Дзюба Е. М. (Нижний Новгород) Жанр прогулки в русской литературе последней трети XVIII века и его динамика в литературе первой половины XIX века. . Прогулка, как структура художественного текста, а также многочисленные фрагменты, этюды, отрывки с определенными жанровыми признаками, возникают в литературном процессе последней трети XVIII века и первых десятилетий XIX века. В русской литературе своего времени, а также в последующих периодах ее развития они составляют «некое закрепленное словесное построение с определенной ценностью», т. е «текст»[1], который являет собой существенный элемент культурного кода. Все зависит от того, какие ценности задаются вектором, целью прогулки. Вспомним, например, замечания О. Б. Вайнштейн о двух вариантах городской прогулки, ставших знаком различных типов социальной культуры: дендизм (flaneur) и «вирвушизме» (virvoucher – от глагола со значением «бегать взад-вперед, крутиться, суетиться»)[2]. Признак урбанистической культуры, прогулки такого типа, – элемент структуры городского текста. В русской литературе 1830-х голов гоголевское изображение прогулки по Невскому проспекту – не столько калейдоскоп представителей петербургского социума, сколько квинтэссенция автоматизма и бездушности жизни города. Прогулка, заявленная как жанр, жанровый фрагмент, этюд (жанровый подзаголовок) в литературе сентиментализма призвана зафиксировать некое состояние внутреннего мира героя, обусловленное временными и географическими координатами: прогулка за городом, по усадьбе, в роще, вдоль реки, по парку. Признаком прогулки является также установленное в тексте размышление персонажа/лирического субъекта: философствование, рефлексия. Названные признаки отличают сочинение Н. М. Карамзина, опубликованное им в журнале «Детское чтение для сердца и разума». Они прежде всего маркируют текст как принадлежащий к поэтике и эстетике сентиментализма: герой в конце «прекрасного» весеннего дня, захватив с собой томик Томсона, «пошел за город прогуливаться». Традиционная сентименталистская цветовая гамма (закат, золото уходящего дня, зеленные ковры «поверхности земли»), временные и пространственные характеристики, сопровождающие героя (вечер, пение Филомелы, берег реки, звездное небо) не оставляют сомнения для выводов об эстетической системе координат автора этюда. Карамзин фиксирует особое и необходимое состояние героя прогулки: «Я задумался, забылся, шел и не знал куда. Между тем приближался вечер. Пришедши на берег реки и обратив на нее глаза свои, увидел я в чистых водах образ солнца» [3]; «я размышлял и чувствовал. Мысль сцеплялась с мыслью, чувство сливалось с чувством» [3, с.164]. Основное содержание прогулки «собеседование с сердцем» [3, самим автором обозначено как с.166]. Финал – возвращение в город знаменует собой обретение нового мироощущения: «необыкновенное веселье в сердце и свежесть»[3, c.167]. Прогулка Карамзина, таким образом, представляет собой тип сельской прогулки (прогулки на природе). Рефлексия героя носит временный характер и, хотя пересечение им границы городского пространства является знаковым, возвращение в город совершенно естественно для карамзинского персонажа (как и в «Письмах русского путешественника» – временное пересечение границы естественного мира). Признаки прогулки как жанрового фрагмента, устойчивой структуры, обнаруживаем и в более раннем по времени сочинении Ф. А. Эмина «Письма Ернеста и Доравры» (1766). В романе Ернест уходит «в загородные рощи» с тем, чтобы драматическое в полной мере ощутить и осмыслить новое для него состояние оставленности (окончательное расставание с Дораврой): «В жестоких колеблясь сомнениях, не могу часа на одном пробыть месте. Иду в загородные рощи, чтобы лесам сообщить мою печаль, ненавидя людей за то, что и я, что меж сим несчастным родом меня злополучнее нет; но и рощи меня не веселят; осень иссушила их живость и зеленость. Бросаюсь на землю хладеть начинающую и зрю, что трава, на ней растущая, легла и пожелтела. Воздух жестокой в себе имеет глад, и мне кажется, что для очей моих уже умерло естество, так как в моем нещастном сердце прежняя скончалась надежда»[4]. Устойчивыми признаками здесь также оказываются – уединение героя, пересечение границы городского пространства («в городе не могу часа пробыть», «иду в рощи») необходимое для погружения в рефлексию. Пространство утрачивает свою линейную направленность и возможность влиять на героя. Время остановилось: «для очей моих умерло естество». То же – у Карамзина: внешнее движение замерло – пространство не влияет на героя. Он сам вызывает движение, но это движение души, внутреннего, а не внешнего мира. Элегия В. А. Жуковского «Славянка» (1815) – это тоже вариант прогулки лирического героя вдоль берега реки Славянки в Павловске. Современное литературоведение осмысливает стихотворение Жуковского как жанровый образец «элегической прогулки», выявляя в нем «формулу прогулки по пейзажной галерее английского парка»[5]. Рефлексия уводит героя далеко от реальности в пространство парка и рощи, лишенное внешней динамики, буквально статуарное: памятник Павлу, памятник Александре Павловне; «яснеет вод равнина», «вдруг гладким озером является река»; «там лебедь, притаясь у берега в кустах, недвижим в сумраке сияет». Пространство исключают героя из временной реальности, заставляя размышлять о вечности. Только долетающие с другого берега звуки жизни, отвлекают лирического героя от рефлексии: И вдруг открытая равнина предо мной; Там мыза, блеском дня под рощей озаренна; Спокойное село над ясною рекой, Гумно и нива обнажена. Все здесь оживлено… [6]. Обладая структурой, прогулка становится маркером культурно- исторического пространства, жизни социума и литературным кодом эпохи, Так, в европейской и русской литературе прогулка формирует ее сентименталистский/преромантический текст с определенной ценностной ориентацией. Характеризуя отмечают наполнение текста прогулки, современные исследователи его содержательно-структурные века: «Прогулка – признаки в литературе XVIII особый тип выстраивания отношений человека и природы», «тесное взаимодействие исторического и природного», «открытый тип выстраивания взаимоотношений человека и окружающего мира», «особое состояние души», а также «произведение о «прогуливающемся» лирическом герое, некоем «дворянине-философе» [7]. Существование с жанровых признаков прогулки в сочинениях иных эстетических систем и ориентиров свидетельствуют о значимости этого структурного элемента для динамики различных уровней художественного целого. Сохраняя связь со своими генетическими истоками (переход границы цивилизация – естественная жизнь, пространственно-временная статика персонажа, медитация), прогулка, включаясь как сюжетный элемент в состав романа, определяет его видовую характеристику, или семантику персонажного ряда произведения. Так, в автобиографическом романе П. Д. Боборыкина «В путь-дорогу!..» (1863-1864 гг.) прогулки центральных персонажей Бориса Телепнева и Софьи Николаевны (во II томе) определяют кульминационные эпизоды биографии юноши, подсвечивая в тексте видовые признаки романа воспитания. С появлением в доме Софьи Николаевны начинается взросление Бориса, его облучение взрослой жизнью – инициация персонажа. В сюжете романа этапам инициации соответствуют циклически организованный хронотоп: история любви персонажей укладывается во временные рамки зима – лето. Значимые признаки пространства складываются с помощью сюжетных элементов прогулки. Катание по набережной в ветреную святочную ночь порождает бурю в сердце героя, зарождающаяся в сердце любовь и болезнь Софьи Николаевны одновременно маркируют новый этап в жизни и предзнаменование трагической развязки истории (болезнь и смерть сестры Бориса Маши в конце тома). Прогулка теплым майским вечером на кладбище к семейным могилам отсылает читателя к элегической традиции. Не случайно Софья Николаевна, погружаясь в меланхолию, предсказывает скорую смерть чувств героев: «Да и к чему долгая жизнь? Мне так хорошо с тобой… лучше того, как мы проживем, вот еще месяца два – не будет никогда» [8]. Разговор у родных могил («тут вся история нашего дома» [8, с.210]), подчеркнутая автором деталь одежды героя (пастушеская шляпа – курсив П. Д. Боборыкина), идиллического словно возвращает повествование хронотопа. Наконец, использованный в рамки Боборыкиным архетипический образ сада («большой фруктовый сад»,.. «почти заросший всякой дичью»; воспоминания о «привольной, полной красоты, здоровья, природы и горячей безответной любви с ея вечными радостями!..») в загородном имении Телепневых – Липках – определяет структуру прогулкилюбовного свидания. Важную роль здесь также играют образы-детали: светлый месяц, песня соловья («раскатисто, стремительно, страстно полилась песнь чудной птицы»), «широкая дерновая скамья», приглашающая под «тень черемухи и густой рябины с извилистыми переплетенными стволами» [8, с.215]. Именно эти прогулки в Липках являются завершающим аккордом запретной любви героев, а вершинное состояние их внутреннего мира – своеобразный «зенит» цикла – размыкается трагедией – смертью младшей сестры Бориса Маши. Прогулка по саду, парку, бульвару как значимый элемент сюжета часто содержит в себе семантику персонажного ряда произведения. Так, в автобиографическом романе Боборыкина прогулка героев «по откосу набережной» на высоком берегу Волги в один из вечеров после Пасхи – возможность высветить разницу в отношении героев к жизни. Прогулка осмысливается как прием выявления ценностей, которые на этом этапе жизни представляются персонажам наиболее значимыми. Софья Николаевна и Борис, купаясь в счастливом состоянии влюбленности, воспринимают мир поэтически: видят «заход солнца», «синевато-розовый отблеск воды» [8, с.196], «синеющую даль разлива» [8,с.199]. Борису только песни недостает: «Только песни недостает… Прежде бывало, особенно под вечер, так и разливаются бурлацкие песни» [8, с.199]. Талантливый композитор Горшков находит в народных песнях источник гармонии: «…Вот с весны все по Волге катаюсь, пою с рыбаками и бурлацкие песни подслушиваю… Больше всего люблю разбойничьи. Сила какая, что за богатство звуков… да и гамма какая-то особенная» [8, c.199]. Совсем иные ассоциации этот разлив на Волге и упоминание о бурлацких песнях вызывает у демократически мыслящего Абласова. Слова героя вносят диссонанс в поэтическую картину весеннего пасхального вечера: «…В заунывной песни вся их жалкая жизнь… Что за поэзия, когда вы видите, как они волочат барку, шаг за шагом, хуже лошадей или волов каких. Меня это не восхищает: мне тяжело делается, а впрочем, оно, может быть, и хорошо с музыкальной точки» [8,с.200]. «Отцы и дети» (1862) И. С. Тургенева появились одновременно с романом П. Д. Боборыкина. в печати почти Для разночинца Базарова прогулка по саду – возможность разрушить (снять отсылку) традиционное мифопоэтическое прочтение образа райского сада (в саду двое – Базаров и Анна Сергеевна Одинцова). Напомним, что Анна Сергеевна «отправилась ботанизировать с Базаровым и возвратилась перед самым обедом» [9.]. При этом по заведенной традиции «каждый вечер посвящался прогулке» [9, с.189]. «Ботанизирование» продолжается и во время прогулки Базарова с Аркадием: «вместе с Аркадием гулял по саду и толковал ему. Почему иные деревца, особенно дубки не принялись» [9, с.152]; «надо серебристых тополей побольше здесь сажать. Да елок, да, пожалуй, липок, прибавить чернозему. Вон беседка принялась хорошо, – прибавил он, – потому что акация да сирень – ребята добрые, ухода не требуют» [9, с.152]. Базаров как персонаж, принадлежащий новой эстетической системе координат и новому культурному коду (у Боборыкина – главный герой – «барин», хотя и учится в последнем классе гимназии), вообще отрицает необходимость прогулки в ее традиционном/сентименталистском содержании: «Базаров вставал очень рано и отправлялся версты за две, за три, не гулять – он прогулок без цели терпеть не мог, – а собирать травы, насекомых»[9, с.155]. Вектор пространственных характеристик Базарова линеен и в силу этих особенностей пространство особенно активно. Либо он заявляет о преобразовании пространства, либо Базарова «подправляет» его. «Прогулки» обладают рациональный направленностью, если их вектор не сбивается: «Пойдем лучше смотреть жука» [9, с. 146]. Вариант иного рода прогулки в сюжете Тургенева также предусмотрен. Отличительным признаком становится место прогулки героя: не сад, а лес. В лес он уходит, не понимая, к чему его приведут отношения с Одинцовой (почувствовав романтика в самом себе). Лес оставляет героя без ответа. На смену мифопоэтическому образу сада приходит не менее знаковое пространство леса: «тогда он отправлялся в лес и ходил по нем большими шагами, ломая попадавшиеся ветки и браня вполголоса и себя и ее» [9, с.190]. Заметим, что в этой базаровской прогулке нет рефлексии в тонком и сложном понимании этого процесса. Он уверенно чувствовал себя в саду и неуверенно – в лесу. Движение Базарова безвекторно. Здесь возникает перекличка внутреннего состояния героя и той оценки, которую дает ему Павел Петрович: «Вы воображаете себя передовыми людьми. А вам только в калмыцкой кибитке сидеть!» [9, с.161]. Сопоставление образов, связанных с динамикой персонажа – путешествие в калмыцкой кибитке – прогулка в лес с тем, чтобы дать выход эмоциям – позволяет обнаружить семантику простейшего в цивилизационном смысле уровня развития внутреннего мира героя. Иного рода прогулка маркирует образ Николая Петровича, становится структурно-семантическим признаком персонажа. Фактический в тексте романа возникает рецидив сентименталистской прогулки-медитации: «Как можно не сочувствовать природе», удивляется герой [9, с.146] и погружается в волну воспоминания о прошедшем (сцена в саду): «Волшебный мир, в который он уже вступил, который возникал из туманных волн прошедшего, шевельнулся и исчез» [9, с.164]. Вектор рефлексии Николая Петровича направлен в сторону прошедшего и совершает сложную пространственно-временную траекторию движения: сначала вверх ( взгляд героя следит за движением солнца: «солнце скрылось за небольшую осиновую рощу»), а затем – в прошлое (воспоминания о жене и прежней счастливой жизни). Мифопоэтическое ментальное пространство сада для автора и Николая Петровича необъяснимо как извечно данное. Встреча с ним может вызвать рефлексию и сочувствие, но рациональному анализу оно не подвержено. Общими признаками, типологически соотносимыми с эталонным жанром (сентименталистской элегической забвения, воспоминаний; прогулкой), здесь являются мотивы ретроспекция; пресечение границы цивилизации (в воспоминаниях – жизнь в Петербурге; здесь – барский дом) и возвращение в реальность. Таким образом, предшествующей прогулка, традицией сохраняя (значимая генетические жанровая структура связи с поэтики сентиментализма), в условиях новой эстетической реальности становится устойчивым, семантически значимым элементом сюжетной организации текста, позволяющим выявить изменения внутренней траектории развития персонажа, а также жизненного пути. Примечания функциональную нагрузку определенного этапа его 1. Jerzy Faryno. Введение в литературоведение. – Katowice, 1978. – Ч. I. – С.239. 2. Вайнштейн О. Б. Дендистская прогулка, или о прелестях фланирования/ Денди: мода, литература, стиль жизни. – М., 2005 – С.36–323. 3. Н. М. Карамзин Прогулка //Детское чтение для сердца и разума. – Ч. XVIII.– М., 1789. – С.164. 4. Письма Ернеста и Доравры. Соч. Ф. Эмина. – СПб., 1766. – Ч. II. – С.126. 5.Савицкий С.Повторение прогулки. «Славянка» В. А. Жуковского в контексте литературы о парках//Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia X: «Век нынешний и век минувший»: культурная рефлексия прошедшей эпохи: В 2 ч. Тарту: Tartu Ülikooli Kirjastus, 2006. Ч. 1. С. 49–68. [Электронный ресурс: дата обращения 23.10.2013]. 6. Жуковский В. А. Славянка// Избранное.– Л., 1973. – С.84. 7. Капралова И. Г. В. М. Колосов «Прогулки в окрестностях монастыря Симонова». -// Вестник Московского областного государственного университета. Серия Филология. – №3, 2013. – с. 64. 8.П. Д. Боборыкин В путь-дорогу!..: Роман в шести книгах. – СПб., 1864. – Кн.2. – С.211. 9.Тургенев И. С. Отцы и дети//Собр. соч.: В 10-ти тт. – М., 1961. – Т.3. – С.188.