Скутнев А. * Воспоминания диссидентов как

А. СКУТНЕВ
ВОСПОМИНАНИЯ ДИССИДЕНТОВ
КАК ИСТОЧНИК ПО ИСТОРИИ ПРАВОЗАЩИТНОГО
ДВИЖЕНИЯ В РОССИИ
(на основе произведения В. Буковского
«И возвращается ветер…»)
Феномен диссидентского движения – явление судьбоносное для нашей
страны. Оно обросло вымыслами и давно ждет своих исследователей. Мысль
А.Б. Безбородова о том, что «историографической традиции изучения
диссидентского движения в академической среде еще предстоит сложиться»,
можно экстраполировать на все диссидентское движение1. Окончание
пятидесятилетнего срока секретности формально скоро позволит историкам
работать над архивными документами 1960-х годов как с историческими
источниками. Методологию пора разрабатывать сейчас. Тогда исследователь
получит огромные возможности, которые предоставляются не часто. Еще
будут живы многие диссиденты, будет открыта архивная база и разработана
соответствующая теория.
О сложности источниковедения диссидентского движения писал
А.Ю. Даниэль, некогда диссидент. С его точки зрения, большинство
произведений, созданных диссидентами, удручающе однообразны – «почти
все они описывают конкретные случаи политических преследований либо
являются публицистикой на ту же тему»2. Однако А.Ю. Даниэль оценивает
их
прежде
всего
«однообразные»
как
писатель.
произведения
Для
предстают
профессионального
в
ином
свете.
историка
По
сути,
Безбородов А.В. Феномен академического диссидентства в СССР. М.: РГГУ, 1998. С. 9.
Даниэль А.Ю. Диссидентство: культура, ускользающая от определений? // РОССИЯ /
RUSSIA. Вып. 1 [9]: Семидесятые как предмет истории русской культуры. М.: О.Г.И.,
1998. С. 111–124 // http://ec-dejavu.net/d-2/Dissident.html.
1
2
произведение В. Буковского «И возвращается ветер…», вышедшее в свет в
1978 г. в Париже, – бесценный источник, повествующий о зарождении и
становлении правозащитного движения (таких объемных источников не
слишком много1. Например, можно упомянуть работу А. Амальрика
«Нежеланное путешествие в Сибирь»).
По мнению В. Буковского, только с процесса над Синявским и Даниэлем
и изгнания Тарсиса начинается активная фаза движения с неотъемлемым
интересом западных СМИ. С этим же согласны и другие диссиденты.
А.Ю. Даниэль аналогично отделяет вторую половину 1960-х годов от
предшествовавшей эпохи2. В. Буковский говорит: «После истории Тарсиса и
дела Синявского и Даниэля Запад впервые заинтересовался реальным
положением вещей у нас. Приоткрылся лишь самый краешек завесы, но даже
это немногое вызвало шторм возмущения. Что же будет, если они увидят
все?» Со временем интерес к диссидентам не ослаб, а лишь усилился3.
В. Буковский дает важную характеристику движения диссидентов. В
частности, то, что у движения «не было руководителей и руководимых, не
распределялись роли, никого не втягивали и не агитировали. Но при полном
отсутствии организационных форм деятельность этого содружества была
поразительно слаженной. Со стороны не понять, как это происходит. КГБ по
старинке все искал лидеров да заговоры, тайники и конспиративные
квартиры и каждый раз, арестовав очередного "лидера", с удивлением
обнаруживал, что движение от этого не ослабло, а часто и усилилось»4.
А.Ю. Даниэль подчеркивает, что «диссидентство – это никакое не движение,
Буковский В.
И
возвращается
ветер…
Париж,
1978
//
http://www.vehi.net/samizdat/bukovsky.html.
2
Даниэль А.Ю. Указ. соч.
3
В. Буковский в своем произведении 1981 г. «Письма русского путешественника»
(http://www.gramotey.com/?open_file=1269093372) отметил, что «интерес и симпатии
общественного мнения к нашим проблемам как раз в тот момент были огромны, желание
помочь, понять, поддержать невероятное. Наше движение стремительно выходило на
мировую арену, становясь фактором международной политики, отчего у него появились
могущественные враги».
4
Буковский В.
И
возвращается
ветер…
Париж,
1978
//
http://www.vehi.net/samizdat/bukovsky.html.
1
а, скорее, совокупность общественных движений и индивидуальных
поступков,
разнородных
и
разнонаправленных
(а
зачастую
противонаправленных) по своим целям и задачам»1. Этот факт ясно
показывает, что диссиденты были людьми иной политической культуры, с
активной гражданской позицией, в отличие от господствовавшего в СССР
подданнического типа политической культуры.
Отмечая сплоченность, В. Буковский признает и малочисленность
движения: «…по стране сидело нас, политических, никак не больше двух
десятков тысяч»2.
Другой характерной чертой было отсутствие надежды на крушение
советской системы. Все-таки большинство диссидентов в СССР, как и
советологи на Западе, либо всерьез не верили в возможность развала СССР в
период 1960–1970-х3 годов, либо предполагали осуществление подобного
варианта в далекой перспективе. В. Буковский пишет об этом: «Победы мы
не ждали – не могло быть ни малейшей надежды на победу. Но каждый хотел
иметь право сказать своим потомкам: "Я сделал все, что мог. Я был
гражданином, добивался законности и никогда не шел против своей совести".
Шла не политическая борьба, а борьба живого против мертвого,
естественного с искусственным. Никто не "поручал" Гинзбургу собирать
материалы процесса Синявского и Даниэля (так называемую "Белую книгу"),
а Галанскову – литературный сборник "Феникс-66". Никто не заставлял
Дашкову все это печатать, а нас с Витькой Хаустовым – устраивать
демонстрацию, когда их арестовали».
Оказавшись за границей, В. Буковский ощутил, что и здесь общество
настроено на вынужденное сотрудничество, а не на борьбу с СССР. В работе
«Московский процесс» он пишет о том, что «стоило мне отозваться
негативно на этот вопрос (разрядка – прим. авт.) и связанный с ним вопрос о
Даниэль А.Ю. Указ. соч.
Буковский В. Указ. соч.
3
Мнение А. Амальрика, выраженное им в книге «Просуществует ли СССР до 1984 года»,
можно воспринимать как единичное явление, не отражающее мнение большинства.
1
2
"социализме с человеческим лицом", как я тут же ощутил охлаждение, а то и
враждебность даже центристской прессы, не говоря уж о левой»1.
При этом В. Буковский постоянно приводит бесчисленные примеры
того, как советская система, особенно судебная и петенциарная системы,
пришли в негодность и находятся в состоянии глубокого внутреннего
кризиса. Так, он пишет: «…не было больше того революционного пыла и
рвения – расстрелял его Сталин в 30–40-е годы. Все больше деревенел
аппарат, захватывали его чиновничья апатия, боязнь ответственности, боязнь
начальства, добротное бюрократическое равнодушие. Обросли законами,
инструкциями, постановлениями, и не всегда понятно было, как их
толковать. Лучше всего, конечно, доложить наверх и ждать распоряжений.
Сверху же распоряжаться не спешили. Сверху любили в основном
наказывать чиновников за нерадивость, спускали все новые инструкции,
постановления, которые опять надо было истолковывать как-то, примирять
их вечные противоречия»2. В тюрьме отсутствовали кодексы и элементарно
конституция. Сам суд предстает в произведении как зависимый от власти,
где судьи не знают процессуальных норм, а состязательность процесса
является фикцией.
Уникальность воспоминаний В. Буковского заключается в их освещении
«внутренней кухни» диссидентского движения, мыслей, разговоров его
участников, дебатов вокруг тактики и принятия решений. А.Ю. Даниэль прав
только отчасти, когда говорит: «…мы совершенно не можем из собственно
диссидентских документов выяснить, условно говоря, модно ли было в
диссидентской среде ходить в баню или на футбол, читать стихи Рейна,
говорить о внешней политике или о судьбах России и закусывать после
Буковский В.
Московский
процесс.
http://belousenkolib.narod.ru.
2
Буковский В.
И
возвращается
http://www.vehi.net/samizdat/bukovsky.html.
1
Париж
–
ветер…
Москва,
Париж,
1996.
Ч. 2
1978
//
//
первой рюмки»1. И в произведении В. Буковского такая информация
отсутствует.
Однако самая главная ценность произведений диссидентов состоит
именно в том, что это действительно источники о менталитете советских
граждан2. Только они повествуют о культуре не массовой, а о культуре, по
сути, маргинальной, отличающейся от принятой в СССР. Советское
общество сплошь состояло из недосказанных, скрытых знаков и негласных
табу. Понять их непосвященным (иностранцам и молодежи современной
России) невероятно сложно. Многие вещи нигде не описаны, кроме как в
произведениях диссидентов, например, печально знаменитые «психушки»
для политических заключенных. О порядках советской психбольницы с
позиции «больного» узнать невозможно, в силу логики в них традиционно
содержатся душевнобольные, которые не могут создать воспоминания,
могущие стать предметом публикации. И только в СССР в подобные
заведения попадали люди с литературным талантом и трезвой памятью.
В. Буковский описал издевательства над больными: то, как у врача
Позднякова «было два излюбленных приема: "три на пять" и "галифе". "Три
на пять" – это три укола сульфазина по 5 кубиков каждый, два в ягодицы и
один под лопатку. После такой процедуры наказанный чувствовал себя
словно на кресте распятым – ни рукой, ни ногой пошевелить нельзя от боли.
И температура 41°. "Галифе" называлась процедура накачивания физраствора
в ляжки, от чего они раздувались действительно, как галифе. Боль адская, и
ходить невозможно».
Особенно интересны зарисовки простой, обычной, бытовой стороны
жизни в советской тюрьме, например, описание мира «блатных». Место
тюрьмы в советской цивилизации особое. Оно не отражалось в официальной
историографии. Диссиденты в силу литературных и личных способностей –
Даниэль А.Ю. Указ. соч.
После 1991 г. произведений о советской культуре и быте вышло много. Достаточно
вспомнить книгу А. Козлова «Козел на саксе» (М.: Вагриус, 1998), по мотивам которой
снят известный фильм «Стиляги».
1
2
одни из немногих, кто обращал внимание на это явление. Так, в работе А.
Синявского этому вопросу посвящен отдельный параграф1. В. Буковский
также не раз касается данного вопроса, описывая свои отношения с
настоящими ворами. В работе он пишет о том, что «уголовники добровольно
помогали таскать на этапах мои мешки с книгами, делились куревом и едой.
Просили рассказать, за что мы сидим, чего добиваемся, с любопытством
читали мой приговор и только одному не могли поверить – что все это мы
бесплатно делаем, не за деньги. Очень их поражало, что за вот так запросто,
сознательно и бескорыстно люди идут в тюрьму. Во Владимирской тюрьме
отношения у нас с ними сложились самые добрососедские: постоянно
обращались они к нам с вопросами, за советами, а то и за помощью. Мы
были высшими Судьями во всех их спорах, помогали им писать жалобы,
разъясняли законы, и уж, разумеется, бесконечно расспрашивали они нас о
политике»2.
В. Буковский
уподобляет
нарастание
правозащитного
движения
снежному кому, который должен разрушить советское государство:
«Удивительно, как много – при первом натиске гласности – в нашем самом
безмятежном в мире государстве обнаружилось вдруг проблем: правовых,
национальных, социальных, религиозных. Оказалось, что каждый день
происходит столько событий - преследований, арестов и расправ, что
понадобилось выпускать в самиздате раз в два месяца информационный
журнал – "Хроника текущих событий". Да и вообще самиздат перестал уже
быть делом чисто литературным: открытые письма, статьи, памфлеты,
трактаты, исследования, монографии. И, конечно, стенограммы судов. Чем
больше свирепела власть, тем больше разрасталось и крепло движение –
пойди пойми теперь, кто медведь, а кто колода и что из всего этого выйдет»3.
Глава 6. Параграф «Преступный мир и правящий класс» // Синявский А. Основы
советской цивилизации. М., 2002.
2
Буковский В. Указ. соч.
3
Там же.
1
Не нужно думать, что диссиденты брежневской эпохи – явление
исключительное для России и мира в целом. Параллели в истории
существуют весьма часто. Сами методы борьбы с инакомыслящими
отсылают нас к XIX веку и истории с П.Я. Чаадаевым. Только в декорациях
тоталитарного государства XX века все намного жестче.
С одной стороны, отличие воспоминаний диссидентов от официальных
источников очень велика. С другой стороны, их художественная ценность,
наверное, несколько ниже литературных произведений. Так, Синявский
говорит о когорте однотипных произведений запрещенных авторов,
рассказывающих о тюремной жизни в СССР. Кроме того, воспоминания
диссидентов до сих пор носят политическую окраску, так как некоторые
авторы весьма активно участвуют в современном политическом процессе
России.