Спектакль Нижнетагильского драматического театра им

Нижнетагильский драматический театр им. Д. Мамина-Сибиряка
«Инь и Ян» (две версии одного преступления)
Б. Акунин, постановка В. Пашнина, 5-6 декабря 2008 г.
Татьяна Филатова
Жанр детектива вообще имеет мало удачных примеров воплощения на сцене, тем более –
успешных (видимо, тут есть некое сущностное объяснение некоторой несовместимости
даже этих двух способов художественного существования - кино и телевидение вполне
освоенное пространство в этом смысле). Тем интереснее бывает появление
«театрального» детектива, что произошло на сцене Нижнетагильского театра пьесы Б.
Акунина. Но ожидание изначально заявленного развлекательного и увлекательного
действия во многом не оправдалось. Думается, во многом дело тут именно в такого рода
драматическом материале, имеющего мало возможностей стать драматургическим
полноценным произведением без особого дополнительного усилия, прежде всего, со
стороны режиссерской составляющей спектакля: органически требуется некий «ключик»,
чтобы подойти, открыть этот постмодернистский опус автора. Вообще же представляется,
драматург не считает, судя по тому, как это сделано, драматургическую основу
сценического действия достаточно полноценной литературой, все сделано как бы
вскользь, необязательно, грешит неисправимым схематизмом и случайностью построения.
Исправить подобные огрехи ложилось на плечи театра как такового.
Спектакль идет в два дня, что уже предложено интересно, две версии одного
преступления, что, следовательно, заставляет окончательное решение считать только по
истечению обоих дней. Игра продолжается: поиск возможного убийцы, завершившийся в
первый день, сразу не считается окончательным, если в первый день это должен быть
мужчина, то во второй – женщина (собственно, этим две версии и исчерпываются
окончательно, никаких других дополнительных смыслов не раскрывается. А жаль). Хотя,
справедливости ради надо сказать, что пьеса не дает для этого почти никаких поводов.
Все – на откуп режиссерской фантазии. Но она работает в сторону буквального
воплощения по большей части водевильного характера. И хотя при всей кажущейся
легкости и необязательности ожидается почти праздничное действие, часто бывает
скучновато и затянуто. Действие разворачивается из почти механического перечисления
возможных кандидатур на очередную фигуру преступника, перечисление, казалось бы,
ничем не обусловленное. Поэтому следить собственно за интригой почти не получается.
Остается лишь игровая природа актерского существования на сцене, хотя играть нечего,
образы лишь эскизно заявлены, их наполнение, видимо, должно поступать за счет
узнаваемой нами классики: все эти «тургеневы-островские, даже чеховы» - уши торчат
повсеместно, степ, правда, тоже не получается, на нем просто не делается ставка. Юмора,
ярко выраженных характеров, к сожалению, не хватает, хотя, впрочем, повторяюсь, этого
и нет как будто в самой пьесе. Акунин как будто обманывает, делает только намек, а за
ним – ничего, вот и разгадывайте, если хотите. Особенного желания тоже не наблюдается.
Каждый персонаж из представленных, собранных тут в предложенных обстоятельствах,
на одной площадке, замкнутой по принципу классического детектива – в усадьбе – по
очереди попадают под пристальный взор нашего детектива – любимого героя Акунина –
Эраста Петровича Фандорина. Он всех разоблачает, все-то он насквозь видит. Герою,
правда, приходится механически перечислять свои рассудочные доводы, в это время
просто ничего не делая другого, для жизни этого персонажа вообще ничего не придумано,
он – голая функция и все (это, пожалуй, один из самых неинтересных персонажей – в
исполнении ведущего актера труппы И. Булыгина). Только появление его во второй день
уже в инвалидной коляске с травмой ноги (а не руки, как в первом) вносит некоторую
долю юмористического рисунка, но этим и ограничивается. По образу «очередной
бандитской пули» из «Стариков-разбойников» у Рязанова, этот сбив безупречной логики
внутри спектакля сразу оживляет и настраивает на игровой момент постмодернизма, для
которого подобные парадоксальные ходы и выверты – самые естественные, но тем и
исчерпывается, дальше не идет. И тут намечается основной просчет, чего не было, а могло
бы быть сделано, еще один виток, уже режиссерской составляющей, в саму игру
драматурга нужно было бы поиграть, мог бы получиться не детектив, которого тут все
равно не было, одно название, но сама игра в наше отношение к классике на подобном
легком и развлекательном материале.
Актеры, впрочем, кажется, сделали более, чем возможное, (например, Ю. Сысоев в роли
Маса, слуги Фандорина, С. Зырянов – нотариус Слюньков, другие многие). Повышенная
экзальтированность, яркость воплощения, гротескная природа – просятся для
сценического Акунина (текстово, впрочем, что не подтверждено). Поэтому без едино
выстроенного рисунка в целом о филигранном ансамбле как слаженном механизме на
сцене говорить не приходится. Кому-то предстоит больше «сидеть» на Островском – в
сцене со слугами, где-то проявляется больше тургеневская тональность или, возможно,
чеховская – линия Инги и Яна. Но для подобного жанра на сцене это кажется особенно
недопустимым. Излишняя суета на сцене не прибавляет динамичности действию, все
больше называется, чем демонстрируется, а тем более – проживается. Но тут, собственно,
последнее вряд ли требуется. Конечно, сам Акунин считает свого персонажа Фандорина
(и часто говорил об этом) «эмоциональным уродом», оставляя ему тем самым способ
существования исключительно в области интеллектуальных приключений, делая его
поводырем, и никакой собственной истории у него просто нет. Но тогда следует
придумать что-то новое, дополнительное, иначе его схематизм просто будет бросаться в
глаза, что и происходит. Фандорин почти все время на сцене, а делать ему особенно
нечего, даже скучно бывает. И так же бывает скучно от этого в зале. При откровенно
развлекательном характере постановки этого быть не должно.
Если сравнивать, то второй день (вторая версия) разворачивается уже веселее, мобильнее
и динамичнее, чем первый, и возможно, придумав дополнительный ход, чтобы «столкнуть
лбами» и противопоставить эти две версии, чтобы они действительно получились
женской и мужской по определению, а еще лучше – черной и белой (что заявлялось в
программке, но никак не отработано), возникло бы новое игровое и уже содержательное
начало. Иначе все исчерпывалось интригой разбора возможных вариантов, а побочно,
помимо разворачивалась как бы судьба каждого, попадающего под подозрение. Для
современного театра как театра по преимуществу уже режиссерского как раз характерен
повышенный градус начала постановщика. На это, видимо, и надеется, автор-драматург.
Хотя, наверное, это не очень удобно для сцены провинциальной, с уже конкретным
сложившимся зрителем и, притом, для сцены большой, где возможно изыски и поиски
режиссерских постмодернистских решений не будут столь уместным. Короче, выбор
материала понятен, но, наверное, не очень удачен в смысле подлинного развлекательного
момента. Как-то так всегда получалось обычно защищать драматурга от действия с его
материалом работников сцены, в данном же случае все дело видится с точностью до
наоборот. Понятно, что спектакль неизбежно обрастет со временем некими актерскими
«примочками», разыграется, отшлифуется, актерские возможности для этого без сомнения
есть (если, конечно, найдется достаточно поводов полюбить этих схематичных
персонажей как некий отголосок русской классики, что уже навязло и от чего устали. В
них можно играть, передвигая как шахматными фигурками. Но вряд ли способны на
большее). Кстати, легкий налет «японско-китайской» экзотики здесь же кажется так же
случаен, как и русско-классический бытовизм с неоправданным отсылом к психологизму.
Простое на сцене часто выступает примитивизмом. Легкость жанра только запутывает и
обманывает.
Татьяна Филатова