии, ходил в Публичную библиотеку и еще ухитрялся работать дома.
Вот что значит одержимость идеей! (05.05.82).
И все же О.В. продолжает активно писать:
Три товарища, в том числе такой строгий критик, как А.И.Пантелеев, довольно высоко
оценили мои измаранные странички. Пантелеев, в частности, напомнил афоризм Е.Шварца о «ме»
(так Шварц называл мемуары): «Врать не интересно». Но один из вариантов рукописи лежит в
«Неве», причем до меня дошли слухи, что Хренков кое-кому давал ее читать, а со мною хотел
поговорить, но… забыл (10.07.82).
Посылаю копию своей заметки в одном забытом журнале. ‹…›
Сейчас, пользуясь затишьем в квартире, пытаюсь закончить одну вещицу для «Невы».
Печатать все же трудно, не более 15 стр. в день и то по утрам, а вот правая рука начала
пошаливать, поэтому не взыщите за почерк (18.08.82).
Из «Литературной России» мне звонили два раза и задавали наивные вопросы: где в Москве
можно достать журнал «Современный Запад», откуда известно, что он выходил во «Всемирной
литературе» и пр. Обещали напечатать в ближайшем номере, но пока не видно.
Зато узнал, что в № 8 «Лит. обозрения» в подборке писем читателей «Нового мира» о
«Блокадной книге» напечатан и большой отрывок из моего письма. Из «Нового мира» спрашивали
моего согласия на публикацию, но я не знал, в какой окажусь почетной компании. Главное же, что
удалось «ввести в оборот» некоторые уникальные факты о блокаде, в частности ответ народного
артиста СССР П.З.Андреева на предложение эвакуироваться — рассказ И.И. Держинского, которого
уже нет в живых.
15
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
16
А вообще без работы тоскливо и сумрачно. Я еще не окончательная развалина и мог бы чтонибудь делать (23.09.82).
В последнем номере «Книжного обозрения» с удивлением обнаружил свою маленькую
рецензию о хорошей книжке Г.Мишкевича (он сам мне и позвонил). Не связано ли это с нашей
недавней встречей? Статья ожила почти после полугодовой летаргии. Если и здесь действовала
Ваша добрая рука, то в тысячный раз посылаю Вам искреннее спасибо (25.10.82).
…В № 11 «Невы» (номер еще не вышел) довольно быстро поместили еще одни мои
маленькие воспоминания, связанные с тем эпизодом, о котором я мельком упоминал в «Альманахе
библиофила» — о столовой Петрокоммуны в 1919 г., просветительской деятельности этого
учреждения, удивившего Г.Уэллса, и о шахматном кружке Петрокоммуны с его первым советским
шахматным журналом (27.11.82).
В № 11 «Невы» дали мою безделушку (17.12.83).
В Ленинграде проводилась встреча ветеранов, участвовавших 40 лет назад в освобождении
Эстонии, и нам с поэтом Азаровым предложили дать о ней развернутый отчет для республиканской
газеты. Я как раз болел, но из-за траурных дней с 11 февраля отложили до 25-го. Я только-только
начал выходить на улицу, но как-то сумел добраться в конец Васильевского о-ва, высидел три часа
и потом в быстром темпе, как в молодые годы, сочинил и даже смог перепечатать отчет (13 стр.).
Вообще знаменательно, что редакция обратилась к старикам, хотя молодых кадров у нее хватает.
Жду из Таллинна газеты с нашим разворотом и мечтаю кому-нибудь еще понадобиться! (17.03.84).
…Пришел номер брянской областной газеты, где эти воспоминания [о встречах с
Афиногеновым] опубликованы (22.05.84).
…В сборнике «Солдаты слова» (пятый выпуск), как сообщают, после двухгодичного лежания
в издательстве опубликовали мои «юношеские» воспоминания (сама книга в Ленинград еще не
прибыла — когда будет, сразу Вам вышлю), а в журнале «Шахматное обозрение» — тоже
воспоминания с изображением моего матрикула на Высших шахматных курсах. А недели полторы
назад получил от В.Каверина его новую книгу «Письменный стол», в которой три с лишним
страницы занимает мое письмо с воспоминаниями о том, как я у него учился 60 лет назад.
Так что, как видите, жив Курилка! По просьбе Каверина я более подробно написал ему о том
периоде на 35 страницах. Он же сподобил меня описать то, что я помню о Зощенко, так как каждое
свидетельство об этом «гениальном писателе», как он его называет, имеет цену. Попробую внести
свой пай в Зощенковиану.
Хочется также поведать миру о имеющемся у меня томике Тютчева из библиотеки
Мейерхольда. Театровед К.А.Рудницкий сообщил мне, что Тютчев — любимый поэт великого
режиссера, а недавно «открытая» мной маргиналия Мейерхольда на полях возле одного
стихотворения — вполне в его духе, ибо Всеволод Эмильевич часто делал пометки в книгах
В общем, когда покопаешься в своем архиве и «провентилируешь» память, то окажется, что
есть кое-что интересное для читателей. Не знаю, может быть «эссе» о Тютчеве и Мейерхольде
подойдет для «Альманаха библиофила» (12.06.85).
По поводу очерка в сборнике «Солдаты слова» (вып. 5) Д.Руднев написал О.В. из
Таллинна:
16
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
17
Ваш очерк «Так назывались „Бодрые задиры“» — один из лучших в книге. Вы ярко и образно
воскресили неизвестный даже журналистам моего поколения кусок истории ленинградской печати
(27.08.85).
24 августа «Комсомольская правда» поместила маленькую беседу со мной как старейшим
читателем газеты — обратились ко мне сами, не знаю — почему (30.08.85).
Подготовка последней «мелкой» публикации О.В. относится к 1986 году и связана
с изданием «Памятные книжные даты». Вот что написал я ему в марте 1986 года:
Пишу Вам по делу. На правах новоявленного члена общественной редколлегии «Памятных
книжных дат» я читал рукопись выпуска, который сейчас готовится к сдаче в производство. Среди
статей и заметок я обнаружил статью о Князеве. Статья как статья, но тут я вспомнил, что ведь и Вы
в своих воспоминаниях писали о нем, причем очень интересно. Вынул я странички, посвященные
ему, из того экземпляра, который Вы мне подарили, и отнес Тамаре Владимировне Громовой
[заведующей редакцией литературы по книговедению и библиофильству изд-ва «Книга»], чтобы
предложить подверстать к статье о Князеве в «Памятных книжных датах». Полной уверенности, что
Громова со мной согласится, у меня не было. Не потому, что предлагаемый мною Ваш материал
вызывал сомнение, а потому, что редакции вечно не хватает объема. Но сомнения были напрасны.
Вчера Громова сказала мне, что с очень небольшим сокращением материал принят и находится на
машинке. Я попросил копию, чтобы отправить Вам на всякий случай для авторизации. Надеюсь, что
я не превысил полномочий — в том смысле, что Вы не будете возражать против такой частичной
публикации Ваших зарисовок с натуры. Вот то дело, которое заставило меня сесть за машинку,—
стремление получить Ваше согласие на публикацию. Копию вышлю Вам тотчас же, как получу ее в
редакции (12.03.86).
О.В. ответил:
С удовольствием прочел о Ваших хлопотах по моим авторским делам и искренне Вам
признателен. Действительно, в январе 1987 г. сто лет со дня рождения Василия Князева. Не
сомневаюсь, что литературоведы ухватятся за эту дату и напишут о его литературной судьбе. Мои
воспоминания о Князеве сугубо объективные; я мало касаюсь его творчества, а больше пишу о том,
каким он мне запомнился — бесшабашным, дерзким, острым на язык, но при всем том
великолепным газетчиком.
К тем двум-трем примерам, которые у меня приведены (например, экспромт о победе
Ильина-Женевского над Капабланкой), я мог бы добавить еще кое-что, оставшееся вне печати. Но,
увы, не совсем удобно называть фамилии тех, у кого остаются родные и наследники. Так, моего
будущего фронтового товарища Е.М.Глинтерника, писавшего в вечерке под псевдонимом Евгений
Терник фельетоны, Князев «благословил» такими стихами:
Путь фельетониста тернист,
Но не всякий Терник есть фельетонист.
О поэте А.М.Флите (моем соавторе в блокадную пору) Князев высказался и того хлеще:
Тля бумагу тлит…
Фля бумагу флит…
На преуспевавшего А. д’Актиля Василий Васильевич сочинил остроумную пародию,
напечатанную… в стенной газете «Красногазетчик». Там он обыгрывал стихи самого д’Актиля,
17
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
18
ездившего в Москву и не сумевшего там устроиться. В фельетоне д’Актиля был рефрен: «В
Ленинграде то-то и то-то, а в Москве наоборот». У Князева же говорилось: «В Ленинграде д’Актиль
марка, а в Москве — наоборот»,
Так что, хотя я хорошо помню Князева и зрительно до сих пор живо представляю себе, у
меня в воспоминаниях только поверхностное отражение этой интересной, сложной и несчастной
личности (он умер в тюрьме, причем по сообщению сидевшего с ним в одной камере Гриши Белых
(соавтора А.И.Пантелеева по «Республике Шкид»), на почве всех мучений потерял рассудок). А
ведь он был подлинный песнопевец Красного Петрограда! (18.03.86).
Маленький очерк-воспоминание о В.Князеве в «Памятных книжных датах, 1987»
был, вероятно, последней публикацией О.В. Книга вышла в свет уже после его кончины
26 июля 1986 года.
НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ РАБОТЫ
В архиве О.В. остались письма из редакций с отказами в публикации, а также ряд
неопубликованных работ.
В одном из писем ко мне (от 05.09.79) О.В. делится своими мыслями и
переживаниями, вызванными смертью К.Симонова, которого он очень ценил, и упоминает
о своей посланной писателю или в «Новый мир» пьесе. Он называет три «реликвии»,
связанные у него с Симоновым, и среди них «хорошее письмо на бланке „Нового мира“,
где Симонов, критикуя его «неудачную пьесу 1947 года, довольно высоко оценивает» его
«знание журналистского мира и его „фигур“».
Письмо из редакции журнала «Крокодил»:
По поручению жюри конкурса сообщаем, что присланные Вами литературные материалы, к
сожалению, не отвечают условиям конкурса.
Вместе с тем жюри рекомендовало Вас как автора, с которым редакции журнала следует
поддерживать постоянную творческую связь
Редакция «Крокодила» приглашает Вас активно сотрудничать в нашем журнале.
Присылайте нам рассказы, фельетоны на острые и злободневные темы! Присылайте
фактические фельетоны и заметки для наших постоянных отделов «Вилы в бок», «Дорогой
Крокодил», «Фотовитрина Крокодила», «По печатным страницам, невзирая на лица…».
Подскажите редакции, какие темы нам следовало бы затронуть на страницах журнала.
Привет и наилучшие пожелания!
Главный редактор «Крокодила» Д.Беляев (06.12.49).
Эпизоды воспоминаний в письмах –― лишь частица написанных О.В.
воспоминаний. Большинство этих произведений существует в рукописях. Быть может,
они попали в РГАЛИ. Издание их в виде отдельной книги трудно осуществимо. Между
тем в них много поучительного и познавательного.
Как я уже писал, поощряемый Л.Пантелеевым, О.В. начиная с 1977 года активно
записывает свои воспоминания. Одни из них в сокращенном виде были приняты
редакциями журналов, главным образом «Невой», и напечатаны, другие остались
неопубликованными. Об этих других и пойдет речь ниже.
Начал О.В. с шахматных воспоминаний. Часть из них была опубликована в
рижском шахматном журнале, в газете «64», о чем уже было написано выше. Но О.В.
писал (19.03.75), что опубликовал лишь незначительную часть, что более обширное
произведение находится у нескольких его знакомых, включая товарищей из «Звезды», но
оно по размерам едва ли годится для журнала. Он выражал надежду, что, поскольку в
18
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
19
конце 1975 года будет отмечаться 5-летие первого Московского международного турнира,
ему удастся «напечатать о том, как он брал интервью у чемпиона мира Капабланки… для
стенной газеты». Эта надежда действительно оправдалась (см. выше).
После публикации в «Альманахе библиофила» (1977. Вып. 4) воспоминаний
«Книжная сторона» у О.В. зарождается мысль написать воспоминания о литературнотеатральном Ленинграде 20-х годов, времени его молодости:
Корректуру для «Альманаха библиофила» отослал. Выглядит прилично. В «Звезде»
убеждают написать для них нечто подобное, особенно о Д.Хармсе, Филонове и Театре дома печати
20-х годов. Но требуется время и силы, а сейчас и печатать на машинке не могу (09.06.77).
Вообще, публикация в «Альманахе библиофила» оказалась чем-то вроде
катализатора, так как повлекла за собой ряд других воспоминаний. Вот свидетельство
самого О.В.:
Об «Альманахе библиофила» я вспомнил потому, что он неожиданно отозвался в журнале…
«Детская литература». Оказывается, для историков детской литературы представляют интерес те
короткие строчки, которые я посвятил своему другу юности и однокашнику Леониду Радищеву
(Т.Лившицу), который на старости лет сделался известным детским писателем. Вот мне и пришло в
голову, что надо поторопиться записать и сохранить «вне памяти» ряд ранних впечатлений от
встреч с разными людьми (29.09.79).
Что касается упомянутых выше литературно-театральных воспоминаний, то он их
написал:
…Я собрался с духом и изложил на бумаге то, что помню о Доме печати, театре Игоря
Терентьева, о котором забыли написать в «Теаэнциклопедии», «обериутах», филоновцаз, а самое
главное, что Маяковский, как теперь с помощью книги Черейского точно установил, выступал и
читал свое «Юбилейное» как раз в том «великолепном зале» (выражение Пушкина в письме к
жене), в котором за 93 года до него был Пушкин. «Секрет» в том, что дворец считается
Шуваловским, а раньше он принадлежал Д.Л.Нарышкину, у которого и бывал Пушкин (И.Рахтанов в
«Рассказах по памяти» об этом не сказал и вообще написал не то, что было), и, возможно,
представляет известный интерес для читателей (22.07.78).
Назвал О.В. эти воспоминания «Дом с острыми углами». Машинописную копию их
О.В. прислал мне в дар. Позднее, в 1982 году, они в сокращенном виде были напечатаны в
журнале «Нева» ( № 3. С. 198–200) под рубрикой «Мини-мемуары». Отличия печатного
варианта от того, который был прислан мне, значительные: он вдвое меньше, и
стилистика у него несколько иная, более сдержанная, менее свободная. Именно поэтому я
посчитал необходимым включить полный вариант воспоминаний в «Приложения».
Вообще с ухудшением здоровья и обстановки в квартире О.В. все упорнее, все
неотвязнее гложет мысль о том, что он может умереть и с ним в небытие уйдет многое из
того, чему он был свидетелем. Одобрение Л.Пантелеевым написанных им воспоминаний
вдохновляет его. Тема памяти всё больше занимает О.В. Он как бы ставит себе задачу,
записывая в заветной тетради:
Чаще вскапывать пересыхающие сады памяти…
Он вписывает в эту тетрадь понравившиеся ему мысли других о памяти и
собственные суждения о ней:
19
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
20
Память — фундамент мысли. Она важная и для писателей, и для государственных
деятелей, которые склонны забывать ошибки своих предшественников (Ф.Сантаяна).
Щедрая память (о тех, кто делится запасами своей памяти с другими).
Что до меня, то в прошлом я черпаю больше утешения и отрады: прошлое — это всегда
лучшие годы нашей жизни.
Вспоминать о хорошем в людях — верный способ облегчить себе жизнь. Но тогда постоянно
будешь находиться в обществе ушедших.
Не на этом ли основано правило: о мертвых — одно хорошее. Просто живые таким
способом помогают себе жить!
Память — это жизнь. Жизнь отдельного человека и жизнь целого общества. И те, кто хочет
лишить народ его исторической памяти, совершают худшее преступление, чем поджигатели войны.
Генетика со временем доложит, что память — понятие не духовное, не психологический феномен, а
материальная основа жизни.
О.В. посылает свои воспоминания в разные редакции, иногда просто так, не
надеясь на то, что их опубликуют:
А два дня назад получил теплое письмо из «Правды» от В.Молчанова, которому я сообщил
ряд подробностей, связанных с поисками ленинских документов. До сих пор никто, кроме меня,
например, не написал о капельмейстере флотского оркестра Н.В.Армосове, который стоял на
перроне Финляндского вокзала 3 апреля 1917 года. А документы об этом есть в Военно-морском
архиве. Забыта и книжка Г.Болтянского «Ленин и кино» (1925), в которой документально
зафиксирован факт встречи Ленина с петроградскими детьми. Кадр из кинохроники, на котором в
июле 1920 года я увидел и себя, лежал у меня в столе чуть ли не до 1945 года, а потом куда-то
исчез, кажется, я передал этот кусочек пленки в какой-то архив. Увы, не все умещается в памяти.
<…> P.S. А сколько еще в «запаснике№ мозга важных, уникальных сведений! (30.08.85).
До воспоминаний «Дом с острыми углами» были написаны какие-то другие,
которые О.В. послал в «Вопросы литературы»:
…Сочинив нечто вроде историческо-литературного обзора-воспоминаний, который рискнул
послать в «Вопли». На мое удивление, через неделю мне позвонила Татьяна Александровна Бек
(возможно, дочь автора «Волоколамского шоссе»), довольно тепло со мной говорила и сказала, что
мой опус понравился зам. редактора Л.Лазареву и хотят его печатать, приурочив к какой-либо
памятной дате: согласен ли я ждать? Я ответил: чем позднее напечатают, тем лучше, держа в уме
возможное «улучшение» на пенсионном фронте (20.04.78).
Затем О.В. получил из редакции «Вопросов литературы» такое письмо в ответ на
свой запрос о судьбе своей статьи:
Многоуважаемый Олег Вадимович!
Простите, пожалуйста, за столь долгое молчание: у нас сейчас сменился главный редактор,
и, соответственно, пересматриваются «портфели» и планы отделов. Таким образом, в № 5,
военный, Вы, как мы того хотели, не попали, и заместитель главного редактора, когда я в очередной
20
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
21
раз спросила его о судьбе Вашего материала, сказал, что такие воспоминания можно дать только
снова в военном номере, то есть — через год.
Устраивает ли Вас такая перспектива?
В любом случае (если устраивает, то ведь все равно Вам надо теперь внести, в связи с
Вашей находкой, новые данные) отсылаю Вам Вашу рукопись.
Сообщите нам, пожалуйста, о Вашем решении.
С глубоким уважением! Т.А.Бек (03.05.79).
«Вопросы литературы» их так, кажется, и не напечатали. Во всяком случае,
позднее О.В. написал:
Очень нахамили «Вопли», предложившие отложить мой материал еще на год. Конечно,
после этого не хочется иметь с ними дела (07.11.79).
У меня легион мрачных мыслей, но я стараюсь их отогнать тем, что пишу, безнадежно и
неизвестно для кого, но тормошу свою память и заставляю ее «выдать» нечто вроде того, что Вы
недавно прочитали. Дело в том, что ряд фактов действительно «утерян», если о них не напомнить
(31.07.83).
В 1978 году О.В. написал также театральные мемуары. Он послал их в журнал
«Театр», но успеха не имел:
…Из журнала «Театр» посоветовали предложить мои «мемуары» в какой-нибудь из
сборников издательства «Искусство», но я просмотрел их тематический план и не нашел ничего
подходящего. Не издается даже «Альманах театрала» наподобие библиофильского. Возможно, что
стоит переслать рукопись в ЦГАЛИ (лет семь-восемь назад они приняли ряд моих материалов и
заинтересовались кое-чем. Что у меня есть) с тем, чтобы в дальнейшем они это поместили в одном
из своих сборников. Это, кажется, вернее, чем «Записки отдела рукописей» (20.08.78).
Позднее О.В. эти воспоминания, видимо, переработал и этот, переработанный
вариант, названный им «На Фонтанке по субботам…», прислал мне с надписью: Милому и
заботливому семейству Мильчиных. Над заглавием было напечатано: «В редакцию
журнала „Театр“». Но дата на последней странице другая ― 14 июля 1983 г.
В 1979 году О.В. пишет воспоминания «Очередь», одну из машинописных копий
которых он прислал мне.
Вот первое упоминание о том, что он начал их писать:
Не могу даже попасть в ГПБ, где мне надо собрать немного материалов к задуманному
опусу «Двадцатые годы». Стал копаться в своей памяти, посмотрел, что есть под рукой, поговорил
кое с кем из ровесников и просто поразился, сколько интереснейших людей в прошлом находились
со мной рядом и как мало известен их опыт. Само издательство «Красной газеты» во главе с
легендарным Г.К.Клаасом * (он упомянут в БСЭ как соратник Кингисеппа) сделало столько
добрых дел, дало «путевку в жизнь» стольким хорошим книгам (достаточно назвать две
изумительные книги В.В.Сиповского (Новодворского) «Коронки в пиках» и «Путешествие Эраста
Крутолобова»), объединило вокруг себя столько замечательных людей (с одним, к моему
удивлению, выжившим, я вчера говорил по телефону), что заслуживает самого пристального
внимания потомков. К тому же архив «К[расной] Г[азеты]» сохранился, но никем не исследовался,
хотя он побогаче архивов Сойкина и Сабашниковых, о которых написаны целые исследования. А
мое преимущество перед исследователями архивов в том, что я могу представить себе все
издательство «К[расной] Г[азеты]» в лицах от А до Я, начиная с милого С.К.Абашидзе и кончая
21
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
22
Н.Н.Филипповым, который тогда еще не писал книжек о корректуре. Но вот вопрос — хватит ли сил
и отпущенного мне срока? Временами как будто чувствую себя прилично, но чаще мучает то одно,
то другое. А квартирные «беды», ей-ей посланы в нам в наказание за то, что многое мы терпим и не
«бунтуем», как другие в Ленинграде).
* От покойного М.А.Сергеева слышал, как просто тогда решались вопросы — без утверждения планов и
лишней опёки. Так он выпустил Шульгина и Бунина в 1926 г. (18.07.79).
Вероятно, именно ту же «Очередь» он имеет в виду в более поздних письмах:
…Я отважился сесть за стол и накатал страниц пятьдесят о том, что помню о людях,
работавших в издательстве «Красная газета». Если хватит сил перепечатать, то одну из копий, если
не возражаете, презентую и Вам. Возможно, что из общей массы материала найдется кое-что и для
«Альманаха библиофила», тем более что издательство возглавлял такой маститы издательский
работник, как П.И.Чагин, а виделся я там с такими знатными библиофилами, как Э.Ф.Голлербах,
М.А.Кузмин, В.В.Князев и пр. Хочется «под занавес» (а его, право, уже пора опускать!) «выдать»
еще что-нибудь такое, что посчастливилось наблюдать и слышать только мне одному. Это вообще
серьезная проблема, особенно когда так много ушедших. Пропадают и люди, и книги, и
незаписанные воспоминания (29.09.79).
Понемногу читаю, понемногу пишу — для души без какого-либо намерения кому-то
предлагать. Если будет Ваше согласие (без ущерба для Вашего времени!) [неизменная и излишняя
церемонность и щепетильность О.В.], я бы прислал Вам один экземпляр для «семейного чтения» с
возвратом в любой срок. Дело в том, что по просьбе писателя А.И.Пантелеева, с которым почти
после 55 лет «разлуки» у нас возобновилось знакомство в письмах, я регулярно сообщаю те или
иные эпизоды или даю справки (он пишет автобиографическую книгу и интересуется Гознаком, где
прошли юные годы Елены Абрагамовны — он был ее соседом). Как ни странно, по мнению Алексея
Ивановича, мои спешные зарисовки имеют определенный интерес. Он буквально подстегивает меня
записывать то, что я помню. Вот и получилось нечто вроде замаскированных мемуаров о встречах с
хорошими и интересными людьми. К тому же есть в Москве мой старый сослуживец (ему 80 лет, но
всё ходит в ветеранах советской журналистики), перед глазами которого происходил всё то, что я
сейчас мужественно перепечатываю.
Словом, доля меня это «отвлечение» от мерзости повседневного бытия, а какому-нибудь
историку печати и литературы может сгодиться (07.11.79).
Чтобы окончательно не засохнуть, по совету А.И.Пантелеева, решил закрепить на бумаге
кое-что из воспоминаний о детстве (для него и для себя), а чтобы разогреться, ежедневно печатаю
на машинке 2–3 страницы (больше сердце не позволяет) (18.09.81).
Попытки пристроить для публикации отрывки из «Очереди» успехом не
увенчались:
«Детская литература» любезно отозвалась о клочке моих юношеских воспоминаний и даже
сообщила, что они будут напечатаны в № 4, но потом замолкла и не отвечает на вопрошающие
письма (07.11.79).
В первом варианте «Очереди» было 66 страниц. Другой вариант этих
воспоминаний под тем же названием (переработанный и дополненный ― в нем 100
страниц) О.В. датирует 28.08.82. В январе 1983 года он посылает этот вариант своему
сослуживцу по Пубалту Льву Самойлову с надписью: Дорогому Льву Самойловичу
22
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
23
Самойлову с доверием и чистосердечно. 6/I 83. Уже после кончины О.В., готовя к изданию
«У слова стоя на часах», я разыскал Л.С.Самойлова, и он передал мне все рукописи О.В., в
том числе и этот вариант «Очереди».
Затем О.В. преобразовывает эти воспоминания в вариант под названием
«Пятьдесят два раза в году» (по числу дней выплат гонорара). В 1985 году он пишет мне о
неудавшихся попытках напечатать эти воспоминания (вероятно, в надежде, что я,
прочитав их, смогу дать дельный совет, где они могут быть опубликованы):
В предыдущем письме я забыл обратиться к Вам с одной нахальной просьбой.
Не согласитесь ли Вы в свободное время и без ограничения сроков прочесть мою
несчастливую рукопись «Пятьдесят два раза в году»?
Она побывала в «Новом мире» и вернулась с очень одобрительным письмом члена
редколлегии В.М.Литвинова и советом… попытаться опубликовать ее в Ленинграде. В редакции
«Невы» она пролежала год, и я не получил ответа, но от одного общего знакомого услышал, что
бывший редактор Д.Т.Хренков назвал мои воспоминания «блестящими». Мой старый соратник
А.И.Пантелеев, которому я послал экземпляр в вечное владение, написал, что прочел залпом и не
мог оторваться (там все ему знакомое!). Мне бы очень хотелось, чтобы теперь, когда Вы свободнее,
эти дорогие для меня 120 страничек пришли в Ваш дом. Экземпляр у меня свободный и можете им
располагать как угодно. Раньше просто совестно было просить Вас о внимании. Если получу Ваше
согласие, сразу же вышлю рукопись. Не помню, кажется, когда приезжала дама из ЦГАЛИ, она
забрала у меня экземпляр, но то был первый вариант, более скупой и менее отделанный. А в эти
воспоминания я вложил самую светлую пору своей жизни, да и факты привел никому неизвестные,
особенно по части издательской предприимчивости 20-х годов.
Так что ответьте искренне, можно или нельзя? (02.09.85).
Конечно, я тотчас же ответил согласием. На мой взгляд, смешно было ожидать
иного ответа. О.В. явно проявил излишнюю церемонность, но таков уж он был.
Об ответе из «Нового мира» О.В. писал и раньше:
Увы, увы, нечто подобное написал мне В.Литвинов из «Нового мира». Лестные слова и
милые пожелания по поводу моих «За» (по выражению Евг. Шварца), с которыми я ознакомил
редакцию, но затем естественный вопрос: почему бы не попытаться опубликовать это в
Ленинграде? (11.04.80).
Письмо В.Литвинова сохранилось в архиве О.В. и было таким:
Мы с интересом прочитали Ваши беллетризованные воспоминания «Очередь» о
литературной жизни Ленинграда 20-х годов.
Для публикации столь обширного материала нам, увы, не удается выкроить место, хотя
печально сознавать, что рукопись и вполне профессиональная и содержащая массу интересных
фактов, будет пылиться на архивной полке.
Почему бы Вам не попробовать связаться с издательством, а для начала предложить
фрагмент одному из ленинградских журналов (Ленинграду в этом случае и карты в руки)?
Что же касается Вашей просьбы передать рукопись в ЦГАЛИ, то для нас, редакции, просьба
эта неисполнима: официальный ритуал передачи рукописей в Центральный архив (а мы
организация официальная) предполагает достаточно сложную процедуру. И нам кажется, что с
работниками архива Вам лучше связаться самому.
Рукопись возвращаем. С уважением
Зав. отделом критики В.Литвинов (27.03.80).
23
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
24
Позднее, страшась скоропостижной кончины, О.В. написал мне:
Потому я отправил Вам сегодня рукопись юношеских воспоминаний, что боюсь, как бы ее
после меня не развеяли по ветру (второй экземпляр, в раннем варианте, у А.И.Пантелеева, который
имеет обыкновение сохранять всю нашу переписку за десять лет). Конечно, если А.П.Толстяков
предложит мои листочки в «Л[итературную] Г[азету]», это лучше, чем если бы я сам туда послал.
Кстати, директор Центральной научной библиотеки ВТО В.П.Нечаев тоже предложил рекомендовать
мои заметки о томике Тютчева из библиотеки Мейерхольда в… «Альманах библиофила» или
«Книжное обозрение». Сообщил, что постепенно собираются сведения о других книгах из
библиотеки Великого Мастера. А у меня — целых две! Кажется, что я к тому же единственный
хранитель информации о лекции Мейерхольда в Большом зале филармонии (в конце 1930 или
начале 1931 года), о которой нигде никаких следов. А интерес ее не только в высказываниях В.Э., но
и в том, что он представил публике Вс. Вишневского, пьесу которого ставил театр. Впрочем, с
Вишневским у меня тоже были любопытные встречи!
Как видите, хотя более тусклого, чем сейчас, не было периода в моей жизни, но пытаюсь
наполнить его более разумным содержанием, чем навязывает обстановка (12.09.85).
В начале 1982 года О.В. возвращается к ведущей теме своего литературного
творчества ― точности в печати, а именно ― к экономическому значению неточностей и
ошибок в печати:
Занялся пересмотром своего архива и нашел в нем много неиспользованных материалов,
которые, может быть, сложатся в «Сказание о точном слове» или «Похвалу точному слову». Пока
что для «разведки» кое-что написал на эту тему и послал — куда бы Вы думали? — в «Эко».
Подтолкнуло меня на этот безумный шаг одно место в брошюре «Электронная техника в процессах
корректуры и редактирования», где говорится, что, по данным НИИ полиграфии, корректура ошибок
операторов обходится полиграфической промышленности в несколько миллионов рублей ежегодно.
А в № 11 «Эко» вопрос о важности точного слова поставлен в отрывке из американской книги о
науке управления.
Так что возможности экономии в этом плане действительно большие, но нигде, кроме книг
Л.С.Грушко и др. (1934) [имеется в виду книга: Грушко Л.С., Константинов Д.В., Тыслер И.Е. Потери
в издательском деле.– Л. ; М., 1934] и Пельтинович (1956) [имеется в виду книга: Пельтинович Н.Г.
Пути снижения себестоимости издательской продукции.– М., 1956], не приводились конкретные
цифры и плохая работа редакторов и корректоров не связывалась с материальным ущербом.
Между тем на моих глазах пошел под нож весь полумиллионный тираж «Ленинградской
правды» из-за того, что при выпуске в свет (!) заметили, что в Указе о присвоении звания Героя
Советского Союза морякам-подводникам в заголовке переставлены две строки (получился Указ… о
присвоении звания Героя Военно-морского флота морякам Советского Союза — № у меня
сохранился) (04.01.82).
Не удалось опубликовать О.В. и написанные им в 1983 году театральные
воспоминания «Из суфлерской будки памяти». Ни журнал «Театр», ни журнал
«Театральная жизнь», куда он посылал выдержки из них, не посчитали их
представляющими для себя интерес. Прислал он эти выжимки и мне:
Посылаю Вам выжимки из того дела, которое себе придумал, чтобы окончательно не
закоснеть. Все мое сочинение слишком велико, чтобы пытаться его куда-то протолкнуть, поэтому я
по совету одного благоразумного товарища решит пустить его «в розницу», и, в частности, выбрал
некоторые театральные кусочки, которые, быть может, заинтересую «Театр» или «Театральную
жизнь».
24
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
25
В копии представляю это на рассмотрение всего семейства (15.07.83).
В «Театр» О.В. попытался представить театральные воспоминания и в полном
виде, но редакция их отклонила. Вероятно, больше всего отпугивал объем: все же 36
страниц на машинке, да еще иллюстрации. Между тем ленинградский коллекционер
Г.М.Полячек, которому О.В. послал экземпляр этих воспоминаний, прочитав их, написал
О.В.:
Только что получил и залпом прочитал Ваш уникальный труд: «Из суфлерской будки
памяти». Для передаче мне он блуждал в недрах б. «Паласс-театра». Раньше блуждали Звезды, а
теперь, за отсутствием Звезд, блуждают рукописи о Звездах. И то хорошо!
Я в восторге от Вашей памяти, от доброго отношения к людям, в т.ч. к моим друзьям и
учителям М.О.Янковскому и А.Н.Феона.
Я не понимаю: почему этот труд не опубликован?
Или Вы не стремились к этому? Напрасно!
В Вашей памяти воскресится многое, а в моей копилке появится новое, если Вы окажете мне
внимание и побываете в моей коллекции.
Ее смотрели Утесов и Райкин, Из. Юрьева и Е.Петросян, Евг. Мин и Мих. Левитин, экскурсии
студентов, медиков, музыкантов и многих-многих других
Ваш визит будет и полезным и памятным.
Очень жду его!
Адрес коллекции-музея: Моховая – 15, хорошо Вам знакомое здание б Дома журналистов
(30.10.83).
Увы, эти воспоминания при жизни так и остались неопубликованными. Однако
моими стараниями, благодаря поддержке сотруднице приложения к газете «Культура»
«Экран и сцена» Е.Дмитриевской воспоминания «Из суфлерской будки памяти» были
напечатаны в «Экране и сцена» (2001. № 31/32).
В 1985 году, побуждаемый ВА.Кавериным, О.В. написал маленькие воспоминания
о Зощенко:
Пытаясь скрасить свою безотрадную жизнь, я пробую извлечь из глубин памяти и изложить
на бумаге некоторые эпизоды. В одном из писем В.А.Каверин, узнав, что я долгое время имел
возможность близко находиться от Зощенко, писал мне, что я обязательно должен изложить все,
что знаю и помню об этом гениальном писателе (определение Каверина).
Не знаю, что получилось, но я буду рад, если Вы прочитаете эти 12 страничек. Может быть,
даже направите в «Альманах библиофила», или в журнал «В мире книг», или куда-нибудь, где это
может быть интересно. Когда пишешь, в голову не приходит, а кто это напечатает (23.06.85).
Однако раньше, в 1979 году, какой-то текст о Зощенко О.В. сумел опубликовать, о
чем упоминает в письме ко мне:
…Тут еще подоспело письмо от В.И.Свинцова, который прочитал мои коротенькие
воспоминания о Зощенко в журнале «Шахматы» и безоговорочно принял высказанную мной
гипотезу (29.09.79).
Увы, ни того, ни другого текста в моем распоряжении нет, хотя я прекрасно
помню, что, видимо, второй у меня был. В нем речь шла о пивной, которая, если мне
память не изменяет, называлась «У пяти углов». Так О.В. назвал и свои воспоминания.
25
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
26
Именно там он не раз видел Зощенко с друзьями. Возможно, я действительно пытался
куда-то его пристроить, и он там остался.
В.А.Каверину О.В. свои воспоминания о Зощенко послал не сразу:
Моя маленькая дань памяти М.М.Зощенко, разумеется, в Вашем полном распоряжении.
Писал я, так сказать, по наущению Вениамина Александровича, но свой опус ему не посылал.
Причина в том, что боюсь ему надоесть. Он выразил желание, чтобы я поделился с ним тем, что
помню оа Курсах техники речи. Я написал и отпечатал 35 страниц, причем не ждал за это
воздаяния, но от нашего общего знакомого узнал, что В.А. перевел мне за «труды» 100 рублей. Но
никакого перевода я не получил, так как либо была ошибка в адресе, либо, как предположил мой
приятель, прикарманил деньги тот, кому поручили отнести их на почту. Каверин стал нервничать, и
дело кончилось тем, что я получил от него телеграммой перевод, правда, с благодарностью и
теплыми словами.
Не скажу, чтобы все это меня обрадовало, так как писал я для него без всякой корысти, тем
более что все это в более сжатом виде изложено в моем письме, которое он опубликовал в
отдельном издании книги «Письменный стол» (09.07.85).
Каверин «моего» Зощенко получил и ответил, что собирает всё, что касается наследия
Михал Михалыча (потом от руки переправлено: Михаила Михайловича)… Если я захочу печатать
свои воспоминания о наших первых встречах, то он охотно согласится написать вступление
(12.09.85).
Этот замысел О.В. не реализовал.
Написал О.В. и о своих книгах из библиотеки В.Э.Мейерхольда:
Эта штучка, конечно, прямо просится в «Альманах библиофила», но, пожалуй, остерегусь
туда посылать, а лучше отправлю в журнал «В мире книг» (09.07.85).
В этом же письме он упоминает также еще об одних своих воспоминаниях:
Маленькие воспоминания о К.И.Чуковском обещали поместить в «Неделе», но без указания
— когда (09.07.85).
Судьба их мне неизвестна.
В 1986 году О.В. пишет воспоминания «Мои друзья типографщики»:
Задумал цикл воспоминаний «Мои друзья типографщики», но не уверен, что успею
написать. А есть совершенно неповторимые и изумительные факты! (30.01.86).
Больше для тренировки мозга, чем из практических побуждений, написал некий опус «Мои
друзья типографщики». Черновой вариант оказался более объемистым, чем я рассчитывал, но зато
сколько замечательных людей, оказывается, повезло мне встретить в жизни. И какие события
происходили (25.02.86).
Я, кажется, писал Вам, что пытаюсь кое-что набрасывать о своих встречах с интересными
людьми в типографиях. Для меня это нечто вроде психотерапии: «Пишу, и сердце не тоскует!»
Постепенно начинает вырисовываться нечто реальное, может быть, даже капитальнее, чем
«Рассказы из типографии». Но так как я пишу по 3–4 странички в день, то это займет не один
месяц.. Пока подготовил примерно четверть намеченного — и то в перепечатанном виде вышло
26
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
27
более 30 страниц. Главное, что сначала я сомневался, колебался, а в ходе работы немножко
повысил веру в свои возможности в 77 лет (18.03.86).
Все же О.В. успел напечатать до своей кончины 110 страниц этих воспоминаний.
Не исключено, что, будь он жив, он бы их продолжил. Части некоторых из них,
автобиографического характера, я использовал в первой части жизнеописания, другие
ввел в качестве «рассказов из типографии» в книгу «У слова стоя на часах». Но некоторые
«рассказы из типографии», вошедшие в воспоминания О.В. «Мои друзья типографщики»,
темы которых выходили за рамки темы этой книги, остались неопубликованными. Чтобы
избежать дублирования напечатанных или использованных в первой части жизнеописания
частей этих воспоминаний, я отказался от мысли включить их целиком в «Приложения» к
жизнеописанию и решил поместить здесь несколько портретов полиграфистов, с
которыми О.В. работал в типографиях. Не все они равноценны. И все же многое говорят и
о людях, выделенных О.В. из массы тех, с кем ему пришлось трудиться бок о бок, и о нем
самом. Местами проступающую слащавость легко понять: эти люди были очень дороги
О.В., как и воспоминания о них.
Первый «рассказ» ― о наборщике-верстальщике Князеве типографии «Печатный
двор», с которым О.В. столкнулся, когда работал в «Лесной правде», печатавшейся одно
время в этой типографии (заголовков в рукописи «Моих друзей типографщиков» не
было):
«Итальянец» Князев
На участке верстки многотиражек, где, по печатнодворским масштабам, работы было в
обрез, стоял всего один человек. Но как много от него зависело! Приглянешься ему — он для тебя
добрый волшебник: быстро протолкнет на линотипе запоздавшую заметку, чисто сверстает полосу,
вне очереди подаст на тискальный станок, немедленно выправит корректуру. А не угодишь — он
тебе тиран и деспот; сколько помурыжит, пока найдет запропастившееся клише, неторопливо
отправится в материальную кладовую за шпонами, которые, как назло, кончились, да и бечевку,
оказывается, надо искать, чтобы подвязать оставшиеся «хвосты».
Первое знакомство с ним не обещало ничего хорошего. «Хозяйничал» в этом закутке
хмурый, встрепанный, немолодой наборщик, с беспокойным, стреляющим взглядом, по фамилии
Князев, имевший нечто общее со своим однофамильцем — известным поэтом-песенником..
При всей своей несобранности и размашистости Князев являлся любопытным типом, так как
принадлежал к вымирающему отряду наборщиков, которых до революции звали «итальянцами».
Происхождение этого прозвища не удалось проследить. Но в журнале «Балда» —
«юмористическом, сатирическом и карикатурно журнале рабочих печатно-переплетного дела» (так
обозначено в заголовке), выходившем в 1907 году, я прочел горькие строчки: «Непосильная работа,
как и безработица, заставляет наборщика «варить топор» и «ломать Италию».
В «итальянцах» ходили наборщики, не имевшие постоянной работы. Хозяин типографии
нанимал их на время, если получал большой и срочный заказ, и выбрасывал за дверь, когда и свои
наборщики с делами справлялись. В том же журнале «Балда» доморощенный поэт в стихотворении
«Бесы» невесело подтрунивал над бесправной долей товарищей:
От дверей рабочих гонят
И работать не дают…
Домового ль тут хоронят?
Ведьму ль замуж выдают?
27
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
28
«Итальянцы» кочевали из типографии в типографию и чаще всего сидели в трактирах, где
подолгу ждали, что кому-нибудь понадобится их труд.
Во время очередного «перекура» (в них он себе не отказывал) Князев доверительно
рассказал, какое у него случилось приключение. В тот же вечер я записал его рассказ.
Одним из мест, где обретались «итальянцы» в ожидании зова на работу, был трактир на
Благовещенской площади у спуска с Николаевского моста. В случае надобности здесь их находили
посыльные из Сенатской типографии в начале Галерной улицы, из типографии «Биржевых
новостей», находившейся в другом конце той же улицы, или из мелких «типушек», лепившихся по
обе стороны Екатерининского канала.
Как-то под вечер, когда Князев в унылом одиночестве потягивал пиво из бутылки, подсел к
нему неизвестный молодой человек в фуражке. Разговорились. Неизвестный выспросил, кто таков и
чем занимается. Наборщик охотно отвечал. Посочувствовав, что тот сидит без работы, незнакомец
заказал штоф водки. От дарового угощения Князев не отказался, хотя и не соображал, чем он тому
приглянулся. Только вот захмелел непривычно скоро.
— Чуть что-то со мной не случилось… В голове темень пошла…
Смутно запомнилось Князеву, что хитрован вывел его на свежий воздух. А тут откуда ни
возьмись извозчик, будто нарочно их дожидался. Сели и поехали куда-то далеко. Через три моста.
— Этот малый в фуражке, наверно, думал, что я мертвецки пьян и ничего не соображаю, а я
мосты считал. Раз — это, значит, переехали на Васькин остров, потом повернули к Тучкову, значит,
на Петербургскую сторону, а третий мост — Самсониевский, значит, поехали по Выборгской
стороне… До самого Лесного, где одни дачи… Втащили меня на какую-то дачу и дали
опохмелиться.
— Ну, как себя чувствуешь?
Отвечаю, что голова и руки в порядке.
— Ну так иди в соседнюю комнату угощение отрабатывать!
Смотрю, кассы со шрифтом, машина-американка… Набрал я им несколько прокламаций…
Что-то про царя и помещиков… А листовки они сами отпечатали… К вечеру меня таким же манером
пьяненьким привезли через весь город обратно к Благовещению… В трактире отсыпался, пока
лампы не начали гасить, а меня под локти — к выходу… Сунул руку в карман, а там красненькая, то
есть десять целковых… Ну, понял я, это не столько за работу, как за молчание… Бывал после не
раз в том трактире, но малого в фуражке больше не встречал… Не иначе как в другом трактире они
себе «итальянцев» подлавливали…
Привыкнув смолоду кочевать по типографиям, Князев на «Печатном дворе» долго не
задержался. Возможно, что и погрешил против дисциплины. Но, так или иначе, с ним расстались.
Ян Карлович Мельдер
[На смену Князеву] на верстку газет пришел строгий, сухопарый, седой наборщик, немец или
латыш по национальности, Ян Карлович Мельдер. Лет ему было под шестьдесят, но он удивительно
сохранил силы и подвижность, главным образом, вероятно, благодаря спокойной, размеренной
жизни и такой же работе. На «Печатном дворе» он поработал несколько десятков лет и уже не мог
поспевать за молодыми. Вот и предложили наборщику-книжнику перейти на маленький газетный
участок, где он будет сам себе хозяин.
А хозяином Ян Карлович оказался заботливым и аккуратным. Прежде всего навел в
запущенном закутке чистоту и порядок. Если его предшественник швырял ломаные шпоны и старые
линотипные строки куда попало, то Мельдер ссыпал их в ящик, стоящий у его ног. Руки у
наборщиков, как известно, всегда испачканы в краске — чистыми их не назовешь. Однако Ян
Карлович ухитрялся при каждом удобном случае вытирать их ветошью, так что когда брал в руки и
рассматривал макет полосы, то на последнем даже не оставалось грязных следов.
28
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
29
Явно пенсионный возраст не мешал ему достойно справляться с делом. Проведя возле
Мельдера более двух лет, я убедился в справедливости вечной истины: хорошего работника не
видно и не слышно, а работа сама себя показывает. Думаю, что ветеран знаменитой типографии по
характеру и любви к своему ремеслу был близок к старому мастеру, которого так выразительно
описал Голсуорси в замечательном рассказе «Качество». Когда по радио изредка передают этот
рассказ, я неизменно вспоминаю Яна Карловича Мельдера.
Тискальщик дядя Володя
Любопытно, что в нескольких шагах от нашего «тихого участка» за дверью шумел и ершился
старичок совсем иного склада — тискальщик дядя Володя. Хлопот у него было невпроворот. Со
всех концов цеха непрерывно тащили доски с набором. Высокими штабелями они громоздились с
трех сторон тискального станка. И не пробуй чем-нибудь задобрить дядю Володю, чтобы нашу
газету он пропустил без очереди. А уж как он дорожил временем! В обеденный перерыв не
спускался в столовую, а присаживался у окна и разворачивал чистый платочек с домашним
завтраком, который запивал го
рячей водой из кипятильника.
Наборщики его любили и уважали. И не только за безупречное выполнение
производственных обязанностей, но и за… музыкальный талант.
Слышал я, как отзывались о нем в цехе:
— Музыкант изумительный, хоть на бумажках сыграет.
Как-то в обеденный перерыв в наборном цеху состоялся концерт художественной
самодеятельности. Дядя Володя выступил с гвоздевым номером. На куче наборных досок он
пристроил свой старомодный инструмент — потемневшую от времени цитру — и с упоением
исполнил несколько благозвучных пьесок из репертуара великорусского оркестра В.В.Андреева.
Аплодисменты были не менее дружные и восторженные, чем если бы на «Печатный двор» приехал
сам Василий Васильевич. Я убедился, что отзывы о музыкальных способностях дяди Володи
нисколько не преувеличены.
У старого тискальщика были и другие качества. Немало он развлекал наборщиков
неожиданными выходками и прямо-таки мальчишеским озорством. Недаром говорили: «Палец ему
в рот не клади — откусит». Возможно, что музыкой и подчас дерзким поведением дядя Володя
скрашивал свой тяжелый и однообразный труд, браться за который, кстати сказать, находилось
мало охотников из молодежи.
Уж если одолевал его лукавый бес, то дядя Володя, что называется, чина-звания не щадил.
Вспомню о необыкновенной сцене, происходившей на моих глазах.
После верстки я покорно дожидался, пока дядя Володя соблаговолит взять полосы моей
газеты на станок. Вдруг вижу через стеклянную дверь, что по среднему проходу шествует директор
типографии Пахнов. С группой работников производственного отдела он сопровождает какого-то
высокого посетителя. А по цеху уже летит весть, что на «Печатный двор» приехал сам
главноуправляющий всеми типографиями и издательствами. Знали, что он бывший полиграфист.
И тут в дяде Володе взыграло ретивое. Он хитро подмигнул нам с Мельдером и в миг
очистил на тискальном станке место для сверстанных полос.
— Вот я его сейчас проверю! — задорно заявил бойкий старичок и стал, что называется,
наизготовку.
Для того чтобы столкнуть с шершавой деревянной доски на гладкий талер тяжелые
неподатливые полосы, требовалась не только сила, но и сноровка. Иначе набор можно рассыпать.
Обычно я придерживал доску, а Ян Карлович сталкивал. На этот раз дядя Володя дал нам знак
задержаться, пока приблизится высокое лицо. И как только большой начальник перешагнул порог со
словами «Здравствуйте, товарищи!», дядя Володя нагнулся над доской и сделал вид, что никак не
может обойтись без подмоги. Нарочито жалобным тоном попросил:
— Товарищ начальник! Как бывший полиграфист, помогите столкнуть на талер…
29
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
30
Ну и учудил старик! Мы с Мельдером только рты разинули. У директора типографии
окаменело лицо. В директорской свите кто-то аж ахнул. Но ничего страшного не произошло.
Начальник Главиздата, человек плотный, кряжистый, улыбнулся, подошел ближе к станку,
раздвинул для лучшего упора ноги, набычился и мягким сильным толчком переправил полосы с
дерева на металл, так ловко, что ни одна строчка не выскочила. Постоял, посмотрел, какой вышел
оттиск, и спокойно сказал оторопевшему директору:
— Пойдем дальше… А то весь набор заставят перетискивать…
— Ну, что, дядя Володя, остался с носом? — шутили наборщики, наблюдавшие за
необычной сценой.
Старый тискальщик погрозил им пальцем:
— Чего зубы скалите?! Радоваться надо, что человек не забыл прежнего дела
Верстальщики Карповский и Ленчицкий
Первым, с кем меня свел Клеткин [технорук типографии «Красный печатник», в которую
перевели из «Печатного двора» газету «Лесная правда», бывший коммерческий директор
«Печатного двора»], был верстальщик Карповский. Он тоже принадлежал к старой наборной
гвардии, но разительно отличался как от тихого и осмотрительного Ушанова, так и от
непоседливого и бесшабашного Князева. Да и с аккуратным молчаливым Мельдером не имел
ничего общего. Если бы пришлось давать его характеристику, то хватило бы двух слов: сноровистый
и норовистый.
Сноровка проявлялась в том, как Ефим Пинхусович управлялся с ручным набором,
требовавшим, конечно, более осторожного обращения, чем компактные линотипные строки. Быстро
и ухватисто он поднимал с деревянной доски гранку, обвязанную бечевкой, крепко зажимал
пальцами (чтобы набор не рассыпался) и уверенно опускал на средник.
Мне пришло в голову (да не рассердятся музыканты за дерзкое сравнение!), что пальцы у
опытного наборщика не менее чуткие, чем у пианиста. Если не верите, постойте за спиной
линотиписта и посмотрите, как на клавиатуре своего инструмента он четко «разыгрывает» всякие
пассажи и этюды. Да и пальцы наборщика-ручника не слепо тыкаются в гнезда наборной кассы, а
осмысленно выбирают из нее тонкую и скользкую литеру.
Что касается норова Карповского, то он определялся в первую очередь его солидным
стажем и уменьем. Не обходилось и без некоторой бравады старшего перед младшими (в наборном
цехе работало немало юных выпускниц ФЗУ): смотрите, мол, и догоняйте!
В тот год по всей стране развертывалось мощное стахановское движение. Имя его
зачинателя не сходило со страниц газет и гремело по радио. Коллектив «Красного печатника»,
естественно, стремился не остаться в стороне. Общественные организации типографии
агитировали за то, чтобы наборщики и печатники ломали устаревшие нормы и брали повышенные
обязательства. Здесь, где преобладал ручной труд, новое казалось невозможным и вызывало если
не сопротивление, то непонимание. Ни одно собрание в цехе не проходило без шумных споров. Как
это, удивлялись наборщики, набирать за смену на десять — пятнадцать тысяч печатных знаков
больше, чем привыкли? У Стаханова отбойный молоток, механизация, а у нас что? Десять пальцев
на двух руках — и только! Как ни старайся, пальцев не прибавится, а они — главное орудие
производства.
Думал и Карповский. Но думал, как бы лучше сказать,— по-деловому:
— Мне говорят: работай, как Стахан! Хорошо, согласен. Но дай мне порядок, поднеси набор
к месту, не заставляй бегать по цеху искать подсобника…
В «Красном печатнике» газеты верстали не по макету, а по расклейке. Накануне с вечера
технические редакторы, то есть выпускающие многотиражек, получали оттиски гранок и
расклеивали их на полосах старых номеров. При этом требовалось указывать, каким шрифтом
набирать заголовки в «шапки». Что греха таить, не все выпускающие разбирались в шрифтах, у
30
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
31
нашего брата случались и крупные промахи в подсчете строк. То набора выйдет больше, чем
влезает в полосу, то, наоборот, не хватило, чтобы ее заполнить. Приходилось искать выход из
положения, разбивать на шпоны, давать больше «воздуху» между рубриками.
Карповский сердился, жаловался, что теряет время, чтобы затыкать разные «дырки».
— С тобой никакой Стахан не выдержит,— укорял он выпускающего.
Больше всего он напускался на моего тезку, жизнерадостного, невозмутимого редактора
пожарной газеты «На страже Ленинграда» Тот слабо владел техническими навыками и во всем
полагался на верстальщика.
— Ну не кипятись, делай, как тебе виднее,— миролюбиво упрашивал он Карповского.
И последний действительно его выручал: «забивал» дырки в полосе, находил какое-нибудь
подходящее клише, чтобы компенсировать нехватку материала, для скорости подставлял к полосе
«хвосты», предоставляя редактору с ними разбираться.
У меня сложились с Карповским самые любезные отношения благодаря тому, что я
старался по возможности способствовать его работе. Дома было достаточно времени, чтобы
вечером посидеть над расклейкой, разметить шрифты и проверить, чтобы не пришлось перебирать,
высчитать все до последней строки и сделать вычерки, если нужно что-то сократить. С
благодарностью вспоминаю школу, которую прошел в дружном и требовательном коллективе
ночной смены «Красной газеты».
Однако Карповский вскоре нашел место поближе к дому (а жил он далеко от Моховой — за
Технологическим институтом) и покинул «Красный печатник».
Когда я спросил у Клеткина, кто же теперь будет верстать газеты, он ответил:
— Семен Михайлович Ленчицкий.
В очередной день верстки (моя газета шла в первую очередь — с восьми утра до полудня) я
встретил у талера плотно сложенного черноволосого человека с карими глазами, несколько
хмурого, глядевшего как-то настороженно. Из-под тщательно отглаженного халата виднелась
пестрая рубашка с галстуком, что само по себе отличало новичка от массы наборщиков. Его хмурый
вид, как постепенно выяснилось, был обманчивым. Попросту Семен Михайлович на первых порах
неуверенно чувствовал себя в незнакомом городе, так как попал в Ленинград из… Берлина. Да, да,
из гитлеровского логова, где работал в подпольной антифашистской типографии. После усиления
фашистских зверств и антисемитских погромов товарищи переправили его через третью страну в
Советский Союз.
Почему он поступил именно в «Красный печатник», я Ленчицкого не расспрашивал, но скоро
понял, что типография приобрела ценного и высококвалифицированного мастера. Ни с кем не
работалось так легко и приятно, как с ним.
В годы повального увлечения НОТом с легкой руки его главного ревнителя и пропагандиста
А.К.Гастева вошло в обиход понятие «культура труда». Конкретизируя это понятие, можно было бы
говорить и о культуре верстки. Это значит — ни одного бесполезного движения. Ни одной
потраченной зря минуты, чистота и точность в выполнении производственной операции, никаких
промедлений из-за того, что кто-то поставил что-то не на свое место, впопыхах обронил или ошибся
в расчетах.
По типографским нормам на верстку каждой многотиражки (а «Красный печатник» выпускал
одиннадцать или двенадцать) отводилось четыре часа. Срок довольно жесткий, принимая во
внимание, что в отведенное время полагалось и сверстать и выправить четыре полосы, а также
подготовить оттиски для политредактора (цензора Главлита), приходившего в типографию к пяти
часам.
Мы с Ленчицким наловчились управляться за два с половиной часа. Спору нет, руки у него
были умелые, знающие, усердные. Но экономить время помогали и простейшие
рационализаторские приемы, которые, несомненно, одобрил бы сам Алексей Капитонович Гастев,
случись ему появиться в «Красном печатнике». Известно, например, сколько лишних передвижений
у верстальщика, если он работает в одиночку — без подсобника (на больших ежедневных газетах у
31
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
32
верстальщика всегда есть помощники). То и дело он вынужден отрываться от талера, подойти к
кассе с заголовочными шрифтами и набрать рубрику. Сколько газете заголовков и «шапок», столько
раз он снует туда и сюда.
У нас с Семеном Михайловичем было заведено по-другому. К расклейке каждой полосы
прилагался листок, на котором я заранее выписывал все заголовки в той последовательности, в
какой они идут в номер. Это позволяло верстальщику набирать их, что называется, за один присест.
Они в любой момент буквально были у него под рукой.
Простое усовершенствование, но почему-то коллеги-выпускающие не торопились его
перенимать. Правда, некоторые присматривались, как гладко у нас все получается, и одобрительно
приговаривали:
— Культурненько делаете газету, культурненько!
Поразмыслив, можно было найти и другие возможности для ускорения выпуска газеты. Прав
был великий поэт, когда в стихотворении «Наборщики» наставлял:
Рабочему порядок
В труде всего важней!
Без преувеличения могу утверждать, что мы с Ленчицким нашли общий язык и прониклись
взаимным уважением. Более того, возникло и связало нас теплое чувство, которое вновь вспыхнуло
в самое трагическое время обороны Ленинграда. Запомнившийся мне и вместе с тем комичный
эпизод можно отнести к тем неожиданным поворотам сюжета, которые хорошо знакомы
пережившим блокаду. [Далее следует эпизод встречи Ленчицкого, ставшего военным переводчиком
и приехавшего по командировке с фронта, с О.В., который в момент прихода товарища по
«Красному печатнику» мылся в импровизированной бане. Эпизод этот воспроизведен в первой
части жизнеописания.]
Александр Львович Левтов
Как многие полиграфические предприятия, типография Академии наук трудилась в три
смены. Поэтому каждому из корректоров в порядке очереди приходилось выходить в ночь — читать
сводки и чистые листы с машины. Бессонная и напряженная работа в третью смену изматывала
сильнее, чем чтение корректуры днем. Вероятно, она была не менее утомительна, чем вахта на
корабле под утро, которую моряки зло прозвали «собака».
Но третья смена давала зато полный простор самостоятельности. Самые сложные вопросы
решай сам! Найдешь правильный выход из затруднительного положения — утром похвалят в
производственном отделе. Запутаешься и ошибешься — пеняй на себя!
В ночной смене были и другие особенности. У английского поэта Шелли есть чудесное
стихотворение «Доброй ночи!». Он утверждал: «Ночь лишь тем хороша, что мы ночью нежней…»
Последнее слово, по-моему, недостаточно полно передает чувства людей в этой время суток. Я бы
сказал, что ночью они становятся более душевными, открытыми, доверительными, как будто ночная
тишина сильнее тянет на откровенность и сближение с другим человеком.
Благодаря этому мне и удалось ближе познакомиться и коротко сойтись с колоритной
личностью из рядов старой типографской гвардии…
В печатном цеху он [Александр Львович Левтов] занимал необременительную для его
пенсионного возраста должность мастера ОТК. Дневная смена у печатников начиналась в семь
утра, но Левтов приходил на час-полтора раньше. По-видимому, сказывалась профессиональная
привычка старых типографщиков являться на работу загодя, а не в последний момент проскакивать
через проходную. Охочие до дела, они рассчитывали свое время так, чтобы успеть и приготовить
все необходимое, и получить задание от метранпажа, да еще и побалакать до звонка с товарищами.
А после — не отрываться от кассы до самого обеденного перерыва.
32
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
33
Внешность Александра Львовича ничем не выдавала его профессию, но бесспорно
привлекала к нему внимание. Седые длинные волосы, глаза острые под лохматыми бровями, жесты
порывистые, стремительные, походка размашистая… На седьмом десятке лет что-то сохранялось в
нем от митингового оратора, каких он немало повидал в давнее время, да и сам выступал на
собраниях в той же характерной манере. Мало я встречал таких людей, которых как бы внезапно
перебросили из одной эпохи в другую. И не удивительно, что одной ногой член профсоюза с 1905
года А.Л.Левтов оставался в прошлом и больше того — заставлял его активно поработать для
настоящего!
Наше знакомство завязалось благодаря чрезвычайному происшествию в одно летнее утро.
Последние часы ночной смены, когда одолевает упомянутая собачья усталость и глаза слипаются
над сводкой. В запыленное окно корректорской пробиваются робкие солнечные лучи. С улицы еще
не доносится позвякивание трамваев.
И вдруг на всю округу обрушивается тяжелый железный грохот. С бессонницы можно
подумать, что дом обвалился или поблизости произошел взрыв.
Конечно, бросаюсь к окну, но выступающий справа балкон мешает разглядеть, что
произошло. Вот из наборного цеха, окна которого тянутся вдоль всего фасада, пожалуй, больше
увидишь. Как я ни спешил в наборный цех, но у крайнего окна первым оказался Левтов. Он в курсе
дела и дрогнувшим от волнения голосом сообщает:
— Машины столкнулись на перекрестке! Бум! — и все кончено!
…В этот ранний час, когда светофоры выключены и нет регулировщиков, мчалось на
бешеной скорости такси по большому проспекту. Пользуясь безлюдьем, на такой же недозволенной
скорости летела по 9-й линии частная «Победа» со стороны Невы. Оба водителя не сбавили
скорости на перекрестке и поплатились жизнью. Катастрофа в своем роде была исторической, так
как с нее открылся список самых трагических дорожно-транспортных происшествий.
После того, что ошеломило нас обоих, какая уж работа! Волнуясь и жестикулируя, Левтов
начал вспоминать:
— А вот в двенадцатом году курьерский поезд не затормозил у перрона Варшавского
вокзала и вышиб стену, выходившую на Обводной канал… А помните, как в двадцать шестом
пароход «Буревестник» потерпел аварию в Морском канале? Капитан растерялся и дал задний ход,
вместо того чтобы высадить пассажиров на стенку канала… Десятки людей утонули…
Как старый питерец он был буквально наполнен всяческими историями. Рассказы
Александра Львовича меня заинтересовали. Он заходил под утро в корректорскую, когда я
заканчивал ночную смену, а потом стал зазывать к себе домой. Жил он на проспекте Маклина в
доме, построенном для работников печатного производства в тридцатые годы. В тесной комнате,
обставленной старомодной мебелью с темным буфетом, Левтов не только делился
воспоминаниями, но и демонстрировал поразительные вещи. У меня глаза разбегались, когда он
выкладывал на стол подлинно исторические реликвии.
Конечно, он не был заправдашним коллекционером. Его собрание складывалось стихийно,
но не теряло от этого свое значение. Опять же Александру Львовичу помогала привычка, которую я
замечал у старых печатников. Какую-нибудь понравившуюся «картинку» или портрет они без
всякого зазору брали «для себя». У Левтова, в частности, образовалась неплохая коллекция
сатирико-революционных журналов 1905–1907 годов. Смышленый подросток, работавший то в
одной, то в другой «типушке», успевал забрать и спрятать какой-нибудь только что отпечатанный
номер журнала, раньше чем в типографию прибывала полиция, чтобы конфисковать крамольное
издание.
Мой добрый знакомый охотно показывал такие редкости, каких прежде не приходилось
видеть. Как завороженный, я перелистывал шебуевский «Пулемет» и гржебинский «Жупел»,
«Сигнал» Чуковского и «Вампир» Городецкого, «Фугас» Бродовского и другие уникумы. Со временем
выяснилось, что у Левтова сохранились даже такие конфискованные номера, каких не было в
коллекциях ни Минцлова, ни Жевержеева, ни Смирнова-Сокольского.
33
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
34
Я осторожно посоветовал Александру Львовичу сходить в Публичную библиотеку и показать
там лежавшие в безвестности журналы. Как и предполагал, в библиотеке с радостью ухватились за
те издания, которых не оказалось в ее фондах. Другие редкостные журналы охотно приобрела
Книжная лавка писателей.
Обозрение левтовских «кладов» журналами не ограничивалось. Доверяясь мне, хозяин
извлекал с нижней полки буфета всё новые свидетельства прошлого. Средин них запомнились
медаль, выпущенная к первой годовщине Октябрьской революции, листовка Пубалта с призывом к
красным морякам на борьбу с Юденичем в 1919 году, программа новогоднего вечера в Мариинском
театре в канун 1921 года и т.д. Ряд документов свидетельствовал об общественной деятельности
А.Л.Левтова в ту пору, когда он был избран депутатом Петроградского Совета от полиграфистов.
Нельзя было без волнения рассматривать фотографию, сделанную в клубе рабкоров
«Ленинградской правды» в 1924 году. Здесь состоялось собрание работников печати, принятых в
партию в дни Ленинского призыва. Александр Львович заснят в первом ряду рядом с тогдашним
редактором журнала «Звезда» И.М.Майским — будущим дипломатом, историком и академиком.
Особенно любил Левтов вспоминать о тех годах, когда работал в типографии «ГазетыКопейки» в Сайкином переулке. Ему везло на встречи с замечательными людьми, начиная с боевого
руководителя питерских полиграфистов, одного из героев гражданской войны Никандра Григорьева
и кончая поистине легендарной в издательских кругах личностью — А.М.Бродским. Основав в
дореволюционное время блестящий журнал «Солнце России», Александр Моисеевич затем почти
полвека весь свой организаторский и художественный талант посвятил целому ряду советских
изданий.
После революции типография в Сайкином переулке была передана издательству
«Всемирная литература», созданному А.М.Горьким. Александр Львович говорил, что не раз видел в
типографии и самого Алексея Максимовича. Это дало ему право лет десять спустя напомнить
любимому писателю о себе и задать несколько вопросов, связанных с издательской деятельностью.
А.М.Горький ответил старому рабочему добрым и обстоятельным письмом.
— А письмо Горького? — невольно вырвалось у меня.— Оно у вас сохранилось?
— Конечно, конечно, сейчас покажу! — заторопился Александр Львович и полез в низ
буфета.— Да вот оно, с конвертом!
Нельзя было не узнать характерный горьковский почерк с отдельно стоящими буквами. На
обороте значилось: Бульвар Профсоюзов, 19. Левтов в своем письме указал не домашний адрес, а
местопребывание губотдела профсоюза рабочих полиграфического производства, в котором тогда
работал.
Неопубликованное письмо Горького — это целое событие даже для пятидесятых годов. Но
адресат, похоже, не догадывался, какое оно имеет значение для исследователей и почитателей
горьковского таланта.
— А вы никому его не показывали? — с пристрастием допытывался я у Александра
Львовича.— И копию с него не снимали?
Он только отвечал «нет» и «нет», что чуть меня не вывело из себя. И досадуешь на
человека, недооценившего всю историко-культурную ценность важного документа, и вместе с тем
радуешься большому открытию.
— Александр Львович, непростительно вам письмо Горького держать под спудом!
Зная, что Левтов писать не горазд, я убедил его первым делом снять фотокопию письма. И
отправить ее в газету «Труд» вместе со статейкой, рассказывающей, чем было вызвано это письмо
и почему адресовано на бульвар Профсоюзов. В связи с широко отмечавшимся в то время
пятидесятилетием профессиональных союзов в России редакцию, по всей вероятности, материал
должен заинтересовать.
Вышло, как я и предполагал. «Труд» поместил на видном месте четвертой полосы статью
старого полиграфиста и клише с письма Горького с предложенным мной заголовком: «Бульвар
34
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
35
Горького, 19». А подлинник письма, к счастью, перекочевал из левтовского буфета в более
надежное хранилище — Рукописный отдел Института русской литературы Академии наук СССР.
И еще одну услугу удалось оказать словоохотливому ветерану. Фабком типографии
Академии наук возбудил ходатайство о назначении ему персональной пенсии. Помимо обильных
свидетельств об его активной общественной деятельности, в неисчерпаемом архиве Александра
Львовича нашелся номер «Газеты-Копейки» за 1905 год. Маленькая заметка в хронике сообщала,
что за противоправительственные действия был арестован и несколько суток провел в полицейском
участке ученик наборщика А.Л.Левтов. Копию сообщения я перепечатал на той же пишущей
машинке, на которой сейчас печатаю эти строки, а постановление фабкома подписал в качестве и.о.
председателя.
Под восемьдесят лет Александр Львович вернулся на бывшую Карточную фабрику за
Невской заставой (теперь фабрика офсетной печати), где в молодые годы ему тоже довелось
поработать. Дирекция и фабком предоставили ему почетное место заведующего музеем истории
предприятия и торжественно отпраздновали его 80-летие. Несколько лет почта приносила мне
маленькие сувениры от него — то изящные карманные календарики, то праздничные открытки, то
художественные закладки для книг — образцы продукции фабрики офсетной печати. И только когда
я ни к 23 февраля, ни к 1 Мая не получил конвертов, надписанных крупными буквами, я узнал, что
нет более моего интересного сослуживца, энтузиаста печатного слова, добровольца истории.
Михаил Дементьевич Ширшов
Однажды в дневную смену я сидел за своим столом спиной к двери. Углубившись в чтение
гранок, не расслышал, как дверь отворилась и в комнату кто-то вошел.
— Здравствуйте! — негромко произнес чей-то немолодой чинный голос.
— Опять к нам? Вернулись, Михаил Дементьевич? — живо отозвалась сидевшая в углу
сводочница Любовь Николаевна.
— Так и быть, вернулся! — с каким-то смирением ответил вошедший.
Я обернулся. У двери стоял плотно сложенный старик с круглой седой бородой и венчиком
волос вокруг крупной лысины. Своим благообразным видом он напоминал божьего угодника,
сошедшего с иконы. Но странно было видеть на иконописном персонаже коричневую рабочую
блузу, подпоясанную кожаным ремнем, помятые брюки и увесистые ботинки на толстой подошве.
— Закрыли в Эрмитаже типографию,— тоскливо пояснил Михаил Дементьевич. Иосиф
Абгарович и отправил меня обратно, откуда привел…
Так я познакомился с наибольшим старожилом академической типографии. Не было
человека, который мог бы сказать, что пришел сюда раньше, чем он. В начале века брат
М.Д.Ширшова служил сторожем в Азиатском музее, блестяще описанном в книге «Над арабскими
рукописями» И.Ю.Крачковским. Старший Ширшов выписал из вологодской глуши младшего брата,
поселил в своей каморке и пристроил к делу. Подросток стал помогать служителям музея,
интересовался книгами, читал запоем все, что находил у брата и его знакомых.
Любознательного и расторопного подростка приметил академик С.Ф.Ольденбург. Сергей
Федорович как раз готовился к длительной экспедиции в Китай и пообещал старшему Ширшову:
— Возьму твоего Мишу с собой… На раскопках нужны дельные и понятливые помощники…
А пока пускай идет учеником в типографию… Я скажу фактору…
В Китае Михаилу Дементьевичу не привелось побывать из-за того, что подходил его
призывной возраст. Разрешение на выезд из России он не получил, а в типографии остался на всю
жизнь и простоял у печатной машины при всех директорах от легендарного Нордгейма до
академика Орбели. Назначенный директором Эрмитажа, Иосиф Абгарович взял его с собой как
отличного и незаменимого мастера. Михаил Дементьевич сделался своим человеком в доме
Иосифа Абгаровича и на правах няньки присматривал за малолетним ребенком академика.
35
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
36
Был сменный мастер Ширшов человеком неразговорчивым и сдержанным в проявлении
чувств. Принимая это за нелюдимость, кое-кто начал возводить на него напраслину.
— Да он баптист! — уверяла одна склочная баба из печатного цеха и ссылалась на то, что
Михаила Дементьевича не раз замечали на Смоленском кладбище.
Верно, захаживал Михаил Дементьевич на Смоленское кладбище. Но главным образом по
той простой причине, что жил в конце 16-й линии невдалеке от речки Смоленки и вечерами
переправлялся через мостик, чтобы навестить дорогие сердцу могилки не только Докучаева и
Блока, но и маленьких василеотровцев из детского сада, убитых одним фашистским снарядом 9 мая
1942 года. Этому способствовало и его, если можно так сказать, философское настроение. Как
большинство старых печатников, Ширшов любил читать ряд книг, сходивших с его печатной
машины.
В отношениях с классиками науки допускалась некоторая фамильярность. Так, знаменитого
французского мыслителя ХVI века Монтеня Михаил Дементьевич именовал Мишелем. Дело в том,
что в середине пятидесятых годов в академической типографии печатались три тома «Опытов»
Монтеня. Как некоторым известно, слева внизу каждого нового печатного листа ставится так
называемая норма — название книги, номер заказа или фамилия автора. В «Опытах» указывалось:
Мишель Монтень. Для простоты печатники отбрасывали второе слово и говорили между собой:
— Пошел седьмой лист Мишеля … У кого сводка десятого листа Мишеля?
И когда печатался «Мишель», Михаил Дементьевич не только строго следил за приправкой и
придирчиво проверял оттиски, но и в свободное время дома прочитывал каждый лист. Правда, он
не уносил из типографии целую книгу, а составлял ее по частям из бракованных листов. С таким же
почтением Ширшов относился к Трудам академика И.П.Павлова, тоже выходившим из нашей
типографии. Особенно зорко он наблюдал за качеством печати портрета знаменитого ученого для
первого тома. По-видимому, работой молодого печатника Вани Егорова, стоявшего на лучшей
машине — «восьмерке», Михаил Дементьевич остался довольным. Не без гордости он показывал
работу своего ученика и подарил мне на память прекрасный оттиск портрета Павлова.
Вообще с молодыми печатниками у Михаила Дементьевича сложились лучшие отношения.
Он пользовался у них непререкаемым авторитетом. В самых трудных случаях, связанных со
сложным спуском печатной формы в машину, необычной приводкой или приправкой, он спешил на
помощь и не бранил никого, если что-то «не получалось». Одного Ширшов не любил — отвечать на
вопросы, как он сам сызмальства учился печатному делу и часто ли ему попадало от старших,
которые, как утверждается в некоторых книжках, не скупились на подзатыльники и гоняли
подмастерьев за водкой.
Михаил Дементьевич мрачнел и сухо отвечал:
— Мне подзатыльников никто не давал и за водкой не посылал.
Это следовало понимать, как строгое указание, что нравы, действительно имевшие место в
ряде петербургских типографий, нельзя переносить на выкормившую его типографию —
академическую.
Не сомневаюсь, что образ действий старого печатника накладывал крепкий отпечаток на
воспитание молодой смены. В пятидесятые годы типографию Академии наук заполняла молодежь,
выросшая в суровые годы войны и не развращенная пресловутым «материальным стимулом». Не
было и в помине «выводиловки» или приписок. В производственном отделе знали, кто как работает,
и мигом настораживались, сели непомерно возрастал заработок наборщицы, по квалификации,
бесспорно уступавшей остальным. Корректура — верное зеркало работы наборщика, и
действительно, опытный нормировщик А.И.Массарский по корректурным гранкам замечал, «кто есть
кто».
Приближалось пятидесятилетие работы Михаила Дементьевича в типографии Академии
наук, как никак событие местного масштаба. Молодежь печатного цеха решила показать свою
признательность ветерану, выпустив особый номер стенной газеты. Обычно туго идет материал в
стенновку, сам был редактором и, грешным делом, с нажимом «выколачивал» заметки. А для
36
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
37
юбилейной стенгазеты никого упрашивать не пришлось — писали по личной инициативе и от
чистого сердца.
Коллектив корректорской недавно пополнила очень способная молодая наборщица Аня
Вербицкая. Комсомольцы избрали ее секретарем комитета ВЛКСМ, и я не сомневаюсь, что по ее
инициативе чествование М.Д.Ширшова приобрело, так сказать, молодежный характер. Собранные
среди молодой поросли печатного цеха заметки Аня принесла мне с просьбой прочесть и
подправить.
— Стенгазета — хорошее дело, но вы, кроме того, и в «Смену» напишите! — посоветовал я.
Аня усомнилась:
— Да разве областную газету это заинтересует?
— Бесспорно — да! Не мелкий факт, что комсомольцы старейшей типографии Ленинграда
тепло и сердечно отмечают юбилей своего неутомимого наставника, воздают ему должное за опыт
и уменье, которые он бескорыстно им передает.
Заметка получилась душевная и бесхитростная, нашлись простые, не затасканные слова,
выражавшие любовь и признательность всей типографской молодежи ветерану производства.
«Смена», конечно, ее поместила. Михаил Дементьевич был умилен и растроган, когда прочел о
себе в газете, которую ему показал директор типографии, но стал на меня лукаво поглядывать, не
веря, что в таком деле обошлось без меня.
Во всяком случае, он полнее «раскрылся» и чаще стал делиться со мной разными
подробностями из пережитого. Беседы продолжались и тогда, когда Михаил Дементьевич сильно
заболел. Я навещал его в чистенькой, аккуратной квартире, где он лежал в постели, окруженный
заботой жены-эстонки и сына-инженера, окончившего Электротехнический институт. Михаил
Дементьевич здорово гордился, что способности его Коли признал один крупный ученый и оставил
совершенствоваться в своей лаборатории. Молодой Ширшов скромностью и трудолюбием пошел в
отца. В присутствии взрослых он держался тактично, реплик не подавал, но внимательно
прислушивался к тому, что с усилием вспоминал Михаил Дементьевич. Младший ценил и уважал
старшего за достойно прожитую жизнь. Старший был уверен, что младший свою жизнь проживет
достойно.
Об М.Д.Ширшове О.В. упоминал и в одном из писем 1980 года:
Вы меня озадачили сообщением о выходе (уже?) книги о русских женщинах-писательницах.
Мне приятно, что вспомнили и В.И.Рудич, очерк о которой очаровал писателя А.И.Пантелеева (я
написал ему о трех «бессребрениках», которых знал — В.И.Рудич, старом печатнике М.Д.Ширшове
и авторе книги о Рерихе в серии «ЖЗЛ» таллиннском собирателе картин и теософе П.Беликове).
Нет у меня сил всерьез заняться этими личностями, которые более поразительны, чем, пожалуй,
альтист Данилов (11.04.80).
Эти портреты в составе воспоминаний «Мои друзья типографщики» были
последней литературной работой О.В. Правда, в апрельских письмах 1986 года О.В.
упоминает еще две небольшие работы, сведения о публикации которых мне неизвестны:
Из полезных дел у меня в активе только рецензия на книжку Г.Мишкевича о
Я.И.Перельмане. Впрочем, это может стать пассивом, если не напечатают. Книжка важная,
интересная, но издательство «Знание» с 23 авторских листов сократило ее до 11, хотя тираж
огромный — 120 тыс. (04.04.86).
Дней десять назад Т.Б.Вьюкова сама прислала 2-е издание своей книги [Вьюкова Т.Б.
Восемьдесят пять радостей и огорчений.–2-е изд., доп.– М. : Книга, 1986]. С большим трудом в
короткий срок (она торопила) я написал не ахти какую рецензию. Татьяна Борисовна просила
37
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
38
отослать ее в «Книгу» на имя А.А.Соколовой [зав. группой рекламы издательства], которая передаст
ее в журнал (21.04.86).
Приходится сожалеть, что так много из написанного О.В. осталось
ненапечатанным. Может быть, когда-нибудь историк, заглянувший в эти строки,
переоценит его литературное наследство и, если не напечатает кое-что из
неопубликованного, то, по крайней мере, использует содержащиеся в наследстве О.В.
сведения для освещения истории отечественной культуры.
НЕРЕАЛИЗОВАННЫЕ ЗАМЫСЛЫ
Замыслы и предложения написать одну, другую, третью работу переполняют О.В.
Это нашло отражение в его письмах ко мне. Иные замыслы в преобразованном виде
нашли свое воплощение в печати или в виде неопубликованных рукописей, иные так и
остались не реализованными.
В архиве О.В. сохранились письма из редакций и издательств, которые раскрывают
некоторые нереализованные его замыслы:
Из редакции издательства «Советский писатель»:
Предложенная Вами тема, несомненно, представляет интерес для определенного круга
читателей.
Но, к сожалению, издания такого рода не входят в круг наших проблем. Мы издаем книги по
эстетике, теории литературы, критические, историко-литературные и т.п.
Кроме того, заявки ленинградских авторов рассматривает наше Ленинградское отделение.
С уважением
Зав. редакцией критики и литературоведения Е.Конюхова (02.10.63).
К сожалению, Е.Конюхова не называет, книгу на какую тему предложил редакции
О.В.
Из редакции издательства «Детская литература»:
Книга Ваша, вероятно, может быть интересной. Но у нас существует доброе правило:
издавать книги ленинградцев в нашем ленинградском отделении. Поэтому заявку вы отсылаем
Николаю Антоновичу Морозову, директору Лендетгиза, и советуем Вам обратиться к нему.
С уважением
Зав. редакцией научно-художественной литературы М.Калакуцкая.
И в этом случае неясно, о книге на какую тему прислал заявку О.В. и что ему
ответило Ленинградское отделение издательства.
После выхода «Бесед о мастерстве корректора» (М.,1959) его замыслы не выходят
за круг проблем корректуры:
Думаю я и о более серьезном деле — так сказать, о «ВВЕДЕНИИ В КОРРЕКТУРУ», где
хотел провести мысль о двойной стороне этого процесса — как технической операции и
продолжении процесса творческого, но это в далеком будущем (20.09.60).
Такой работы О.В. не написал, но мысли эти в известной мере воплощены в его
книгах «Дозорные печатного слова» (М., 1963), «Что нужно знать о корректуре» (М.,
1965; 1973; 1980), «От замысла к книге» (М.,1959), «Семь раз проверь» (М., 1977).
38
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
39
В 1964 году О.В. шлет в Издательство детской литературы в Москве заявку на
книгу, но редакция научно-художественной литературы этого издательства в ответ
сообщает ему, что его заявка переслана в Ленинградское отделение издательства для
рассмотрения. Ответ Ленинградского отделения Детгиза в архиве не сохранился, но, по
всей видимости, он был отрицательным, и О.В. занялся подготовкой книг для нашего
издательства.
Мою переписку с О.В. я постоянно использовал, чтобы вовлечь его в наши
издательские дела и начинания, не считая тех книг, которые он сам или с моей подачи
предложил издательству. Делал это я не только и не столько потому, что он был моим
эпистолярным другом, сколько потому, что был уверен в благотворности такого
сотрудничества для издательства. О.В. на деле доказал свою состоятельность как автор, а
его письма ко мне говорили о необъятности его знаний, величайшей добросовестности,
вдумчивости и высоких устремлениях. Конечно, мне хотелось также поддержать его дух,
терзаемый квартирными бедами и подорванным блокадой и несправедливостями
здоровьем, но все же главное было в том, что по сравнению с другими жаждущими
печататься в нашей редакции он был на много голов выше и по литературному
мастерству, и по знаниям, и по безусловной порядочности. Его требования к самому себе
были более строгими, чем наши редакционные требования к автору. Он мог ошибаться, но
никогда бы не схалтурил. Именно поэтому в моей голове постоянно мелькало: «А что бы
мог сделать для нас О.В.?».
Задумав тематический выпуск сборника «Редактор и книга» о работе редактора с
фактическим материалом, я, зная, как много размышляет О.В. на эту тему, как строго
следит за точностью и достоверностью фактических сведений в изданиях, и мечтая видеть
его одним из авторов такого сборника, попросил его поделиться своими соображениями
на этот счет:
…В связи с разговором об акрибии мне пришло в голову вот что. Мы намечаем в 1969 году
выпустить очередной сборник «Редактор и книга», посвятив его почти целиком работе редактора с
фактическим материалом. Одна-две статьи должны быть посвящены разговору о причинах, по
которым в печать проскальзывают многочисленные фактические ошибки, подрывающие к ней
доверие, и о путях, приемах, средствах, методике, которые помогли бы редакторам свести число
таких ошибок если не к нулю, то хотя бы к минимуму. Читая «Горестные заметы» в «Звезде», я
часто думал, мог ли редактора избежать ошибки, как подсказать редактору, на что следует
обращать внимание, чтобы не опростоволоситься. Студентам, с которыми я занимаюсь в Институте
на отделении повышения квалификации я привожу обычно разнообразные примеры, в том числе
один из «Горестных замет», где речь идет о греческой колонии в Крыму, крыши домов в которой
были покрыты, кажется, кукурузой, а в это время она еще не была завезена в Европу (произведение
художественное),— все это для того, чтобы убедить их в том, что каждый факт достоин внимания и
сомнения. Так вот мне кажется, что Вы бы могли написать одну из этих статей очень хорошо.
Другую мы просили написать А.Наркевича (Вы, быть может, слышали о нем, его заметки часто
мелькают в журналах и газетах, в прошлом он редактор «Молодой гвардии»). Он, правда, согласия
еще не дал. Хотя письмо это вовсе не официальное, считайте мое предложение вполне
официальным предложением издательства. Тема Вас интересует. Написать статью надо будет чтонибудь к середине 1968 года, т.е. книге Вашей это не помешает [О.В. по договору с издательством
писал свои очерки «От замысла к книге»], а там, быть может, и послужит ступенькой к книге, о
которой Вы мне писали раньше. Соглашайтесь. Это будет Ваша лекция на Всесоюзном семинаре
редакторов (22.10.66).
О.В. отнесся к этой идее благосклонно:
39
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
40
Предложенная Вами статья меня увлекает, но, конечно, это тоже в отдаленной перспективе.
К тому же хотелось бы продумать и разработать методически обоснованный план действия в
помощь редактору. Завидуешь деятелям точных наук, что у них не только предусмотрена
необходимость всяких поправок, но имеется «теория ошибок». Недавно в сборнике трудов
институтов связи читал исследование о том, как учитывать и предотвращать ошибки, возникающие
при передаче текстов по телеграфу. Методически это очень близко и к корректуре и к редакционной
работе, но автор слабо разбирается в вопросах филологии, хотя и признает, что неплохо бы теорию
вероятностей «поженить» с лингвистикой (17.11.66).
Я все же посчитал нужным намекнуть в очередном письме, что жду статью:
Вы когда кончите книгу, тогда еще раз подумаете о статье. Ладно? (26.11.66).
Ответ был не слишком обнадеживающим:
О статье для сборника (Вы дважды о ней упоминали) ока помолчу. Я всецело — за, но не
хочу перепрыгивать через ступеньку, а пока только мечтаю запастись здоровьем для книги. Ведь вот
как все хорошо шло, пока чувствовал здоровым (05.12.66).
Из затеи этой ничего не вышло, но впоследствии О.В. написал по сути на близкую,
но более широкую тему целую книгу ― «Семь раз проверь» (М., 1977). Правда, к
предложению написать такую статью мы вернулись через четыре года (см. ниже), но и
впоследствии что-то помешало ее написать и опубликовать.
Конечно, не все, что я предлагал О.В. написать для нашего издательства, могло
быть реализовано. Главным образом потому, что я возлагал на него слишком много
надежд, которые он просто физически не мог реализовать. Ведь до ухода на пенсию в
1969 году он работал в три смены. При ослабленном организме блокадника, перенесшего
дистрофию, слабых легких, из-за которых он то и дело сваливался с воспалением легких,
отвратительных жилищных условиях еще удивительно, что он сумел написать столько
хороших изданных нами книг, статей, очерков, рецензий.
Например, неудачной оказалась моя попытка увлечь его темой книжечки о подвиге
ленинградских полиграфистов в годы Великой Отечественной войны. В одном из писем
(без даты) я писал ему:
Раз уж разговор зашел о писательских делах и планах, то я хотел бы напомнить о своих
предложениях. Не делал этого раньше по двум причинам. Мне показалось, что Вы хотите выбрать
что-то более интересное для себя, да и с издательством «Книга» остерегаетесь вступать в новые
отношения. Но когда я прочитал в Вашем письме, что Вас заинтересовало предложение
редактировать историю типографии имени Володарского, то счел своим долгом напомнить о том,
что просил Вас подумать о составлении, редактировании или даже авторстве небольшой книги о
подвиге ленинградских полиграфистов в годы Великой Отечественной войны. Это может быть
цельное произведение, единый очерк, написанный по общему плану; сборник очерков; сборник
очерков, заметок, сообщений, документов, скомпонованных в соответствии с каким-то
определенным замыслом — в общем форма на Ваше усмотрение. Очень бы удачны были записи
рассказов самих полиграфистов или тех, кому довелось их видеть в то время. Мы бы издали такую
книгу к 25-летию разгрома немецких фашистов, т.е. в начале 1970 года. Рукопись нам нужна в марте
— апреле 1969 года, т.е. через год. Право, это интереснее, чем редактирование рукописи о
типографии имени Володарского, хотя одно не исключает другое.
40
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
41
Собственно, идею выпуска сборника, посвященного блокадной издательскополиграфической жизни Ленинграда высказал он сам, но не в качестве его создателя
(автора или составителя). И я сразу же одобрил эту идею. Более того, я советовался с ним,
как эту идею получше реализовать:
Хотелось бы, чтобы он был продуманным, т.е. правильнее, вероятно, идти от событий и
фактов к авторам, которые о них могли бы рассказать лучше всего. Ваш совет тут необходим.
Может быть, Вы возьметесь за составление? Или не хотите с нашим издательством больше иметь
дела? [Я имел в виду задержку Главной редакцией Комитета по печати «От замысла к книге»,
судьба которой тогда была неясна]. А можно небольшую редколлегию соорудить. Но при Вашем
участии (28.06.67).
В начале 1968 года я снова напомнил ему об этой идее, на что получил такой ответ:
Во-первых, спешу развеять Ваши подозрения, что я что-либо имею против издательства
«Книга» и не хочу поддерживать с ним отношения. Боже избави! Могу только пожелать
издательству, чтобы оно росло и процветало и чтобы типографии не подкладывали ему такую
«свинью», как в книжке Е.Дунаевой [в книжке Е.Дунаевой «Декабристы и книга» (М., 1967) в
эпиграфе — строках из стихотворения Пушкина вместо «Не пропадет ваш скорбный труд» было
напечатано: «Не пропадает ваш скорбный труд», а внутри книги Смирдин был превращен в
Смирнова, о чем я с огорчением писал О.В.]. Ведь это целиком вина типографии, точнее
сводочника, который не заметил лишней буквы (и, следовательно, нарушения ритмики) в
стихотворной строке Пушкина, стоящей к тому же на первой полосе вверху. Я только удивляюсь, как
издательство не настояло на вырывке и перепечатке. Или это издательская вина?
Я надеюсь, что «Книга» будет издательством самой высокой культуры, к чему обязывает
само его название. Выпускать книги в таком издательстве — самая высокая честь для автора. Ну, а
что касается личных симпатий, то Вы же знаете, что они всецело направлены на улицу Неждановой!
Должен рассеять и второе Ваше сомнение насчет моих текущих дел. Я называю «текущими
делами» ежедневное пребывание за столом в типографии с половины девятого до половины
шестого. Когда после обеда в известном Вам молочном кафе «Ленинград» я часов в семь
возвращаюсь домой, то меня только-только хватает на то, чтобы завершить работу над тоже
известной Вам книгой (кстати, в воскресенье выслал «обновленную» рукопись В.Ф.Лариной, а
сейчас вписываю библиографические ссылки во второй экземпляр, который тоже отправлю на
днях). Я не беру на дом никаких приватных корректур, не ищу никакой халтуры и весь мой
«приработок» за 1967 год составили лишь те 100 рублей из «Недели» и «Нового мира», которые Вы
мне помогали «выдоить» с Пушкинской площади.
За предложение о редактировании истории Володарки я ухватился потому, что надеялся
получить освобождение от работы в корректорской, то есть пусть бы мне платили по-среднему. А я
возился с этим сочинением. Но дело пока повисло в создухе, так как упомянутый составитель
Зайцев не хочет выпускать договор из рук, а Попов лежит в больнице. Правда, сегодня сей Зайцев
звонил мне и выяснял насчет уже вышедших историй, но, по его словам, и он не знает, как сложатся
дела. В общем, пока я не считаю себя «мобилизованным и призванным». <…>
Приберег на конец Ваше предложение. Я его не забывал, знаю, что у Вас в портфеле эта
тема лежит, но с ужасом думаю, как практически я могу ее реализовать. Все это страшно интересно,
но ведь надо собирать документы, рыскать в архивах, записывать воспоминания, ворошить старые
газеты и пр. А откуда взять время? На статью «В.И.Ленин и вопросы издательской культуры» меня,
быть может, и хватит, а на целую книгу — в нынешних условиях едва ли. Я понимаю, что срок
юбилейный — 1970 год, от этого никуда не уйдешь, но это значит, что надо все бросить и
немедленно браться за эту работу. А как это совместить с моим нынешним «рабочим
существованием»? Пока не вижу выхода, потому что отчетливо представляю трудоемкость Вашего
41
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
42
предложения. Есть ли здесь какой-нибудь «просвет» — не знаю. В общем, и хочется, и колется, но
больше всего боюсь пообещать и подвести Вас. Это уж никуда не годится!
Так что будьте спокойны, ни с каким другим издательством я «шуры-муры» не завожу, а
насчет истории Володарки пока вилами по воде писано (26.03.68).
Я все же не оставил надежды на него и написал ему так:
Что касается сборника о ленинградских полиграфистах, то я, откровенно говоря,
рассчитывал, что Вы им займетесь, уйдя на пенсию. Конечно, работая в корректорской и так
утомляясь, этого не сделаешь. А другого человека, который мог бы написать так же искренне,
правдиво, как Вы, не вижу. Аренин и ему подобные пишут ужасным газетным языком, я бы даже
сказал, репортерским, сенсационно броским, но без всякого вкуса и чувства меры языком. Такие, как
он, способны передать только внешнюю, бросающуюся в глаза сторону событий. К сожалению,
серьезные журналисты, вкладывающие в свои писания душу, за подобный сборник не возьмутся.
Для Вас же он внутренне интересен. Так мне кажется. Я почувствовал, что у Вас есть желание
поведать об этом людям. Если в принципе Вам это по-прежнему интересно, и мои условия, т.е. без
гонки, Вас устраивают, буду ждать. В конце концов будет готова рукопись в конце 1969 года —
хорошо, издадим к маю 1970-го. Не будет готова, издадим позже. Разве с окончанием юбилея
закончится все и отпадет необходимость узнать молодым, какое трудолюбие и мужество,
самоотверженность и полную отдачу сил выказали их отцы и деды? Лучше издать хорошую книгу
после юбилея, чем «галочную» к нему. У нас об этой книге никто, кроме меня, и не думает, так что
давайте подождем до тех пор, пока у Вас будет возможность.
Впрочем, выберите себе то, что для Вас более интересно. Если это будет совпадать с
планами нашего издательства, тем лучше (31.03.68).
Увы, реализовать мое предложение О.В. не смог. И все же подспудно он вспоминал
о нем, хотя и в несколько ином преломлении:
Хочу также после воспоминаний о Кирове кое-что вспомнить о своей работе в блокаду (тоже
подкрепляя документами, ибо уже попал в архив и немного там ориентируюсь). Это может быть
интересно… Надо пользоваться свободным временем и делать свою жизнь более содержательной,
ибо впереди меньше дней, чем прожито (23.03.69).
Остро беспокоит О.В. проблема удобочитаемости изданий, и он задумывает статью
«Технический язык книги» для сборника «Книга. Исследования и материалы». Он так
поясняет свой замысел:
Получил письмо из того же сборника [«Книга. Исследования и материалы»] с просьбой дать
замечания в связи с 10-летием «Книги» и предложить свою тему. Знаете, какую тему я надумал? —
«Технический язык книги». Это не об оформлении книги вообще, а о средствах наборного
выражения авторского текста (то есть о переходе от лингвистики к полиграфии). Помнится, после
давней статьи А.Реформатского этот вопрос нигде не рассматривался. Я хочу поговорить и о
правильности набора, и о переносах, и о злоупотреблении мелкими шрифтами, и о
неудобочитаемых шрифтах и т.д., памятуя девиз, который прочел в забытой книге Д.Писаревского:
«Красивый и легко читаемый шрифт есть известного рода вежливость в отношении читающего».
Возможно, удастся использовать и некоторые экспериментальные данные, показывающие: как
снижается действенность чтения при полиграфическом неряшестве (05.11.69).
Позднее О.В. добавил:
42
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
43
А.Реформатский употреблял термин «полиграфическая речь». Не назвать ли статью
«Полиграфический язык книги»? Или это слишком широкое понятие, так как дело касается только
наборного «языка»? (07.12.69).
Еще об одном интересном своем замысле того времени О.В. пишет сначала мне, а
затем более подробно А.Н.Луку:
Написать статью о создании условий для выпуска дополнений к книгам, переиздавать
которые по каким-либо причинам нецелесообразно (для реферативного сборника «Издательское
дело») (29.10.69).
Жаль, что Вы не решились посоветоваться насчет Вашей статьи. Я, например, рад
поделиться кое-какими своим планами. Занимает меня такая тема (очевидно, и разработаю ее для
научно-информационного сборника «Издательское дело. Книговедение»): «Движение информации в
книге и техника издания». Речь идет о том, что при нынешних темпах издания информация,
заложенная в книге, к моменту выхода неизбежно устаревает. Как с этим бороться? Простейший и
давний способ — переиздания, но он тоже не мобилен. Есть и другие пути, но они мало известны.
Вот об этом и хотелось бы поговорить.
И вот надо же случиться такому психологическому совпадению… когда я размышлял над
этой темой, в журнале «Вестник литературы» за 1921 год (я брал его совсем для другой цели) я
наткнулся на статейку некоего Ирецкого [«Трагедия книги»], который пишет, что немецкие издатели,
обескураженные переворотом в науке, в частности открытиями Бора и Эйнштейна, приостановили
выпуск научных книг, так как боятся, что к тому времени, когда книги попадут к читателям, еще чтонибудь «откроют».
Лично я думаю, что «лавинообразный рост» информации только более остро ставит вопрос
об отборе, т.е. о том, о чем писал Винер в последней книжке «Творец и робот», которую я время от
времени перечитываю и дивлюсь «всеобщности» мыслей автора (А.Н.Луку. 08.11.69).
Выше я уже упоминал о своей мечте, чтобы О.В. написал для сборника «Редактор и
книга» статью о проверке редактором фактического материала. Поэтому, когда он написал
мне, что провел занятие на эту тему с редакторами Лениздата, то я тотчас же послал ему
письмо, где возобновил свою просьбу. Он ответил:
Так «Редактор и книга» возрождается? Я ведь перестал следить за этим изданием и
подумал, что его поглотили сборники «Книга» и реферативный журнал.
Конечно, если это дело пойдет, я с удовольствием приму в нем участие, так как тема
точности меня волнует, главным образом в методическом отношении. В отличие от статьи
С.Брейтбурга хотелось бы не ограничиться перечислением «зевков», а наметить некоторые
позитивные меры. Если сборник состоится, то сообщите лишь, на какой размер рассчитывать и
какой срок. Занятие, которое я проводил с редакторами Лениздата, называлось «Вопросы точности
и проверка фактического материала в работе над книгой», а в Доме журналиста я взял более общую
тему «Борьба за точность печатного слова». Вот в кругу этих вопросов я и вращаюсь Что касается
моих творческих планов, то они весьма проблематичны. Несколько лет назад в беседе с генералом
Г.Н.Караевым я высказал идею, что не плохо бы, пока не вымерли все старожилы, создать нечто
вроде «коллективного Гиляровского» о старом Петербурге. Недавно Караев, которому самому уже
78 лет (но он активно действует в Обществе советско-болгарской дружбы) свел меня с группой
стариков, состоящих в Совете содействия Музею истории города. Я набросал примерный план
книги, с которым они официально думают обратиться в Лениздат. Правда, не думаю, что эта
инициатива встретит поддержку, хотя те рукописи о старом Петербурге, с которыми меня
43
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
44
ознакомили, содержат весьма любопытный материал. И все это отнюдь не дело ближайших дней,
тем боле что «Редактор и книга» все же мне роднее.
Так что располагайте мной, если это принесет пользу. <…>
Хотел напечатать у них [в «Звезде», где О.В. тогда сотрудничал] воспоминания о фронтовой
сатире, но боюсь и предлагать, так как вижу как загружен журнал. Одно счастье, что встречаешь
таких авторов, как Евг. Воробьев, который ценит то, что для него делаешь (26.03.70).
Так в одном письме речь велась о трех замыслах. И все они, увы, не были
реализованы.
Статья для сборника «Редактор и книга» не была написана и опубликована по вине,
скорее всего, редакции, а не О.В. Для формирования сборника требовались энергичные
составительские усилия, для которых у штатного редактора не было времени, а
приглашать стороннего составителя мы побаивались. Не было возможности выступить в
качестве составителя и у меня. Так и получилось, что после 1965 года в издании сборника
«Редактор и книга» наступил перерыв, и шестой сборник вышел только через 8 лет, в 1973
году. Редактор Э.Б.Кузьмина, выступившая в роли составителя, постепенно все же нашла
энтузиастов, согласившихся выступить со статьями. Но в эти годы О.В. был занят
другими своими работами, а затем родилась идея книги «Семь раз проверь» (М., 1977),
которая вобрала в себя содержание наметившейся было статьи, а главное, лишила О.В.
возможности заниматься и книгой и статьей. Статья все равно принесла бы большую
пользу. Такое дублирование было бы на благо. Тем более что статьей этой О.В. загорелся,
о чем говорит его письмо почти через два года:
Под Новый год зашел в Публичку перерегистрироваться и в сборнике «Книга» нашел статью
В.И.Свинцова [«Проблемы „непонятного“ слова: (Лексическая коммуникабельность текста и
практика редактирования)» // Книга. Исследования и материалы.– 1971.– С. 22], которая мне зело
понравилась, хотя он и не обладает знанием целого ряда материалов, которые я ему и назвал в
личном письме. Но под влиянием этой статьи у меня укрепилось желание написать для сборника
«Редактор и книга» нечто новое и оригинальное под таким «грубым» названием «В ответе за
точность слов и фактов в печатном тексте» размером до 1 печатного листа (не много ли?) (01.01.72).
И через месяц снова:
Очень бы мне хотелось написать статью для сборника «Редактор и книга», так как чувствую,
что этот вопрос сейчас решается тоже с бóльшим основанием, чем 20–30 лет назад. А меня всегда
тянуло к теоретическим обобщениям (11.02.72).
Мысль о статье завладела О.В. целиком:
Начал подбирать материал для статьи в сборник «Редактор и книга». После того как вышла
книга Н.Сикорского [«Теория и практика редактирования» (М., 1971)] и Ваша [«Методика и техника
редактирования текста» (М., 1972)], яснее видно, чтó пока не сказано и как писать, чтобы не
повторяться. Если не произойдет «катаклизмов» в квартире, то в течение марта — апреля эту
задачу выполню (07.03.72).
Но квартирные дела осложнились. О.В. вынужден был бежать из старой квартиры,
и завершить статью он не сумел:
Со статьей и тем более обидно, что материал у меня подобран и составлен план — только
садись и печатай, а это-то сейчас труднее всего (15.06.72).
44
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
45
Через пять лет я, однако, снова вернулся в одном из писем к О.В. к предложению,
чтобы он написал такую статью:
Я бы хотел просить Вас исподволь готовить материалы для статьи в сборник «Редактор и
книга» с обобщением материала по фактическим ошибкам, которые допускают авторы, на основе
контрольного чтения «Звезды». Какие бывают типы фактических ошибок. Некая практическая
классификация. Почему и когда их пропускают или допускают. По каким признакам узнавать
необходимость проверки (что проверять) и т.д. и т.п. Все-таки в книге [вероятно, я имел в виду книгу
О.В. «Семь раз проверь» (М., 1977)] это осталось в значительной мере за бортом. Может быть, и
другой вариант статьи — статья-рецензия на чью-либо редакторскую работу над фактическим
материалом конкретной книги или нескольких конкретных книг. Что не сделал и что должен был
сделать редактор этих конкретных книг. Но это не спешно, и я затеял разговор только для того,
чтобы Вы думали о такой возможности и могли собирать материал для очень важного выступления
в профессиональной печати. Сборник «Редактор и книга» надо возродить обязательно. Таково
мнение и В.Ф.Кравченко [директора издательства «Книга»] (12.08.77).
Но и на этот раз О.В. мое предложение не сумел реализовать.
О сборнике старых петербуржцев О.В. больше ни разу не писал, а мемуарный
очерк о журнале «Прямой наводкой» в «Неве», по теме близкий к тому замыслу, о
котором О.В. упоминал в письме, можно считать в известной мере его реализацией.
Под влиянием прочитанного у О.В. все время рождаются все новые и новые
замыслы и планы:
На днях в редакции «Звезды» я столь увлеченно говорил о проблемах книговедения, что
заведующая отделом критики тут же предложила мне: «Вот вы бы и написали обзорную статью о
последних книгах по этому вопросу». Я подумал, может быть, стоит написать обзор последних
сборников «Книга», тем более что им исполнилось 10 лет. Не знаете ли Вы, не появлялось ли где
рецензий об этом издании? Можно было бы оттолкнуться от той же статьи А.И.Барсука в ХVII томе.
Можно ли где-либо более подробно познакомиться с работой Эскарпи, на которую он ссылается?
По-видимому, в «Курьере ЮНЕСКО» № 105 из нее были опубликованы только выдержки (29.04.70).
Такой статьи в архивах О.В. нет, и опубликованной я ее тоже не видел. Книгу же
Р.Эскарпи «Революция в мире книг», которую, видимо, имел в виду О.В., наше
издательство выпустило в переводе с французского в 1972 году, провозглашенном
ЮНЕСКО Годом книги.
Прошло чуть меньше года, и О.В. пишет мне об идее еще одной статьи, которую он
мог бы написать:
Вероятно, из всех этих лекций [в Доме журналиста] (а провожу я их иначе, чем читают на
факультете в ЛГУ, да там после смерти П.Я.Хавина никто этим и не хочет заниматься) могла бы
получиться статья «Некоторые новые аспекты в изучении печатного слова», но куда с ней сунуться?
(22.01.71).
В середине 1971 года О.В. упоминает об одной, видимо, не состоявшейся
публикации:
«Литературная газета» и мне подгадила — звонили в ½ восьмого утра, передавали привет
от ДЭ.Розенталя и сообщили, что набран в номер мой отклик на письмо в защиту русского языка, а
сами обманули. У меня вообще такое впечатление, что и письмо о сборнике В.Аникина [сборник
45
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
46
пословиц о книге, необоснованно разруганный в «Литературной газете»] попало в печать потому,
что в редакции работают легкомысленные люди, не умеющие отличить кислого от сладкого.
Явление, весьма характерное для наших дней! (22.06.71).
Тема то одной, то другой статьи возникает в напряженно работающей голове О.В.:
Я бы даже написал статью «Чем я обязан словарям и справочникам», если бы кто-нибудь
согласился это напечатать (может быть, это тема для одного из сборников «Редактор и книга», если
они продолжают выходить?) (16.04.75).
Вскоре О.В. начинает подумывать о статье на очень оригинальную тему,
касающуюся воздействию книги на человека своей формой, а не только содержанием:
Просматривая материалы, которые у меня под руками, в том числе и обзор А.А.Сидорова в
ХV т. «Книги», я удивился, что никто из книговедов не коснулся такой темы, как этическая ценность
книги (или «Книга как этическая ценность»). А ведь сейчас в связи с повышением интереса к
нравственной стороне воспитания этот вопрос явно заслуживает внимания. Не говорю уже о
нравственном значении хороших книг — это само собой разумеется, но сейчас в научной
литературе эстетические элементы все чаще связываются с этическими (см., например, «Искусство
и мораль» В.Толстых). При этом приводятся убедительные ссылки на Белинского, который, как
известно, часто касался и эстетики книги и ее нравственной стороны.
Не знаю, хватит ли у меня пороху, чтобы взяться за эту нетронутую тему хотя бы в форме
статьи. Но если не я, то кто-нибудь другой, быть может, додумается. Конечно, все дело — какое
направление ей дать (07.04.76).
Тему об этической ценности книги я, действительно, понимаю не в философском плане, а
несколько иначе, так, как ставится вопрос в книге В.И.Толстых «Искусство и мораль». Речь идет не о
содержании книги, а о тех элементах, которые искони вошли в совокупность понятий о книжной
эстетике. Об этом написано очень много, но все авторы отрывают эстетику от этики, от морали,
тогда как в последнее время наметился определенный интерес к нравственным аспектам
эстетического.
Воспитывают ли эстетические слагаемые книги такие этические качества, как аккуратность
(вспомним Ленина!), бережность, точность, уважение к труду (автора, наборщика, печатника и пр.)?
Безусловно, да!
Интересно все это проследить на конкретном материале, включая все учащающиеся случаи
варварского обращения с книгой (о загибании страниц нечего и говорить — сам вижу это у половины
читателей в метро!).
Словом, есть над чем посидеть и подумать! Но, увы, вероятно, это дело достанется не моей
голове (30.04.76).
Эта любопытная идея вряд ли могла быть встречена мною с энтузиазмом. Моему
прагматическому подходу были чужды слишком отвлеченные темы, хотя сборник «Книга.
Исследования и материалы» мог бы ее опубликовать. Но замысел остался
неосуществленным.
Осталось нереализованным и мое предложение О.В. принять участие в качестве
одного из авторов в «Словаре-справочнике автора» (М., 1979). Мне хотелось, чтобы О.В.
написал статьи о корректуре, но не получилось:
46
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
47
«Словарь-справочник автора книги» безусловно необходим, но каково может быть мое
участие — покажет будущее, ибо даже каждый номер «Звезды» может стать для меня последним
(17.02.77).
Ваша мысль насчет «Словаря-справочника» меня вполне увлекает, но, поскольку я никогда
не выступал в подобном «жанре», хочу предварительно обдумать, что должно получиться.
Пока же посылаю Вам «Книжку для автора» Л.Гессена, которая пригодится Вам, вероятно,
более, чем мне. Это и внешне приятное издание, которым Вы можете даже «подразнить»
Владимира Федоровича [Кравченко, директора издательства «Книга»]. Кроме того, кажется, это
издание подпадает под разряд миниатюрных книг [на самом деле малоформатных], к которым Вы
имеете слабость (08.03.77).
В начале 1978 года О.В. сообщает о том, что под влиянием «Блокадной книги»
Адамовича и Гранина пишет воспоминания о первой блокадной зиме:
…Потихоньку набрасываю заметки о первой блокадной зиме — Гранин и Адамович
«встряхнули» напоминанием о том, как много еще не сказано о том страшном времени: а я по
своему служебному положению в доме штаба фронта видел и слышал нечто кошмарное, которое
лишь теперь получило объяснение: да просто нельзя не писать, хотя бы для какого-нибудь архива!
(10.03.78).
Были ли эти заметки текстом того письма в редакцию «Литературной газеты»,
которое было переслано в «Литературное обозрение» и там частично напечатано, или это
письмо было лишь частью написанного о первой блокадной зиме, и эта часть
действительно попала в архив, еще предстоит выяснить в РГАЛИ.
Порой О.В останавливала в реализации того или иного замысла бесчинства органов
собеса: он не мог смириться с принципом отнюдь не социалистическим, когда труд не
оплачивается, а идет в счет заработанной 40-летней работой жалкой пенсии:
Последняя свара с Собесом настолько подорвала веру в законность, и в возможность
осуществлять принцип «каждому по труду», что я даже не решаюсь [дать] в редакцию «Невы» то,
что обещал им сделать (об обнаруженном мною письме К.А.Федина и его встрече с коллективом
Лесотехнической академии в 1935 году (18.02.84).
Собственные переживания человека на пенсии и наблюдения за такими же, как он,
породили нереализованный замысел рассказа, сюжет которого О.В. набросал в заветной
тетради «Мысли для себя» (запись не датирована):
Старуха и телефон (тема для рассказа)
Одинокая пенсионерка. Все ее забыли. Соседи по квартире кто умер, кто переехал. Пенсия
маленькая, жить тяжело. Продала все вплоть до пишущей машинки. Но упорно цепляется за
телефон. Сначала звонили, приглашали замещать, приходили заказчики. Потом все больше и
больше дряхлела. Руки отказывали. Но телефон — последняя ниточка, связанная с жизнью. Некому
было звонить. Набирала первый попавшийся номер и слушала голоса. Все ждала звонка. Телефон
молчал целыми днями (два-три случайных звонка). Так и умерла возле телефона. (Было время,
когда телефон работал без передышки.)
Нет никаких следов реализации предложения ленинградского отделения
издательства «Советский писатель» участвовать в сборнике «Литература и искусство
Ленинграда в Великой Отечественной войне», который отделение готовило к 40-летию
47
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
48
Победы. О.В. написал мне об этом предложении 14.05.84 как об одной из радостей апреля
1984 года.
В августе 1984 года у О.В. рождается мысль написать воспоминания об
А.Г.Фомине:
Вторая мысль, которой я хочу с Вами поделиться [первая касалась статьи в «Советской
культуре» о новых методах подготовки оригинал-макета в издательстве с помощью электроники],
связана с тем, что приближается столетие ос дня рождения А.Г.Фомина [март 1987 г.]. У меня
сохранилось много живых воспоминаний об этом чудесном человеке и прекрасном преподавателе.
Он был одним из моих первых наставников на литературном пути, открыл мне двери в архив. Очень
хотелось бы все это запечатлеть на бумаге
Как Вы думаете, могла бы эта тема заинтересовать редакцию сборников «Книга»? Кстати,
кто там — по-прежнему А.П.Толстяков или кто-то другой? Юбилейная дата, правда, через три года,
но если я на напишу сейчас, пока «руки ходят», то никто другой уже не напишет. Из учившихся у
Александра Григорьевича, кроме меня, осталось всего два-три человека, но они не были к нему так
близки, как я.
После смерти А.Г. в его квартире жила одна моя знакомая, которая сообщила, что дочка
Фомина по своей непутевости разбазарила всю его богатую библиотеку. В последнее время
охватывает подчас такая тоска от своей бесполезности, что прямо бросаться в пруд Парка Победы.
Елена Абрагамовна хоть держится тем, что не думает, и занята то одним, то другим хозяйственным
делом, зато потом валится с ног. Обоих нас страшат приближающиеся холода, ибо осенний период,
до отопления, чреват простудными заболеваниями (15.08.84).
Об Александре Григорьевиче Фомине у меня сохранились настолько светлые воспоминания,
что было бы жалко ими пренебречь (А.И.Пантелеев назвал мою память «колдовской»). Я бы хотел
передать на бумаге именно свои личные впечатления и, если хотите, выразить позднюю
благодарность этому трудолюбивому, скромному, привлекательному человеку. Возможно, что
наиболее подходящее место для этого — «Альманах библиофила», но мне кажется, что
Е.И.Осетров и В.А.Петрицкий меня не любят (последний по причине, мне известной от старых
друзей из Лесотехакадемии, где он преподает), а вот Н.М.Сикорский и А.П.Толстяков относятся
объективно и доброжелательно. Для «Советской библиографии» (этот журнал я не знаю), пожалуй,
надо писать более сухо и скучно, а мне бы хотелось написать с большей «открытостью», как я писал
«Книжную сторону» для «Альманаха библиофила» или воспоминания о Г.Белых для «Детской
литературы» (№ 8, 1983). Конечно, за наведение справок по поводу моего предложения буду Вам
премного благодарен (27.08.84).
В бумагах О.В. сохранился план и несколько рукописных страниц воспоминаний
«Мои газетные приключения». В них он собирался запечатлеть вехи начального периода
своей журналистской работы. Эти странички я постарался использовать для 1-й части
жизнеописания.
Маленькие воспоминания о К.И.Чуковском обещали напечатать в «Неделе», но без указания
— когда (09.07.85).
Чертовски много перебираю в памяти событий и фактов, которые, кроме меня, пожалуй,
никому неведомы. Взять ту же «булгаковскую тему», о которой раньше и не думал, а сейчас
убедился, что моя личная информация может кое-кого заинтересовать. Во всяком случае, одна
милая знакомая по «Звезде», ознакомившись с материалом, заявила, что если бы по-прежнему
заведовала отделом критики и библиографии, то немедленно бы это напечатала
48
Жизнь обыкновенного необыкновенного человека
Олега Вадимовича Рисса,
воссозданная по его письмам и воспоминаниям А. Мильчиным. Часть 4
49
Не знаю, получила ли М.О.Чудакова мое письмо, но ответа пока нет. Поскольку переписка
Булгакова находится в Ленинграде (в Институте русской литературы), я обратился к заведующему
Рукописным отделом К..Н.Григорьяну с просьбой поискать в архиве следы общения писателя с
нашей квартирой на Кирочной. Ее адрес Булгакову был известен, так как по его поручению летом
1934 года к нашей соседке, матери молодого драматурга, приходил В.Г.Сахновский (06.12.85).
То, что была написано на «булгаковскую тему», в бумагах О.В. не было. Возможно,
он отдал записи в РГАЛИ (тогда ЦГАЛИ).
В письме к О.В. от 13.10.85 его друг Н.Г.Михайловский ведет речь о «книге,
задуманной нами», для которой посылает Риссу свою книжечку, составленную из очерков
для газеты «На страже» в 1937 году, когда он с Юрием Жуковым (от «Комсомольской
правды») с его женой Розой Кронгауз полгода пробыли на Дальнем Востоке, объездив все
вдоль и поперек, в том числе на самом первом поезде в Комсомольск-на-Амуре.
Михайловский хотел бы, «чтобы твоей мастерской рукой она [книжечка] почти
полностью вошла в путевые дневники».
Незадолго до кончины О.В. Михайловский пишет ему:
Получил твое письмо с отрывком из будущей книги. Как всегда, все у тебя точно-правдиво и
читается с интересом. Я убежден, что подобной книги еще не было, вообще книги на тему
политработы к 40-летию не было, кроме двух-трех книг военных мемуаров членов военсоветов,
написанных, увы, дубовым языком и потому даже ни одной рецензии на них не появилось. <…>
Твоя книга прямо адресована Политиздату. Если хочешь, я произведу разведку — я с ними держу
связь. В целом ты молодец, никто другой об этом не напишет и потому рассматривай свою работу
как гражданский долг (16.06.86).
Нереализованные замыслы показывают, какими широкими были интересы О.В. как
неустанно бьется в нем творческая мысль. По этим замыслам легко представить, сколько
еще мог бы сделать этот человек, будь судьба к нему более милостива, а наше время –
более гуманным.
49