Гендер сказочных и мифологических персонажей англоязычной

Мария Елифёрова
«Багира сказала...»
Гендер сказочных и мифологических персонажей англоязычной
литературы в русских переводах
Общеизвестный факт истории русского перевода, растянувшийся едва ли
не на целое столетие, – дискуссия, которую можно условно обозначить как
«буквализм или переводческое сотворчество?». Трудно найти известного
переводчика, который бы хоть раз в жизни не выступал против «буквализма».
Правда, в большинстве примеров, цитируемых классиками, речь идет не о
каком-то сознательном принципе буквализма, а просто о плохих переводах и
недопонимании текста. <…>
Однако обсуждение границ переводческой вольности почти неизменно
сводится к вопросу о стилистических элементах (просторечие, жаргон,
фольклор, каламбур) и упомянутых в тексте реалиях. Между тем существует
особая область, в которой русские переводчики традиционно ведут себя очень
вольно и которая очень мало подвергается концептуальному осмыслению. Это
гендерные характеристики персонажей англоязычной литературы, не
являющихся людьми (животных, аллегорических и мифологических образов).
Общеизвестно, что в английском языке все существительные, не
указывающие на пол человеческих существ, формально относятся к среднему
роду, а отсутствие флексий открывает писателям большие просторы для
приписывания персонажам гендерных свойств. Так, Шекспир решил назвать
эльфа из «Сна в летнюю ночь» Mustard Seed – «Горчичное Зерно». Эльф, повидимому, мужского пола, но если читателю или зрителю угодно воспринимать
его как девочку, Шекспир этому не препятствует, тем более что в
елизаветинском театре эльфа в любом случае должен был играть мальчик.
Возможно, замысел и состоит в бесполости эльфа, которая заключается вовсе не
в обозначении его средним родом, а в том, что в английском языке в подобных
случаях переход от среднего рода к мужскому и женскому осуществляется
равновероятно и с равной легкостью. В качестве имени Mustard Seed становится
скорее общего рода, чем среднего, тогда как русское «Горчичное Зерно» – чисто
среднего: на русский грамматический род контекст почти никогда не влияет.
<…>
Еще сложнее обстоит дело с именами нарицательными, выступающими
как собственные имена персонажей, гендер которых вполне определен и
известен из текста. Позволю себе привести классический пример из немецкого –
сюжет Гейне о сосне и пальме в изложении Лермонтова. Как пишет И. Чистова,
«Лермонтов не принял во внимание существенных для Гейне грамматических
родовых различий: в немецком языке “сосна” – мужского рода, “пальма” –
женского. Поэтому стихотворение Лермонтова написано не о разлуке
влюбленных, как у Гейне, а о трагедии одиночества, непреодолимой
разобщенности людей». Лермонтова «потянула» за собой инерция русского
грамматического рода. С английским переводчиком такого бы не случилось –
он просто снабдил бы сосну и пальму соответствующими местоимениями he/ his
и she/ her. Так же поступают и авторы оригинальных англоязычных
произведений, чьи музы нимало не озадачиваются вопросом, как это будет в
дальнейшем переводиться на другие языки. Как это ни странно, в большинстве
случаев этим вопросом не озадачиваются и русские переводчики – они просто
не осознают гендер персонажа как специальную проблему. <…>
Переводчики же «детской» литературы в большинстве случаев и не
задумываются над тем, к какому гендеру относится персонаж. Механизм таков:
сначала название персонажа буквально переводится на русский, а затем
персонажу приписывается гендер по грамматическому роду русского слова.
Полезно начать иллюстративный ряд с «Винни-Пуха», поскольку там пример
гендерного сдвига, с одной стороны, единичный, с другой стороны, структурно
значимый для всего художественного целого.
Речь идет о Сове, персонаже, который в переводе Б. Заходера впервые
был интерпретирован как женский, а мультипликационный фильм Ф. Хитрука
дополнительно усилил феминные черты Совы в русском восприятии: Сову в
нем снабдили модельной шляпкой с лентами и наделили речевыми манерами
школьной учительницы. Образ готов. Между тем все, на чем он держится, –
женский род русского слова «сова», ибо в оригинале А. Милна Owl – мужчина
(вернее, мальчик, так как герои Милна представляют собой набор разных
возрастных и психологических типов детей). А поскольку девочки не имеют
склонности к псевдоинтеллектуальному щегольству научной терминологией и
маскировке невежества риторикой, то Сова закономерным образом становится
старухой-учительницей (вероятно, на пенсии).
Кто же такой Owl в «Винни-Пухе»? Если мы учтем, что это мужчина, и к
тому же юный (судя по тому, как он вписан в компанию зверей и как с ним
обращаются, возрастной разрыв не должен быть большим), – вывод очевиден:
перед нами тип выпускника английской частной школы, неоднократно
делавшийся мишенью сатириков в XIX–XX веках. Невежество, скрытое за
квазиученым лексиконом, высокомерие по отношению к окружающим плюс
склонность пускаться в сентиментальные воспоминания – стандартный набор
характеристик этого типа, выведенного еще Л. Кэрроллом в образе the Mock
Turtle из «Алисы в Стране чудес» <…>. Этот тип к моменту выхода в свет
«Винни-Пуха» был уже известен английскому читателю. Милн добавил
единственное новшество, доведя тем самым образ до уморительного гротеска:
Owl на самом деле вообще никакой школы не кончал и даже читать толком не
умеет (последнее обнаруживается в главе о пятнистом Щасвирнусе). <…>
Практика игнорировать авторскую гендерную идентификацию персонажа
и исходить вместо этого из буквального русского перевода его именования в
некоторых случаях приводит к анекдотическим искажениям восприятия. Самый
курьезный пример – Багира из «Книги Джунглей» Киплинга. Новеллы о Маугли
в переводе Н. Дарузес были в свое время извлечены из сборника и
публиковались отдельным циклом как «Книга о Маугли». Такое редакторское
решение может быть спорным, но в качестве адаптации для детей оно имеет
право на существование (хотя «Книга Джунглей» в целом тоже писалась
Киплингом если не для детей, то для юношества – не случайно туда не вошел
рассказ о женитьбе Маугли, упоминаемый в одной из новелл «Книги
Джунглей» как «рассказ для больших»). Гораздо более непродуманным
решением стала замена пола Багиры, который в оригинале, увы, самец. О чем
подавляющее большинство россиян, которым так полюбился этот персонаж, не
подозревают.
Вообще, имя Bageerah мужское. Гораздо чаще оно встречается в форме
«Багир» (в том числе у некоторых народов России). В оригинале образ Багиры
совершенно однозначен – это герой-воин, снабженный ореолом романтического
восточного колорита. Он противопоставлен Шер-Хану как благородный герой
разбойнику. В модель поведения аристократичного джигита вписываются и его
инициатива примирения враждующих сторон с помощью выкупа за Маугли, и
его ретроспективно рассказанная история о пленении и побеге (последнее –
топос ориенталистской литературы). Отношения Багиры и Маугли в оригинале
– это отношения мужской дружбы, а вовсе не материнства/сыновства.
Превращение Багиры в самку делает ясный и прозрачный киплинговский сюжет
затруднительным для понимания: зачем, например, удвоение материнской
опеки – разве Волчица не справляется с обязанностями по воспитанию Маугли?
Затуманивается истинная природа отношений между Багирой и Шер-Ханом
(герой – антигерой). Наконец, при такой трактовке образа Багиры выпадает
целый ряд фрагментов из новеллы «Весенний бег», с которыми переводчица
просто не в состоянии справиться. <…>
Но даже трансформации, которым подвергся текст Киплинга, можно
счесть «погрешностью в пределах нормы» по сравнению с тем, что произошло с
образом Багиры в русской массовой культуре, в особенности после того, как в
мультфильме пантера приобрела вызывающую женственность, заговорив
томным контральто и кокетливо потягиваясь чуть ли не при каждой реплике.
<…>
Если рассмотреть причины, по которым с Багирой произошло столь
затянувшееся недоразумение, то на входе обнаружится опять-таки единственная
сколько-нибудь основательная мотивировка: грамматический род русского
слова «пантера». Уже говорилось о том, что средством преодоления гендерных
затруднений является правильный подбор синонимов. О богатстве русского
языка много и часто говорится, но на практике им не умеют и не хотят
пользоваться. Если Багира мужского пола, то он леопард.
Существует ошибочное бытовое убеждение, что только черная
разновидность леопарда называется пантерой. Это неверно. «Леопард» и
«пантера» – синонимы. Слово «пантера» в настоящее время не является
зоологическим термином. В XIX веке пытались различать два отдельных вида –
леопарда и пантеру, но не по цвету, а по телосложению или месту обитания,
причем некоторые зоологи и тогда считали эти понятия синонимами. Багиру
просто достаточно несколько раз назвать «черным леопардом», а для пущей
воинственности и ориентальности он мог бы зваться и «черным барсом»,
поскольку «барс» – одно из обиходных русских названий леопарда в старину, и
тот барс, с которым сражался Мцыри, с зоологической точки зрения был
леопардом.
Печально то, что перевод Н. Дарузес (как и перевод «Винни-Пуха»
Б. Заходера) в самом деле очень хорош и воспринимается как канонический.
Для того чтобы перевести и Киплинга, и Милна заново, исправив гендерные
недоразумения, нужны как минимум столь же гениальные переводчики, иначе
их переводы заведомо проиграют. Как максимум – эти переводчики должны
суметь убедить читателя в том, что их переводы действительно обладают
превосходством, так как их все равно будут сравнивать с Дарузес и Заходером,
и чаще всего в пользу последних (есть такая вещь, как инерция первого
впечатления). <…>
И в заключение хочется привести пример с переводчиком, который не
игнорировал описанную здесь проблему, а подходил к ней осмысленно и с
большим тактом. Правда, речь пойдет не об английском языке, а о французском.
Это Нора Галь, переводившая «Маленького принца». Вопросы гендера
занимают несколько страниц в ее воспоминаниях о том, как она работала над
переводом. Например, Роза в сказке – женщина; по-русски и по-французски род
слова «роза», слава богу, совпадает. Но что делать с начальными строками, в
которых цветок еще не распустился, и герой пока что не знает, что это роза?
«Цветок» (la fleur) по-французски женского рода, и его женственность заявлена
у Экзюпери с самого начала. Переводчица трудится над подбором слов, которые
могли бы на это указать: «красавица», «гостья» ... А вот другой вопрос: кого
встретил Маленький принц в пустыне – Лиса или Лису? Некоторые коллеги
Н. Галь полагали, что Лису. Но переводчица выбирает Лиса и убедительно
обосновывает свой выбор, заодно демонстрируя, как может меняться смысл
текста от гендерной перестановки. Хочется верить, что будущее перевода за
подходом Н. Галь, вне зависимости от того, идет ли речь о «детской» или
«взрослой» литературе.
Источник: Елифёрова М. «Багира сказала...» Гендер сказочных и
мифологических персонажей англоязычной литературы в русских переводах //
Вопросы литературы, № 2, 2009.