на примере Древнерусского государствогенеза

Подборка статей преподавателей кафедры ОИДиС
по политической антропологии
Компаративный анализ механизмов с конкретными формами государственности
показывает, что на этапах сложных вождеств и ранних государств (для более ранних этапов нет
отобранной автором типологии и достаточно информативных источников) 1 показывает, что на
Руси IX – середины XI в. в целом или в виде отдельных элементов присутствовали следующие
формы.
1.Корпоративно – эксплуататорская; 2. Двухуровневая; 3. Чиновничье – бюрократическая
умеренной (византийско-болгарской, (Шинаков, 2001)) модели; 4. Формы торгового и
земледельческого («восточного») города-государства.
Данный вывод не противоречит как сделанным ранее на основе эмпирического анализа,
выводам о «двухуровневости» на базе
варварского государства (Шинаков 1993а,б), так и
некоторым,
претендующим
на
универсализм,
оценкам
характера
древнерусской
государственности в целом.
Это – теория о «государственном» или «городовом» феодализме (создатель –
Б.А.Рыбаков, нынешний сторонник – М.Б.Свердлов), по определению наиболее схожим с
«восточной деспотией», то есть – с чиновничье- бюрократическим государством. Теория о
городах-государствах в основном «торгово-промышленного» во вторую очередь городах –
государствах – общинах вечевого типа, впервые предложенная В.О.Ключевским (Ключевский
1987: 137 – 150, с. 161-171), в последние десятилетия в чистом виде разделяются лишь
зарубежными учеными (Soloview 1979; Lind 1984). Некоторые историки довели эту идею до
абсурда, постулируя отсутствие собственно государственности на Руси, которая представляла
собой «варяжское торговое предприятие», аналог Ост-Индской компании, где отдельные
княжества были «коммерческими предприятиями для получения прибыли» (Пайпс 1993: 48).
Проанализированном действие механизмов, в том числе торгово-плутократических, указывает на
то, что они объективно были одним из важных, а в отдельные моменты- и решающими факторами
государствогенеза, хотя субъективно могли преследовать преимущественно экономические цели.
Потестарно – управленческий аспект в формировании городов-государств на Руси, близкий
государствам – общинам (полисам) подчеркивают отечественные ученые (Фроянов, Дворниченко
1986, 1988; Майоров 2001).
Элементы чиновничье – бюрократической государственности (контаминированные с такой
системой правления, как «восточная деспотия» и социальной основой, как «азиатский способ
производства») прослеживаются в двух теориях: «государственного феодализма» и «дружинного
государства». Во втором – феномен «власти - собственности», жесткое разделение на общества
по ролевому принципу, также налоги и иные виды обязанностей подданных по отношению к
государственному аппарату. Последний, в отличие от классической и «восточной деспотии»,
состоит не из чиновников, а совпадает с военно-дружинной верхушкой, над которой верховный
правитель (в отличие от той же деспотии) почти не возвышается. Таким образом, «дружинное
государство»
являет
собой
симбиоз
чиновничье-бюрократической,
корпоративноэксплуататорской, в перспективе – феодально – иерархической государственности. А.А.Горский,
сторонник теории «государственного феодализма», впервые поднявший вопрос о роли дружины
в политической (а не только военной) системе управления Древней Руси, «раннефодальной» по
уровню (1984), считает ее главным инструментом и источником дальнейшей феодализации
последней (Горский 1989:87). Дружина – корпоративно организованный класс феодалов, так
называемый «коллективные феодал». В стадиально - этапном аспекте теории политогенеза
Класена-Скальника это означает полное совпадение с этапом раннего государства. Практически
так же определяют стадиальные рамки «дружинного государства» Е.А.Мельникова (1995: 22) и
Н.Ф.Котляр (1995:46). Соглашаясь с ними в стадиальном, не можем согласиться в
1
1
хронологическом аспектах: они раннее государство начинают с конца IX, мы – с конца X в. При
этом
мы
считаем
его
сравнительно
кратковременным
эпизодом
древнерусского
государствогенеза, совпадающим с переходом от сложных вождеств к раннему государству и
фазой (и инструментом) становления последнего (Шинаков 2002: 31-32, 277-287).
В постарно-политической этнографии этот древнерусских по происхождению, термин
(«дружинное государство») используется для обозначения одной из форм сложных вождеств
(наряду со «сложносоставным государством», «протогородом - государством» и т.д.) (Куббель
1988 : 52, 147).
В медиевистике и славистике «дружинное государство» считается одной из форм
раннефеодальной государственности Центральной Европы (Тржештик 1987; Жемличка, Марсина,
1991), т.е.Великой Моравии, Чехии, Венгрии, Польши, а также, по нашему мнению – и Дании
(Шинаков 2002: 277).Впрочем, для этого региона мы считаем дружинное государство не типом
раннего феодализма, а формой раннего государства фазы его становления, инструментом и даже
особой переходной формой от сложных вождеств (Шинаков 1998б : 131-132).
Поздние элементы чиновничье-бюрократической государственности еще более усилились
при строительстве христианской ранней государственности под влиянием византийско-болгарской
модели и частичным включением Руси в состав «византийского сообщества государств»
(Obolensky 1982).
Для
макрорегионоа Восточной, Центральной, Северной и Юго-Восточной Европы
определенные формы и элементы государсвтенности (и скрытие за ними, приводящие к ним
механизмами) контаминированы с определенными цивилизационными типами или моделями
развития (Шинаков 2002 : 290-291).
Корпоративно-эксплуататорская и двухуровневая связана с кочевой (степной)
цивилизации, представленной Хазарским каганатом и I Болгарским царством (до реформ Крума).
О чиновничье-бюрократической и «дружинной» формах уже говорилось, города-государства
безусловно связаны с Балтийским культурно-экономическим сообществом. И не надо, как
пытались и сторонники абсолютизации той или иной модели развития для всей Руси: в разных ее
регионах и на разных этапах государствогенеза в разной степени прослеживаются элементы
каждой из вышеперечисленных форм государственности.
Проверка правильности ранее сделанных для Руси начально- типологических положений
выдержала проверку методом контаминации механизмов государствогенеза в разной степени
прослеживаются элементы каждой из вышеперечисленных форм государственности.
Проверка правильности ранее сделанных для Руси регионально-типологических
положений выдержала проверку методом контаминации механизмов
государствогенеза с
формами государственности.
Стадиальное распределение механизмов по этапам государствогенеза прослеживается
менее четко. Одни и те же механизмы, но в разной степени действовали и на этапах отдельности
и сложных вождеств, и при образовании раннего государства. Действительно, одни из стадиально
самых
ранних «родовые» (генеалогические) механизмы остаточно продолжают действовать даже
на раннегосударственном этапе. Это – и сохранение «кровной мести» в праве Древней Руси до
1072 г., и так называемых «родовой сюзеренитет Рюриковичей» (Назаренко 1986; Щавелев 2000).
С другой стороны, элементы «предправовых» и идеологических механизмов, обычно стадиально
более поздних, прослеживаются уже при переходе от простых вождеств к сложным. В итоге,
разделяя в целом точку зрения R.Carneiro о сохранении значимости стадиального подхода
(Карнейро 2000 : 94), мы, по крайней мере в контаминации с механизмами, для изучения процесса
государствогенеза регионально-типологический аспект представляется более важным, чем
стадиальный.
2
Шинаков Е.А.
Механизмы институционализации и легитимизации власти (на примере
Древнерусского государствогенеза)
Вестник БГУ, №2. Брянск: РИО БГУ, 2007 год.
Одним из самых перспективных научных направлений в сфере социо- и политогенеза в
настоящее время является то, которое вошло в XXI в. под двумя преобладающими названиями –
социокультурная или политическая антропология i.
И ранее, и сейчас, но в более редких случаях, к одной и той же по сути науке применялись
термины «социальная», «структурная», «культурная» антропология (самый ранний – 1908 - первый
термин Крадин:2004, в то время – один из эквивалентов социологии, последние
принадлежат К. Леви – Стросу (50-е гг., XX в.), что отражает ее изначальное происхождение от
социологии и этнологии, связь с культурологией. Общими и одними из главных предметов
изучения последних являлись структура конкретных этносоциальных организмов и их культура,
понимаемая как некая «всеобщность», отличие человека от животных
White, L,1949.
Происхождение антропологии отчасти от философии истории (особенно в варианте М.Блока и
школы «Анналов»), ее переплетение с неоэволюционизмом (зародившемся у будущих
антропологов Дж.Стюарда и Л. Уайта еще в конце 30-х XX в.) отражают термины «историческая»
(Гуревич, 1993)ii и «эволюционная» Влит ван Дер 2006.6,С.387 антропология. Симбиотический и
редкий характер имеют термины «политическая историческая антропология» (предисловие Ле
Гоффа к: Блок М.1998, С. 57); потестарно политическая этнография Куббель Л.Е. 1988,
этносоциальная история Мисюгин В.М. 1984..
Безусловно, во всех случаях имеется в виду одна и та же наука или научное направление,
разве что с несколько разными аспектами при изучении одних и тех объектов. Разные названия –
результат все еще не достигнутой «договоренности о терминах».
В ее рамках существует ряд устоявшихся и в разной степени общепринятых положений и
понятий. Отметим плодотворную бинарную оппозицию и взаимодействие структурно –
типологического (в т.ч. этнорегионального) подхода с процессуально-этапным. В рамках
последнего то стихает, то возобновляется противостояние чисто процессуального и стадиального
подхода, моно- и полилинейности процессовiii, их только поступательно-прогрессивного или
противоречивого, возвратного характера. В последние годы актуализировалась дискуссия о
разных путях развития к цивилизации, в том числе и не через государствогенез (см., например
сборники:  Крадин Н.Н., Коротаев А.В., 3.Бондаренко Д.М., Лынша В.А. М.: Логос, 2000, а также
«Раннее государство, его альтернативы и аналоги. М., 2006».
Но как бы не назвать эту науку, точнее, целое направление конца XX в., показателем ее
зрелости являются сложившиеся в ее недрах теории социо – и политогенеза. Среди последних
особой четкостью и универсальностью (без претензий на обязательность и всеобщность)
представляется та, одним из главных звеньев которой являются «вождество» и «раннее
государство». В ее разработке принимали участие не только зарубежные ученые, предложившие и
сами термины (Э.Сервис, К. Поланьи, Д.Классен, П. Скальник и др.). Но и (в конце 60-х-70-х годов,
не афишируя их связь с «буржуазной» наукой, а в середине 80-х годов – открыто) ряд советских
этнографов, востоковедов, медиевистов. Среди них теория полилинейности и этапности
государствогенеза Ю.Бромлея, регионально-типологические и стадиальные исследования
медиевистов и востоковедов и, главное, целостные разработки школ Л.Куббеля и В.Мисюгина в
рамках «потестарно-политической этнографии» и «этносоциальной истории».
Первые работы, посвященные специально проблемам раннего государства (в советской
медиевистике – государства «варварского», дофеодального и раннефеодального, а также
государства «азиатского способа производства»), появляются в конце 60-х – начале 70-х гг.,
Термин впервые фиксируется у К.Поланьи в 1966 г., а специальный сборник в 1978 г. (Classen).
Его и сущностным и формально-правовым продолжением представляются и эти сборники 2004 и
2006 гг. Я думаю, в то же время они являются своеобразной реакцией на тенденцию делать акцент
3
на безгосударственных линиях развития, появившуюся с середины 90-х гг. Отражением этой
тенденции является сборник тех же авторов 2000г.
Для тех, кто пришел к осознанию положений антропологии как бы «снизу» или со стороны
конкретно-исторических наук (для автора – археологии, сравнительной истории и этнографии)
большую роль сыграли работы по отдельным регионам Африки, Азии, Америки (Тюрин, Берукин,
Белков, Бондаренко, Багла, Алаев, Бочаров, Коротаев, Попов и др.). Совместные взгляды части
из них были выражены в первом сборнике «Ранние формы социальной стратификации» (М., 1993)
и отчасти во втором – памяти Л.Е.Куббеля (М., 1995). С этого же времени, на взгляд не из самой
среды антропологов, а со стороны специалиста-предметника, начинается своеобразный раскол
интересов (условно «петербургская» и «московская» линии). В Санкт-Петербурге проявляют
особый интерес к организации власти и властвования в доклассовом обществе («потестарность»),
к начальным моментам становления власти и государства (работы Попова, Бочарова, Белкова).
Уже здесь продолжают издаваться сборники «Ранние формы социальной организации » (под ред.
В.А.Попова).
В Москве (ИВ РАН, РГГУ), привлекшей к научно-организационному сотрудничеству и
специалистов разных профессий из крупнейших научных центров России (Волгоград,
Владивосток) с 2000 г. начинают проводиться международные конференции «Иерархия и власть»,
издаваться (формально - в Волгограде) журнал «Social Evolution and History». Основное внимание
– на процессы социо- и политогенеза, их соотношение и этапы.
Именно в этом контексте следует рассматривать и создание в данной среде сборники
«Ранние государство: его альтернативы и аналоги» (2004; 2006).
Статьи сборника объединены общим научным направлением, отчасти целью: соотнеси
структуры и институты государственные, догосударственные, предгосударственные и
негосударственные (общественные, иерархические, в целом – «альтернативные государству»).
Основное внимание уделяется, что и следует из названия, раннегосударственному этапу
политогенеза, хотя затрагиваются, причем и в отдельных статьях, и более ранние этапы
(«вождества»). Что касается более поздних этапов, то специально
им посвящена лишь
заключительная статья одного из редакторов сборника – Л.Е.Гринина, обзорно- некоторые статьи
по истории конкретных государственных образований (К.Петкевича по ВКЛ, в частности).
Отдельные работы сборника можно классифицировать и сгруппировать по нескольким
принципам или линиям сравнения.
1.Статьи новые и старые. Последние взяты из – за их концептуальности, часто они (как
статьи Х.Дж.М. Классена и Р.Л.Карнейро, впервые опубликованная на английском языке в 1989 –
1970 г.) практически впервые приводятся на русском языке. Имеется и ряд других статей,
публикующихся не впервые, в т.ч. и более раннем «английском» варианте данного сборника. В
частности, из 21 статьи сборника 9 были опубликованы раннее на английском языке. Некоторые
авторы – издатели, опубликовав вновь свои статьи уже на русском языке, добавили к ним новые
(Л.Е.Гринин), некоторые (Н.Е.Крадин) – несколько поменяли тематику, некоторые (А.В.Коротаев,
Д.М.Бондаренко)- опубликовали иные статьи. Статьи иностранных авторов (Х.Дж.М.Классен;
Р.Л.Карнейро; П.Чобел, Г.М. Фейнман, П.Скальник; Р.Баум; А.М.Хазанов) даются, и вполне
оправданно, в силу растущей потребности и явно удовлетворенном научно-учебном спросе, в
русском переводе. Третий раз публикуется, но впервые на русском языке, статья
Т.Д.Скрынниковой «Монгольское кочевое общество периода империи». Многие разделы
обновлены полностью или частично: по кочевникам – на 30 %, по полису – 70 %. В этом разделе
наиболее показателен «отклик» Э.Ч.Л.ван дер Влита 2006 г. на точку зрения М.Берента,
изложенную в т.ч. и в предыдущем, «английском» сборнике 2004 г., о безгосударственном
характере полиса. Этнопоказатель оперативности интереса к сборнику по данной тематике.
Интересно и сопоставление точек зрения классиков антропологии, в частности Х.Дж.М.Классена ,
разных лет: 1989 года (статья об эволюционизме) и 2002 года (о степени неизбежности
государства). Другая линия сравнения статей сборника 2006 года – по их целям и примененной
для их достижения методике. Их можно разделить на общетеоретические, «дедуктивные» по
методу и те, которые исходя из анализа конкретных обществ и государств, в разной степени
«индуктивно» выходят на уровень теоретических обобщений, в т.ч. и проверяя их. По этому
принципу статьи делятся примерно 70:30, в пользу первых, хотя четной грань между ними
4
существует не всегда (например, статья Л.Е. Гринина «Раннее государство и демократия» в
разделе о полисе). Крайний вариант второго типа исследований представляет статья К.Петкевича
«Великое княжество Литовское», где лишь от случая к случаю, при изложении конкретной истории
данного государственного организма, используются антропологические термины и понятия.
Третья линия классификации, предложенная самими авторами и редакторами в оглавлении
и которой соответствует внутренняя архитектоника и структура целостного сборника – по
объектам и проблемам
исследования. По этим критериям сборник разбит (материал
сгруппирован) на 5 частей плюс обширное, отчасти самостоятельно значимое, заключение. Из
этих пяти частей 2 имеют как по целям, изложенных в названиях (Часть I: Раннее государство и
эволюция; Часть II: Были ли у Раннего государства альтернативы и аналоги?), так и по составу
статей, общетеоретическую направленность. Две части (Часть IV: Античный полис: дискуссия о
природе политии; Часть V: Кочевые альтернативы и аналоги) формально более конкретноисторичны. Однако по сути и здесь на конкретных примерах раскрываются концептуального
уровня вопросы. Часть III: «Вождества и ранние государства» занимают промежуточное
положение между вышеописанными двумя группами статей». Заключение, написанное
Л.Е.Грининым, имеет самостоятельное методологически- теоретическое значение и обозначает
перспективу исследований.
Рассмотрение и анализ конкретных статей сборника удобнее для потенциального его
читателя лучше проводить именно исходя их формальной, по «частям», их классификации,
пытаясь определить параллельно степень их теоретической и конкретно-исторической
направленности.
Часть I: Раннее государство и эволюция – состоит из двух статей, в т.ч. главной,
концептуальной, открывающий сборник. Она принадлежит перу тех четырех редакторов и
посвящена «альтернативам социальной эволюции». Среди альтернатив раннему государству
называются «суперсложные общества кочевников», держава Зулу, кастовые государства,
«мегаобщины» типа Бенина (с.24-25). Подчеркивается полилинейность развития в противовес
«традиционной» системе, выработанной в рамках антропологии и включавшей два главных и
обязательных звена и ступени на пути к государству – «вождество» и «раннее государство» .
Авторы подчеркивали, что параллельно с централизованными вождествами существуют и иные
типы организации общества того же уровня – племя, межобщинные коммуникационные сети (в
качестве примера приводится Шумер, майя, хауса), полисы (С.23). Итоговые выводы авторов
представляются концептуальными для сборника в целом: не все линии («траектории») развития
приводят к государству структуры, синхростадиальные ему, но негосударственные (но не
«догосударственные») (С.28). Убедительно звучат в качестве главных причин «выбора» развития
социальные факторы, политическая (цивилизационная) культура, вторичных – идеология и роль
«модальных личностей» (С.26, 27).
Недостаток – несоответствие названия и основных выводов. В статье речь идет об
альтернативах не социальной эволюции (она присутствует всегда), а отчасти политогенеза –
государствогенезу (С.27). Имплицитно об этом же свидетельствует абзац (принадлежащий, судя
по содержанию, Д.М.Бондаренко) о том, что разные типы социальной организации (гомоархия и
гетерархия) присущи как раннему государству, так и его альтернативам (С.25-26).
Определенной альтернативой государственному в основе объединению («мир-империи»)
противопоставляет мир-системы иного типа, но того же уровня (вероятно, автором этого
положения является А.В.Коротаев).
Некоторые из них (мир-систем), например, система полисов, на лестнице эволюции стоят как
минимум не ниже раннего государства, но типологически таковыми, по мнению автора данной
части статьи, не являются (с.23, 24).
В итоге путь к государству, по крайней мере – раннему, представляется лишь одним из
возможных направлений социоэволюционных процессов. «Так, в течение долгого времени рост
социокультурной сложности, развитие торговли, частной собственности, рост имущественного
неравенства и роли религиозных культов, корпораций и т.д. могли служить альтернативой чисто
административным и политическим решениям» (С.29).
В заключении авторы ставят задачи будущих исследований, часть из которых отчасти
призван решить и редактируемый сборник.
5
Вторая статья части I принадлежит одному из авторов классической (ставшей, впрочем, уже
«традиционной») антропологической теории государствогенеза, голландскому ученому
Х.Дж.М.Классену. Статья не нова (1989 г.), но впервые публикуется на русском языке и дает
четкий и профессиональный очерк развития неоэволюционизма и своего места в нем. Жаль, что в
этом исследовании еще не получил своего отражения процесс эволюции советской и не только
(М.Годелье, Ж.Баландье) марксистской теории социо- и политогенеза, их постепенного сближения
с неоэволюционизмом. Во-первых, концепция полилинейности социополитической эволюции была
изначально заложена в марксистской теории (работы Ф.Энгельса «Анти-Дюринг» и
«Происхождение семьи, частной собственности и государства»). Во-вторых, после 2-й дискуссии
об «азиатском способе производства», с середины 60-х гг. XX в. происходит сближение
положений государствогенеза в отечественной этнологии, востоковедении, африканства с
аналогичными концепциями зарубежной антропологии. Конец статьи, с его попыткой
универсализации систем родства как отражение и причины выбора, направления эволюции,
представляется более спорным и менее значимым.
Часть II: Были ли у раннего государства альтернативы и аналоги? Состоит из пяти
статей разного типа. Авторами трех из них являются редакторы данного сборника (Л.Е.Гринин,
Д.М.Бондаренко, Н.Н.Крадин), двух – зарубежные ученые (Х.Дж.М.Классен (Лейден), статья 2002
г., и Р.Л.Карнейро (Нью-Йорк), первый перевод статьи 1970 г.). Три первых статьи части II
(Карнейро, Классена, Гринина) – общетеориетического плана и посвящены главной проблеме
сборника: государство, его альтернативы и аналоги, степень его «неизбежности». Две других
(Бондаренко и Крадина) имеют дело с более частными или специфическими предметами
исследований.
Итак, статья первая – Р.Л.Каренйро – имеет прежде всего историографическиметодологический интерес, ибо лежит (наряду с работами иных авторов) у истоков современной
«традиционной» теории государствогенеза (1970 г.). Новой она не является и подробно
анализировать ее в контексте более современных работ смысла не имеет. Однако именно для
сравнения с ними напомним основные положения «Теории происхождения государства». Вначале
он, буквально как марксист или провиденционалист, говорит о закономерности,
детерминированности, универсальности государствогенеза (С. 56). Исключив те теории, которые
представляются ему явно абсурдными или опровергнутыми («национальные», личностные,
случайные, мистические) но более подробно рассматривает те, которые с точки зрения
антрополога являются приемлемыми. Это: волюнтаристские теории (добровольного отказа
общества от своих прав в пользу государства по тем или иным причинам) и теории принуждения (к
этому же). Среди первых он считает возможным упомянуть как современную теорию развития
производительных сил и появления прибавочного продукта и «гидравлическую теорию»
К.Виттфогеля. Автором первой он называет археолога В.Г. Чайльда, но по сути – это марксистская
теория в смечи с еще более старой теорией «общественного договора». Второй он явно
симпатизирует и, опровергнув аргументы первой, определяет войну как механизм образования
государства при определенных условиях (С. 59). В их числе – «средовая ограниченность»,
«Политическая эволюция», «социальная демографическая ограниченность». Надо сказать, что с
1970 г. взгляды Р.Л.Карнейро претерпели ущетсвенную эволюцию, что отражено в другой статье
этого же автора, опубликованной впервые в 2002 г., а в этом сборнике она открывает часть III.
Две последующие статьи части II (Л.Е.Гринина и Х.Дж.М. Классена) взаимосвязаны, и
прежде всего своим ключевым значением для понимания главной цели сборника и задач,
решаемых антропологией на современном этапе. Сближает их и первая дата публикации – 2004 и
2002 годы, так что они отражают и почти современные взгляды авторов и состояние научной
теории в этой сфере. Статьи дополняют друг друга, т.к. работа Классена носит поленическидискуссионный
характер,
исследование
Гринина
относится
к
аналитическому
–
классификаторскому, систематизационному типу.
Главным в этой статье является попытка установления различий между ранним
государством и его ананлогами, создание варианта типологии последних. Классификация
последних – очень развернутая, проводится по разным принципам: структурно-типологическому и
стадиально-этапному, а также иным (степень соответствия и т.д.). В первой выделяется 7 только
группы типов сложных безгосударственных организмов уровня «раннего государства» и
6
стратифицированного (по М.Фриду) общества. В их числе – ставшее уже традиционными примеры
полисов и кочевнических объединений, но иного и новых (во всяком случае, для антропологов).
Для историков некоторые – скандинавские «королевства», особенно Швеция, викингской и поствикингской эпохи (а не только Исландия, как у автора (С.93)), Новгородская «республика» были
известны и ранее (последняя, как пример безгосударственной самоуправляющейся общины
приводил еще К.Д.Кавелин в XIX в.)iv. Менее убедительна, на наш взгляд, классификация ранних
государств и спорными являются (впрочем, как и все попытки жестких и однозначных
детерминаций) определения раннего государства и его аналогов. Кроме того, не всегда
соблюдается принцип синхростадиальности: некоторые из названных Л.Е.Грининым «аналогов»
(союзы племен, некоторые кочевые объединения) синхростадиальны не раннему государству, а
сложному или даже простому вождеству.
Но это не снижает достоинств работы Л.Гринина, которая, как и текстуально
предшествующая и логически дополняющая ее статья Х.Дж.Классена, что называется,
«пробуждает мысль» и стимулирует дальнейшие конкретные исследования в этом, как
представляется, правильно выбранном направлении.
Псоледний также подчеркивает не единственность государства как формы политической
организации общества, указывая на него как на преобладающее, но все же частное проявление
более широкой категории – политии (С. 72).
Критикуя на его взгляд излишне универсалистские и детерминизированные стадиальноэтапные классификации социо- (М.Фрид, 1967) и политогенеза (Э.Сервис, 1971 и другие),
Х.Дж.М.Классен предлагает свою, бинарную в основе. При этом он уместно ссылается на
Ф.Энгельса (С.72), но односторонне, с «классовых позиций» (а у последнего классовый подход к
образованию государства был отнюдь не единственно возможным). Новым по сравнению с его же
предшествующими работами у Классенв является определение раннего государства как такового.
Они звучат убедительно, хотя и не исчерпывающе, а вот примеры «поводов» - не самые лучшие и
удачные. Защита племени бецилео на Мадагаскаре от работорговцев (С.74-75) привела к
образованию скорее не раннегосударственного, а, по классификации того же Классена,
«вождеского» уровня путем легитимизации лидерства (С.75,78). Налицо уклон в процессуализм в
ущерб «стадиальоности».
Существенным в этом аспекте является его тезис о перманентности государствогенеза (С.
74), о постоянном «привыкании» части общества к неравенству, ущемлению своих прав,
появлению права у управленцев эксплуатировать управляемых.
Если же такая идеология в итоге не прививается, то вместо государства возникает иная
форма социальной организации. Наиболее частой альтернативой государству Х.Дж.М.Классен
считает гетерархию с ее эгалитарной идеологией, как препятствие доминированию (С.78).
Дуальной (гомоархии и гетерархии) типологии иерархии, т.е. социальной, а не политической
и тем более не государственной организации, специально посвящена статья известного
африканиста Д.М.Бондаренко. Введенный им термин «гомоархия» дополняет ранее известный
«гетерархия» в аспекте дихотомизации социальных процессов. Кроме того, если гетерархия
противостоит государственности в целом, то гомоархия может быть базой как вождества (С.167) и
раннего государства (С.171), так и не государственных, но уже иерархических организованных и
самоуправляемых обществ. В качестве таковых (альтернативных, но синхростадиальных раннему
государству) Д.М.Бондаренко называет кастовые системы, мегаобщины (вероятно, типа
изучаемого им Бенина), суперсложные вождества кочевников (по Н .Крадину) (С.171-172), рэмидж
Полинезии (С.167).
Автор показывает диалектичную взаимосвязь этих двух линий развития, возможности
перехода с одной на другую. Интересен принцип выбора внутри иерархии, за каждой из которых
«стоит специфическая система ценностей» (С.166). Если одна из ценностей доминирует – это
гомоархия, нет- гетерархия (Там же). Называются и причины «выбора» той или иной формы
организации общества и его этиты; хотя и не жестко детерминировано (что правильно), для
гетерархии называется «сетевая территориальнаястратегия», для гомоархии – «корпоративная»
(С.172). Работа Д.М.Бондаренко может стать вкладом в решении проблемы соотношения
горизонтальных (эгапетарных) и вертикальных (иерархических) (С.166) связей в процессе
строительства общества на гетерархической или гомоархической основе. Кроме указанного
7
дуально-процессуального подхода к решению этой проблемы, в данном исследовании
прослеживается и синхронно-типологический. В частности, дихотомия гомоархия – гетерархия
прослеживается и синхронно-типологический. В частности, дихотомия гомоархия – гетерархия
прослеживается (в неразвитом еще, «потенциальном» виде) уже не стадии акефального (по
М.Фриду) общества, т.е. ранней первобытности. При этом гомоархия возникает преимущественно
на базе неэгалитарных, а гетерархия – эгалитарных обществ (С.171.)
Статья Владивостокского археолога
Н.Н.Крадина, завершающая часть II, имеет
практически- исследовательское (методическое) значение при своем основном методологическом
звучании. Кроме поисков археологических, материальных критериев уровня цивилизации,
проводимых не впервые, Н.Н.Крадин пытается сопоставить этапы развития общества в целом, его
«культурной сложности» и государвтогенеза.
Упоминая и крититчески рассматривая некоторые (В.Г.Чайльда, Дж.Хааса, К.Ренфрю,
В.М.Массона, Ю.В. Павленко), автор берет за основу исследование Дж.Мёрдока и К.Провост
(1973)v, вводящее 10 дифференцированных внутри по степени весомости присутствия, критериев.
Это: 1.Письменность и записи; 2. Степень оседлости; 3.Земледелие; 4.Урбанизация;
5.Технологическая специализация; 6. Наземный транспорт; 7. Деньги; 8.Плотность населения;
9.Уровень политической интеграции; 10. Социальная стратификация. Обратим внимание, что из
критериев уровня цивилизации и государства убран такой признак, предложенный В.Г.Чайльдом,
как «монументальные строения». Причина – не та, что они необязательны как показатель
достижения определенного уровня (цивилизации и государства), а та, что они есть в некоторых
обществах, этого уровня как раз не достигших (остров Пасхи, Стоунхендж) (С.191). Это, возможно,
и правильно, до представляется методически не совсем корректным снимать признак априорно, ло
приведенного самим же Н.Н.Крадиным тщательного и системного корреляционного анализа (см.
таблицы на СС.199-208), давшего наряду с ожидаемыми и абсолютно неожиданные, невидимые
эмпирические результаты. Кроме того, монументальные сооружения (в т.ч. и неолитической
Британии) – все же важным показатель качественного сдвига на пути к цивилизации и государству,
как показатель уже избранной «корпоративной стратегии» vi.
Сам же корреляционно-типологический анализ проведен корректно и весьма наглядно и
фундировано доказывает выводы автора, математически проверившего действенность критериев
Дж.Мёрдока и К.Провост, разработанных на основе анализа 186 обществ мира.
Отметим, не наш взгляд, два наиболее интересных вывода, следующих из корреляционного
анализа.
1.При этом, что абсолютно ожидаема высокая степень корреляции (R = 0,72) оказалась
между такими признаками, как «уровень политической интеграции» и «социальная
стратификация», она все же не стопроцента. И, главное, за счет того, что в двух случаях (полисы и
кочевники) эта корреляция отрицательна (меньшая 0,5). Первый случай позволяет автору сделать
вывод о возможности создания безгосударственной цивилизации (С.193), т.е. математически
подтвердить одни из глдавных постулатов сборника в целом. Второй – свидетельство создания
мощных «кочевых империй» при неразвитой социальной стратификации у народа – завоевателя.
Н.Н.Крадин называет такие образование уровня «суперсложного вождества» «ксенократическими»
или «экзополитарными» политическими системами, подчеркивая относительную социальную
монолитность господствующего этноса («класс-энос») и внешний по сути характер эксплуатации
даже внутри «имеприи» (С.194). С этим можно согласиться, однако отметим, что по нашему
мнению кочевые «государства» - частный случай проявления такой формы государственности, как
корпоративно (этнически) – эксплуататорское государство (Шианков, 2000, 2003, 2005)vii. Оно –
проявление не тоько регионально-типологических, но и стадиально- процессуальных
особенностей государствогенеза, в частности – перехода от «варварства» к «цивилизации», или от
«сложного вождества» (а иногда являясь и формой его существования) к раннему государству, а
для кочевников – длительная возвратная стадия, максимум достигнутого на этом пути (если далее
не следует процесс оседания их на землю).
Отрадно, однако, что разные ученые независимо друг от друга приходят к одинаковым по
сути, разным лишь на терминологическом уровне, выводам. Это косвенно подтверждает их
правильность.
8
2.бязательными условиями для возникновения развитой (трехчленной) классовой структуры
являются: постоянная оседлость, земледельческое хозяйство как основа экономики, обработка
металлов, колесные транспортные средства (С.195-196). Из этого очевидно, почему именно
развитые классовые общества не могут возникнуть у кочевников или на базе присваивающего
хозяйства (хотя стратифицированные ( по М.Фриду) – могут: сравни аристократию, свободных и
рабов и индейцев северо-западного побережья Северной Америки, на знавших даже зачатков
производящего хозяйства и металлов.
Другой, аспект, который, как скрупулезный исследователь, вынужден выяснить Н. Н.Крадин
перед проведением корреляционного анализа, это – уточнение этапности государствогенеза.
Автор делает это,
синтеманизируя концепции отечественных авторов (А.И.Неусыхина,
А.Я.Гуревича, Л.Ю.Васильева, Л.Е. Куббеля, А.М.Хазанова и других), Э.Сервиса (1975),
Х.Дж.М.Классена и П.Скальника (1978).
В итоге для уровня перехода к цивилизации и классовому обществу Н.Н.Крадин
предпочитает остановиться на следующей этапности государствогенеза: сложные и суперсложные
вождества – «типичное» (по Классену, Скальнику, 1978) ранние государства – сложившиеся
зрелые доиндустриальные (традиционные) государства (С, 189).
Сама трехчленная схема сомнений не вызывает, а вот название последнего ее звена
представляется
чересчур
усложненной:
и
«зрелые»,
и
«сложившиеся»
являются
терминологически одноуровневыми попытками. Обращает на себя внимание и еще одна
терминологически – понятийная амбивалентность: термин «иерархия» в сложившейся
антропологической традиции чаще применяется именно к общественным структурам, а в данной
статье – к политическим (признак «политическая интеграция = иерархия», см. таблицы на СС,199200).
В целом, поскольку сам Н.Н.Крадин своего набора критериев достигнутого цивилизационного
уровня не предлагает, главное значение его работы – в математической апробации критериев
Мёрдока и Провост. И это направление исследований чрезвычайно важно и актуально, ибо для
изучения доцивилизационного уровня археологические (наряду с этнологическими) источниками
являются
главными, и выяснение степени и характера отражения в них социальных и
политических дефиниций и скрытых за ними явлений и процессов – одна из наилучших задач на
стыке археологии и социокультурной (политической антропологии). Об этом говорит и тот факт,
что автор рецензии в свое время также предложил набор признаков этапов древне – русского
государствогенеза от вождества до раннего государства, взятых из неписьменных источников
(1993, 2002. С.412 - 423)2. То, что автор статьи не знал о них – во – первых, они базируются лишь
на одном обществе без претензий на обобщение, во-вторых – это недостаток нашей научноинформационной и коммуникативной системы.
Часть III. Вождества и ранние государства, судя по названию, предполагала сравнительный
анализ этих двух этапов государствогенеза (по Э.Сервису, Х.Дж.М.Классену, П.Скальнику). В
противном случае она, охватывая весь стадиально-хронологический диапазон сборника, должна
содержать аналитический обзор разных форм конкретных организмов этих двух уровне и проблем
перехода с одного на другой. На самом деле часть III состоит из двух теоретических статей,
посвященных вождеству (Р.Карнейро; П.Чэбел и др.), одной методической (А.В.Коротаева),
формально посвященной ранним «империям» Евразии и Северной Африки, и трех работ
конкретно-исторического звучания (о Древнем Китае – Р.Баума (Лос-Анжелес), о Великом
княжестве Литовском и «Казацком государстве» - Петкевича (Познань)).
В своей новой (Впервые опубликованной на английском языке в 2002 г.) статье «Было ли
вождество сгустком идей?» Р.Л.Кранейро выступает чуть ли не с марксистско-материалистических
позиций против идеализации роли гениев-одиночек, «демиургов» государственности. Не отрицая
значения идеологии в процессе институционализации и легетимизации власти, он отмечает, что
сама идеология – результат определенных «условий». « Мысли – идеи – и ограничены, и
навязаны», являясь лишь «необходимым средним звеном между условиями и следствиями»
(С.219).
2
9
В отличие от своих прошлых (1970 г.) взглядов, Р.Карнейро считает не одни только войны
причиной начала политогенеза. В частности – формирования первичных «политических»
надобщинных «единиц» - вождеств. Кроме войн он называет также наличие сельского хозяйства,
социальные и средовые ограничения, демографическое давление (С.220).
Впрочем, когда он далее конкретизирует методы создания вождества путем объединения
общин, то перечисляет исключительно прямо или косвенно связанные с войной идеи - возможную
мотивацию нарождающегося аппарата власти. Далее он, вновь (но не впервые, вспомните
Е.Дюринга и Ф.Энгельса) полемизируя с противниками теории насилия, настаивает на
«воинственной и автократической природе вождеств» (С.221).
Коллективная статья П.Чэбела (Лондон), Г.М. Фейнмана (Чикаго) и П.Скальника (в
настоящее время – Пардубице, Чехия) призвана доказать
существование вождеств в
современном мире как альтернативы официальному государству. В качестве вождеств
называются различные неправительственные организации, как внутригосударственные, так
межгосударственные, такие например, ХАМАС, «Аль-Каида», Гринпис (С.231), «Талибан» (С.239).
Все их объединяет между собой и в то же время отличает от подлинного вождества как этапа
государствогенеза и формы протогосударств – отсутствие жесткой территориальной …..
легитимизации и ритуализации власти.
Единственно, что они верно отождествляют с этими потестарными образованиями – это –
родо-племенные организмы, на которые распадаются современные государства Черной Африки
(С.235).Не выдерживает критики отрицание авторами статьи значения вождества как этапа
государствогенеза на том основании, что некоторые из них «существовали» веками и даже
тысячелетиями (С.233).Длительность не является показателем этапа государствогенеза, у
кочевников этап «сложных вождеств», возникнув еще во II тысячелетии до н.э. длится и по сию
пору. Ничего нового нет и в «возвратности» процесса государствогенеза, в т.ч. и на уровне этапов.
Нам представляется, что большую часть тех организмов, которые авторы считают возможным
называть «вождествами», правильнее отождествлять с «неформальными корпоративными
(профессиональными, политическими, конфессиональными и др.)». На этапе «вождеств» и
параллельно (синхростадиально, а иногда и в их составе) к таковым относились
профессиональные и «тайные союзы».
В полнее понятно, что существуют они и сейчас в рамках государств или параллельно с
ними, но это отнюдь не повод называть их «вождествами».
Форма правления в них – лидерство, иногда институционализированное, но никогда не
государственно-территориальное. Хотя, конечно, какая-либо группа или партия может
«контролировать» определенную территорию, или даже «захватить» над ней власть, как,
например, «орден» Асассинов в XII в., братья Тевтонского дома – в Пруссии. Но тогда происходит
трансформация структур и систем управления, возникает определенная временная
(корпоративно-эксплуататорская) или более постоянная (религиозно-общинная) форма
государственности, т.е. неформальные организации становятся государственными структурами
или образуют их. В итоге можно констатировать, что цель – показать альтернативу современному
государству – нации и доказать ошибочность положений неоэволюционистов (С.229. 233) –
привела к смещению достаточно устоявшихся понятий и терминов.
Впрочем, статья имеет и некоторое положительное значение – в частности, для автора
рецензии она послужила лишним поводом осмыслить идею об одном из механизмов
институционализации власти – через «неформальные корпоративные организации», а также об
особенностях возникновения таких форм государственности, как корпоративно – эксплуататорская
и религиозно-общинная.
О
еще
одном
механизме
легитимизации
власти
позднее-вождеского
–
раннегосударственного уровня, а именно ритуально-идеологическом,- говорится в статье Р.Баума
«ритуал и рациональность: корни бюрократического государства в Древнем Китае». Отметим
только ее методологические аспекты, опустив конкретно- исторические, хотя именно последний
занимает большую часть ее объема. Главный смысл религиозных ритуалов – они приучают народ
к государственному типу отношений с властью и к власти. Возникают из попыток магического
воздействия на силы природы, из харизмы – как главной первоначальной функции правителя в
качестве посредника при примитивно – договрных отношениях народа и божества.
10
Амбивалентность харизмы жиждется именно на этом. Хотя правитель получает «небесный
мандат» на правление, но неблагоприятные природные катаклизмы могут иметь «причиной» как
раз нарушение этого «мандата» правителем и дают право на его смещение народом даже в
результате восстания. Поэтому правители в итоге уходят от доктрины «примитивной взаимности»
(по М.Веберу) к «агностической, инструментальной доктрине моральной легитимности» (С. 246,
253). Поскольку выработка идеологии, даже религиозной, в бюрократическом государстве
находится в руках светской власти, эти доктрины меняются по мере необходимости, освещая
разные варианты и этапы развития данной формы государственности. Небесная иерархия
копирует земную, бюрократическую (принцип «изоморфизма»). Привычка к религиозным ритуалам
и покорности «небесной
бюрократической иерархии» воспитывает
такое же отношение
населения и к земным ее аналогам (С.250). В статье обозначен также способ перехода от
сакральных механизмов (в ритуально- идеологическом варианте) к родственно-генеалогическим
(через низший и слабо контролируемый в начале культ предков) (С.256).
Статья А.В.Коротаева формально излагает ход и результаты корреляционного анализа
динамики роста численности населения Земли по материалам
проводимого автором
математического моделирования и эмпирическим данным. Выясняется, что с 10 тысячелетия до
н.э. он имел гиперболический характер с пиками взлета примерно в 500 г. до н.э., 1650 г, 1962 г.
Автор связывает
эти изменения с появлением, дальнейшим ростом и качественными
изменениями Мир - Системы (С.272).
Рассмотрев историю зарождения этого понятия и термины с 1974 г. (от И.Валлерстайна),
А.В. Коротаев предлагает свою интерпретацию ее содержания и методов описания. Ее основой,
«механизмом интеграции» исследователь предлагает считать «механизм генерирования и
диффузии инноваций», а не распространения массовых товаров, как предлагалось изначально,
при создании понятия. При этом он делит Мир – Систему на 2 зоны: ядро – генератора и донора
инноваций, и периферию – их получателя, при эксплуатации («нередко - мнимой») периферии
ядром (С.274).
С точки зрения методики изучения данного понятия автор считает возможным ее описания
при помощи двух им приводимых математических макромоделей, «их 2-х рисующих почти всю
макродинамику мира с помощью дифференциальных уравнений» (С. 274). Подобный подход в
плане целей антропологии и истории перспективен тем, что нивелирует случайные показатели,
«хаотическую динамику» на микроуровне, путем «генерации высокодетерменированного
системного поведения на макроуровне» (следуя синергетическому принципу Д.С.Чернавского)
(С.275).
Две работы польского исследователя К.Петкевича носят конкретно-исторический,
описательный с элементами структурно-системного анализа, характер. В статье «Казацкое
государство» преобладает структурно-типологический анализ, в статье о Великом княжестве
Литовском – процессуально-стадиальный.
Ни понятия, ни термины антропологии в статьях не используются. Некоторое исключение
составляют названия разделов «племенные государства» «языческая империя» в статье о ВКЛ,
термины «легитимизация монархии Хмельницкого» (С.290) 3, военно-территориальная основа
гетманской администрации (С.287).
В большей степени обе статьи К.Петкевича интересны историку, как изложение польской
точки зрения на историю промежуточных между Польшей и Россией государственностей
Восточной Европы.
Часть IV: Античный полис: дискуссия о природе политии, имеет по форме конкретноисторические цели, по сути же – продолжает дискуссию о том, что есть государство – и могут ли
быть сложные безгосударственные общества. Повод в данном случае – к каким из этих
образований относятся полисы и близкие к ним по типу римские муниципии и средневековые
коммуны. Взгляды обоих авторов, представленных в данном разделе сборника (Л.Е.Гринина и
3
Автор рецензии в этом плане более близок к антропологической методологии, имея, в своем
научном багаже статью, посвященную контент - корреляционному анализу «Формы государственности
Украинского гетманства XVII в.» (Ucrainica Petropolitana.Вып.1.СПбГУ, 2006.С.97-108).
11
Э.Ч.Л.
Ван
дер
Влита
(Гронинген, Нидерланды)) солидарны – все описанные организмы – государства, причем
преимущественно «демократические». Это важно с той точки зрения, что у антропологов ранее
неоднократно высказывалась мысль о почти исключительно чиновничье-бюрократической природе
раннего государства.
Л.Е.Гринин в данном сборнике не в первый раз высказывает эти мысли. В своей предыдущей
статье, в части II, он уже относил все полисы, кроме, пожалуй, Дельфийского, и еще некоторых, не
имевших городских центров, к государственным образованиям (С.92, сноска 8). Статья Ван дер
Влита построена на базе полемики с работой М.Берента (Телль-Авив), опубликованной в
английском (2004) варианте данного сборника и постулировавшей безгосударственный характер
всех полисов4. Английский вариант исследлования Л.Е.Гринина впервые был опубликован в том
же сборнике, в одном разделе со статьей М.Берента и поэтому содержит полемику с более
ранними работами как этого автора, так и других сторонников безгосударственной природы полиса
и Римской республики (Е.М.Штафмана в частности) 5 . В статье 2006 г. «Раннее государство и
демократия» Л.Е.Гринин отреагировал и на последнюю работу М.Берента (2004 г.).
При всей многоплановости и фундаментальности работы Л.Гринина, главными с
методологической точки зрения в ней представляются два аспекта: 1. Определение граней между
вождеством, ранним и «зрелым государством». 2.Отличие раннего государства от его аналогов
(как в предыдущей статье этого же автора). Что же касается полемики со сторонниками
безгосударственной природы полиса, занимающей значительную часть объема статьи Л.Гринина,
то она имеет более частное, подчиненное значение.
Главный же лейтмотив данной статьи – раннее государство может иметь не только
бюрократически-монархический, но и другой, в том числе «демократический характер».
1.грань между вождеством и ранним государством – не в их размерах, форме правления и
политическом режиме, т.к. «общинность» и небольшие размеры характерны для таких форм
ранних государств, как полис и цивитас.
Грань раннего и зрелого государства – в обязательном наличии «триады» (бюрократический
аппарат, налоги, территориальное устройство) у последнего. У раннего государства «некоторые из
этих признаков отсутствуют либо недостаточно ясно выражены» (С.344). В целом эти тезисы,
особенно последние, возражений не вызывают. Однако представляется более четкой и в то же
время в самой «формуле» учитывающей регионально- типологическую специфику, грань,
выделенная Л.Е.Куббелем на основе обобщения материалов Европы и Тропической Африки.
У ранних государств из этих трех признаков обязательно должны присутствовать два, в
разных сочетаниях, либо все три, но в стадиально-специфическом (например, в место налогов –
«полюдье» (по Ю.М.Кобищанову) виде. (Куббель Л.Е., 19988. С.132-133). Мы бы (вслед за
Х.Дж.М.Классеном, 1987, и Л.Е.Куббелем, 1988.С.161-162) добавили еще один, сущностный
признак – переход права в руки государственного аппарата, либо (при иных традициях, уже
сложившиеся «сильном обществе») – кодификация им обычного права (мононорматики) (Шинаков
Е.А., Пономарева В.П., 2005)6.
Кроме того, продолжив социально-этапную классификацию М.Фрида, можно отметить, что
если с этапом сложных вождеств контаминировано стратифицированное общество, с этапом
зрелых государств – раннеклассовое, то для раннего государства характерно переходное
общество – «позднестратифицированное» или «предклассовое», в котором господствует
гетерархия «фракций» всех будущих классов в зачаточном виде. Но нет одного – экономически и
политически доминирующего.
4
Кстати, в «английском» сборнике 2004 г. полемика вокруг полиса не выделялась в отдельный
раздел, а включалась в часть III: Оседлые альтернативы и аналоги в составе пяти работ, из них только 2,5
(включая отчасти и статью самого Гринина) – специально по полису и муниципию. При этом разброс
мнений и политическом и стадиальном статусе последних здесь был большим.
6
Общественная власть и социальные нормы на ранних этапах политогенеза // Право: история,
теория, практика. Вып.9. – Брянск: Изд-во БГУ, 2005. С.288-303.
5
12
2.Что касается синхростадиальных аналогов раннего государства, то Л.Е.Гринин давал их
классифицированный список в своей предыдущей статье в части II данного сборника. Здесь же он
еще раз приводит 4 отличия раннего государства от его аналогов. Признаки эти – «особые
свойства верховной власти; новые принципы управления; новые формы регулирования жизни
общества; редистрибуция власти» (С.342) – на наш взгляд, слишком абстрактны и «линейны», не
дискретны. Важнее в данном случае то, что эти признаки в дальнейшем, в полемике с Берентом и
Штаерманом, рассматриваются для доказательства государственной, и даже в большей степени
государственной, чем, например, «восточная диспотия». Природе полиса и «цивитос».
Одно из главных доказательств, базирующихся именно на демократических принципах – то,
что «здесь власть отделяется» как бы в чистом виде, а не в связи с определенными лицами,
семьями или кланами» (С.354). У нас это сомнения не вызывает, наоборот, в данном вопросе мы
готовы идти дальше автора – Афины (классический полис в целом), и зрелая Римская республика,
наряду с политически (но не социально) им однотипными средневековыми коммунами (автор
правильно ставит между знак равенства по некоторым аспектам, см.сноску № 35), были не только
ранними (как считает Л.Е.Гринин), но и слодившимися. Зрелыми (в сопоставлении с
терминологией автора статьи – «развитыми») государствами. Их форма – или полис – коммуна,
или расширившийся, сложный город-государство. Кстати, представляется, что Л.Е.Гринин вполне
обоснованно не отказывается от последнего термина (С.338-339).Однако в качестве причины этого
можно назвать не только разнообразие самих городов как типов поселений, и разные этапы их
социально-политического развития, но и то, что они являлись центрами разных форм
государственности: собственно полис – коммуна; восточно-деспотический (земледельческий)
городгосударство;
торговый
город-государство;
расширившийся
город-государство
(см.подробнее: Шинаков ,2000,2002,2003)7.
Не в первый раз звучит и дискуссия о Спарте, которая в плане государственного развития
признается то самой отсталой среди полисов, то чуть ли не единственным подлинным
государством среди них (М.Берент. например). В этом аспекте важнее спор не о том, был ли полис
государством или нет, а дискуссия иного плана: лежит ли в его основе самоуправляемая сельская
община (например, Андреев Ю.В., 1982) 8 или город как социально-экономический организм
(например, Фролов Э.Д., 1986)9. В последнем случае Спарта полисом однозначно не является, а
вот догосударственное ли это образование, аналог другой. Мы относим ее, наряду, кстати, с
некоторыми другими греческими городами - государствами , коллективными эксплуататорами
местного населения (Малая Азия, Фессалия, Сицилия, южная Италия) скорее к корпоративно
(этнически) – эксплуататорской форме государственности, чем к полисной. В этапно-стадиальном
плане ее можно отнести к этапу «сложных вождеств», либо ранней, переходной фазе
раннегосударственной.
Интересен также список форм ранней государственности, не имеющих бюрократического
характера. Кроме той же Спарты, которую иногда относят к т.н. «военной модели», а Л.Е.Н.Гринин
рассматривает
как
«военное
общинно-полисной
и
корпоративно-эксплуататарской
государственности, базирующейся исключительно военном насилии и устрашении». Кроме
Спарты, автор статьи считает возможным относить к чисто военным государствам Монгольскую
империю, Ассирию, к военно-служивым (военно-феодальным) – «ряд средневековых государств
Европы», Московскую Русь, «раннюю Османскую империю, государство сельджуков, к военноторговым – некоторые государства кочевников (Хазарию, Тюркский каганат). Как «дружинные
государства» упоминаются Русь и Норвегия (С.340-341). Кроме разных вариантов военной формы
Шинаков Е.А. Генезис древнерусской государственности (опыт сравнительно-исторического
анализа)//Автор. Дисс.на соиск.уч.ст.д.и.н. – Брянск, 2000. С.17; Он же. Город-государство у славян
(регионально-типологический обзор) // Право: история, теория, практика.Вып.6. – Брянск: Изд-во БГУ, 2002.
С.191-200; Он же. Опыт формализованной классификации государств Древности и Средневековья//
«Эволюция» - 2003. № 1. С.39-42.
8
Андреев Ю.В. Начальные этапы становления греческого полиса // Город-государство в древних
обществах. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1982, С.3-18.
9
Фролов Э.Д. Рождение греческого полиса // Становление и развитие раннеклассовых обществ. – Л.:
Изд-во ЛГУ, 1986. С.8-99.
7
13
ранней государственности, а также полисов и «цивитас», под вопросом упоминается еще только
одна форма – общинная (Бенин, по Д.М.Бондаренко) (С.341). Убедительно, что демократия – это
все же государство, а не ее аналог, т.к. она может насильно принуждать принимать ее порядки и
ценности, за нарушение которых иногда полагалась смертная казнь (см.сноску 43).
Но, как нам представляется, в определенных разделах статьи (например, на СС.361-362)
происходит некоторое смешение понятий. Полис – не тождественен «демократии», ибо были
полисы аристократические, олигархические и даже «тиранические». На с. 361- нам важным в
проведенном здесь контексте, с конкретно – исторической точки зрения, кажется более важным не
то, была ли Римская республика государством, а была ли она «демократической»? По-видимому,
нет. И то, что здесь дела могли решать самые богатые и знатные граждане, минуя госаппарат –
доказательство именно этого. Действительно, решение споров путем «уличных потасовок» - не
доказательство безгосударственности общества (в данном случае приводится пример Новгорода)
(С. 361).Но это и не доказательство его «демократизма». Представляется, что в реальности у
Л.Е.Гринина противопоставляется не «демократия» и бюрократия, а республика и монархия. Тем
более и сам автор (С.362) раннее описанной демократии противопоставляет преобладающие на
раннегосударственном этапе организмы, где «государство являлось вотчиной определенных
семей монархов». Спорным моментом является большая, по мнению автора
статьи,
«эволюционная устойчивость и потому - прогрессивность» именно последней системы по
сравнению с «демократией» (т.е. - республикой). В истории много примеров недолговечности
монархий, причем не только кочевнических, и чрезвычайной устойчивости республик, в т.ч.
городов-государств (одна только Венеция чего стоит, а есть еще Дубровник, Генуя, Псков и др.). В
продолжающей тему Л.Е.Гринина статье «Полис: продлема государственности» ее автор Э.Ч.Л.
ван дер Влит (университет Гронингена) несколько по иному подходит к решению той же задачи:
доказать, что полис – тоже государство. Как и работа предыдущего автора, данное исследование
построено на полемике со сторонниками противоположного мнения, в т.ч. с тем же М.Берентом.
Однако для этого Ван дер Влит подробно рассматривает, ссылаясь на ряд авторов, в т.ч.
М.Вебера, такую категорию, как «власть», считая ее ключевым понятием идентификации (С.389390). Показателем легитимной власти, является, в том числе, и постоянный институт власти –
аппарат управления, наличие которого автор последовательно прослеживает для всех этапов
развития полиса.
Особенностью же полиса по сравнению с другими формами
государства является
поддерживаемая на государственном уровне социальную гетерархию, проявлением которой был
т.н. «стасис» - постоянно действующий конфликт между «демосом» и «элитой» (С.401).
«Гражданство» в полисе «формирует государство» (с.408).
Подход Ван дер Влита отличает диалектизм, понимание относительности и своих
собственных выводов, т.к. само понятие «государство» имеет амбивалентный характер (и
абстрактно, и конкретно одновременно) (с.388). это подтверждает и ссылка автора на подсчет
количества определений государства, которых еще на 1931 год насчитывалось 145 по подсчетам
Ч.Х.Титуса (с.388).
Автор рассматривает и процессуально-этапный аспект в рамках спора о трансформации
вождества в раннее государство и соотношение последнего с «классическим городомгосударством». Его в целом положительное отношение к данному аспекту политогенеза отчасти
выражено в том определении, которым Э.Ч.Л. ван дер Влит дает самой антропологии –
«эволюционная» (с.387).
Очень сильным разделом сборника является его часть V «Кочевые альтернативы и
аналоги», состоящая из пяти взаимосвязанных в разной степени теоретических и конкретноисторических работ.
В статье Т.Дж.Барфилда (университет Бостона) рассматривается два функционально
взаимосвязанных вопроса: особенности кочевого хозяйства и общества, принципы, на которых
они базировались независимо от эпохи и этапа потестарно-политического развития. Второй
вопрос – причины создания и принципы (структура) организации кочевых государств.
Социально-хозяйственной основой «номадного патсорализма» (или «пасторального
номадизма») автор считает конический клан, в котором наследственное ранжирование и
сегментирование в идеале шло вдоль наследственных линий, ведущих свое происхождение от
14
одной «большой семьи». В реальности соблюдение этого принципа, по мнению Т.Дж.Барфилда,
могло быть реализовано не выше локального рода (С.423-424). Для образования и легитимации
социальных групп более социальных групп более высокого уровня использовалось механическое
соединение сегментных групп, брачные связи, «освящаемые» через «фиктивное родство».
Для объединения племен родовой принцип не играл уже никакой роли, но вот право на
власть их правителей (у хунну, монголов, турок), отдавая дань традиции, должно было
обосноваться «длинными», частично фиктивными генеалогиями (С.425).
Большой интерес представляют наконец-то четко обозначенные причины «первотока»
процесса государствогенеза у кочевников.
1.Амбиции выдающейся личности (со ссылкой на В.Бартольда и др.).
2.Классовые отношения заменяют родовые ( с вариантами собственности на скот или на
землю);
3 Необходимость поддерживать «асимметричные» экономические отношения с
соседними земледельческими государствами.
На последней причине Барфильд особенно акцентирует внимание , раскрывая на примере
государства, созданное по этому пути, его внутреннюю структуру и считая наиболее
частым, устойчивым и потестарно развитым организмом.
Судя по описанию Т.Барфилда, он представлял из себя то, что мы в свое время (Шинаков,
1993; 2002, С…) назвали «двухуровневым». Кочевые «сложные вождества», регулярно
эксплуатирующие подчиненные, но не оккупированные, не аннексированные, и не
инкорпорированные ими земледельческие общества и государства, как раз можно отнести к
разряду «двухуровневой государственности».
Действительно, Т.Барфилду приводит описание по сути именно такого государства с двумя
(«имперским» и местным) уровнями власти, составляющими бинарную оппозицию. Эксплуатация
первым подданных второго является, в сущности (да и по форме) вариантом «экзоэксплуатации»
(С. 430).Эти образования являлись государствами, так сказать, «экстравертно» (во внешних
проявлениях) и вождествами – внутри «себя», внутри социума и этноса, контаминированного с
верхним уровнем власти Т.Барфилд выразил это несколько более конкретно, применимо именно к
кочевническим «империям». «Имперские конфедерации, автократические и государственно подобные» во внешних делах , но консультативные и федерально – структурированные во
внутренних» (С.431).
Система управления базировалась на дихотомии местных родовых лидеров и «имперских
наместников» правящего рода. Сомнение вызывает, в том числе и у специалистов по монголамсоавторам данного сборника – утверждение Т.Барфилда о том, что империи Чингизидов удалось
уничтожить этот иерархический дуализм, сломав племенную организацию и сделав всех вождей
«имперскими назначенцами» (С.431).
Что касается степени и характера зависимости существования степных империй от степени
силы и централизации соседних земледельческих государств, то они видны из «таблицы циклов»
сосуществования династий Китая и степных «императоров»(С.439).
«Номадное государство никогда не возникало в Монголии в течение периодов, когда
Северный Китай был разорван борьбой военачальников после краха долгоживущей династии»
(С.437). Причина – только сильное
и богатое государство было способно гарантировать
систематическую выплату дани и «подарков», дабы избежать неопасных на государственном
уровне, но разорительных и назойливых побегов. А эти дани и «подарки» были стимулом
существования мощных степных империй.
Другие авторы части V в основном согласны с автором первой статьи. Так, Т.Дж. Холл
(университет Де Поу, Гринкасл, США), выдвинувший понятие «внешней» (с оседлой цивилизацией)
и внутренней (с «дикими», неограниченными кочевниками и некочевыми народами), указывает на
их взаимосвязь с цикличным развитием. «Цикличное использование стратегий внутренней и
внешней границы являлось механизмом, синхронизировавшим усиление степных политий с
усилием китайской империи и фрагментацию степных конфедераций с распадом китайской
империи». Причина этого – «только когда империя была сильна, можно было «доить» ее
посредством политики внешней границы» (С.452).
15
Ранее всех (его работа впервые была опубликована в 2000 г.) отметил «синхронность
процессов роста и упадка земледельческих «мир-империи» и степной «полупереферии»
владивостокский ученый Н.Н.Крадин (С.494 данного издания). В данном случае его термин
«полупереферия» аналогичен пространству между «внутренней» и «внешней» границами у
Т.Дж.Холла. Другой фактор, объединяющий этих двух исследователей – обращение к такому
феномену, как «мир-система» и «мир-империя» и ихконтаминация с кочевым обществом. Разница
в методике: Холл идет дедуктивным методом, от понятия «мир-система» к ее конкретным
составляющим, Крадин – от анализа конкретного монгольского и гуннского обществ к обобщениям
более высокого таксномического уровня. По этому критерию Н.Н.Крадин ближе к Т.Дж.Барфилду и
статье Т.Д. Скрынниковой в этой же части, а Т.Д.Холл – к работе А.М.Хазанова в этой же части
сборника, где применен скорее дедуктивный метод.
Крадина и Холла объединяет также попытка апробировать свой мир-системные взгляды на
взаимоотношениях другого «ядра» - Римской империи и «полуперефирии» -кочевниках Северной
Африки, с преобладанием стратеги внутренней границы (Холл, С. 454-455; Крадин, С.494).
Н.Н.Крадин, кроме этого добавляет еще несколько таких «бинарных оппозиций» земледельческих
и кочевых империй, а также добавляет к ним «смешанные земледельческо-скотоводческие
империи» (с.491, 492,494).
Приведенные примеры корректны с конкретно-исторической точки зрения, важен (хотя и не
бесспорен) вывод ученого о начале противостояния – взаимодействия кочевых и земледельческих
империй лишь с середины I тысячелетия до н.э. (С.494).
Едины Н.Крадин и Д.Холл в оценке роли Монгольской империи в мир-системном контексте, в
плане развития интегративных процессов. «Цикличные региональные структуры («центр» и
«полупереферия»…. С Чингиз-Хана дополнилась первой общеевразийской мир-системой (конец
XIII - середина XIV вв., остатки – до начала XV в.))». (Крадин, С. 501-502). Д.Холл в этой связи
отмечает положительное влияние монгольской империи, давшей толчок прогрессу в западной
Афроевразии (Европы) (холл, С.459-460).Т.Д.Холл добавляет, как представляется весьма
продуктивное и перспективное понятие и термин «оспариваемая переферия» (460), как связующее
звено между параллельно существующими мир-системами, и «пульсация» мир-систем. Они
подходят не только к кочевой переферии.
В отличие от других авторов данной части V Н.Н.Крадин классифицирует как кочевую
государственность в целом, так и путик ней, приводя в каждом случае конкретные уместные
примеры. Он выделяет типичные, даннические и завоевательские империи (С.492), и четыре
«варианта образования степных держав» (С.494 - 495). Такой систематико-типологический подход
наиболее характерен либо для археолога, либо математика по базовой научной подготовке, хотя и
не только. Далее Н.Н.Крадин скрупулезно исследует структуру кочевых империй, беря за основу
державу Чингизидов, определяя их как «суперсложное вождество» по уровню государствогенеза.
В завершающей статье части V – Т.Д. Скрынниковой (Чита) «Монгольское кочевое общество
периода империи» на основе тщательного комплексного источников анализируется структура
монгольского общества и государства и, главное в теоретическом аспекте – их соотношение и
взаимодействие. Исследовательница вполне обоснованно разделяет вопрос о наличии
государственности у собственно монголов-кочевников и у созданной ими империи. Не ставя
предметом исследования последнюю, для самого монгольского общества Т.Д.Скрынникова
констатирует «отсутствие государственной структуры» (С.521), что привело после развала
империи к откату до исходного уровня отдельных этносоциальных объединений разного формата.
Автор избегает терминологического детерминизма, но все же с 1977года считает возможным
«считать ядром кочевых империй суперсложным вождеством» (с.522). Совпадение взглядов двух
этих исследователей по основным вопросам и оценкам уровня государствогенеза монголов и
структуры их государственности, привели к подготовке Н.Н.Крадиным и Т.Д.Скрынниковой к
подготовке совместной монографии10.
Ведущий
отечественный
скифолог
и
один
из
первых
«кочевниковедов»
«антропологического» толка, а ныне профессор университета штата Висконшн, - А.М.Хазанов. во
многом (особенно в сфере определения уровня и специфики кочевой государственности) согласен
10
Империя Чингиз-Хана. М.: Изд-во «Восточная литература», 2006. С.557.
16
с другими авторами части V. Однако в одном он кардинально с ними расходится – в определении
степени синхронизации циклов расцвета взаимосвязанных кочевых государств Центральной Азии
и Китайской империи. Он считает, что кочевые государства укрепляются и даже создаются именно
в период ослабления Китая и господства в нем раздробленности и анархии (С. 480). Но то, что
кочевая государственность полностью контаминирована с земледельческой, а кочевая экономика
зависит от нее и не может быть полностью автаркичной (С. 474) – в этом он согласен с
остальными исследователями.
Согласен и с Барфилдом, и с Крадиным, и с Холлом в определении времени, когда могли
возникать кочевые политии – I тысячелетие до н.э. (с.478), хотя отдельные формы кочевого
скотоводства в отдельных регионах мира возникали раньше, в эпоху бронзы «или даже ранее»
(с.476). А.М.Хазанов расценивает уровень политического развития кочевников ниже всех. Считая
его «вариантом или аналогом вождеств» (С. 478), а не «суперсложным вождеством» (как Крадин)
или «вторичным государством» (как Холл).
В наибольшей степени данный исследователь дистанцируется от марксизма 11, включая и
свои взгляды 1975 г. (С.477), отдавая приоритет регионально-цивилизационному, а не
«универсалитскому» стадиально-формационному (С.474, 477, 478).Вслед за Ибн-Халдуном,
действительно выдающимся арабским политологом XIV в., А.М.Хазанов считает возможным
выделять, что-то подобное его»цивилизации пустыни» (С.474), подразделяя ее на региональные
типы и варианты. «Глобалистский» мир-системный подход оказал гораздо меньшее влияние на
более склонные к традиционному взгляду этого исследователя.
Соглашаясь в целом с критикой примитивизированного, «однолиненйного» марксизма в
вопросах политогенеза, отметим (и не впервые), что все так просто.
Мы уже говорили, что в двух работах, специально посвященных данной проблеме («АнтиДюринг» и «Возникновение семьи…. и т.д.») Ф.Энгельс называл и описывал два-три пути
государствогенеза, причем только один из них («афинский») – через классовое расслоение (см.,
например: Шинаков 2000; 2003, С.39). Главное, что объединяет всех авторов части V –
«особость», уникальностькочевого политогенеза и кочевой государственнсти (в диапазоне уровней
от простого вождества у Хазанова до «вторичного» (вероятно, раннего)государства у Холла).
Описанные признаки конкретных кочевых «империй» вполне укладываются, как частное
проявление, такой формы «сложных вождеств», ранних государств и переходной между ними
государственности, как «корпоративно (этнически)- эксплуататорское государство» и
«двухуровневое государство» (Шинаков, 2000;2005, С.47-49).
В целом же надо отметить взаимодополнения статей в части V, корректность и
продуктивность, направленность на выработку общего подхода, подоплеки авторов статей данной
части как между собой, так и со «сторонними» оппонентами.
В завершающей сборник, итоговой статье Л.Е.Гринина делается попытка пролонгировать
эволюционную теорию государствогенеза на более высокие, чем раннее государство, его стадии.
Выделение в качестве последующих этапов государствогенеза «развитого» и «зрелого»
государство само по себе ни по сути, ни терминологически особых возражений не вызывает.
Однако, поскольку данная схема и предложена автором для усовершенствования посредством
конструктивной критики «со стороны», остановимая именно на этом, не претендуя так же,
естественно, на абсолютную истину.
Во-первых, частности. «Развитое» (используются также термины «сформировавшееся»,
«»сложившееся) тесно связано с социальным базисом и отражает его особенности в
«политических и юридических институтах» (С.526). Во-вторых, любая «надстройка», не только
политическая, но и предшествующая потестарная неизбежно отражает особенности социума. С
Отдал должное как российским исследователям кочевого мира Центральной Азии, так и изложению
и критике советской «марксистской» теории кочевого феодализма и Т.Дж.Барфилд (С.427).Критикует тезис
о классовой борьбе у кочевников в качестве фактора государствогенеза и Н.Н.Крадин (С.493). В рамках
советской марксистской теории родилось обоснование итого (на чем настаивают Барфилд, Крадин,.
Хазанов, Скрынникова, в меньшей степени Холл), что кочевые державы не были государсвтами в
собственном смысле слова. Т.к. были организмами «демосоциальными» организмами (т.е. максимум
«поздними племенами» «предклассового общества», а не организмами)
11
17
другой сторон. Жесткой детерминации между ними никогда нет. На разных социальных основах
возникли типологические схожие по форме государственности («разросшиеся городагосударства», города-государства, обросшие территориями с разными типами иерархии
отношений с ними, «»городовые колониальные империи» и т.д.) как Аутекская «империя», Бенин,
Римская республика, Карфаген, Венеция, «Господин Великий Новгород». В то же время на
одинаковой в основных чертах и сути социально-экономической базе существовали в XX в.
демократическая Франция. Корпоративно-фашистская Италия, тоталитарно-нацистская Германия.
В – третьих, если имеется в виду именно классовое расселение, то здесь нет различий с
упрощенно (не по Ф.Энгельсу и позднесоветскому марксизму) понимаемой «классовой» теорией
политогенеза. Если же следовать «римскому» пути (по Ф.Энгельсу), то государство, возникшее
еще до появления классов для удовлетворения общенародных потребностей, способствует
появлению классов путем монополизации чиновниками общественных средств производства и
переходит, соответственно, на новый этап развития, присоединяя к уже имевшимся еще и
функцию обеспечения политического господства экономически доминирующего класса (т.е.
становясь «развитым», «сложившимся» по Л.Гринину). 12
Если мы посмотрим на вполне «буржуазную» часть зарубежных антропологов (не имея в
виду, например, Л.Уайта, Л.Кредера, Ж.Баландье, М.Годелье и др.), то близкими к марксизму (и к
данному положению Л.Е.Гринина) выглядят эволюционные схемы М.Фрида, Р.Адамса и
Э.Сервиса. Если обощить их (Э.Сервиса, Х.Дж.Классена, П.Скальника, Д.Хааса) взгляды, то
процесс моделируется прямо как у Ф.Энгельса: бюрократия присваивает себе контроль за
производством и распределением. За доступам к ресурсам, однако в ранних государствах этот
контроль еще не является частной собственностью, т.к., во-первых, вытекает из статуса, а не
особых экономических отношений, а, во-вторых, в раннегосударственных обществах еще и
существует отдельного от правящей элиты собственнического класса. Частная же собственность
складывается лишь на пороге зрелого (вероятно, аналог «развитого» по Л.Е.Гринину государства,
и как раз ее наличие и есть один из стадиально-типологических признаков, отличающих «зрелое»
государство от «»раннего), т.е. теория, и на наш взгляд, достаточно удачная и универсальная, уже
имеется.
В марксизме содержался и метод сочетания политического и социального таксономического
уровней классификации: «форма [государственности] категория политическая и тактическая, тип –
социальная и стратегическая» (Эволюция восточных обществ: синтез традиционного и
современного. М.: Наука, 1984. С.197). Что здесь имеет «тактическое», а что – «стратегическое»
значение – вопрос спорный, но сама попытка развести форму государственности и социальное
устройство даже в марксистской науке весьма показательна.
Рассмотрим далее тезисы Л.Е.Гринина о том, что критериями грани между «ранним» и
«развитым» государствами являются степень централизации и характер отношений аппарата
управления (правящей элиты) и населения («общества»).Реципрокно-сакрально-родовойviii вид
легитимации власти он отводит раннему государству, насильственно-правовой- «развитому»
(С.531-532, 534-537).
Во-первых, именно ранние государства чаще бывают централизованными, с достаточно
сильным и самодостаточным государственным аппаратом. Вряд ли империю Карла Великого,
Англо-Датскую державу Кнута Великого и монарха Ярослава Мудрого, империи Цинь и Хань в
Китае, можно назвать «вождествами», пусть и «суперсложными». Но их нельзя считать и
«развитыми», «сложивишимися» государствами, т.к. классовая основа в них только зарождалась,
а главным эксплуататором был сам аппарат власти. Что касается второго разграничительного
признака, то ранее сам Л.Е,Гринин признавал наличие не только права, но и функции и зачатого
«»Государство- это продукт социальных конфликтов, вызванных борьбой за обладанием
стратегическими ресурсами. Общественные группы, оказавшиеся победителями в этой борьбе, становятся
господствующим классом, утверждающим свою гегемонию организацией специального аппарата насилия,
каковым и является государство: ключевой импульс эволюции государства дает нужда в защите системы
стратификации (Fried M.H. The State, the Chicken and Egg, ok, what came first? // Origins of the State. Eds.
Cohen, R., Servise, E.R. Philadelphia: institute for Study of Human issues, 1978. P.35-48/ Перевод Э.С.Годинера,
1991)
12
18
аппарата внутреннего принуждения и насилия даже в такой «демократической» форме раннего
государства, как полис. Реципроектность же существует лишь как пережиток, используемый как
идеологический инструмент прикрытия традицией уже иной по сути власти, да и то не везде ix. Что
касается сакральных и родовых механизмов легитимизации власти, то они в разной степени
характерны для всех этапов государствогенеза, включая не только «развитое», но и «зрелое»
государство, и степень их применения зависит не от уровня, а от типа политической культуры.
«Развитое государство является сословно-корпоративным государством» (С.537). Но
корпорации в широком смысле, как профессиональные объединения, группа, в т.ч. и стоящие у
власти, были не только в «ранних» государствах, но даже в вождествах разного уровня. Вспомним
тайные союзы кузнецов в Западной Африке
Можно согласиться с фактом изменения социальной основы «раннего» и «развитого»
государств и, как следствие, его функциональных характеристик (добавляется т.н. «классовая
функция»), а также частично – «сменой идеологий» в качестве эволюционного рубежа (С.535, 539),
да и то с учетом чаще некоторого его запаздывания по сравнению с реальными изменениями
социума и зависимости от него (сравните с уже рассмотренной ранее статьи Р.Л. Карнейро «Было
ли вождество сгустком идей?»). Сам Л.Гринин признает далеко не универсальность данного
признака. Не вызывает сомнения и положение о том, что «развитое государство оформляет
общество уже цивилизованное», а «многие» ранние – «варварское» (хотя существуют термины
«африканская» (Н.Б. Кочакова, например) и кочевая (степная) цивилизация» (хотя не совсем ясно,
скрываются ли за ними понятия стадиального или локально-типологического ряда), на базе
которых редко достигается даже раннегосударственный уровень, хереческие коллеги Центральной
Америки. Дружину на Руси и в некоторых других странах Европы и т.д. С другой стороны, далеко
не все «развитые» государства были сословными или кастовыми (т.е. такими, где стратифика уже
или классовое деление было жестко закреплено правом и освящено религией).
Отдельно постулируется тезис о «неполноте» (вероятно, в сравнении с «развитым») раннего
государства. Он не нов. Рассмотрим, что подразумевает под «неполнотой» Л.Е.Гринин. Это –
ограниченность связей между государством и обществом, которая подразделяется на два
варианта. Первый – слабое развитие административной организации (С.530), второй сочетает в
себе «развитый бюрократический аппарат управления» с обществом без достаточно четкой
социальной стратификации (т.е. ярко выраженных классов или сословной…)» (С.532). Но ведь
«сословия». По мнению автора, не характерны для раннего государства в целом. Как этапа
государствогенеза (С.542). Далее – «сильный» и «слабый» государственный аппарат (С.532-533) –
явление не стадиональное, а всеобщее: среди современных государств Европы имеются и такие,
и такие (например, Франция и Швейцария и т.д.) (Бади, Бирнбаум, 1994, С.13).x. Дело в
распределении функций между «государством» и «обществом», а не в этапах из развития.
Отчасти это напоминает, хотя и несколько в иной плоскости, и достаточно условное деление
государств всех этапов на «тоталитарные» и «демократические».
Это не означает, что мы против признака «неполноты» как почти обязательной этапной
характеристики раннего государства. Наоборот, это как раз так. Вопрос, как эту «неполноту»
понимать. Нам представляется, что достаточно ясную и исходящую из конкретных реалий картину
дал Л.Е.Куббель. он. Со ссылкой не специалистов по каждому из сравниваемых регионов
(А.Я.Гуревич, А.И.Неусыхина, Н.Ф.Колесницкого, Н.Б. Кочанов, Ю.Н.Кобищанова), приводит
несколько «вариантов» ранних (раннефеодальных только) государств Европы и Тропической
Африки. Разница между вариантами – в разном, но всегда неполном наборе
государствообразующих признаков (Куббель, 1988.С.132-133). «Неполнота» ранних государств
определяется асинхронность и местной спецификой появления признаков государства.
«Сложившиееся» (по терминологии Куббеля «развитое» по Гринину), государство обязано иметь
все 3 «элемента характеристики» государства. Л.Е.Куббель использовал известную энгельсовскую
триаду (налоги; публичная власть и аппарат внутреннего подавления, территориальное деление).
К ним можно добавить также переход права и судопроизводства (в любом виде и степени) в руки
государства (конкретно-правителя и его представителей на местах). Остальные критерии отличий
«раннего» и «развитого» государств имеют «количественный» характер: более устойчивое и
крепкое государство; более высокая хозяйственная база; более высокая степень эксплуатации
19
«высшими классами» «низших»; больше атрибутов государственности; изменения характера
вооруженных силxi (С.537 – 538).
К ним можно было бы добавить и «вторичное», часто археологически фиксируемые признаки
типа принятия новой, чаще «мировой», религии, организацию торговли и масштабных
мероприятий, монументальное строительство, города, письменность и т.д., частично упомянутые в
статье Н.Н.Крадина в части II данного сборника.
Впрочем, часть таких вторичных культурно-цивилизационных признаков признает за
«развитым» государством и Л.Е.Гринин – это «письменное право, особая письменная культура
управления, учета и контроля» (С.537, 547).
Следует отметить, что при дальнейшем изложении отличий уже «развитого» и «зрелого», а
также современного государства центр тяжести смещается с политических на социальные,
интеграционные культурно-цивилизационные и даже такой признак, как уровень грамотности
населения, «развития общественной мысли» и т.д. Если для определения различий «раннего» и
«развитого» государства исследуется прежде всего аппарат управления, его функции, связь с
обществом, то начиная со «зрелого» государства как ключевые вводятся понятия «нация», затем
вдруг вновь «всплывает» степень развития бюрократии и т.д.
В итоге с точки зрения конкретно-исторического материала и теории математической
классификации, в эволюционной схеме, предложенной на обсуждение Л.Е.Грининым, выявляются,
на наш взгляд, три главных группы слабых мест.
1.смешение различных принципов классификации при определении различий между
разными этапами государствогенеза.
2.Имплитцитно-универсализация одной линии развития, в ущерб теории полилинейности и
возвратности политогенеза, предложенной еще Дж.Стюардом, гораздо ранее – Ф.Энгельсом, и
даже частью советских этнологов и философов конца 60-х – начала 80-х гг.XX в., являющейся
«общим местом» современной антропологии и постулируемой самим автором в статьях части I, II
и IV, но для более ранних этапов политогенеза.
3. Все более тесная увязка и даже подмена политического фактора при определении формы
и уровня государственности социальным и культурно-технологическим, все более усиливающихся
по мере продвижения автора к современному государству. О примерах непрямой и даже обратной
взаимосвязи этих факторов мы уже говорили в текстерецензии, а здесь позволим себе
процитировать определение главных изменений государственности XX века.
«Государство из классового становится социальным, то есть государством, которое проводит
активную поддержки малоимущих, социально незащищенных, ограничивает рост неравенства»
(С.543). Если следовать этой формуле, то к одной форме государственности можно отнести не
только западные демократии (да и тоне все и не всегда!), которые соответственно и имеет в виду
автор, но и государства ислама, СССР и даже фашистскую Италию и нацистскую Германию,
причем последние четыре с формально-типологической стороны – даже в большей степени, чем
первые.
Возможно, указанные недостатки связаны с тем, что ранние этапы государствогенеза (до
раннего государства) была возможность изучать непосредственно, специалистам – этнологам),
целенаправленно и системно. Процесс обобщения шел «снизу вверх», постепенно, по мере
накопления и анализа материала. Поздние этапы государствогенеза изучили философы разных
направлений, политологи, правоведы, шедшие от теории, «идеальной модели» к конкретному
материалу, подбирая подходящие примеры по мере необходимости. Промежуточную группу
составляют историки-африканисты, американисты. Отчасти востоковеды, более близкие по
методологии и методике этнологам, и «европейские» медиевисты, выборочно, отчасти
сознательно, отчасти имплицитно. Использование антропологическую теорию применительно к
конкретным материалам. Л.Е.Гринин, судя применяемой в последней (да и других) статье
методике, относится ко второй группе исследователей. Его способность к широким общениям
позволила объединить сборник единой идеей, статьи в разных частях придают ему структурное
единообразие, составляя как бы «скелет» коллективной работе.
Последняя его статья, при всей ее противоречивости, отнюдь не выпадает из этой цепи,
стимулируя «мозговой штурм» нового (для антропологи) материала, периода и проблематики. В
целом следует отметить, что, не смотря на некоторые недостатки в структуре, сборник производит
20
впечатление целостного, хотя и несколько разнопланового исследования. Он (наряду и в
дополнение к своим логическим предшественниками – сборникам 2000 и 2004 гг., а также тезисам
конференций «Иерархия и власть» и журналу «Social evolution and History») вносит существенный
вклад в современный этап разработки концепции государства и его альтернатив, в теории
многолинейного политогенеза. Сама же политическая (социокультурная, структурная историческая
и т.д.) антропология, хотя и зародилась за рубежом свыше полувека назад, органично вросла в
разработки отечественных ученых конца 60-х – 90-х гг. XX в. и ныне успешно ими развивается. По
сути, после ликвидации монополии марксистской философии истории и политологи, теории
политогенеза в частности, эта наука с многими названиями, но одной сутью, является
единственной приемлемой для «конкретных историков» методологической основой исследований.
21
The mechanisms of the old russian state genesis.
Despite the insufficient precision of the correlation of the terms: social and cultural (or
sociocultural)1 political anthropology2 (or its approximate equivalent – potestoral-political ethnography in
the late Soviet and early postsoviet historiography) (Kubbel 1988)3 and especially the complexity of rigid
differentiation of their objects of research, some concepts which have born in their environment, are of no
doubt.
For example, the mechanisms of the socio- and politogenesis. The set of the former ones has
been recently well worked out by A.V. Korotayev formally on an example of Sabejsky region (Korotayev
1997). As to the second ones, the data on them are contained in the works, connected with the concrete
ways, territories and stages of the politogenesis. Once the author tried to compile these data for the three
stages of the politogenesis: formation of chiefdoms; transition from the simple chiefdoms to complex ones
and their development; transition from complex chiefdoms to the early states 4.
The only one and incomplete attempt of accepting this scheme of stages was undertaken for
the old russian state genesis (concept "politogenesis" is not quite adequate to the essence of the
investigated phenomenon) (Melnikova 1995). The author in his dissertation of the late 90-s and the
monograph of 2002, reflecting its basic principles (Shinakov 2000 а, b, 2002), adheres to the following
scheme of stage-by-stage dynamics of the process of formation of the old russian statehood.
1. The stage of the separate "chiefdoms" and other late potestoral formations of different types and
ethnoses on the territory of the future old russian state. They are so-called «tribal principalities»,
protocities - the states of Northeuropean type - "viki", tribal military-potestoral unions under protectorate
Khazar Khaghanate, etc. The top level of this stage is basically the middle - second half of the IX century
(before Ryurik and Oleg) - the degree of their reality or fabulosity in the given context is not the theme
under our study). In the separate potestoral-political zones (regions)5 of the future old russian part of the
Eastern Europe the durability of this stage drags out (or resumes with the means of rolling aside) up to
the middle - second half of the X cent. In our opinion6 it is connected with the crisis of the supreme
authority in Rus in 40-s of the X cent. (under Igor), which induced the reanimation of the late potestoral
formations led by local hierarchy in some regions.
2. The stage of the «complex chiefdoms» (the prestates of a potestoral-political stage,
«territorial empires», complex states, «barbarian kingdoms» of the Big transitive (prefeudal) period,
«military democracy» and «military hierarchy», based on terminology of various domestic and foreign
experts of political anthropology) goes on from the end of the IX – up to the middle and the beginning of
the second half of the X cent. (Oleg, Igor, Olga, Svyatoslav, Jaropolk). This stage finishes with Olga's
reforms in the one part of territories of Ancient Rus and after unifying actions of Jaropolk and Vladimir – in
another one.
This stage of state genesis especially for Rus finds the form of “the two-level state»
(Shinakov 1993 B), the device and functioning of which was in details and skillfully described by
Constantine Porfirogenetus (in 30-s - the beginning of 40-s of the X cent.) It is characterized by the
uniformity of the "top" level authority in Rus which forms the "skeleton" of the complex state, and by
ethnocultural and potestoral-typological variety of low, "slavic" level of authority. Constantine has it like
domination of "Russia" over several "Slavinia", carrying ethno-tribal names. Domination is based on the
military superiority of «all rosi»7 over each single "Slavinia" and partly on the reciprocity concerning two
levels of authority. «The tribal» hierarchy was interested in the participation of the reception of its share
from the subjects of "prestigious consumption» from foreign trade and combined campaigns to Byzantia
and, probably, to the East. Externally, except for special role of international trade, this system reminds
to some extent earlier, but synchrostadial I Bulgarian empire of VIII - the beginning of the IX cent. (before
Krum`s reforms).
3. The transition to the early state begins with Olga's reforms and comes to the end basically
under Vladimir the Saint and under Jaroslav the Wise and his sons, concerning the relations, governed by
law.
Inside this transition it is possible to mark the phases of limited in territory, but perspective
Olga's reforms; Svyatoslav`s “imperial experiment” called to involve external resources in «the state
construction», but as a result distracted them from it; unifying actions of Jaropolk and Vladimir (and,
probably, Oleg); Vladimir's all-embracing reforms; legal reforms of XI century (caused by the casual
22
reasons and socially limited by Jaroslav the Wise, but grew universal and systematic under his sons
(1072). This year (the year of compiling «the Brief edition of the Russian Truth”) can be considered the
legal date of creation of the early state in Rus.
The further workstage consists of revealing those mechanisms which were involved in the
transition from one stage to another, and also in institutionalization and legitimation of a new level or type
of the organization of the authority.
For this purpose it is used the integrative and comparative analyses of the concrete groups of
sources, concerning each fact or the phenomenon during old russian state genesis, and also the attempt
"to try on" these or those mechanisms, revealed by synthesis, to old russian realities from the sources.
Earlier the author offered the following types of mechanisms of power institutionalization which
gave the birth to creating structures of the chiefdom level of different types. He called them "initial" or
"traditional"8.
1.
Through personal qualities, abilities (a way to meritocracy, military democracy).
2.
Through family connections (a way to aristocracy, "megacommunities" of
different types, the caste state and sometimes as a result - to the official-bureaucratic state).
3.
Through age classes (a way to gerontocracy, «military government», primitive
"feudalism").
4.
Through sacralization of the features, actions, qualities (a way to theocracy,
some kind of agricultural, "eastern" protocities-states, then - to the official-bureaucratic state such
as «eastern despotism»).
5.
Through the informal corporative organizations (a way to initial hierarchy,
including military, corporative-exploiting protocities-states).
6.
Through accumulation of material assets, with no connection with the status (a
way to "plutocracy" - oligarchies, to the trading protocities-states, special ("melanesian") to types
of chiefdoms).
7.
Through family-marital ties (a way to «territorial empires», hierarchically
organized unions of tribes).
Later, during the transition from primitive chiefdoms to complex ones, there appear and
become prevailing the external-military mechanisms. Then the mechanisms of the internal conflicts
which can be solved in the different ways add them, especially closer to its final phase. The most
perspective mechanism is the compromise when power structures of a new level (frequently - already of
the early state) were created during reforms (with no exclusion of the preliminary suppression of the loser
side. And, at last, on a phase of the formation of the early states (with the preservation of the most part of
traditional mechanisms) there appear the regulative-legal and ideological mechanisms. Their elements,
certainly, exist earlier in the structure of the "sacral" mechanisms, through the informal organizations and
others but as special system of the views postulated and brought by power structures and aimed on the
legitimation of power, the ideological mechanisms appear only at this stage of the state genesis. Religion,
philosophy and art become the part of ideology.
But the state ideology doesn`t always completely coincide with the religious one in form,
content, means and the purposes. There are also the direct conflicts of their carriers. The civil demagogy
appears as a variant of affecting the "society" by power structures or ruling hierarchy.
The external-military, mainly expansionist, mechanisms, resulted in the creation of
corporatively (ethnically) exploiting (including nomadic) the two-level prestates (I Bulgarian empire before
Krum`s reforms, Oleg and Igor's state in Rus, the Great princedom of Lithuania of pagan times, Khazar
Khaghanate), some types of polises, and also the expansion of limits of power, belonging to trading and
"eastern" cities - states, «eastern despotisms».
Almost exclusively military mechanisms are contaminated with the caste and feudalhierarchical statehood.
Internally conflict, contractual-compromising, legal, ideological mechanisms are not rigidly
coordinated to this or that form of statehood (though they are frequently used in the creation and the
further strengthening of polises and the official- bureaucratic states).
It is unnecessary to speak, that in a historical and ethnological reality, taking into consideration
specific features, degree of informativity and tendentiousness of the source base, various types of
23
mechanisms are interwined, they supplement or “fight” each other and frequently lead not to the same
results (forms of chiefdoms, protostates, states) which were earlier mentioned.
So, long ago forgotten "traditional" mechanisms seem to unexpectedly emerge on a new coil
of the politogenesis, confirming the thesis «every new thing is well forgotten old one», and also «nothing
is new under the Moon»!
The problem of combining the plurality, unity and similarity in socio- and politogenesis has
been recently examined by H.G. Claessen. Various (but not infinite, repeated) ways and lines of initial
politogenesis, which are expressed in different forms of the prestate bodies, and that`s why in the
mechanisms of their formation, under certain conditions result also into the same diverse, but possessing
important common features, early states. (Claessen 2000:18)
The set of the mechanisms of the institutionalization and legitimation of power in all regions,
ways and stages of the state genesis is quite standardized, for it depends basically on features of the
human psychology, ethnic mentality, cultural and religious traditions, the level of the social development,
the status and the purposes of those people who strive for power.
It once again confirms the thesis that «similar political structures (and we can add - the
processes and mechanisms of their realization - Е.S.) have arisen in the various cultural environment and
independently » (Claessen 2000:18).
The mechanisms of the institutionalization and legitimation of power (МILP), or state genesis,
in this connection could not absolutely coincide with so-called «factors of social evolution, connected with
the deep, cause-effecting phenomena in a social life, with the same objective tasks for the society
solution at the give moment. Not without a reason the author of the concept A.V. Korotayev characterizes
it like «sources of social evolution» (Korotayev 1997: 5, 6), giving names to about a dozen of their types.
With the quantitative coincidence of the "mechanisms" and "factors" only one «conflict of interests»
approximately coincides, but only «in complex and supercomplex societies» (Korotayev 1997:37).
It speaks about absolutely different motivation of the social development as a whole and of the
separate personalities or their groups, "strati", aspiring the authority over them.
Besides, the "choice" of "the mechanism" is determined not by the purpose, but by means,
which are considered the most accessible and effective in the concrete situation.
The purpose of this article is not the revealing of the factors which were the source and initial
stimulus of the old russian state genesis and which defined social, to a less degree - political - specificity
of the old russian statehood at different stages of its development.
These factors have not received direct illumination in all the kinds of sources and attempts of
revealing them proceeding from the basic, vulgarly understood Marxist doctrine (and moreover from the
universal-metaphysical plan), put the Soviet historiography of Kievan Rus into a blind alley.
The purpose of article is the solution of a more private question, - what kind of mechanisms
consciously or implicitly were used by hierarchy and ruling elite of potestoral-political formations of the
Eastern Europe for coming to power, its strengthening and expanding the political and territorial limits.
The application (for the first time - systematic) of the methods of the political (sociocultural-?)
anthropology to the realities from the sources allows to compensate the objective and subjective faults of
the latter, to draw more precise, though formalized, but built-in in the global sociopolitical dynamics, a
picture of the old russian state genesis. On the other hand, the application of this theory to concrete
materials can check up once again the degree of its accuracy, add and verify it.
Besides the knowledge of mechanisms of the state genesis can in the reverse order help to
verify also the structure of the state which was formed as a result of their actions, especially if it (as in our
case) finds weak reflection in sources. Here we entirely agree with the H.G. Claessen`s opinion, that «the
comparable problems which have appeared at various places on earth lead to the development of
comparable solutions» (Claessen 2006: 28). It means, that if the original problems (phenomena) and the
processes generated by them are similar in some regions, so and their results will be similar too. If we
know them for one territory, we can transfer them to another one, where the result (in this case the form
of a state system) is weakly covered by the sources, with the certain share of probability provided the
obvious similarity of the initial "stimulus" and the mechanisms of the state genesis.
***
The stage of separate chiefdoms. The very content of a stage and typology of the chiefdoms
in the Eastern Europe was earlier in details reconstructed by the author. We shall dwell on the
24
mechanisms. Two of them - "plutocratic" and "patrimonial" (genealogical) types are reconstructed for
a phase of the peak of the chiefdoms. A source of the means for creation of the first bodies of power,
judging by a combination of written, archeological, numismatic data, was the participation in international
trade along «the Eastern way». The substantiation of the right of power – original settling, an antiquity of
a family, belonging to the "land" aristocracy («the best specimen»), i.e. mechanisms of the "patrimonial"
type. The influence of external forces on the process of local politogenesis is not traced, though the
annals mark, that the part of Slavic and Finno-Ugric tribes is under dependence from varyags and
khazars (FERC Т.1. 1962: 19, 21), and some historians assume the existence of the protectorate of Great
Moravia (Novoseltsev … 1991; Shinakov 2002; 133, 250, 367).
We should note, that there are no data in sources about the existence of hierarchy patrimonial nobility in the southern regions. They exist in the Southwest (white croations) and the Center
(polyane) in the form of data, concerning the early genesis of ruling - princely-bodyguard elite. They came
from the Arabian authors (Ibn Ruste, Al Masudi), and the legend included in NPY? (ПВЛ) about the
Polyan tribute "swords" to the khazars (ПСРЛ. Т.1 1962:17). Indirectly it testifies the external - military
mechanisms, which are not directly reflected in sources (about battles with khazars (except for indirect «a sword tribute») and intertribal collisions («lived in peace») there are no data). By the data of
archeology «military democracy» and "hierarchy", which also mean the military mechanisms, could be
present in the state genesis of the Southeast («Khazarian zone») tribes, the severyane most of all.
The final phase of a stage of the separate chiefdoms and the beginning of the transition to the
next stage in the North of Rus is marked by the military-resistance mechanism connected with the
redistribution of the incomes from the international trade, which had been monopolized by the middle of
IX century by the strange "varyags" (in annalistic terminology) - "rusi" (in the terminology of the Arabian
sources).
The tribal aristocracy (hierarchy) came to power during the revolt against them, which is also
recorded in the Scandinavian sagas and by the data of archeology (Jackson 1994:73; Kirpichnikov
1988:49). Later, after the conflict between the hierarchy of different tribal associations (chud, merya, ves,
krivichi, slovene) the contractual-compromising mechanism comes into effect. It consists in the formation
of the top level of authority in the created confederation with the help of the method of the invitation from
abroad, not especially strong, but already possessing the experience and, the main thing, - the aura of
legitimacy, ruling group (prince Ryurik with brothers, his family and bodyguard). The authenticity of
Ryurik`s personality and especially of his brothers - Truvor and Sineus, is rather debatable question in the
literature, and has no value. The actions of ruling family of the separate parts of the protostate formations,
built by the military-resistance mechanism even logically should be the same if the preservation of this
consolidation of equal in rights and similar in force "chiefdoms" was more important for them than
personal or group ambitions.
There is a well-founded point of view, that this compromise was fixed in the written treaty
where the rights and duties of both sides were stipulated (Grinev 1989: 38-42) If it`s true so we deal with
the fact of transformation of the contractual-compromising mechanism into the legal one. In the
stadial aspect it started to operate too early, however, it is necessary to take into account the regional
specificity of the Northern Rus, which was the member of «Baltic cultural-economical community»
(Kirpichnikov 1979: 98,99; Kirpichnikov, Lebedev 1980:26,27; Lebedev 1985: 47) where the legal
regulations arises during an epoch of "barbarity", inside the separate chiefdoms.
As a result there formed the complex system of authority where each element did not possess
it completely.
The stage of complex chiefdoms. During gradual expansion of the "territory of power» with
the means of adding new chiefdoms (tribal princedoms, the protocities-states, military-potestoral unions)
to already developed along the international trading ways ("Eastern", later - «From Varyags to the Greek»
or Dnieper, Bavarian-Khazarian) "skeleton" of the "barbarian" statehood, there used the old tradingplutocratic mechanism and the new – military-expansionist one. The «old» mechanism operated in
two ways. First, the main source of riches of the new ruling elite and partly the old hierarchy was the
international trade. Both Varyag-Rus elite, and the tribal hierarchy of the North aspired to put under the
control the whole length of trading ways. Second, the local nobility put up with the loss of a part of power
and tribute for the benefit of elite of the top level, having the share in incomes from international trade and
contribution in case of external predatory wars which could not be independently conducted.
25
In the group of "military" mechanisms there arises a new, integrative-concentrating on value
type of the mechanism - "predatory wars".
The function of the first mechanism has generated varyag expeditions down the Dnieper,
supported by the land-trading hierarchy of the "northern confederation», aimed to secure the markets of
Byzantine. As a result – the capture of Kiev by Askold and Dir, and then – by legendary Oleg the
Prophetic (882) and their military - trading activity in the Byzantine direction.
For the further expansion of the «spheres of power» rusi applied the military-expansionist
mechanism. This expansion (consolidation of the southern chiefdoms and princedoms around "Russia"
with the center in Kiev was necessary for increasing the export base of rusi in trade and military
contingents - in case of war. The local prince and hierarchy "Slavinias" put up with the supreme
sovereignty of rusi until the latter were "lucky". The military way was effective to subdue isolated
opponents (moreover those who had already got used to pay tribute to the khazars or Great Moravia), but
the few rusi could not to keep them using only this military-forced method. The events of 941-944 resulted
in the murdering of prince Igor and partly – in the destruction of the old (the level of the complex
chiefdoms, potestoral-political system. This system breaks up as a result of the internal conflict between
different levels of power - "russian" and "slavic", generated by external military failures.
The very revolt of one of "Slavinias" (Drevlane), headed by local princes and aristocracy
(ruling elite and hierarchy) was suppressed by the regent Olga with the use of "barbarian" methods: of a
military suppression and military-frightening mechanisms, which acquired in the annals the
legendary form of the «ritualized conflict»9. However, the new mechanisms were required for the
positive actions and the reconstruction of the whole system of power. Provided the state leader was
rather passive, there could be a return of the statehood on a level of separate chiefdoms or, what is less
probable, replacement of a ruling family and elite as the head of the of preserved but a bit transformed
and reduced (in territory) "barbarian" prestate formation. In case of using the proper mechanisms, their
resolute and careful application, probably, not only the crisis was overcome, but also after some time
there could be a transition to new, higher level of the development of the statehood.
The stage of the early state - a phase of transition and formation. During this stage many
new and traditional mechanisms were applied rather consciously or under the pressure of events.
The mechanism of consciously flowing systematic reforms for the first time in a history of
Russian state genesis was applied at the end of 40-s of the X century by the princess Olga. The regional
potestoral-political traditions, specificity, the status and a way of their annexation to old russian state were
taken into account during their conducting. They included the Ryurikovichi`s "domain" – Middle Dnieper
territory; northern lands which had long contractual relations having with a ruling dynasty and also
conquered after the mutiny lands of drevlane and that`s why deprived of civil rights.
The reforms were carried out, by the annals, in three stages. The first one took place during
the Olga`s reign and was concentrated in time (some years) and limited in spheres and territories of
application. The second stage, under Vladimir, was more elongated in time (80-90-s of the X cent.) and
all-embracing in the territorial aspect, concerning almost all sides of a life of the society. The third one,
under Jaroslav and his sons, was discreet in time, rather episodic and touched only the legal sphere and
the system of enthronement and the status of prince.
Olga managed to conduct the most cardinal changes in again conquered after the revolt the
lands of Drevlane. All old bodies of local power - from prince to the town self-government, were
liquidated. Instead of tribal princedom, i.e. ethnopotestoral body there created a pure territorial unit "land" under the control of prince from the house of Ryurikovichi - the Kievan deputy.
Local mononorms or common law10 were replaced by the grand-ducal "charters" -decrees for
concrete cases, i.e. common legal system with guarantees for the population was liquidated. The
unsystematic tribute (the contribution from times of Igor) was replaced by the constant fixed "uroki" which
were gathered not during cancelled gafol, but were driven to the princely "stani" under protection of the
Kievan garrisons. As a result there appeared many attributes of the statehood - replacement of the tribal
division by the territorial one, occurrence of the tax system, and the apparatus of compulsion. The
relations of reciprocity, which existed in the chiefdom (in Drevlane`s princedom between the ruling elite,
hierarchy and other society) were actually or ideologically replaced by the domination-submission
relations.
26
Reforms in the North were more limited and had rather privately legal nature. First, the North
was completely loyal to Kiev and personally to Olga during the crisis so there was no need to strengthen
positions of the government here.
On the other hand, there was no legal or peaceful opportunity to change position for the
benefit of princely authority since the relations between local hierarchy and prince had traditional contractual character. As the strong points of Ryurikovichi`s personal authority and riches there allocated
the lands and settlements with the special status – pogosti - where inhabitants didn`t pay a tribute (state
tax), but quitrent - the rent directly for the benefit of the princely personality.
The private possessions and settlements of princes - villages - were created in the domain, in
the close proximity to Kiev.
The Olga's reforms were subjectively directed to the creation of monopoly of the supreme
power only for the Ryurikovichi, and were objectively the first step to creation of the early state in Rus.
The chronicles directly or are indirectly mentioned only several reforms from numerous
Vladimir the Saint`s transformations: military, political, rather limited legal and only one (religious ideological) - is described rather in details. It is no wonder because of the hagiographical character of
the description of the activity of Vladimir, and also with authorship of the Russian annals as they were
created exclusively in the church environment.
The military reform had two stages what was connected with the tasks facing to the state. In
the beginning it was the conquering of the tribes, princedoms, cities, which disappeared or weren`t
earlier subordinated to Kiev, later – the defense against a massive impact of nomads - pechenegi.
In the first case a rather small separation was necessary in order to cope with the tribal home
guards and not numerous bodyguards, and then to make small garrisons of points under control - “gradi”.
They were provided (by earlier example of Great Moravia and Czechia) due to the surrounding population
what was profitable from the economic point of view. The army should consist of the professionals who
weren`t connected by origin with the local population. Ideal for this role were the mercenaries - varyags
and the bodyguard - "rus", consisted of people who lost their traditional (tribal) social and ethnic
connections.
In the second case it was required to create a big army that had to struggle for patriotic
reasons for the defensive wars gave no plunder. The part of an army could be introduced by not so well
trained (but with professionals in the head) garrisons of boundary fortresses, the other part – by
professional, mobile, surpassing pechenegi in quality cavalry. These both parts initially were
heterogeneous in the ethnic and social nature, but during the joint military activities they were integrated
into monolithic organization - « big state bodyguard», though and divided in ranks, but possessing
corporative consciousness and feeling of "elitism", superiority over the rest of the population, and later realization of their exclusive right to advise to the prince and to participate in the state governing. Military
mechanisms have created ready machinery of state of different levels. The military mechanism created
the complete state machinery of different levels. In the connection with war «the big bodyguard»
replaced tribal troops and small tribal and personal bodyguards, and also «all rosi» - military-powerful
elite of the country. Varyags-mercenaries kept to be used, but only in case of large internal and external
conflicts.
The political reform touched the system of the organization of the supreme authority and
government. The power over all lands and key cities was transferred only to sons of grand duke and all
members of the house of Ryurikovichi, and only at their shortage – to their vassals from the structure of
the «senior bodyguard» - “the best specimen», called "bolyare" after the Bulgarian term. This system of
the organization of the higher authority has received in the literature the name of «patrimonial sovereignty
of the Ryurikovichi over Rus». The nearest analogies of such a system are Khazar Khaghanate, Poland,
Scandinavia.
Vladimir did not carry out the universal legal reforms, confining himself to the sphere of the
church law. However, one reform - temporary introduction of a death penalty - took place during his reign.
The religious-ideological motivation of this step is very interesting because it implies the delivery of the
sword of justice from God to the governor, giving the latter the right over the lives of "malicious" citizens in
interests of the "kind" ones. From the point of view of assistance to the process of the state genesis this
reform by a method of intimidation helped to liquidate inevitable collateral consequences very quickly
27
which were the outlay from the swift breaking of tribal social and ethnopotestoral relations, generating «a
lot of robbers » (Shinakov 2003).
During carrying out of the given reform there used the results of early religious one (with the
support of the orthodox priests). We shall stop only on its value in the context of the state genesis for
there is a great deal of the literature concerning it.
Firstly, the integrative one. Secondly, the strengthening of the position of the dynasty inside
the country. Thirdly, strengthening of the foreign policy positions and prestige of the new state, as a
whole, and of the ruling family.
More obviously the integrative purpose of religious reform can be seen in the description of its
pagan part - pagan idols of different tribes were simply delivered to Kiev, as though taken hostages and
violently subordinated to the God of rusi - Perun. Christianization solved the problem even more
cardinally, i.e. tribal gods were simply abolished. On the other hand, the acceptance of the equally alien
religion to all tribes helped to avoid psychological difficulty - natural unwillingness to submit to the god of
the neighbors, equal in rank to their own one.
From the point of view of increasing the prestige of the authority not only the religious
ideology of the country or even ceremonialism were important, but also the process of its acceptance practically from the hands of the head of the world – Roman basileus - accompanied with the
establishment with the family ties with his dynasty (for Vladimir it was more important than the very fact of
christening). Vladimir's practicality is important too – for he knew, that for Christian states any contracts
with pagans were not considered obligatory.
The church organization could be used as one of the elements of machinery of state, and the
religion, the religious literature and art could become a part of the ideological mechanism of
legitimation of power.
Implicitly the conducting of the territorial-administrative, family-marital, monetary-financial
reforms under Vladimir with the big degree of reliability is based on the context of annals, diachronic
comparative analysis of a situation before and after his reign, the data of archeology, numismatics,
emblematics, epigraphy.
Territorial-administrative reform. If up to Vladimir there were independent or semiindependent volosts, country churchyards, the worlds were kept and полузависимые ethnopotestoral
bodies of different types and sizes, so thst in XI century there already existed the unified division of Rus
into the lands, volosti, pogosti, communities. They were ruled by the princes from the house of the
Ryurikovichi and their deputies - vassals, elective «startsi gradski» and heads.
The family-marital reform is confirmed by the fact that in the first half of Vladimir`s reign
there was still a polygamy and in the end of it - monogamy where, at least, the Church and princely
administration could supervise it.
The monetary-financial reform consisted of a complete cancellation of gafol, and its
replacement by stage-by-stage gathering of a tribute (pogosti - volosti - lands - Kiev) with the help of
special detachments such as «tax police». The orientation of Russian monetary-weight system changed
from the Muslim East where silver mines exhausted, to Byzantine. The first Russian coins with princely
and Christian symbols were minted on a sample of Byzantine milliarisi, what also increased the state
prestige.
Under Jaroslav the Wise the precise system of enthronement, called "lestvitsa" was at last
established. The throne was transferred from the brother to the brother, then the turn passed to the next
generation of brothers and so on.
The Legal reforms began even during civil wars of 1016-1019 and proceeded with breaks
down to disintegration of the Old russian state in 30-s of XII century.
Naturally, as the mechanism of the state genesis, they served as the means of consolidating of
the early state and increasing the authority of power, and directly as the protection of economic interests
of the ruling elite, and also (though later) - of the land hierarchy.
Military mechanisms of a phase of early statehood formation are divided into militaryunifying, military-defensive, military-expansionist, conflicts with a demographic orientation,
internal conflicts, military interference in the affairs of neighbouring countries, conflicts of other
type.
28
The military-unifying mechanisms cover the short period (975-985, 993) under Jaropolk and
the beginning of Vladimir the Saint`s reign and had the expansion of territorial, demographic and
financial-economic base of the central power for an object and objectively had the integrative nature.
The military-defensive mechanism covers the 90-s of the X cent. - the middle of Vladimir the
Saint`s reign, and also 1018, 1036, 1060-1061, 1068. The last (except for 1068) years slightly influenced
the process of state genesis, and the defense from pechenegi became the first nation-wide event which
played a main part in the consolidation of the just territorially created early state in the 90-s of X cent. It
served as the ideological justification of many "unpopular" activities of ruling elite and helped its
reconciliation with the local military hierarchy which lost its power by means of including it in the structure
of «big state bodyguard»11.
The military-expansionist mechanisms (on the contrast with "internal"-unifying ones) didn`t
play an essential part in the state genesis without depending on their losing or winning. It is necessary to
note only «the imperial experiment» of Svyatoslav, who tried to create the state of the same form (twolevel), but of other scale12.
The conflicts of a demographic orientation were specifically oldrussian phenomenon for as
against the Western Europe, in its East there was need of population and not of land. There were
conflicts which, probably, had the conscious purpose of resettlement of the whole groups of the
population to Rus as it, probably, took place in 1058 with galindi, moved to the central region of Rus after
the Jaroslavichi`s campaign. The defensive war with pechenegi in 1036, and the offensive one against
torki in 1055 had the side demographic effect – the creation of special groups of population - frontier
guards-federats. The settlement of the Polish prisoners on the boundary river Ros was of the same value.
The internal conflicts had the following positive value for consolidation of statehood: during
their course the number of applicants for the supreme authority was reduced, and sometimes there
remained only one autocrator, as Jaroslav the Wise in 1019 or Vladimir the Saint in 980. Successfully
resolved military conflict to a less degree (for there almost were not conflicts of a separative orientation)
stopped the centrifugal tendencies. During the suppression of national uprisings (1068-1069, 1071) there
was a temporary consolidation of the ruling elite. Some of the revolts (1015, 1068-1069, 1071) influenced
the legislative activity (creation of «the Jaroslav's Law» in 1016-1019, Brief edition of “the Russian Law”
in 1072).
Interference in the internal affairs of the adjacent countries. The participation in the
suppression of military elite mutinies and separative movements in the Byzantine empire in 987-988 could
push the governors of Byzantine to authorize a marriage of princess Anna and Vladimir that increased the
prestige of the latter both inside the country and abroad. The assistance to Kazimir the Restorer in the
suppression of the national uprising and the separative movements in 1041-1047 in Poland strengthened
positions of Rus on its western borders and essentially increased its international prestige.
Conflicts of other type. Till now there has been no explanation of the reasons for overdue «viking
campaign» to Byzantine in 1043, which ended with a failure. Probably, the purpose was of militaryfrightening nature - to achieve the greater autonomy of Russian Church, to provide more profitable
conditions of trade or, for example, to receive recognition of the rights of Jaroslav on a title of caesar
(which he had in the end of his life by the epigrahic data).
Among other mechanisms the most closely contaminated with military ones there appeared
integrative-demographic, meritocratic and partly – ideological mechanisms.
The first ones received the detailed description in one of the last articles of the author (Shinakov, in
printing). It was the practice of resettlement of the prisoners and the whole suppressed tribes on the
boundary (by the Byzantine-Bulgarian example) and the empty lands that connected them with military
mechanisms. Besides solving the problem of settling soldiers in the boundary fortresses, Vladimir
simultaneously undermined the main source of separatism among the subordinated tribes and
princedoms. In the structure of their garrisons the significant part was played by the military-political elite
of these tribes - «best specimen», who violently were come off from their ethnosocial environment and
resettled to the opposite borders of the state. Former nomads (khazars, pechenegi, torki) helped to form
Russian cavalry in the structure of the special boundary "settled" armies («their own pogani»), or directly
including in the structure of «the big bodyguard» (e.g. hazari - according to the archeological data).
Survivals (or reminiscences) of meritocratic mechanisms are connected with the sources and the
way of acquisition of the “the big bodyguard”. To tell the truth, their use finds its confirmation not in the
29
main sources, but in the Russian bylinas and written monuments of the neighbouring, synchrostadial and
similar in type of state genesis, countries - Poland in particular (Gall the Anonym 1994:343). The abilities
to war were the way of increasing the social status and including into the new, early state ruling
bodyguard top that helped it to win tribal elite and hierarchy.
The ideological mechanisms started to be applied already in the separate chiefdoms, completely
coinciding with the pagan religion, and its conductors were the priests - "volchvi". However the period of
acting of these mechanisms found its reflection only in the chronicle of the Christian period. In ПВЛ there
compiled three types of ideological legitimation of power: resettling-patrimonial, which reflected the action
of "patrimonial" (genealogic) mechanisms (a legend about Kiy and his brothers); bodyguardian - «varyag
legend », connected with the action of military - unifying and contractual-compromising mechanisms, the
christian ideology. The latter one is shown in the given aspect the least precisely: the idea of primordiality
of authority and its reception from the God is implicitly traced. The same christian origin, probably in the
way of direct adoption from Byzantine – belongs to the idea about a duty of the soldiers to protect Faith
and the fatherland, not without a reason the first name of the new, ethnically heterogeneous people
became "christians". Patriotism has its origin exactly in this form for rusi were one of the peoples of the
state, and their god was pagan Perun. Except for the military and integrative purposes, christianideological mechanisms were used for the increasing of the prestige of Russia in foreign policy, national
self-consciousness, authority of the princely power. The ideological substantiation was created and for
the concrete, private purposes: for example, introduction of a capital punishment for the first time,
creation of the notion that the attempt on a life and even health of prince from the House of Ryurikovichi
was a deadly sin, for which the guilty will be inevitably punished by God. The latter is especially essential,
for not only in the common law, but even in the codified law - « the Russian Law» - articles about
protection of a life, health and honour of prince were absent.
The legal mechanisms partly coincide with the mechanisms of reforms, codifying and legitimating
their results. But more often reforms did not find reflection in the written law, remaining, probably, at a
level of oral princely decisions and decrees. On the other hand, also the very right carries not preventive,
but eventual, precedental character and fixes the results of operative reaction on the concrete incidents,
including connected with the protection of a life, health, honour and property of ruling elite (bodyguard,
state and privately owning princely administration) and hierarchy (boyars - land owners).
The family-marital mechanisms were applied by Vladimir during his activity in parallel with the
reformatory and military ones. Their basic sphere - integration, concept of internal and external
prestige, legitimation of power, and also expansion of territorial limits of the state, strengthening its foreign
policy positions. (Shinakov 2000 I). We shall add, that Vladimir could try to make family-marital
mechanisms the alternative to the patrimonial ones, but judging by the system of enthronement,
introduced under Jaroslav the Wise, this attempt failed.
The comparative analysis of mechanisms of the concrete forms of statehood shows, that at the
stages of complex chiefdoms and early states (for earlier stages there are no typology selected by the
author and enough informative sources) in Russia of IX - the middle of XI cent. as a whole or as separate
elements there existed the following forms:
1. Corporative-exploiting form; 2. Two-level form; 3. Official-bureaucratic of moderate (ByzantineBulgarian (Shinakov, 2001) model; 4. Forms of trading and agricultural ("eastern") city - state.
The given conclusion does not contradict with earlier made on the basis of the empirical analysis
ones about "two-levelness" of the barbarian state (Shinakov 1993 а, б), and with some estimations of the
character of the old russian statehood as a whole, claiming universalism.
The following theories: the theory of the "state" or "city" feudalism (the founder - B.A. Rybakov,
the present supporter - M.B. Sverdlov), by definition the most similar to «the eastern despotism », that is with official-bureaucratic state; the theory of the cities-states basically of the "commercial and industrial"
type and in the second turn cities-states - communities of the veche type, for the first time offered by V.O.
Klyuchevsky (Klyuchevsky 1987:137-150, P.161-171), during last decades were shared in the pure state
only by foreign scientists (Soloviev 1979; Lind 1984). Some historians conveyed this idea to the point of
irrationality, postulating the absence of the actual statehood in Rus which represented «varyag trade
enterprise», the analogue of the East-Indian company, where separate princedoms were «the commercial
enterprises for gaining the profit» (Pipes 1993 : 48). The analyzed action of mechanisms, including
trading-plutocratic, shows that they were objectively one of the important, and during the some moments
30
- determinative points of the state genesis, though they could subjectively pursue mainly economic aims.
Domestic scientists (Froyanov, Dvornichenko 1986, 1988; Majorov 2001) emphasize the potestaral (?)administrative aspect in the formation of the cities-states in Rus, which is close to the states-communities
(polises).
The elements of the official-bureaucratic statehood (contaminated with such a system of
ruling as «the eastern despotism» and with such a social basis as «the Asian way of manufacture») are
traced in the two theories: of “the state feudalism” and “the bodyguard state”. The features of the second
one awe as follows: phenomenon of «the power-property», rigid division into societies on the basis of a
role principle, also taxes and other kinds of duties of citizens in relation to the state machinery. The latter
one in contrast to the classical and «the eastern despotism» consists not of officials, but coincides with
the military bodyguard top, over which the Supreme governor (in contrast to the same despotism) almost
does not rise and sacralize. Thus, «the bodyguard state» represents symbiosis of official-bureaucratic,
corporative-exploiting, and in perspective – feudal-hierarchical statehood. A.A. Gorsky, the supporter of
the theory of “the state feudalism”, who for the first time lifted a question about the bodyguard role in the
political (and not just military) system of Ancient Rus, which was “early feudal in nature” (1984), considers
it the main tool and source of the further feudalization of the latter (Gorsky 1989:87). The bodyguard is
the corporatively organized class of feudals, so-called «the collective feudal». In the stage-stadial aspect
of the theory of politogenesis by Claessen-Skalnik it means the full coincidence with a stage of the early
state. E.A. Melnikova (1995:22) and N.F. Kotlyar (1995:46) have practically the same opinion about the
stadial limits of “the bodyguard state”. Agreeing with them in stadial aspect, we can not do it with the
chronological one: they begin the early state in the end of IX cent., we consider the end of X cent. By the
way we consider it rather a short-term episode of the old russian state genesis, coinciding with the
transition from complex chiefdoms to the early state, and the phase (and the tool) of its formation.
(Shinakov 2002 : 31-32, 277-287).
In potestoral-political ethnography this term («the bodyguard state»), old russian by origin, is used
for a designation of one of the forms of complex chiefdoms (along with «the complex state», « the
protocity-state », etc.) (Kubbel 1988 : 52, 147).
In medievism and slavism «the bodyguard state» is considered one of forms of early feudal
statehood of the Central Europe (Тrzesztik 1987; Zemlicska, Marsina 1991), i.e. Great Moravia, Czechia,
Hungary, Poland, and also, in our opinion - Denmark (Shinakov 2002 : 277). Incidentally, for this region
we consider the bodyguard state not the type of early feudalism, but the form of the early state of a phase
of its formation, the tool and even the special transitive form from complex chiefdoms (Shinakov 1998 б:
131-132).
The late elements of the official-bureaucratic statehood have even more amplified at the
construction of the early christian statehood under the influence of the Byzantine-Bulgarian model and
partial inclusion of Rus into the structure of «Byzantine community of the states» (Obolensky 1982).
For the macroregion of Eastern, Central, Northern and Southeast Europe the certain forms and
elements of statehood (and latent behind them ones, resulting in them with the help of mechanisms) are
contaminated with the certain types of civilization or models of development (Shinakov 2002: 290-291).
The corporative-exploiting and two-level statehood are connected with the nomadic (steppe)
civilization, introduced by Khazar Khaghanate and I Bulgarian empire (before Krum`s reforms). It was
already spoken about official-bureaucratic and "bodyguard" forms, the cities-states are by all means
connected with the Baltic cultural-economic community. Also it is not necessary to try "to choose" one of
them for the whole Rus, as supporters of absolutization of this or that model of development tried to do. In
its different regions and at different stages of the state genesis in a different degree there traced the
elements of all earlier enumerated forms of statehood.
The correctness of earlier made initially typological positions for Rus has sustained the
checking by a method of contamination of the state genesis mechanisms with the forms of statehood.
The stadial distribution of the mechanisms into the stages of the state genesis is traced less
precisely. The same mechanisms, but in a different degree, operated at the stages of the separate and
complex chiefdoms, and also at the formation of the early state. Actually, one of the earliest stadial
mechanisms - "patrimonial" (genealogic) ones - keep operating in the remaining type even at a stage of
early state. They are the preservation of "blood feud" in the law of Ancient Rus till 1072, and also socalled «patrimonial sovereignty of the Ryurikovichi» (Nazarenko 1986; Shchavelev 2000). On the other
31
hand, the elements of the "prelegal" and ideological mechanisms, usually stadially later, are already
traced at the transition from the simple chiefdoms to complex ones. As a result, sharing R. Carneiro`s
point of view about preservation of the importance of the stadial approach as a whole (Carneiro 2000:
94), at least in the contamination with mechanisms, we consider the regional-typological aspect more
important, than stadial one for studying the process of old russian state genesis.
In summary we need to note, that in Claessen`s formula «similar problems have similar solutions»
(Claessen 2006:28), the average part - the mechanism, means of the solution of the problems is missed.
The old russian example basically confirms the last part of the formula – about the contamination of
the mechanisms of the certain type with concrete forms of statehood, created with their help.
1. Recently about the correlation of the given terms in their historical development: Skalnik ed. by … 2002; Carneiro 2003 or,
from earlier editions: A handbook of method … 1970.
2. About the understanding of the term of the history of the political anthropology there is no uniform point of view.
Compare: Political anthropology 1966; Winkler 1970; Service and Cohen 1978; Claessen 1981; Кochakova 1986 Introduction;
Kubbel 1988 Introduction; Godiner 1991; Кradin 2001, 2004.
3. Leningrad scientist V.M. Misyugin called the similar in essence scientific discipline ethnosocial history (Misyugin 1984).
4. Earlier, before the acquaintance with the positions of political anthropology, the author offered other periodization of the
process of the old russian state genesis. Stage 1 - a conglomerate of the "barbarian" states and non-states under the military trading domination of "rusi" and Novgorod (IХ – middle of the X cent.); Stage 2 – the complete victory of the top level of statehood
("rusi" with the only Ryurikovichi`s right for power. The state form of exploitation (second half of X - middle of the XII cent.); Stage 3
- formation of the true statehood with the elements of class functions (Shinakov 1993 a: 178-179).
5. Perhaps, A.P. Novoseltsev was the first to mention fundamentally the aspect of regional-political division of the Eastern
Europe (Novoseltsev 1991). The author touched this question, and then has developed his own scheme of regional-typological
aspect of the genesis of the old russian statehood (Shinakov 1993 a: 179; 1995; 1998; 1999; 2000 a, c; 2002 : 106-137). Up to the
end of X century the lines of the development in these 5-6 regions were typologically various, but all led to the early state.
6. There also exist other opinions about the importance of the crisis of Olga`s reforms and a degree of political-territorial
recourse of statehood (Gorsky 2004)
7. Constantine mentions, that «all rosi» go in the gafol (Constantine Porfirogenetus 1991: 50,51), that already testifies their
rather small number. For earlier time Gardizi tells about 100-200 of rusi, making an annual winter detour of the Slavic lands
(Novoseltsev 1965: 400).
8. The list and examples of the action of "initial" or "traditional" mechanisms of institutionalization and legitimation of power
are given in Chapter 1 of the author`s thesis for a doctor's degree (Shinakov 2000 а), and his typology of forms of the states (partly
– complex chiefdoms) is given in the author's abstract of the thesis (Shinakov 2000б: 12) in more detailed variant, with explanations
and examples (Shinakov 2003, 2005). In the contrast to the earlier variants of typology of the states (Oberg 1955, for example) our
typology to the greater extent takes into account the stadial aspect and has more universal character.
9. Some historians consider the ritual surrounding of the conflict the main thing, taking into account the peculiarities of the
pagan religious-mystical outlook (Alexandrov 1995).
10. About the correlation of the traditional mononorm and already early state pre-law you may see: Shinakov, Ponomareva
2005.
11. The more detailed structure of such a bodyguard, where the regiment of "princes" (probably, former tribes) was included
was described for the neighbouring Poland (Gall the Anonym 1994:335).
12. "Imperial" stage is sometimes considered obligatory at the certain lines of the state genesis, and namely for Slavic one,
building up its last stage (Korolyuk 1972:23).
32
Механизмы древнерусского государствогенеза
При всей недостаточной четкости соотношения терминов социальная и культурная (или
социокультурная)1 политическая антропология2 (или ее примерный эквивалент в позднесоветской
и ранней постсоветской историографии – потестарно-политическая
этнография)(Куббель 1988)3 и особенно – сложности жесткого разграничения их предметов
исследования, все же не вызывают сомнения некоторые родившиеся в их среде понятия.
К последним можно отнести механизмы социо- и политогенеза. Набор первых в
последнее время хорошо разработан А.В.Коротаевым формально на примере Сабейского региона
(Коротаев 1997). Что касается вторых, то данные о них содержатся в работах, связанных с
конкретными путями, территориями и этапами политогенеза. Автор в свое время попытался
скомпилировать эти данные для трех этапов политогенеза: формирования вождеств; переход от
простых вождеств к сложным и развитие последних; переход от сложных вождеств к ранним
государствам4.
Для древнерусского государствогенеза (понятие «политогенез» в данном случае и аспекте
не совсем адекватно сути изучаемого явления) была сделана лишь одна, причем не завершенная
попытка, принять данную схему этапности (Мельникова 1995). Автор в своей диссертации конца
90-х гг. и монографии 2002 г., отражающей основные ее положения (Шинаков 2000а,б, 2002),
придерживается следующей схемы поэтапной динамики процесса формирования древнерусской
государственности.
1. Этап отдельных «вождеств» и иных позднепотестарных образований разных типов и
этносов на территории будущего Древнерусского государства. Это – т.н. «племенные княжения»,
протогорода - государства североевропейского типа – «вики», племенные военно-потестарные
союзы под протекторатом Хазарского каганата и т.д. Верхняя грань этапа – в основном середина –
вторая половина IX в. (до Рюрика и Олега (степень их реальности или легендарности в данном
контексте – не наша тема)). В отдельных потестарно-политических зонах (регионах)5 будущей
древнерусской части Восточной Европы «переживание» этого этапа затягивается (или путем
«отката» возобновляется) до середины – второй половины X в.. Связан последний факт с
кризисом верховной власти на Руси в 40-е годы X в. (при Игоре), повлекший, по нашему мнению6,
реанимацию в некоторых регионах позднепотестарных образований во главе с местной
иерархией.
2. Этап «сложных вождеств» (предгосударств потестарно-политического этапа,
«территориальных царств», сложносоставного государства, «варварских королевств» Большого
переходного (дофеодального) периода, «военной демократии» и «военной иерархии» - по
терминологии различных отечественных и зарубежных специалистов по политической
антропологии) укладывается в период конца IX – середины и начала второй половины X в. (Олег,
Игорь, Ольга, Святослав, Ярополк). На части территорий Древней Руси завершается реформами
Ольги, на части – после объединительных мероприятий Ярополка и Владимира.
Конкретно на Руси этот этап государствогенеза обретает форму «двухуровневого
государства»(Шинаков 1993 Б), устройство и функционирование которого подробно и со знанием
дела описано Константином Порфирогисетом (для конца 30-х – начала 40-х годов X в.). Оно
характеризуется единообразием «верхнего» - русского уровня власти, образующего «скелет»
сложносоставного государства, этнокультурным и потестарно-типологическим разнообразием нижнего, «славянского» уровня власти. У Константина это выражено в господстве «России» над
несколькими «Славиниями», носящими этно-племенные наименования. Господство базируется на
военном превосходстве «всех росов»7 над каждой конкретной «Славинией» и отчасти
реципрокностью в отношениях двух уровней власти. «Племенная» иерархия была заинтересована
в причастности к получению своей доли предметов «престижного потребления» от внешней
торговли и совместных походов на Византию и, возможно, Восток. Внешне, за исключением
особой роли международной торговли, эта система напоминает чуть более раннее, но
синхростадиальное I Болгарское царство VIII – начала IX в. (до реформ Крума).
3. Переход к раннему государству начинается с реформ Ольги и завершается в основном
при Владимире Святом, в правовом отношении при Ярославе Мудром и его сыновьях.
33
Внутри этого перехода можно выделить фазы территориально ограниченных, но
перспективных реформ Ольги;
призванный привлечь к «государственному строительству»
внешние ресурсы, но и в итоге отвлекший их от этого процесса «имперский эксперимент»
Святослава; объединительные мероприятия Ярополка и Владимира (возможно, и Олега);
всеобъемлющие реформы Владимира; правовые реформы XI в. (вызванная случайными
причинами и социально ограниченная при Ярославе Мудром, более всеобъемлющая и системная
при его сыновьях (1072 г.)). Этот год (год создания Краткой редакции «Русской Правды»), пожалуй,
и можно считать окончательной формально-юридической датой создания раннего государства на
Руси.
Дальнейший этап работы заключается в выявлении тех механизмов, которые были
задействованы при переходе от одного этапа к другому, а также при становлении
(институционализации) и легитимизации нового уровня или типа организации власти.
Для этого используется как комплексный и компаративный анализ конкретных групп
источников по каждому факту или явлению в ходе древнерусского государствогенеза, так и
попытка «примерить» те или иные, выявленные путем синтеза, механизмы, к вырисованным по
источникам древнерусским реалиям.
Ранее автором были предложены следующие типы механизмов институционализации
власти, повлекшие создание ее структур уровня «вождеств» разных типов. Он назвал их
«первоначальными» или «традиционными»8.
1. Через личные качества, способности (путь к меритократии, военной демократии).
2. Через родственные связи (путь к аристократии, «мегаобщинам» разных вариантов,
кастовому государству – иногда в итоге – к чиновничье-бюрократическому государству).
3. Через возрастные классы (путь к геронтократии; «military government»,
примитивному «феодализму»).
4. Через сакрализацию свойств, действий, качеств (путь к теократии, некоторым
(земледельческим, «восточным» протогородам-государствам, затем – чиновничьебюрократическому государству типа «восточной деспотии»)
5. Через неформальные корпоративные организации (путь к начальной иерархии, в
т.ч. военной, корпоративно-эксплуататорским протогосударствам).
6. Через накопление материальных ценностей, со статусом первоначально не
связанное (путь к «плутократии» - олигархии, торговым протогородам-государствам,
особым («меланезийским») типам вождеств).
7. Через брачно-семейные отношения (путь к «территориальным царствам»,
иерархически организованным союзам племен).
Позднее, при переходе от простых вождеств к сложным, добавляются и временно
становятся преобладающими внешне-военные механизмы. Они дополняются в течение этого
этапа, особенно ближе к его завершающей фазе, механизмами внутренних конфликтов,
разрешаемых разными способами. Среди них наиболее перспективный – компромисс, когда
путем реформ (что не исключало предварительного подавления проигравшей стороны)
создавались властные структуры нового уровня, часто – уже раннегосударственного. И, наконец,
на фазе становления ранних
государств (при сохранении большей части традиционных
механизмов) появляются регулятивно-правовые и идеологические механизмы. Элементы
последних, безусловно, существуют и ранее в составе «сакральных», «через неформальные
организации» и иных механизмов, но как особая система постулируемых и вносимых «сверху»
воззрений, направленных на легитимизацию власти, идеологические механизмы появляются лишь
на этом этапе государствогенеза. Частью идеологии становится религия, философия, искусство.
Но государственная идеология даже не всегда полностью совпадает с религиозной по
форме, содержанию, средствам и целям. Происходят и прямые конфликты их носителей.
Появляется гражданская демагогия как вариант воздействия на «Общество» со стороны властных
структур или правящей иерархии.
Внешне-военные, преимущественно завоевательные механизмы приводили к созданию
корпоративно(этнически)-эксплуататорских (в т.ч. кочевнических) двухуровневых предгосударств
(I Болгарское царство до реформ Крума, держава Олега и Игоря на Руси, Великое княжество
34
Литовское языческих времен, Хазарский каганат), некоторых типов полисов, к расширению
пределов власти торговых и «восточных» городов-государств, «восточных деспотий».
Почти исключительно военные механизмы контаминированы с кастовой и феодальноиерархической государственностью.
Внутриконфликтные, договорно-компромиссные, правовые, идеологические механизмы не
увязаны жестко с той или иной формой государственности (хотя часто используются при создании
и дальнейшем укреплении полисов и чиновничье-бюрократических государств).
Излишне говорить, что в исторической и этнологической конкретике, особенно с учетом
специфики, степени информативности и тенденциозности источниковой базы, различные типы
механизмов переплетаются, дополняют друг друга или «борются» между собой и зачастую
приводят не к тем результатам (формам вождеств, протогосударств, государств), которые указаны
выше.
Казалось бы, давно забытые «традиционные» механизмы неожиданно всплывают на
новом витке политогенеза, подтверждая тезис «все новое – хорошо забытое старое», а также
«ничто не ново под Луной»!
Проблема сочетания множественности, единства и подобия в социо- и политогенезе в
последнее время рассматривалась в том числе и Х.Дж.Классеном. Разнообразные (но не
бесконечные, повторяемые) пути и линии начального политогенеза, выражающиеся в разных
формах догосударственных организмов, а, значит, и в механизмах их становления, при
определенных условиях приводят также к разнотипным (Классен 2000:18), но обладающими
важными общими чертами, ранним государствам.
Набор механизмов институционализации и легитимизации власти во всех регионах, на
всех путях и этапах государствогенеза достаточно стандартен, ибо зависит в основном от
особенностей человеческой психики, этнического менталитета, культурных и религиозных
традиций, уровня развития общества, статуса и целей стремящихся к власти.
Это лишний раз подтверждает тезис о том, что «сходные политические структуры [и,
добавим мы – процессы и механизмы их реализации – Е.Ш.] возникли в различном культурном
окружении и независимо» (Классен 2000:18).
Механизмы
институционализации
и
легитимизации
власти
(МИЛВ),
или
государствогенеза, в этой связи могли абсолютно не совпадать с так называемыми «факторами
социальной эволюции, связанными с глубинными, причинно-следственными явлениями в жизни
общества, с теми объективными задачами, которые перед ним в целом стоят в данный момент.
Недаром автор понятия А.В.Коротаев характеризует его также термином «источники социальной
эволюции» (Коротаев 1997:5,6), называя около десятка их типов. При количественном совпадении
«механизмов» и «факторов» лишь один – «конфликт интересов» - приблизительно совпадает, да
и то «в сложных и сверхсложных социумах» (Коротаев 1997:37)
Это говорит об абсолютно разной мотивации развития общества (социума) в целом и
отдельных личностей или их групп, «страт», стремящихся к власти над ним.
Кроме того, «выбор» «механизма» определяется скорее не целью, а средствами, которые
в конкретной ситуации являются (или представляются) наиболее доступными и эффективными.
Целью данной статьи не является выявление факторов, явившихся источником,
первотолчком древнерусского государствогенеза и определивших социальную, в меньшей степени
– политическую – специфику древнерусской государственности на разных этапах ее становления.
Эти факторы не получили прямого освещения ни в одной категории источников, а
попытки, тем более универсалистско-метафизического плана, выявить их исходя из базовой,
вульгарно понимаемой марксистской доктрины лишь завели в тупик советскую историографию
Киевской Руси.
Целью статьи является решение более частного вопроса, – какие механизмы сознательно
или
имплицитно использовались иерархией и правящей элитой потестарно-политических
образований Восточной Европы для прихода к власти, ее укрепления и расширения политических
и территориальных рамок. Применение (впервые – системное) методов политической
(социокультурной?) антропологии к реалиям источников позволяет компенсировать объективные и
субъективные недостатки последних, нарисовать более четкую, пусть и формализованную, но
встроенную в мировую социополитическую динамику, картину древнерусского государствогенеза.
35
С другой стороны, применение теории конкретным материалам может лишний раз проверить
степень ее верности, дополнить и уточнить.
Кроме того, знание механизмов государствогенеза может «от обратного»
помочь
уточнить и структуру образовавшегося в результате их действия государства, особенно если она
(как в нашем) случае нашла слабое отражение в источниках. Здесь мы целиком согласны с
мнением Х.Дж.Классена, что «comparable problems which have appeared at various places on carth
lead to the development of comparable solutions» (Claessen 2006:28) Это означает, что если в какомто регионе изначальные проблемы (явления) и порожденные ими процессы схожи, то схожими
будут и их результаты. Зная, последние для другой территории, мы можем с определенной долей
вероятности перенести их на ту, где результат (в данном случае форма государственного
устройства) источниками освещен плохо при условии явной схожести исходного «толчка» и
механизмов государствогенеза.
* * *
Этап отдельных вождеств. Само содержание этапа и типология вождеств в
Восточной Европе подробно реконструирована автором ранее.xii Остановимся на механизмах. Два
из них – «плутократического» «родового» (генеалогического) типов реконструируются для
фазы расцвета вождеств. Источником средств для создания первых органов власти, судя по
сочетанию данных письменных, археологических, нумизматических источников, было участие в
международной торговле по «Восточному пути».
Обоснование права на власть –
первопоселенчество, древность рода, принадлежность к «земельной» аристократии («лучшим
мужам»), т.е. механизмы «родового» типа. Влияние внешних сил на процесс местного
политогенеза не прослеживается, хотя летопись отмечает, что часть славянских и финно-угорских
племен находится в зависимости от варягов и хазар (ПСРЛ Т.1 1962:19,21), а некоторые историки
предполагают и наличие протектората Великой Моравии (Новосельцев… 1991; Шинаков 2002; 133,
250, 367).
Отметим, что для южных регионов данных о наличии иерархии – родовой знати – в
источниках нет. Скорее и для Юго-Запада (белые хорваты), и Центра (поляне) есть сведения о
раннем зарождении правящей – княжеско-дружинной элиты. Это – и сведения арабских авторов
(Ибн-Русте, А-Масуди), и включенная в ПВЛ легенда о Полянской дани хазарам «мечами» (ПСРЛ.
Т.1 1962:17). Косвенно это свидетельствует о внешне-военных механизмах, напрямую в
источниках не отраженных (о боях с хазарами (кроме косвенных – «дань мечами») и
межплеменных столкновениях («жили в мире») данных нет). Судя по данным археологии «военная
демократия» и «иерархия», а, значит, и военные механизмы, могла присутствовать в
государствогенезе племен Юго-Востока («Хазарской зоны»), северян в первую очередь.
Завершающую фазу этапа отдельных вождеств и начало перехода к следующему этапу
на Севере Руси маркирует military-resistance механизм, связанный с перераспределением
доходов от международной торговли, монополизированных к середине IX в. Пришлыми
«варягами» (по летописной терминологии) – «руссами» (по терминологии арабских источников).
В ходе восстания против них, зафиксированного также скандинавскими сагами и данными
археологии (Джаксон 1994:73; Кирпичников 1988:49), к власти приходит племенная аристократия
(иерархия). Далее, после конфликта между иерархией разных племенных объединений (чуди,
мери, веси, кривичей, словен) вступает в действие договорно-компромиссный механизм. Он
заключается в формировании верхнего уровня власти в создавшейся конфедерации методом
приглашения из-за рубежа, не особенно сильной, но уже обладающей опытом власти и, главное,
аурой легитимности, правящей группы (князь Рюрик с братьями, своим родом и дружиной).
Достоверность самой личности Рюрика, тем более его братьев – Трувора и Синеуса, весьма
дискуссионный в литературе, значения не имеет. Действия правящих родов отдельных частей
образовавшегося by military-resistance механизм протогосударственного объединения даже по
логике должны были действовать так, если сохранение этого объединения равноправных и равных
по силе «вождеств» для них были важнее личных или групповых амбиций.
Существует обоснованная точка зрения, что этот компромисс был закреплен письменным
договором, оговаривавшим права и обязанности сторон (Гринев 1989:38-42) Если это так, то
36
налицо факт перерастания (transformation) договорно-компромиссного механизма в правовой.
В стадиальном аспекте он начинал действовать слишком рано, однако, надо учитывать
региональную специфику Северной Руси, входившей в состав «Baltic cultural-economical
community» (Кирпичников 1979:98,99; Кирпичников, Лебедев и др. 1980:26,27; Лебедев 1985:47), в
котором правовое регулирование отношений возникает еще в эпоху «варварства», внутри
отдельных вождеств.
В результате образовалась сложная система власти, в которой каждый ее элемент не
обладал ею полностью.
Этап сложных вождеств. При постепенном расширении «территории власти» путем
присоединения все новых вождеств (княжеств племен, протогородов-государств, военнопотестарных союзов) к уже сложившемуся вдоль международных торговых путей («Восточному»,
позднее – «Из Варяг в Греки» или Днепровскому, Баваро-Хазарскому) «скелету» «варварской»
государственности, использовались старый торгово-плутократический механизм и новый –
военно-завоевательный. «Старый» действовал двояко. Во-первых, главным источником богатств
новой правящей элиты и отчасти старой иерархии оставалась международная торговля. И варягорусская элита, и племенная иерархия Севера стремились поставить под свой контроль всю
протяженность торговых путей. Во-вторых, местная знать мирилась с потерей части власти и дани
в пользу элиты верхнего уровня, имея свою долю в доходах с международной торговли и добычи
(контрибуции) в случае внешних грабительских войн, которые самостоятельно она вести не могла.
В группе «военных» появляется новый, интегративно-обогатительный по значению тип
механизма – «грабительские войны».
Действие первого механизма породило варяжские экспедиции вниз по Днепру,
поддержанные и земельно-торговой иерархией «северной конфедерации», стремящейся выйти на
рынки Византии. В итоге – захват Киева Аскольдом и Диром, а затем – легендарным Вещим
Олегом (882 год) и их военно-торговая активность в византийском направлении.
Для дальнейшего расширения «сферы власти» русы применили военнозавоевательный механизм. Это расширение (объединение южных вождеств и княжеств вокруг
«России» с центром в Киеве было необходимо для увеличения экспортной базы руссов при
торговле и воинских контингентов – в случае войны. Местные князь и иерархия «Славиний»
мирились с верховным владычеством руссов до тех пор, пока последним сопутствовала «удача».
Военным путем можно было покорить разрозненных противников (тем более тех, кто уже привык
платить дань хазарам или Великой Моравии), но удержать их только таким – военнопринудительным методом – немногочисленные русы, не могли. Это показали события 941-944 гг.,
приведшие к гибели князя Игоря и отчасти – старой, уровня «сложных вождеств», потестарнополитической системы. Эта система распадается в результате внутреннего конфликта между
разными уровнями власти – «русским» и «славянским», порожденного внешними военными
неудачами.
Само восстание одной из «Славиний» (Drevlane), возглавленное местными князьями и
аристократией (правящей элитой и иерархией) регентша Ольга подавила еще «варварскими»
методами, применив метод военного подавления
и военно-устрашающий механизмы,
обретавшие в летописи легендарную форму «ритуализированного конфликта».9 Однако, для
позитивных действий, реконструкции всей системы власти требовались новые механизмы. При
пассивности верховной правительницы мог произойти возврат государственности на уровень
отдельных вождеств или, что менее вероятно, смена правящего рода и элиты во главе
сохранившегося, хотя и слегка трансформированного и урезанного (сократившегося по
территории) «варварского» предгосударственного образования. В случае использования
правильных механизмов, решительности и осторожности их применения, возможно, было не
только преодоление кризиса, но и со временем – переход на новую, более высокую ступень
развития государственности.
Этап раннего государства – фаза перехода и становления. При его создании осознанно,
или под давлением событий, были задействованы многие механизмы как нового, так и
традиционного типа.
Механизм сознательно проводимых системных реформ впервые в истории русского
государствогенеза был применен в конце 40-х годов Х в. княгиней Ольгой. При их проведении
37
учитывались региональные потестарно-политические традиции и специфика, статус и способ их
присоединения к Древнерусской державе. Это – «домен» Рюриковичей – Среднее Поднепровье;
северные земли, имевшие с правящей династией давние договорные отношения; завоевание
после мятежа и бесправные в силу этого земли древлян.
Реформы проводились, судя по летописи, в три этапа. Первый, при Ольге, был
концентрированным по времени (несколько лет) и ограниченным по сферам и территориям
применения. Второй, при Владимире, был более растянут по времени (80-90-е годы Х в.) и имел
всеобъемлющий характер в территориальном аспекте и касался почти всех сторон жизни
общества. Третий, при Ярославе и его сыновьях, был «разрывным» (discreet) по времени,
эпизодическим и касался лишь правовой сферы и системы престолонаследия и статуса князя.
При Ольге наиболее кардинальные изменения были проведены на вновь покоренных
после восстания на землях древлян. Все старые органы местной власти, от князя до градского
самоуправления, ликвидировались. Вместо племенного княжества, т.е. этнопотестарного
организма, создавалась чисто территориальная единица – «земля» под управлением князя из
рода Рюриковичей – киевского наместника.
Упразднялись местные мононормы или обычное право,10 заменяясь великокняжескими
«уставами» - указами по конкретным случаям, т.е. единая, дававшая какие-то правовые гарантии
населению, правовая система временно ликвидировалась. Неупорядоченная дань – контрибуция
времен Игоря заменялась постоянными нормированными «уроками», собиравшимися не во время
отмененного полюдья, а сводившаяся в княжеские «станы» под охрану киевских гарнизонов. В
результате появились многие признаки государственности – замена племенного деления
территориальным, появление налоговой системы, и аппарата принуждения. Отношения
реципрокности, существовавшие в вождестве – княжестве древлян между правящей элитой,
иерархией и остальным обществом фактически или идеологически заменялись отношениями
господства-подчинения.
Реформы на Севере носили более ограниченный и не государственный, а скорее
частноправовой характер. Во-первых, Север был полностью лоялен Киеву и лично Ольге во время
кризиса, и еще более упрочить здесь позиции государственной власти не было необходимости.
С другой стороны, не было и правовой, мирной возможности как-то изменить здесь
положение в пользу княжеской власти, т.к. отношения между ней и местной иерархией носили
традиционно-договорной характер. Как опорные пункты личной власти и богатств Рюриковичей
выделялись земли и населенные пункты с особым статусом – погосты, жители которых платили не
дань – государственный налог, а оброк – ренту непосредственно в пользу л и ч н о с т и князя.
Частные земельные владения и населенные пункты князей – села – создавались и в
домене, в непосредственной близости от Киева.
Субъективно реформы Ольги были направлены на создание монополии верховной
власти только для рода Рюриковичей, объективно являлись первым шагом к созданию раннего
государства на Руси.
Из многочисленных реформ и преобразований Владимира Святого лишь некоторые были
прямо или косвенно затронуты летописцем: военная, политическая, весьма ограниченная
правовая и лишь одна (религиозно-идеологическая) – описана весьма подробно. Это и
неудивительно как в связи с агиографическим характером описания деятельности Владимира, так
и с авторством русских летописей, создававшихся исключительно в церковной среде.
Военная реформа имела два этапа, что было связано с изменением задач, стоявших
перед государством. В начале это было завоевание (объединение) отпавших или ранее не
подчиненных Киеву племен, княжеств, городов, позднее – оборона от массированного натиска
кочевников-печенегов.
В первом случае была необходима сравнительно небольшая, способная справиться с
племенными ополчениями и немногочисленными
дружинами порознь, а затем составлять
небольшие гарнизоны контрольных пунктов - градов. Грады эти обеспечивались (по более
раннему примеру Великой Моравии и Чехии) за счет окружающего населения, что было выгодно с
экономической точки зрения. Войско должно было состоять из профессионалов, не связанных
корнями (происхождением) с местным населением. Идеально на эту роль подходили наемники-
38
варяги и дружина - «русь», состоявшая из людей, потерявших традиционные (племенные)
социальные и этнические связи.
Во втором случае требовалось создать большое, сражавшееся хотя бы отчасти из
патриотических соображений, войско, ибо оборонительные войны добычи не дают. Часть войска
могли составлять и не очень хорошо обученные (но с профессионалами во главе) гарнизоны
пограничных крепостей, часть – профессиональная, подвижная, превосходящая по качеству
печенежскую, кавалерия. И та, и другая части изначально были гетерогенны в этническом и
социальном плане, но в ходе совместной military activity интегрировались в монолитную, хотя и
разделенную на ранги, организацию – «большую государственную дружину», обладавшую
корпоративным сознанием и чувством «элитарности», превосходства над остальным населением,
в дальнейшем – осуществлением своего монопольного права советовать князю и участвовать в
управлении государством. Военные механизмы создали готовый государственный аппарат разных
уровней. В военном отношении «большая дружина» сменила племенные ополчения и небольшие
племенные и личные дружины, а также «всех россов» - военно-властную элиту страны. Варягинаемники продолжали использоваться, но только в случае крупных внутренних и внешних
конфликтов.
Политическая реформа
коснулась системы организации верховной власти и
управления. Власть над всеми землями и ключевыми городами передавалась только сыновьям
великого князя и всем членам рода Рюриковичей, и лишь при их нехватке – посадникам –
наместникам великого князя из состава «старшей дружины» - лучших мужей», позднее
именовавшихся болгарским термином «боляре». Эта система организации высшей власти
получила в литературе название «родовой суверенитет Рюриковичей над Русью». Ближайшие
аналогии такой системы – Хазарский каганат, Польша, Скандинавия.
Всеобъемлющих правовых реформ Владимир не проводил, ограничившись сферой
церковного права. Однако, одна реформа – временное введение смертной казни – имела место.
Интересна религиозно-идеологическая мотивация этого шага, как бы вручающая от имени Бога в
руки правителя меч правосудия, дающая ему право над жизнями «злых» подданных в интересах
«добрых». С точки зрения содействия процессу государствогенеза эта реформа методом
устрашения помогла быстро ликвидировать неизбежные побочные последствия, издержки
ускорено проведенной ломки «племенных» социальных и этнопотестарных отношений,
породившей «много разбойников» (Шинаков 2003).
При проведении данной реформы использовались результаты (опора на мнение
православного клира) ранее проведенной религиозной. Поскольку именно о ней исписаны горы
литературы, остановимся только на ее значении в контексте государствогенеза.
Во-первых, интегративное. Во-вторых, укрепление положения династии внутри страны. Втретьих, укрепление внешнеполитических позиций и престижа новой державы, как в целом, так и
правящего в ней рода.
Наиболее неприкрыто интегративная цель религиозной реформы просматривается при
описании языческой ее части – языческие идолы разных племен были просто свезены в Киев, как
бы взяты в заложники, насильственно подчинены богу руссов – Перуну. Христианизация решала
вопрос еще кардинальнее – племенные боги просто уничтожались. С другой стороны, принятие
равно чуждой всем племенам религии помогало избежать психологической трудности –
естественного нежелания подчиняться богу соседей, по рангу не выше «своего».
С точки зрения повышения престижа власти и страны была важна не религиозная
идеология или даже обрядность, а сам процесс ее принятия – практически из рук главы мира –
василевса ромеев, сопровождаемого установлением с его династией родственных связей (что для
Владимира было важнее самого акта крещения). Важен и практицизм Владимира – он знал, что
для христианских держав никакие договоры с язычниками не считаются обязательными.
Церковная организация могла использоваться как из элементов государственного
аппарата, а религия и религиозная литература, искусство могли стать частью идеологического
механизма легитимизации власти
Имплицитно, из контекста летописей, диахронного компаративного анализа ситуации до и
после правления Владимира, данным археологии, нумизматики, эмблематики, эпиграфики, с
39
большой долей очевидности вытекает проведение при Владимире также территориальноадминистративной, брачно-семейной, денежно-финансовой реформ.
Территориально-административная реформа. Если до Владимира сохранялись
независимые и полузависимые этнопотестарные организмы разных типов и размеров, то в ХI в.
существует уже унифицированное деление Руси на земли, волости, погосты, миры. Во главе их
стояли князья из дома Рюриковичей, их наместники – посадники, выборные «старцы градские» и
старосты.
О брачно-семейной реформе свидетельствует то, что в первой половине правления
Владимира существует еще многоженство (полигамия), то в конце – моногамия, по крайней мере,
где это могла контролировать Церковь и княжеская администрация.
Денежно-финансовая реформа заключалась в окончательной отмене полюдья, замене
его поэтапным (погост – волость – земля – Киев) сбором дани специальными отрядами типа
«налоговой полиции». Менялась и ориентация русской денежно-весовой системы – с
мусульманского Востока, где иссякли серебряные рудники, на Византию. По образцу и весу
византийских миллиарисий чеканятся первые русские монеты с княжескими и христианскими
символами, что также поднимало престиж государства.
При Ярославе Мудром устанавливается, наконец, четкая система престолонаследия –
«лествичная». Трон передается от брата к брату, затем очередь переходит к следующему
поколению братьев и так далее.
Правовые реформы начались еще в ходе гражданских войн 1016-1019 годов и
продолжались с перерывами вплоть до распада Древнерусского государства в 30-х ХII в.
Они, естественно, в качестве механизма государствогенеза служили средством
консолидации раннего государства и поднятия авторитета власти, да и прямо охране
экономических интересов как правящей элиты, так (хотя и позднее) – земельной иерархии.
Военные механизмы фазы становления ранней государственности делятся на военнообъединительные,
военно-оборонительные,
военно-завоевательные,
конфликты
демографической направленности, внутренние конфликты, военное вмешательство в дела
соседних стран, конфликты иного типа.
Военно-объединительные охватывают короткий период (975-985 и 993 годы) при
Ярополке и в начале правления Владимира Святого и имели целью расширение территориальной,
демографической и финансово-экономической базы центральной власти и объективно носили
интегративный характер.
Военно-оборонительные охватывают 90-е годы Х в. – середину правления Владимира
Святого, а также 1018, 1036, 1060-1061, 1068 годы. Последние (кроме 1068 года) мало повлияли
на процесс государствогенеза, а вот оборона от печенегов стала в 90-е годы Х в. первым
общегосударственным мероприятием, сыгравшим решающую роль в консолидации только что
территориально созданного раннего государства. Она послужила идеологическим оправданием
многих «непопулярных» правящей элиты, помогла ее примирению с лишившейся власти местной
военной иерархией посредством включения последней в состав «большой государственной
дружины».11
Военно-завоевательные (в отличие от «внутренних » объединительных) не сыграли
существенной роли в государствогенезе вне зависимости от того, были ли они выиграны или
проиграны. Следует отметить лишь «имперский эксперимент» Святослава, пытавшегося создать
государство той же формы (двухуровневое), но иного масштаба.12
Конфликты демографической направленности явились специфически древнерусским
явлением, поскольку, в отличие от Западной Европы, на ее Востоке не хватало не земли, а
населения. Были конфликты, которые, вероятно, имели сознательной целью переселение целых
групп населения на Русь, как, вероятно, произошло в 1058 г. xiii с галиндами, переселенными после
похода Ярославичей в центральный регион Руси. Побочный демографический эффект – создание
особых групп населения – пограничников-федератов имела оборонительная война с печенегами в
1036 году, наступательная – против торков в 1055 году. Это же значение имело поселение
польских пленных на пограничной реке Рось.
Внутренние конфликты имели для консолидации государственности то положительное
значение, что в их ходе сокращалось число претендентов на верховную власть, и иногда
40
оставался один «автократор» (единодержец), как Ярослав Мудрый в 1019 или Владимир Святой в
980 году. В меньшей степени (поскольку конфликтов сепаратистской направленности почти не
было) успешно разрешенный военный конфликт пресекал центробежные тенденции. Во время
подавления народных восстаний (1068-1069, 1071 годы) происходила временная консолидация
правящей элиты. Некоторые из восстаний (1015, 1068-1069, 1071 гг.) оказывали влияние на
законотворческую деятельность (создание «Правды Ярослава» в 1016-1019 годы, Краткой
редакции «Русской Правды» в 1072 году).
Вмешательство во внутренние дела сопредельных стран. Участие в подавлении
мятежей военной элиты и сепаратистских движений в Византийской империи в 987-988 годах
могло подтолкнуть правителей Византии дать разрешение на брак принцессы Анны и Владимира,
что повысило престиж последнего и внутри страны, и за ее рубежом. Помощь Казимиру
Восстановителю в подавлении народного восстания и сепаратистских движений в 1041-1047 в
Польше годах укрепила позиции Руси на ее западных границах и существенно подняла ее
международный престиж.
Конфликты иного типа. До сих пор не находят объяснения причины запоздалого
«викингского похода» на Византию в 1043 году, закончившегося провалом. Возможно, цель была
военно-устрашающая – добиться большей автономии русской Церкви, обеспечить более выгодные
условия торговли или, например, получить признания прав Ярослава на титул цесаря (которые он,
судя по данным эпиграфика действительно, имел к концу жизни).
Среди остальных механизмов с военными наиболее тесно оказались контаминированными
интегративно-демографические, меритократические и отчасти – идеологические.
Первые среди них получили подробное описание в одной из последних статей автора
(Шинаков в печати). С военными их связывает практика переселения на пограничные (по
византийско-болгарскому примеру) и пустующие земли пленных и покоренных, включая целые
племена. Кроме того, решая вопрос о заселении пограничных крепостей воинами, Владимир
одновременно подрывал главный источник сепаратизма среди подчиненных племен и княжеств. В
составе их гарнизонов значительную часть составляла военно-политическая элита этих племен –
«лучшие мужи», насильственно отрывавшиеся от своей этносоциальной среды и переселявшиеся
на противоположные границы государства. Бывшие кочевники (хазары, печенеги, торки) помогали
формировать русскую конницу либо в составе особых пограничных «поселенных» войск («свои
поганые»), либо напрямую (хазары – по данным археологии) включаясь в состав «большой
дружины».
С источниками и способом комплектования «большой дружины» связаны пережитки (или
реминисценции) меритократических механизмов. Правда, их использование находит
подтверждение не в главных источниках, а в русских былинах и письменных памятниках соседних,
синхростадиальных и сходных по типу государствогенеза стран, - Польши в частности (Галл
Аноним 1994:343). Способности к войне являлись способом повышения социального статуса и
включения в новую, раннегосударственную правящую дружинную верхушку, что помогала ей
победить племенную элиту и иерархию.
Идеологические механизмы начали применяться еще в отдельных вождествах, полностью
совпадая с языческой религией, и ее проводниками были жрецы – «волхвы». Однако свое
отражение этот период действия этих механизмов нашел лишь в летописи христианского периода.
В ПВЛ скомпилированы три типа идеологической легитимизации власти: первопоселенческородовой, отразивший действие «родовых» (генеалогических) механизмов (легенда о Кие и его
братьях); дружинный – «варяжская легенда», связанная с действием военно-объединительных и
договорно-компромиссных механизмов: христианская идеология. Последняя проявляется в
данном аспекте наименее четко: имплицитно прослеживается идея изначальности власти и
получения ее от Бога. Тоже христианское происхождение, возможно – путем прямого
заимствования из Византии – имеет идея о долге воинов защищать Веру и отечество, недаром
первым названием нового, этнически гетерогенного народа стало «христиане». Именно в такой
форме зарождается патриотизм, ведь русы – лишь один из народов государства, а их бог –
языческий Перун. Кроме военного и интегративного назначения, христианско-идеологические
механизмы использовались для понятия внешнеполитического престижа Руси, национального
самосознания, авторитета княжеской власти. Идеологическое обоснование создавалось и для
41
конкретных, частных целей: например, введения отсутствовавшей до этого смертной казни,
создание представления о том, что покушение на жизнь и даже здоровье князя-Рюриковича –
смертный грех, за который виновный неизбежно понесет наказание от Бога. Последнее особенно
существенно, ибо не только в обычной правде, но даже и в кодифицированном праве – «Русской
Правде» - статьи об охране жизни, здоровья и чести отдельно князя отсутствовали.
Правовые механизмы отчасти совпадают с механизмами реформ, кодифицируя,
легетимируя их результаты. Но чаще реформы в писанном праве отражения не находили,
оставаясь, вероятно, на уровне устных княжеских решений и указов. С другой стороны, и само
право носит не превентивный, а эвентуальный, прецедентный характер и закрепляет результаты
оперативного реагирования на конкретные казусы, в том числе связанные и с защитой жизни,
здоровья, чести и имущества правящей элиты (дружины государственной и частно-владельческой
княжеской администрации) и иерархии (бояр-землевладельцев).
Семейно-брачные механизмы применялись Владимиром в периоды его деятельности
параллельно с реформаторскими и военными. Основная их сфера – интеграция, понятие
внутреннего и внешнего престижа, легитимизация власти, а также расширение территориальных
пределов государства, укрепление его внешнеполитических позиций. (Шинаков 2000 I). Дополним,
что Владимир мог пытаться семейно-брачные механизмы сделать альтернативой и родовым, но
судя по системе престолонаследия, введенной при Ярославе Мудром, эта попытка не удалась.
Компаративный анализ механизмов с конкретными формами государственности
показывает, что на этапах сложных вождеств и ранних государств (для более ранних этапов нет
отобранной автором типологии и достаточно информативных источников) показывает, что на Руси
IX – середины XI в. в целом или в виде отдельных элементов присутствовали следующие формы.
1.Корпоративно – эксплуататорская; 2. Двухуровневая; 3. Чиновничье – бюрократическая
умеренной (византийско-болгарской, (Шинаков, 2001)) модели; 4. Формы торгового и
земледельческого («восточного») города-государства.
Данный вывод не противоречит как сделанным ранее на основе эмпирического анализа,
выводам о «двухуровневости»
варварского государства (Шинаков 1993 а,б), так и некоторым,
претендующим на универсализм, оценкам характера древнерусской государственности в целом.
Это – теория о «государственном» или «городовом» феодализме (создатель –
Б.А.Рыбаков, нынешний сторонник – М.Б.Свердлов), по определению наиболее схожим с
«восточной деспотией», то есть – с чиновничье- бюрократическим государством. Теория о
городах-государствах в основном «торгово-промышленного» во вторую очередь городах –
государствах – общинах вечевого типа, впервые предложенная В.О.Ключевским (Ключевский
1987: 137 – 150, с. 161-171), в последние десятилетия в чистом виде разделяются лишь
зарубежными учеными (Soloview 1979; Lind 1984). Некоторые историки довели эту идею до
абсурда, постулируя отсутствие собственно государственности на Руси, которая представляла
собой «варяжское торговое предприятие», аналог Ост-Индской компании, где отдельные
княжества были «коммерческими предприятиями для получения прибыли» (Пайпс 1993: 48).
Проанализированном действие механизмов, в том числе торгово-плутократических, указывает на
то, что они объективно были одним из важных, а в отдельные моменты- и решающими факторами
государствогенеза, хотя субъективно могли преследовать преимущественно экономические цели.
Потестарно – управленческий аспект в формировании городов-государств на Руси, близкий
государствам – общинам (полисам) подчеркивают отечественные ученые (Фроянов, Дворниченко
1986, 1988; Майоров 2001).
Элементы чиновничье – бюрократической государственности (контаминированные с такой
системой правления, как «восточная деспотия» и социальной основой, как «азиатский способ
производства») прослеживаются в двух теориях: «государственного феодализма» и «дружинного
государства». Во втором – феномен «власти - собственности», жесткое разделение на общества
по ролевому принципу, также налоги и иные виды обязанностей подданных по отношению к
государственному аппарату. Последний, в отличие от классической и «восточной деспотии»,
состоит не из чиновников, а совпадает с военно-дружинной верхушкой, над которой верховный
правитель (в отличие от той же деспотии) почти не возвышается и не сакрализуется. Таким
образом, «дружинное государство» являет собой симбиоз чиновничье-бюрократической,
корпоративно-эксплуататорской, в перспективе – феодально – иерархической государственности.
42
А.А.Горский, сторонник теории «государственного феодализма», впервые поднявший вопрос о
роли дружины в политической (а не только военной) системе управления Древней Руси,
«раннефодальной» по уровню (1984), считает ее главным инструментом и источником дальнейшей
феодализации последней (Горский 1989:87). Дружина – корпоративно организованный класс
феодалов, так называемый «коллективные феодал». В стадиально - этапном аспекте теории
политогенеза Класена-Скальника это означает полное совпадение с этапом раннего государства.
Практически так же определяют стадиальные рамки «дружинного государства» Е.А.Мельникова
(1995: 22) и Н.Ф.Котляр (1995:46). Соглашаясь с ними в стадиальном, не можем согласиться в
хронологическом аспектах: они раннее государство начинают с конца IX, мы – с конца X в. При
этом
мы
считаем
его
сравнительно
кратковременным
эпизодом
древнерусского
государствогенеза, совпадающим с переходом от сложных вождеств к раннему государству и
фазой (и инструментом) становления последнего (Шинаков 2002: 31-32, 277-287).
В постарно-политической этнографии этот древнерусских по происхождению, термин
(«дружинное государство») используется для обозначения одной из форм сложных вождеств
(наряду со «сложносоставным государством», «протогородом - государством» и т.д.) (Куббель
1988 : 52, 147).
В медиевистике и славистике «дружинное государство» считается одной из форм
раннефеодальной государственности Центральной Европы (Тржештик 1987; Жемличка, Марсина,
1991), т.е.Великой Моравии, Чехии, Венгрии, Польши, а также, по нашему мнению – и Дании
(Шинаков 2002: 277).Впрочем, для этого региона мы считаем дружинное государство не типом
раннего феодализма, а формой раннего государства фазы его становления, инструментом и даже
особой переходной формой от сложных вождеств (Шинаков 1998б : 131-132).
Позднее элементы чиновничье-бюрократической государственности еще более усилились
при строительстве христианской ранней государственности под влиянием византийско-болгарской
модели и частичным включением Руси в состав «византийского сообщества государств»
(Obolensky 1982).
Для
макрорегиона Восточной, Центральной, Северной и Юго-Восточной Европы
определенные формы и элементы государственности (и скрытые за ними, приводящие к ним
механизмами) контаминированы с определенными цивилизационными типами или моделями
развития (Шинаков 2002 : 290-291).
Корпоративно-эксплуататорская и двухуровневая связана с кочевой (степной)
цивилизацией, представленной Хазарским каганатом и I Болгарским царством (до реформ Крума).
О чиновничье-бюрократической и «дружинной» формах уже говорилось, города-государства
безусловно связаны с Балтийским культурно-экономическим сообществом. И не надо, как
пытались это сделать сторонники абсолютизации той или иной модели развития, пытаться
«выбрать» одну из них для всей Руси. В разных ее регионах и на разных этапах государствогенеза
в разной степени прослеживаются элементы каждой из вышеперечисленных форм
государственности.
Правильность ранее сделанных для Руси регионально-типологических положений
выдержала проверку методом контаминации механизмов
государствогенеза с формами
государственности.
Стадиальное распределение механизмов по этапам государствогенеза прослеживается
менее четко. Одни и те же механизмы, но в разной степени действовали и на этапах отдельных и
сложных вождеств, и при образовании раннего государства. Действительно, одни из стадиально
самых ранних «родовые» (генеалогические) механизмы остаточно продолжают действовать даже
на раннегосударственном этапе. Это – и сохранение «кровной мести» в праве Древней Руси до
1072 г., и так называемых «родовой сюзеренитет Рюриковичей» (Назаренко 1986; Щавелев 2000).
С другой стороны, элементы «предправовых» и идеологических механизмов, обычно стадиально
более поздних, прослеживаются уже при переходе от простых вождеств к сложным. В итоге,
разделяя в целом точку зрения R.Carneiro о сохранении значимости стадиального подхода
(Карнейро 2000 : 94), мы, по крайней мере в контаминации с механизмами,считаем, что для
изучения процесса древнерусского государствогенеза регионально-типологический аспект
представляется более важным, чем стадиальный.
43
В заключение можно отметить, что в формуле Классена «схожие проблемы ведут к схожим
решениям» (Claessen 2006:28) пропущено среднее звено – механизм, средства решения проблем.
Древнерусский пример в основном подтверждает последнюю часть формулы – о
контаминации механизмов определенного типа с конкретными, созданными с их помощью,
формами государственности.
О соотношении терминов «социальная» и «культурная» антропология в их историческом развитии в последнее время:
Skalnik ed by…2002; Carneiro 2003 или, из более ранних изданий: A handbook of method…1970.
О понимании термина, хотя сам он был введен в 1959 годы (istоn 1959), истории политической антропологии нет единой
точки зрения, сравните: Politikal anthropologi 19766; Winkler 1970; Service and Cohen 1978; Classen 1981; Кочакова 1986
Введение; Куббель 1988 Введение; Гординер 1991; Крадин 2001, 2004.
2
Данный термин предлагается в качестве синонима «социальной истории».
3
По сути у истоков неоэволюционизма, главным отличием которого от «классического» является полилинейности
социогенеза стоит Ф.Энгельс с его тремя путями эволюции – «римским», «афинским» и «германским».
i
iv
v
vi
vii
Хотя в определении раннего государства (С.528) Л.Гринин признает за ним «способность принуждать к выполнению
своих требований», правда в том месте статьи, где было важно отграничить «раннее» государство не от «развитого», а от
аналогов государства.The Early State. The Hague:Mouton;Paris;N-Y, 1978/P.640
ix
Это, кстати, звучит и в классическом определении раннего государства, данного Х.Дж. Классеном и П.Скальником в 1978
г.. где реальные отношения состоят из дихатомии «господство-данничество», а реципрокность – лишь основа идеологии,
эту реальность освящающей и придающей им вид законности.
x
Бади Б.Бирнбаум П. переосмысление социологии государства // Социология: состояние исследований. 1994. № 4 ()7.М.:
РАН/ ЮНЕСКО, 1994.
xi
Хотя «ополчение» часто заменяется «постоянной армией» уже в ранних государствах, в то же время в «сложившихся»
феодально-иерархических оно сохраняется почти до конца этого этапа.
1
О соотношении данных терминов в их историческом развитии в последнее время: Skalnik ed by… 2002; Carneiro
2003 или, из более ранних изданий: A handbook of method…1970.
2
О понимании термина истории политической антропологии нет единой точки зрения. Сравните: Political an
thkopology 1966; Winkler 1970; Service and Cohen 1978; Classen 1981; Кочакова 1986 Введение; Куббель 1988 Введение;
Годинер 1991; Крадин 2001, 2004.
3
Ленинградский ученый В.М. Мисюгин схожую по сути научную дисциплину называл этносоциальной историей
(Мисюгин 1984).
4
Ранее, до знакомства с положениями политической антропологии, автором предлагалась иная периодизация
процесса древнерусского государствогенеза. Этап 1 – конгломерат «варварских» государств и негосударств при военноторговом господстве «русов» и Новгорода (1Х - сер. Х в.): Этап 2 – полная победа верхнего уровня государственности
(«русов», внутри которых право на власть имеют только Рюриковичи. Государственная форма эксплуатации (вт. пол. Х –
сер. ХII в); Этап 3 – формирование государственности в полном смысле слова с элементами классовых функций (Шинаков
1993 а: 178-179)
5
Пожалуй, первый обоснованно затронул аспект регионально-политического деления Восточной Европы А.П.
Новосельцев (Новосельцев 1991). Автор касался этого вопроса, а затем и разработал собственную схему региональнотипологического аспекта генезиса древнерусской государственности (Шинаков 1993 а: 179; 1995; 1998; 1999; 2000 а, в;
2002: 106-137). До конца Х в. линии развития в этих 5-6 регионах были типологически различны, но все привели к раннему
государству.
6
Существуют, впрочем и иные мнения о значимости кризиса реформ Ольги и степени политико-территориального
регресса государственности (Горский 2004)
7
Константин упоминает, что в полюдье едут «все росы», (Константин Богрянородный 1991: 50,51), что уже
свидетельствует о сравнительно небольшой их численности. Для более раннего времени Гардизи называет число 100-200
русов, совершающих ежегодный зимний объезд земли славян (Новосельцев 1965: 400).
8
Список и примеры действия «начальных» или «традиционных» механизмов институционализации и
легатимизации власти даны в гл.1 докторской диссертации автора (Шинаков 2000 а), а его типология форм государств
(отчасти – сложных вождеств) приводятся также и в автореферате диссертации (Шинаков 2000б: 12), в более подробном
варианте, с пояснениями и примерамив статье; Шинаков 2003, 2005. В отличие от более ранних вариантов типологии
государств (Oberg 1955, например) наша типология в большей степени учитывает стадиальный аспект и имеет более
универсальный характер.
viii
9
Ритуальные антураж конфликта некоторые историки считают главным, учитывая особенности языческого
религиозно-мистического мировоззрения (Александров 1995).
44
10
О соотношении традиционной мононормы и уже раннегосударственного предправа см.: Шинаков, Пономарева
2005.
11
Подробнее состав такой дружины, куда был включен полк из «князей» (вероятно, бывших племенных) описан для
соседней Польши (Галл Аноним 1994:335).
12
«Имперский» этап считается иногда обязательным при определенных линиях государствогенеза, а именно для
славянского, составляя его завершающий этап (Королюк 1972:23).
45