УДК – 82-3 ББК – 83.3(2) Ф-32 Н.Л. Федченко, кандидат
advertisement
УДК – 82-3 ББК – 83.3(2) Ф-32 Н.Л. Федченко, кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы и МП Армавирская государственная педагогическая академия ОБРАЗ ЖЕНЩИНЫ И ЕГО ТРАНСФОРМАЦИЯ В ПРОЗЕ ЛЕОНИДА БОРОДИНА Отвечая на вопрос о дальнейших путях развития литературы, непременно приходишь к проблеме наличия идеала в нынешней словесности. Отказ от прежних ценностей, поиск новых ориентиров – все это является характерологической чертой произведений последних десятилетий. Одной из особенностей прозы Леонида Бородина, чье творчество можно с полным правом отнести к современной классике, является то, что оценку отдельного героя, а шире – и трансформацию общественного сознания писатель соотносит с восприятием женского образа, который метафорически предстает составляющей духовного бытия России. «…Женщины, молящиеся за сохранение жизни своим мужчинам, правы абсолютно! Эта их абсолютная правота как бы пребывает НАД всеми прочими правдами, и она – есть единственное и вечное ДОБРО в нашем недобром мире» [12, 4], – это утверждение, высказанное Бородиным в эссе «Женщина и “скорбный ангел”», – определяющее для всех его произведений. Как отмечает Ю. Павлов, «писатель следует давней традиции русской литературы, согласно которой человека при человеческом – высоком, духовном – начале в вечности удерживает не столько “гений мужчины”, сколько “гений женщины”» [18]. К. Кокшенева, говоря о романе Бородина «Трики, или Хроника злобы дней», делает удивительное наблюдение, что произведение буквально «пронзается» «историей Маши», приехавшей в Москву «русоголовой красавицы из Великого Устюга». С этим образом писателем утверждается, как отмечает критик, «ни сложность и тонкость натуры, ни рефлексии и оттенки», а «прирожденная простота и чистота души, чудесная нежность сердца», полагаемая автором «русским типом красоты» [17]. Касается темы нестандартного, порой парадоксального авторского взгляда на мир вообще и на женщину, в частности, и П. Басинский, говоря о Марине Мнишек, героине повести «Царица смуты»: «Разве этой женщине, принесшей России неисчислимые страдания, реки крови, быть героиней русского писателя? Разве ее верному рыцарю – боярину Олуфьеву, которого с несомненной жалостью изображает Бородин? Что-то здесь не так! Не работает привычная логика» [1]. Однако с данных позиций критика далеко не всегда готова рассматривать творчество писателя, а если и обращается к данной проблеме, то не учитывает философский контекст прозы, что приводит к неверным, а порой и прямо противоположным выводам. Обратимся к одному из положений, присутствующих в диссертации В. Дружининой «“Смятенный” человек в прозе Л. Бородина: к проблеме национального характера». Автор исследования делит героев Бородина на преодолевших «смятенность» и на попавших под разрушительное влияние смуты. К первым, в частности, Дружинина относит героинь повести писателя «Бесиво» Надежду и Галину, жену и сестру главного действующего лица, Андрея Рудакина. Критик, обращаясь к оценке поступков героинь (приход «к вере и Богу»), оставляет без внимания причину их ухода от мира [см. 14]. Между тем, характеризуя поведение жены Рудакина, писатель подбирает глагол «убегает» («Не до коровы по утрам – некогда, теперь на утренние службы убегает. А постится – иссохла вся. Для мужа готовит – губы сжаты, на роже гримаса... Как баба – вообще ноль. И на Андрюхины гулянья по задам – тоже ноль» [10]), – и это «убегание», «уход» – не к людям, а от людей. Данный момент очень важен в рамках понимания общей парадигмы творчества писателя, осмысления того православного вектора, которому следует идейное развитие его прозы. Образ женщины, никогда не снижаемый автором, не разрушаемый им, как разрушается зачастую образ поверженного героя, тем не менее, может претерпевать изменение, и это изменение всегда показательно. Одним из последних произведений Леонида Бородина стала повесть «Хорошие люди», практически не замеченная критикой. Вместе с тем, в ней, как и во всей своей прозе, писатель стремится осознать, как влияет современность на национальное бытие. Соотнесение женского образа в данной повести с присутствующим в прозе идеалом есть путь ответа на вопрос, каким Бородин видел дальнейшее развитие России, кто должен был стать ее новым героем. В рамках данной статьи мы стремимся рассмотреть трансформацию образа женщины как отражение видения писателем современности. Мы сопоставим образ героини в последней повести этого автора с образами героинь более ранних его произведений. Бородину часто дают определение писателя-романтика (с оговоркой об этом говорит П. Басинский, называя Леонида Ивановича «одним из последних русских романтиков» [1]; об этом же пишет И. Казанцева [см. 16]). Однако показательны слова самого прозаика, говорящего о разрушении «советскогероико-романтическое» состояния духа и раскалывании «на части данного… природой дара любви» [2]. Романтизация – один из авторских приемов при характеристике героя, в большей степени образа женщины. Но он не является единственным. «Романтический» портрет в произведениях Бородина сочетается со вполне реалистическим. Такова, например, характеристика жены главного героя повести «Божеполье» Клементьева, Любови Петровны, характеристика не просто реалистичная, но крайне жесткая: «Когда-то, сделав первые блестящие шаги на сцене, отчасти, как потом поняла, благодаря внешним данным и голосу, она через несколько лет обнаружила себя не просто стоящей на месте, но отступающей, уступающей, с полувиноватой, полузаискивающей улыбкой режиссерам… Она не поняла происходящего и ринулась в бой за свое место. Не страдая предрассудками, она упала в постель самого модного и именитого, получила роль, о какой только могла мечтать, и провалила ее без треска, но определенно...» [3]. И все же именно с романтическим образом женщины писатель связывает высокое духовное начало. Этот образ можно найти уже в повести писателя «Год чуда и печали» – в изображении и, что не менее важно, – восприятии героем девочки в таинственной башне: «Девочка была такая красивая, что ничего об этом словами не скажешь, но мне тогда показалось, что если на нее все время смотреть, то только этим можно и жить до самой смерти!» [11] Восприятие, сохранившееся и в душе уже взрослого человека: «Сейчас я пишу эти строки, смотрю на поблекшую фотографию двенадцатилетней девочки… и никак не могу объяснить ту радостную грусть, что охватывает меня! …Если на минуту представить, что не было в моем детстве всего того, о чем рассказываю, то жизнь моя потеряла бы цвета, то подумалось бы, что я прожил жизнь при пасмурной погоде, ни разу не увидев солнца, что будто исчез бы чистый свет, теплым и грустным лучом сопровождавший меня всю жизнь по непрямым дорогам жизни!» [11] Такова Людмила в «Третьей правде» («…Девушка лет девятнадцати, вся такая беленькая, светленькая, с косой до пояса… диво недеревенское» [13]); такова Маша, героиня романа «Трики, или Хроника злобы дней»: «наипрекраснейшее создание-творение русской генетики» [7, 60], «дева с косой» [7, 63], «где же рождаются и вырастают такие красавицы?» [7, 61]. Но в полной мере образ-идеал представлен в одном из самых проникновенных произведений Бородина, рассказе «Лютик – цветок желтый». Образ Лютика, Лизы Корневой занимает особое место в галерее героинь прозы писателя. «Лютик – цветок желтый, и «если корова нажрется лютиков, то запросто подохнет» [5, 3] – таково дошестилетнее знание героя, к которому годом-двумя позднее прибавится «филологическое»: «…Лютик – от слова “лютый”. Лютая зима, к примеру» [5, 3]. И вот понятное, материальное истолкование мира нарушается, когда название вредного цветка начинает соотноситься с девочкой, появившейся среди первоклассников: «…Лиза Корнева! Кто у нас Лиза Корнева? – Меня зовут Лютик» [5, 4]. Духовное восприятие девочкой мира отражалось в том особом свете, который воспринимался окружающими Лизу-Лютика людьми прежде ее внешности (не случайно портрет героини «разбросан» по всему тексту рассказа, чем утверждается его неглавность, вторичность). Но, несмотря на это, героиня не становится существом из параллельного мира. Ее жизнь наполнена теми же реалиями, которые переживают в рассказе жители колхозной деревни и всей страны: «…Она была… председателем пионерской дружины» [5, 6]; «первым нашим школьным секретарем была Лютик» [5, 6]; «на обложке самого популярного в стране журнала “Огонек” она, наша Лютик, вручала цветы самому Никите Сергеевичу Хрущеву…» [5, 5]. С образом Лютика соотнесена у Бородина и трактовка понятия любви. Окружающие девочку ребята, в том числе и лирический герой произведения, не смогли услышать чужую душу. Полюбив Лютика и перестав в нее влюбляться, герои отказывают ей, «небесному созданию» [5, 7], в праве на земное счастье: «…Никто просто не мог представить ее обхватившей руками кого-то, с развевающимся подолом платья, со спутанными волосами и запыленным лицом» [5, 7]. Вовке, осмелившемуся полюбить Лютика не эгоистичной любовью, но ради того, кого любишь, вся школа объявляет бойкот, и время, в которые совершалась эта «нелепая жестокость», становится для главного героя «самым позорным и постыдным» [5, 7]. А «самым черным днем… школьных лет» [5, 8] был день, когда одноклассники Лизы избили «артиста», старшеклассника соседней школы, рассмотревшего земную красоту Лютика. Герои создали «свой свет», в котором установили свои законы и поселили своего «бога». И никто, в том числе и «бог», не имел права эти законы нарушать. Герои смогли сохранить свой идеал. Они влюблялись, женились, у них были удачи и невзгоды, но в колхозной библиотеке, где Лютик стала заведующей, время остановилось, героиня «не становилась “взрослой”, оставаясь все той же романтичной идеалисткой» [5, 11]: «Посещения библиотеки… не исправляли нас, но как бы притормаживали развитие того дурного и гиблого, что вызревало в наших душах…» [5, 11]. Два плана повествования: восприятие мира сначала ребенком, а потом юношей и ретроспективный взгляд уже много пережившего человека – соединятся в единый в день известия о смерти Лизы. Памятью об отрекшейся от себя во имя других героине становится маленький букетик лютиков, принесенный на могилу «плечистым косматым мужиком» [5, 12], Вовкой. Автор замыкает повествование послышавшимися герою словами Лизы, утверждавшей свое право на собственную светлую миссию на земле: «Меня зовут Лютик. Если меня так зовут, значит, есть такое имя» [5, 12]. Не сумев сберечь мир своего идеала, герои утрачивают и свой собственный: «Через пятнадцать лет после смерти Лютика эпоха завершилась катастрофой… утверждаю упрямо и категорично, что как только Лютик умерла, так все сразу и рухнуло» [5, 12]. Так писатель показывает, что, когда «гений женщины» оказывается разрушенным, мир приговаривается к гибели. Как и образ женщины, так и соотнесенное с ним понимание любви есть отражение состояния бытия. Это чувство способно оборачиваться страстью «с темью перед глазами», которая поглощает героя романа «Трики, или Хроника злобы дней» Олега Климова, подводя его, в конце концов, в пьяном бреду к распахнутому окну квартиры «элитной многоэтажки». Такое же чувство, сходное с морской стихией, «безграничной бессмыслицей этого неземного бытия» [4], заставляющей испытывать «чувство дерзости, которое от гордости и совершенно без Бога» [4], охватывает лирического героя повести «Женщина в море». Преодоление страстного влечения к Марине Мнишек позволяет уйти от смуты герою повести «Царица смуты» боярину Андрею Петровичу Олуфьеву: «За локти обхватывает себя Олуфьев – так ему хочется встать, подойти сзади, обнять за плечи, прижать к груди ее маленькую гордую головку, гладить волосы и молчать. Слезы подступили… “Бог ты мой! Так вот оно что!” — вслух говорит Олуфьев, пораженный внезапной догадкой… Так же в груди было – жалость отцовская!.. Как возможно такое – отцовское чувство за иное принять?» [9, 52] Отграничивает любовь писатель и от самодостаточной эгоистичности, в ней видя исток любого надлома в отношениях героев. Писатель крайне точен в передаче отношений между персонажами своих произведений. Надлом, червоточина, не позволяющие говорить о любви, показываются им как бы невзначай, но при этом не теряют своей значимости. Так, отсчет начала трагедии, происходящей в семье Кусковых в рассказе «Ради деток», автор начинает за много лет до происходящего, с того момента, когда главный герой Семен Кусков решает жениться на Тамарке Крюковой. Во взгляде Семена на сбежавшую с этапа дочь раскулаченных Тамару – «серомордую, всю в чирьях, вшивую от макушки до валенок» [6] – нет свойственного Бородину любования женщиной и сострадания к ней. А значит, и в отношениях героев нет истинного чувства. Потребительское, «заземленное» отношение к женщине в конце концов приводит к краху. Разрушается мир главного героя повести «Божеполье» Клементьева. Он предает любившую его и обманутую им Ульяну, обрекает на бездетность первую жену, «боевую подругу» Надежду Петровну. Страсть и довольство самообладания связывают его со второй женой, Любовью Петровной. При этом эгоистичной рассудочностью поглощены и сами героини, за исключением Ульяны. Жизнь Павла Дмитриевича в итоге сталкивается с игрой в жизнь и игрой в любовь Любови Петровны. Слова Надежды Петровны о «детских ладошках» показавшихся из земли зеленых ростков звучат в одном контексте с признанием: «…Нужно было разделить мою жизнь на две очень неравные части. В первой я бы рожала, растила, снова рожала и растила… <…> Но зато во второй, очень короткой, части сейчас была бы у меня большая семья, дети и внуки… Вот тут-то и следовал вопрос: а стоит ли одно другого?» [3] Прагматично выбирает жену герой «Бесива» Андрей Рудакин: «Потом много годов прошло. Андрюха женился, и жену угадал правильно. Домашняя», [10] – но заплутавшая в обеспокоенности мужа материальным достатком ласка жены («– Убил ты его (брата Саньку. – Н.Ф.), Андрюшенька... // Вот это ее “Андрюшенька”... Сто лет не слыхивал... От этого слова свет помутился» [10]) не спасет его от внутренних блужданий и совершаемого, как итог, убийства. Показательно, что в одном из самых отмеченных критикой произведений Бородина, повести «Третья правда», отношение к людям героя, живущего, казалось бы, по своим, «таежным», законам, не принимающего деревенских принципов, Андриана Селиванова, уже в самом начале произведения соотносится с христианским, «отдающим» мироощущением. О таком пути становления личности писал критик Ю. Селезнев: «Личность начинается не с самоутверждения, но – самоотдачи. При этом происходит как бы самоотречение, пожертвование своего Я ради другого. Но – в том-то и “диалектика”: через такого рода отречение от индивидуалистического, эгоцентрического Я человек из индивидуума перерождается в личность» [19, 31]. Восприятие происходящего Селивановым интуитивно, лишено рефлексии, и его чувствам и сам автор изначально не дает определения: «Он (Селиванов. – Н.Ф.) не мог вспомнить, что нашел он такого ценного, чего не смел потерять…» [13]. Это «найденное» было тем, что станет в один момент смыслом его жизни. Глядя на егеря Ивана и дочь белого офицера Людмилу, «когда секундой оказались они рядом» [13], подумает Селиванов: «…Она – ниточка серебряная, он моток пряжи грубой… интересный получиться бы мог узор, если серебряной ниточкой да по сукну... Но это была не мысль, а так, баловство...» [13]. Однако эта «зряшная» мысль переворачивает сознание героя, и он, еще недавно знавший лишь себя и тайгу, уже не может увернуться от меняющей его жизни: «…Знал – не выдюжит Иван…» [13]. Показательно, что именно увидев Людмилу, Селиванов задумывается о собственной семейной жизни. В «обмене взглядами» [13] Людмилы и ее умирающего отца он видит «что-то» про любовь отца и дочери, о чем Селиванову «оставалось только догадываться» [13], и мелькает мысль: «…Не посвататься ли к Светличной? Что с того, что она старше, а дитё еще может быть… и, Бог даст, тоже девка, и может статься, доживет он до той поры, что и на него взглянет так же… Господи! И помереть можно!» [13] В повести «Хорошие люди» писатель не находит любви. Казалось бы, образ героини Натали Старогородской соответствует тому идеалу женщины, который является определяющим в творчестве Бородина. Образ «“красули” всех времен и народов» [8, 46] создан в привычной автору манере, согласно которой прочерчивается лишь тонкий романтический абрис образа. В ней нет прямолинейно подаваемой, порождающей страстность желания красоты, которую мы видим в героине «Женщины в море» Людмиле, чья характеристика начинается пугающим сравнением ее с матерью: «В девушке невозможно не узнать утопленницы» [4]. Портрет Людмилы («сочетание глаз небесного цвета с профилем почти римским, почти идеальным, будто созданным для скульптора и неспособным к беспечной улыбке, а улыбка эта вдруг возникает и преобразует лицо в новое сочетание античности» [4]) соседствует с пугающей оценкой: «Передо мной прекрасное чудовище» [4]. В другой стороны, в отношении Натали у автора звучит ирония, которая проявляется уже в имени героини. Дополняется она и другими деталями: определением «девица» [8, 46], описанием «мечты» героини («по меньшей мере двадцать [лет. – Н.Ф.] она упорно, упрямо и оптимистично ждет принца, причем заморского, причем молодого и богатого» [8, 46]). В восприятии мира Натальей преобладает материальное, вещное начало: «…К ней [к матери Натальи. – Н.Ф.] подсватывались разные отставные полковники из дедовых друзей, один особенно, бравый такой, Наталья сама бы за него пошла, когда б не нищий... Дача у него, видите ли... Ездила, смотрела — смехота! Машина “копейка” и того смешнее» [8, 50]. Потому и ее «воздыхатель» Саша Меняев, «специалист по водоканальным технологиям», не представляет для «красули» интереса. Но ни той, ни иной характеристикой образ Наталья Старогородской не исчерпывается. Причем писатель и сам не готов дать ответ о современной ему жизни. Потому решение образа более чем противоречиво. Автор подбирает для оценки героини несвойственные ему выражения: Наташа «рыскала» «несколько лет в поисках “принца”, и «от “распутства”… ее удерживали отнюдь не нравственные убеждения, но только гордость и упрямая надежда на удачу» [8, 112]. Но с другой стороны, внешность Наташи дарила ей удачные встречи, однако «Наташеньке “Канар” было мало — ей подавай большую любовь со взаимностью! И чтоб любовь “принца” была важней страсти добывания прибыли» [8, 112]. Как кажется, потрясения, произошедшие в семье Старогородских (пропажа брата Олега во время смутных событий октября 1993 года, страдания матери, переживания деда-генерала), меняют героиню. Ирония сменяется чуткостью изображения. Наталья – а не Натали – оказывается способной к страданию и состраданию («сцепила руки на груди, дыхание вперехват; казалось, сделай шаг – и она потеряет сознание» [8, 50]). Приходит мимолетное понимание, что не могут быть «принципы важней родства». Она сдерживает желание упрекнуть в происходящем деда, и детское, истинное отношение к миру на какое-то время начинает преобладать в ее душе: «…Было как положено брату и сестре – любовь, забота, сколько раз он говорил ей, что она самая-самая красивая, а она ему – что он умница и смельчак» [8, 50]; «Тихо захныкал, совсем как Олежка в детстве» [8, 51]. Но оно не становится довлеющим, и потому о своем живом брате она думает в прошедшем времени, видя, осознавая только свою судьбу: «Нет больше Олега-Олежки! Чувствовала – нет его больше нигде» [8, 50]. Изменяется статус Саши, в сторону которого Натали прежде «и не дышала вовсе». Он, признанный и прежним его врагом, дедом-генералом, и братом Натальи, становится официальным ее женихом. Однако писатель не дает поверить в истинность будущего семейного счастья. Наталья-Натали не готова полюбить Сашу. В то же время и мечты Саши, его сны – это «картиночка»: «за столом в кресле генерал в бравом качестве, рядом его дочь – теща, стало быть, красавица бальзаковского возраста, по другую сторону стола – они с Натали, плечами нежно соприкасаясь, и по боку все прочие проблемы, коими озадачено человечество!» [8, 63]. Но счастье вне «проблем человечества» – это не счастье, а только его фантом. В момент видимого объединения благополучно пережившей эпохальный слом семьи Наташа разрушает призрачную идиллию, кокетничая со Стебиным («Вместо того чтобы сесть рядом со своим будущим супругом… она этакой голубкой зависла над Стёбиным, низко зависла, прядью своих темно-русых волос щекоча ему щеку»[8, 113]), героем, чья личность не понимаема и не принимаема автором (подобно Чичикову, фигуре, в которой сам Гоголь хотел разобраться, но не мог до конца постичь, сделать своим, о чем говорит И. Золотусский: «..Развертывается лента дороги, пылит щебенка, и едет по этой дороге Павел Иванович Чичиков… Куда он едет и зачем? Об этом не знает еще и сам Гоголь. Далеко открывается перспектива, и воздух продернут туманом, а в том тумане уже проклевывается слабый звук струны, настраивается музыкальная нота…» [15]). И видится призрачным финал повести, когда вся семья Старогородских садится вокруг стола: «…Поссорились – разобрались, садимся, обнимаемся и поем какую-нибудь хорошую песню. А потом уже снова разбираем стол, выпиваем, закусываем, ну и все прочее» [8, 117]. Очевидно, что путь героев еще не завершен. Как не прочерчен до конца один из последних созданных писателем женских образов. Литература: 1. Басинский П. Дневник неписателя. Четвертая правда Леонида Бородина. / П. Басинский. [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://www.topos.ru/article/269 2. Бородин Л. Без выбора. / Л. Бородин. [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://lib.rus.ec/b/183601 3. Бородин Л. Божеполье. / Л. Бородин [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://www.imwerden.info/belousenko/books/Borodin/borodin_bozhepolye.htm Основано на издании: Бородин Л. Божеполье. – М. // Роман-газета. – № 15. – 1993 г 4. Бородин Л. Женщина в море. / Л. Бородин. [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://lib.ru/PROZA/BORODIN_L/woman_sea.txt 5. Бородин Л. Лютик – цветок желтый // Москва. – 1998. – № 8. 6. Бородин Л. Ради деток. / Л. Бородин. [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://tka4-enko.livejournal.com/103124.html 7. Бородин Л. Трики, или Хроника злобы дней // Москва. – 1998. – № 11. 8. Бородин Л. Хорошие люди. // Москва. – 2010. – № 12. 9. Бородин Л. Царица смуты // Роман-газета. – 1997. – № 1. 10. Бородин Л.И. Бесиво. / Л.И. Бородин. [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://www.filgrad.ru/texts2/bor/bor7.htm 11. Бородин Л.И. Год чуда и печали. / Л.И. Бородин. [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://lib.rus.ec/b/184280 12. Бородин Л.И. Женщина и «скорбный ангел» // Москва. – 1994. – № 3. 13. Бородин Л.И. Третья правда. / Л.И. Бородин. [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://www.modernlib.ru/books/borodin_leonid_ivanovich/tretya_pravda/read/ 14. Дружинина В.И. «Смятенный» человек в прозе Л. Бородина : к проблеме национального характера : дисс. ... кандид. филолог. наук : спец. 10.01.01 / В.И. Дружинина. – Воронеж, 2009. – 154 с.: ил. РГБ ОД, 61 09-10/814 15. Золотусский И.П. Гоголь: Серия ЖЗЛ. / И.П. Золотусский. [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http: // lib.aldebaran.ru 16. Казанцева И.А. Категория таинственного как проявление романтических тенденций прозы Л. Бородина // Жанрово-стилевые проблемы русской литературы ХХ века. – Тверь, 1994. 17. Кокшенева К. Бородинское поле. «Трики, или Хроника злобы дней» новый роман Леонида Бородина. / К. Кокшенева. [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://glfr.ru/biblioteka/kapitolina-koksheneva/borodinskoepole.html 18. Павлов Ю.М. Леонид Бородин: «наказанный» любовью к Родине. / Ю.М. Павлов. [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://www.rospisatel.ru/pavlov-borodin.htm 19. Селезнев Ю.И. Мысль чувствующая и живая : Литературнокритические статьи. / Ю.И. Селезнев. – М. : Современник, 1982. – 336 с. Аннотация Статья посвящена исследованию трансформации образа женщины в творчестве Леонида Бородина. Являясь отображением состояния общественного бытия, данный образ, на сложность трактовки которого указывают критики, демонстрирует видение писателем современности. Сопоставление женских образов как в более ранних произведениях, так и в последней повести Бородина «Хорошие люди» с запечатленным в прозе образом-идеалом позволяет сделать вывод о неоднозначном ответе автора на вопрос о дальнейших путях развития России. Ключевые слова: образ-идеал, романтизация, бытие, трансформация, характеристика образа, самодостаточная эгоистичность, абрис, критика, христианское мироощущение. Summary The article is devoted to the study of the transformation of the image of women in the work of Leonid Borodin. As a reflection of the status of social life, this image, on the complexity of interpretation which critics say, demonstrates the vision of the writer of the modern world. Comparison of women's images as in earlier works as well in the last story Borodin's «The Good people» with imprinted in prose the image of the ideal allows you to make a conclusion about an ambiguous response of the author to the question about further ways of development of Russia. Keywords: the image of the ideal, romanticizing, being, transformation, characteristic of the image, self-sufficient selfishness, outline, criticism, Christian attitude.
