Это нерусское слово «СТИГМА» Слово это древнегреческое
advertisement
Это нерусское слово «СТИГМА» Слово это древнегреческое – из времен рабовладельческого строя. Его первое значение – «клеймо», которое хозяин ставил на теле своего раба. Понятно, что у слова должно было появиться и второе, переносное, значение. И оно есть – прошедшее сквозь века, через всевозможные общественнополитические формации и практически никак не изменившееся под пылью веков. Стигма – позор, бесчестье. Стигматизированный человек – отторгнутый от общества, заклейменный позором, признанный «чужим среди своих». Стигматизация по отношению к той или иной категории людей существует в любом обществе и в любые времена. Видимо, так устроен человек: осудить другого, оттолкнуть его – просто потому, что он не похож на тебя, потому что ты его по какой-то причине опасаешься или не хочешь, чтобы его пути хоть где-то и как-то пересекались с твоими. И отталкивая другого – «недостойного» – (а, иногда сталкивая его при этом в пропасть), каждый надеется, что его-то подобная судьба не постигнет: я же – не черный, не еврей, не психически больной, не ВИЧ-инфицированный наркоман, наконец, вышедший недавно из тюрьмы. Дай-то вам Бог… Надо ли противостоять стигматизации? Если мы говорим о борьбе с эпидемией ВИЧ, то мириться со стигмой – значит, позволить вирусу нас победить. Но возможно ли стигматизацию уничтожить? Если, стигма – один из своеобразных механизмов общественного самоуправления, формирующийся народным менталитетом на протяжении столетий (стигматизация по отношению к преступникам, например)? Именно это утверждают ученые Ричард Паркер (Рио-де-Жанейро) и Петер Агглетон (Лондон) в своем докладе «Стигма и дискриминация, ассоциированные с проблемой ВИЧ/СПИД: концепция и рекомендации к действию»: «Нам необходимо изменить наше представление о стигматизации и дискриминации для того, чтобы осмыслить их как социальные процессы… С нашей точки зрения, стигма играет ключевую роль в построении отношений силы и контроля во всех социальных системах». Вот так-то. И если это так, то всхлипывать на тему «Как вам не стыдно так делать!» по крайней мере, бессмысленно. А если мы говорим о развивающейся эпидемии, то бессмысленная потеря времени — это уже преступная халатность. Надо не всхлипывать по поводу существующей в обществе стигматизации – стигмой надо управлять. Но при этом хорошо бы знать, как это делать. Предлагаем вашему вниманию выдержки из научного труда Ричарда Паркера и Петера Агглетона с «картинками» из нашей жизни. «dislike of the unlike» Отвращение к непохожему… Ключевой момент в стигматизации – построение отношений силы и контроля. При этом какие-то группы людей обесцениваются с общественной точки зрения, а другие, наоборот, чувствуют себя «на коне». Бесспорно, это связано, прежде всего, с последствиями социального неравенства. Чтобы точно понимать проблемы стигматизации и дискриминации (неважно, имеет ли это отношение к теме ВИЧ/СПИДа или к иной области), нам было необходимо более широко взглянуть на то, как индивидуумы и группы становятся изгоями общества, и что за силы формируют такое отношение к ним в различных окружениях. К счастью, существует много работ в области социальных и политических наук, посвященных этой проблеме, но бесконечно малое количество из них было использовано в исследованиях, посвященных ВИЧ/СПИДу. Мы подозреваем, что это результат того, что стигма и дискриминация представлялись как индивидуальная проблема – или как проблема, которую один индивидуум создает другим. Возможно, такой подход допустим в высоко индивидуализированных культурах (как в современных США или в некоторых странах Европы), где люди уверены, что они свободны и им нет дела до живущих вокруг. Но в большинстве развивающихся стран обязательства перед семьей, перед деревней, в которой человек живет, перед соседями и сообществом делает очевидным тот факт, что стигма и дискриминация, где бы и когда бы они ни проявлялись, – социальный и культурный феномен, имеющий отношение к действиям целых групп людей, не обусловленных индивидуальным поведением. Мы хотели бы сфокусироваться на трех ключевых аспектах проблемы. Первый. Важно осознать, что стигма произрастает и стигматизация приобретает свои очертания в конкретном культурном контексте и конкретных силовых взаимоотношениях. Стигма всегда имеет историю, где важно, когда она появляется и какую форму принимает. Понимая эту историю и то, при каких условиях стигма воздействует на людей и сообщества, можно принять более эффективные средства борьбы с нею и уменьшить ее негативные последствия. Второй. Важно лучше понимать, как стигма используется индивидуумом, сообществом и государством, чтобы продуцировать или репродуцировать социальное неравенство. Третий аспект. Важно осознать, что понимание сути процессов стигмы и дискриминации помогает сфокусироваться на политической экономии стигматизации и ее связях с социальным отторжением. Природа стигмы. Она всегда контекстуальна, то есть, связана с конкретной историей, политикой, экономической ситуацией. Она исторически развивается. Она имеет свою развернутую стратегию. Она производит и перестраивает социальные отношения Стигма поддерживает общественный «порядок». Стигма – не индивидуальное отношение человека и не черта культуры: стигматизация устанавливает рамки «правды» Стигматизация определяет положение данной конкретной группы в обществе Стигма может рассматриваться как часть комплексной борьбы определенного сообщества за свою силу, что лежит в самой сердцевине социальной жизни. Более конкретно можно сказать так: стигма разворачивается конкретными и идентифицированными социальными «актерами», не имеющими иной, законной, возможности установить доминанту своего статуса при существующей структуре социального неравенства. Подобный взгляд помогает нам понять, почему те, кто испытывают на себе стигматизацию и дискриминацию в обществе, часто принимают и даже соглашаются с тем, что заслуживают стигмы. В первую очередь потому, что на них воздействует ошеломляющая сила, чья задача – сделать легитимным неравенство, основанное на различном понимании, что такое ценность, маргинализировать и стигматизировать человека или группу, дабы уменьшить силы, способные этой дискриминации противостоять. Стигматизация делает социальное неравенство как бы оправданным. Чтобы распутать сети стигматизации и дискриминации, которые ослепляют тех, кто в них пойман, надо четко структурировать равенство и неравенство в любом социальном окружении. И здесь мы ставим вопрос о наиболее основополагающих принципах социальной жизни. И третий аспект – взгляд на ВИЧ/СПИД-ассоциированную стигму с этой точки зрения поможет выстраивать более адекватную стратегию ответа. Вспомним, что эпидемия развивалась в тандеме с процессом глобализации. Ключевая характеристика этого периода – с конца 1970-х до настоящего времени – радикальная реструктуризация мировой экономики, связанной с повышением роли того, что называется информационным капитализмом. Эти трансформации характеризовались быстро развивающимися процессами социального отторжения. Среди наиболее ярких процессов, описанных в недавних исследованиях, – быстро растущая феминизация бедности наряду с возрастающей поляризацией между богатыми и бедными и в так называемом развитом мире и в развивающемся. Кроме того, новые формы отторжения, ассоциированные с экономической перестройкой и глобальными трансформациями, почти повсеместно укрепили прежде существовавшие неравенство и отторжение, например, расизм, дискриминацию по гендерному признаку, религиозные конфликты. Вторая характеристика современного мира – возрастающая роль личности как центральной доминанты. Во многих недавних работах, посвященных природе этого явления, подчеркивается его уже выстроенный, но постоянно меняющийся характер. Некоторые исследователи предлагают различать: личность «узаконенную», «правильную» (legitimizing), которую представляют доминантные институты общества, личность «сопротивляющуюся» (resistance), которая представлена теми действующими лицами, что находятся в положении обесценивания или стигматизации по логике тех, кто доминирует, личность «проектируемую» (project), которая формируется в процессе построения новых представлений о современной личности. Основаны эти представления на доступном для социально активных лиц культрологическом материале и на поиске возможных трансформаций всей социальной структуры. Итак, авторы данной работы предлагают нам взглянуть на явление стигматизации с более широкой точки зрения, анализируя то, что мы наблюдаем. И главное зерно этого анализа – все звенья в данной цепочке социальных отношений возникают не случайно и находятся в процессе постоянной трансформации. Современный контингент Сотрудники Главного управления по исполнению наказаний в рассказе о сегодняшних проблемах в своей работе едва ли не главной называли сложный современный контингент тюрем и колоний – значительную часть осужденных или находящихся под стражей составляют сегодня молодые наркопотребители. Часто это совершенно разрушенные и физически, и психически люди, в последнее время еще и инфицированные ВИЧ. А бывает, что за «распространение» наркотиков осуждают людей совсем молодых, жизни еще, по сути, не видевших. Вернее, не видевших достойной человека жизни. И для многих из них и тюрьма, и колония становятся в определенной степени «светом в окошке». Возможно, мысль эта покажется чересчур неожиданной, но настолько отторженными от общества ощущают себя эти люди, настолько никому не нужными и затравленными, что условия жизни в заключении им не кажутся какими-то ужасными – жизнь на свободе, но в наркотическом «заключении», складывается у них не намного-то радостнее. И вспоминая затем о прошлых годах, проведенных на нарах, многие из них говорят даже о «благодарности» тюрьме – там они, невольно переставая употреблять наркотики, сумели прийти в себя и даже решиться на дальнейшую жизнь без наркомании. Правда, это уже – без посторонней помощи – практически ни у кого не получается… Осужденными потребители наркотиков чаще всего становятся именно потому, что они больны. Только болезнь их обществом так до конца и не осознается, и проще отторгнуть, исключить из своей среды члена общества, доставляющего столько хлопот, чем возиться с ним долго и кропотливо, возвращая ему человеческое лицо. Вот одна из типичных историй, рассказанная бывшим наркозависимым Алексеем, который два с половиной года провел в «Крестах» – ожидая своего приговора, но так его и не дождавшись. Начиналось все, «как у всех»: ПТУ, фарцовка (продажа иностранцам амуниции российских военных), большие «легкие» деньги и – наркотики, как основной компонент проведения досуга в компании приятелей. Так прошли три года… «Однажды я поехал за маком в Любань – приятели уговорили, хотя я и не собирался. В электричку мы сесть не успели – все трое были в соответствующем состоянии и потому на перроне нас задержала милиция. Нас отвели в пикет и там обыскали. Мы не стали ничего скрывать – и так было ясно, кто мы и куда собрались, и у нас с собой был ангидрид (вещество для приготовления из маковой соломки опиумного раствора – авт.), который милиционеры у нас отобрали. Но мы тут же его у них выкупили – дали немного денег, какие у нас с собой были, и я оставил им свой паспорт: не знаю, зачем, но милиционеры попросили нас привезти им пару «кубов» наркотика, и я пообещал, что на следующий день приеду. Нас отпустили, но мы в электричке все втроем уснули. Электричка зашла в тупик, и там уже дорожная милиция нас разбудила. Они все у нас забрали: тот же ангидрид, вату, кружки выкинули в окно, а нас опять привели в пикет. Правда, оттуда нас быстро выгнали – к ним заглянули какие-то девчонки, и им стало не до нас. Мы подумали: пронесло.… И на рассвете пошли по огородам – за маком. Собрали мы хорошо, и можно было уже со своим «урожаем» уходить, но увидели еще одну большую маковую клумбу и не удержались: одного оставили неподалеку с вещами и с уже собранным маком, а вдвоем залезли в огород. Но оказалось, что огород этот и дом рядом принадлежали начальнику местной милиции… Хозяин дома вызвал наряд, и нас снова задержали. В отделении отнеслись к нам не очень серьезно: помурыжили немного, лекцию прочитали о том, как нехорошо и вообще глупо забираться в огород к начальнику милиции, и отпустили – сославшись на серьезную занятость (к тому же у нас собой-то ничего не было – вещи же сторожил третий из нас). Наш приятель спал там, где мы его оставили. Мы его разбудили и решили перекусить: у нас с собой были консервы. Только мы их открыли и начали есть, смотрим – опять за нами милиция приехала. Бежать было уже некуда – поле вокруг. Подходят и говорят: на вас жалуется местное население, рядом-то с нами лежит собранный по огородам мак. И нас снова забрали. Сообщили в город, взвесили наш мак, завели дело. И тут из города пришло сообщение, что я уже чуть ли не год нахожусь в розыске – за квартирные кражи. Приятелей отпускают «под подписку», а за мной вызывают из Питера конвой. Ждали конвоя сутки. Поскольку держать меня дольше в отделении не могли, меня тоже отпустили «под подписку». Я подумал: опять пронесло…Вышел из камеры, стал одеваться, и тут появился конвой.» Вот так Алексей съездил в Любань за маковой соломкой – домой он вернулся лишь через два с половиной года. Суд счел его особо опасным для общества и вынес решение на время следствия содержать парня под стражей. Когда, в конце концов, следствие закончилось, Алексей на суде во всем, в чем его обвиняли, признался. Следствие не доказало ничего, но адвокат по- советовал признаться – мол, все равно уже в «Крестах» долго сидишь, а откажешься от обвинения – дело вернут на доследование, а тебя – опять в камеру. Эта история действительно очень показательна: представьте, насколько «серьезно» построена у нас работа по борьбе с распространением наркотиков! Когда некоторое время назад во властных структурах обсуждалась проблема введения смертной казни за торговлю наркотиками, никто не произносил вслух вроде бы очевидных вещей: среди осужденных по этой статье людей не встретишь крупных торговцев, руководителей организованного наркобизнеса, на совести которых – сотни загубленных молодых жизней и для которых расстрел, наверное, был бы заслуженной карой. Но большинство осужденных и осуждаемых «торговцев» – больные наркоманией подростки. Их задерживают с миллиграммами наркотика, купленными для себя, но которые по закону считаются «особо крупными размерами». Именно за счет этих несчастных, отторгнутых обществом, и выполняется «план» по «борьбе». В тюрьме они, как правило, наркотики бросают: чтобы их там получить, нужны немалые деньги. Денег нет – нет «кайфа», и больные невольно «переламываются». Наш герой все два с половиной года ждал возвращения на свободу. Не просто туда, где нет решеток на окнах, а в жизнь без наркотической зависимости. В «Крестах» он стал заниматься спортом (ну, естественно, в той форме, в какой там это возможно). Впервые открыл «Библию». И был уверен: больше к наркотикам он не вернется. Вернулся. Практически в тот же день, что был освобожден из-под стражи в зале суда. Дома ждали «друзья». А рынок, где можно было разжиться дешевым кайфом, был под окнами дома… Алексею еще повезло: мама терпела его болезнь смиренно, из дома не выгоняла, и смирением своим, в конце концов, помогла сыновьям (младший тоже был наркозависимым) избавиться от болезни. Не будем никого ни в чем винить. Помощь наркозависимым – работа очень сложная. Тут надо быть специалистом, либо не браться за это вовсе. Не браться – легче. Тем более, что специалистов у нас очень мало, а наркоман находится под тяжелейшей стигмой: всегда можно сказать, что нашей помощи ждут более достойные люди – изгои ее не заслужили. Но вернемся к нашему докладу, где нас ждет глава Источники ВИЧ/СПИД-ассоциированной стигмы Прежде чем сформулировать специфичные источники этой стигматизации, важно подчеркнуть, что нет ничего уникального в той негативной реакции, которую вызывает у людей информация о ВИЧ и СПИДе. Прежде всего, на эту ситуацию надо посмотреть с исторической точки зрения. В начале любой эпидемии представления о степени заразности болезни – реальной или выдуманной – формируются по отношению к инфицированным людям, находящимся в социальной изоляции, а сексуально передающиеся инфекции, как известно, особенно окружены подобными ответами и реакциями сообщества. В самом начале эпидемии ВИЧ\СПИДа возникла целая серия метафор вокруг заболевания, которые работали на усиление и узаконивание стигматизации. СПИД – смерть, СПИД – ужас (когда инфицированные люди представляются демонами, вызывающими страх), СПИД – наказание (за аморальное поведение), СПИД – преступление (по отношению к безвинным и виноватым жертвам), СПИД – война (в отношении вируса, с которым надо бороться). И, возможно, самая главная метафора: СПИД – проблема чужих (беда тех, кто далеко от меня). Паула Трейчлер, чьи исследования считаются классикой социологического анализа, называет эпидемию ВИЧ/СПИДа «эпидемией значений», когда язык никогда не используется как нейтральная вещь, но всегда, как средство усиления чьих-либо интересов в наиболее сложных и проблематичных ситуациях. Все эти метафоры и лингвистические построения были уже готовыми объяснениями, обеспечивающими законность существования стигматизированного и дискриминационного ответа на инфицирование. Как утверждал бразильский писатель и активист Херберт Даниель, анализируя развитие эпидемии в своей стране, люди принимали представления о ВИЧ-эпидемии, часто неправильные, из средств массовой информации. У населения формировались представления о том, с чем люди на личном опыте столкнутся гораздо позже. И эти представления позволяли убедить себя, что сами-то они наверняка не заразятся ВИЧ и не пострадают от СПИДа. Что еще важно подчеркнуть в настоящем контексте? То, что ВИЧ\СПИД-ассоциированная стигма редко существует исключительно только в отношении ВИЧ или СПИДа. Напротив, в действительности в любой стране и в любой культуре стигматизация, дискриминация и отторжение действуют, как правило, в группе сосуществующих или независимых форм, непременно усиливая влияние и воздействие друг друга, и этот фактор уже приводит к формированию новых и быстрых реакций в ответ на специфику ВИЧ-инфекции. Чтобы понимать специфические формы и контекст, в которых действуют ВИЧ\СПИД-ассоциированные стигма и дискриминация, надо всегда начинать с обзора печальной истории стигматизации и дискриминации, существовавшей в обществе ДО и независимо ОТ СПИДа. Что же было «ДО»? В разных обществах и культурах ответ на этот вопрос будет свой. Но исследователи рискнули выделить, по крайней мере, 4 ключевых домена, которые практически универсальны для любой страны и культуры. СТИГМА, ИМЕЮЩАЯ В ОСНОВЕ ПРОБЛЕМУ СЕКСУАЛЬНОСТИ СТИГМА В ОТНОШЕНИИ ПОЛА (в смысле женщин и мужчин) СТИГМА ПО РАССОВЫМ ИЛИ НАЦИОНАЛЬНЫМ ПРИЗНАКАМ СТИГМА В ОТНОШЕНИИ МАРГИНАЛЬНЫХ ГРУПП Здесь все очевидно и, на наш взгляд, особых объяснений не требует. Поскольку ВИЧ-инфекция передается половым путем, то во всех странах она коснулась тех групп населения, которые либо имеют нетрадиционную сексуальную ориентацию, либо иные девиантные паттерны сексуального поведения. И то, и другое уже находилось под стигмой общества, и она лишь усложнилась с приходом в эту категорию людей эпидемии ВИЧ. Это, пожалуй, наиболее типичная форма стигматизации для всех стран. Правда, в каждом обществе она будет иметь корреляции. Например, где-то она будет пересекаться со стигмой, вызванной отношениями между полами. Например, во многих, если не в большинстве, странах, где эпидемия ВИЧ поразила женщин, и основным путем передачи был гетеросексуальный (это страны Азии, Латинской Америки), ранние стадии распространения вируса связывались с коммерческим сексом, с проституцией, которая являлась выражением «ненормативного» поведения женщин. С распространением эпидемии эти женщины становились «вектором инфекции» не только для своих клиентов, но и для «обычных» обывателей – сексуальных партнеров их клиентов, и для детей тех же клиентов. Заметим, что, например, в Бразилии основной путь передачи был гетеросексуальный, и жертвами вируса часто становились женщины, имевшие одного-единственного партнера в жизни – собственного мужа. Тем не менее, общественное мнение до сих пор убеждено, что главные виновники распространения ВИЧ – именно женщины, занимающиеся коммерческим сексом или просто ведущие развратный образ жизни. Заметим, что для России, где отношения полов тоже всегда были непростыми, эта форма стигматизации пока не приоритетна. Поскольку количество ВИЧ-инфицированных женщин, никогда не принимавших наркотики и заразившихся от своих мужей, пока ничтожно. Но оно постоянно растет… Очевидна и стигма, имеющая отношение к расовым различиям. В России она тоже, несомненно, присутствует, и все же не столь болезненна для нашей культуры как, скажем, для североамериканской. Гораздо важнее для нас размышления исследователей по поводу 4-й формы – как раз попадающей на нашу бренную землю: стигматизация по отношению к маргинальным группам населения. Совершенно ясно, что бедность – идущая часто в тандеме или во взаимосвязи с расовым угнетением – стала одним из главных источников, как уязвимости людей, так и стигмы по мере «созревания» эпидемии ВИЧ/СПИДа в первые годы. То, что велика роль стигмы в углублении и репродуцировании бездомности, безработицы и прочих проблем маргинальных групп, осознается пока плохо, хотя вроде доказан и задокументирован тот факт, что эти формы прежде существовавшей стигматизации дополняют ВИЧ/СПИД-ассоциированную стигму и дискриминацию и как бы их подстрекают. …В российском варианте своего рода маргинальная – никому не нужная – группа представлена больными наркоманией… Словом, все формы стигматизации, существовавшие до эпидемии, значительным образом повлияли на формирование общественного ответа на начавшуюся эпидемию. Конечно, «старые» формы стигматизации не являлись единственными источниками стигмы, которая делала определенные группы общества уязвимыми к инфекции, так как в этом случае негативные социальные действия вырабатывались с целью защиты от возможного заражения. Тем не менее, взаимодействие «старых» форм стигматизации и «новых» является ключевым в определении типичных черт в истории эпидемии. Особенности отношения к эпидемии ВИЧ/СПИД Кроме разновидностей стигмы, существовавшей до начала эпидемии, но затем «влившейся» и тем самым усилившей стигматизацию, имеющую отношение уже к ВИЧ и СПИДу, сообщества также имеют свои собственные мнения, представления и объяснения, связанные с заболеванием, с передачей инфекции и с тем, что по-английски называется «the like» (одинаковое). Многое из этого понятийного набора может быть даже высоко рационально и научно обоснованно. Иное – совершенно не логично и бессмысленно с научной точки зрения, но как раз является весомой частью процесса стигматизации и дискриминации. И все эти представления являются очень важными для характеристики развития эпидемии. Вместе с «ярлыками», существовавшими до начала эпидемии, новые «знаки презрения» плетут ткань представлений, связанных с ВИЧ/СПИДом, работая на силу «главной» группы в сообществе и на неравенство и отторжение «слабой» части общества. В итоге уже ВИЧ и СПИД как таковые становятся источниками новых форм отторжения или оправданием для такого отторжения. Люди со СПИДом выглядят недостойными во многих сообществах. В одних культурах ВИЧ и СПИД могут рассматриваться, как выражение персональной безответственности. В других обстоятельствах, где превалирует коллективная идеология, ВИЧ и СПИД накладывают пятно позора на семью инфицированного и сообщество, в котором он обитает. Словом, характер ответа людей на ВИЧ и СПИД зависят от идей, которыми обладает их местная культура и от ресурсов, которыми сообщество располагает. Важно заметить, что негативный ответ на ВИЧ и СПИД не является НЕИЗБЕЖНЫМ, просто он поддерживается доминирующими в обществе представлениями о том, что такое хорошо и что такое плохо. И не только в области сексуальных отношений, но и в самом заболевании. И возможно, самое главное здесь — представления о том, что такое правильное и неправильное поведение. В одном из недавних исследований (de Bruyn, 1999) было выведено пять факторов, повлиявших на стигму по отношению к СПИДу: доказательство, что СПИД – смертельное заболевание боязнь людей заразиться ВИЧ-инфекцией ассоциации с поведением, уже осужденным в сообществе (гомосексуализм, наркомания) частое убеждение ВИЧ-инфицированных в том, что они сами виноваты религиозные и моральные представления о том, что заражение ВИЧ — результат морального падения, которое заслуживает наказания. И в более ранних исследованиях подчеркивалось, что именно тот факт, что СПИД – смертельное заболевание, добавляет новую силу стигматизации: понятийная ткань состоит не только из представлений о недопустимых сексуальных отношениях, половой дискриминации и отторжении маргинальных групп, но и из страха перед заболеванием, несущим смерть. Взаимоусиление разных источников стигматизации Необходимо подчеркнуть существующий синергизм – взаимодействие «старых» источников стигмы и тех, что возникли вслед за эпидемией ВИЧ. Это взаимодействие имело эффект одновременного углубления корней ВИЧ и СПИД-ассоциированной стигматизации, в то же время огранивая наши возможности по развитию эффективного ответа на нее. И надо осознавать, что в итоге мы получили популяцию, сверх уязвимую к ВИЧ-инфекции. Третья волна эпидемии социальной реакции в ответ на ВИЧ и СПИД должна пониматься как продукт именно синергетического эффекта различных источников стигматизации. К тому же часто ВИЧ-инфекция распространялась в среде людей, которые уже были стигматизированы. И их дальнейшая стигматизация просто ставила дополнительный акцент на их уже сформированной уязвимости, создавая порочный круг ВИЧ/СПИД-ассоциированной стигматизации. Картинка порочного круга Возможно, самая большая трагедия состоит в том, что эта стигматизация поглощает огромную часть энергии, которую общество могло бы направить не на поиски новых способов отторжения «слабых», а на выработку стратегий помощи им. Люди затравлены и унижены, социальное разделение воспроизводится вновь и вновь, и инфекция продолжает распространяться настолько далеко, насколько глубоко люди заблуждаются в природе эпидемии и ее причинах. Важно еще заметить и то, что стигматизация может проявляться и ощущаться на разных уровнях – один из них может быть описан, как коллективный опыт сообществ, другой – личный опыт отдельных представителей этих социальных групп. Когда маска становится лицом К сожалению, стигма по отношению к ВИЧ-инфицированным уже настолько глубоко поразила российское общество, что людям сложно отстраниться от укоренившихся в их сознании представлений и взглянуть на происходящее со стороны. Источниками стигмы по отношению к больным часто становятся именно медицинские работники. Ольга Петровна Комиссарова – медицинская сестра высшей категории. 27 лет она отработала в инфекционных стационарах, а последние годы – медсестрой в российском клиническом центре в Усть-Ижоре. О своей работе она может рассказывать часами. История захватывающая, но квинтэссенция ее – в бесправии пациентов, которым помогаешь, с одной стороны, а с другой – в бесправии самих медсестер! Вот послушайте: «Наши медсестры всегда были очень ограничены в общении с пациентами. Врачи нам никогда не сообщали диагноза поступившего на лечение, и если больной тебя спрашивал (например, в момент забора анализов), ты был вынужден молчать, как партизан на допросе. Или надевать на лицо маску равнодушного ко всему человека. Ситуация эта только обострилась с появлением ВИЧ-инфекции. Вопервых, из-за отсутствия информации был огромный страх – мы старались общаться с пациентами, как можно меньше. Во-вторых, сказать-то больному честно все равно ничего не могли. А ведь первыми инфицированными, как вы помните, были дети… Взрыв произошел, когда ВИЧ появился в среде наркозависимых. Когда к нам стали поступать молодые парни и девушки, а родители многих даже не знали, что их дети употребляют наркотики. Помню, пациент умирал от СПИДа, а мать его ничего не знала о настоящем диагнозе сына, и стала кричать на медсестер: это вы во всем виноваты! От воспаления легких молодые и здоровые парни в наше время не умирают! Мы и так старались, как могли, облегчить состояние пациенту, но мать продолжала изливать на сестер свою агрессию. Мы спрашивали у жены умирающего, почему она ничего не расскажет матери? Оказалось, она просто боялась, что родители, как только узнают правду, отвернутся и от него, и от нее. После этого случая мы стали требовать у врачей самостоятельности в общении с пациентами и их родственниками. В тот момент, когда люди узнают о своем ВИЧ-статусе, они очень нуждаются в общении. Все переживают это известие тяжело. Иногда в них пробуждается агрессия — они оставляют везде следы своей крови. Но подобное было бы невозможно, если бы с людьми проводили нормальные беседы…» До и послетестовое консультирование при тестировании на ВИЧ. В мире доказана не просто эффективность этого метода работы с людьми с точки зрения предотвращения распространения инфекции — консультирование необходимо, чтобы поддержать человека психологически в момент острейшего кризиса: он узнал, что заражен смертельной инфекцией! Наши наркозависимые тестируются обязательно во всех медучреждениях, куда обращаются за помощью. Но это, в лучшем случае, бессмысленно, в худшем – лишь усугубляет их стигматизацию. Случай «лучший»: человек отравился наркотиком и его бес сознания привезли в больницу. В реанимации доктора спасают ему жизнь и выписывают домой через пару дней. Ответ на анализ (который брали у него в бессознательном состоянии и естественно, ни о каком дотестовом консультировании речи не шло) поступит в больницу уже после выписки пациента. Возможно, там будет стоять ВИЧ+, но больного уже идисвищи в чистом поле. Случай «худший»: в районной больнице Ленинградской (или Псковской – неважно) области пациенту удаляют аппендицит. При этом делают тесты на все инфекции — в том числе, на ВИЧ (опять же о добровольном тестировании смешно даже говорить!). Обнаруживают, что он инфицирован, и пациент еще лежит в больнице, а весь его сельский поселок уже знает, что Ваня-Витя-Саша – «СПИДоносец и наркоман»! В итоге, спасенному от острого аппендикса человеку некуда возвращаться: отчий дом для него закрыт. Заметим, что вместе с ВИЧ-инфекцией у человека часто обнаруживаются и вирусы гепатита. Они столь же опасны для окружающих и самого больного — в чем-то даже более опасны: например, для заражения гепатитом В надо получить в сто раз меньшую дозу инфицированной крови или спермы! Но нет такой стигматизации по отношению к больным гепатитами — и в этом весь секрет! Та же Ольга Юрьевна вспоминает, что когда больница в Усть-Ижоре была просто инфекционной, окружающее население никак не волновалось по этому поводу. Но как только появился ВИЧ, все закричали: «Караул! Больницу надо снести трактором, пока мы все не заразились!» Но возможно ли, что мы «заразимся все»? Конечно, нет. Но реально ли, что вирус иммунодефицита человека погубит сотни тысяч молодых россиян? Без сомнения. Сегодня только в Петербурге более 50 тысяч инфицированных, более половины из них – 20-летние петербуржцы. На лекарственную терапию государство пока не раскошеливается. Стигматизация и здесь на стороне «сильных» власть предержащих: какой смысл лечить наркозависимых, говорят они, если они дисциплины не соблюдают и за свой наркотик все равно от всего откажутся? Это неправда. Правда в том, что они трудные пациенты. И надо очень сильно хотеть бороться за их жизни.
