СКОРБЬ ПОЗНАНИЯ - Открытый университет Израиля
advertisement
«Вести» – общественно-политическое приложение, 12 января 2006 г., стр. 20–21 и 23. Скорбь познания О книге Яира Орона «Скорбь познания. Вопросы преподавания Катастрофы и геноцида» (издательство Открытого университета Израиля, 2005) Александр Локшин По правде говоря, мне не очень хотелось писать рецензию на книгу, посвященную Катастрофе, да еще методике ее преподавания. О Катастрофе тяжело писать как о чем-то обыкновенном, страдаешь от того, что не найдешь слов, чтобы выразить ту боль и отчаяние, живущие во мне с давних пор, когда я, тогда еще совсем молодой человек, в 1976 году в составе туристической группы сотрудников одного из подмосковных музеев оказался в Освенциме. А здесь еще «вопросы преподавания» – от самого этого словосочетания веет чем-то заунывным и назидательным. Но название книги вызывает иные чувства – «Скорбь познания». Да и имя напечатанное на обложке – Яир Орон – напомнило о конференции во Франции в университете города Монпелье, посвященной геноциду армян и Холокосту. На ней запомнилось выступление профессора Орона из Израиля, рассказавшего о тех проблемах, с которыми он сталкивается, пытаясь донести до израильской аудитории трагедию армянского геноцида в начале ХХ столетия. Я начал читать эту книгу и... не мог оторваться. В книге Яира Орона рассматривается целый ряд проблем, которые вызывают разногласия и в обществе, и научных кругах. Чтение этой книги приведет читателя к размышлениям над темой, которую, по меткому замечанию автору, «мы порой не решаемся обсуждать даже наедине с собой». Этот прекрасно изданной том наполнен стихами Пауля Целана и 1 Иегуды Амихая, рисунками и гравюрами Владимира Мацкина, которые вводят в мир, от которого нельзя убежать и спрятаться. Автора интересуют не исторические события как таковые, а выводы, извлекаемые из них. Как все это передать тем поколениям, что живут в сегодняшнем мире, где и после Катастрофы происходит немало чудовищных преступлений? Автор считает, что у Катастрофы нет какогото единого, «главного» «урока» или «смысла», но из нее вытекает целый ряд уроков, смыслов и интерпретаций. Автор книги не только и не столько дает ответы, сколько ставит вопросы. Например, о соотношении истории и коллективной памяти в контексте преподавания темы Катастрофы и геноцида. Например, о том, есть ли в коллективной памяти еврейского населения Израиля место и для других, нееврейских жертв гитлеризма, а также других геноцидов ХХ столетия? Должны ли мы игнорировать «проблематичные» эпизоды нашей собственной национальной истории, например, существование юденратов, фактически помогавших немцам проводить свои бесчеловечные акции, или факт наличия еврейских спекулянтов, наживавшихся на страданиях своих соплеменников? Можно ли спрятать, скрыть или опровергать прошлое, когда речь идет о его «черных страницах»? Нужно ли вступать в поединок с прошлым, когда речь, например, идет о пассивных очевидцах, не принимавших участия в зверствах, но и ничего не сделавших, для того, чтобы предотвратить их? Должны ли в нашей памяти остаться только герои восстания в Варшавском гетто? Иными словами: есть ли в нашей собственной истории нечто такое, что должно быть предано забвению? Проблема Холокоста побуждает к рассмотрению фундаментальных вопросов, касающихся сути человека и человеческого общества, самого существа морали, веры и религии. При этом, как справедливо замечает Я. Орон, среди исследователей нет единой позиции относительно интерпретации Холокоста, и предпочтение той или иной концепции оказывает значительное влияние на преподавательскую деятельность. Основываясь на книге известного израильского историка, профессора 2 Тель-Авивского университета Йосефа Горни, можно выделить три различных системы воззрений в осмыслении Холокоста. Первое из этих мировоззрений базируется на том, что нужно рассматривать Катастрофу европейского еврейства, не выделяя ее из страданий, пережитых другими народами на протяжении веков, будь то уничтожение армян турками в годы первой мировой войны, а индейцев Южной и Северной Америки – европейскими колонистами, гибель сотен тысяч людей в результате американской атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки и нескольких миллионов – в ходе голодомора 1932–1933 гг. на Украине. Надо сказать, что именно в рамках этого подхода (хотя выражавшая его советская партийная номенклатура и не догадывалась о существовании подобной концепции) власти отказывали советским евреям на саму память о Катастрофе, говоря, что все народы в Советском Союзе в годы Великой Отечественной были жертвами нацизма и выделять «отдельную нацию» значит «насаждать национализм». Этому подходу решительно противостоит течение, сторонники которого демонстрируют уникальный характер той трагедии, которую пережили (а точнее, в большинстве своем, не пережили) евреи Европы. Отсюда вполне естественным образом вытекает стремление превратить память о Холокосте в тот коллективный опыт, который станет фактором внутреннего сплочения всего еврейского народа. Сторонники подобных взглядов есть и среди тех, кто пытается придать Холокосту религиозный смысл, актуализируя эту проблему, утверждая, например, что Израилю угрожает новая Катастрофа, причем не только со стороны окружающих еврейское государство арабов, но и со стороны западного мира, который сегодня, как и прежде, готов бросить евреев на произвол судьбы. Неким парадоксальным иезуитским образом, этот взгляд исповедовали и советские власти, в многочисленных заявлениях советского правительства и МИДа указывая, что сам Израиль своей «безрассудной авантюристической политикой» ставит под угрозу свое существование. Те, кто утверждают, что Израилю может угрожать новая Катастрофа, делают и практические выводы: во-первых, еврейскому государству необходимо опираться на собственные, прежде всего, военные силы, а 3 во-вторых, необходимо расширять и углублять масштабы политического лоббизма еврейства диаспоры для обеспечения внешнеполитической поддержки Израиля. Однако существует и третье направление, представители которого, указывая на уникальность Катастрофы европейского еврейства и не отметая вывода о необходимости существования сильного в политическом и военном отношении Израиля, предупреждают об опасности политики изоляции евреев от окружающего их общества. Они выступают за отказ от того, чтобы основой самовосприятия еврейского народа стала цепь преследований. Против упора на жертвенную судьбу в изображении истории еврейского народа, как известно, еще до второй мировой войны выступал один из крупнейших еврейских историков Сало Барон (1895–1989), отвергавший «плачущую» концепцию еврейской истории. Это может показаться заведомо невозможным, немыслимым, но первоначально в израильских учебных заведениях не было специального курса, посвященного Холокосту. Израильские школьники черпали знания об этом периоде из церемоний Дня памяти; освещение Катастрофы было направлено прежде всего на то, чтобы вызвать у молодежи эмоциональную реакцию. До конца 1970-х гг. Министерством просвещения так и не было разработано систематической программы по изучению Катастрофы. В тех немногочисленных главах в учебниках для старшеклассников, где рассматривалась Катастрофа, в описаниях жизни будущих жертв Катастрофы – евреев Восточной Европы конца XIX века – первой половины ХХ века подчеркивались, прежде всего, их бедность и униженность. Лишь в 1979 г. история Катастрофы была включена, наконец, в программу обучения в старших классах средней школы. При этом в учебных программах, как и в ходе вошедших в традицию с конца 1980-х гг. поездок израильской молодежи в Польшу, превалировал «сионистский» аспект (независимость суверенного Государства Израиля как антитеза униженному и зависимому положению евреев Восточной и Центральной Европы в 1930-е – 1940-е гг.), а тема геноцида других народов не рассматривалась вообще. К поездкам молодежи в Польшу 4 Я. Орон относится скорее отрицательно, чем положительно, «ибо отношение молодого израильтянина к еврейскому народу идет по руслу, проложенному Катастрофой. ... Это связь с погибшим еврейским народом, а не с живым. Походы связывают молодежь не с духовным богатством прошлого, не с высокой культурой еврейства, но с прошлым, исполненным жертв и унижений, разрушения и смерти. В Освенциме нельзя увидеть, как живут люди, видно только, как их уничтожали. Кем были убитые? Как они жили? Каковы были их религиозные, культурные, духовные ценности? Об этом мало что можно узнать при посещении концлагерей». Мы не в коем случае не должны создавать положение, при котором лагеря смерти станут главным местом встречи израильского школьника с евреями диаспоры, – убежден автор. Таким путем мы все более и более будем превращаться в народ, объединяемый «благодаря» общей трагедии, в народ, как бы порожденный цепью несчастий. Нет смысла искать, да и невозможно найти в пепле крематориев нашу национальную идентичность. Представляется, что одновременно с посещением мест Катастрофы израильской молодежи стоило бы посетить и былые центры еврейской культуры и традиции, такие как Краков или Вильнюс, что создало бы предпосылки для более глубокого понимания исчезнувшей еврейской цивилизации в диаспоре. Одна из глав книги посвящена тому, как формировалась память о Катастрофе в самом Израиле. Закон о дне памяти Катастрофы Кнессет принял в 1951 г., спустя три года после создания независимого Государства Израиль. Этот закон стал первым из нормативных документов, касающихся увековечивания памяти о Холокосте в еврейском государстве, при этом характер проведения официальных мероприятий еще определен не был. Спустя два года (в 1953 г.) Кнессет принял Закон о мемориальном центре Яд ва’Шем, который определял основные функции и задачи этого учреждения: хранить память о Катастрофе и героизме еврейского народа. Таким образом, сочетание Катастрофа и героизм – ха’Шоа вэ’ха’гвура, – столь важное для израильского общества, было закреплено законодательно. Указывалось, что задачей этого мемориального института должно стать собирание, изучение и публикация всех свидетельств о Катастрофе и героизме. В 5 функции Яд ва’Шем вошло и присуждение «посмертного израильского гражданства» жертвам Катастрофы – символический акт, призванный связать память жертв с суверенным Государством Израиль. Формирование памяти о Катастрофе в Израиле носило, как отмечает ряд авторов, «израиелецентристский» характер. Далеко не случаен тот факт, что сам комплекс Яд ва’Шем был размещен на горе Герцля, где покоится прах основателя политического сионизма, рядом с военным кладбищем, на котором хоронят павших израильских воинов. Это обстоятельство, как и соседство дат Дня памяти Катастрофы с Днем памяти павших воинов, который, в свою очередь, переходит в День независимости, вновь подчеркивало тот факт, какой ценой еврейский народ обрел свою государственность. В 1959 г. был принят еще один закон – о Дне памяти Катастрофы и героизма, который определил характер проведения поминальных церемоний. Согласно этому закону, чтобы подчеркнуть несовместимость Холокоста и любой повседневности сирены возвещают о двух минутах молчания, в течение которых в стране приостанавливается любая деятельность. Законом также устанавливается, что государственную церемонию, посвященную Дню памяти Катастрофы и героизма, открывает высшее официальное должностное лицо в стране – президент Израиля. Спустя более двадцати лет программа Дня памяти о Катастрофе была дополнена еще одной эмоционально насыщенной церемонией, названной «У каждого человека есть имя» (по названию стихотворения израильской поэтессы Зельды), в рамках которого в Израиле и в еврейских общинах диаспоры зачитываются имена погибших. Например, в январе прошлого года в Амстердаме в ходе такой пятидневной акции со сцены Национального театра политики, общественные деятели, интеллектуалы и активисты еврейской общины зачитывали список из 102 тысяч имен и фамилий голландских евреев, погибших от рук нацистов и их местных подручных. Порой носители этих имен связаны с человеком зачитывающих их, семейными узами, иногда погибшие жили в тех местах и странах, где происходит церемония. Каждый из шести миллионов жертв оказывается не некой абстракцией, а конкретным человеком, хотя от него не осталось 6 даже могилы с надгробием, человеком, в котором, как и в каждом из нас, был заключен свой неповторимый мир. Три основных события оказали определяющее влияние на восприятие израильским обществом Катастрофы: договор о репарациях, подписанный между Израилем и ФРГ в 1952 г., так называемое дело Кастнера, начавшееся в 1954 г., и наконец, самое значительное – суд над Адольфом Эйхманом в начале 1960-х. Эти события прорвали завесу молчания, что существовала во многих еврейских семьях, переживших Катастрофу, как в Израиле, так и в других странах. Переломным, как считают многие исследователи в их числе и Я. Орон, для ментальности многих израильтян стал суд над Эйхманом в Иерусалиме, начавшийся в апреле 1961 г. и завершившийся его казнью в мае 1962 г. Благодаря многочисленным свидетельским показаниям бывших узников концлагерей и гетто расширилось значение понятий героизма и сопротивления. Стало ясно, что сопротивлением в условиях Холокоста была не только вооруженная борьба, но и самые простые для обыденной жизни действия: верить в Бога, учить детей, рисовать, ставить театральные постановки, рожать детей... «После процесса Эйхмана, – пишет Я. Орон, – избежавшие гибели в Катастрофе перестали быть безымянной группой в израильском обществе, став людьми из плоти и крови со своими именами и биографиями». С тех пор тема Катастрофы перестала быть замалчиваемой, именно тогда посещение мемориального центра Яд ва’Шем было введено в программу старших классов средней школы. Многие последующие события в истории Израиля оказали существенное влияние на восприятие Холокоста. Травматические переживания, связанные с периодом напряженности накануне Шестидневной войны, вызвали у населения Израиля, включая и молодежь, тревогу, порождавшую ассоциации с периодом, когда уничтожение еврейского народа было реальной опасностью. Прежде Катастрофа воспринималась как нечто происходившее «там», c «ними» – евреями галута, носившими в себе (в глазах израильтян) отрицательный образ, символ униженности и робости. И вдруг 7 израильское общество стало осознавать, что нечто подобное может случиться и «здесь», «с гордыми и свободными израильтянами»… Важно отметить, что лишь сила знаний может превратить День памяти о Катастрофе и всевозможные мемориальные церемонии в нечто большее, чем рутинное напоминание о трагедии невиданного масштаба, которая обрушилась на еврейский народ более шести десятилетий тому назад. Такая информация получает особое значение в свете той опасности, что исходит от все более множащейся неонацистской литературы, направленной на преуменьшение Катастрофы и даже на полное ее отрицание. Такая ситуация особенно характерно для современной России и Украины, где сочинения псевдоисториков, отрицающих сам факт и масштабы Холокоста, продаются и в книжных магазинах, считающихся респектабельными. Значительный интерес вызывает глава книги Я. Орона об отношении израильских арабов к Катастрофе. Для арабской общественности в Израиле, как и для общественности еврейской, осознание себя как жертвы является одним из значимых моментов национальной самоидентификации. На восприятие Катастрофы арабским меньшинством в Израиле оказывает влияние накба – арабское слово, которым означают катастрофу или несчастье, которую многие из них связывают с возникновением еврейского государства в 1948 г. Среди палестинцев существует самый широкий разброс позиций: от полного отрицания Катастрофы до признания ее как важнейшего события мировой истории. Многие палестинские деятели говорят о том, что они сами – косвенные жертвы Катастрофы, поскольку прямые ее жертвы «отняли у них родину». Судя по ряду публикаций арабские школьники считают, что евреи Израиля относятся к ним едва ли не так же, как немцы относились к евреям. Это распространенное среди арабов представление вскрывает, по мнению Я. Орона, «печальный факт: Государство Израиль прилагает большие усилия, чтобы события Катастрофы стали известны общественности разных стран мира, но не занимается этим, когда дело доходит до арабов-граждан Израиля». Лишь в последнее время появились, наконец, специальные программы по изучению Катастрофы, которые, хотя и ограниченно, вводится в 8 разных учебных заведениях арабского сектора. Евреям и арабам, если они стремятся к миру, необходимо завязать диалог, который поможет обеим сторонам освободиться от этноцентризма, вникнуть в неповторимые особенности как своей, так и иной коллективной памяти. Это, как надеется Я. Орон, может привести к положительным переменам, пусть постепенным и медленным, в позициях обеих сторон. В ритуале проведения Дня памяти Катастрофы в последнее время происходят перемены. Показательна в этом отношении церемония, проведенная в 1995 г. в школе «Кедма», когда кроме традиционных шести факелов, символизировавших память погибших в Катастрофе шести миллионов евреев, было добавлен седьмой факел, посвященный памяти других уничтоженных групп и народов. Тем самым церемонию был придан более универсальный характер. Директор школы «Кедма» сказал на церемонии зажигании седьмого факела: «Мы, евреи, принадлежавшие к третьему поколению после провозглашения независимости Израиля, исполненные благоговения к огню в память шести миллионов жертв нацистов, хотим возжечь от него еще один факел. Это седьмой факел, который мы зажигаем перед всем миром. Нам принадлежит трагическая честь, стоя здесь и помня о прошлом, произнести слова предостережения: Нет такого народа, такой цивилизации, такой группы людей, которые застрахованы от ненависти, расизма, преследований и уничтожения.... Мы в ни в коем случае не хотели бы преуменьшить боль и память о наших соплеменниках или сравнить Катастрофу с другими... Мы, потомки народа, вынесшего самое страшное, сегодня, высоко держа голову, произносим молитву о мире и братстве между народами, расами и культурами». Заключительная глава книги посвящается преподаванию темы геноцида, т.е. массовых убийств только за принадлежность к определенной национальной, этнической, расовой или религиозной группе. В Израиле по этому вопросу имеется, как пишет автор, два основных подхода. Согласно первому из них, вообще не следует изучать эту тему в школе, ибо необходимо сосредоточить все усилия на изучении Холокоста. Сторонники второго подхода исходят из того, что изучать тему геноцида следует, но при 9 условии последовательного разграничения между ним и Катастрофой. Позиция профессора Я. Орона состоит в том, что он предлагает вести преподавание темы Катастрофы и геноцида в рамках одной дисциплины. «Любой геноцид есть живая тема, которая всегда будет животрепещущей. Тему геноцида следует преподавать, чтобы предотвратить убийство и беззакония в будущем, чтобы бороться за свои права и справедливость...». Тема геноцида не должна стать «забытой» историей. Более пристальное рассмотрение развития преподавания темы геноцида в разных странах, как отмечает Я. Орон, говорит о том, что во многих случаях это происходит благодаря инициативе и борьбе «одержимых», и не случайно, что за разными инициативами в этой области стоят евреи, которые стремятся развить исследование и преподавание этой темы – наряду с изучением Холокоста. Сам факт, что мы – народ, уцелевший, несмотря на попытку его уничтожения, разве не должен побудить нас к большому сочувствию несчастьям других народов? – справедливо ставит вопрос Яир Орон. Между тем, что произошло с евреями, и тем что случилось с другими народами, нет противопоставления. Напротив, такое сочетание придаст моральную значимость и универсальную важность памяти о Катастрофе европейского еврейства, нашему справедливому требованию к народам мира: не забывать! Изучение темы геноцида других народов в Израиле, подчеркивает Я. Орон, ничуть не приведет к умалению значимости Катастрофы, а напротив лишь усилит осознание ее особенностей. Из контекста книги Я. Орона видно, что автору близок взгляд, высказанный в статье Франклина Литта «Изобрести Катастрофу – размышления с христианской точки зрения». По мнению этого исследователя, изучение и преподавание Катастрофы не должно ограничиваться рамками Израиля и еврейства диаспоры. «Нельзя ни в коем случае допускать, – отмечает Ф. Литтл, – чтобы в какой-либо дискуссии о Катастрофе эта тематика определялась как “чисто еврейская”. Рассказать историю Катастрофы, изучить факты и донести правду о ней до сознания скептически настроенных наблюдателей, принадлежащих к нынешнему поколению и поколениям будущим – решить такую задачу возможно лишь с помощью подлинного и 10 открытого сотрудничества между христианскими и другими исследователями, не принадлежащими к еврейскому народу». Благодаря такому сотрудничеству, считает Ф. Литтл, преступления, совершенные нацистами по отношению к евреям, будут «укорены в сознании всех людей, наделенных чувством и совестью». Иными словами, память о Катастрофе должна быть не фактором обособления евреев от других народов, а, наоборот, своего рода «мостом» между еврейским народом и всеми теми, кого принято называть «цивилизованным человечеством». Книгу профессора Я. Орона завершают слова, которые не могут быть обойдены вниманием: «Фундаментальный принцип, вдохновлявший разработку курса, в рамках которого была написана эта книга, состоит в том, что жизнь всех людей равноценна». Автор рецензии в свою очередь, хотел бы обратиться к читателям с призывом найти и прочитать эту книгу, полную интеллектуальной глубины и достоинства. Русский перевод мастерски исполнен Симой Векслер, а помещенных в книге стихотворных текстов – д-ром Зоей Копельман. Следует особо отметить и вклад научного редактора русского издания – д-ра Зеэва Катвана. Автор – известный историк, старший научный Института востоковедения Российской Академии наук. Публикацию подготовил д-р Алек Д. Эпштейн. 11 сотрудник
