ПРЕДЕЛЫ БОРЬБЫ: дефекты и эффекты советского миролюбия

ПРЕДЕЛЫ БОРЬБЫ:
дефекты и эффекты советского миролюбия в постсоветских меморативных текстах
Исследование (февраль-апрель 2007 года, г. Санкт-Петербург) проводилось под
тематический заказ редакции «Неприкосновенного запаса» на материал о «долгих
семидесятых» и было посвящено анализу дискурсивной конструкции борьбы за мир в
брежневскую эпоху. Реализация проекта проходила в два этапа. Первый этап осуществлялся
в форме архивного исследования. Здесь главным объектом анализа стало советское
миролюбие 1970х годов как эмблематичная для эпохи дискурсивная практика, имеющая
непосредственное отношение к «советскому позитиву» (со всеми проблемами его
аналитического описания – вплоть до пределов выявления советской субъектности и
лояльности).
На втором этапе изучались формы доступа к идеологически маркированному, а потому –
стигматизированному и неудобному – позднесоветскому опыту борьбы за мир в
постсоветских обстоятельствах и стратегии включения этого опыта в современные
меморативные тексты. Для реализации этих задач мною было записано, транскрибировано и
проанализировано 11 тематических нарративных интервью о борьбе за мир
(продолжительностью от 42 до 95 минут) с жителями Санкт-Петербурга (5 мужчин и 6
женщин в возрасте от 30 до 41 года, все – с высшим образованием). А также были выборочно
проанализированы материалы интерактивных Интернет-проектов «детей семидесятых», в
которых борьба за мир вспоминается и описывается в деталях (от японских журавликов до
ярмарок солидарности) как часть советского детства и его дискурсивный фон.
В исследовании отмечается роль этого поколения в артикуляции позднесоветского опыта в
целом (и борьбы за мир в частности) и в то же время обозначаются ограничения
поколенческой интерпретации. В ходе анализа были выявлены серьезные ограничения,
которые накладываются на «память о мире» в современной ситуации, и проблематизировано
отсутствие дистанции, дискурсивного разрыва между позднесоветским и постсоветским
символическими порядками. Способы обращения с позднесоветским опытом тяготеют к
воспроизводству непрерывности идентификационных позиций рассказчика и персонажей –
вне зависимости от идеологической модальности. В равной степени как непрерывная
выстраивается и несоветская (антисоветская) идентичность, конструируемая в критическом
(киническом, если использовать конструкт П. Слотердайка) диссидентском нарративе, и
советская идентичность, приписываемая хорошо сохранившемуся в современных условиях
«совку» или обнаруживаемая в ностальгическом нарративе.
И все же стратегическая палитра, позволяющая конкретизировать стратегии обращения с
идеологически маркированным опытом борьбы за мир в современных меморативных
текстах, значительно разнообразнее. Ниже приведено краткое описание базовых стратегий,
позволяющих включать/исключать борьбу за мир в/из личный опыт:
«стебались все» (киническая стратегия)
Позволяла выявить радикальную непричастность советскому символическому порядку
(«Родился диссидентом») и «указать на условия производства» официальных утверждений о
мире. Титульные события из официального дискурса включались в нарратив только в том
случае, если они подвергались разоблачению. Официальная риторика попадала в
повествование, когда рассказчик мог продемонстрировать контроль над ней и возможность
её использования, например, для обмана системы. Позиция, с которой участие в борьбе за
мир становилось возможно, была изначально проблематизирована. А всенародный стеб
описывался как базовая для человека брежневской эпохи стратегия.
мирная амнезия
Забыть о борьбе за мир, а главное – сообщить об этом забвении – другой способ выведения
советских содержаний за пределы личного опыта. Его использование опирается на
изменение референциальных рамок памяти. В отличие от развернутой и тяготеющей к
целостным нарративам цинической стратегии, сообщение об амнезии, как правило, кратко и
эмоционально окрашено. Оно затрагивает какой-либо аспект борьбы за мир и позволяет
зафиксировать несоответствие между качеством памяти и идентификационной позицией.
колонизация памяти
Доступ к риторическим клише или фамилиям иностранных борцов за свободу
осуществляется посредством их подчеркнуто механического воспроизведения: «А еще
Менгисту Хайле Мариам (надо же, выговорила Кстати, это он или она? Виолетта Барриас
де Чаморро( кто это?)». При этом меморативная ситуация организована вокруг своего рода
расщепления: демонстрации результатов идеологической обработки детского сознания и
готовности активного субъекта установить контроль над бесконтрольно помещенным в
память.
оправдание детством
Апелляция к возрасту служит одной из стратегий разграничения советского и несоветского в
личном опыте мемуариста. При этом «советское» локализовано во временах инфантильности
(физической и политической), временные границы которой определены довольно четко. Эта
стратегия позволяет включать в «детский нарратив» столь идеологически маркированные
сюжеты как рыдания по Брежневу и инициативу сбора подписей. Позиция ребенка
описывается в категориях невинности и неразумности, где только и возможно искреннее
обращение к советскому.
другая сторона мира
Введение маргинальных описаний, не включенных в советский дискурс, - еще одна
возможность рассказывать об участии в борьбе за мир. Тогда интернациональная переписка
описывается как тонкий баланс торгов и выгод, которые (не)получают её участники, ярмарка
солидарности оказывается испытанием кредитоспособности посетителей, а участие в
конкурсе политического плаката, становится историей адаптации советского ребенка к
стандарту борьбы за мир.
между лояльностью и цинизмом
Данная стратегия позволяет рассказывать о советском опыте с учетом постсоветской
дистанции. Различие между событием из советского репертуара и постсоветский
комментарий к нему может быть выражено, например, грамматически.
«я хорошо помню»
Наконец, борьба за мир вводится в текст через прямое обращение к индивидуальной памяти
(«я хорошо помню») и личному опыту («у нас такие требования вырезались из газеты,
наклеивались на большой лист бумаги»). Эта стратегия позволяет говорить о событиях,
включенных в идеологическую практику, как о лично пережитом.