ЧЕРТ ПОПУТАЛ

Ч а сть п е р в а я . Ч е рт п о п у тал
Часть первая
ЧЕРТ ПОПУТАЛ
1
Держу я их в горсти, перебираю, из руки в руку перебрасываю и все думаю — что же мне с этим делать, что называется, ни проглотить, ни выплюнуть. Сижу, сам телевизор слушаю, где какое поселение обстреляли, какого
самоубийцу арабского с бомбой поймали, а сам все о своем. Надо же, какую ответственность на себя взвалил, это
я-то! Сколько неприятностей, сколько хлопот, сколько
нервов! А мне это надо? Больному человеку? Вот уж, что
называется, черт попутал.
А так у нас тут в Израиле все плавно развивалось.
Мы уже квартиру собственную приобрели, хоть неновую и маленькую, но в самом центре, на втором этаже, и
лестница нетяжелая, и все рядом, и магазины, и рынок, и
транспорт во все стороны — и тихо. Все даже удивлялись,
как это, в центре, а тихо. Очень просто: стены толстые, а
наши окна все выходят не на главную улицу, а в тыл, в тихий
тупик. Дом старой постройки, что называется, бывший благородный, с высокими потолками и даже с черным ходом,
правда, дворика за домом практически нет, так, узкий пролет, заваленный всяким хламом, проходить по нему неприятно, но мне и все равно, я вообще редко куда теперь хожу.
Я своей квартирой очень доволен. Да и жизнью, в
сущности, всегда был доволен, не было бы счастья, да несчастье помогло, хотя другие думают — бедняга, жалеют
меня, а я и не собираюсь их разубеждать, зачем, пусть жалеют, мне же в результате лучше.
5
Ю л и я В и н е р . Б р и л л и а н т в м ешке
И вдруг возникла большая неприятность.
С полгода назад сижу я как-то на своем обычном месте у окна, отбираю, как сейчас помню, светло-розовые
лоскуты, покуриваю и в окно иногда гляжу — я люблю
смотреть в окно, что там на улице делается, вроде и дома
сидишь, и в жизни участвуешь, только в нашем закоулке
мало что делается, так, люди ходят, кошки по помойкам
шастают, на тротуаре машины стадами, а мне больше и
не надо.
И вдруг началась бурная деятельность — в доме напротив, в самом конце тупика, начали ремонтировать
нижнее помещение, понятно, грохот, пыль, машины со
стройматериалами, бетономешалку подогнали, в конце
тупика гладко забетонировали порядочную площадку
между тем домом и нашим. Что же это такое будет, думаю. Ладно, думаю, ведь кончится когда-нибудь, перетерпеть можно, и спокойно так думаю, ничего плохого
не жду, даже любопытно было смотреть, как строят —
надо сказать, бестолково до смеха.
Однако деньги у хозяев, видно, были, достроили быстро, большие окна с зеркальными стеклами, дверной
проем красивой аркой сделали и занавеси бархатные
повесили, площадку перед домом обставили горшками с
пальмами и всякими растениями — и открыли ресторан.
Открыли где-то в марте, и я даже радовался — занятно
иногда на людей взглянуть, как они там за стеклом питаются, да и на зелень смотреть приятно, цветочки разные начали цвести, я эти маленькие удовольствия очень
ценю. Люди все больше религиозного типа, в ресторан
ходили большими группами, с детьми и младенцами в
колясках — празднества свои справляли, ну, а мне что,
я не против.
А вот как стало совсем тепло, тут и начались мои мучения. Площадку-то не зря бетонировали, прямо у меня
под окнами, все эти празднества на ней и пошли. И динамики бухают, аж пол подо мной дрожит, и сами они
6
Ч а сть п е р в а я . Ч е рт п о п у тал
песни дикими голосами орут и пляшут, и всё до поздней
ночи, ко мне на второй этаж хорошо доносится, от стен
отражается, как в трубе. Неприятно мне стало у открытого окна сидеть, пришлось закрывать, хотя и лето.
Сперва думал, ладно, притерплюсь, до осени какнибудь доживу, зимой посетитель внутрь пойдет, а там,
глядишь, разорятся или что.
Однако вижу — спать невозможно. Особенно ночью
попозже — вот уже и притихнут, расходиться начнут, уж
и заснешь кое-как, а тут официанты начинают столыстулья внутрь таскать. На столы расходоваться особо не
стали, под скатертью все равно не видно, столы самые
дешевые, фанерные с железными полыми ножками, поволочет он такой стол либо стульев штуки четыре сразу, я в постели подскакиваю. И столов они выставляют
много, штук до двадцати, да к ним стулья, а работников
всего двое, и нет чтобы вдвоем аккуратно поднять и отнести, каждый волочет отдельно, ножками железными
по бетонному полу — как автоматные очереди, одна за
другой.
Расстреляют меня так, полузаснувшего, ночь к чертовой матери.
Сказал жене — сходи, пригрози, что в полицию пожалуемся, как раз закон насчет шума вышел. Жена говорит,
может, не надо в полицию, все-таки мы совсем рядом, а
вдруг они нам что, никакая полиция не поможет... Тут я,
правду сказать, рявкнул на нее, дурой обозвал, трусихой,
толкнул даже в спину, очень уж спать хотелось. А обозвал
зря, совсем она у меня не дура и не трусиха. И говорила,
может, по делу. Но я все равно погнал, иди, говорю, или
ждешь, чтобы я сам пошел? И пойду, если ты на такую
простую вещь не способна. И начал будто бы из постели
выкарабкиваться. Да куда ты, нельзя тебе, да еще ночью,
оделась и пошла. Не добьется, конечно, ничего, она кричать по-здешнему не умеет, попросит вежливо, они отбрешутся, постоит и пойдет. Жалко даже стало.
7
Ю л и я В и н е р . Б р и л л и а н т в м ешке
2
Мне ее часто бывает жалко. Говорят, это значит — люблю. Ну, не знаю, какое у нас с ней сейчас «люблю». Раньше, конечно, было чувство, там уж «люблю» или еще что,
но было, а сейчас не знаю. Постарела — смотреть неинтересно, в бедрах, в груди расширилась, а ноги тонкие
стали, в голом виде я ее давно не наблюдал, ни к чему, а
в одежде нормально, но неинтересно.
Но изругал зря. Жена у меня — дай Бог каждому, особенно, если учесть мои обстоятельства. С женой мне,
как и вообще со многим, серьезно повезло, то есть не
повезло — сам выбирал, но мог ведь и ошибиться. Когда молодой был, диагноз только-только поставили, мать
все убивалась: либо один останешься, либо подхватишь
какую писюху, так она тебя быстро бросит, кто с тобой,
кроме матери, захочет возиться? И все эти годы не верила, что Таня при мне останется, а я так нисколько не
сомневаюсь.
Начать с девушкой мне тогда ничего не стоило, по
внешности сперва ничего не было заметно, только
боли. Это сейчас меня согнуло сильно, а так внешность
у меня была вполне нормальная, в отца, это сейчас я
больше на мать стал походить, может, благодаря общему национальному окружению, но мать у меня тоже
была ничего.
Я девушек не обманывал, упоминал, какая у меня болезнь и что будет дальше. Некоторых отпугивало, а некоторых, наоборот, крепче забирало, остроты придавало,
что ли. Такой интересный парень — и такие мучения, а
впереди еще хуже. Хотелось, ясное дело, еще погулять,
но я тогда сразу сообразил, что жениться мне надо побыстрее, пока выбор есть, и прочно.
Нравилась мне одна, причем не половинка, как я, а
чисто русская. И я ей тоже, и про женитьбу сама загово-
8
Ч а сть п е р в а я . Ч е рт п о п у тал
рила. Однако вышла осечка. Стал я ей как следует про
болезнь объяснять, что через десять лет будет да что
через двадцать, мол, знай, на что идешь, а она рот мне
зажимает, обнимает, милый, милый, с тобой мне ничего не страшно, все равно люблю и хочу. Я уж настроился, даже матери сказал: готовься. Через день приходит,
бледненькая такая, милый, родители категорически против за инвалида, отец даже плачет, давай так поживем.
Но это уж извини, мне настоящая жена нужна, а не так,
хотя досадно было, сильно она мне нравилась, чуть было
не поддался. Но я уже и тогда разбирался неплохо, либо
со мной живи, либо родителей слушайся, иначе одна
нервотрепка.
А у меня в резерве была вторая кандидатка, и тоже чисто русская, эта самая моя Таня.
3
Вот я как раз слышу, ключами звякает, вернулась. А за
окном не заметно, чтоб тише стало, как гремели столами, так и гремят. Как я и думал.
— Ну, что они сказали?
— Сказали, постараются. Чтоб не позже двенадцати
расходились. И звук, сказали, привернут.
— А про столы?
— Про столы я уж не говорила.
Вот, не хотел я на нее злиться, жалел, что выругал. А
как тут удержишься?
— Я тебя, Танюша, зачем посылал?
Молчит, раздевается. Не представляю, кто еще сегодня такие комбинации носит. И где она их берет, неужели
из России привозят? И рубашки ночные, хоть бы купила
себе какую теперешнюю, может, интереснее было бы с
ней лежать.
9
Ю л и я В и н е р . Б р и л л и а н т в м ешке
— Зачем я тебя посылал, а? Свежим воздухом подышать?
Ложится осторожно, всегда следит, чтоб не задеть, не
толкнуть, я-то лежу вкривь и вкось, то так, то этак, мне
всегда неудобно лежать, ортопедическую кровать надо
купить, да мало ли чего надо. Грохот внизу наконец-то затих, спать хочется — сил нет. Но нельзя же так оставить.
— Я к тебе обращаюсь, а ты не отвечаешь. Порядок,
по-твоему?
Кладет руку мне на спину, как раз туда, где сегодня
особенно болит, она всегда это знает не спрашивая, гладит, массирует, говорит тихонько:
— Давай, Мишенька, спать. Хозяина не было, а с официантами что говорить. Завтра схожу.
Я еще ругаюсь, но лень, а она гладит, гладит, незаметно и заснул.
И так каждую ночь. Музыку немного прикрутили, и
расходиться стали чуть раньше, но про ножки железные
понимать не желают, и заснуть раньше часу-полвторого
все равно невозможно. Но ведь и утром подольше не поспишь! Где-то около восьми все начинается сначала. Эти
официанты, может, и ночуют там, в ресторане. Сперва
они моют свою площадку из шланга, и криком при этом
общаются. Тут я еще пытаюсь дремать. И сразу тащат
эти проклятые столы-стулья из помещения обратно на
площадку, и все волоком. Тут уж я просыпаюсь, как от
стрельбы. Чтобы днем поспать, под музыку и пение, вообще говорить нечего.
Я в полицию все-таки позвонил, пожаловался. Что,
спрашивают, безобразие какое-нибудь, драки? Нет, говорю, но музыка очень громкая, и потом убирают с грохотом. Музыку, отвечают, до одиннадцати имеют право.
Если позже будут, сообщи. А про столы-стулья, про крики сказали, ты с ними сам по-хорошему договорись. Сам
понимаешь, центр, какая уж там тишина. Или, говорят,
вставь двойные стекла.
10
Ч а сть п е р в а я . Ч е рт п о п у тал
Жизнь моя, до сих пор в общем-то очень благополучная, вся пошла наперекосяк. Тане легче, она за день намотается и спит, а мне сна нужно много, сон для меня
одно из главных удовольствий, но при этом очень хрупкий, и не выспаться для меня — гибель.
Я ведь как до сих пор жил? Размеренно. Врачи и там
всегда говорили, и здесь говорят, что ровное, спокойное настроение для меня главное лечение. Вот я себе
смолоду все в жизни и распланировал. И более-менее
все шло по плану, а что не шло — не обращал внимания, и все. Ответственности особой на себя брать не
приходилось, опять-таки спасибо болезни, с инвалида
какой спрос? Если только он ухитряется кое-как жить и
функционировать, уже ахи и умиление — надо же, инвалид, а совсем как человек. Другие некоторые, вроде
меня больные, оскорбляются, считают такой подход за
унижение, а по мне, так очень удобно, для нервов очень
хорошо.
Вот, например, дети. Сделать я их сумел, сына и дочку,
а возиться с ними — никто от меня и не ждал, наоборот,
только удивляются, как такой больной таких славных,
здоровых деток сделал, честь ему и хвала, молодец, не
подвел женщину, дал ей, что требуется. Не знают, что
болезнь моя это дело ничуть не затрагивает, я и сейчас
вполне могу, только в смысле позиции сильное неудобство, но моя приспосабливается.
Да взять хоть и это дело. Здоровому мужику при женщине всегда приходится быть в форме, головной болью
не отговоришься, выполнять надо, а не выполнит — некоторые, говорят, очень страдают в смысле самолюбия.
А с меня опять же — какой спрос? Как-то получилось,
уже спасибо, моя, наоборот, всегда хвалит, говорит, ты
у меня молодец.
Я и сам знаю, что молодец. Когда я еще ходил получше,
и спина попрямее, у меня сколько раз были подружки, я
это любил. Одна до сих пор звонит иногда, но ведь к себе
11
Ю л и я В и н е р . Б р и л л и а н т в м ешке
домой не приведешь, а ехать к ней мне теперь хлопотно,
да и сомневаюсь я уже, у нее ни сноровки Таниной нет,
ни привычки. Так что теперь с одной женой приходится,
а интересу к ней прежнего нет. Правда, и она последнее
время стала как-то скучнее, возраст, что ли, или устает
на работе.
Однако иногда все же надо. Так и это мне ресторан
проклятый порушил. Тут все-таки сосредоточиться
надо, настроиться. Только настроишься, только приладишься, как грянет под окном музыка либо ножки
железные по бетону заскрежещут — все как есть пропадает. Спасибо Тане, она мне мучиться не дает, сама
наскоро все сделает, облегчение, конечно, есть, но удовольствия мало.
4
И возненавидел я этот ресторан, а особенно этих официантов, как в жизни никого не ненавидел. Другой врагов
наших государственных так ненавидеть неспособен, как
я этих, своих. Хотя тоже не полностью свои оказались. А
это чувство для здоровья — нет его вредней, особенно
если выхода ему не находится. Даже курить больше стал,
совсем ни к чему.
Целый день сижу у окна, все смотрю вниз и все мечтаю, как мне их изничтожить, какую пакость им сделать.
Рассмотрел я этих парней в деталях, один красавчик с
усиками, тонкий, высокий, скользит между столиками
будто балет исполняет, зовут Азам, арабский человек.
Второй Коби, ростом пониже и с желтой крашеной щетиной на голове. Сам хозяин, сволочь жирная, наружу
выходит редко, больше внутри сидит, при кондиционере. Еще девочка одна есть, официанточка, но к ней у
меня большой злости не возникло, ходит себе, носит, я
12
Ч а сть п е р в а я . Ч е рт п о п у тал
даже ее голоса не слышу. А эти двое, Коби и Азам, с гостями еще ничего, сравнительно тихо, но между собой
орут — один в одном конце, другой в другом — пепельницы принеси! два гуляша! Азам, куда смотришь, где
салат?
Даже работать меньше стал. А заказы задерживать не
приходится. И я свою работу люблю и дорожу ею. Этой
работой я тоже болезни обязан, а через нее и квартирой
нашей замечательной, на Танины заработки да на мою
инвалидную пенсию нам бы разве ее поднять.
И вот из-за проклятого ресторана моя производительность снизилась, и к выдумке всякая охота пропала,
вместо новых узоров все воображение сконцентрировалось на мести. Сижу у окна, смотрю вниз и явственно
так вижу: вот Азам несет полный поднос, а я ему банановую корку под ноги. Он спотыкается, Коби хочет его
поддержать, а в руках тоже поднос, оба грохаются, бутылки, тарелки с горячей пищей во все стороны, гостям
хорошо достается. Крик, шум, выходит хозяин, обкладывает обоих последними словами и гонит к чертовой
матери...
Нет. Что толку? Этих выгонит, других возьмет, таких же.
Лучше так: беру я горсть своих тряпочек, в середину
камушек, кучку спичек и пару непотушенных окурков,
сматываю все в моток, окунаю в керосин и вечерком,
когда у них там самое веселье и самый вой, швыряю
прямо в ихнюю арку. Доброшу, у меня руки неслабые,
тренированные. Оно, пока долетит, вспыхнет, занавеси
бархатные подпалит, а там и прочее загорится, скатерти,
столы-стулья фанерные, одежда на людях... Люди ничего, люди успеют выбежать, а заведение — ух, как пылает,
Коби с Азамом мечутся в дыму, людей выгоняют, занавеси срывают, да разве поможет. Приезжает пожарная
команда, амбулансы, ну, жертв особых не надо, просто
легкие ожоги, шок, им в больнице укольчик, и порядок.
13