kolokolchiki

А.Н. Ярко
Севастополь
Колокольчики Александра Башлачёва: функционирование символа в
тексте, метатексте и вне текста
История колокольчика как символа в русской культуре весьма богата.
Исследованию этой истории и, в частности, − её влиянию на колокольчик
как символ в творчестве Александра Башлачёва посвящена статья
В.А. Кошелева «“Время колокольчиков”: литературная история символа»1.
Творчество Башлачёва в статье рассмотрено как «реквием по русской
классической поэзии, ориентированный на прошлый век и – конкретно – на
“пушкинское” время»2, соответственно как основное значение
колокольчика в творчестве Башлачёва рассматривается традиционный для
пушкинской эпохи дорожный колокольчик. Между тем поэт, принимающий
литературную традицию, так или иначе преломляет её, трактует по-своему,
и любой символ в творчестве того или иного поэта, хоть и сохраняет связь
с литературной традицией, однако, благодаря новому контексту, неизбежно
модифицируется. Если же говорить о творчестве Башлачёва, то, во-первых,
дорожный колокольчик здесь относится не только к пушкинской эпохе, а
скорее, − соединяет несколько эпох, формируя характерную для Башлачёва
вневременную универсальность, − во-вторых, прочтение колокольчика как
дорожного − всего лишь одно из возможных, и даже если считать его
магистральным, колокольчик всё равно неизбежно будет соотноситься с
такими смежными понятиями, как колокол, бубенцы, звон и т.д.
Одной из наиболее важных для понимания этого символа является
программная для Башлачёва песня «Время колокольчиков». Лирический
сюжет песни – смена времени колоколов временем колокольчиков: времена
изменились, «Звонари по миру слоняются. / Колокола сбиты и расколоты»,
но «Если нам не отлили колокол, Значит, здесь – время колокольчиков»3.
Во втором куплете появляется дорожный колокольчик – символ
весёлой, бесшабашной поездки, в песне, впрочем, звучащий «грозным
смехом». Колокольчики и смех отсылают к шутам (Ср. «Сегодня молчат
бубенцы моего колпака» («Похороны шута»)), а в сочетании с безумной
поездкой («Загремим, засвистим, защёлкаем, Проберёт до костей, до
кончиков») – к язычеству, сменившему в песне время куполов, звонарей и
колоколов, что подтверждается и строчкой «Рок-н-ролл – славное
язычество». Колокольчик является одновременно и заменой православного
колокола, и языческим атрибутом, что в какой-то мере нивелирует разницу
между
этими
эпохами,
выделяя
в
них
главное –
звон
колокола / колокольчика. Ключ к пониманию этого звона – первая строка
второго куплета: «Ты звени, звени сердце под рубашкою». (Забегая вперёд,
отметим, что метафора эта – одна из ключевых в творчестве Башлачёва.) И
звон колокола, и звон колокольчика – это звон сердца, звон души.
Если до этого колокол сменяли колокольчики, то в третьем куплете
Царь-колокол сменяют гитары:
И пусть разбит батюшка Царь-колокол,
Мы пришли, мы пришли с гитарами4.
Таким образом, гитары и колокольчики поставлены в один ряд. При
этом один большой колокол вновь заменяется множеством колокольчиковгитар («Если нам не отлили колокол, Значит, здесь время колокольчиков»).
Эта мысль о замене единичного множественным встречается и в
башлачёвском метатексте: «Я скажу, что живу в мире, где нет одной
волшебной палочки на всех, у каждого она своя»5. Таким образом, время
колокольчиков сменяет не время колоколов, а время колокола.
Итак, время колокольчиков – это время, пришедшее на смену
времени колокола. Колокольчики – это и множественный аналог
единичного колокола, и дорожные колокольчики, и гитары, и сердца,
звенящие под рубашкой. И только множественность звучаний
колокольчиков-гитар-сердец может заменить звон одного большого
колокола.
Рок − искусство синтетическое, то есть включающее в себя не только
вербальный, но и музыкальный и перформативный субтексты. В
творчестве Башлачёва колокольчики перешли из вербального субтекста в
перформативный и музыкальный: Александр Башлачёв сначала исполнял
песню «Время колокольчиков» с колокольчиками, висящими на руке, позже
стал постоянно носить их на шее. Таким образом, сначала песня «Время
колокольчиков», а потом и все остальные песни Башлачёва сопровождались
звоном колокольчиков, актуализируя значимость этого символа для его
творчества.
Позже колокольчики, висящие на шее Александра Башлачёва, вновь
перешли из перформативного субтекста в вербальный. Речь идёт о песне
«Случай в Сибири»6:
Пока пою, пока дышу, любви меняю кольца
И на груди своей ношу три звонких колокольца.
Они ведут меня вперёд и ведают дорожку.
Сработал их под Рождество знакомый мастер Прошка.
Пока влюблён, пока дышу и пачкаю бумагу,
Я слышу звон. На том стою, а там, глядишь, и лягу.
Бог даст, на том и лягу.
К чему клоню? Да так, пустяк. Вошёл и вышел случай...
В преамбуле лирический субъект рассказывает о колокольчиках,
висящих на его груди, и об их для него значимости. Далее сюжет песни
таков: попадая в хорошую компанию в Сибири, лирический субъект
знакомится с неприятным ему человеком, ругающим провинцию. Во время
своей речи этот персонаж обращает внимание на колокольчики на груди
лирического субъекта: «Да что там у тебя звенит? Какая мелочишка?»,
однако вопрос остаётся без ответа: «Пока я это всё терпел...». Потом
лирический субъект поёт песню, которую его антагонист воспринимает как
антисоветскую, что не соответствует авторской интенции лирического
субъекта, и произносит речь о том, как трудно им обоим «жить в такой
стране и при социализме», которая заканчивается вопросом: «Да что там у
тебя звенит?» Теперь уже вопрос становится поводом для лирического
субъекта начать свою проповедь:
И я сказал − Душа звенит, обычная душа.
Ну ты даёшь? Чем ей звенеть? Ведь там одна утроба?
С тобой тут сам звенеть начнёшь...
И я сказал: Попробуй...
В конце же песни вновь появляются колокольчики:
Была дорожка впереди, звенели колокольца.
Вновь, как и в песне «Время колокольчиков», мы сталкиваемся с
метафорой
«колокольчик-душа».
Значимость
этой
метафоры
актуализируется и нахождением её в сильных позициях текста: начале
текста, его конце и кульминации (высшей точке возмущения лирического
субъекта и перехода его к «проповеди»). Их упоминание в обоих случаях
рядом с «душой» и «любовью» («Пока пою, пока дышу, любви меняю
кольца, Я на груди своей ношу три звонких колокольца», «Звенели
колокольца. Пока пою, пока дышу, Дышу и душу не душу <...>И у любви
своей прошу хоть каплю молока») и метафора «колокольчики-душа» в
кульминации песни актуализируют именно подобное прочтение.
Соединение «колокольчиков» и «души» с «любовью» также встречается не
только в начале и конце песни, но и в её кульминации: «Да разве ж можно
не любить, вот эту бабу не любить, когда она такая? Да разве ж можно не
любить, да разве ж можно хаять?» Таким образом, колокольчик в песне −
символ души и любви.
Однако «звон» в песне не ограничивается рассмотренными случаями.
Так, антагонист лирического субъекта иронически переиначивает его
метафору:
Ну ты даёшь? Чем ей звенеть? Ведь там одна утроба?
С тобой тут сам звенеть начнёшь...
И я сказал: Попробуй.
Слова «С тобой тут сам звенеть начнёшь» − ирония, намёк на
ненормальность лирического субъекта.
Свои переживания лирический субъект описывает так:
Стучало сердце. Звон в ушах.
Оба «симптома» − это и физическое явление, и нравственное: при
втором прочтении стук сердца обозначает волнение лирического субъекта,
звон же − это звук всё той же неумолкающей души-колокольчика.
Итак, в песне «Случай в Сибири» колокольчики и их звон − символ
души.
Как и в песне «Время колокольчиков», в песне «Зимняя сказка»7
колокольчики и колокол одновременно и противопоставлены, и
объединены. Начинается песня строчкой «Однозвучно гремит колокольчик
Спасской башни Кремля». В.А. Кошелев писал об аллюзиях к романсу
Гурилёва-Мартынова и драме Погодина «Кремлёвские куранты», а также
об абсурдности строчки. Между тем, как представляется, и в этом случае −
колокольчик включается в общий контекст творчества Башлачёва и
соединяется со значением колокольчика в этом контексте. Вместе с тем
нельзя не учитывать, что ещё раз звон появляется в другом сильном месте
песни – в её конце: «Все ручьи зазвенят, как кремлёвские куранты
Сибири». Здесь обратная игра слов: ожидается, что ручьи будут звенеть,
как колокольчики, они же звенят как куранты. Колокол(а) и колокольчик(и)
вновь и объединены, и противопоставлены: с одной стороны, как кажется,
разница между ними нивелируется именно их взаимозаменяемостью, с
другой же, именно то, что игра построена на их различии, это различие и
актуализирует.
Несколько иная ситуация в песне «Ванюша», где колокольчик
встречается один раз:
Душа гуляла
Душа летела
Душа гуляла
В рубашке белой
Да в чистом поле
Всё прямо прямо
И колокольчик
Был выше храма8
На первый взгляд, колокольчик поставлен выше храма (колокола?),
где колокольчик вновь объединяет в себе все значения колокольчика в
творчестве Башлачёва. Это и индивидуальное, противопоставленное храму
как общему, и душа / сердце, противопоставленные храму как символу
религии, и колокольчик как символ язычества, противопоставленный храму
как символу православия. Вместе с тем, если «отделить» колокол от храма
и «соединить» его с колокольчиком (как мы видели, это соединение не раз
встречается в творчестве Башлачёва), то противопоставленными
оказываются колокол / колокольчик как обозначение индивидуальной,
«истинной» веры и храм как обозначение религии. Подобное
противопоставление − и в песне «Имя Имён»: «Имя Имён взято ветром / И
предано колоколам, / И куполам не накинуть на Имя Имён / Золотую
горящую шапку»9. В обеих песнях православие «разделяется» на
колокол / колокольчик как символ чего-то истинного: индивидуального,
связанного вновь с понятием «души» или метафизического, общего − «Имя
имён», − и храм / купол как обозначение обрядности, религиозности.
Между тем в художественном мире Александра Башлачёва есть и
ещё один элемент, связанный с колокольчиками, − бубенцы. Бубенцы
встречаются четыре раза в трёх песнях − «Петербургская свадьба»10
(«Звенели бубенцы. И кони в жарком мыле / Тачанку повезли навстречу
целине»), «Похороны шута»11 («Сегодня молчат бубенцы моего колпака»,
«Звени, мой бубенчик, работай, подлец, не молчи») и «Когда мы вдвоём»12
(«Живое, живое восстало в груди, / Всё в царапинах да бубенцах»).
В песне «Похороны шута» бубенчики являются знаком жизни шута:
первый раз они молчат, потому что шут мёртв, второй раз шут призывает
бубенчик работать в знак того, что он жив. Сам же шут в песне «не только
шекспировский, а шут вообще, несущий на себе традицию русского
юродства, скоморошескую традицию, ренессансное шутовство и, конечно
же, семантику Йорика»13. Таким образом, бубенчик в песне – символ
шутовства в его широком понимании, то есть объединяющего в себе
различные его проявления в различных культурных ситуациях.
Песня «Петербургская свадьба» начинается словами «Звенели
бубенцы». Здесь бубенцы – это дорожный колокольчик, роль которого в
художественном мире Александра Башлачёва подробно описана
В.А. Кошелевым. Однако при всей частотности упоминания дорожного
колокольчика в творчестве Башлачёва это единственный раз, когда они
названы «бубенцами». Песня «Петербургская свадьба» интересна в числе
прочего и тем, что, несмотря на прямую экспликацию процесса движения
всего в нескольких строках, динамика чувствуется практически в каждой
строке песни, во многом – за счёт частого употребления глаголов
движения, в том числе – в переносном значении. Употребление же в
сильном месте текста слова «бубенцы», во-первых, делает этот процесс
движения поездкой на тройке, во-вторых, придаёт скоморошеский оттенок
этому процессу. Вместе с тем песня трагична, и звон бубенцов не только и
не столько смешон, сколько страшен (как, скорее, страшен, нежели
смешон, он в песне «Похороны шута»), напоминает «Грозный смех
русских колокольчиков».
В песне «Когда мы вдвоём» бубенцы появляются в следующем
контексте: «Живое, живое восстало в груди, Всё в царапинах да бубенцах».
Соединение это актуализирует метафору «колокольчик / душа, сердце», где
«живое» как раз и объединяет в себе понятия души и сердца, что
подтверждается и дальнейшим текстом:
Я проклят собой
Осиновым клином живое, живое, живое восстало в груди
Все в царапинах да в бубенцах
Имеющий душу да дышит. Гори - не губи
Сожженной губой
я шепчу, что, мол, я сгоряча, да в сердцах, я в сердцах
А в сердцах - да я весь, я в сердцах.
И каждое бьется об лед, но поет, так любое бери и люби.
Живое соотнесено с душой и сердцем. При этом синтаксическая
параллель соотносит бубенцы и сердца: «живое всё в царапинах и
бубенцах» / «я весь в сердцах». Следующая строчка объясняет и царапины:
«И каждое бьётся об лёд и поёт». Между тем также соединены бубенцы и
царапины, то есть бубенцы оказываются соотнесены с повреждениями,
наносимыми живому / душе / сердцу льдом, несмотря на которые оно
поёт – актуализируется музыкальная составляющая бубенчика. Таким
образом, с одной стороны, бубенчик, как и колокольчик, оказывается связан
с «душой / сердцем / живым», с другой, так как это всё-таки не
колокольчик, а бубенчик, общий контекст творчества Башлачёва добавляет
и мотив шутовства, и оттенок трагического, которым обладают бубенцы в
песнях «Петербургская свадьба» и «Похороны шута».
Таким образом, «бубенцы» в художественном мире Башлачёва, с
одной стороны, соотносятся с метафорой «колокольчики / душа, сердце», с
другой, актуализируют мотив шутовства, причём в его трагическом изводе,
тем самым рождая ещё одно прочтение не только бубенцов, но и
колокольчиков.
Колокольчик неотделим от создаваемого им звука − звона. «И
звуковой образ “звона” странно сопрягается со зрительным образом
“звезды”:
…ведь подать рукою –
И погладишь в небе свою заново рожденную звезду,
Ту, что рядом, ту, что выше,
Чем на колокольне звонкой звон.
Да где он? – Всё темно…
(“Сядем рядом…”)
Звезда! Я люблю колокольный звон…
С земли по воде сквозь огонь в небеса звон…
(“Спроси, звезда”)»14
Между тем главный мотив песни «Спроси, звезда» − мотив льда. В
этой связи приведём цитату из песни «Егоркина былина»:
Прозвенит стекло на сквозном ветру
да прокиснет звон в вязкой копоти
да подернется молодым ледком15.
Здесь, как и в песне «Спроси, звезда», звон соединяется со льдом.
Таким образом, в общем корпусе текстов оказываются связаны звезда, звон
и лёд. Объединяет их высота звезды, чистота льда (лёд в творчестве
Башлачёва всегда чистый, в отличие от воды, которая всегда является
мутной) и «высота» и «чистота» колокольного звона.
В заключение скажем о ещё об одном колокольчике в творчестве
Башлачёва:
Но в колокольчик над дверьми снова
Кто-то звонит,
И королева готова
Принять незванных гостей
(«Королева бутербродов»16)
<Сохранена орфография источника>
Здесь реализуется ещё одно значение слова «колокольчик» − дверной
колокольчик. Однако в общем контексте и здесь тоже колокольчик будет
перекликаться и с метафорой «колокольчик / душа, сердце», и с
колокольчиком как единичным в противовес общему, и с готовностью
королевы бутербродов откликнуться на зов любого, как колокольчик
откликается на любое прикосновение.
Итак, колокольчики в творчестве Александра Башлачёва столь
неоднозначны, что их нельзя рассматривать в рамках одной песни:
значение этого символа может быть понято только при рассмотрении всего
контекста творчества поэта, ближайший же контекст − контекст песни −
актуализирует то или иное из прочтений символа, не отменяя при этом
остальных.
Однако при всей множественности упоминаний колоколов,
колокольчиков, бубенцов и звона в творчестве Башлачёва, − наиболее
значимой для понимания этого символа является песня «Время
колокольчиков». Между тем песня эта и сама стала символом не только
Башлачёва, но и вообще русского рока: «Именно Башлачёву принадлежит
гимн русского рока − „Время колокольчиков”»17, «“Время колокольчиков”
Александра Башлачева (1984) − это песня, ставшая гимном и манифестом,
совершившая переворот в сознании общества»18, «Стихотворение
Александра Башлачёва “Время колокольчиков” давно уже сделалось
своеобразной “визитной карточкой” русской рок-поэзии 1980-х годов»19,
«Александр Николаевич Башлачёв − русский поэт, автор и исполнитель
песен. Один из самых ярких представителей русского рока − идеолог и
основатель "времени колокольчиков" (автор одноименной песни)»20 и т.д.
Что же касается Александра Башлачёва, то его символом в более широком,
не узко литературоведческом понимании, тем, по чему «опознают и
понимают друг друга “свои”»21, стали именно колокольчики. Перейдя во
внетекстовую реальность (ношение их исполнителем на груди),
колокольчики сначала соединяли вербальный, музыкальный и
перформативный субтексты, актуализировали различные метафоры при
исполнении различных песен. После смерти исполнителя колокольчики
сохранили все значения символа, содержащиеся в песнях Башлачёва, а
также стали символом самого исполнителя. Функционирование символа
продолжилось после смерти Башлачёва как во внетекстовой, так и в
метатекстуальной плоскостях. Традиция предписывает поклонникам
творчества Башлачёва вешать колокольчик на дерево, растущее на могиле
поэта. Исполняя песни Башлачёва (и не только «Время колокольчиков»),
музыканты довольно часто вешают колокольчики на руку. Что же касается
метатекстов, то, начиная с прижизненных публикаций и заканчивая
современными, очень трудно найти публицистические статьи, в которых не
обыгрывалась бы фраза «Время колокольчиков»: «В этой статье я хотел
ненадолго вернуться во “время колокольчиков”, чтобы попытаться
разобраться в явлениях того времени и понять, что за линию прочертили
эти самые колокольчики: Александр Башлачёв и Янка Дягилева… В целом,
это был серебряный век. Это был Серебряный век, а серебро – это всегда
колокольчики, Они даже не обозначили новый путь – они лишь на тройке с
бубенцами промчались по старому. И этим звоном колокольчиков, как
лампочками, (не Ильича!) осветили, наконец, этот наш 70-летний путь:
грязь, фальшь, болота – полную его беспросветность»22, «Но теперь скучно
думать о судьбах русского рок-н-ролла, "время колокольчиков" которого
отзвенело к концу восьмидесятых»23, «Памяти Александра Башлачёва
(1960–1988): Александр Башлачёв: по ту сторону “Времени
колокольчиков”»24 и т.д.
Таким образом, символ, обладавший столь длинной и богатой
историей, попав в новый контекст, модифицировался, обрёл новые
смыслы, не отменившие старые, а после смерти автора, в творчестве
которого он так преобразился, вышел за рамки текста и стал символом
этого автора.
Кошелев В.А. «Время колокольчиков»: литературная история символа // Русская рокпоэзия: текст и контекст 3. Тверь, 2000. С. 142−161.
2
Там же. С. 160.
3
Александр Башлачёв: стихи, фонография, библиография. Тверь, 2001. С. 19
4
Там же. С. 20.
5
http://www.lib.ru/KSP/bashlach/intervie.txt
6
Александр Башлачёв. Указ. соч. С. 76−78.
7
Там же. С. 43−46.
8
Там же. С. 184
9
Там же. С. 56
10
Там же. С. 47
1
Там же. С. 146−148
Там же. С. 178−179.
13
Доманский Ю.В.«Дама с собачкой» в стихотворении А. Башлачева «Похороны
шута» // Чеховские чтения в Твери. Сборник научных трудов. Тверь, 2000. С. 86
14
Кошелев В.А. Указ. соч. С. 160.
15
Александр Башлачёв. Указ. соч. С. 152.
16
Там же. С. 202
17
Смирнов И.
История
по
Башлачёву //
http://www.russ.ru/culture/textonly/20010620_smir.html
18
Анна Немзер «Куда уходит рок» // http://www.rusrep.ru/2008/25/russkiy_rok/
19
Кошелев В.А. Указ. соч. С. 142.
20
http://ru.science.wikia.com/wiki/Башлачёв,_Александр_Николаевич
21
Аверинцев С.С. Символ // Аверинцев С.С. София-Логос. Словарь. Киев, 2001. С. 157
22
Кузькин А.
Линия
колокольчика.
Янка
и
Александр
Башлачев //
http://www.stihi.ru/2009/11/13/5884
23
Рахлина А. Граница рядом // http://www.bashlachev.net.ru/granica.php
24
Александр Башлачёв: по ту сторону «Времени колокольчиков» (Интервью с
В.Ф. Олешко, заведующим кафедрой периодической печати факультета журналистики
Уральского государственного университета) // Известия Уральского государственного
университета. – 2008. – № 56. – С. 132-135.
11
12