ПУТЕШЕСТВИЕ В НЕИЗВЕСТНУЮ ИНДИЮ Вальтер Айдлиц

ПУТЕШЕСТВИЕ В НЕИЗВЕСТНУЮ ИНДИЮ
Вальтер Айдлиц
СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ
ЧАСТЬ I : ШРИ
I Путешествие на Восток
II Шри
III Четыре стадии медитации
IV Вамана
V Свами Нитьянанда
VI Гималайский дневник
VII Паломничество в Гималаи
VIII Анандапитх – Благословенная Обитель
IX Могущество Бога
X Индийский пир
XI Барабан Шивы
XII Месяц Пурушоттама
ЧАСТЬ II : ИНДИЙСКАЯ ТЮРЬМА
XIII “Шива призовет тебя”
XIV Заключенный – Свободный - Заключенный
XV Пир неприкасаемых
ЧАСТЬ III : САДАНАНДА
XVI Мой друг Садананда
XVII Учитель и ученик
XVIII Новый сосед
XIX Церковь за колючей проволокой
XX Имя Бога
XXI Цели человеческой жизни
XXII Поток божественной любви
XXIII Свинарник
XXIV Молочно-белая Богиня
XXV Святая ночь
XXVI Ворота открыты
XXVII Прощание с Индией
1
ПРЕДИСЛОВИЕ
Рассказы о личных духовных переживаниях всегда были и останутся интересным, а
иногда — даже захватывающим чтением. Причина этого в том, что все мы находимся на пути
духовного поиска своей собственной сущности, осознаем мы это или нет. Если мы осознанно
следуем духовному пути, события нашей жизни обретают иное значение. В действительности,
лишь тогда наша жизнь обретает истинный смысл.
Маршрут к вершинам Гималаев проходит через множество предгорных холмов. Мы
будем постепенно продвигаться вверх, несмотря на множество вынужденных спусков. Только
достигнув вершины, мы сможем оценить значимость ее предгорий, без которых сам пик не
был бы таким чудесным. Духовный поиск Вальтера Айдлица подобен такому восхождению.
Что касается трудностей на его пути, то вряд ли можно представить более неблагоприятные
обстоятельства, при которых могли бы взойти плоды просветления.
Еврей по национальности, родом из Германии, он оказался в концентрационным
лагере во время Второй Мировой Войны. Он оставил семью в Германии и отправился в
Индию, стремясь найти Бога. Жена любила Вальтера достаточно сильно, чтобы с уважением
отнестись к его многолетнему духовному поиску, принесшему плод, которым он поделился с
ней после своего возвращения.
Во время путешествия в Гималаи, он оказался в заключении, лишившись возможности
осуществить свой план. Но колючая проволока не убила его страсть к просвещению. Айдлиц
нашел своего гуру в бараках концентрационного лагеря. Темнокожий, пожилой индиец,
облаченный в традиционные одежды, с белой бородой – вот кого искал Айдлиц,
руководствуясь сформировавшимися за годы представлениями о гуру. Однако сердце привело
его к человеку, представшему перед ним наголо обритым европейцем. Как и Айдлиц, он был
родом из Германии, однако на своей родине они вполне могли оказаться по разные стороны
баррикад по причине еврейского происхождения Айдлица.
За последнее время было много сказано о “кончине института гуру”. Однако, оставив в
стороне философию и неудачный опыт поиска духовного наставника, можно увидеть, что
проникнутые любовью отношения между Айдлицем и его гуру являются свидетельством того,
сколь многозначительными и проникновенными могут быть узы, соединяющие истинных
учителя и ученика. В этом мире очень трудно найти более желаемые отношения, основанные
на взаимном уважении и любви.
Глубина духовного опыта автора выражена во всеобъемлющем охвате описываемых
событий, а также в том, как он отстаивает выбранный путь. Применяемый им способ защиты
взглядов – очень ненавязчив, потому что основан на личном опыте, а не на догме. Из
множества духовных путей Индии Айдлиц выбирает путь бхакти-марга, путь преданности,
которому учил Шри Чайтанья. Он не является бхара бахи вайшнавом, то есть преданным,
2
который несет бремя внешних обозначений, позволяющих отнести его к определенной группе
верующих. Однако такие преданные не понимают основ традиции. Айдлиц является
шарагархи вайшнавом — преданным, который постиг суть учения и поэтому способен
видеть эту суть во всем, что предстает его взору, вне зависимости от того, в какие одежды
облачаются верующие.
Айдлиц впитал в себя весомые знания и делится ими с читателями. Тем самым он дает
человеку, вставшему на путь духовного поиска, способность различать, ведь зачастую люди
склонны к чрезмерно упрощенному пониманию духовности. Повествование Айдлица не
обременено метафизическими вопросами, когда он говорит о природе духовности. Читателю
открывается внутренняя борьба самого Айдлица и его последующий триумф в окружении
неблагоприятных внешних условий. Его личный опыт свидетельствует о возможности
практического применения возвышенных идеалов в жизни обычного человека. Айдлиц
написал эту историю более 40 лет назад, и все же она остается свежей и интересной,
предлагая ценные наблюдения для всех, кто стоит на пути духовного развития, вне
зависимости от их религиозных взглядов.
ЧАСТЬ I
ШРИ
ГЛАВА I
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВОСТОК
Корабль держит курс на Индию – Пассажиры разных национальностей – Воспоминания о
днях, предшествовавших войне – Внутренний призыв отправиться в Индию – Бомбей – Поиск
Шри – Послание от брахмана
Корабль, держащий курс на Индию, был обычным белым пароходом, плывущим по
маршруту, проложенному компанией Ллойд Треистино Лайн. Сейчас он наверняка лежит где3
нибудь на дне океана.
Во время плавания я ни разу не почувствовал себя плохо, как это было обычно, когда я
вдыхал солоноватый воздух открытого моря. В ресторанах и залах корабля у
радиоприемников толпились возбужденные люди, из динамиков доносились сообщения о
переменах в законодательстве, о национальной политике (в частности, они касались евреев
Германии), о гонке вооружений; лились речи новых власть имущих, которые угрожали
войной или же, напротив, выражали надежду на мир. Каждая дощечка, каждый
эмалированный элемент корабля, каждое человеческое тело на судне постоянно вибрировали
и были напряжены от гула невидимого двигателя. Подобно этому, сердце каждого человека
было возбуждено от волнения перед лицом надвигающейся неизбежной судьбы.
Пассажиры были разделены на четыре категории, в зависимости от стоимости
оплаченных ими билетов, и обслуживались соответственно этому делению. Множество людей
заняли все укромные местечки на корабле, и каждый из них мог только гадать о будущем.
Лишь тонкий стальной корпус парохода отделял их от моря.
Напыщенные итальянцы, направлявшиеся в новую империю Абиссинии, просили
официанта принести им пузатые бутылки с вином к заказанным ранее блюдам. Они
разговаривали друг с другом возбужденно и уверенно, оживленно жестикулируя при этом.
Когда пароход покинул порт Массавы, на корабле не осталось никого из них, все сошли на
берегу Африки. В каких окопах, затерянных среди пустынных гор, белеют теперь их кости? В
каких тюрьмах они оказались? Кому из них удалось выжить во время войны, в суматохе,
поднятой ею?
Спокойный музыкант-еврей из Венгрии, спасающийся от террора, царящего на его
родине, чувствовал себя вполне уверено благодаря контракту, лежавшему в его бумажнике, по
которому ему предстояло играть в клубе Пананга на малайском острове Пенинсула… Что
стало с ним?
С нами плыл студент-медик с Филиппин вместе со своей женой, немкой. Тут же были
торговцы и офицеры британской армии, направлявшиеся в свои части в Индии и Бирме.
Индиусы – студенты и бизнесмены — возвращались на родину из Америки. Хирург держал
путь на родную землю после посещения Лондона, а члены труппы ритуального танца
возвращались из своего тура по Америке и Европе, продолжавшегося два года. Красные точки
на лбах женщин, отражавшие их принадлежность к определенной касте, выглядели довольно
странно, как будто эти знаки несли в себе какую-то загадку. Но по вечерам эти же женщины
танцевали джаз и танго, без конца вращая ручку видавшего виды граммофона. Заядлые игроки
в карты по полдня сидели в душной прокуренной комнате.
Христианские миссионеры, католические священники в темных мантиях с
украшенными седеющими бородами лицами прогуливались среди индусов. Они направлялись
в Индию, для того чтобы обратить местных жителей в христианство. Француз,
направлявшийся в Китай, молчаливо расхаживал, меряя палубу крупными шагами, буквально
4
с утра до вечера на протяжении всей недели путешествия, при этом его одежда волочилась
вслед за ним. Когда же он позволял себе выговориться, им тут же овладевала подавляемая все
это время страсть.
Две монахини стояли немного поодаль от остальных пассажиров. Это были святые
сестры из Байера, направлявшиеся на Филиппины для обучения местных детей. Молодая
монахиня с приятным лицом напоминала небесного ангела, и за ней постоянно следовал
опекающий взгляд ее пожилой спутницы с небольшим морщинистым лицом.
В моей памяти затерялись многие мои спутники, те, с кем я каждый день обедал,
приводил себя в порядок, разговаривал, и те, кого я просто наблюдал со стороны. Что с ними
стало? Какая участь постигла их?
Вокруг нас сгущались краски — океан менял свое обличие. Морские волны оттенка
гиацинта голубого цвета, подобные тем, что в свое время бороздил Одиссей, разбивались о
пески Египта. Но я чувствовал себя чужаком в этом мире.
Суэцкий канал появился среди бесконечных дюн желто-серого песка пустыни в
обрамлении обрушенных цементных склонов русла рукотворной реки. Пароход ловко
маневрировал по узкой полоске блестящей водной глади. Через иллюминатор можно было
видеть бесконечную пустыню, раскинувшуюся на многие мили во все стороны.
Море сменило название. Я увидел маяк, возвышающийся посередине Красного моря,
над обнаженной желто-коричневой скалой. И снова бесконечная поверхность моря
распростерлась во все стороны. Иногда можно было разглядеть суданские горы, вершины
Эфиопии, окутанные горячей дымкой, и неровные фантастические скалы дикого аравийского
побережья.
После того как в Массаве итальянцы сошли на берег, палубу заняли индусы. Они
просиживали там день и ночь в своих тонких, светлых одеждах. В то время как остальные
пассажиры слабели на глазах от душной, гнетущей жары, индусы чувствовали себя как рыба в
воде. Обнимающиеся влюбленные пары по вечерам перегибались через перила, вглядываясь в
ревущие волны.
Электрические вентиляторы урчали, вращаясь на предельной скорости. Люки на белом
потолке закачивали воздух в переполненные каюты. Я высунул голову из люка, желая
надышаться теплым ночным воздухом, однако свежести так и не почувствовал. Совсем рядом
ревела вода, вырывающаяся из-под киля корабля. Через люки каюты пробивался свет ламп,
напоминая языки пламени, мерцающие белым отблеском на пенистой, бурлящей воде. Море
простиралось далеко вдаль, теряясь в ночной пустоте. Тут я заметил, что на севере
собираются облака. Я поднялся по слегка вибрирующим ступенькам и подошел к
капитанскому мостику, где и растянулся на шезлонге. Над головой сияли бесчисленные
россыпи звезд. Млечный Путь выглядел необычно и странно, его широкая дуга почти
касалась поверхности воды. Я провел на пустынной палубе большую часть ночи, в то время
5
как пароход бороздил Индийский океан. Прислушиваясь к шуму волн и наблюдая за
медленно вращающимся звездным раем, я восстановил в памяти события последних дней,
проведенных мной дома, в Вене.
Я вспомнил вечер, когда толпа прорвалась на мосты Дануба, и то, как люди, сжав
кулаки, подходили к домам и выкрикивали хором: “Смерть евреям! Смерть евреям!” Рядом со
мной у темного окна стояли мои жена и мать, с тревогой наблюдая за пронзительно кричащей
массой народа. К счастью, наш маленький сын уже крепко спал.
Посередине комнаты стояли запакованные чемоданы с моими вещами. На сердце было
тяжело: в такое время мне приходилось покинуть свою жену, ребенка и мать. И все же
внутренний голос настаивал: “Иди! Иди! Ты должен ехать в Индию! Ты должен!”
И вот я лежу на капитанском мостике, теплый бриз дышит мне в лицо, а я смотрю на
звезды. И снова я ясно увидел цель своей поездки: Кайлас, гора божественного откровения, и
Манасаровар, озеро божественного духа, раскинувшееся у подножия горы. Именно там, как
гласит легенда, вечная человеческая душа устремляется, подобно белому лебедю, ввысь по
чистым волнам, незатронутым страхом, ненавистью и желаниями.
Как только прекратили жужжать электрические вентиляторы, исчезла незначительная
прохлада, исходящая от них. Двигатели парохода перестали биться. За столами в
великолепной первоклассной обеденной комнате сидели офицеры иммиграционной службы, в
то время как пассажиры выстроились в длинные очереди к ним. — Что вы намереваетесь
делать в Индии? — задал вопрос темнокожий служащий иммиграционной службы,
облаченный в белую униформу, сверкающую позолотой.
— Намереваюсь изучать индийскую религию и философию, — ответил я.
Офицер подозрительно взглянул на меня и неуверенно поставил штамп в моем
паспорте.
Когда я медленно продвигался к выходу, ко мне обратилась старшая монахиня,
стоящая неподалеку. — Я представляю, каково быть беженцем, — медленно произнесла она.
— Пусть Бог поможет вам.
Был ли я беженцем? Я был удивлен ее словами. “Я направляюсь к Кайласу”, – подумал
я про себя. Однако гора откровений, казалось мне, была по-прежнему за тридевять земель.
В Индии царила та же обеспокоенность, что и во всех остальных регионах мира. По
дороге в отель я пересек долину, которая была запружена громко кричащими людьми.
Нестройный хор утихал, затем ропот снова разливался над их головами. Отчаяние и радость
сменяли друг друга, подобно волнам моря. — Они скорбят о чьей-либо кончине? — спросил я
водителя.
6
— Нет, в этой долине люди меняют золото, — объяснил он.
Жуткие, несдержанные крики, исполненные то страха, то радости, сопровождали
каждую сделку обмена золота или серебра. Индия больше не казалась сказочной страной.
Индия предстала страной, исполненной эгоцентризма, безудержной битвы за кусок хлеба, за
деньги и за золото.
Изнеможденный, я ехал по улицам Бомбея, обрамленным пальмовыми деревьями и
обдуваемым морским бризом. Несмотря на красоту большого города, я постоянно думал о
своих жене, ребенке и матери. Ждет ли меня в Бомбее письмо от них, пришедшее по
авиапочте?
Я не стал долго засиживаться в практически пустом номере. Приняв душ и недолго
отдохнув на жесткой гостиничной постели, я поспешил в бюро путешествий компании
“Американ Экспресс”, где меня могла ждать почта.
Я был готов разрыдаться от разочарования. Ничего, ни одного слова из дома.
Единственное письмо, ожидавшее меня, украшал индийский штамп. Кто мог написать мне из
Индии? Я безразлично распечатал конверт. Он пришел уже несколько недель назад.
Индийский юрист извещал меня, что Шри находится в Харидваре, и сообщал, что оттуда он
намеревается отправиться в продолжительное паломничество. На случай, если я нуждаюсь в
дополнительной информации, мне предлагалось прибыть в офис его юриста по указанному
адресу после обеда с трех до шести часов по полудню.
Шри Вишванатха Махараджа был пожилым мудрым брахманом, которому я писал из
Вены. Я хотел сопровождать его в паломничестве к озеру Манасаровара в Тибете, однако
тогда он не ответил на мое письмо.
Я тут же отправился на встречу с юристом Шри. Любезный клерк из бюро
путешествий вручил мне карту Бомбея, несмотря на мой отказ. Офис юриста располагался в
старом районе города, где можно было запросто заблудиться. Клерк уверил меня, что ни один
водитель такси не найдет этого места без карты.
Сопровождающий меня роскошно одетый человек в шелковом тюрбане прошел весь
путь под лучами палящего солнца. На протяжении всего нашего совместного пути он
придерживался солнечной стороны улиц, панически избегая тени. Пока я шел по тротуару,
местами мнепопадались на глаза темно-красные пятна. Я предположил, что в Бомбее царит
эпидемия. Однако позднее мне удалось выяснить вполне невинную причину появления этих
пятен: индийцы жевали орехи бетеля и часто сплевывали на улице.
Мой гид без малейшего зазрения совести вел меня по совершенно ложному пути.
Триумфальным шагом он прошествовал через несколько кварталов, пока, в конце концов, не
привел меня в офис юриста. К сожалению, это был офис другого юриста, который не имел
никакого отношения к тому человеку, которого я искал. Вздохнув, я заплатил
неразговорчивому, вычурно одетому человеку и тут же отослал его. И все же в своих поисках
7
я не остался брошенным на произвол судьбы. Через некоторое время я, смертельно уставший,
стоял перед дверью нужного мне дома.
Офис представлял собой несколько комнат, в одной из которых (по всей видимости,
самой большой) сновали суетливые клерки, которые без конца входили и выходили из
помещения. В коридоре же было вполне тихо. Дверь нужного мне кабинета открылась
бесшумно, и я оказался перед поглощенным делами юристом, рабочий стол которого был
завален кипами бумаг.
Он обратил ко мне свое приятное, уверенное лицо, и я тотчас почувствовал себя
спокойно, хотя мое сердце все еще сильно билось, а пот продолжал застилать лицо. Через
открытое окно ворвался освежающий бриз.
Юрист остановил на мне умный испытывающий взгляд: — Итак, Вас зовут Вальтер
Айдлиц? Когда Вы прибыли?
— Сегодня.
В комнату вошли двое служащих, держащих в своих руках кипы бумаг, и замерли в
ожидании приказания. Но юрист не прервал своего разговора.
— И вы хотите встретиться со Шри?
— Да.
— Шри покинул Харидвар. Паломников поразила холера. Но вчера я получил от него
письмо. Он направился в горы, в Найнитал, находящийся на высоте тысяча восемьсот метров
над уровнем моря, в Гималаях.
— В Найнитал? изумленно воскликнул я.
— Ведь это по дороге к озеру Манасаровар, что в Тибете?
Он кивнул головой:
— Да, по дороге к священному озеру Манасаровар. Что Вы теперь намереваетесь
делать в Индии? — продолжал он. — Вы хотите поехать в Бенарес? Или же — не
откладывая, встретится со Шри?”
— Я хочу увидеть его как можно скорее.
Юрист улыбнулся и отправил кого-то за бланком телеграммы. Он написал: “Сегодня
прибыл Вальтер Айдлиц. Хочет немедленно встретиться с тобой”, — и передал телеграмму
мальчику-курьеру.
— Жду Вас завтра в то же время. Я уверен, что ответ уже будет ждать Вас здесь”.
8
Ответ пришел, как и было предсказано, без опозданий: “Направь Вальтера Айдлица
сюда. Шри”.
ГЛАВА II
ШРИ
Прощание с Бомбеем – Тропическая жара – Путешествие в Найнитал – Шри и его
ученики – Начало новой жизни
Меня окружали толпы местных жителей. Я был в сердце современного города с его
широкими улицами и двухэтажными автобусами. Вокруг бушевало море из тысяч темнокожих
людей – светло-смуглых, оливкового цвета кожи и практически черных, молодых и пожилых,
в белых, тонких, как марля, одеждах, и вокруг нельзя было найти ни одного белого лица.
Повсюду сияла иллюминация рекламных щитов - на базарах, на зданиях кинотеатров и
ресторанов. В этом городе переплелись современная Америка и древняя Азия. Однако по
духу горожане остались людьми востока. Их лица, глаза, темные руки были восточными, и все
же эти руки сжимали рули бесчисленных автомобилей, лавирующих в толпах людей.
Бомбейцы сидели на пыльной земле в своих белых одеждах; они принимали различные позы,
иногда напоминая медитирующего Будду, как его обычно изображают художники. Над ними
раскачивались высокие пальмы. Немного дальше находились, по всей видимости, постоялый
двор для мусульман, напоминавший скорее низкий навес, и стойка парикмахера, где клиенты
сидели на корточках прямо посреди движущихся масс людей, терпеливо ожидая, пока обреют
их головы. Небольшой пучок волос, остававшийся от шевелюры, указывал на
тысячелепестковый цветок лотоса Брахмы — место, через которое душа, обретшая
просветление, покидает тело в момент смерти. Мужчины и большинство женщин носили на
лбу аккуратно нарисованный знак всевидящего духовного глаза.
На протяжении нескольких минут я был окружен бурлящей толпой. Но вскоре
большой Бомбей растаял, оставшись где-то позади. Исчезли яркие рекламные щиты, световые
арки и сигналящие караваны машин. Меня окружали лишь дрожащие стены вместительного
купе и спящие фигуры на полках, кажущиеся серыми из-за темноты. За окном была ночь.
Впервые в моем путешествии я расположился в нормальной постели, устроившись на
9
полке в темном, мягко покачивающемся поезде. Через небольшие трещины в стенах
пробивалось дыхание тропической ночи. Что же это за огромная страна, по которой я
путешествую впервые в жизни?!
Явственно ощущалось тяжелое дыхание тропической ночи. Но наступивший день был
еще более немилосердным. Вращение вентиляторов под потолком казалось бессмысленным.
В вагоне было ужасно жарко, и все же в купе, благодаря воде, орошающей крышу на каждой
остановке, удавалось сохранить относительную прохладу. Тени были нечеткими, потому что в
купе царил полумрак. Яркий свет, исходящий от сияющих небес и обнаженной земли,
пробивался лишь через едва заметные щели. Бесконечные выжженные равнины степенно
преодолевались поездом.
Когда в полдень я вышел на платформу, чтобы перейти в вагон-ресторан, то был
поражен мощным ударом жары. Мне следовало бы приехать в ноябре, потому что май был,
наверное, самым жарким месяцем в Индии.
Поезд шел по мостам, переброшенным через широкие реки - Ямуну и Гангу. За окном
проплывала необычайно большая страна. Наступила еще одна теплая ночь, после которой не
заставило себя ждать раскаленное облако пыли очередного дня. Мы подъезжали с севера к
Гималаям, хотя гор еще не было видно.
Я не мог увидеть их даже когда ехал в автомобиле Шри Махараджа по опаленной жарой
дороге из Катхгодама к подножью Гималаев. Помимо меня в машине ехал дремлющий
пожилой секретарь Шри. Он выглядел крайне утомленным, едва оправившись от серьезного
приступа дизентерии.
В дороге, изобилующей многочисленными поворотами, по которой мы довольно
быстро поднялись на уровень 2000 метров, у меня чуть не закружилась голова. Стаи обезьян
сидели на каменных поручнях мостов. Воздух становился все прохладней.
И вот впереди что-то сверкнуло. Мы заметили озеро, раскинувшееся перед
увенчанными богатой кроной деревьями, разбросанными на другой стороне горного перевала.
Над блестящей поверхностью воды и высохшими руслами рек, которые затерялись в долине,
появилась разноцветная индийская деревня с домами, крыши которых представляли собой
открытые террасы. Улица деревни кишела людьми. Она вела через рынок, заканчиваясь у
обрыва близлежащего холма, и была слишком узкой для проезда машины. Мы оставили
автомобиль на берегу озера и продолжили свой путь пешком.
В дверях гостиницы показался пожилой человек с большими дружелюбными глазами и
серебристо-серой бородой. Золотистый знак украшал его широкий, покрытый морщинами
лоб. Это был Шри.
Что-то заставило меня почтительно склониться перед этим пожилым человеком. Я
почувствовал его руку (Или это была сила его благословения?) на своей голове.
10
Человек сорока лет от роду, с лицом, напоминающим героя-воина из восточной
легенды, отвел меня в одну из комнат. Это был Рана, ученик Шри. Все эти события позволили
мне избавиться от бремени воспоминаний о произошедшем за последние недели. Я вернулся в
затемненную комнату Шри, так как его присутствие позволяло мне чувствовать себя чище и
спокойнее.
Шри и Рана дали мне несколько апельсинов. Я съел не менее дюжины, поглощая их
один за другим, после чего почувствовал себя необычайно сытым.
Через некоторое время я увидел полуобнаженного носильщика атлетического
телосложения, несущего мои вещи на голове. Я и Рана пошли вслед за ним. С озера дул ветер,
и Рана отвел меня вдоль зеленоватой водной кромки к стоящему на берегу дому, в котором
Шри решил разместить меня. Там мне предложили вегетарианскую пищу, приготовленную на
европейский манер. Мои новые друзья наблюдали за моим поведением, потому что Шри
иногда сталкивался с учениками, выходцами из Америки и Европы, которым так и не удалось
привыкнуть к индийской кулинарии и привычкам.
После обеда в дверях неожиданно появился Рана.
— Шри ждет тебя, — сказал он. — Быстро собирайся.
Через несколько минут мы прогуливались вместе со Шри вокруг озера. Он хранил
молчание, но иногда тихо произносил:
— Хари Ом, Хари Ом.
Возле храма богини Найни мы повстречались с пожилым секретарем. Он распростерся
в поклоне перед Шри, прикоснувшись лбом к стопам своего учителя, на глазах толпы
индийцев и европейцев. Он ушел вместе с Раной, толпа разошлась, а я остался наедине со
Шри.
Я открыл ему свое сердце, рассказав о своей жизни, работе, надеждах, страхах и
тревогах. Я поведал ему о своей вере и сомнениях, а также рассказал о жене и ребенке,
которых оставил в трудной ситуации. Неподалеку от нас располагался оживленный
оздоровительный центр, в котором индийские сестры (аяхи) обхаживали своих подопечных
— бледных европейцев. Но все это никак не тревожило нас.
Через несколько дней Шри сказал мне:
— Пока я не стану учить тебя возвышенной практике йоги. Для тебя сейчас будет
лучше сосредоточиться только на шанти — божественной умиротворенности!
— Разве существует нечто большее, чем божественное умиротворение? — удивился я.
11
Шри даровал мне умиротворение, хотя бы на некоторое время. И не только мне, но и
моей жене, которая жила за тысячи миль, с другой стороны океана, в другой эпохе и
атмосфере, пропитанной опасностью. Первую мантру, в которую он посвятил меня, он также
переправил и жене, дав ей также другое имя. В своем письме, направленном жене по моей
просьбе, он обращался к ней как к Шанти – Умиротворению, а не Хелле. Шри выразил
желание, чтобы божественное умиротворение вселилось не только в нее, но и в каждого, кто
столкнется с ней.
Многие из тех, кто были рядом с Хеллой в те дни, были обескуражены и удивлены
поведением Хеллы-Шанти – бодростью и твердой уверенностью. Может быть на нее
подействовало благословение Шри?
ГЛАВА III
ЧЕТЫРЕ СТАДИИ МЕДИТАЦИИ
Джаз и храмовые колокола – Легенда об озере Найнитал – Утешающий сон – Рана –
старший ученик Шри – Молчание Гималаев – Первые шаги в медитации – Физические
неудобства – Урегулирование дыхания – Могущество мантр – Объяснение медитации
Когда около двухсот лет назад европейцы впервые обратили свой взор на озеро
Найнитал, его бассейн был окружен благоухающим девственным лесом. Деревья были
усыпаны цветами, а дикие животные бродили в зарослях, время от времени появляясь на
берегу озера, чтобы утолить жажду. В соответствии с верованиями индийцев, змеиный бог
обещал, что укус змеи, обитающей у этого озера, не будет смертельным.
Я никогда не видел змей у озера Найнитал. Множество диких животных уже покинуло
эти земли, лишь птицы яркого окраса перелетают с ветки на ветку каштанового дерева.
Обезьяны верховодят на отвесных скалах у южного берега озера и иногда играют, бросая в
воду камни. В гуще леса, состоящего в основном из дубов и каштанов, люди прорубили
просеки и построили множество жилищ, от простых бунгало, до величественных резиденций
индийских принцев и английских губернаторов. И в непосредственной близости к побережью
расположились склады, школы, банки и большая хоккейная площадка. Неподалеку
возвышался величественный храм богини Найни, а под его сводами собирались обнаженные
индийские аскеты. Сам храм был расположен в тени уродливого здания европейского типа,
12
под крышей которого разместились кинотеатр и площадка для катания на роликах. Джаз,
доносящийся из динамиков кинотеатра, заглушал свисавшие из-под навеса храмовые
колокола, в которые часто звонили сами верующие.
Каждый вечер я прогуливался вместе со Шри Махараджем вдоль берега озера.
— Некогда на этих покрытых лесом горах жили святые риши. Риши – это духовно
просвещенные люди, превосходящие по качествам обычных людей. Они обладают
неземными телами и по своему желанию способны принимать человеческие тела. Говорится,
что тысячи лет назад эти риши, обретшие человеческие тела, каждый день принимали
омовение в Ганге. Позднее, когда люди разучились слушать свой внутренний голос, эти
древние учителя человечества ушли высоко в горы, в места, вечно покрытые снегом.
— А где они живут в наши дни? --- спросил я.
Старец улыбнулся.
— В заснеженных горах неподалеку от озера Манасаровар.
Название озера — “Манасаровар” — разнеслось над водой. Далекое тибетское озеро –
цель моего приезда – снова возникло перед глазами, окутанное легендами, сердце всего мира,
последняя крупица рая на земле. Оно является источником четырех священных потоков,
направленных на юг, запад, север и восток. Поток, бегущий на юг, несет с собой серебряный
песок; бегущий на запад – золотой; на север – изумрудный; а бегущий на восток –
бриллианты. Каким-то чудесным образом эти потоки оказались здесь, в озере, на берегу
которого я стоял. Неужели поиски завели меня так далеко?
Музыка, доносящаяся из кинотеатра, и звуки полкового оркестра замерли где-то вдали,
а я слушал рассказ о возникновении озера Найнитал.
Странствуя по миру в человеческих телах, трое из семи святых риши пришли к этим
горам. У них давно закончилась вода, и по этой причине они пребывали в страшном
беспокойстве. Преследуемые жаждой, риши возносили молитвы Брахме, Творцу, с просьбой о
помощи. Получив ответ, они вырыли в земле глубокую яму, а бог позволил олицетворению
далекого озера Манасаровар прийти в этот глубокий резервуар. Поэтому озеро нарекли
“Триришисаровар”, то есть “озеро трех риши”.
Хоккейный матч закончился громкими восклицаниями собравшихся зрителей.
Музыканты, облаченные в униформу красного цвета сложили свои инструменты и разошлись
по домам. Над озерной гладью растекался звон колоколов храма богини Найни.
Я посмотрел на запад, где солнце начинало прятаться за покрытой лесными массивами
горой. Шри Махараджа продолжил свой рассказ о риши и о гимне, с которым они обращались
к солнцу. Слова гимна были посвящены не тому диску, который доступен восприятию
обычных людей. Это была мантра, обращенная к духовному солнцу, а также возвышенному
13
существу, пребывающему на солнце, которое мы видим. Сначала Шри пропел мантру сам,
после чего позволил мне повторить ее.
— Загляни за пелену далеких голубых небес. Впитай в себя их глубины, это придаст
тебе сил, — дал мне совет Шри.
После этого мы вместе прочитали несколько стихов из “Бхагавад-гиты” и продолжали
делать это каждый день. Старец расшифровал скрытое и все же вполне очевидное значение
некоторых из них.
— Это самая совершенная книга на все времена и для всех народов, — воскликнул он.
“Бхагавад-гита” изошла из уст Самого Бога, наисовершенной Личности Бога, по
отношению к которому Брахма-Творец, Вишну-Вседержитель и Шива-Разрушитель являются
лишь аспектами.
В “Бхагавад-гите” Кришна обращается к Своему другу Арджуне: “Так же, как человек
избавляется от изношенной одежды, так и душа оставляет старое тело, переходя в новое.
Никто не в силах уничтожить бессмертную душу”.
Старец стоял передо мной, словно пророк с духовного светила. Волны озера Найнитал
ритмично накатывали на берег и вновь обнажали песок, так же, как и в прошлые века, когда в
этом самом месте дикие звери стремились к водопою. В тот момент я до глубины души
осознал, что нахожусь в Индии, в Гималаях. И бесчисленное множество мудрецов и духовных
учителей снизошли с заснеженных вершин.
На следующее утро незадолго до пробуждения мне приснился сон. В нем я прибыл на
корабле в зарубежную страну. Я услышал голос: “Для тебя все закончится благополучно. Ты
воссоединишься со своей женой… Отдайте ему богатства, но постепенно, шаг за шагом”.
Я поднялся в шесть вечера. Улица, ведущая к пляжу, и дорожка вдоль пляжа были
почти пустыми. Лишь несколько носильщиков шли с грузом на головах и плечах. Я ждал
прибытия Раны.
По воле случая я выяснил, что Рана был высокопоставленным полицейским,
курирующим округ с населением в несколько миллионов человек. Он был наиболее
продвинутым учеником Шри Махараджа, чей секретарь отзывался о Ране с огромным
уважением: “По вечерам, когда он освобождается от работы, никто не верит тому, что Рана
полицейский. В то же время, о нем говорят, что, выявив недостатки в чьей-либо работе, он
может быть яростным, словно тигр. Рана прославился своим тигриным ударом, но этот удар
познали лишь провинившиеся преступники”.
Рана прибыл как всегда пунктуально и тут же стал вскарабкиваться на гору, бросив
лишь:
14
— Срежем путь!
На протяжении последних нескольких дней я слышал эти слова чаще всего. Он всегда
стремился сэкономить время, выбирая самый короткий путь, когда приходилось преодолевать
холмы и перевалы, изобилующие густыми дубовыми и каштановыми лесами.
Всматриваясь между стволами деревьев, он заметил блеск воды озера, которое ранним
утром отливало свинцом. Я замер, пытаясь увидеть этот блеск и заодно отдышаться. У себя
дома, в Вене, я часто бегал и все же не был готов к столь быстрому восхождению на большую
высоту.
— Устали лишь твои ноги, но не легкие, — сказал Рана. Мы продолжили восхождение.
Я пытался последовать его совету забыть о ногах, и мне это действительно помогло. Мое
дыхание слилось с сильным ветром, который дул по всему миру. Мои легкие казались мне
парусами корабля. Ветер раздувал паруса, толкая корабль вперед. И мне было уже не трудно
взбираться наверх.
— Хочешь отдохнуть? — спросил Рана.
— Нет, мы можем продолжить путь, — воскликнул я и пошел дальше. Казалось, что
другой человек – неустанный путник – вошел в мое тело.
Рана принадлежал касте воинов, носителей древнего благородства, достояния многих
поколений предков.
— На протяжении тысяч лет, раз от раза, они выступали против ислама, — сказал он.
Я также узнал, что Рана был потомком одного из наиболее благородных кланов Индии,
принадлежащего династии Солнца. Он рассказал о принадлежности своих предков к
династии Рамы, божественного героя, который правил в древней Индии.
Когда мы подошли к вершине, Рана предложил:
— Может помолчим?
— Хорошо, согласен.
Храня молчание, мы сели неподалеку друг от друга на каменный выступ и
прислушались к тому, что происходило в наших сердцах. Мы смотрели на то, как возникал и
рассеивался туман, являя панораму холмистой местности и лесов. Мы смотрели на север, где
просматривались снежные хребты Гималаев.
Также молча мы спустились по склону. Когда он стал более покатым, показались
многочисленные зеленые фруктовые деревья, и мы оказались на берегу озера. Рана стал
рассказывать о себе и двух своих сыновьях. Он также рассказал о жене, с которой жил в
истинно духовном союзе вплоть до ее кончины. Через несколько минут он добавил:
15
— Как бы мне хотелось встретить такую же хорошую жену.
— Не забудь, что тебе еще нужно успеть на медитацию со Шри Махараджем к десяти
утра, — произнес он, когда мы расставались.
Я направился к дому Шри, преисполненный стеснения и ожиданий. По пути я встретил
молодую пару британцев верхом на лошадях. Они выглядели, подобно молодым богам, сияя
своей юностью и возвышаясь над столпотворением смуглых людей. Большинство британцев
не имели представления о том, что творилось в душах их индийских подопечных. Они
оставались здесь чужаками, несмотря на тридцать и более прожитых в Индии лет.
Я постоял некоторое время в коридоре, пока не привык к полумраку, царящему в доме
Шри. После этого я немного отдохнул в комнате Раны. Затем еще раз помыл свои руки и
стопы, хотя не так давно совершил полное омовение. Лишь после этого я босиком вошел в
комнату Шри.
Шри не стал приветствовать меня обычным образом — легким, дружелюбным
движением рук. Старец неподвижно сидел на полу, закутанный в белую накидку. Рана жестом
предложил мне сесть напротив Шри. Я так и сделал. Рана, который также был облачен в
белую накидку, с почтением распростерся перед Шри, прикоснувшись лбом к стопам старца.
После чего он зажег тонкую палочку благовоний и установил ее в подсвечник. Затем взял из
чаши немного сероватого пепла и нанес с помощью него знаки на лбу, шее и груди. Потом он
замер, скрестив под собой ноги, держа спину прямой.
Я заметил взгляд Шри, остановившийся на мне.
— Посмотри мне в глаза. Я – твой друг, — произнес он.
Я посмотрел на Шри. Его морщинистое лицо, прекраснее, чем прежде, обрамляли
длинные черные волосы и серебристая борода. Именно таким выступало оно над белыми
льняными одеждами, окутывающими фигуру. Горы и пропасти – все миры – можно было
узреть в этом ясном выражении его лица. Он сидел, словно сам космос, поседевший от
старости и все же сохранивший великолепие спокойного ярко-золотистого сияния, которое,
казалось, исходило из самих глубин его естества.
В первый день мне не довелось много медитировать. Я был подавлен и еще не привык
сидеть со скрещенными ногами, поэтому скоро очень сильно устал. Все мое тело затекло,
похолодело и заболело. Пристыженный, я поднялся на ноги и начал растирать онемевшие
стопы. Шри также поднялся и успокоил меня. Он сказал мне, что европейцам вначале всегда
немного трудно. Он рекомендовал мне купить соломенный коврик и шкуру оленя, для того
чтобы чувствовать себя немного комфортнее. Прежде всего мне предстояло изучить четыре
стадии медитации: правильно сидеть, дышать, повторять и воспевать мантру. Чтобы достичь
успеха, объяснил Шри, мне предстояло раскрыть внутреннюю духовную силу, накопленную в
прежних формах моего существования на земле.
16
Звуки, сопровождающие наступление полудня, — выкрики торговцев, носильщиков и
конюхов – прорывались в затемненную комнату. Иногда любознательные лица заглядывали в
окно. Рана сидел на полу, громко читая на индоарийском языке. Он читал о Раме, победителе
десятиглавого демона, который поработил “три мира” – рай, землю и ад.
“Всякий раз, когда попирается правосудие и воцаряется несправедливость, Я из века в
век принимаю рождение на земле”. Такое обещание дает Бог в “Бхагавад-гите”.
Сотни раз я садился медитировать перед Шри. В те дни я абсолютно позабыл обо всем,
что меня окружало. Я был постоянно погружен в глубочайшие эмоциональные переживания,
испытывая благоговение перед старцем, каждый раз, когда открывал глаза и видел
одухотворенное выражение его спокойного лица, обращенного к духовному солнцу. Он
поднимался и наносил сандаловую пасту на мой лоб, шею, грудь, для того, чтобы открыть мое
духовное зрение.
На следующий сеанс медитации я принес с собой соломенный коврик из травы куша,
шкуру оленя и ткань. На этот раз я сидел вполне спокойно, чувствуя себя расслабленно и
свободно. Как обычно, в комнату входили и выходили различные люди. Слуга Шри принес на
серебряном подносе и в серебряной посуде его обед. Старец принимал пищу лишь один раз в
день. Поразительно, что все мои действия не вызвали у меня никакого удивления.
Мое сердце переполняло чувство глубокой благодарности Шри. До этого у меня были
лишь расплывчатые представления о концентрации и медитации, но мне еще предстояло
преодолеть долгий путь. И все же я начал понимать то, как может развиваться медитация.
Раз за разом я пытался сосредоточится во время медитации и часто моему внутреннему
взору представало нечто необычайное. Однако меня не покидало тайное чувство, что эта фаза
была не чем иным, как препятствием, потому что человек мог возгордиться и стать жертвой
тщеславия. Эта гордость и весь внутренний хлам, так же как и беспокойство, духовная
нечистоплотность, должны быть вычищены. Человек должен стремиться к спокойствию,
словно к неизведанному берегу неизвестного моря, и уже там, на другом берегу, — ждать,
пока не достигнет божественного мира, — и если таким будет его выбор — он окажется там.
После очередной попытки погрузиться в медитацию мое тело все-таки некоторое
время болело. И все же я чувствовал необычайную свежесть, и окружающий мир воссиял для
меня особой глубиной, недоступной прежде.
Недостаточно медитировать время от времени или в определенное время суток. Шри
часто говорил мне об этом.
— Следует жить, будучи погруженным в эту атмосферу двадцать четыре часа в сутки,
— говорил он.
Понадобятся несколько болезненных лет, прежде чем я смогу освоить первые четыре
стадии медитации.
17
Первые две стадии — правильно сидеть и дышать — были предварительными и так
же, как омовение и чистая одежда, являлись лишь внешними приготовлениями.
Следуя практике, человек может научиться сидеть на протяжении нескольких часов,
держа позвоночник прямо, скрестив при этом ноги. Тело больше не сопротивляется. Даже на
картинах, обнаруженных недавно при раскопках памятников древней культуры в долине у
реки Инд, изображены люди, сидящие и медитирующие в том же самом положении, что и
современные индийские йоги.
Искусство регулирования дыхания также было известно в Индии несколько тысяч лет
назад. Когда дыхание становится спокойнее, устанавливается связь между физическим
дыханием и человеческой душой. Но индийские писания отмечают, что практикующий не
сможет приблизиться к Богу посредством элементарного контроля дыхания. Дыхательные
упражнения – лишь средство достижения цели. То, что в Европе называют йогой, в
действительности является так называемой хатха-йогой. Многие считают, что благодаря
этому методу человек может сохранять свои юность и здоровье необычайно долгое время и
обрести мистические силы. Широко известен ответ, который дал одному йогу Будда. Йог
похвалялся тем, что после двадцати лет суровых аскез он научился ходить по воде.
— Но зачем? — спросил Будда. — За медяк паромщик доставит тебя на другой берег.
— Не трать свое время на бессмысленную практику хатха-йоги, — сказал однажды
мой учитель Шри. — Ты уже сделал это в своей прошлой жизни. Неизведанные силы могут
пробудиться в тебе, став препятствием, и сбить тебя с Пути.
Напротив, произнесение мантры позволяет войти в сердце важным вещам. Если за
значенем слова “мантра” обратиться к санскритскому словарю, можно найти в нем
следующее определение: “Ведический гимн, святая молитва, магическое заклинание, тайна,
амулет, путь, ведущий к божественному, и так далее”. Однако все это — лишь поверхностные
определения.
Через много лет после моей первой встречи со Шри я спросил у другого индийского
гуру:
— Что такое мантра?
— Мантра – это нечто, создающее любовную привязанность к Богу.
Не правда ли, его ответ был прост?
Индийский искатель истины, вне зависимости от того, какой путь он для себя избирает
– действие, мудрость или любовную преданность, – убежден, что произносимая им мантра
приносит заключенную в ней божественность. Поэтому следует помнить о почтительном
отношении к мантре, важности правильного ее произношения и опасности неверного
использования в эгоистичных целях. Индийцы испытывают большее уважение к
18
произносимым словам, чем западные люди. Не только каждое слово мантры, но каждый ее
звук и каждое слово в санскрите называются “акшара”, что означает “нерушимое”. “Акшара”
– это также одно из имен Бога.
Настоящую мантру следует петь, а не произносить. Индийские писания называют
Брахму-Творца “первым певцом”. Говорится, что наш мир берет начало из мантры, которую
он однажды пропел. Индийский посвященный пытается пробудить божественный звук в
самой своей душе, ибо мантра является источником земных звуков, которые являются лишь
тенью.
На Западе эти представления звучат чуждо, но некоторая схожесть все же
прослеживается. Иногда дома, а потом и в Индии, я изумлялся, вспоминая пролог Евангелия
Иоанна: “Вначале было Слово, и Слово было от Бога, и Слово было Бог… От Него изошло все
сущее…”
Медитация
Первый урок касался приема пищи. Следует есть лишь легкоперевариваемую пищу.
Половина желудка должна быть заполнена пищей, четверть — водой, а последняя четверть
должна остаться незаполненной для обеспечения циркуляции пищи и воздуха.
Второй урок – режим сна. Следует индивидуально определить продолжительность сна
в соответствии с возрастом и состоянием здоровья. Не следует недосыпать, как и спать
слишком долго.
Третий урок касался погоды. Должно быть не слишком жарко и не слишком холодно.
Следует быть особенно осторожным при смене времен года. Штормы и циклоны не
способствуют медитации.
Четвертый урок – выбор места. Следует оставаться в уединении, избавившись от
присутствия тех, кто препятствует медитации. Также благоприятно, чтобы медитации не
мешали друзья и родственники.
Пятый урок был посвящен телу. Следует умерять свои аппетиты и поддерживать его в
здоровом состоянии, воздерживаясь от соприкосновения с малейшей суетой, также следует
избегать выкриков толпы.
Шестой урок касался ума. Обычно человеку сопутствуют три состояния ума:
размышления о мирских объектах привязанности или ненависти, блуждание от одного
объекта к другому, а также склонность к погружению в апатию и сонливость. Ни одно из этих
состояний не способствует медитации. Должен присутствовать дух отреченности и
19
отсутствовать — жажда мирского.
Определенные нормы поведения предписаны и для санньяси. Однако, если какие-либо
из них препятствуют медитации, их следует отвергнуть.
Практиковать йогу следует сидя. В Индии йоги предпочитают священные места,
свободные от скверны, например, речной берег или горную пещеру. Место не должно быть ни
в низине, ни на возвышенности. Во-первых, на коврик из травы куша следует постелить
шкуру тигра или оленя, а уже сверху – накрыть их куском ткани. Все вместе это называется
асаной. У каждого должна быть своя асана. Никому другому не дозволяется сидеть на ней. Ее
не следует передвигать с места на место, даже из одной комнаты в другую.
Сидеть на асане следует в определенной позе. Ноги должны быть согнуты, а
позвоночник, шея и голова – находиться на одной линии. Пренебрежение этим правилом
может стать причиной заболевания мозга, сердца и почек. Медитирующему не следует
двигаться. Глаза должны оставаться полуоткрытыми, взгляд – направленным в сторону
кончика носа, хотя и не сосредоточенным на конкретном объекте. Единственный способ
сделать это – сосредоточиться на внутреннем “я” или вообще закрыть глаза. Постепенно мы
подошли к самому трудному.
Довольствуясь необходимым и избегая излишеств, можно положить конец
блужданиям ума. Некоторым удается добиться этого с помощью усилий, однако для
подавляющего большинства это невозможно. Ум может блуждать, но даже при этом
возможно постоянно помнить о цели.
Объектом медитации должна быть личностная форма Бога, Его имя, Его качества, Его
спутники или Его обитель. Некоторые медитируют на безличную форму Бога. Есть и такие,
кто медитирует на слог “Аум”. Именно такая форма медитации определяется в “Катхаупанишад” как важнейшее средство обретения цели. По мнению автора Упанишады, все эти
практики одинаково эффективны, однако самый легкий и лучший метод – повторение имен
Бога с любовью. Медитация придет во время процесса. Тем, кто предпочитает медитацию,
слова автора дают надежду на успех: “Произноси имя с любовью. Оно быстро принесет тебе
желаемый результат”. Таких представлений придерживаются приверженцы наиболее поздних
школ медитации в Индии – преданные Кришны Чайтаньи.
20
ГЛАВА IV
ВАМАНА
Воспевание мантры – Дорога в Алмору – История Ваманы, Могущественного
Шагающиего – Жара и гроза – Изображение Кришны
За день до того, как я покинул Найнитал, чтобы достичь Алморы, мне удалось
преуспеть в пении мантры, что не могло не вызвать радости Шри. Он воскликнул:
— Ты уже не Вальтер, ты – Вамана дас. Впредь тебя будут звать Вамана дас, слуга
Ваманы.
— А кто это – Вамана?, — спросил я. — Когда он жил?
— Много тысяч лет назад, — сказал Шри и, ласково посмотрел на меня, — жил
Вамана. Несмотря на свое небольшое тело, Он завоевал три мира.
В течение последующих лет моего пребывания в Индии я довольно много разузнал о
Вамане из истории о трех Его великих шагах, а также множества других историй,
повествующих о деяниях Бога. Но не только Шри Махараджа и его продвинутый ученик Рана
рассказывали их мне, но и клерк Джоши, молодой офисный служащий-индиец,
сопровождающий меня в дороге. Эти истории до сих пор живут в сердцах индийцев, даже тех
крестьян и носильщиков, которые никогда не умели читать и писать. Однако каждый
рассказчик добавлял что-то свое. Словно погружаясь на различную глубину бесконечно
глубокого океана, истории неожиданно обретали новое звучание и жизнь, а их значение
прояснялось, когда я читал о них в оригинальных текстах. Казалось, что они растут вверх и
одновременно вниз, приближаясь к источнику. Этим источником был непостижимый Бог, тот,
кого мои друзья называли Кришной, источником божественных спасителей, низошедших на
землю. Вамана был одним из таких великих спасителей, одним из аватар Бога.
Теперь Шри, Рана и все остальные встречаемые мной индийцы стали называть меня
Вамана дасом, слугой Ваманы.
Я сидел рядом с водителем в огромном, изрядно потрепанном автобусе “Шевроле”,
направляющемся из Найнитала в Алмор и далее в Гималаи. Священный слог “Аум” был
нанесен краской на металлическую подставку у стекла за баранкой водителя. Во время
21
спокойной поездки мы преодолели множество изгибов проселочной дороги, которая
прокладывала себе путь над глубокими расщелинами и среди выжженных пустырей.
Неожиданно автобус остановился. Дорогу перегородили длинные колонны
автомобилей. Столкнулись два автобуса, и водитель одного из них сильно пострадал. Никто
не отважился подойти близко к месту аварии. Было всего без пятнадцати десять утра, и уже
поползли слухи о том, что нам придется ждать до двух часов дня, пока приедут полицейские и
составят отчет о происшествии.
Я удивился, не почувствовав в себе хоть какого-то нетерпения. Очередь машин с обеих
сторон нарастала. Мужчины, женщины, дети и паломники со всех районов Индии взбирались
на стены, установленные с одной из сторон дороги, рассаживались в дорожной пыли и на
склонах горы. А я вместе с Джоши прогуливался вдоль дороги. Пока мы ожидали прибытия
полиции, он поведал мне историю Ваманы.
В древние времена Бог низошел на землю в форме мальчика-брахмана Ваманы. В то
время землей, небесами и низшими мирами правил могущественный демонический правитель
Бали. Юный брахман робко попросил у царя выполнить одно желание. Хотя старший
придворный священник предупредил его о возможном обмане, Бали пообещал, что выполнит
любое желание мальчика. После чего мальчик попросил у царя землю, которую Он сможет
покрыть тремя шагами.
Затем Вамана сделал свой первый шаг.
Удивленные и испуганные, царь и его свита наблюдали за тем, как маленький мальчик
вырос до небес. Во всем безграничном царстве Бали, на всей земле, во всех звездных мирах не
оставалось ни одной песчинки, не охваченной гигантским шагом могущественного
Шагающего.
Вамана сделал следующий шаг. Бали с помощью открывшегося внутреннего духовного
видения узрел, что Вамана покрыл видимый мир, миры будущего и райские планеты.
И тогда небеса сотряс голос Ваманы, раздавшийся из-за облаков, словно гром:
— Куда Я могу ступить Своим третьим шагом, Бали?
Задрожав, Бали произнес запинающимся голосом:
— Поставь Свою стопу на мою голову!
Этот невежда не осознавал, что даже его собственная голова принадлежала не ему, но
Богу. Вамана поставил стопу на голову Бали. Прикосновение всеблагой стопы лишило
правителя не только власти, но и самого желания обладать ею, также оно избавило царя от
злобы и невежества. Бали был прощен. Переполненный любовью, он омыл стопы Бога своими
слезами.
22
— Капля воды, которая коснулась стоп Бога, попала в этот мир и превратилась в реку
Ганга, которая протекает по всей Индии. На протяжении тысяч лет демон Бали прославился
по всей Индии как наиболее возлюбленный друг Бога, — закончил свой рассказ Джоши.
В полдень реки и потоки в долинах, все еще скрытые дымкой тумана, окутывающего
растительность, неожиданно приобрели новое сияние. Все они были притоками Ганги.
Толпа вдоль дороги оживилась. У кого-то возникла идея обсыпать гравием дорожный
отвод, чтобы таким образом увеличить ширину дороги. Небольшая машина ловко проскочила
по этому участку, и тут же из толпы раздался выкрик. Все бросились к машинам, и, несмотря
на то, что еще несколько десятков человек продолжали делать насыпь, даже буйволиные
повозки пришли в движение. Мы продолжили свой путь на север, в сторону гор, не
дождавшись полиции.
Ветер обдувал мое разгоряченное лицо, а я, испытывая радость, почувствовал свежесть
и прохладу, исходящие от леса.
Мы двигались вверх по узкой, заросшей деревьями долине, продвигаясь к открытой
площадке. Я огляделся вокруг. Насыпь, заросшие ручьи, рощи серебристого дуба и деревьев с
красными и фиолетовыми цветами спускалась к реке. Рис и пшеница росли в низинах, чуть
выше уровня гальки, обрамлявшей русло реки. Ниже, на берегу под отвесной скалой мы
разглядели ветхую хижину махатмы.
Заскрежетали тормоза, и автобус на мгновение остановился. Водитель выпрыгнул из
кабины, чтобы сорвать пару цветущих веточек священного дерева, и мы продолжили путь в
колонне движущегося транспорта. И, наконец, нам пришлось идти пешком уже в колонне
людей. В одном месте русло реки расширилось, и мы увидели плавающих в ней буйволов.
Деревья, которые были намного больше виденных мною когда-либо, своей кроной нависали
над крытыми соломой хижинами. К нам подошли паломники, многие из которых были
полуобнажены: все они возвращались от истоков Ганги. Один паломник, облаченный в
оранжевые одежды, помахал нам рукой. Я ответил ему. Став одним из них, отправившись в
паломничество, я был счастлив, что эта земля была готова принять меня с распростертыми
объятиями.
В сезон дождей все эти практически высохшие русла рек наполнены водой, — сказал
мой попутчик. — Все желто-коричневые горы покрываются зеленью.
Вслед за его словами воздух сотряс удар грома, после чего солнце тут же исчезло. С
неба плотным потоком хлынул дождь, слишком сильный, чтобы его выдержал брезент,
который мы тут же попытались натянуть. Вода легко просачивалась через него, а недалеко от
нас ударила яркая молния, и по всему лесу раздался грохот.
Сезон дождей начался слишком рано, — прошептал один из наших попутчиков.
Автобус поехал дальше по залитой водой дороге прямо в лес, окутанный серым
23
туманом. Личный секретарь Шри прижал к своей груди картину, дарующую защиту. Это было
изображение Кришны – улыбающегося мальчика, обрамленного знаком “Аум”. Индусы верят,
что изгиб санскритской буквы, обозначающей этот божественный слог, содержит в себе
бесчисленные непроявленные миры, являясь источником и покровителем всего сущего. Когда
мир близок к уничтожению, все возвращается в “Аум”, в котором пребывает Бог.
Высохшая земля насыщалась влагой, дарующей жизнь.
ГЛАВА V
СВАМИ НИТЬЯНАНДА
Горный город Алмора – Письмо с предостережением от Шри – Свами Нитьянанда –
Его современные амбиции – Жизнь в обители паломника
Город Алмора находился высоко, раскинувшись на узкой полоске среди горных
хребтов. С обеих сторон открывалась величественная панорама — от желто-серых террас
вдаль по направлению к стене гор на горизонте. И все же настоящие горы-титаны остались
сокрытыми.
Алмора на протяжении многих лет была столицей независимого королевства Кумаон.
Более сотни лет назад англичане захватили этот горный город, и сейчас в бывшем
королевском дворце, возвышаюшемся на краю отвесной стены, обосновался Государственный
Суд.
Гостиница в Алморе имела не только прекрасное название, но также высокие цены и
рои насекомых. Как типичному чужаку и неопытному путешественнику, которым был я, мне
не удалось избежать жалоб на насекомых, и поэтому я попросил постелить на пол больше
матрасов. Спасение пришло в лице Раны: служащие, отреагировав на вежливую просьбу
военного, выложили матрасы, кишащие насекомыми, сушиться на солнце на целый день.
После этого стало немного лучше.
Окна комнат, расположенных подряд, выходили на террасу, с которой открывался вид
на выступающие горные склоны с ярко выраженными многочисленными пластами горной
породы. В ясную погоду на севере можно было увидеть высочайшие пики Гималаев. Окна
моей комнаты выходили как раз на эту сторону, однако прямо под ними было место,
отведенное под отправление физиологических потребностей местных жителей. Вместо того
24
чтобы испытывать любовь к человечеству, я начал ненавидеть некоторых его представителей.
Вместо радости при виде яркой толпы, которая заполняла площадку под окнами гостиницы, я
страдал от характерного шума и запахов, которые наполняли комнату день и ночь. Это было
испытание, с которым мне удавалось справляться с огромным трудом.
К моему удивлению, Шри Махараджа был счастлив пребыванию даже в этом здании.
Казалось, что ему нет абсолютно никакого дела до шумного “музыкального ансамбля”,
расположившегося за пределами гостиницы и зазывавшего прохожих зайти в кинотеатр или
купить европейские лекарственные препараты. Создавалось впечатление, что его это просто
не касается, однако Шри незамедлительно отмечал все то, что происходило в моем уме. Он
молча смотрел на меня, медленно покачивал головой, и это было для меня худшим из
наказаний. Несмотря на окружающие нас условия жизни, его комната была обителью
спокойствия и святости. Это ощущение позволяло мне испытывать неописуемое счастье,
когда я медитировал в его присутствии.
Таким образом, я сделал первые шаги в своем погружении в атмосферу индийского
образа жизни. В Найнитале, следуя желанию Шри, я продолжал посещать парикмахера,
который стриг на европейский манер, а единственная перемена касалась моего рациона – я
перестал есть мясо, и мне понадобилось довольно много времени, чтобы привыкнуть, а затем
и развить вкус к пище, которую готовил повар Шри в гостинице Алморы.
Однажды вечером секретарь Шри передал мне письмо. Племянник Шри, который
зашел ко мне в гости, рассмеялся:
— Шри присылает мне письма всякий раз, когда недоволен моим поведением.
Несмотря на большой объем, суть письма заключалось в простом и в то же время
содержательном совете о моем образе жизни. “Внимательно следи за питанием. Ешь рис лишь
один раз в день. Вечером ешь совсем немного”.
“Научись вести простую и чистую жизнь”.
“Не столь важно посетить озеро Манасаровар и гору Кайлас. Настоящий Кайлас
находится в твоем сердце. Вот к чему ты должен стремиться”.
Эти предостережения, несомненно, помогли мне, но принять наставления об озере
Манасаровар и горе Кайлас мне было трудно. Рана также много раз говорил со мной.
— Здесь твой гуру, рядом с тобой истинный духовный учитель. Духовные богатства,
которые ты ищешь, находятся здесь. Может быть, нет смысла покидать его лишь для того,
чтобы взбираться повыше в горы? Будь терпелив.
Вмести со Шри и Раной я сидел в медитации на растянутой по полу простыне. Я
25
только что принял тяжелое для меня решение. Я убедил себя воздержаться от долгого
паломничества к Кайласу и озеру Манасаровар, которое я намеревался совершить в этом году.
В конечном итоге, я осознал, что Шри был прав. Физически я не был готов к трудному
путешествию. Более того, я не был готов духовно. Мне предстояло многому научиться.
И тут же в комнату вошел незнакомый мне человек. Он был практически обнажен, и
его длинные, серые волосы были умащены пеплом и собраны в пучок на макушке. Его
удивительно светлое для индийца тело было подтянутым и мускулистым – телом юноши –
хотя позднее я узнал, что ему было шестьдесят пять лет. Его бедра облегала тонкая желтая
повязка. На его плечи была накинута тигровая шкура, а в руке он держал деревянный скипетр.
Поприветствовав Шри и Рану, он обнял меня.
К моему необычайному удивлению, он тут же сказал:
— Я не сомневаюсь, что ты направляешься на Кайлас. Я обещаю, что уже в этом году
ты окажешься там, так же как и на озере Манасаровар. Ты пойдешь вместе со мной!
Его звали Свами Нитьянанда Сарасвати, и был он председателем комитета по
оказанию помощи в организации паломничеств к древним святым местам – горе Кайлас и
озеру Манасаровар. Он сообщил мне, что недавно его избрали духовным лидером более чем
ста миллионов индийцев. На фестивале Кумбха-мела, который традиционно проводится в
Хардваре, где каждые двенадцать лет собираются более миллиона паломников, было решено,
что он достоин управлять делами Северной Индии. Так Свами Нитьянанда был возведен на
трон со всеми приличествующими его положению регалиями.
Духовному и религиозному царству, каким была Индия на протяжении двухсот лет, не
хватало лидера, потому что было трудно найти достойного занять трон. Его же посчитали
достойным, после чего утвердили на этом посту. А он сам рассказал мне следующее.
Шри Ади Шанкарачарья, вдохнувший новую жизнь в индуизм в средние века, основал
религиозные школы на севере, юге, востоке и западе Индии. Наставники каждой из них
обладали влиянием на большей части Индии. Город Джйотирматх в Гималаях был
расположен в северной части, куда входил Кашмир, Непал, Кабул, гора Кайлас, озеро
Манасаровар и нескольких индийских провинций.
Официальный документ на санскрите перечислял все регалии и права Свами
Нитьянанды:
Величайший Святой из Святых, который правит во всех сферах духовной жизни;
великий йоги, прошедший далеко по Пути, обладающий способностью объяснять,
излагать и давать посвящение; познавший все религиозные тексты; обладающий
правом наставлять четыре ведические касты – брахманов, кшатриев, вайшьев и шудр;
покровитель всех аскетов; обладающий неограниченной способностью применять
26
правила и законы в религиозной и общественной жизни своих учеников, чье
покровительство и признание необходимы всем правителям штатов государства, перед
тем как они взойдут на свой трон; духовный лидер сотен миллионов индийцев – он
взошел на трон в этой части Индии, для того чтобы следить за соблюдением
социальных и религиозных законов, будучи наделенным неограниченной властью…
Этот человек горел желанием вместе со мной предпринять паломничество к озеру
Манасаровара.
— Позднее со мной будет невозможно встретиться, — сказал он. — Я буду постоянно
путешествовать в сопровождении факелов и слуг и соблюдая строгий церемониал, требующий
обета молчания.
Мне предстояло отправиться в путь, облачившись в желтые одеяния, которые обычно
носят паломники. Нитьянанда выразил пожелание, чтобы я переехал в обитель паломников,
куда мы незамедлительно направились.
— Для тебя будет благом жить среди аскетов. Это очистит твою душу, — сказал он. И
добавил, чтобы я переехал, не откладывая, однако Шри пытался мягко протестовать.
Но Нитьянанда был диктатором. Он пришел с севера Индии и говорил на английском
намного лучше, чем на хинди. Черты его лица напоминали мне больше русского, чем
индийца. Днем и ночью, летом и зимой он был облачен в тонкую ткань, покрывающую его
бедра, тигровая шкура была наброшена на плечи, но все остальное тело было обнаженным –
даже во время паломничества высоко в горы. Он носил ту же самую одежду при посещении
друзей, среди которых были наместники британской короны, министры и махараджи.
Было время, когда Нитьянанда вел совершенно иную жизнь. Не так давно он был
молодым юристом с обширной практикой, курирующим три примыкающих друг к другу
индийских округа, по площади превышающих несколько европейских королевств вместе
взятых. Когда он встретил своего гуру, то был уже очень влиятельным человеком, и
неожиданно решил все оставить – жену, детей, доходный бизнес, положение и власть – и все
это для того, чтобы удалиться в горную пещеру и стать аскетом. Нитьянанда сказал мне, что,
пребывая в уединении, он услышал приказ Бога взять на себя ответственность за преодоление
бесчисленных трудностей, с которыми сталкиваются паломники на пути к озеру Манасаровар
и горе Кайлас.
Пока мы все вместе сидели на корточках вокруг него, Нитьянанда и Шри обсудили его
план. Он намеревался провести электричество и обязать паломников следовать элементарным
принципам гигиены в монастырях Тибета, где живут ламы. Он хотел возвести полдюжины
приютов для путешественников по всему пути паломничества. Он продумал и отверг идею
передвижения по воздуху: хотя плоскогорья Тибета представляли собой идеальные
посадочные полосы, частые бури и скалистые выступы создадут проблемы при посадке. Я
27
содрогнулся, когда он многозначительно воскликнул:
— Никто не умрет во время этого путешествия! — После чего добавил:
— Никогда не сдаваться!
После обеда я поехал в обитель паломников в сопровождении Шри Махараджа и
Свами Нитьянанды, что вызвало большой интерес у жителей Алморы. Узкая, извилистая
дорога иногда шла по краю обрыва, а иногда пропадала в густых зарослях цветущего леса.
Последний отрезок пути состоял из постоянных восхождений на каменные выступы. На
каменной террасе стояли около дюжины паломников. Их лица, шеи и руки были ярко
украшены цветным пеплом. Они приветствовали нас, распевая хором церемониальные песни:
Аум Аум Аум
Харе Кришна Харе Кришна…
Харе Рама Харе Рама…
Насыщенные удивительной энергетикой имена Бога и священное слово “Аум” эхом
раздавались над горами и долиной, проникая сквозь толщу леса в наши сердца, пока мы
взбирались по лестнице. В звуке “А” возрастала энергия пения и тональность, пока не
достигала кульминации в “у”, а завершающая “м” медленно замирала в тишине.
Песня – ее слова, мелодия и тайна – околдовала меня.
Подкрались сумерки. Звучание успокаивающего “Аум” доносилось эхом откуда-то
сверху. Под покровом темноты ночного леса мы вместе со Шри возвращались обратно в
Алмору. Возвратившись в гостиницу, я при свете свечи сложил свои пожитки. На следующий
день сам Шри проводил меня до обители паломников – обширного, красивого бунгало с
колонным залом, который был переустроен под ашрамы. Мне предоставили отдельную
комнату. В ней было два окна и стеклянная дверь. Шри посоветовал мне:
- Избавься от всех стульев, кроме одного или двух.
Я так и сделал. Теперь мебель состояла лишь из стола и очень грязного ковра,
расстеленного на полу.
Я выяснил, что Шри намеревался через несколько дней уехать и несколько недель не
возвращаться. После того как мой учитель покинул меня, а вечерний бриз зашептал в
28
вершинах растущих вокруг здания деревьев, я остро почувствовал, что впервые остался в
полном одиночестве.
ГЛАВА VI
ГИМАЛАЙСКИЙ ДНЕВНИК
Воспевание гимнов Шиве – Тамилец из Южной Индии – История о Ганди –
Мистический символ “Аум” – Простая диета – Подготовка к отбытию – Приступ
дизентерии – Возвращение Шри
В первый вечер пребывания в обители паломников, приблизительно с восьми до
девяти вечера, я сидел на каменном полу, в то время как остальные расположились на
ковриках из травы куша. Единственное освещение создавала керосиновая лампа. Свами
сидели вместе вдоль стены. Лишь один из них расположился в центре комнаты – мужчина с
темными, фанатичными глазами. Некоторые трясли его, пытаясь заставить того двигаться.
Однако казалось, что он никак не реагирует на их попытки. Вскоре он погрузился в глубокий
транс. Иногда казалось, будто он устремлял на меня свой пронзительный взгляд. Его глаза
представлялись мне ясными и широко открытыми, но на самом деле он был где-то далеко
отсюда.
Более часа мы пели гимны, обращенные к Шиве, который разрушает все мирское и
освобождает дух. Один за другим паломники и аскеты присоединялись к нам, рассаживаясь
вокруг. С берега доносился шум волн. Одна за другой – сотни волн сменяли друг друга.
Эта молитва ни к чему не обязывала. Пение было наполнено радостью и осознанием
могущества, заключенного в ней. Так же, как атлет наслаждается, проверяя силу своего
прекрасно развитого тела, эти свами проверяли свою духовную силу.
Сначала я завел робкую беседу с худощавым, молодым тамильцем, который должен
был меня опекать. Его звали Нишабодх. Прежде он был служащим в книжном магазине в
Мадрасе. Когда я спросил о том, есть ли у него родители и родственники, он сильно
расстроился. Казалось, что у него нет никакого представления о том, живы ли они. Так как
свами должен оставить дом, родителей и все, что привязывает его к материальному миру, – и,
в конце концов, забыть о своем собственном теле, – Нишабодх решил отправиться на север
29
Индии. Он пять лет прожил в Ришикеше, еще одной долине в Гималаях, приняв посвящение у
гуру, но сейчас он намеревался попасть в Кайлас. Этому несколько фанатичному молодому
человеку было не более двадцати пяти лет.
Я проснулся в половине шестого хорошо отдохнувшим. Шел легкий дождь. Над
пропастью у подножья Гималаев нависли тяжелые тучи.
Я сложил свою постель, вернее вывесил оба одеяла, на одном из которых спал, а
другим укрывался, на перила колоннады. Насекомых я не заметил и потому заключил, что их
здесь не много, иначе они бы устроили нашествие. Очевидно, что между насекомыми и
воинами в окопах было нечто общее: в плен попадаются лишь новички.
Нишабодх посоветовал мне не ложиться у стены. Он боялся самой мысли убить
насекомое и был убежден, что, поступив так, он переродится в теле одной из этих неприятных
тварей. Когда я спросил об этом Шри, то услышал несколько иную точку зрения:
— Не бойся – убивай их, — сказал он. — Если ты просто выбросишь их в окно, они
вернутся и причинят беспокойства другим свами. Форма жизни насекомых предполагает
страдания.
Однако Рана объяснил это по-своему:
— Хорошо, что насекомые будят тебя ночью. Они напоминают тебе, что ты должен
приступить к медитации.
Нишабодх рассказал мне историю о Махатме Ганди, достойную пересказа на
страницах этой книги. Ганди открыл свой собственный ашрам, и люди приходили к нему,
чтобы учиться йоге. Но вместо ожидаемых занятий йогой они получали наставление чистить
уборные. Когда они отказывались делать это или когда кто-то из них заболевал, Ганди сам
делал за них эту работу, потому что йога – это служение. Гуру Нишабодха однажды сказал
ему:
— Человек, ставший известным йогом, должен быть готов даже среди множества
своих учеников и последователей нести тяжелый сундук на своей голове на железнодорожную
станцию, без ложного смирения. Если человек не способен на это, тогда его нельзя считать
настоящим йогом.
Юный Нишабодх жил в соответствии с этими принципами. Мне часто казалось, что
этот худощавый, даже уродливый человек, который с радостью помогал мне, с помощью йоги
превратился в светлого ангела.
Я сидел в своей комнате в состоянии умиротворения, наступающем после медитации.
Я посмотрел на спокойную, солнечную террасу с другой стороны долины, где располагалась
30
деревня Каламати.
Ранним утром я отправился в долину. С большого расстояния я смог увидеть контур
темно-серого купола, который был увенчан взметнувшимся к небу камнем лингам, символом
творческой космической энергии. Подойдя ближе, я увидел, что это был древний храм Шивы.
Перед самым входом росло большое дерево, которое было расщеплено и обуглено попавшей в
него молнией.
Чуть ниже и выше храма были установлены красивые каменные резервуары,
наполненные водой. Наверху сидели два темнокожих человека, которые только что
намылились и собрались ополоснуться. Я снял обувь, носки и омыл руки и стопы. Один из
них любезно подал мне свой ковш, чтобы мне было удобно омыться.
Босым я направился к порогу храма, который был серым от старости, а его крыша,
казалось, была готова провалиться. Я склонился в глубоком почтении и благоговении. Люди в
оранжевых одеждах кивнули в знак одобрения.
Теперь я понял, куда они ходили каждый день, покидая обитель паломников с
медными и бронзовыми ковшами в руках. Хотя неподалеку от нашей обители бил чистый
родник, эти люди приносили воду из храма Шивы, где они принимали омовение.
Шива-Разрушитель – бог йогов – олицетворение смерти и воскресения. Тонкая струйка
живой воды стекает на его голову в том месте, где он погружается в медитацию. Мне сказали,
что тот, кто служит Раме, должен выражать почтение Шиве на протяжении трех или шести
месяцев. Рама, Кришна, Нараяна, Брахма, Вишну, Шива, Вамана – все это различные аспекты
и имена Всемогущего Бога.
В большом квадратном бассейне, расположенном во дворе храма, не было ничего,
кроме зеленой слизи. Чистая и прозрачная вода приходила лишь из одного источника.
Неподалеку стоял человек, который пил из ковша. Он показал мне жестом, чтобы я сел. В
стороне от бассейна стояли полуразрушенные колонны. Там же находились небольшие
конструкции, под крышами которых скрывались камни лингам.
Вокруг храма грациозно возвышались мрачные горные склоны, образуя широкую
круглую чашу. Я сел на лужайке посередине множества лепешек коровьего навоза, в
точности, как в Альпах. Когда я повернул голову, то смог увидеть зеленые склоны, которые в
низинах были испещрены козьими тропами. Там царил лесистый мир.
Темно-серые каймы облаков нависли над горами, раскинувшимися на западе. На
каменном флаге непосредственно перед храмом был высечен из темного камня демонживотное, который стоял, вознося молитвы среди пасущихся лошадей и коров. Подобная же
фигура находилась на поросшей лишайником крыше пирамиды.
Широкая извилистая дорога на большой высоте огибала глубокую впадину, проходя от
храма до обители паломников. Постепенные смещения земляных пластов на протяжении
31
последних сотен лет перенесли узкие угольные наслоения и плоские каменные плиты,
прокладывая себе таким образом дорогу. Часто было необходимо перепрыгивать с одного
камня на другой.
Иногда я встречал паломников, направлявшихся к храму на омовение, и они
приветствовали меня, дружески произнеся “Аум”, точно так же, как утром это сделал
Нишабходх.
Говорится, что из слога “Аум” происходят все языки и все Веды. Веды – это листья
дерева, корни которого пребывают на небесах, а ветви растут вниз.
Начинался сезон дождей. Каждый раз, когда удары молнии сопровождались
вспышками в небе, мне казалось, что молния угодила в один из ашрамов. Но уже через
полчаса наступило спокойствие, дождь прекратился, и земля впитала всю воду.
Обет молчания, который я дал по просьбе Шри Махараджи перед его отбытием,
приносил мне ощущение счастья. Я не должен был произносить до обеда ни единого слова.
Если мне что-то было нужно, я должен был прибегать к письму. В попытках заставить
молчать собственную сущность, душу, а не только язык, скрывается огромная сила.
Рядом с Нишабодхом мы смотрелись несколько странно. Его родной язык был
тамильский, мой – немецкий, но разговаривали мы на английском. Он с энтузиазмом пытался
научить меня хинди всякий раз, когда мы оказывались на местном базаре. По вечерам он с
нетерпением изучал книгу по грамматике хинди, которую нашел в моих вещах, после чего он
в настроении победителя сообщал о только что выученных правилах. Нишабодх был удивлен,
что я не пью и не курю и что мне так легко удалось отказаться от мяса. Но пища в ашраме
готовилась с таким обилием специй, что язык просто горел. Утром мы ели рис, овощи и
индийский хлеб, который был тонким, как листок. Завтрак был около одиннадцати утра. На
следующий раз около десяти вечера мы получали чашку овощей и хлеб. В большинстве
индийских ашрамов кормят лишь раз в день. По вечерам при ярком свете керосиновых ламп
паломники рассаживались во дворе в длинный ряд, ожидая своей пищи, а цветы, окружавшие
их, источали сильный аромат. Люди со всех уголков Индии, представители всех каст и
укладов общества собрались в этом месте. Все они порвали со своим прошлым и оставили все,
чтобы стать садху. Но не всем удалось избавиться от кастовых замашек, несмотря на то, что
сделать это необходимо. Иногда из-за стены моей спальни доносились долгие и часто
неприятные разговоры, которые продолжались до поздней ночи. Главной темой обсуждения
были вопросы об обеспечении продуктами питания. Даже Нишабодх мог часами говорить на
эту тему.
Каждый день к нам присоединялись все новые паломники. Они заполнили
практически каждый угол в ашраме. Около ста человек жили в обители паломников, в то
время как остальные разместились в различных зданиях города. Даже по ночам они стучали в
32
стеклянные двери с твердым намерением разместиться в нашей комнате. По всей Индии,
словно лесной пожар, распространилась новость о том, что комитет оплатил все расходы,
провизию и расселение тех, кто отправится в продолжительное паломничество. Многие из
них действительно стремились найти истину, но остальные, похоже, лишь носили оранжевые
одеяния монахов. Паломники разделились на группы. Их обслуживали на первом и втором
этажах здания. По вечерам практически отовсюду в мою комнату проникали звуки гимнов,
обращенных к Шиве. Практически ночь напролет люди запаковывали свои чемоданы,
разложив вещи на аллее колонн под моим окном. Носильщики сидели на земле немного
поодаль, ожидая работы.
Предприятие намечалось грандиозное. Ближайшая железнодорожная станция
находилась в 120 километрах от Алморы. Паломничество предполагало преодоление 950
километров в обе стороны, включая восхождение на высоту 6000 метров. На маршруте
паломничества не было даже проселочной дороги. Каждую керосиновую лампу, каждый куль
риса предстояло нести на чей-то спине. Денег не хватало, потому что паломников пришло
больше, чем планировалось изначально. Облаченный в тигровую шкуру Свами Нитьянанда
уехал в Дели и Карачи, для того чтобы собрать пожертвования в среде богатых торговцев.
Однако Индия, как и другие страны, переживала экономический кризис. Нитьянанда вернулся
больной, обеспокоенный, так и не выполнивший поставленной задачи. Впервые за свою
жизнь он заболел лихорадкой. И все же он остался верным своему девизу: “Никогда не
сдаваться”. На следующий день, несмотря на болезнь, он предпринял двухдневную поездку в
Бомбей с той же самой миссией – собрать деньги на паломничество.
В обители мы жили, как одна большая семья, беспокойная и полная разногласий.
Каждый день к нам присоединялись и оставались в обители все больше странников.
Просторный чердак был забит паломниками, направлявшимися к Манасаровар и горе Кайлас.
Один из них, сильный пожилой человек с белой козлиной бородкой, взял меня под свою
опеку. В свое время он работал инженером в Европе. Он рассказал мне, что в юности
построил тысячи дизельных двигателей, когда работал в Стокгольме. В настоящее время у
него не было ничего, кроме книги – “Бхагавад-гиты”. Когда он заметил мой интерес, то тут же
захотел подарить ее, и мне пришлось нелегко, когда я пытался удержать его от этого
широкого жеста. Когда один из моих сандалий лопнул, он вместе с Нишабодхой сопровождал
меня по дороге в Алмору, с тем чтобы я не стал жертвой местных обманщиков. Первый
попавшийся обувщик попросил с нас всего лишь два анна, это около двух центов, но мои
защитники презрительно отвернулись от алчного ремесленника и оттащили меня, что-то
оживленно обсуждая. Цена была слишком высокой. Другой обувщик попросил за работу всего
одну анну, и все-таки цена нас не устроила. Мы бродили по улице туда и обратно, проходя
через все более бедные районы, пока не нашли обувщика, согласившегося взять за работу пол
анны. Я стоял неподалеку. Мои спутники были счастливы, как если бы одержали победу в
битве. Мы вернулись обратно, пройдя по зарослям цветущих кустарников, разросшихся на
склонах холмов, разбросанных по дороге к обители паломников.
33
Я заболел дизентерией. Вода в Алморе пользовалась дурной славой. Нишабодх
попытался вылечить меня с помощью лекарств, которые он взял с собой. Мои глаза также
воспалились. Похоже, что в них попала какая-то сильная кислота. На протяжении трех дней я
был практически слепым. На улице нескончаемым потоком лил дождь. Когда же вернется
Шри?
В конце концов, на несколько дней раньше запланированного возвращения я увидел
Шри, который пришел, потому что я нуждался в нем. Я все еще отдыхал в переполненных
паломниками комнатах, но днем я проводил время вместе со Шри в небольшом домике,
расположенном лесу. Он называл хижину Анандакутир, “благословенная хижина”. Один
местный брахман из Алморы неожиданно пожелал предоставить свой домик в пользование
Шри. Мои глаза зажили. Шри вполне серьезно рассказал мне о том, что иногда искатели
истины закапывают в свои глаза сильную кислоту, для того чтобы проверить, удастся ли им,
несмотря на боль, сохранить самообладание и хладнокровие. Дизентерия также прошла. Я ел
вместе со Шри и наслаждался своей порцией пищи, которую с преданностью приготовил его
слуга Говинда Сингх. И снова я медитировал в присутствии Шри. Комната казалось
освещенной каким-то внутренним сиянием, и когда я открыл глаза, то просто увидел его лицо.
Мы все еще не решили, стоит ли предпринимать путешествие в Тибет по высоким
горам к озеру Манасаровар и горе Кайлас.
Шри попросил меня после возвращения прийти в его дом в Насике и остаться там жить
в качестве его ученика и сына.
ГЛАВА VII
ПАЛОМНИЧЕСТВО В ГИМАЛАИ
Пение паломников – Тайная местность – Изваяние Ханумана, лучшего среди обезьян –
Кака-Бушунда, Метхушелах – Муниципальные приюты в лесу – Гора змеи – Визит принца –
Сообщения о наводнениях и стихийных бедствиях – Шри решает возвращаться – Его
наставления по пути назад
34
После утренней медитации я некоторое время уделил письму. После этого Шри
Махараджа постучал в дверь комнаты для медитации.
— А теперь пора!
Я спешно надел обувь, и мы направились в обитель, где я отдыхаю.
Два расшитых стеганных одеяла были расстелены на легком кресле специально для
Шри. В этот раз я тоже расположился в кресле среди сидящих на корточках аскетов и мог
беспрепятственно наблюдать за ними.
Недавно нанесенные на их лбах знаки сияли ярче, чем когда-либо. Один из
присутствующих размазал глину по всей верхней части лица. Позади него к земле припал
молодой человек, больше похожий на мальчика. Вертикальные линии на его лбу соединялись
на носу, напоминая цветок лотоса. Другой человек обладал цветом кожи, ничем не
отличавшим его от негра. У двоих или троих были белые бородки. Пожилой, но хорошо
сохранившийся санньяси, который спал во дворе у моей комнаты (украшавший себя, подобно
женщине) также присутствовал здесь, гордый, словно царь.
Мы пели, повторяя слова за толстым, приятной внешности монахом, который
заведовал кухней. Он особенно заботился обо мне и сегодня утром тепло приветствовал меня,
прижав к своей широкой груди. А сейчас он задал тон пению.
Неожиданно его голос изменился и стал пронзительным. По его лицу покатились
струйки пота, а глаза наполнились слезами.
Отбытие было превращено в пышную церемонию. Мы шагали четырьмя колоннами.
Принц, который проделал долгий путь, чтобы принять участие в праздновании, вел
процессию вместе со Шри Махараджем и мной. Все мы держали в руках по желтому цветку.
Когда мы проходили мимо домов местных жителей, они приветствовали нас, сложив ладони,
выглядывая из окон своих домов. Мы прошагали мимо алморского базара, вдоль бесконечной
улицы, окаймленной магазинами, расположившимися на горном склоне. Иногда мы замечали
на себе внимательные взгляды с террас, расположенных по обе стороны улицы города.
День, когда паломники отправились в путь к горе Кайлас – земной обители Шивы –
был понедельником, днем Шивы. Имя, танцующее на наших языках, имя Бога, вело нас, как
ведет лодку по бурлящему, вздымающемуся морю.
Особенности ландшафта не могли не сказываться на состоянии наших ног. Лоскуты
тумана, растянувшиеся на множество миль, обволакивали все вокруг, словно толстые, светлосерые змеи, обвивающие шею Шивы.
По желанию Шри мы собрались в малые группы, каждая из которых была отделена от
35
остальных групп паломников. Это было удивительное путешествие: мир, насыщенный
девственными лесами с чистейшими ручьями, в которых отражались небеса. Белые потоки
воды вытекали из болот, пропастей и даже деревьев, устремившихся высоко в небо. На
трясине росли удивительные и редкие розы. Чистые воды стремительного горного потока и
водопада казались не от мира сего. Небесная вода – живая вода! Место, где долина
расширяется на чередующиеся полоски леса и луговины, называется Джагешварой, в честь
Шивы — “повелителя мира”.
Это место также называется “малый Кайлас”, являясь одним из самых священных мест
в мире. Настоящий Кайлас находится немного севернее, в Тибете, с другой стороны
величественных, покрытых снегом вершин Гималаев.
Джагешвар является известным на весь мир прибежищем паломников, однако я не
заметил ни одного торгующего магазина. Я увидел один или два десятка скромных
деревянных хижин. Древо жизни, цветущее колесо солнца – эти и другие подобные портреты
красного и синего цвета, потемневшие от старости, обрамляли окна и двери хижин. На берегу
озера располагался обнесенный стеной двор храма. Снаружи было два больших храма Шивы,
окруженных множеством небольших храмовых помещений. Балюстрады имели деревянные
крыши на растяжках, привязанных к наклонным башням. Храм был посвящен не ШивеРазрушителю, а Шиве-“победителю смерти”.
Я шел рядом со Шри, облаченный в свои длинные желтые одежды. Мы прошли двор и
попали в прохладные, сумрачные залы. У каждой двери мне вручали цветы. В конечном итоге
я подошел к красной статуе Ханумана, лучшего из обезьян. Его скулы выглядели массивными.
Он держал свою ногу на теле поверженного демона, в точности напоминая христианского
архангела Михаила, придавившего ногой поверженного дракона. Однако говорится, что
Хануман победил чудовище не с помощью человеческой силы. В скульптуре он был
изображен в глубокой медитации, держа руку на голове и переполненный духовной силой.
Под гигантским деревом я увидел другое каменное изваяние Ханумана, также красного
цвета. Он держал на своей ладони гору. Как об этом говорят писания, когда Лакшман, брат
Рамы, был ранен в битве, Рама приказал Хануману принести определенные лекарственные
травы, растущие в Гималаях. За одно мгновение Хануман из крайней южной точки Индии
перенесся в Гималаи, но ему не удалось найти траву. Бесстрашный Хануман вырвал саму гору
со всеми лесами и травами, растущими на ней, и принес ее Раме, с уверенностью, что
требуемая трава наверняка там.
Шива, Рама и Хануман имеют отношение к этой горе и этому лесу. Повсюду на стенах
храма, стволах деревьев и склонах гор отшельники, живущие в горных пещерах, крупными
буквами написали имена Бога: Рама, Рама, Рама. Это имя означает “дарующий радость”.
Хануман в своем сердце хранил имя Рамы. Говорится, что это божественное имя придавало
ему огромную силу.
Во всей Индии существует несколько сотен тысяч деревень, и на окраине большинства
36
из них построен небольшой храм Ханумана.
Я был очень доволен увиденным. Мы спокойно продолжали свой путь, вне
зависимости от того, шел дождь или сияло солнце, преодолевая бесконечные леса, как на
картинах Швинда или в поэмах Эйкендорфа, – и все же это было паломничество. Человек
может покинуть родную деревню и отправиться в путь вдоль русла реки к ее источнику и
ощутить, что из бушующих потоков исходит Сам Бог.
Таким образом дорога медленно вела нас к Кайласу. Бесчисленные духовные и
внешние события произошли за время пути по божественной дороге, с ее спусками и
глубокими ущельями. Говорится, что старейший на земле человек, Кака-Бушунда, живет гдето здесь, погруженный в глубокую медитацию. Ему много-много тысяч лет. Он не раз видел,
как этот мир исчезал и возрождался снова.
Я сел на земляной пол под низко нависающей балкой, потемневшей от старости, под
кровлей одного из храмов Шивы, где паломники разместились на отдых. Яркий свет
керосинового фонаря сиял с высоты одной из балок. Следовало быть внимательным, чтобы не
стукнуться о потолок. И все же эта чердачная комната была священной. Шри расположился на
расшитом шелковом ковре, как на троне. Напротив него сидели на корточках выходцы из
древних брахманических семей, которые пришли, чтобы выразить почтение и принять
участие в различных религиозных дискуссиях. Многие из них надеялись на излечение своих
болезней. Некоторые пришли, чтобы выразить почтение Шри.
Среди толпы постоянно входящих и выходящих из комнаты людей, хора поющих
паломников, а также шума ночной реки я сидел, скрестив ноги, абсолютно не обеспокоенный.
Я продолжал писать.
Мы провели несколько ночей в муниципальных приютах, окруженных бесконечными
цепями гор, покрытых лесом. Мы достигли высочайшей точки нашего путешествия, где
находится хижина, названная Беринаг, что означает “царь змей”. Наш поход был крайне
необычным. Дорога постоянно меняла направление – то вверх, то вниз, иногда вынуждая нас
продираться через заросли бесконечных долин, где царил тропический климат. Повсюду
было множество буйволов, коз, агавы и бананов. Дорога вела нас прямо к сияющей Луне.
Горная цепь Гималаев пролегала перед нами, а предшествующие им три пояса леса лишь
оттеняли величие горной гряды. По центру можно было заметить ледовую пирамиду высотой
около шести километров – она превосходила даже те горы, которые возвышались над
облаками. Это была Нанда Деви. Гора за горой: “жена Шивы”, “служанки Шивы” — все со
сверкающими на солнце гранями. Однако самой высокой из ближайших к нам был “трезубец
Шивы” – гора Тришул.
Что сейчас творится в Европе? Началась ли уже война?
37
После горячего душа и сытного обеда я почувствовал облегчение. Нам предстояло
провести два дня на “змеиной” горе. Нас окружали ореховые деревья, кедры и еще какие-то
неизвестные мне деревья с красными цветами, украшавшими их ветви. Мы должны будем
спускаться в долину и снова взбираться на горный хребет по крайней мере четыре раза. От
Аскота нас отделяло всего три дня пути.
Когда я в одиночку пошел в сторону Беринага, расположенного на “змеиной” горе, то
услышал неподалеку пение древних ведических гимнов. Это был стройный мальчишеский
хор, поющий в честь Шри древние песни, которыми на протяжении тысяч лет воспевали
царей и мудрецов. Мальчики несли изготовленный собственными руками плакат с
изображением Ганди. Когда через несколько дней мы возвращались обратно, поющие
мальчики снова шли за нами.
Вид гималайских гор напомнил мне о Великом Каньоне в Северной Америке. Подняв
камень, было удивительно видеть, как он рассыпается в пыль. Очень скоро моя обувь снова
дала брешь, однако воспользоваться такими камнями вместо молотка было просто
невозможно. Но мне пообещали, что в Аскоте можно найти обувщика.
Раджа, принц Аскота, очень приятный человек, посетил нашу обитель, но он принес
дурные вести. Обычно спокойная река Кали, которую можно было увидеть из окон нашей
хижины, обезумела из-за усиления течения, вызванного непривычным для этого времени года
сильном дождем, идущим где-то выше по течению. Все мосты смыло, а узкая дорога в
нескольких местах размыта или превратилась в непроходимую. Группы паломников, которые
ушли вперед, столкнулись с неподдающимися описанию трудностями. Несколько человек
встретили в дороге смерть.
После продолжительного молчания Шри решил возвращаться. Я часто удивлялся,
когда замечал, что дружелюбный старец оставался отстраненным и безразличным в обществе
Нитьянанды. Теперь я понял причину этого. Впечатляющие пророчества не сбылись. Тот, кто
официально заявил, что никто не погибнет во время паломничества, совершил ошибку, чем
обманул себя и других. Шри узнал еще более тревожные новости. Торговцы, которые должны
были поставлять керосиновые лампы, зонты, плащи и другие необходимые для
путешественников вещи, не получили оплаты за свои товары и считали Нитьянанду виновным
в этом. Ему предстояло стать участником неприятного судебного разбирательства. Люди
стали во всеуслышанье заявлять, что Нитьянанда — авантюрист и что его никто не избирал
преемником Шанкарачарьи, так как он не обладал достаточно глубокими познаниями в
санскрите. Мне было не под стать осуждать его. Новичку, оказавшемуся в Индии, бывает
трудно избежать участия в интригах, и не так просто найти аскета, который действительно
посвятил свое сердце Богу, потому что многие заявляют об этом без достаточных на то
оснований. Истинные друзья Бога часто остаются в нашем обществе неузнаваемыми, поэтому,
чтобы узнать их, требуется Его милость.
С высоты Аскота я с грустью посмотрел на девственные зеленые леса, поля и
затянутые облаками горы Непала, которые, казалось, расстилались у моих ног, хотя и
38
находились по другую сторону сверкающего потока Кали. Это зрелище было
восхитительным. Я очень расстроился, осознав, что не смогу продолжить путь на север. Так
как я был членом группы Шри, запретная земля Тибета была открыта для меня, в отличие от
большинства европейцев. Шри получил приглашение от наместника западного Тибета.
Ходили слухи, что уже несколько недель в стойле на границе с Тибетом нас ожидает двадцать
пять лошадей.
Подожди. Твое время еще не пришло. Шива сам призовет тебя, — сказал Шри.
Последующие несколько дней младший брат Раджи пробыл с нами в нашем бунгало.
Хотя прежде члены его династии правили могущественным царством Кумаон – отошедшим
от Сиккима под юрисдикцию Кабула, – теперь они жили в деревне Аскот, став местными
землевладельцами. Как и Рана, они были потомками династии Солнца. Сотни лет назад все
члены царской династии носили титул “дева” (“бог”). Но, когда англичане захватили в 1815
году их столицу – Алмору — и им пришлось прятаться в Аскоте, они оставили этот титул.
Я еще раз посмотрел на бушующую, обласканную солнцем реку Кали и побежал в
сторону леса, опередив всех остальных. Возвращение в Алмору наполняло меня какой-то
необычной радостью. Четыре раза в гору и по тропической долине, а потом снова на плато,
взбираясь по круче.
— Не так важно увидеть Кайлас. Настоящая гора Кайлас находится в душе человека, и
именно эту вершину нужно пытаться покорить.
Эти слова Шри написал мне довольно давно, в самом начале наших дружеских
отношений.
Хотя я повернулся спиной к священной горе Шивы, но чувствовал, что все больше
приближаюсь к ней. Гора являлась ко мне во сне, а ее ледяная шапка и сверкающие склоны
навсегда поселились в моем сердце. Таким образом по пути домой я снова встретился с
Гималаями.
В каждой обители, где нам довелось провести ночь по пути домой, Шри продолжал
наставлять меня. Он начал в обители Тал, находящейся в ущелье, заросшем лесом, низшей
точке нашего путешествия. Свет проникал туда, отсвечивая прямо с вершин заснеженных
Гималаев.
— Сегодня празднуется день, когда Кришна низошел на землю, — сказал Шри. — Мы
отпразднуем его чтением “Бхагавад-гиты. Вамана дас, ты взял с собой “Бхагавад-гиту”?
— Нет, у меня нет этой книги. Я оставил ее в Алморе.
— А какую книгу ты взял?
39
— Только “Вивекачудамани: Драгоценный камень проницательности” Шанкарачарьи.
Так случилось, что в тот самый день, когда Бог решил явиться на Земле, я сидел на дне
ущелья и читал удивительную книгу Шанкарачарьи, который в конце повествования
приходит к атеистическому выводу, заявляя, что этот мир и личность Бога есть иллюзия: этот
мир не существует, Бог не существует, истинен лишь всесознающий Брахман, лишенный
формы.
Путешествие шло своим чередом, а я медитировал на фразу из Упанишад, которую
Шанкарачарья сделал основой своей философской школы: “Ахам брахмасми” – “Я –
Брахман”. Эта концепция по высоте превосходит горы, но в глубине своего сердца я
испытывал стыд. Я скучал по “Бхагавад-гите”, которая находилась в моем чемодане,
оставленном в белом домике Шри, неподалеку от Алморы. Я не думал о конкретном стихе, я
скучал по самой книге, словам Кришны, обращенным к Его ученику и другу Арджуне.
Когда я вернулся в Алмору и дворники из низших каст подметали улицу, поднимая в
воздух своими метлами облака отвратительной белой пыли, я с радостью подумал: “И это все
принадлежит Ему! Эта пыль – тоже принадлежит Кришне!”
ГЛАВА VIII
АНАНДАПИТХ – БЛАГОСЛОВЕННАЯ ОБИТЕЛЬ
Вриндаван, место рождения Кришны – Цветы и попрошайки – Дом Шри в Насике –
Возведение храма Даттатрейи – Отверженные – Кришна Чайтанья
Наше возвращение в Алмору совпало с днем моего рождения, и мне казалось, что я
никуда не уходил. Высохшие склоны холмов покрылись зеленью. Злаки заметно подросли.
Реки разлились, но вода оставалась чистой. Деревья казались мне немного странными,
напоминая высокие канделябры с белыми зажженными свечами на ветвях. Смыслом каждого
моего дня стала медитация.
В конечном итоге, мы покинули Алмору и направились в Насик.
Мы преодолели множество широких рек, зеленых рощ и храмов, стоявших по обе
стороны дороги. В ветхих домах люди пели гимны богам, зажигая по вечерам свечи и
40
масляные лампы. Узкоколейная железная дорога, ведущая к Гималаям, начиналась в Матхуре,
и именно в этом месте наше путешествие прервалось на несколько часов.
Было раннее утро. Я ехал вместе со Шри по направлению к городу, в котором, как говорит
традиция, пять тысяч лет назад родился Кришна. Дикая, шумная толпа смуглых азиатов
наполнила вымощенную камнем мостовую, и без того запруженную четырехколесными
буйволиными упряжками и коровами, непринужденно распластавшимися на земле. Болеющие
проказой нищие и крикливые торговцы, просовывающие свои головы в машину, окружили
нас. Мы ехали по чахлой рощице, которая прежде была цветущим девственным лесом, где
Кришна когда-то провел юность среди пастухов. Мы планировали провести здесь несколько
месяцев, пока в этом регионе царит приятная прохладная погода.
Я сидел в тени рядом со Шри на первой ступеньке спуска, ведущего к реке, которую
называют Ямуной. Мы сняли обувь и носки и опустили стопы в воду.
После продолжительного путешествия в Гималаи я натер ногу, которая очень болела.
На ней появился синевато-красный, наполненный гноем волдырь.
— Может быть, святые воды Ямуны излечат меня, — заметил я полушутя.
— Ты, несомненно, поправишься, — серьезно ответил Шри.
Было приятно чувствовать мягкую, теплую воду на лице, руках и уставших ногах.
Когда я присмотрелся внимательнее, то понял, что показавшиеся мне рыбами черные пятна в
действительности были головами и ластами больших черепах.
Шри взял с собой цветы и гирлянды, для того чтобы раздавать их бесчисленным
нищим. Следуя его наставлению, я предложил реке цветы, зачерпнул пригоршню воды, после
чего позволил ей медленно вытечь обратно. Священник, сидящий на берегу, прочитал
молитву. После этого священник поставил рядом со мной на мокрый камень раковину мидии,
наполненную красной жидкостью. Я смочил палец в краске и нарисовал красный знак на
голове одной из черепах. Затем священник нанес священный символ Кришны на наши
головы. Я помню индийскую историю о явлении Бога в форме черепахи, которая после
потопа удержала мир на Своем панцире.
Когда на следующий день мы добрались до Насика, мои стопы были совершенно
здоровы.
Для индусов Насик является одним из самых значимых мест паломничества. Члены
древних семей Индии отправлялись в Насик, чтобы встретиться с представителями своей
династии в местном храме.
Дом Шри, Анандапитх (“благословенный дом”), представлял собой деревенский
41
особняк. В его комнатах подушки были покрыты белой тканью и тигровыми шкурами.
Примыкающая комната была предназначена для медитации. Изображения богов и учителей,
украшенные гирляндами, висели практически на каждой стене. Предполагалось, что я буду
медитировать в его приемной, держа дверь открытой — так, чтобы быть рядом со Шри и
одновременно не беспокоить его.
Вечером дверь, соединяющая мою спальню и комнату Шри, была широко распахнута.
Каждый раз, когда я просыпался в три или в половине четвертого утра, то видел статного
старца, сидящего на фоне темно-синего звездного неба, медитирующего на благо
встревоженного мира.
После обеда мы шли с ним на прогулку по его территории. Шри был ведущим
строителем. В это время он курировал строительство храма Даттатреи. Стены здания были
уже готовы, а купола сияли словно белый цветок.
В соответствии с верованиями индийцев, Даттатрея был одним из тех, кто спас мир.
Его изображают с тремя головами и шестью руками. Говорится, что он объединил в себе силу
Брахмы, Вишну и Шивы, когда даровал миру мудрость и равновесие. В шести своих руках
Даттатрея держит цветок лотоса и раковину Творца, колесо Правосудия и скипетр
Вседержителя, трезубец и сосуд для воды Разрушителя. Глубокий символизм сокрыт в
оружии трех богов, являющихся ипостасями единого Бога.
Шри всегда носил с собой в синем мешочке небольшое изваяние Даттатреи. Он
устанавливал скульптуру перед сном в том месте, где ему предстояло провести ночь, и клал
цветы к его стопам. Шри пел песню, которая была посвящена Даттатрее.
— Он – мой гуру, мой духовный учитель, — сказал Шри.
Внутри храм был все еще пустым. Слово “Аум” сияло золотом над входом в храм.
Мраморная скульптура трехглавого Даттатреи еще не была готова.
Когда я ездил в город, то облачался в европейскую одежду, но в доме Шри и на
прилегающей территории я носил дхоти, одеяние из тонкой белой ткани, которая
сворачивалась особым образом, что особенно помогало в жару.
Постепенно дозревали бананы. Молодые деревья в саду Шри плодоносили первый раз.
Они напоминали ладони со множеством растопыренных зеленых пальцев. Некоторые из них
были обращены к небу, словно свечи в канделябре. Но самым великолепным плодом был
манго. В нем содержатся сладость и аромат, которые невозможно найти ни в одном другом
плоде. К сожалению, манго не выносят транспортировки.
Я сопровождал Шри, когда тот ходил в манговую рощу одного из своих друзей. Шри
часто заглядывал к своим друзьям, когда путешествовал как отшельник, что он делал уже на
42
протяжении многих лет. Сотни плодов свисали на тонких зеленых стеблях старого
гигантского дерева. Они были золотистыми и пурпурно-красными, десятки плодов самых
разных оттенков.
— Как попугаи, — сказал Шри.
Плоды выглядели, как ёлочные игрушки на рождественской елке. Между манговыми
деревьями встречались длинные виноградные лозы. Местный виноград славился на всю
округу, хотя попробовать его мне еще не довелось – урожая придется ждать до апреля. Вместо
традиционной решетки, поддерживающей лозу, рядом были высажены тонкоствольные
деревья. Под виноградными лозами можно было пройти, как под живой зеленой аркой. Тут и
там раскинулись пшеничные поля, виднелись колодцы и ряды буйволов, нагруженных
перетянутыми ремнями тюками, пропитанными водой, капающей из глубоких круглых
сосудов.
Мы направились по основной дороге из Агры в Бомбей мимо бесконечных садов
смоковниц, многим из которых было по шестьсот лет. Тут и там стояли непостижимо бедные
глиняные хижины с крышей из ржавых металлических пластин, которые стали домами для
нескольких миллионов индийцев, постоянно живущих под угрозой голодной смерти.
Даже сегодня лишенные кастовой принадлежности мужчины и женщины несут на
плечах метлы и подметают улицы. Многие из них верят, что это предначертано Богом. Если
кто-то из “неприкасаемых” устремится к знанию – а это иногда происходило, – тогда, при
условии достаточной отваги и любви к истине, он будет признан брахманом. Великие учителя
мудрости, риши древней Индии, обладали способностью превратить шудру (представителя
низшей касты) или отверженного в брахмана.
“Однако, если человек легкомысленно нарушает законы установленной касты, —
говорится в “Гите”, — возникает хаос и исчезают установленные нормы. Тогда Сам Бог
является на Земле, для того чтобы спасти человечество”.
Шри хлопнул в ладоши. Это означало, что он зовет меня, молча сообщая о начале
сеанса медитации. В его комнате был гость, и они разговаривали, иногда громко, иногда тихо
и спокойно. На груди Шри была цветочная гирлянда, и еще несколько цветов он держал в
своей руке.
Я сел, для того чтобы приступить к медитации, и попытался отогнать мысль, которая
продолжала беспокоить меня: “Почему он позвал меня именно сейчас? Почему он хочет,
чтобы я медитировал в присутствии незнакомого мне человека?”
Однажды я задал Шри вопрос:
— Если мои глаза и уши становятся причиной беспокойства во время медитации, как
мне следует поступить?
43
Он ответил мне:
— Спокойно скажи им: “Глаза, вы должны обратить свой взор не наружу, но внутрь,
чтобы узреть духовное сияние. Уши, вы должны прислушиваться не к тому, что снаружи, а к
музыке, звучащей внутри.”
Это помогло мне сосредоточиться. Когда я поднялся, то заметил, что гость уже
покинул комнату, а Шри был так же, как и я, погружен в медитацию. Мой взгляд упал на
изображение на стене, которое я не замечал никогда прежде, – молодой человек с золотистым
цветом кожи стоял на берегу реки. Шри сказал мне, что это Кришна Чайтанья, который жил в
Бенгалии приблизительно в то время, когда была открыта Америка. Многие считают Его
воплощением Кришны. Бенгалия все еще воспевает гимны, прославляющие Его.
ГЛАВА IX
МОГУЩЕСТВО БОГА
Рассказ о Кришне и Нараде, великом мудреце – Могущественная мантра Рамы – Чтение
Библии в обществе Шри
Комната Шри, отведенная для медитации, часто казалась позолоченной духовной
энергией, накопленной здесь на протяжении многих лет. В этой комнате, а также
примыкающем к ней рабочем кабинете, мне довелось выслушать множество рассказов из уст
моего учителя.
Первая легенда, которую я хочу пересказать, принадлежит самому Кришне Чайтанье.
По-видимому, Он описывает божественное величие, которое правит в этой вселенной,
используя для описания красочную фантазию. Но это является лишь метафорой.
Наша вселенная подвержена разрушению. Индусы верят, что могущество Брахмы,
творца вселенной, также подвержено увяданию, хотя оно и длится на протяжении миллиардов
лет. Поэтому внутреннее видение ученика косвенно устремлено к непреходящему царству
Бога, лежащему за пределами материального миру.
Однажды Чайтанья рассказал Своим ученикам следующее.
44
КРИШНА И БРАХМА
Многогранная божественная природа Кришны превосходит все, что можно выразить
словами. Поэтому я смогу рассказать лишь о незначительном проявлении этой божественной
энергии — в величии этой вселенной.
Однажды Брахма отправился во дворец Всемогущего, чтобы встретиться там с
Господом. Привратник передал новость о его приходе Кришне, который тут же спросил:
— А какой Брахма пришел ко мне?
Привратник вернулся к гостю и уточнил:
— Кришна желает знать, какой ты Брахма?
Нетерпеливый и ошеломленный творец ответил:
— Скажи ему, что это четырехглавый Брахма.
Когда привратник получил разрешение Кришны, он позволил творцу войти. Брахма
склонился к стопам Кришны, который поинтересовался причиной его визита. Брахма ответил:
— Мой господь, сначала ответь на мой вопрос. Что Ты имел в виду, когда спросил,
какой я Брахма?”
Кришна улыбнулся и впал в транс. И тут же во дворце явилось бесчисленное
множество Брахм – с десятью, двадцатью, сотней, тысячей, миллионом и миллиардом голов.
Невозможно было подсчитать, сколько голов имели некоторые из них. Пришли Шивы с
миллионами голов. Индры с миллионами глаз. Увидев все это, четырехглавый Брахма потерял
контроль над собой, словно кролик, оказавшийся зажатым хоботом слона. Он склонился
перед троном Кришны, прикоснувшись к Его стопам своими шлемами. И тут раздался звук,
как будто сами шлемы возносили гимны, восхваляющие трон Кришны. Сложив ладони,
Брахмы, Шивы и другие божества прославляли таким образом Кришну.
— Господь, велика Твоя милость к нам, ибо Ты позволяешь нам лицезреть Твои стопы.
О бесконечное счастье, Ты призвал нас и принял наше служение. Если Ты прикажешь, мы
понесем Тебя на своих головах.
Кришна сказал:
— Я хотел увидеть вас и поэтому пригласил прийти ко мне. Вы удовлетворены?
Демоны не угрожают вам?
45
Они ответили:
— Мы благодарим Тебя. Нам всегда и во всем сопутствует победа. Более того, Ты Сам
явился на земле и избавил ее от бремени греха, которое влекло творение в пучину хаоса.
После этого Кришна отпустил всех Брахм, и они разошлись по своим обителям,
склонив головы на прощание.
Четырехглавый Брахма из нашей вселенной бросился к стопам Кришны и сказал:
— Сегодня Ты напомнил мне о том, что я очень давно позабыл.
Кришна ответил:
— Хотя твоя вселенная имеет пятьсот миллионов миль в окружности, она считается
очень маленькой. Другие вселенные составляют тысячи миллионов, сотни тысяч миллионов и
миллионы миллионов миль в окружности, а Брахмы, управляющие ими, обладают
соответствующим этим расстояниям количеством голов. Я же позволяю всем этим вселенным
плавать в пространстве. Моя божественная природа не поддается описанию. Кто сможет даже
попытаться определить величие Моей таинственной природы?
С безграничной природой Бога связана другая история. Существует своего рода
вселенская шутка, в которой можно уловить дыхание вечности.
БРАХМА, ВИШНУ И ШИВА
Однажды Шиву посетила мысль: “Что произойдет, если я перестану разрушать?” Как
только эта самая мысль вошла в его голову, Брахма сказал:
— Послушай, а что произойдет, если я перестану творить?
После этого явился Вишну и сказал:
— Как вы думаете, что произойдет, если Я перестану поддерживать существование
вселенной?
— Я больше не буду разрушать!
— Я больше не буду творить!
— Я больше не буду поддерживать! — воскликнули боги и, повеселев, захлопали в
46
ладоши.
Тут откуда ни возьмись появилась повозка. Пораженные, боги увидели, что в тележке
не было ничего, кроме яиц. Когда яйцо падало на землю, оно тут же разбивалось, и из него
появлялся новый Брахма. Когда разбивалось другое яйцо, из него появлялся Вишну, а из
третьего разбившегося яйца выходил Шива. А яйца все падали и падали из повозки.
Увидев это, боги испугались, схватились за головы и бросились к стопам Всевышнего.
Тут же тележка исчезла, а Брахма, Вишну и Шива вернулись к исполнению своих
обязанностей.
Мы глубоко погружены в реку иллюзии майи, о которой рассказывается в истории
великого мудреца Нарады. Этот могущественный риши считается глазом Кришны, потому что
он странствует по трем мирам в поиске существа, достойного освобождения. Но, когда Бог
желает этого, даже Нарада может запутаться в хитросплетениях иллюзии, как об этом
повествует следующая история.
КРИШНА И НАРАДА
Однажды Нарада пришел к Кришне. Кришна стоял у входа во дворец и пригласил
гостя отужинать вместе. Нарада поблагодарил Его и отправился к близлежащей реке, чтобы
принять в ней омовение, сказав Кришне, что обернется за пять минут.
Мудрец погрузился в воды реки, но, к своему глубочайшему изумлению, обнаружил,
что превратился в женщину. Пораженный, он прикоснулся к своим длинным волосам, груди и
оглядел все тело. Он все еще помнил о себе, как о Нараде, великом мудреце, но, чем больше
времени он проводил в воде, тем туманнее становились его воспоминания. Так он
превратился в молодую женщину по имени Наради. По берегу реки шел молодой человек,
которому она помахала рукой. Тот забрал ее к себе домой, и Наради родила ему много детей.
Постепенно ее красота померкла. Дети плакали и кричали. Она была подавлена всеми
навалившимися на ее голову беспокойствами. Вскоре Наради заболела и постарела и,
пребывая в таком состоянии, обратилась с призывом о помощи к Богу. В этот самый момент
она снова стала Нарадой, приближающимся к дворцу Кришны, который стоял у входа:
— Нарада, пять минут истекли. Обед готов!
Нарада погрузился в воды майи, хозяином которой является Кришна.
47
Эта история очень популярна в Индии. На ее основе был сделан фильм, который
демонстрировался в кинотеатрах по всей стране. Наиболее успешные кинематографические
проекты Индии — это, как ни странно, не комедии, не боевики, не приключенческие и не
криминальные истории, в которых сексуальное влечение играет ключевую роль. Фильмы,
собирающие полные залы, — это истории о Всемогущем Боге и деяниях Его посланников.
Однажды я оказался среди зрителей одного из самых дешевых переполненных
театральных залов, скорее напоминавшего сарай, в котором были установлены деревянные
скамейки. Я наверняка был единственным белым в огромной толпе зрителей. Крысы
устраивали гонки между наших ног. Однако это никого не заботило, потому что все мы были
абсолютно очарованы увиденным.
Неожиданно восхищенный возглас разнесся по залу. Мои соседи с обеих сторон —
чужие мне, в общем-то, люди — от неожиданности схватили меня за руки. Затаив дыхание,
они спросили у меня, могу ли я, европеец, признать, что Бог вмешивается в деяния людей.
Я кивнул в знак согласия.
На белой простыне, натянутой перед нами, чудесным образом разыгрывался сюжет, в
соответствии с которым, освобожденный мудрец вырвался из тюремной камеры на улицу,
залитую солнечным светом. Он раскинул свои руки и с радостью выкликнул одно из имен
Бога: “Рама!” Толпы людей окружили его и подхватили пение: “Рама! Рама!” Не только люди
на пленке, но и все присутствующие в “кинозале” начали петь так громко, что мне показалось,
будто крыша вот-вот обвалится на нас: “Рама! Рама! Рама!” Вдыхая полную грудь воздуха,
они пели мантру, посвященную могущественному Раме, который поддерживает и очищает
падших.
Зрители успокоились и прислушались. Герой фильма, на долю которого выпало
столько страданий, возносил тихую молитву Богу. Это была та самая молитва, которая тысячи
лет назад звучала на земле, которую Шри часто повторял для меня.
“Ты – наш отец. Ты – наша мать. Ты – наш возлюбленный друг. Ты – источник нашей
силы. Ты несешь на себе бремя вселенной. Помоги нам вынести бремя этой нашей жизни”.
Не следует считать, что индийские религиозные фильмы безвкусны или несут в себе
лишь внешнюю красоту. Возможно, они немного затянуты и не соответствуют вкусам
западной аудитории, однако часто они полны юмора, а также очень точно подмечают
реальные жизненные истории. При этом некоторые работы вполне могут считаться
шедеврами. На всемирном кинофестивале в Венеции один из таких индийских религиозных
фильмов был удостоен высочайшей награды.
За несколько месяцев я абсолютно растерялся, пытаясь разобраться в особенностях
восточной жизни, но очень скоро я остро почувствовал необходимость интегрировать в своем
48
сознании культуру Востока и Запада. Когда по вечерам мы читали “Бхагавад-гиту”, моему
взору неожиданно являлись виды древних германских святынь. Иногда я цитировал для Шри
из Эдда и Волушпы.
Некоторое время я читал для Шри Библию. Я читал ему о Аврааме, Иосифе, Соломоне,
Илье, Иисусе и прежде всего “Послание римлянам” и “Послание коринфянам”,
принадлежащие перу святого Павла. Шри считал, что одно из самых непонятных мест
Ветхого Завета заключено в словах: “Из праха ты создан, в прах обратишься”.
— Нет! — сказал он. — Из света ты создан и в свет возвратишься!
ГЛАВА X
ИНДИЙСКИЙ ПИР
Празднование дня рождения Шри – Деревенский почтальон – Наблюдая за обезьянами
– Дивали, праздник света – Покупки – Развлечения и приятные ощущения
В марте, в день полнолуния Шри праздновал свою пятидесятипятилетнюю годовщину.
Всех нас пригласили на празднование, которое решили проводить в доме Раны, в Шадрасе.
Рана и незнакомый мне брахман совершили продолжительный ритуал. Ученики Шри, его
взрослые сыновья и дочери, а также приглашенные гости, приняли участие в церемонии. Я
разобрал всего несколько слов из древних ведических гимнов на санскрите, которые они
пропели вслед за ведущим, сидя у стоп Шри. “Шанти, шанти, шанти! Мир, мир, мир!”
Шри был усыпан цветами. Когда пение подошло к концу, на него сбрызнули молоко и
воду. Каждый из нас взял немного жидкости, которую мы и разбрызгали над его головой.
После этого мы провели ладонями над фитилями горящего светильника, стоящего перед ним.
Когда я склонился к его стопам и прикоснулся к ним головой, испытывая глубокую
привязанность и благодарность, он обнял меня и сказал:
— Я очень рад, что ты пришел, Ваманджи.
Слог “джи” придает имени оттенок дружеского обращения, к которому Шри прибегал
довольно редко. Он был олицетворением древнего слова “арья” – “благородный”. Мне
показалось, что я распростерся на ложе из роз.
Ближе к вечеру для многочисленных гостей было устроено еще одно мероприятие,
49
которое посетили представители древних династий, утерявших былое величие. В середине
полупустой столовой на первом этаже здания сложили квадратом четыре молодых банановых
растения, символизирующих творение мира. Рядом лежали цветы, плоды, сладости, стояли
ряды светильников и дымящие палочки благовоний. Все это было жертвоприношением
Всевышнему в благодарность за все сотворенное и всех сотворенных. Позднее все эти
подношения были розданы гостям.
Одним из гостей Шри был его ученик, пожилой человек, работающий почтальоном в
одной из деревень Южной Индии. Много лет назад во время своих странствий Шри зашел в
почтовое отделение в надежде получить какую-то нужную ему информацию. Почтальон был
настолько тронут видом и святостью Шри, что разыскал его в тот же день. Чувство смиренной
привязанности и уважения было результатом встречи со Шри, и впредь, когда у почтальона
выдавалась пара свободных дней, он обращался к Шри с просьбой встретиться с ним. А
сегодня он пришел к Шри на день рождения. Через два года почтальону предстояло выйти на
пенсию, после чего он намеревался посвятить себя служению Шри. Он сказал мне:
— Как же ты, должно быть, счастлив, что получил благословение Шри и можешь все
время проводить рядом с ним!
Рана был мне как брат. Он жил в великолепном, наполненном весельем доме, который
представлял собой нечто среднее между бунгало и дворцом со сводами, подпираемыми
отшлифованными белыми колоннами. Дом окружали великолепные деревья, а стены были
выкрашены в светло-зеленый цвет. На стене висели две шкуры – тигра и тигрицы,
застреленных Раной. Потолок был окрашен в белый и коричневый цвета. Перед домом
раскинулась зеленая лужайка, засаженная всевозможными яркими цветами на высоких
стеблях, а также деревьями с тяжелыми от плодов ветвями и старыми лиственными
деревьями. Дюжина слуг-индийцев неустанно следили за тем, чтобы трава всегда была свежей
и зеленой, поливая ее из ведер. Вся растительность в этой местности была желтой и
высушенной лучами палящего солнца. Все дороги были покрыты толстым слоем пыли,
которая была мягкой, словно подушка, – но только до той поры, пока попрошайки и
блуждающие стада животных не превращали ее в огромные облака. Иногда можно было
увидеть гигантских, пронзительно кричащих павлинов; верблюды и стада буйволов бродили
по желтым пастбищам. По верхушкам деревьев с густой кроной прыгали белки и крупные
серебристо-серые обезьяны. Один из слуг Раны был занят только тем, что распугивал обезьян.
Он стрелял в них из лука стрелами с резиновым наконечником, что пугало самых нахальных
из них. Обезьяны обычно запрыгивали на автомобильные покрышки, пока Рана не сгонял их,
и прыгали по крыше палатки, в которой я спал, когда дом был полон гостей. Пребывание в
палатке было приятным. Такие палатки используют индийские военные. Для защиты от
солнца они имеют двойной слой брезента. Внутри был расстелен ковер, стояла кровать,
кресло-шезлонг, обычное кресло и стол. Было также некоторое подобие веранды и ванной
комнаты.
В кресле-шезлонге было удобно лежать, рассматривать почки на ветвях деревьях и
50
наблюдать за обезьянами.
Когда Шри узнал о том, что обезьяны прыгают по крыше моей палатки, он
одобрительно кивнул головой:
— Они защищают тебя. Хануман – лучший среди обезьян — защищает тебя, — сказал
он шутливо.
День рождения моего гуру выпал на воскресенье, день полнолуния. Индийцы не
привязывают день своего рождения к конкретной дате. Они говорят, что родились в день
полнолуния либо в определенный день пребывающей или убывающей луны определенного
лунного месяца. Таким образом, в Индии летоисчислением управляет Луна.
На второй день празднования, в понедельник, день Шивы, Рана пригласил на обед в
честь Шри всех местных брахманов, которых набралось около двух сотен. Они ели во дворе,
расположившись прямо на земле. На целый день были специально наняты несколько поваров,
которые готовили не только для них, но и еще на тридцать гостей, собравшихся в зале на
первом этаже дома.
Несколько дней подряд обнесенный тентом участок двора вычищали специально для
того, чтобы удалить пыль и выравнять почву. А сейчас, скрестив ноги, в два ряда лицом друг
к другу здесь расположились брахманы в ожидании угощения. Среди них были как пожилые,
так и молодые люди, все обнаженные по пояс, и единственное, что украшало их шею и
грудь,– был шнур. Нижние части их тел были окутаны ярко-синими, красными или
бордовыми одеждами. Женщины сидели в стороне, также в ряд и тоже одетые в ярких
одеждах. Некоторые из них сидели небольшими группами, разделившись в соответствии с
принадлежностью к определенной касте. Терпеливые, молчаливые и умиротворенные, они
сидели в ожидании около часа, пока повара готовили на такое количество людей. Европейцы
наверняка бы уже зашумели и забеспокоились. Через некоторое время подошли раздатчики и
поставили на землю перед каждым гостем необычные большие тарелки, представляющие
собой сшитые вместе листья банана. После этого поднесли сосуды, изготовленные подобным
же образом, специально предназначенные для густого супа, дала. Крупные кусочки из
коричневого сахара, муки и топленого масла положили на каждое блюдо. Те, кто хотел
больше, получали по два или даже три шарика, а те, кому хватало одного, делали рукой
соответствующий жест. Слуги стояли в ожидании своей очереди, после чего шли вдоль рядов,
запуская руку глубоко в ведра и выкладывая рис на тарелки из банановых листьев. Гостям
раздали разные виды хлеба, тонкого, как листья. Все это время они терпеливо ждали, пока
хозяин не подал особого знака. Затем гости вместе пропели гимн Шиве, после которого
начался пир. Слуги неустанно вносили все новые блюда – добавку риса, тонких хлебцев и
сладких шариков. Обезьяны с жадностью наблюдали за всем происходящим.
Аккуратно и изящно пользоваться одной рукой во время еды — довольно сложная
наука. Несмотря на многократные попытки, я все еще далек от того, чтобы овладеть ею в
совершенстве. Прежде всего, нужно правой рукой размять рис, пропитав его жидкостью из
51
овощного блюда, после чего поместить в рот. Хлеб следует разорвать правой рукой, без
участия левой. Но все присутствующие гости, большинство из которых были простыми
людьми, прекрасно владели этой наукой.
Новолуние в октябре называется Дивали и считается самым счастливым днем в году. В
этот день Рама убил десятиглавого демона Равану. В Индии на Дивали начинается учеба в
школе, а военные назначают сражения на этот приносящий удачу день.
“Дивали” означает “праздник света”. В этот день проводят благодарственный пир в
честь собранного урожая. Это первый день зимы и начало календарного года.
Во время этого праздника и, особенно пира, человек чувствует подъем, словно волна
поднимает его над гладью моря.
На закате начинается фейерверк. Снизу, сверху, со всех сторон четырех- и пятилетние
мальчишки устанавливают хлопушки. Когда мы шли по улицам, они бросали их под ноги,
предварительно поджигая. Вся земля погружена в атмосферу непрерывного праздника с
угощениями на протяжении четырех дней.
В пять утра, незадолго до восхода солнца, люди омываются и тут же начинают есть.
Между приемами пищи они постоянно жуют сладости, приготовленные из орехов аканти, и
пирожные с начинкой из кокосовой мякоти. На обед подают сладкий рис шафранового цвета
и другие блюда, которые я никогда прежде не видел.
Все члены семьи Шри Махараджа, включая его сыновей, дочерей, зятьев и невесток,
внуков, других гостей и их слуг, сидели на низких стульях, скрестив под ними ноги. Я сидел
точно так же. Перед хозяином дома стоял низкий стол, а сидел он на стуле с высокой спинкой.
Мой стул также был со спинкой, но, как и у всех остальных гостей, сидения которых были без
спинок, стол мой представлял собой огромную тарелку, изготовленную из банановых листьев
и разложенную прямо на полу. Территория такого “стола” была обведена красным мелком
прямо на каменных плитах пола, изображая несколько лепестков, превращающих “стол” в
цветок лотоса. Серебряные чашки и тарелки постоянно заполнялись все новыми порциями
овощей. Все остальные блюда небольшими горками раскладывали на банановых листьях.
Обед начался с раздачи риса, дала, различных овощей, салатов и масла, после чего следовали
сладости. Затем наступила очередь еще одной раздачи риса, овощей и йогурта.
“Стол” был ниже сидений. Поэтому было довольно трудно дотянуться до него. Мои
ноги онемели от того, что я держал их, скрестив. Когда прием пищи закончился, я
“прохромал” в другую комнату, развеселив громко засмеявшихся гостей.
Я разделил их веселое настроение и был рад, что они смеются над моим поведением и
манерами за столом, которые, мягко говоря, были далеки от традиционных.
52
Вечером мы отправились за покупками. Мы переходили из одного магазина в другой,
прогуливаясь по всему ярко освещенному городу, полному радостных людей. Покупателей не
было. Люди разошлись, для того чтобы пожелать друг другу счастья. А гостей принимали с
огромной радостью. На правую руку и голову нам брызгали приятно пахнущую жидкость.
--- Урожай собрали хороший, — воскликнул с радостью землевладелец.
Нам предложили блюдо, обильно сдобренное специями, вручили орехи бетеля и
гирлянду цветов. Гирлянды оказались у нас на шее, и мы вернулись домой с цветами,
сладостями, а карманы наши были сильно оттопырены.
Мы нигде не увидели в продаже ни пива, ни вина, ни какого-либо еще опьяняющего
напитка. Я никого не видел пьяным. Не только индусы, но и многие мусульмане принимали
участие в празднике света. Даже на порогах беднейших глинобитных хижин горели
светильники. В хижинах жили настолько бедные люди, что они могли позволить себе зажечь
свечу лишь один раз в год.
Тхакур Сахиб, правитель штата Васана, пригласил нас на обед. Тхакур Сахиб был
принцем, представляющим потерявшую всякое влияние династию Индии, и молодым
вдовцом. Его годовой доход не превышал 40 000 рупий, и все же у него был личный
“Шевроле” и пост премьер-министра штата с дополнительным гарантированным
ежемесячным жалованием в сто рупий.
По этому поводу я облачился в обычную европейскую одежду, включая парадный
костюм и пару обуви, которую я никогда не использовал прежде. На моей тарелке вокруг
основного блюда, которым всегда является рис, лежали сладости и кислые блюда, многие из
которых я видел впервые. Руководствуясь лишь собственными предпочтениями, каждый поразному смешивал желтый лимонный пудинг, бобы, сливочное масло, йогурт и хлеб. Однако,
вне зависимости от композиции, вкус каждого блюда был изумительным.
Дворец принца напомнил мне о путешествиях Одиссея в Итаку. В дом входили и
выходили пастухи, присматривающие за коровами. Дворец представлял собой трехэтажное
здание с деревянным лестничным пролетом у входа и потолком, закрепленным на балках. Это
был древний особняк, величественный, но изрядно обветшалый, при создании которого
использовалось серое дерево, украшенное великолепной резьбой. Каждая опора, на которой
держался потолок, была украшена резьбой по дереву: например, всадник со щитом и мечом в
руках, волосы которого развевались из-под шлема, с мифологическими животными с обеих
сторон. Окна и двери были широко открыты. Несмотря на полуденную жару, по дому гулял
приятный прохладных ветерок. Каменные сидения или широкие софы, качающиеся на
бронзовых цепях, были практически в каждой комнате. Каждое звено цепи было украшено
изображениями богов.
В этой комнате тоже был слуга, в обязанности которого входило распугивание обезьян,
53
которые то и дело взбирались на крышу.
Покинув расположенные на вершине холма покои принца, мы направились по
извилистой и опасной дороге, изобилующей норами и глубокими бороздами, скрытыми под
толстым слоем пыли. Неподалеку от дворца были разбросаны ветхие глинобитные хижины,
примыкающие к склону горы.
ГЛАВА XI
БАРАБАН ШИВЫ
Урожай на индийских полях – Алан, юный американский химик – Риши Васиштха, гуру
правителей – Майя, служанка Бога – Барабаны в храме Шивы – Гора богини Арбуды –
Новости о германском вторжении в Чехословакию – Кали-юга, эпоха Тьмы – Аватара Калиюги
На индийский равнинах солнце припекает особенно. Урожай уже собрали, и яркожелтое жнивье напоминало пустыню. Изнуренный продолжительной болезнью, я день за
днем проводил у окна дома неподалеку от Колхапура и наблюдал за двухколесными
повозками с урожаем; их тянули буйволы, идущие вперевалку по дороге. Пыль, поднимаемая
колесами, изготовленными топорным способом, вместе с воздухом проникала в легкие. Когда
дорога оказывалась перекрытой, можно было увидеть бесконечные ряды тяжело загруженных
недвижимых повозок, которые пропадали где-то вдали, сливаясь с линией горизонта. По
вечерам и ранним утром, задолго до рассвета я слышал, как погонщики буйволов подгоняли
их, распевая при этом свои песни. Тысячи повозок были нагружены золотистыми колосьями,
но они не принадлежали погонщикам. Все это было собственностью Махараджи Колхапура.
Полуобнаженные мужчины пританцовывали под аккомпанемент поющих погонщиков
на стогах золотистых колосьев, поднимающихся высоко над землей, что служило показателем
хорошего урожая и гарантировало сытное существование в течение ближайшего года. Этот
запас будет очень кстати, так как правительство не импортирует мясо и запрещает забой
коров.
Неожиданно я оказался на высоком плато. Солнце перестало быть палящей,
сжигающей землю, злобной звездой, помогающей этим богу смерти. Теперь оно светило
54
сквозь прохладный ветер, обдувающий горные вершины.
По вечерам к Шри Махарадже приходил молодой американский химик по имени Алан,
который оживленно беседовал с нами, когда мы все вместе располагались на прохладных
каменных плитах неподалеку от бунгало. Холодный вечерний ветер бился о стекла окон и
открытые двери дома. Воцарившаяся прохлада была великолепна. Но в первом же письме,
продиктованном мне Шри, содержалась просьба выслать теплые одеяла.
Алану был тридцать один год. Он уже работал химиком, когда встретился со Шри во
время путешествия Махараджа по Америке девять лет назад. Он обучился санскриту и скопил
деньги на поездку в Индию, после чего решил стать учеником Шри. Алан предпринимал
многочисленные усилия, чтобы достичь поставленной цели. Он стойко выносил царящие в то
время депрессию и безработицу в Америке, даже после того, как потерял работу агента по
лизингу и найму. После увольнения он просто глазел из окна своей пустой комнаты, а также
продолжал изучать санскрит. В дальнейшем Алан работал на фабрике по выпуску амуниции, в
спиртовом производстве и других подобных местах. Шри говорил, что он трудился в
“магазинчике Шивы-Разрушителя”. Через несколько месяцев удар судьбы снова настиг Алана.
Но в этот раз он принял новость с радостью, сообщив своему работодателю о намерении
уехать.
— Значит уезжаешь! И куда ты направляешься? — спросил начальник.
— В Индию.
Его работодатель тепло попрощался с Аланом, пожав руку:
— Да, это здорово. Тебе стоит поехать туда, потому что тебе это близко. Могу я
поинтересоваться, что ты намерен там делать?
— Я буду изучать йогу, — последовал ответ.
У Алана было всего несколько сотен долларов, к расходованию которых он относился
очень аккуратно. Он выбрал самое дешевое транспортное судно и поэтому путешествие
заняло шесть недель, в каюте третьего класса, с продолжительными остановками в
Шотландии, Гибралтаре и Марселе. Алан был немного расстроенным и сбитым с толку
долгим путешествием по морю, а также после своего первого знакомства с той частью
тропического мира, где мы дрожали сидя на холодном каменном полу напротив Шри в
бунгало Шанти Нивас, доме умиротворения, высоко в горах Абу.
Алан каждый день жаловался на то, что не мог сидеть со скрещенными ногами на
индийский манер, в то время как я уже привык к этому. Его колени были слишком негибкими.
В безуспешной борьбе с лишенными гибкости суставами он сломал оба колена в Америке, но
это не помогло обрести желаемой гибкости. Рассерженный, он, сев на корточки, каждый день
делал упражнения, чтобы хоть немного преодолеть этот порок. Но, когда он снимал очки,
всякий мог увидеть его доброе, чистое лицо стеснительного молодого человека. Он был
55
крайне честен, прежде всего с самим собой. Он мог впасть в сильную ярость, особенно когда я
использовал сравнения, которые казались ему преувеличенными или слишком поэтичными.
Однако он сам был поэтом, в чем признался через некоторое время нашего общения.
Однажды он порвал с поэзией, хотя это и причинило ему боль, и настроился против этого
своего дара.
В моей комнате было окно, выходящее на восточную сторону. По утрам я часто
взбирался на гору еще до наступления рассвета. Я поднимался на горную террасу и смотрел на
кроны пальм, которые уходили к востоку, где всходило солнце. Когда я возносил молитву,
обращенную к солнцу, устремив свой взор к небесам, которые становились все ярче,
благочестивая энергия бесчисленных людей устремлялась ко мне.
Первый хрустальный луч вспыхнул над реющими верхушками деревьев. Солнце
медленно плднималось. Я запел:
Убери этот золотой диск,
Чтобы я узрел твою истинную форму…
В скором времени подошел заспанный Алан, и мы отправились в горы. Именно в эти
удивительные утренние часы, во время наших первых путешествий, мы увидели гору Абу. Мы
обычно возвращались домой, чтобы взять с собой плащи, если по утрам было дождливо и
ветрено.
История Абу окутана легендами. В некоторых древних сказаниях о богах
утверждается, что Абу был сыном Гималаев.
В горе много пещер и гротов, в которых с незапамятных времен медитируют аскеты.
На лесных склонах этой горы, где скрываются дикие звери и напуганные обезьяны
перепрыгивают с ветки на ветку, когда-то стояли хижины двух древних риши. Мы провели
целый день в обители риши Васиштхи, скрываюшейся в дремучей чаще на самом краю
пропасти. В древних сказаниях говорится, что Васиштха на протяжении тысяч лет был гуру
всех правителей династии Солнца, той самой династии, к которой принадлежит Рана. Вместе
с Раной, который однажды присоединился к нам, мы немного почитали древний манускрипт,
принадлежавший перу Васиштхи. В этом тексте под названием “Йога Васиштха” или
“Великая Рамаяна” собраны наставления, которые он дал аватаре, царю Раме. В них
выражена глубокая печаль о преходящей природе этого мира.
У подножия одной из вершин находился ряд подземных пещер, которые в древние
времена были превращены в храм. Там в темноте пребывает Арбуда, властительница
преходящего мира. Изначально вся гора носила название Арбуда, которое является одним из
56
множества имен Майи. Чтобы оказаться в ее святой пещере, необходимо преодолеть
множество других пещер. На каждой стене главного входа красным цветом был изображен ее
знак, трезубец в окружении солнца и луны. Майа, правительница земли и служанка Бога,
низошла с высших планет во тьму, царящую на земле. Ее лицо было черным. Мы сняли обувь
и в почтении замерли перед ее изваянием.
Позже я посетил много храмов Майи. Этой служанке Бога поклоняются по всей
Индии. Она имеет разный цвет кожи, множество имен и самые разные проявления. Однажды
мне довелось войти в другой храм Майи, расположенный в диком горном районе. Этот храм
также находился в горной пещере, но устрашающая, огненно-красная фигура была поистине
гигантских размеров.
Я тревожно посмотрел на священников. На фоне изваяния они выглядели карликами,
стоящими на угрюмых отвесных сводах, нависших над статуей, поливая прохладную воду на
раскаленное до красна тело Майи, чтобы утихомирить ее гнев. Устрашающая богиня держит в
своих раскинутых руках десять пик. Десять пик указывают на десять сторон света: север, юг,
восток и запад и смежные стороны света – северо-запад, северо-восток, юго-запад, юговосток, а также зенит и надир. Майа удерживает пиками тех, кто пытается без любви
проникнуть в божественный мир ради корыстных целей, руководствуясь эгоистичными
желаниями.
Каждое утро мы вместе с Аланом бродили вокруг горы Майи, а после обеда и по
вечерам гуляли в компании Шри вокруг округлых холмов из красноватого камня, по рощам
цветущих старых манговых деревьев, которые источали необычайный аромат. Мы редко
встречали кого-либо. Хотя гора Абу славится как оздоровительный центр Индии, в
просторных залах гостиницы Раджпутана жил всего лишь один человек. Лишь буйволы
наблюдали за нами. Обезьяны перепрыгивали с одного дерева на другое. На пустых улицах
можно было лишь представлять, как некогда по ним шли босые паломники, направляющиеся
к вершине Арбуды.
Иногда глаз неожиданно выхватывал далекие поля, раскинувшиеся к югу или западу от
нас, и тогда мы видели мерцающую желтую пустыню и высохшие рукава русла реки.
Каждые утро и вечер из великого храма Шивы до нас доносился звук медного
барабана.
— Что означают эти удары в барабан? — спросили мы.
— Когда душа, Атман, пробуждается, — ответил Шри, — тогда же пробуждается
Майа. Она недвижима, покрытая темнотой ночи, не только в космосе, но и будучи спрятанной
глубоко в теле человека. Возрадовавшись, ее высвобожденная энергия исходит из глубин
человеческого тела, поднимаясь через сердце и голову к тысячалепестковому лотосу Брахмы,
и достигает Бога. Когда потоки Майи прорываются через цветок лотоса в глубине сердца,
йоги чувствует вибрацию, которую невозможно услышать материальным слухом.
57
Но люди, которые еще не пробудились, должны быть погружены в это звучание
посредством каждодневной вибрации барабана Шивы.
— Будда, которого мы, индусы, относим к числу великих аватар Бога, возможно,
достиг этого состояния, — продолжал Шри. После продолжительной медитации под сенью
дерева бодхи, дерева просветления, Сиддхартха обрел состояние пробуждения и отправился в
город Шивы, Бенарес, воспевая:
Иду я в царство истины из леса.
Я так давно привязан к Бенарес.
Пусть в мире тьмы звучат не умолкая
Бессмертья барабаны, слух лаская.
Почти каждый день, ближе к вечеру мы прогуливались вместе со Шри по направлению
к великому белому храму Шивы, расположенному на побережье горного озера. Его башня
величаво возвышалась над окрестностями и обителью паломников. Именно отсюда каждый
вечер доносились звуки медных барабанов. Однажды Алан робко прикоснулся пальцем к
одному из барабанов, на что тот отозвался глубоким звучанием. Иногда, мы усаживались на
горном выступе, и Шри давал нам различные наставления. А временами, мы просто молчали и
наблюдали за животными, которые играли немного поодаль, не обращая на нас никакого
внимания. Жуки и муравьи в траве, ящерицы, исчезающие в мгновение, и хамелеоны, которые
после рывка вдруг замирали, после чего вновь исчезали, часто меняя свой цвет: сначала он
был изумрудно зеленый, потом — пурпурно красный. Целый рой муравьев кишел рядом с
гладью озера, над которым редко пролетали птицы. Шри задумчиво взглянул сначала на
муравьев, затем на ярких птиц и произнес:
— Одни лишь атмы.
Однажды, спускаясь к озеру, мы увидели надпись крупными буквами над входом в
гостиницу Раджпутана: “Немцы вторглись в Чехословакию. Прага оккупирована”. Грохот
барабана Шивы – человеческая история – настиг нас.
Весь вечер Алан ходил как в воду опущенный. Все время, пока мы сидели на выступе,
нависающем над блестящей поверхностью воды, он говорил об Америке. В его юные годы, во
времена великой депрессии, многие люди этой богатой страны балансировали на грани
самоубийства из-за жуткого страха перед безработицей и голодом. Он рассказал о матерях,
которые жалели о том, что дали рождение своим детям.
58
— Даже в наше время многие люди страдают от страха. Они боятся, что ситуация
ухудшится, что они заболеют раком, что Гитлер и его армада нападут на их страну. Шри, как
Вы думаете, Гитлер доберется до Индии? Верите ли Вы, что новая великая война может
превратить весь мир в груды руин?
— В Кали-югу может произойти все, что угодно, — серьезно ответил Шри.
Алан вскочил на ноги и топнул ногой:
— Кали-юга! Я ненавижу все эти благозвучные имена и названия! — воскликнул он с
горечью в голосе. — Неважно, кто использует их – древние риши или Геббельс. “Третий
рейх” и необратимый божественный план преобразования мира… Я не вижу никакой
разницы. Все это лишь громкие слова! В чем же тогда свобода воли? Во что превращается
атма, если человек теряет шанс надеяться на лучшее, оказавшись под гнетом Гитлера или
Кали-юги? Может быть, Вы скажете еще, что нынешние диктаторы — это тоже атмы? Все
они настоящие демоны!
Демоны — тоже атмы, — спокойно произнес Шри. — Мы должны сражаться с
демонами, тогда Бог освободит их. Демоны, которых боишься ты, – это карлики по
сравнению с великими демонами прошлого, правившими землей в стародавние времена,
когда низошел Кришна. Но, когда Кришна убивал их или ставил стопу на их головы, все они
входили в Его божественное сияние.
Молодой американец угрюмо уставился в землю. Заунывным голосом сонного ребенка
он прохныкал:
— Я не хочу жить в Кали-югу, эпоху тьмы. Почему бы не быть Золотому веку?
–– Золотой век может проявиться лишь в пробудившейся душе, — сказал Шри.
Небо и вода потускнели. В лучах восходящей луны и темных тенях деревьев мы
направились домой. Бриз, насыщенный ароматом цветов, снова и снова окружал нас, а время
от времени мы словно окунались в восхитительные ароматы благоухающей манговой рощи.
Мы шли все вместе, Шри – посередине. Выйдя из тени последней рощи деревьев на
луг, освещенный лунным светом, мы направились к белому зданию. Это был наш дом, Шанти
Ниваса, который возник посреди шелестящих пальм, устремивших свои верхушки к небу,
полному звезд.
— Разве это не обитель мира? — радостно спросил Шри и, едва касаясь, провел по
светлой шевелюре Алана, словно благословляя его.
Мы немного задержались на лужайке. Алан продолжал угрюмо смотреть в землю.
— Шри, – начал он после некоторой паузы. Его голос дрожал. — Шри, за все это
время, пока длится Кали-юга, и со времен Христа, разве во тьме, царящей на Земле, не
59
являлся аватар-спаситель?
— Вот это разумный вопрос, — сказал с радостью Шри. — Несомненно, являлся.
Священные писания предсказали явление бесчисленных воплощений, таких как Христос.
Мудрецы возносят Богу молитвы с просьбой переродиться в эту эпоху тьмы, чтобы увидеть
возвращение на землю Кришны. Когда этот спаситель ходил среди нас всего четыреста лет
назад, Он не явил никаких чудес, не убил ни одного демона и не воскресил ни одного
мертвеца. Но всякий, кто видел Его, испытывал необычайный прилив любовной
привязанности к Богу. Он был скрытой аватарой Кали-юги, золотой аватарой.
— Как его звали? — тихо спросил Алан.
— Кришна Чайтанья, — ответил Шри.
ГЛАВА XII
МЕСЯЦ ПУРУШОТТАМА
Индийский год – Родственник Шри – “Бхагавата” и рассказы о Боге – Победная песнь
– Марширующие женщины – Кришна
Когда упали первые капли дождя, мы покинули сырую и туманную вершину горы
богини Арбуды и вернулись в Насик, дом Шри, который казался крепче. По крайней мере, над
нашей головой была крыша. К сожалению самого Алана, он должен был возвращаться в
Америку.
Обычно странствующие индийские аскеты проводили восемь месяцев в году в
паломничестве, никогда не задерживаясь в одном месте. Но, когда начинался сезон дождей,
они оставались на четыре месяца там, где у них имелась крыша над головой, и могли всецело
посвятить себя изучению священных писаний.
Индийский год исчисляется в соответствии с лунным календарем. Двенадцать месяцев
посвящены великим аватарам, но также существует тринадцатый, високосный месяц. Этот
месяц посвящен источнику всех божественных спасителей и носит имя “Пурушоттама”,
“высшая личность”.
60
Сам Кришна известен под именем Пурушоттама. Именно Он посылает аватары в этот
мир, до тех пор пока Сам не станет одной из них. Точно так же месяц Пурушоттама наступает
каждый високосный год. Прежде всего, он посвящается Богу, поэтому во время этого
праздничного месяца в домах брахманов громко читают писания в двенадцати частях, с
начала и до конца.
Шри сидел на кушетке, покрытой тигровой шкурой. Его постоянный секретарь и
родственник, йоги с длинной черной бородой и длинными волосами, сидел рядом со мной,
воспевая. Песня была на диалекте маратхи, языке района Насик. Большинство песен были
очень простыми. Две женщины, сидящие в углу, также присоединились к воспеванию.
Мужчины отбивали ритм маленькими цимбалами и пели одну песню за другой, повторяя их и
не делая между ними пауз. Это пение напоминало волны океана.
После этого йоги торжественно прочитал тексты из книги, распевая их на
определенную мелодию. Во вступлении он призвал Сарасвати, богиню речи и мудрости. Она
является отделенной божественной энергией Брахмы, которая, в то же время, едина с ним.
После этого он призвал Ганешу, которого обычно изображают в форме слона. Его небольшие
каменные или глиняные изваяния можно увидеть в нишах алтарей и над входами многих
домов в Индии, так как Ганеша, сын Майи, считается покровителем счастья и успеха. Он
обретает свое могущество, постоянно обнимая стопы Кришны.
Йоги возносил молитвы, призывая все эти силы — слуг и служанок Кришны — жить в
наших мыслях и речах. Он взял бронзовый кубок, разбрызгал воду из него вокруг себя и
подхватил несколько капель своей правой рукой. Он сбрызнул их на свою голову и в рот,
повторяя мантры, обращенные к семи святым рекам Индии.
Снова и снова чтец склонялся и почтительно прикасался своим лбом к книге.
После того как он прочитал часть книги, отведенную на сегодня, мы поднялись на ноги
и начали петь хором, хлопая в ладоши, отчего пламя фитилей в светильниках, обложенных
цветами, начало покачиваться. Повсюду висели изображения спасителей мира, включая
изображение Иисуса Христа.
Никто не принуждал меня присоединяться к пению. Я сам проявил желание, и Шри
был очень рад этому.
Книга, которую мы читали каждый вечер, – одна из самых удивительных книг
человечества – “Бхагавата”, состоящая из 18000 стихов. Это писание, в котором поведаны
деяния Бога, часто является единственной книгой, хранящейся в домах индийцев. “Бхагавата”
– это не только великолепное литературное произведение, но и книга о жизни. Она – пища
для души. Ее значение подобно тому, которое жители Запада придают Библии.
Эту книгу приписывают перу великого индийского мудреца Вьясы. Он поведал, как
Бог низошел на Землю с тем, чтобы освободить ее от засилья демонов. В ней поведано о том,
как Он, став рыбой, принял на себя роль парома и спас царя Сатьяврату, семь мудрецов и все
61
травы и животных Земли во время наводнения, которое длилось долгую ночь. Позднее Он
являлся как черепаха, вепрь, человек с головою льва, человек с топором, как мальчик Вамана,
как Рама и как Кришна. В книге описаны давно минувшие времена, а также предсказано
будущее мира, например, явление Бога, в котором Он победит царя-шудру и станет
правителем Земли.
Мы прочитали историю о том, как Бог явил Себя Кришной, приняв рождение в темной
тюремной камере. За три тысячи лет до явления Христа беспощадный царь захотел убить всех
новорожденных детей, для того чтобы наверняка избавиться от божественного ребенка,
который должен будет противостоять его могуществу, в точности, как в истории об Ироде.
Во время месяца Пурушоттама город Насик наполняется музыкой. Толпы людей
погружаются в воды реки Годавари, которая во время сезона дождей выходит из берегов.
Храмы затопляются, а рукава реки принимают в свои воды множество поющих людей. На
улицах и в домах люди танцуют до поздней ночи, воспевая деяния Бога. Весь город Насик
наполняется радостью.
Атмосфера вокруг нашего дома была пронизана пением и маршем. Одно из таких
шествий подходило все ближе и ближе. Мы бросились к окну. Стройными длинными рядами
по нашему саду шли женщины, радостно распевая: “Шри Махараджа, джай, джай, джай –
Шри Махараджа, победа, победа, победа!”
Женщины из Насика объединились сегодня специально, для того чтобы выразить
почтение Шри, воспользовавшись для этого традиционными религиозными песнопениями.
Они обошли дом по часовой стрелке, после чего взбежали по ступенькам и очень скоро
оказались в большой комнате. Некоторые из них держали на руках грудных детей. Через
некоторое время они покинули дом, чтобы покормить своих детей. Женщины расположились
на полу рядом со Шри и стали петь столь пронзительными голосами, что стены начали
вибрировать. Они подыгрывали себе маленькими цимбалами, подпевая ведущей, на
протяжении нескольких часов.
Шри сохранял спокойствие. Излучая сияние и умиротворение, он сидел среди них и
слушал песни, прославляющие Бога и его самого. Этот человек был одним из бесчисленных
посланников Бога, хлопающим в ладоши в такт ритму пения, подобно ребенку.
Когда женщины ушли, я вернулся в свою комнату, но Шри вдруг снова хлопнул в
ладоши. Я побежал вниз. Шри ожидал меня внизу в своей машине, и я расположился рядом с
ним на сидении. Храня молчание, мы выехали из города. Далеко за пределами города он
жестом попросил водителя остановиться. Мы вышли на улицу, свернули с дороги и вышли на
чистое, свежевспаханное поле. Небо было затянуто тяжелыми нависающими облаками,
которые сливались с горизонтом.
— Земля ждет, когда ее оплодотворят, — медленно произнес Шри.
Через некоторое время он еще раз указал на темнеющее небо и произнес:
62
--- Кришна, Кришна.
Я понял, что имеет в виду Шри. На санскрите слово “кришна” означает не только Бога
Кришну, но и дождевые облака или фиолетовый, почти черный цвет грозового облака,
наполненного дождем.
ЧАСТЬ II
ИНДИЙСКАЯ ТЮРЬМА
ГЛАВА XIII
“ШИВА ПРИЗОВЕТ ТЕБЯ”
Умиротворение в доме гуру – Внезапное пробуждение – За колючей проволокой – Индийская
тюрьма – Взаимная подозрительность – Пораженные обезьяны наблюдают – Тюремные
порядки – Мелкие неудобства тюремной жизни – Госпиталь, ставший приютом – Парящие
стервятники — Песня крестьянина
Я спокойно жил в доме учителя в Насике. Кусты роз благоухали почти весь год, и
каждое утро я набирал большой букет и расставлял их повсюду в комнате для медитации.
Шри несколько раз обращался ко мне с просьбой о том, чтобы я не читал газет. Это
могло стать препятствием моего прогресса на духовном пути, по которому он вел меня. Шри
несомненно замечал, что происходящее на Западе очень расстраивает меня, и я понимал, что
самым мудрым решением будет последовать его совету. Однако в те минуты, когда
беспокойства о моих жене и ребенке, оставшихся в Австрии, подавляли меня, Шри уверял,
что они находятся под защитой. Чтобы избавить меня от страхов, он пригласил всю мою
семью жить в его доме в Насике. Мы уже начали обсуждать, в какую школу мог бы ходить
мой сын. Но когда мы приступили к оформлению официального приглашения для моих жены
и ребенка – Шанти и Гунананды, как называл его Шри, возникли проблемы, однако, в конце
63
концов, приглашение было получено.
Европа была очень далеко. Намного дальше северной границы Индии, великих
Гималаев, которые мне удалось увидеть только в форме первых горных выступов. Я много раз
спрашивал своего гуру:
— Шри, когда же мы сможем дойти до дома Шивы?
Старец загадочно улыбался:
— Время придет, подожди. Шива призовет тебя!
Я скучал по огромным лесам, озерам и склонам гор, где в самом сердце дикого
необитаемого леса, на троне восседает Шива. По ночам я часто мечтал о том, что снова буду
лежать на грубом настиле одной из обителей паломников, вдыхать дым открытого огня,
просачивающийся через трещинки пола из комнаты нижнего этажа. Я представлял, как
носильщики, нанятые специально, чтобы нести паланкин Шри в сторону озера Манасаровар,
готовят для себя постную похлебку. Я смотрел на портрет Шивы, висящий на грубо
обтесанной, белой каменной стене дома.
Этот портрет изображал Шиву, погруженного в медитацию. Он сидел неподвижно, его
ноги были скрещены, а обнаженное тело умащено белым пеплом, оставшимся от
кремированных тел. Змеи обвивали его руки, олицетворяя змееподобные желания
материального мира, которые преследовали его. Но Шива не замечал змей и их движущихся
языков. Он был сосредоточен на царстве, которое не имело к этому миру никакого
отношения. Под портретом была надпись: “Шива медитирует на Кришну”.
В другой раз на базаре я натолкнулся на цветное изображение Шивы, которое тут же
купил и повесил на стене в своей комнате в Анандапитхе. На ней юный Шива был изображен
в своей ипостаси разрушителя. Он в экстазе танцевал в открытом пространстве погруженного
в скорбь разрушаемого мира, который исчезал под его ногами. Он танцевал, чтобы
высвободить пространство для нового творения.
Однажды утром, когда было очень рано и все еще темно, я пробудился от звука. Я
подумал, что услышал рокот грома. Но выяснилось, что кто-то нетерпеливо стучал кулаками и
прикладами ружей во входные двери. Шри на несколько дней переехал в дом Раны. Я
услышал звук открывающейся двери и тяжелые шаги поднимающегося по лестнице человека.
Каблуки его обуви были обиты железом. В мою комнату вошли полицейский в форме и
группа индийских солдат.
— Вы арестованы. Собирайтесь. Возьмите с собой только самое необходимое. Мы
должны идти. Началась война.
64
Пока я в спешке собирался, они обшарили шкаф и мой чемодан. Затем они запихнули
меня в поджидающую нас у дома машину. За окнами проплывали знакомые пейзажи, которые
так часто представали моему взору, когда я ехал рядом со Шри в его машине. На этот раз с
обеих сторон от меня сидели индийские солдаты, а еще один сидел впереди, рядом с
шофером. Все они были вооружены винтовками с закрепленными на них штыками. Машина
остановилась у ворот с высоким, перетянутым колючей проволокой заграждением, и я с
удивлением вспомнил, что немногим более двух десятков лет назад, будучи солдатом в
Первую Мировую Войну, я стоял в наряде, охранявшем подобные ворота и ограждения. Это
было в Австрии, где я был приставлен охранять лагерь, в котором содержались русские
военнопленные.
Сейчас я сам оказался заключенным, которого провели через внешние и внутренние
ворота, двойные ограждения и ввели в барак, где своей участи ожидали несколько дремавших
человек. За день в тюрьму на поезде или в машине привезли несколько сот человек. Так как я
въехал в Индию по австрийскому паспорту, война за одну ночь превратила меня в так
называемый “враждебный элемент”. Сотни тысяч людей ожидала та же участь: заключение в
тюрьме, обнесенной колючей проволокой.
Во время танца Шивы земля дрожала, а тысячелетние империи рассыпались, словно
карточные домики. По всему миру люди возводили мощные укрепления, чтобы сохранить
структуры общества, основанные на принципе возмездия. В самых разных частях мира
возводились и наполнялись новые тюремные лагеря: в Африке и Азии, в Америке и
Австралии, в Европе и, естественно, в Индии. Дни и ночи проходили под лучами палящего
солнца и лучами прожекторов. Практически в каждой стране возводились уродливые бараки,
покрытые черепицей, соломой или рифленой жестью, на что тратились огромные суммы
денег. Во время путешествий поездом можно было увидеть длинные ряды бараков, стоящих в
ряд один за другим. Были вырублены огромные лесные массивы, чтобы обеспечить
строительство лагерей достаточным запасом древесных материалов. Тысячи грузовых машин
и сотни грузовых кораблей подвозили колючую проволоку, которая разгружалась,
раскручивалась и быстро натягивалась, образуя металлическую паутину, изобилующую
острыми шипами.
Индийские тюрьмы, в которых я отсидел около шести лет своей жизни, были вполне
сносными. В них не было газовых камер, камер пыток, а также печей, где сжигали людей. Их
ни в коем случае нельзя было сравнивать с лагерями в Германии и в соседних странах.
Провизии выделялось вполне достаточно и хорошего качества. Конечно же, пища состояла, в
основном, из мясных блюд, и на протяжении последних лет мы ели почти одни консервы.
Нельзя сказать, что в недостатке витаминов и выпадении зубов были виновны власти. Голод
царил во многих регионах Индии. Я сам виноват в том, что голодал, потому что был
решительно настроен следовать вегетарианской диете. Однако, несмотря на хорошее
физическое состояние заключенных, из лагеря никто не убежал, даже в минуты нахлынувшего
отчаяния.
65
Власть имущие во всех частях мира пытались ничего не выпускать из виду, словно
были самим Богом. Отработанная схема, по которой действовала внутренняя разведка,
позволяла им следить за нами сотнями тысяч внимательных глаз и сотнями тысяч чутких
ушей. Чудовище в едва уловимом обличии обладало органами чувств и руками, которые
раскинулись по всему миру и настигали нас даже в лагерях.
Как только я обосновался в индийском лагере, то тут же начал получать
передающуюся шепотом информацию.
— Осторожно. Будь бдителен. Этот человек столь дружелюбен к тебе только потому,
что хочет выудить из тебя какую-нибудь информацию. Он – шпион, агент нацистов.
— Этот?
— Он пишет отчеты на английском. Напившись, он сам признался в этом. Я
собственными ушами слышал, как он передавал свой рапорт сержанту рано утром.
— Вон тот? Господи! Неужели ты не знаешь, что он – коммунист? Он из ГПУ. Ты что
не веришь, что русские заслали сюда своих доверенных лиц, чтобы те действовали среди
нацистов и антинацистов?
Адские муки пребывания в этой паутине терзали тысячи людей.
Огромные орды серых и коричневых обезьян вертелись повсюду вокруг лагеря. Их вел
за собой очень старый вожак, деспотичный диктатор. Часто можно было видеть великое
множество этих животных, молодых и старых, самцов и самок, прямо за колючей проволокой.
Они стояли и печальными серьезными глазами смотрели на странный мир людей, царивший
за ограждением.
Иногда мы смеялись: “Здесь так здорово – у нас даже есть собственный зверинец!” Но
все-таки мы понимали, что это неправда. Приматы были на воле и наблюдали за людьми,
заточенными в клетке.
И что же они видели?
Обезьяны видели, как люди копали землю, сажали банановые и другие деревья; перед
своими бараками разбивали небольшие садики; каждый день поливали свои плантации,
высаживали цветы и овощи; работали плотниками и прокладывали трубы; забивали гвозди,
ковали и варили железо; мешали раствор, выкладывали кирпичи и камни; боролись со вшами,
роившимися в постели и рваной одежде; играли в карты и крутили пластинки много часов
подряд; разговаривали, ссорились, дрались; лежали без дела в бараках, кишащих вшами,
словно закованные в ночной кошмар, продолжающийся наяву.
За каждое из восьми тюремных отделений отвечала определенная группа людей. За
66
тщательно охраняемой стеной царствовало национал-социалистическое государство. Там
были свои лидеры, их приспешники и приближенные. Там также существовала нацистская
организация “Сила – это свобода” и ассоциация спортивных и атлетических состязаний, а
также музыкальные, театральные и другие общества. Все, кто хотел, могли заниматься
образованием, вне зависимости от того, были это навыки письма, курсы по торговле или
экзамены по другим дисциплинам. Но, помимо всего этого, там также были черные списки,
тайные сведения, бойкоты нежелательных элементов, обращение в конкурирующие группы,
телесные наказания, цензура переписки и Гестапо.
Рядом, в отделении для антифашистов, установилась строго демократическая система с
регулярными голосованиями и предвыборными кампаниями. Там возносились молитвы на
разных языках с просьбой о победе союзников. Люди в этой секции постоянно пребывали в
состоянии человека, ожидающего вызова в приемной: еще несколько дней, еще несколько
недель, и освобождение будет обеспечено. Все ожидали скорого освобождения, но для многих
оно настало только через семь лет. За колючей проволокой они отпраздновали победу, а затем
ждали еще годы, пребывая в горе и разочаровании.
В другом отделении, огражденном колючей проволокой, содержались итальянские
католические миссионеры и среди них — два епископа. Здесь было настоящее епископальное
государство в миниатюре, ограниченное территорией в двести пятьдесят ярдов шириной и
триста длиной.
Также там существовало отделение для сотни заключенных генералов итальянской
армии, которых взяли в плен в Восточной Африке. Чтобы избежать нескончаемой борьбы,
профашистов и антифашистов разделили на две группы и держали отдельно. Однажды толпа
заключенных подошла к заграждению из колючей проволоки и, глядя на своих противников
по ту сторону заграждения, начала громко, враждебно и ритмично скандировать: “Дю-се! Дюсе! Дю-се! Дю-се!… Гит-лер! Гит-лер! Гит-лер! Гит-лер!” В другом отделении антифашисты
вывесили портрет Муссолини, выполненный в полный рост, и под шумное одобрение
собравшихся сожгли его, как будто предчувствовали то, что неизбежно должно было
произойти в будущем. Как будто они знали, что диктатор скоро будет свержен, вздернут на
виселице и сожжен прямо на ней. Все это произошло далеко за полночь. Вошел английский
сержант в сопровождении нескольких марширующих охранников. Он был строг и резок, за
что его прозвали “Щипцы”. Его вставные зубы угрожающе блестели, но он вполне
дружелюбно спросил:
— Кто эти артисты, устроившие столь великолепное зрелище?
Польщенные устроители шоу выдали себя и были тут же под присмотром охраны
сопровождены в тюремные бараки, как нарушители спокойствия. Громкие возгласы
негодования посыпались из уст их товарищей, в то время как их оппоненты были вне себя от
радости.
Нам было предложено все, что возможно. У нас даже была возможность ходить в
67
барак-кинотеатр: конечно, также обнесенный колючей проволокой, но с работающими в жару
вентиляторами. Туда же ходили офицеры и охранники-европейцы. Когда этот барак сгорел,
его восстановили буквально за несколько недель. Работы не прекращались ни на минуту,
потому что индийский агент кинопроката не хотел лишаться заработка. Мы маршировали в
кинотеатр в три колонны, в сопровождении охраны, проходя через двойные укрепления.
Нацисты маршировали в ногу, а антифашисты в знак протеста маршировали вразнобой.
Раздраженные шумом, обезьяны вскарабкивались на ветви деревьев и скалились. Тем
временем мы рассаживались вплотную друг к другу, окутанные едким дымом бесчисленных
дешевых сигарет, с тем чтобы просмотреть очередной затертый американский
сентиментальный фильм. Нам также показывали хронику новостей: молодая королева раздает
цветы и сладости раненым солдатам; летный эскадрон бросает огромные бомбы, оставляющие
на земле гигантские кратеры и в одно мгновение, прямо на наших глазах, уничтожающие
города – возможно, даже наши дома.
Пребывание в изолированном лагере напоминало жизнь вдалеке от событий, где-то на
обочине жизни. Все проблемы, отчаяние, пронзительная боль и ненависть легко проникали
сквозь двойные заграждения, опутанные колючей проволокой, входя в сердца верующих и
неверующих, евреев, католиков, протестантов и последователей всех христианских течений,
которые можно себе вообразить. Выходцы из более чем двадцати европейских стран были
здесь – эстонцы, литовцы, финны, болгары, румыны, венгры, немцы, австрийцы и итальянцы,
а также граждане союзных государств – чехи, поляки, греки, датчане, норвежцы, голландцы,
русские. Все они были схвачены где-то на просторах цветущих земель, раскинувшихся от
Новой Гвинеи до Ирака, от Гонконга до Абиссинии. А сейчас все они собрались здесь в
одном индийском лагере.
Все они пытались продолжать вести прежнюю жизнь, словно войны и не было.
Некоторые даже всерьез держались за свои должности директоров и советников по вопросам
образования. В былые времена многие из них были управляющими и владельцами
процветающих плантаций, приносящих огромные прибыли, что позволило им оказаться в
кругах влиятельных людей. Продолжал регулярно приходить грузовой транспорт, по крайней
мере тот, который еще не успели затопить в море. Так один корабль, плывущий из лагеря в
местечке Суматра с узниками-голландцами на борту, был затоплен японской подводной
лодкой. Вся собственность узников была расхищена, а одежда высушена на солнце, чтобы ее
не поела моль. Костюмы и фраки повесили на плечики и просушили на ветру. С этих пор
перед тем, как в воскресенье созвать заключенных на прогулку, один из надзирателей надевал
костюм и стоял в нем между бараками и отхожим местом, не забыв надеть белую рубашку,
чтобы час или два чувствовать себя джентльменом. После этого он складывал костюм в
пропитанный камфарой чемодан и снова облачался в шорты цвета хаки.
Воспоминания хранились в сознании, но никогда не были запрятаны слишком глубоко.
С каждым годом настоящее казалось все более бессмысленным, и наши надежды строились
на таких же бессмысленных фразах, словно на карточных домиках. Тысячи заключенных
продолжали страстно жить прошлым. Они смаковали его. Часами, а то и целыми днями они
68
ходили вдоль ограждений и рассказывали друг другу о посещениях в прошлом того или иного
ресторана, подробно описывая меню, ассортимент вин и то незабываемое ощущение, которое
они испытали, попробовав что-то. Точно так же они рассказывали о своих похождениях с
женщинами, удачных и не очень удачных сделках, о том, как они проучили того или иного
персонажа из их прежней жизни и он получил по заслугам. Люди горели от нетерпения,
чтобы найти новых друзей, которые еще не слышали их историй и шуток. Вновь прибывших
из других лагерей тут же окружали те, кто хотел услышать об их прошлом. Многие
заключенные избегали друг друга, пресытившись общением за многие годы жизни под одной
крышей. Они уже не переносили соседей, их истории и смех.
Некоторые надзиратели держали домашних животных. Они построили для них
конуры и отдавали этим животным всю теплоту своей души. Один из надзирателей,
хваставшийся тем, что помогал сжечь несколько синагог в Германии, с нежностью ухаживал
за попугаями, синицами, соловьями и другими птицами, пойманными им недавно. Добрый
немецкий музыкант, ярый антифашист, для смеха приручил мышку. Однажды он подсадил в
мышиную семью свою полевую мышку. Крошечная самка опасливо забилась в самый угол,
однако все остальные мыши могли ясно чувствовать ее запах. Они были раздражены и
напуганы ее присутствием. Было очевидно, что мыши считали дрожащего чужака
вероломным самозванцем. Через полчаса чужак, по всей видимости, представитель другого
вида, лежал в луже крови, закусанный до смерти острыми зубами.
Несомненно, лучшим местом во всем лагере был госпиталь. Его двери были открыты
для представителей всех отделений, и все же это было то самое место, где можно было
надеяться найти умиротворение. Когда пациенты страдали от боли, фанатизм на их лицах
неожиданно сменялся вполне человеческими чертами, делая людей похожими на детей. О, как
много человеческих судеб мне довелось узнать! Когда лежишь в госпитале, то слушаешь
рассказы проведших десятилетия в тропиках пожилых и молодых людей, которые по какой-то
причине лишились сна, ожидают операцию или же чувствуют дыхание приближающейся
смерти. Они были очень благодарны за самое незначительное проявление доброты, уже давно
забытой ими, со стороны лежащего рядом человека, вне зависимости от того, какие взгляды
он исповедует и к какой расе относится. Но, как только люди выздоравливали или их
состояние подавало надежду, их лица покрывались маской непроницаемости и
презрительности, а сами они вновь начинали бойкотировать тебя или в тайне рассказывать о
тебе небылицы своим товарищам.
Тюремное кладбище находилось в другом отделении и не было ограждено колючей
проволокой. Заключенные присматривали за могилами и украшали их цветами. Они
приходили туда довольно часто, хотя и в сопровождении охраны. Дружеские отношения не
прерывались даже перед лицом смерти. Главенствующая в лагере группа обратилась к
руководству с жалобой о том, что над могилами их людей надругались те, кто ухаживал за
могилами представителей противодействующей группы, поэтому начальник лагеря приказал
хоронить антифашистов и евреев далеко от лагеря, в другом городе.
69
На крышах кухонных бараков всех восьми отделений лагеря были заметны уродливые
хищные стервятники, усевшиеся рядами. Они были истинными хозяевами лагеря. Никакая
колючая проволока не могла удержать их, ни один охранник не мог попасть в них, потому что
они в мгновение ока бросались вниз и взмывали обратно в небо. В спокойном состоянии
стервятники просто любопытно следили за людьми. Эти птицы воспринимали нас как
добычу. Для них было совершенно неважно, была ли их жертва антифашистом, фашистом
или католическим священником. Когда кто-то выходил из барака-кухни, неся в руках
жестяную тарелку, наполненную пищей, птицы всей стаей бросались на жертву и хватали
куски мяса. Сгорая от нетерпения, они иногда плохо прицеливались, и тогда на руке
заключенного появлялись рваные и кровоточащие раны.
Лагерь, окруженный со всех сторон огромной страной, называемой Индия, бился в
конвульсиях, находясь под стопой Шивы-Разрушителя. По пыльным дорогам на всем
протяжении от Гималаев до мыса Коморина бесконечными рядами тянулись запряженные
быками повозки индийских крестьян. Они не останавливались в течение многих часов, пока
не садилось солнце. Песня фермеров становилась громче и затухала. Казалось, что весь мир
ждал завершения очередного дня, умоляя духовное солнце взойти над окутанной ночью
землей:
Могучий Бог, рожденный в далекие эпохи,
Вечный, изначальный, неувядающий, всеобъемлющий,
Нисходит каждое утро с первыми лучами солнца,
И все существа, наделенные благословением видеть, взирают на Него…
Мудрого, вневременного, вечно юного Атмана.
ГЛАВА XIV
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ – СВОБОДНЫЙ – ЗАКЛЮЧЕННЫЙ
Попытки медитировать в тюрьме – Весточка от Шри – Комитеты решают судьбу
заключенных – В женском лагере – Неожиданная свобода – Вмести со Шри в Махабалешвар –
70
Банкет в честь Шри – Немцы входят в Париж – Снова в тюрьму – Шакалы смеются над этим
безумным миром
В лагерных бараках я пытался жить так же, как я жил рядом со своим гуру, проводя
ежедневные медитации. Я эгоистично закрывался от других. В лагере было несколько
одиночных камер, и первоначально моя единственная цель заключалась лишь в том, чтобы
попасть в одну из этих камер, работать там и беспрепятственно медитировать. В конце
концов, мне удалось пробраться в один из потаенных уголков барака. Это означало, что в
комнате будет всего одна кровать и стена напротив. В “Бхагавад-гите” звучит вопрос: “Разве
возможно обрести мир без медитации?”
Я попытался медитировать среди шума толпы: скрестив ноги, садился на кровать и сам
в душе смеялся над своими попытками. Даже душ иногда приходили принять двадцать
человек одновременно, и воду выключали как раз в тот момент, когда мы только успели
намылить все тело с головы до пят. В такие минуты я тихо произносил “Аум”, забывая о том,
кто меня окружает. Я медитировал на древнее слово, три звука которого символизировали
творение, поддержание и разрушение мира, три фазы времени (прошлое, настоящее и
будущее) и обладали мистическим смыслом, которому не ведомо время. Это раздражало моих
товарищей.
Иногда я натыкался на уединенное место в углу лагеря, позади кроличьего двора или
курятника, где мог бы медитировать в уединении. Все еще испытывая горячее стремление
медитировать, я часто приходил к бараку-кухне, из которого доносились звуки,
напоминающие те, что издают голодные животные в предвкушении еды. Кто-то гневно
прикрикнул на меня:
— Что это ты ходишь и постоянно улыбаешься, как какая-то Мона Лиза? Я понять не
могу, как может человек улыбаться, оказавшись в нашей ситуации.
Тогда я еще не понимал, что внешние условия медитации – коврик травы куша
(который, кстати, у меня украли в первый же день моего пребывания в лагере), отдельная
комната и уединение – предписаны для начинающего.
Стены, которые я пытался возвести вокруг себя, вскоре образовались сами собой.
Белая сетка от москитов, которую мы натягивали по ночам над кроватью, давала мне
ощущение изоляции. Но все же это не помогало, когда какой-то пьяница, которого я чем-либо
ненамеренно оскорблял, срывал эту сетку среди ночи и избивал меня, осыпая грубой бранью.
“Будь терпим, спокоен и умиротворен. Проливай на тех, кто окружает тебя,
спокойствие, умиротворенность и силу!” Эти слова написал мне Шри в первом, допущенном
руководством лагеря к прочтению, письме.
71
Я испугался, прочитав эти слова Шри. Я жил так, как будто часть моей сущности
онемела. Я постоянно выполнял чужую волю, позволив превратить себя в марионетку. По
утрам меня будил пронзительный свист. Тот же самый свист направлял меня на
спортплощадку, где все мы каждый день занимались вместе. Свисток призывал меня на
чистку картофеля на кухне и исполнению других обязанностей. Мне приходилось мыть пол и
натирать окна. Кто-то кричал на меня, а я кричал на других. Но где же был я?
Когда пытаешься вспомнить первые дни заключения, на ум приходят лишь
бесконечные переходы из одного отделения в другое, из барака в палатку, из палатки в барак.
Как только я привык к этому месту, как к дому, то был уже уверен, что каждое движение
должно быть санкционировано. Я вместе с товарищами переносил свои пожитки из одного
угла лагеря в другой бесчисленное множество раз. Иногда переселялся весь лагерь. Однажды
мы переезжали в другие бараки в длинной колонне автобусов. В самом сердце степи все
машины неожиданно остановились, и нам приказали выйти на улицу. Солдаты расставили нас
вплотную друг к другу. Направив на нас свои заряженные ружья, они приказали нам
отправить свои физиологические нужды. Когда мы выполнили их требование, то снова сели в
автобусы и направились в другой лагерь, который был уже не столь “гостеприимным”.
А в это время комитеты, координирующие деятельность лагерей, разбирались в том,
каких заключенных можно было бы освободить. Комитеты рассматривали дела по каждому
заключенному из основного лагеря, небольшого лагеря высоко в Гималаях неподалеку от
Дарджилинга, лагеря на юге в горах Нилгири и женского лагеря в Деккане. По ошибке меня
направили в последний из перечисленных на несколько недель – или это была шутка?
Там не было никакой колючей проволоки. Бараки построили на прекрасных лугах,
которые обрамляли рощицы старых деревьев. Европейские женщины прогуливались в сени
этих деревьев, многие из них — молодые и привлекательные, одетые в легкую летнюю
одежду, брюки или шорты. Некоторые из них отдыхали на раскладных креслах и махали мне
яркими зонтиками, когда я въезжал в лагерь на автобусе в сопровождении трех солдат.
Неподалеку сверкала прекрасная река.
В лагерной лавке продавались помада и другие виды косметики, а столики в столовой
были покрыты скатертями и украшены цветами. Но заключенные были традиционно
разделены невидимой колючей проволокой, находясь в тесных клетках; немецкие женщины
отказывались сидеть за одним столом с еврейками или арийскими женщинами, вышедшими
замуж за евреев. Эти группы обедали в разное время и устраивали взаимные бойкоты.
Итальянские и немецкие женщины обедали вместе, но также бойкотировали общество друг
друга. Почтенные итальянские дамы и проститутки из Бомбея избегали и презирали друг
друга. Враждующие группы обменивались исполненными ненависти взглядами из углов
общей комнаты. Очаровательные юные создания использовали всякий повод, чтобы закрутить
интригу и унизить друг друга в присутствии коменданта и комиссии по расследованиям.
Многие из этих женщин втихую плакали по ночам из-за сплетен, которые злые языки
распускали о них. Некоторые даже сошли с ума.
72
Когда после короткого пребывания в этом лагере я снова вошел в автобус, который
должен был отвезти меня в прежний лагерь, женщины окружили его. Все они, вне
зависимости от того, презирали они меня или были дружелюбными, умоляли передать
весточку своим заключенным мужьям, но я не смог выполнить всех просьб: некоторые из их
супругов содержались в тех отделениях, куда я не имел доступа. Даже когда колеса тяжелого
автобуса начали потрескивать по песку, женщины бежали рядом, продолжая умолять в
надежде на любую возможность воссоединиться с мужьями.
Комиссии неустанно работали месяцы подряд. Когда заканчивала работу одна,
возникала новая. Каждый заключенный должен был заполнить анкету, после чего его
несколько раз вызывали на дополнительное собеседование. Допрашивали свидетелей, а все
обвинения записывали. Сообщения о каждом заключенном тщательно проверялись службой
внутренней разведки. Решение принималось по каждому конкретному случаю.
Однажды, довольно неожиданно, мне даровали свободу.
Пораженный, я вышел через ворота, опутанные колючей проволокой. А на следующий
день я был уже в доме Шри, и старец обнял меня.
Огромный лагерь, где за двойными металлическими ограждениями остались сотни
моих товарищей, со временем исчез, словно сон. Временами я был удивлен неожиданно
представившейся мне возможностью самому решать, куда идти, а также отсутствием колючей
проволоки на пути. В скором времени я покинул опаленные солнцем долины и вместе со Шри
направился в поросшие лесом горы Махабалешвара. Мы жили там сами по себе в крошечном
домике. Древний храм Кришны стоял неподалеку на самом краю пропасти, и я часто сидел в
холодном зале храма у стоп Божества. Это был Кришна, божественный мальчик, который рос
среди пастухов Бриндабана, прогуливаясь по лесам и играя на флейте. У стоп Божества бил
чистый родник. Вода стекала по склону, превращаясь на равнине в широкое речное русло,
которое растворялось в дымке и протекало где-то неподалеку от известного мне места
заточения женщин.
Как и в прежние времена, к нам заглядывал Рана, и мы вместе садились у стоп Шри,
который объяснял тексты из Упанишад. Старец радовался, словно ребенок, и большую часть
времени просто улыбался. Но, когда он объяснял сокровенное значение этих текстов, его
слова находили отзвук в моем сознании, словно яркие вспышки света. Казалось, что небесный
свод пылает над нами, и что вечность, лишенная времени и пространства, явилась нам.
Каждое утро я вставал до рассвета и после поспешного омовения взбирался на холм,
где приступал к медитации. В течение первых месяцев весеннее и летнее небо было
безоблачным, когда я открывал глаза после медитации. Но постепенно над лесом стали
проявляться признаки наступления сезона дождей. Когда я открывал глаза и оглядывался
вокруг, то поражался, глядя на огромные облака и густой туман, вырывающийся из расщелин.
73
Землю окутывали обремененные дождем облака. Скоро нам придется покинуть горное плато
со всеми его великими лесами и терпким запахом орхидей, произрастающих на покрытых
мхом ветвях деревьев. Пошли первые ливни. В удалении громыхали раскаты грома. Ядовитые
змеи начали покидать свои наполненные водой земляные норы. Обрывки слухов о вторжении
немцев в Норвегию и их продвижении на Запад достигли нашей мирной обители благодаря
слуге Шри, который каждую неделю закупал продукты на деревенском базаре,
расположенном в часе ходьбы от нас. Не минуло нас и официальное уведомление. Разрешение
на въезд в страну моей жены и сына, уже полученное и продленное, было неожиданно
отозвано. Гость, пришедший из города, сообщил, что освобожденных из лагерей иностранцев
враждебной национальности начали арестовывать вновь.
Незадолго до нашего отбытия брахманы в небольшом храме Махабалешвара провели
особый банкет в честь Шри. Мы проехали туда на элегантном восьмицилиндровом “Форде”,
подарке одного из учеников Шри. Через некоторое время мы приблизились к ярко
раскрашенному храму, в который и были приглашены. Пожилой священник, который много
лет назад провел свадебную церемонию для одной из дочерей Шри, казался смущенным,
принимая нас у себя в гостях. Мне показалось, что некоторые ортодоксальные брахманы,
живущие в деревне, не хотели сидеть за одним столом с европейцем. Они хотели, чтобы я
поел на веранде, отдельно от остальных гостей.
Шри не согласился с ним. Он объяснил, что я – его ученик и, будучи моим гуру, он
даровал мне брахманический шнур и принял меня, как брахмана. Они обсудили этот вопрос,
так и не придя к согласию. Так мы и вернулись голодными в наш маленький дом.
По глупости своей я очень возгордился тем, что Шри не отказался от меня и не
позволил им обращаться со мной, как с варваром. Я не ожидал, что, не тратя слов на
обсуждение этого вопроса со мной, он отчитает меня за невежливое поведение. Будучи моим
учителем, Шри вступился за своего ученика перед гостями. Но я должен был немедленно
ответить на происходящее, согласившись поесть на веранде. За время своего заточения я так и
не научился смирению.
На следующий день мы покинули горную деревню.
По мере нашего приближения к равнине люди казались все более и более
возбужденными. Немцы вошли в Париж и захватили всю страну. Люди верили в самые
фантастические слухи.
— Что бы ни произошло, сохраняй внутреннее спокойствие, — посоветовал мне Шри.
Я попытался, но не могу похвастаться, что преуспел в этом. Вскоре после нашего
прибытия в Насик в дверях показалась знакомая мне фигура полицейского инспектора,
явившегося в сопровождении своих помощников. Таким образом, я вместе с сотнями других
выпущенных на волю заключенных снова оказался в лагере за колючей проволокой. Моя
скоротечная свобода оказалась лишь недолгой передышкой перед очередным заточением.
74
И снова я разместился в тесном бараке под белой сеткой от москитов среди множества
людей, которые со стонами рассказывали о своей разрушенной жизни и были исполнены
страха за свое будущее. Я долго не мог заснуть, будучи не в силах прогнать картины,
предстающие моему мысленному взору. Как и многие другие, я был крайне обеспокоен
происходящим далеко отсюда. Мне не удавалось подавить страх, вызванный размышлениями
о моей семье: матери, жене и ребенке. Они все еще были в Австрии, где опасность нарастала с
каждым днем. Возможно, они уже оказались в концлагере, притом в условиях намного более
худших, чем я. Меня не так заботила моя судьба и сожаления о втором перерыве в обучении
духовной науке. Я сидел на кровати и медитировал, как Шри учил меня. Но, как только я
ложился вновь, уставший от непрекращающегося напряжения, ужасные картины появлялись
вновь и оставались перед моими глазами, а мысли возвращались на круги своя. Ощущение
было такое, как будто я оказался в мире духов.
Мои соседи жаловались и беспокойно ворочались во сне, отчего поскрипывали
кровати. Часто барак наполнялся стонами, когда спящему виделся ночной кошмар.
За ограждениями лагеря пронзительно визжали шакалы. Я не мог заснуть. Ужасные
картины возвращались вновь и вновь. Каждый находящийся в лагере – нет, каждый человек
во всем мире – оказался на самом дне темницы. Все мы были повязаны по рукам и ногам,
прикованы цепями наших собственных желаний, наших собственных предрассудков,
обусловлены собственным невежеством и недостатком смирения. На ум пришла метафора из
какой-то древней книги, хотя я и не смог вспомнить, какой именно. Возможно, это был
Платон. Узники, заточенные в темной пещере, до боли в глазах смотрят лишь в одну сторону.
Все мы следили за игрой теней на мерцающей стене. Мы видели лишь танец искаженных
теней, который не могли понять. Но истинных персонажей, живущих в реальном мире, тени
которых падали в пещеру, мы не могли узнать. Они были скрыты от нас.
Я накрыл лицо простыней, пытаясь прогнать живые образы. Мне очень хотелось
почувствовать хотя бы несколько капель воды на своих губах, и я решил пойти к колодцу и
напиться. Я тихо вышел на улицу, стараясь никого при этом не разбудить, осторожно
продвигаясь к двери узкого барака среди рядов спящих тел.
На улице лай шакалов звучал еще пронзительнее. Вскоре их хор замолк, но одно
животное никак не могло угомониться. Его лай был похож на все усиливающийся смех. То
был смех безумца над этим миром. Миром, в котором мы живем.
75
ГЛАВА XV
ПИР НЕПРИКАСАЕМЫХ
Чистильщики уборных и их гуру – История Вальмики, падшего брахмана – Барабанный бой в
ночи – Поющие солдаты – Я обращаюсь к гуру с молитвой
Я вышел из темных сонных бараков и уселся, скрестив ноги, прямо на футбольном
поле. Днем это место было наполнено жизнью и движением, вибрируя от бега двух команд и
одобрительных возгласов зрителей. Сейчас же, когда заключенные крепко спали, здесь
царила тишина.
Откуда-то издалека доносилось пение. Оно шло из уродливых, крохотных квартир
чистильщиков уборных. Эти люди своими руками вычищают уборные в огромном лагере с
помощью небольших метел. Толпа счастливых людей двигалась при свете факела,
установленного при входе. Красное полотно, освещенное языками пламени, раскачивалось на
высоком флагштоке перед их бараками. Это было знаком, указывающим на то, что прибыл их
гуру – Вальмики. Именно это событие они и праздновали.
Эти индусы, которые выполняли самую незавидную работу в лагере, были объектом
презрения всех заключенных за колючей проволокой. Именно по отношению к этим смуглым
людям во всей полноте проявилась расовая дискриминация, выраженная во мнимом
превосходстве белых людей, хотя зачастую цвет кожи уборщиков был совсем не намного
темнее, чем у тех, кто смотрел на них свысока. Это была единственная точка пересечения
взглядов, на которой еврейские интеллектуалы и нацисты соглашались друг с другом. Даже
те, кого преследовали на их собственной земле за определенную расовую принадлежность,
презирали этих индийских слуг. В лагере к ним редко обращались как-то иначе, чем “черные”
и “негры”. Бесчисленное множество раз я слышал:
— Этого проклятого уборщика надо отстегать.
— Вы правы, коллега.
Но даже у этих презираемых людей был свой гуру, который помогал им адекватно
воспринимать жизнь, в соответствии с обстоятельствами, в которых они оказались, давая им
рекомендации в духовной сфере. В Индии путь к высшей цели никогда не будет скрываться
от обычного человека, даже у воров и проституток на протяжении многих тысяч лет были
свои гуру.
76
Чистильщики уборных зачастую слишком бедны, чтобы удовлетворить даже
собственный голод, и могут позволить себе купить лишь небольшой кусочек мыла. В
стремительных потоках муссона ничто, кроме драного куска материи, не покрывает их
худощавых, обнаженных плеч. И все же они обладают способностью осознать тот факт, что
внутри тела существует вечный Атман, который сквозь века странствует по различным телам.
Что трудная жизнь, выпавшая на их долю в этом рождении, напрямую связана с прошлыми
деяниями и что поведение человека в этой жизни определит его следующее рождение. Эти
представления известны лишь некоторым наиболее мудрым мистикам Запада: “Все создания
вечно существовали в божественном мире… Все они существовали прежде, будучи едиными с
Богом”. Это понимали чистильщики уборных. И Кришна говорит об этом в “Бхагавад-гите”:
“Никогда не было так, чтобы не существовал Я или ты, или все эти цари, как не настанет
такого времени, когда мы прекратим свое существование… Так же, как человек сбрасывает
старые одежды, надевая новые, так и душа оставляет старое бренное тело, входя в новое…
Оружие не способно уничтожить ее, а огонь не способен сжечь, вода не может намочить
душу, а ветер не может высушить, ибо она неделима, неистребима и вечна… Поэтому, осознав
эту истину, ты не должен скорбеть”.
Эта древняя человеческая мудрость, практически утерянная на Западе, хорошо
известна индусам: и тем, кто держат свой путь в автомобиле, лавируя в толчее больших
тропических городов, и тем, кто занят в торговле, движимый желанием выгоды, а иногда об
этом узнают презираемые другими люди, выполняющие самую незначительную работу, служа
белым садху, живущим в концентрационном лагере.
Но ни один из моих товарищей по заточению не интересовался о существовании
вечного Атмана.
Я смотрел через колючую проволоку в сторону бараков, где жили носильщики. Они
сидели при свете огня вокруг гуру Вальмики и слушали его. Это напомнило мне историю о
Вальмики, имя которого носят духовные учителя, лишенные положения в обществе (касты).
Он также когда-то был презираем всеми, и его история являет собой огромное духовное
подспорье всем тем, кто оказался на дне безысходности, не веря, что когда-нибудь сможет
подняться вновь.
Тот, кто получил имя Вальмики, изначально был падшим брахманом. В древней Индии
на брахмана, утратившего свое положение в обществе, смотрели, как на низшего из низших,
человека отверженного. Этот отверженный превратился в вора с большой дороги, который
вел себя вызывающе. Он убивал и грабил странников, которые шли по густому лесу, где он
жил в темной пещере.
Однажды через этот лес шел своей дорогой мудрец. Его больше не интересовало
ничего из того, что можно обрести на земле. Исполнившись сострадания к человечеству, он
странствовал в поиске людей, которые были бы достойны обрести величайшее достояние:
77
бхакти, любовную привязанность к Богу.
Грабитель выбежал из пещеры с толстой палкой наперевес, готовый убить и ограбить
странника. Он ожидал найти на теле мудреца драгоценности. Занеся палицу над головой
старца, вор был поражен лучезарной улыбкой и детской невинностью на его лице. Грабитель
замер.
— Дитя мое, зачем тебе совершать столь страшное преступление? — нежно спросила
предполагаемая жертва. В словах мудреца не было и намека на страх.
Палица выпала из рук беспощадного разбойника. Он бросился в ноги страннику и
прикоснулся лбом к его стопам. После чего он поднял свое залитое слезами лицо и с горечью
в голосе произнес:
— О великий святой, теперь я понимаю, кем являюсь. Ты рассеял непостижимую тьму
моей жизни. Даруй мне священную мантру, которая сможет удалить ужасающую скверну
греха из моего сердца.
— Да, дитя мое, я сделаю это, — ответил мудрец.
Он с любовью наклонился к лежащему у его стоп грабителю и прошептал ему на ухо:
“Повторяй два слога, которые образуют имя Бога: Ра-ма, Ра-ма, Ра-ма…
Разбойник испуганно воскликнул:
— Только не это! Не это слово! О отец, как же я смогу своими оскверненными устами
произнести имя Бога?
Риши улыбнулся:
— Мое дитя, повторяй тогда слоги этого слова в обратном порядке. Пой: Ма-ра, ма-ра,
ма-ра…Ты понимаешь, что означает это слово?”
Разбойник вздохнул:
— Да, мне знакомо это слово. Оно означает “смерть”. Да, это слово подходит мне.
Преданный Бога благословил грабителя, прикоснувшись к его голове. Слезы
последнего высохли, он сел на землю, скрестив ноги, выпрямил спину и поднял голову. Он
оставил глаза полуоткрытыми, устремил свой взор на кончик носа и запел: “Ма-ра, ма-ра, мара… смерть, смерть, смерть…”
Много лет спустя этот риши путешествовал в тех же местах и остановился в том самом
месте, где дал посвящение разбойнику. Он огляделся вокруг. Неподалеку мудрец заметил
муравейник. Подойдя поближе, он, к своему вящему своему удивлению, обнаружил, что из
муравейника выглядывают волосы и глаза. Все это время его ученик пребывал без движения в
78
медитации. Он сидел так тихо и неподвижно, что муравьи чувствовали себя рядом с ним в
абсолютной безопасности. Двигались лишь губы бывшего разбойника, который слышно
повторял: “Рама, Рама, Рама…”
Слово “вальмики” на санскрите означает “муравейник”. Бывший падший брахман и
ненавистный разбойник прославился на тысячи лет и на весь мир как святой поэт Вальмики,
составитель великого эпического произведения “Рамаяна” – безбрежного океана историй о
Боге, который низошел на землю под именем Рама.
Пока Вальмики безостановочно повторял два слога “ма-ра, ма-ра, ма-ра”, они,
естественно, превратились в “Рама, Рама, Рама… Бог, Бог, Бог”. Могущество имени Бога
уничтожило все нечистоты в душе Вальмики и позволило ему узреть царство Бога и понять
природу Его явления на земле.
“Как прекрасные, дарующие жизнь потоки растекаются во всех направлениях, обретая
свое начало в великом неистощимом озере, так и божественные спасители с незапамятных
времен нисходят из царства Бога. Словно бесчисленные искры, вылетающие из огромного
огня, великие аватары исходят из вечного божественного огня любви. Для того чтобы
освобождать других, они появляются на Земле и на других планетах, избавляя человечество
от бремени материального существования, после чего возвращаются к своему источнику.” Так
сказано в священных текстах Индии.
Пламя костра неприкасаемых взметнулось в ночное небо. Не только отверженных, но и
самого Бога называют Неприкасаемым. Из огня вылетали яркие искры. Обрадованные
чистильщики уборных встали и начали петь вместе со своим гуру. В блаженстве тот стал
описывать любовь к Богу и Его деяния. Его вечную заботу об этом мире и обо всех живых
существах — возвышенных и падших, о людях и животных. Когда вихрь счастливых людей
закружился вокруг огня, их голоса слились в единый хор. “Кришна! Кришна! Кришна!” Они
били в барабан Кришны и воспевали имя скрытого Бога, на которого постоянно медитирует
Шива с блаженной улыбкой на лице, опутанный змеями, умащенный пеплом, оставшимся от
кремации людей, обожженный ядовитым миром чувств.
Крестьяне из индийской деревни, расположенной к югу от лагеря, тоже разожгли
костер. Они также били в барабан Шивы и танцевали вокруг огня, с радостью распевая:
“Кришна, Кришна!”
Может быть, сегодня какой-то праздник в честь Кришны? Я недоумевал. Со мной не
было никакого календаря, в котором были бы отмечены праздники индусов.
Даже индийские охранники, которые обычно просто маршировали туда-сюда вдоль
ограждений, каждый шаг сегодня сопровождали пением: “Кришна, Кришна, Кришна”.
Из темного дверного проема одного из бараков посыпалась брань.
— Прекратите скулить! Вы – свиньи! Вы – грязные скоты! Вы проклятые негры!
79
Немедленно заткнитесь!
Чтобы придать острастки этим словам, на улицу выкинули пустой жестяной
контейнер, который громко застучал по бетонной дорожке. Казалось, что поток чрезвычайно
сильной вони хлынул из барака на улицу.
Устрашенные и обеспокоенные тем, что на них могут нажаловаться заключенные
белые сахибы, индийские солдаты тут же прекратили свое пение, обращенное к Богу, и
вернулись к спокойной своей ходьбе между двойных ограждений из колючей проволоки.
С тяжелым сердцем я остался сидеть на лагерном спортивном поле. Мне казалось,
будто туман окутал меня.
Я подумал о своей пожилой матери, которая жила в еврейском квартале Вены,
напуганной и оскорбленной людьми, подобными тем, кто сейчас находился в бараке. Она
предстала моему мысленному взору пожилой, с морщинистым, обрамленным сединой лицом
и голубыми глазами, которые так долго провожали меня в далекую Индию. Я еще раз
услышал ее мужественные слова прощания:
— Мы принадлежим друг другу, даже если внешне будет казаться, что мы разлучены.
Я подумал о своей жене и ребенке. Удалось ли им избежать суровых преследований?
Или их ждал польский лагерь? Живы ли они? До нас редко доходила информация, зачастую с
задержкой в несколько месяцев, через двойные цензурные фильтры.
Я подумал о своем гуру, Шри Махарадже, который не смог получить разрешения
посетить меня в лагере. Он хотел предпринять долгое и беспокойное путешествие, чтобы
просто увидеться со мной хоть на несколько минут в присутствии офицера. Но ему не
позволили приехать. Лишь в некоторых особых случаях позволялось встречаться с близкими
родственниками. И все же Шри был мне больше, чем отец. Все, кто действительно хотел
этого, даже неприкасаемые, могли общаться со своим гуру. Но не я.
Радость и доверие, которые скрывались глубоко в моем сердце, не позволяли принять
что-либо, расстраивающее меня.
Огонь все еще горел. Толпы носильщиков танцевали и пели в ярком свете костра. Они
выкрикивали: “Кришна, Кришна, Кришна!” Деревенские крестьяне били в свои барабаны и
тоже радостно танцевали вокруг костра: “Кришна, Кришна, Кришна”. Марширующие
охранники снова начали распевать: “Кришна, Кришна, Кришна!”
“О Ты, скрытый Бог, в которого все возвращается… О Ты, Бог, о котором я ничего не
знаю, – позволь мне выстоять. Направь ко мне помощника, гуру, у которого я смогу научиться
тому, чему все это время не хотел учиться у жизни: любви”. Такой мольбой наполнилось мое
сердце этой ночью.
80
ГЛАВА XVI
МОЙ ДРУГ САДАНАНДА
Появление Садананды – Путь в забытые миры – Первый разговор с новым гуру –
Анатхабандху, “друг обездоленных” – Вопросы, которые не следует задавать
Когда я обращался к Богу с молитвой о встрече с гуру, тот был уже рядом. Однажды я
увидел новичка, который стоял рядом с кухонным бараком, где обычно собирается толпа
голодных, а стервятники парят над их головами в надежде поживиться. Это был высокий и
худой человек с выбритой головой. Хотя он был европейцем, на нем были традиционные
одежды индийского монаха. Его звали Садананда.
Я заговорил с ним, и он дал конкретные односложные ответы на все мои вопросы. Наш
первый обстоятельный разговор произошел вечером на футбольном поле. Там он рассказал
мне об античной греческой вазе, которую ему однажды довелось увидеть. На ней было
изображено колесо с шестнадцатью спицами, а вокруг него — различные греческие мистерии
и надпись: “Я спрыгнул с колеса Иксиона”.
В соответствии с мировоззрением древних греков, Иксионом звали человека, несущего
груз неблагочестивых поступков, которому после смерти предстояло быть вечно привязанным
к постоянно вращающемуся колесу — вот и все, что мне удалось запомнить из его рассказа.
Но, как я понял, в греческой мифологии этот мир не считался местом страданий, где каждое
живое существо привязано (не осознавая того) к вращающемуся колесу, колесу рождений на
земле.
Рассказ об этом колесе навеял воспоминания о старой, заброшенной водяной
мельнице, на которую я часто смотрел в детстве. Ее спицы были покрыты серым мхом. Она
была закреплена в стене, почерневшей от старости, и захватывала потоки воды, которые
приводили ее в движение снова и снова, с каждой волной: обретение и потеря, почет и позор,
победа и поражение, радость и скорбь, здоровье и болезнь, встреча и расставание, смерть и
перерождение. Сила желания была потоком, бесконечно приводящим в движение колесо
перемен. Вся мудрость Индии была предназначена для того, чтобы освободить человечество
от этого колеса Иксиона. Шри также считал это избавление высшей целью.
— Освобождение из огня страданий в этом мире перемен не является высшей целью,
— сказал мой собеседник. — Освобождение – это лишь первая ступень на бесконечном пути,
81
который ведет в забытый мир Бога, пути, по которому гуру, возлюбивший Бога, ведет своего
ученика.
— Что это за путь? Какова его цель? — спросил я.
— Путь – это любовь, цель – это любовь, великая и пронизывающая до самых глубин
сердца любовь к Богу. Так же, как искра является доказательством существования огня
благодаря своей способности жечь, так и душа является доказательством существования Бога,
потому что она обладает способностью любить. Искра – это душа, а великое пламя любви –
это Бог. Искра мала и незначительна по сравнению с огнем, из которого исходит все сущее, но
ее бесконечная незначительность представляется таковой лишь внешне. Душа скрыта и
ничего не знает о своей истинной природе, но когда она пробуждается и начинает любить
снова, наполняясь невыразимым стремлением возвратиться обратно к Богу, она обретает свою
изначальную природу – полноту, чистоту, свободу и вечность. Душа сбрасывает с себя все
покровы эгоизма и не стремится ни к чему, кроме доставления радости Богу. Тогда в
преданном служении она может стать частью внутреннего божественного мира.
— Разве познание истины не является высшей целью? — спросил я. — Мой гуру учил
меня этому.
— Мудрость не обретается желанием познать, но лишь преданным служением.
Желание познать также эгоистично, ничем не отличаясь от других корыстных желаний.
— Разве шанти, божественное умиротворение не является высшей целью? — спросил
я. — Вспомните буддийские тексты. Вспомните неописуемую умиротворенность в спокойной
улыбке медитирующего Будды. Разве все религии мира не объединены в своей молитве, в
стремлении к миру? “Пусть Господь благословит тебя и сохранит все, что принадлежит тебе.
Пусть Он обратит к тебе Свой взор и дарует тебе мир”.
— Да, религии объединены молитвой о мире, потому что они находятся на
подготовительной стадии, и их последователи напоминают непослушных детей на уроке в
школе. Они думают, что единственным важным делом в этом мире является избавление от
материальной скверны и борьба за существование. Понаблюдайте за представителями
различных религиозных систем, — продолжал Садананда тихим голосом. — Все они чего-то
хотят от Бога, будто Он их привратник. Один требует власть. Другой умоляет о победе своего
войска и поражении противника. Христиане молят о рае, с тем чтобы наслаждаться там
блаженством. Индусы стремятся освободиться от самсары, горящего колеса перемен, после
чего надеются погрузиться в блаженство вечности. Буддисты стремятся попасть в нирвану.
Все хотят одного: уверенности в мире, безопасности, свободы от страданий. То же касается
последователей Шанкарачарьи. Все они хотят стать частью Брахмана и раствориться в
безличном божественном свете, где исчезают все разногласия. А иногда они даже желают
стать Богом. И ты, Вальтер Айдлиц, стал одним из них. Разве ты не пел, странствуя по
Гималаям: “Ахам брахмасми… Я – Брахман”? Более того, ты совершенно не понимаешь это
утверждение Упанишад. В действительности, оно означает: “В глубине своей сущности моя
82
душа обладает той же природой, что и Брахман, так же, как искра подобна огню”.
Садананда замолчал. Мы шли вдоль опутанных колючей проволокой ограждений.
Вокруг лагеря выли шакалы, все дальше отдаляясь вглубь леса.
— Шри никогда не настаивал на том, что умиротворение – это высшая цель, —
произнес я через некоторое время. — Напротив, он говорил: “Пока, я смогу даровать тебе
только мир”. Но мне и этого не удалось достичь.
Садананда положил руку на мое плечо:
— Не горюй, Вамана дас. Ты оказался в беде и убедил себя в том, что все потерял.
Кришну иногда называют Анатхабандху, другом обездоленных. Он покровительствует тем,
кто более не обладает ничем, кроме нужды и стремления к Богу. Поверь мне, Кришне
большую радость доставляет тот, кто любит Его и стремится служить Ему, даже в толпе
людей и грязи бараков, огражденных колючей проволокой, чем тот, кто медитирует на Него в
спокойной чистой атмосфере прохладного леса или в комнате за драпированной дорогой
тканью дверью. Ты принадлежишь Кришне. И твоя медитация, твой успех или поражение,
даже твоя болезнь, все это Его. Но кто посмеет вручить себя Богу, основываясь на
собственных взглядах, а не на предписанном самим Господом процессе? Многие пытались
следовать примеру божественного спасителя и вторили ему, говоря: “Будь по-твоему, а не так,
как хочу я”. Но, когда все становится серьезней, когда воля Бога подчиняет человека, в нем
прорастает страх, и он начинает роптать: “Нет, я не этого хотел, я больше так не хочу”. Никто
не хочет верить в то, что Бог может предстать в форме катастрофы, полного уничтожения. Но
поверь мне, если человек найдет в себе силы и вручит себя Богу, ему больше не придется
тревожиться. Бог возьмет на Себя ответственность за этого человека, за все его поступки. И
тогда, вне зависимости от того, что произойдет в пучине этого мира перемен или на райских
планетах, он будет всегда оставаться в царстве любви к Богу, играя роль в драме, сценарий
которой принадлежит перу Бога и Его вечных последователей, о которых в этом мире никому
ничего неизвестно.
— Умиротворение, нирвана, к которой стремится множество людей, есть не что иное,
как предварительная стадия на пути в истинное царство Бога. Будь уверен, что многие из них
так и остаются в приемной. Но тот, кто рискнет продвинуться дальше, развив в себе желание
предаться Богу, не теряет умиротворенности. Истинная умиротворенность – это не заурядное
избавление от стрессов. Свобода от страсти, которую так ценят индийские йоги, слишком
переоценена ими. Истинная умиротворенность заключается в сохранении уверенности в том,
что в глубине сердца человек всегда сохранит связь с Богом; всегда, в любой ситуации и
преодолевая любые страдания.
Некоторое время мы шли молча.
— Свамиджи, — спросил я тихо. — Что Ваш гуру говорил о своем понимании смысла
жизни? Почему мы оказались в этих материальных телах?
83
Садананда разгорячился. — Мой гуру сказал: “Нам даровали это инертное тело, чтобы
позволить каждым нашим словом и делом выражать преданность Богу”. Но я не ожидаю от
тебя мгновенного понимания этого, Вамана дас. Ведь ты даже не знаешь, кто такой Бог, кто
такой Кришна…
— О, как бы мне хотелось лицезреть Бога, — сказал я.
— Речь не идет о лицезрении Бога, — строго поправил меня мой собеседник. — Это
скорее вопрос о том, чтобы Бог заметил тебя, чтобы он привлекся твоей красотой и чистотой,
выраженной в твоей любовной преданности. Когда человек хочет увидеть Бога, это его
желание часто основывается на эгоистичном стремлении к самосовершенствованию. Так же,
как люди деградируют в земной жизни, основываясь в своих поступках на эгоизме, выбирая
объекты желаний, развивая привязанность к ним и наслаждаясь ими, некоторые из них
пытаются поступить так же и с Богом”.
— Как же мне избавиться от подобного эгоизма? — спросил я.
— Незачем задавать подобные вопросы, — резко ответил Садананда. — Сами
подобные вопросы возникают из эгоизма. Моли Кришну, Неизведанного, Скрытого, наделить
тебя силой когда-нибудь в будущем воистину служить Ему и научиться любить Его… Уже
поздно. Нам пора спать. Спокойной ночи, Вамана дас.
ГЛАВА XVII
УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК
Наставления среди суматохи – История Садананды – Золотая аватара – Профессор
математики, обучавший Садананду – Клятвы заключенных и стихи из “Бхагаваты” – Шпионы
и расспросы
Разговор на футбольном поле предоставил мне возможность еще много раз заводить
подобные беседы с Саданандой. Часто наши разговоры принимали иную форму, когда мы
прогуливались вдоль опутанных колючей проволокой ограждений, когда нас окружала
огромная толпа шумящих заключенных или во время чистки картофеля на улице рядом с
кухонным бараком. Садананда мог родить короткое изречение, которое оставалось непонятым
другими. Иногда он заглядывал в мой барак, а иногда я сам приходил к нему и просиживал на
его кровати около часа. Условиям его жизни было не позавидовать. Рядом с ним жил
84
опустившийся музыкант, от которого постоянно несло спиртным. Он торговал всем подряд,
используя свою постель в качестве основной торговой точки. А недавно этот человек купил
старый граммофон, который работал теперь безостановочно. Но Садананда был
снисходителен к нему. Он не проводил различий между людьми, наделенными добродетелями
и так называемыми асоциальными элементами. Более того, он считал, что преступник или
проститутка обладают более широкими возможностями для неожиданного и полного
обращения к Богу, чем законопослушный гражданин. В священных текстах Индии
приводилось много подобных примеров, так же, как и в Евангелиях. Он ссылался на историю
Марии Магдалины и разбойника, распятого вместе с Христом.
Каждый раз, когда я приходил к Садананде, уже с порога меня ожидал жуткий шум. На
постели его соседа шла бойкая торговля, а за столом картежники играли засаленными
картами. Часто игроки начинали спорить друг с другом. Но казалось, что Садананду это
совершенно не тревожит. Он радостно восклицал:
— Как здорово, что ты пришел ко мне, Вамана дас. Заходи и садись на мою кровать.
Я ощущал, что его убогую лагерную кровать окружает особая незримая атмосфера.
Когда он начинал свой рассказ, я переставал воспринимать все происходящее вокруг.
— Что привело Вас в Индию? — спросил я.
— Стремление моего сердца. А также моя встреча со Свами Бон, индийцем, которого
послал в Европу его и теперь уже мой гуру. А еще индийская книга, на которую я натолкнулся
в библиотеке университета Берлина. Это была книга о Кришна Чайтанье.
— Это тайное воплощение эпохи тьмы, золотая аватара! Шри рассказывал мне о Нем.
Суровое лицо Садананды осветила улыбка.
— Значит, Шри рассказал тебе о Кришна Чайтанье, — сказал он с радостью. — Судя
по твоим словам, твой учитель является последователем Шанкарачарьи. Ты наверняка знаешь,
что Чайтанья также формально принял это учение, но лишь для того, чтобы восстановить
истину, ибо философия Шанкары содержит лишь половину истины.
— Но разве мир не тленен, не подвержен иллюзии и заблуждениям, будучи
исполненным страшной боли?
— Да, но, в то же самое время, этот мир всегда основывался на Боге, вечном Боге,
исполненном блаженства.
— Да, конечно. То, что мы привыкли называть миром, является безличным
божественным Брахманом, — сказал я.
— Безличный Брахман есть не что иное, как сияние, исходящее от личностной формы
Бога… Это не так просто, как ты говоришь, Вамана дас. В Боге непостижимым образом
85
гармонично объединяются противоположности. Бог одновременно обладает личностной и
безличной природой. Мир отличен от Бога и, в то же самое время, неотделим от Него.
Божественный спаситель, аватара, отличен от Бога и в тоже время не отличен от него. Такова
непогрешимая философия бхедабхеда, единства и отличия, которую объяснил Кришна
Чайтанья. Когда я анализировал различные системы философского мировоззрения,
распространенные на Западе и Востоке, я всегда стремился найти такую философскую
систему, в соответствии с которой мы существуем вечно. И я нашел все, что искал в
философии Кришна Чайтаньи и Его учеников. Это сокровищница, о которой у людей нет и
малейшего представления.
— А Ваш гуру?
— Моего гуру зовут Бхактисиддханта Сарасвати, и он был последователем Кришна
Чайтаньи. Он жил в любви к Богу и делился ею с остальными.
С огромной привязанностью и нежностью Садананда начал рассказ о своем гуру. Еще
юношей он прославился как профессор высшей математики и астрономии одного из
колледжей Бенгалии. Однажды молодой ученый отправился к отшельнику, живущему в лесу,
и попросил о посвящении. Тот, кого он выбрал духовным учителем, оказался странствующим
отшельником, почти полностью обнаженным, носившим лишь львиную шкуру. Его звали
Гаура Кишора. Старец гневно отругал ученого за такое желание:
— Для Кришны образованность и репутация ничего не значат, — сказал он грубо. Но
профессор математики не прекращал своих попыток, и в конце концов старец принял его
своим учеником, убедившись в его стойкости и любовной привязанности.
В жизни Бхактисиддханты, жившего на берегу Ганги в Индии и его европейского
ученика, Садананды, было много общего. Ученик в юности также полной грудью дышал
наукой. В университете Лейпцига он изучал сравнительное религиоведение, а также
различные языки: пали, санскрит, тибетский, китайский и японский. Когда Садананда
получил степень доктора и опубликовал новую редакцию ставшего широко известным
учебника по истории религии, перед очень перспективным ученым распахнулись двери
преподавательской карьеры в университете. Но он оставил эти замыслы, избавился от всего
нажитого им и отправился в Индию, чтобы оказаться у стоп своего гуру, Бхактисиддханты
Сарасвати.
Садананда показал мне некоторые фотографии своего учителя. Я был поражен, заметив
внешнее сходство Садананды с его гуру. Я смотрел на фотографию, потом переводил взгляд
на своего друга и снова на фотографию. Будет недостаточно точным сказать, что они были
похожи, как братья. Казалось, будто это был один и тот же человек, лишь возраст выдавал
разницу между ними. Та же осанка, то же выражение лица, та же внутренняя сила,
выраженная в жестикуляции.
Когда я сказал о сходстве между ними, Садананда смиренно отвергнул это замечание.
86
Постепенно я узнал своего друга ближе и заметил, как он скорбит об утрате своего учителя,
который умер в 1937 году. Мне показалось, что между гуру и его учеником, родом из Европы,
существовала глубокая связь. Однажды, когда Садананда нарушил свой обычный опасливый
стиль ведения разговора, он рассказал мне о том, как Бхактисиддханта Сарасвати однажды
произнес в присутствии многих людей (к большому их удивлению):
— Мы с тобой, Садананда, вечно вместе.
— Но судьба преподнесла Вам испытания, — заметил я. — Полмира отделяло Вас от
гуру. Ведь могло случиться и так, что Вы никогда бы не встретились.
— Это должно было произойти, — медленно произнес Садананда. — Это должно было
произойти. Чтобы выяснить, насколько мое сердце готово к преодолению всех препятствий и
сражениям на пути к достижению цели. И все-таки сейчас кажется поразительным, что мне
удалось отыскать его. Однако в этот раз мне позволили служить ему совсем недолго. В
следующий раз, я надеюсь, будет дольше…
— Ты, грязный пес, ты не слышишь, что ли, что у меня туз треф? Я шкуру с тебя сдеру.
Притом заживо! — заорал один из картежников, известный борец и владелец гимнастической
школы в южной Индии. Он напоминал гиганта с огромными мускулами и вероломными
глазами.
— Напряги свои уши, чтобы не пропустить ничего из очень содержательной беседы,
которую ты слышишь там, — с горечью в голосе усмехнулся Садананда, когда заметил, что я
не могу удержаться от того, чтобы не слушать ссору игроков в карты. — Ты задаешь свои
вопросы, руководствуясь желанием сенсации, так же, как и все остальные. Мой гуру
прекрасно это понимал, когда в своем последнем обращении со всей серьезностью отметил:
“Как только вы удалитесь от лотосных стоп Кришны, вас захватит тот же самый поток
обольщения и омерзительных сил этого мира”.
— Выключайте свет! Выключайте свет! — злобно прокричали европейские солдаты,
заступив на пост охраны индийского лагеря в этот поздний час. Ругаясь, картежники завесили
окна барака одеялами и снова приступили к игре.
— Возьми лист бумаги и карандаш, — сказал Садананда. — Я прочитаю тебе стих из
“Бхагаваты” на санскрите, который может помочь тебе.
Узел в твоем сердце будет разрублен,
Все сомнения будут вырваны с корнем.
И даже твоя карма, и поступки,
И неизбежные последствия поступков
87
Исчезнут, когда ты узришь свою душу (Атман) и Бога.
В моей голове роилось множество вопросов, пока я под покровом темноты
возвращался в свой барак. Вопросы, которые не давали мне покоя всю мою жизнь, сейчас
обрели ответ. Меня непреодолимо влекло в барак Садананды. Но не так-то просто было
попасть к нему, потому что, прежде всего, мы принадлежали к разным отделениям, хотя и в
пределах одного лагеря, обнесенного колючей проволокой. Он был немцем, а я получил
рождение в еврейской семье. За мной неустанно следили, наблюдали и расспрашивали: “Где
ты был? Что ты делал на протяжении последних нескольких часов? С кем ты разговаривал?”
Все отчеты о поведении заключенных переправлялись в специальную комиссию, которая
решала, кого можно отпустить. Снова и снова мне приходилось преодолевать страх, нарушать
негласные законы враждующих групп и игнорировать бойкоты. Снова и снова я брал себя в
руки и шел на встречу с ним. И Садананда оценил мои усилия.
ГЛАВА XVIII
НОВЫЙ СОСЕД
В посудомоечной вместе с Саданандой – Новый сосед – Пронзительные крики по
ночам – Агрессивная милость Садананды – Одежда и реальный человек – Исчезновение
очарования
После пересортировки и реорганизации всего лагеря Садананда и я оказались в одном
бараке, более того, мы жили в одной комнате, где между двумя нашими кроватями было
место для еще одной.
Эта комната прежде служила посудомоечной в столовой для некомиссованных
офицеров и не была предназначена для проживания. Она была построена как пристройка к
веранде. В ней было жарко, как в духовке, подобно той, которая некогда стояла тут.
Тропическое солнце прогревало низкую, покатую крышу и толстые кирпичные стены.
Помимо всего прочего, прямо за этой комнатой находилась спортивная площадка. Мы не
могли открыть небольшие побеленные ставни, потому что никто не гарантировал, что тут же
88
в окно не угодит мяч. Наблюдая за футбольными баталиями, заключенные сидели целый день
напролет справа и слева от нашей комнаты, иногда образуя на своей трибуне много рядов. С
каждым удачным и не очень ударом по мячу они пронзительно и с негодованием вопили.
А в это время мой друг сидел на кровати, скрестив ноги. Он много и с нетерпением
работал, низко склонившись над своей объемной книгой. Небольшая металлическая коробка,
установленная на коленях, служила ему столом. Также рядом с ним стоял еще один
металлический ящик, в котором находились книги и рукописи. Все тома хранились в
образцовом порядке. Мой друг мог в одно мгновение открыть книгу на любой требуемой
странице даже в полной темноте. Под крышкой ящика был портрет гуру Садананды.
Крики и свист почему-то показались непривычными. И снова футбольный мяч угодил
в наши ставни. До нас донесся звук разбитого стекла. Я не смог удержаться от того, чтобы не
выразить своего раздражения:
— Так значит, сначала следует полюбить ближнего, прежде чем посметь любить Бога?
— спросил я.
— Но невозможно полюбить людей, не познав любви к Богу, — с готовностью ответил
Садананда. — Все существа в этом мире подобны бутонам на цветущем дереве. Бог – это
корень дерева. Если вы будете поливать корень, питание получат все листья и ветви. Любовь
получат все. Но не следует ошибочно путать тела людей, их чувственную деятельность и
желания с самой личностью, Атманом, который на некоторое время облачается в эти
странные одеяния. Атман нельзя назвать нацистом, коммунистом, англичанином, евреем,
брахманом, боксером-профессионалом, мужчиной или женщиной. Изначальным,
неотъемлемым качеством каждой души (Атмана) является вечное служение Кришне, даже
если мы об этом забываем. Ты должен попытаться сосредоточить свое сознание на Атмане.
— А Вы можете это сделать?
— Я пытаюсь достичь этого.
В наших новых апартаментах поселился один бездомный жилец. Его монашеские
одеяния были похожи на одежду Садананды, но они были желтыми, а не оранжевыми. Он был
одним из европейских буддистов, размещенных в лагере. Некоторые из них обладали
великолепным характером, но, к сожалению, тот, с кем пришлось общаться мне, к их числу не
относился. Он был толстым и, естественно, лысым. Звали его Гросс.
Жизнь Гросса была действительно странной. В юности он торговал в магазинчике,
продавая селедку и сыр. Позднее он стал бродячим фотографом, делающим снимки
различных людей, посещающих всевозможные мероприятия на побережье. Он снимал
полуобнаженные фигуры, вне зависимости от того, мужчина это был или женщина. Гросса
захватила идея обретения умиротворения и определенности, что подвигло его отправиться на
89
Цейлон, где он и стал буддийским монахом. Его запутанная жизнь и природная агрессивность
не позволяли ему заниматься интеллектуальной работой, необходимой при изучении
наставлений Будды.
Внешне Гросс очень строго следовал правилам, предписанным для его монашеского
ордена. По утрам он отказывался выстраиваться в одну шеренгу с другими заключенными. Он
не принимал участия в работе, в которой был занят кто-то еще, поэтому он отказывался
чистить картошку, колоть дрова и многое другое. Гросс объяснял это тем, что каноны его
ордена запрещают заниматься тривиальной работой, и ему каким-то образом удавалось
убедить в этом других.
Шагая медленно и величаво, он цепким взором осматривал окрестности во время
прогулок вдоль проволочного заграждения, облачив свое грузное тело в желтые одежды.
Гроссу удавалось находить учеников, которые несколько дней гуляли вместе с ним, слушая
его рассказы, но через несколько дней эти “ученики” бросали его и выставляли своего учителя
на посмешище. Он прослыл нетерпимым сплетником и клеветником.
После реорганизации лагеря ни один барак не принял к себе Гросса. И в знак протеста
он выставил свою кровать неподалеку от футбольного поля, но даже там вывешенные им
желтые одежды были источником раздражения для многих.
— Он пожилой человек, — обратился ко мне однажды Садананда. — Зимы здесь
холодные. В нашем уголке есть немного места. Может, позовем Гросса пожить у нас?
— Он агрессивен, — сказал я с опаской. — С ним будет очень неприятно. Я знаю, что
он многим рассказал, будто я практикую черную магию.
— У Гросса нет и малейшего представления о том, что такое черная магия, не говоря
уже о его слушателях, — рассмеялся Садананда. — Однако в любом случае нехорошо, что они
глумятся над одеждами монаха.
Я не догадывался об истинных намерениях Садананды и не был уверен, как следует
был вести себя в этой ситуации. Наш новый сосед въехал церемонно и разместился между
нашими кроватями. Он дал мне почитать книгу, в которой я нашел слова Будды, которые
никогда не забуду:
“Он презирал меня и даже сильно бил.
Он был сильнее – вот и победил!”
Как только впустишь эти мысли,
Так сразу станешь ненавистным.
90
Но через ненависть ты мир не обретешь.
Лишь без нее покой в душе найдешь.
Гросс медитировал по несколько часов в день на своей кровати, установленной между
нашими, натянув сетку от москитов и желтую одежду. Он постоянно носил с собой череп и
устанавливал его перед медитацией. Он говорил, что медитировал на бренность земли.
— Я излучаю симпатию и любовь ко всем живым существам, — сказал он мне.
Но, несмотря на свой “глубокий транс”, Гросс чутко реагировал на все, что
происходило рядом. Хотя он давно оставил все, что у него было, он настаивал на своих
правах, когда речь заходила даже об участке пола. Однако его нетерпение куда-то исчезало,
когда нужно было этот самый пол убирать: правила его ордена запрещали ему делать это.
— Я чувствую, что ты ищешь повод поссориться со мной, — сказал он мне несколько
раз.
Мы с Саданандой старались ходить на цыпочках, чтобы не тревожить Гросса.
У Гросса была одна особенность — он часто издавал пронзительные крики во сне,
например: “ху-ху-ху”, как будто ему снился кошмар.
— Не кричи больше так, — сказал ему жестко Садананда, когда это уже стало
переходить все границы и пришлось включить свет. Мы привыкли выключать свет, когда
наступало положенное время, чтобы не мешать сну товарища.
Гросс сел в постели, моргая, и ему понадобилось некоторое время, чтобы прийти в
себя.
— Нет ничего удивительного в том, что я кричу во сне, — медленно сказал он. —
Существует двое лишних ушей в этой комнате.
Он многозначительно посмотрел в мою сторону, как будто намекал на какой-то секрет,
ведомый только ему. Видите ли, Гроссу казалось, что я практикую нечто, призванное
навредить ему.
В этот момент Садананда отбросил все свое уважение к этому человеку. Он не стал
называть нашего соседа “Ваша Честь”, а также не стал называть его по имени буддийского
монаха, как обычно делал из уважения к монашеской одежде Гросса. Садананда обратился к
нему по имени, которое тот носил, торгуя в магазинчике.
— Гросс, а вот этого делать не надо, — начал Садананда свой выговор. — Ты визжишь
не потому, что на тебя насылают темные силы, а потому что ты сам переполнен уродливыми
91
тайными мыслями. Вот почему тебя терзают ночные кошмары. По этой причине ты все время
охвачен беспокойством и убежден в том, что тебя постоянно кто-то преследует. Ты
заявляешь, что излучаешь симпатию и любовь, но вместо этого ты лишь вскармливаешь в
своем сердце ненависть. Ты утверждаешь, что практикуешь сосредоточение, но вместо этого
ты сидишь, словно паук в своей паутине, прислушиваясь ко всему, что может обеспокоить
тебя, чтобы потом было, на что жаловаться. Я за всю свою жизнь не видел никого, кто был бы
настолько эгоистичен, как ты. Ты считаешь себя центром мира, окружающего тебя. Ты не
испытываешь и крупицы уважения к одеяниям монаха Будды, в которые облачен ты, старый
лицемер!
Всем своим видом Гросс выражал уже ставшую привычной боль горечи от
несправедливости, в очередной раз обрушившейся на него потоком обидных слов. С тем же
выражением на лице он покинул нашу комнату и ушел куда-то, забрав череп и тексты, в
которых говорится о милосердии и любви.
— Почему ты был столь резок с Гроссом? — спросил я, когда наш сосед покинул нас.
— Для того чтобы пробудить его душу (Атман). Даже если сейчас он убежит с
чувством гнева и обиды, он запомнит этот урок на всю оставшуюся жизнь, что поможет ему в
следующем рождении. Это намного более эффективный способ помощи, чем потакание его
эгоизму и тщеславию. Мой гуру был мастером в подобного рода помощи. Он называл ее
“агрессивная милость”, милость через атаку. На Западе так легко принять наносное за суть.
Ты знаешь, что я очень высоко ценю усилия Запада, направленные на улучшение
благосостояния людей. Благотворительные организации для пожилых и больных, равные
права на образование и работу для всех – все это действительно замечательно. Защита детей и
тех, кто болен, слаб и подвержен гонениям, должна существовать. В наши дни это последнее,
что отличает людей от животных. Но, когда я думаю обо всех этих усилиях, направленных на
то, чтобы превратить продажный, изменчивый мир в место, приятное для людей, в моем уме
возникает сцена спасения утопающего. Но, вместо того чтобы вытащить из воды самого
тонущего человек пытается спасти его одежду, шляпу и очки. Но живой человек, Атман,
уходит на дно.
Постепенно я понял, что каждое слово, произнесенное Саданандой, было выражением
состояния его души, и все его действия, дружелюбные или насмешливые, – а он мог быть
крайне жестким и суровым – были основаны на попытках пробудить Атман в людях,
сталкивающихся с ним. Несмотря на одеяния брахмана, которые часто делали его объектом
насмешек, заключенные уважали Садананду. Они побаивались его, потому что он был
намного остроумнее их. Он заставлял их чувствовать себя неловко, и поэтому они избегали
его.
Когда Садананда ранил чьи-то чувства, его слова проникали достаточно глубоко,
чтобы вызвать слезы. Каждый, кто сталкивался с этим, часто ощущал, будто сама его
сущность была вырвана с корнем. Но болезненное ощущение исходило не от беспощадного
меча, несущего насилие. Это скорее было похоже на очищающую вспышку света. Именно
92
таким ощущением заканчиваются старые добрые сказки. Окутанные чарами люди иногда
умоляют: “Отрубите мне голову. Отрубите голову животного, которое вселилось в меня”.
Если оставаться бездеятельным, то иллюзия не пройдет. Но исполнение просьбы,
одурманенного человека освобождает его от проклятия, и тот снова начинает воспринимать
себя адекватно.
К сожалению, только в сказках заколдованные существа набираются смелости, чтобы
сказать: “Разрушьте чары, покажите мне любовь. Руби, освобождающий меч!” В лагере о
Садананде отзывались не по-доброму. “Он – предатель. Он отверг свое европейское
происхождение и стал негром”. В следственный комитет направляли исполненные ненависти
отчеты и надуманные обвинения в его адрес.
ГЛАВА XIX
ЦЕРКОВЬ ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ
Заключенные миссионеры – Пожилой Патер Ладер – Доктор Фукх, протестантский
священник – Иезуиты с тетрадями – Лекции Садананды – Теологические разногласия – Гуру
настаивает на своем
Практически в каждом отделении лагеря содержалось множество христианских
миссионеров. Жизнь церкви и все трудности, с которыми им приходилось сталкиваться, были
проявлены и на территории, обнесенной колючей проволокой. В тесных бараках становилось
очевидным, что под мантией священников зачастую скрывались обычные человеческие
слабости. И все же было приятно осознавать, что в лагере, где жизнь изобилует ненавистью и
ссорами, хотя бы кто-то пытается обратить взор заключенных к вечным материям.
Например, все католические священники в лагере каждое утро тихо проводили службу,
а по воскресеньям в бараке-столовой возводили алтарь. Мне доставляло радость, когда на
Пасху эта комната была насыщена атмосферой праздника и когда католики и протестанты
объединялись вместе в хоровом пении. Я искренне старался воспринимать священников,
представляющих различные течения, как преемников последователей Христа, которым он
однажды сказал: “Обретите Святой Дух! Выходите от моего имени, и пусть все люди станут
вашими учениками, обращайте их в веру Отца, Сына и Святого Духа”.
Но проповедь послания Святого Духа миру означает признание Святого Духа во всех
его проявлениях. Благодаря Садананде я понял, что любовь к Богу, есть откровение, которое
93
сияет, словно святой дух. Я был крайне удивлен тем фактом, что многие “христиане”
разговаривали с Саданандой с презрением. Также меня удивляло, что большинство из них не
имели и малейшего представления о чистом теизме, представленном в религиозной традиции
Индии. Священники и братство снисходительно отзывались о “бедных язычниках”, к числу
которых был отнесен Садананда. Лишь один священник из встреченных мною в лагере имел
достаточно глубокие представления о культуре и религии людей, которых они намеревались
обратить в свою веру. Большинство священников, однако, делало вид, что им абсолютно
безразлично все, что касается этих материй, по крайней мере, до тех пор пока они находились
в тюрьме.
В нашей мойке собиралась небольшая группа странных людей, которые пытались
расслышать все слова Садананды несмотря на шум, издаваемый футбольными болельщиками
и кожаным мячом, попадающим в нашу стену.
Некоторых посетителей лекций Садананды я запомнил очень хорошо. Пожилой Патер
Ладер обычно располагался на табуретке, которую приносил с собой. Его грубые рабочие
руки покоились на коленях. Такое же грубое, морщинистое лицо обрамляла нечесаная седая
борода. Его друзья-священники смеялись над ним, называя “добряк Патер Ладер”, потому что
он не следил за своим внешним видом, а его белая монашеская ряса была испачкана или
надета неправильно. В юности Патер Ладер был квалифицированным кузнецом в
Вуртембурге. Но, почувствовав свое призвание, он присоединился к религиозному ордену и
отправился в Индию, только лишь для того, чтобы на шесть лет угодить в тюрьму, пока шла
Первая Мировая Война. В перерыве между войнами он изучал латынь, обучался в семинарии
и получил сан священника. После этого он на протяжении многих лет жил в маленькой
индийской деревушке, затерявшейся в джунглях, в уединении, бедности и страшной нужде.
— Вы ничего не знаете об индийской деревне, — сказал мне однажды Патер Ладер. —
Вы ничего не знаете о суевериях и фанатизме, царящем в таких деревнях. Вы знакомы лишь с
высшими проявлениями индийской культуры и Упанишадами.
И все же он любил эту индийскую деревню, хотя за многие своего служения обратить
кого-либо в свою веру ему удавалось очень редко. Еще ему нравились Упанишады. В первые
дни моего заключения он пришел ко мне, чтобы попросить какие-нибудь санскритские
тексты. Из всех христианских миссионеров, с которыми мне довелось познакомиться в лагере,
пожилой Ладер был единственным, изучившим санскрит до того, как оказаться в лагере.
Рядом с Ладером сидел протестантский священник доктор Фукх. Он носил прекрасно
сидящую на нем, безупречную одежду, а своим почти всегда улыбающимся лицом интриговал
присутствующих. Он был талантливым человеком, и в его душе жило возвышенное
стремление. Он часто приходил к нам в маленькую посудомоечную, даже когда лекции не
были запланированы. Садананда вел себя с ним жестко, как и со всеми, на кого он возлагал
какие-либо надежды.
94
— Он мог бы сделать очень много, — отозвался о докторе Фукхе Садананда. — Но ему
не удалось добиться реального успеха. Он нуждается в суровом ударе судьбы, который
уничтожит его, лишь тогда эта душа пробудится.
Рядом с пастором Фукхом сидел мирянин, спокойный, седой геолог. До своего
заточения доктор Шультхейс разрабатывал шахты в Южной Америке и Индии. До последнего
времени ему доводилось иметь дело лишь с материальной наукой, что превратило его в
убежденного атеиста. После одной из лекций Садананды Шультхейс очень серьезно сказал
мне:
— Кто бы мог подумать, что это возможно? Мир, в котором я жил – неполный мир.
Такое ощущение, будто с глаз спала пелена. Я чувствую веяние другой истинной реальности,
когда твой друг говорит о Кришне. — Он посмотрел на меня ошеломленно. — Неужели мы
забыли об истинном мире?
Жена доктора Шультхейса содержалась в женском лагере в Южной Индии, что в
тысяче миль отсюда. Именно там я провел некоторое время. Через много лет супруги снова
восоединились в новом, также обнесенном проволокой лагере для семейных пар, после чего
доктор Шультхейс покинул лагерь. Он часто писал Садананде и прислал ему рождественский
подарок – резной деревянный поднос собственного изготовления.
Три иезуита неустанно записывали слова Садананды в свои тетради, держа их на
коленях. Было видно, что они привыкли к учебе и научной работе. Вплоть до достижения
сорокапятилетнего возраста они считаются полноправными членами своего ордена.
Послушники не теряли времени даром. Они посещали лекции, как и прежде. Иезуиты
основали в лагере целый теологический факультет. Те трое, которые посещали курс
Садананды, были непохожи на остальных.
Юный Патер Зехнер был малоподвижен. Во всем лагере о нем никто не отзывался
плохо, несмотря на белую рясу и бороду, обрамлявшую смуглое лицо с большими глазами. Не
задавая лишних вопросов, он приходил на помощь всякий раз, когда на кухню нужно было
перенести тяжелые чаны с картофелем или когда требовались добровольцы для какой-то
тяжелой работы. С ним рядом всегда было приятно работать. Когда он говорил, то тщательно
подбирал слова.
— И у нас они тоже есть, — пробормотал Зехнер одобрительно, когда Садананда
указал на таинства внутренней жизни, отраженные в культе Радха-Кришны.
Зехнер говорил о любви, которая объединяет три божественные личности,
составляющие Троицу, однако он чувствовал некоторую неуверенность в своих собственных
словах.
Сонненбихлер был сильным, как лев, и выглядел, словно архангел Михаил, сошедший
с иконы. В те времена он был обычным новичком, но один из итальянских священников начал
опекать его, чтобы через некоторое время посвятить в сан. Высокий, светловолосый юноша во
95
время службы лежал у алтаря в бараке-столовой, подобно стволу упавшего неподалеку дерева.
Несколько дней подряд после церемонии он ходил, словно в трансе. Изначально Соннебихлер
хотел стать скульптором.
— О, как же сложно изучать санскрит, — простонал он, когда мы однажды мыли
тарелки после обеда. — Латынь намного проще! И все эти необычные философские
тонкости… Чтобы понять их, прежде нужно освоить метод скоростного мышления… Мои
мозги отказываются переваривать это. Это напоминает попытку оседлать необъезженного
скакуна.
— Нечто подобное испытывал и я в самом начале, — уверил я юношу.
Патер Спрехманн, третий иезуит, посещавший лекции Садананды, был родом из той
же деревни в Баварии, что и Сонненбихлер. Его выдавал характерный акцент. Обучение на
теологическом факультете университета Фрайбурга затянуло завесой схоластики его
природную прямоту. Быстрая, надрывная речь часто опережала ход его мыслей. Иногда
казалось, что он пытался ковыряться в божественных тайнах с помощью лома. Доктор
Спрехманн был разносторонней личностью, исполненной множества амбиций. Он был не
только теологом, но и великолепным атлетом и бегуном на дальние дистанции. Он каждый
день занимался в гимнастическом зале. Одной из его целей было выиграть “золотую медаль”
лагеря по легкой атлетике.
Садананда стоял перед взятой на время классной доской, облаченный в оранжевые
одежды и традиционные индийские сандалии.
— Тот Кришна, о котором вы, наверняка, слышали, божественный герой и учитель,
предстающий на страницах эпосов “Махабхарата” и “Бхагавад-гита”, не является полным
проявлением Кришны, — объяснил он. — Божество, являющееся основой мира, — Бог
создающий, поддерживающий мир, в которого, в конечном итоге, все входит обратно. Но это
внешние аспекты Кришны. Истинный Кришна являет собой глубочайшую тайну.
Садананда отчетливо написал на доске слог “криш” на деванагари.
— Слово “кришна” происходит от санскритского корня “криш”, что означает
“привлекать”. Существует не только физическое притяжение, но и духовное. Так же как
Солнце привлекает Землю и другие планеты, вызывая их обращение вокруг себя, так и
Кришна привлекает к Себе души, атмы всех существ, с помощью любви и не поддающейся
описанию красоты. Кришна – это всепроникающее сознание. Его описывают как “духовное
солнце всего сознания”. Человеческая душа сохраняет с Ним, с Богом, отношения, как
солнечные лучи — с самим солнцем.
Садананда начал что-то искать среди своих бумаг.
— Я продиктую вам гимн, обращенный к Кришне и принадлежащий перу
Джагадананды, преданного друга и ученика Чайтаньи, жившего в средние века:
96
Человек – это крупица духовного сознания; Кришна – это солнце всего, что обладает
духовным сознанием. Те, кто вечно лицезреют Кришну, любят и почитают Его. Тот,
кто отворачивается от Кришны, высвобождает место для желаний. Майа,
расположенная рядом с таким человеком, завладевает и охватывает его. Когда она
поднимает верхнюю руку, духовное сознание разрушается.
То же самое происходит, когда человек оказывается в тисках Майи. Он забывает о
принципе “Я – слуга Кришны”. Он становится яростным сторонником Майи и
бесцельно странствует по миру, иногда как полубог, иногда как демон, иногда как
хозяин, иногда как раб…
Благодаря преданным Бога он познает истину о своей сущности. Когда это
происходит, его больше не заботит переменчивый материальный мир. Плача, он
восклицает: “О Кришна, наконец я стал Твоим слугой. Когда я покинул Твои стопы, я
пожинал лишь плоды разрушения”.
И, если хотя бы раз человек призовет в молитве Кришну, милостивый Господь
освободит его из тисков этого переменчивого мира. Он избавляет такого человека от Майи и
укрепляет желание служить Себе. После чего тот с любовью обращается к лотосным стопам
Кришны.
— Но что такое Майа? — задал вопрос Спрехман. — Мы часто слышим слово “Майа”,
и сейчас Вы еще раз использовали его. Мне это интересно. Вы не объясните значение этого
слова?
— С радостью, — ответил Садананда. — Безграничная власть Бога проявлена в двух
аспектах – привлекательном и отталкивающем – один приводит к стопам Бога, а другой
уводит прочь. Вспомните о существовании двух сил – центробежной и центростремительной.
Так вот, та сила, которая, в соответствии с желанием Бога, уводит живое существо от Бога и
прячет его, называется Майей.
— Я не понимаю, что Вы имеете в виду, когда говорите о “силе, которая, в
соответствии с желанием Бога, уводит живое существо от Бога и прячет его, — тихо сказал
Спрехманн.
Садананда написал на доске слог “ма”.
— Слово “майя” происходит от санскритского корня “ма”, спокойно начал он свой
ответ. Но в его глазах блеснул знакомый мне огонек. “Ма” означает “измерять”. До тех пор
пока мы будем эгоистически примерять вещи к самим себе, оценивая их в соответствии с
собственными представлениями о радости и боли, которые они даруют нам, мы будем
97
находиться во власти Майи, которая скрывает Бога от нас. По желанию Бога она управляет
ограниченными материальными вселенными.
— Разве вселенная не принадлежит Богу? — спросил я.
— Вселенная Майи существует по милости Бога, и предназначена она для душ,
которые не служат и не любят Его, но, напротив, стремятся эгоистично наслаждаться.
— Поэтому вселенную можно назвать концентрационным лагерем Бога? — выпалил
ужаснувшийся Шультхейс.
— Нет, это скорее образовательное учреждение, — спокойно ответил мой друг. —
Когда мы осознаем, что в основании всякого вида наслаждения лежат страдания и горечь
разочарования, тогда мы снова обратимся к Богу, затронем Его сердце, и Он заберет нас к
Себе. Но мы не сможем постичь это с помощью своих чувств и разума, который стремится все
измерить. Если мы не перестанем видеть в этом мире только объекты чувств, дарующих нам
наслаждение, то не сможем понять ни природы этого мира, ни Самого Бога. Истинное
существование Бога невозможно познать с помощью логики.
Спрехман поднял указательный палец.
— Следовательно, Вы отвергаете возможность логического доказательства
существования Бога? Если это так, то я буду вынужден с Вами не согласиться.
Пастор Фукх прокашлялся:
— Так как я придерживаюсь того же мнения, что и Католическая Церковь…
— Мать Церковь, — медленно произнес Патер Ладер.
— Разве наша вселенная со всеми ее бесчисленными Млечными Путями,
простирающаяся на миллионы и миллиарды световых лет… Да что говорить об этом, разве
простая капля воды не является свидетельством величия Бога? — продолжал доктор Фукх, на
этот раз уже громким зычным голосом. — Я придерживаюсь следующей точки зрения: чем
дальше мы проникаем в тайны вселенной с помощью современной науки, тем больше мы
приближаемся к Богу.
— Мозг человека, возможно, и способен вообразить тусклый отблеск величия Бога,
воплощенный в этом мире, — сказал Садананда, — но Бог проявлен не только в Своем
аспекте величия. Бог существует не только ради материального мира. Даже некоторые
европейские мистики признавали это. Бог обладает личностной формой существования. Наша
вселенная, связанная рамками времени и пространства, обладает той же связью с царством
Бога, что и бараки на берегу моря с бескрайними просторами самого моря. Я могу лишь еще
раз повторить, что невозможно попасть в царство Бога благодаря одному желанию познать
Его, но лишь через любовную преданность.
98
— Раннее вы говорили о силе, которая привлекает нас к стопам Бога, — медленно
произнес Патер Зехнер. — Вы назвали эту силу Радхой?
Бледное лицо Садананды просветлело. На мгновение комната погрузилась в тишину.
— Радха – это олицетворение, изначальная форма любви к Богу. Никто не может
приблизиться к Богу без разрешения Радхи, если Она не овладеет душой человека.
Садананда написал на доске слог “радх”.
— Слово “радха” исходит от “радх”, — сказал он. — Санскритский корень “радх”
означает “благоговейная любовь”. Любовное благоговение не поддается измерению, потому
что вечно усиливающаяся любовь не достигает своих пределов. Безграничное царство Бога
соткано из любви.
Патер Зехнер с радостью закивал головой.
Садананда продолжал:
— В сокрытом царстве Бога Радха служит Кришне, испытывая неописуемую любовь. В
то же самое время — Она едина с Ним и неотделима от Него, как сияние огня от самого его
пламени, а аромат розы от самой розы. Радха никогда не покидает сокровенного царства Бога.
Но один из Ее аспектов милостиво обращен к этому миру. В христианской теологии этот
аспект называется Святой Дух.
Ручки иезуитов тут же зашелестели по бумаге.
— Мне кажется, на сегодня достаточно, — сказал Садананда и закрыл свою книгу.
Все гости разошлись.
Садананда склонился над открытым ящиком, полным книг, и аккуратно сложил все
использованные во время лекции бумаги. Храня молчание, он посмотрел на изображение
своего гуру.
— Конечно же, я знаю, что в этот раз мои усилия не принесут результата, — сказал он.
— Возможно даже, я предоставляю одному или двум из своих слушателей материал, который
они используют в полемике, выступая против индийского теизма. Но, в любом случае, я
вынудил их произнести и услышать имя Кришны. И я убежден, что божественное имя
Кришны обладает таким могуществом, что с его помощью в своем следующем воплощении
им удастся проникнуть в сокрытое царство Бога.
99
ГЛАВА XX
ИМЯ БОГА
Путешествие за тысячу миль – Имя Бога – Мистическая сила звука – Важность имен Бога –
Медитация на Логос – Обезьяны гонятся за нашим поездом
Однажды мне довелось услышать из уст Садананды мантру, содержащую имя Бога.
Это произошло в то самое время, когда лагерь снова претерпел реорганизацию. Однако на
этот раз нас переселяли за тысячу миль, из огороженного колючей проволокой участка в
южной Индии — в недавно возведенный лагерь на севере Индии у подножья Гималаев. Мы
уже несколько дней были в дороге, и нам предстояло еще несколько дней пути. Мы были
заперты в железнодорожных вагонах со всеми нашими пожитками, находясь в
сопровождении внимательных охранников. Садананда высунулся в открытое окно старого
купе третьего класса для индийских солдат, и казалось, что он не обращал внимания на тех,
кто его окружал. Он пропел мантру на ветру в тот момент, когда солнце скрылось за
золотистыми индийскими полями.
Слова показались мне знакомыми, как и мелодия. Где же я их слышал? Мое сердце
затрепетало от услышанного звука, подобно камертону, пробужденному гармоничной
музыкой.
Это был тот же самый удивительный звук, который я услышал вскоре после своего
прибытия в Индию. Вместе со Шри мы взошли тогда на выветренные ступеньки среди
цветущих лесов Гималаев, и нас приветствовали монахи, пропевшие песню с горного выступа
обители паломников. Звук и тайна, покрывающая его, были для меня загадочнее и интереснее,
чем все, что я познал до сих пор. Я пытался где-то еще уловить этот звук, но безуспешно – а
сейчас я услышал его в перевозящем заключенных поезде, который ехал по бескрайним
просторам Индии.
Наступила ночь. Утомленные добродушные индийские солдаты, сопровождавшие нас,
покачивались, засыпая и держа заряженные ружья между колен. Мои товарищи играли в
карты.
— О чем ты пропел сейчас? — спросил я.
Садананда обратил на меня вопросительный взгляд, как будто заглянул в глубины
моего сердца.
100
— Это была мантра, содержащая имя Бога, — сказал он.
За окном становилось все темнее.
— Звук – это первое откровение божественного мира, которое может почувствовать
душа, — сказал он. — До того как лицезреть царство Бога, человек может ощутить его своими
внутренними чувствами. Вспомни о Логосе, слове Божьем, из которого проистекает все
сущее. Но слова на всех языках – даже на санскрите – обладают земной природой, за одним
лишь исключением: имени Бога. Или, если быть более точным, имен Бога. По Своей милости
Бог явил множество Своих имен, как второстепенных, так и основных, интимных, которые
включают в себя все Его божественное могущество.
— Падма Пурана утверждает: “Имя Бога – это духовная субстанция, чистая, вечная и
совершенно свободная от материи, так как имя Бога не отлично от самого Бога”. Поэтому имя
Бога сможет не только удалить все грехи, но и развязать узел в сердце и пробудить любовь к
Богу.
— Когда человек, чья душа (Атман) пробудилась, воспевает имена Бога, это пение
обладает способностью пробудить другие спящие души. То, что происходит потом,
называется инициацией.
Песня колес монотонно звучала в наших ушах.
— А медитация, йога.. все остальные пути, ведущие к Богу, описанные в “Бхагавадгите” и Евангелиях, о которых говорил Шри…?
— Существует много путей. Но бхакты убеждены, что настоящий век, Кали-юга,
окутал все остальные пути плотной завесой тумана. Когда человек воспевает имя Бога, тьма
рассеивается. Кришна Чайтанья, золотая аватара Кали-юги, принес имя Бога, чего не делал
ни один спаситель до Него. Сотни раз Он утверждал, что кроме имени Бога, помимо имени
Бога, за исключением имени Бога, нет и не может быть никакого другого прибежища в этот
темный век.
— Конечно, ты не должен думать, что всякий, кто говорит слово “Кришна”,
произносит имя Бога. Земной звук имени, которое может услышать твое физическое ухо, есть
лишь сосуд для духовного звука или тень духовного звука. Говорится: “Имя Кришны и все,
что содержится в этом имени, не может быть воспринято с помощью физических чувств. Но,
когда человек обращается к Кришне с желанием служить Ему, имя проявляется на его языке”.
Но даже тень имени Бога способна творить чудеса. Она помогает обратить сердце к Богу. Она
избавляет нас от греха. Вамана дас, ты знаешь, что такое грех? Получать служение Бога – есть
единственный грех.
Огни Дели светили все ближе, пока мы проезжали мимо бесконечных рядов домов,
контор, комнат для носильщиков и дворников, людей из гражданских служб и рабочих из
столицы Индии. В ярко освещенном купе поезда, движущегося по соседней ветке, сидели два
101
пассажира. Одним из них был, по всей видимости, высокопоставленный английский
чиновник в строгом костюме, возможно, губернатор одной из провинций, толстый и дряхлый,
но при этом излучающий уверенность, словно римский прокуратор. Напротив него сидела его
пожилая супруга, также в вечернем наряде, нарумяненная и стройная. Эти два человека в
скорбной тишине казались единственными пассажирами элегантного железнодорожного
вагона.
Наш поезд продолжал свой путь. Большой город уже скрылся из вида. Садананда
громко засопел, сидя совсем рядом со мной. Наши товарищи спали на деревянных полках.
Только охранники сидели, держа свои ружья меж колен. За окном царила ночь, обласканная
лунным светом. Я бросил взгляд на незнакомый ландшафт и увидел раскачивающиеся
верхушки пальмовых деревьев, журавлей и аистов. Великолепные дикие павлины, священные
птицы, связанные с Кришной, танцевали в лучах Луны.
Имя Бога… я размышлял. То, что поведал мне мой друг, было странным и необычным.
И все же мне казалось, что индийская ночь была единственной, дрожащей и тончайшей
ширмой, отделяющей мое сердце от этой тайны.
Пробуждающее любовь имя Бога…“Я воскликнул Твое имя и буду восклицать его,
чтобы любовь, дарованная Тобой, перешла к другим и сам я принадлежал им”. Эти слова
Христа, обращенные к Богу, его последние слова, произнесенные в кругу самых близких
учеников после причастия, проявились в моем сознании в эту темную индийскую ночь.
“Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое”. Христос обратил эти слова к
своему божественному отцу. Ученики стояли рядом с ним и спрашивали: “Как нам
молиться?”.
“Я дарую вам крещение во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь”, — древняя
формула крещения отозвалось во мне эхом.
“Где двое или трое соберутся во имя мое, там буду я”. Как никогда прежде, слова
Спасителя пронзили мое сердце.
Я также вспомнил, как однажды очень давно на острове Патмос, что на Эгейском море,
в монастырской библиотеке священник Греческой Православной Церкви открыл для меня и
моей жены страницы ветхого, толстого манускрипта Евангелия, написанного в древнюю
эпоху раннего этапа развития христианской веры. Текст на бордовом пергаменте был выведен
серебряными литерами, но имена Бога и Христа были особенно яркими, выделяясь на общем
фоне текста. Эти слова сияли золотом.
Неужели мы забыли любовную силу имени Бога? Неужели нужно было обязательно
ехать в Индию, чтобы еще раз открыть эту тайну?
Логос, слово Бога, присутствует во всех священных текстах Индии, и пропитанные
радостью слова Кришна Чайтаньи, скрытого воплощения Эпохи Тьмы, прославляют
102
могущество имени Бога:
Имя Бога очищает зеркало человеческого сердца.
Оно уничтожает страшный пылающий лесной пожар страданий, сопровождающих
рождение и смерть.
Так же, как лунный свет, открывает бутон лотоса благости в человеческом сердце.
Имя Бога – это внутренняя жизнь возлюбленной Господа, Мудрости.
Оно позволяет океану божественного блаженства постоянно возрастать.
Оно дарует вкус божественного изобилия в каждом слоге святого имени.
Имя Бога омывает всю душу.
Ночь была насыщена ароматом цветов. Запах цветущих манговых деревьев проникал в
купе нашего поезда, направлявшегося на север. Казалось, что я переношусь на лодке в океан
божественной любви, волны которого окутывают побережье. Эти волны становились все
выше и выше.
Наступил рассвет. Садананда полулежа расположился на полке и смотрел в открытое
окно. Я прикоснулся к его руке и обратился к нему с мольбой:
— Посвяти меня в имя Бога.
И снова мой друг посмотрел на меня, как будто пытался проникнуть в саму мою душу.
— Я не гуру, — сказал он. — В этой жизни моя задача — приводить людей к стопам
моего учителя. Я надеюсь, что ты найдешь своего гуру и он примет тебя.
Поезд проезжал по железному мосту. Внизу мерцала серебристо-серая вода,
отражавшая сияние восходящего солнца.
— Ганга, — заметил Садананда. — Неподалеку отсюда находится Ришикеш - город у
самого подножья Гималаев”
И снова я приближался к Кайласу, обители Шивы.
Наш поезд остановился у какой-то станции. Я прочитал вывеску: “Хардвар”.
— Один из семи древнейших священных городов, — сообщил мне мой друг. — Ты же
изучал санскрит. Что означает “Хардвар”?
— Конечно, я знаю. “Хари-двара” означает “ворота, ведущие к Хари”, “ворота,
ведущие к Богу”.
103
Неподалеку от станции мы увидели купола и плоскую крышу храма. Огромная стая
обезьян спокойно развлекалась на крыше. Они считаются последователями Ханумана,
лучшего из обезьян, получившего посвящение Бога.
Как по команде, обезьяны сбежали с крыши и стен и бросились вдогонку за поездом,
который снова пришел в движение. Он постепенно набирал ход, двигаясь в гору через чащу
леса.
Обрадованные неожиданным развлечением, заключенные высунулись из окон,
выкрикивая насмешки в адрес обезьян и бросая в них всем, что попадет под руку, – пустыми
пачками из-под папирос и сигарет, металлическими предметами и консервными банками до
тех пор, пока приматы не прекратили погоню и не возвратились обратно.
— Я всю ночь лежал и размышлял об имени Бога, — сказал я.
Садананда улыбнулся и кивнул в знак одобрения:
— Да, я знаю. Тот, кого однажды своей волной счастья захватила магическая сила
Бога, никогда уже не сможет избежать ее.
ГЛАВА XXI
ЦЕЛИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ
Новый лагерь – Чтение “Бхагаватам” в мастерской – Рассказ о царе Парикшите –
Поражение Кали, Повелителя Тьмы – Встреча с пожилым брахманом-отшельником –
Проклятие сына брахмана – Запоздалые сожаления – Святой Шука – Умирающий царь
достигает цели жизни – Что есть высшая цель? – Любовь превыше освобождения
Горы, зеленые и влажные от дождя, померкли, как и красота индийского ландшафта,
когда мы вошли в ворота нового лагеря, таща за собой багаж. Клубки ржавой колючей
проволоки были точно такими же, как и в нашем прежнем лагере, но не только это – все теми
же остались люди. Все они принесли с собой свои страсти, горести и судьбы. Трава на
территории лагеря была притоптана, а земля лишена своего великолепия. Но свет, горящий во
мне, все же не погас. Он исходил прямо из моей души, устремленной к имени Бога, которое
Садананда пропел во время нашего путешествия.
104
В новом лагере нас расселили по разным баракам. Садананду направили в южное
отделение, где жили буддийские монахи. Мне же выпала удача жить в одиночестве в
мастерской северной секции, неподалеку от проволочных заграждений. Со стороны
руководства лагеря это был жест доброй воли в мой адрес, и многие заключенные начали мне
завидовать.
Однако в четырех окнах, расположенных прямо под крышей, не было стекол, а двери
были сломаны. Птицы влетали в комнату как раз в эти проемы. Рядом с мастерской находился
буфет для заключенных, где до поздней ночи продавались пиво домашнего приготовления и
ликер, что неизбежно делало это место довольно шумным. Но, несмотря на все эти
неудобства, я был очень счастлив, потому что мог работать.
Мой друг с радостью помогал обставить мебелью мое жилище. В куче мусора мы
обнаружили поврежденную крышку стола, а еще где-то — металлические опоры для него.
Хотя для использования в столовой этот стол вряд ли бы сгодился, нас он вполне устраивал.
Мы расстелили на столе льняную ткань, что придало ему великолепный вид. Садананда,
мастер на все руки, взобрался на табурет, установленный на шатающийся стол и, пока я
держал всю эту шаткую конструкцию, прибивал к окнам на северной стороне комнаты листы
картона, предварительно сшитые мною в несколько слоев, чтобы предотвратить
проникновение стужи зимних горных ветров.
Довольные полученным результатом, мы сели друг напротив друга в пустой комнате.
Садананда неустанно наставлял меня, несмотря на то, что в этот раз его мучила сильнейшая
боль. Ему удавалось добиться двух целей: с одной стороны, он без устали работал, а с другой
– обучал меня преданности, познанной им в общении с его гуру.
Мы снова приступили к чтению, но теперь уже в мастерской. На этот раз мы читали
древнюю индийскую книгу под названием “Бхагавата”, в двенадцати томах, которую я уже
видел в доме Шри. С помощью Садананды я приступил к чтению на языке оригинала,
знакомясь с многочисленными историями, поведанными юным Шукой царю Парикшиту, в то
время когда правитель сидел на берегу Ганги в ожидании смерти.
— Если мне придется оказаться на необитаемом острове, но при этом мне позволят
взять с собой только одну книгу, из всех книг на земле я выберу “Бхагавату”, — произнес мой
друг с воодушевлением.
— Не “Бхагавад-гиту”?
— ”Бхагавад-гита”, несмотря на ее величие, — книга для начинающих. Там, где
заканчивается “Бхагавад-гита”, начинает раскрывать свои тайны “Бхагавата”.
— Путь, на который ты встал, очень долог. Но не расстраивайся. Как часто мой гуру
сожалел, что не встретил человека, который был бы готов целиком посвятить все свои силы
переводу и толкованию “Бхагаваты”. Я приступил к этой работе и затратил на нее много лет.
Но мои силы не адекватны задаче, поставленной гуру. Может быть, ты поможешь мне? Давай
105
начнем с рассказа о царе Парикшите, о его борьбе за справедливость и праведность, ибо эту
часть книги западному человеку понять будет нетрудно.
Я сидел в своем сарае и размышлял. Санскритское слово “парикшит” означает “тот,
кто выдержал испытание”.
Парикшит был внуком известного героя Арджуны. Именно его колесничий и друг
Кришна поведал божественную песнь под названием “Бхагавад-гита”.
Когда царь Парикшит подрос, Кришна уже покинул планету. Тьма Кали-юги окутала
весь мир. Парикшит сделал все, что мог, чтобы восстановить на земле поруганную
справедливость. Он объехал всю планету на своей золотой военной колеснице, для того чтобы
помочь людям достичь трех целей жизни, установленных Ведами для жителей Земли:
справедливости, процветания и удовлетворения чувств.
Я прилег рядом с книгой и подумал, что эта история более чем уместна и в наши
времена. Царь Парикшит хотел, чтобы три цели человеческой жизни – дхарма, артха, кама —
справедливость, процветание и удовлетворение чувств – были доступны для каждого
существа на земле. Это те самые цели, к достижению которых стремятся все люди в наши
дни. И как далеко люди зашли в попытках обрести желаемое? Я содрогнулся от одной этой
мысли…
Я снова взял в руки “Бхагавату” и приступил к чтению и переводу. Мне нетерпелось
узнать, что же произошло дальше в истории царя Парикшита, выдержавшего испытания.
Затем произошли несколько необычные события. Царь, стремящийся восстановить
истинную справедливость на всей земле, добрался до берега реки Сарасвати, реки мудрости.
И тут же погрузился в медитативное состояние. Все, что произошло потом следует
воспринимать, вооружившись неким внутренним видением, позволяющим проникать вглубь
вещей поверхностных. Это произошло уже в другом измерении или мире, который
непосредственно связан с нашим, оказывая прямое влияние на судьбы людей.
Парикшит встретил существо, носящее имя Кали, Темный. Именно он – правитель
Кали-юги, эпохи тьмы и раздоров, в которую мы живем сейчас. Облаченный в одежды
монархов, Кали вершит свой суд по всей земле.
В описанном книгой мире Земля была непохожа на нашу планету, как мы привыкли ее
воспринимать. Она предстала в форме коровы, которая со слезами на глазах умоляла
Парикшита о помощи. Правосудие предстало перед правителем в форме белого быка,
которого Кали нещадно избивал своим железным посохом. Этот негодяй уже успел
парализовать три его ноги. Первая нога означала силу принятия правильного решения,
обретаемую благодаря медитации, и эту ногу Темный парализовал полностью. Вторая и
третья ноги быка представляли собой чистоту сердца и милосердие людей, вершащих судьбы
106
других. И эти ноги были парализованы Кали. Бык пытался устоять на единственной, пока еще
целой ноге — истине. Пылкое стремление к истине все еще живет в нас, даже в этот темный
век.
Парикшит натянул тетиву своего лука и приблизился к ужасному созданию. Кали
сбросил неподобающие ему царские одежды, ибо не был настоящим царем. Он был
трусливым и подлым шудрой. Он умолял о пощаде, корчась на земле и хватая за стопы
Парикшита.
— Куда бы я ни скрылся, я буду всегда чувствовать твое дыхание за спиной, —
простонал Кали. — Даруй мне, как и всем поверженным, прибежище.
— Даже твоя просьба о пощаде не останется не услышанной, — ответил Парикшит. —
Ты можешь жить в игральных домах, в борделях, на скотобойнях, в трактирах и в сердцах
жадных людей. Таковы пять твоих пристанищ.
Парикшит был убежден, что заслал Кали так далеко, что он никогда не сможет
вырваться оттуда, но царь ошибался. Кали затмил своей тенью всю землю и вошел в сердце
даже самого царя.
Вскоре после своей мнимой победы над Эпохой Тьмы царь Парикшит однажды вышел
на охоту. Для брахмана охота была серьезным проступком, но, в соответствии с кодексом
воинов, царям разрешалось охотиться, что считалось занятием благородным. Царь долгое
время охотился и сильно устал, испытывая при этом сильную жажду. Он тщетно пытался
найти источник или ручей в сухих зарослях шиповника. Ему не удалось найти ни капли воды.
Изнуренный жаждой, Парикшит набрел на хижину отшельника и вошел внутрь в надежде
найти немного воды.
В полусумраке хижины, скрестив ноги, сидел старец, держа свою спину прямой, а
глаза прикрытыми; он был погружен в медитацию и едва дышал.
Парикшит, чей язык высох и растрескался от жажды, умолял его:
— Дай мне что-нибудь попить.
Старец не ответил. Он не предложил царю отдохнуть и омыть уставшие, пыльные
стопы. Хозяин хижины не предложил гостю даже воды. Поступив так, он нарушил все
правила гостеприимства, которые царь Парикшит установил на земле. Ужасная мысль
поселилась в сердце царя: “Похоже, старец лишь притворяется, что медитирует, потому что
считает себя возвышеннее меня. Может быть, этот брахман не ждет в гости представителей
воинской касты”. В Парикшите пробудился страшный, чуждый самой его природе гнев.
Развернувшись, чтобы уйти, он увидел мертвую змею, лежащую на пороге. Царь подцепил эту
тварь краем лука и презрительно бросил на шею старца, но на теле того не дрогнула ни одна
107
мышца. С камнем на сердце царь Парикшит покинул хижину.
Когда это произошло, юный сын брахмана, гордый и красивый мальчик, играл с
друзьями неподалеку. Увидев, как обесчестили его отца, он был возмущен тем, что человек
касты воинов повел себя столь непочтительно к брахманам. Ужасно рассерженный, сын
мудреца крикнул своим друзьям:
— Что же это за несправедливость царит среди правителей на земле в эту эпоху тьмы!
Раз всемогущий Кришна больше не наказывает оскорбителей, я сделаю это сам!
В гневе мальчик проклял царя Парикшита.
— Ровно через семь дней царевич змеиного царства по моему приказу убьет того, кто
нарушил закон и опозорил моего отца.
Сын брахмана побежал домой и, увидев, что его отец все еще сидит с мертвой змеей на
шее, громко заплакал.
Мудрец услышал плач своего сына и спокойно снял с себя змею.
— Почему ты плачешь? — спросил он.
Мальчик рассказал о происшедшем.
— Дитя мое, что же ты наделал? — простонал отец. — Сынок, не понимая, что
творишь, ты совершил страшное преступление. За незначительный проступок ты обрек
человека на суровое наказание. Благородный царь страдал от жажды, голода и усталости. И
ты решился судить правителя, который по воле Бога стал заступником справедливости на
земле? Пусть же всемогущий и вездесущий Господь простит тебя за совершенный грех,
который из-за невежества ты совершил по отношению к тому, кто безраздельно предан Богу!
Парикшит в это время также сожалел о содеянном. “Как же глупо я повел себя по
отношению к святому человеку. Со мной, несомненно, произойдет нечто ужасное, и пусть это
наказание настигнет меня быстрее и будет жестоким, чтобы стереть с меня этот грех”.
Как только он подумал об этом, до него дошли слухи о проклятии, насланном сыном
брахмана. Не раздумывая, правитель вручил бразды правления государством своему сыну. Он
передал ему все богатства, в придачу к благополучному, процветающему царству. Парикшит
покинул свою прекрасную жену. Он отверг все мирское и пообещал поститься последние семь
дней своей жизни. Все, что прежде казалось ему важным, – справедливость, процветание и
чувственное удовлетворение, – сейчас представлялось не ценнее кучки пепла. Парикшит
думал теперь не о земных законах, а о гораздо более возвышенных вопросах. Он сел на берегу
Ганги и начал медитировать.
В это время к реке в сопровождении своих учеников вышла группа святых людей.
Парикшит склонился пред ними. Они, в свою очередь, также поприветствовали его. И, когда
108
все они расположились рядом с царем, тот обратился к ним со словами:
— Вы – мудрецы, помогите же мне провести последние дни моей жизни достойно.
Наставьте меня в том, что должен делать человек в преддверии смерти!
И в это самое время юный Шука, сын великого Вьясы, с улыбкой подошел к
Парикшиту. Он странствовал по земле, лишенный всех материальных желаний. На его теле не
было ни одного знака, указывающего на принадлежность какой-либо касте, так же как не
носил он одеяний монаха или кающегося грешника. Шука был обнажен. Небесный свод был
единственным его одеянием. А окружала его ватага детей. На вид ему было не больше
шестнадцати, но святые люди отмечали сияние, исходящее от юноши, и почтительно вставали
при встрече с ним.
Парикшит низко склонился перед гостем и пригласил его сесть. После чего царь
распростерся у стоп Шуки, сиявшего среди святых людей, словно луна среди звезд, и
попросил его ответить на вопрос:
— Что следует делать человеку, стоящему на пороге смерти? Что он должен слушать?
О чем он должен размышлять? Кому он должен поклоняться? На кого он должен
медитировать?
— Ты задал самые важные вопросы, — сказал Шука. — Твои вопросы принесут благо
всему миру. Тот, кто не знает ничего об Атмане, задает тысячи вопросов и стремится узнать о
множестве вещей. А в это время жизнь проходит: ночью — во сне, а днем — в бесплодных
попытках обрести бренное. Но те, кто познал Атман, оценят твои вопросы, ибо в них ты
спрашиваешь о конечной цели.
После этого Шука начал давать царю наставления о нерушимой сокровенной сущности
в сердце каждого человека, Атмане. Он рассказал Парикшиту о Боге, без которого Атман не
смог бы существовать. Он поведал царю о Маха-Вишну, из пор которого выходят
бесчисленные вселенные, словно крупицы пыли из открытого окна. Когда Маха-Вишну
выдыхает, создаются миры, а когда вдыхает — они разрушаются. И никогда не настанет
конца этому зарождению и уничтожению миров, ибо Маха-Вишну никогда не перестанет
дышать.
Шука вел своего внимательного слушателя все дальше, через первопричинный океан и
свет сознания, во внутренний мир Бога. Шука рассказал готовому к смерти Парикшиту о
Кришне, который пребывает в Своем царстве и одновременно проявляется по всей вселенной.
— Голод больше не тревожит меня, хотя прошло уже много дней с тех пор, как я начал
поститься, — сказал Парикшит. — Я больше не чувствую жажды, хотя и перестал пить воду.
Единственное мое желание — все больше и больше слушать о Кришне. Каждое твое слово о
Нем подобно нектару.
Через семь дней Шука отправился дальше. Он шел обнаженный, танцуя и прославляя
109
Кришну. А за ним бежали дети. Русалки, игравшие в реке, не были смущены его наготой.
Невинный святой не проводил различий между мужчинами и женщинами. Шука видел лишь
вечную душу, Атман, во всех живых существах. В каждом живом существе он чувствовал
любовь души к Богу: в цветущих деревьях, в кустарниках, в людях, в животных, в реках и
русалках, а также в богах и демонах. Он увидел, что душа каждого живого существа
прославляет Бога: некоторые делают это открыто, а другие – в глубине сердца. Когда он шел,
пение не сходило с его уст.
Улыбающийся Парикшит сидел на берегу Ганги и слушал. Поэтому, когда появилась
ядовитая змея и укусила царя, в одно мгновение обратив его тело в пепел, он даже не заметил
этого, ибо уже пребывал в царстве Бога. Он не просил об избавлении от проклятия или о
продлении своей жизни, хотя Шука мог с легкостью освободить Парикшита от проклятия
брахмана. Но царь молил лишь о том, чтобы больше слушать о Боге. Таким образом,
проклятие сына брахмана стало для него причиной безграничного счастья. Благодаря этому
проклятию Кришна пролил на Парикшита Свою божественную любовь – самое бесценное
богатство.
На следующий день Садананда неожиданно появился в моей комнате. Он не любил
назначать встречи на конкретное время и даже в лагере чувствовал себя, как свободная птица.
— Так, Вамана дас, — сказал он. — Похоже, ты хорошо потрудился. Ты думал о цели
человеческой жизни?
— О, да. Я подумал, что истинная цель человеческой жизни заключается не в дхарме,
артхе и каме – справедливости, процветании и наслаждении чувств, – а в освобождении от
вечного цикла рождения и смерти. Мукти – вот в чем заключается цель. Благодаря своей
любви к Кришне царь Парикшит обрел освобождение и вошел в божественную реальность.
Садананда грустно посмотрел на меня.
— Так значит, ты не понял? Ты все еще не освободился от влияния системы
Шанкарачарьи, которой научился у Шри? Разве ты не понимаешь, как ужасно должен будет
чувствовать себя бхакта, если каждый будет стремиться к любви к Богу лишь ради
достижения освобождения — цели, сформулированной Шанкарачарьей? А позже, достигнув
таким образом это знание, и интуитивно зная, что уже является единым целым с Брахманом,
позволит своей любви к Богу остыть и утихнуть. После чего он сможет выбросить в реку
изображение Бога, который ему больше не нужен — как последнюю иллюзию на своем пути.
Потому что он уже считает себя великим Брахманом.
— Но в истории Парикшита говорится, что он становится бесконечным Брахманом.
Разве стать Брахманом – это не высшая цель?
— Нет, — быстро ответил Садананда. — Ты знаешь стих из последней главы
110
“Бхагавад-гиты”: “брахмабхутах прасаннатма - Тот, кто обретает единство с Брахманом и
Атманом, тот, кто больше не горюет и не испытывает желаний…” А дальше читай сам.
Я продолжил:
— “…он обретает высшую любовь, высшее бхакти, обращенное ко Мне”.
— Это означает, — объяснил мой друг, — что тот, кто стал единым с Брахманом и со
своей вечной душой, тот, кто больше не скорбит и не испытывает желаний, но не хочет
останавливаться в своем развитии и стремится служить и любить еще больше, проникнуть
еще глубже, – он обретает высшее состояние бхакти, любви к Богу. Эти слова произносит
Кришна. Конечная цель – это не мукти, не освобождение. Истинный бхакта, подобно
Парикшиту, смеется над освобождением. В “Бхагавате” говорится: “Бог с легкостью дарует
мукти, но редко награждает бхакти”. Спонтанная, бескорыстная любовь к Богу, любовь ради
самой любви является высшей целью жизни.
Садананда подошел и посмотрел на меня своими сверкающими глазами. Он схватил
меня за плечи и встряхнул, прочитав стих из Упанишад, который пронзил меня насквозь:
“Проснись! Поднимись и не останавливайся, пока не достигнешь цели! Свасти!” После этого
он сразу вышел.
Но меня так и не покинуло ощущение любви, пронизывающей все мое существо, как
будто уничтожившее за мгновение все земные оболочки моего сокровенного “я”.
ГЛАВА XXII
ПОТОК БОЖЕСТВЕННОЙ ЛЮБВИ
Кришна, первый наставник любви – Песня Брахмы – Странник Нарада – Основа мира
Майи – Приход Чайтаньи
Я сидел за столом в мастерской, разложив бумаги. За окном шумела горная речка, а
мне представлялась неистощимая река божественной любви, незаметная для большинства
людей, что берет свое начало в царстве Бога и протекает по нашему миру теней.
Многие бхакты говорят, что Кришна был первым гуру, который учил божественной
любви. Он дал посвящение Брахме, создавшему мир по плану Бога. Когда после долгого сна,
называемого разрушением, Брахма пробудился к новой жизни – задолго до того момента,
111
когда был создан наш мир, – его окружала лишь темнота. Он не понимал, где находится. Он
не знал, что сидит в бутоне цветка лотоса, выросшего из пупка Вишну, потому что вокруг
была кромешная тьма. Обеспокоенный этим, Брахма прошел по всему цветку лотоса. Таким
образом он странствовал тысячу лет и ничего не обнаружил. Все еще взволнованный, Брахма
вернулся назад и спустился вниз по стеблю цветка, затратив на это тысячу лет, но так и не
дойдя до его основания.
Уставший и разочарованный, Брахма принял позу для медитации. Когда его сердце
совершенно успокоилось, он услышал флейту, звук которой пробудил в нем необычайную
любовь. Это был звук флейты Кришны, исходящий из Его царства. И в этом звуке
содержалась мантра. Так Брахма получил посвящение у Самого Бога и стал первым
истинным брахманом. Из первой мантры божественной любви возникло четыре изначальных
стиха, ставших основой писания, называемого “Бхагавата”, которое постепенно разрослось до
18000 стихов. В то время как Брахма взирал на царство Бога и стремился к Нему, он
продолжал помнить о себе и чувствовал потребность творить вселенную. Занимаясь
выполнением этой трудной задачи, Брахма пел гимн, испытывая в своем сердце сильное
желание. Брахма пел о божественном мире, где нет места смерти, где наслаждения не
сопровождаются страданиями, где время не разделяется на будущее и прошлое, причиняя
боль, где существует лишь вечное настоящее и все соткано из любви. Брахма так пропел о
царстве Кришны:
Каждое слово там – песня, каждый шаг там – танец,
И флейта, возлюбленная подруга Кришны, звучит у Его уст.
Время здесь так быстро пролетает,
Но там оно спокойно замирает.
Лишь несколько мудрецов, странствующих по этой земле,
Познали ту обитель.
Брахма дал посвящение в божественную любовь своему ученику и духовному сыну
Нараде, передав ему знание в четырех изначальных стихах “Бхагаваты”.
Как Шри, так и Садананда, рассказывали мне о Нараде, великом бхакте, который
странствует по миру в поиске душ, готовых обрести любовную преданность Кришне. Так же,
как солнце одинаково сияет над головами людей праведных и злодеев, так и посланники Бога
странствуют, излучая божественную чистоту, и, куда бы они ни пришли, сияние царства Бога
сопровождает их. Для них неважно, совершают ли живые существа хорошие или плохие с
общепринятой точки зрения поступки, благословлены они или прокляты. Для посланников
Господа важно лишь то, что происходит в сердце. Для них не имеет значения, напоминает ли
то место, куда они пришли, рай или ад. Они заходят в тюрьмы, больницы для
112
душевнобольных и концентрационные лагеря. Из числа тех, кто может оказаться в кругу
сокровенных спутников Господа, они не исключают никого – ни убийц, ни женщин легкого
поведения, ни лунатиков, ни зародышей, пребывающих в утробе матери.
Однажды Нарада во время своих путешествий пришел в обитель отшельника,
расположенную на берегу горной реки в Гималаях. Там, у истоков Ганги, сидел мудрец по
имени Вьяса, печально взирающий на стремительный водный поток.
Вьяса почтительно приветствовал посланника Бога.
— Почему ты так печален? — спросил Нарада.
— Существует нечто, что я не в силах понять, — ответил Вьяса, обеспокоенным
голосом. — Я не нарушал законов и практиковал аскезы. Я освоил науку йоги лучше, чем ктолибо еще. Я преуспел в познании Вед, утерянных во время великого потопа. Я даже закончил
работу над “Махабхаратой” и “Гитой”. Я изложил суть Упанишад в “Брахма-сутрах”. Я всю
свою жизнь медитировал и обрел единение с безличным Брахманом. И все же я не обрел
умиротворения.
— В твоих замечательных произведениях ты слишком много внимания уделял
законам, логике и мудрости и слишком мало поведал о любви к Богу, — объяснил Нарада. —
Ты должен написать еще одну книгу, которая принесет людям радость.
Исполненный сострадания, Нарада пропел ту самую мантру Брахмы, услышанную
Создателем от Кришны. Таким образом Нарада дал Вьясе посвящение в божественную
любовь и поведал ему четыре древних стиха из “Бхагаваты”.
Напевая и играя на вине, Нарада пошел своей дорогой. Вьяса же сел на берегу Ганги и
стал медитировать на эти четыре стиха. Тогда ему явился Кришна в Своем сокровенном
царстве, и Вьяса увидел, что существование мира майи основано на Самом Господе. Когда
Вьяса узрел Кришну в своем сердце, он пропел песню, прославляющую Его, и,
переполненный счастьем, начал слагать стихи, в которых говорилось только о Боге,
Бхагаване. Вот почему эта книга называется “Бхагавата”. “Сладчайший плод дерева Вед.
Нектар бессмертия, плод, лишенный косточек и кожуры”, – именно так описана эта книга.
Вьяса поведал многочисленные истории, приведенные в “Бхагавате”, своему сыну
Шуке, юноше, который пребывал в царстве Бога с самого детства, сохранив в своем сердце
рассказы Вьясы. Шука, в свою очередь, передал этот дар божественной любви царю
Парикшиту.
Божественная любовь передавалась от учителя к ученику непрерывно в течение многих
веков. Так откровения Бога на протяжении веков смогли сохранить свою первозданную
чистоту.
Когда в 1500 году нашей эры Кришна низошел на землю как Кришна Чайтанья, Он
113
последовал общепринятой традиции и нашел гуру, который тут же увидел в Нем
возвышенную личность. Исполненный радости, учитель дал посвящение аватаре. Чайтанья
почтительно попрощался с ним и, опьяненный счастьем, три дня подряд пел следующий стих
из “Бхагаваты”: “Даже мне, даже мне удастся пересечь океан перемен и достичь другого
берега”.
Чайтанья даровал своим ученикам удивительный, неведомый ранее поток
божественной любви. И этот поток будет течь по всей Индии, словно живая вода, сокрытая
или доступная, пока не достигнет твоего дома. Отшельник Гаура Кишора, полуобнаженный
аскет, облаченный лишь в львиную шкуру, практически не умеющий читать и писать, дал
посвящение Бхактисиддханте Сарасвати, который через некоторое время инициировал
ученика из Европы, дав ему имя Садананда.
Я сидел в индийском лагере, окруженный шумом и криками, когда пришел Садананда
и даровал мне крупицу этой божественной любви.
ГЛАВА XXIII
СВИНАРНИК
Сон в тюрьме – Кем был Одиссей? – Пение санскритских стихов – Тумпелбаум, нежеланный
гость – Свинарник Цирцеи – Обман волшебницы Цирцеи – В лагере пожар – Перемены в
Тумпелбауме
(Юлис в доме Цирцеи)
Затем богиня Афина,
Дочерь Зевса Всемогущего,
Высоким и сильным создала его.
И локоны его густых волос
Ниспадали на лоб,
Словно цветок гиацинта.
Одиссей, VI, 229-31
114
Затем, когда Афина промолвила слово,
Своим жезлом взмахнув и к нему прикоснувшись,
Вся юная гладкая плоть
Его тела одрябла. Смахнув
Русый волос с его головы,
Каждый член его тела и кожу
Покрыла она старости поволокой.
Одиссей, XIII, 427-30
Снова взмахнула Афина
Жезлом в своей золотистой руке.
Новый покров обернул Одиссея —
Молодая, упругая кожа,
Будто грудь облачилась в камзол.
Да и все остальное не хуже —
Статное, сильное тело,
Кожа с темным оттенком, как прежде.
Так же густо растет борода,
Даже цвет тот же самый — иссиня-черный,
Как и в прежние времена.
Одиссей, XVI, 172-6
Еще задолго до переезда нашего лагеря мне приснился сон, который настроил меня на
определенный лад. Я засыпал, лежа в темном бараке, как и много раз до этого, вместе с
остальными заключенными. Лежащие рядом со мной издавали сильные вздохи, видимо, во
сне. Я попытался вспомнить слова успокаивающего гимна, которые мой друг написал
специально для меня:
Узел в твоем сердце будет разрублен,
Все сомнения будут вырваны с корнем,
И даже твоя карма, поступки
115
И неизбежные последствия поступков
Исчезнут, когда ты узришь свою душу (Атман) и Бога.
— Что такое Атман? — подумал я. — Так же, как человек сбрасывает старые одежды и
одевает новые, так и душа оставляет старое бренное тело, входя в новое…” Так сказано в
“Бхагавад-гите”. “Эту душу невозможно разрубить оружием, сжечь огнем, намочить водой,
иссушить ветром, ибо она всепроникающая, непостижимая и вечная”.
Стенания моих товарищей не прекращались, и кровати под их телами издавали
противный скрип. Часто темные бараки наполнялись звуками, по которым можно было
судить, что спящим видятся ночные кошмары.
Через некоторое время я, должно быть, заснул. В своем сне я путешествовал по разным
странам, пытаясь просунуть нос в каждую норку и трещинку в земле, но на меня
набрасывались дикие звери. Тогда я бежал в ночи. Дорога становилась все уже и вела куда-то
наверх. Я прыгнул в пропасть – внизу были чистые, могучие морские волны. Я падал и
кричал.
Откуда-то издалека я слышал голос своей жены: “Ты делаешь все это из безрассудства,
Одиссей!”
Я проснулся от того, что услышал слово “Одиссей”. Остаток ночи я
размышляя: “Одиссей? Мне нужно разузнать о нем как можно больше!”
лежал,
На следующий день я преуспел в своих попытках обнаружить потрепанный экземпляр
“Одиссеи” Гомера. Пораженный, словно читая книгу в первый раз, я пробегал глазами по
знакомому тексту, который был настолько дорог мне в детстве, что я верил в то, что сам
находился в греческом лагере в Трое, в покоях Юлиса и на корабле.
Мое сердце громко билось, когда я читал о том, как Юлис изменил свое обличье. Его
белокурые волосы стали темными, как гиацинт; его голова сначала была лысой, потом
покрылась курчавыми локонами; он был стар, затем молодел, снова старел и опять молодел;
его тело становилось сильным, потом дряхлело и снова набиралось силы; он терпел одно
кораблекрушение за другим, но, даже оказавшись в стране смерти, он смог вернуться обратно
в царство света. Юлис, который постоянно облачался в разные одежды – царя, нищего и снова
царя, принимал различные тела, стоило богине взмахнуть волшебным жезлом. Ложь, к
которой Юлис прибегал много раз, земные жизни, которые он переживал, – может, это было
правдой? Родился ли он на Крите или рождался и в других местах? “Бхагавад-гита” говорит
об этом: “Так же, как человек сбрасывает старые одежды и одевает новые, так и душа
оставляет старое бренное тело, входя в новое”.
116
Был ли я, была ли всякая другая душа на земле подобна Юлису – страннику из жизни в
жизнь?
Я прочитал книгу от корки до корки, но последняя страница книги не завершала
описания странствий Юлиса. Ему было суждено продолжить свои приключения,
устремившись к далекой мифической земле, где могучий шторм взбешенного моря – шторм,
царящий в его уме, – перестанет угрожать ему. Но удастся ли ему оказаться в царстве
бесконечного божественного мира, который индусы называют шанти, в книге Гомера сказано
не было.
Перед моими глазами продолжали проплавать слова из последней главы книги. Я
читал ее на улице на углу спортивной площадки, и, для того чтобы свет яркого индийского
солнца не слепил меня, я надел солнцезащитные очки. Но через некоторое время они запотели
с внутренней стороны.
Я снял их. Перед моим взором предстала стена, опутанная проволокой, за которой
стояла точно такая же стена. Нет, Одиссей, несомненно, не достиг страны шанти, царства
божественного умиротворения.
Между ограждениями взад и вперед шагали охранники, подняв свои ружья штыком
вверх. Повсюду царили шум и суматоха. Футбольный матч был в полном разгаре. Кто-то
ткнул меня в плечо:
— Эй, как ты можешь сидеть здесь и безучастно смотреть на матч!
Мои товарищи издали возмущенные крики.
— Разве можно сидеть спиной к такому матчу? Только посмотрите на него! Восточные
бараки против западных бараков – финал кубка!
Он покачал головой, как бы сомневаясь в моей нормальности, и отвернулся от меня.
Счастливый Садананда подошел ко мне. Монашеские одеяния, которые он обычно
окрашивал сам, ярко сияли на солнце, как и его загорелое лицо и чисто обритая голова.
— Пойдем со мной, Вамана дас, — улыбнулся он, назвав меня индийским именем. —
Эта игра уже скоро закончится. А пока мы можем немного прогуляться.
Мы медленно шли вдоль ограждений. Несколько мгновений Садананда держал меня за
руку.
— Я вижу, что твоя душа чем-то глубоко возбуждена. Ты помнишь стих из “БхагаватаПураны”, который я однажды прочитал тебе?
Я повторил на санскрите:
117
Узел в твоем сердце будет разрублен,
Когда ты узришь свою душу (Атман) и Бога.
Мой спутник кивнул, соглашаясь со мной.
— Ты овладеешь этим. Нужно лишь поработать над ритмом. И недостаточно лишь
мечтать об Атмане. Нужно жить в нем и постоянно быть начеку.
Когда мы двигались, казалось, что мы скорее танцуем, чем просто идем. Садананда
пропел стих на санскрите еще раз.
Пронзительные свистки призывали нас к вечерней трапезе. Мы присоединились к
нашим товарищам, спешащим на кухню с жестяными тарелками в руках.
Однажды Садананда и я отмечали праздник в нашей мастерской. Мы сидели рядом на
только что выскобленном полу и пели санскритские тексты почти тысячелетней давности,
которые произнес Кришна, скрытый Господь.
Но последний стих был написан аватарой, пришедшей в эту эпоху Тьмы, Самим
Кришна Чайтаньей. Мой друг, который обычно держал свои чувства под контролем, в этот раз
пропел громко и радостно:
Ни богатства, ни рождения в знатной семье,
Ни красивых женщин, ни владения искусством поэзии
Не желаю я, о Господь.
Даруй мне возможность рождение за рождением
Чистосердечно служить с любовью
Тебе, мой Господь!
Грубый голос, полный тщеславия и самодовольства, настиг нас. В дверном проеме
моей мастерской возникло грузное тело. Раздался крик:
118
— Эти несчастные негры со своей свинской религией! Забить их мало до смерти!
Он продолжал изрыгать проклятия и оскорбления, крича на весь лагерь.
На следующий день этот человек, который был на хорошем счету у руководства,
получил разрешение переехать ко мне в мастерскую. Он появился, нагруженный коробками и
узлами, пыхтя и тяжело дыша. Теперь на моей стене висели его потрепанные штаны. Его
постель с пыльными ботинками занимали тот самый угол, где Садананда обычно пел имена
Бога. Рабочий стол, который мы с таким трудом собрали в единое целое, теперь занимал
преимущественно Тумпельбаум, который сидел напротив меня вместо Садананды. Иногда я
отрывался от работы и заглядывал в его шпионящие большие глаза.
— Закрывай свои вещи на ключ. — предупредил меня Садананда. — Когда ты
уходишь, Тумпельбаум наверняка просматривает твои чемоданы.
В первый раз я столкнулся со своим соседом, когда он неуверенно подошел ко мне и
встал рядом так, что я мог рассмотреть каждую деталь его ничем не примечательной жирной
красной физиономии – огромный рот, оттопыренную нижнию губу, оттянутую вниз в кривой
ухмылке — и почувствовать горячее дыхание, пропитанное алкоголем. У нас возник спор,
потому что он хотел запретить Садананде появляться здесь.
— Послушай меня, — завизжал он. — Запомни раз и навсегда. Этот негр больше
никогда не войдет в эту дверь. Скоро ты поймешь, кто хозяин в этой комнате. Ты хоть
понимаешь, кто ты такой? Ты – язычник! А я, я – христианин!
— Ты даже и понятия не имеешь, что такое религия и христианство, — сказал я.
— Я не имею понятия, что такое религия и христианство? — начал задыхаться
Тумпельбаум. Он сел, раздираемый гневом.
— Не позволяй ему брать над собой верх!, – ободрял меня Садананда. — Ты должен
держать ситуацию под контролем. Ты должен работать в спокойной обстановке, даже в
присутствии этого человека.
— Но это не человек, – взорвался я. — Это собака, которая сует свой нос во все дыры.
Ты не знаешь, каково жить рядом с ним. Вся комната наполнена не только запахом его пота;
чего стоят скверные картинки сексуального характера, постоянно окружающие его.
— Тумпельбаум не собака, он – свинья, — сухо отметил Садананда. — Но ты не
должен терять контроля над ситуацией. Повесь простыню между вашими кроватями, так,
чтобы не вдыхать этот смрадный запах.
В мастерской было темно. Тумпельбаум лежал на спине и спал с открытым ртом,
издавая при этом громкий храп. Похоже, в его мясистом носу полно аденом, подумал я. Ему
119
следовало бы пойти в госпиталь и удалить их! Его дыхание было резким, словно порывы
морского шторма. Я уже почти заснул. И в этот самый момент представил, что нахожусь гдето далеко от Индии. Вокруг меня было обдуваемое ветром море, описанное в “Одиссее”.
Пока Тумпельбаум храпел, как свинья, я во сне гулял по лесам гомеровского
заколдованного острова Айайе. Неподалеку от меня был наполовину засохший, наполовину
зеленый лес. Земля была скрыта под толщей опавшей листвы. Я понимал, что этот лес индусы
называют “самсара”, или “мир перемен”. Заколдованные звери смотрели на меня печальными
глазами, пока я искал своих спутников, которых волшебница Цирцея превратила в свиней.
Ко мне подошел Гермес, посланник греческих богов. Высокий и стройный, он
грациозно двигался, почти танцуя. Он взял меня за руку и сказал:
Куда и зачем, о несчастный, ты направился
В одиночестве, в эти дальние дали, где ты будешь чужим?
Уверен я, что товарищи твои у Цирцеи
Лежат, став свиньями и валяются в собственных испражнениях.
Быть может, ты хочешь освободить их?
Гермес указал на курганы опавших листьев, лежащих на земле.
Смотри!
Преодолев очарования силу,
В замок Цирцеи войди.
И так ты ускоришь приход
Дня разрушенья.
Он черен у корня, однако цветок
Нежность и белизну сохранил.
“Волшебный корень” — он назван богами,
И откопать его трудно —
Для смертных,
120
Но для богов — все возможно.
Только сейчас я узнал посланника богов, говорившего со мной. Он носил оранжевые
одежды индийского монаха. Это был Садананда.
— Вамана дас, — сказал он. — Ты знаешь, что означает слово “волшебный корень” на
санскрите?”
— Возможно, оно происходит от слова “мула”: корень, источник, основа.
— Правильно, — кивнул Садананда. — А кто является основой, корнем и источником
всего сущего?
— Кришна, — ответил я, ничуть не сомневаясь в правильности ответа.
— А сияющий цветок?
— Это, конечно же, цветок мира, который вырастает из скрытой реальности.
— Даже на мгновение не забывай, что Кришна – это корень всего сущего, —
предупредил меня мой друг. — Тогда чары Майи будут бессильными.
Он исчез, а я направился к дому, стоящему глубоко в лесу. Из него доносилась
приятная песня, а сам он дрожал, словно волшебница колдовала в нем, запутывая паутину
мира.
Как же мне стало смешно, когда Цирцея распахнула двери, с улыбкой на лице
приглашая меня войти и отобедать, тайно подмешивая яд к моему вину. Я подумал об
источнике мира, божественном корне, и бесстрашно выпил вино.
Рассмеявшись, оттого что ей удалось обмануть меня, Цирцея презрительно заявила:
— А теперь — в свинарник! Твоя участь — пресмыкаться вместе со своими друзьями!
Но, тот кто обладает волшебным корнем, не может быть отравлен ядом чувственного
мира. Цирцея удивленно закричала:
Как же я удивлена, что, выпив яд,
Ты не поддался чарам волшебства.
121
Никогда прежде смертные не могли противиться его действию,
Как только он входил в ворота губ.
В твоей груди живет душа,
Которая настолько сильна, что не поддается этим чарам.
Я возликовал. “Какое счастье, что мое сердце неуничтожимо.
Мое сердце, воистину, является душою”.
Я заглянул глубоко в глаза волшебницы Майи, и она открыла мне себя. Я узнал ее, а
она увидела Атман во мне. Я прилег на ее восхитительную постель, но она не могла
причинить мне никакого вреда. Так прошла ночь. В моей голове проносились строчки из
“Одиссеи”:
А пока нимфа облачилась
В сверкающее изысканное одеяние
Из золота пояс надев
И спрятав лицо в капюшон.
Забрезжили первые краски наступающего дня. Спящий Тумпельбаум храпел, его лицо
заплыло, а рот скосило в сторону. Неужели, все, что привиделось мне, было лишь сном?
Неужели, мы все еще в свинарнике? Сможем ли мы все, Тумпельбаум, я и наши товарищи
превратиться в настоящих людей? Через открытое окно я услышал свист сонного солдата,
который таким образом общался с другим охранником, прогуливающимся между
ограждениями. Они также заколдованы, и в их обязанности входит держать своих
заколдованных товарищей в выделенных для этого стойлах.
В одном из отделений лагеря, а именно в отделении итальянских фашистов, случился
пожар. Покрытую тростником крышу охватили языки пламени. Очарованный увиденным,
122
Тумпельбаум подошел близко к бараку, наблюдая за пожаром, а толпа заключенных пыталась
спасти свои пожитки.
— Все, что нужно для полного счастья, так это крепкий восточный ветер, — с
радостью прокричал он.
— Так, чтобы от всего лагеря не осталась и головешка. Он потер ладони, словно
приветствуя огонь и предлагая ему уничтожить весь лагерь.
Казалось, что огонь укрепил уверенность Тумпельбаума. Как только мы вернулись в
мастерскую, он начал делиться своими планами о том, как бы ему хотелось избавиться от
всего в этом мире. Повсюду процветает коррупция, сказал он. Как среди союзников, так и
среди противодействующих им сил. Он ненавидел фашистов и нацистов. Он ненавидел и
антифашистов, с которыми ему пришлось делить кров и которые, по его мнению, на самом
деле не были антифашистами. Тумпельбаум высказал свое презрение к христианским
священникам, заключенным миссионерам, евреям, нескольким немцам и итальянским
буддистам. В конце концов, выяснилось, что лишь он один обладал непревзойденным
величием. Облизывая свои пухлые губы, он с упоением рассказывал, как намерен
расправляться с врагами после окончания войны.
— Я буду заливать в их глотки расплавленный свинец! Их надо заживо освежевать!
Повесить их! И тебя тоже, тебя повесят! — предрек он самодовольно.
— Да, и ты, бедный парень, – одураченный Атман, — подумал я. — Но я этого не
забуду. Я буду стараться увидеть в тебе Атман.
Раздосадованный моим молчанием, Тумпельбаум начал шумно искать в шкафу какойто инструмент. Ему попалась в руки фотография в рамке. Это был портрет маленького
мальчика. Он довольно долго смотрел на снимок, после чего открепил его от рамки и наклеил
на стену над своей кроватью.
— Мой малыш, мой маленький сынок. Он умер, когда ему было всего три года, —
сказал Тумпельбаум, заметив на моем лице соучастие.
После этого, довольно неожиданно, он начал рассказывать мне о своей юности в
северной Германии, о своих разочарованиях, а также о попытках торговать с Сиамом, Китаем
и другими восточными странами. Он работал техником, полицейским, учителем. Он рассказал
о матери своего умершего сына, американской медсестре, работавшей на Филиппинах,
которую однако скоро заточили в японской тюрьме. Он ничего не знает о ее судьбе.
После этого дня отношение соседа ко мне изменилось.
— Доброе утро, — приветливо, хотя и немного шумновато, здоровался он со мной
каждое утро после пробуждения. Он удивил меня, когда однажды положил на стол несколько
лезвий – роскошь в условиях лагерной жизни, – попросив принять их в качестве подарка.
123
Тумпельбауму даже удавалось вести себя вежливо по отношению к Садананде, когда
тот снова стал приходить ко мне, продолжая тихо давать наставления. Но все же Тумпельбаум
чувствовал себя неловко в присутствии Садананды, поэтому старался как можно быстрее
оставить нас одних. Эта напускная учтивость, однако, не была искренней.
— К тебе тут приходили, пока тебя не было. Этот доктор приходил сюда, — сообщил
мне однажды Тумпельбаум.
Садананда пришел во время моего отсутствия, чтобы взять книгу на санскрите,
которую он давал мне почитать. Тумпельбаум с торжествующим видом следил за моими
движениями, когда я пытался отыскать манускрипт на своей стороне стола.
— Ага! Не можешь найти? — просиял он. — Доктор взял что-то с твоего стола, когда
уходил отсюда. Ты уж присматривай за своим другом!
ГЛАВА XXIV
МОЛОЧНО-БЕЛАЯ БОГИНЯ
Освобождение под честное слово – Пение имени Бога в лесу – Вместе с ватагой
ребятишек – Храм Деви – Дурга-тюремщица
В последние годы заключения нам иногда стали позволять покидать лагерь. Чтобы
получить право на эти «почетные экскурсии», мы должны были дать подписку о возвращении
в лагерь в положенное время и обещать, что не будем искать встречи с местными жителями.
Нарушение этих обязательств было наказуемо длительным тюремным заключением.
— Выходи в лес и пой имя Бога, — сказал Садананда.
— Даже если ты еще не получил посвящения в имя Бога, ты можешь петь его. Ты уже
узнал так много имен Бога из «Бхагаваты» и других писаний. Пой эти имена и вкладывай в
пение свое стремление служить Богу в Его царстве с любовной преданностью. Пой:
«Кришна! Кришна! Кришна!» Вибрация твоего пения пробудит спящий Атман в камнях,
цветах, птицах и животных, и их души на мгновение вспомнят о своей природе — вечно
любить Бога и служить Ему. Таков путь освобождения на этой земле.
124
Как замечательно было выходить на эти прогулки вместе с Саданандой! Но вместе мы
гуляли нечасто. Пройдя по спортивной площадке, мы выходили через главные ворота на
дорогу. Мы шли рядом по узкой тропинке среди влажных цветущих кустов, которые били нас
по ногам. Мы пробирались через высокую траву, растущую на лугу, украшенную капельками
росы, потом шли вдоль русла реки, текущей во время сезона дождей по камням. Мы босиком
переходили вброд холодные кристально-чистые воды потока. Индийские сандалии было легко
стряхнуть и снова надеть на ноги, потому что они очень простые, с единственной пряжкой для
большого пальца. Мы шли по полям зреющей пшеницы, стебли которой бились друг о друга
над нашими головами, напоминая солдат с копьями. На севере иногда был виден гребень горы,
появляющийся над колосьями и верхушками деревьев. Я учился воспринимать этот мир
глазами своего друга. Он научил меня любить индийскую землю и индийские реки намного
сильнее, чем мне удавалось это раньше. Эта земля священна, потому что божественные
спасители ступали по ней с
незапамятных времен, а реки священны, потому что стопы святых прикасались к их
водам.
–– Истинное величие Индии заключается не в ее природных ресурсах, не в людях,
населяющих ее, не в ее истории, не в искусстве, — объяснял Садананда.
— Величие Индии заключается в том, что время от времени на ее земле принимают
рождение божественные спасители, исходящие от Бога и возвращающиеся к Нему. Однажды
такой спаситель пришел на Запад, явив всему миру власть Бога. Ты понимаешь, о ком я
говорю?
Я кивнул головой.
Я подумал о священных стопах Иисуса, вошедших в воды реки Иордан, чтобы принять
крещение. Я вспомнил о том, как стопы Христа скитались по горам Галилеи, по двору храма,
где сидели великие ученые, и по каменным мостовым узких улочек Иерусалима, когда он шел
к Голгофе. Из близлежащей деревни в нашу сторону бросилась ватага ребятишек. Они мешали
нам идти и попрошайничали: «сахиб, сигареты! сахиб, сигареты!» Они знали, что денег у нас
нет. Садананда рассмеялся и вместо сигарет дал им немного сладостей. Собираясь на
подобные прогулки, он обменивал «лагерные» деньги на сладости для детей. В этот раз он
захлопал в ладоши и запел:
рагхупати рагхава раджа рам
патита павана сита рам
Вся ватага шла рядом с нами, присоединившись к пению и хлопая в ладоши. Несколько
лет спустя, когда Садананда лежал больной в лагерном госпитале, во время своих прогулок я
делал то же самое, но уже без него. Дети также подбегали ко мне, на этот раз спрашивая: «А
где Свами? Где Свами?» И сразу начинали петь.
125
Пение детей можно было услышать издалека. Обычно мы с Саданандой отдыхали
неподалеку от источника. Однажды мы увидели, как по склону холма верхом на осле
спускался брахман. Приблизившись к источнику, он сошел с осла, омылся с головы до пят и
выпил немного воды, постоянно бормоча какие-то мантры. Мы знали, что он повторяет
древнюю мантру, которая способна превратить воды источника в ту, что течет в руслах семи
священных рек.
О Ганга! О Ямуна!
Годавари! Сарасвати!
Нармада! Синдху! Кавери!
Проявите себя в этой воде!
Садананда обычно произносил эту молитву, перед тем как выпить воду. Не прикасаясь к
воде руками, брахман пил прямо из источника. Омовение он принимал у расщелины, чуть
ниже водопада. Садананда нырял и выныривал, набирал воду в рот и выпускал обратно, весело
распевая при этом: «шиво хам, шиво хам» — «Я — Шива, я — Шива! Я, подобно Шиве, —
слуга Кришны». Многие бхакты по всей Индии поклоняются Шиве, но не как повелителю
вселенной, повелителю йогов или разрушителю, но как идеальному преданному. В глубине
своего сердца Шива является бхактой Бога, который медитирует на Кришну, испытывая
сильное стремление увидеть Его. Древние легенды утверждают, что стены обители Шивы в
Кайласе украшены фресками, изображающими жизнь и деяния Кришны.
Неподалеку от стоящих рядом старых священных камней-лингам находилась ветхая
хижина для паломников и храм Майи, которую часто называют просто Деви, богиня.
Святилища Шивы и Майи обычно стоят неподалеку друг от друга. Храм, окруженный
огромными манговыми деревьями, располагался поблизости от пути паломников, ведущего из
города Хардвар к истоку реки Ямуна, что находится высоко в горах среди вечных снегов. Там
пребывает богиня вселенной, носящая имя, которое я не слышал нигде в Индии: Дудхья Деви,
молочно-белая богиня. Я сразу вспомнил мой сон об Одиссее и странные слова, обращенные к
нему, которые Гомер вложил в уста посланника Бога: «Молочно-белый цветок...» Здесь Майе
поклоняются как молочно-белой вершительнице судеб всех миров.
Прежде она представлялась мне как богиня Арбуда с темным лицом, перед образом
которой я стоял вместе со Шри в пещере на горе Абу. Также она возникала в моем
воображении как огромная, кроваво-красная Кали в сумрачной горной пещере. И вот я снова
увидел ее, но на этот раз она вышла на свет. Ее окутывала тонкая вуаль, и в этот раз цвет ее
тела был белым. Но это была та же самая таинственная Майя.
126
Как заведено в индийской традиции, Садананда три раза обошел вокруг храма Деви, и я
пошел по его стопам. Богине поклоняются, называя ее различными именами, в зависимости от
того, с какой целью обращаются к ней за помощью – обрести сына, богатства или
освобождение от болезни.
Садананда сел, скрестив ноги, на прохладном полу храма, со всех сторон окруженного
гималайскими горами и обрывами, поросшими лесом склонами, стремительными горными
реками и ущельями. Он пропел мантру, обращенную к Майе. Казалось, что он беседует с ней.
— Что ты пропел Майе? — спросил я по дороге домой, когда мы шли через лес, по
лугам, склонам и крутым холмам, приближаясь к обнесенному колючей проволокой лагерю.
— Одно из многих ее имен — Дурга, что означает «тюрьма». Я рассказал Дурге,
тюремщице, служащей Кришне в ссылке, о сокровенном царстве Кришны, к которому боится
приблизиться даже она сама.
Я на мгновение оторопел. Гравий под моими ногами раскрошился.
Садананда продолжал:
— Я рассказал Дурге о Радхе, олицетворении энергии радости Бога, которая служит Ему
в том сокрытом царстве, испытывая необычайную любовь. Таким образом бхакта Кришны
может выразить почтение великой Майе и принести ей радость. Она – преданная служанка
Бога, тень Радхи.
В лагере толпы товарищей покрытых толстым слоем пыли собрались перед комнатой
караульной службы, где проходила перекличка. Охранник открыл двойные ворота лагеря, и
мы опять оказались заключенными в стены, состоящие из колючей проволоки.
ГЛАВА XXV
СВЯТАЯ НОЧЬ
Зима в районе Гималаев – Празднование Рождества – Поэзия Новали – Медитация на
Рождество – Параллели с индийскими легендами – Иисус и Кришна – Странствия Чайтаньи
– Грядущая аватара
Зимние ночи у подножья Гималаев холодные и ветреные. Мы с Тумпельбаумом часто
127
замерзали в своей “проветриваемой насквозь” мастерской. В трех окнах не было стекол. В
канун Рождества Тумпельбаум ушел рано, чтобы отпраздновать его в более приятной
атмосфере, выпивая вместе со своими друзьями. Так что к приходу Садананды все было
готово.
Мое пристанище было существенно холоднее, чем барак Садананды, где постоянно
топился камин. И все же он предпочел прийти в мою холодную комнату, чтобы не оставлять
меня одного в святую ночь.
Когда пришел мой друг, он дрожал от холода. У него не было пальто. Даже зимой он
выходил на улицу в своей тонкой оранжевой хлопчатобумажной одежде. Я закутал его в
одеяла, чтобы, как и в прежние времена, мы могли сесть друг напротив друга за шатким
столом. Мы разговаривали о Спасителе, чье благословенное рождение праздновали в эту ночь
во всем мире. Садананда любил Христа, так же как и я, но Садананда больше знал об Иисусе,
ибо он знал вечно живущего Христа.
— Вамана дас, возьми тетрадь, карандаш и пиши, — обратился он ко мне.
В этот раз я услышал то, о чем когда-то просил его рассказать. Садананда сравнил
поклонение Богу христиан и индийских бхакт. Сначала он говорил о силе веры — как на
Западе, так и в Индии. Он поведал мне о простоте преданности в традиции бхакти и
христианстве, о жертвенном отрешении от мирского признания, о полной перемене,
происходящей в личности, о значении братства (людей) и святости жизни… Это были своего
рода тезисы книги, охватывающей все аспекты человеческой жизни, которые он вкратце
продиктовал мне этой ночью в форме коротких, содержательных сентенций.
В каком-то бараке зазвучал звук малого колокола. Начиналась рождественская служба
у протестантов. Через несколько часов звон донесся из другого барака, что указывало на
начало католической мессы. Но колокольный звон и тишина ночи регулярно нарушались.
Многие охранники из Англии и ее колоний были пьяны, как и большинство заключенных.
Пьяные выкрики доносились практически из каждого барака, буфета, самых разных уголков
лагеря и даже из-за проволочных ограждений.
— Бедные ребята не могут решить свои жизненные проблемы и избавиться от тревог,
поэтому вынуждены пить, — дружелюбно произнес мой товарищ.
Вдруг дверь широко распахнулась, и в мастерскую ворвался холодный воздух. Мой
тучный сосед ввалился внутрь. Не замечая нашего присутствия, Тумпельбаум несколько раз
отрыгнул, после чего, не снимая с себя одежды, распластался на постели прямо в ботинках и
начал храпеть.
Садананда спокойно продолжал, как и прежде, сидя за столом. Ни шум, доносящийся
снаружи, ни звуки, издаваемые спящим пьяницей, нас не смущали. Некоторое время мы
наслаждались счастливым, праздничным спокойствием.
— О чем ты думаешь, Вамана дас?, — спросил меня мой друг.
128
Я медленно произнес несколько строк из Новалиса, которого любил с детства:
Для нас он — Бог, ребенок — для себя.
Он любит каждого всем сердцем.
В траве, камнях, морях и свете
Скрывает Свое детское лицо.
Лицо Садананды озарила улыбка.
— Замечательно, Вамана дас, что ты принес эти строки из Европы в Индию.
Он поднялся на ноги и сияющими глазами посмотрел на меня.
— Но помнишь ли ты провидческие строки Новалиса, которые предшествовали тем,
что ты прочел?
Я с радостью продолжил чтение:
Могущественным отцом этого мира
Ты, Иисус, становишься по своей воле!
После этого Садананда положил обе свои ладони на мои плечи и около минуты
оставался без движения.
— А теперь мне пора идти. Подумай о том, кто в тревожную ночь, подобную этой,
низошел на темную землю. Счастливого тебе Рождества, Вамана дас!
Легко ступая, он скрылся во мраке ночи.
Пока мой товарищ Тумпельбаум отсыпался, перерабатывая в своем организме
последствия опьянения и кашляя рядом со мной, я, совершенно счастливый, лежал на своей
жесткой постели. Я размышлял о малыше, который почти две тысячи лет назад родился в
яслях, потому что все дома и постоялые дворы Вифлеема были переполнены буйными
гостями. Иосиф и Мария смиренно и осторожно перепеленали родившегося ребенка. Слова,
произнесенные ангелом, не покидали сердца Богоматери. Животные в стойлах затаили
дыхание, находясь рядом с колыбелью ребенка. Вряд ли кто ожидал, что в этот день явится
долгожданный сын Бога. Лишь несколько бедных пастухов, ведомые божественными
голосами, пришли, чтобы поклониться ребенку. Да еще три странника с Востока принесли с
собой дары.
Я размышлял над этой священной историей, которая известна каждому. Но также я
129
думал о другом святом ребенке, который родился в Индии за тысячи лет до этого. Тот ребенок
также пришел в мир под покровом ночи, и место, выбранное Им для явления, было еще более
необычным, чем в Вифлееме. Малыш Кришна родился в тюрьме. Его родители были
закованы в тяжелые цепи. Злой царь Камса, похожий на Ирода, ужасного правителя евреев,
уже убил всех братьев Кришны, ибо ему было предсказано, что сын Васудевы и Деваки
однажды свергнет с трона и уничтожит его.
В “Бхагавате” рассказывается о том, что Васудева, отец Кришны, сначала увидел сына
своим внутренним видением. Затем он передал это божественное существо своей молодой
супруге Деваки. Пока она носила святое дитя, исходящее от нее сияние освещало весь дом, а
демонического царя при виде Деваки охватывал ужас. Когда мальчик родился, отец и мать
узрели Его божественное могущество и, упав на колени, вознесли Ему молитвы.
Хотя Деваки знала о том, что ее сыном стал всемогущий Господь, ее сердце трепетало
от страха. Она постоянно тревожилась за новорожденного сына. “О всемогущий, Ты должен
спрятаться, чтобы ужасный царь не увидел Тебя”. Кришна послушал Свою обеспокоенную
мать и принял форму беспомощного малыша.
Измученная Деваки заснула, а отец взял ребенка на руки. По желанию Кришны все
оковы спали с его рук, ворота темницы открылись, и Васудева проследовал мимо охранников
в темноту ночи. Сердце подсказывало ему, куда идти и что делать. Вышедшая из берегов река
Ямуна расступилась перед Васудевой, чтобы тот смог беспрепятственно перейти на другой
берег, после чего он с ребенком на руках направился в сторону пастушьей деревни Враджа.
Здесь также все крепко спали, включая царя пастухов Нанду. Царица Яшода только что
родила дочь, но, заснув сразу после родов, она не знала, кто появился на свет – мальчик или
девочка.
Васудева аккуратно положил Кришну на ее грудь и забрал девочку с собой. Он
вернулся той же дорогой и вложил девочку в руки своей спящей жены. Ворота темницы
захлопнулись за ним, а когда ребенок начал плакать, околдованные охранники проснулись и
бросились к царю, чтобы рассказать ему о том, чего он так боялся.
Переполненный беспощадной решимостью, царь Камса ворвался в темницу, схватил
новорожденного ребенка и бросил его о стену. Но ребенок исчез, и со всех сторон стал
доноситься смех, а потом и слова: “Ты – негодяй! Ты думаешь, что способен убить меня! Я –
Майя. Все, что происходит, должно произойти, ибо такова воля Бога. Кришна в безопасности.
Горе тебе, царь Камса. Тебе не избежать гибели”.
Обе эти истории перекликаются между собой. Страшась гнева царя Ирода,
приказавшего убивать всех новорожденных в Вифлееме, Мария и Иосиф отправили своего
ребенка в Египет. Так они обезопасили жизнь Иисуса. Ребенка отнесли в храм Божий, и
старец Соломон узнал в нем Мессию. Он взял дитя на руки и воскликнул: “Господи, позволь
Твоему слуге продолжить путь в этом мире, ибо мои глаза узрели Твое великолепие”.
130
Кришна рос среди пастухов в полной безопасности, хотя Камса присылал
могущественных демонов, пересекавших реку специально, чтобы убить Его. Но стоило
Кришне прикоснуться к ним, как их устрашающие тела падали замертво. В то же самое время,
эти ужасные твари обретали спасение как раз благодаря прикосновению уст, стопы или руки
Кришны. И на глазах у всех они входили в божественный свет.
На ум приходили другие истории о детстве Кришны, рассказанные в “Бхагавате”.
Однажды мальчик сидел на коленях Яшоды, и, как всегда, ее сердце переполняла любовь к
Нему. Насытившись материнским молоком, малыш уснул. И, когда матушка заглянула в
открытый рот ребенка, она была поражена тем, что увидела в нем всю землю, солнце, луну и
звездные дали. “Кто же ты, Кришна?” — спросила она удивленно. Малыш лишь улыбнулся
ей. Переполненная чувством материнской любви, Яшода тут же забыла об увиденном и
начала ласкать и целовать Кришну.
В другой раз Яшода попыталась проучить Кришну, привязав Его веревкой. Это должно
было стать наказанием за то, что Он взобрался на стул и разбил горшок с маслом.
Насытившись Сам, Он поделился добычей с кошкой и обезьянами. Однако веревка была
слишком короткой. Яшода нашла еще немного веревки и связала два отрезка вместе, и все
равно не хватало. Вскоре вокруг собрались все соседки, смеясь над ее попытками связать
Кришну. Тогда малыш, видя, что Его мать уже вспотела и устала, безуспешно пытаясь
привязать Его, пожалел ее. Он, Предвечный, чью безграничную природу не способны познать
великие йоги и мудрецы, почувствовал жалость к Своей матери. После этого Кришна стал
послушным ребенком и позволил Яшоде, которая так сильно любила Его, связать Себя.
Двери широко распахнулись, и в мастерскую просунулись три пьяных физиономии.
— Тумпельбаум! Тумпельбаум! Тумпельбаум! Пойдем еще выпьем! — прокричали
они.
Но Тумпельбаум только захрапел во сне и перевернулся на другой бок. Его друзья
начали петь охрипшими голосами вульгарные песни, захлопнули дверь и, поддерживая друг
друга, собрались повторить свое выступление в соседнем бараке.
Истории явления Бога на этой земле переплетены одна с другой. Так, скрытый
спаситель, о котором на Западе ничего не знают, также родился в полночь. Полная луна
освещала землю, но приближалось лунное затмение. Яркий лунный диск на ночном небе
вдруг потемнел, и все люди начали петь. Многие из них благоговейно вошли в воды Ганги,
чтобы принять омовение и, в соответствии с древней традицией, призвать имя Бога во время
затмения. Именно в этот момент принял рождение Кришна Чайтанья. Окутанный именем
Бога, звуками, заставляющими дрожать небесный свод, Он пришел в этот мир.
Как и рождение Христа, Его рождение было предречено пророками и святыми за
много веков.
131
В те времена жил один старец, который неустанно возносил молитвы Богу с просьбой
о нисхождении золотой аватары. Когда же ребенок родился, к дому удивленного отца
устремились толпы прохожих, неся с собой богатые дары. Как говорит легенда, этими
прохожими были Шива, Брахма и другие возвышенные небесные существа, представшие
обычными людьми. Соседи и друзья матери также пришли к ней с дарами. Для того чтобы
узнать о склонностях ребенка, отец разложил перед Ним драгоценности, монеты, шелка, ком
земли и книгу, “Бхагавату”. Не раздумывая ни одного мгновения, малыш схватил книгу, в
которой описаны любовные деяния Бога, и тут же прижал ее к груди.
Танцуя и воспевая, Чайтанья прошел по всей Индии, от Ганги на севере до мыса
Коморин на юге. Засохшие деревья расцветали, когда Он проходил мимо. Животные в лесах
узнавали Его и шли за Ним. И каждый, кто встречал Его, переполнялся любовью к Богу –
простые люди, ученые-философы школы Шанкарачарьи, буддисты и мусульмане, нищие,
«неприкасаемые», брахманы, министры, принцы и правители могущественных царств. Когда
двое отъявленных негодяев, разъяренных пением святых имен, попытались убить Его, они
тоже преисполнились любви и начали петь божественные имена.
Кришна Чайтанья не являл чудес. Он не уничтожил ни одного демона, и мне редко
доводилось слышать о том, что Он кого-то вылечил или поднял из мертвых. Но Ему удалось
избавить тысячи людей от самого страшного страдания – болезни отсутствия любви. Я тихо
повторил мантру, которой научил меня Садананда:
Слава самому великодушному,
Тому, кто дарует любовь к Кришне,
Тому, кто известен под именем Кришна Чайтанья,
Тому, кто сияет, словно расплавленное золото.
На протяжении сорока восьми лет Чайтанья странствовал по земле, как говорят
бхакты: “Облаченный в сияющую красоту Радхи и испытывая Ее любовь к Богу”. Он
невыразимо тосковал по Кришне. А однажды Он исчез, чтобы снова вернуться к Кришне.
Во многих деревнях Бенгалии все еще поют Его песни, а некоторые ожидают Его
обещанного возвращения. Больше четырех сотен лет они ждут Его и по вечерам поют песни,
посвященные Ему.
Другие также ожидают прихода спасителя, аватары, приход которого предсказан.
Весь мир втайне ждет Его прихода с небес.
Ближе к рассвету шум на улице стих. Было ли пение, услышанное мною, пением
рождественских песен? “Тихая ночь, святая ночь…”
132
Истории о спасителе, живущие на Западе и на Востоке, переплетаются, словно ветви
благоухающего розового дерева, произрастающие из одного корня:
Для нас он — Бог, ребенок — для себя.
Он любит каждого всем сердцем.
В траве, камнях, морях и свете
Скрывает свое детское лицо.
Могущественным отцом этого мира
Ты, Иисус, становишься по своей воле!
Мне показалось, что в эту ночь я пережил целую жизнь, проведенную на дне колодца в
ожидании возможности увидеть небо где-то там, наверху, через отверстие. И я увидел звезду.
Ее называли Христос. Но теперь я начал взбираться по стенам колодца. И звезда сияла все
ярче и ярче. Я чувствовал все больше любви, и я уже не был одинок. Рядом с ней засияли
другие спасители, и мне открылось усеянное звездами безбрежное божественное небо. Их
свет падал на меня. Кажется, что один спаситель, низошедший на землю, отличается от
других. На самом деле, разницы между ними нет. Все они были явлением единственного Бога.
Все они исходят из одного источника света, изначального божественного существа.
Я не помню, заснул ли я или продолжал бодрствовать, но мне показалось, что я стоял
перед аватарой будущего, исполненной чистого света и любви.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Меня зовут “Я иду”, — ответил он.
ГЛАВА XXVI
ВОРОТА ОТКРЫТЫ
Болезнь Садананды – Проникновение в Госпиталь – Объяснение строк из “Падма
Пураны” – Зачем я приехал в Индию – Скрытая цель пребывания в лагере – Садананда на
грани между жизнью и смертью – Перевод ”Бхагаваты” – Он противостоит служащим
133
госпиталя – Он постится, но потом решает жить – Ход мировой истории – Избегая
реальности – Новости от жены – Я мечтаю о свободе – Садананду освобождают – Письмо
от Шри
Когда Садананда передал мне пачку потрепанных листов из “Падма Пураны”,
завернутую в шелковый отрез, он был уже очень болен и лежал в лагерном госпитале. Это
произошло сразу после первой операции на брюшной полости, когда доктора были убеждены,
что Садананда не выживет. Время от времени мне удавалось пробраться к его окну. Он лежал
в “комнате смерти”, как называли ее пациенты, лицо его не выражало никаких эмоций и было
бледным, как у покойника. Но однажды, к моему удивлению и радости, я получил от
Садананды записку. “Мой дорогой Вамана дас, не оставайся в приемной – в неясном сиянии
бесформенного Бога, потому что ты никогда не встретишь там Кришну…” И подпись:
“Всегда готовый служить тебе, Сада”.
Ниже шел постскриптум: “Вамандасджи, ты не мог бы прийти ко мне в госпиталь?”
Заключенным было строжайше запрещено посещать больных, но, применив некоторую
изобретательность и сноровку, на следующий день мне удалось пробраться к нему. Я
пожаловался на сильные глазные боли и в сопровождении охраны был направлен на лечение.
Пожилой окулист был одним из наших товарищей, такой же заключенный, как и все
мы. Он был любимым учеником всемирно известного профессора из Германии, поэтому его
направили к голландцам, живущим в Индии, продолжать исследовательскую работу. Первая
Мировая Война помешала его возвращению домой, и он решил остаться на богатом острове
Ява даже после того, как война закончилась. Став управляющим медицинского центра, он
стал постепенно забывать о своих амбициозных юношеских мечтах и постепенно растворился
в приятной тропической жизни. Седой пожилой человек заполнил анкету, отдельно записав
симптомы. Затем натренированными пальцами он приподнял мои веки, втер светлую мазь и
другие лекарства и, прислушавшись к моему мнению, решил, что я должен вернуться на
следующий день.
— Что случилось, Вамана дас! Почему такой печальный вид? —воскликнул Садананда,
рассмеявшись, когда увидел скорбное выражение моего лица. Он протянул ко мне свою
худую руку. — Что случилось с твоими глазами? Слезы текут рекой, оставляя за собой темные
следы!
— Я лечу глаза lapis infernalis.
— Ты заболел?
— Нет, это не так.
— Я понял, ты сделал это, чтобы попасть в госпиталь и встретиться со мной. Это очень
134
мило с твоей стороны.
За полчаса, которые я провел у койки Садананды, он раскрыл мне множество тайных
истин. Наконец, он дал мне на перевод несколько строк из “Падма Пураны”. Это были те
самые строки, которые он пропел несколько месяцев назад перед белой богиней во время
наших продолжительных прогулок по лесу.
“Падма Пурана” была записана в девятом веке, хотя изустно она передавалась намного
дольше, переходя из поколения в поколение, от гуру к ученику. Перевод давался мне с
большим трудом. Стиль изложения был необычным, старомодным. Слова не были отделены
одно от другого, и каждая строка состояла из нескольких слитых вместе слов. А в местах, где
слова сливались, менялось их написание, в то время как некоторые слоги вообще опускались.
Часто приходилось подолгу прислушиваться к ритму звучания, чтобы уловить внутренний
смысл сказанного.
Пока я был занят переводом, мой сосед сел в дальнем углу комнаты. Не произнеся ни
слова, он предоставил стол в полное мое распоряжение и сделал для себя другой, из старой
коробки. Теперь он почувствовал себя более непринужденно и смог погрузиться в свое
любимыое занятие – решение математических задач и черчение геометрических фигур. На
улице было очень жарко – в тени не менее 100 градусов по Фаренгейту, и ему без конца
докучали мухи. Их словно магнитом притягивало его красное, потное лицо. Тумпельбаум
продолжал нещадно уничтожать их; прибегая к помощи мухобойки, он тысячи раз размахивал
ею, иногда едва не задевая меня. Но я на это не обращал внимания. Насколько возможно
аккуратно, я записал слова откровения, с которыми Кришна, скрытый Бог, обращался к
Своему преданному бхакте – Шиве.
У меня возникло ощущение, будто я вступил в неизведанные земли, направляясь к
далекой незнакомой горе. Сначала гора казалась огромным массивом, окутанным светлоголубыми облаками. При ближайшем рассмотрении она разделялась на множество
фрагментов – холмы и долины, леса и озера, и, в конце концов, можно было разглядеть
существ, обитающих там. Точно таким же образом, сокрытое царство божественной любви
постепенно открывается предавшейся душе.
И это не сон, не поэзия — это реальность. Отблеск вечной реальности всегда
присутствовал в моей жизни. Даже будучи ребенком, я часто просыпался от испуга, и у меня
возникало чувство, словно я спасся после бесконечных скитаний, но при этом что-то забыл. Я
забыл нечто исключительно важное!
Мне пришлось отправиться в Индию, для того чтобы вновь обрести то, что все мы давно
забыли и утеряли. Отправиться в чудесную страну, где нет чувства вины и нет судьбы,
туда, где все совершенное однажды можно исправить. В страну, где земля необыкновенна.
Где время необычно – где каждое мгновение больше не разделено на прошлое и будущее. Туда,
где вечно царит счастье и нет места печали. Туда, где нет места смерти. “Каждое слово
там – песня, каждый шаг – танец…” Но туда невозможно попасть, имея эгоистичные
135
желания. Лишь благодаря бескорыстному служению можно достичь этого царства. Нужно
взойти на гору в ночи, прежде чем увидишь первый луч восходящего солнца.
Когда я впервые отправился на эту землю – доступ куда открыт для всех желающих и
одновременно сокрыт завесой тайны – я начал спотыкаться, пока моя жизнь не наполнилась
отчаянием. И все же в мире бараков – где все духовное, что мне удалось обрести за последнее
время, исчезло и потеряло смысл, где каждая тропа заканчивалась клубком ржавой колючей
проволоки и где каждый шаг в сторону означал бы неминуемую гибель – я попытался найти
свою дорогу в это удивительное царство.
Садананда помог мне найти ворота, ведущие во Враджу, где человеку открывается
бесконечный духовный путь. Теперь я понимаю, что совершил путешествие в Индию только
для того, чтобы встретиться с Саданандой. И я бы с радостью объехал весь мир, но мне
пришлось найти его именно в лагере.
За время заключения в лагере Садананду клали на операционный стол пять раз. И
каждый раз он всецело полагался на милость Бога. Однажды, пробудившись от наркоза, он
целый час без остановки говорил: “Кришна, Кришна, Кришна!” Один из врачей, тоже наш
товарищ, спросил у него, зачем тот без остановки призывал это имя. Садананда смутился,
потому что не смог скрыть то, что происходило в его сердце.
Около двух лет подряд мой друг не покидал лагерный госпиталь. Лишь иногда он
получал возможность передышки. Несколько раз его помещали в “комнату смерти”. Во время
одного подобного кризиса я сидел рядом с ним. Настоящая школа началась для меня именно
тогда, когда мне приходилось бороться за каждую возможность увидеть его.
Даже в госпитале Садананда постоянно работал. Когда я приходил, то обычно заставал
его сидящим на кровати со скрещенными ногами. Небольшой металлический ящик лежал на
его коленях, заменяя стол, за которым он много работал. Однако часто я заходил к Садананде,
когда тот спал, накрыв голову простыней, отдыхая после очередной бессонной ночи,
насыщенной болью. В госпитале вокруг него царили шум и суматоха. Поэтому я спокойно
ждал, пока он проснется.
Когда мы были вместе, он просматривал мои переводы, которые я успевал сделать
после нашей последней встречи. Он часто критиковал меня за то, что я работаю слишком
быстро и недостаточно тщательно.
— Тебя никто никуда не гонит, — сказал он мне однажды. — Спешить нужно, когда
бежишь по раскаленным камням. Но на духовных лугах “Бхагаваты”, где Бог со Своими
друзьями занят вечными играми, следует ступать с благоговением. В своей душе ты должен
склоняться перед каждой строкой стиха, каждым словом, как если бы они содержали в себе
последнее откровение для человечества. После чего ты должен притихнуть, прислушиваясь до
тех пор пока сам изначальный текст не проявится в тебе и не начнет искать своего выражения.
Однажды он предупредил меня:
136
— Тетрадь с переводами “Бхагаваты” должна быть образцом чистоты и порядка. Этот
порядок привлекает милость Кришны. Каждый карандаш, каждый листок бумаги
предназначен для служения Кришне и приносит Ему радость. Мой гуру настаивал на таком
порядке, который окрашивает всю жизнь человека, и он сам был примером того, чему учил.
Как и все индусы, он ел руками. Но прикасался он к пище только кончиками пальцев. Прием
пищи для него не был заурядным утолением голода, но напоминал молитву.
Долгое время Садананда соблюдал обет полного молчания, используя для общения
карандаш и кусочки бумаги. Таким образом, мне удалось сохранить многие его высказывания,
которые я до сих пор берегу, как сокровища.
Однажды он спросил меня:
— Почему ты так расстроен, Вамана дас? Я беспокоюсь за тебя.
Тогда я рассказал Садананде, что в лагере погибла кошка, совсем недавно, когда я шел
в госпиталь.
— Вокруг погибающего животного собралась толпа. Она хотела уползти и спрятаться,
как обычно поступают животные, когда предчувствуют свою скорую гибель. Кошка
попыталась встать и убежать в какой-нибудь темный угол, но никак не могла удержаться на
ногах. У нее была сломана спина. Я не знал, что мне делать. Должен ли был я взять камень и
прикончить ее, чтобы положить конец страданиям? Я же ничего не сделал. Я просто ушел. Но
как еще я мог поступить?
Глаза Садананды сверкнули. Все его существо пылало.
— Ты поступил неправильно, Вамана дас. Ты должен был нагнуться к умирающему
животному, не обращая внимания на взгляды всех, кто окружал тебя, и пропеть в ее ухо
мантру Нарасимхи. Ты помнишь, я давал тебе эту мантру, стих о великой аватаре Кришны –
Нарасимхе, который сбрасывает с души покров Майи, подобно духовному льву с алмазными
когтями. Если бы ты сделал это в час смерти животного, ты напомнил бы ему о том, что оно –
Атман и принадлежит лишь Кришне. А также о том, что его изначальная миссия заключается
в том, чтобы вечно служить Кришне.
Садананду любили индийские мальчишки, которые выполняли в госпитале самую
черную работу для заключенных-европейцев: выносили за ними судно и тому подобное.
Садананда очень расстроился, когда узнал, что один из заключенных, немец по
национальности, попытался настроить мальчишек против него. Но ребята не стали обращать
на это внимания. Он, махатма из Европы, понимал их язык. Когда дети рассаживались вокруг
него, он давал им наставления, рассказывал о явлении Кришны и великих аватар.
Управляющий делами запрещал ему делать это и предъявлял повышенные требования к
бедным мальчишкам, но они продолжали приходить к Садананде, несмотря на возникшие
проблемы. Ради них он откладывал всю свою работу. Для них он всегда находил время. Он
даже помогал тем ребятам, которых исключили из школы, осваивать письмо и чтение.
137
Каждый раз, когда я приходил в госпиталь, то постоянно замечал одного или двух ребят,
сидящих на корточках в узкой полоске тени за туалетными кабинками, готовых броситься на
призыв любого больного сахиба. В руках они держали блокнот и учебник, пытаясь
переписывать сложные буквы индийского алфавита.
В госпитале, во всем лагере и на близлежащих базарах стали распространяться слухи о
том, что Свами Садананда начал поститься. Он предпочел умереть, но отказывался есть мясо.
После очередной операции врачи наказали ему принимать в пищу бульон. Я часто становился
свидетелем того, как он переживал, когда ему нужно было принять решение – поститься или
принять запрещенную пищу. За долгие годы он уже устал от этого. Хотя он и был еще очень
слаб после операции, но начал пост. Персоналу дали указание вовремя приносить ему пищу и
оставлять ее у кровати, до тех пор пока не настанет время очередного приема пищи.
Пробраться в госпиталь под видом пациента мне удалось лишь на шестой день его
поста. Когда я вошел в комнату, он был настолько слаб, что мог показать лишь движением
глаз, что заметил мое присутствие. Я был уверен, что смотрю на своего друга в последний раз.
Неожиданно Садананда начал говорить удивительно ясным и сильным голосом. Он
сказал мне:
— Вамана дас, возьми ручку, карандаш и пиши. Я продиктую тебе молитву на
санскрите из “Падма Пураны”. Она обращена к божественной чете, Радха-Кришне.
Все что есть я, все, что мое
В этом мире и в будущей жизни –
Пусть все это будет отдано
Как жертва Вашим стопам.
Я принадлежу Тебе, Кришна!
Я принадлежу Тебе, Радха!
Всем своим телом и деяниями,
Всем своим духом и каждым словом,
Всем, что произнесут мои уста.
Когда Садананда закончил, я спросил его:
— Свамиджи, Вы уверены, что не хотите больше жить?
Он улыбнулся и ответил с юмором:
— Да, сегодня, когда я увидел, как ты проходишь под моими окнами, я решил пожить
немного дольше, чтобы наставлять тебя до тех пор, пока ты не сможешь продолжать путь в
138
одиночку.
Мой друг прервал пост. Этим вечером мы поднялись на новую ступень в наших
взаимоотношениях.
Пока я получал наставления, остающиеся незамеченными моими товарищами, история
не стояла на месте. На четырех континентах фронт военных действий сначала продвигался
вперед, но через некоторое время стал откатываться обратно. Все эти перемены ощутимо
сказывались на атмосфере, царящей в лагере, который постоянно сотрясали различные
события. Те, кого еще недавно притесняли, неожиданно стали влиятельными людьми в своих
бараках, а те, кто занимал привилегированное положение и кого встречали чуть ли не
распластавшись у их ног, растворились и исчезли. Год шел за годом. Мы поседели, а зубы
начали выпадать. Однажды мне довелось стоять в очереди за человеком, который всегда
тщательно следил за своим внешним видом. Сейчас же я увидел клопа, выползающего из-за
шиворота его грязной рубашки цвета хаки. С годами он променял все, что у него было, на
выпивку, даже свои великолепные костюмы, изготовленные известным британским портным.
Заключенные праздновали каждую маленькую победу общим запоем и топили свою скорбь в
вине, если до них доходили новости о поражении.
Группа альпинистов, которые не были осведомлены о разразившейся войне и
предприняли экспедицию в Гималаи, уже не могла выносить пребывания за колючей
проволокой. Им удалось сбежать отсюда, разработав хорошо продуманный план. Кое-кто из
них ушел далеко в Тибет, но всех остальных сразу же поймали. Мы видели, когда их
доставили обратно в лагерь, но уже на правах заключенных лагерной тюрьмы. Другие,
заболевшие лихорадкой, попытались перебраться через горы, но потом все-таки сдались
полиции. Один из них, тот, кому удалось продержаться дольше всех остальных, рассказал
мне, что через некоторое время он уже не смог выносить одиночество на этом обдуваемом
ветрами пустынном тибетском плато: рев шторма, бушующие потоки в горных расщелинах и
странные мысли, не оставляющие в покое по ночам. Он рассказал о том, какие там жадные
люди, о том, как любят они серебряные монеты. Он рассказал о пустынных деревнях, где нет
ни души, и о деревнях, откуда его выгоняли, забрасывая камнями, когда он приходил туда
уставший и голодный. Он показал глубокий шрам на своем лбу, который он получил как раз в
подобной ситуации.
— Только потом мы узнали, что несколько деревень вокруг озера Манасаровар были
полностью уничтожены эпидемией оспы. Люди, жившие в деревне, где нас забросали
камнями, боялись скорее не нас, а заразы, которую мы могли принести с собой, — объяснил
он.
Мне стало страшно. Я приехал в Индию, чтобы перейти Гималаи и добраться до озера
Манасаровар, и сейчас я понял, что даже в таких местах люди ненавидят друг друга и
страдают от страха, жадности и болезней. Именно об этом мне говорил Шри. Озеро Святого
139
Духа нужно искать не на земле. Его можно найти лишь в другом мире.
Я сидел у постели своего друга в госпитале, когда получил открытку от моей жены,
присланную из Швеции. Наконец-то я узнал, что она и наш ребенок нашли прибежище в этой
гостеприимной стране. Моя жена написала: “Мы должны благодарить Бога, что твоя любимая
мать умерла и что ей больше не нужно страдать в концлагере Терезенштадта”.
Я опустил голову. Моя мать была гордым и сильным человеком. Я никогда не видел в
ней и намека на эгоизм. В ее жизни оставалось лишь одно желание — хотя бы еще один раз
увидеть сына. С этим желанием она жила много лет в условиях, которые большинство людей
не выдерживало. Но выполнение даже этого единственного желания было невозможно.
Я не смог сдержать слез. Люди из персонала, заметив это, стали пристально смотреть
на меня. Садананда пожал мою руку:
— Вамана дас, твоя матушка сейчас с Кришной, в мире Кришны, — сказал он, утешая
меня.
В следующий раз, когда я пришел к Садананде, он рассказал мне о своем сне.
— Мне приснилось, что меня освободили из лагеря, но, когда я проходил через ворота,
чтобы отправиться в Бриндабан, где живет ученик моего гуру, охранник остановил меня и
сказал: “Да, ты можешь идти, но тебе придется взять с собой маленького ребенка”. —
Садананда улыбнулся. — Это был веселый, сильный юноша, но его глаза и уши были
замазаны землей. Вамана дас, ты догадываешься, что это был за ребенок?
О да, я понимал, о ком идет речь. Это был я. Именно мои духовные глаза и уши
замазаны землей. Наверное по глупости, но в то же самое время от всего чистого, ликующего
сердца, я ответил мантрой, которой он научил меня:
— Я с почтением склоняюсь перед своим гуру, который открыл мои глаза, умастив их
бальзамом мудрости, и вывел меня из тьмы невежества.
Мы рассмеялись.
— Нам еще предстоит пройти определенный путь. Пока мы еще недалеко ушли, —
отметил Садананда.
Вскоре после этого Садананде неожиданно предоставили свободу. Он отправился в
Бриндаван — место, в котором, по убеждению бхакт, отражен мир Кришны. Там, на берегах
реки Ямуны, Кришна провел Свое счастливое детство среди пастухов.
140
Хотя все койки в госпитале оставались занятыми, палаты казались пустыми, с тех пор
как их покинул Садананда. Кахоста, в свое время работавший женским парикмахером в Вене,
которому удалось ввести моду на химические завивки среди китаянок в Газе, печально
оглядел всех оставшихся в палате и сказал:
— Ужасно скучно стало здесь, с тех пор как уехал твой индийский друг. Все мы
скучаем по нему.
Но я был счастлив и спокоен. Я был уверен, что скоро снова увижусь со своим другом.
Только одно тревожило меня – затяжное многолетнее молчание моего первого гуру, Шри.
Может, он молчал, потому что чувствовал, что я не стал хранить верности ему? Он хотел
вести меня к возвышенным целям познания истины. Но за время моего общения с
Саданандой я понял, что, до тех пор пока сердце человека не затопит любовь к Богу,
величайшая истина будет простой шелухой, пытаться перемалывать которую просто глупо.
Я написал Шри письмо, подробно рассказав обо всем, что мне пришлось пережить.
Потом я узнал, что все это время он соблюдал обет молчания. Он ни писал, ни говорил. Он
лишь медитировал на благо встревоженного мира. Но сейчас Шри нарушил свой обет. Я
получил письмо, написанное его рукой:
Мой дорогой Вамандасджи!
Ты не зря прожил эти годы в Индии. Я благословляю тебя.
Я благословляю тебя за то, что ты сделал. И я благословляю тебя на то, что тебе
предстоит сделать в будущем.
Через несколько дней после получения этого послания, я довольно неожиданно был
освобожден. Когда я проходил через двойные металлические ворота, охранник как обычно
спросил меня: “Ты в госпиталь?” Сопровождавший меня офицер-англичанин ответил: “Нет.
Он свободен”. Позади, за колючей проволокой лагеря, оставалось еще несколько тысяч
человек.
141
ГЛАВА XXVII
ПРОЩАНИЕ С ИНДИЕЙ
Прощание с тюрьмой – Мой визит к Шри в Махабалешваре – Один в Бомбее –
Огромная толпа приветствует Ганди – Пение его сына – Визит Садананды – Я получил
посвящение у Свами Бона – Отбытие в Европу – Перелет из Лондона в Швецию –
Воссоединение с семьей
Покинув лагерь, я направился к Шри. Он удалился в горный район Махабалешвара, где
я однажды провел с ним целый месяц. Как и прежде, я расположился у стоп доброго старца.
Он продолжал хранить обет молчания, который не прерывал вот уже много лет. Но каждое
утро и каждый вечер, когда я склонялся перед ним, он своей худощавой рукой притрагивался
к моим волосам, благословляя, улыбался и смотрел на меня невинными и счастливыми
глазами. Рана также был там, и мы еще раз прогулялись по лесу, где на деревьях распустились
орхидеи. Время от времени мы искренне удивлялись огромным равнинам и ущельям,
спрятавшимся под кроной листвы больших деревьев. А иногда нам казалось, что мы видим
далекое море.
Из Махабалешвара я направился в Бомбей, чтобы получить там билет на корабль,
отправляющийся в Швецию. Прошло больше восьми лет, с тех пор как я расстался со своей
семьей, отважной женой, которая несла на себе огромный груз ответственности. Сейчас она
была уже на грани истощения. Она написала мне: “Приезжай и позаботься о нашем ребенке”.
В Бомбее я был один, и пока мне приходилось бегать по кабинетам правительственных
чиновников, заполняя бесчисленные анкеты, в которых я должен был обосновать
необходимость этой поездки. Не только я, но и целая армия, сражавшаяся в Азии, ожидала
возвращения домой. Садананда со своим другом Свами Боном направлялся в Ассам,
расположенный на другом конце Индии, неподалеку от китайской границы. Я написал ему о
том, что хотел бы еще раз увидеться с ним, но о каких письмах или телеграммах можно было
вести речь, если вся Индия была парализована забастовкой почтовой службы. Так и не
отправленные письма огромными кипами лежали в неработающих почтовых отделениях.
Ходили слухи и о забастовке работников железной дороги. Банковские служащие также
требовали повышения заработной платы, поэтому вместо работы были заняты раздачей
листовок. Длинные колонны демонстрантов маршировали через весь город, неся в руках
красные транспаранты с изображенными на них серпом и молотом. Бомбей претерпел
серьезные изменения с момента моего последнего визита сюда. Лишь пронзительно кричащие
голоса остались теми же.
Однажды я прочитал в газете, что в Бомбей прибыл Ганди по каким-то важным
142
политическим делам. Этим же вечером я ехал в набитом битком автобусе, направлявшемся в
удаленный фабричный район, где Махатма жил и проводил свои ежедневные молебны. Во
всей Индии невозможно было найти ни одного дворца, где отказались бы принять этого
почтенного старца в качестве гостя, однако во время своих визитов в большие города он
предпочитал жить в трущобах, среди рабочих и отверженных, потому что именно их считал
своей семьей.
Я стоял в толпе людей, многие из которых никогда не ели досыта, не умели читать и
писать и до недавнего времени не могли получить доступ к хорошей работе. Многие из них
поднимали на руки своих грудных детей, чтобы они хотя бы один раз в жизни смогли увидеть
Махатму. Миллионы бедных индийцев не воспринимали Ганди как успешного политика или
юриста. Они любили его, потому что видели в нем святого, который вышел на политическую
сцену из любви к угнетенным.
Ганди сел на легкий стул, установленный на сцене. Он выглядел уставшим, его руки
лежали на коленях, а глаза были закрыты. Так получилось, что именно в этот день он
соблюдал обет молчания, поэтому его речь читал другой человек. Но, когда громкоговорители
передали его слова, я отметил, что они не принадлежали Ганди. К моему удивлению, из
черных квадратных динамиков разнеслись первые строки из “Иша Упанишад”. “Иша
Упанишад” была написана намного раньше “Бхагавад-гиты”. На протяжении многих тысяч
лет изучение Вед начиналось именно с этой Упанишады. Даже Шри отметил это, когда
приступил к занятиям со мной. В Упанишадах содержится суть наставлений Вед, к
следованию которым так стремится современная Индия. Над головами неприкасаемых
разнеслось:
Иша васьям идам сарвам
Йат кинча джагатьям джагат…
Эти строки переводятся следующим образом: “Вся вселенная и все, что движется в
этом бренном мире, принадлежит Богу”. Санскрит обладает полнотой и богатством, которые
невозможно передать в переводе. И все же слова помогают нам понять, что этот мир наполнен
Богом, населен Богом и пронизан Богом.
Стоя в толпе, я подумал, что эти строки из Упанишад являются вступлением. Если
человек понимает их значение, он может жить в самой гуще этого мира, со всеми его
страстями и суматохой, и не быть поглощенным этим. Только тогда он сможет встать на
бесконечный путь, ведущий в царство божественной любви.
Голос Упанишад затих. Толпа также молчала. Взойдя на сцену начал петь один из
сыновей Ганди. Его песня также была знакома мне. Она состояла из имен Бога,
143
божественного Рамы; это была песнь, которую мы часто пели вместе с Саданандой и
счастливыми детьми на склоне Гималаев.
Десять раз, двадцать раз, сын Ганди пел имя Рамы без остановки. Он обратился к
толпе: “Пойте вместе со мной!” Сначала неуверенно, но постепенно все громче и радостнее,
все они запели вместе с ним – уборщики, носильщики, дворники и рабочие с хлопковых
мануфактур. Запели сорок или пятьдесят тысяч человек, и я был в их числе. Воздев руки к
небу, сын Ганди задавал ритм пению. Все мы хлопали в ладоши и пели на пределе своих
голосов:
Рагхупати Рагхава Раджа Рам
Патита Павана Сита Рам
Казалось, что люди никогда не захотят остановиться.
Многие из поющих еще неуверенно, может быть, впервые в жизни, обратились к Богу.
Старик, который напишет в своих воспоминаниях, что имя Рамы избавило его от всех
страхов, сидел сейчас на сцене и слушал. Тогда никто не мог предвидеть, что какой-то
фанатик выстрелит в Махатму перед очередным подобным мероприятием, заставив навсегда
замолчать голос, который неустанно призывал любить своих врагов.
Ганди скрылся в своей хижине. Толпа бросилась к автобусам, и я понял, что мне,
возможно, придется простоять в ожидании не менее часа. Тогда я решил сесть в один из
пустых автобусов, который направлялся куда-то в сельскую местность.
Мы проехали мимо уродливых пригородных районов, между бараками, фабриками,
грудами гравия, гаражами и ангарами. Я попытался понять то, чему меня учил Шри, – каждая
пылинка исходит из Бога, и наши сердца принадлежат Ему.
Когда наступила ночь, я наугад вышел из автобуса и, немного обеспокоенный,
поинтересовался у прохожих, как можно добраться до моей гостиницы. Человек рассмеялся.
— Тебе не нужно никуда добираться. Твоя гостиница всего в двухстах шагах отсюда,
— сказал он. Сам не понимая этого, я вернулся домой.
В гостинице меня ожидало письмо. Это были новости, которые я с нетерпением ждал.
Компания “Американ Экспресс” уведомила меня, что на мое имя забронирован билет. На
следующее утро я снова начал бегать по различным правительственным учреждениям. Ближе
к обеду все необходимые документы и штампы были получены: разрешение на отъезд из
144
Индии, британская транзитная виза, виза на въезд в Швецию и так далее. Однако в душе я не
хотел покидать Индию, не увидевшись последний раз с Саданандой и не получив
посвящения.
Удрученный и измотанный, я лежал на кровати в жаркой комнате, которую со мной
делили четыре пожилых человека. Вдруг мне показалось, что я слышу голос Садананды.
Худой и высокий, он буквально вбежал в комнату. Однажды в лагере он сказал мне: “Если я
действительно нужен тебе, то приду, даже если буду за тысячи миль от тебя”. Я был поражен
до глубины души - он сдержал слово.
— Вставай Вамандасджи, — сказал он. — Поспеши! Время бесценно. Надень свой
лучший костюм. Свами Бон ожидает нас в экипаже.
— Мы не сможем оставаться здесь дольше двух дней, максимум трех, — объяснил
Садананда, когда мы торопливо бежали по деревянным ступенькам. — Мы приехали
специально, чтобы увидеть тебя, пока ты не уехал в Европу. Свами Бон даст тебе святое имя и
индийские четки из жемчужин туласи.
Друг Садананды сидел в двухколесном экипаже, ожидавшем нас у главного входа.
Свами Бон, которого его гуру Бхактисиддханта Сарасвати одним из первых направил в
Европу, был первым бхактой, которого встретил Садананда. Садананда показывал мне
портрет Свами Бона, поэтому я запомнил его привлекательные черты лица и спокойные глаза,
но он казался старше, чем был на самом деле. В поклоне я коснулся головой его стоп и
взобрался в экипаж. Он тепло обнял меня. Мы поехали, не обращая внимания на двух людей в
традиционных индийских одеждах, которые провожали нас подозрительным взглядом от
дверей гостиницы. Возможно, это были люди из разведки.
Вместе мы провели лишь три дня. Мы босиком гуляли по двору огромного храма
Нараяны, цитадели индийской традиционной религии. В его залах сидели пандиты, которые
толковали писания собравшимся вокруг них слушателям. Мы втроем сидели на берегу моря.
Мы обедали вместе. Я научился предлагать пищу Богу как дар любви, а затем принимать ее
как божественную милость, вкушая ее вместе с Ним.
— Возьми это духовное богатство, которое ты обрел в Индии, с собой на Запад, —
сказал мне Садананда, когда мы прощались, стоя на платформе железнодорожного вокзала в
Бомбее.
Поезд, в который сели мои друзья, отправился в путь. Они возвращались в Бриндабан,
а я взошел на борт огромного корабля, который должен был отвезти меня в Европу.
Величественный, но перегруженный, роскошный пароход казался нереальным,
приснившимся мне. Мы вдевятером расположились на трех полках, хотя каюта была
рассчитана на двоих. Во время двухнедельного путешествия по всему кораблю из динамиков
разносилась музыка, регулярно прерывавшаеся военными сообщениями. Английские
генералы и рядовые, капелланы и медсестры и даже большая группа артистов кабаре и
145
танцоров возвращались на этом корабле к себе домой. На востоке артисты устраивали
выступления в лесах Ассама и Бирмы, пытаясь привнести немного радости в ряды
измотанных на фронте войск. Дни напролет они лежали на полках в коротких брюках цвета
хаки и легких плавательных костюмах, как будто были на морском курорте. По вечерам они
танцевали в сверкающих вечерних нарядах с британскими офицерами на украшенной и ярко
освещенной палубе. Похоже, что все старались воплотить в жизни девиз: “Забудь, забудь все,
что произошло!” А в это время девятьсот итальянских заключенных, взятых на борт в самый
последний момент, плотной группой собрались на нижней палубе. Когда показалось
побережье их родной страны, итальянцы пронзительно закричали и бросились к перилам,
вызвав ощутимый крен корабля. На следующее утро они спокойно высадились в разрушенной
до основания Напле, каждый из них нес тяжелый груз на своих плечах.
Мы продолжили свое путешествие. Нетерпение и беспокойство наполнили сердца тех,
кто должен был сойти с борта корабля в Марокко, Испании, Португалии и Франции. Затем мы
вошли в Английский канал, и морские волны посерели. Я также сгорал от нетерпения, потому
что мое сердце терзала тоска по дому.
Я вылетел из Лондона, хотя, в конечном итоге, билет обошелся мне довольно дорого.
Туман над Британией так быстро затянул самолет, что невозможно было рассмотреть его
крылья. Долгое время мы оказывались в многочисленных воздушных ямах, но, когда самолет
поднялся над северным морем, на гранитных обрывах шведских островов заиграло солнце. В
грохоте мотора я пропел песню, оставшуюся не услышанной другими. Я пропел славу имени
Бога, которое проливает любовь и которое, несомненно, никогда не звучало прежде над этими
землями и водами. Я пропел слова, в которых Кришна Чайтанья, скрытая аватара Эпохи
Тьмы, прославил могущество имени Бога.
В полночь, держа в руках свой головной убор и вдыхая прохладный, свежий северный
воздух, я стоял на железнодорожной станции небольшого шведского городка.
В нескольких шагах от меня я увидел жену. Голова ее была опущена. Рядом с ней стоял
худощавый тринадцатилетний юноша. Он громко воскликнул: “Отец!” — и забрал мой
чемодан. Хелла, которую Шри нарек Шанти (Мир), посмотрела и подошла ко мне, улыбаясь.
Казалось, что мы были в разлуке всего несколько дней.
В комнате, которую выделили мне гостеприимные хозяева дома, стоящего на границе с
лесом, я начал рассказывать жене все, что со мной произошло. Всю ночь я сидел рядом с ней
и продолжал свой рассказ еще несколько дней подряд. И все-таки меня не покидало
ощущение того, что я нахожусь в самом начале непрерывной истории. Я видел, как
расцветала моя жена, когда я рассказывал о любви к Богу в Индии и пел для нее песни
бхакти, которым научил меня мой друг Садананда.
— Папа, можно мне послушать? — спросил мой сын, робко приоткрыв дверь своей
146
спальни, стоя босым перед нами.
— Да. Садись рядом и слушай, — сказала моя жена. Я продолжил свою песню. Она
была о Кришна Чайтанье. На улице плачущие березы тихо переговаривались с легким
ветерком. Как удивительно! Это был шепот деревьев и земли, а не рев бушующих потоков
гималайских рек.
Глоссарий
Аватара — буквально, «тот, кто нисходит»; воплощение Верховного Господа в материальном
мире.
Брахманы (в ед. ч. брахмана) — представители сословия разумных людей и жрецов; первый
общественный
уклад
в
ведической
системе
деления
общества.
«Бхагавад-гита» — беседа между Верховным Господом Кришной и Его преданным
Арджуной, в которой преданное служение описано как главное средство и конечная цель
духовного совершенствования.
Бхагаватам («Шримад-Бхагаватам») — Пурана, историческое произведение, написанное
Шрилой Вьясадевой для того, чтобы дать более глубокое понимание Господа Кришны, Его
преданных и преданного служения.
Вайшнав — преданный (бхакта) Верховного Господа, Вишну или Кришны.
Вайшья — крестьянин или торговец; третий ведический общественный класс.
«Веды» — четыре изначальных писания: Риг, Сама, Атхарва и Яджур.
Гуру— духовный учитель
Карма — материальная деятельность и ее последствия; также материальная деятельность,
соответствующая предписаниям Вед.
Йог — трансценденталист, стремящийся к единению со Всевышним.
Йога — духовный процесс, предназначенный для единения со Всевышним.
147
Кшатрия — воин или администратор; второй ведический общественный класс.
Майя — низшая, иллюзорная энергия Верховного Господа, управляющая материальным
творением; также, забвение наших отношений с Кришной.
Мантра — трансцендентный звук или ведический гимн, способный избавить ум от иллюзии.
Махатма — «великая душа», возвышенный преданный Господа Кришны.
Пураны — восемнадцать дополнений к Ведам.
Риши — мудрец.
Свами — человек, овладевший умом и чувствами; титул человека, принадлежащего к
отреченному классу жизни, санньясе.
Шудра — рабочий; четвертый из ведических общественных классов.
148