Павел Астахов: «Родители —первые и главные защитники для

Павел Астахов: «Родители —первые и
главные защитники для каждого ребенка»
Фото: Dmitry Rozhkov
Уполномоченный при Президенте Российской Федерации по правам ребенка ответил
на вопросы Rublev.com.
— Павел Алексеевич, в сегодняшнем поздравлении ко Дню защиты детей вы
пишете: «В нашем мире дети — самые важные люди». В структуре расходов
российского бюджета на первых местах — Министерство финансов, Министерство
обороны, МВД, Федеральное дорожное агентство. На 5-м месте — Министерство
образования и науки. В то время как детей в стране больше, чем военных
и сотрудников правоохранительных органов вместе взятых, на порядок — их
по состоянию на конец 2014 года было более 27 млн. человек. Вас не расстраивает
такое соотношение цифр?
— Нет, меня не расстраивает, потому что я понимаю, что без надежной обороны,
без мощной экономики не будет у детей счастливого детства. Это в любом случае все
касается детей. У нас так случилось, что минимум 19 федеральных ведомств занимаются
защитой прав детей. И невозможно создать «министерство детства», поставить его во
главу угла, финансировать только его — без всех остальных служб. Это было бы утопией.
Поэтому я к этому отношусь нормально.
Конечно, образование, воспитание, в большей степени даже здравоохранение имеют
серьезное значение для каждого ребенка и для детства вообще. И поэтому их
финансировать надо достойно, но надо также, чтобы и люди достойные приходили
и работали там, чтобы программы были современные — не разрушительные, а, наоборот,
созидательные. Есть еще много-много других требований, которые все надо соблюдать,
исполнять, но только комплексная работа обеспечивает защиту ребенка и детства.
— Вы уже упомянули, что защитой прав детей в стране занимается девятнадцать
федеральных ведомств. А вообще, со сколькими контрагентами вам приходится
иметь дело в вашей текущей деятельности?
— Это только федеральных, а если взять региональные, то их вообще количество не
счесть. В каждом регионе своя структура исполнительной власти. У нас 12 регионов, где
есть министерства по делам семьи, например, департаменты по делам семьи, которые
занимаются этими вопросами. Но это только те, с кем приходится работать
непосредственно, так сказать, в созидательном ключе, а есть же еще оппоненты, которых
тоже надо учитывать.
Есть же еще заявители-граждане, и таких тысячи и тысячи каждый год. Они обращаются
с просьбами и каждому надо помочь, у каждого индивидуальная просьба. Тут системно
многие вопросы не решить, потому что они требуют индивидуального подхода. Но, тем не
менее, мы стараемся и индивидуально помогать, и от года к году эффективность
рассмотрения обращений, жалоб и заявлений только растет. Могу привести данные.
Если в среднем, например, эффективность европейская (это стандарт) — все, что выше
двадцати процентов, считается отлично, то у нас в 2010 году, в первый год работы
Уполномоченного, уже было 47, следующий год — 55. А в прошлом 2014-м году
эффективность рассмотрения обращений и заявлений составила 66%. То есть мы,
фактически, из ста человек шестидесяти шести могли помочь и помогли.
Очень много с кем приходится общаться. И приятно, когда на одной волне работаешь.
И конечно, очень грустно, когда люди не понимают и не слышат. Но таких все меньше.
Например, в первые годы работы были люди, даже во власти, которые не понимали, о чем
идет речь, не видели проблем. Но сейчас мы видим: включите любой канал — радио,
телевизионный — не пройдет и часа, чтобы не заговорили о проблемах детей, о каких-то
ЧП или, наоборот, о каких-то радостных новостях сообщили. Чтобы благотворительный
фонд не давал какую-нибудь социальную рекламу или не объявлял о своей акции.
Огромное количество передач появилось. Я не говорю про ток-шоу, которые на каждом
федеральном канале эксплуатируют детскую тему; появилось много просто таких
полезных программ, как «День добрых дел», «День Ангела». «Пока все дома»
существовала и раньше, а вот эти все новые программы появились только в последние
годы.
Такого внимания государства и общества к этим проблемам не было еще пять лет назад. Я
считаю, что мы не напрасно трудимся.
— В одном из Ваших выступлений вы сказали: «Институт уполномоченных
по правам ребенка имеет свои западные стандарты. Но мы уверены, что он должен
существовать с учетом российских реалий». Какие это особенности? В чем
специфика?
— Дело в том, что известно, что родился сам по себе институт и такая должность
на западе, в Швеции, еще в XVIII веке. А у нас в стране он введен был из-за наших
обязательств по конвенции о правах ребенка Организации Объединенных Наций.
Но реалии несколько другие. Потому что, те стандарты, которые нам пытались с первого
дня моей работы на этой должности навязать, они отчасти просто неприемлемы. Возьмем,
например, ту же историю с половым просвещением, с половым воспитанием.
Я помню, как зам генерального секретаря Совета Европы выступала и говорила, что, вот,
вы должны добиваться того, чтобы дети были похожими на Гарри Поттера. И нам,
конечно, это было слышать очень смешно и трагично. Я выступил и сказал: извините,
пожалуйста, кто такой Гарри Поттер. Это, может быть, и неплохое произведение, но у нас
есть свои герои. У нас есть Иван Царевич, у нас есть Емеля и Колобок и много других
персонажей. Поэтому Гарри Поттер здесь неуместен.
Давайте все-таки думать о наших традициях, культуре и истории. И вот это иллюстрация
столкновения культур и пример традиций, которые нельзя в этом столкновении ломать.
А Европа отличается чем? Есть такое понятие: евростандарт. Как в автомобиле —
по требованиям экологии, так и в воспитании, образовании и в семейной жизни — везде
должен быть «евростандарт», который, к сожалению, для нас часто неприемлем. Взять
ту же историю с популяризацией однополых браков и так называемых однополых семей.
Опять же, если приехать на любую конференцию Совета Европы, Евросоюза — эта тема
в ряду других детских проблем будет звучать. А мы говорим: у нас это не разрешено,
у нас это не приветствуется, поэтому — зачем мы будем выполнять ваши стандарты?
А нам это все время навязывается.
Много таких вопросов. Пожалуйста — та же ювенальная юстиция. Вот — один из самых
глобальных примеров. Ювенальная юстиция, контроль над семьей, преимущество прав
ребенка над правами родителей — с первых дней нам пытались все это навязать. Я этому
противостоял и противостою. И говорю, что мы не будем менять свою Конституцию,
в которой сказано: все равны перед законом, и детство, материнство и отцовство у нас
защищаются в одинаковой степени. И никаких изменений здесь не будет — по крайней
мере, пока я нахожусь в этой должности.
Я могу привести полтора десятка позиций, по которым наш институт, институт
Уполномоченного, по корням своим европейский, западный, стал абсолютно российским,
принимая реалии, в которых мы живем. Прежде всего — семью. А потом уже все
остальное.
— Одна из очевидных наших российских особенностей — масштабы страны.
Ситуацию в регионах наблюдают местные уполномоченные. Вы знаете всех этих
людей? Как часто вы встречаетесь с ними лично? Собираетесь ли вы все вместе
для обсуждения каких-то вопросов?
— Давайте начнем с того, что пять лет назад их не было. И всех их я если не лепил своими
руками, то стоял у истоков. Мне приятно, что сегодня они есть во всех регионах. И всех
их я лично знаю, и всех лично поддерживаю, со всеми общаюсь. Мы в течение года
проводим минимум два съезда. Каждые полгода проходит всероссийский съезд, где все
уполномоченные собираются. И все съезды были тематические, на них мы по два-три дня
обсуждаем проблемы, делимся опытом, предлагаем новые формы работы.
С каждым уполномоченным я всегда на связи. Они получают мою поддержку, а я
получаю их поддержку. Когда надо — я вмешиваюсь и помогаю им; когда надо — они
разбираются на месте и делятся со мной информацией и помогают мне решить проблему.
Поэтому первые два с половиной года я потратил на то, чтобы объехать все регионы
с инспекционными проверками, везде, в каждом регионе поговорить с губернатором
или главой республики, убедить и уговорить, что надо создавать должность
представителя, надо создавать своего уполномоченного. И когда через два с половиной
года они были созданы — вот тогда уже началась системная работа.
Сегодня я реже выезжаю в командировки, но это не значит, что я не на связи. Со всеми
уполномоченными мы координируемся так или иначе. И мы все чувствуем, что мы —
звенья одного организма, одной системы. Ведь институт Уполномоченного является
системообразующим организмом, который помогает соединить работу и профильных
ведомств — тех 19-ти федеральных, о которых мы говорили, и более сотни региональных,
— и широкого гражданского общества.
— Если просмотреть архивные подборки новостей, выяснится, что многие
инициативы и проекты Уполномоченного по делам детей сопровождались
неоднозначными оценками в СМИ, в обществе. Это запрет на усыновление
иностранцами, недавняя свадьба в Чечне и др. Как Вы считаете, почему так
происходит?
— Во-первых, та информация, которая распространяется быстро и широко, — это не
всегда глубокая информация. Чаще всего это — пена, которая заметна, но под которой не
видно, что — на глубине. А многим и не интересно, что в глубине. Но постепенно пена
уходит. И та же история с иностранным усыновлением, которое осуществлялось
без должного контроля, без ответственности. Отдали ребенка и забыли.
Я увидел эту порочность. А потом уже, когда в 2012 году принималось известное решение
по запрету усыновления американцами, — это просто была политическая конъюнктура.
Прежде всего, восстал американский бизнес, который на этом был построен. Деньги
вливались в то, чтобы провести анти-кампанию и добиться возврата к прежней ситуации.
Прошел год, и все увидели, что спокойно, без американцев, мы стали усыновлять еще
больше детей, еще больше детей стали передавать в российские семьи. Еще больше
российские семьи стали брать детей-инвалидов. Еще год прошел — и еще больше стали
детей брать в российские семьи. Получается, что американцы не оказывали
существенного влияния на эту ситуацию? Так оно и есть, народ разобрался.
Я очень быстро передвигаюсь, очень быстро мыслю и стараюсь делать как можно больше
за тот промежуток времени, пока я нахожусь на этой должности. Пока я облечен такими
полномочиями, есть такая возможность. И иногда, к сожалению, «тылы» не успевают
подтягиваться, чтобы разъяснить, для чего я это делаю. Но постепенно общество
открывает глаза и видит, что ситуация совершенно другая, и все-таки прав был Астахов,
когда предлагал сделать то или иное.
Я призываю знаете к чему — к тому, чтобы не спешить и не давать сиюминутные оценки.
Все равно история рассудит и расставит все по своим местам. Не спешите. Мыслите не
категориями «сегодня» или «завтра», а категориями «сто лет назад» или «тысячу лет
назад» и — «десять лет вперед» и «пятьдесят лет вперед». И тогда посмотрим, что
случится в эти десять лет. И что могло случиться, если бы мы провели эту работу.
У какого края пропасти мы бы стояли, отдавая детей и не занимаясь своими сиротами.
— Вы верите в то, что детские дома когда-то вообще исчезнут?
— Здесь очень просто: совсем они исчезнуть не могут. Потому что останутся
узкопрофильные детские дома — либо по медицинским показателям, либо с точки зрения
образования или воспитания. Я, например, за кадетские детские дома, за творческие
детские дома, за спортивные. Они должны остаться, и они останутся. В любом обществе
и в любом государстве сегодня есть все равно эти социальные учреждения. Даже в самых
развитых. Даже в Японии примерно 15 тысяч детей находятся в таких учреждениях,
в Испании — 30 тысяч, в Америке — 120 тысяч. А у нас сегодня 72 тысячи детей
в детских домах. Это почти в два раза меньше, чем в Америке.
Но мы постепенно идем к тому, что, конечно, детей там останется минимальное
количество.
— Скажите, могут ли в будущем быть введены санкции против родителей«отказников»?
— В будущем это возможно. Хотя за счет социальной работы — конечно, это более
сложная работа — у нас число отказных детей в полтора раза снизилось за пять лет. Это
неплохой результат, хотя все равно таких детей достаточно много.
Я в свое время предлагал: родителям, которые отказываются от детей, как минимум надо
ставить штамп в паспорте. Как минимум. Штамп о том, что этот человек отказался от
ребенка.
— Защищать детей — это сложнее, чем быть просто адвокатом?
— Конечно. Адвокат ведет дело одного конкретного человека. А тут — 26 миллионов
детей, которые так или иначе все нуждаются в помощи. Это большая ответственность.
Но это для меня — очень благородная миссия, и я к ней отношусь с огромным уважением
и любовью.
— Сегодня День защиты детей. Что бы Вы хотели сказать в этот день?
— Для нас праздник — это день, когда надо еще и еще раз напомнить о том, что самые
лучшие защитники детей — это не Уполномоченный, не прокуроры, не полицейские,
а родители, папа и мама. Это первые и главные защитники для каждого ребенка. И наша
общая задача — сделать так, чтобы действительно каждый папа и каждая мама были
настоящими защитниками своего ребенка.
Беседовал Михаил Моисеев