Семейные традиции кумандинцев
advertisement
Беспалов А.М., Прудникова М.М., Кочергина Н.А. Семейные традиции кумандинцев (по материалам источников и опросов) Создание семьи у кумандинцев, как и у других народов, связано с целым рядом обычаев и обрядов: свадьбой, рождением детей, организацией быта, похоронами. Свадебный цикл традиционно делится на несколько этапов: досвадебный обряд (знакомство); предсвадебные обряды (сватовство, смотрины, сговор, умыкание невесты); свадьба; послесвадебные обряды (простины). Традиционно у кумандинцев брачным возрастом для юношей считали 14-16, а для девушек - 13-15 лет [97, С. 109]. По переписи 2002 г. из 1077 кумандинцев-мужчин в возрасте от 16 лет и старше 623 (57,8 %) имели семьи (из них были в зарегистрированном браке - 467 человек или 75,0 %, в незарегистрированном браке - 156 человек или 25,0 %). Следует отметить, что мужчины начинают семейную жизнь в основном с 20-летнего возраста (только один кумандинец в возрасте 18-19 лет жил в незарегистрированном браке). Среди женщин ситуация очень похожая. В то же время женщины выходят замуж в более раннем возрасте, с 16-17 лет [См.: 22]. На сегодняшний день по данным нашего опроса больше половины опрошенных мужчин (72 %) вступили в брак в возрасте после 20 лет, а 22 % - позже 30 лет. Небольшая часть женщин (11 %) вступают в семейно-брачные отношения с 16-ти летнего возраста, но все же большинство женщин делают это в 20-летнем возрасте (63 % опрошенных). Согласно результатам этнографических исследований XIX - начала XX вв., в социальных связях кумандинцев преобладали родоплеменные отношения, что способствовало существованию определенных форм и элементов брачно-семейных отношений. Так, Н. П. Дыренкова отмечает ряд черт матриархата в брачносемейных отношениях алтайских этносов, в том числе и у кумандинцев [См.: 34]. В частности, это относится к сохраняющему долгое время свое значение у кумандинцев авенкулату, т.е. особенно тесной связи между дядей с материнской стороны и племянником, а также выкупу за невесту, обряду простин, обязанности зятя помогать роду невесты, ритуалу строительства шалаша для невесты и т.д. О некоторых из этих черт у кумандинцев сохранились воспоминания до наших дней. В то же время можно отметить и изменения, произошедшие в семейнобрачных отношениях у кумандинцев. Так, если Н. П. Дыренкова указывает на существование следов группового брака у кумандинцев, то исследования середины XX века [97], а также наши исследования показывают, что эти следы либо полностью исчезли (если не считать их отражения в языке), либо остались, но в рудиментарном виде. В частности, в рудиментарном виде у кумандинцев сохраняется левират и сорорат (обычай брать в жены сестер своей жены), восходящие к групповому браку. Практически все наши информаторы отмечали, что в кумандинских семьях, если женщина потеряла мужа, ее никогда не оставляют без внимания со стороны его родственников. Очень часто младший брат берет обязанности по воспитанию детей, а иногда и супружеских обязанностей по отношению к вдове, на себя. Однако никто из информаторов не указал на наличие у мужчины права на половое общение с женами своих старших братьев, родных и коллатеральных, а тем более на наличие у женщины права вступать в половую связь с младшими братьями своего мужа, о чем пишет в своем исследовании Н. П. Дыренкова [34, С. 41]. Это свидетельствует о том, что в двадцатом веке эта традиция полностью исчезла из супружеских отношений. Знакомство, сватовство, сговор и умыкание невесты Существующие в досоветское время у кумандинцев родовые отношения предполагали жесткие требования к выбору жениха и невесты. Критерием такого выбора, прежде всего, выступал факт принадлежности жениха и невесты к одному роду или родственным родам. Браки между ними были строго запрещены. Самими кумандинцами это объясняется тем, что их народ малочисленный, и, чтобы избежать кровосмешения, нужно было точно установить возможные родственные связи между женихом и невестой. «Внутри рода посвататься нельзя, так как до седьмого поколения считаются родственниками» (с. Красногорское, 2008). Как свидетельствовали наши информаторы, А. И. Казагачева, В. И. Кухтуекова, Г. П. Колтычакова, В. Т. Белекова, А. П. Теберекова, Л. Г. Елбаева, а также многочисленные источники [например, 29; 33; 34; 85; 86; 88; 89; 72 и др.] право выбора невесты было закреплено за женихом и его семьей, хотя иногда бывали случаи, когда спрашивали и даже учитывали мнение невесты. Но все же в основном ее мнения не спрашивали, и сговор о предстоящем браке заключался между родителями жениха и невесты. «У нас родители выбирали, его отцу я понравилась, приехали и засватали» [29, С. 62]. Девушка или ее семья не могли проявлять инициативу в выборе партнера. Если все же в выборе участвовали молодые, то выбранной девушке парень предварительно присылал платок. Если девушка соглашалась его принять, то засылали сватов. Ответным подарком был вышитый девушкой платок или кисет. Иногда жених присматривал невесту и тайно посылал к ней сваху. Сваты со стороны жениха незаметно от родственников невесты осматривали помещение на предмет чистоты. Поднимали половики, осматривали плинтус - нигде не должно было остаться песка после чистки полов. Пол должен быть желтым, а не синим, т.е. вымыт с большим количеством воды. Об этом рассказывали пожилые кумандинки в с. Красногорском. Н. П. Дыренков в то же время отмечает, что «обычно в этот приезд привозят родителям невесты калым» [33, С. 81]. Иногда жених и невеста тайно встречались, особенно тогда, когда шансов договориться на уровне родителей было мало, и договаривались об уславленном месте, откуда должна быть «похищена» невеста. «Похищенную» невесту жених прятал у родственников. В это же время созывались родственники жениха и жители окрестных деревень для участия в тое. При согласии на брак со стороны родителей невесты для жениха также существовали определенные требования: репутация человека и его семьи, материальный достаток, работоспособность. «Жених, работящий, здоровый, да и невеста таковой должна быть и необязательно красавица» [29, С. 63]. В то же время при отказе девушки выйти замуж за этого парня, он мог ее украсть. «Перешагнув порог дома мужчины» девушка уже не могла вернуться в родительский дом. Сговор о предстоящей свадьбе мог совершиться и после рождения у молодых ребенка. Молодежь могла встречаться на различных народных гуляниях: календарных праздниках, свадьбах и так далее. Эти мероприятия можно вписать в цикл календарной обрядности, начиная с весны, при выполнении некоторых сельскохозяйственных работ, где обращали внимание на расторопность девушки. Как отмечали наши информаторы, в селениях по вечерам традиционно собиралась молодежь. Девушки вязали, вышивали, пряли, пели песни. Парни танцевали и выбирали себе невесту. «Дружить» было не принято. Парень никак не показывал своей симпатии. Провожать девушку было не принято. Моральному облику молодежи, особенно девушек, уделялось достаточное внимание «Позор, если увидят тебя с мужчиной, да еще и с непокрытой головой» - говорят кумандинцы. Да и сама молодежь выступала мощным регулятором данного аспекта жизни. Молодежь могла наказать и «гулящую девку», и ее ухажера. «Ценность такой девки была намного меньше по сравнению с другими представительницами женского пола, таких замуж брали редко. (Брали их в жены) вдовцы, убогие, холостяки - такие же анормальные представители мужского пола» [40, С. 31]. В связи с этим сексуальные отношения и рождение детей до свадьбы являлись исключением из общего правила, предполагавшего сохранение целомудрия, по крайней мере, девушкой. По данным Ф. А. Сатлаева, у кумандинцев существовало три «формы брака»: похищение невесты, сговор родителей о женитьбе младенцев, сватовство. Наиболее распространенной формой, по его мнению, был брак путем похищения невесты. Молодые либо сговаривались о том, что жених похитит в установленное время невесту, либо молодой человек, без предупреждения девушки, а иногда и против ее воли, похищал ее. Бывали случаи, когда молодых настигали родственники девушки. Тогда незадачливого «жениха» побивали, а девушку увозили домой. Древний обычай женить своего сына еще в колыбели, сговариваясь с родителями будущей невесты, хотя и исчез к концу XIX в., но некоторые указания о нем содержатся в героическом эпосе кумандинцев. Ф. А. Сатлаев приводит слова древней кумандинской песни, где можно обнаружить следы существования в прошлом обычая женить малолетних детей: Растущие на косогоре пять берез Не срубил, жалко. Засватанную в пять лет Не взял в жены, жалко. Брак по сватовству (кудалап) практиковался у кумандинцев в последнее время редко, отмечат Ф. А. Сатлаев. Он объяснял это экономическими причинами, так более выгодным с экономической точки зрения было похищение невесты, так как выкуп платить было не нужно, хотя и давали родственникам невесты откупную. С мнением девушки редко считались. Родители выдавали порой девушку насильно из-за богатого калыма. В таких случаях, пишет Ф. А. Сатлаев, обычно девушку утешали следующими словами, вошедшими в пословицу: Камень должен лежать там, куда его бросили. Девушка должна жить там, куда ее выдали. Свадебный обряд у кумандинцев отражал господство у моногамии и патрилокального брака. Однако как в свадебном обряде, так и в некоторых брачных нормах сохранились древние черты, восходящие к материнскому роду и к групповому браку. Это выражалось, в частности, в важной роли дяди жениха по материнской линии в свадебном обряде, а также в распространенном праве мужчины вступать в половые отношения с младшими родственницами жены, о чем можно найти сведения у Н. П. Дыренковой [33; 34] и Л. П. Потапова [86; 88]. После сватовства невесту, по рассказам кумандинцев с. Красногорского, прятали ее родственники или соседи и до свадьбы она никому не показывалась. Если же ее «умыкали», то она оставалась в семье жениха, но также не должна была никому показываться. «У кумандинцев, пишет Н. П. Дыренкова, - привезенную невесту помещали в амбар (зимой - в чужую избу). Первые дни молодые проводили в амбаре. Вечером и ночью молодежь собиралась около амбара, хохотала и вела непристойные разговоры» [33, С. 45]. Свадьба Во время наших исследований информаторы рассказывали о традиции наряжать невесту перед свадьбой в шалаше. Кумандинцы перед свадьбой делают для невесты свадебный шалаш из девяти молодых березок, которые после свадебного торжества уносят в лес и там прикапывают. По примете, если хоть одна березка приживется, то у молодых удачно сложится семейная жизнь. В день свадьбы невесту, покрытую красивым покрывалом так, чтобы лицо было закрыто, заводят в шалаш, где ей подруги переплетают «одну косу на две». Несколько иначе пишет об этом Ф. А. Сатлаев: «невесте девушки расплетали ее девичьи косы (их было от 3 до 9 косичек) и причесывали уже по-женски, т.е. на две косы (тулун)» [97, С. 110]. Как объясняют информаторы: две косы символизируют, что с этого момента женщина живет не одна, у нее появляется пара. Косы невесты переплетают «внутрь, вниз». По свидетельству Е. А. Васильевой: «По обычаю женщины носят две косы, девушка - одну. Девочки могут носить одну, три, пять или семь кос. Замужняя женщина уже не показывается на людях без головного убора» [19, С. 213]. Перед невестой разжигают костер, где в котелке варится мясо, которым потом жених угощает девушек, переплетавших невесте косы. «Любопытно то, - указывает Н. П. Дыренкова, - что, по рассказам стариков, первый огонь в этом шалаше должен был развести тай невесты, т.е. брат ее матери. Когда дядя высекал первый огонь, говорили старики, муж приносил этой женщине всегда богатую добычу с промысла и котел ее не оставался пустым» [34, С. 39]. Но уже сама Н. П. Дыренкова наблюдала, что огонь перед невестой разжигал жених. То же отмечает и В. И. Вербицкий: «За устройство временного шалаша полагается дарить что-нибудь: пока муж высекает огонь и разводит костер, молодуха, стоя у двери, раздает медные кольца всем, принимавшим участие в сооружении шалаша и другим присутствующим» [21, С. 85]. На выходе из шалаша молодоженов и девушек обливают водой. Зимой их окунают («куряют») в снег. Интересную деталь отмечает Ф. А. Сатлаев: «...девушки, заплетавшие косы, должны быть по возрасту обязательно младше невесты» [97, С. 110]. Затем молодые заходят в дом, где в больших котлах варится мясо (обычно конина), разделанное на большие куски - кости не рубятся, а разделяются по суставам. По свидетельству В. М. Данилова, мясо и лапша варились на улице в ограде дома жениха в больших казанах. Кроме коня, на свадебный той могли забить корову или несколько овец. Жених перекладывает куски мяса в большие деревянные чаши, перекидывает через плечо расшитое полотенце, и молодожены идут угощать гостей. Обход начинают со знатных гостей, которые получают самые большие кости с мясом. В этом проявляется дань уважения к приглашенным на свадьбу гостям. Следует обратить внимание еще на одну интересную особенность организации свадебного торжества. В старинных кумандинских традициях на свадебном тое присутствуют только родственники жениха. Родные невесты в застолье не участвуют. Еще одну особенность отмечает в своих воспоминаниях Е. А. Васильева: «...чтобы «отобрать» невесту, за ней приезжал старший брат, а если брата нет, то отец. Пока шло приготовление к тою, он оговаривал с родителями жениха размер калыма и уезжал. В это же время под навесом, за установленными длинными столами усаживались почетные гости и шаман. Шаман произносил ритуальные приветственные слова, после чего начинался пир. А во дворе остальные гости угощались общим блюдом - лапшой. Почетных гостей и шамана угощали вином, водкой и мясом мозговых костей. Девушки из шалаша отводили невесту с женихом в дом родителей и вручали родителям невесту за выкуп» [19, С. 213-214]. Для сбора сведений о сохранении семейных обрядов и традиций нами была разработана анкета. Анализ полученных данных показал, что об обряде наряжать невесту в шалаше перед свадьбой не знают, а следовательно, обряд не соблюдают 74 % респондентов - женщин. Что касается участия в свадебном торжестве родных жениха - эта традиция не сохранилась вовсе. На вопрос анкеты «Кто из гостей присутствовал на вашей свадьбе?» 84 % женщин и 83 % мужчин ответили: родственники жениха и невесты. Простины Огромный интерес представляет описание семейного обряда простин. Жених и невеста после свадьбы в доме жениха вместе со сватами шли к родителям невесты и просили прощения у матери и отца. Родители жениха определяли, когда они пойдут в дом невесты на простины. При этом о дате простин не сообщалось заранее. Молодые не принимали участия в застолье, они не имели права зайти за порог дома, ожидали прощения на лавке, у порога. В это время родители жениха, сваты платили калым (деньгами, водкой, скотом) - тем, что требовали родители невесты. По данным опроса 50 % мужчин и 21 % женщин не знают об обряде простин. Обряд после свадьбы был исполнен в 11 % (жен.) и 17 % (муж.), участвовавших в исследовании сельских семей. После окончания тоя родственник жениха (также обычно старший брат) приезжал к родителям невесты, договаривался о свадьбе (чараш), участие в которой принимали уже обе стороны. «Свадебный поезд жениха в деревне невесты встречали несколько «застав», - вспоминает Е. А. Васильева, - которым необходимо было дать выкуп (обычно бочонок самогона от пяти до десяти литров): у ворот поскотины, у ворот дома невесты и, наконец, в дверях дома» [19, С. 214]. Вот как этот обряд описывает Н. П. Дыренкова: «У кумандинцев среди прочих свадебных обрядов существовал обряд, который носил название ežik arazy, т.е. «между дверей». Этот обряд состоял в следующем: когда жених и его родня во время čaraš'a приезжали в дом невесты и миновали первое препятствие - дядю невесты..., на их пути вставало другое препятствие: у двери дома им преграждали путь женщины, родственницы невесты, требуя выкупа за невесту. Обычно это были жены братьев невесты, родных и двоюродных, или старшие ее сестры. Женщины-родственницы требовали вина и очень долго и оживленно торговались с приехавшими. Только отдав требуемое количество вина, приехавшие получали доступ в дом» [34, С. 34]. Далее, по воспоминаниям Е. А. Васильевой, когда жених и невеста входили в дом родителей невесты (по другим свидетельствам они этого не могли делать и ожидали родственников жениха за пределами дома), падали на колени перед родителями, просили прощения и благословения. Ф. А. Сатлаев же отмечает: «Войдя в дом, все приезжие стояли, в то время как родители невесты и их ближайшие родственники сидели. Родители жениха ставили перед ними араку в бочонке емкостью до пяти ведер. Одновременно отец жениха обязан был на переднюю стенку (тор) повесить шкуру выдры (тор илийи - подвешивание, в смысле подношение, в переднем углу), а если ее не было, то положить деньги в размере стоимости шкурки. Иногда вместо меха выдры клали метров пять какой-нибудь ткани на платье. Кроме того, сверху бочонка араки отец жениха клал пятнадцать-двадцать рублей денег. Эти деньги назывались лагун акчазы - букв: деньги лагушка (бочонка) и предназначались матери невесты за ее труды» [97, С. 112]. «После этого, вспоминает Е. А. Васильева, - начинался свадебный пир, в котором участвовала вся деревня. Пир мог длиться до недели. После свадьбы невеста оставалась в доме родителей и готовила приданое. Затем через неделю или более муж приезжал за женой и увозил вместе с ней приданое: домашнюю утварь, ткани, половики, одежду, обувь, скот (лошадь, корову, овец). Такая же материальная помощь молодоженам оказывалась и со стороны родителей жениха. Молодые начинали свою семейную жизнь. На сельском сходе им выделяли место под застройку, пашню и покос» [19, С. 214]. Молодая жена (сноха) не имела права обращаться к старшим братьям мужа и к свекру по имени, а придумывала им прозвища. Замужние женщины носили платья ниже колен и с длинными рукавами. После свадьбы молодожены жили с родителями жениха 2-3 года, пока следующий сын не соберется жениться и пока не построят отдельное жилье. Младший сын оставался жить с родителями до самой смерти и являлся наследником. Перед родами сноху - келини оберегали всем родом, чтобы она не поднимала тяжести, чтобы не употребляла спиртного, не курила и чтобы не подвергалась испугу, чтоб не бывала там, где забивают скот на мясо, не купалась в проточных водах и озерах. Рождение детей Традиции, связанные с рождением детей достаточно подробно описаны Ф. А. Сатлаевым [97, С. 115-116] и М. В. Кастараковым [в рукописи, любезно предоставленной для нашей работы В. М. Кастараковой], поэтому мы в этом разделе пользовались их материалом. Наши информаторы лишь отметили, что при рождении ребенка в кумандинских семьях обязательно закалывали коня, устраивали угощение. Собирались родственники, давали ребенку два имени - для семейного пользования и для всех остальных. Прежде чем положить ребенка в зыбку, бабушки пели песни. Рождению мальчиков радовались больше, т.к. мальчик оставался с родителями. Младший сын оставался жить с родителями и являлся наследником. Принадлежность к роду передавалась по отцовской линии. Рождение ребенка - это радость всего рода, но было принято радоваться душой, не высказывать свою радость вслух, так как это означало оповещение нечистых духов о рождении младенца. Злые духи могут наслать болезнь или проглотить душу ребенка. Таким злым духом является Уренг, этот злой дух иногда показывается в виде лохматой и серой, страшной собаки. Камы-шаманы называют этого страшного духа Куренг, полагая, что это душа человека-убийцы, которая не переселяется на тот свет «Ол черзя», а остается на земле вечно злым духом. Ф. А. Сатлаев пишет о том, что роды, как правило, проходили в доме, из которого на это время всех удаляли, и роженица оставалась с бабкойповитухой и с кем-либо из старших родственниц. Женщину, принимавшую роды, по словам М. В. Кастаракова, называли Кинтык Энези, что в переводе означало - «мать пуповины дитя». При удачных родах бабушки обрезали пуповину и завязывали ее, а также давали имя ребенку. Это была их привилегия, которую они получали от родителей ребенка. Когда ребенок вырастал, женщине, которая принимала роды, оказывались почести как второй матери. В момент родов роженица принимала полусидячее положение и придерживалась обеими руками за веревку, привязанную за гвоздь или кольцо для колыбели. Когда женщина рожала, то в доме открывали ворота, двери, запоры, а от холода двери завешивали одеялами. Женщины расстегивали все застежки одежды, развязывали узлы. Если роды затягивались, то приглашали шамана, который начинал камлать, чтобы изгнать злого духа (аза). Иногда, в критический момент, приводили мужчину, который встречал клубок змей, разнимал и проходил между ними. Считалось, что такой человек обладал магией облегчения родов, если его в это время не было дома, то приносили его одежду, рубаху, шапку и ими обводили дважды вокруг роженицы справа налево. Такое действие должно было, по представлению кумандинок, облегчить роды. После родов послед зарывался в горшке в подполье. Иногда горшок с последом ставили на чердак и очень редко зарывали на улице. Обычай сохранения пуповины младенца в кожаных мешочках, берестяных туесочках-сосудах, как отмечает М. В. Кастараков, был общим для шорцев, кумандинцев, алтайцев, хакасов и тувинцев. Как только младенец появлялся на свет, Кинтык Энези обмывала его, правила ему голову и сообщала отцу, кто родился: мальчик или девочка. После родов к ребенку не допускали только что приехавших родных, даже отца ребенка, а также и любого пришедшего человека, пока не умоются, не отдохнут, не остынут от пота, пока у огня не посидят. Только после этого разрешали брать ребенка на руки. Все это делалось из-за предосторожности, чтобы злые духи не пришли с потным человеком к ребенку. Очень желательным считалось иметь мальчика, так как девочка с замужеством уходила в другой род. Имя новорожденному давали родственники или Кинтык Энези, иногда посторонний, зашедший в это время в дом. В связи с большой смертностью детей, старались им дать плохое имя, так как ребенок с красивым именем мог понравиться, по представлению кумандинцев, злому духу. Имя ребенка произносить вслух запрещалось, а говорили все Ояк, а родители - балам. Ояк - младенец. Балам - дитя мое. М. В. Кастараков в своей рукописи приводит примеры женских и мужских имен, которые давали новорожденным: Мужские имена: Абдол, Алдырбас, Алим, Альчи, Апиан, Арсенке, Арчим, Ахмет, Баган, Багдей, Байне, Бакай, Барыс, Белекаш, Борай, Иванчи, Ипат, Кабирь, Камись, Канай, Карим, Карлеп, Карнай, Карта, Касим, Касинке, Килеп, Корюй, Кумуш, Кундей, Куштай, Кущуль, Кыстай, Макарач, Мекей, Мукалай, Мукул, Мултук, Мышпак. Назар, Найке, Натур, Озенек, Онус, Орадай, Очубай, Пайке, Пайлаш, Пайне, Пайран, Пелек, Поранак, Сабий, Садай, Сакан, Сакыл, Самей, Сампар, Санан, Сандра, Соранг, Страй, Тозур, Турлек, Чилтыс, Чима, Эренчик. Женские имена: Аглей, Аглеш, Аксий, Акуль, Алтынай, Алтынчаш, Анис, Аринек, Арычак, Ачай, Байденек, Байранак, Кажан, Кандык, Караач, Карак, Карачак, Кестер, Кечек, Кечер, Кечней, Костей, Крап, Креске, Кудрян, Кумюшек, Лек, Ленек, Макен, Марва, Марен, Матреш, Матурка, Мачик, Мочак, Натак, Одуек, Ойтьнак, Омака, Оспай, Падым, Палаш, Паринке, Пизарух, Пораска, Саанара, Саара, Саргай, Сарынчак, Сынару, Сынма, Сырга, Табель, Тагдай, Тадай, Танай, Тачен, Ткаш, Топчан, Чакай, Чачак, Чечимек, Чимаке, Чинчей, Члангмаш, Чустукей, Эбинек, Элек, Эстей. Далее он приводит значение некоторых имен, которые, по мнению кумандинцев, предопределяли будещее человека. Имя Альчи означало, что родился в период, когда гостили у родных, а имя Барыс означало (Бар - это есть, ирыс - счастье) счастливый. Бакай (от бак) - это «хваленый, прославленный». Камись (Кам) - «как шаман, все знающий». Сандра (санатан) думающий. Очубай - от очу - младший, и бай - богатый. Корюй (корюшен) все видящий. Багдей (багду) прославленный. Имена женщин часто означали магическое, устрашающее нечистых сил, шаманов, которые охотятся за душами - кут из другого рода, например: Эстей - медная, что боятся злые духи; Кумюш - серебро - это украшение и оберег от злых духов; Чустук - Чустукей - колечко, что означает женщина с колечком в руках не боится нечистых сил, так как душа ее - кут прячется в колечке; Кестер - резать; Байнарак - богатая; Эбинек - орех без скорлупы ядро; Алтынай - золотой месяц; Сырга - сережки - украшение; Сынма - не ломайся; Чинчей - бисер на шее, бусы. Запрещалось ребенку давать имя деда, так как снохе запрещалось называть по имени свекра (снохам приходилось для обращения к свекру придумывали ему прозвище). Ребенка клали в зыбку (колыбель). Его качали в зыбке, которая подвешивалась к потолочной матке или крепилась к жердушке из березы, на конец которой привязывали зыбку. Качали ребенка вверх-вниз. У многих зыбки, по словам М. В. Кастаракова, качались на жердушках, отчего у детей уменьшался страх падения, когда они становились взрослыми. Пустую зыбку не качали. Зыбку делали из черемухового прута, гнули дугой, а концы закрепляли поперечной вязью тоже прутом черемухи. На каркас зыбки натягивали материал, который свободно пропускает мочу. Чаще всего натягивали холст или кожу домашнего скота. Кожу диких животных для этого не использовали. К зыбке подвешивали родовой медный или бронзовый меч, которого боятся нечистые духи. Ребенка кормили грудью до 2-3-х, а иногда и до 5-7 лет. Волосы ребенка до года не разрешалось стричь, закатыши отгрызали зубами. Когда ребенку исполнялся год, производили первую стрижку волос. Волосы, а также ногти ребенка бережно хранили в специальном мешочке на дне сундука от рождения и до смерти. Обувь ребенка, если она изнашивалась, выбрасывали на дорогу, чтобы ребенок не болел и долго жил. После рождения ребенка родители вместе с ним посещали, взяв с собой араку, ближайших родственников. По обычаю последние должны были обязательно подарить ему что-либо из домашнего скота (на молочные зубы тиш). Вообще говоря, обычай одаривать ребенка на Алтайско-Саянском нагорье - широко распространенное явление. Он известен под названием «тиш» южным алтайцам, тувинцам, хакасам и шорцам. В семье все дети считались равными, но наследником всего имущества был обычно младший сын, так как старшие выделялись еще при жизни отца. Если отец умирал, то его незамужние дочери жили вместе со своим младшим братом. Все одинаково с уважением относились к старшим и никогда их не называли по имени. Кумандинцы, по свидетельству М. В. Кастаракова, считали, что у каждого человека есть душа. Но по их поверьям название души меняется: у ребенка она называется «Май» - до осознания, пока ребенок не заговорит, а потом душа будет называться «Кут». Душа человека может свободно отходить от тела и самостоятельно гулять, тогда эту душу называют «Сюрне». Сюрне - это облик самого человека. Душа отходит от тела при сильном испуге и при болезни, в такие моменты она не хочет находиться при теле. Ясновидящие могут видеть Сюрне, блуждающую душу человека. Про такого человека говорят: «Куду чок кижи сурнези пашка черчит». Человек без души просит Кама вернуть ему душу, и тогда Кам камлает, старается найти душу и возвратить ее хозяину. Но иногда душа не возвращается в тело из-за болезни, когда болезнь уже слишком затянулась, душа-кут не держится в теле, тогда говорили: «Карыкан Кут Сурне болуп черчит. Ол кижи урь чербес» (болезнь затянулась, без души долго не протянешь, больной человек). Часто камы-шаманы из другого, враждебного рода, из злого умысла, желания навредить, уничтожить человека крали его душу. У кумандинцев существовала целая система запретов для детей. Запрещалось долго смотреть на пламя огня и вообще играть с огнем. Взрослые внушали детям, что хозяин огня может ослепить, но при этом подросткам не запрещали поддерживать огонь в очагах, где готовилась пища, или в загоне, где стоял скот. В загонах для скота, чтобы отгонять мошкару, которая заедала коров и лошадей, из сухих объедков сена разжигали куренья в специальных местах, которые обкладывали камнями и дерном, чтобы огонь дальше не расширялся. Для того чтобы дыма было больше, туда подкладывали сырой навоз. На закате солнца не разрешалось спать ни детям, ни взрослым людям. Считалось, что вместе с закатом закатится и жизненная сила человека. Также на закате ребятам при играх не разрешалось кричать или петь песни. Большим грехом для сознательных детей считалось мочиться в родник, в речку, в озеро, а также плеваться в воду, мочиться и плеваться на огонь. Не разрешалось детям садиться на стол и вставать на него ногами. Нельзя было петь песни рано утром, так как считалось, что к вечеру придется плакать. С раннего детства детей приучали к труду. Подросткам вменялось в обязанность собирать щепки, сучья для подкладывания в очаг, а где их не было, сушить кизяк (высушенный навоз), который хорошо горит без пламени, но дает много жару, от которого быстро закипают котлы. Не запрещалось подросткам рыбачить, переворачивать большие камни, под которыми залегали налимы, ловить петлями из конского волоса харузей, тальмешков (тальмени), в пасмурную погоду удили у глубоких плесов. Дети часто находились с престарелыми дедушками и бабушками, так как родители всегда работали по дому или охотились. Обряд погребения Описание погребального обряда у кумандинцев можно найти у Ф. А. Сатлаева [97], М. В. Кастаракова [рукопись] и В. Д. Славнина [100]. Эти исследатели отмечают, что женщины на похоронах не присутствовали. Традиционный погребальный обряд кумандинцев, как и обряды других народов, можно разделить на несколько этапов: подготовка к прощанию с усопшим, проводы усопшего в мир иной, похороны, траур, поминки. В первый день умершего обмывали теплой родниковой водой, одевали в его лучшую, любимую им в жизни одежду и, положив на широкую скамью, вдоль плах пола головой на закат, ногами на восход, оставляли посреди комнаты на два дня. Не полагалось спать при покойнике, так как считалось, что во сне спящий человек может душу - кут потерять. Это может произойти оттого, что злой дух Кама может проглотить эту душу. Принято было на все окна и у двери на ночь класть железные вещи: топор, нож, серп, вилки и т.д. Считалось, что это предотвратит проникновение в дом духа (узута) умершего. Особый страх на духов наводил медный или бронзовый родовой меч. При наличии такого меча в доме была гарантия, что нечистые силы не проникнут в жилье хозяина меча. Если умирала женщина, то эти вещи раскладывались на подоконниках и у дверей в течение семи суток, если умирал мужчина, то в течение девяти суток. Кроме того, ночью в доме оставляли горящим свет. На второй день после кончины рубили дерево и долбили из него гроб. В него вместе с умершим, если умирал мужчина, клали его одежду, трубку, кисет и огниво, а также погребальную пищу. Если умирал воин, рядом с покойником клали еще и доспехи. Если умирала женщина, то клали шаль и платок. Если человек умирал зимой, то независимо от пола с ним клали рукавицы. При этом, по свидетельству М. В. Кастаракова, говорили так: «Пока дух твой не стал злым духом, приобщайся к нам. Что мы, поминая тебя, едим и пьем, пусть достанется тебе. Ты теперь отделился от тела, но среди нас пока находишься, слушай, что мы говорим, прославляя тебя, что был для людей хорошим, об этом говорим и плачем. Нам вреда не делай, болезни не насылай, ты ведь еще злым духом не стал». У гроба (чаяна) покойника родственники, соседи дежурили всю ночь. Покойник находился дома две ночи. В его изголовье ставили в берестяных чашках еду и наливали араку. Сидящие рядом с гробом покойника макали безымянный палец в араку и кропили пол. Как правило, это были родственники и друзья покойного. Они понемногу пили араку и вспоминали о хорошем, что было при жизни покойника. На второй же день после смерти по обычаю убивали скотину. В связи со смертью взрослого мужчины, а также кама, убивали коней и бычков, а в связи со смертью женщины - коров, кобылиц или телят. Скотину убивали намеренно, чтобы наделить покойного скотом на том свете. Мясом убитой скотины угощали тех, кто мыл тело, долбил гроб, рыл могилу, кто принимал участие в ночном дежурстве у тела покойника, а также всех сельчан, кто приходил проститься с покойным. На третий день после обеда выносили гроб с покойником из избы ногами вперед. Родственникам запрещалось браться за гроб. Обычно гроб несли сельчане, которые не являлись кровными родственниками покойного. Если кладбище недалеко, то друзья-товарищи несли гроб с покойником на плечах. Те, кто оставался дома, окуривали дом горящим факелом бересты и можжевельника, чтобы неприятный запах перегорел. Женщины мыли пол щелочной водой, готовили обед для поминок, последнего застолья покойника. Могила (могши) рылась в длину и в глубину в рост человека (у М. В. Кастаракова - на уровне поднятой вверх руки стоящего человека). На дно ямы клали две перекладины, на которые ставили гроб. Гроб опускали в могилу, ориентируя тело усопшего головой на запад. Иногда по углам ямы ставили четыре столбика с перекладинами, так что получался своеобразный навес над гробом, сверху которого накладывали доски. Каждый из присутствующих на похоронах брал комья земли и бросал в яму три пригоршни. После этого могилу зарывали. По свидетельству Ф. А. Сатлаева, вне зависимости от времени года гроб на кладбище везли на санях, которые затем разламывали и оставляли на могиле. По словам М. В. Кастаракова, если до могилок было далеко, то покойника везли на санях, запряженных лошадью, зимой, а летом на талках из двух жердей. Сани ломали, перерубали вязи, оглобли уносили домой, а сани жгли при варке конского мяса на седьмой день, когда отводят обед на могилках. Черенки лопат также вытаскивали и оставляли на кладбище. С собой уносили только железные части. В гроб также запрещалось класть предметы из железа, меди, разрешалось класть чаши из дерева, глины. Лук и стрелы, железное оружие, нож, топор могут обернуться злом и обратиться на живых людей. Так вооруженный дух покойника может навредить живым людям. После погребения родственники умершего тут же у могилы угощали всех, кто участвовал в похоронах, аракой, первоначально совершив угощениекропление умершего. Затем, пишет Ф. А. Сатлаев, чтобы попрощаться с покойником, участники похорон совершали по ходу солнца три прощальных круга вокруг могилы и возвращались домой. Лошадь, которая везла покойника, пускали впереди участников похорон, но если она была непослушной, то ее вели на поводу. Один из старших родственников рвал пучок травы, бросал траву на могилу и, не оглядываясь, уходил вслед за другими. Существовал строгий запрет оглядываться назад при возвращении с кладбища. Оставшиеся дома выносили навстречу тем, кто возвращался с кладбища, воду, чтобы все участники похорон вымыли лицо и руки. Всех угощали вареным мясом лошади зимой и овцы летом. Очень интересные сведения содержатся в сообщениях А. Горохова, который пишет, что кумандинцы «умерших хоронят вдали от своих жилищ, делая на четырех столбах невысокие подмостки; на них кладут покойника, завернутого в разные обноски, и наваливают лесом и камнями» [97, С. 163], что говорит о существовании у кумандинцев наземного способа захоронения. Через семь дней после похорон, по свидетельству М. В. Кастаракова, втыкали в могилу кол с прикрепленным лошадиным хвостом, при этом произнося следующие слова: «Пусть будет шелковое место, где лежишь, пусть кости твои не тревожатся, лежат на месте, преют на одном месте. Тело, превратясь в пар, вознесется в небеса, потом возвратится на землю, в жизнь возвратится, вкусит, испытает снова горечь и сладость. Одна жизнь, даренная Богом, совсем не кончается, пусть к жизни возвращается». В этот день на могиле покойника кололи коня, на котором он или она ездили, разводили костер и варили конское мясо, отводя обед покойнику. Ф. А. Сатлаев в своей книге указывает на девятый день, когда устраивали поминки. Такое расхождение вызвано, вероятно, тем, что один считал дни со дня захоронения (через два дня, на третий после смерти), а другой - со дня смерти усопшего. На другой день после поминок приглашали шамана для отправления души (сури) умершего, которая, по представлению кумандинцев, обитает среди людей в течение 40 дней. Если не отправить ее вовремя, то верили, что она превратится в злого духа (узут) и будет наносить вред людям. Для этой цели готовили маленький туесок браги без солода. Шаман собирал всех домашних и окуривал их можжевельником. Затем брал пихтовый веник и туесок с брагой, становился у двери и начинал зазывать душу умершего попробовать брагу, а сам вел с ним в это время переговоры. Шаман спрашивал покойника, не взял ли он с собой урген-чулу или кут, т.е. чью-либо душу. Душа умершего возвращала кут человека. После чего шаман уводил душу умершего по этапам. Первый этап представляли узут конгон уч барак, - густоветвистые три дерева, под которыми ночевал злой дух. Второй этап - узут дтпос утту таш - непроходимый для злого духа дырявый камень. Загнав в этот камень душу умершего, шаман возвращался обратно верхом на гусе [97, С. 163-164]. Особое значение придавали умершим от заразной болезни. И чтобы избежать неприятных последствий, труп покойного сжигали. Труп сгорал, а душа, по мнению кумандинцев, оставалась. Считалось, что огонь очищает всякую заразу. Поэтому сжигали всю одежду, которую носил больной, все, за что брался: инвентарь, чашку, ложку и другие предметы, даже постель сжигали. Некоторые отличия от похорон обычных людей имели похороны Кама. Об этом подробно пишет М. В. Кастараков. Кама хоронили отдельно, не на общем кладбище, а на восточной стороне подальше от села, под деревом. Атрибут Кама - тöрь - ломают, вешают на талине. Страх перед умершим Камом был связан с верой в то, что в его теле может быть злой дух. Поэтому обмывать покойного Кама поручали старикам. Молодым запрещалось прикасаться к телу покойного Кама. После того как обмыли тело покойника, ему закрывали глаза, так как по поверью открытые глаза предвещали близкую смерть родственников. Одевали умершего в соответствии с сезоном в одежду, которую Кам любил при жизни. Укладывали его также, как и обычного покойника, на скамью в передней напротив окна, головой на запад, а когда выдолбят гроб, перекладывали в таком же положении. При этом смотрели, чтобы обе руки были вытянутыми вдоль тела. Когда умирал Кам, применялись меры предосторожности в данной семье, при покойнике не должны были находиться беременные женщины, а также дети до 17 лет, в особенности грудные дети. Молодым нельзя было браться за тело покойника, только зрелые и старые мужчины могли выполнять все ритуалы похорон Кама. Камзол Кама лишался бубенчиков, с него убирали все металлические нашивки, а уже распоротый по швам камзол клали к ногам покойного Кама в гроб. Гроб Кама увозили на тасках из двух жердей длиной в семь метров. Гроб на таску ставили так, чтобы покойник лежал ногами к лошади. На могиле Кама не разговаривали громко. После того как опустят гроб в могилу, все присутствующие на похоронах бросали по горсти земли от себя на гроб. Пока проводилось закапывание, женщины старшего поколения обносили всех участников чугчеем - деревянной чашей из капа, наполненной аракой. Каждый должен был окропить землю на все четыре стороны света пальцем, смоченным в араке, а также отлить от себя к ногам покойника половину чаши араки, при этом говоря: «Зло не делай, на дом не заглядывайся, пусть след твой обмоется, две черточки из жердей за след свой не принимай, по ним домой не приходи, пусть пухом, шелком будет тебе земля, потомков своих не тревожь, страшный суд верховный пусть будет легким, быстрее присоединяйся к духам предков». В этом заклинании видны следы как древних поверий кумандинцев, так и христианского мировосприятия. Остаток араки в пиале выпивали сами. Таски освобождали и перерубали на три части жерди и вязи. Их жгли на седьмой день. Распряженную лошадь вели впереди, а за ней все возвращались домой. Последним шел новый Кам или старый человек, который на дороге оставлял ветку из ивы или осины поперек и вдоль в виде креста (серке салчилар), чтобы дух Кама не последовал за людьми домой. Запрещалось оглядываться назад на могилки, во избежание привлечения духа, который может последовать за ними домой. Так же как и после обычных похорон, всех участников встречали у ограды с водой и полотенцем, чтобы те омыли руки и лицо с мылом. Женщины готовили прощальный обед и угощали мужчин, которые копали могилу и закапывали покойника. На оставшиеся места садили остальных мужчин. После того как мужчины заканчивали есть, за стол садились женщины и дети. Гости или местные родичи, которые проводили у покойного Кама две ночи, должны были ночевать на третью ночь. Кумандинцы верили в то, что если человек не ночует на третью ночь, то злой дух Кама или простого человека может пристать к нему и прийти вместе с ним домой, чтобы устроит погибель духов членов семьи. В доме после похорон принимали меры предосторожности. Оружием против нечистых духов являлось все, что относилось к печке - «кебеке»: какпы - ухват, кульку - кочерга, нож для расщепления лучины - «кестер». Вообще, по повериям кумандинцев, все, что прикасается к огню, является оружием против нечистых сил. Поэтому после похорон на ночь укладывают у окна, у двери ухваты, кульку, щипцы, лучинный нож и так продолжают до 40 дней, когда действующий Кам приводит с собой Кама на другую планету - «оол черзя торенерзя» к его предкам. На седьмой день собирались на могиле Кама, где разводили костер недалеко от могилы на ее западной стороне, на расстоянии слышимости разговора. В этом костре сжигали те таски, на которых привозили покойника, если была лошадь, на которой ездил Кам, кололи эту лошадь, а если не было коня, то родственники приводили коня, так как нужно было проводить дух Кама по тем местам, куда при жизни ходил усопший, где растерял свои волосы, ногти, чтобы он простился с этим миром за 33 дня до наступления сорокового дня, когда будет вершиться праведный суд Всевышним - УльгенКудаем. Сроки малы, поэтому дают духу Узюту коня, но из уважения к памяти Кама. Родственники успокаивались только после сорокового дня, когда действующий Кам проводил дух покойного Кама на страшный суд, а затем на ту сторону света - «Оол черзя» на планету духов-предков. Через год узнавали, доволен ли дух умершего Кама всеми ритуалами, которые вершили родственники при помощи нового Кама, а также стремились узнать, какая судьба их ждет. Действующий Кам во время камлания должен был выпытать у духа покойного Кама, что ждет в будущем каждого из его родственников. На поминках годовщины собирались у прошлогоднего костра, чтобы сварить мясо баранины, говядины или птицы. Пока Кам совершал обряд камлания, женщины, которые не должны были быть родственниками покойного Кама, варили мясо. Родственники же внимательно слушали о том, что «передает душа» покойного Кама. Камлание длилось до тех пор, пока душа покойного Кама не перечислит каждого близкого родственника. Только после этого приступали к поминкам. С этого момента на могилу Кама не ходили, чтобы не тревожить его покой. Нарушителей этого запрета настигала беда. Поэтому все, даже молодое поколение, знали место, где похоронен Кам.
