161 Попутно писатель добавляет, что до сих пор чувствует

Вклад Лао Шэ в китайскую литературу
Попутно писатель добавляет, что до сих пор чувствует перед этим героем
некоторую вину [18, с. 201].
Отдельного рассмотрения заслуживает тема образования. В этом смысле
«История Небесного дара» также содержит множество сцен общения мальчика,
как с домашними учителями, так и со сверстниками в школе. Красной нитью
проходит критика писателя догматической системы обучения с острой сатирой
на частных наставников, которые никак не соответствовали своей роли. Поначалу учитель у Небесного дара ассоциируется исключительно с «чудовищем,
которое ест детей» [4, с. 189]. И как предательство звучат слова его приемной
матери, обращенные к учителю: «Если понадобиться бить, бейте: без битья
настоящего человека не получится!» [4, с. 191]. На вопросы мальчика, который
пытается удовлетворить свою любознательность, учитель отвечает просто:
«Так в книге записано. Ты не спрашивай, а запоминай!» [4, с. 194]. Впрочем,
один из наставников Небесного дара отошел в своих методах от классического
образования, он просто рассказывал мальчику о жизни. Как отмечает Лао
Шэ, грамоте он с ним почти не научился, но мыслить стал шире [4, с. 197].
Что касается описания сцен школьной жизни и взаимодействия учителей
и учеников, то здесь Лао Шэ предвосхитил последующие страшные события «культурной революции». Это, в частности отмечает В. И. Семанов,
в отношении романов Лао Шэ «Мудрец сказал», посвященного студентам,
и «Истории Небесного дара». По его словам, «сцена выступления учащихся
против директора в «Истории» выглядит еще гротескнее, потому что она
перенесена в начальную школу и снабжена соответствующими деталями,
отражающими крайнюю юность «борцов»» [13, с. 7]. В других произведениях Лао Шэ мы также наблюдаем аналогии с более поздней китайской действительностью. О высокомерном отношении богачей к учителям говорится
в повести «Солнечный свет». Ее героиня повествует: «Учителя были бедными, как прислуга. Мы их ни во что не ставили. Они знали свое место и не
вмешивались в наши дела. Таким образом наша репутация не страдала, и мы
не испытывали к учителям ни любви, ни ненависти» [10, с. 534]. Предсказание будущей беды и вместе с тем трогательная снисходительность учителя
к ученикам содержатся в рассказе «У храма Великой скорби» (1933). Его
герой — подросток с мутными глазами и звериной тоской во взгляде, подстрекаемый другими учениками, разбил учителю голову кирпичом. Тот умер, но
его сказанные перед смертью простые слова, «я не в обиде», искалечили всю
последующую жизнь обидчика [11]. Эта фраза преследует его в течение
всей жизни. Он слышит ее от разных людей в разных жизненных ситуациях,
что, в конечном счете, сводит его с ума. И тут же встает перед глазами сцена
жестокой расправы хунвэйбинов с самим писателем в храме Конфуция на
улице Чэнсянцзе в Пекине, проникновенно описанная сыном писателя Шу И
в эссе «Последние два дня Лао Шэ»: «Отец пострадал больше всех. Кровь из
Issues of Far Eastern Literatures
161