Фокстрот

Тимофей ИЛЬЕВСКИЙ.
«ФОКСТРОТ»
Сентиментальная стариковская трагедия в 3-х актах.
Посвящаю моему отцу,
Зиновию Борисовичу Ильевскому.
Главные действующие лица:
СТАРИК,
СТАРУХА,
ДОЧЬ,
СЫН,
ВНУЧКА,
ВАСЯ.
Пришельцы из воспоминаний:
МАЛЬЧИК,
БАБУШКА,
МАТЬ,
ДЕВОЧКА,
БАРИТОН,
ДЕВУШКА,
ПЕРВАЯ ЖЕНА,
ВОЕНВРАЧ,
ОДНОПОЛЧАНИН,
ВЕТЕРАН.
Антракт – после 2-го акта
БРЕСТ.
Первый акт.
2
В кромешной темноте долго-предолго стучат часы. Наконец, откуда-то из глубины сцены
раздаётся резкий и долгий стариковский кашель, затем – недовольное бормотание. В старом
торшере загорается лампа, освещая стоящую посреди комнаты железную кровать, на которой
лежит Старик. Он долго восстанавливает дыхание после приступа кашля, затем надевает
очки и долго молча смотрит по сторонам, пытаясь что-то увидеть в окружающем его мраке.
Разглядев, в конце концов, что-то, Старик с трудом поднимается, долго надевает непослушные
шлёпанцы и, опираясь на палку, начинает передвигаться куда-то. Видно, что он очень стар и
его одолевают болезни. Старик скрывается в темноте, долго шаркает, что-то передвигая, и
бормочет…
Загорается лампа в глубине сцены, освещая стоящего на табурете Старика с потрёпанным
фотоальбомом в руках. Старик медленно переворачивает тяжёлые страницы… Сначала тихо,
а потом всё громче и громче звучит мелодия довоенного фокстрота…
Из темноты появляются танцующие пары пришельцев из прошлого. Старик поднимает
глаза на танцующих людей и теряет равновесие. Из альбома начинают высыпаться
фотокарточки, которые Старик безнадежно пытается подхватить и – в результате – роняет
альбом. Резко обрывается музыка, танцующие исчезают в темноте. Слышны быстрые шаги,
загорается яркий свет.
СТАРУХА. Господи! (Поддерживает Старика, помогая тому слезть с табурета.) Господи! Ну
почему надо самому лезть? В доме что, других людей нет?
СТАРИК (виновато). Тихо, тихо, тихо…
СТАРУХА. Что тихо? Что тихо? (Собирает рассыпавшиеся фотографии.)
ДОЧЬ (появляясь в комнате). Ну, ладно днём! Но ночью-то можно в этом доме спокойно отдохнуть?
СТАРИК. Тихо, тихо, тихо…
ДОЧЬ. Я – тихо? Ну, замечательно! На меня плевать, так хотя бы мать пожалел! Сколько можно?
СТАРУХА. Да ладно тебе…
ДОЧЬ. Что ладно? Что ладно? (Замечает входящего Сына, который не совсем трезв.) Вот тебя
только тут не хватало! Как мне это всё! (Хлопнув дверью, уходит.)
СЫН (весьма жизнерадостно). Что за шум в святом семействе?
СТАРУХА. Ой, ради бога, уйди! Без тебя разберёмся.
СТАРИК (заметив состояние Сына). Опять?
СЫН. Что опять? Когда я в последний раз?
СТАРУХА. Самое время устраивать перепалку!
СЫН. Я, что ли, её начинаю?... Оскорблённый, гордо удаляюсь! (Закрывая за собой дверь,
напевает.) Затвори потихоньку калитку-у-у…
СТАРУХА (вослед). Ну, будь умнее!
СТАРИК (с нескрываемой обидой). Будь умнее! Значит, я – дурак, по-твоему?
СТАРУХА. Нормальные люди ночью спят.
СТАРИК. Значит, я – ненормальный?
СТАРУХА. Перестань, ради бога! За каким лешим туда полез?
СТАРИК. За альбомом.
СТАРУХА. За каким ещё альбомом?
СТАРИК. За моим альбомом, за моим альбомом.
СТАРУХА. Самое время! Зачем он тебе понадобился среди ночи?.. Ну, чего ты молчишь?
СТАРИК (выдержав паузу). Что ты ко мне пристала?
СТАРУХА. Я к тебе пристала? Переполошил весь дом, а теперь: что я к тебе пристала?
СТАРИК. В конце концов, это мой дом! Что хочу, то и делаю!
СТАРУХА. Никто твой дом не забирает, но люди хотят ночью отдыхать.
СТАРИК. Всем я мешаю! Всем я мешаю! (Кричит.) Ну, сдайте меня в дом престарелых!
СТАРУХА (кричит). Что ты мелешь?
ДОЧЬ (появляясь снова). Теперь они будут орать вдвоём! Людям завтра на работу, можно это
понять? Выспятся за день, и давай колобродить ночь напролёт! Как мне это всё… (Уходит.)
Старики виновато молчат.
3
СТАРУХА. Зачем он тебе понадобился? (Молчание в ответ.) Я спрашиваю: зачем он тебе
понадобился среди ночи? (Молчание.) Ну, что ты молчишь?.. (Раскрывает альбом, находит в нём
лист бумаги, читает.) Я родился…
СТАРИК (торопливо забирает лист). Отдай. (Молчание. Старуха укоризненно качает головой.)
СТАРУХА. Опять?
СТАРИК (огрызается). Опять, опять!
СТАРУХА. Кому, ну кому это надо?
СТАРИК. Тебе – не надо! Тебе ничего не надо! Тебе и я не нужен!.. Не смей мною командовать!
СТАРУХА. «Былое и думы»! Куда на этот раз наш герцен пишет? (Старик молчит.) Не надоело
тебе? Никто ведь не публикует, а ты всё пишешь, пишешь… (Старик молчит.) Ты посмотри,
посмотри, о чём нынешние газеты пишут.
СТАРИК. Я не в газету.
СТАРУХА. А куда?
СТАРИК (после некоторого колебания). В музей.
СТАРУХА. Какой ещё музей?
СТАРИК. Школьный… боевой славы.
СТАРУХА. Какой такой славы? Что ты мне голову морочишь? Кому твоя слава сейчас нужна?
СТАРИК (искренне удивлён). Как кому нужна? Пионерам.
СТАРУХА. Каким ещё пионерам?
ДОЧЬ (врываясь в комнату). Слушайте, пионеры-пенсионеры, вы когда-нибудь угомонитесь? Есть у
вас совесть?
СЫН (поёт, проходя через сцену парадным шагом). Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионеры,
дети рабочих! (Скрывается в туалете.)
ДОЧЬ. Как мне это всё… (Уходит.)
Пауза. Слышно, как сын блюёт в туалете.
СТАРУХА (о сыне). За что мне это наказание? (Резко оборачивается к Старику.) Нет никаких
пионеров, кончились!
СТАРИК (растерянно). Как так кончились?
СТАРУХА. Вот так: были, да все вышли.
СТАРИК. Странно… То-то я думаю, давно тимуровцы не приходят.
СТАРУХА. Слава богу! А то бы ты им и альбом подарил, и ордена с медалями.
СТАРИК. Для чего?
СТАРУХА. Чтобы продали за доллары!
СТАРИК. Что ты несёшь?
СТАРУХА. Что я несу? Что у тебя в голове творится? Твои тимуровцы теперь газетами торгуют и
моют машины за деньги.
СТАРИК (после некоторого раздумья). Может, где-то ещё остались?
СТАРУХА (не понимая). Что?
СТАРИК. Может, где-то ещё остались?
СТАРУХА. Кто? Что… остались?
СТАРИК. Музеи боевой славы.
Долгое молчание.
СТАРИК. Принеси, пожалуйста, бумагу и ручку.
СТАРУХА. Что, прямо сейчас?
СТАРИК. Всё равно не спиться.
СЫН (проходя в обратную сторону, поёт). Не спиться только ветерану, войны минувшей
партизану…
СТАРУХА (опережая Старика, собравшегося что-то сказать Сыну). Оставь его, что с пьяного
возьмёшь!
СТАРИК. Ты его всё защищаешь, всё защищаешь!
СТАРУХА. Я его жалею.
СТАРИК. Жалость его и сгубила.
4
СТАРУХА. Не начинай снова. ( Подаёт бумагу и ручку.) Я тебя прошу, не вставай сам с кровати.
Почему меня не позвал?
СТАРИК. Ну, не хотел я никого тревожить.
СТАРУХА. Правильно! И в результате поднял на ноги весь дом.
СТАРИК. Я виноват?
СТАРУХА. А кто виноват?
СТАРИК. Ну, ладно! Что теперь, прощение у вас вымаливать?
СТАРУХА. Сколько раз врач предупреждала, сколько раз… А тебе – хоть кол на голове теши!.. Зови
меня, если что-нибудь надо.
СТАРИК. Хорошо, хорошо…
СТАРУХА. Хорошо-хорошо, а всегда делаешь наоборот.
СТАРИК. Я всё понял. Иди отдыхать.
СТАРУХА. Отдохнёшь с тобой! (Поправляет подушки под головой Старика.) Зови меня. Понял?
СТАРИК. Понял, понял.
Старуха уходит. Старик берёт бумагу и ручку, но ничего не пишет, а долго смотрит кудато в пространство.
СТАРИК. Мой дядя самых честных правил… (Молчание.) Нет повести печальнее на свете…
(Молчание.) Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу… (Молчание.) Он
оказался, а я … Выходил ли? (Пишет, потом читает в слух.) Я родился в последний мирный год…
(Молчание.) Да… Не классик… Я родился… Да не помню я, как родился! (Складывает из
испорченного листа самолётик и бросает в глубину сцены. Пауза. С самолётиком в руках
появляется маленький мальчик. В дальнейшем становится понятно, что Мальчик и Старик –
ипостаси одного человека.)
МАЛЬЧИК. Помню большую железную кровать, такую высоченную. Что страшно подползти к
краю.
СТАРИК. Да, большую железную кровать… Почему меня оставили на ней одного?
МАЛЬЧИК. Зелёное пуховое одеяло в белом пододеяльнике, мягкое и неимоверно тяжёлое
одновременно. Побеленные мелом стены с растрескавшейся штукатуркой…
Из темноты появляется Бабушка со свечой, ставит её рядом с кроватью и удаляется.
СТАРИК. Свеча в латунном подсвечнике… Пламя колышется от сквозняка…
МАЛЬЧИК. А я разглядываю падающие на стену от руки тени… (Играет с тенью.)
СТАРИК. Потолок где-то далеко-далеко…
МАЛЬЧИК. Кажется, что его и вовсе нет. Только чёрная пустота над кроватью… (Мальчик и Старик
ложатся «валетом» на кровать и глядят вверх.)
СТАРИК. Это – самое первое воспоминание, совсем смутное…
МАЛЬЧИК. Словно это не я вовсе лежу на огромной кровати.
СМТАРИК. Совсем не помню звуков. Глухота какая-то, немота…
МАЛЬЧИК. Один. В огромной, потонувшей в тишине и мраке комнате.
СТАРИК (Мальчику). Может быть, именно первым воспоминанием определяется человек, его
судьба?
МАЛЬЧИК. Не знаю… (Убегает за бумажным самолетиком в темноту.)
СТАРИК. Во всяком случае, я очень часто ощущал себя маленьким и слабым ребёнком в
беспредельном чёрном пространстве. (Мальчик выбегает с большой картонной коробкой игрушек и
разных детских драгоценностей, вываливает содержимое коробки на кровать и начинает его
перебирать.) И всё, что меня окружало, в конце концов, оборачивалось смутными тенями, как на той
стене…
МАЛЬЧИК. Какая чушь!
СТАРИК. И мысль, которая пыталась пробиться через бездну…
МАЛЬЧИК. Через что?
СТАРИК. Через бездну… Ну, это что-то вроде огромной чёрной ямы.
МАЛЬЧИК. А-а-а! Подержи мишку. (Протягивает плющевого медведя и пытается натянуть на
седую голову Старика чепчик.)
5
СТАРИК. И мысль, которая пыталась пробиться через бездну, сковывалась страхом… И голос не
мог вырваться из немой глотки… И хотелось забраться под тяжёлое пуховое одеяло, зарыться
поглубже в тёплую постель и плакать, плакать, плакать от собственного бессилия. (Зарывается под
одеяло и плачет. Мальчик принимает это за игру и с восторгом повторяет всё за Стариком.)
МАЛЬЧИК. Отдай мишку! А ну, отдавай моего мишку!
СТАРИК (высовывая из-под одеяла голову). Как ни пытаюсь, не могу найти в своих первых
воспоминаниях лица мамы. Хорошо представляю его по фотографиям тех лет, но найти в
воспоминаниях не могу. Лица мамы нет…
МАЛЬЧИК. Зато очень хорошо помню раков.
Появляется Бабушка с двумя мисками: миску с кашей она ставит перед Стариком, сама же
с миской, в которой – варёные раки, садится поодаль. Старик и Мальчик начинают есть кашу,
передавая по очереди друг другу миску.
МАЛЬЧИК. Бабушка, что ты ешь?
БАБУШКА. Раков.
СТАРИК. А почему они такие красные?
БАБУШКА. Потому что варёные.
МАЛЬЧИК. А они живые?
БАБУШКА. Нет, они варёные.
СТАРИК. Я тоже хочу раков.
БАБУШКА. Детям нельзя есть раков.
МАЛЬЧИК. Почему?
БАБУШКА. Дети должны есть кашу.
СТАРИК. А я хочу раков.
БАБУШКА. Раков едят только взрослые.
СТАРИК. А почему?
БАБУШКА. Потому что раки твёрдые.
МАЛЬЧИК. А почему они твёрдые, если варёные?
БАБУШКА. Потому что они в панцире.
СТАРИК. А что такое панцирь?
БАБУШКА. Панцирь – это такая твёрдая шкурка.
МАЛЬЧИК. У яблока есть шкурка. И у кролика есть шкурка.
БАБУШКА. Есть.
МАЛЬЧИК. И у мишки есть шкурка. И у яичка есть шкурка.
БАБУШКА. У яичка – скорлупка.
СТАРИК. Значит, и у раков – скорлупка.
БАБУШКА. У раков – панцирь.
МАЛЬЧИК. Нет, скорлупка.
БАБАУШКА. Хорошо, пусть будет скорлупка. Ешь свою кашу.
СТАРИК. Я не хочу есть кашу.
БАБУШКА. А что же ты хочешь?
МАЛЬЧИК. Я хочу какать.
БАБУШКА. Вот так всегда: не успели сесть за стол, как ты хочешь какать. (Усаживает Мальчика на
горшок.)
СТАРИК. Я сижу на горшке и вижу, как из-под пола вылезают два мышонка и начинают играться.
МАЛЬЧИК (с восторгом). Мне совсем не страшно!
СТАРИК. Где-то рядом – взрослые, они, если что, помогут. Я не могу оторвать взгляда от мышат.
МАЛЬЧИК. Мышка-норушка, мышка-норушка!
СТАРИК. Они – словно пришельцы из другого мира…
БАБУШКА. Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко и разбилось. (Исчезает в темноте.)
МАЛЬЧИК. Они совсем рядом, совсем настоящие, никакие не сказочные!
СТАРИК. Почти ничего не сохранилось из воспоминаний раннего детства, а вот поди ж ты: мышка
бежала, хвостиком махнула, яичко и разбилось… Почему?
МАЛЬЧИК. А вдруг за мышатами из сказки появятся колобки, лешие, ведьмы и царевны-лягушки?
СТАРИК. Сколько событий случилось в жизни потом, куда более ярких, а мышата не забываются.
(Встаёт, берёт в руки горшок и долго его рассматривает.)
6
МАЛЬЧИК. Тех мышат я видел всего раз, а запомнил навсегда. На горшке сидел несколько лет, а
какой он был, совершенно не помню. (Старик бросает горшок в сторону.)
СТАРИК. Лет до трёх меня одевали в девчоночье платье. Красное байковое платье. (Старик с
помощью Мальчика натягивает на себя маленькое платье и становится в тёмный угол сцены.)
МАЛЬЧИК. Я стою, за что-то наказанный, в углу тёмной комнаты возле горячей печи и смотрю на
кухню через открытую дверь.
СТАРИК. Оттуда слышны голоса, доносятся вкусные запахи. Там светло и весело.
МАЛЬЧИК. А я стою один-одинёшенек в углу тёмной комнаты и на мне – красное девчоночье
платье.
СТАРИК. Через много-много лет я спросил маму, помнит ли она это платье?
МАТЬ (появляется из светлого проёма двери). Красное платье? Да-да, кажется, припоминаю.
СТАРИК. Почему меня так одевали?
МАТЬ. Времена были тяжёлые, на одежду не хватало денег. Платье отдали донашивать какие-то то
ли соседи, то ли родственники, не помню уже… (Увидев, что Старик босой.) Почему ты ходишь
босиком? Да по холодному полу! Сейчас же в кровать! И не смей раскрываться ночью. Болезнь ещё
не прошла. (Стаскивает со Старика платье и укладывает в постель.)
МАЛЬЧИК. Здорово поболеть себе на здоровье. (Присосеживается к Старику.)
СТАРИК. Самые тёплые воспоминания детства связаны с болезнями. В детстве они как-то легче
переносятся, это не то, что нынешние, стариковские. И всё время где-то рядом – мама…
МАТЬ. Что тебе почитать, зайка, на сон грядущий?
МАЛЬЧИК. Большую синюю книжку. Только долго, пока я не засну.
МАТЬ. Хорошо. А ты ложись на бочок и закрывай глазки. (Мать присаживается на кровать и
начинает тихо читать «Сказку о царе Салтане» Пушкина.)
СТАРИК (говорит параллельно с Матерью). Когда она умерла, я вдруг понял, что почти ничего не
знаю о ней. Она никогда не рассказывала о своём детстве. Может быть, считала это неинтересным
для меня? А, скорее всего, просто не хватало времени. Стирки, уборки, готовки, зарабатывание денег
– на это ушла вся жизнь. Детей было много, а она – одна. Отец умер рано, и она одна поднимала нас.
Всё детство она была рядом. Казалось, что это будет продолжаться вечно и на всё хватит времени…
Времени не хватило. Она не успела поделиться со мной своей памятью. Свою память она забрала с
собой…
МАЛЬЧИК (бросает в Старика самолётик). А я заберу с собой…
СТАРИК (читает на самолётике). Я родился в последний мирный год… (Возвращается к
воспоминаниям.) Какая она была? Не знаю. Долгое время она была частью окружающего мира,
необычайно доброй, но почти неодушевлённой частью. Как солнце, утро, весна. Задумывается ли
ребёнок о том, что такое солнце? (Обращается к Мальчику.) Задумывается?
МАЛЬЧИК. Отстань со своими глупостями!
СТАРИК. Так и я не задумывался о том, что чувствует мама. Она у меня есть, она заботиться обо
мне, она добра – этого было достаточно. Потом появились друзья, которые казались куда интереснее
мамы. Сколько времени потрачено на пустое общение с разнообразными друзьями и знакомыми:
сначала во дворе, потом в школе, потом ещё не известно где… Сейчас я не вспомню даже их имён,
многие лица начисто стёрлись из памяти. Где они? Можно ли назвать их друзьями, если память
почти ничего не удержала от их облика? Но тогда… Тогда их секреты, проблемы, мнения были
важнее всего на свете… Мама старела, а я всё реже видел её. Появилась своя семья, дети, новые
заботы. Разные квартиры, разные города, война… Письма раз в году, редкие приезды. Учеба, работа,
проблемы, болезни…
МАЛЬЧИК. А потом её вдруг не стало…
МАТЬ (поднимается с кровати и начинает кружиться в медленном танце, напевая колыбельную и
постепенно скрываясь в темноте). Баю-баюшки-баю, не ложися на краю; придёт серенький волчок
и ухватит за бочок…
СТАРИК. Я почти ничего не знаю о ней, не знаю даже толком, где она родилась… Где-то на
Кавказе.
МАЛЬЧИК (Матери). А почему на Кавказе?
МАТЬ. Я не успела тебе об этом рассказать.
СТАРИК. А какая у тебя была девичья фамилия?
МАТЬ. Я не успела тебе об этом рассказать.
МАЛЬЧИК. А как звали моего дела?
МАТЬ. Я не успела тебе об этом рассказать.
7
СТАРИК. А как вы встретились с отцом?
МАТЬ. Я не успела… (Окончательно скрывается в темноте.)
Молчание.
СТАРИК. Она никогда не говорила о своей любви к отцу. Она вообще очень мало говорила о нём.
(Обращается в темноту.) Мама, что стало с отцом? (Молчание.)
МАЛЬЧИК. Мама, что стало с отцом?
МАТЬ (из темноты). Он работал в рыночном комитете, часто ездил в командировки. В двадцать
втором году поехал в Чернигов, там заболел брюшным тифом и умер.
Молчание.
МАЛЬЧИК. Это всё, что я о нём знаю…
СТАРИК. Это всё, что я о нём помню… Это всё, что от него осталось… (Достаёт альбом и
вынимает фотографию отца.) Одна фотография и семнадцать слов: он работал в рыночном
комитете, часто ездил в командировки. В двадцать втором году поехал в Чернигов, там заболел
брюшным тифом и умер… (Плачет и зарывается под одеяло.)
Мальчик принимает действия Старика за игру и пытается стянуть одеяло. Убедившись в
бесполезности своих усилий, собирает в коробку игрушки и уходит в темноту, из которой
навстречу ему выходит Девочка. Дети останавливаются и некоторое время с любопытством
смотрят друг на друга.
ДЕВОЧКА. Месяц гладит камыши
Сквозь сирени шалаши…
Всё – душа и ни души.
Всё – мечта, всё – божество,
Вечной тайны волшебство,
Вечной жизни торжество.
Лес – как сказочный камыш,
А камыш – как лес-малыш.
Тишь – как жизнь, и жизнь – как тишь… (Мальчик исчезает в темноте.)
СТАРИК (высовывается из-под одеяла). Кто это написал?
ДЕВОЧКА. Тебе понравилось?
СТАРИК. Да, хотя я не понимаю, почему.
ДЕВОЧКА. В настоящих стихах всегда так: понимаешь, что хорошо, и не понимаешь, почему.
СТАРИК. Не похоже на советские стихи.
ДЕВОЧКА. Это написал Игорь Северянин. Он… не совсем советский.
СТАРИК. В школе о таком не говорили.
ДЕВОЧКА. В школе о многом не говорят.
СТАРИК. Раньше я не видел тебя на нашей улице.
ДЕВОЧКА. Мы недавно переехали.
СТАРИК. Откуда?
ДЕВОЧКА. Из Ленинграда.
СТАРИК. Из Ленинграда – сюда, к нам?
ДЕВОЧКА. Папу перевели сюда на работу.
СТАРИК. Просто так сюда не переводят.
ДЕВОЧКА. Не твоё дело.
СТАРИК (после паузы). Хочешь, я покажу тебе самый большой сад в городе? Мы бегаем туда за
яблоками. Хозяйка там – злющая старуха – глухая, как тетеря, её ничего не стоит провести. Хочешь
яблок?
ДЕВОЧКА. Я хочу яблок, но в чужой сад лазать некрасиво.
СТАРИК. Что за ерунда! Старухе в одиночку не съесть всех яблок. Пропадут ведь!
ДЕВОЧКА. Всё равно не полезу.
СТАРИК. Наши девчонки все там побывали, и ничего…
ДЕВОЧКА. А я не полезу.
8
СТАРИК. Странная ты какая-то… Тогда я сам тебе яблок принесу. (Уходит в темноту.)
ДЕВОЧКА. Колыхается туман –
Как мечты моей обман,
Как минувшего роман.
Как душиста, хороша
Белых яблок пороша…
Ни души, и всё – душа! (Старик возвращается с яблоками, угощает ими девочку.) Они
действительно вкусные.
СТАРИК. Тебе нравится?
ДЕВОЧКА. Очень.
СТАРИК. Хочешь, я буду всегда приносить для тебя яблоки?
ДЕВОЧКА. Спасибо. (Легонько целует Старика в щеку.)
СТАРИК (в пространство). Через три дня её отца арестовали, а семью выслали куда-то…
ДЕВОЧКА (растворяясь в темноте). Колыхается туман –
Как мечты моей обман,
Как минувшего роман.
Как душиста, хороша
Белых яблонь пороша…
Ни души, и всё – душа!
Молчание.
СТАРИК. Именно тогда я написал первое в своей жизни стихотворение. Абсолютно, надо признать,
беспомощное. Оно потерялось где-то при переездах. Помню только первую строчку: «Три дня, всего
три дня…» Жутко стесняясь, я принёс его своей учительнице. Прочитав, она сказала, что я слишком
молод, чтобы писать о любви, что любовь вообще мещанское чувство, и всучила мне книгу Демьяна
Бедного. Я очень боялся, что учительница выдаст меня одноклассникам и все станут надо мной
смеяться, но она не проронила ни слова… Северянина она тоже не знала… (Достаёт из альбома
пожелтевший листок, читает.) Как в домне сталь кипит,
Так наша жизнь бурлит…
Первая публикация. Сколько счастья-то было.
Наши дела ничем
Не будут измеримы,
Мы в жизни не коптим,
В труде – горим мы!
Чушь какая… Газета «Красный рассвет», номер 85…
Потомки будут нас
С почётом славить,
Ничто не может темп
Страны ослабить…
Как в домне сталь кипит,
Так наша жизнь бурлит.
(После раздумья.) А если бы учительница знала Северянина?
Колыхается туман –
Как мечты моей обман,
Как минувшего роман.
(Рвёт газетную вырезку на мелкие кусочки и сыпет их себе на голову.)
Как душиста, хороша,
Белых яблонь пороша…
Ни души, и всё – душа!
БАРИТОН (появляется из темноты). Вокал! Вокал, молодой человек! Бросайте всё и занимаётесь
вокалом! Я слышал вас на конкурсе так называемой самодеятельности и говорю со всей
ответственностью: по вам плачет оперная сцена. Не знаю, что у вас там в голове, но глотка у вас
замечательная. В тамошней, простите за резкость, тьмутаракани я впервые встречаю такой редкий
тембр. К тому же, вы очень много должны Господу Богу за природную постановку голоса. Если бы
вы жили с таким голосом в Одессе, вы бы уже там не жили! – Понимайте, как хотите. Я с
удовольствием послушаю про ваше ФЗУ, или где вы там ещё убиваете своё драгоценное время, но
9
завтра же вы приходите ко мне и мы начинаем ваять из вас Шаляпина, на худой конец Собинова. В
противном случае я вызову вас на дуэль и задушу вот этими руками. Искусство меня простит.
(Начинает распеваться.)
СТАРИК. Я сразу и безумно полюбил его. Измаил Лазаревич был сослан в наш город из Одессы, где
ещё до революции блистал на знаменитой оперной сцене. Жил он один, преподавал в музыкальной
школе, иногда совершенно по-русски уходил на неделю-другую в запой. Его увольняли, а через
некоторое время опять принимали на работу, потому что другого такого специалиста на сто вёрст
вокруг было не сыскать.
БАРИТОН. Что вы там бормочите? Голос – это, молодой человек, река! Поток, Водопад, если
хотите, а не ленивое кваканье. Открывайте, открывайте рот, помогайте себе всем, что у вас там есть:
языком, губами. Может, ещё что-нибудь обнаружите, всё сгодится для нашего дела. И прекратите
петь на своих комсомольских капустниках эти дурацкие революционные частушки. Хорошо, пусть
это не частушки, но и песнями это назвать сложно. Пусть они вдохновляют на что угодно, но голос
они не развивают, скорее наоборот! Голос, мой сладкоголосый друг, развивается на классическом
репертуаре, на итальянцах, чёрт их побери! Я ничего не имею против «Интернационала», очень
нужна, своевременная песня, но, во-первых, французская… Как, вы об этом не знаете? Хорошо,
пребывайте в уверенности, что её написал Лебедев-Кумач. Но вам, мой малообразованный друг, эти
товарищи противопоказаны. Это я вам говорю как лечащий врач. И предписываю одноединственное лекарство: итальянцы – Верди, Пучини, Леонкавалло. В неограниченном количестве.
До и после еды. Перед сном, и с первыми петухами. (Ставит пластинку на старый патефон.
Звучит музыка Верди. Баритон медленно растворяется в темноте, беззвучно пропевая арию.)
Старик остаётся на сцене один, слушая пластинку.
Второй акт.
ДОЧЬ (врывается в комнату). Я не выдержу! Я не выдержу! Это сумасшедший дом! (Разбивает об
пол пластинку.) Сколько можно надо мной измываться? (Хватает в охапку Старика и почти
бросает его на кровать.) Ты что, совсем рехнулся?
СТАРУХА (вбегает, заспанная и перепуганная). Господи, осторожно! Побереги отца!
ДОЧЬ. Я его побереги! А он нас бережёт? Он нас бережёт? Он думает о нас? Ему до нас есть хоть
какое-то дело?
СТАРУХА. Он больной, он не понимает, что делает.
ДОЧЬ. Всё он понимает.
СТАРУХА. Ты его в гроб загонишь!
ДОЧЬ. Скорее, он нас всех загонит, старый идиот.
СТАРИК. Вот как ты разговариваешь с отцом.
ДОЧЬ (переходит на истошный крик). А как с тобой разговаривать?
СТАРУХА. Люди! Остановитесь! (Дочери.) Побереги его сердце!
ДОЧЬ. Его сердце! Всегда его сердце! Только его больное сердце! У других сердец нет! Остальные –
без сердца!
СЫН (появляется в двери с жизнерадостным пением). И сердцу тревожно в груди! И Ленин такой
молодой! И юный Октябрь впереди!
ДОЧЬ. Заткнись, алкоголик! (Захлопывает дверь перед его носом.)
СТАРИК (кричит). Не хлопать в моём доме дверьми! (Дочь назло ещё громче хлопает дверью.) Не
хлопать в моём доме дверьми! (Дочь опять хлопает дверью.)
СТАРУХА (подбегает к Дочери). Я тебя умоляю: успокойся, выпей валерьянки.
ДОЧЬ (выталкивает Старуху за дверь). Я, кажется, стрихнину выпью!
СТАРУХА (из-за двери). Открой дверь!
ДОЧЬ. Иди ты к чёрту!
СТАРИК. В кого ты такая уродилась?
ДОЧЬ. В тебя, в кого же ещё!
СТАРИК. Я никогда не думал, что ты такой станешь.
ДОЧЬ. О чём ты вообще думал? Тебе никогда не было дела до нас. Ты всегда работал, работал,
работал.
СТАРИК. Я сделал для тебя всё, что мог: кормил, одевал, дал образование.
10
ДОЧЬ. Зачем мне такое образование? Что мне с ним делать? Разве с таким образованием сейчас
можно заработать на жизнь?
СТАРИК. В конце концов, всё в твоих руках.
ДОЧЬ. Всё в моих руках! Другие родители детям дома строят, машины дарят, а ты дал мне
прекрасное образование!
СТАРИК. Не переживай, квартира останется тебе, в могилу с собой не заберу.
ДОЧЬ. Вот великое наследство: обшарпанная хрущёвка!
СТАРИК (взрывается). Прекрати со мной так разговаривать!
ДОЧЬ. Не ори на меня!
СТАРИК. Я – твой отец!
ДОЧЬ. Спасибо, что напомнил! Нечего было рожать ребёнка на старости лет!
СТАРУХА (из-за двери). Люди, люди, прекратите, пожалейте друг друга!
СТАРИК. Как ты меня ненавидишь.
ДОЧЬ. Это ты меня ненавидишь.
СТАРИК. Я люблю тебя.
ДОЧЬ. Я от такой любви готова повеситься!
СТАРИК. Что ты несёшь?!
ДОЧЬ (плачет). Как я устала! Работаешь, как проклятая, за копейки, дом стараешься в порядке
содержать и никакой благодарности. Покоя ни на минуту: то посуду разобьёт, то газ оставит, свет
никогда не выключит, носки вонючие по квартире разбросаны… (Кричит.) Можно хотя бы задницу
подтирать и не ссать мимо унитаза!
СТАРУХА (из-за двери). Прекрати, ради Бога!
ДОЧЬ. Любит он! Тот тоже всё говорил: люблю-люблю, а сам по блядям шатался, последние штаны
пропивал.
СТАРИК. Сама выбирала, никто не виноват.
ДОЧЬ. Конечно, всё сама. А вы подсказать не могли, вмешаться не смели!
СТАРИК. Разве ты нас слушала?
ДОЧЬ. Да что вы могли! Вон, со своим красавцем не можете справиться. (Кивает на дверь.)
СТАРИК. Это – мамин крест. Она его слишком любит.
ДОЧЬ. Да что же это у вас за любовь такая, от которой одни несчастья?
СТАРИК. Всё образуется, ты ещё молода.
ДОЧЬ. Пятый десяток, и всё молода! По сравнению с тобой разве.
СТАРИК. Найдёшь порядочного человека.
ДОЧЬ. Порядочные человеки все разобраны.
СТАРИК. Бог даст, скоро бабушкой станешь, а я – прадедушкой.
ДОЧЬ. Дождёшься! У них, молодых, совсем иное на уме. Дети их не интересуют.
СТАРИК. Никуда они от природы не денутся.
ДОЧЬ. Философ!
СТАРИК. Ну а как же, возраст обязывает.
ДОЧЬ. Возраст тебя обязывает лежать в кровати, если не хочешь раньше времени загреметь на тот
свет.
СТАРИК. Стараюсь.
ДОЧЬ. Плохо стараешься.
СТАРУХА (из-за двери). Почему у вас так тихо? Что случилось?
ДОЧЬ (впускает мать в комнату). Ну вот, уже и тишина её раздражает!
СТАРУХА (с подозрением смотрит на Старика и Дочь). У вас всё в порядке?
ДОЧЬ. В порядке.
СТАРИК. В порядке.
ДОЧЬ (подбирая осколки пластинки). Извини. Я тебе новую куплю. (Уходит.)
СТАРИК (после паузы). Такую уже не купишь. Довоенная.
СТАРУХА. Ложись. Хватит на сегодня скандалов.
СТАРИК. Счёт за квартиру пришёл?
СТАРУХА. Самое время!
СТАРИК. Ну, всё, всё, молчу.
СТАРУХА. Спи. (Гасит свет и уходит.)
11
Стучат часы. Через некоторое время из темноты слышится тихое женское пение.
Медленно загорается свет. На кровати, спиной к зрителям, сидит нагая девушка с
распущенными волосами. Её лица зритель так и не увидит в течение всей сцены.
СТАРИК. Тебе хорошо?
ДЕВУШКА. Да. (Продолжает петь.)
СТАРИК. Я у тебя не первый?
ДЕВУШКА. Зачем ты об этом? Разве это важно?
СТАРИК. А ты у меня первая.
ДЕВУШКА. Я это поняла. Но это тоже не важно.
СТАРИК. А что важно?
ДЕВУШКА. То, что сейчас хорошо.
СТАРИК. Я это себе как-то иначе представлял.
ДЕВУШКА. Как?
СТАРИК. Не могу сказать… Иначе.
ДЕВУШКА. Ты разочарован?
СТАРИК. Что ты, что ты! Просто, многое… так неожиданно.
ДЕВУШКА. Что?
СТАРИК. Чувства… Запахи… Ну, всё…
ДЕВУШКА. Чудак, без всего этого любви не бывает.
СТАРИК. Да, теперь понимаю.
ДЕВУШКА. Ты к этому быстро привыкнешь.
СТАРИК. Наверно.
ДЕВУШКА. Ты что-то недоговариваешь.
СТАРИК. Просто, не знаю, что в таких случаях говорить.
ДЕВУШКА. Лучше всего молчать. (Продолжает петь.)
СТАРИК. Теперь мы поженимся?
ДЕВУШКА. Совсем не обязательно.
СТАРИК. А если ребёнок?
ДЕВУШКА. Это не так быстро. И вообще, не твоя забота.
СТАРИК. Почему?
ДЕВУШКА. Перестань задавать глупые вопросы! Что за зануда!
СТАРИК. Я думал…
ДЕВУШКА. Не надо сейчас думать. Может быть, любовь для того и дана, чтобы хоть иногда не
думать. (Поёт.)
ПЕРВАЯ ЖЕНА (подсаживается с младенцем на руках). Посмотри на него. Ведь ты его никогда не
видел.
СТАРИК (не глядя на ребёнка). Он был красивым?
ПЕРВАЯ ЖЕНА. Конечно. И был похож на тебя.
СТАРИК. Сколько я не расспрашивал людей, ничего не смог узнать о вашей гибели.
ПЕРВАЯ ЖЕНА. А что тут рассказывать? Всё было просто и жестоко, как на войне: согнали в
вагоны… Высадили в заснеженном поле… Потом свалили в ямы… Сколько таких, как мы!
СТАРИК. Сколько было сыну?
ПЕРВАЯ ЖЕНА. Полтора года. Уже лопотал.
СТАРИК. Прости, я не поставил вам памятник.
ПЕРВАЯ ЖЕНА. Зачем нам теперь памятник? Да и где его ставить?
СТАРИК. Прости, что редко вспоминал вас…
ПЕРВАЯ ЖЕНА. Понимаю, у тебя новая семья… Есть дети?
СТАРИК. Дочь… И сын… Приёмный.
ПЕРВАЯ ЖЕНА. Ты счастлив?
СТАРИК. Не надо об этом… Я перестал понимать, что такое счастье.
ПЕРВАЯ ЖЕНА. Наверное, когда человек перестаёт понимать, что такое счастье – это есть
несчастье.
СТАРИК (открывает альбом и показывает фотографии). Смотри. Это мы в Сочи. Ривьера.
Помнишь?
ПЕРВАЯ ЖЕНА. Перед самой войной. Я уже была беременна.
СТАРИК. Никогда больше не был в Сочи. Боялся.
12
ПЕРВАЯ ЖЕНА. Зачем живым бояться мертвецов? От нас ничего не осталось, кроме воспоминаний.
СТАРИК. Я и боялся этих воспоминаний.
ПЕРВАЯ ЖЕНА. Тогда, в Сочи, мы были счастливы. Никогда до того я не видела такого
удивительного зрелища: море, пальмы, тысячи улыбающихся людей. Помнишь, ты умудрился за
отпуск два раза обгореть? А сколько мороженного мы тогда съели! Словно на всю жизнь хотели
наесться.
СТАРИК. Твоей жизни оставалось так немного… Как думаешь, мы встретимся там?
ПЕРВАЯ ЖЕНА. А разве мы расставались? (Берёт Старика под руку и танцует с ним довоенной
фокстрот.)
Неожиданно Первая жена отходит в сторону, а Старик продолжает танцевать с
вынырнувшей из темноты женщиной в военной форме.
ВОЕНВРАЧ (закрывает рукой рот Старику). Только не говори, что любишь меня. Только не думай,
что война всё спишет.
СТАРИК. А что же мне делать?
ВОЕНВРАЧ (смеётся). Танцуй, пока живой, и люби, пока есть я.
СТАРИК. Не надо так быстро, после контузии у меня болит голова.
ВОЕНВРАЧ (замедляет темп). Благодари небо, что остался жив.
СТАРИК. Я тебя благодарю, а не небо.
ВОЕНВРАЧ. Моё дело маленькое, я только Господу Богу помогаю. Решает всё он.
СТАРИК. Что за религиозная пропаганда, товарищ капитан медицинской службы?
ВОЕНВРАЧ. На войне во что угодно начнёшь верить.
СТАРИК. Кем ты была до войны?
ВОЕНВРАЧ. Кем была, тем уже не буду.
СТАРИК. У тебя есть семья?
ВОЕНВРАЧ. Всё вам, товарищ подстреленный, доложи.
СТАРИК. Военная тайна?
ВОЕНВРАЧ. Совершенно секретные сведения.
СТАРИК. Меня скоро выпишут?
ВОЕНВРАЧ. Постараюсь, чтобы не скоро.
СТАРИК. Не шути.
ВОЕНВРАЧ. Ты не хочешь подольше побыть со мной?
СТАРИК. Я – коммунист.
ВОЕНВРАЧ. У коммунистов любовь коротка?
СТАРИК. Перестань, это уже не смешно.
ВОЕНВРАЧ. Ладно, ладно, не беспокойся, на следующей неделе выпишут. (Отходит от Старика.)
СТАРИК. Обиделась?
ВОЕНВРАЧ (закуривает). Что мне обижаться? Сама понимаю: ВПЖ – военно-полевая жена.
СТАРИК. Прекрати.
ВОЕНВРАЧ. Какие мы нежные! Правда-матка глазки колет?
СТАРИК. Хватит!
ВОЕНВРАЧ (бросается Старику на грудь). Страшно мне, страшно. И выть хочется по ночам.
Обними меня, обними покрепче.
СТАРИК (обнимает женщину). Я с тобой, ничего не бойся… Я люблю тебя.
ВОЕНВРАЧ (бьёт Старика по щеке). Не смей, не смей это говорить! Это не любовь! Понял ты?
СТАРИК (пытается вновь обнять). Успокойся. Я тебя не брошу.
ВОЕНВРАЧ (бьёт его кулаком в грудь). Не нужны мне твои утешения1 И сам ты не нужен!
Утешитель хренов! Видали таких утешителей! Иди ты на х… (Старик сживает женщину в
объятиях и последнее слово обрывается поцелуем.) Пиши мне хоть иногда…
Вновь звучит музыка фокстрота. Старик целует женщину-Военврача, но неожиданно в его
объятиях оказывается Старуха, но не нынешняя, а гораздо моложе, из воспоминаний.
СТАРУХА (опомнившись от поцелуя). Спасибо.
СТАРИК (в пространство). Я поцеловал её невзначай, шутя. А она очень тихо сказала: спасибо. Это
«спасибо» всё и определило. За ним стояла такая наивность, стеснительность, женственность,
13
покорность судьбе… Через месяц мы поженились. Очень скромно, в присутствии десятка друзей
сыграли свадьбу. У неё уже был сын, хороший, живой мальчишка. Разве что, чересчур упрямый.
Ничто не предвещало его судьбы… Потом родилась дочка… Потом…
ДЕВУШКА (перебивает Старика). Мы говорим о любви.
СТАРИК (с трудом переключаясь). Да, да… О любви…
ПЕРВАЯ ЖЕНА. У тебя было много женщин после меня?
СТАРИК. Нет… Хотя были… Не знаю, много это или мало.
ДЕВУШКА. Зачем вы об этом? Разве это важно?
ВОЕНВРАЧ. У некоторых мужчин это превращается в коллекционирование.
ПЕРВАЯ ЖЕНА. У женщин это всегда – впервые.
СТАРИК. Только не надо во всём винить мужчин. Я никогда не спал с женщиной без любви.
Появляется Девочка из детства Старика. В руках у неё – надкусанное яблоко.
ДЕВОЧКА. Ты любил их всех? (Указывает на присутствующих.)
СТАРИК (растерянно). Мне так казалось.
ДЕВОЧКА. Неужели можно любить всех сразу?
СТАРИК. Они приходили в разное время.
ДЕВОЧКА. И отрезали по куску твоей любви? Значит, любовь можно делить на части. Как яблоко?
СТАРИК. Я не знаю.
ДЕВОЧКА. Почему ты не приносил мне яблоки, как обещал?
СТАРИК. Я не знал, куда ты уехала.
ДЕВОЧКА. Ты мог меня разыскать.
СТАРИК. Я был слишком мал.
ДЕВОЧКА. Ты просто не любил меня.
СТАРИК. Теперь мне кажется, что только тебя я и любил. (Приглашает Девочку на танец.) Я всю
жизнь искал женщин, похожих на тебя. В каждой из моих женщин было что-то от тебя: у одной –
глаза, у другой – волосы, у третьей – улыбка…
ПЕРВАЯ ЖЕНА (подменяет Девочку в танце). Что было у меня?
СТАРИК. Что-то было… Я не помню, что… Прошло столько лет!
ПЕРВАЯ ЖЕНА. Значит, любовь можно забыть?
СТАРИК. Я этого не сказал.
ПЕРВАЯ ЖЕНА. Но так получается.
СТАРИК (кричит). Я не волен над своей памятью! Теперь ею владеет время!
ВОЕНВРАЧ (подменяет в танце Первую Жену). Почему ты не написал мне ни строчки?
СТАРИК. Я долго собирался, а потом понял, что уже поздно.
ВОЕНВРАЧ. А я ждала…
СТАРИК. Я не мог предположить.
ВОЕНВРАЧ. Женщины умеют долго ждать.
ПЕРВАЯ ЖЕНА. В отличие от мужчин.
СТАРИК. Потом я женился, и писать стало просто бессмысленно.
ВОЕНВРАЧ. А я ждала.
СТАРИК. Но я не знал.
ВОЕНВРАЧ. Значит, ты не любил.
СТАРИК. Ты ударила меня, как только я заговорил о любви!
ДЕВУШКА. Ты так ничего и не понял в женщинах. Ты – такой же дурачок, как тогда, первый раз:
неумелый, торопливый и бесчувственный.
СТАРИК (бросается к девушке). Почему ты мне тогда этого не сказала?
ДЕВУШКА. Потому, что была умнее тебя.
ВОЕНВРАЧ. Женщины вообще умнее мужчин в таких случаях.
СТАРИК (Военврачу). Я ничего не мог понять в твоих словах и поступках! В них не было никакой
логики!
ВОЕНВРАЧ. Какая логика может быть в любви?
СТАРИК. Во всём должна быть логика! (Все женщины смеются.) Вы издеваетесь?
ДЕВОЧКА. Мы сочувствуем. Но ты не расстраивайся. Ты не одинок. Мужчины редко что-либо
понимают в женщинах. Женщина – это совсем другой мир.
СТАРИК. Это ваша выдумка, чтобы оправдывать свою слабость и непостоянство!
14
ДЕВОЧКА (хитро). Может быть.
ДЕВУШКА. А может, и нет.
ПЕРВАЯ ЖЕНА. Ты стал ненавидеть женщин?
СТАРИК. Я окончательно перестал их понимать.
ПЕРВАЯ ЖЕНА. А любить тоже перестал?
СТАРИК. Нет, любить не перестал.
ДЕВОЧКА. Значит, ты меня по-прежнему любишь?
СТАРИК (танцует с Девочкой). Люблю.
ПЕРВАЯ ЖЕНА. А меня любишь?
СТАРИК (танцует с Первой Женой). Люблю.
ВОЕНВРАЧ. А меня любишь?
СТАРИК (танцует с Военврачом). Люблю.
СТАРУХА. А меня любишь?
СТАРИК (танцует со Старухой). Люблю.
ДЕВУШКА (с кровати). А меня любишь?
СТАРИК (кричит). Люблю! Люблю! Люблю!
Старик кружится в танце поочерёдно со всеми гостьями, всё громче и громче звучит
музыка… И неожиданно обрывается… Старик оказывается на полу, а из всех женщин
остаётся склонённая над ним Старуха, но уже нынешняя…
СТАРУХА (пытается поднять Старика). Господи, да за что ж такое наказание? Обещал же не
вставать с кровати!
СТАРИК (с трудом поднимаясь). Забыл.
СТАРУХА. Ну как же можно забыть?
СТАРИК. Вот так! Забыл и всё!
СТАРУХА. Ну что, привязывать тебя к кровати, что ли?
СТАРИК. Давай, валяй!
СТАРУХА. А как тебя иначе удержать?
СТАРИК. Давай! Можешь меня в дурдом сдать!
СТАРУХА. Причём здесь дурдом?
СТАРИК. Ну, я же у тебя дурак!
СТАРУХА. Конечно, дурак! Умный соображает, что делает.
СТАРИК. Вот и говорю: осталось сдать меня в дурдом.
СТАРУХА. Это я с тобой с ума сойду!
СТАРИК. Потерпи маленько, мне недолго осталось.
СТАРУХА. Опять завёл волынку!
СТАРИК. А что тут заводить? Я вечно жить не собираюсь.
СТАРУХА. Правильно, так ты решил сам жизнь укоротить!
СТАРИК. И укорачивать нечего.
СТАРУХА. Это ещё слава Богу, хоть немного ноги передвигаются! А если вообще отнимутся? Что
мы с тобой делать будем?
СТАРИК. Выбросите на помойку.
СТАРУХА. Э-э-эй! Язык твой оторвать и выбросить на помойку!
СТАРИК. Только о том и мечтаешь!
СТАРУХА. Ну и что ты мелешь?
СТАРИК. Я говорю, а не мелю!
СТАРУХА. Нет, мелешь, мелешь, мелешь!
СТАРИК. Вот, старая дура!
СТАРУХА. Сам идиот старый!
СТАРИК. Ух, какая ты злая!
СТАРУХА. Это ты меня такой сделал!
СТАРИК. Ты всегда была такой!
СТАРУХА. Нет, это ты меня такой сделал! Я тебе никогда не прощу того дня, когда ты меня привёз
из роддома.
СТАРИК. Причём здесь роддом?
СТАРУХА. А вот притом! Догадайся, раз умный!
15
СТАРИК. Иди ты, знаешь куда! Роддом какой-то приплела!
СТАРУХА. Приплела! Ты вспомни, вспомни: привёз и бросил одну дома, а сам на работу побежал.
Ответственный выпуск газеты у него! А я одна с дитём на руках! Из меня ещё течёт, малая орёт,
жрать хочет, молока нет! Вот тогда-то во мне что-то и сломалось, и вот тогда-то я поняла, что меня
ожидает. Я тебе этого по гроб жизни не прощу!
СТАРИК. И ты столько лет в себе эту злость носила?
СТАРУХА. А если бы сказала? Чтобы изменилось? Ты бы всё равно не бросил свою работу.
СТАРИК. Я работал ради семьи, деньги зарабатывал.
СТАРУХА. А семье нужен был ты, а не твои деньги.
СТАРИК. Не забывай, какое время было. Я был членом партии, я был обязан.
СТАРУХА. Причём здесь партия? Не было бы партии, ты бы другой повод нашёл из дома убежать!
СТАРИК. Значит, я убегал из дома?
СТАРУХА. Конечно. Для тебя работа всегда была на первом месте.
СТАРИК. Вот твоя благодарность!
СТАРУХА. А сколько я натерпелась из-за твоего несносного характера!
СТАРИК. У тебя характер не лучше.
СТАРУХА. Сейчас уже свыклась. А сколько слёз проплакала по молодости!
СТАРИК. Если я был не прав, всегда извинялся.
СТАРУХА. Что толку с этих извинений задним числом? Говорила мне мама: будешь всю жизнь с
ним мучатся.
СТАРИК. Так зачем же выходила?
СТАРУХА. Зачем выходила? Думала, что люблю!
СТАРИК. Ты меня всю жизнь ненавидела!
СТАРУХА. Ой, только не надо.
СТАРИК. И сейчас ненавидишь.
СТАРУХА. Что тебя ненавидеть? Посмотри на себя. Ты сам себя ненавидишь.
СТАРИК. Уйди с глаз моих!
СТАРУХА. Щас! Разогналась! А ну, ложись, чёрт бы тебя подрал! (Силой укладывает Старика в
постель.)
СТАРИК. Пользуешься моей немощью.
СТАРУХА. Пользуюсь, пользуюсь…
СТАРИК. Наслаждайся, дождалась.
СТАРУХА. Совсем из ума выжил. Если ещё раз встанешь, вызову скорую, они сделают тебе
успокаивающий укол.
СТАРИК. Лучше в дурдом сразу, чего чикаться!
СТАРУХА. Болван. (Уходит и гасит свет.)
СТАРИК (вдогонку). Сама дура!
Громко стучат в темноте часы. Затем слышен стук кружек, разливается какая-то
жидкость. Чиркает спичка и загорается керосиновая лампа. В её отсвете появляется
Однополчанин, фронтовой друг Старика.
ОДНОПОЛЧАНИН. Вставай. Сестричка из санчасти удружила.
СТАРИК (спросонья). Который час?
ОДНОПОЛЧАНИН. Что за разница? До победы ещё далеко, успеешь выспаться.
СТАРИК. Погоди. Сейчас закуску поищу. (Уходит в тень и выносит оттуда тарелку с колбасой и
банку квашеной капусты.)
ОДНОПОЛЧАНИН. Ого! Откуда такая роскошь?
СТАРИК. В «Сервисе» получаю. Как ветеран. Капусту сами квасим.
ОДНОПОЛЧАНИН. Ёшкин свет! Шикарно устроился! Ну, давай! Дай Бог, не последняя.
(Выпивают.)
СТАРИК (обжигается спиртом). Мать твою за ногу! Это же чистый спирт!
ОДНОПОЛЧАНИН. А то! (Смеётся.) Что, брат, отвык на гражданке-то?
СТАРИК. Давненько не пил спирта.
ОДНОПОЛЧАНИН. Хорошие привычки забывать нельзя. (Закусывают.)
СТАРИК (после долгой паузы). По какому случаю банкет?
ОДНОПОЛЧАНИН. Есть приказ. Командирован в распоряжение политотдела бригады.
16
СТАРИК. Значит, на фронт…
ОДНОПОЛЧАНИН. Три рапорта завернули, четвёртый, наконец, подписали.
СТАРИК. Добился, значит… Чем добираешься?
ОДНОПОЛЧАНИН. Обещали утром попутку.
СТАРИК. Значит, только до утра…
ОДНОПОЛЧАНИН. Значит, до утра. (Пьют.)
СТАРИК (после паузы). Через неделю ты погибнешь. Подорвёшься на мине. Тебя разорвёт на куски.
Санитары не смогут собрать…
ОДНОПОЛЧАНИН (смеётся). Я же этого ещё не знаю. А ты, как вижу. Дожил до… Мы победили?
СТАРИК. Да. И мне повезло. Остался цел. Отделался ранением и контузией. Сейчас инвалид. Вторая
группа.
ОДНОПОЛЧАНИН. Ты увидел то, ради чего я погиб.
СТАРИК (долго молча смотрит на товарища). Иногда мне хочется быть на твоём месте.
ОДНОПОЛЧАНИН. Ты должен был остаться в живых. И должен был стать счастливым. Ты уже
тогда был очень талантлив. Всем нравились твои стихи. Женщины сходили с ума от твоего голоса.
Никто в редакции не писал так легко, как ты. Кому же было остаться в живых, если не тебе? Кому
же быть счастливым, если не тебе?
СТАРИК. Всё получилось не совсем так.
ОДНОПОЛЧАНИН. Главное – ты увидел победу. (Разливает спирт по кружкам.) За победу!
(Пьют.)
СТАРИК. Я увидел и то, что после.
ОДНОПОЛЧАНИН. Было тяжело?
СТАРИК. Было тяжело.
ОДНОПОЛЧАНИН. А потом?.. Потом стало лучше?
СТАРИК. Потом стало лучше.
ОДНОПОЛЧАНИН. Что?.. Не так, как мечталось?
СТАРИК. Не совсем.
ОДНОПОЛЧАНИН. Но мы не зря погибли?
СТАРИК (испуганно кричит). Нет! Нет! Не зря! Конечно, не зря! (Суетливо.) Давай выпьем. По
полной.
ОДНОПОЛЧАНИН. Ого! Силён аркашка! (Пьют.)
СТАРИК (начинает напевать). Тёмная ночь… Только пули свистят по степи… Только ветер гудит в
проводах… Тускло звёзды мерцают…
ОДНОПОЛЧАНИН (параллельно с песней). После войны я собирался доучиваться в
железнодорожном техникуме, на машиниста. У меня ведь отец был машинистом. Ну вот, по
отцовским следам, значит… Он иногда брал меня в рейсы и однажды свозил в Москву. Огромный
город. Наверно, ещё больше вырос, похорошел.
СТАРИК. Вырос и похорошел. (Продолжает напевать.)
ОДНОПОЛЧАНИН. Представляю: высокие дома, широкие улицы, потоком идут ЗИСы и
«Москвичи»…
СТАРИК. ЗИСы давно не выпускают.
ОДНОПОЛЧАНИН. А на каких машинах ездят?
СТАРИК. Да так, на других… На разных… (Продолжает петь.)
ОДНОПОЛЧАНИН. До войны мне очень нравились французские булочки. У нас их почему-то
выпекали только перед праздниками. Мы, малышня, очень любили демонстрации потому, что там
продавали ситро и французские булочки. Отец неплохо получал и в праздники не скупился на
подарки.
СТАРИК. Теперь какого хочешь ситра! – Захлебнись. И булочек – каких угодно: хоть французских,
хоть китайских. (Продолжает петь.)
ОДНОПОЛЧАНИН. Это здорово.
СТАРИК (грустно). Да, это здорово.
ОДНОПОЛЧАНИН (поднимает кружку со спиртом). За Родину!
СТАРИК (берёт кружку). За Родину! (Очень тихо.) За какую?
ОДНОПОЛЧАНИН. Что?
СТАРИК (уходит от ответа). Когда ты погиб, я написал твоим родным. И после войны навещал…
Однажды…
17
Молчание.
ОДНОПОЛЧАНИН. Помнишь Новый год в Мурманске? Сорок второй?
СТАРИК. Я пил за тебя под Одессой в землянке,
В Констанце под чёрной румынской водой,
Под Вязьмой на синем ночном полустанке,
В Мурманске под белой Полярной звездой…
ОДНОПОЛЧАНИН. Это ты написал?
СТАРИК. Нет, это Симонов.
ОДНОПОЛЧАНИН. Словно про нас.
СТАРИК. Хороший поэт. (Тихо.) Хотя, Северянин лучше.
ОДНОПОЛЧАНИН. Что?
СТАРИК (уходит от ответа). А потом был артналёт в три часа ночи…
ОДНОПОЛЧАНИН. Загорелась гостиница «Арктика», где жили офицеры союзников, приводившие в
Мурманск конвои с помощью…
СТАРИК. Англичане выбивали тяжёлыми ботинками двери закрытых номеров и выбрасывали вещи
через окна. И всё кричали что-то по-своему…
ОДНОПОЛЧАНИН. Ты пошёл в консерваторию после войны?
СТАРИК. Нет, жизнь сложилась иначе.
ОДНОПОЛЧАНИН. Писал стихи?
СТАРИК. Сначала писал, потом забросил. Их всё равно не печатали.
ОДНОПОЛЧАНИН. А чем занимался?
СТАРИК. Журналистика. Партшкола. Одно время преподавал. Потом был редактором районной
газеты.
ОДНОПОЛЧАНИН. Что стало с Сашкой Беляевым?
СТАРИК. Погиб в 44-ом под Петсамо.
ОДНОПОЛЧАНИН. А с Ерофеевым из партотдела?
СТАРИК. Умер в 58-ом.
ОДНОПОЛЧАНИН. А с Володей Дорошенко?
СТАРИК. Пропал без вести.
ОДНОПОЛЧАНИН. А с Мишей Иляхинским?
СТАРИК. Недавно умер. В Феодосии жил. Всё звал к себе погостить, да времени не было. Теперь
уже некуда ехать, да и не ездок я.
ОДНОПОЛЧАНИН. А что с Гринштейном?
СТАРИК. Давно уехал в Израиль, не пишет… Не знаю, что с ним.
ОДНОПОЛЧАНИН. А Савушкин?
СТАРИК. Кто?
ОДНОПОЛЧАНИН. Алёша Савушкин… Ну, высокий такой из Вологды.
СТАРИК. Савушкин?.. Не помню, забыл…
ОДНОПОЛЧАНИН. Почти никого не осталось. (Растворяется в темноте.)
СТАРИК. Да, почти никого. Один я засиделся на этом свете…
Вдруг оказывается, что Старик разговаривает с Сыном, который сидит напротив с
кружкой в руке.
СЫН. Все там будем: один – раньше, другой – позже. (Выпивает.) О, крепка водица! Где раздобыл,
ветеран?
СТАРИК (забирает у того кружку). Не для тебя стоит.
СЫН. А для кого? Больше тут никого нет. Или ты уже сам с собой? Нехорошо без компании.
СТАРИК. Какого чёрта припёрся?
СЫН. Не спиться, мысли всякие в голову лезут.
СТАРИК. Какие у тебя могут быть мысли? Где выпить на халяву?
СЫН. Всё обидеть норовишь? (Закусывает капустой.) Я вот размышляю, почему нашего русского
человека так везде не любят?
СТАРИК. А за что тебя любить?
СЫН. Отовсюду гонят…
СТАРИК. А кому ты такой нужен?
18
СЫН. Я не про себя, я про нацию скорблю. Моя национальная гордость ущемлена.
СТАРИК. Ты про себя скорби. О нации он забеспокоился!
СЫН. А я есть сын нации. Может, не самый удачный, может быть не сын, а пасынок, но самый что
ни на есть полноправный.
СТАРИК. Ты на что намекаешь? На квартиру?
СЫН. Ой, как мелко! Как низко! Как подло! Я и какие-то меркантильные побуждения!
СТАРИК. Говори по-человечески.
СЫН. Увы, увы! По плебейски не умею. Всё-таки, почти кандидат наук! Очень низкооплачиваемых,
но всё-таки наук!
СТАРИК. Что току с твоих наук?
СЫН. Учиться, учиться и учиться! – Как завещал ныне подзабытый душка-дедушка. Я ему раньше
очень доверял. С твоей подачи, папа!
СТАРИК. Я и сейчас ему доверяю.
СЫН. Ну, это не ко мне, а к психотерапевту.
СТАРИК. Вы все мечтаете меня в психушку засадить!
СЫН. Боже упаси! Кто меня тогда будет воспитывать? Кто меня тогда будет угощать спиртом?
(Тянется к кружке, но Старик её перехватывает.) Пожалел. Приёмному сыну пожалел. Родному бы
не пожалел.
СТАРИК (ставит перед Сыном кружку). Дурак!
СЫН (выпивает). Слушай, откуда у тебя спирт? Почему я до сих пор его не находил? Впредь надо
тщательней проводить уборку помещения.
СТАРИК. Больше ты его не увидишь.
СЫН. Очень жаль. Придётся травиться экологически вредной сивухой. Слушай, а тебе давали на
войне фронтовые сто грамм?
СТАРИК. Ну, давали.
СЫН. Это же надо, сколько ты выпил за войну! Если бы сейчас сто грамм давали, я бы пошёл в
народное ополчение сражаться за Отечество на любом фронте и воевал бы за двоих. За двойную
дозу, конечно.
СТАРИК. Тупой болтун.
СЫН. Может быть и болтун, но почему тупой? Благодаря твоей помощи, папа, у меня прекрасное
гуманитарное образование. Я читаю в подлиннике Томаса Элиота, Джеймса Джойса и Всеволода
Кочетова. У меня тонкий и даже изящный вкус: я никогда не спутаю «Абрау-Дюрсо» со спиртом
«Роял», никогда не надеваю галстук поверх телогрейки и всегда уступаю старушкам место в
общественном транспорте, если могу стоять. Водись у меня деньги, я бы регулярно посещал
концерты симфонической музыки и даже заказал бы ложу в опере, если бы она у нас была. Я без ума
от театра и именно поэтому не посещаю наш городской, хотя у меня там знакомый машинист сцены
и может провести бесплатно. Я постоянно совершенствую своё ораторское искусство в диспутах с
товарищами, а ещё Сократ из своей бочки говорил, что в спорах рождается истина.
СТАРИК. В бочке жил Диоген.
СЫН (задумался). Как интересно... Надо полистать на досуге Большую советскую энциклопедию.
СТАРИК. Много же ты истин родил!
СЫН. Одну мы родили… или родили… (Пытается разобраться с ударением.) вместе с древними
греками: in vino veritas! Потом к нам примазался Александр Блок со своими пьяницами с глазами
кроликов.
СТАРИК. Может, хватит хохмить?
СЫН. Жизнь так уныла, почему же не скрасить существование живой и весёлой беседой? Бокалом
игристого вина? (Поднимает кружку.)
СТАРИК. Это не игристое вино.
СЫН. В том-то и проблема. Оттого и мысли по большей части угрюмые. Но – се ли ви! – как
говаривал с перепою Мопассан, который Ги де… (Задумывается.) Или это тоже сказал Диоген? Во
всяком случае, мог! Ведь он жил в винной бочке. Надышится винных паров – и давай афоризмами
сыпать. Правильно его отравили!
СТАРИК. Отравили Сократа.
СЫН. Всё! Сейчас же иду читать энциклопедию. Вот только допью это отвратительное пойло. Как
можно было додуматься принести это в порядочный дом? (Поднимает кружку к губам и замечает
стоящих в двери Старуху и Дочь.) Кажется, мне не дадут сегодня почитать энциклопедию.
19
Затемнение.
Третий акт.
Старик лежит на кровати, держит ручку и бумагу. Больше никого в комнате нет.
СТАРИК. Я родился в последний мирный год… (Долго смотрит в пространство.) Журналист
хренов… (Слезает с кровати, берёт альбом, начинает раскладывать на полу фотографии.)
ДЕВОЧКА (появляясь из темноты). Всё – мечта, всё – божество.
Вечной тайны торжество,
Вечной жизни торжество…
(Поднимает листок и читает.) Я родился в последний мирный год… (Старику.) Что дальше?
СТАРИК (не отрываясь от своего занятия). Не знаю…
ДЕВОЧКА. Не знаешь?
СТАРИК. Не помню.
ДЕВОЧКА (о фотографиях). Что это?
СТАРИК (продолжая раскладывать на полу фотографии). Детство… Юность… Мои
университеты… Герой нашего времени…
ДЕВОЧКА. Ты что-то ищешь?
СТАРИК. Я? Ищу?.. Наверное.
ДЕВОЧКА. Что ты ищешь?
СТАРИК (после долгой паузы). Вчерашний день… В поисках вчерашнего дня… Хорошенькое
название…
Девочка разглядывает фотографии. Старик уходит в тень и выносит обшарпанный
картонный ящик. Ставит его на пол и начинает перебирать лежащие в нём предметы.
Достаёт большую лупу и смотрит через неё в зрительный зал, потом – на Девочку.
СТАРИК. В поисках вчерашнего дня…
ДЕВОЧКА (очень серьёзно). Ты стал такой смешной.
Старик достаёт из коробки маленькое зеркальце и долго смотрит на своё отражение.
Девочка находит среди вещей бумажный свёрточек, разворачивает его, – на пол падает что-то
металлическое.
ДЕВОЧКА. Что это?
СТАРИК (поднимает сплюснутый кусок металла). Пуля.
ДЕВОЧКА. Откуда она у тебя?
СТАРИК. С войны.
ДЕВОЧКА. А зачем ты её хранишь?
СТАРИК. Отдай! Тебе не понять. Ты слишком маленькая.
ДЕВОЧКА (разворачивает бумажку, в которую была завёрнута пуля и читает на ней). Нашёл
пульку в своём архиве, который разбирал в пять утра в канун Дня Победы. Эта пулька
крупнокалиберного патрона была мною выковыряна из стены дота. Пулька пролетела от моей
головы буквально в сантиметре. Не удалось фашисту меня угробить. Храню её для моего внука…
Извини, что почерк мой после болезни испортился. Твой дедушка…
СТАРИК. Знак судьбы, так сказать…
ДЕВОЧКА. А почему она не у внука?
СТАРИК. У меня нет внука. (Пауза.) Хочешь, возьми её себе.
ДЕВОЧКА. Девочки не играют с пулями.
СТАРИК. Да, пули, они чаще всего – для мальчиков.
ДЕВОЧКА (достаёт из ящика кипу старых грамот и дипломов, читает). За высокие трудовые
показатели… За первое место в социалистическом соревновании… Награждается почётной грамотой
в связи… Что это?
СТАРИК. Так. Не знаю, как объяснить. Пусть лежит.
ДЕВОЧКА. Зачем?
СТАРИК. Пусть лежит. Не знаю зачем.
20
ДЕВОЧКА. Для тебя всё это важно?
СТАРИК. Раньше было важно.
ДЕВОЧКА. А сейчас?
СТАРИК. А сейчас… Пусть лежит.
ДЕВОЧКА (продолжает читать бумаги из ящика). Характеристика на члена КПСС…
СТАРИК. Отдай! Хватит!
ДЕВОЧКА. Справка дана в том, что он действительно проживает…
СТАРИК (забирает бумаги). Что он всё ещё проживает!
ДЕВОЧКА (после паузы). Пойдём за яблоками в соседский сад!
СТАРИК. За яблоками?
ДЕВОЧКА. Ну да, за яблоками! Почему ты так удивляешься?
СТАРИК. Я слишком давно не лазал за яблоками. Я забыл, как это делается.
Долгое молчание.
ДЕВОЧКА. И ещё ты стал такой скучный! (Уходит.)
Старик долго смотрит ей вслед, затем вынимает из ящика старые письма.
СТАРИК. Эпистолярное наследие, не включённое в прижизненные издания. (Начинает читать.)
Здравствуй, папочка! Не сердись на меня, что так долго не писала…
ДОЧЬ (появляясь из темноты, подхватывает голос Старика). Сам понимаешь: четвёртый курс.
Зачёты, курсовые. Получила вашу посылку. Огромное спасибо за тушёнку, сухофрукты и, особенно,
за сгущенку. Сами знаете, как я её обожаю! Передай маме, что шерстяные носки оказались в пору.
Если можете, подкиньте хоть немного денег к Новому году. Извини, что такое короткое письмо, –
пишу на перемене. Крепко целую и люблю.
СТАРИК (берёт другое письмо). Милый, дорогой…
ПЕРВАЯ ЖЕНА (появляется из темноты)… Любимый! Как тяжело без тебя! Скоро рожать, а я так
боюсь. Все знакомые убеждают меня уехать, пока ещё есть возможность, а мне страшно: вдруг
придётся рожать в вагоне! Да и маму нельзя бросать, а она, сам знаешь, скорее умрёт, чем бросит
могилу отца. Не знаю я, что делать, не знаю. Был бы рядом ты, помог бы, посоветовал…
СТАРИК (читает следующее письмо). Здравствуй, дорогой друг!
ВЕТЕРАН (появляется из темноты, но лица его не разглядеть). Получил от тебя книгу с твоим
сказанием о нашей фронтовой газете. Ты сделал светлое дело, запечатлев поимённо состав редакции,
особенно ушедших из жизни. Благодарю за доброе слово и в мой адрес, хотя – клянусь честью – я на
это не рассчитывал, поскольку большую часть своего фронтового пути прошёл в составе
противотанкистов и газетчиков дивизионки. Надеюсь, этим летом ты, наконец, выполнишь своё
давнее обещание и приедешь в мою гостеприимную Евпаторию. Сердечно обнимаю с горячим
пожеланием всего нужного для благополучия твоей семьи. Михаил Иляхинский.
СТАРИК (переходит к следующему письму). Сыночек, милый мой!
МАТЬ (появляется из темноты). Как ты там устроился на новом месте? Говорят, что у вас там, на
Кольском, медведи по улицам бродят? Умоляю, не фарси, одевайся теплее. Знаю я твоё горло. Обо
мне не беспокойся. Всё есть. Картошки заготовили, яблоки уродились хорошие. Как-нибудь
перезимуем. Деньги не высылай, трать на себя, питайся по-человечески. Тётка Зина немного
приболела, но ничего страшного. Шлёт тебе привет.
СТАРИК (раскрывает очередное письмо). На ваш запрос сообщаем… (Запинается.) Фамилии ваших
родственников в списках лиц, оказавшихся на оккупированной территории, не выявлены… (Молчит,
потом берёт новое письмо.)
ДОЧЬ. Папочка! Я знаю, что ты не одобряешь ранних браков, но всё решено! Он – прекрасный
человек: добрый, порядочный, весёлый. Пока будем жить раздельно, чтобы общежитие не отобрали,
а там – посмотрим. Свадьбу решили играть у него, где-нибудь ближе к ноябрьским. Не волнуйтесь,
всё у нас будет хорошо! Я так счастлива!
СТАРИК (читает ещё одно письмо). Уважаемый автор! Ваши стихи не вписываются в тематику
нашего издания, хотя в них есть стиль, чувство меры, свежесть метафор. С пожеланием творческих
успехов, редактор отдела писем… (Открывает очередное письмо.) На ваш повторный запрос
сообщаем…
21
Загорается яркий свет, в комнату вваливаются Внучка и Вася, начинают бесцеремонно
загромождать комнату сумками и коробками. Гости из прошлого мгновенно исчезают.
ВНУЧКА. Дед, уберись с дороги.
СТАРИК. Это ещё что за самоуправство?
ВНУЧКА. Ну, убери, тебя просят, чтобы не растоптали.
СТАРИК. Я спрашиваю, что это такое?
ВНУЧКА. Товар. Не видишь, что ли?
СТАРИК. Какой ещё товар?
ВНУЧКА. Разный, разный товар.
СТАРИК. Я спрашиваю: почему вы это сюда тащите?
ВНУЧКА. Слушай, ну что ты шумишь? Постоит пару дней, пока покупателя найдём, всё равно место
пустует.
СТАРИК. Вы соображаете, сколько сейчас времени? Пять часов утра!
ВНУЧКА. Всё правильно. И тебе давно пора спать. Кстати, почему ты сидишь на полу?
СТАРИК. Я в своём доме! Где хочу, там и сижу! Когда хочу, тогда и ложусь!
ВНУЧКА. Не психуй! Тебе помочь всё это убрать или сам справишься?
СТАРИК. Не смей прикасаться к моим вещам!
ВНУЧКА. Кому оно сдалось, твоё барахло!
СТАРИК. Для вас – всё барахло! Для вас и я – барахло!
ДОЧЬ (вбегая). Что опять стряслось?
СТАРИК. Если не остановишь свою дочку, я за себя не ручаюсь!
ДОЧЬ (не обращая внимания на Старика, очень спокойно внучке). Чего вы так поздно?
ВНУЧКА (продолжая заносить вещи). Проторчали на таможне.
ДОЧЬ (хватается за сумки). Давай, помогу.
СТАРИК. Я говорю: вон отсюда! Все вон отсюда! (Никто не обращает на него внимания).
СТАРУХА (вбегает). Господи, ну что опять стряслось?
ДОЧЬ. Не обращай внимания, сейчас успокоится.
СТАРИК. Я на том свете успокоюсь!
СТАРУХА (Внучке, укладывая Старика в постель). Вы что, другого времени не нашли?
ВНУЧКА. Ну, получилось так, понимаешь, баба? Так вышло!
СТАРУХА. А почему сюда?
ВНУЧКА. А куда? Посмотри, сколько товара. Это – самая пустая комната.
СТАРИК. Это – самая пустая комната! Я для вас тоже пустое место!
СТАРУХА. Ну, успокойся, в самом деле, Это же для общего блага. Детям жить как-то надо!
СТАРИК. Им работать надо!
ДОЧЬ. Они и работают.
СТАРИК. Какая это работа? Бездельники! Спекулянты!
ВНУЧКА (затаскивая вещи). Ой, дед, угомонись! Что ты понимаешь?
СТАРИК. Конечно, я ничего не понимаю! Я у вас – дурак!
ДОЧЬ. Отстань от ребёнка.
СТАРИК. Ребёнка? (Показывает на Васю.) Этот тоже ребёнок?
ДОЧЬ. Для меня они оба – дети.
СТАРИК. На нём пахать можно!
ВНУЧКА. Слушай, оставь нас в покое со своими нотациями.
СТАРУХА. Отец, ну потерпи пару дней неудобства.
СТАРИК. Почему я должен их терпеть?
ДОЧЬ (полушутя-полусерьёзно). Не заработал на большую квартиру – терпи.
СТАРИК. Они меня ещё и попрекают!
СЫН (поёт, стоя в дверях). Разговоры, да разговоры, слово к слову тянется… Разговоры стихнут
скоро, а любовь останется!
ДОЧЬ. Паваротти явился!
СЫН. Всё семейство в сборе! Что за базар-вокзал? Мы уезжает в эмиграцию? Я не переживу разлуки
с Родиной! Я хочу умереть в обнимку с берёзкой.
ДОЧЬ. Ты умрёшь в обнимку с бутылкой.
СЫН. О! Сколь сладостна сия погибель! А что родственнички привезли из заморских краёв
любимому дяде?
22
ВНУЧКА. Ничего не привезли родственнички.
СЫН. Вот она, чёрная неблагодарность! А я тебя пестовал, лелеял, подгузники менял, задачки
решал, сигаретами угощал.
СТАРИК. Когда прекратится это безобразие?
СЫН. Если ты о сигаретах, то я больше не даю.
ВНУЧКА. Кончаем, кончаем, дед.
СЫН. Если вы привезли спирт, то предупреждаю: в этой комнате его оставлять небезопасно: дед
пристрастился к спирту. Пагубная фронтовая привычка победила партийную дисциплину!
СТАРУХА. Язык без костей!
СЫН. Грешен! Грешен!
ВНУЧКА (занося последнюю сумку). Окей! Общий отбой!
Внучка, Вася и Дочь уходят. Комната загромождена до предела.
СЫН. Картина, достойная пера Гомера: стойкий ленинец, охраняющий добро нарождающейся
буржуазии!
СТАРУХА. У тебя есть что-нибудь святое?
СЫН (очень серьёзно). Да. Папа и мама. (Уходит.)
Старуха плачет.
СТАРИК. Уходи. Дай мне отдохнуть. Я очень устал.
СТАРУХА. Прости их.
СТАРИК. Иди.
Едва Старуха скрывается, Старик вновь встаёт с кровати и идёт к своему ящику. Достаёт
толстые папки с газетными вырезками, начинает их перебирать, читать с помощью лупы.
СТАРИК. Идя навстречу славному юбилею Великого Октября, труженики сельскохозяйственной
отрасли района взяли на себе повышенные социалистические обязательства… Едва первые лучи
солнца позолотили спелые колосья, комбайнёры колхоза имени Чапаева вывели свои хлебные
корабли на переполненные зерном просторы… Всего несколько дней осталось до Нового года. С чем
подойдёт город к его рубежам? Об этом состоялся откровенный и принципиальный разговор на
партхозактиве…
БАРИТОН (появляясь из темноты). Вокал! Вокал, молодой человек! Бросайте всё и занимайтесь
вокалом! Я слышал вас на концерте так называемой самодеятельности и говорю со всей
ответственностью: по вам плачет оперная сцена. Не знаю, что у вас там в голове, но глотка у вас
замечательная. Послушайте, мой юный друг, старого битого еврея: я пережил три погрома в Одессе
и один в Жмеринке, меня едва не расстреляли петлюровцы и еще терпят большевики, я видел
столько крови и мерзостей, что по сравнению с ними фантазии Данте, которого вы тоже, разумеется,
не знаете, кажутся детскими шалостями, я кажусь вам смешным и нелепым стариком, но вы поймёте
со временем, что значат для этой земли смешные и нелепые старики! Вы спросите, к чему я всё это
говорю? И я вам тут же отвечу: не будьте разменной монетой на алтаре безжалостной истории. Вы
не поняли, что я сказал? Я уже всё знаю про вашу глотку, теперь понимаю и про вашу голову. Не
дуйтесь! На стариков нельзя обижаться, им свойственно умирать и тогда не у кого просить
прощения. Избегайте, мой драгоценный друг, занятий, плоды которых умирают вместе с их
создателем. Если вы думаете, что это сочинил я, то крепко ошибаетесь. Это сказал великий
Леонардо! Вы его, конечно, тоже не знаете, но для будущего вокалиста это совсем не обязательно…
(Начинает распеваться.)
СТАРИК (почти про себя). Не будьте разменной монетой на алтаре безжалостной истории…
БАРИТОН. Что вы там бормочете? Голос – это, молодой человек, река, поток, водопад, если хотите,
а не ленивое кваканье. Открывайте, открывайте рот, помогайте себе всем, что у вас там есть…
(Продолжает распеваться.)
СТАРИК (читает). В ответ на ваш повторный запрос сообщаем…
ПЕРВАЯ ЖЕНА (выходит из темноты). Никогда до того я не видела такого удивительного
зрелища: море, пальмы, тысячи улыбающихся людей. Помнишь, ты умудрился за отпуск два раза
обгореть? А сколько мороженного мы съели тогда! Словно на всю жизнь хотели наесться!
(Кружится в танце.)
23
СТАРИК (смотрит через лупу в зал). В поисках вчерашнего дня…
ОДНОПОЛЧАНИН (появляется из темноты). Ты должен был остаться в живых. И должен был
стать счастливым. Ты уже тогда был очень талантлив. Всем нравились твои стихи. Женщины
сходили с ума от твоего голоса. Никто в редакции не писал так легко, как ты. Кому же было остаться
в живых, если не тебе? Кому же быть счастливым, если не тебе?
СТАРИК. Месяц гладит камыши
Сквозь сирени шалаши.
Всё – душа, и ни души…
ДЕВОЧКА (появляется со свечой в руке). Колыхается туман,
Как мечты моей обман,
Как минувшего роман…
Старик медленно рвёт и комкает вырезки и письма, бросая их в кучу перед собой, берёт у
Девочки свечу и поджигает ворох бумаг. Пламя разгорается всё сильней, освещая лица Старика
и гостей из прошлого… Стремительно врывается в комнату Вася, выливает чайник воды на
огонь и хватает Старика за грудки. Гости из прошлого мгновенно исчезают.
ВАСЯ. Ты что, старый козел, совсем поехал?! Ты хоть представляешь, каких бабок всё это стоит?
Твоей квартиры не хватит, чтобы с долгами расплатиться!
СТАРУХА (влетает в комнату и бросается на помощь Старику). Отойди, оставь его!
ВАСЯ (швыряет Старика на кровать). Посмотрите, что он тут наделал! Ещё минута – и привет: всё
бы к едрени матери спалил!
СТАРУХА (бросается на Васю с кулаками). Не смей к нему прикасаться, не смей к нему подходить!
ВАСЯ (отстраняясь от Старухи). Все взбесились!
СТАРУХА (наступая). Не смей на него руку поднимать! Скотина!
ВАСЯ. Да он пожар чуть не устроил, чуть товар не спалил!
СТАРУХА. Да гори он ярким пламенем, твой товар! (Толкает ногой коробку, та падает, слышен
звон бьющегося стекла.)
ДОЧЬ (вбегает). Мама!
ВАСЯ (наступает на Старуху). Да вы тут что, совсем охренели?!
ВНУЧКА (бросается Васе на перерез). Вася, не трогай бабушку!
ДОЧЬ. Вася, побойся бога!
ВАСЯ. Сука старая. Живут за мой счёт и так срать в душу!
ВНУЧКА. Заткнись, дурак! Это моя семья!
ВАСЯ. Видал я такую семью! Выродки какие-то!
СТАРУХА. Сам выродок! Убирайся из дома!
ВНУЧКА. Бабушка…
СТАРУХА (Внучке). И ты убирайся вместе с ним! Притащила в дом невесть кого!
ДОЧЬ. Оставь моего зятя в покое!
СТАРУХА (Дочери). И ты можешь катиться на все четыре стороны!
ДОЧЬ. Куда это ты меня гонишь? Квартира на меня переписана. Я сама тебя могу выгнать.
ВНУЧКА. Мама, ну что ты несешь?
СТАРУХА. Вот! Дожилась! Родная дочь меня на улицу гонит!
ДОЧЬ. Сама нарвалась!
СЫН (выскакивает, танцуя канкан и вопя во всю глотку). Без женщин нет на свете жизни, нет! В
них – солнце, радость, в них – любви рассвет!!!
ДОЧЬ (бросает в него подушку). Заткнись!
ВАСЯ (делово). Так, родственнички! Дальнейшие разборки – без меня. Но если ещё что-нибудь
разобьёте, – не посмотрю на пол и возраст. Я всё сказал. (Уходит, громко хлопнув дверью.)
Молчание.
СЫН. Власть меняется? И куды крестьянину податься? Белые придут – грабят, красные придут –
тоже, Василий Иванович, понимаете… (Все женщины плачут.) Ну нет, девочки, я вас в обиду не
дам! (Убегает и возвращается с саблей.) Где убийца, где злодей? Не боюсь его когтей! (Женщины
рыдают пуще прежнего.) Не, ну я так не играюсь…
СТАРИК. Кто тебе разрешил брать оружие?
СЫН. Да так, решил поинтересоваться на барахолке, сколько за неё могут дать.
24
СТАРИК (вскакивает). Что?!
СЫН. Ну, только поинтересовался!
СТАРИК (с угрозой). Ну? И что?
СЫН. Малоценная вещица. Подарочный вариант. Исторической и коммерческой ценности не
представляет. Обманул тебя Будённый, или кто там тебе её подарил.
СТАРИК (очень членораздельно). Дай её сюда.
СЫН. Лучше я этот ножичек обратно за диван засуну. (Пытается уйти.)
СТАРИК (повышает голос). Я сказал: дай её сюда!
СЫН. А может быть, всё-таки, за диван?
СТАРИК (кричит). Я сказал, дай её сюда!
СЫН. Всё, убедил. (Отдаёт саблю).
СТАРИК (медленно и тихо). А теперь оставьте меня в покое.
ДОЧЬ. Папа, ну ты же сам виноват.
Старик молчит. Дочь уходит.
ВНУЧКА. Деда…
Старик молчит, Внучка уходит.
СЫН. Поспать, как я вижу, сегодня не удастся. Так… Где наша энциклопедия? (Уходит.)
Молчание.
СТАРУХА. Что-нибудь принести? (Старик молчит.) Что ты молчишь? (Старик молчит.) Что за
несносный человек. (Уходит.)
Стучат часы. Старик долго смотрит в пространство. Вокруг него из темноты выступают
пришельцы из воспоминаний. Старик подходит к ним, пристально всматриваясь в лица…
Потом идёт вглубь сцены и возвращается оттуда в пиджаке со всеми боевыми наградами.
Подходит к патефону, берёт осколки пластинки, выходит на середину сцены и, собравшись с
духом, пытается вытянуть сложную классическую арию. Голос срывается, не справляясь с
высокими нотами, но Старик продолжает петь. По лицу текут слёзы…
Сначала тихо, а потом всё громче и громче звучит фокстрот. Пришельцы из прошлого
начинают кружить в танце… Голос поющего Старика едва слышен…
Неожиданно он поднимает саблю и начинает потрошить сумки и коробки, загромоздившие
комнату. Гости из прошлого подхватывают пение… Резкий приступ боли в груди заставляет
Старика выронить саблю… Словно старая патефонная пластинка, начинает крутиться
сценический круг… Словно во сне, оседает на пол Старик…
Мальчик из первого акта поднимает с пола альбом, садится на авансцену и начинает
разглядывать фотографии…
Крутится и крутится сценический круг с танцующими фокстрот парами…
Резкое затемнение. Музыка обрывается.
Все права защищены.
Любое использование пьесы возможно только с разрешения автора.
Заинтересованных лиц просим обращаться:
25
Республика Беларусь, 224022, г. Брест, переулок Житний, 26
ИЛЬЕВСКИЙ ТИМОФЕЙ ЗИНОВЬЕВИЧ.
Телефоны: +375 336 98 99 55
(0162) 43-47-55.
e-mail: ilyeuski@tut.by