К. юр. н. А.М. Гоголев Пермский педагогический колледж № 1
advertisement
К. юр. н. А.М. Гоголев Пермский педагогический колледж № 1 ЭТИЧЕСКИЙ И ПРАВОВОЙ ЗАКОН: ОСОБЕННОСТИ ВЗАИМОСВЯЗИ И ПРОЯВЛЕНИЯ В ПОСТУПКАХ ЧЕЛОВЕКА Переход к правовому обществу в России восстанавливает в философском осмыслении этого акта классические вопросы взаимосвязи права с другими сферами общественной жизни и в первую очередь – сферой этической жизни. Представляется очевидным тезис о прямой зависимости действий любого закона права (с содержащимися в нем нормами) от этической позиции как субъектов, осуществляющих правотворчество (включая все органы правосудия, устанавливающие и контролирующие гарантии принимаемых законов), так и субъектов, претворяющих дух и букву закона в повседневность реальной действительности. Этот тезис подтверждается опытом развития мировой этической и юридической практики. В своих истоках многие нормы правового закона первоначально возникают в сфере этической регуляции поступков и лишь впоследствии переходят в сферу правовой регуляции, приобретая в этой сфере то, что именуют «легитимностью». Так, семейная этика превращается в семейное право, этическая заповедь «не убий» – в уголовный кодекс, этическая заповедь «не кради» – в право собственности. В этом аспекте большинство норм права можно представить в качестве выраженного волей государства содержания, бывшего нормами этического закона. Опыт такого представления содержится, как известно, в «Философии права» Г.В.Ф.Гегеля. Это не исключает необходимости исследования экономической, классовой и политической сущности законов права. В то же время системный анализ законов права не отменяет необходимости выявления глубинной взаимосвязи принципов права с принципами, нормами, требованиями этического закона. Дело в том, что этическое обоснование и оправдание юридических законов в итоговой оценке существующего юридического законодательства оказывается в конечном счете решающим. Если этические принципы, проявляемые в действиях конкретных субъектов законодательной, исполнительной и судебной власти, расходятся с нормами так называемого «негласного» этического закона, то эта власть, как правило, оказывается недолговечной. Это наиболее характерно для России с ее извечным вопросом: «А судьи кто?». При продумывании ответа вопрос окажется адресованным не только и не столько судебной, сколько исполнительной и законодательной власти, определяющей исходные принципы судебного решения в экономическом, правовом и этическом аспектах. Возрастание роли этического закона в мотивации и, особенно, оценке действий всех субъектов перехода к правовому обществу обусловлено также возрождением в России разнообразных систем религиозных этик. Каждая такая система содержит ту или иную форму введения, понимания, обоснования и исполнения этического закона. Очевидно, что для искренне верующего человека нормы этического закона веры имеют большую значимость, чем, например, нормы юридического закона. Это определяется постулируемой каждой верой прямой зависимостью прижизненной и посмертной судьбы личности верующего от меры полноты осуществления им требований этического закона (правил, заповедей, постановлений, уставов). Если гражданский закон оставляет без всякого ответа центральные для внутренней душевной и духовной жизни личности вопросы о смысле жизни и смерти, то этический закон обязательно предполагает какую-либо форму такого ответа. По этой причине роль этического закона может оказаться более существенной, чем роль правового гражданского закона. Для философского понимания особенностей проявления этического и правового закона в период перехода к правовому сообществу целесообразно представить их в виде своеобразных «матриц» мотивации поступков личности. Эти «матрицы» организуют жизнь субъектов, для которых законы задают устойчивые, повторяющиеся, инвариантные векторы мотивов совершаемых поступков, а также ориентиры для оценки как своих собственных поступков, так и поступков других субъектов совместной жизни в сообществе. При подобном представлении вопрос о происхождении этих законов (законы природы, законы предков, воля богов, воля неба, божественное откровение, личность жреца, мудреца, пророка, монарха или иного источника закона), сохраняя свою непреходящую актуальность, не заслоняет объективного исследования характера закона и оценки его действенности для исторической судьбы живущего по данному закону сообщества. Теоретические или теологические дискуссии об источнике закона сами по себе не решают вопрос о том, какова роль закона в равноправной, справедливой, разумной, мудрой организации жизни личности или сообщества. Такие дискуссии, безусловно, будут проходить постоянно в силу все возрастающего потока фактов относительно истории мировой культуры и истории культуры отдельных народов человечества. Однако очевидно, что поле этих дискуссий не должно превращаться в поле вооруженных конфликтов, лимит которых в силу перенасыщенности планеты оружием массового самоистребления народов исчерпан. Фактически такой подход был предложен в этических трудах И.Канта. И.Кант предпринял попытку найти формулу вектора этического закона в виде априорного категорического императива. Истинность императива подтверждается не его эмпирическим (или иным) источником, а этической правомерностью включения императива в мотив (максиму) поступка. В этом случае акцент в оценке поступка переносится с © А.М. Гоголев, 2004 его источника (источник может быть самым различным) на соответствие его результата исполнению закона. Формализм и ригоризм этики И.Канта содержит тот редко замечаемый момент, что поступок из целесообразного деяния превращается в деяние законосообразное (должное), т.е. деяние, которое должно предполагать, во-первых, следование «матрице» этического закона и, во-вторых, постоянное обогащение этой «матрицы» правилами тех поступков, которые могут иметь статус закона для всех, кто их примет в свои максимы и которые могут приобрести такой же статус, как законы природы. «Поступай согласно такой максиме, которая в то же время сама может стать всеобщим законом» (1). «Поступай согласно максимам, которые в то же время могут иметь предметом самих себя в качестве всеобщих законов природы» (2). Разумеется, следование этическому императиву в данном понимании в высшей степени трудно, поскольку предполагает совершенно конкретную процедуру продумывания всех возможных следствий поступка до момента его реального осуществления. Поэтому вряд ли можно согласится с теми авторами, которые считают этику И.Канта сугубо формальной. В «формализме» императива И.Канта неявно заложены в высшей степени содержательные критерии. Так, критерий исключения использования другого человека в качестве средства для достижения собственных целей по своему потенциальному этическому содержанию превосходит все ранее предложенные системы табу и запретов. Этот критерий исключает своекорыстный интерес из вектора этического закона, ориентируя этот вектор исключительно в сферу бескорыстных благородных действий. Критерий императивно отрицает этическую правомерность насилия в любой форме: кражи, прелюбодеяния, ложных свидетельств, искусственных форм неравенства людей, эксплуатацию человека человеком. «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству» (3). Очевидно, что данный критерий вряд ли приемлем и применим в сфере правовых законов, он имеет дело, как правило, с корыстным интересом отдельного субъекта или с балансом корыстных интересов множества таких субъектов. Правовой закон как раз и возникает в качестве внешней к внутреннему миру личности формы соблюдения норм и правил, исключающих превращение антагонизма взаимных корыстных интересов в их открытый конфликт и столкновение. Эта форма меняется в зависимости от типа государства и его правовых институтов, сохраняя, тем не менее, свой внешний для субъекта характер. В противоположность этому этический закон всегда коренится во внутренней разумно обоснованной воле субъекта поступка, которая именно и только в этом смысле автономна. Разумеется, автономия такой воли не грозит социальному порядку и нравственному благосостоянию сообщества, поскольку она задает вектор, исключающий взаимные конфликты и предполагающий другого субъекта в качестве равноправного по своему этическому качеству разумного существа. Пример этики И.Канта показывает, что «матрица» этического закона, в отличие от «матрицы» правового закона (но не в противоположность ей), задает вектор непрерывного восхождения ко все более полному выявлению и совершенствованию телесных, душевных, духовных сил и способностей этических субъектов безотносительно к требованиям и, нередко, ограничениям правового порядка. Так, никакой правовой закон не может запретить этическому субъекту совершать благородные поступки, не входящие в содержание норм закона. Например, юридическое право частной собственности (в самом широком смысле) не исключает этически допустимой и даже требуемой благотворительности в отношении тех, кто волей случая, волей отдельных лиц или волей государства оказался в положении неимущего. Поэтому и суждения о поступках на основе этического закона имеют иной характер, чем суждения об их юридической правомочности. Этический смысл требования «не кради» отнюдь не снимается тем, что принцип кражи (присвоение чужого труда или чужой собственности без добровольного согласия субъекта или без эквивалента возмещения причиненного субъекту ущерба) допускается формой юридического закона. Действенность этого требования гарантируется не юридическим законом, а этическим, проявляющим себя через совершенно реальные поступки миллионов честных и порядочных граждан России. Гарантией эффективности проявления этического закона выступает, во-первых, язык, который объективно требует называть факты, события и поступки лиц своими именами, невзирая на постоянные переписывания юридических законов. Если этого не происходит, то язык перестает сообщать сообществу реальное состояние его нравов и, следовательно, обрекает себя на постепенное вымирание в качестве органа этической памяти и этического разума сообщества. (Разумеется, со всеми вытекающими отсюда следствиями для исторической судьбы языкового сообщества.) Во-вторых, гарантией этического закона и его требований выступает личная совесть субъекта этического закона, т.е. то, что именуют «моральностью» в узком смысле этого слова. Как показывает этический опыт мировой истории, в пространстве личной совести официальные органы правовой законодательной, исполнительной и судебной власти правомочны в той мере, в какой они согласуются с личными этическими убеждениями субъекта поступка. Суд этического разума – суд, право которого имеет каждый человек, поскольку в своей совести человек постоянно должен выносить оценку не только собственным поступкам, но и тем поступкам, которые совершаются в отношении него другим человеком. Этот суд, по мысли И. Канта, является совестью личности. «Сознание внутреннего судилища в человеке … есть совесть» (4). Этическая «слепота» или полное отсутствие этого суда может оказаться роковой для личной судьбы человека и, иногда, для судьбы сообщества. Как справедливо считал Л.Н.Толстой, «берегись всего того, что не одобряется твоею совестью» (5). Парадоксальность ситуации современной России состоит в том, что первым и самым решающим условием перехода к правовому сообществу выступает преодоление этического нигилизма. Моментом такого перехода выступает признание существования объективного этического закона и его «элементарных» требований, которые, нередко, оказываются отнюдь не элементарными, а такими, от которых целиком зависит судьба и реформ, и России. Общество, которое не различает на основе ясного понимания этического закона, что есть правда и ложь, поступок (благодеяние) и проступок (злодеяние), честность и бесчестие, мужество ответственности и трусость бегства от нее после содеянного злодеяния, искренность и лицемерие, благоразумие добродетели и вседозволенность порока, никогда не станет правовым и исторически жизнеспособным в большом времени культуры народов мира. В преодолении этического нигилизма возможны точки действенного соприкосновения и веры (теология), и разума (философия). ________________________ 1. Кант И. Критика практического разума. СПб.: Наука, 1995. С.97. 2. Там же. 3. Там же. С. 91. 4. Этическая мысль: Науч.-публиц. чтения. М., 1990. С.289. 5. Толстой Л.Н. Круг чтения: Избранные, собранные и расположенные на каждый день Л. Толстым мысли многих писателей об истине, жизни и поведении. М., 1991. Т.1. С.331.
