Постановление ЕСПЧ по делу № 78146

[неофициальный перевод]
ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
ПЕРВАЯ СЕКЦИЯ
ДЕЛО "ВЛАСОВ (VLASOV) ПРОТИВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ"
(Жалоба N 78146/01)
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
(Страсбург, 12 июня 2008 года)
Европейский суд по правам человека (Первая секция), заседая Палатой в составе:
Х. Розакиса, Председателя Палаты,
Н. Ваич,
А. Ковлера,
Э. Штейнер,
Х. Гаджиева,
Д. Шпильманна,
С.Э. Йебенса, судей,
а также при участии С. Нильсена, Секретаря Секции Суда,
заседая за закрытыми дверями 22 мая 2008 г.,
вынес в тот же день следующее Постановление:
ПРОЦЕДУРА
1. Дело было инициировано жалобой N 78146/01, поданной против Российской
Федерации в Европейский суд по правам человека (далее - Европейский суд) в
соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее Конвенция) гражданином Российской Федерации Алексеем Юрьевичем Власовым (далее заявитель) 4 июля 2001 г.
2. Интересы заявителя, которому была предоставлена юридическая помощь, в
Европейском суде представлял В. Кузнецов, адвокат, практикующий в г. Москве. Власти
Российской Федерации в Европейском суде были представлены бывшим
Уполномоченным Российской Федерации при Европейском суде по правам человека П.А.
Лаптевым.
3. Заявитель, в частности, утверждал, что условия, в которых он содержался под
стражей и транспортировался, представляли собой бесчеловечное и унижающее
достоинство обращение, что продолжительность его содержания под стражей и
рассмотрения его уголовного дела была чрезмерной, что на его свидания с семьей,
переписку и обмен документами были установлены неоправданные ограничения, и что он
не располагал эффективным средством правовой защиты в связи с этими жалобами.
4. Решением от 14 февраля 2006 г. Европейский суд признал жалобу частично
приемлемой.
5. Власти Российской Федерации подали письменные объяснения по существу
жалобы (пункт 1 правила 59 Регламента Суда), а заявитель воздержался от этого.
ФАКТЫ
I. Обстоятельства дела
6. Заявитель родился в 1957 году и проживает в г. Москве. Он являлся директором
фабрики, осуществлявшей огранку и экспорт алмазов (далее - компания).
A. Рассмотрение уголовного дела заявителя
1. Задержание и предварительное заключение
7. 9 июля 1999 г. против заявителя было возбуждено уголовное дело N 144129. Он
подозревался в контрабанде алмазов с использованием подложных экспортных
контрактов, преступлении, предусмотренном частью 4 статьи 188 Уголовного кодекса.
8. 18 августа 1999 г. заявитель был задержан. 20 августа 1999 г. прокурор
санкционировал заключение его под стражу.
9. 16 сентября 1999 г. Преображенский районный суд г. Москвы отклонил
ходатайство заявителя об освобождении под залог. 7 октября 1999 г. Московский
городской суд, рассмотрев жалобу, оставил Решение без изменения.
10. 14 октября 1999 г. заместитель Генерального прокурора продлил срок
содержания заявителя под стражей до 9 января 2000 года. 16 декабря 1999 г.
Преображенский районный суд отклонил жалобу заявителя на продление срока,
поскольку "характер" <*> заявителя оправдывает его содержание под стражей. 17 января
2000 г. Московский городской суд, рассмотрев жалобу, оставил Решение без изменения.
--------------------------------
<*> Возможно, московский суд имел в виду "сведения о личности подозреваемого
или обвиняемого", которые должны учитываться при решении вопроса о необходимости
избрания меры пресечения. В делах о незаконном заключении под стражу упоминания о
характере встречаются неоднократно, и Европейский суд, по-видимому, понимает под
характером индивидуальный склад душевной жизни. В Постановлении Европейского суда
от 26 января 1993 г. по делу "W. против Швейцарии" (W. v. Switzerland) различают
"характер" и "моральные устои" как самостоятельные факторы, требующие оценки при
избрании меры пресечения. В Постановлении от 24 июля 2003 г. по делу "Смирнова
против России" (Smirnova v. Russia) Европейский суд отмечал, что при избрании меры
пресечения заявительницам национальные органы не указали, "каков в действительности
был их характер, и почему он делал их содержание под стражей необходимым". Однако с
учетом формальной процедуры решения вопроса о мере пресечения в российских судах не
исключено, что Европейский суд усматривает в этом понятии смысл, который российские
органы в него не вкладывали (прим. переводчика).
11. 30 декабря 1999 г. заместитель Генерального прокурора продлил срок
содержания заявителя до 18 мая 2000 года. 19 апреля 2000 г. Преображенский районный
суд отклонил жалобу заявителя на продление срока, найдя решение "законным и
обоснованным", но не привел дополнительных оснований в подкрепление этого вывода.
12. 16 мая 2000 г. заместитель Генерального прокурора продлил срок содержания
заявителя под стражей до 18 августа 2000 года. 4 августа 2000 г. Преображенский
районный суд отклонил жалобу заявителя на продление срока, найдя решение "законным
и обоснованным". 27 декабря 2000 г. Московский городской суд, рассмотрев жалобу,
оставил Решение без изменения.
13. 16 августа и 18 сентября 2000 г. исполняющий обязанности заместителя
Генерального прокурора продлил срок содержания заявителя под стражей до 18 сентября
и 18 ноября 2000 г. соответственно. 26 сентября 2000 г. Преображенский районный суд г.
Москвы отклонил жалобы заявителя на Решения о продлении срока содержания под
стражей, усмотрев, что они оправдываются "характером" заявителя и отсутствием
"грубых нарушений" уголовно-процессуального закона. 9 января 2001 г. Московский
городской суд, рассмотрев жалобу, оставил Решение без изменения, сославшись на
"характер" заявителя и тяжесть предъявленных ему обвинений.
14. 17 ноября 2000 г. Генеральный прокурор продлил срок содержания заявителя под
стражей до 18 февраля 2001 года. 31 января 2001 г. Преображенский районный суд г.
Москвы отклонил жалобу заявителя на продление срока содержания под стражей, указав,
что "характер" заявителя и тяжесть обвинения делают его содержание под стражей
законным и обоснованным. 23 апреля 2001 г. Московский городской суд, рассмотрев
жалобу, оставил Решение без изменения.
2. Выделение уголовных дел
15. 9 декабря 2000 г. заявителю были предъявлены новые обвинения в
преступлениях, предусмотренных частью 3 статьи 188 (контрабанда), частью 2 статьи 191
(незаконный оборот драгоценных металлов, природных драгоценных камней или
жемчуга) и статьей 327 (подделка официальных документов) Уголовного кодекса.
16. 28 декабря 2000 г. 15 эпизодов контрабанды, незаконного экспорта драгоценных
камней и подделки документов были выделены в отдельное производство по новому
уголовному делу, которому был присвоен номер 9307.
17. 18 февраля 2001 г. расследование оставшихся обвинений в рамках уголовного
дела N 144129 было приостановлено. 26 февраля 2002 г. расследование было
возобновлено и до сих пор продолжается.
3. Рассмотрение судом дела N 9307
18. 12 января 2001 г. заявителю была предоставлена возможность ознакомления с
материалами уголовного дела. По ходатайству обвинения 16 февраля и 16 апреля 2001 г.
Московский городской суд продлил срок содержания заявителя под стражей до 18 апреля
и 18 августа 2001 г. соответственно. В обоих случаях суд отмечал, что не имеется
оснований для изменения меры пресечения, избранной заявителю, несмотря на доводы,
выдвинутые защитой, и личное поручительство, предложенное членом парламента и
членом Российской академии наук. Он также ссылался на тяжесть обвинений и "характер"
заявителя. 11 апреля и 23 мая 2001 г. Верховный суд, рассмотрев жалобу, оставил
решения городского суда без изменения, установив, что "не имеется достаточных
оснований для изменения меры пресечения".
19. Как утверждали власти Российской Федерации, защитники заявителя Королев и
Дудник умышленно затягивали ознакомление с материалами дела. 26 февраля 2001 г.
следователь просил председателя Московской коллегии адвокатов обеспечить регулярную
явку защиты. 28 марта и 25 апреля 2001 г. начальник следственного отдела повторил эту
просьбу. Власти Российской Федерации представили докладные записки от 1, 8 и 18 июня
2001 г., в которых следователи сообщали о неофициальных беседах с представителями
заявителя, предположительно выражавших намерение затягивать рассмотрение дела до
истечения максимального срока содержания заявителя под стражей.
20. 13 июля 2001 г. дело N 9307 было передано для рассмотрения в Головинский
районный суд г. Москвы.
21. 6 августа 2001 г. районный суд возвратил дело для дополнительного
расследования. 3 октября 2001 г. это Решение было отменено Московским городским
судом, и судебное разбирательство возобновилось.
22. 11 декабря 2001 г. районный суд назначил слушание дела на 25 декабря, но затем
отложил его на 28 января 2002 г., поскольку защитник заявителя находился в отъезде в
связи с праздниками.
23. 28 января 2002 г. районный суд отклонил ходатайство заявителя об
освобождении. 21 февраля 2002 г. Московский городской суд, рассмотрев жалобу, оставил
Решение без изменения.
24. 15 марта 2002 г. районный суд продлил срок содержания заявителя под стражей
до 29 апреля 2002 г., усмотрев, что его освобождение воспрепятствует "тщательному,
полному и объективному рассмотрению дела".
25. 1 апреля 2002 г. районный суд возвратил дело N 9307 на дополнительное
расследование. Он установил, что обвинения сформулированы неконкретно, что заявитель
не был допрошен в качестве подозреваемого, что его ознакомление с делом было
незаконно ограничено и что выделение некоторых обвинений в отдельное производство
не было обоснованным. Эти недостатки должны быть устранены при расследовании. Суд
принял Решение о сохранении заявителю меры пресечения.
4. Освобождение под залог и осуждение по делу N 9307
26. 12 июля 2002 г. Головинский районный суд освободил заявителя под залог.
27. Слушание, назначенное на 26 июля 2002 г., было отложено на 9 сентября 2002 г.,
поскольку один адвокат был занят в другом процессе, а другой находился в отпуске.
28. 2 октября 2002 г. слушание было отложено в связи с болезнью прокурора. 18
марта и 13 мая 2003 г. слушания были отложены по ходатайству заявителя.
29. 28 июля 2003 г. Головинский районный суд признал заявителя виновным в
контрабанде и незаконном сбыте алмазов. Заявитель был осужден к пяти с половиной
годам лишения свободы условно с испытательным сроком три года. 29 ноября 2003 г.
Московский городской суд, рассмотрев жалобу, оставил приговор без изменения.
B. Ограничения свиданий с семьей и переписки
1. Ограничения свиданий с семьей
30. 24 декабря 1999 г. следователь отказала в разрешении на свидание матери и жене
заявителя. Она указала, что следователь имеет право разрешать свидания, но не обязан
делать это.
31. Как утверждают власти Российской Федерации, в неустановленные даты в 1999
году заявителю было разрешено свидание с женой "по гуманитарным основаниям".
32. 27 октября 2000 г. следователь отказал в ходатайстве защитника от 28 сентября
2000 г. о разрешении заявителю в свидании с женой. Следователь указал, что жене
заявителя известны "определенные обстоятельства, которые имеют значение для предмета
расследования" и она "заинтересована в исходе [дела]". Поскольку свидания с семьей
[могут быть] использованы для установления связей с другими участниками
организованной преступной группы или воспрепятствования установлению истины",
свидания с женой следует считать "несвоевременными".
33. 4 января 2001 г. следователь отказал в свидании заявителя с семилетней дочерью,
указав, что заявитель может использовать свидание для воспрепятствования
расследованию.
34. 17 января, 23 февраля, 12 и 13 марта, 12 апреля, 14 мая, 1 июня и 2 июля 2001 г.
следователь разрешил заявителю свидания с его матерью и/или дочерью. Как утверждают
власти Российской Федерации, в 2001 и 2002 годах заявителю было разрешено 26
свиданий с семьей.
2. Ограничения переписки заявителя и обмена документов
35. 20 декабря 1999 г. заявитель направил жалобу на отказ в свиданиях с семьей и
ограничения переписки в Басманный районный суд г. Москвы. На следующий день
начальник отдела переписки изолятора отказался отправить жалобу, сославшись на
следующие причины:
"Суд не примет жалобу к рассмотрению в ее настоящем виде. Также считаю
необходимым разъяснить, что согласно Федеральному закону "О содержании под стражей
подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений":
a) следователь вправе разрешить до двух свиданий в месяц, но закон не обязывает
его делать это (пункт 3 статьи 18);
b) согласно пункту 2 статьи 20 переписка подозреваемых и обвиняемых
осуществляется только через администрацию места содержания под стражей и
подвергается цензуре. Цензура осуществляется администрацией места содержания под
стражей, а в случае необходимости - лицом или органом, в производстве которых
находится уголовное дело.
Жалоба является бесперспективной".
36. 22 декабря 1999 г. заявитель жаловался в Министерство юстиции и Генеральную
прокуратуру на то, что его жалоба не была отправлена по назначению. 13 января 2000 г.
жалоба заявителя в Министерство юстиции была ему возвращена. Ответ из Генеральной
прокуратуры не был получен.
37. 9 февраля 2000 г. следователь отказал отправить письма заявителя жене и матери.
Она возвратила их начальнику изолятора со следующей пометкой:
"Возвращаю вам письма Власова, обвиняемого по уголовному делу N 144129,
адресованные Л. Власовой и датированные 11, 24 и 28 января 2000 г., и И. Власовой,
датированные 11 и 25 января 2000 г.
На основании пункта 2 статьи 20 Федерального закона "О содержании под стражей
подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" эти письма не могут быть
отправлены по назначению".
38. Заявитель представил Европейскому суду копии рукописных писем матери,
датированных 11, 24 и 28 января 2000 г.
39. 6 марта 2000 г. заявитель выдал доверенности своему защитнику Кузнецову и
Васильевой. Письмом от 20 марта 2000 г. первый заместитель начальника Следственного
управления Министерства внутренних дел возвратил доверенности начальнику изолятора,
рекомендовав следующее:
"Прошу разъяснить Власову, обвиняемому по уголовному делу N 144129, что в
соответствии со статьей 17 Федерального закона "О содержании под стражей
подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" и пункту 12.11 Правил
внутреннего распорядка следственных изоляторов уголовно-исполнительной системы
Министерства внутренних дел Российской Федерации (утвержденных Приказом
Министерства внутренних дел Российской Федерации от 20 декабря 1995 г. N 486)
подозреваемые и обвиняемые, содержащиеся под стражей, имеют право участвовать в
гражданско-правовых сделках на основании доверенности, удостоверенной начальником
следственного изолятора.
Поскольку доверенности, выданные Власовым В. Кузнецову и М. Васильевой,
предусматривают совершение действий, которые согласно действующему гражданскому
законодательству не относятся к гражданско-правовым сделкам, не имеется оснований
для направления этих доверенностей Кузнецову и Васильевой".
40. 30 августа 2000 г. защитник заявителя представил следователю ряд документов,
касающихся таможенной процедуры с участием компании заявителя. 28 сентября 2000 г.
следователь отказал в их передаче заявителю и приобщил их к материалам дела, указав,
что заявитель сможет ознакомиться с ними только по окончании расследования.
41. Как утверждают власти Российской Федерации, в 2001 году заявитель не писал
писем своим родственникам. Его письма, адресованные в органы власти, не подвергались
цензуре и отправлялись без задержки. Входящие письма передавались ему в день
получения.
42. 29 мая 2001 г. защитник заявителя просил разрешения передать его клиенту i)
копию жалобы в Верховный суд и ii) книгу "Международные договоры о правах
человека". Начальник изолятора сделал на заявлении рукописную пометку: "Согласен
принять копию жалобы".
3. Судебные решения по жалобам заявителя на ограничения
43. 28 марта и 5 сентября 2000 г. заявитель жаловался в Пресненский районный суд
г. Москвы на задержание доверенностей и документов по коммерческой деятельности.
Определениями от 7 апреля и 9 июня 2001 г. районный суд отказал в принятии жалоб,
указав, что законодательством не предусмотрена судебная проверка решений следователя
об ограничении свиданий с семьей, переписки или обмена документами. 3 октября 2001 г.
Московский городской суд, рассмотрев жалобу, подтвердил, что жалобы заявителя не
подлежат рассмотрению судом.
44. 4 и 11 сентября 2000 г. заявитель жаловался в Басманный районный суд г.
Москвы на ограничения свиданий с семьей и переписки, установленные следователем. 10
июля 2001 г. Басманный районный суд в непроцессуальном порядке уведомил его, что эти
жалобы не могут быть рассмотрены судом.
45. Заявитель подал жалобу в Конституционный Суд, ссылаясь на то, что ему
отказано в принятии жалобы на ограничения свиданий с семьей, переписки или обмена
документами.
46. Определением от 21 декабря 2001 г. (N 298-О) Конституционный Суд подтвердил
сформулированную им правовую позицию, согласно которой все решения следователя,
органа дознания, лица, производящего дознание, и прокурора, если они нарушают
конституционные права, и если проверка их законности и обоснованности не связана с
предрешением вопросов, затрагивающих существо уголовного дела, могут быть
обжалованы в суд (см. § 75 настоящего Постановления). Он подчеркнул, что данная
правовая позиция в полной мере распространяется на случаи обжалования решений
органов расследования, связанных с отказом в выдаче документов и материалов,
необходимых для использования в ходе производства по другим делам,
непредоставлением свиданий с близкими родственниками и ограничением в праве вести
переписку. Конституционный Суд определил, что решения об отказе в рассмотрении
жалоб заявителя подлежат пересмотру в установленном порядке.
47. 8 июля 2004 г. Пресненский районный суд г. Москвы возобновил рассмотрение
ряда жалоб, поданных заявителем в процессе расследования в 2000 и 2003 годах, включая
жалобы на ограничения переписки, обмена документами и свиданий с семьей. Районный
суд отклонил эти жалобы по следующим причинам.
48. Районный суд пришел к выводу о том, что отказ в передаче таможенных
документов от адвоката к заявителю оправдан, поскольку первый указал, что документы
имеют отношение к уголовному делу. На этом основании документы были приобщены к
материалам дела в качестве доказательства в соответствии с требованиями Уголовнопроцессуального кодекса. Заявителю было разъяснено, что он сможет ознакомиться с
указанными документами при ознакомлении с материалами дела после завершения
предварительного расследования.
49. В отношении отказа в передаче Доверенности от 29 марта 2000 г. районный суд
указал, что Правила внутреннего распорядка следственных изоляторов (изданные
Министерством внутренних дел и Министерством юстиции) запрещают заключенным
выдавать доверенности своим представителям для совершения каких-либо действий,
кроме заключения гражданско-правовых сделок. Поскольку доверенность заявителя не
относилась к гражданско-правовым сделкам, отказ являлся законным. Районный суд не
сослался на конкретное положение Правил внутреннего распорядка.
50. В части ограничений свиданий с семьей районный суд сослался на
соответствующие положения Федерального закона "О содержании под стражей
подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" и Правила внутреннего
распорядка следственных изоляторов. Он отметил, что решение о разрешении или
запрещении свиданий должно приниматься следователем с учетом конкретных
обстоятельств дела. Решения, принятые следователем в деле заявителя, были проверены и
одобрены Следственным комитетом Министерства внутренних дел и Генеральной
прокуратурой. Соответственно, районный суд пришел к выводу о законности и
обоснованности этих решений.
51. Наконец, районный суд установил, что пять писем заявителя к его родственникам
были задержаны следователем, поскольку они содержали информацию об уголовном деле,
раскрывали секретные сведения предварительного следствия или выражали неуважение к
правоохранительным структурам, что могло вызвать у его родственников отрицательное
отношение к правоохранительным органам и, таким образом, воспрепятствовать
установлению истины по уголовному делу. Районный суд пришел к выводу о том, что
задержание этих писем не противоречило национальному законодательству и
международным договорам, включая статью 8 Конвенции.
52. 27 декабря 2004 г. Московский городской суд в краткой форме подтвердил
выводы районного суда.
C. Условия содержания заявителя под стражей и перевозки
1. Содержание под стражей в следственном изоляторе N ИЗ-99/1
53. С 27 августа 1999 г. до своего освобождения 12 июля 2002 г. заявитель
содержался в специальном следственном изоляторе N ИЗ-99/1 (ранее N ИЗ-48/4, более
известном как "Матросская тишина").
54. Заявитель содержался в 10 различных камерах, имевших площадь от 14 кв. м при
шести спальных местах до 32 кв. м при десяти спальных местах. Проектная вместимость
камер не превышалась.
55. В оконные рамы вставлялись полупрозрачные стеклянные кубы. В дополнение
имелся слой толстых прутьев с так называемыми "ресничками", то есть металлическими
жалюзи с просветом около 2 см, приваренными к металлической сетке. Такая конструкция
не оставляла доступа воздуха или естественного освещения. Власти Российской
Федерации утверждали, что "реснички" были демонтированы 25 ноября 2002 г. Заявитель
указывал, что с февраля 2000 г. по лето 2002 г. индивидуальные вентиляторы были
запрещены в камерах, но вентиляция имелась в течение дня.
56. Унитаз размещался в углу камеры. Власти Российской Федерации представили
фотографию унитаза, демонстрирующую, что он отделен от жилой зоны кирпичной
перегородкой высотой 85 см, над которой располагается душевая занавеска. Заявитель
возражал, что перегородка и занавеска появились лишь в последнее время; в период его
содержания под стражей перегородка отсутствовала и использование занавесок любого
вида запрещалось. Кроме того, до 22 августа 2001 г. стены были покрыты так называемой
"шубой", своего рода абразивным выравнивателем, наносившимся для того, чтобы
заключенные не могли прислоняться к стенам.
57. Прогулка на открытом воздухе разрешалась в течение часа в день, раз в неделю
можно было принимать душ в течение 20 минут.
58. В камерах постоянно горели лампы дневного света. Заявитель утверждал, что
недостаточное освещение повредило его зрение, которое ухудшилось на 2,5 диоптрии. 21
июня 2001 г. он просил назначить ему консультацию офтальмолога и повторял свою
просьбу не менее семи раз в период с 30 июля 2001 г. по 20 июня 2002 г. Власти
Российской Федерации разъяснили, что консультация не была назначена, поскольку в
санчасти изолятора отсутствовал штатный офтальмолог, а заявитель часто отсутствовал в
связи с рассмотрением его дела судом. Заявитель возражал, что судебные заседания
начались только 28 января 2002 г., то есть более чем через семь месяцев после того, как он
просил о консультации.
59. Наконец, заявитель утверждал, что был единственный некурящий в камере и
страдал от пассивного курения. Власти Российской Федерации указывали, что отделение
курящих от некурящих было невозможно.
60. Свои утверждения заявитель подкрепил письменными заявлениями бывших
сокамерников И., Ку. и Ко.
2. Условия перевозки
61. Заявитель транспортировался из изолятора в суд и обратно более 120 раз.
Перевозка обеспечивалась силами конвойного полка ГУВД г. Москвы.
62. Автофургоны для перевозки заключенных (ГАЗ-3307 и ГАЗ-3309), в которых
перевозился заявитель, имели отделение для заключенных размером 3,8 м (длина), 2,35 м
(ширина), 1,6 м (высота). Это отделение было разделено на два многоместных отсека,
рассчитанных на 12 человек каждый, и один индивидуальный отсек. В отсеках имелись
скамейки. 7 февраля 2001 г. в ответ на жалобы заявителя командир конвойного полка
приказал перевозить его в отдельном фургоне. Заявитель указывал, что отдельный фургон
был предоставлен ему только 13 раз.
63. Власти Российской Федерации утверждали, что отопление и освещение фургонов
обеспечивалось за счет двигателя. Фургоны проветривались через запасной люк и
дополнительные люки с управляемым потоком воздуха. Власти Российской Федерации
указывали, что заявитель получал завтрак и обед в изоляторе, и ему разрешалось брать в
суд свои продукты питания. Из справки, выданной начальником изолятора N ИЗ-99/1,
следует, что с 2003 года заключенным выдавался сухой паек.
64. К своим замечаниям, поданным после принятия решения о приемлемости
жалобы, власти Российской Федерации приложили две докладные записки командира
конвойного полка от 28 марта и 3 апреля 2006 г. Согласно этим докладным проектная
вместимость фургонов в 2001 - 2003 годах не превышалась, и время поездки из изолятора
N 99/1 в Головинский районный суд составляло от двух до трех часов в зависимости от
интенсивности движения.
65. Заявитель отрицал, что фургон отапливался или надлежащим образом
вентилировался. Он указывал, что время поездки между изолятором и судом было
слишком велико и часто достигало 3 - 4 часов. Во время движения он был заперт в
фургоне без пищи и воды и в отсутствие туалета.
66. Заявитель представил подробную таблицу, в которой указывалось время,
проведенное в ожидании отправки в сборном боксе изолятора, время перевозки в суд и
время обратной перевозки в изолятор. Таблица охватывала период с 25 декабря 2001 г. по
22 марта 2002 г., в течение которого 20 дней он подвергался перевозке. Из этого
количества шесть раз совокупное время транспортировки колебалось от пяти до семи
часов, а 11 раз превышало 7 часов, достигнув максимума в 10,5 часа 25 декабря 2001 г. В
таблице также указывалось, что в течение четырех дней проектная вместимость фургона
была превышена не менее чем на 10 человек.
67. Между 20 февраля 2001 г. и 17 июня 2002 г. заявитель направил девять жалоб на
"пыточные" условия перевозки различным должностным лицам, включая начальника
изолятора, Генерального прокурора и командира конвойного полка. Как утверждали
власти Российской Федерации, командир конвойного полка признавал, что имелись
"некоторые недостатки" при перевозке заключенных, и приказал перевозить заявителя в
отдельном фургоне. Копия докладной записки не была представлена Европейскому суду.
II. Применимое национальное законодательство и практика
A. Законодательство,
регулирующее вопросы содержания под стражей
68. Конституция России от 12 декабря 1993 г. устанавливает, что арест, заключение
под стражу и содержание под стражей допускаются только по судебному решению (статья
22). В период, относящийся к обстоятельствам дела, решение о предварительном
заключении могло быть принято прокурором или судом (статьи 11, 89 и 96 Уголовнопроцессуального кодекса РСФСР, далее - УПК).
69. До 14 марта 2001 г. предварительное заключение допускалось, если заявитель
обвинялся в преступлении, за которое установлено наказание в виде лишения свободы на
срок не менее одного года (статья 96 УПК). 14 марта 2001 г. были внесены изменения,
отменившие положение о том, что обвиняемые могут содержаться под стражей
исключительно по мотивам опасности преступления, которое они предположительно
совершили.
70. После своего задержания подозреваемый заключался под стражу на период
следствия первоначально на два месяца (статья 97 УПК). Дальнейшее продление срока
допускалось решением прокурора.
71. После завершения расследования, получения обвиняемым копии обвинительного
заключения и окончания ознакомления с материалами дела последнее передавалось в суд.
С этой даты обвиняемый содержался под стражей "за судом". До 14 марта 2001 г.
Уголовно-процессуальный кодекс не устанавливал предельного срока содержания под
стражей "за судом". 14 марта 2001 г. была введена в действие новая статья 239-1, в
соответствии с которой срок содержания под стражей "за судом" не мог превышать шести
месяцев с даты поступления дела в суд.
B. Положения, регулирующие свидания с семьей и переписку
72. Федеральный закон "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в
совершении преступлений" (N 103-ФЗ от 15 июля 1995 г.) предусматривает следующее:
Статья 17. Права подозреваемых и обвиняемых
"Подозреваемые и обвиняемые имеют право:...
5) на свидания с родственниками и иными лицами, перечисленными в статье 18
настоящего Федерального закона;
6) хранить при себе документы и записи, относящиеся к уголовному делу либо
касающиеся вопросов реализации своих прав и законных интересов...
8) вести переписку и пользоваться письменными принадлежностями;...
18) участвовать в гражданско-правовых сделках".
Статья 18. Свидания с защитником, родственниками и иными лицами
"Подозреваемым и обвиняемым на основании письменного разрешения лица или
органа, в производстве которых находится уголовное дело, может быть предоставлено не
более двух свиданий в месяц с родственниками и иными лицами продолжительностью до
трех часов каждое".
Статья 20. Переписка
"Подозреваемым и обвиняемым разрешается вести переписку с родственниками и
иными лицами без ограничения числа получаемых и отправляемых телеграмм и писем...
Переписка подозреваемых и обвиняемых осуществляется только через
администрацию места содержания под стражей и подвергается цензуре. Цензура
осуществляется администрацией места содержания под стражей, а в случае
необходимости лицом или органом, в производстве которых находится уголовное дело.
Письма, содержащие сведения, которые могут помешать установлению истины по
уголовному делу или способствовать совершению преступления, выполненные
тайнописью, шифром, содержащие государственную или иную охраняемую законом
тайну, адресату не отправляются, подозреваемым и обвиняемым не вручаются и
передаются лицу или органу, в производстве которых находится уголовное дело".
73. Правила внутреннего распорядка следственных изоляторов уголовноисполнительной системы Министерства внутренних дел Российской Федерации
(утвержденные Приказом МВД РФ от 20 декабря 1995 г. N 486) устанавливают
следующее:
"8.1. Подозреваемым и обвиняемым разрешается отправлять и получать телеграммы
и письма без ограничения их количества.
8.2. Отправление и получение подозреваемыми и обвиняемыми телеграмм и писем
осуществляются за их счет через администрацию следственных изоляторов. Переписка
подозреваемых и обвиняемых подвергается цензуре.
8.9. Письма и телеграммы, адресованные потерпевшим, свидетелям преступления, а
также содержащие какие-либо сведения по [данному] уголовному делу, оскорбления,
угрозы, призывы к расправе, совершению преступления или иного правонарушения,
информацию об охране следственного изолятора, его сотрудниках, способах передачи
запрещенных предметов и другие сведения, которые могут помешать установлению
истины по уголовному делу или способствовать совершению преступления... адресату не
отправляются, подозреваемым и обвиняемым не вручаются и передаются лицу или
органу, в производстве которых находится уголовное дело.
12.11. Для осуществления гражданско-правовой сделки подозреваемый или
обвиняемый пишет доверенность по установленной форме, которая в соответствии с п. 3
статьи 185 Гражданского кодекса Российской Федерации удостоверяется начальником
следственного изолятора.
Администрация следственного изолятора снабжает подозреваемого или обвиняемого
бланками доверенности по его просьбе и за его счет и при необходимости разъясняет
порядок ее составления. Доверенность передается или направляется лицу, на имя которого
она составлена, через лицо или орган, в производстве которых находится уголовное дело.
16.1. Подозреваемому или обвиняемому свидание с родственниками и иными
лицами предоставляется на основании письменного разрешения лица или органа, в
производстве которых находится уголовное дело. Разрешение действительно только на
одно свидание".
74. Правила внутреннего распорядка следственных изоляторов уголовноисполнительной системы (утвержденные Приказом Министерства юстиции N 148 от 12
мая 2000 г.) устанавливали следующее <*>:
--------------------------------
<*> Утратили силу в связи с изданием аналогичных правил в 2005 году (прим.
переводчика).
"84. Отправление и получение... телеграмм и писем осуществляются за их счет через
администрацию СИЗО. Переписка подозреваемых и обвиняемых подвергается цензуре.
91. Письма и телеграммы, адресованные находящимся на свободе подозреваемым и
обвиняемым, потерпевшим, свидетелям преступления, содержащие какие-либо сведения
по [данному] уголовному делу, оскорбления, угрозы, призывы к расправе, совершению
преступления или иного правонарушения, информацию об охране СИЗО, его
сотрудниках, способах передачи запрещенных предметов и другие сведения, которые
могут помешать установлению истины по уголовному делу или способствовать
совершению преступления, адресату не отправляются, подозреваемым и обвиняемым не
вручаются и передаются лицу или органу, в производстве которых находится уголовное
дело.
92. Вся корреспонденция подозреваемых и обвиняемых подлежит регистрации в
специальном журнале с указанием даты ее поступления и отправления...
122. Для осуществления гражданско-правовой сделки подозреваемый или
обвиняемый с разрешения лица или органа, в производстве которых находится уголовное
дело, выдает своему представителю доверенность, которая в соответствии с пунктом 3
статьи 185 Гражданского кодекса Российской Федерации удостоверяется начальником
СИЗО".
C. Практика Конституционного Суда
75. 23 марта 1999 г. Конституционный Суд принял Постановление N 5-П <*> по делу
о проверке конституционности положений тех статей Уголовно-процессуального кодекса
РСФСР, которые ограничивают возможность обжалования определенных процессуальных
действий следователя. Конституционный Суд указал, что конституционное право на
судебную защиту от действий и решений, умаляющих права и свободы граждан, не может
быть ограничено, и заинтересованное лицо вправе обжаловать их в суд. Он постановил,
что все решения следственных органов, затрагивающие конституционные права и
свободы, подлежат судебному контролю. Вместе с тем суд при проверке в период
предварительного расследования законности и обоснованности тех или иных
процессуальных актов не должен предрешать вопросы, которые впоследствии могут стать
предметом судебного разбирательства по уголовному делу.
--------------------------------
<*> Дело о проверке конституционности положений статьи 133, части первой статьи
218 и статьи 220 УПК РСФСР (прим. переводчика).
ПРАВО
I. Предполагаемые нарушения статей 3 и 13 Конвенции
в части условий содержания заявителя под стражей
76. Заявитель жаловался, ссылаясь на статью 3 Конвенции, что условия его
содержания под стражей в изоляторе "Матросская тишина" (N 99/1) являлись
бесчеловечными и унижающими достоинство. Со ссылкой на статью 13 Конвенции он
утверждал, что не располагал эффективным средством правовой защиты, позволяющим
обеспечить условия содержания под стражей. В соответствующей части эти статьи
предусматривают:
Статья 3. Запрещение пыток
"Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему
достоинство обращению или наказанию".
Статья 13. Право на эффективное средство правовой защиты
"Каждый, чьи права и свободы, признанные в настоящей Конвенции, нарушены,
имеет право на эффективное средство правовой защиты в государственном органе, даже
если это нарушение было совершено лицами, действовавшими в официальном качестве".
A. Доводы сторон
77. Заявитель оспаривал описание условий его содержания под стражей властями
Российской Федерации как недостоверное и настаивал на своем описании этих условий.
Он утверждал, что направил много жалоб на различные аспекты условий содержания под
стражей надзирающим прокурорам и администрации изолятора. Он утверждал, что
передал несколько жалоб надзирающему прокурору, осуществлявшему осмотр камер. При
том, что национальное законодательство допускает судебную проверку условий
содержания под стражей, на практике суды отказываются рассматривать такие жалобы,
так же как они отказывались рассматривать его жалобы на ограничения свиданий с семьей
и переписки.
78. Власти Российской Федерации утверждали, что условия содержания заявителя
под стражей в целом не противоречили статье 3 Конвенции. Заявитель направил больше
100 жалоб различным органам власти, но он никогда не просил об улучшении условий
содержания его под стражей. Он не жаловался на условия содержания под стражей ни
надзирающему прокурору, ни начальнику следственного изолятора N 99/1, ни в
Преображенский районный суд г. Москвы, к территориальной подсудности которого
относился следственный изолятор. В связи с этим власти Российской Федерации
утверждали, что заявитель располагал эффективными средствами правовой защиты.
B. Мнение Европейского суда
1. Статья 3 Конвенции
79. Статья 3 Конвенции, как не раз указывал Европейский суд, закрепляет одну из
основополагающих ценностей демократического общества. Она в абсолютных
выражениях запрещает пытки или бесчеловечное или унижающее достоинство обращение
или наказание, независимо от обстоятельств или поведения жертвы (см. Постановление
Европейского суда от 20 июля 2004 г. по делу "Балог против Венгрии" (Balogh v.
Hungary), жалоба N 47940/99, § 44; и Постановление Большой палаты по делу "Лабита
против Италии" (Labita v. Italy), жалоба N 26772/95, § 119, ECHR 2000-IV). Европейский
суд неоднократно подчеркивал, что испытываемые страдания и унижение в любом случае
должны выходить за пределы неизбежного элемента страдания или унижения, связанного
с применением данной формы правомерного обращения или наказания. Хотя меры,
лишающие лица свободы, часто могут содержать такой элемент, в соответствии со статьей
3 Конвенции государство-ответчик должно обеспечить содержание лица в условиях,
совместимых с уважением его человеческого достоинства, и способ, и метод исполнения
этой меры не должны подвергать его страданиям и трудностям, превышающим уровень,
неизбежно присущий содержанию под стражей (см. Постановление Большой палаты по
делу "Кудла против Польши" ({Kudla} <*> v. Poland), жалоба N 30210/96, § 92 - 94, ECHR
2000-XI).
--------------------------------
<*> Здесь и далее по тексту слова на национальном языке набраны латинским
шрифтом и выделены фигурными скобками.
80. Заявитель содержался в московском следственном изоляторе два года и почти 11
месяцев. Хотя не имеется данных о перенаселенности камер по сравнению с проектной
вместимостью или нехватке спальных мест (см. противоположные примеры в
Постановлении Европейского суда от 15 ноября 2007 г. по делу "Гришин против
Российской Федерации" (Grishin v. Russia), жалоба N 30983/02, § 89; и Постановление
Европейского суда по делу "Калашников против Российской Федерации" (Kalashnikov v.
Russia), жалоба N 47095/99, § 97, ECHR 2002-VI), условия содержания в тюрьме были тем
не менее крайне стесненными. Заявитель поочередно содержался в камерах площадью 30
кв. м, в которых находились 10 заключенных, и меньших по размерам, площадью 15 кв. м,
в которых содержалось шесть заключенных. Отсюда следует, что жилая площадь,
приходившаяся на одного заключенного, колебалась от 2,5 до 3 кв. м.
81. Европейский суд напоминает, что в некоторых делах нехватка личного
пространства, отведенного заключенным в российских следственных изоляторах, была
такой острой, что позволяла сама по себе установить нарушение статьи 3 Конвенции. В
таких делах на заявителя обычно приходилось менее 3 кв. м личного пространства (см.,
например, Постановление Европейского суда от 21 июня 2007 г. по делу "Кантырев
против Российской Федерации" (Kantyrev v. Russia), жалоба N 37213/02, § 50 - 51;
Постановление Европейского суда от 29 марта 2007 г. по делу "Андрей Фролов против
Российской Федерации" (Andrey Frolov v. Russia), жалоба N 205/02, § 47 - 49;
Постановление Европейского суда от 20 января 2005 г. по делу "Майзит против
Российской Федерации" (Mayzit v. Russia), жалоба N 63378/00, § 40; и Постановление
Европейского суда от 16 июня 2005 г. по делу "Лабзов против Российской Федерации"
(Labzov v. Russia), жалоба N 62208/00, § 44). В тех делах, где стесненность не настолько
остра, чтобы вызывать вопрос о соблюдении статьи 3 Конвенции, Европейский суд
принимал во внимание другие аспекты физических условий содержания под стражей как
имеющие значение для оценки соблюдения этого положения. Такие элементы включают,
в частности, возможность уединения при пользовании туалетом, доступность вентиляции,
доступ к естественному освещению или воздуху, достаточность отопительного
оборудования и соблюдение основных санитарных требований. Таким образом, даже в
делах, где камеры были более просторными, обеспечивая от 3 до 4 кв. м пространства на
одного заключенного, Европейский суд устанавливал нарушение статьи 3 Конвенции,
поскольку фактор пространства усугублялся выявленными недостатками вентиляции и
освещения (см., например, Постановление Европейского суда от 18 октября 2007 г. по
делу "Бабушкин против Российской Федерации" (Babushkin v. Russia), жалоба N 67253/01,
§ 44; Постановление Европейского суда от 19 июля 2007 г. по делу "Трепашкин против
Российской Федерации" (Trepashkin v. Russia), жалоба N 36898/03, § 94, и Постановление
Европейского суда по делу "Пирс против Греции" (Peers v. Greece), жалоба N 28524/95, §
70 - 72, ECHR 2001-III).
82. Камеры, в которых содержался заявитель, не имели окон в строгом смысле этого
слова. В стене, в которой по первоначальному проекту должно было располагаться окно,
были замурованы полупрозрачные стеклянные кубы. Эта конструкция исключала доступ
свежего воздуха и значительно снижала уровень естественного освещения камеры. Кроме
того, плотные металлические жалюзи на внешней стене еще больше ограничивали
естественное освещение. Власти Российской Федерации подтвердили, что данная
конструкция была устранена только в ноябре 2002 г., то есть через несколько месяцев
после освобождения заявителя из следственного изолятора.
83. Возможность прогулок на свежем воздухе была ограничена одним часом в день.
Кроме того, в дни судебных заседаний заявитель лишался возможности прогулки.
Представляется, что вентиляция в камерах была предусмотрена, но заключенным было
запрещено иметь или пользоваться переносными вентиляторами. Отсюда следует, что
почти три года заявитель вынужден был проводить значительную часть дня в камере, не
имеющей окна, с неудовлетворительной вентиляцией, на своей постели (см. для сравнения
упоминавшееся выше Постановление Европейского суда по делу "Пирс против Греции", §
75).
84. С учетом совокупного влияния этих факторов Европейский суд находит, что тот
факт, что заявитель был вынужден жить, спать и пользоваться туалетом в недостаточно
освещенных и вентилируемых камерах со многими сокамерниками в течение почти трех
лет, должен был причинить ему страдания или трудности, степень которых превышала
неизбежный уровень страданий, присущих содержанию под стражей. Отсюда следует, что
условия его содержания под стражей представляли собой бесчеловечное и унижающее
достоинство обращение.
85. Следовательно, имело место нарушение статьи 3 Конвенции в части условий
содержания заявителя под стражей в следственном изоляторе "Матросская тишина" (N
99/1).
2. Статья 13 Конвенции
86. Европейский суд отмечает, что статья 13 Конвенции гарантирует доступность на
национальном уровне средства правовой защиты, обеспечивающего соблюдение
сущности конвенционных прав и свобод, независимо от того, в какой форме они могут
обеспечиваться в правовой системе страны. Статья 13 Конвенции требует наличия
внутренних средств правовой защиты для рассмотрения по существу "доказуемой
жалобы" в соответствии с Конвенцией и предоставления соответствующего возмещения
(см., в частности, Постановление Большой палаты по делу "Кудла против Польши"
({Kudla} v. Poland), жалоба N 30210/96, § 157, ECHR 2000-XI). Объем обязательств по
статье 13 Конвенции различен в зависимости от характера жалобы заявителя в
соответствии с Конвенцией. Тем не менее средство правовой защиты, предусмотренное
статьей 13 Конвенции, должно быть "эффективным" как практически, так и на
законодательном уровне.
87. Обращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Европейский суд отмечает, что
власти Российской Федерации придают особое значение тому факту, что заявитель не
обращался к какому-либо должностному лицу страны по вопросу улучшения условий его
содержания под стражей. Заявитель отрицал это и настаивал, что передал несколько
жалоб лично надзирающему прокурору. Европейский суд не усматривает необходимости
разрешать это противоречие. Он напоминает, что им ранее устанавливалось нарушение
статьи 13 Конвенции из-за отсутствия эффективных средств правовой защиты в связи с
бесчеловечными и унижающими достоинство условиями содержания под стражей, и было
указано (см. Постановление Европейского суда от 10 мая 2007 г. по делу "Бенедиктов
против Российской Федерации" (Benediktov v. Russia), жалоба N 106/02, § 29) следующее:
"Власти Российской Федерации не продемонстрировали, какое возмещение могло
быть предоставлено заявителю прокурором, судом или иным государственным
учреждением, при том, что проблемы, вытекающие из условий содержания заявителя под
стражей, явно имели структурный характер и затрагивали не только личную ситуацию
заявителя (см. для сравнения Решение Европейского суда от 9 декабря 2004 г. по делу
"Моисеев против Российской Федерации" (Moiseyev v. Russia), жалоба N 62936/00;
Решение Европейского суда от 18 сентября 2001 г. по делу "Калашников против
Российской Федерации" (Kalashnikov v. Russia), жалоба N 47095/99; и более позднее
Постановление Европейского суда от 1 июня 2006 г. по делу "Мамедова против
Российской Федерации" (Mamedova v. Russia), жалоба N 7064/05, § 57). Власти
Российской Федерации не представили доказательства существования внутреннего
средства правовой защиты, с помощью которого заявитель мог обжаловать общие условия
своего содержания под стражей, в частности, с учетом структурной проблемы
перенаселенности в российских следственных изоляторах, или того, что доступные
средства правовой защиты были эффективны, то есть могли воспрепятствовать
возникновению или сохранению нарушений, или что они могли обеспечить заявителю
надлежащее возмещение (см. свидетельствующие о том же Постановление Европейского
суда от 28 марта 2006 г. по делу "Мельник против Украины" (Melnik v. Ukraine), жалоба N
72286/01, § 70 - 71; Постановление Европейского суда от 12 октября 2006 г. по делу
"Двойных против Украины" (Dvoynykh v. Ukraine), жалоба N 72277/01, § 72; и
Постановление Европейского суда от 13 сентября 2005 г. по делу "Островар против
Молдавии" (Ostrovar v. Moldova), жалоба N 35207/03, § 112)".
88. Эти выводы тем более применимы к настоящему делу, в котором власти
Российской Федерации не указали на какое-либо внутреннее средство правовой защиты, с
помощью которого заявитель мог получить возмещение в связи с бесчеловечными и
унижающими достоинство условиями его содержания под стражей, и не выдвинули
доводов о его эффективности.
89. Соответственно, имело место нарушение статьи 13 Конвенции в части отсутствия
в национальном законодательстве эффективного и доступного средства правовой защиты,
в соответствии с которым заявитель мог бы обжаловать общие условия своего содержания
под стражей.
II. Предполагаемое нарушение статьи 3 Конвенции
в части условий перевозки заявителя
A. Доводы сторон
90. Ссылаясь на статью 3 Конвенции, заявитель жаловался на то, что условия
перевозки между изолятором и зданием суда являлись бесчеловечными и унижающими
достоинство. В фургонах, не пригодных для перевозки заключенных, было тесно и
холодно. Ему отказывали в пище, воде и доступе к туалету иногда в течение восьми часов.
По его мнению, такое обращение могло быть охарактеризовано как пытка.
91. Власти Российской Федерации утверждали, что фургоны для перевозки
заключенных отапливались и вентилировались. После жалоб заявителя перевозили в
отдельном фургоне. Он обеспечивался питанием и мог брать с собой свои продукты
питания.
B. Мнение Европейского суда
92. Европейский суд отмечает, что установил нарушение статьи 3 Конвенции в деле,
в котором заявителя перевозили совместно с другим заключенным в одноместном отсеке
площадью 1 кв. м. Хотя перевозка продолжалась не более одного часа, Европейский суд
счел такие условия перевозки недопустимыми, независимо от длительности. Он также
отмечает, что данный заявитель должен был переносить такие стесненные условия
дважды в день в течение 200 дней, на которые назначались судебные заседания (см.
Постановление Европейского суда по делу "Худоеров против Российской Федерации"
(Khudoyorov v. Russia), жалоба N 6847/02, § 118 - 120, ECHR 2005-... (извлечения)).
93. Что касается данного дела, Европейский суд отмечает, что за исключением 13
раз, когда заявитель транспортировался в отдельном фургоне, он доставлялся в суд в
стандартном фургоне на протяжении более 100 дней. Пассажирские отделения этих
фургонов рассчитаны на перевозку 25 заключенных на площади менее 9 кв. м, вследствие
чего на одного заключенного приходилось пространство примерно 50 x 50 см. Высота
кабины (1,6 м) была недостаточной для того, чтобы мужчина среднего роста мог войти
или стоять не наклоняясь, в связи с чем заключенные во время пребывания в фургоне
могли только сидеть. В дополнение и без того к стесненным условиям, таблица,
составленная заявителем, свидетельствует, что проектная вместимость фургона
периодически превышалась (см. § 66 настоящего Постановления). В своих замечаниях,
поданных после принятия Решения о приемлемости жалобы, власти Российской
Федерации ссылались на Доклад 2006 года, который якобы подтверждал, что проектная
вместимость фургона в 2001 или 2002 годах не превышалась (см. § 64 настоящего
Постановления). Этот Доклад имеет небольшое доказательственное значение для
Европейского суда, поскольку он не указывает каких-либо источников информации, таких
как списки заключенных или другие записи, на основании которых он был составлен и эти
утверждения могли бы быть проверены. Кроме того, другие национальные документы,
менее удаленные по времени от рассматриваемого периода, чем Доклад, составленный в
2006 году, убеждают Европейский суд в обратном. Так, представляется, что
переполненность фургонов для перевозки заключенных в Москве в 2002 году была одной
из проблем, о которых органы управления следственными изоляторами сообщали по
результатам проверки, проведенной в 2003 году (см. Письмо начальника Московского
управления исполнения наказаний от 26 ноября 2003 г., процитированное в Решении
Европейского суда от 12 января 2006 г. по делу "Старокадомский против Российской
Федерации" (Starokadomskiy v. Russia), жалоба N 42239/02).
94. Кроме того, Европейский суд не убежден, что тюремные фургоны, описанные
сторонами, в достаточной степени освещались, вентилировались и отапливались. Власти
Российской Федерации указывали, что системы отопления и освещения функционировали
только при включенном двигателе. С учетом отсутствия окон и других проемов,
обеспечивающих доступ естественного освещения, при выключенном двигателе
заключенные оставались в темноте и периодически страдали от холода. Естественная
вентиляция через аварийные люки была явно недостаточной в жаркие дни с учетом
стесненных условий внутри фургона.
95. Европейский суд отмечает, что заявитель оставался в таких условиях в течение
длительного времени при каждой поездке. Власти Российской Федерации признали, что
время поездки в одну сторону составляло от двух до трех часов. Согласно таблице,
представленной заявителем, совокупное время перевозки в любой день составляло от пяти
до восьми часов. Хотя невозможно установить с абсолютной достоверностью время
перевозки в каждом случае, для Европейского суда имеет значение, что время,
проведенное заявителем в фургоне, было далеко не кратким и составляло в среднем шесть
часов в день.
96. Представляется также, что заявитель не получал достаточного и полноценного
питания в дни, когда его доставляли в суд. Из собственных замечаний властей Российской
Федерации следует, что раздача сухих пайков началась только в 2003 году, то есть после
освобождения заявителя (см. § 63 настоящего Постановления). Разрешение брать с собой
собственные продукты питания не может служить заменой надлежащих мер по
снабжению, поскольку прежде всего государство-ответчик несет ответственность за
благополучие лиц, лишенных свободы. Кроме того, Европейский суд не убеждает
утверждение властей Российской Федерации о том, что в такие дни заявитель мог
получать завтрак и обед в изоляторе. Из таблицы, составленной заявителем, следует, что
часто его доставляли в "сборное помещение" до завтрака и он возвращался в изолятор
намного позже обеденного времени. Позднее возвращение в изоляторы подтверждается
вышеупомянутым Письмом от 26 ноября 2003 г.
97. Европейский суд напоминает, что оценка минимального уровня суровости,
которого может достичь данная форма обращения для того, чтобы относиться к сфере
действия статьи 3 Конвенции, зависит от всех обстоятельств дела, таких, как длительность
обращения, его физическое и психическое влияние и в некоторых случаях, пол, возраст и
состояние здоровья потерпевшего (см. Постановление Европейского суда от 18 января
1978 г. по делу "Ирландия против Соединенного Королевства" (Ireland v. United Kingdom),
Series A, N 25, p. 65, § 162, и упоминавшееся выше Постановление Европейского суда по
делу "Кудла против Польши", § 91). Европейский суд рассматривал обращение в качестве
"бесчеловечного", в частности, если оно было умышленным, продолжалось непрерывно в
течение нескольких часов и причинило реальные телесные повреждения или интенсивные
физические и нравственные страдания. Обращение считалось "унижающим достоинство",
если оно вызывало в потерпевшем чувства страха, тоски и неполноценности, способные
оскорбить и унизить его (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского суда по
делу "Кудла против Польши", § 92).
98. В настоящем деле заявитель транспортировался более 100 раз в стандартном
фургоне, который часто был переполнен по сравнению с проектной вместимостью. С
учетом того, что он должен был находиться в ограниченном пространстве в течение
нескольких часов, эти стесненные условия должны были причинить ему интенсивные
физические страдания. Его страдания должны были усугубляться в отсутствие
достаточной вентиляции и освещения и при ненадежном отоплении. Европейский суд
также с озабоченностью отмечает неудовлетворительные меры по снабжению. С учетом
совокупного влияния, которое такие условия перевозки должны были оказать на
заявителя, Европейский суд находит, что условия перевозки из изолятора в здание суда и
обратно представляли собой "бесчеловечное" обращение в значении статьи 3 Конвенции.
Для оценки Европейского суда существенно то, что такому обращению заявитель
подвергался во время судебного разбирательства, когда ему была особенно нужна
способность к сосредоточенности и умственной деятельности (сравни упоминавшееся
выше Постановление Европейского суда по делу "Худоеров против Российской
Федерации", § 120).
99. Следовательно, имело место нарушение статьи 3 Конвенции в части условий
перевозки заявителя.
III. Предполагаемое нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции
100. Ссылаясь на пункт 3 статьи 5 Конвенции, заявитель жаловался на то, что его
предварительное заключение было избыточно длительным и не было достаточно
обоснованным. Пункт 3 статьи 5 Конвенции предусматривает следующее:
"Каждый задержанный или заключенный под стражу в соответствии с подпунктом
"c" пункта 1 настоящей статьи... имеет право на судебное разбирательство в течение
разумного срока или на освобождение до суда. Освобождение может быть обусловлено
предоставлением гарантий явки в суд".
A. Доводы сторон
101. Заявитель утверждал, что рассмотрение судом его ходатайств об освобождении
сводилось к формальным аспектам. Суды страны не рассматривали конкретных фактов в
пользу необходимости лишения его свободы или против нее. Решения Преображенского
районного суда и Московского городского суда не выявили конкретных требований
публичного интереса, которые вопреки презумпции невиновности перевесили бы правило
уважения личной свободы.
102. Власти Российской Федерации утверждали, что заключение заявителя под
стражу было законным и обоснованным, что срок его содержания под стражей
продлевался в строгом соответствии с национальным законодательством, и что он имел
возможность обжаловать в суд все решения о содержании под стражей. Они указывали,
что заявитель совершил преступление в сговоре с другими лицами, которые не были
установлены следственными органами к моменту разделения дел против заявителя. По их
мнению, этот факт предопределил вывод национальных судов о том, что заявитель в
случае освобождения сможет скрыться, оказать давление на свидетелей или
воспрепятствовать правосудию.
B. Мнение Европейского суда
103. Согласно прецедентной практике Европейского суда вопрос о том, является ли
срок содержания под стражей разумным, не может рассматриваться абстрактно. Является
ли разумным содержание обвиняемого под стражей, должно быть оценено в каждом деле
с его конкретными обстоятельствами. Длительное содержание под стражей может быть
оправданным в данном деле, только если есть конкретные признаки реального требования
публичного интереса, которое, несмотря на презумпцию невиновности, перевешивает
правило уважения индивидуальной свободы (см., в частности, Постановление
Европейского суда от 26 января 1993 г. по делу "W. против Швейцарии" (W. v.
Switzerland), Series A, N 254-A, p. 15, § 30; и упоминавшееся выше Постановление
Европейского суда по делу "Кудла против Польши", § 110).
104. Существует презумпция в пользу освобождения. Как неоднократно указывал
Европейский суд, вторая часть пункта 3 статьи 5 Конвенции не дает судебным органам
возможности выбора между доставкой обвиняемого к судье в течение разумного срока
или его освобождением до суда. До признания его виновным обвиняемый должен
считаться невиновным, и цель рассматриваемого положения заключается в том, чтобы
обеспечивать его временное освобождение, как только его содержание под стражей
перестает быть разумным (см., в частности, Постановление Европейского суда от 13 марта
2007 г. по делу "Кастравец против Молдавии" (Castravet v. Moldova), жалоба N 23393/05, §
30; Постановление Большой палаты по делу "Маккей против Соединенного Королевства"
(McKay v. United Kingdom), жалоба N 543/03, § 41, ECHR 2006-...; Постановление
Европейского суда от 21 декабря 2000 г. по делу "Яблонский против Польши" (Jablonski v.
Poland), жалоба N 33492/96, § 83; и Постановление Европейского суда от 27 июня 1968 г.
по делу "Ноймейстер против Австрии" (Neumeister v. Austria), Series A, N 8, § 4).
105. Заявитель содержался под стражей с 18 августа 1999 г. по 12 июля 2002 г., когда
он был освобожден под залог. Столь длительное предварительное заключение - свыше
двух лет и 10 месяцев - вызывает озабоченность Европейского суда. Он отмечает, что ни
на одной стадии разбирательства национальные органы не рассматривали вопрос о том, не
вышла ли продолжительность содержания под стражей заявителя за пределы "разумного
срока". Тот факт, что максимальный срок, предусмотренный национальным
законодательством, не был превышен, не может иметь решающего значения для оценки
Европейского суда. Как Европейский суд ранее указывал по другим российским делам,
исчисление сроков зависит исключительно от тяжести обвинений, что решается
обвинением и не подлежит судебной проверке (см. Постановление Европейского суда от
14 декабря 2006 г. по делу "Щеглюк против Российской Федерации" (Shcheglyuk v.
Russia), жалоба N 7649/02, § 43; и упоминавшееся выше Постановление Европейского
суда по делу "Худоеров против Российской Федерации", § 180).
106. Европейский суд принимает к сведению, что российский уголовнопроцессуальный закон до внесения изменений от 14 марта 2001 г. допускал содержание
подозреваемого под стражей исключительно по причине опасности преступления, в
котором он обвиняется (см. § 69 настоящего Постановления). Действуя в соответствии с
этими положениями, национальные суды продлили срок содержания заявителя под
стражей и отклонили его ходатайства об освобождении, исходя в основном из тяжести
предъявленных ему обвинений (см., в частности, Решения от 31 января, 16 февраля и 16
апреля 2001 г.). Они также периодически упоминали другие основания, такие как
"характер" заявителя (см. Решения от 16 декабря 1999 г. и 26 сентября 2000 г.) или риск
того, что он вмешается в отправление правосудия (см. Решение от 15 марта 2002 г.). В
решениях не приводились факты, позволяющие сделать такой вывод.
107. Согласно утвердившейся прецедентной практике Европейского суда, хотя
суровость наказания, которое грозит обвиняемому, является существенным элементом
при оценке угрозы того, что он скроется, необходимость в продолжении лишения свободы
не может оцениваться с чисто абстрактной точки зрения, с учетом только тяжести
обвинения (см. Постановление Европейского суда от 1 марта 2007 г. по делу "Белевицкий
против Российской Федерации" (Belevitskiy v. Russia), жалоба N 72967/01, § 101;
Постановление Европейского суда от 26 июля 2001 г. по делу "Илийков против Болгарии"
(Ilijkov v. Bulgaria), жалоба N 33977/96, § 81; и Постановление Европейского суда от 26
июня 1991 г. по делу "Летелье против Франции" (Letellier v. France), Series A, N 207, § 51).
Это особенно существенно в российской правовой системе, в которой правовая
квалификация фактов и, следовательно, наказание, которое грозит заявителю,
определяются стороной обвинения без судебной проверки того, действительно ли
собранные доказательства подкрепляют обоснованные подозрения в том, что заявитель
совершил предполагаемое преступление (см. упоминавшееся выше Постановление
Европейского суда по делу "Худоеров против Российской Федерации").
108. Что касается оснований содержания под стражей помимо тяжести обвинения,
Европейский суд отмечает, что суды страны не раскрыли подробностей того, что они
понимали под "характером" заявителя, или почему его необходимо было содержать в
заключении. Они также не упоминали конкретных фактов, подтверждающих их вывод о
том, что существовал риск того, что он воспрепятствует правосудию. С другой стороны,
серьезную озабоченность Европейского суда вызывает то обстоятельство, что суды не
придавали значения доводам заявителя о том, что он имеет постоянное местожительство в
Москве, и что член парламента и видный ученый предложили лично поручиться за его
явку в суд, или другим фактам, которые уменьшали риск его неявки. Суды страны
полагали, что именно заявитель обязан доказать наличие достаточных оснований для его
освобождения (см. Решения Верховного суда от 11 апреля и 23 мая 2001 г.).
109. Европейский суд напоминает, что длительное содержание под стражей могло
быть оправдано в данном деле только при наличии конкретных признаков реального
требования публичного интереса, которое, несмотря на презумпцию невиновности,
перевешивает правило уважения индивидуальной свободы. Любая система обязательного
содержания под стражей до рассмотрения дела судом сама по себе несовместима с
пунктом 3 статьи 5 Конвенции, так как именно национальные власти обязаны установить
и продемонстрировать существование конкретных фактов, перевешивающих правило
уважения личной свободы (см. Постановление Европейского суда от 7 апреля 2005 г. по
делу "Рохлина против Российской Федерации" (Rokhlina v. Russia), жалоба N 54071/00, §
67). Переход бремени доказывания на заключенного в таких делах был бы равнозначен
отмене правила статьи 5 Конвенции, положения, признающего заключение под стражу
отступлением в исключительных случаях от права на личную свободу, которое допустимо
в строго определенных случаях, не допускающих расширительного толкования (см.
упоминавшееся выше Постановление Европейского суда по делу "Илийков против
Болгарии", § 84 - 85, с дополнительными ссылками).
110. Европейский суд находит, что, не указав конкретные относящиеся к делу факты
и исходя в основном из тяжести обвинений, власти продлевали срок содержания заявителя
под стражей по основаниям, которые не могут считаться "достаточными". Таким образом,
власти не обосновали длительность предварительного заключения заявителя (см.
упоминавшееся выше Постановление Европейского суда по делу "Рохлина против
Российской Федерации", § 69).
111. Соответственно, имело место нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции.
IV. Предполагаемое нарушение пункта 1 статьи 6
Конвенции в части чрезмерной продолжительности
уголовного разбирательства
112. Ссылаясь на пункт 1 статьи 6 Конвенции, заявитель жаловался на чрезмерную
продолжительность уголовного разбирательства против него. В соответствующей части
пункт 1 статьи 6 Конвенции предусматривает:
"Каждый... при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на
справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок... судом...".
A. Доводы сторон
113. Заявитель утверждал, что национальные власти не проявили тщательности при
проведении разбирательства. В связи с недостатками расследования районный суд не смог
начать рассмотрение дела и дважды возвращал дело на дополнительное расследование, а
именно 6 августа 2001 г. и 1 апреля 2002 г. Заявитель был единственным обвиняемым, и
дело не было особенно сложным. По делу N 144129 никакие следственные действия не
совершались с 18 февраля 2001 г., когда следователь приостановил производство по делу.
Даже если предположить, что за некоторые задержки несет ответственность его защита,
власти Российской Федерации не представили удовлетворительного объяснения для
других задержек.
114. Власти Российской Федерации полагали, что длительность разбирательства по
обоим уголовным делам (N 144129 и 9307) не противоречила требованию "разумного
срока". Они придавали особое значение тому факту, что с 5 января по 23 июля 2001 г.
задержки были вызваны поведением защитника заявителя, который сознательно затягивал
ознакомление с материалами дела. Они также указывали, что 6 августа 2001 г. и 1 апреля
2002 г. районный суд возвращал дело на дополнительное расследование по ходатайству
адвоката. В любом случае эти решения были впоследствии отменены городским судом.
Власти Российской Федерации настаивали, что дело N 9307 было сложным и большим по
объему, содержавшим 55 томов, и адвокат заявителя в значительной степени несет
ответственность за задержку его рассмотрения.
B. Мнение Европейского суда
115. Европейский суд напоминает, что разумность срока разбирательства должна
оцениваться с учетом конкретных обстоятельств дела и критериев, выработанных в
прецедентной практике Европейского суда, в частности, сложности дела, поведения
заявителя и поведения компетентных органов (см., в частности, Постановление
Европейского суда от 2 марта 2006 г. по делу "Нахманович против Российской
Федерации" (Nakhmanovich v. Russia), жалоба N 55669/00, § 95).
116. Европейский суд принимает дату задержания заявителя 18 августа 1999 г. в
качестве точки отсчета уголовного разбирательства. Уголовное дело против него было
впоследствии разделено на два. По делу N 9307 Окончательное решение было вынесено
29 ноября 2003 г., то есть через четыре года и три месяца. Согласно последней
информации, представленной сторонами, расследование дела N 144129 было
возобновлено 26 февраля 2002 г. и продолжается до сих пор.
117. Что касается дела N 9307, Европейский суд отмечает, что оно охватывало
несколько эпизодов контрабанды и по этой причине представляло определенную
сложность. Однако тот факт, что заявитель содержался под стражей, требовал особой
тщательности со стороны судов, рассматривающих дело, для безотлагательного
отправления правосудия (см. Постановление Европейского суда от 8 февраля 2005 г. по
делу "Панченко против Российской Федерации" (Panchenko v. Russia), жалоба N 45100/98,
§ 133; и Постановление Европейского суда от по делу "Калашников против Российской
Федерации" (Kalashnikov v. Russia), жалоба N 47095/99, § 132, ECHR 2002-VI).
Европейский суд не убеждает мнение властей Российской Федерации о том, что задержки
были вызваны прежде всего адвокатами заявителя. Он отмечает, что заявитель знакомился
с материалами дела с 12 января по 13 июля 2001 г., то есть в течение шести месяцев, что
не выглядит чрезмерным с учетом их объема. С другой стороны, разбирательство
откладывалось по вине национальных властей. После того как в июле 2001 г. дело было
передано в суд, разбирательство не представлялось возможным начать в течение почти
года из-за разногласий судов страны относительно наличия недостатков в следственных
документах и необходимости дополнительных следственных действий. С учетом
вышеизложенных обстоятельств Европейский суд полагает, что длительность
разбирательства в деле N 9307 превысила "разумный срок" (см. для сравнения
Постановление Европейского суда от 25 октября 2007 г. по делу "Коршунов против
Российской Федерации" (Korshunov v. Russia), жалоба N 38971/06, § 73).
118. Кроме того, Европейский суд отмечает, что общая продолжительность
разбирательства по делу N 144129 уже превысила восемь лет. Власти Российской
Федерации не представили объяснений для столь значительного срока. Европейский суд
находит, что в данном деле требование "разумного срока" было также не соблюдено.
119. Соответственно, имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции в части
чрезмерной продолжительности разбирательства по обоим уголовным делам против
заявителя.
V. Предполагаемое нарушение статьи 8 Конвенции
в части ограничения свиданий с семьей
120. Заявитель жаловался со ссылкой на статью 8 Конвенции на чрезмерные
ограничения свиданий с семьей в период его предварительного заключения. Статья 8
Конвенции предусматривает:
"1. Каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни, его жилища и
его корреспонденции.
2. Не допускается вмешательство со стороны публичных властей в осуществление
этого права, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом
и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и
общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения
беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты
прав и свобод других лиц".
A. Доводы сторон
121. Заявитель утверждал, что абсолютный запрет на свидания с семьей в течение 17
месяцев предварительного заключения представлял собой нарушение национального
законодательства, которое предусматривает право заключенного на два свидания с семьей
в месяц (статья 18 Федерального закона "О содержании под стражей подозреваемых и
обвиняемых в совершении преступлений"). Он имел доступ ко всем материалам дела
задолго до начала расследования в 1999 г. и мог знакомиться с делом с 15 января 2001 г.;
таким образом, он не мог выдать секретную информацию жене в промежутке между
этими событиями. Он был предан суду и осужден в отсутствие других обвиняемых, что
исключало возможность сговора с "другими неустановленными лицами", на которых
намекали власти Российской Федерации.
122. Власти Российской Федерации утверждали, что в силу статей 17 и 18
Федерального закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в
совершении преступлений" следователь имел право, но не обязанность разрешать до двух
свиданий с семьей в месяц, при условии, что такие свидания не противоречат интересам
расследования. Отказывая в свиданиях с родственниками заявителя, следователь
руководствовался необходимостью предотвратить раскрытие тайны следствия. Следует
принимать во внимание, что заявитель имел бы возможность передавать информацию
через своих родственников неустановленным сообщникам на свободе, и жена принимала
участие в его коммерческой деятельности. Власти Российской Федерации утверждали, что
в 1999 г. заявителю - по "гуманитарным основаниям" - было разрешено поговорить с
женой в присутствии следователя и конвойного милиционера. Однако он использовал эти
встречи для сообщения информации о своем деле. В 2001 и 2002 годах заявителю было
разрешено 26 свиданий с семьей. Власти Российской Федерации подчеркивали, что дочь
заявителя использовала только одно из трех данных ей разрешений; после того, как она
однажды посетила отца, она отказалась от дальнейших посещений.
B. Мнение Европейского суда
123. Европейский суд напоминает, что содержание под стражей, как любая другая
мера лишения свободы, влечет естественные ограничения личной и семейной жизни.
Однако существенной частью права заключенного на уважение его семейной жизни
является обеспечение или при необходимости содействие со стороны властей в
поддержании связей с ближайшими родственниками. Такие ограничения, как определение
количества свиданий с семьей и, если это оправдано характером преступления,
установление особого режима содержания под стражей или специальные меры по
организации свиданий, представляют собой вмешательство в его права, гарантированные
статьей 8 Конвенции, но не являются сами по себе нарушением этого положения. Тем не
менее любое ограничение такого рода должно быть "предусмотрено законом", должно
преследовать одну или несколько законных целей, перечисленных в пункте 2 статьи 8
Конвенции, и, кроме того, должно быть оправдано в качестве "необходимого в
демократическом обществе" (см., в частности, Постановление Европейского суда от 18
января 2007 г. по делу "Эстрих против Латвии" (Estrikh v. Latvia), жалоба N 73819/01, §
166; Постановление Европейского суда по делу "Кучера против Словакии" ({Kucera} v.
Slovakia), жалоба N 48666/99, § 127, ECHR 2007-... (извлечения); и Постановление
Европейского суда от 3 апреля 2003 г. по делу "Кламецкий против Польши" (Klamecki v.
Poland) (N 2), жалоба N 31583/96, § 144).
124. Европейский суд отмечает, что с момента задержания заявителя в августе 1999
г. и до середины января 2001 г. следователем отклонялись все ходатайства о свиданиях.
Утверждение властей Российской Федерации о том, что в 1999 г. заявителю было
разрешено встретиться с женой в присутствии милиционеров, не подтверждается
доказательствами. Европейский суд находит, что действовавший 17 месяцев запрет на
свидания с семьей представлял собой вмешательство в право заявителя на уважение его
семейной жизни.
125. Европейскому суду следует прежде всего удостовериться в том, было ли
вмешательство "предусмотрено законом". Вмешательство было основано на статье 18
Федерального закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в
совершении преступлений" и Правилах внутреннего распорядка следственных изоляторов
уголовно-исполнительной системы Министерства внутренних дел Российской Федерации,
которые относили на усмотрение следователя разрешение не более двух свиданий с
семьей в месяц (см. § 72 и 73 настоящего Постановления). Европейский суд, таким
образом, признает, что отказ в свиданиях с семьей имел основу в национальном
законодательстве. Однако он учитывает, что выражение "предусмотрено законом" не
только требует, чтобы оспариваемая мера была основана на законе, но также затрагивает
качество указанного Закона. Формулировки закона должны быть достаточно ясны, чтобы
лица имели адекватное представление об обстоятельствах и условиях, дающих властям
право прибегнуть к оспариваемым мерам. Кроме того, национальное законодательство
должно предусматривать меры правовой защиты от произвольного вмешательства
публичных властей в права, гарантированные Конвенцией. Наделение исполнительной
власти неограниченными полномочиями в вопросах, затрагивающих фундаментальные
права, противоречило бы верховенству права. Соответственно, законодательство должно с
достаточной ясностью устанавливать пределы полномочий, которыми наделены
компетентные органы, и способ их осуществления, учитывая законную цель указанной
меры, для обеспечения лицу адекватной защиты против произвольного вмешательства
(см., например, Постановление Европейского суда по делу "Лупса против Румынии"
(Lupsa v. Romania), жалоба N 10337/04, § 32 и 34, ECHR 2006-...; и Постановление
Европейского суда от 20 июня 2002 г. по делу "Аль-Нашиф против Болгарии" (Al-Nashif v.
Bulgaria), жалоба N 50963/99, § 119).
126. Европейский суд отмечает, что и Федеральный закон "О содержании под
стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений", и Правила
внутреннего распорядка следственных изоляторов были доступны заключенным. Однако
они не отвечали требованию предсказуемости, поскольку наделяли следователя правом
неограниченного усмотрения, но не определяли обстоятельства, при которых в свиданиях
с семьей может быть отказано. Оспариваемые положения давали понять, что в свиданиях
с семьей может быть отказано, но не указывали длительности применения этой меры или
причин, которые могут обусловить ее применение. Не предусматривалась возможность
обжалования отказа в разрешении, и не указывалось, вправе ли суд рассматривать такую
жалобу (см. также изложенные ниже выводы Европейского суда в части статьи 13
Конвенции). Отсюда следует, что положения российского законодательства,
регулирующего свидания с семьей, не указывают с достаточной ясностью пределы и
способ осуществления соответствующих дискреционных полномочий, которыми
наделены публичные власти, в связи с чем заявитель даже в минимальной степени не
пользовался защитой, на которую граждане имеют право благодаря верховенству права в
демократическом обществе (см. для сравнения Постановление Европейского суда от 13
сентября 2005 г. по делу "Островар против Молдавии" (Ostrovar v. Moldova), жалоба N
35207/03, § 100; и Постановление Европейского суда от 15 ноября 1996 г. по делу
"Калоджеро Диана против Италии" (Calogero Diana v. Italy), Reports of Judgments Decisions
1996-V, § 32 - 33). С учетом вышеизложенного Европейский суд полагает, что указанное
вмешательство не может рассматриваться как "предусмотренное законом". По причине
такого вывода оценка того, были ли соблюдены другие условия, изложенные в пункте 2
статьи 8 Конвенции, не является обязательной.
127. Соответственно, имело место нарушение статьи 8 Конвенции в части
ограничений права заявителя на свидание с семьей.
VI. Предполагаемое нарушение статьи 8 Конвенции
в части ограничения корреспонденции и обмена документами
A. Доводы сторон
128. Заявитель, ссылаясь на упоминавшуюся выше статью 8 Конвенции, жаловался
на ограничения его корреспонденции и обмена документами с адвокатом. Приложив
копии трех перехваченных писем, адресованных матери, он утверждал, что вопреки
мнению властей Российской Федерации они не содержали никакой подрывной
информации или оскорблений. Если бы такая информация там имелась, письма не были
бы ему возвращены. Цензура его переписки с судами подтверждалась отказом начальника
следственного изолятора отправить его жалобу на том основании, что она
бесперспективна. Ограничения на обмен документов, включая коммерческие документы и
доверенности, не были основаны на требованиях национального законодательства.
129. Власти Российской Федерации утверждали, что национальное законодательство
(статьи 17 и 20 Федерального закона "О содержании под стражей подозреваемых и
обвиняемых в совершении преступлений" и пункт 84 Правил внутреннего распорядка
следственных изоляторов уголовно-исполнительной системы) допускало цензуру
переписки между заключенным и его родственниками. Только пять писем заявителя не
были отправлены, поскольку содержали либо информацию об уголовном деле,
препятствующую установлению истины, либо оскорбительные заявления о
правоохранительных органах. Переписка с прокуратурой, судебными и другими
официальными органами цензуре не подвергалась. Такие письма отправлялись
незамедлительно.
B. Мнение Европейского суда
130. Европейский суд отмечает, что заявителю было отказано в отправке a) жалобы в
Басманный районный суд; b) пяти писем к матери и жене; c) двух доверенностей на имя
адвоката и в получении d) документов, касающихся таможенной процедуры, e) книги
юридического содержания. По мнению Европейского суда, эти ограничения представляли
собой вмешательство в право заявителя на уважение его корреспонденции.
131. Европейский суд отмечает, что любое "вмешательство публичных властей" в
право на уважение корреспонденции противоречит статье 8 Конвенции, если оно не
преследует одну или несколько законных целей, перечисленных в пункте 2 этой статьи, и
не является "необходимым в демократическом обществе" для их достижения (см., в
частности, Постановление Европейского суда от 25 марта 1983 г. по делу "Силвер и
другие против Соединенного Королевства" (Silver и Others v. United Kingdom), Series A, N
61, p. 32, § 84; Постановление Европейского суда от 25 марта 1992 г. по делу "Кемпбелл
против Соединенного Королевства" (Campbell v. United Kingdom), Series A, N 233, p. 16, §
34; и Постановление Европейского суда от 4 июля 2000 г. по делу "Недбала против
Польши" ({Niedbala} v. Poland), жалоба N 27915/95, § 78).
132. Европейский суд рассмотрит поочередно каждый случай указанного
вмешательства с точки зрения пункта 2 статьи 8 Конвенции.
1. Отказ в отправке жалобы в суд
133. 21 декабря 1999 г. начальник отдела переписки изолятора отказал в отправке
жалобы заявителя, адресованной в суд, на том основании, что она является
"бесперспективной" (см. § 35 настоящего Постановления). Представляется, что его
полномочия по оценке перспективности жалобы, адресованной в суд, не вытекают из
какого-либо положения национального законодательства. Власти Российской Федерации
не указали правовых оснований такого вмешательства.
134. Соответственно, Европейский суд находит, что перехват жалобы заявителя,
адресованной в Басманный районный суд, не был основан на законе. Он также
напоминает в этой связи, что переписка не может быть запрещена в связи с обжалованием
тюремных условий или задержана до того, как с ней ознакомится тюремная
администрация (см. Постановление Европейского суда от 9 января 2007 г. по делу
"Пузинас против Литвы" (Puzinas v. Lithuania) (N 2), жалоба N 63767/00, § 33). С учетом
вышеизложенного нет необходимости проверять, были ли соблюдены другие требования
пункта 2 статьи 8 Конвенции.
2. Отказ в отправке писем жене и матери
135. В феврале 2000 г. следователем было отказано в отправке пяти писем заявителя
к жене и матери, написанных в январе 2000 г. При этом следователь сослался на пункт 2
статьи 20 Федерального закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых
в совершении преступлений", не углубляясь в подробности (см. § 37 настоящего
Постановления). При рассмотрение жалобы заявителя на это решение в 2004 г. суды
страны установили, что письма либо содержали конфиденциальную информацию о
расследуемом уголовном деле, либо выражали неуважение к правоохранительным
органам. Суды не сослались на конкретные фразы или заявления из этих писем.
136. Европейский суд признает, что вмешательство было "предусмотрено законом".
Статья 20 Федерального закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых
в совершении преступлений" в сочетании с пунктом 8.9 Правил внутреннего распорядка
следственных изоляторов уголовно-исполнительной системы (действовавших в период,
относящийся к обстоятельствам дела), предусматривали цензуру переписки заключенных
с родственниками и допускали изъятие писем, содержащих сведения об уголовном деле
или оскорбительные выражения (см. § 73 настоящего Постановления).
137. Европейский суд также признает, что вмешательство преследовало законные
цели, а именно "предотвращение беспорядков или преступлений" и "охрану
нравственности".
138. Тем не менее Европейский суд не может установить, что вмешательство было
"необходимо в демократическом обществе", особенно потому, что это не подтверждается
доказательствами. Ни на одной стадии разбирательства на уровне страны или в
Страсбурге российские власти не предъявляли фрагментов или элементов писем
заявителя, которые содержали бы сведения по уголовному делу или оскорбительные
выражения. Если такие заявления содержались в письмах, национальные власти обязаны
были включить хотя бы ссылки на них в основания для отказа. Европейский суд, со своей
стороны, не усматривает таких сведений в трех письмах, представленных заявителем.
Кроме того, в качестве более общего соображения Европейский суд напоминает свое
более раннее указание на то, что запрет частной переписки как "имевшей целью подрыв
авторитета властей" или "содержащей ненадлежащие выражения по отношению к
тюремной администрации" не является "необходимым в демократическом обществе" (см.
Постановление Европейского суда от 30 января 2007 г. по делу "Экинджи и Акалын
против Турции" (Ekinci и {Akalin} v. Turkey), жалоба N 77097/01, § 47; и упоминавшееся
выше Постановление Европейского суда по делу "Силвер и другие против Соединенного
Королевства", § 91 "c" и 99 "c").
139. С учетом вышеизложенного Европейский суд находит, что изъятие писем
заявителя к родственникам не являлось "необходимым в демократическом обществе".
3. Изъятие доверенностей
140. В марте 2000 г. заявитель выдал документы, уполномочивающие его адвоката на
совершение определенных действий от его имени. Эти документы были задержаны
следователями на том основании, что переданные полномочия выходят за пределы
гражданско-правовых сделок (см. § 39 настоящего Постановления). Отказывая в передаче
этих документов заявителя адвокатам, следователи сослались на статью 17 Федерального
закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении
преступлений" и пункт 12.11 Правил внутреннего распорядка следственных изоляторов
уголовно-исполнительной системы. Суды страны, рассмотревшие жалобу заявителя,
также упоминали эти правила, не указывая конкретных пунктов.
141. Европейский суд не усматривает основания для запрета на передачу
полномочий, выходящих за рамки гражданско-правовых сделок, в тексте статьи 17
Федерального закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в
совершении преступлений" или пункта 12.11 Правил внутреннего распорядка.
Толкование, данное Министерством внутренних дел, позднее поддержанное районным
судом и властями Российской Федерации в Страсбургском разбирательстве, явно
расходится с буквальным значением этих положений. В то время как пункт 18 статьи 17
Федерального закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в
совершении преступлений" прямо признает право заключенного участвовать в
гражданско-правовых сделках, пункт 12.11 Правил содержит более подробное
регулирование процедуры выдачи доверенности. Кроме того, последнее положение
обязывает администрацию выдавать бланки доверенностей и разъяснять порядок их
оформления. Ничто в этих положениях не может быть разумно истолковано как запрет на
передачу заключенным своему представителю полномочий на совершение от его имени
действий, выходящих за рамки гражданско-правовых сделок.
142. Отсюда следует, что запрет на передачу доверенностей являлся произвольным и
не был "предусмотрен законом". Европейский суд напоминает также, что переписка с
адвокатами, какую бы цель она ни преследовала, гарантирована статьей 8 Конвенции, и
прочтение писем заключенного, адресованных адвокату или полученных от него, не
говоря уже об их изъятии, допустимо только в исключительных случаях, когда власти
имеют разумные основания предполагать злоупотребление этой привилегией, в связи с
тем, что содержание письма угрожает безопасности изолятора или безопасности других
лиц или в ином отношении имеет криминальный характер (см. упоминавшееся выше
Постановление Европейского суда по делу "Кемпбелл против Соединенного
Королевства", § 48). С учетом вышеизложенного нет необходимости проверять, были ли
соблюдены другие требования пункта 2 статьи 8 Конвенции.
4. Приобщение таможенных документов
к материалам уголовного дела
143. В августе 2000 г. адвокат заявителя попытался передать ему некоторые
таможенные документы. Следователь отказался передать их заявителю и приобщил их к
уголовному делу (см. § 40 настоящего Постановления). Суды страны пришли к выводу о
том, что документы должны рассматриваться как вещественное доказательство, поскольку
адвокат указал, что они имеют отношение к уголовному делу.
144. Европейский суд отмечает, что в результате решения следователя о приобщении
таможенных документов к уголовному делу заявитель смог получить доступ к ним только
через несколько месяцев, в январе 2001 г., когда ему было разрешено ознакомиться с
материалами дела. Европейский суд, однако, лишен возможности анализа причин, по
которым следователь решил, что указанные документы имеют доказательное значение,
поскольку текст этого решения в материалах уголовного дела отсутствует. Не имеется
данных о том, что соответствующее процессуальное решение вообще выносилось; его
копия в деле отсутствует, и суды страны выносили решение по жалобе заявителя без
указания даты этого решения.
145. При таких обстоятельствах, Европейский суд не может заключить, что изъятие
таможенных документов было "предусмотрено законом". Этот вывод освобождает от
необходимости проверять, были ли соблюдены другие требования пункта 2 статьи 8
Конвенции.
5. Отказ в передаче книги юридического содержания
146. В мае 2001 г. начальник следственного изолятора разрешил адвокату передать
заявителю копию судебной жалобы, но не книгу юридического содержания (см. § 42
настоящего Постановления).
147. Европейский суд отмечает, что решение об отказе в передаче книги не
содержало ссылок на какое-либо положение законодательства, поскольку пункт 6 статьи
17 Федерального закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в
совершении преступлений" прямо признает право заявителя иметь материалы для защиты
своих прав и законных интересов. Отсюда следует, что запрет передачи книги был
произвольным и не "предусмотренным законом". Соответственно, нет необходимости
проверять, были ли соблюдены другие требования пункта 2 статьи 8 Конвенции.
C. Вывод
148. В итоге Европейский суд пришел к выводу о том, что оспариваемые меры,
затрагивающие корреспонденцию заявителя и обмен документами, не были
"предусмотрены законом" или не были "необходимы в демократическом обществе".
Соответственно, имело место нарушение статьи 8 Конвенции в части данных
ограничений.
VII. Предполагаемое нарушение статьи 13 Конвенции
во взаимосвязи со статьей 8 Конвенции
A. Доводы сторон
149. Заявитель со ссылкой на статью 13 Конвенции во взаимосвязи со статьей 8
Конвенции жаловался на то, что суды страны отказались рассматривать его жалобы на
ограничения свиданий с родственниками и корреспонденции. Он указывал, что 21 декабря
2001 г. Конституционный Суд подтвердил свою правовую позицию о том, что все
решения следователя могут быть обжалованы в суд. Основная проблема заключалась не в
теоретической доступности средств правовой защиты в национальном праве, а, скорее, в
произвольном применении закона нижестоящими судами. Как следствие, ему было
отказано в эффективных внутренних средствах правовой защиты в отношении жалобы на
ограничения переписки и свиданий с семьей.
150. Власти Российской Федерации признали, что 10 июля 2001 г. было отказано в
принятии жалобы заявителя. После того как Конституционный Суд 21 декабря 2001 г.
указал, что эти вопросы подлежат судебной проверке, жалобы заявителя были
рассмотрены Пресненским районным судом и Московским городским судом в 2004 году.
B. Мнение Европейского суда
151. Европейский суд отмечает, что возможность обжалования решений следователя,
затрагивающих конституционные права заключенного, существовала по крайней мере с
марта 1999 г., когда Конституционный Суд признал не соответствующими Конституции
положения уголовного <*> законодательства, ограничивающие пределы судебной
проверки (см. § 75 настоящего Постановления). Несмотря на это, в 2001 году вначале
Пресненский районный суд определением об отказе в принятии жалобы, а затем
Басманный районный суд непроцессуальным письмом отказались рассматривать жалобы
заявителя на ограничения его права на уважение семейной жизни и корреспонденции.
Решения Пресненского районного суда были оставлены без изменения Московским
городским судом.
--------------------------------
<*> Уголовно-процессуального (прим. переводчика).
152. После того как Конституционный Суд - по жалобе заявителя - прямо указал, что
его жалобы подлежат судебному рассмотрению, национальные власти бездействовали в
течение почти трех лет и не принимали никаких мер по рассмотрению жалоб заявителя.
По сути рассмотрение началось через два года после освобождения заявителя в июле 2002
г. и более чем через шесть месяцев после того, как вынесенный ему приговор вступил в
силу в ноябре 2003 г. Власти Российской Федерации не представили объяснения такой
длительной задержке.
153. Европейский суд напоминает, что средства правовой защиты, отвечающие
требованиям статьи 13 Конвенции, должны быть эффективными и доступными
теоретически и практически. В настоящем деле доступ заявителя к судебной защите был
первоначально ограничен нежеланием московских судов учитывать практику
Конституционного Суда. Хотя его жалобы были в конце концов рассмотрены, это
произошло лишь четыре года спустя, когда заявитель был уже освобожден, и решения,
которые он обжаловал, более не затрагивали его права. С учетом вышеизложенного
Европейский суд находит, что заявитель не располагал эффективными средствами
правовой защиты в отношении своих жалоб на ограничения свиданий с семьей и
переписки.
154. Следовательно, имело место нарушение статьи 13 Конвенции во взаимосвязи со
статьей 8 Конвенции.
VIII. Применение статьи 41 Конвенции
155. Статья 41 Конвенции предусматривает:
"Если Европейский суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или
Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает
возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Европейский
суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей
стороне".
A. Материальный ущерб
156. Заявитель требовал 5325000 рублей за потерю заработной платы, 154000 рублей,
предположительно потраченных на питание и средства гигиены в период содержания под
стражей, и 14271 доллар США и 17636 рублей, составляющих стоимость его изъятого
имущества и арестованных банковских счетов.
157. Власти Российской Федерации подчеркивали, что предполагаемая утрата
заработка была следствием уголовной ответственности, которая не входит в пределы
проверки Европейского суда в данном деле. Аналогичным образом, жалобы на арест
имущества или банковских счетов в данном разбирательстве не предъявлялись.
158. Европейский суд полагает, что решение предъявить обвинения заявителю не
являлось предметом рассмотрения в настоящем деле. Отсутствует причинная связь между
установленными нарушениями и предполагаемой потерей заработка. Точно так же
расходы, относящиеся к приобретению питания и предметов гигиены, не могут считаться
обусловленными условиями содержания под стражей, которые вынудили Европейский
суд установить нарушение статьи 3 Конвенции. Наконец, жалоба в части предполагаемого
нарушения имущественных прав заявителя в разбирательстве дела Европейским судом не
предъявлялась. С учетом вышеизложенного Европейский суд отклоняет требование
заявителя о возмещении материального ущерба.
B. Моральный вред
159. Заявитель требовал в общей сложности 22339000 рублей в счет компенсации
морального вреда, причиненного его длительным содержанием под стражей, изоляцией от
семьи и ухудшением здоровья.
160. Власти Российской Федерации полагали, что это требование чрезмерно с учетом
прецедентной практики Европейского суда.
161. Европейский суд отмечает, что в настоящем деле им установлен ряд серьезных
нарушений. Заявитель провел почти три года в бесчеловечных и унижающих достоинство
условиях и часто транспортировался в суд и обратно в условиях, которые также были
бесчеловечными и унижающими достоинство. Его содержание под стражей не имело
достаточных оснований и было чрезмерно длительным. Ему было отказано в свиданиях с
семьей в течение продолжительного срока, и в отношении его переписки установлены
жесткие ограничения. При таких обстоятельствах Европейский суд полагает, что
страдания и разочарование заявителя не могут быть компенсированы одним лишь
установлением факта нарушения. Оценивая указанные обстоятельства на справедливой
основе, Европейский суд присуждает заявителю 35000 евро в счет компенсации
морального вреда, а также любые налоги, подлежащие начислению на указанную выше
сумму.
C. Судебные расходы и издержки
162. Заявитель требовал 8638 рублей в счет компенсации почтовых расходов и 60000
рублей в счет юридических гонораров, выплаченных им в 1999 году.
163. Власти Российской Федерации отмечали, что требования, связанные с
юридическими гонорарами, не были подкреплены какими-либо документами,
указывавшими их характер, и квитанции о почтовых расходах не позволяют установить,
что данные расходы были необходимы для предотвращения нарушений прав заявителя
или получения возмещения в связи с ними.
164. Европейский суд отмечает, во-первых, что заявителю была выплачена сумма в
701 евро в порядке освобождения от расходов в связи с представительством его интересов
адвокатом Кузнецовым. С учетом представленных материалов Европейский суд находит,
что заявитель не обосновал, что им понесены расходы, превышающие эту сумму.
Соответственно, Европейский суд не присуждает ему каких-либо сумм по данному
основанию.
D. Процентная ставка при просрочке платежей
165. Европейский суд счел, что процентная ставка при просрочке платежей должна
быть установлена в размере предельной кредитной ставки Европейского центрального
банка плюс три процента.
НА ОСНОВАНИИ ИЗЛОЖЕННОГО СУД ЕДИНОГЛАСНО:
1) постановил, что имело место нарушение статьи 3 Конвенции в части условий
содержания заявителя под стражей в следственном изоляторе "Матросская тишина";
2) постановил, что имело место нарушение статьи 13 Конвенции в части отсутствия в
национальном законодательстве эффективного и доступного средства правовой защиты, в
соответствии с которым заявитель мог бы обжаловать общие условия своего содержания
под стражей;
3) постановил, что имело место нарушение статьи 3 Конвенции в части условий
перевозки заявителя в суд и обратно;
4) постановил, что имело место нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции;
5) постановил, что имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции в части
чрезмерной продолжительности разбирательства по обоим уголовным делам против
заявителя;
6) постановил, что имело место нарушение статьи 8 Конвенции в части ограничений
права заявителя на свидание с семьей;
7) постановил, что имело место нарушение статьи 8 Конвенции в части
неоправданных ограничений переписки и обмена документами;
8) постановил, что имело место нарушение статьи 13 Конвенции в части отсутствия
эффективного средства правовой защиты в связи с жалобами заявителя на ограничения
свиданий с семьей и корреспонденции;
9) постановил:
a) что власти государства-ответчика обязаны в течение трех месяцев со дня
вступления настоящего Постановления в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44
Конвенции выплатить заявителю 35000 евро (тридцать пять тысяч евро) в качестве
компенсации морального вреда, подлежащие переводу в российские рубли по курсу,
который будет установлен на день выплаты, а также любые налоги, подлежащие
начислению на указанную сумму;
b) что с даты истечения указанного трехмесячного срока и до момента выплаты на
эти суммы должны начисляться простые проценты, размер которых определяется
предельной кредитной ставкой Европейского центрального банка, действующей в период
неуплаты, плюс три процента;
10) отклонил оставшуюся часть требований заявителя о справедливой компенсации.
Совершено на английском языке, уведомление о Постановлении направлено в
письменном виде 12 июня 2008 г. в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента
Суда.
Председатель Палаты Суда
Христос РОЗАКИС
Секретарь Секции Суда
Серен НИЛЬСЕН
EUROPEAN COURT OF HUMAN RIGHTS
FIRST SECTION
CASE OF VLASOV v. RUSSIA
(Application No. 78146/01)
JUDGMENT <*>
(Strasbourg, 12.VI.2008)
--------------------------------
<*> This judgment will become final in the circumstances set out in Article 44 § 2 of the
Convention. It may be subject to editorial revision.
In the case of Vlasov v. Russia,
The European Court of Human Rights (First Section), sitting as a Chamber composed of:
Christos Rozakis, President,
Nina {Vajic},
Anatoly Kovler,
Elisabeth Steiner,
Khanlar Hajiyev,
Dean Spielmann,
Sverre Erik Jebens, judges,
and {Soren} Nielsen, Section Registrar,
Having deliberated in private on 22 May 2008,
Delivers the following judgment, which was adopted on that date:
PROCEDURE
1. The case originated in an application (No. 78146/01) against the Russian Federation
lodged with the Court under Article 34 of the Convention for the Protection of Human Rights
and Fundamental Freedoms ("the Convention") by a Russian national, Mr Aleksey Yuryevich
Vlasov ("the applicant"), on 4 July 2001.
2. The applicant, who had been granted legal aid, was represented before the Court by Mr
V. Kuznetsov, a lawyer practising in Moscow. The Russian Government ("the Government")
were represented by Mr P. Laptev, the former Representative of the Russian Federation at the
European Court of Human Rights.
3. The applicant alleged, in particular, that the conditions in which he had been detained
and transported had been inhuman and degrading, that the length of his detention and the
criminal proceedings against him had been excessive, that unjustified restrictions had been
imposed on family visits, correspondence and exchange of documents, and that he did not have
an effective remedy at his disposal in respect to these complaints.
4. By a decision of 14 February 2006, the Court declared the application partly admissible.
5. The Government, but not the applicant, filed observations on the merits (Rule 59 § 1).
THE FACTS
I. The circumstances of the case
6. The applicant was born in 1957 and lives in Moscow. He was the director of a diamond
manufacturing and export company ("the company").
A. Criminal proceedings against the applicant
1. Arrest and detention pending trial
7. On 9 July 1999 a criminal case (No. 144129) was opened against the applicant. He was
suspected of having smuggled diamonds by using forged export contracts, an offence under
Article 188 § 4 of the Criminal Code.
8. On 18 August 1999 the applicant was arrested. On 20 August 1999 a prosecutor
remanded him in custody.
9. On 16 September 1999 the Preobrazhenskiy District Court of Moscow dismissed the
applicant's request for release on bail. On 7 October 1999 the Moscow City Court upheld the
refusal on appeal.
10. On 14 October 1999 a deputy Prosecutor General extended the applicant's detention
until 9 January 2000. On 16 December 1999 the Preobrazhenskiy District Court dismissed the
applicant's challenge to the extension order because, in the court's view, the applicant's
"character" justified the detention. On 17 January 2000 the Moscow City Court upheld that
decision on appeal.
11. On 30 December 1999 a deputy Prosecutor General extended the applicant's detention
until 18 May 2000. On 19 April 2000 the Preobrazhenskiy District Court dismissed the
applicant's appeal against the extension order, finding that the order had been "lawful and
justified", but without giving further grounds in support of this finding.
12. On 16 May 2000 a deputy Prosecutor General extended the applicant's detention until
18 August 2000. On 4 August 2000 the Preobrazhenskiy District Court dismissed the applicant's
challenge to the extension order, finding that it had been lawful and justified. On 27 December
2000 the Moscow City Court upheld that decision on appeal.
13. On 16 August and 18 September 2000 the acting Deputy Prosecutor General extended
the applicant's detention until 18 September and 18 November 2000 respectively. On 26
September 2000 the Preobrazhenskiy District Court of Moscow dismissed the applicant's
challenge to the extension orders, finding that they had been justified on account of the
applicant's "character" and the absence of "gross violations" of the criminal-procedure laws. On
9 January 2001 the Moscow City Court upheld that decision on appeal, referring to the
applicant's "character" and the gravity of the charges against him.
14. On 17 November 2000 the Prosecutor General extended the applicant's detention until
18 February 2001. On 31 January 2001 the Preobrazhenskiy District Court of Moscow dismissed
the applicant's challenge to the extension order, finding that the applicant's "character" and the
gravity of the charge rendered his detention lawful and justified. On 23 April 2001 the Moscow
City Court upheld that decision on appeal.
2. Splitting-up of criminal cases
15. On 9 December 2000 the applicant was additionally charged with offences under
Articles 188 § 3 (smuggling), 191 § 2 (unlawful trade in precious stones), and 327 (forgery of
official documents) of the Criminal Code.
16. On 28 December 2000 fifteen counts of smuggling, unlawful export of precious stones
and forgery of documents were severed into a new criminal case, which was given the number
9307.
17. On 18 February 2001 the investigation into the remaining charges in the framework of
case No. 144129 was stayed. On 26 February 2002 the investigation resumed and has since been
pending.
3. Trial in case No. 9307
18. On 12 January 2001 the applicant was given access to the case file. Further to the
prosecution's requests, on 16 February and 16 April 2001 the Moscow City Court extended the
applicant's detention until 18 April and 18 August 2001 respectively. On each occasion the court
noted that there were no grounds to vary the preventive measure imposed on the applicant, in
spite of the arguments advanced by the defence and the personal sureties offered on the
applicant's behalf by a Member of Parliament and a member of the Russian Academy of
Sciences. It also referred to the gravity of the charges and to the applicant's "character". On 11
April and 23 May 2001 the Supreme Court upheld the City Court's decisions on appeal, finding
that there were "no sufficient grounds to vary the preventive measure".
19. According to the Government, the applicant's counsel, Mr Korolev and Mr Dudnik,
were deliberately dilatory in dealing with the case-file materials. On 26 February 2001 the
investigator asked the president of the Moscow bar to ensure counsel's regular attendance. On 28
March and 25 April 2001 the investigator's superior repeated that request. The Government
produced four reports of 1, 8 and 18 June 2001. In these reports investigation officers described
private conversations with the applicant's representatives, who allegedly stated that they would
procrastinate until the maximum period of the applicant's detention had expired.
20. On 13 July 2001 case No. 9307 was submitted for trial before the Golovinskiy District
Court of Moscow.
21. On 6 August 2001 the District Court remitted the case for further investigation. On 3
October 2001 that decision was set aside by the Moscow City Court, and the trial resumed.
22. On 11 December 2001 the District Court fixed a hearing for 25 December but then
adjourned it to 28 January 2002 because the applicant's counsel had gone on holiday.
23. On 28 January 2002 the District Court refused the applicant's petition for release. On 21
February 2002 the Moscow City Court upheld that decision on appeal.
24. On 15 March 2002 the District Court extended the applicant's detention until 29 April
2002, finding that his release would hinder "a thorough, comprehensive, and objective
examination of the case".
25. On 1 April 2002 the District Court remitted case No. 9307 for further investigation. It
found that the charges were formulated vaguely, that the applicant had not been questioned as a
suspect, that his access to the file had been unlawfully restricted, and that the severing of certain
charges had not been justified. These defects were to be remedied by the investigation. The court
authorised the applicant's further detention.
4. Release on bail and conviction in case No. 9307
26. On 12 July 2002 the Golovinskiy District Court released the applicant on bail.
27. The hearing fixed for 26 July 2002 had to be adjourned until 9 September 2002 because
one lawyer was involved in concurrent proceedings and the other was on leave.
28. On 2 October 2002 the hearing was adjourned on account of the prosecutor's illness. On
18 March and 13 May 2003 the hearings were postponed at the applicant's request.
29. On 28 July 2003 the Golovinskiy District Court found the applicant guilty of smuggling
and unlawfully trading in diamonds. The applicant was sentenced to five years and six months'
imprisonment, suspended for three years. On 29 November 2003 the Moscow City Court upheld
that judgment on appeal.
B. Restrictions on family visits and correspondence
1. Restrictions on family visits
30. On 24 December 1999 the investigator refused leave for a visit by the applicant's
mother and his wife. She stated that the investigator had discretion to authorise visits, but was
not obliged to do so.
31. According to the Government, on unspecified dates in 1999 the applicant was allowed
to see his wife on "humanitarian grounds".
32. On 27 October 2000 the investigator refused counsel's request of 28 September 2000 to
allow the applicant to see his wife. The investigator indicated that the applicant's wife was aware
"of certain circumstances that [were] relevant to the matters under investigation" and also had
"an interest in the outcome [of the case]". As "family visits [could] be used to establish contact
with other members of the organised criminal group or obstruct the establishment of the truth",
the wife's visit would be "inopportune".
33. On 4 January 2001 the investigator refused a visit by the applicant's seven-year-old
daughter, stating that the applicant could use the visit to obstruct the investigation.
34. On 17 January, 23 February, 12 and 13 March, 12 April, 14 May, 1 June and 2 July
2001 the investigator allowed the applicant to see his mother and/or daughter. According to the
Government, in 2001 and 2002 the applicant was granted twenty-six family visits.
2. Restrictions on the applicant's correspondence and
exchange of documents
35. On 20 December 1999 the applicant sent a complaint about the refusal to allow family
visits and interference with his correspondence to the Basmanniy District Court of Moscow. On
the following day the head of the correspondence department of the remand centre refused to
post the complaint, citing the following reasons:
"The court will not accept the complaint for examination in its present form. I also consider
it necessary to explain that, under the Custody Act:
(a) the investigator may approve no more than two visits per month but by law he is not
obliged to do so (section 18 § 3);
(b) pursuant to section 20 § 2, all correspondence is subject to censorship, including by the
investigator who is in charge of the criminal case.
The complaint has no prospects of success (жалоба бесперспективна)."
36. On 22 December 1999 the applicant complained to the Ministry of Justice and the
Prosecutor General's Office that his complaint had not been posted. On 13 January 2000 the
applicant's complaint to the Ministry of Justice was returned to him. No reply from the
Prosecutor General's Office was received.
37. On 9 February 2000 the investigator refused to post the applicant's letters to his wife
and mother. She returned them to the director of the remand centre with the following note:
"I am returning you the letters by Mr Vlasov, the defendant in criminal case No. 144129,
addressed to Mrs L. Vlasova and dated 11, 24 and 28 January 2000, and to Mrs I. Vlasova, of 11
and 25 January 2000.
On the basis of section 20 § 2 of the Custody Act these letters may not be sent to the
addressees."
38. The applicant submitted to the Court copies of handwritten letters to his mother, dated
11, 24 and 28 January 2000.
39. On 6 March 2000 the applicant issued forms of authority to his counsel, Mr Kuznetsov
and Ms Vasilyeva. By a letter of 20 March 2000, the first deputy director of the Investigations
Department of the Ministry of the Interior returned the forms to the director of the remand
centre, advising him as follows:
"I would ask you to explain to Mr Vlasov, the defendant in criminal case No. 144129, that,
pursuant to section 17 of the Custody Act and paragraph 12.11 of the Internal Rules for Remand
Centres (approved by order No. 486 of 20 December 1995), detainees may enter into civil
transactions on the basis of a form of authority certified by the head of the remand centre.
Since the forms of authority issued by Mr Vlasov to Mr V. Kuznetsov and Ms M.
Vasilyeva list actions which, under the civil legislation currently in force, are not civil
transactions, there are no grounds for forwarding these forms to Mr Kuznetsov or Ms
Vasilyeva."
40. On 30 August 2000 the applicant's counsel submitted to the investigator a series of
documents concerning the customs proceedings to which the applicant's company was a party.
On 28 September 2000 the investigator refused to transmit these to the applicant and appended
them to the case-file, indicating that the applicant would be able to read them only after the
investigation had been completed.
41. According to the Government, in 2001 the applicant sent no letters to his relatives. His
letters to public authorities were not subject to censorship and were posted without delay.
Incoming letters were handed over to him on the day of receipt.
42. On 29 May 2001 counsel for the applicant asked for permission to pass to his client (i)
a copy of a complaint to the Supreme Court, and (ii) a book "International instruments on human
rights". The director of the remand centre made a handwritten note on the petition: "I agree to
accept a copy of the complaint".
3. Judicial decisions on the applicant's complaints
about restrictions
43. On 28 March and 5 September 2000 the applicant complained to the Presnenskiy
District Court of Moscow about the interception of the authority forms and commercial
documents. By decisions of 7 April and 9 June 2001, the District Court disallowed the
applicant's complaints, finding that the law did not provide for judicial review of the
investigator's decisions concerning restrictions on family visits, correspondence or exchange of
documents. On 3 October 2001 the Moscow City Court confirmed on appeal that the applicant's
complaints were not amenable to judicial review.
44. On 4 and 11 September 2000 the applicant complained to the Basmannyy District
Court of Moscow about the restrictions on family visits and correspondence imposed by the
investigator. On 10 July 2001 the Basmannyy District Court, by a non-procedural
communication, informed him that these complaints could not be examined by a court.
45. The applicant complained to the Constitutional Court that he had not been able to
obtain judicial review of restrictions on family visits, correspondence and exchange of
documents.
46. By a decision of 21 December 2001 (No. 298-O), the Constitutional Court confirmed
its constant case-law to the effect that all decisions by an investigator or prosecutor which
affected an interested party's constitutional rights and were not related to the merits of the
criminal charge were amenable to judicial review (see paragraph 75 below). It emphasised that
this approach was fully applicable to the investigator's decision concerning restrictions on family
visits, correspondence or exchange of documents. The Constitutional Court held that the judicial
decisions refusing examination of the applicant's complaints were to be reviewed in accordance
with the established procedure.
47. On 8 July 2004 the Presnenskiy District Court of Moscow re-examined many of the
complaints lodged by the applicant in course of the criminal proceedings in 2000 and 2003,
including those concerning restrictions on correspondence, exchange of documents and family
visits. The District Court dismissed those complaints for the following reasons.
48. The District Court found that the refusal to transmit customs documents from the
lawyer to the applicant had been justified because the former had indicated that the documents
were related to the criminal case. On that basis the documents had been included in the case file
as evidence, in accordance with the Code of Criminal Procedure. The applicant had been advised
that he would be able to study the documents in question when examining the case file following
completion of the preliminary investigation.
49. With regard to the refusal to pass the power of attorney of 29 March 2000, the District
Court held that the Internal Rules for Remand Centres (those issued both by the Ministry of the
Interior and by the Ministry of Justice) prohibited detainees from authorising their
representatives to carry out any actions other than civil transactions. As the scope of the
applicant's power of attorney had not been confined to civil transactions, the refusal had been
lawful. The District Court did not refer to a specific provision of the Internal Rules for Remand
Centres.
50. As to the restrictions on family visits, the District Court referred to the relevant
provisions of the Custody Act and the Internal Rules for Remand Centres. It noted that the
decision on whether or not to allow a family visit was to be taken by the investigator in the light
of the particular circumstances of the case. The decisions made by the investigator in the
applicant's case had subsequently been reviewed and approved by the Investigations Committee
of the Ministry of the Interior and by the Prosecutor General's Office. Accordingly, the District
Court concluded that the decisions had been lawful and justified.
51. Finally, the District Court found that five of the applicant's letters to his relatives had
been intercepted by the investigator because they either contained information on the criminal
case, revealing secret information from the preliminary investigation, or expressed contempt for
the law-enforcement authorities, which might foster a negative attitude among his relatives
towards the law-enforcement bodies and thus obstruct the establishment of the truth in the
criminal case. The District Court held that the interception of those letters had been compatible
with the domestic law and with international treaties, including Article 8 of the Convention.
52. On 27 December 2004 the Moscow City Court endorsed, in a summary fashion, the
findings of the District Court.
C. Conditions of the applicant's detention and transport
1. Detention at remand centre No. IZ-99/1
53. From 27 August 1999 until his release on 12 July 2002 the applicant was held in
special-purpose remand centre No. IZ-99/1 (formerly No. IZ-48/4, commonly known as
"Matrosskaya Tishina").
54. The applicant was held in ten different cells that measured either fourteen sq. m and
had six sleeping places, or thirty-two sq. m and contained ten bunks. The design capacity of the
cells was not exceeded.
55. The window frames were bricked in with semi-transparent glass cubes. In addition,
there was a layer of thick bars with so-called "eyelashes", that is, slanted plates, approximately
two cm apart, welded to a metal screen. This construction gave no access to natural air or light.
The Government submitted that the "eyelashes" had been removed on 25 November 2002. The
applicant indicated that between February 2000 and summer 2002 private fans had been
prohibited in the cells, but that ventilation was on during the day.
56. The lavatory pan was placed in the corner of the cell. The Government produced a
photo of the pan showing that it was separated from the living area by an eighty-five-centimetrehigh tiled brick partition and shower curtains above it. The applicant responded that the partition
and curtains had apparently been a recent development; during the period of his detention there
had been no tiles and the hanging of curtains of any kind had been prohibited. Furthermore, until
22 August 2001 the walls had been covered with so-called shuba, a sort of abrasive concrete
lining, designed to prevent detainees from leaning on the walls or writing on them.
57. Open-air exercise was permitted for one hour a day and a shower could be taken for
twenty minutes once a week.
58. The cells were constantly lit with fluorescent lighting. The applicant claimed that
insufficient lighting had impaired his eyesight, which had fallen by 2.5 dioptres. On 21 June
2001 he asked to see an ophthalmologist and repeated his request no fewer than seven times
between 30 July 2001 and 20 June 2002. The Government explained that no consultation had
been arranged because the medical unit of the remand centre had no resident ophthalmologist
and because the applicant had often been absent for court hearings. The applicant responded that
the hearings had not started until 28 January 2002, that is, more than seven months after he had
asked for consultation.
59. Finally, the applicant submitted that he had been the only non-smoker in his cells and
had suffered from passive smoking. The Government indicated that the separation of nonsmokers from smokers had been materially impossible.
60. In support of his submissions the applicant produced affidavits by his former cellmates,
Mr I., Mr Ku. and Mr Ko.
2. Conditions of transport
61. The applicant was transported from the remand centre to the courthouse and back more
than 120 times. Transport was arranged by officers of the Convoy Regiment of the Moscow
Police Department (конвойный полк ГУВД г. Москвы).
62. The prison vans (Gaz-3307 and Gaz-3309) in which the applicant was transported had a
passenger cabin which was 3.8 m long, 2.35 m wide, and 1.6 m high. The cabin was divided into
two multi-occupancy cubicles, designed for twelve inmates each, and one single-occupancy
cubicle. The cubicles were equipped with benches. On 7 February 2001, in response to the
applicant's complaints, the officer-in-command of the Convoy Regiment ordered that he be
transported in a separate van. The applicant specified that a separate van had been made
available to him only thirteen times.
63. The Government submitted that the prison-van heaters and interior lights had been
powered by the van engine. The vans were naturally ventilated through the emergency hatch and
additional hatches with controlled airflow. The Government asserted that the applicant had
received breakfast and dinner at the remand prison and that he had been allowed to bring his own
food to court. It follows from the certificate issued by the head of remand centre No. IZ-99/1 that
dry rations had been given to detainees from 2003 onwards.
64. In their post-admissibility submissions the Government enclosed two reports prepared
by the officer-in-command of the Convoy Regiment on 28 March and 3 April 2006. According
to these reports, the design capacity of prison vans had never been exceeded in 2001 - 2003 and
the travel time from remand centre No. 99/1 to the Golovinskiy District Court had been in the
range of two to three hours, depending on traffic.
65. The applicant denied that the van had been heated or sufficiently ventilated. He
indicated that the travel time between the remand centre and the court had been excessively long,
and sometimes as long as three or four hours. During the entire journey he had been kept in the
locked van without food or drink or access to a toilet.
66. The applicant produced a detailed table which listed the time he had spent before
departure in the "waiting cubicle" at the remand centre, the time on the way to the courthouse
and the time on the way back. The table covered the period from 25 December 2001 to 22 March
2002, in which he had been transported on twenty days. Of those twenty times, on six occasions
the aggregate travel time on a given day had ranged from five to seven hours and on a further
eleven occasions it had been longer than seven hours, with a maximum of 10.5 hours on 25
December 2001. The table also indicated that on four days the design capacity of the prison van
had been exceeded by at least ten additional persons.
67. Between 20 February 2001 and 17 June 2002 the applicant sent nine complaints about
the "torturous" conditions of transport to many officials, including the director of the remand
centre, the Prosecutor General and the officer-in-command of the Convoy Regiment. According
to the Government, the officer-in-command of the Convoy Regiment had acknowledged that
there had been "some irregularities" in the transport of detainees and ordered that the applicant
be transported by a separate van. A copy of that report was not made available to the Court.
II. Relevant domestic law and practice
A. Provisions governing detention matters
68. The Russian Constitution of 12 December 1993 establishes that a judicial decision is
required before a defendant can be detained or his or her detention extended (Article 22). At the
material time, a decision ordering pre-trial detention could be taken by a prosecutor or a court
(Articles 11, 89 and 96 of the RSFSR Code of Criminal Procedure, the "CCrP").
69. Before 14 March 2001, pre-trial detention was authorised if the accused was charged
with a criminal offence carrying a sentence of at least one year's imprisonment (Article 96 of the
CCrP). The amendments of 14 March 2001 repealed the provision that permitted defendants to
be remanded in custody on the sole ground of the dangerous nature of the criminal offence they
had allegedly committed.
70. After his or her arrest the suspect was placed in custody "pending investigation" for an
initial two-month period (Article 97 of the CCrP). Further extensions could be granted by
prosecutors at ascending levels of jurisdiction.
71. Once the investigation had been completed and the defendant had received the charge
sheet and finished reading the case file, the file was submitted to a trial court. From that date a
defendant's detention was "before the court" (or "pending trial"). Until 14 March 2001 the Code
of Criminal Procedure set no time-limit for detention "pending trial". On 14 March 2001 a new
Article 239-1 was inserted, which established that the period of detention "during trial" could not
normally exceed six months from the date the court received the file.
B. Provisions governing family visits and correspondence
72. The Custody Act (Federal Law on the Detention of Suspects and Defendants, No. 103FZ of 15 July 1995) provides as follows:
Section 17. Rights of suspects and defendants
"Suspects and defendants have the right:
...
(5) to meet with relatives and other persons listed in section 18;
(6) to keep documents and records relating to the criminal case or to exercise of their rights
and lawful interests...
...
(8) to maintain correspondence and to use writing utensils;
...
(18) to enter into civil transactions."
Section 18. Meetings with counsel, relatives and other persons
"Upon written consent of the official or authority in charge of the criminal case, a suspect
or defendant may have up to two meetings per month with relatives and other persons, each visit
to last for up to three hours..."
Section 20. Correspondence
"Suspects and defendants may correspond with relatives and other persons, without any
limitation on the number of incoming and outgoing letters or telegrams...
Correspondence by suspects and defendants is to be carried out through the administration
of the remand prison and is subject to censorship. Censorship is carried out by the administration
of the remand prison and, if necessary, by the official or authority in charge of the criminal case.
Letters that contain information which may obstruct the establishment of the truth in a
criminal case or facilitate the commission of a crime, are drafted with use of cryptography or
cipher, or contain State or other secrets protected by law, may not be sent to the addressee or
returned to the suspect or defendant. Instead, they are remitted to the official or authority in
charge of the criminal case..."
73. The Internal Rules for Remand Centres of the Ministry of the Interior (order No. 486 of
20 December 1995, in force until 12 May 2000) provided as follows:
"8.1 Suspects and defendants may send and receive any number of letters or telegrams.
8.2 Letters and telegrams are sent and received through the administration of the remand
centre. Correspondence by suspects and defendants is subject to censorship.
8.9 Letters and telegrams addressed to victims or witnesses, as well as those containing any
information whatsoever in respect of the criminal case [in issue], insults, threats, calls to
violence, commission of crimes or other offences, information on security measures in the
remand centre, its employees, ways of transmission of prohibited items, and any other
information that may impede the establishment of the truth in the criminal case or facilitate
criminal activities... are not dispatched to the addressee... and [are] handed over to the official or
authority in charge of the criminal case.
12.11 A suspect or defendant may draft a power of attorney authorising another person to
carry out a civil transaction. The power of attorney must be drafted in an established form and
certified by the head of the remand centre in accordance with Article 185 § 3 of the Civil Code.
The administration of the remand centre must supply a blank power of attorney to a suspect
or defendant, at his or her request and at his or her own expense, and, if necessary, explain the
procedure for filling it out. The power of attorney is passed or sent to the person whose is named
therein, through the official or authority in charge of the criminal case.
16.1 A suspect or defendant may be allowed a family visit on the basis of a written consent
issued by the official or authority in charge of the criminal case. The consent is valid for one visit
only."
74. The Internal Rules for Remand Centres of the Ministry of Justice (order No. 148 of 12
May 2000) provided as follows:
"84. Letters... are received and dispatched through the administration of the remand centre.
Correspondence of detainees is subject to censorship.
91. Letters and telegrams addressed to suspects and defendants who are at large, victims,
witnesses, as well as those containing any information whatsoever in respect of the criminal case
[in issue], insults, threats, calls to violence, commission of crimes or other offences, information
on security measures in the remand centre, its employees, ways of transmission of prohibited
items, and any other information that may impede the establishment of the truth in the criminal
case or facilitate criminal activities... are not dispatched to the addressee... and [are] handed over
to the authority in charge of the criminal case.
92. All correspondence by the detainees shall be recorded in a special register in which the
dates of receipt and dispatch are noted...
122. By consent of the official or authority who is in charge of the criminal case, a suspect
or defendant may issue a power of attorney to his or her representative for conducting a civil
transaction. The power of attorney must be certified by the head of the remand centre, in
accordance with Article 185 § 3 of the Civil Code."
C. Case-law of the Constitutional Court
75. On 23 March 1999 the Constitutional Court issued Ruling No. 5-P on the constitutional
compatibility of those provisions of the RSFSR Code of Criminal Procedure which restricted the
possibility of lodging appeals against an investigator's decisions to certain procedural actions.
The Court considered that the constitutional right to judicial protection against actions or
decisions impairing citizens' rights and freedoms could not be restricted and that the interested
party should therefore have the right to lodge a complaint with a court. It held that all decisions
by the investigative authorities affecting constitutional rights and freedoms should be amenable
to judicial review, provided that examination of their lawfulness and justification would not
prejudge the merits of the criminal case.
THE LAW
I. Alleged violations of Articles 3 and 13 of the Convention
in relation to the conditions of the applicant's detention
76. The applicant complained under Article 3 of the Convention that the conditions of his
detention in the Matrosskaya Tishina remand centre (No. 99/1) had been inhuman and degrading.
Relying on Article 13 of the Convention, he claimed that no domestic remedy had been available
to him in order to obtain an improvement in the conditions of detention. The relevant Articles
provide:
Article 3
"No one shall be subjected to torture or to inhuman or degrading treatment or punishment."
Article 13
"Everyone whose rights and freedoms as set forth in [the] Convention are violated shall
have an effective remedy before a national authority notwithstanding that the violation has been
committed by persons acting in an official capacity."
A. Submissions by the parties
77. The applicant contested the Government's description of the conditions of detention as
factually untrue and maintained his account of the conditions. He claimed that he had sent many
complaints about various aspects of the conditions of detention to supervising prosecutors and to
the administration of the remand centre. He alleged that he had handed over several complaints
to a supervising prosecutor who had inspected the cells. Even assuming that the domestic law
provided for a judicial review of the conditions of detention, in practice the courts refused to
examine such complaints, in the same way as they had refused to examine his complaints about
restrictions on family visits and correspondence.
78. The Government submitted that the conditions of the applicant's detention had been
generally compatible with Article 3. The applicant had sent more than one hundred complaints to
various authorities but had never asked for an improvement in his conditions of detention. He
had not complained about the conditions of detention to either the supervising prosecutors or to
the director of remand centre No. 99/1, or to the Preobrazhenskiy District Court of Moscow,
which had had territorial jurisdiction over the remand centre. The Government therefore inferred
that the applicant had had effective remedies at his disposal.
B. The Court's assessment
1. Article 3 of the Convention
79. Article 3, as the Court has observed on many occasions, enshrines one of the
fundamental values of democratic society. The Convention prohibits in absolute terms torture or
inhuman or degrading treatment or punishment, irrespective of the circumstances or the victim's
behaviour (see Balogh v. Hungary, No. 47940/99, § 44, 20 July 2004, and Labita v. Italy [GC],
No. 26772/95, § 119, ECHR 2000-IV). The Court has consistently stressed that the suffering and
humiliation involved must in any event go beyond that inevitable element of suffering or
humiliation connected with a given form of legitimate treatment or punishment. Although
measures depriving a person of his liberty may often involve such an element, in accordance
with Article 3 of the Convention the State must ensure that a person is detained under conditions
which are compatible with respect for his human dignity and that the manner and method of the
execution of the measure do not subject him to distress or hardship exceeding the unavoidable
level of suffering inherent in detention (see {Kudla} v. Poland [GC], No. 30210/96, §§ 92 - 94,
ECHR 2000-XI).
80. The applicant spent two years and almost eleven months in a Moscow remand prison.
Although there was no allegation of overcrowding beyond the design capacity or of a shortage of
sleeping places (see, by contrast, Grishin v. Russia, No. 30983/02, § 89, 15 November 2007, and
Kalashnikov v. Russia, No. 47095/99, § 97, ECHR 2002-VI), the conditions in the prison were
nevertheless extremely cramped. The applicant was alternately held in thirty-square-metre cells
housing ten inmates and smaller fifteen-square-metre cells accommodating six detainees. It
follows that the living area per inmate varied from 2.5 to 3 sq. m.
81. The Court reiterates that in certain cases the lack of personal space afforded to
detainees in Russian remand prisons was so extreme as to justify, in its own right, a finding of a
violation of Article 3 of the Convention. In those cases applicants usually disposed of less than
three sq. m of personal space (see, for example, Kantyrev v. Russia, No. 37213/02, §§ 50 - 51,
21 June 2007; Andrey Frolov v. Russia, No. 205/02, §§ 47 - 49, 29 March 2007; Mayzit v.
Russia, No. 63378/00, § 40, 20 January 2005; and Labzov v. Russia, No. 62208/00, § 44, 16
June 2005). By contrast, in other cases where the overcrowding was not so severe as to raise in
itself an issue under Article 3 of the Convention, the Court noted other aspects of physical
conditions of detention as being relevant for its assessment of compliance with that provision.
Such elements included, in particular, the possibility of using the toilet in private, availability of
ventilation, access to natural light or air, adequacy of heating arrangements, and compliance with
basic sanitary requirements. Thus, even in cases where a larger prison cell was at issue measuring in the range of three to four sq. m per inmate - the Court found a violation of Article 3
since the space factor was coupled with the established lack of ventilation and lighting (see, for
example, Babushkin v. Russia, No. 67253/01, § 44, 18 October 2007; Trepashkin v. Russia, No.
36898/03, § 94, 19 July 2007, and Peers v. Greece, No. 28524/95, §§ 70 - 72, ECHR 2001-III).
82. The cells in which the applicant was held had no window in the proper sense of this
word. Instead, a part of one wall where - according to the original design - a window should have
been, was bricked in with semi-transparent glass cubes. This arrangement cut off any fresh air
and also significantly reduced the amount of daylight that could penetrate into the cell.
Moreover, densely spaced metal shutters fixed to the external wall barred access to daylight to a
still greater extent. The Government confirmed that this contraption had been removed only in
November 2002, that is, several months after the applicant's release from the remand centre.
83. The possibility for outdoor exercise was limited to one hour a day. Moreover, on days
of court hearings, the applicant forfeited the opportunity to go outdoors. It appears that cells were
ventilated but inmates were formally prohibited from owning or operating portable fans. It
follows that for almost three years the applicant had to spend a considerable part of each day
practically confined to his bed in a cell with poor ventilation and no window (compare Peers,
cited above, § 75).
84. Having regard to the cumulative effect of those factors, the Court finds that the fact that
the applicant was obliged to live, sleep and use the toilet in poorly lit and ventilated cells with
many other inmates for almost three years must have caused him distress or hardship of an
intensity exceeding the unavoidable level of suffering inherent in detention. It follows that the
conditions of his detention amounted to inhuman and degrading treatment.
85. There has therefore been a violation of Article 3 of the Convention on account of the
conditions of the applicant's detention in the Matrosskaya Tishina remand centre (No. 99/1).
2. Article 13 of the Convention
86. The Court points out that Article 13 of the Convention guarantees the availability at
national level of a remedy to enforce the substance of Convention rights and freedoms in
whatever form they might happen to be secured in the domestic legal order. The effect of Article
13 is thus to require the provision of a domestic remedy to deal with the substance of an
"arguable complaint" under the Convention and to grant appropriate relief (see, among many
other authorities, the judgment in {Kudla} v. Poland [GC], No. 30210/96, § 157, ECHR 2000XI). The scope of the obligation under Article 13 varies depending on the nature of the
applicant's complaint under the Convention. Nevertheless, the remedy required by Article 13
must be effective in practice as well as in law.
87. Turning to the facts of the present case, the Court notes that the Government put special
emphasis on the fact that the applicant had not asked any domestic official for an improvement
in the conditions of his detention. The applicant denied this, and insisted that he had handed over
several complaints to the supervising prosecutor. The Court does not need to resolve this
controversy. It recalls that it has already found a violation of Article 13 on account of the
absence of an effective remedy in respect of inhuman and degrading conditions of detention,
concluding (see Benediktov v. Russia, No. 106/02, § 29, 10 May 2007):
"[T]he Government did not demonstrate what redress could have been afforded to the
applicant by a prosecutor, a court or other State agencies, taking into account that the problems
arising from the conditions of the applicant's detention were apparently of a structural nature and
did not only concern the applicant's personal situation (compare Moiseyev v. Russia (dec.), No.
62936/00, 9 December 2004; Kalashnikov v. Russia (dec.), No. 47095/99, 18 September 2001;
and, most recently, Mamedova v. Russia, No. 7064/05, § 57, 1 June 2006). The Government
have failed to submit evidence as to the existence of any domestic remedy by which the
applicant could have complained about the general conditions of his detention, in particular with
regard to the structural problem of overcrowding in Russian detention facilities, or that the
remedies available to him were effective, that is to say that they could have prevented violations
from occurring or continuing, or that they could have afforded the applicant appropriate redress
(see, to the same effect, Melnik v. Ukraine, No. 72286/01, §§ 70 - 71, 28 March 2006;
Dvoynykh v. Ukraine, No. 72277/01, § 72, 12 October 2006; and Ostrovar v. Moldova, No.
35207/03, § 112, 13 September 2005)."
88. These findings apply a fortiori to the present case, in which the Government did not
point to any domestic remedy by which the applicant could have obtained redress for the
inhuman and degrading conditions of his detention or put forward any argument as to its
efficiency.
89. There has been a violation of Article 13 of the Convention on account of the lack of an
effective and accessible remedy under domestic law for the applicant to complain about the
general conditions of his detention.
II. Alleged violation of Article 3 of the Convention in
relation to the conditions of the applicant's transport
A. Submissions by the parties
90. The applicant complained under Article 3 of the Convention that the conditions of
transport between the remand centre and the courthouse had been inhuman and degrading. The
vans had been cramped, unheated and inappropriate for the transport of detainees. He had been
denied food, drink and access to a toilet for up to eight consecutive hours. In his view, such
treatment amounted to torture.
91. The Government submitted that prison vans had been heated and ventilated. Following
his complaint, the applicant had been transported in a separate van. He had been given food at
the remand centre and could take his own food with him.
B. The Court's assessment
92. The Court points out that it has found a violation of Article 3 in a case where an
applicant was transported together with one other detainee in a single-occupancy cubicle which
measured one square metre. Although the travel time did not exceed one hour, the Court
considered such transport arrangements impermissible, irrespective of the duration. It also noted
that the applicant in question had had to endure these cramped conditions twice a day on the two
hundred days on which court hearings were held (see Khudoyorov v. Russia, No. 6847/02, §§
118 - 120, ECHR 2005-... (extracts)).
93. On the facts, the Court observes that, save for thirteen times when the applicant was
transported in a special van, he was brought to the court hearings in standard-issue prison vans
on more than one hundred days. The passenger cabins of those vans were designed for the
transportation of twenty-five detainees on a floor space measuring less than nine square metres,
which left an area of approximately fifty by fifty centimetres for each detainee. The height of the
cabin (1.6 m) was not sufficient for a man of normal stature to enter or stand up without
hunching, which required the detainees to remain in a seated position at all times while inside the
van. In addition to the already cramped conditions, it appears from the table compiled by the
applicant that the van was occasionally occupied by a total number of detainees exceeding the
design capacity (see paragraph 66 above). In their post-admissibility submission the Government
relied on a report prepared in 2006 which purported to certify that the design capacity of prison
vans had not been exceeded in 2001 or 2002 (see paragraph 64 above). This report is of little
evidential value for the Court because it does not refer to any sources of information, such as
registers of detainees or other records, on the basis of which it was compiled and by which that
assertion could be verified. Moreover, other domestic documents which are less remote in time
from the period under consideration than the report drafted in 2006 convince the Court
otherwise. Thus, it appears that overcrowding of prison vans transporting prisoners in Moscow in
2002 was one of the problems reported by the authority in charge of remand centres as a result of
an inquiry carried out in 2003 (see the letter of 26 November 2003 from the head of the Moscow
Directorate for the Execution of Punishments, cited in Starokadomskiy v. Russia (dec.), No.
42239/02, 12 January 2006).
94. Furthermore, the Court is not satisfied that prison vans, as described by the parties,
were sufficiently lit, ventilated and heated. The Government indicated that the heating and
lighting systems were only operational when the engine was running. Given that there were no
windows or other openings giving access to natural light, the detainees remained in darkness and, occasionally, in the cold - once the engine was stopped. Natural ventilation through the
emergency hatches was obviously inadequate on hot days, given the cramped conditions inside
the van.
95. The Court observes that the applicant remained in these conditions for extended periods
of time on each journey. The Government acknowledged that the travel time each way had been
as long as two or three hours. According to the table the applicant produced, the aggregate travel
time on any given day had been in the range of five to eight hours. Whereas it is impossible to
establish with absolute certainty the duration of a journey on every occasion, what is important
for the Court's assessment is that the time spent by the applicant in the van was far from
negligible and lasted on average six hours per day.
96. It further appears that the applicant did not receive sufficient and wholesome food on
the days when he was transported to the court. It follows from the Government's own
submissions that distribution of dry rations had only begun in 2003, that is, after the applicant's
release (see paragraph 63 above). Permission to take one's own food cannot substitute for
appropriate catering arrangements, because it is primarily the State that is responsible for the
well-being of persons deprived of their liberty. Besides, the Court is not convinced by the
Government's assertion that the applicant could eat breakfast and dinner at the remand centre on
such days. It follows from the table compiled by the applicant that he had been often taken to the
"waiting cubicle" before breakfast time and that he had returned to the remand centre too late for
dinner. The belated return to remand centres is confirmed in the above-mentioned letter of 26
November 2003.
97. The Court reiterates that the assessment of the minimum level of severity which a given
form of treatment must attain if it is to fall within the scope of Article 3 depends on all the
circumstances of the case, such as the duration of the treatment, its physical or mental effects
and, in some cases, the sex, age and state of health of the victim (see Ireland v. the United
Kingdom, judgment of 18 January 1978, Series A No. 25, p. 65, § 162, and {Kudla}, cited
above, § 91). The Court has considered treatment to be "inhuman" because, inter alia, it was
premeditated, was applied for hours at a stretch and caused either actual bodily injury or intense
physical and mental suffering. It has deemed treatment to be "degrading" because it was such as
to arouse in the victims feelings of fear, anguish and inferiority capable of humiliating and
debasing them (see {Kudla}, cited above, § 92).
98. In the present case the applicant was transported more than one hundred times in
standard-issue prison vans which were sometimes filled beyond their design capacity. Given that
he had to stay inside that confined space for several hours, these cramped conditions must have
caused him intense physical suffering. His suffering must have been further aggravated by the
absence of adequate ventilation and lighting, and unreliable heating. The Court also notes with
concern the inappropriate catering arrangements. Having regard to the cumulative effect which
these conditions of transport must have had on the applicant, the Court finds that the conditions
of transport from the remand centre to the courthouse and back amounted to "inhuman"
treatment within the meaning of Article 3 of the Convention. It is also relevant to the Court's
assessment that the applicant was subjected to such treatment during his trial or at the hearings
with regard to applications for an extension of his detention, that is, when he most needed his
powers of concentration and mental alertness (compare Khudoyorov, cited above, § 120).
99. There has therefore been a violation of Article 3 of the Convention on account of the
conditions in which the applicant was transported.
III. Alleged violation of Article 5 § 3 of the Convention
100. The applicant complained under Article 5 § 3 of the Convention that his pre-trial
detention had been excessively long and not founded on sufficient grounds. Article 5 § 3
provides as follows:
"Everyone arrested or detained in accordance with the provisions of paragraph 1 (c) of this
Article shall be... entitled to trial within a reasonable time or to release pending trial. Release
may be conditioned by guarantees to appear for trial."
A. Submissions by the parties
101. The applicant submitted that the judicial review of his petitions for release had been
limited to formal aspects. The domestic courts had not examined any concrete facts arguing for
or against the necessity of depriving him of his liberty. The decisions of the Preobrazhenskiy
District Court and Moscow City Court had not established any specific requirements of public
interest which, notwithstanding the presumption of innocence, outweighed the rule of respect for
individual liberty.
102. The Government submitted that the placement of the applicant in custody had been
lawful and justified, that his detention had been extended in strict compliance with the domestic
law and that he had been able to obtain a judicial review of all detention orders. They pointed out
that the applicant had committed the crime in conspiracy with other individuals who had not
been identified by the investigative authorities by the time the cases against the applicant were
severed. In their submission, that fact had buttressed the domestic courts' findings that the
applicant - if released - would be able to abscond, influence witnesses or obstruct justice.
B. The Court's assessment
103. Under the Court's case-law, the issue of whether a period of detention is reasonable
cannot be assessed in abstracto. Whether it is reasonable for an accused to remain in detention
must be assessed in each case according to its special features. Continued detention can be
justified in a given case only if there are specific indications of a genuine requirement of public
interest which, notwithstanding the presumption of innocence, outweighs the rule of respect for
individual liberty (see, among other authorities, W. v. Switzerland, judgment of 26 January 1993,
Series A No. 254-A, p. 15, § 30, and {Kudla}, cited above, § 110).
104. The presumption is in favour of release. As the Court has consistently held, the second
limb of Article 5 § 3 does not give judicial authorities a choice between either bringing an
accused to trial within a reasonable time or granting him provisional release pending trial. Until
his conviction, the accused must be presumed innocent, and the purpose of the provision under
consideration is essentially to require him to be released provisionally once his continuing
detention ceases to be reasonable (see, for instance, Castravet v. Moldova, No. 23393/05, § 30,
13 March 2007; McKay v. the United Kingdom [GC], No. 543/03, § 41, ECHR 2006-...;
Jablonski v. Poland, No. 33492/96, § 83, 21 December 2000; and Neumeister v. Austria,
judgment of 27 June 1968, Series A No. 8, § 4).
105. The applicant was held in custody from 18 August 1999 to 12 July 2002 when he was
released on bail. Such a length of pre-trial detention - over two years and ten months - is a matter
of concern for the Court. It observes that at no point in the proceedings did the domestic
authorities consider whether the length of his detention had already lasted beyond a "reasonable
time". The fact that the maximum time-limits permitted by the domestic law were not exceeded
may not be a decisive element in the Court's assessment. As the Court has previously found in
other Russian cases, the calculation of the domestic time-limits depended solely on the gravity of
the charges, which was decided upon by the prosecution and was not subject to judicial review
(see Shcheglyuk v. Russia, No. 7649/02, § 43, 14 December 2006, and Khudoyorov, cited above,
§ 180).
106. The Court observes that Russian criminal procedure law, as it was worded before the
legislative amendments of 14 March 2001, allowed the suspect to be held in detention on the sole
ground of the dangerous nature of the crime he was charged with (see paragraph 69 above).
Acting in accordance with these provisions, the domestic courts extended the applicant's
detention and rejected his petitions for release, relying mainly on the gravity of the charges
against him (see, in particular, the decisions of 31 January, 16 February and 16 April 2001).
They also occasionally mentioned other grounds, such as the applicant's "character" (see the
decisions of 16 December 1999 and 26 September 2000) or the risk of interference with justice
(see the decision of 15 March 2002). The decisions did not refer to any factual basis for these
findings.
107. According to the Court's constant case-law, although the severity of the sentence faced
by the applicant is a relevant element in the assessment of the risk of absconding, the need to
continue the deprivation of liberty cannot be assessed from a purely abstract point of view,
taking into consideration only the gravity of the offence (see Belevitskiy v. Russia, No.
72967/01, § 101, 1 March 2007; Ilijkov v. Bulgaria, No. 33977/96, § 81, 26 July 2001; and
Letellier v. France, judgment of 26 June 1991, Series A No. 207, § 51). This is particularly
relevant in the Russian legal system, where the characterisation in law of the facts - and thus the
sentence faced by the applicant - is determined by the prosecution without judicial review of
whether the evidence that has so far been obtained supports a reasonable suspicion that the
applicant has committed the alleged offence (see Khudoyorov, loc. cit.).
108. As regards the grounds for detention other than the gravity of the charges, the Court
observes that the domestic courts did not provide details of what they understood by the
applicant's "character" or why it was necessary for him to remain in custody. Nor did they
mention any specific facts supporting their finding that there existed a risk of interference with
justice. On the other hand, it is a matter of serious concern for the Court that the courts gave no
heed to the applicant's arguments that he had a permanent place of residence in Moscow and that
a Member of Parliament and a prominent scientist had offered personal guarantees of his
appearance, or other relevant facts which mitigated the risk of his absconding. The domestic
courts insisted that it was incumbent on the applicant to prove that there existed sufficient
grounds for him to be released (see the Supreme Court's decisions of 11 April and 23 May 2001).
109. The Court reiterates that continued detention can be justified in a given case only if
there are specific indications of a genuine requirement of public interest which, notwithstanding
the presumption of innocence, warrants a departure from the rule of respect for individual
liberty. Any system of mandatory detention pending trial is incompatible per se with Article 5 §
3 of the Convention, it being incumbent on the domestic authorities to establish and demonstrate
the existence of concrete facts outweighing the rule of respect for individual liberty (see
Rokhlina v. Russia, No. 54071/00, § 67, 7 April 2005). Shifting the burden of proof to the
detained person in such matters is tantamount to overturning the rule of Article 5 of the
Convention, a provision which makes detention an exceptional departure from the right to liberty
and one that is permissible only in exhaustively enumerated and strictly defined cases (see
Ilijkov, cited above, §§ 84 - 85, with further references).
110. The Court finds that by failing to address concrete relevant facts and by relying
mainly on the gravity of the charges, the authorities extended the applicant's detention on
grounds which cannot be regarded as "sufficient". The authorities thus failed to justify the
applicant's continued detention pending trial (see Rokhlina, cited above, § 69).
111. There has therefore been a violation of Article 5 § 3 of the Convention.
IV. Alleged violation of Article 6 § 1 of the Convention on
account of an excessive length of criminal proceedings
112. The applicant complained under Article 6 § 1 about the excessive length of the
criminal proceedings against him. The relevant part of Article 6 § 1 provides:
"In the determination of... any criminal charge against him, everyone is entitled to a...
hearing within a reasonable time by [a]... tribunal..."
A. Submissions by the parties
113. The applicant contended that the domestic authorities had not shown due diligence in
the conduct of the proceedings. On account of the poor quality of the investigation, the District
Court had been unable to begin trial and had returned the case for further investigation on two
occasions, namely on 6 August 2001 and 1 April 2002. The applicant had been the only
defendant and the case had not been particularly complex. In case No. 144129, no investigative
steps had been taken since 18 February 2001, when the investigator had stayed the proceedings.
Even assuming that some delays had been attributable to his counsel, the Government did not
furnish a convincing explanation for the other delays.
114. The Government considered that the length of proceedings in both criminal cases (No.
144129 and No. 9307) was compatible with the "reasonable-time" requirement. They laid
particular emphasis on the fact that from 5 January to 23 July 2001 delays had been due to the
conduct of the applicant's counsel, who had deliberately lingered over the case materials. They
also indicated that on 6 August 2001 and 1 April 2002 the District Court had remitted the case
for additional investigation following a request by counsel. In any event, those decisions had
been subsequently quashed by the City Court. The Government maintained that case No. 9307
had been a complex and voluminous one, contained in fifty-five binders, and counsel for the
applicant had greatly contributed to the delays in its examination.
B. The Court's assessment
115. The Court reiterates that the reasonableness of the length of the proceedings is to be
assessed in the light of the particular circumstances of the case, regard being had to the criteria
laid down in the Court's case-law, in particular the complexity of the case, the applicant's
conduct and the conduct of the competent authorities (see, among many other authorities,
Nakhmanovich v. Russia, No. 55669/00, § 95, 2 March 2006).
116. The Court takes the date of the applicant's arrest on 18 August 1999 as the starting
point of the criminal proceedings. The case against him was subsequently split into two. In case
No. 9307 the final judgment was given on 29 November 2003, that is, four years and three
months later. According to the most recent information supplied by the parties, the investigation
in case No. 144129 was resumed on 26 February 2002 and has been pending since.
117. As regards case No. 9307, the Court notes that it involved a number of counts of
smuggling and for that reason presented a certain complexity. However, the fact that the
applicant was held in custody required particular diligence on the part of the courts dealing with
the case to administer justice expeditiously (see Panchenko v. Russia, No. 45100/98, § 133, 8
February 2005, and Kalashnikov v. Russia, No. 47095/99, § 132, ECHR 2002-VI). The Court is
not convinced by the Government's claim that the delays were primarily caused by the
applicant's lawyers. It notes that the applicant studied the case-file from 12 January to 13 July
2001, that is for six months, which does not appear excessive given the volume of the case-file.
On the other hand, the proceedings were delayed owing to the conduct of the domestic
authorities. After the case had been submitted for trial in July 2001, the trial would not be able to
begin for almost one year because of the domestic courts' disagreement on the existence of
defects in the investigation documents and the need for further investigative actions. Having
regard to the above circumstances, the Court considers that the length of the proceedings in case
No. 9307 exceeded a "reasonable time" (compare Korshunov v. Russia, No. 38971/06, § 73, 25
October 2007).
118. Furthermore, the Court notes that the global length of proceedings in case No. 144129
has already exceeded eight years to date. The Government did not furnish any explanation for
such an inordinate duration. The Court finds that in that case the "reasonable time" requirement
has also been breached.
119. There has therefore been a violation of Article 6 § 1 on account of an excessive length
of proceedings in both criminal cases against the applicant.
V. Alleged violation of Article 8 of the Convention on
account of restrictions on family visits
120. The applicant complained under Article 8 of the Convention about excessive
restrictions on family visits during his pre-trial detention. Article 8 provides:
"1. Everyone has the right to respect for his private and family life, his home and his
correspondence.
2. There shall be no interference by a public authority with the exercise of this right except
such as is in accordance with the law and is necessary in a democratic society in the interests of
national security, public safety or the economic well-being of the country, for the prevention of
disorder or crime, for the protection of health or morals, or for the protection of the rights and
freedoms of others."
A. Submissions by the parties
121. The applicant submitted that an absolute ban on family visits during seventeen months
of pre-trial detention had been in breach of the domestic law which provided for the detainee's
right to two family visits a month (section 18 of the Custody Act). He had had access to all the
relevant materials long before the beginning of the investigation in 1999 and he had been granted
access to the case-file on 15 January 2001; thus, he had not been able to communicate any secret
information to his wife in the intervening period. He had been tried and convicted alone, which
excluded the possibility of collusion with "other unidentified persons", to which the Government
alluded.
122. The Government submitted that, by virtue of sections 17 and 18 of the Custody Act,
the investigator had the power, rather than an obligation, to authorise up to two family visits per
month, provided that such visits would not be contrary to the interests of the investigation. In
refusing visits by the applicant's relatives, the investigator had been guided by the necessity to
prevent disclosure of the secret of the investigation. It had been taken into account that the
applicant would have been able to pass information, through his relatives, to his unidentified
accomplices at liberty and that the applicant's wife had been involved in his business activities.
The Government claimed that in 1999 the applicant had been permitted - on "humanitarian
grounds" - to talk to his wife in the presence of the investigator and escort policemen. However,
he had used these meetings to communicate further information about the case. In 2001 and 2002
the applicant had been granted twenty-six family visits. The Government emphasised that the
applicant's daughter had used only one of the three authorisations that had been issued; she had
refused to return to the remand centre after visiting her father once.
B. The Court's assessment
123. The Court reiterates that detention, like any other measure depriving a person of his
liberty, entails inherent limitations on his private and family life. However, it is an essential part
of a detainee's right to respect for family life that the authorities enable him or, if need be, assist
him in maintaining contact with his close family. Such restrictions as limitations imposed on the
number of family visits, supervision over those visits and, if so justified by the nature of the
offence, subjection of a detainee to a special prison regime or special visit arrangements
constitute an interference with his rights under Article 8 but are not, by themselves, in breach of
that provision. Nevertheless, any restriction of that kind must be applied "in accordance with the
law", must pursue one or more legitimate aims listed in paragraph 2 and, in addition, must be
justified as being "necessary in a democratic society" (see, among other authorities, Estrikh v.
Latvia, No. 73819/01, § 166, 18 January 2007; {Kucera} v. Slovakia, No. 48666/99, § 127,
ECHR 2007-... (extracts); and Klamecki v. Poland (No. 2), No. 31583/96, § 144, 3 April 2003).
124. The Court observes that from the moment of the applicant's arrest in August 1999 and
until mid-January 2001 all requests for family visits were refused by the investigator. The
Government's claim that in 1999 he had been allowed to meet his wife in the presence of police
officers was not supported by any evidence. The Court finds that the seventeen-month-long ban
on family visits amounted to an interference with the applicant's right to respect for his family
life.
125. The Court must first examine whether the interference was "in accordance with the
law". The interference was based on section 18 of the Custody Act and the Internal Rules for
Remand Centres which provided for investigator's discretion to authorise up to two family visits
per month (see paragraphs 72 and 73 above). The Court is therefore satisfied that the refusal of
family visits had a basis in domestic law. It reiterates, however, that the expression "in
accordance with the law" does not merely require that the impugned measure should have a basis
in domestic law but also refers to the quality of the law in question. The law must be sufficiently
clear in its terms to give individuals an adequate indication as to the circumstances in which and
the conditions on which public authorities are entitled to resort to the impugned measures. In
addition, domestic law must afford a measure of legal protection against arbitrary interference by
public authorities with the rights guaranteed by the Convention. In matters affecting fundamental
rights it would be contrary to the rule of law for legal discretion granted to the executive to be
expressed in terms of unfettered power. Consequently, the law must indicate the scope of any
such discretion conferred on the competent authorities and the manner of its exercise with
sufficient clarity, having regard to the legitimate aim of the measure in question, in order to give
the individual adequate protection against arbitrary interference (see, for instance, Lupsa v.
Romania, No. 10337/04, §§ 32 and 34, ECHR 2006-..., and Al-Nashif v. Bulgaria, No. 50963/99,
§ 119, 20 June 2002).
126. The Court notes that both the Custody Act and the Internal Rules for Remand Centres
were accessible to detainees. However, they fell short of the requirement of foreseeability
because they conferred unfettered discretion on the investigator in this matter but did not define
the circumstances in which a family visit could be refused. The impugned provisions went no
further than mentioning the possibility of refusing family visits, without saying anything about
the length of the measure or the reasons that may warrant its application. No mention was made
of the possibility of challenging the refusal to issue an authorisation or whether a court was
competent to rule on such a challenge (see also the Court's findings below under Article 13 of the
Convention). It follows that the provisions of Russian law governing family visits did not
indicate with reasonable clarity the scope and manner of exercise of the relevant discretion
conferred on the public authorities, so that the applicant did not enjoy the minimum degree of
protection to which citizens are entitled under the rule of law in a democratic society (compare
Ostrovar v. Moldova, No. 35207/03, § 100, 13 September 2005, and Calogero Diana v. Italy,
judgment of 15 November 1996, Reports of Judgments and Decisions 1996-V, §§ 32 - 33). In
view of the above, the Court considers that the interference at issue cannot be regarded as having
been "prescribed by law". In the light of this finding, it is not necessary to assess whether the
other conditions set out in paragraph 2 of Article 8 have been complied with.
127. There has therefore been a violation of Article 8 on account of the restriction on the
applicant's right to family visits.
VI. Alleged violation of Article 8 of the Convention on
account of restrictions on correspondence and exchange
of documents
A. Submissions by the parties
128. The applicant complained under Article 8 of the Convention, cited above, about
restrictions on his correspondence and exchange of documents with his counsel. Relying on
copies of three of the intercepted letters addressed to his mother, he maintained that they had not
contained any subversive information or insults, contrary to the Government's assertion. Had
such information been present, under domestic law the letters would not have been returned to
him. Censorship of his correspondence with the courts had been proven by the refusal of the
director of the remand centre to post his complaint on the ground that it would have no prospect
of success. Restrictions on the exchange of documents, including commercial documents and
forms of authority, had had no basis in the domestic law.
129. The Government submitted that the domestic law (sections 17 and 20 of the Custody
Act, and paragraph 84 of the Internal Rules for Remand Centres) provided for censorship of
correspondence between the detainee and his family. Only five of the applicant's letters had not
been posted because they had contained either information about the criminal case that could
obstruct the establishment of the truth, or insulting statements about law-enforcement authorities.
Correspondence with the prosecutor's offices, judicial bodies and other official authorities had
not been subject to censorship. Such letters had been posted without delay.
B. The Court's assessment
130. The Court observes that the applicant was prohibited from posting (a) a complaint to
the Basmanny District Court; (b) five letters to his mother and wife; (c) two forms of authority to
his lawyer; and from receiving (d) the documents relating to the customs proceedings, and (e) a
law book. In the Court's view, these restrictions amounted to an interference with the exercise of
the applicant's right to respect for his correspondence.
131. The Court reiterates that any "interference by a public authority" with the right to
respect for correspondence will contravene Article 8 of the Convention unless it is "in
accordance with the law", pursues one or more of the legitimate aims referred to in paragraph 2
of that Article and is "necessary in a democratic society" in order to achieve them (see, among
many other authorities, Silver and Others v. the United Kingdom, judgment of 25 March 1983,
Series A No. 61, p. 32, § 84; Campbell v. the United Kingdom, 25 March 1992, Series A No.
233, p. 16, § 34, and {Niedbala} v. Poland, No. 27915/95, § 78, 4 July 2000).
132. The Court will examine in turn whether each instance of the interference in issue was
in accordance with paragraph 2 of Article 8.
1. Refusal to post a complaint to a court
133. On 21 December 1999 the head of the correspondence unit of the remand centre
refused to post the applicant's complaint to a court on the ground that it had "no prospects of
success" (see paragraph 35 above). It does not appear that his power to assess the prospects of
success of a complaint addressed to a court derived from any provision of the domestic law. The
Government did not indicate any legal basis for the interference.
134. Accordingly, the Court finds that the interception of the applicant's complaint to the
Basmanny District Court did not have a basis in law. It also reiterates in this connection that
correspondence may not be stopped for raising complaints about prison matters or delayed until
such complaints have first been examined by the prison administration (see Puzinas v. Lithuania
(No. 2), No. 63767/00, § 33, 9 January 2007). In the light of the above, it is not necessary to
ascertain whether the other requirements of paragraph 2 of Article 8 were complied with.
2. Refusal to post letters to the applicant's
wife and mother
135. In February 2000 the investigator refused to post five of the applicant's letters to his
wife and mother, written in January 2000. In doing so, the investigator merely referred to section
20 § 2 of the Custody Act, without giving further details (see paragraph 37 above). When
examining the applicant's complaint about that decision, in 2004 the domestic courts determined
that the letters had contained either confidential information on the pending criminal proceedings
or expressed contempt for the law-enforcement authorities. The courts did not refer to any
specific phrases or statements in the letters.
136. The Court is satisfied that the interference was "prescribed by law". Section 20 of the
Custody Act, read together with paragraph 8.9 of the Internal Rules for Remand Prisons (in force
at the material time), provided for censorship of detainees' correspondence with their families
and permitted interception of letters containing information on a criminal case or insulting
language (see paragraph 73 above).
137. The Court also accepts that the interference pursued legitimate aims, namely "the
prevention of disorder or crime" and "the protection of morals".
138. Nevertheless, the Court is unable to find that the interference was "necessary in a
democratic society", notably because there was no supporting evidence to that effect. At no point
in the domestic or Strasbourg proceedings did the Russian authorities identify any fragments or
elements in the applicant's letters that had contained information on the criminal case or
offensive language. If such statements were indeed present in the letters, it was incumbent on the
domestic authorities to include at least a reference to them in the grounds for refusal. The Court,
for its part, does not discern any such information in the three letters produced by the applicant.
Furthermore, on a more general level, the Court reiterates that it has already determined that a
prohibition on private correspondence "calculated to hold the authorities up to contempt" or
employing "improper language against prison authorities" was not "necessary in a democratic
society" (see Ekinci and {Akalin} v. Turkey, No. 77097/01, § 47, 30 January 2007, and Silver
and Others, cited above, §§ 91 (c) and 99 (c)).
139. In the light of the above, the Court finds that the interception of the applicant's letters
to his family was not "necessary in a democratic society".
3. Interception of the forms of authority
140. In March 2000 the applicant issued documents authorising his counsel to carry out
certain actions on his behalf. These documents were stopped by the investigators on the ground
that their scope extended beyond the authority to carry out civil transactions (see paragraph 39
above). In refusing to transmit these documents to the applicant's lawyers, the investigators
referred to section 17 of the Custody Act and paragraph 12.11 of the Internal Rules for Remand
Centres. The domestic courts which examined the applicant's complaint also mentioned these
rules, without specifying the relevant parts.
141. The Court is unable to read the prohibition on delegation of authority extending
beyond civil transactions into the text of either section 17 of the Custody Act or paragraph 12.11
of the Internal Rules. The interpretation given by the Ministry of the Interior and later endorsed
by the District Court and the Government in the Strasbourg proceedings is obviously at variance
with the ordinary meaning of these provisions. Whereas section 17 § 18 of the Custody Act
explicitly provided for a prisoner's right to enter into civil transactions, paragraph 12.11 of the
Internal Rules contained a more detailed regulation of the procedure for issuing a form of
authority. In addition, the latter provision required the prison administration to supply a blank
form and explain the procedure for filling it in. No element in these provisions can be reasonably
interpreted as prohibiting the prisoner from authorising his representative to perform any actions
on his behalf other than civil transactions.
142. It follows that the prohibition on the passing of the authority forms was arbitrary and
not "prescribed by law". The Court also reiterates that correspondence with lawyers, whatever its
purpose, is privileged under Article 8 and that the reading of a prisoner's mail to and from a
lawyer, still less its interception, is only permissible in exceptional circumstances when the
authorities have reasonable cause to believe that the privilege is being abused, in that the
contents of the letter endanger prison security or the safety of others or are otherwise of a
criminal nature (see Campbell, cited above, § 48). In the light of the above, it is not necessary to
ascertain whether the other requirements of paragraph 2 of Article 8 were complied with.
4. Appending of customs documents to the case file
143. In August 2000, counsel for the applicant attempted to send certain customs
documents to him. The investigator refused to pass those to the applicant and appended them to
the criminal case file (see paragraph 40 above). The domestic courts held that the documents had
been treated as exhibits because counsel had mentioned that they had been relevant to the
criminal case.
144. The Court observes that, as a result of the decision by the investigator to join the
customs documents to the case file, the applicant could only have access to them after a delay of
several months, in January 2001, when he was allowed to study the case-file. The Court,
however, is prevented from analysing the reasons for which the investigator decided that the
documents at issue had evidential value, because no text of his decision is available in the casefile. In fact, it does not appear that an appropriate procedural decision was ever issued; no copy
is available in the case file and the domestic courts ruled on the applicant's complaint without
mentioning the date of that decision.
145. In these circumstances, the Court cannot find that the interception of the customs
documents was "prescribed by law". This finding makes it unnecessary to examine whether the
other requirements of paragraph 2 of Article 8 were complied with.
5. Refusal of a law book
146. In May 2001, the director of the remand centre allowed counsel to pass to the
applicant a copy of a judicial complaint but not a law book (see paragraph 42 above).
147. The Court notes that the decision to refuse the law book did not refer to any legal
provision, whereas section 17 § 6 of the Custody Act explicitly provided for a prisoner's right to
have material for the defence of his rights and lawful interests. It follows that the prohibition on
the passing of the law book was arbitrary and not "prescribed by law". Accordingly, it is not
necessary to ascertain whether the other requirements of paragraph 2 of Article 8 were complied
with.
C. Conclusion
148. In sum, the Court has found above that the impugned measures affecting the
applicant's correspondence and exchange of documents were not "prescribed by law" or
"necessary in a democratic society". There has therefore been a violation of Article 8 of the
Convention on account of those restrictions.
VII. Alleged violation of Article 13 of the Convention,
taken together with Article 8
A. Submissions by the parties
149. The applicant complained under Article 13 of the Convention, read in conjunction
with Article 8, that the domestic courts had refused to examine his complaints concerning
restrictions on family visits and correspondence. He pointed out that on 21 December 2001 the
Constitutional Court had confirmed its established case-law that all decisions by an investigator
should be amendable to judicial review. The crux of the problem had not been the theoretical
availability of remedies in the domestic law but rather the arbitrary application of the law by
lower courts. As a consequence, he had been denied an effective domestic remedy in respect of
his complaint concerning restrictions on correspondence and family visits.
150. The Government acknowledged that on 10 July 2001 the applicant's complaint had
been disallowed as not amenable to judicial review. After the Constitutional Court determined,
on 21 December 2001, that these matters must be subject to judicial review, the applicant's
complaints had been re-examined by the Presnenskiy District Court and the Moscow City Court
in 2004.
B. The Court's assessment
151. The Court observes that the possibility of contesting the investigator's decisions
affecting a detainee's constitutional rights has existed at least since March 1999, when the
Constitutional Court declared incompatible with the Constitution the criminal-law provisions
which restricted the scope of judicial review (see paragraph 75 above). That jurisprudence
notwithstanding, in 2001, first the Presnenskiy District Court by an inadmissibility decision and
subsequently the Basmanny District Court by a non-procedural letter refused to examine the
applicant's complaints concerning restrictions on his right to respect for his family life and
correspondence. The Presnenskiy District Court's decisions were upheld on appeal by the
Moscow City Court.
152. After the Constitutional Court - on an application by the applicant - explicitly stated
that his complaints should be amenable to judicial review, the domestic authorities remained
passive for almost three years and took no steps to re-examine the applicant's complaints. In fact,
such a review was only carried out two years after the applicant's release in July 2002 and more
than six months after his conviction had become final in November 2003. The Government did
not furnish any explanation for that inordinate delay.
153. The Court reiterates that, to satisfy the requirements of Article 13, a remedy must be
effective and accessible both in theory and in practice. In the present case the applicant's access
to judicial review was initially barred by the Moscow courts' reluctance to comply with the caselaw of the Constitutional Court. Although his complaints were ultimately examined, this
occurred only four years later, when the applicant was already at liberty and the decisions he
complained about no longer affected his rights. In the light of the above, the Court finds that the
applicant did not have an effective remedy for his complaints about restrictions on family visits
and correspondence.
154. There has therefore been a violation of Article 13 of the Convention, taken in
conjunction with Article 8.
VIII. Application of Article 41 of the Convention
155. Article 41 of the Convention provides:
"If the Court finds that there has been a violation of the Convention or the Protocols
thereto, and if the internal law of the High Contracting Party concerned allows only partial
reparation to be made, the Court shall, if necessary, afford just satisfaction to the injured party."
A. Pecuniary damage
156. The applicant claimed 5,325,000 Russian roubles (RUB) for loss of salary, RUB
154,000 which had allegedly been spent on food and hygiene articles during the detention
period, and 14,271 US dollars and RUB 17,636, representing the value of his seized property and
bank accounts.
157. The Government emphasised that the alleged loss of earnings had been a consequence
of the decision to ascertain the applicant's criminal liability, which fell outside the scope of the
Court's review in the present case. Likewise, the complaints about the seizure of property or bank
accounts had not been raised in these proceedings.
158. The Court observes that the decision to prefer criminal charges against the applicant
was not the subject of its review in the present case. There was no causal link between the
violations found and the alleged loss of earnings. Likewise, the expenses relating to the purchase
of food and hygiene articles cannot be said to have been occasioned by the conditions of
detention which led the Court to find a violation of Article 3. Finally, the complaint concerning
the alleged violation of the applicant's property rights was not raised in the proceedings before
the Court. In the light of the above, the Court rejects the applicant's claim for pecuniary damage.
B. Non-pecuniary damage
159. The applicant claimed in total RUB 22,339,000 in respect of non-pecuniary damage
caused by his lengthy detention, isolation from his family and deterioration in his health.
160. The Government considered that the claim was excessive in the light of the Court's
case-law.
161. The Court notes that it has found a combination of serious violations in the present
case. The applicant spent almost three years in custody, in inhuman and degrading conditions,
and was frequently transported to and from the courthouse in conditions which were likewise
inhuman and degrading. His detention was not based on sufficient grounds and also excessively
long. He was denied the right to see his family for a lengthy period and severe restrictions were
imposed on his correspondence. In these circumstances, the Court considers that the applicant's
suffering and frustration cannot be compensated for by a mere finding of a violation. Making its
assessment on an equitable basis, the Court awards the applicant EUR 35,000 in respect of nonpecuniary damage, plus any tax that may be chargeable on it.
C. Costs and expenses
162. The applicant claimed RUB 8,638 in postal expenses and RUB 60,000 in legal fees
which he had paid in 1999.
163. The Government pointed out that the claim for legal fees was not supported with any
document describing their nature, and that postal receipts did not clearly show that postal
expenses had been necessary for preventing or redressing violations of the applicant's rights.
164. The Court notes, firstly, that the applicant was granted EUR 701 in legal aid for his
representation by Mr Kuznetsov. Having regard to the material in its possession, the Court finds
that the applicant did not justify having incurred any expenses exceeding that amount.
Accordingly, it makes no award in respect of costs and expenses.
D. Default interest
165. The Court considers it appropriate that the default interest should be based on the
marginal lending rate of the European Central Bank, to which should be added three percentage
points.
FOR THESE REASONS, THE COURT UNANIMOUSLY
1. Holds that there has been a violation of Article 3 of the Convention on account of the
conditions of the applicant's detention in the Matrosskaya Tishina remand centre;
2. Holds that there has been a violation of Article 13 of the Convention on account of the
lack of an effective remedy for the applicant to complain about the conditions of his detention;
3. Holds that there has been a violation of Article 3 of the Convention on account of the
conditions in which the applicant was transported to and from court;
4. Holds that there has been a violation of Article 5 § 3 of the Convention;
5. Holds that there has been a violation of Article 6 § 1 of the Convention on account of an
excessive length of proceedings in both criminal cases against the applicant;
6. Holds that there has been a violation of Article 8 of the Convention on account of
unjustified restrictions on family visits;
7. Holds that there has been a violation of Article 8 of the Convention on account of
unjustified restrictions on correspondence and exchange of documents;
8. Holds that there has been a violation of Article 13 of the Convention on account on the
lack of an effective remedy for the applicant's complaints about restrictions on family visits and
correspondence;
9. Holds
(a) that the respondent State is to pay the applicant, within three months from the date on
which the judgment becomes final in accordance with Article 44 § 2 of the Convention, EUR
35,000 (thirty-five thousand euros) in respect of non-pecuniary damage, plus any tax that may be
chargeable, to be converted into Russian roubles at the rate applicable at the date of settlement;
(b) that from the expiry of the above-mentioned three months until settlement simple
interest shall be payable on the above amount at a rate equal to the marginal lending rate of the
European Central Bank during the default period plus three percentage points;
10. Dismisses the remainder of the applicant's claim for just satisfaction.
Done in English, and notified in writing on 12 June 2008, pursuant to Rule 77 §§ 2 and 3 of
the Rules of Court.
Christos ROZAKIS
President
{Soren} NIELSEN
Registrar