Московская Д. В поисках слова

Московская Д. В поисках слова: "странная проза" 20-30-х годов
(отрывок).
Неожиданно на этом бурном фоне прозвучала статья М. Бахтина “Искусство и
ответственность”. Она призвала к нравственной ответственности искусства в условиях,
когда, в сущности, отвечать было не перед кем. Когда самый облик мира, его приметные,
привычные формы карнавально менялись, когда существовали все основания отнестись к
совершающемуся как к игре, очередной смене личин, тогда Бахтин просил художника
быть “серьезным”: “Три области человеческой культуры — наука, искусство и жизнь —
обретают единство только в личности, которая приобщает их к своему единству...
Художник и человек наивно, чаще всего механически соединены в одной личности; в
творчество человек уходит на время из “житейского волненья” как в другой мир
“вдохновенья, звуков сладких и молитв”... Что же гарантирует внутреннюю связь
элементов личности (то есть единство человека и художника. — Д. М.)? Только единство
ответственности. За то, что я пережил и понял в искусстве, я должен отвечать своей
жизнью, чтобы все пережитое и понятое не осталось бездейственным в ней. Но с
ответственностью связана и вина. Не только понести взаимную ответственность должны
жизнь и искусство, но и вину друг за друга. Поэт должен помнить, что в пошлой прозе
жизни виновата его поэзия, а человек жизни пусть знает, что в бесплодности искусства
виновата его нетребовательность и несерьезность его жизненных вопросов” . Так,
своеобразно подводя итоги последнего десятилетия модернизма и по-своему откликаясь
на блоковское завещание в поэме “Двенадцать”, в 1919 году, когда подлинная природа
революционных событий и плод свершений были еще неизвестны, Бахтин не оставил ни
одному художнику слова шанса на зубоскальство или безжизненное, равнодушное
воспроизведение совершающегося. Призыв Бахтина перечеркивал филологические игры
со словом мерой абсолютной авторской ответственности. Спустя десять лет, в год
“Великого перелома”, когда перспективы революции стали как никогда ясны, Платонов
повторил по-своему бахтинскую формулу ответственности искусства. Он, уже
подвергнутый убийственной критике и идущий навстречу своей трагической личной и
писательской судьбе, спорит с теми, кто признает “искусство действительностью,
пропущенной через эмоционально-индивидуальные, ароматические особенности автора...
На самом же деле литература должна происходить из чувства коллектива и представлять
из себя не букет индивидуальных ощущений, годный лишь для излишества, а — хлеб наш
насущный” .