Бердников Игорь Владимирович

Бердников Игорь Владимирович
родился в 1978 году в поселке
Первомайский Шумячского района. Окончил Смоленский педагогический
институт. Работает в Первомайской средней школе учителем истории. Игорь
Владимирович постоянный читатель Первомайской сельской библиотеки.
Причем не просто читатель, а читатель вдумчивый, разносторонний: нет
такого отдела библиотечного фонда, который бы его не заинтересовал. Стихи
начал писать с детства, прекрасно играет на гитаре, сам подбирает музыку к
стихам.
БЕЗВЕРИЕ
Рыба гниёт с головы,
Дерево сохнет без корня,
А сердца от безверия – полумертвы
И всем чёрным ветрам покорней.
Души покрыла грязь,
Души от пепла серы.
Вот рука замахнулась, и кровь пролилась
На осколки разбитой веры.
Дьявол над миром кружит,
Дьявол над миром смеётся,
Над увязшей в заботах душой ворожит –
Крылья чёрные скрыли солнце.
Как устоять на ногах?
Не отравиться серой?
Выбор прост: или к дьяволу на рога,
Или к свету Христовой веры.
Звёзды ведут рыбака,
Странник послушен дороге,
Ветер веры зовёт человека века,
Но не хочет он думать о Боге.
СОЛНЦЕ ПРАВДЫ
Солнце Правды взойдёт над моею землёй!
Над небесной печалью, тоскою земной.
И живая душа, словно голубь, взлетит
В ослепительно синий и нежный зенит.
А червивое сердце на дно упадёт
И шипящей змеёю во тьму уползёт.
Так и мне не спастись, не избегнуть суда,
Когда Новое Солнце взойдёт навсегда.
Я и в эту минуту, и в этих стихах
По колено! по пояс!! по горло!!! в грехах.
Пред Твоими очами, Спаситель, стою
И молюсь, и надеюсь на милость Твою.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Нищий, больной, одинокий бродяга,
Я согрешил, несмываем мой грех.
В омуте жизни – гнилая коряга,
В спину летит мне булыжником смех.
Слишком красны были женские губы,
Слишком медовым казалось вино.
Пели мне флейты и пели мне трубы:
«Правда и ложь – а не всё ли равно?»
Да! Всё равно! Но другой стороною
Жизнь повернулась. Не хочется петь.
В прошлом – друзья. Новой встречи со мною
Рада была лишь хозяйская плеть.
Нету ни сил, ни желанья, ни воли
Дальше брести. Поскорей бы конец.
Дом у дороги, зелёное поле,
Кто-то спешит мне навстречу… Отец...
ЗВЕРИНАЯ КРОВЬ
Изменяется мир, но от века до века
В этих жилах вскипает звериная кровь.
Бьют в лицо человека, в ли-цо! человека!!!
Кулаком, что копытом, и в губы, и в бровь.
Сатанея от хруста разбитого носа,
Бьют, пока не проступит багровый загар.
Если руки – пудовые знаки вопроса,
Все проблемы решает «хороший» удар.
Даже бешеный зверь истекает слюною –
Всем понятно, что значит слюна на клыках,
А двуногие звери снуют за спиною,
Пряча бешенство в шубах, машинах, очках.
Вот идёт человечище, важный и гордый,
От великих идей колесом вспухла грудь,
Но лицо превратится в тигриную морду,
Если кто ненароком посмеет толкнуть.
Из кафе выплывает Прекрасной Еленой,
Вся в духах и туманах, виденье, мечта…
Слово скажешь не так – обернётся гиеной
И лишаем сползёт вся её красота.
Вот у школы резвится их славный детёныш.
Он большой для игрушек, качелей, сачка,
Есть другие забавы, и милый зверёныш
На виду старшеклассников «вздул» новичка.
И опять без конца, и опять без причины –
Лишь бы самость свою доказать поскорей –
Эти женщины, дети и эти мужчины
Топчут братьев своих по закону зверей.
Разве надо быть кошечкой или калекой,
Чтобы в чёрных сердцах заалела любовь?..
Бьют в лицо человека, в ли-цо! человека!!!
Чтобы капала, капала красная кровь.
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ СЫН
Я тонул, как слепой вислоухий щенок.
У него из-под лап, у меня из-под ног
Уходила земля, я не чувствовал дна.
А вода молчалива, вода холодна.
Как и он, я от страха визжал и скулил,
Как и он, я отчаянно воду месил,
Но бежала по горлу кипящей смолой
Ледяная вода, заглушая мой вой.
И когда я охрип, и когда я замёрз,
И когда не осталось ни силы, ни слёз,
И когда чьи-то руки росли из глубин,
Мне на помощь пришёл Человеческий Сын.
Я дрожал – Он прижал меня к тёплой щеке
И о чём-то спросил на своём языке,
А слова Его пахли парным молоком…
Я поверил Ему, хоть и был не знаком.
*
*
*
Не умаляюсь я до червяка:
Червяк опасней саблезубых тигров,
Его душонка до того мелка,
Что ей не страшно никакое иго.
Червяк не смотрит вверх. «Куда уж мне, -
Считает он, поглубже зарываясь.
- Я слеп, я глух, я нем. Я в стороне
От всех сторон, я слаб и в этом – каюсь.
Уничижение – моя стезя,
Мой Символ веры и моя Голгофа.
Я знаю назубок, что мне нельзя.
Мне хорошо известно слово плохо »
Вползают в чью-то душу червяки,
Влюблённые в покой болотной жижи,
Им не страшны ни пули, ни плевки –
Они опустят голову пониже.
Им хочется, чтоб был прекрасен мир,
Но чтоб прекрасным его сделал кто-то.
Тихонечко глядят из норок-дыр
И превращают этот мир в болото.
СОН РАСКОЛЬНИКОВА
Десять тысяч… десять миллионов…
Десять легионов разноликих
Дерзких и премудрых Соломонов,
Александров и Петров Великих.
Каждый ощущает своё право
Враз искоренить несправедливость.
Но бежит по жилам, как отрава,
К жалости холодная брезгливость.
К Островам Блаженства плыть готовы
Через океан чужих мучений,
Оттолкнув Божественное Слово,
Истину христовых поучений.
Как горят их сумрачные лица,
А душа от злобы закоптела.
Каждый шепчет: «Дайте насладиться
Моему божественному телу.
Я хочу почувствовать руками,
Языком, ноздрями, каждой порой
То, что ощущаете вы сами,
Алчные, улыбчивые воры.
Посмотрите – чахнет ваша слава,
Рвётся оправданий паутина.
Ваш кумир – наследственное право,
Ну а мой – святая гильотина.
Ожирев в пентхаусах Олимпа,
Шевеля величественным задом,
Вы мычите о законах . либо
Всех стращаете зловонным адом.
К чёрту разговоры о балансе
Вашего прилизанного мира!
Звонче пой в кроваво-мутном трансе –
Пой! – благословенная секира!».
СТРАННИК
Я спотыкаюсь, но бреду.
Изнемогаю, рвусь из кожи,
Но путь свой всё-таки пройду.
Я – Божий странник, не прохожий.
Я слышу, что левей меня
При свете дня исчадье ночи
Взнуздало бледного коня.
И вот он здесь – мой чёрный ловчий.
Но для начала спутник мой,
Задравши хвост почти до неба,
Поставит стол передо мной,
Заставленный вином и хлебом.
А позже, чтоб меня развлечь,
Утрётся гривой, как салфеткой,
И попытается увлечь –
Сыграть с ним в «русскую рулетку».
В конце пути, звеня сумой,
Проблеет: «Золотом набита!
Ты хочешь, чтоб мешок был твой?
Так поцелуй моё копыто!»
Но Небо синее сильней
Хвостов и грив, копыт и злата.
И вот дорога. А по ней
К Нему и я приду. Когда-то.
Из цикла «Сказочное»
ВОЛЧИЦА
Я умоюсь тирлич-травою.
Я достану двенадцать ножей.
Закружусь, зарыдаю, завою,
Разбужу всех ночных сторожей.
Обернуся чёрной волчицей.
Злобным смехом откликнется ночь
И кровавым оскалом зарницы
Обожжёт свою чёрную дочь.
Я настигну тебя в тумане,
И свершится безумный суд…
На груди моей свежие раны
Поцелуев твоих цветут.
Ты почувствуешь ужас ночи,
Только кинь беглый взгляд назад.
Ты смеялся в девичьи очи –
Так смотри же, как волчьи горят!
ЗАКЛИНАНИЕ
Пришла к тебе я, Матушка-Вода,
С поникшей да повинной головой.
Я – обессилевшая птица без гнезда,
Израненная чёрною тоской.
Кручина гложет сердце день и ночь –
Мой милый пал за тридевять земель…
Прими ж меня как собственною дочь,
Прими и уложи в свою постель.
Я буду спать, спокойна и чиста,
Я буду спать под шёпот тихих струй,
Невинная, как детские уста,
И верная, как первый поцелуй.
Иль в хороводе лебединых дев
Я поплыву, их младшая сестра.
Услышу звёзд таинственный напев,
Узнаю хмель ночного серебра.
А здесь я словно птица без гнезда,
Израненная чёрною тоской.
Пришла к тебе я, Матушка-Вода,
С поникшей да повинной головой.
ЗЕЛЁНЫЕ ГЛАЗА
За деревней, за извилистой рекой
Лес темнеет, точно идол колдовской,
Краем неба он к земле сырой прижат,
Там туманы злую тайну сторожат.
Как-то раз решил я счастья попытать,
Вековую эту тайну разгадать
И отправился за дикие поля,
За туман, где спит чужая мне земля.
По земле я шёл по проклятой. На ней
Я оставил своё сердце у корней
Дуба древнего, как голод и война,
Где лежала, тьмой укрытая, Она.
Ослеплённый красотою неземной,
Я застыл, и лес застыл, следя за мной.
Как над пропастью, над девой я стоял,
Наклонился… и её поцеловал.
Изумрудно-васильковые глаза
Приоткрылись – засверкала бирюза,
Но красавица покорно поднялась
И промолвила: «Ну, вот и дождалась».
Я привёл её в свой дом, назвал женой.
По селу ходил от счастья как хмельной.
И она была послушна и верна,
Но печальна, как осенняя луна.
Поначалу я на это не глядел:
Обнимал её, ласкал и песни пел.
Жизнь летела резвой тройкой – смех и звон,
Но не ведал я, к чему приговорён.
Только раз в глухую ночь проснулся я.
На печи со мной лежит жена моя.
Спит село, скотина спит и звёзды спят,
Лишь глаза жены зелёные горят.
Я попробовал уснуть опять – не смог,
Отвернулся от неё на правый бок,
Но её нездешний взгляд меня томил,
Словно чёрт дыру в затылке мне сверлил.
Новый день пришёл: жена моя была
Говорлива, хохотлива, весела.
И соседка, и телёнок – всё ей смех,
А меня бьёт лихорадка как на грех.
Солнце село, наползал туман с полей,
А жена моя смеялась веселей.
Я туда-сюда по дому сам не свой
И на печь залез, укрывшись с головой.
За окном во мгле горят огни Стожар,
А внутри меня то стужа, то пожар.
Я жене: «Зажги у Образа свечу»,
Та в ответ: «Сначала ножик наточу».
Ночь плела, как паучиха, впопыхах
По углам, в сенях, в подполье липкий страх.
Под тулупом полутрупом я лежу.
Нож визжит, жена поёт, а я – дрожу,
Лоб и щёки горячи, как утюги…
Песня смолкла, но послышались шаги.
Я от страха бормочу молитвы вслух,
Слава Богу! – на дворе запел петух.
И опять жена заботлива с утра,
Словно я – младенец хворый, так добра.
Дорога она мне, братцы, только что ж
При лучине ночью точит длинный нож?
САВАН
Колокольный звон страшней, чем пуля
Для ночных, непрошеных гостей.
Пуле из свинца покажет дулю
И капкан оскалит челюстей
Гость ночной из брошенной могилы,
Что стоит под окнами теперь.
Нипочём ему топор и вилы:
Да, он дикий – но совсем не зверь.
Поскребётся, постучит в окошко
И войдёт в избу, сломав засов.
Зашипевшую задушит кошку –
По душе пришельцу крики сов.
Он на шею вешаться не будет,
Чтобы тёплой кровушки попить.
Он всего лишь предлагает людям
Саван свой задёшево купить:
«Саван мертвеца не просто тряпка,
Не наряд для жизни гробовой.
Мир иной для смертного – загадка,
Саван – это пропуск в мир иной.
Облачившись в саван, не очнёшься
У чертей в дымящемся котле.
Ты живой, но чуть иной проснёшься.
И не под землёй, а на земле.
Ты получишь дивную награду,
О которой следует молчать:
Всех забытых, всех запретных кладов
Для тебя сломается печать.
Золото рабы твои устанут
Из твоих подвалов выносить.
Девы и мужи не перестанут
Красоту и ум превозносить.
Я – мертвец, и можешь мне поверить,
Самую высокую любовь
Я могу копейкою измерить
И копейкой измеряю кровь.
Не прошу жены и жеребёнка
Я за саван. Только и хлопот,
Что отдать грошовую душонку
Сына, что родится через год.
По рукам?» - и гость ночной протянет
Сучья пальцев в подтвержденье слов…
Луч рассвета в горницу заглянет,
Но – в округе нет колоколов.
НЕВЕСТА
За околицу в полночь выходит она,
Кротко смотрит на небо. Она – влюблена.
Но избранник её не силач, не певун,
Не купчина, а старый горбатый колдун.
День-деньской он угрюмо сидит на печи.
День-деньской он зловеще о чём-то молчит.
Не шевелится, даже не хмурит бровей,
Но молчание мёртвых стократ веселей.
А когда на деревню спускается тьма
И бродячих собак месяц сводит с ума,
Ухмыляясь, встаёт он и посох берёт,
И выходит за дверь, и гнусаво поёт
О красавице юной, что в поле одна,
Ждёт его не дождётся, бела и стройна.
Он не ведает муки сердечной тоски –
Жёлтым пламенем тлеют гнилые клыки.
А заутра пастух, страж унылых коров,
Разгоняя кнутом облака комаров,
Через лог свой рогатый отряд поведёт
И усохшее тело старухи найдёт.
ЧЁРНЫЙ ПАСТЫРЬ
У Вороньего погоста
Только ночь расправит крылья
Раздаются звуки песен
И тоскливых, и лихих.
Эти жалобы не просто
К нам летят из Замогилья,
Это травит злобу-плесень
Черный пастырь в душах злых.
Чёрный пастырь на осину
Заберётся и оттуда
Заиграет на свирели
Из костей нетопыря,
Чтобы те, кто гнули спину
Перед кривдой, златом, блудом
Из сырых могил хрипели,
Вожделением горя.
Нечисть яростно бормочет:
«Здесь внизу, в гробу разбитом
Я бешусь, но я не в силах встать –
Пригвождена крестом!».
Чёрный пастырь захохочет,
Свистнет и, стуча копытом,
Он запляшет на могилах,
Поднимая пыль хвостом.