МОДЕРНИЗАЦИЯ РОССИИ: СИНЕРГЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
advertisement
2003 г. М .С . Е ЛЬ Ч АН ИН О В РОССИЙСКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ СОЦИАЛЬНОЙ СИНЕРГЕТИКИ ЕЛЬЧАНИНОВ Михаил Семенович – кандидат социологических наук, доцент Тольяттинского государственного института сервиса. Перипетии новейшей истории свидетельствуют о том, что глобальная бифуркация становится объективной перспективой современной цивилизации, хотя конкретные альтернативы будущего далеко не ясны. Экзистенциальные риски технократической гедонистической этикой, практики, дестабилизируют стимулируемой социальный мир и проблематизируют будущее человека. В этих условиях алгоритмы и правила, характерные для стабильного состояния общества, перестают действовать с прежней результативностью, напротив, часто вызывают эффект бумеранга. Поэтому вероятны трансформационные катаклизмы. Уже сегодня радикально трансформируются содержание и структура человеческой жизни. Человек оказался в социальном, политическом, культурном и информационном пространстве, где исчезла классическая ясность, а вызовы нарастают. Радикальные социальные метаморфозы и кризисы особенно характерны для постсоветской России, где трансформационный процесс (переход от социализма к капитализму) развивается по сложному бифуркационному сценарию. Нестабильное общество проявляет нелинейные эффекты. Однако в политике доминируют линейно-монистические установки и представления, которые не сообразуются с системной трансформацией. Это 2 порождает негативные последствия, хотя реформаторы провозглашают благие цели. "История как бы насмехается над действиями тех реформаторов, которые пытаются сконструировать в социальной среде нечто, не отвечающее её природе, навязать среде путь эволюции без учета её собственных внутренних эволюционных тенденций. В таких случаях общество попадает в "капкан истории", приходит к труднопоправимому кризисному состоянию" [1, c.40]. Синергетические трансформаций, эффекты часты демонстрирующих в торжество истории утопий российских и социальное экспериментирование, которое обернулось, например, катастрофами в начале и в конце XX столетия. Как отмечает Э. Ласло, "царская Россия внутренним расколом и проигранной войной в 1917 году была выведена за свой порог стабильности. Система рухнула, и из хаоса Октябрьской революции возникли Ленин и неожиданный марксистский режим большевиков – тот самый, который в свою очередь рухнул в 1991 году в момент очередной неожиданной бифуркации" [2, c.28]. Опыт нашей страны свидетельствует, что монокаузальное мышление в политике и социальной инженерии чревато катаклизмами. Драматические события в современном мире и России выявляют методологические границы существующих теорий социальной динамики. Это, в свою очередь, требует новых подходов для адекватного осмысления происходящей социальной трансформации, которая меняет макроструктуру современного российского социума и вектор его исторического развития. Новые концептуальные возможности открывает системно- синергетическая методология [3]. В частности, социальная синергетика исследует нелинейные изменения и процессы самоорганизации, возникающие в неустойчивом, неравновесном обществе. Социосинергетика акцентирует внимание на аспектах социальной реальности, которые в классических теориях рассматриваются как второстепенные и случайные, 3 хотя в кризисной ситуации, особенно в момент бифуркации, могут сыграть решающую роль. Согласно синергетическим принципам, социетальная система, которая оказалась в режиме бифуркации, может быть выведена из него на основе новых базисных структур, ценностей и норм поведения. В этот момент негативную роль играет концептуально-рационалистическая слабость реформ, социальное мифотворчество и моральный декаданс. Ведь в точке бифуркации случайность, малые флуктуации серьезно влияют на судьбу социума, который выходит на новую траекторию исторической эволюции, чтобы обеспечить себе устойчивость в социальном и геополитическом пространстве. В противном случае социум обречен на дезинтеграцию, хаос и распад. Эти синергетические закономерности проявляются в процессах, которые стимулируют социальный хаос в современной России. Например, сегодня мода, имидж и шоу значат в российском обществе больше, чем научные знания. СМИ транслируют артефакты массовой культуры Запада, насаждая в России моральные девиации. СМИ выполняют галлюцинаторную функцию, наркотизируя воображение людей мифами о сладкой жизни; реальные возможности кризисного общества игнорируются. Манипуляции массовым сознанием делают пассивное большинство населения объектом информационной агрессии, выгодной правящей элите, поскольку путем символического насилия можно изменить когнитивные и оценочные структуры, навязать обществу новое видение социального мира [4]. Трансформационный процесс осложняется и тем, что демократизация и глобализация открывают Россию мировым информационным и культурным потокам, резко увеличивая дифференциацию идеологического поля и, соответственно, возможности политического манипулирования, с помощью которого правящая элита компенсирует недостаток интеллектуальных ресурсов, необходимых для эффективной реформаторской политики. 4 Отсутствие научных знаний, адекватных сложности бифуркационной ломки социетальной системы, усугубляется радикалистскими импровизациями властных структур, делающих упор на либерализм и рыночную стихию. Как считает Дж. Стиглиц, "модели реформ, опирающиеся на общепринятые положения неоклассической теории, скорее всего, недооценивают роль информационных проблем, в том числе проблем корпоративного управления, социального и организационного капитала, а также институциональной и правовой инфраструктуры, необходимой для эффективного функционирования рыночной экономики" [5, c. 4]. В обстановке "шоковой терапии" квазидемократическая власть, контролирующая политический, экономический и идеологический капитал государства, эксплуатирует социальные мифы и, используя современные информационные технологии, реализует выгодную ей индоктринацию массового сознания. Символическое внушение через СМИ маскирует неудачи постсоциалистической либеральной политики, трансформирует категории восприятия политической жизни в России, создавая альтернативную версию прошлого и настоящего. В результате социальная и политическая реальность экстравагантным российского эскападам поп-звезд, социума редуцируется криминальным к эксцессам, социальным девиациям или, напротив, к привлекательным абстрактным словам (свобода, плюрализм, реформа), не понятным большинству населения. Тем самым обеспечивается символическое санкционирование нового политического режима, который, несмотря на демократические декларации, защищает в первую очередь корпоративные интересы элитных групп. Как пишет А.И. Неклесса, "кризис современной демократии носит системный характер. Массовое общество потребления заметно отличается от гражданского общества Нового времени. Степень его управляемости выше (в том числе и за счет развития технических средств управления массовым поведением), провоцируя тем самым развитие вполне легальных 5 политических технологий, извращающих и подрывающих основные принципы демократии, наподобие института народного волеизъявления и публичности политики, превращая их, по сути, в фикцию" [6, c.70]. В итоге такая олигархическая потребительской политика, психологией и мотивированная конъюнктурной примитивной логикой порождает деструктивные последствия, в том числе – гипертрофированную социальную поляризацию и деградацию, которые стали безысходной реальностью для большинства населения. Россия оказалась в неустойчивом состоянии. Для неё характерны как локальные, так и глобальные риски. Трансформация российской экономики причиняет ущерб производству и жизненным интересам большинства населения страны. По оценке Д.С. Львова, "производительность труда за восемь реформенных лет сократилась примерно на 1/3 по сравнению с ее дореформенным уровнем, а реальная заработная плата наемных работников упала более чем в 2,5 раза" [7, c.39]. Социологические исследования свидетельствуют, что рост социальной поляризации, бедности и нищеты вызывает социальную и физическую деградацию основной массы населения. "Начиная с 1992 года, в России происходит процесс естественной убыли, который не покрывается положительным сальдо миграции. За истекшие 7 лет потери депопуляции составили около 5 млн. человек" [8, c.10]. Депопуляция – обобщающий показатель итогов либералистской модернизации, которая обернулась диким капитализмом, обрекающим Россию на историческое отставание и, возможно, социальный коллапс. Драматический момент русской истории требует критически посмотреть на ситуацию в стране с точки зрения социальной синергетики, учитывая её идеи о нелинейной исторической динамике. Согласно социосинергетике, трансформационное развитие общества представляет собой процесс социальной самоорганизации, который реализуется в форме взаимодействия социального порядка и социального 6 хаоса [9]. Социум противоборствует энтропии, и в нем постоянно действует две противоположные тенденции к порядку и беспорядку. В результате дисбаланса социетальная система попадает в ситуацию, далекую от равновесия, а затем, если процесс продолжается, в режим катастрофы. Понятие "катастрофа" применительно к изучению кризисных процессов имеет два значения: с одной стороны, оно характеризует масштабы кризиса, с другой – содержит элемент внезапности и непредсказуемости системной трансформации. Согласно теории перестроек, "катастрофами называются скачкообразные изменения, возникающие в виде внезапного ответа системы на плавное изменение внешних условий" [10, c.8]. Теория катастроф дает подход к исследованию наиболее переходных процессов. Одной из проблем здесь является вопрос о механизмах возникновения состояний неустойчивости и нелинейности. По словам Н.Н. Моисеева, "организация системы обладает пороговыми состояниями, переход через которые ведет к резкому качественному изменению протекающих в ней процессов, к изменению самой организации" [11, c.32]. В устойчивом состоянии социетальная возникающими проблемами, возможностями, которые реализуются Метастабильное развитие общества изменениями. Новые поскольку проблемы система справляется обладает адаптивными управленческим сопровождается могут с механизмом. многообразными потребовать перестройки социетальной макроструктуры, чтобы конструктивно ответить на вызов времени. Если в этот момент социальные флуктуации не достигают порогового значения, возврат к стабильному состоянию возможен. Когда изменения накапливаются и параметры социетальной системы принимают критические значения, наступает кризис, при котором привычные модели управления, как правило, вызывают эффект бумеранга. В этом состоянии усиливается стабильному дисфункциональность состоянию социума, проблематично. и его возвращение Дезорганизация к социума 7 многократно возрастает, перед ним открываются альтернативы разрешения кризиса. Существенно снижается степень предсказуемости поведения социетальной системы, что затрудняет действия политиков и реформаторов, которым предстоит сделать выбор новой стратегии. В условиях нарастающего социального хаоса социум стремится реформировать некоторые подсистемы, чтобы обеспечить стабильное функционирование и продуктивное развитие. Реформа в одной подсистеме не преобразует кардинально всю социетальную систему. Последняя сохраняет свое интегральное качество. Однако, если преобразования охватывают большинство подсистем социетальная система может утратить свои механизмы и закономерности. Общество рискует не сохранить стабильное состояние и, более того, реформами спровоцировать катастрофу. Общество находится в крайне неустойчивом состоянии, и в нем возникает, обостряясь со временем, конфликт между старой институциональной структурой и новыми социальными идеалами, ценностями и интересами. В период социетальной бифуркации возрастают нелинейные эффекты, появляются исторические альтернативы. Кардинальную роль в этом синергетическом процессе играют знания, информация и мифология. Как отмечает М. Кастельс, "новая власть заключается в информационных кодах, в представительских имиджах, на основе которых общество организует свои институты, а люди строят свои жизни и принимают решения относительно своих поступков. Центрами власти становятся умы людей…. Вне зависимости от того, кто выйдет победителем в битве за умы людей, именно он будет править миром, поскольку в обозримом будущем никакие громоздкие, неповоротливые механизмы не смогут соперничать с умами, опирающимися на власть гибких, многовариантных сетей" [12, c.304]. Новые социально-культурные знания, идеалы и ценности стимулируют кризис старой идеологии и ускоряют делегитимацию существующего политического режима и правящей элиты. В этой ситуации возникает 8 проблема выбора нового пути развития. Дилемма, которую необходимо разрешить, предстает перед субъектами как динамичная нелинейная комбинация исторических альтернатив. Необходимость выбора конкретной альтернативы вызывает в обществе обострение конкуренции и фетишизацию воображаемого будущего. Стремление к новизне воплощается, в частности, в продуцировании абстрактных идеалов, доктрин и утопий, новых социальных иллюзий (свобода, демократия, рынок). В обстановке хаоса люди поддаются суггестивному влиянию, особенно со стороны СМИ, которые посредством PR-технологий манипулируют поведением человеческих масс, гипнотизируя их виртуальной картиной грядущего. В коллективном сознании возникает "эффект футуристической новизны", и на его фоне резко девальвируются старые институциональные идеалы и ценности. Манипуляторы осуществляют скрытую модификацию ценностей, установок, идеалов людей, что приводит к изменению их мировосприятия и социального поведения. Постбифуркационный социум самоструктурируется на основе новой символической матрицы, которая носит мифологический характер. Социетальная трансформация демонстрирует синергетические феномены, которые необходимо учитывать в практике. Правящая элита постсоветской России демонстрирует приверженность линейным мышлению и политике, хотя жизнь дискретно проявляет нелинейные эффекты ("хотели как лучше, а получилось как всегда"). Пренебрежение синергетическими аспектами трансформации чревато опасными последствиями, которые имеют нелинейный характер и могут вызвать лавинообразное нарастание хаоса. Таким образом, общество в момент бифуркации имеет дело не только с линейными процессами, ясными и предсказуемыми, но и прежде всего с синергетическими, которые имеют контринтуитивный характер. Катастрофические процессы возникают в результате спонтанной активности социетальной системы, когда её пытаются регулировать с помощью управляющих воздействий, несообразных с зарождающимися 9 тенденциями развития. Эта самопроизвольная активность может вызвать лавинообразные последствия благодаря эффекту нелинейности флуктуации, вывести кризисный социум за порог стабильности и спровоцировать бифуркацию. Катастрофу невозможно предотвратить, когда признаки её приближения уже проявились. Процесс бифуркации развивается слишком быстро и устойчивое состояние разрушается скачком [10, c.48]. Любая случайность может вызвать эффект резонанса, и тогда деструкция старого становится неизбежной. Распад макросоциальной структуры – теперь вопрос времени. Постфактум бифуркация кажется случайной. Более того, возникает иллюзия, будто процесс можно не допустить, - достаточно в критический момент принять одно правильное решение, которое якобы восстановит функциональные возможности социума. Однако, как показывает опыт истории, "когда политический режим начинает рассыпаться, "вирус дезинтеграции" быстро распространяется всюду, заражая все институты, проникая во все щели. Падение режима – обычно результат не столько усилий революционеров, сколько одряхления, бессилия и неспособности к созидательной работе самого режима" [13, c.37]. Когда коммунистический режим рухнул, перед Россией открылись альтернативные возможности развития. Выбор пути развития предстал как результат политической преследовавших игры корпоративные и борьбы интересы, партий которые, и группировок, правда, были завуалированы. В начальный момент политической борьбы программы преобразования общества не поддаются рациональной верификации, что открывало широкие возможности социального мифотворчества, манипуляций массовым сознанием. К тому же крах старого порядка вызвал эйфорию: казалось, все возможно в новой жизни. Это порождало завышенные ожидания у большинства населения страны, и рост относительной депривации сразу же принял угрожающий характер. В то же время абстрактная идеализация будущего создала благоприятные условия 10 для популистского манипулирования возбужденными толпами. Утопические настроения, инспирируемые производителями идеологической продукции, захватили массовое сознание российского общества и стали движущей силой политического процесса. В бифуркационный период этот процесс предстал как неустойчивая конфигурация конкурирующих альтернатив, но выбор конкретной альтернативы зависел от харизматического лидера и иррациональной психологии масс. В контексте политической борьбе за власть определялся вопрос об альтернативе постсоветской России: 1) либерально- демократический капитализм; 2) дикий, криминальный капитализм; 3) демократический социализм; 4) реставрация государственного социализма; 5) анархия, хаос, развал и гибель государства. В период постперестройки в поле политики действуют радикальные демократы, умеренные демократы, социал-демократы и коммунисты, хотя соотношение этих политических сил меняется. Радикальные националистические группировки занимают маргинальные позиции. Логика поляризации политического поля приводит к тому, что основной конфликт развивается между радикальными демократами и коммунистами, вовлекая в орбиту второстепенные политические силы. В этой ситуации перспективы социальной демократии выглядят проблематично, хотя не исключено, что в будущем модель демократического социализма, возможно, будет востребована сильно дифференцированным обществом. После падения коммунистического режима казалось, что наступил звездный час радикальных демократов и либеральной идеологии. В стране была создана инфраструктура демократии и рыночной экономики, но эйфория исчезала по мере нарастания экономического, политического и социального кризиса. Будущее демократии, правового государства и гражданского общества становилось проблематичным, поскольку либерализация цен, инфляция и приватизация дали импульс теневой 11 экономике: криминализация государства и общества стала тенденцией трансформации. Как писал М. Вебер, "капитализм по своему типу может выступать как авантюристический, торговый, ориентированный на войну, политику, управление и связанные с ними возможностями наживы" [14, c.53]. Авантюристический капитализм стал уделом постсоветской России. Казалось, что в ходе реформирования главная борьба происходит в поле политики между демократами и коммунистами. На деле в кризисном обществе, где быстро разрушались традиционные социальные связи, трансформационный процесс определялся латентной организованной преступностью. В обществе отсутствовал консенсус, необходимый для эффективного государственного управления, и наиболее структурированной и агрессивной оказалась мафия, эксплуатирующая теневую экономику. В ситуации кризиса мафия в союзе с бюрократией развязали, по существу, криминальную войну за сферы влияния в экономике и настолько диверсифицировали свои нелегальные структуры, что смогли в своих интересах контролировать и использовать институты государства. Деградирующая управленческая элита стала дисфункциональной. В ней под влиянием субкультуры преступного мира утвердилось господство неформальных отношений, которые сегодня более действенны, чем право. Криминальный альянс мафиозных и бюрократических структур в момент бифуркации оказал формирующее воздействие на структуру-аттрактор (демократию/рынок) российского социума. Криминалитет моделировал макросоциальный образец России по своим атрибутивным признакам. Социетальные структуры после бифуркации 1991 года запечатлели в своем генотипе структурные и функциональные свойства теневой экономики и мафии. Постсоциалистическая Россия была организована в соответствии с субкультурными правилами и ценностями мафиозно-бюрократического мира; криминальный капитализм равнодушен к национальным интересам России. Для режима Ельцина либеральный курс был не только 12 идеологической риторикой, но и орудием олигархической политики, с помощью которой правящей элите удалось конституировать не либеральнодемократический, а дикий и криминальный капитализм. На динамику социальной самоорганизации значительное влияние оказывает внешняя среда, усиливая или замедляя процессы в обществе. По мнению П. Сорокина, "космическая среда как совокупность природных условий является фактором, определяющим поведение человека, уклад и ход общественной жизни" [15, c.85]. Действительно, чтобы существовать, человеческое общество непрерывно ведет с природой обмен веществом, энергией и информацией. Природные условия оказывают многообразное воздействие на социум, хотя это влияние относительно, поскольку люди не только адаптируются к природе, но и сами активно приспособляют её ресурсы к своим потребностям. В отечественной истории природно-географический фактор играет кардинальную роль, действуя как квазистатичная, трансисторическая, структура, определяющая материально-экономические и геополитические макропроцессы. Российский социум с момента своего возникновения испытывает сильное и противоречивое воздействие суровых природных условий, которые, по-видимому, и создают хреодный эффект, затрудняющий российский исторический процесс. "Хреодный эффект означает, что в силу случайных причин то или иное явление может начать развитие по неоптимальному пути, причем чем дальше продолжается такое развитие, тем труднее "свернуть" с выбранной траектории" [16, c.51]. Северное местоположение, пространства и климатические условия страны способствовали развитию таких социальных структур, которые обеспечивали историческое выживание России в рискованной геополитической среде. Поэтому атрибутами российской цивилизации стали империя, авторитарная власть, экстенсивная экономика, коллективизм, централизация управления, милитаризм и терпение народа. Вследствие этих 13 же причин в России исключительно большую роль играла военногосударственная структура с сильной авторитарной властью, способная гарантировать относительную безопасность страны. Россия оказалась в порочном кругу: государству нужна большая и сильная армия, чтобы защищать территорию страны, но для содержания армии нужны растущие материальные и людские затраты. "По этой причине, - писал Д. Хоскинг, все российские правительства выдвигали защиту своей территории в качестве главного приоритета, в чем находили полную чистосердечную поддержку своего населения. Национальная безопасность была в действительности чем-то большим, нежели приоритет, - одержимостью, которой при необходимости все остальное приносилось в жертву при восторженном одобрении народа" [17, c.14]. Угрозы с Запада и Востока требовали концентрации скудных ресурсов страны. Реализовать эту стратегию выживания, по-видимому, можно было только с помощью социальных авторитаризма и империи, которые на практике доказали историческую жизнеспособность. Российский социум неизменно до 90-х годов 20 века репродуцировал институциональную структуру, адекватную императиву выживания, но неэффективную для инновационного развития. Функционируя в режиме имперского аттрактора, эта структура не смогла преодолеть отставание российской экономики от европейской. Тем не менее процесс геополитической самоорганизации привел к созданию обширной империи, хотя её территориальное расширение, особенно в восточном направлении, было скорее следствием географического пространства страны, чем результатом амбиций правящей элиты. Россия тем самым гарантировала, несмотря на проблемы в национальном аспекте, существование народа в суровых природногеографических и геополитических условиях, которые благоприятствовали развитию институтов европейской цивилизации. не 14 Как и прежде, Россия – наиболее северное государство мира с самым холодным климатом. Вечная мерзлота в России занимает 53% территории (9 млн. кв. км), требуя колоссальных ресурсов для обеспечения приемлемых условий жизни человека, особенно для капитального жилищного и транспортного строительства [18, c.110]. Неблагоприятные географические факторы породили изначальную отсталость, которую Россия пока безуспешно стремится преодолеть. "… из-за огромной территории и чрезвычайно холодного климата Россия потребляет лишь около 40% действительно необходимой энергии…" [19, c.76-77], а львиную долю энергопотребления вынуждена тратить на нейтрализацию суровых природных условий, вместо того чтобы использовать для производства материальных и духовных благ. К тому же отрицательное воздействие природно-климатических и геополитических факторов на российский социум усугубляется демонстрационным эффектом Запада, который развивается в более благоприятной природной среде. Это периодически актуализирует проблему модернизации России, которая объективно вынуждена отвечать на военно-технологический вызов Запада. Как заметил И.К. Пантин, "на протяжении трех столетий (с конца 17 в.) потребность в реформах, обусловленная воздействием сил европейского масштаба, складывалась в России раньше, чем страна созревала для перемен" [20, c. 83]. Это историческое обстоятельство определило специфическую парадигму развития российского социума, в которой ключевую роль играла догоняющая модернизация. В результате петровских реформ в России утвердилась и затем репродуцировалась имперская модель догоняющей модернизации как устойчивый образец российского реформирования. Экономический подъем в стране, развитие военной промышленности и перевооружение армии, как правило, достигались ценой огромного напряжения народных сил. В свою очередь, "действуя со свойственной им решительностью и жестким фанатизмом, большевики преодолели 15 общественные и культурные противоречия старой имперской России путем создания значительно более централизованного государства, резкого сокращения социального многообразия и систематического подавления потенциальных источников оппозиции… Беспрецедентная концентрация власти была использована для превращения советской производственной базы и самого общества в централизованно управляемую индустриальную машину, конфигурация которой определялась всеподчиняющей задачей защиты от враждебного капиталистического окружения" [21, c. 20-21]. Отечественные реформы традиционно сосредоточивались на заимствовании европейских технических достижений в обмен на вывоз сырья. Милитаризация экономики сопровождалась ужесточением эксплуатации народа, который был для российской элиты материалом социальных экспериментов, имперских амбиций. Чтобы принудить народ к участию в реформах, чуждых традиционной психологии, необходима подсистема насилия, манипулирования и страха. Отсюда централизация и бюрократизация государственного управления, тем более что пространства России затрудняют воздействие центра на периферию, куда новации доходят с трудом или не доходят вообще. Заимствование европейской культуры происходит под давлением и контролем авторитарного государства. Политика имперской модернизации создает предпосылки для инверсионной реакции российского общества на реформы. Поэтому для России характерно дискретное развитие: ответ на европейский вызов приводит к тому, что квазиустойчивая социально-политическая динамика страны прерывается перестройкой. В результате российский социум выбирает новую модель исторического развития, традиционализмом, что сочетающую стимулирует обычно реванш инновации традиционалистов с и контрреформы. Такие циклы модернизационного процесса составляют отличие российской истории, выступая как синергетические закономерности, 16 определяющие повторяющийся крах политических амбиций России/СССР, так как страна тратит на их реализацию больше ресурсов, чем её конкуренты. Коллизии отечественной истории свидетельствуют, что ослабление и упразднение политического центра империи каждый раз влекло за собой социально-политический хаос и крах авторитарной государственности (16031613 гг., 1917-1921 гг., 1985-1991 гг.). В эти периоды превалировала инверсионная реакция социума на чрезмерный авторитаризм. Российская смута проявлялась в массовой анархической стихии. Однако социальный хаос, насилие, произвол быстро выявляли неустойчивость охлократии как формы самоорганизации. В результате авторитарности государства (империи) как гаранта порядка и стабильности получала наглядное подтверждение. Структуры России, прежде всего авторитаризм и империя, после очередной социальной катастрофы не упразднялись, а модифицировались, усугубляя хреодный эффект имперской модернизации. Трансформационный процесс в современной России зависит и от взаимоотношений с мировым сообществом, в первую очередь с постиндустриальным Западом. "Россия под влиянием как полученного постсоветского наследия, так и собственного авантюристического подхода к реформам, объективно является пока аутсайдером глобализационных процессов. Она ещё не субъект, но объект глобализации, тем более желанный для внешних сил, что обладает уникальным комплексом экологических и природных ресурсов. Объективно Россия – последняя значительная по размеру, расположению и природным ресурсам территория планеты, минимально включенная в процессы колонизации Земли капитализмом. Главная задача России на всю рассматриваемую перспективу – вписаться в глобализацию, не став жертвой глобалистского неоколониализма" [22, c.163164]. Синергетическое видение позволяет по-новому посмотреть на место и роль России в процессе глобализации. Синергетика показывает, что любая 17 социетальная система абсорбирует вещество, энергию и информацию, чтобы поддерживать свое функционирование и продуктивное развитие. В этом случае социум может выйти на режим социальной самоорганизации, генерируя новую институциональную макроструктуру, способную обеспечить более высокий уровень развития. Общество выступает как потребитель ресурсов, которые необходимы для его структурной перестройки и, в конечном счете, для прогрессивного развития. Однако не всякая открытая социетальная система самоорганизуется и выстраивает новые структуры. Если в обществе отсутствуют жизнеспособные структурообразующие факторы, то его энергия, вещество и информация рассеиваются во внешнюю среду. В этом случае ресурсы общества используются не на прогрессивное развитие, а преимущественно в интересах прагматичных конкурентов; существенную роль в этом инволюционном процессе играет деградирующая элита. Например, денежные ресурсы, аккумулированные финансовой олигархией в период первоначального накопления и приватизации, не включаются в процесс российской модернизации, а работают в экономиках зарубежных стран. По оценке С.Ю. Глазьева, Россия предоставила странам Запада, главным образом США, "в общей сложности до 150 млрд. долл. низко- или беспроцентных кредитов в форме вывоза капитала и ввоза иностранной валюты" [23, c.38]. С точки зрения социальной синергетики отношения России и Запада конструируются как неэквивалентные, точнее, как отношения "жертвы" и "хищника". Вместо поглощения внешних вещества, энергии и информации, необходимых для системных преобразований и качества развития, бесполезно тратятся внутренние ресурсы, усиливая неустойчивость социума. В гомеостатическом детерминированным объектом состоянии управления. общество Социальный выступает порядок поддерживается с помощью социального контроля, но в управлении 18 обществом центральную роль играет бюрократия. Она корригирует социальные отклонения посредством управленческого механизма, в том числе и отрицательной обратной связи, что позволяет обществу сохранять устойчивое положение длительное время, хотя в нем возникают отклонения от нормы. Отрицательные обратные связи обеспечивают стабильность социальных структур и процессов в хаотической среде. Но ситуация принципиально изменяется, когда социум под влиянием дискретных флуктуаций оказывается в зоне бифуркации. Тогда бюрократия перестает выполнять рациональные управленческие функции и под влиянием мотивов самовыживания начинает преследовать собственные интересы, что вызывает дезорганизацию в структуре отрицательных обратных связей. Вследствие этого в обществе общественной нарастают жизни. девиации, Прогрессирующие угрожающие дисфункции стабильности отрицательных обратных связей усиливают кризисные тенденции в социуме и в механизме государства. Бюрократия быстро соображает, что в своих интересах можно использовать ресурсы государства. Поскольку главный ресурс государственного аппарата – власть и возможность извлекать из должности выгоду, то в руках бюрократов этот ресурс конвертируется в другие виды капитала, прежде всего в материальные блага. "…По мере того, - писал П. Бурдье, - как развивается процесс институционализации и возрастает мобилизационный аппарат, на практике и в настроениях беспрерывно усиливается весомость императивов, связанных с воспроизводством аппарата и предлагаемых им постов, привязывающих к себе тех, кто их занимает, всякого рода материальными и символическими интересами, в ущерб императивам стремления к достижению целей, провозглашенных аппаратом" [24, c.217]. В условиях кризиса этот недостаток бюрократии усиливается. Механизм государства из эффективной машины трансформируется в дисфункциональную структуру, игнорирующую общенациональные цели 19 страны и социальные интересы большинства населения. Социум быстро дезорганизуется и становится чувствительным к случайным возмущениям на микроуровне, где большинство людей непрерывно борются за выживание. Структуры управления, ориентированные на детерминированные процессы в равновесном обществе, не могут осуществлять прежний контроль, так как неустойчивое общество генерирует новые феномены дезорганизации и распада. Это ускоряет делегитимацию институтов и символов старой политики, тем более что её цели подменяются групповыми интересами бюрократии. Эскалация кризиса раскалывает бюрократию на субэлиты, которые ориентируются либо на властвующую элиту, либо на контрэлиту. Однако силовое воздействие на социум может привести к весьма скромным результатам или спровоцировать социальный коллапс. В условиях неопределенности кризисного социума, должна измениться концепция социального управления. Если в устойчивом обществе преобладают процессы, репродуцирующие социальный порядок, в основном с помощью отрицательной обратной связи, то в состоянии неустойчивого равновесия важную роль играет положительная обратная связь, способная вызывать резонансные эффекты. Положительная обратная связь стимулирует флуктуации. Так, реакция социума на социальные отклонения, которые в стабильный период, имели для него второстепенное значение, в неустойчивой ситуации необычайно усиливается. В этот момент на первый план выходят нелинейные связи и отношения, которые могут резко увеличить роль случайности, особенно в политическом поле. Это требует новых подходов к социальному управлению, включая синергетический. Искусство синергетического управления состоит в том, чтобы найти соразмерное сочетание положительных и отрицательных обратных связей. Тогда социум способен обеспечить стабильность и творческую, инновационную самоорганизацию. Следовательно, социальное управление с точки зрения синергетики не должно быть слишком жестким, поскольку 20 сильные управленческие воздействия подавляют творческие новации, которые могут открыть обществу возможности продуктивного развития. Кроме того, в момент бифуркации необходимо учитывать альтернативность будущего развития и особенности нелинейного поведения социума, налагающие ограничения на управляющие воздействия. Для того чтобы управленческий механизм в бифуркационной полосе развития был эффективным, следует применять тонкие социальные и политические технологии, адекватные процессу социальной самоорганизации. Синергетическое управление предстает как поиск динамичных социальных топосов, где желательные максимальному социальному социального результата инновации резонансу. определяется генерируются В не этом силой случае благодаря величина воздействия, топологической согласованностью со свойствами социума а [25, c.5]. Социальное управление в режиме самоорганизации – творческий процесс использования и стимулирования закономерностей социально- синергетической динамики общества в состоянии неустойчивого равновесия. Такое состояние социума, поддерживаемое обратными связями, есть, в сущности, оптимальная мера его адаптируемости и изменчивости, позволяющая ему не только сохранять самотождественность при всех переменах, но и генерировать социальные и культурные новации, адекватные вызову эпохи. В рамках синергетического подхода и социосинергетика позволяет поновому посмотреть на трансформационные риски и управление кризисным социумом. Оно должно быть адекватным нелинейной природе социоструктурных процессов и критерию опережающего предупреждения потенциальных угроз. Это имеет безусловную научную значимость и актуальность. Следовательно, в управленческой деятельности, особенно в бифуркационный период, нельзя игнорировать синергетические аспекты системной трансформации. 21 СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 1. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетика: начала нелинейного мышления // Обществ. науки и современность. 1993. № 2. 2. Ласло Э. Рождение слова – науки – эпохи // Полис. 1993. № 2. 3. Синергетическая парадигма. Многообразие поисков и подходов. М., 2000. 4. Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть // Начала. – М., 1994. 5. Стиглиц Дж. Куда ведут реформы? (К десятилетию начала переходных процессов) // Вопросы экономики. 1999. № 7. 6. Неклесса А.И. Трансмутация истории // Вопросы философии. 2001. № 3. 7. Львов Д.С. Экономика развития. М., 2002. 8. Римашевская Н.М. Человеческий потенциал России: взгляд в 21 век // Народонаселение. 1999. № 1. 9. Бранский В.П. Социальная синергетика как постмодернистская философия истории // Обществ. науки и современность. 1996. № 6. 10.Арнольд В.И. Теория катастроф. М., 1990. 11.Моисеев Н.Н. Алгоритмы развития. М., 1987. 12.Кастельс М. Могущество самобытности // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. М., 1999. 13.Сорокин П.А. Дальняя дорога: Автобиография. М., 1992. 14.Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избр. произведения. М., 1990. 15.Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии. Статьи разных лет. М., 1994. 16.Нестеренко А. Современное состояние и основные проблемы институционально-эволюционной теории // Вопросы экономики. 1997. №3. 17.Хоскинг Д. История Советского Союза 1917-1991. М., 1996. 22 18.Пивоваров Ю.Л. Урбанизация России в 20 веке: представления и реальность // Обществ. науки и современность. 2001. № 6. 19.Клименко В.В. Россия: тупик в конце туннеля? // Обществ. науки и современность. 1995. № 5. 20.Пантин И.К. Драма противостояния демократия/либерализм старой и новой России // Полис. 1994. № 3. 21.Дерлугьян Г. Крушение советской системы и его потенциальные следствия: банкротство, сегментация, вырождение // Полис. 2000. № 2. 22.Косолапов Н.А. Международно-политическая организация глобализующегося мира: модели на среднесрочную перспективу // Обществ. науки и современность. 2001. № 6. 23.Глазьев С.Ю. Состоится ли в 1999-м переход к политике роста? // Российский экономический журнал. 1999. № 1. 24.Бурдье П. Социология политики. М., 1993. 25.Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Синергетика как новое мировидение: диалог с И. Пригожиным // Вопросы философии. 1992. № 12.