общество в своем стремлении дать себе отчет о самом же... обращается к прошлому и историк служит посредником в этой культурной
advertisement
общество в своем стремлении дать себе отчет о самом же себе неизбежно обращается к прошлому и историк служит посредником в этой культурной коммуникации. Сказанное выше показывает, что кризис, как научное понятие, далеко не обязательно обозначает стагнацию, застой исторической мысли. Напротив, по мнению некоторых ученых, кризис - это естественное и перманентное состояние науки, свидетельствующее об ее творческих силах и потенциях. Кризис, иначе говоря, это болезнь роста. К концу XX столетия проблема кризиса исторической науки и поиска путей его преодоления особенно актуальной стала в нашей стране. Прежде всего, она была обусловлена падением авторитета теории формаций, марксистской парадигмы в целом, не способностью марксизма объяснить все многообразие исторического процесса. Чтобы понять природу этого кризиса необходимо иметь в виду тенденции, которые наметились в исторической науке в последние десятилетия. По выражению Л. Стоуна, историческая мысль за 40 лет, последовавших за Второй мировой войной, пережила свой золотой век, добившись огромных успехов. Но многое ли из достижений мировой гуманитарной мысли стало доступно нашему, отечественному историку (может быть лишь в самые последние годы)? Образовался огромный, трудно восполнимый вакуум. Речь идет не о пятнах, белых или черных, а о методологии и гносеологии исторического исследования, которые отвечали бы современным научным потребностям и картине мира. Выход из этой ситуации - научный синтез, новая исследовательская азбука ученого. II. ПОНЯТИЕ О ПРЕДМЕТЕ И ЗАДАЧАХ ИСТОРИИ §1. История как действительность и история как наука Приступая к рассмотрению этого вопроса, хочется начать со слов французского историка Люсьена Февра. Однажды в учебной аудитории, понукаемый студентами, он произнес: «в конце концов, что же это такое история? Сейчас я вам скажу. Вы собираете факты. С этой целью вы отправляетесь в архивы. В кладовые фактов. Туда, где стоит лишь нагнуться, чтобы набрать их полную охапку. Затем вы хорошенько стряхиваете с них пыль. Кладете к себе на стол. И начинаете заниматься тем, чем занимаются дети, складывающие из рассыпанных кубиков забавную картинку... Вот и все. История написана. Чего вам еще надо? Ничего. Разве что одного: понять, какова цель всей этой игры. Понять, зачем нужно заниматься историей. И, стало быть, понять, что такое история. Вы не хотите ответить на этот вопрос? - вопрошал Февр студентов. - Что ж, тогда я раскланиваюсь». Сам термин «история» достаточно древний. Он фигурирует уже в произведениях первых греческих философов VII-VI вв. до н.э. - Фалеса, Анаксимандра и других. Они применяли его к происхождению и сущности явлений, или к явлениям загадочным, таинственным. Поэтому первоначальное значение термина - разведывание, разузнавание. В VI веке до н.э. этим термином для обозначения своей деятельности пользовались логографы - регистраторы, записывавшие современные им сказания. Они пытались также рационализировать древние мифы и называли эту деятельность историей. Понятие “Histor” встречается и в поэмах Гомера. Но это - не исследование, а легенда, к тому же в значительной степени теократическая. Они, по сути дела, примеры мифотворчества. Однако, уже в V в. до н.э. греки четко осознали, что история есть и может быть наукой. В трудах отца истории Геродота и Фукидида явственно выступает мысль, что история должна обладать рядом особенностей: - она научна, т.е. начинается с постановки вопроса, в то время как создатель легенд начинает со знания чего-то и рассказывает о том, что знает; - она гуманистична, т.е. задает вопросы о сделанном людьми в определенные моменты прошлого; - она рациональна, т.е. обосновывает ответы, для чего обращается к источнику; - она служит самопознанию человека, т.е. существует для того, чтобы, говоря человеку о его прошлых деяниях, рассказать ему, что он такое. Само слово «история» свидетельствует о том, что история как наука была открыта греками. Превращение простой регистрации преданий в науку истории было изобретением V века, и принадлежит оно Геродоту (между 490 и 480 - около 425 гг. до н.э.). Хотя термин «история» сохранил многозначность и много веков спустя после появления труда Геродота «История греко-персидских войн», именно он утвердил связь понятия «история» с понятием «исследование», «узнавание» с целью составления повествования о течении человеческих дел. Насколько можно судить, предметом истории в глазах Геродота являлись «великие и удивления достойные деяния», а цель своего творчества он видел в том, чтобы «прошедшие события с течением времени не пришли в забвение». Несколько позднее Аристотель (384-322 гг. до н.э.) даст термину «история» новое значение - это дисциплина, занимающаяся изучением человеческого прошлого. Но и после него еще долго термину пытались придавать различные значения. Только в Новое время он утвердился окончательно. Суммируя сказанное, отметим, что термин «история» имел и имеет несколько значений, но наиболее важными представляются два из них: - история как прошлое, как прошедшая действительность; - история как рассказ об этой действительности. Из соотношения этих двух значений вытекает и основная методологическая проблема исторической науки - проблема соотношения между этими двумя понятиями, т.е. проблема того, насколько наши знания об исторической действительности соответствуют этой действительности, т.е. проблема объективности исторического познания. Одно из наиболее распространенных в наше время определений истории гласит, что история - это наука, изучающая прошлое человеческого общества во всей его конкретности и многообразии, которое познается с целью его понимания и определения перспектив будущего. Однако это определение при внимательном рассмотрении обнаруживает собственную несостоятельность, в смысле невозможности изучить прошлое во всей его конкретности и многообразии. Само решение столь грандиозной задачи невозможно. Да и попытка такого решения явно оказалась бы бессмысленной и неудачной. Нет необходимости стремиться воссоздавать прошлое во всем его многообразии, нужно изучать его существенные черты. Следовательно, история - наука избирательная, которая изучает не все прошлое, а отдельные фрагменты этого прошлого. Прошлое есть некая данность, которую уже ничто не властно изменить. Но с развитием исторического знания изучение прошлого непрерывно совершенствуется: все более увеличивается мера «доступности» прошлого историческому наблюдению. При этом историк все более широко пользуется достижениями современного социо-гуманитарного знания. Известный немецкий исследователь Герхард Фрей пишет, что при объяснении любого исторического прошлого остается какой-то, не поддающийся рациональному истолкованию остаток. Поэтому «историческая наука не в состоянии реконструировать происходящее полностью». В этой связи очень важно определить насколько наши знания о прошлом, основанные на отдельных фрагментах, отражают все прошлое. Ответ на этот и другие подобные вопросы зависит от нашего понимания «предмета истории». Надо заметить, что диапазон подходов к решению вопроса о «предмете истории» чрезвычайно велик. Исходным пунктом нашего понимания истории должен быть подход к ней, как к дисциплине, которая имеет дело с человеком в прошлом и настоящем. Эта мысль получила яркое воплощение у Марка Блока. Он определял историю как науку о людях во времени, науку, в которой необходимо связывать изучение мертвых с изучением живых. Сильной стороной такого подхода является интерес к людям историческим (во времени). Это, без сомнения, общезначимое положение. Блок писал, что «настоящий историк похож на сказочного людоеда. Где пахнет человечиной, там, он знает, его ждет добыча». Легко заметить, что при таком подходе история получает расширительное толкование. Под него можно подвести любую деятельность людей. Солидарен с французским ученым и английский историк Р. Дж. Коллингвуд, который отмечал, что «действия центрального нападающего популярной футбольной команды - это такое же исторической действие, как битва при Каннах». «Наука - это поиск, - отмечал Коллингвуд,- и в этом смысле история - наука... Какие вещи ищет история? ...действия людей, совершенные в прошлом... История - это наука о событиях, попытка ответить на вопрос о человеческих усилиях, совершенных в прошлом». В целом такое расширительное толкование истории, когда в задачу исторического познания включается буквально все, характерно для многих направлений современной западной историографии. Рупором подобного подхода к истории выступил известный представитель школы «Анналов» французский историк Э. Ле Руа Ладюри со своим двухтомником статей «Территория историка», вышедшим в 70-е годы. В нем оказались собраны результаты многих его изысканий, охватывающих самый широкий спектр исследований: от истории климата и процессов распространения единой биосферы на разные континенты мира, от вопроса о соотношении статики и динамики в историческом процессе до изучения социально-психологических элементов и применения к истории методов клиометрии. Ле Руа Ладюри наглядно продемонстрировал, сколь широк может быть диапазон исторических изысканий, и как такой междисциплинарный подход расширяет кругозор историка, создает новое видение исторического контекста и тем самым открывает возможность углубить и природу исторического объяснения, понимания сущности тех феноменов, на которые ныне историки все чаще обращают внимание. В отличие от западной историографии историки-марксисты пришли к иным выводам о предмете исторической науки. Основываясь на учение К. Маркса и Ф. Энгельса, они утверждали, что предметом истории является конкретно-историческая закономерность. История, с их точки зрения, исследует конкретные закономерности общественного развития, связанные с деятельностью людей, а также объективные предпосылки и результаты этой деятельности. Легко заметить, что в сравнении со своими западными коллегами историки-марксисты существенно обедняли возможности исторического познания, обращаясь лишь к объективному и закономерному в истории. Субъективный фактор и роль случайного в истории интересовали их лишь как отражение закономерных процессов общественного развития. Однако стоит отдать им и должное. В обозначенной области они сделали очень многое. Следует назвать имена таких ведущих советских ученых, как М.А. Барг, И.Д. Ковальченко, Б.Г. Могильницкий и др., без чьих исследований теоретическая копилка исторической науки была бы значительно менее полной. Таким образом, как мы видим, вопрос о предмете исторической науки стоит очень остро и обнаруживает возможности нахождения различных ответов на него. А, следовательно, от решения этого вопроса зависит и наше понимание исторической действительности, и отношение к возможностям и содержанию исторического познания. Несомненным представляется только то, что история нужна для человеческого самопознания, ибо познание самого себя означает, вопервых, познание сущности человека вообще, во-вторых, познание типа человека, к которому вы принадлежите, и, в-третьих, познание того, чем являетесь именно вы и никто другой. Ценность истории поэтому заключается в том, что благодаря ей мы узнаем, что человек сделал, и тем самым - что он собой представляет. §2. Становление и развитие исторических субдисциплин Расширение проблематики исторических исследований привело к значительному расширению источниковой основы исторической науки, вовлечению в научный оборот новых видов и типов исторических источников. Все это заставляло исследователей обращать внимание на «ненамеренные свидетельства» исторических источников, искать новые методы повышения информационной отдачи уже введенного в оборот исторического материала. Результатом этого стало развитие различных методов синтезного анализа исторического материала. Позитивным моментом расширительного подхода к истории, безусловно, является расширение горизонта исторического познания. Наше время, вследствие этого, стало временем бурного развития исторических субдисциплин, которые обращают внимание на новые стороны человеческой жизнедеятельности - история семьи, история женщин, экологическая история и т.д. «Подумать только - у нас нет истории Любви! Нет истории Смерти. Нет ни истории Жалости, ни истории Жестокости. Нет истории Радости», - писал чуть более 50-ти лет тому назад Люсьен Февр. Прошли годы, и появилась и история любви, и история сексуальности, и история милосердия, и история смерти, и мн. др. Наиболее плодотворным и перспективным подходом в этом направлении стала психоистория. 2.1. Психоистория Исторической субдисциплиной, оказавшей значительное влияние на развитие исторической науки в XX столетии, стала психоистория. Она появилась в 50-е годы в США благодаря исследованиям Э. Эриксона, создавшего биографии М. Лютера, З. Фрейда, А. Гитлера, М. Ганди, а также книге Ф. Арьеса о ребенке в феодальной Европе. С этих пор стали выходить журналы по психоистории. Героями психоистории стали многие исторические личности. Особенно исторической большую роль субдисциплины в складывании сыграл психоистории разработанный как Фрейдом психоанализ, примененный к изучению истории. Это есть интеграционное направление, в котором психоанализ сочетается с другими методами исторических исследований. Заслуга Фрейда заключается в том, что он доказал трехчастное деление человеческой психики, открыв в ней, наряду с сознанием, предсознательное (латентное) и бессознательное. Таким образом, появилась возможность истолкования истории не только рациональными факторами. Фрейд первым начал изучение сферы бессознательного. Суть психоанализа заключается в утверждении, что поведение человека, а значит, исторической личности, предопределяется всякого рода социальными травмами, которые не исчезают бесследно, а жестко определяют всю дальнейшую жизнь человека. Фрейд полагал, что бессознательное сохраняет опыт детских травм и переживаний, которые определяют эмоциональную реакцию индивидов на окружающий мир во взрослом возрасте. Как практикующий психолог, Фрейд в каждом случае имел дело с конкретной личностью, к тому же - с человеком XX в., и потому автоматически переносить его выводы на анализ прошлых столетий нельзя. Однако, уже последователи Фрейда существенно модернизировали психоанализ, дав в руки ученых-историков более действенные инструменты. Речь идет, прежде всего, о таких исследователях, как К.-Г. Юнг и Э. Фромм и другие. Первый из них разработал учение о «коллективном бессознательном», выделив в нем определенные архетипы. Под ними он подразумевал систему психических установок и реакций, которые незаметно определяют жизнь человека. В них запечатлевается опыт жизни всего человеческого рода. Хотя, как подчеркивал Юнг, архетипы коллективного бессознательного - это уровень общего, а не частного, проявляются они всегда через индивидуальную психику. Что касается Фромма, то его заслуги выглядят не менее внушительно. В отличие от Фрейда, он сумел доказать, что человеческая психика, помимо врожденных инстинктов, формируется и конкретно-исторически, под влиянием тех обстоятельств и условий окружающей среды, которые сопровождают всю человеческую жизнь. Это дало возможность строить познавательные модели складывания специфических социально- психологических типов различных человеческих сообществ, этносов и т.п. Существенным вкладом Фромма в развитие психоанализа стало его учение о человеческой деструктивности. Он обратил внимание на истоки и процесс формирования данного феномена социальной психологии, отметив две основные разновидности человеческой деструктивности злокачественную и доброкачественную агрессию. Последняя из них связана с необходимостью защиты человеком своих витальных интересов, в то время как при злокачественной агрессии такая потребность отсутствует. Взятые вместе наработки Фромма и Юнга и других психоаналитиков значительно расширили познавательные возможности историка, особенно когда он обращается к отдаленным векам, изучает действия больших людских сообществ в прошлом. Еще одной психоаналитической вариацией стала психогенетическая теория Л. Де Моза. Ученый полагал, что в истории существовало несколько типов отношений между родителями и детьми: инфантицидный (детоубийственный) - античность до IV в. н.э.; оставляющий - IV-XIII вв.; амбивалентный - XIV-XVII вв.; навязчивый - XVIII в.; социализующий XIX-XX вв.; помогающий - конец XX в. С течением времени отношение к ребенку улучшается, а потому совершенствуется и общество. Изменение отношений между взрослыми и детьми - главные двигатели прогресса цивилизации. Поэтому эволюция этих отношений определяла эволюцию всех общественных отношений вообще. Разговор о психоистории, однако, будет неполным, если не упомянуть имена двух выдающихся французских социальных психологов - Г. Лебона и Г. Тарда. Они известны как основоположники «психологии толпы», что также представляется важным для историка-исследователя. Лебон разработал так называемую «теорию заражения». Изучая феномен толпы, ученый пришел к выводу, что с людьми, когда они становятся частью толпы, происходят драматические перемены. Они превращаются в жестоких, обезумевших зверей, способных на поступки, не мыслимые для них вне толпы. Лебон называл три главных причины данной метаморфозы: 1) чувство анонимности, которое возникает в толпе; в результате человек ощущает безнаказанность, отсутствие ответственности за свои поступки; 2) феномен заражения, когда каждое чувство и действие, возникающие в толпе, словно вирус заражают окружающих; 3) в толпе люди становятся легко внушаемыми (суггестивными). Они принимают на веру и послушно исполняют указания фанатичных лидеров (суггесторов). К тому же, как показал Лебон, толпа является самой стойкой хранительницей традиций. Идеи Лебона были развиты австрийским исследователем Р. Вельдером, который, вслед за своими предшественниками (Лебон, Фромм), обратился к изучению проблемы человеческой агрессии как подсознательного феномена. Согласно тардовской «теории подражания», повторяемость явлений это мировой закон, существующий и в космическом, и в биологическом, и в социальном мире. Следовательно, подражание играет огромную роль в общественной жизни, к нему сводится всякое социальное явление. Более того, само общество дано только там, где существует подражание. В целом заметим, что развитие идей и методов психоистории оказало существенное влияние на мировую историческую науку XX столетия. Явные следы психоистории можно обнаружить и в современных исторических исследованиях. Сегодня для историков очевидны и значимость, и ограниченность возможностей психоанализа для их дисциплины. В целом же расцвет психоистории оказался непродолжительным. Задача синтеза истории и психологии хотя и имеет несомненный смысл, но все еще остается делом будущего. Одна из причин этого - разнообразие конкурирующих подходов: фрейдистский, неофрейдистский, юнгианский и т.д. С конца 60-х годов в историографии начинается мощное движение за изучение истории масс, простецов. На этом фоне историка интересует уже не личность, например, Гитлера, а подверженность немецкого народа его политическому стилю руководства страной. Поэтому в последние десятилетия психологизм более ощутимо присутствовал в исторической науке не в качестве психоистории, а в виде такого направления, как история ментальности. 2.2. История ментальности История ментальности в последнее время стала одним из наиболее плодотворных и перспективных научных направлений. Жизнь этому понятию дала книга Л. Леви-Брюля «Первобытное мышление», в которой ученый утверждал, что «ментальность - это понятие, альтернативное понятию психики как обобщению лабораторно-эмпирических действий с человеком». Изучение истории ментальности в науке обычно связывают с так называемой «школой «Анналов» - историографическим направлением, сложившимся еще в 20-30-е годы XX столетия, вокруг одноименного журнала, благодаря стараниям М. Блока и Л. Февра - историков первого поколения анналистов. По мнению одного из представителей этой школы французского историка Р. Мандру, ментальность - это мировидение. Однако это есть наиболее упрощенное понимание названной научной дефиниции. Определение Ж. Ле Гоффа выглядит уже посложнее. Он писал, что «ментальность - это безличное содержание мысли». Ж. Дюби выразился еще более образно: «ментальность - это механизмы духа, действующие на разных уровнях определенного культурного ансамбля». История ментальности, как отмечалось, особенно активно изучается во Франции, главным образом применительно к средневековью (М. Блок, Л. Февр, Ф. Бродель, Э. Ле Руа Ладюри и др.). Изучают ее и у нас, и особенно интенсивно также медиевисты - А.Я. Гуревич, Л.М. Баткин, И.Ю. Николаева, В.М. Мучник, А.В. Гордон и др. Например, по классическому определению А.Я. Гуревича, ментальность - это духовная оснастка людей средневековья. Представляется более точным, отрешаясь художественных формулировок, определить от образных и ментальность скорее как стиль мышления людей какой-либо эпохи, группы и т.д., нежели само мышление. Однако, приверженцы этого метода, как правило, стараются избегать жестких формулировок в отношении понятия «ментальность». Некоторые историки, например, Ле Гофф или Жак Ревель, усматривают в такой размытости понятия не только его уязвимость, но и определенное преимущество в силу его методологической пластичности, открывающей для историка новые возможности познания. В таком контексте, по справедливому выражению М. Вовеля, история ментальности - это изучение опосредований и диалектического отношения между объективными условиями жизни людей и способом, которым они их понимают. История ментальности связана с эмоциональным, инстинктивным и имплицитным областями мышления, которые обычно не находят непосредственного выражения. Однако не стоит ставить знак равенства между понятиями «ментальность» и «менталитет». Хотя они близки, но все же не тождественны. Суммируя имеющиеся в науке определения, можно сказать, что менталитет - это умонастроения людей, широкий круг их представлений, связанный с традициями, нравами, обычаями, которые находятся ниже уровня идеологии. Менталитет включает в себя представления о человеке, его месте в природе и обществе, его понимание природы. При этом все эти представления не подвергнуты логической систематизации. Они связаны не столько с сознанием, сколько с подсознанием. Менталитет регулирует не мышление, а поведение человека. В настоящее время существует два направления в изучении истории ментальности, отличия между которыми заключаются в разности исходных принципов. Для первого направления, которое продолжает традицию Блока и Февра, обращение к проблеме ментальности представляет собой метод изучения общественных и цивилизационных структур, исторического процесса в целом. В данном случае изучение ментальностей выступает как метод исторического синтеза. Другое направление сосредоточилось на изучении собственно ментальностей конкретной эпохи, конкретного времени. В русле этого направления исследуются представления людей о жизни и смерти, отношение к браку и т.п. Здесь подход историка во многом смыкается с методами, распространенными в этнологии и социальной психологии. Таким образом, благодаря истории ментальности, в историческую науку входит новый, ранее неизведанный пласт, связанный с умонастроениями людей. Это очень важно для понимания историчности человека, ибо человек каждой эпохи жил и чувствовал соответственно своей эпохе. Однако, излишняя «ментальная эйфория» в исторической науке все же неуместна. Гораздо разумнее было бы прислушаться к мнению тех ученых, которые, наряду с достоинствами и преимуществами метода ментального изучения истории, отмечают и его ограниченность. Неслучайно, что новые перспективные направления исследований в настоящее время разрабатываются уже не столько в русле истории ментальности, сколько в русле исторической антропологии, которая, сохранив главный фокус исследования - человека, все-таки позволяет историку более свободно обращаться с историческим материалом, провоцируя новые вопросы и ответы на них. 2.3. Историческая антропология. Сфера интересов исторической антропологии - новая территория, сравнительно недавно аннексированная Историческая антропология как исторической самостоятельное наукой. направление складывалась в борьбе с концепцией структурной истории, которая ставила своей целью разъяснение социальной действительности методом реконструкции объективных процессов и структур. По мере того, как структурная история приближалась к своему идеалу, она становилась историей без человека. В противоположность ей, в центр интересов исторической антропологии помещен конкретный исторический человек с его опытом и образом поведения, обусловленными культурой. По мнению ряда историков, антропологический анализ как раз и может объяснить связь между объективной структурой и субъективной практикой. Реконструкция истории как истории человеческой деятельности с неизбежностью требует ориентации на изучение не отдельного человека, а его связей с социальными, политическими и культурными процессами в обществе. На передний план исследования выдвигается человек в его единстве с окружающим миром, что потребовало не только новых теоретических подходов к изучению человеческого фактора в истории, но и, соответственно, новых методов исследования. Историческая антропология уже не может довольствоваться классическим разделением истории на политическую, экономическую или культурную. Она намерена превратиться, по замыслу ее создателей, в точку синтеза различных аспектов истории и в силу этого не просто описать отдельные события человеческой истории, но и объяснить их логику. Отсюда интерес к жизни «маленьких людей» и к истории повседневности, изучающей микроисторические процессы, а также внимание к тем документам, которые раньше казались малозначительными. Оформление многообразных исторической антропологии междисциплинарных происходит контактов, на фоне характеризующих современную систему наук в целом. Здесь можно выделить три взаимосвязанные между собой тенденции. В первую очередь, это сближение теоретико-методологических арсеналов истории и социологии как «систематической» науки, т.е. теории общества в целом. Характерная для 60-70-х годов ориентация на сближение этих дисциплин направлялась на поиски «номотетически ориентированной исторической науки» и «идиографически исполненной социологии». В этих условиях исторической антропологии отводилась посредническая роль между «понимающими» и «объясняющими» науками, между описанием и обобщением, между индивидуализацией и генерализацией. Во-вторых, историческая антропология отразила в себе тенденцию к интеграции частных наук, изучающих человека, культуру и общество (биология, науки о жизни и поведении, экономика, политология и т.д.). Таким образом, речь идет об историзации и социологизации антропологии и об антропологизации истории и других общественных наук. И, наконец, историческая антропология отразила в себе тенденции, характерные для наук о человеке. Это - уже упомянутая тенденция ее социологизации, а, кроме того, стремление к использованию методов квантификации, как пути приближения наук о человеке к «строгим» наукам о природе и обществе. В то же время историческая антропология не должна быть результатом простого смешения различных дисциплин. Ее исследовательская перспектива - это изучение центрального вопроса человековедения и обществоведения - вопроса о взаимозависимости человека и обстоятельств, в которых он действует. На протяжении 60-70-х годов в полемике об исторической антропологии преобладали общетеоретические постановки вопросов. В ходе нее были представлены различные позиции по вопросу об определении исторической антропологии, ее содержания и методов. Основные положения наиболее гибкой и открытой ее характеристики можно свести к следующему: главное отличие исторической антропологии от других исторических дисциплин, изучающих человека (таких, как историческая демография и т.п.), видится в ее более общем по сравнению с ними характере. Если они понимаются, как описательные, то историческая антропология должна брать на себя задачи объяснения антропологических аспектов истории. По словам немецкого ученого О. Кёлера, она трактует «маленького» человека, как «фактор, формирующий историю», поскольку именно многообразие форм овладения людьми окружающим их миром определяет многообразие форм общества. Следовательно, историческая антропология ставится ее представителями не в один ряд с другими науками о человеке, культуре и обществе, а над ними. Они не приравнивают историческую антропологию ни к этнологии, ни к истории поведения или к истории духа. Именно эти науки в своей совокупности пролагают путь к исторической антропологии, создают тот багаж знаний о человеке и обществе, который она намерена перерабатывать. Поэтому историческая антропология мыслится, как попытка подняться на новую ступень исторического познания, где изучение различных процессов и событий в истории неотделимо от анализа их движущих сил, где политические, социальные и культурные структуры рассматриваются как объективации человеческих мыслей и поступков. Целью познания исторической антропологии, таким образом, провозглашается изучение исторически обусловленного и изменяющегося человеческого поведения в его индивидуальных и коллективных формах, которое должно анализироваться сквозь призму взаимоотношений индивида и общества. В результате, историческая антропология, выдвигающая на первый план проблемы механизма развития культуры, пытается ответить на вопрос о том, каким образом культура передается во времени (от поколения к поколению), как осуществляется процесс взаимодействия культур, каково содержание этого взаимодействия и куда направлен его вектор. 2.4. Клиометрия Направление исследований, связанное с применением количественных и формальных методов, или, как его иногда называют, клиометрия, зарождается на Западе и в СССР в 50-е - начале 60-х годов XX века. Причины этого были связаны, в частности, с огромной ролью, которую играла математизация смежных общественных и гуманитарных дисциплин - социологии, лингвистики, психологии, а также с использованием компьютера. Крупнейшими представителями данного направления в историографии являются историки Дж. Холл, Т. Парсонс, И.Д. Ковальченко и др. Можно считать, что клиометрия к настоящему времени прошла три этапа в своем развитии. 1) конец 50-х - середина 60-х гг.; 2) 2-я половина 60-х - середина 70-х гг.; 3) 2-я половина 70-х - до нашего времени. Сам факт распространения количественных методов свидетельствовал о внимании не только к событийной истории, прежде всего к политической, что было характерно для исторической науки конца XIX-начала XX вв., но и о внимании к историческим ситуациям, явлениям, отношениям и процессам. Иначе говоря, акцентировался обществоведческий аспект исторической науки. Первый этап характеризовался односторонней разработкой проблем количественной истории, вне ее связи с изучением индивидуальных факторов и личностных проявлений. Характерно, что применению количественных методов в истории не предшествовал детальный и глубокий методологический анализ, т.е. анализ их возможностей, границ и познавательного значения. Считалось, что более адекватная репрезентация может быть достигнута в результате приведения таблиц, баз и банков данных и т.д. Клиометрия противопоставлялась традиционной истории, связанной с использованием качественных методов и нарратива. Второй период развития количественной истории был отмечен всплеском интереса к теоретическим проблемам. Особое место заняли сравнительные исследования. Большое значение придавалось анализу степени репрезентативности изучаемых совокупностей. Исторические теории, по мнению американского историка У. Эйделота, служили объяснению «сходных признаков и отношений, ранее не объясненных». Историки, широко использующие количественные методы, зачастую подчеркивают недостаточность исторического нарратива. Третий период характеризуется теоретических, гносеологических и дальнейшей разработкой методологических предпосылок, составляющих основу развития клиометрии. В этот период в центре внимания находятся такие проблемы, как соотношение исторического и физического времени, взаимосвязь сознательной деятельности людей и социальных процессов и отношений, т.е. исторических ситуаций. Иначе говоря, возникают и реализуются идеи цельного комплексного подхода к историческому знанию. Безусловно, клиометрия, означавшая стремление создать новую науку, основанную на применении математических методов и электронновычислительной техники, принесла ряд позитивных результатов. Это та сфера, в которой нет идеологических и национальных различий. Благодаря клиометрии в научный оборот были введены новые исторические источники, уточнены некоторые понятия, стало возможным решение некоторых задач (установление авторства тех, или иных сочинений и т.д.) Вместе с тем, американский опыт показывает, что попытки опираться только на количественные методы не могут привести к существенно новым позитивным результатам. Например, так случилось с американскими историками Р. Фогелем и С. Энгерманом, которые в своей монографии «Время на кресте» доказывали, что плантационное рабство в США не препятствовало развитию экономики страны, что едва ли можно считать взвешенным и обоснованным выводом. Опасность математизированной истории заключается и в том, что таким образом теряется человек, для него в истории не остается места. Нет места и нормальному литературному языку. К тому же клиометрия привела к превращению исторической науки в удел избранных, которая становится непонятной не только для непосвященных, но и для тех историков, которые не владеют математическими знаниями. Подводя итоги, следует заметить, что исторические субдисциплины, безусловно, имеют право на существование. Но когда они понимаются, как основа основ исторического исследования, то начинают сказываться их отрицательные стороны. математизированной или История становится психологизированной, что слишком отражается на качестве научных изысканий. Динамизм, который характеризует развитие современной исторической мысли, ведет к тому, что ни одна из существующих попыток объяснения истории с позиций клиометрии или, например, психоистории не утверждается в качестве господствующей. Неслучайно, американский историк Стоун, анализируя искания западной теоретической мысли в области истории, подвергает их решительной критике и выдвигает лозунг «возвращения к нарративу». III. СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ МЕТОДОЛОГИИ ИСТОРИИ §1. Понятие методологии истории и ее терминологический аппарат Слово «метод», как известно, по-гречески означает «путь». Анализ путей постижения исторической истины занимает важное место в нашей науке. И чем более зрелой она является, тем более значительное место в ней занимает методологическая проблематика. Говоря о методологии истории, мы имеем в виду не оторванную от конкретной, живой истории историософию, а глубокие размышления о специальных средствах и приемах познания исторического прошлого. Отказ в отечественной историографии от догматической и консервативной марксистско-ленинской ориентации исторической науки, начавшийся с середины 80-х годов, показал необходимость поиска особой исторической теории, которая была бы опосредующим, связующим звеном между общей социологической теорией и реальной исторической действительностью. Задача методологии истории - обосновать такую теорию и ее понятийный аппарат. Весьма распространенным представлением в научной литературе является отождествление методологии истории с методами изучения истории. Но это будет не полное определение, т.к. изучаются не только методы. Не может быть неких нейтральных методов по отношению к предмету, который они изучают. Более верным и полным будет определить ее следующим образом: Методология истории - это наука о
