Коллективная травма: гастрономический аспект.

Коллективная травма: гастрономический аспект.
Рефлексия над советским прошлым носит амбивалентный характер: с одной стороны,
существует запрос на осмысление всего объема тоталитарного наследия, обнаруживающего
все и новые и новые идеологические пласты; с другой стороны, существует и феномен
невозможности
принять
новое знание, т. к. оно сопровождается травматичными
переживаниями, и эффектом его вытеснения в коллективное бессознательное, когда на смену
знанию приходят новые формы идеологии. Стремление оправдать прошлое порождает и его
дополнительную эстетизацию — появляется ностальгия по советскому. Ее особая форма —
гастрономическая ностальгия, базируется на попытке аппелировать к базовому телесному
опыту как положительному источнику эмоциональных переживаний о прошлом. Феномен
гастрономической ностальгии сегодня широко эксплуатируется в рекламе пищи, ведь еда
является материальным носителем множества значений, которые вместе с ней могут быть
привнесены в телесность и телесную память. Идеализация советского гастрономического
прошлого создает ряд мифологем, немалую роль в этом наборе стереотипов обыденного
сознания сыграла «Книга о вкусной и здоровой пище» - уникальная кулинарная книга, в
которой идеология тесно переплетается с гастрономической информацией и кулинарным
экспертным знанием. Гастрономическая революция 1920-1930-х гг. завершилась созданием
тоталитарного мифа, который функционирует и сегодня, являясь частью современной
тоталитарной индоктринации1. Гастрономической мифологии, основанной на «Книге о
вкусной и здоровой пище», противостоит коллективная память о голоде и дефиците пищи, и
сопутствующим им гастрономическим практикам - очередям, блату2, и, попыткам встроиться
в систему распределения продуктов, обмену рецептами3 в качестве формы социальной
солидарности и т.д.
Противоречие между тоталитарной гастрономической мифологией и опытом голода и
дефицита создает разрыв в коллективной памяти, который и является местом локализации
травмы. Последствия отказа осознавать ее наличие влечет множество последствий - прежде
1
Функционирующей в опоре на ностальгию по советскому.
2
в самой структуре гастрономической культуре эти практики перверсивным образом замещали стадию
предкулинарного.
3
В “Блокадных дневниках” Л.Гинзбург фиксирует наличие феномена блокадной кухни, когда поиск
возможностей приготовить съедобное из изначальных ингредиентов сомнительной съедобности
становилось первым предметом коммуникативного обмена. И это происходило в ситуации разрушения
антропологического голодом.
всего, он блокирует установление подлинной социальной солидарности 4 и усиливает разницу
между различными социальными группами. На фоне всевозможных сложных процессов,
происходящих
с
гастрономической
культурой 5,
можно
выделить
следующее
-
гастрономическая культура визуализируется, рождая феномен визуальной гастрономии. Ее
репрезентации в массовом обществе многочисленны - от кулинарных блогов до глянцевых
журналов, сделанных как калька с западных образцов, где основные гастрономические
дискурсы сводятся к доминирующему эстетическому. В этих репрезентациях отсутствует
коллективная гастрономическая память, они аккумулируют в себе только
актуальные
современные тенденции. Когда же речь заходит о гастрономической ностальгии, то в ход
идет визуальный ряд из многочисленных изданий “Книги о вкусной и здоровой пищи”, где
ретроэффект вкупе с декларируемым изобилием позволяет ностальгировать по прошлому,
смещая фокус ностальгии опять же в поле тоталитарной гастрономической мифологии.
Переживание травмы голодом и дефицитом в мемуаристике и документальной прозе
вытесняет ее в пространство художественного вымысла, который предстает даже если и
связанным с реальными событиями, но, все-таки, преимущественно кажется продуктом
творческого воображения. Можно предположить, что эта травма оказалась настолько сильна,
что была полностью вытеснена как предмет понимания и рефлексии. Отголоски
коллективной травмы голода и дефицита прослеживаются и сегодня - например, кулинарные
колонки СМИ низшего ценового сегмента, ориентированные на низшие социальные слои,
структурированы по совокупному принципу - обмена рецептами “блокадной кулинарной
книги” и рукописной кулинарной книги советских домохозяек - когда из доступных, не
всегда качественных и дешевых продуктов предполагается соорудить нечто хотя бы
номинально превосходное6. Исследования, посвященные повседневной жизни блокадного
4
Сегодня существует попытка заменить солидарность патриотизмом, который в нынешних российских
реалиях не выступает ее формой, а оказывается средством манипуляции и идеологическим оружием, потому
что в таком виде аппелирует к той части коллективной травмы, которая базируется на переживание
обесценивания советского опыта - если такое количество страданий не были оправданы идеологическим
инвольтированием и грандиозным целеполаганием, то ради чего они были?
5
А еще К.Леви-Строс отметил, что именно гастрономическая культура выступает маркером всей
сложности социальной и культурной жизни, и, добавим, еще и политических изменений.
6
Анализ гастрономических дискурсов глянцевых СМИ (журналы Hello, ELLE, Men's Helth, Star, Тайны звезд,
и т.д.) показал, что что в глянце так называемого нижнего ценового сегмента (Тайны звезд) доминирует
дискурс экономии, с которым связаны субдискурсы, например: экономная и здоровая пища; экономная и
эстетично приготовленная и оформленная пища. Визуальные репрезентации в таких гастрономических
колонках не подвержены эффекту гламуризации (так как он не соответствует дискурсу экономии), а
представляют собой отражение реального процесса приготовления пищи. В этом видится продолжение
советской гастрономической традиции, которая тесно связана не только с гастрономическим контролем со
стороны власти, сколько с голодом и дефицитом, в условиях которого прожило не одно поколение советских
людей.
Ленинграда, также содержат информацию о девиантных гастрономических практиках,
основной смысл которых сводился к поиску возможностей приготовления съедобного из
изначально не воспринимающегося съедобным исходника — но это квинтэссенция
травмирующего
гастрономического
опыта
советского
человека,
который,
будучи
вытесненным, находит свой выход в доминирующем дискурсе экономии. Слишком уж
великим может оказаться обесценивающий эффект ее признания, а для его преодоления
нужна тяжелая работа с травмой, на которую прежде всего нет согласия, ведь опять речь идет
о преодолении дефицитарного состояния реальности ради выживания в ней. Последствия
отсутствия признания травмы - нарциссический разрыв между поколениями, который делает
следующее поколение открытым для тоталитарной индоктринации, что сегодня и
наблюдается. К тому же, любая кризисная ситуация подтверждает, что опираться можно и
следует на накопленный опыт дефицитарных гастрономических практик, которые становятся
актуальными
и
более
нетравматического бытия.
подтверждают
реальность
травмы,
нежели
длительность