К вопросу о передаче некоторых синтаксических структур при
advertisement
К вопросу о передаче некоторых синтаксических структур при переводе Среди вопросов частной теории перевода особое место занимают особенности передачи при переводе функций синтаксических конструкций. Поскольку выбор варианта перевода напрямую зависит от функциональных особенностей, то, чтобы решить переводческую задачу, надо сперва решить задачу промежуточную – описать функции этой конструкции, что в свою очередь позволит существенно продвинуться в рассмотрении способов достижения переводческой эквивалентности. Синтаксис, то есть организация коммуникативных единиц, в значительной мере служит передаче языкового опыта другим членам общества. Именно поэтому при переводе с одного языка на другой мы исходим из эквивалентности смысла коммуникативных единиц, для которого подбираем морфологические средства, способствующие организации этих единиц в данных языках. В настоящей статье мы коснемся синтаксической конструкции, которую можно проиллюстрировать двумя примерами: Пример 1 - At dawn I returned to what was once my house. All now a mass of ashes. (R.D., Jan. 91 ) Пример 2 - The rain was pouring down as we said goodbye to what was once my family's house, but which is today so much more important to the former servant than to the grandson of the then master. (Т., Nov. 4, 95) Несмотря на то, что в обоих примерах конструкция представлена одним и тем же лексическим составом, ее синтаксический порядок представляется возможным отчасти сохранить лишь во втором случае. - Шел проливной дождь, мы попрощались с домом, в котором когда-то жила моя семья, но который теперь был важнее для бывшего слуги, чем для внука прежнего хозяина. В первом случае приходится добавлять дополнительные местоимения: - На рассвете я вернулся туда, где был когда-то мой дом. Сейчас там была лишь груда пепла. В противном случае, при попытке сохранить синтаксическую конструкцию, получится примерно следующее: - На рассвете я вернулся в то, что было когда-то моим домом, а теперь грудой пепла. Подобный вариант перевода противоречит нормам сочетаемости глагола «вернуться» и указательного местоимения «тот», а также здравому смыслу, ибо получается, что герой вернулся или во «что», или в «груду пепла». Было бы небезынтересно установить, что именно определяет выбор переводчика в каждом случае использования такой конструкции. Попытаемся также поконкретней идентифицировать эту конструкцию, первоначально названную «придаточное, вводимое предлогом +союз what». Выбор переводчика в первую очередь зависит от функциональных особенностей подобной конструкции. Функциональные свойства синтаксических структур были рассмотрены в частности Бархударовым в статье о поверхностной и глубинной структурах предложения. (1973). Он доказал, что «теория поверхностной и глубинной структуры предложения дает возможность перенести на синтаксический уровень противопоставление различий вариативных и функциональных, давно укоренившихся на фонологическом и морфологическом уровнях» (стр. 60). К первому типу отнесены различия в плане выражения, ко второму – в плане содержания, но особо подчеркивается, что «лишь последние дают языку возможность выполнять его роль средства общения, то есть передачи смысла». (стр.50) А следовательно, они качественно отличны от первого типа. В нашем случае при совпадении плана выражения предложения разнятся планом содержания. Хотя what в обоих случаях обозначает «дом», но в первом случае это уже не есть сооружение, а лишь то, что когда-то им было. Во втором случае, существование обозначаемого объекта продолжается, хотя изменился один из его признаков, то есть при изменении одной из характеристик не произошло качественных изменений. С функциональной точки зрения конструкция используется для обозначения предмета, который сам по себе не называется. С одной стороны это может быть примером попытки достичь большей объективности, как в примере: “They came back to take what he said was stolen from him”. Или же для создания особого стилистического приема, называемого напряжение, например: The College of Law has set up a career advisory service in response to what it calls "the difficulties currently experienced by students about to enter an increasingly competitive market" (Ind., May 28,93). В сложном предложении на тема-рематические структуры каждой его относительно самостоятельной части накладывается общий контур коммуникативной интенции говорящего. Этот контур включает категории развернутого тождества развернутого различия, реализованные в категориях информативной нагрузки, распределенной по степени иерархической зависимости. Если в двузвенных сложноподчиненных предложениях на две тема- рематические структуры накладываются отношения коммуникативного ядра (центра) и уточнителя, то многозвенное предложение ставит задачу установления, так сказать, макротемы и макроремы и выявления того общего, что цементирует отдельные звенья в монолит, то есть анализа напряжения всей структуры. Идея применения макрополя напряжения для анализа многозвенных сложноподчиненных предложений в английском языке принадлежит Г.П. Перепеченко. (1973) При этом весьма важным является то, что количество придаточных предложений и структур не нарушает бинарности структуры его (сложного предложения) актуального членения, так как в любом предложении говорящий имеет и выражает некий исходный момент, тождественный имеющемуся знанию, полному или частичному, либо подразумеваемому, а также то, ради чего данное сообщение состоялось, содержащее различное по сравнению с имеющимся, то есть информативно значимое. Поле напряжения создается нарастанием коммуникативной значимости от темы к реме, а для сложного предложения, то есть в пределах макрополя,- от макротемы к макрореме. В свою очередь, внутри макрополя выделяются бинарные составы низших рангов, например в четырехзвенном предложении: I thought you’d want to know about what my movements were when this wretched girl was stabbed, макротему составляют первые два звена, а макрорему – придаточное II и III рангов подчинения. Коммуникативное ядро может находиться и в интерпозиции: - I wonder if it matters that what they have aimed at is illusion. Использование подобной конструкции целиком вместо одного существительного позволяет нам также внести дополнительную характеристику в ее определение, которая совпадает с идеями М.А.К.Хэллидея. Рассматривая номинализированный характер конструкции “What the duke gave to my aunt was the tea pot”, он определил подлежащее, которое состоит из целого предложения “what the duke gave to my aunt”, как грамматическую метафору, затем подробно рассмотрев ее функционирование в качестве темы и ремы. Данная характеристика вполне подходит и для нашей структуры. Возможно, в определенной мере на вопрос функционирование данной конструкции проливает свет научное исследование А.А.Смирницкого. В частности, в главе, посвященной проблемам способов связи, автор выделяет способ служебных слов и пишет, что связующую функцию в предложении выполняют также и слова, выступающие в качестве самостоятельных членов предложения. А прежде всего сюда следует отнести относительные местоимения и наречия. Исследования Смирницкого также помогают нам решить проблему идентификации what в этой конструкции, поскольку с одной стороны по всем правилам грамматики это союз (в рабочем варианте названия конструкции what было названо союзом), с другой же стороны what приобретает уже и смысловую нагрузку, что в принципе союзам не свойственно. Автор указывает, что ближе всего относительные местоимения и наречия стоят к подчинительным союзам. И эта близость настолько велика, что в целом ряде случаев возможен переход из одной категории слова в другую.1 Таким образом, можно уже говорить о переходе союза what в категорию относительных местоимений применительно к данной конструкции. Также Смирницкий дает свое определение функции этого местоимения в рассматриваемой конструкции. Поскольку зачастую слово, к которому непосредственно относится рассматриваемое местоимение или наречие может быть опущено, то в таком случае функции относительных местоимений или наречий расширяются: мы получаем то, что обычно называется «конденсированными относительными словами» (КОС). Предложения, вводимые конденсированными относительными словами, то есть рассматриваемая нами конструкция, могут выполнять самые различные функции, соответствующий функции определяемого слова в более полном предложении: в частности – и функцию прямого дополнения, как в предложении I don’t understand what you say. Я не понимаю того, что вы говорите. (очевидно, раньше это предложение строилось по образцу: I don’t understand that which you say). От КОС следует отличать вопросительные слова, как в предложениях типа He asked me what I was going to do. Здесь слово what является обычным вопросительным словом и вообще не несет на себе никакой связующей функции. Связь в этом предложении выражена не словом what, а формой времени и порядком слов. В русском языке подобная конструкция также существует, однако, как уже было показано в начале статьи, она не может служить полным эквивалентом ее английскому варианту. Данная конструкция, т.е. «то + что +придаточное», находит описание в формальных грамматиках, хотя и не упоминается в трудах по частной теории перевода. Так, например, Шахматов А.А. отмечает в качестве сказуемого субстантивированные тот, та, то, когда они определены относительным придаточным предложением: «Самое важное дело Аксютки то, что он хотел зарезать бывшего своего благочинного». (Помял. Очерки бурсы, II) .(Смирницкий А.А. «Очерки по сопоставительной грамматике русского и английского языка», стр.93) 1 «Вы вовсе не то, что вы мне говорите, - опять сказал Даву. (Толстой Л. В.и М., IV,1,X) Существует следующая концепция появления подобной конструкции. Очень часто между названием признака (глагол и прилагательное) и названием субстанции (выражение косвенного падежа существительного) появляется название отношения (наречие); наречие или сохраняет свое значение, а именно тогда, когда такое же наречие существует и вне подобного сочетания с существительным, или теряет свое значение и переходит в предлог, это там, где этому благоприятствует отсутствие подобного наречия в другом положении. Но не потерявшие своего значения наречия, сочетаясь с названием субстанции (сущ.) в дополнении, получают значение близкое к значению предлога, и становятся предложными наречиями. Так возникает сложное выражение дополнения при посредстве сочетания предлога и предложного наречия с косвенным падежом существительного. Учение о дополнении, таким образом, распадается на учение о простом дополнении, дополнении, выраженном косвенным падежом существительного, и на учение о релятивном (относительном) дополнении, выраженном посредством сочетания предлога или предложного наречия с косвенным падежом существительного. Предложение недостаточное: Подколесин: Нет, сударыня, вы скажите наперед, не покажется ли вам странно? Агафья Тихоновна: Не могу знать, что такое. Подколесин: Но признайтесь: верно вам покажется странным то, что я вам скажу. Релятивное дополнение в русском языке является представлением о субстанции или субстантивированном явлении, признаке, поставленном в зависимое отношение от другого представления, между тем как обстоятельство является зависимым представлением о признаке: Но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера. (В.и М. III, 3, XXIX). Как видно из приведенных выше примеров, в русском языке подобная конструкция также служит для создания поля напряжения, концепция которого нами уже рассматривалась. Однако, в русском языке структура «то + что + придаточное» менее употребима, в частности в устной речи, хотя в английском встречается постоянно. В русском языке это в основном достояние письменной речи. Таким образом, подводя итоги, можно сказать, что в английском языке рассматриваемая конструкции выступает грамматически, как предложение, вводимое КОС, которое служит как способ связи слов в предложении и его частей. Стилистически конструкция играет в обоих языках роль грамматической метафоры. Функционально же она служит для создания эффекта напряжения. С точки зрения узуса использование конструкции не ограничено в английском языке, она используется и в разговорной речи, и в научных письменных трудах, в то время как в русском она встречается чаще всего в письменной речи.
