Когда я в 1941 году был на Ладоге и в обед идешь в штаб и там

18-ый гвардейский Витебский дважды Краснознаменный
орденов Суворова II-й степени и Почетного Легиона
авиационный полк «Нормандия-Неман»
1
История одного механика
Этот рассказ записан со слов участника
событий моего деда механика 2 эскадрильи 18
гиап 303 иад Рыжова Федора Егоровича.
Рыжов Федор Егорович, родился 17 марта
1921 года (по паспорту 1922 года) п. Автодеево
Ардатовского
района,
Горьковской
области.
Позже семья переехала в г. Кулебаки Горьковской
области.
Учился я на втором курсе техникума в г.
Выкса. Где-то в конце сентября пошел разговор
меж студентами, что мы должны платить деньги
за учебу. Я поехал домой. Жили мы в Кулебакском районе поселок Петровка.
Говорю отцу:
– Деньги надо платить.
Отец отвечает:
– Федь у меня денег нет. Вот бери картошку. Продавай.
– Это не моя профессия, – говорю ему.
Я голову повесил и поехал обратно. Утром уже на занятиях думаю, как
быть. Прошла неделя-две. Приезжают четыре человека, и к каждой группе
они приводят беседу. Они объявили, что происходит набор в авиационнотехническую школу. Требуются грамотные студенты. Кто желает, пишите
заявление. Написали адрес на классной доске: Украина, Харьковская область,
г. Волчанск. Я записал адрес.
Я мечтал поступить в авиацию.
До этого события был один момент в моей жизни. Дело было в 1937
году. Меня из Ардатовского техникума отчислили. Приезжаю я в Кулебаки.
2
Там висит объявление о поступлении в летное училище. Прихожу в
военкомат. Меня начали проверять. Я ростом, не подошел. Меня не взяли.
Вот мысль у меня и возникла, надо соглашаться на приглашение. Долго
думал. Написал заявление. Спросить бы у кого грамотного, а нет никого.
Ходил я по г. Выксе. Уроки стал пропускать. Что будет, то будет. Пошел в
военкомат, заявление отдал. Мандатная комиссия на следующий день.
Прихожу на следующий день, там уже много ребят. Стали нас проверять.
Три дороги ведут в авиацию. Образование. Здоровье. Желание.
На мандатную комиссию зашли мы трое. Нас предупреждают идти
смело, но в ходьбе не давайте замашки. Двое стоят по углам, один сидит за
столом. Я иду. Темный коридор. Вдали горит лампа. И вдруг проваливаюсь.
Лежу. Подбегают врачи. Берут за руки, говорят:
– Вставай.
Я встал. Говорю врачам:
– Дальше куда идти.
– К столу, – отвечают они.
Подхожу, сидит человек в военной форме. Вдруг ширма открывается, а
там сидят еще три человека. Я остолбенел. Они бумаги какие-то листают
Спрашивают:
– Вы Рыжов?
– Я, Рыжов Федор Егорович.
– Где родился?
– Автодеево, Ардатовский район, Горьковской области.
– Семья?
– Семь человек.
– С удовольствием идете в авиационную школу?
– А если не с удовольствием, я бы не пошел.
– Студент.
– Да, студент.
– Документы у тебя хорошие.
3
Вдруг один встает, из сидящих, и говорит:
– Отец судился?
Я на него посмотрел. У меня как стрела по телу пошла. Начал
вспоминать детство. Отец судился в 1932 году. А суд как был? Отца сначала
жали налогом. В то время 30 рублей уплатить надо было. А это что? Продать
всю семью. Отец старался работать и платить, но в колхоз не входил. До того
дожали, что двор отобрали. Дом стоит, но без двора. Лошадь забрали, корову
забрали. На суд я пробрался. Судили в Автодееве. Выходят трое. Зачитали,
что отец и еще несколько человек осуждены на пять лет. Их в Ардатово. Я
прихожу домой и сказал маме. Мама заплакала. Отец сидел несколько дней.
Пришла бумага. Освободить и судимость снять. Отца выпустили.
Человек мне и говорит:
– Отец судился.
Я отвечаю:
– Нет. А сам думаю, где я тебя видел? А вот на суде отца я его и видел.
– Если хотите пропускать пропускайте в школу, а если нет так и
говорите.
Они согласились. Их было трое. Поставили на голосование один
против двух.
Меня взяли. Поехал я на Украину в г. Волчанск. Шел 1940 год. Мне
было 18 лет. Приехали, а там народу, пушкой не прошибешь. Нас с вокзала
привели строем к этой школе. Нам ворота открыли и мы зашли. Раздели.
Дали военную форму.
Месяц спустя. Начал друзей находить. Смотрю, отплыв большой
начался. Многие думали, что это летная школа, а это была техническая.
Меня назначили командиром отделения. В отделении было двенадцать
человек. Я физкультурой занимался. Из них только я один на турнике
подтягивался. Командиром взвода был офицер по фамилии Процан (Просан).
Однажды привели к нам парня, одаренного физически. Он на турнике много
чего показал. Я и сказал командиру взвода, что он грамотней меня, его
4
поставьте командиром. Он мне ответил, что я здесь старший и мне вопросы
не задавайте. Занимайтесь как со всеми. Так до июня 1941 года был
командиром отделения.
Война началась. Стали Харьков бомбить. Помню политработник –
телосложения несуразного – кричал, что мы все сделаем, все будет хорошо.
А нет.
У
нас
на
аэродроме
авиационная
стояла
дивизия
истребителей И-16 и Чайка – это
как У-2, только у него крылья
расположены не прямо и у него
два пулемета. Пулеметы были
скоростные 1800 выстрелов в
минуту. Пережал немного и ствол
дугой. И самолет стал мишенью – бей его хоть мотыгой. Все самолеты немцы
уничтожили.
Когда война началась, стали нашу школу эвакуировать. Мы остались,
Двадцать два человека, были самые последние. Нас куда-то готовили. Я не
знаю. Потом дают нам бумагу в Москву - в штаб. Сказали, что по этой
бумаге вас везде довезут и приведут туда. Езжайте, как хотите, транспорта
нет. У старшего была эта бумага (с ним я встретился в 1949 году на
переподготовке в Вязниках под Горьким (Нижним Новгородом).
Мы как были в рубахах, так и поехали. Взяли свои личные вещи. У
меня было пальто осеннее, сапоги хромовые. Пришли на вокзал. Там
спросили, есть ли свободные места и поехали до Москвы. Приехали в
Москву на вокзал. Подходят два человека, спросили документы. Сказали, что
нас ждут, как не знай кого. Поднялись и пошли за ними. Привезли нас в
штаб. Нас там распределили кого куда.
Нас троих распределили на Ладогу.
5
Дали направление и мы поехали. Нас посадили на вокзале, на какой-то
поезд. Куда везли, мы не знаем. С нами ехал человек из технического состава
по фамилии Осипов. Он говорит:
– Вы не беспокойтесь, доедем мы до Ленинграда.
Кушать было нечего. У нас не денег, ничего не было. Стали падать в
голодные обмороки. Старший подбадривал:
– Держитесь ребята, может, где стрельнем. Я обменял свою одежду на
2-3 килограмма муки. Стали блины на печке-буржуйке печь.
Все дороги, идущие на Ленинград, были отрезаны, кроме северной
дороги. Мы едем, вдруг сильный сигнал поезда. Выбежали из телячьего
вагона. Старший предупредил, чтобы мы не отставали, а то погибнем.
Приехали в город Тихвин. Нас пригнали строем на речной вокзал.
Привели на баржу. Входят два военных, один из них подполковник. Говорит:
– Если что есть лишнее в карманах, выложить перед собой и отойти на
два шага назад.
Мы выложили все. Пришли военные и забрали все вещи и унесли.
Потом забрали все документы. После нам дали документ, в котором было
сказано, что все документы ссажены и четыре печати гербовые.
Повезли на Ладогу. Приехали. Военный городок. В бане вымолись.
Белье нам дали. А утром вышли на работу. На аэродроме И-16 стояли. Мы их
обслуживали. Командиром полка был капитан Индык С.Л. У нас
большинство самолетов погибло при штурмовке на И-16. Это не машина
была, а гроб с музыкой. На них
летчики
уже
не
садились.
Оружие - пулемет ШКАС - он
дает 1800 выстрелов в минуту.
Если летчик кнопку задержал,
ствол дугой. Мы их и меняли
как спичечные коробки.
6
На самолет был поставлен кино-фотопулемет. Он стреляет, цель дает,
сколько патронов выпустил, все фиксирует. В обед идешь в штаб и там всю
эту работу наших самолетов смотришь.
А немец наступал. Однажды нам показали одну штуковину. Привезли
нам ящики. Ящик размером с небольшой стол, ампулы стоят. Мы ящики
погрузили в самолет. Летчику необходимо кнопку нажать и из ящиков
вылетали тарелки. В штабе нам показали, как они работают. Смерть
фашистам. Они летят, бьются друг об друга. Воздух горит. Пламя. Смотришь
на пленке, немец загорелся. Он потрет рукав, у него рука загорелась. Ему
деваться некуда, кругом пламя. Он бежит в воду. Смотрим, он в воду залез,
вроде не горит. А нет, горит. Пламя голубое. Он опять в воду, ныряет, ныряет
и все, пузыри, утонул. Этим остановили немцев.
Немцы днем не давали работать. В определенное время два самолета
летят, один штурмует, а второй ожидает. Один отштурмовался, другой
начинает. Работали только ночью. Машину приготовишь. Только летчик
садился и вылетал в небо. Истребителей хороших не было. И – 16
бесполезно.
А у нас тут пошли разговоры. РС (реактивный снаряд) появился. Мы не
знали что такое РС. А однажды увидели. Немец летит на высоте около 4 км.
Как же их взять? Бьют зенитки, а им нипочем. Летят 150-200 немецких
машин. Небо все в дыму. Громада идет, спасенья нет. Куда бежать? А бежали
мы в рожь. Рожь не большая, но запутаешься в нее, вроде бы не видно. Они
летели на Ладогу. На Ладоге была дорога, все тащили с большой России по
этой дороге, а он ее бомбил день и ночь. РС были установлены метров
десять-пятнадцать под землей. Яма диаметром 2 метра, дуга. Сам РС 40 см,
но у него стабилизатор полметра. Солдат их по кругу натыкает, а сам сидит в
такой же нише под землей, и наблюдает. Немцы прилетают в определенное
время. Солдат нажал на пульт, снаряд вылетел и в середину строя самолетов.
Взрыв. И в радиусе 800 метров все уничтожено. А наших их не найти, они
7
под землей закопаны. Вот РС - это да. Но их мало было. А мы нет, нет, да
сбегаем к ребятам, посмотрим.
Как действовал немец? Прилетают и пораньше и нашим взлететь не
дают. Немецкий самолет, фигуру в воздухе сделает. Это сигнал. Наши
выпускают два самолета. Они уходят на нейтральное поле. Там ведут бой. А
в это время другие немецкие самолеты начинают штурмовать аэродром,
чтобы другие не взлетели. Если в дуэли одного сбивают второй приходит
домой, его не трогают. Через два дня опять все повторяется. А наше дело
чтобы машина была готова.
Или делали по другому. Вызывает немецкий самолет нашего на дуэль,
на нейтральную полосу. Наш взлетает. Немец его сторожит. Развернулись и
полетели на нейтральную полосу. И начинают бой. На земле солдаты
смотрят, и каждый переживает за своего летчика. Немца подбили мы
радуемся, а кино-фотопулемет все фиксирует.
Потом немец придумал другую вещь. Он вызовет нашего, но за 10
минут выпустит второй самолет повыше, что бы наблюдал за боем. Когда
они прилетали на нейтралку немцы атакуют нашего и наш погибал. Вот
командир полка Индык С.Л. догадался об этом.
Мы выпускаем самолеты пораньше. Они уходят и там дежурят. Немцы
приходят. Вызывают двоих. Они летят. Немцы на верху, а наши внизу. А те
наши еще выше. И потихоньку к ним к хвосту пристраиваются. В прицел раз
и их нет. Немец перестал так делать. Так и спасали самолеты.
Машины все перебиты были. У нас осталось 4 самолета И-16. Один
самолет командира полка Индык С.Л. (27.06.45 г.
С.Л. Индык присвоено звание Героя Советского
Союза). Как-то командир полка говорит:
– Приготовь мне машину. Я проверю
территорию.
Мы приготовили машину. Командир ушел в
небо. Вдруг слышим где-то звук. Взглянули на
8
небо, самолет Индыка С.Л. падает, но не горит. Значит, не подбили. Он,
наверно, принудительно число оборотов двигателя увеличил. Или рули
«загрызло». И он рухнул посреди аэродрома. Мы бежим к нему. Он лежит в
кабине стиснутый. Прижало его арматурой. Спасло его сиденье и парашют.
Вытащили его. Жив. Увезли в санитарную часть. Он там отлежался и в полк.
Нас через неделю перевели в поле на двести метров от аэродрома. Там
были землянки готовы. Было там комфортно, столовая была. Кормили
нормально. Горох и краюха хлеба. А когда нам сказали, что Ленинград
голодает, мы от хлеба отказались. С 15 или 20 сентября по 15 октября 1941
года была пасмурная погода. В это время нас хотели перебросить на
укрепление Ленинграда. Но потом нам сказали, что вы авиационные
специалисты на вес золота. И приняли решение перебросить нас на большую
землю. Перешеек от Ленинграда был равен 40 километров. Подняли ночью.
Погода плохая, туман или же дождик, ничего не разберем. Нас начали
перебрасывать. Построят, дадут команду на марш. Мы проходили 5 км и
прятались, кто, куда. Сутки лежали. Потом опять пройдем 5 км и опять
прячемся суток двое. В течение 10 дней нас перебросили к Ладоге. Стоят
машин 50-60. Покромсали. Нас опять в лес. Мы 3-4 суток дежурили. Был
сильный туман. Мы попробовали пробраться по лесу – не получилось. Нам
дали команду отойти на 6 км и замаскироваться. А немец каждые 10 минут
самолетов по 50 бомбил дорогу. Туман напал на озеро, ни зги не видать. Нам
дали команду, чтобы мы очень быстро бежали на баржу. У меня не было
никаких вещей. Посадили нас на баржу. Смотрим на палубе мертвые лежат.
баржа ползет чуть-чуть. Смотрим, другая баржа плывет, а на барже, корова
на корове, теленок на теленке. Лязг. Все перемешано. Людей эвакуировали.
Нам сказали «ребята вы не глядите». Где то через полчаса пошла шквальная
стрельба. Куда бежать. Зашли, в какое то помещенье. Думаем вот здесь и
спрячемся. И не подумали, а вдруг крен и мы бы утонули. Когда вышли из
помещенья были уже на берегу. Вот так нас и перевезли. Только привезли,
весь туман и ушел.
9
Дальше нас перебросили в г. Череповец. Это был конец октября 1941
года. В Череповце мне дали винтовку и в красноармейскую книжку записали.
Я им говорю:
– Зачем мне винтовка, я механик.
А мне ответили:
– Ты солдат, а вдруг боевые действия.
Дальше нас направили в Новосибирск. По ходу следования объявили
станцию Навашино. Я закричал:
– Как Навашино? Это же моя деревня. Сколько стоим?
Мне отвечают:
– Две минуты.
Спросил:
– Можно добежать до вокзала, позвонить домой.
А мне говорят:
– Не успеешь.
Когда узнало начальство об этом. Сказало «вот если бы ты раньше об
этом сказал, мы дали тебе документ, пожил бы недельку и вернулся бы в
часть». А кто ж об этом знал. Домой я попал только через шесть лет.
Остановились мы в г. Моршанске. Вышли на вокзал. Смотрим, ходят
люди, в какой то форме не поймем. Это были поляки. У нас денег нет, а
курить хочется. Подходят две женщины и говорят:
– Кто разгрузит вагон?
Мы разгрузили, а нам на папиросы дали. Еще на Ладоге я застудил
шею. У меня заболела шея. Направили к врачу. Врач сказал, что меня
необходимо госпитализировать. Я ответил, что от ребят не отстану. Когда в
Новосибирск приехали меня совсем скрутило, руки не поднимешь, шею не
повернешь.
Новосибирск. Приехали в Новосибирск ровно в 24.00 31 декабря в
Новый год, казарма трехэтажная. Сутки отлежался, пошел в санитарную
часть. Они меня и вылечили. Мы жили неделю, знакомились. Народу было
10
тысяч двадцать, целый город. Столовая была метров пятьдесят. Она работала
круглосуточно. Кормили красной рыбой. Несмотря на большое количество
человек, порядок был.
Мы пришли на завод, а там тринадцатилетние девчата и ребятишки
самолеты собирают. Инженер говорит «вот здесь будем собирать». Мы и
собирали.
Нас разбили на группы. Ко мне обратились с просьбой набрать группу
тех, кто разбирается в авиации. Я собрал группу из шести человек.
Направили нас в ЛИИ (летно-испытательный институт) 19 запасной полк.
Мы таскали восьмикилограммовые мешки. Например, сделали планер и из
него надо сделать боевой самолет. Выгоняют самолет на аэродром. Летчик
испытатель взлетает и делает фигуры. Потом говорит нам, куда необходимо
переместить мешки с грузом. Мешков было примерно шестьдесят. Я неделю
поработал, прихожу в казарму, у меня руки не работают. Дали нам отдых
неделю.
В это время пришел в Новосибирск 18 гиап. Их расселили. Летчики
жили с одной стороны, а мы с другой. Начали понемногу общаться.
В феврале началась учеба. Я захожу в класс, на стене вся авиация
висит. Я занимался учебой по устройству самолетов с такими же механиками
и оружейниками. С нашей школы в г. Волчанске было человек шесть.
Когда полк прилетел, недели через две вызывают меня в штаб.
Командир полка Чертов С.И., инженер полка
Нестеров А.З. сказали:
– Иди и учи летчиков, чтобы они знали технику.
А я отвечаю:
– Я сам её не знаю.
– Сам изучай и других учи, – ответили мне.
Начался мой первый урок с летным составом
18 гиап. Я как вошел в класс увидел летчиков и
растерялся, все офицеры, а я старший сержант.
11
Старший встал и сказал, чтобы я не боялся, а прямо говорил что знаю. В
классе была доска, плакаты с самолетами. Я им говорю:
– Товарищи командиры я никогда не преподавал.
Задаю вопрос:
– Вы угол атаки в крыле понимаете? А они засмеялись. Я опять
растерялся.
Они отвечают:
– Знаем.
– Ну, тогда такие вопросы я задавать не буду. А вот конструкцию
машины вам расскажу и научу. Вот так я им и преподавал техническое
устройство Яка.
Конец февраля. Командиры собирают полк. Он
был двух эскадрильный. А потом дали команду
сформировать третью эскадрилью. Инженер полка
Нестеров А.З. сказал:
– Ты будешь мне помогать людей подбирать.
Я ему говорю:
– Как же я буду подбирать, они могут меня
обмануть.
А он отвечает:
– Не бойся, мы их проверим.
Одним из механиков зачисленных в 18 гиап был Костя Широков. Он
был с 1915 года. Москвич. Хороший был мужик.
Через какое-то время нас привезли на завод. Помещения огромные, ни
конца, ни края нет. Там стояли собранные Яки. Мы их проверяли. Нестеров
А.З. сказал, что бы забирали 56 машин. Мы их выгнали на аэродром.
Проверяли весь апрель. Потом дали команду разобрать Яки. Они в вагоны не
проходят. Крылья снимали. Вот на остаток жизни мне и осталось травма
руки. Плоскостью мне нечаянно руку прижало к стенке вагона. Не успел я
12
руку освободить. Заорал, все собрались, забрали меня, руку спасли. Все
машины погрузили и 15 мая мы выехали из Новосибирска.
Я был зачислен во 2 эскадрилью.
Приехали мы в Раменское. А там машин было не счесть. Нас на
аэродром не пустили. Краны приехали, разгрузили самолеты. Разгружали
похабно, троса были не обернуты. Мы механики, чтобы сохранить самолеты
подкладывали рукавицы, тряпки всякие, чтобы тросом не повредили самолет.
Самолеты на лесовозы погрузили и отвезли в деревню в поле и там их
завалили сеном, снопами. А женщины, девчата таскали из леса кустарник для
маскировки. Мы говорим, «так они сгниют, покрытие будет плохое?». Дали
команду и все.
Транспорт весь уехал, а мы остались собирать самолеты. Собрали мы
их за неделю. День и ночь работали.
Технический состав поместили в вагон. Однажды сидим ночью.
Смотрим, летят дальние бомбардировщики с задания. У них был сигнал свой
для посадки. Я говорю «свет включил». Мне отвечают «наши садятся без
света, а это свет включил». А мы не знали, разинули рты. Смотрим, самолеты
по
три
садятся.
Сзади
у
них
еще
трое.
Где-то
около
полка
бомбардировщиков. И они шквалом огня на аэродром. Вот я и подумал, если
бы мы поставили здесь машины, они бы все сгорели. А мы их в деревне
оставили в соломе. Спрашиваем, почему так получилось? Зениткам не взять
их. Они свет включили, все видят как днем, фары огненные. Как пошли
поласкать передом и задом, спасенья нет. Они дело сделали свое и ушли.
Мы думаем ну ладно. Собрали свои машины в деревне. Приготовили
все. Немец не знал, что у нас там машины. Истребители Яки. Их сразу на
взлет пускали. Облетали, все приготовили, оружие на них поставили и ждем.
Летчики ждут своего задания. Мы знаем, в какое время они приходят. Летят.
Дают команду. Летчики взлетают и уходят ввысь. А им командуют с земли.
Подходят. Немцы только на линию встали, подходят как надо. Наши пошли
13
их кромсать. Им деваться некуда. Все бросают и на бреющем полете, только
чтобы спастись. С тех пор прекратили Раменское бомбить.
Нас сразу собрали. Два и три дня нам дали и под Калугу перебросили.
Вот мы под Калугой и Смоленском в 1942 год и были. Мне пришлось
полетать над Смоленском. Командир прибыл на У-2. Откуда он пришел я не
знаю. Инженер мне говорит «проверь машину и доложи». Я проверил,
посмотрел, клапана на месте, все на месте. Попробовал, работает. Бензин
заправил. Доложил. Командир подходит и говорит:
– Садись, вместе полетим на самолете.
Я говорю:
– Как я буду, если случится что, мы, ведь без парашюта.
Мы с ним над Смоленском долго, почти до износа бензина, летали. На
том берегу Днепра был завод-мастерская, там ремонтировали машины.
Бензином заправились, опять взлетели. Весь город разрушен. Ни одного
дома.
Как только Смоленск освободили, завод из Новосибирска перевезли в
Раменское.
И
там
стали
собирать Яки для всего фронта.
Нашу точку под Смоленском
использовали как перевалочную
базу. Привезут к нам машины.
Мы их проверим и отправляем
их на Южный фронт.
Первого командира эскадрильи я обслуживал. Он был Горьковский
Мазуров Н.С.. Пожилой он был в то время, лет около сорока. Дело было под
Смоленском. Река течет Днепр. Берег крутой метров тридцать. Поле
огромное. Горы небольшие. Высота была метров 60. Вот мы на нем стояли. В
реке рыбы было много, а как ее взять. Мы и говорим командиру «дай пару
снарядов, а мы рыбу соберем». Положишь белую рубаху на край берега – это
14
для летчика как Т. Он летит и пару снарядов пустит. А мы потом рыбу
собираем.
В 1944 году он попал под обстрел зениток. Мы все кричим, орем, дайте
взлететь кому-нибудь, чтобы отбить его. Он был уже раненый. Он точку
искал или на живот хотел посадить, а его немец нащупал. Он летит и бьет
его. Наверное, когда сознание приходило он отвернет куда-то. И он врезался
в холм. Так мы потеряли командира эскадрильи.
А вот летчик фамилию не помню. Он сгорел на 80%. Рта не было
маленькая дырочка как чайная ложечка, ушей не было, сгорели. Пальцев не
было – колдышки. Его в ванну со спиртом опустили. После госпиталя он
вернулся к нам. Ему рычаг сделали, на ней все кнопки вооружения. Он
колдышками рычаг держит. Вот так и воевал.
Помню случай один был. Летчика фамилию забыл. Командир третьего
звена. У меня был Косиков командир 2 звена. Смотрим, летит машина наша.
Радио не связана. Не отвечает. Развернется, идет на посадку, потом уходит.
Опять. А рассчитано бензина на 1.10-1.20. Это при опытном летчике. И опять
уходит по кругу. Радио не говорит. Ему и ракеты дают. Мол, садись на
живот. Уходит. Опять на высоту и там кружится. И опять идет на посадку. На
самолете кровь не остановишь. Он, наверное, на высоту залетит кровь у него
остановится, он опять идет на низ, а как подходит к площадке он опять
ничего не видит. Садится на шасси. Сделал первый прыжок. Его откинуло
метров на 15. Крыло оторвало. От удара валится на второе крыло. Крыло
второе отлетает. Садится на живот, стабилизатор отлетает. Сильный удар.
Летит в воздух. Засекли фотоаппаратом как это дело было. Он метров на 6080 отлетел. Мы побежали искать его. Когда пришли на место. Он сидит на
парашюте. И руки на лице держит. Когда руки убрал у него глаза нет. Левого
глаза. Левый глаз у летчика посадка. Когда садится он видит Т. Он наклоняет
голову влево. И глазом смотрит на капот и на Т. А он не мог повернуть
голову и вот из-за этого не посадил самолет.
15
Знакомство с Даниленко Н.Н.
Помню,
мы
стояли
в
Серпухове.
Пришел к нам Даниленко Н.Н. сержантом. А
я был старшим сержантом. Мы жили в доме.
Он зашел к нам, мы его спрашиваем:
– Вы откуда.
Он отвечает:
– К вам в полк назначили.
– А кем?
– Летчиком.
Я говорю:
– Будешь героем. Он был грамотный, умный в летном деле. Это мой
первый командир. Он в бою машину потерял. Через какое-то время другую
машину прислали. У него стал другой механик. (19.04.45 г. Н.Н.Даниленко
присвоено звание Героя Советского Союза).
Там же произошел один забавный случай. Дело было в Серпухове. Там
была мастерская по сборке авиационных двигателей. Меня, старшего
лейтенанта Тулупова Ивана и еще одного механика с другого полка прислали
в мастерскую двигатели собирать. Приехали, оформились, зашли в
мастерские, смотрим, а работать некому, и нечем. Станков нет. Когда
пришли в цех. Там бардак. Порядка никакого. Один пацан лет четырнадцать
взял наждак и трет в цилиндре. Иван спрашивает:
– Это что он делает?
– Выправляет эллипс цилиндра, отвечают нам.
Я говорю:
– И вы хотите этот двигатель на самолет поставить?
– Нет, этот двигатели на танки идут.
Мы сами себя спрашиваем, а «зачем нас сюда прислали, мы же по
авиации?». И Тулупов идет в штаб и сказал об этом. А ему отвечают, «какое
16
ваше дело, куда вас направили». Он полетел в полк. Объяснил все инженеру
полка Нестерову. Он приказал ему забрать всех и в полк.
Встреча с Вершининым К.А.
Дело было в Серпухове 1944 год. Мы
прилетели дополучить машины и некоторые сдать в
ремонт.
Самолеты
переходили
на
форсаж
двигателя. Машину я получил в Москве. Я с ней
работал с полмесяца. Мотор проверял. Когда
пробовал двигатель, что-то масло фонарь забивает.
Посмотришь на винт, масло. А кому жалуются?
Механику, механик – инженеру, дальше до главного инженера. Давайте сами
ремонтировать. Там прибор есть Р-7. Он масло пускает на контакты винта, и
давление поворачивает лопасть.
Кто-то из механиков сказал:
– Федя тебя инженер вызывает. Подхожу.
– Меня вызывали?
Инженер полка Нестеров А.З. говорит:
– Рыжов машина готова?
– Готова. Все в порядке.
– Приготовь её, – говорит он мне.
Дали команду приготовить машину. Я собираюсь, иду на аэродром.
Готовлю машину. Приходят инженер эскадрильи Соловьев, инженер полка
Нестеров и еще 5 человек. Носили комбинезоны, звания не видно. Вижу
чиновник большой. Говорю:
– К кому обратиться?
Инженер отвечает:
– К товарищу генералу.
Докладываю:
– Товарищ генерал, машина к полету готова. Механик самолета
гвардия старший сержант Рыжов.
17
Я бросил половик, вытащил парашют, положил его на крыло. Он не
полез через щиток тормозной, а полез через колесо шасси. Все правильно
подумал я. А иначе в ботинках гвоздь - плоскость потрешь. Вот здесь я и
вспомнил Хрущева, который своими сапогами с гвоздями на обшивку
самолета встал. И подумал, он не был истинным летчиком – самолет не
уважал. Двое открыли планшет, показали ему карту. Я поднял ему плечевые
ремни. Все застегнул. Он садится. Мужик крупный. Говорю:
– Кабина Вам мала. Предупредил его. Правый кран – щитки, второй
кран – масло разжижения. Масло разжижения законтрено - может порвать.
Это мы делали зимой, потому что плохо заводится. Добавишь бензину,
заводится. Ну, в полет. Дал мне команду, колодки сбросил, доложил и пошел.
Он прямо сходу взлетел. Минут 30-40 он там борожировал. Смотрим, идет
потихоньку, едва держится. Сел. Вылез из кабины и говорит:
– Машина грязная.
А я ему отвечаю:
– Машина не летала, а что из винта масло бьет, это не моя вина.
– А чья?
– От заводского дефекта. Мы сколько бьемся,
никак не добьемся,
чтобы сделали. Масло выгоняло из двигателя очень сильно. Механик весь в
масле, как черт. Машина вся в масле. Вымоешь ее бензином, краска слетает,
машина скорость теряет.
Я говорю:
– Может, напишите в формуляр?
– Я скажу начальству.
Я намочил тряпку бензином, давай лопасти мыть. Закончил работу
зачехлил его. Механик звена подошел, спрашивает:
– Ну, как дела?
– Он сказал машина грязная.
18
После инженер полка Нестеров А.З. объяснил, что ответил на все
вопросы Вершинина, почему так вышло. А дефект так и не устранили до
конца войны. Но машина была очень хорошая.
Мы стояли под Белой Церковью, конец 1942 года. За полчаса мы
потеряли полк. Командир не вернулся. Командиром полка был Голубов А.Е.
Он не погиб. Они сели на вынужденную. Подбили
машину, а куда. Часть пошли на вынужденную,
часть на парашюте спустились. Пришли живые.
Самый большой бой был. Завоевывали воздух. У
них было превышение приблизительно на один
полк. На Яках летали. И после этого Яки изменили.
Скорость добавили и добавили им РС. Командиру
полка, заместителю, комэскам. Дорогие были. РС
охраняет хвост. И все, воздух был наш.
Командиры полка занимались с личным
составом. Приборов на самолетах не было. Однажды два командира одного
звена. Умные, Герои Советского Союза и друг друга убили. Была облачность.
Они взлетели. Друг друга не видели. Мы только услышали скрежет в воздухе
и осколки огненные. Они в облаке сошлись.
Нормандия пришла 1943 году. Мы были под Калугой, Смоленском.
Нас построили, когда прилетели французы. Много начальства было.
Командир полка был Чертов С.И. Сначала у них полностью и летный и
технический состав, командный состав французы были. Им дали Яки они их
облетали. Сначала они тренировались на учебном Яке, каждый французский
летчик с нашим летчиком. А потом они стали самостоятельно летать на
учебном. Освоили все – посадку, взлет. У них дело сначала не очень пошло.
Однажды передают по радио – «машина села на дорогу». А там танки идут
навстречу. Танкисты подбежали, вроде бы наш, а говорит по французски.
Стали садиться на поле. То это отказало, то другое. Жалобы пошли. У
нас был инженер эскадрильи Агавельян С.Д. Мужик хороший. Дали команду
19
ему проверить технический состав. Если у нас бензиновая помпа не работает,
бензина мало дает, перекачивает. Я ее
снимаю, сам ее ремонтирую. А там так
сделано? В прибор не полезет механик. Там
написано «фирма». Он говорит: «Я могу ее
только снять. И я отошлю ее на фирму.
Фирма
придет,
поставит.
Я
опробую,
принимаю». А мы все ремонтировали сами.
Потому что если отправим. Деталь может
прийти и через месяц, два, а машина должна
летать. В этом деле у них было не все в
порядке. Нормандия пришла к нам весной
1943 года, а где-то к осени Агавельян С.Д. стал инженером полка
Нормандии. Вот он порядок навел. Стали летать. Наш технический состав.
Все стало у них нормально.
Мне пришлось работать с Агавельяном СД. Как-то нам повстречался
немецкий самолет. Мы решили конструкцию его изучить. Самолет почти
одинаков по конструкции с Яком.
Но у них панель стоит впереди
двигателя,
все
агрегаты
от
двигателя идут на панель. Чтобы
снять двигатель Яка одному, мне
надо неделю. А там снимает один
человек. Мы как посмотрели, куда
тут нам. Нам чтобы отвернуть 4
болта двигателя, надо пол мотора
разобрать, а у них все на панели.
Панель отвернул, двигатель готов к съемке. Отвернул шесть, восемь болтов и
все, а у нас, чтобы подобраться к этим болтам, надо разобрать пол машины.
Там
одних
ребер,
трубок
разностных,
20
респираторов,
пяти-шести
миллиметровые болты. Потеряешь, не найдешь. У нас за это время человек
пять или шесть снимают двигатель. Вот мы собирались звеном и
ремонтируем.
Был один трагический случай в полку. Как-то летчики прилетают,
почему-то ругаются. Летали сначала вместе. Например, одна часть воздуха
французов, а другая часть наших. Они не должны касаться друг друга. А они
касались и путались. Они опутаются между собой - борьба с немцами не
идет. У них радио свое, они на французском, а у нас русское вот и не
понимали. Прилетает мой командир, снимает парашют. Он сначала кидает
его на плоскость, а уж с плоскости я забираю, складываю ремни на сиденье,
как положено. Идет на КП объясняться, «французы стали баловать». Нет-нет
да очередь пускают. А они были не виноваты. В воздухе мессершмитт и ЯК
почти одинаков по конфигурации. Поэтому ошибались. Время было горячее.
Мы постоянно дежурили. Дежурный на Т, 4 самолета, 4 механика. Одни
отдежурили, приходит вторая очередь. Эти уходят на место, машины другие
приходят. Я и другие механики пообедали, машины поставили на место,
летчики в кабине сидят. Если зеленая ракета, значит скоро на вылет. Где-то
через 20-30 минут взлет. Они ушли. И летчика нашего сбили. Парень он
хороший был, умный, знающий свое дело. Заплакали все. А мы не знали,
думали, сбили немцы. А узнали попозже, почему наш летчик погиб. Когда
звено взлетело. Их принял радист. Дал команду «чтобы на линии находились,
ждите его указания. Откуда французы явились никто не знает. Летчики
подумали, что немцы на наших машинах работают. И наше звено в это звено
врезалось. И начался бой. По всей вероятности перепутали они. Так летчика
и сбили. С тех пор старались давать работу нам и французам в разное время.
Но все же много хорошего взяли наши летчики от французов. У них
был уже боевой опыт. Они летали и ночью и плохую погоду. Они научили
сначала этим навыкам командира полка Голубова А.Е. А он уже учил всех.
Этот опыт был бесценен.
21
Встреча с Леонидом Хрущевым.
Шел 1943 года. Где-то в июле я получил
машину в Москве, на заводе.
Через неделю назначили мне командира.
Он подошел к самолету. Я ему доложил:
– Товарищ командир машина к полету
готова.
Я стал расчехлять, смотрю, инженер
полка идет Нестеров А.З. Я ему тоже доложил:
–
Товарищ инженер полка машина к
полету готова.
Он меня спрашивает:
– Ты заводил?
Я отвечаю:
– Да.
– Открой мне ее.
Я ему открыл. Он залез в кабину. Попробовал на всех режимах. Я ему
на хвост сел. Нишу поднимает, ураган. Нестеров вылез из машины и доложил
ему «товарищ старший лейтенант машина к полету готова». Я думаю, значит,
какой-то чин. Он лейтенант, а он майор. И он ему докладывает.
А мне как быть? Мы были на доверии между летчиком и механиком. У
нас на шее должен быть крест (как мы его называли). Я должен снять и этот
крест дать ему, чтобы он карандашом расписался, когда в кабину сел машину принял. А что там получится - это дело твоё. У нас этого не было.
Мне должен был бы инженер сказать «пусть машину принимает». Я бы на ус
бы взял. А что в 20 лет поймешь? Война.
22
Когда он все принял, садится в кабину, выруливает, и вторая машина
Заморина И.А. - комеска был наш. Мужик
умный,
боевой. На
тренировку.
Они
тренируются в течение часа. Бензина
хватало на час. Они идут на линию
фронта. Заморин ему покажет что, чего.
Остальное сам, работай, если хочешь
жить. Они раз 5-7 летали. Заморин ему
говорит «от моего хвоста не на шаг.
Никуда. Я тебя вижу». Они неделю
тренировались, а потом он уже вступил на
ведомого с Замориным.
С приходом Хрущева механиком звена был назначен младший
лейтенант Павлов. Я тогда еще удивился. В звене два самолета. У нас был
свой механик звена Заворыкин. Но такой был особый случай.
Как-то раз проверяю колеса. Проверил передние, положил чехол на
землю, стал проверять заднее колесо, там пыли много. Чувствую, машина
тряхнулась. Пальцем по винту тронь и все передается на колеса. Я голову
поворачиваю и гляжу на шасси, ноги, чьи-то видны. Спрашиваю:
– Там кто?
– Ай, видишь? – отвечают мне.
Я встаю, тряпкой вытираю руки. Беру самый здоровый ключ. Смотрю,
человек стоит в комбинезоне. Говорю:
– Что ты здесь делаешь? По башке как грохну. Потом будем
разбираться кто прав кто виноват. Не подходи. Тут тебе делать нечего.
Он бумагу показал. Я говорю:
– Если у вас такая бумага, вы должны подойти ко мне, а не к винту.
Это был человек из СМЕРША – капитан.
Он по плоскости рукой провел лонжероны потрогал.
– Проверяешь? – говорит.
23
– Проверяю, а как же. Машина, есть машина, самолет. Летчик там из
кабины не вылезет, гайку там не завернет.
Он ушел.
Всю свою жизнь я вспоминаю этот момент и думаю, не подложил ли
он мину? Не сунул ли он что-нибудь в сопло воздушное? Если мину
положить её и не узнаешь, ты не определишь, гайка есть гайка, шток есть
шток. В плоскости не дай правильную фигуру его разорвет. Ведь в своих
воспоминаниях Заморин говорил, что видел взрыв в воздухе.
Как-то прилетают Заморин и Хрущев. Я за машиной стою, чищу
тряпочкой, внимания не обращаю и слышу разговор. Заморин его ругает
«зачем ты лезешь не в свои дела, когда я тут, а не ты».
Летают Заморин и Хрущев он его учит то правильно, то нет. Для нас
механиков главное сохранить плоскость – чистоту плоскости для этого есть
трап. У нас закон был, прежде чем залезть на крыло – положи половик. Перед
тем как на плоскость залезть свою обувку протрешь, вытрешь и только потом
залезешь. У него правая нога была травмирована, он с клюшкой ходил.
Клюшкой берет за кабину открытую, а другой рукою держался. Я ему
говорю:
– У вас нога не гнется, вы подождите, когда я вам половик положу, а
то поверхность покарябаете.
Он на меня как зыкнул:
– А он это не твое дело. Посмотрел как волк, мол, «что ты меня
учишь».
В кабину летчик сел. Ты над ним командуешь. Ремни поправил. Я не
успел еще слезть, а он газ дает. Я кричу:
– Я не удержусь боком проеду по плоскости. Сдул раз меня, два.
Я ему:
– Еще раз сделаешь так, я тебя из кабины выгоню, и я буду прав. Пусть
судят.
Он мне смехом так:
24
– Ладно, договоримся.
Он ранен тяжело в колено, колено не гнется, а давление там какое. Это
не бомбардировщик, истребитель, там скорость, виражи. Прилетит, бывало,
летчик ничего не понимает, с ним разговаривать нельзя. С него снимешь
парашют, он ложиться и дышит едва-едва.
Как-то пошли к моей машине, он клюшкой прихрамывает. Говорит,
завтра в бой пойдем. Полетел и он не вернулся. Никогда в истории не было,
чтобы командир потерял ведомого. Он ему хвост бережет. А тут потерял.
Наверное, Хрущев хотел авторитет завоевать, себя показать. Розыск пошел
по всем партизанам в этом направлении.
Нет самолета, нет летчика.
Прошел, может месяц. Машины у меня нет. Подменяю. Вдруг
приходит Заворыкин - механик звена говорит:
– Федя пойдем со мной.
Я говорю:
– Далеко?
– На КП.
Я говорю:
– В чем дело.
– Там узнаешь, – он мне не говорит, и показывает своим видом.
Я понял все. Спрашиваю:
– Наверное, насчет смерти командира?
– Может быть и это.
Мы с ним идем, до КП метров 30-40. Часовой кричит:
– Стой, кто идет. Он же моторист. Мы то друг друга то знаем.
Заворыкин сказал ему что-то. На КП приходим, стоят два офицера. Он им
что-то сказал. Я стоял метров 10. Меня позвали, я пошел.
Опускаюсь вниз, в землянку. Меня сразу. О! У меня все отнялось. Как
делать, что говорить? Если бы меня кто научил так, мол, и так, держись. Я
как глазом провел. Слева сидели наши летчики. В углу небольшой стол.
25
Командир дивизии Захаров Г.Н., командир полка Голубов А.Е. и третий
человек в гражданском. Справа командиры
другого полка. Я их не знаю. Я говорю:
– Кому мне доложить о прибытии.
Командир полка Голубов говорит:
– Вот этому человеку доложи.
А как ему доложить я тут ума не приложу,
доложил, не знаю как. Они засмеялись, ладно
пускай так будет. Он мне первый вопрос задал:
– Ты сегодня умывался?
Как будто я грязный пришел. Я нечего не
делал:
– А как же. Нас подняли, утренняя зарядка, обтерлись, умылись.
Он мне говорит:
– Почему в формуляре росписи летчика нет.
У меня сработала голова, вот в чем тут дело. Вот если бы у меня
формуляр на шее был, я бы вытащил и показал подпись его. У меня ее не
было. Я говорю:
– Мы на доверии.
– А доверие ложь, – он мне ответил.
А мы говорю:
– Мы доверяли друг другу. Он у меня он не первый. А третий.
– Как он себя вел? – Спрашивает меня.
Я отвечаю:
– Обыкновенно, как командир. Он приходит к самолету, я к нему
подхожу и докладываю. Товарищ командир машина к полету готова.
Спрашивает инженера полка:
– Как было?
– Как говорит, так и есть. Я два раза в машине был, машина исправна.
Я попробовал сам, – отвечал Нестеров.
26
– Больше у меня вопросов нет.
Подходит ко мне человек берет за руку. Он меня вывел и говорит:
– Иди восвояси.
Я шел дорогой. Перебрал все на свете что, как. Через месяц суд. Меня
отстранили от должности механика самолета. И
я узнал, что в землянке был Никита Хрущев,
будущий Генеральный секретарь.
Когда с Хрущевым получилось так, мне
доверия нет. Некоторые начали говорить мне
«что я забыл что-нибудь». Я им отмечал, «а ты
не забываешь». Если я что-то забыл, летчик
связывается по радио с землей «у меня двигатель
не работает». Он бы вернулся. А там вина моя.
Агавельян тогда за меня заступился.
Спросил у меня биографию. Я рассказал, где что кончал, где работал. Он
сказал, «будешь у меня адъютантом».
Лето. Жили мы в лесу. Машины замаскированы. Делали свои дома
шалаши. Вот мы с Агавельяном С.Д. подружились. Регистрировали каждую
машину. Отмечали, что делали механики. Грамотный был мужик. Механики
идут на обед, а их надо подменить. А кто подменит, кто лишний? Говорят
некому заменить. Агавельян С.Д. возмутился «как это некому, Федей,
старшиной».
Я в своей профессии был резкий. Надо было правдой, делом доказать,
что я не виноват. Это время вспоминать тяжело. Полгода мне не доверяли
машину обслуживать, а принимать машины доверили. Спасибо Нестерову
А.З. и Агавельяну С.Д.
Потом меня направляли в Москву на завод для приема машин.
Вызывает меня инженер полка Нестеров А.З. и говорит:
– Федя (он меня иногда так называл) поезжай, бумаги готовы. Нам надо
6 машин получать. Свяжись с тем, с тем. Выберешь там машины.
27
Приехал в Москву. У меня взяли документы. Военный сказал, что надо
идти в цех. Зашел я в цех. Стоят машины в два ряда. Плотно. Машин около
150.
Он говорит:
– Мы тебе вытащим их на аэродром. Там ты их и принимай.
Зашел в цех. Увидел, кто их там собирает? Ребятишки. Я передал по
телефону инженеру полка о том, что необходимо еще людей. Прислали
механика и моториста. Трое мы их неделю крепили, хомуты, гайки. Сделаем
одну машину - даем знать телеграммой. Прилетают пару летчиков на У-2.
Машину опробуют и в полк. У Яка горизонтальная скорость велика,
маневренность. На яке был пулемет ОБС через винт и пушка ШВАК.
Плоскостных не было. Они скорость убирали.
Когда я машины получал в Москве, прилетели инженеры проверять,
как мы работали. Мне две машины выкатили. Я одну машину опломбировал.
В ней инструмент. А вторую готовлю на вылет. Вдруг инструмент пропал.
Меня инженер Нестеров А.З. вызывает. Идем в столовую с ним. Спрашивает:
– Как случилось?
Отвечаю:
– Там собирают дети 12-15 лет. Мне надо помощь я один ничего не
сделаю. Воруют больно здорово. А ворует кто-то знающий.
Он мне вроде бы серьезно, но в шутку:
– Я тебя расстреляю, если инструмента не будет.
Я говорю:
– Ну, стреляйте.
Спросил «как вас кормят». Я ответит, что нормально, хватает. Зашли с
ним в офицерскую столовую. Официантки мне супу дали, яичницу, колбаски,
пирог с капустой.
Я говорю:
– Это что перед смертью меня так кормят? – ему опять говорю, –
воруют здорово. А что я сделаю один? Закроешь, пойдешь в цех, приходишь,
28
инструмента
нет.
Как
прислали
дополнительных
людей,
воровство
прекратилось. Нас было 6 человек, вот мы их на аэродроме до упаду делали.
Я машины получил в Москве. Мне
дали машину, и ко мне пришел летчик
Косиков Г.А. Так до конца войны я был
у него механиком.
На Кенинзберг мы из Белоруссии
шли.
Авиация
месяц.
бомбила
Летали
Кенигсберг
штурмовики,
бомбардировщики, истребители. Даже американский ЛИ-2 (Дуглас) бомбил.
Когда мы на машине ехали, смотрели дорогу, по которой мы должны прийти
на аэродром. На протяжении 60 км, а может больше. Танк на танке, танк на
лошади, лошадь на танке, телега на телеге все было перемешано,
перевернуто к верху дном. Город был укреплен испокон веков. Аэродром на
болоте построили. Американцы знали про это болото. Не каждое поле для
машины, а это болото. Щиты, я не знаю из чего они сделаны. Они наложены
на болото и их не продавливает ни машина, ни танк.
Нам дали верхнюю площадку и к этой площадке сделали дорожки
Ниша и площадка. Помню, стояли нам говорят «ребята бойтесь здесь зверь
ходит». Слышу около заднего колеса шум. Смотрю три ноги, что это за зверь
такой? Вышло животное вроде козы, грудка черненькая, рога завернуты. Как
меня увидала, как дала деру. Потом оказалось зоопарк распустили, нечем
кормить было.
Мы ходили смотреть лес, обыкновенный сосновый лес. Дерево стоит
все подметено. Парк, наверное, мы рассуждали. Смотрим, вроде блиндаж
стоит. Зайти боимся, двери там закрыты. Нас предупредили «не лезьте на
рожон». Мы нашли с открытыми дверями. Чистота. Койки заправлены,
столик, шкаф, все сделано, как положено. Пища была законсервирована:
картошка, каши и хлеб 32-36 год выпуска. Окно. Все видно, деревья так
29
посажены - он видит все поле. У него два пулемета. Весь блиндаж заполнен
ящиками.
Летчики летали на запад. Работала разведка. Когда машина наши летят
мы идем на КП. На КП стол он выходит их блиндажа на улицу. Мы сидим и
слушаем обстановку, которую летчик передавал. А ведь раньше что, улетел
на фронт летчик сам себе хозяин, все патроны выпустил куда-то, бензин
сжег. Прилетит скажет, что две машины сбил, а может он и не сбивал.
Под Кенигсбергом погиб летчик нашей эскадрильи (возможно это
был Герой Советского Союза В.А. Баландин). Я, механик, два моториста,
механик звена и шофер. По документам мы поехали. Приезжаем в городишко
небольшой. Приходим в госпиталь. Госпиталь каменный двухэтажный дом,
длинной метров 100. Нам говорят «положите его в гроб и похороните его».
Выходит начальник госпиталя. Он спросил старшего. Обратился к механику
звена, чтобы своих ребят тормознул. Надо похоронить еще людей. Мы
пришли на кладбище, у меня глаза закрылись. Три яруса нар по 50 метров
длинной, и ширина. А там лежит трупов тьма тьмущая. Он сказал, что у меня
некому хоронить, врачи работают день и ночь. Вот мы и стали хоронить. Нам
весь день с утра до поздней ночи две машины возили умерших. Кладбище
это было возле дороги. Могилы были выкопаны – траншеи метров 15 и 1,5
метра глубиной. Мы сказали, что мало места. Копать некому. А у нас лопат
нет. Вот одной лопатой и закапывали. Делали братскую могилу. А кто их
найдет потом, не знаю.
Вот если бы показали это здание сейчас, я бы сразу узнал его. И своего
командира похоронили. Выкопали могилку. Сделали крест и положили,
попрощались, выпили и поехали в полк.
Стояли в Пилау в городке немецком. Обед. Собрались механики –
пошли обедать. Пришли в столовую. Зал большой – для техников. Зал
поменьше для летного состава. Принесли нам по первому. Первое скушали.
Несут официантки второе. Мы сидели втроем за столом. Вдруг снаряд.
Какие-то доли секунды. В окно влетел. Как грохнуло. И мы сразу в обрыв. А
30
наша обязанность идти к машине. Я бегу к машине. Вижу другие бегут.
Обстрел идет по аэродрому. А поле открытое. На пути траншея водосточная,
а там агрегаты. Кто прыгнул туда, тот убился или покалечился. Пришел к
машине и под колесо. Немцы знали расположение этой части, и нанесли
точный удар. Мы уцелели, а ребята за соседним столиком погибли. Прошло
столько лет, а все как на яву.
Как раз в это время приходит солдат в наше звено. Прошло может 3
дня – неделя. Разговорились, фамилия Иванов Володя из Кулебак. И я
оттуда. Вот мы с ним и подружились.
Мой командир Косиков замучил меня. Как не полет что-то у него не
получается. То вправо крен, то влево. Жалуется. Я не знаю, что делать. Ну
ладно раз так я пошел к инженеру эскадрильи. Мужик был серьезный.
Говорю:
– Так и так товарищ инженер. Вот такие условия. Вправо кренит,
подогнешь, влево кренит.
Он мне отвечает:
– А ты, скажи ему, чтоб он от тебя отстал.
– Не имею право, он мне командир.
– Ну, тогда я ему скажу, – сказал он мне. Видать у него не вышло.
Опять Косиков жалуется:
– Вот я фигуры начинаю делать, у меня мотор обрезает –
проваливается.
А я говорю:
– Я почем знаю. Это надо у конструктора спросить, кто двигатель
сделал.
Ну ладно. Как-то он прилетает. Я говорю:
– Ну как?
– Неважно. Провалился, еле-еле машину выправил. Чуть в штопор не
пошел.
Я опять не знаю, что делать? Механик звена говорит:
31
– Я сейчас поговорю с Даниленко. Пускай он в машину сядет и
испытает её там на всех фигурах. От него мы узнаем точно, что с мотором
делать надо.
Вот потихоньку договорились. Косиков не знает об этом. Даниленко
полетел. Час он с ним возился, весь бензин выработал. Что он только не
делал на машине. Прилетел и говорит:
– Ни чего не делайте с машиной, она нормальная.
А мне как быть? Надо же написать в формуляр. Механик звена мне
говорит:
– А ты напиши в формуляр и все.
Я так и начал делать. Косиков прилетает и говорит:
– У меня не тянет при такой-то фигуре. Наддув надо увеличить.
Отвечаю:
– Все ясно, сделаю. Я напишу в формуляр, все сделал. Через какое-то
время с его стороны все прекратилось.
Был случай такой. Мы готовились к выходному дню. Воскресенье. Нас
поднимают по тревоге. Штаны, рубаху на голову и вперед. Прибегаю к
самолету. У меня машина развернута и на боку. Я к ней боюсь подходить. У
нас была ниша, колхозники делали, дерн. Верх закрыт сетью. Вижу, лежит
какая-то хреновина в метрах 15. Каждая машина стояла в метрах 20 друг от
друга. Подошел, а это листовки. Вот эти листовки и попали в колесо. Колесо
разорвало. Машину воздухом развернуло.
Когда рассвело, сказали, что командир полка Голубов к немцам ушел.
Построили полк, и начальник штаба Гнездилов Ф.С. сказал:
– Командовать буду я. Мои приказы выполнять. Машины готовьте,
ремонтируйте, все будет в порядке.
У нас переживания командир ушел вместе с машинами. Ни на линии
фронта никого нет. А я и вспомнил про Ладогу свою. Ребятам рассказываю
так и так. Есть дежурный аэродрома, без него не вылетишь. А вылетишь тебя
могут сбить. Даст команду расстрелять в воздухе. Думаю что-то не
32
стыкуется. А немцы что делают, прилетит на линию фронта или на аэродром.
Их пара, летают бреющим. Машет крылом. Мол, взлетай, будем работать.
Командир взлетел. Нашел точку. Он один. Прошел бреющим полетом. Он
вызвал их на нейтральную линию. На ней все решается. Перешел шаг
стрельба. А взлететь надо ночью. Значит знал. Как лететь. Французы научили
это делать. Обслуживал его механик Виктор. Мы морально убиты. Командир
теперь Гнездилов Ф.С. Проходит время до обеда. Кричат: «Командир летит».
Прилетел командир на Дугласе. Сообщили в штаб. Все вышли на
посадочную полосу. Дуглас садится. Сел. Выносят его под руки двое.
Голубов А.Е. чуть двигается. А что было? Мы пока не знаем.
Он выпрямился и говорит:
– Мы живы и будем жить! До
свидания и спасибо за все. И его
опять в самолет и он полетел в
госпиталь.
А нам рассказали потом, что
получилось. Он с Гнездиловым
Ф.С.
и
дежурным
полка
договорились – ни звуку, ни кому,
что я взлетел. Вот он взлетел.
Нашёл точку. Вызвал двоих на нейтральную линию. Кого бить все
одинаково. Все звонят, что за люди в воздухе. Бились, бились. Он одного
сбивает. А второго не отпускает. Он хотел сбежать, он ему дорогу пересек.
Опять вызывает и сбил его. По радио передает на землю «я работу выполнил
и отключил радио». Стал перелетать свою линию. Зенитка его раз и сбила.
Хвостовое оперение отлетело. Ему что делать высота триста метров. Вот он
из кабины вылетел и комом летел. По рассказам летчиков Голубов А.Е. про
себя думал «вот было бы болото я бы жив остался» и он упал в болото. А
рядом стояла наша часть. Видят груз хлопнулся в болото. Ребята его и
вытащили на берег. Документы в кармане. Сразу в штаб. Вот он и прилетел к
33
нам по пути в Москву. Четыре месяца полечился и к нам. Он разбил суставы
коленные.
Как-то мы перебазировались на подскок к линии фронта 5 км. Мы
сидели все на КП. Летчики приземлились. Я на машине своей. Там есть
аккумуляторное место. Я ростом мал. И туда залез. Большие туда не влезут, а
меня брали, машину проверить, заправить. Прилетели на этот подскок. Я
вылезти не могу, ключ только у летчика. Вот и соглашались погибать так,
погибать обоим. Зацепишься ногами, чтобы ударом на трос руля поворота не
кинуло. Лететь 15 минут. Прилетели, жду открытия. Машина развернулась.
Стук по плоскостям. Кричит командир:
– Живой что ли.
Я говорю:
– Едва живой. Вылезешь оттуда, глаза бешенные. Только встанешь
тебя в сторону, хлесть. Минут 15-20 в себя приходишь.
Мы машины замаскировали. Наши взлетали над немцами набирали
высоту и прилетали на свою территорию. Взлет был только в одном
направлении. На такой высоте не возьмут ни наши, ни немцы. Развернутся и
опять на свою территорию. Мы стояли возле забора. Был дом типа лесника.
Кошка была и собака. Мы с ними, играли. Вдруг вой не хороший. Ребята по
местам. Мы все к машинам. Минометных мин упало по моим счетам штук 6.
А нам, куда бежать нельзя? Вдруг машина загорится, надо тушить. За колесо
спрячешься. Вот я за руль поворота встал и стою. А руль поворота – перкаль.
На железку натянута перкаль. Она выкрашена специальной краской. Слышу
треск. Все попало. Куда? Зажал уши. Куда ударит, туда ударит. Слышу гдето рядом. Такой звон не хороший. Через 10-15 минут мы начали сходиться.
Стали проверять что-чего. Смотрю, мне осколок попал в угол атаки.
Пролетел выше бензобака. А бензобак плоскостной он заизолирован резиной.
Вот резиновая изоляция и спасла бензобак. Второй осколок влетает в
фюзеляж. В фюзеляже стабилизатор. Слышу, она идет через крыло. Сильный
треск, какие-то доли минуты. Долетает этот осколок до поворота и
34
останавливается. Вот когда я все проверил, подумал «пробил бы - головы бы
не было. Про себя говорю «Федор счастье тебе». Смотрю, колесо пробито,
шасси пробито (вмятина). Большой ремонт был. Через сутки нас сняли с
этого места, потому что это была зона поражения минометами. Потихоньку
отремонтировали. Ночью не поспали.
Остановились в городе Хейлигенбейль, километров 60 от Кёнигсберга.
Мы называли его Хали-Бали. Аэродром. Территория была польская. Летчик
по фамилии Серов. Умный, грамотный в летном деле. Его поляки
прихватили. Его очень сильно избили. Голубов приехал в польский штаб и
сказал им, что если вы так будете поступать, мы вас всех уничтожим.
Выйдет солдат прогуляться, познакомиться с местами, чтобы в памяти
осталось. А поляки прихватят, изобьют до полусмерти и выбросят.
Такой случай был и у меня. Мы с другом договорились, что выходим
на гору, где выходила шоссейная дорога. А внизу две огромных арки. Через
арку мост проходил. А там бежала речка. Мы с другом идем по этой дороге.
Аэродром находился в метрах шестьсот. С этой арки видно было, как стоят
наши машины. Стоит дом двухэтажный на берегу реки. Сидит в окне дама с
баяном, играет и поет. Мой друг крикнул:
– Хорошо поешь.
А она отвечает:
– Вы спуститесь поближе послушайте.
Мы опасности никакой не ждем. Здесь никого нет. Мы спустились
послушать музыку. Зашли во двор. А там человек десять солдат стоят,
полураздетые, полуобутые. У нас язык отнялся. Что делать будем? Вот
попали, влипли. Выходят три лба с автоматами. Здоровенные детины.
Кричат, «шаг назад, расстреливаем». И в этот момент женщина, которая
играла, заорала очень сильно. Они и побежали к ней. А мы в это время к этой
речке через кустарник побежали. Слышим только пули свистят. Мы эту
речку пересекли и вышли на тропку. Нас засекли и по ногам стреляют. Когда
вышли на дорогу, а там бруствер. Мы за него перевалились и по нему
35
очередь. Вот он нас и спас. Отползли немного и встали. Никто не стрелял.
Мы с ним поклонились реке, и бежать к аэродрому. Как добежали, оба не
помним. У нас построение. Инженер эскадрильи спросил, «где мы были».
Потом мы все рассказали. Пошли проверить. Нас много пошло, а там никого
не было. Дом пустой. Вот так мы попали к полякам в ловушку. Вот так
поляки делали. Нам дали команду никуда не ходить.
А этот случай рассказал мне мой командир. Правда или нет, я не знаю.
Нам кроме командира никто ничего не рассказывал. Вот командир сядет в
машину, я на крыле, ждем ракету. Вот и рассуждаем. Или прилетит после
боя, ляжет под крыло, вот здесь с ним и поговоришь.
Наш полк, 523, и Нормандия – это главный состав нашей дивизии.
Командиром 523 полка был Пильщиков К.А. (Хочется
отметить, что 523 полк сформировался в Саваслейке
(станция Сейма, Кулебакский район, Горьковской
области). А это моя родина. Судьба.)
Он попал в плен. Это было в Кенигсберге. Там
был лагерь немецкий. Из этого лагеря убежал человек
знающий нашу часть. Пришел в полк и сказал «я свой
из этого полка – летчик». Говорит «командир полка
находится в лагере». Наш командир полка Голубов и
новый командир 523 полка и из дивизии начальник поехали в лагерь. Когда
убедились, что он там. Дошли до начальства. Встретились, поговорили. Вот
они думали, что предпринимать, как освободить. Начальник лагеря сказал,
что очень тяжело. Военнопленный. Надо разбираться. Они договорились.
Прилетают на У-2 в расположение лагеря. Пильщикова замаскировали под Т.
У-2 приземлился и сразу на взлет. Пока никто не спохватился. Забрали
командира и прилетели в полк. Потом он снова стал командиром полка.
36
После
воины
мы
в
Кобрине
стояли.
Это 1945 год. Первый ряд это все преподаватели. Крайний справа
верхний ряд Иванов Володя. Нижний ряд (третий справа) - это я, а рядом со
мной (четвертый справа) старшина 1 эскадрильи 1 или 2 звена мой друг.
Ночью поднимает меня дневальный.
– Старшина Рыжов, ты? – спрашивает меня.
– Я.
– К телефону тебя.
Думаю «кому я нужен ночью». Беру трубку. Мне сказали, чтобы я
зашел. Я спросил, а как к вам попасть. Вас встретят на мосту. Я трубку
положил. Доложил дневальному. Собрался и пошел. На мост вхожу. Два лба
стоят. Подходят ко мне:
– Вы Рыжов?
– Да я.
– Пошли с нами.
37
Идем дальше от моста метров 200. Выходим на улицу. Заходим во
двор. В двух окнах тусклый свет горит. Мне дверь открыли. Там сидит
человек. Лампа, абажур большой. Думаю «что им нужно».
Он говорит:
– Надо с тобой поговорить. Работать с нами будешь?
Я говорю:
– Нет. Хоть платите мне миллион я с вами работать не буду.
– А если?
– Что если?
– А если?
Я промолчал.
– Идите в казарму.
Вот с этого города после войны мы уехали в Кобрино до апреля 1947
года.
Встреча с Гнездиловым Ф.С.
В 1956 году в Кулебаках была партийная
конференция во дворце.
Сидел я в зале, потом вышел в фойе. Стоит
майор,
смотрит
выставку
передовики
-
производства. Я говорю:
– Вы себя ищете, товарищ майор?
– Да нет. Я здесь не найду себя.
Поворачиваю голову на публику. Стоит
Гнездилов. Мой начальник штаба. Я замер минутки
на три. Поворачиваюсь и говорю:
– Товарищ майор, это Гнездилов?
Он говорит:
– Да. А в чем дело?
Я говорю:
38
– Это мой начальник штаба 18 гиап. Он, мне ничего, не говоря,
подходит к нему. Гнездилов поворачивает свое лицо на меня. И завет рукой
«иди сюда». Подхожу.
– Здравствуйте. Товарищ генерал.
– Здравствуй. Пойдем, посидим.
Мы сели на стулья в фойе. Нас фотографировали.
Говорю ему:
– Вы меня может, помните, я был механиком. Рыжов - старшина.
Сказал, кто у меня были командирами.
Он подумал и говорит:
–Это я тебя заставил писать родителям?
Я говорю:
– Да меня.
– Вот теперь я вас вспомнил. Ну как живешь?
Рассказал, что работаю на заводе. Моторы делаю для автомашин.
Семья. Я спрашиваю:
– Где командир полка Сибирин С.А. В 1945
году командиром полка стал Сибирин, а Голубов
ушел в 523 полк.
Он мне отвечает с грустью:
– Погиб.
– А мой командир Косиков?
– Погиб.
Я спрашиваю:
– А можно, спросить, где находится 18 гиап.
– Где-то на севере.
Он мне не сказал правду. Они воевали в Корее.
На этом рассказ о легендарном 18 гиап закончился.
39
Рыжов
Федор
Егорович.
40
Кулебаки.
2011
год.