и «чужое» в ранней лирике Лермонтова (1828–1832 гг.)

Морева Елена, студентка 3 курса, русская филология
«Своё» и «чужое» в ранней лирике Лермонтова (1828–1832 гг.)
При изучении творчества Лермонтова первая проблема, которая встаёт
перед исследователями – это проблема периодизации. Сложно выделить "ранний",
"зрелый" и "поздний" периоды в творчестве поэта, ушедшего из жизни в 27 лет и
творившего на протяжении 13 лет. Классический хрестоматийный этапнодиахронный принцип классификации здесь не подходит. Однако в лермонтовском
творчестве есть одна особенность, которую мы могли бы положить в основу
периодизации – Лермонтов начал творить в 1828 г., но известным поэтом он стал
только в 1837 г. после стихотворения «Смерть поэта». До 1837 г. в печати
появилось лишь одно стихотворение Лермонтова под названием «Весна» [1],
которое никак не было отмечено критикой. Как видим, восемь из тринадцати лет
своего творчества Лермонтов писал «в стол», для себя в своих тетрадях (делая
исключения разве что только для стихов «в альбом»), без установки на то, что эти
стихи когда-нибудь увидят свет. После 1837 г. Лермонтов начинает печататься и
даже выпускает один свой сборник. Таким образом, в творчестве поэта можно
выделить два периода:
1.
«Скрытый», «сокровенный» – 1828–1836 гг. и
2.
«Открытый» – 1837–1841 гг.
В свою очередь «сокровенный» период тоже в лермотоведении некоторыми
исследователями градируется 1828-1832 гг. и 1833-1836 гг. [3]. При такой
периодизации возникает вопрос о возможности эволюции творчества Лермонтова
в плане художественного метода. В своём докладе мы попытаемся, обратившись к
проблеме «своего» и «чужого», сконцентрировать внимание на лирике 1828–
1832 гг., когда Михаил Юрьевич впервые взялся за перо и вплоть до момента,
когда он поступает в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских
юнкеров. Это был период формирования Лермонтова-писателя, когда были
заложены все те мотивы, которые получили развитие в его дальнейшем
творчестве. Так Л. В. Пумпянский отмечает:
«За 1828–1832 гг. написано исключительно большое количество
произведений: 300 стихотворений, 15 поэм, 3 драмы, 1 повесть. Прочитано так же
необычайно много: все старые русские писатели, Пушкин до строчки, Рылеев,
Мицкевич, Шиллер, Лессинг («Испанцы»), В. Гюго (кавказские поэмы –
«Orientates»; «Эрнани», «Собор Парижской Богоматери»), А. де Виньи; Шекспир
весь, В. Скотт, Т. Мур, Байрон, упоминания о Ричардсоне, Стерне и пр. Поэзия
этих четырех лет поражает соединением детского и гениального; успех стиха
изумителен; видно, что главная работа совершена уже Пушкиным и новый гений
может в несколько месяцев овладеть ею...» [4, с. 599].
В это время для Лермонтова характерно частое обращение к чужому, но это
обращение носит на редкость творческий характер, где мотивы одиночества,
странничества приобретают свою собственную организацию, где гений
провидения соединяется с юностью поэта. Это первые попытки увидеть в другом
своё "необщее выражение лица", найти точки соприкосновения. Посмотрим, как
получается это у юного поэта на примере стихотворения 1830 г. «Farewell».
Стихотворение «Farewell» – перевод стихотворения Дж. Байрона «Farewell!
If ever fondest prayer» (1808) – это одна из первых попыток Лермонтова
переводить.
В 1828–1829 гг. Лермонтов, ещё не зная английского языка, воспринимал
Байрона через переводы 20-х гг. – «Шильонский узник» В. А. Жуковского,
«Абидосская
невеста»
И. И. Козлова,
через
байронические
поэмы
А. А. Бестужева-Марлинского, А. И. Подолинского, а также через французские
переводы и подражания (В. Гюго и А. де Ламартин).
Осенью 1829 г. Лермонтов начал учиться английскому языку. Летом 1830
он, по свидетельству Е. А. Сушковой, был «...неразлучен с огромным Байроном» –
скорее всего это были не сочинения Байрона, а только что вышедший первый том
писем и дневников английского поэта, изданные Т. Муром [2, с. 43–45].
Перевод «Farewell» был высоко оценен Ф. М. Достоевским: «...Это не
перевод, как у тех, – у Гербеля и прочих, – это Байрон живьём, как он есть.
Гордый, ни для кого не проницаемый гений... Даже у Лермонтова глубже, помоему, вышло...» [5, с. 171–72].
Поэт переводит стихотворение весьма близко к оригиналу: он сохраняет
разбивку текста на два восьмистишия. Он также повторяет зачинающее и
оканчивающее «Прости!», только с одним, но очень существенным отличием: у
Байрона употреблено слово «farewell», что в переводе с английского обозначает
«прощай», Лермонтов же использует слово «прости», вводя этим не только мотив
расставания, но и мотив виновности лирического героя.
В целом Лермонтов точно следует за мыслью Байрона, но переводит его
несколько на свой лад. Так первому восьмистишию присуща некоторая
юношеская манерность, театральность (Моя молитва будет там,/И даже улетит за
них!/ <…> Чем звук прощанья роковой!..), не свойственная оригиналу. Но особое
внимание привлекает вторая часть стихотворения. Она начинается фразой «Нет
слёз в очах, уста молчат…», которая, хотя и является точным переводом
оригинала, но вместе с тем является и, по сути, доминантой всей лермонтовской
поэзии. Самое частое и характерное для лермонтовского лирического героя
состояние – духовной агонии, когда страдания достигают такой высоты, что
слёзы, слова не нужны и только «тайные думы» становятся единственным
способом для героя изживать боль.
Ещё одним из отличий лермотовского перевода от оригинала является
пропуск упоминания о лирической героине в первой части стихотворения.
Строчки «Mine will not all be lost in air,/ But waft thy name beyond the sky..» можно
перевести как: «Моя (молитва) не только не затеряется в воздухе, но и донесёт
твоё имя за пределы небес» – Лермонтов, убирая фразу «твоё имя», придаёт этим
стихотворению общую философскую отвлечённость, снимая главенство,
подчёркиваемое Байроном, мотива любви и романтического расставания в этом
стихотворении. В результате этого в стихотворении Лермонтова создаётся
своеобразный эффект, которого лишён оригинал: стихотворение начинается
поэтической пылкой рисовкой лирического героя (всё первое восьмистишие),
затем герой становится неожиданно серьёзен, звучат строки, исполненные
невероятной для шестнадцатилетнего поэта боли, и последние три строчки
стихотворения заканчиваются возвращением к теме только едва намеченной в
первой части – тщета любви избавить человека от тяготеющего над ним проклятия
одиночества и расставание как момент, который непосредственно обнаруживает
иллюзорность любви, невозможность её существования (как идеального начала) в
реальности [2, с. 594–595]. Герой словно начинает шутить, но проговаривается и
пытается затем «сохранить мину при плохой игре», вернувшись к потерянному
«игривому» тону.
При сопоставлении оригинала и лермонтовского перевода, конечно, видна
вторичность, разрыхлённость текста, некая «наивность» (Л.В. Пумпянский).
Однако обращает на себя внимание и та работа над текстом, которую проделал
юный поэт. Проявляющееся в игровом моменте, стремление обозначить себя,
услышать Байрона и найти свой путь, то, что позднее выскажется в знаменитой
фразе: «Нет, я не Байрон, я другой…».
Список использованной литературы:
1. Воскресенский А. О первой стихотворной публикации Лермонтова // М.
Ю. Лермонтов [Электронный ресурс] URL: http://lermontov.info/kritika/first.shtml
(дата обращения: 15.04.2013).
2. Лермонтовская энциклопедия / гл. ред. В.А. Мануйлов. М.: Большая
Российская энциклопедия, 1999. 784 с.
3. Макогоненко Г. П. Лермонтов и Пушкин. Проблемы преемственного
развития литературы. Л., Советский писатель, 1987. 398 с.
4. Пумпянский Л. В. Классическая традиция: Собрание трудов по истории
русской литературы. М.: Языки русской культуры, 2000. 864 с.
5. Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников: в 2 т.: т. 2 / Под ред.
В.В.Григоренко и др. М., Художественная литература, 1964. 520 с.