Молодежь: типы адаптации, оценка перемен, установки на

доверия поддается измерению, и теперь любые ошибки
президента с высокой вероятностью будут оцениваться
более строго. В настоящий момент сторонники В.Путина
на президентских выборах являют собой наиболее незащищенную, уязвимую, болезненно реагирующую часть
электората. В случае, если президент будет принимать
непопулярные управленческие решения, наиболее
остро отреагирует именно эта категория избирателей.
В настоящий момент сторонники В.Путина испытывают эмоциональное недовольство избранником, но еще не
успели выработать к этому факту рационального отношения, предохраняющего их от возможного разочарования
в своем выборе. Сейчас в массовом сознании происходит
процесс психической переработки электорального напряжения. Если президент начнет принимать непопулярные
решения до завершения этого процесса, т.е. до полного
формирования защитных психических механизмов, они не
смогут выполнить своего предназначения. Реакция его
сторонников может быть глубокой, рационально не опосредованной, а потому остро негативной. Последующее восстановление отношения к президенту потребует серьезных
усилий, потому что этот период отношения к президенту
с высокой вероятностью подразумевает оценку "все
или ничего", характерную в отношении политических
лидеров-одиночек. В случае, если президент "переждет" нестабильность своего восприятия и предпримет
намеченные меры позже, возможно, осенью, вероятность
более лояльного к нему отношения существенно возрастет. Можно предположить, что его рейтинг в этом случае
также снизится, но динамика снижения будет иной: более
плавной, "ступенчатой", что не исключает позитивного изменения восприятия образа в дальнейшем. В этом случае
восстановление восприятия образа президента произойдет гораздо более мягко, чем при "обвальном" падении
рейтинга.
Наталия ЗОРКАЯ
Молодежь: типы адаптации, оценка
перемен, установки на социальное
достижение
Оценка перемен. При неразвитости публичной сферы
и социальной маловлиятельности российских экономических, политических и культурных "элит" (точнее было
бы сказать, квази- или протоэлит), при их все более явном
растворении в новой номенклатуре едва ли можно ожидать от нынешнего массового сознания более или менее
дифференцированных представлений о переменах последнего десятилетия. Во многом это относится и к современной молодежи. В опросе, проведенном в январе 2001 г.
по заказу Института национального проекта — общественный договор, данные которого мы будем использовать
ниже, помимо населения в целом специально опрашивалась подгруппа респондентов в возрасте от 20 до 34 лет,
живущих в крупных промышленных городах (с населением не менее 700 тыс. человек), с образованием не ниже
среднего технического или среднего профессионального.
Самые молодые из них к началу перестройки были еще
дошкольниками, а к началу гайдаровских реформ —
младшими школьниками; самые старшие — недавними
абитуриентами или студентами первых курсов вузов и
техникумов. Представляется важным, что этот молодежный контингент, который сегодня по многим параметрам
демонстрирует большую, чем старшие поколения, приверженность либерально-демократическим реформам,
тягу к сближению с европейскими странами, вхождению
Мониторинг общественного мнения
в современный цивилизованный мир (эти оценки и у них
не так однозначны, но мы говорим об определяющей тенденции), в основной своей массе взрослел именно в те времена, когда пошла на спад эйфория первых лет перестройки и гласности, когда (особенно после событий октября 1993 г.) стало мельчать, дробиться и перерождаться
либерально-демократическое движение и начался интенсивный процесс массовизации культуры. Вместе с тем уже
тогда были осуществлены те первые политические и особенно экономические реформы, которые "запустили" процесс
распада, разложения прежней политической и экономической системы. Коллапс советской системы разворачивался с той или иной скоростью и интенсивностью на всех уровнях общества, несомненно затронув и систему образования
в первую очередь наиболее рутинного — школьного. Это
не могло не сказаться на характере социализации поколения 90-х годов*.
Так или иначе последнее десятилетие показало, что установка на социальное продвижение, достижение и успех
прежде всего присуща именно более молодым и образованным группам населения. Поэтому понятно, что со временем возраст стал той характеристикой, которая, как показывают все опросы, в значительной степени коррелирует сегодня с более высоким социальным статусом, высоким доходом, успешной карьерой. В определенной мере
можно говорить об образовании поколенческого разрыва
(особенно между "детьми" и "родителями"), что в первую
очередь связано именно с дефицитом у них общего
языка — разделяемых ценностей и символов. Пожалуй,
можно считать, что молодежь, более открытая и пластичная, успешная и обеспеченная, становится в обществе, и
прежде всего в его наиболее дезадаптированной и депрессивной части, своего рода негативным фокусом идентификации. Более старшим поколениям, как правило, сильнее
присуще подозрительное, критичное, отрицательное отношение к успешным молодым, в то время как последним
(по крайней мере, в их наиболее социально адаптированной и продвинутой части) присуща как толерантность и
открытость, так и установка на межгрупповое сплочение
и солидарность. Приведем показательные в этом отношения данные (табл. 1).
В целом за вторую половину 90-х годов в оценке перемен российским обществом проявилось несколько важных
тенденций. Большинство опрошенных (56-59%) в эти годы
полагали, что в стране произошли серьезные перемены.
Однако их оценка становилась все более размытой, не
дифференцированной по группам, а в некоторых аспектах
и более негативной. Во многом это относится к тому, что
принято называть демократическими завоеваниями. За
эти годы у населения в среднем довольно ощутимо ухудшились оценки таких достижений периода перестройки,
* Напомним, что одним из ключевых символических кодов
в первоначальном восприятии перестройки и реформ был код
молодежной культуры ("субкультуры"). Однако при всей открытости более молодого поколения к переменам, при относительном усвоении им достижительских ориентации и их символов,
установок на успех, социальное продвижение и т.д., горизонт
понимания этих перемен, связанных с ними процессов в политической, экономической, культурной жизни в значительной мере
блокировался именно данным молодежным субкультурным
кодом. Представляя соответствующие символы как знаки возрастной фазы, а не общезначимого образца, он определял, а
значит, и ограничивал уровень восприятия, глубину понимания
перечисленных процессов. По мере ослабления и бюрократизации политических и культурных элит, в процессах блокирования выработки новых "языков" декларированные в начале
перестройки либерально-демократические ценности тем легче
превращались в риторические фигуры, лишаясь функций,
сколько-нибудь продуктивных в отношении самопонимания
общества.
№ 2 (52) март—апрель 2001
23
Таблица 1
Как Вы считаете, насколько важной сегодня является
проблема конфликта между молодыми и пожилыми?
(в % от числа опрошенных в каждой возрастной
группе, март 1998 г., N=2000 человек)
Вариант ответа
До 24
лет
25-39
лет
40-54
года
Старше
55 лет
9
12
13
25
Довольно серьезная проблема
31
23
24
25
Не очень серьезная проблема
35
34
35
29
Нет такой проблемы
21
26
23
17
3
4
3
5
Очень серьезная проблема
Затрудняюсь ответить
как свобода слова, многопартийная система, демократическая система выборов, падение "железного занавеса" и
сближение с Западом. Ретроспективный анализ показывает, что в отличие от более молодых поколений подавляющая часть населения со временем стала все больше
воспринимать перемены в стране как нечто вынужденное,
навязанное, а чем дальше, тем менее оправданное и понятное. Это сказывалось в росте ностальгических настроений, постепенной утрате позитивного фокуса в оценке
изменений (например, утрате позитивной значимости Запада), в укреплении изоляционистских, ксенофобических
настроений, возрождении великодержавного комплекса,
связанных с ним представлений, которые в условиях ценностной неопределенности, смысловой расфокусировки
начали как бы "оживать", возвращаясь в общественное сознание.
Прежде всего это, конечно, связано с практически полной утратой общественной поддержки и доверия к группам или силам, претендовавшим на лидерство в процессе
начавшихся трансформаций, призванным утверждать и
закреплять в обществе либеральные ценности, связанные
с ними представления о правах, свободах, ответственности. Сам подъем "демократов" к концу 80-х годов стал возможен прежде всего в связи с тем, что старая советская
система, ее идеологическая машина (партийный бюрократический аппарат) лавинообразно погружалась в состояние коллапса. Вместе с тем на сцене еще не появились, как
писал Ю.Левада, "реальные победители". С началом реальной смены власти и ее социальных рамок в 1991-1992 гг. политический ресурс общественной поддержки "демократов" немедленно сужается (вспомним неожиданное для
них самих сокрушительное поражение ДВР на выборах
1993 г.). Более того, по мере так называемой стабилизации
(а по сути, стагнации и пробуксовки экономических, политических, судебной, военной и прочих реформ) эти
группы, силы, условно именуемые "демократами", "молодыми реформаторами", становятся для массового сознания фокусом разлитого в обществе неудовольствия и фрустрации. Больше того, нараставшее негативное отношение
к тем персонам, которые стояли у начала трансформационных процессов, постепенно переносилось на отношение
к тем новым для советского общества либеральным, демократическим ценностям, без которых едва ли можно
говорить о формировании, а тем более укреплении новых
демократических институтов.
Понятно, что в изменившемся за эти годы контексте
настроений вопрос об отношении к реформам, начатым
правительством Е.Гайдара в 1992 г., который задавался в
январском опросе 2001 г., принял почти провокационный
характер. Сколько-нибудь объективной оценки самого
этого исторического для последнего десятилетия жизни
страны поворота или перелома трудно было при этом
ожидать. Однако именно общая реакция респондентов на
24
названный вопрос дает достаточно верное представление
о раскладе настроений и ориентации в нынешнем российском обществе, о социальных и ценностных ресурсах его
развития. В таблице 2 приводится общее соотношение позитивных и негативных оценок реформ, начатых в 1992 г.,
как населением в целом, так и молодыми россиянами, а
также более образованной, "продвинутой" молодежью,
проживающей в крупных городах.
Таблица 2
С каким из следующих мнений по поводу реформ,
начатых в 1992 г., Вы бы скорее согласились?
(в % от числа опрошенных в каждой группе, 2001 г.)
Население
в целом
(N=1600
человек)
Молодежь
20-34 лет
в среднем
(N=461
человек)
"Продвинутая"
молодежь
20-34 лет
в крупных
городах
(N=1000
человек)
В целом положительная
оценка реформ*
36
52
57
В целом отрицательная
оценка реформ**
51
45
34
Затрудняюсь ответить
14
13
10
Вариант ответа
* Сумма ответов "они оказали безусловно положительное влияние на
экономику России" и "они были необходимы, но цена оказалась слишком
велика".
** Сумма ответов "в них не было никакой необходимости" и "они оказали
разрушительное воздействие на экономику России".
Как видно из данных таблицы 2, у населения в целом сегодня доминируют негативные оценки реформ. Среди российской молодежи в среднем фиксируется перевес положительных оценок, но он не очень значителен. Однако у наиболее адаптированной, дееспособной и активной части молодых (тех, кто проживает в крупных городах и более образован) как раз доминируют позитивные оценки начатых — соотношение, зеркально перевернутое в сравнении с
населением в среднем. Важно, однако, что и среди населения в целом, и среди молодых россиян мнение о том, что
начатые реформы вообще были не нужны, распространено в наименьшей степени: категорично заявляют, что в реформах не было необходимости не более 15% населения.
Интересно, что проблема цены реформ, т.е. прежде
всего их социальных — статусных, материальных и моральных — последствий, особенно подчеркивается более
молодыми и более адаптировавшимися к изменениям респондентами (отметим попутно, что только 7% этой группы
молодежи, проживающей в крупных городах, признают,
что не могут "приспособиться к нынешним переменам").
Население же в целом, напротив, выбирает фокусом своего неудовольствия начатыми реформами обобщенную и
негативную оценку состояния экономики в целом ("разрушительное действие реформ на состояние экономики"),
что еще раз указывает на доминирующие в этом слое
уравнительно-патерналистские установки на государственную опеку и гарантированную помощь.
Несмотря на то, что в оценках реформ негативные компоненты весьма заметны и среди молодых, при ответах на
вопрос о том, что респондент и его семья выиграли от этих
реформ, только 14% "продвинутой" молодежи выбирают
вариант "не получили от реформ ничего хорошего"
(табл. 3).
Показательно, что спустя десять лет после начала реформ главным их достижением как для населения в
целом, так и для более адаптированной, дееспособной и
активной его части представляется насыщение рынка товарами, т.е. результат определенных экономических
трансформаций, в то время как произошедшие полити-
№ 2 (52) март—апрель 2001
Мониторинг общественного мнения
Таблица 3
Что Вы или близкие Вам люди выиграли
от этих реформ?
(ответы приводятся в порядке убывания
частоты упоминаний молодежной группой)
Население*
Молодежь
20-34 лет
в крупных
городах**
Появился широкий выбор товаров
28
54
Возможность читать, слушать, смотреть,
что хочется
20
36
Вариант ответа
Возможность свободно высказывать
свое мнение
Стали больше зарабатывать
Возможность посещать зарубежные
страны
83
85
17
14
11
11
6
4
22
Затрудняюсь ответить
Открыли собственное дело
4
13
Получили интересную, перспективную
работу
2
13
Освободились от вмешательства
государства в частную жизнь
5
10
„«»
8
2
5
51
14
Не получили от реформ ничего
хорошего
1998г.
79
5
17
Возможность активно участвовать
в общественно-политической жизни
1997г.
78
Вариант ответа
Не согласен
21
* 1999 г., мониторинг, N=2400 человек.
" 2001 г., N-IOOO человек.
*** Позиции "возможность посещать зарубежные страны" и "учиться, работать за рубежом" в опросе населения 1999 г. были объединены.
ческие, идеологические и экономические перемены, которые задают институциональные рамки этого очевидного
для всех достижения, явно отодвинуты на второй план.
Конечно, у продвинутых и более активных групп невысокая оценка демократических завоеваний в значительной
мере связана именно с критической оценкой хода реформ — и политических, и в еще в большей степени экономических (в этих группах вообще преобладают более
прагматические ориентации и критерии оценок). Эта область реформ представляется для самых продвинутых
молодых групп наиболее значимой: не случайно именно
такие группы респондентов чаще, чем в населении в среднем, отмечают позитивные перемены в сфере экономических свобод (возможность открыть собственное дело, повысить свое благосостояние).
С сопоставимой по интенсивности частотой упоминается ими и обретение демократических свобод (прежде
всего свободный рынок информации и свобода слова), однако эти ответы слабее дифференцируют рассматриваемую группу и молодежь в целом, тем более — все население. Сейчас еще преждевременно ставить вопрос о том,
насколько для наиболее молодой и адаптированной части
населения характерен явный сдвиг ориентации в сторону
либерально-демократических ценностей. Получит ли он
надежное институциональное закрепление, которое обеспечит воспроизводство этих ценностей на разных уровнях, в различных подсистемах общества, принципиально
зависит от того, в какой мере на эти ценности будет ориентирована реальная политика реформ. Пока же, как уже
отмечалось выше, собственно демократические реформы,
их развитие и закрепление отступают для населения в
целом далеко на задний план в сравнении с непосредст-
1995 г.
Согласен
22
7
Возможность учиться, работать
за рубежом
Таблица 4
Согласны ли Вы с тем, что прежде
нужно добиться материального благополучия,
а уже потом думать о демократии?
(в % от числа опрошенных, N=1600 человек)
13
20
Возможность добиться успеха
венными проблемами материального и экономического
благополучия. Причем в сравнении с данными 1995 г. доля
тех, кто отдает материальному благополучию предпочтение перед демократическими преобразованиями, даже
увеличилась.
5
1996г.
7
Заметная доля несогласных с предложенной постановкой вопроса свидетельствует, вероятно, и о том, что часть
респондентов выражает таким образом свое несогласие со
столь упрощенной, идеологизированной постановкой вопроса. И все же прослеживаемая на этих данных общая
тенденция представляется показательной. По крайней
мере, в одном смысле: на уровне массового сознания тема
демократии и ее укрепления в России отступила на задний план.
Анализ показывает, что ценность демократических
прав и свобод пока еще весьма слабо связана с групповыми
установками и ориентациями, с повседневными интересами людей. Отношение россиян к этим ценностям, которые
должны лечь в основу новых институтов, обеспечивающих
реализацию их групповых экономических, социальных,
политических интересов, сегодня не связано напрямую с
такими важнейшими обстоятельствами, как ориентация
тех или иных групп на достижение и успех, с их установкой на вертикальную мобильность. Показательной здесь
оказывается своего рода ценностная индифферентность
представлений об успехе: практически для всех групп он
сводится в первую очередь к достижению материального
благополучия.
Характерно, что смысловым фокусом "перемен" даже
для молодых респондентов является вовсе не обретение
новых условий для реализации прав и свобод. Демократические права и свободы и для этой наиболее социально
продвинутой, адаптированной части населения чаще
всего оборачиваются сегодня в фоновые, почти стертые
фигуры речи.
Гласность, которая во многом затмила все прочие перемены, едва ли явилась в итоге чем-то принципиально
иным, чем своего рода шлюзом для поколения, так или
иначе выстрадавшего перелом. С концом эпохи гласности,
имевшей в итоге весьма поверхностный характер, проблема демократических ценностей, прав и свобод, их укрепления и защиты в значительной мере уходит из поля общественного внимания, что, конечно, напрямую связано со
слабостью и неавторитетностью в обществе его элит.
В самых разных социальных группах все заметнее становится дефицит позитивных самоопределений. Депрессивное состояние значительной части людей, представляющих более старшие поколения, которые утратили свои
прежние социальные позиции, понизили социальный и
материальный статус, сказывается в возрождении у них
традиционалистских ориентации и великодержавных,
имперских комплексов. Особенно тревожно то, что и среди
молодых поколений наблюдается довольно заметная чувствительность к подобным мифам, что прежде всего связано с дефицитом позитивных символов и авторитетных
санкций, символических "авансов" или наград за успех.
Подчеркнем, что во многих странах бывшего советского
лагеря, переживающих сегодня трансформации, сходные
по смыслу и направленности с российскими, стабилизация общества, живущего в ситуации ценностного коллапса, разрешается тем, что большинство общества явно и
бесповоротно — как это, кстати, было и в послевоенной
Германии — выбирает прагматическую ориентацию на
западные страны, на вхождение в сообщество экономически развитых государств. Тем самым наличные жизненные тяготы, нисколько не меньшие в этих странах (например, в Болгарии), нежели в постсоветской России, приобретают в сознании населения статус временных. Именно сознание подобной временности, краткосрочности становится
в этих странах предпосылкой экономического подъема,
фактором общественной стабилизации, условием более
или менее нормального социального воспроизводства.
В российской же ситуации таким ценностным фокусом во
второй половине 90-х годов все больше становится мифологизируемое и идеализируемое прошлое, что "увековечивает" сегодняшние настроения растерянности и утраты, придает им устойчивость, делает постоянной рамкой
и даже масштабом всех других мнений и оценок. В основном негативная оценка обществом своего настоящего,
весьма слабо выраженная надежда на улучшение собственного положения в будущем и, напротив, идеализация
прошлого (прежде всего недавнего советского) блокируют
формирование позитивно окрашенного ценностного плана
действия, будь то политического, будь то экономического,
лишают его смысловой перспективы.
Типы адаптации и основные установки. С оценками
перемен прошедшего десятилетия, описанными выше,
связано и распределение способов адаптации, фиксируемых в обществе, их динамика. Сегодня в российском обществе все еще преобладает так называемый понижающий тип адаптации — воспроизводство наличных статусных различий или вообще их минимизация*. Вместе с тем
доля населения, представляющего повышающий тип
адаптации (использование новых возможностей, активизм и т.п.), за последние годы практически не меняется
(табл. 5).
Остановимся на этом подробнее. Как у населения в
целом, так и среди более молодых его представителей
самая распространенная форма адаптации к процессам
трансформаций, точнее, самая популярная оценка, способ
самопонимания выдает скорее пассивную или чисто реактивную установку: большинство людей предпочитают
тактики простого воспроизводства или "выживания" (способность "вертеться, крутиться", готовность браться за
любое дело, лишь бы оставаться на плаву). Иными словами, личная активность в основном оценивается респондентами в категориях вынужденного поведения. В такой
семантической конструкции собственной повседневной
жизни отсутствует перспектива роста, механизм постоянного повышения качества своих действий (именно в той
мере, в какой.они свои, а не заданы извне и не приняты
поневоле). Все силы и помыслы "выживающих" сконцентрированы на воспроизведении либо того, что представляется важным и необходимым исходя из прошлого опыта
(своего или усвоенного от других) и/или исходя из оценки
наиболее распространенного, обычного, очевидного, происходящего вокруг (анонимной, усредняющей нормы). Установка на развитие, на будущее, включая будущее
детей, которая предполагала бы некую более или менее
осознанную перспективу, индивидуальную ответствен* Подробнее об этом см.: Гудков Л. К проблеме негативной
идентификации // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2000. № 5. С. 35-44.
26
Таблица 5
Люди по-разному устраивают свою жизнь.
А что Вы сами делаете в этом отношении?
(в % от числа опрошенных в каждой группе)
Население
Продвинутая
группа
20-34 лет,
крупные
города,
2001 г.
(N=1000
человек)
1994 г.
(N=2400
человек)
1999 г.
(N=2000
человек)
Не могу приспособиться
к нынешним переменам
23
33
7
Живу, как и жил раньше,
для меня ничего не
изменилось
26
16
27
Приходится "вертеться",
подрабатывать, браться за
любое дело
30
38
45
Удается использовать
новые возможности, начать
серьезное дело
6
5
Вариант ответа
Затрудняюсь ответить
16
9
17
j
4
ность, ценностный горизонт, выражена в массе весьма
слабо. И все же, согласно данным молодежного опроса,
около одной пятой молодых респондентов, живущих в
крупных городах (17%, т.е. более чем в три раза больше,
чем в населении в среднем) полагают, что им удается использовать новые возможности, начать серьезное дело,
добиться большего в жизни.
Здесь важно проанализировать динамику распределения различных типов оценок своей ежедневной жизни и
работы. Доля людей, позитивно оценивающих для себя
новые экономические, политические, институциональные
рамки повседневного существования, полагающих, что им
удается использовать открывшиеся возможности, за последние 5-7 лет практически не увеличивается. Вместе с
тем доля дезадаптированных (тех, кто считает, что "не
может приспособиться к переменам"), а также тех, кто
воспринимает свое поведение как навязанное, вынужденное (необходимость "вертеться", "выкручиваться", "ловчить"), возрастает, а доля людей, полагающих, что для
них ничего не изменилось, сокращается. Эта тенденция
прослеживается практически во всех основных социально-демографических группах*.
Отметим несколько существенных отклонений от замеченной общей тенденции. Практически не изменилась
доля дезадаптированных только в группе с высшим образованием, а также в возрастной группе от 25 до 40 лет (по
16%). В остальных же группах их доля возросла, причем
особенно заметно в группе самых молодых (с 10 до 21%)
и самых пожилых (с 36 до 55%), в группе респондентов с
низким уровнем образования (с 27 до 46%). Доля тех, для
кого "ничего не изменилось", осталась практически той же
только среди самых молодых, во всех остальных группах
она значительно сократилась.
Вместе с тем доля тех, кто считает, что им "приходится
вертеться" (группа вынужденной активности), особенно
резко возросла в группе 25-40-летних (с 34 до 53%). Неизменными доли таких респондентов остались, с одной сторо* Ниже мы во многом опираемся на статью Ю.Левады "Человек приспособленный" и предложенную в ней типологию
типов адаптации, см.: Левада Ю. От мнений к пониманию. М.,
2000. С. 467-488.
№ 2 (52) март—апрель 2001
Мониторинг общественного мнения
Таблица 6
Типы адаптации по группам
(в % от числа опрошенных соответствующей группы)
Группа
Год
Не могу
приспособиться
Ничего
не изменилось
Приходится
"вертеться"
Открылись новые
возможности
Затрудняюсь
ответить
1994
10
23
28
11
28
1999
21
22
35
10
13
1994
16
26
34
9
15
1999
19
14
53
7
8
1994
26
22
38
4
10
1999
31
14
46
4
5
1994
36
29
19
1
15
1999
55
15
19
1
11
1994
16
26
33
11
14
1999
16
21
41
12
10
1994
21
23
33
6
17
1999
28
15
45
4
7
1994
27
28
25
3
16
1999
46
15
28
3
9
1994
17
20
38
7
19
1999
28
15
38
12
8
1994
25
27
27
6
16
1999
33
19
34
4
10
1994
21
25
32
6
16
1999
31
16
41
4
8
1994
25
27
27
6
15
1999
38
12
36
3
10
Возраст:
до 24 лет
25-40 лет
40-55 лет
старше 55 лет
Образование:
высшее
среднее
ниже среднего
Тип поселения:
Москва и Санкт-Петербург
большие города
малые города
села
ны, среди респондентов с ограниченными социальными
ресурсами (пожилые, низкообразованные), а с другой —
среди жителей "столиц", где возможности для такого типа
адаптации заведомо разнообразнее и многочисленнее, чем
в других типах поселения. Тем временем в столичных городах почти вдвое возросла доля тех, кто полагает, что им
"удается использовать новые возможности", тогда как в
остальных же группах по типу поселения эта доля осталась практически неизменной. Причем максимальные
значения активного использования новых возможностей
фиксируются у самых молодых и у наиболее образованных.
Возникает предположение, которое еще следует проверить, поскольку продолжительность замеров недостаточна, чтобы делать здесь однозначные выводы. Пока же,
как представляется, "активный" или "повышающий" тип
адаптации предстает скорее как возрастной, фазовый и в
этом смысле кратковременный и преходящий: такая установка наиболее выражена именно у "вступающих" во
взрослую жизнь респондентов, наиболее молодых и образованных. В других возрастных группах она либо сокращается, либо остается с годами неизменной.
Другой важный момент — группа, представляющая
тип повышающей адаптации, сосредоточена скорее в
крупных городах и столицах. В этом плане столицы, крупные промышленно развитые центры — средоточие процесса, пусть даже вялотекущего, здесь происходит хотя бы некоторое накопление социального "качества" достижений
(успешность в ведении дела, рост доходов, социальное
продвижение). На периферии же (не географической, а
социальной и культурной), с одной стороны, нарастает
дезадаптация, а с другой — все больше распространяется,
массовизируется тип вынужденной адаптации.
Итак, в "синхронном срезе", при переходе из одной
возрастной когорты в другую нарастает доля дезадаптированных и зависимых, а доля относительно "самостоятельных" после 40 лет резко снижается (табл. 6). Но и в
"диахроническом срезе" удельный вес групп, представляющих названные типы адаптации, с годами практически
не меняется. Иными словами, возникает предположение,
что накопления, расширения новых типов активности,
типов ее понимания и оценки в обществе не происходит.
Понятно, что зафиксированные типы адаптивного поведения (коль скоро здесь речь идет прежде всего о самоощущении, которое "конструируется", задается значимыми для данного респондента групповыми нормативными
представлениями) связываются с вполне определенными
оценками социальной, экономической, политической реальности. Остановимся лишь на некоторых, наиболее существенных из них, рассмотрев именно молодежный контингент, проживающий в крупных городах. Рассмотрим эти
различия на примере того, как респонденты с разным
типом адаптации: а) оценивают причины тяжелого положения России; б) считают, что, по их мнению, будет способствовать возрождению страны.
Группе дезадаптированной молодежи, которая в данной совокупности самая малочисленная, присуща весьма
выраженная "чувствительность" к консервативным, "советским" установкам. Так, в ответах на вопрос о причинах
нынешнего сложного положения эта группа намного чаще,
чем в среднем, упоминает "наследие социалистической
плановой экономики" (24%, в среднем 14%), а также "разрушение советской системы, отказ от принципов социализма" (26%, в среднем 10%). Чаще, чем в среднем, здесь
представлено и мнение о том, что причина состоит в "слабости государственной власти" (46 при 39% в среднем).
В группе респондентов, представляющих "понижающий" или "вынужденный" тип адаптивного поведения, на
первом месте и с большим отрывом стоит "коррумпированность властей, расхищение государственной собственности властными структурами" — 67%. Это весьма ярко
характеризует доминирующий здесь тип сознания, для
которого власть в первую очередь предстает как объект
негативной идентификации.
В группе "адаптированных" чаще среднего и чаще
других рассматриваемых здесь групп указывается на "сопротивление чиновников экономическим и политическим
реформам" — 23%. Власть здесь уже предстает скорее в
фигуре чиновника, бюрократа.
Надо отметить, что упоминание в разных группах
одной и той же причины может иметь разную семантику.
Так, в группе дезадаптированных упоминание слабости
властей систематически сочетается с повышенным (в
сравнении с другими группами) требованием ужесточить
государственный контроль во всех сферах, усилить присутствие государства в экономике. Так, 50% этой группы
считают, что роль государства в экономике недостаточна
(для сравнения укажем, среди адаптированных такого
мнения придерживается только 39%). Около 25% респондентов в группе дезадаптированных полагают, что ужесточение налогового и финансового режима "обеспечит порядок в экономике" (в среднем 13%). Установки в этой
группе отличает двойственность, внутренняя противоречивость, что видно, например, в сочетании декларативных
заявлений респондентов об отчужденности от власти и
вместе с тем о явно демонстрируемой в ответах зависимости от нее. Так, 25% дезадаптированных респондентов
заявляют, что их совершенно не интересует "происходящее в высших эшелонах власти, решения, принимаемые
наверху" (в группе "адаптированных" — 19%); 18% полагают, что эти решения никак "не влияют на жизнь таких
людей", как они (в группе "адаптированных" — 10%). При
этом более четверти группы дезадаптированных (28%)
считают, что их "жизнь во всем зависит от властей", тогда
как в группе адаптированных таких всего 8% (неслучайно,
что здесь максимальна доля тех, кто считает себя "полноправным гражданином", который может влиять на
власть через выборы и пр. — 15% этой группы)*.
Максимальна среди дезадаптированных и доля респондентов, заявляющих, что они "не получили от реформ
ничего хорошего" (32%, при средней 14%). Чаще, чем в
среднем, респонденты этой группы полагают, что дополнительные средства, собранные в виде налогов, в первую
очередь следует направить на "повышение обороноспособности российской армии, защиту государственных интересов и безопасности" (43, при средней 34%). Эта "статья
расходов" идет в группе дезадаптированных вслед за расходами на "улучшение медицинского обслуживания"
(53 при средней 47%) и повышением зарплат бюджетникам и пенсий (44%), т.е. установкой на выживание и рас* Отметим, однако, что в целом зависимость от власти
выражена во всем молодежном контингенте опрошенных слабее,
чем в населении в среднем. Этому сопутствует более критичная
самооценка самых адаптированных групп молодых, свыше
трети которых (35%) видят причину сложного положения страны в "пассивности населения, неспособности общества к самоорганизации" (в группе дезадаптированных на это указывает
только 19%).
четом на государственные гарантии минимального уровня
жизни для всех.
В группе адаптированных приоритеты совершено
иные: здесь значимы прежде всего возможности для социального подъема, развития активности. Поэтому на
первом месте в группе адаптированных стоит "поддержка
отечественных производителей", на втором — "развитие
новых современных технологий". Чаще среднего в этом
контексте называют и "строительство дорог, средств
связи, развитие инфраструктуры и пр.", что является
одним из важнейших условий экономического роста.
Весьма показательны и расхождения этих "крайних"
групп (дезадаптированных и адаптированных) в оценках
того, что будет прежде всего способствовать возрождению
России. Приведем только наиболее показательные сравнения (табл. 7).
Таблица 7
Что, по Вашему мнению, будет способствовать
возрождению России?
(в % от числа опрошенных в каждой из групп,
использующих различные типы адаптации)
Вариант ответа
Удается
Не могу
использоПриходится
приспосовать новые
"вертеться"
возможбиться
ности
Дальнейшая централизация и
укрепление власти
24
21
14
Поддержка крупных государственных предприятий
40
38
25
Национализация ранее приватизированных предприятий
22
12
5
Создание благоприятного климата для развития российского
предпринимательства
31
50
62
Привлечение иностранного капитала и гарантии для иностранных инвестиций
15
19
33
Создание равных возможностей, выработка единых четких
правил для ведения бизнеса
22
31
40
Развитие науки, современных
технологий
38
51
60
Создание современной эффективной системы образования
15
24
30
Возвращение к традиционным
ценностям русского народа
19
14
14
Воспитание нового поколения,
способного добиться успеха
26
30
35
Укрепление военной мощи,
обороноспособности страны
29
22
17
Сгруппируем представленные в таблице 7 данные по
типам обобщенных ориентации, расположив их по шкале
от "модерно-либеральных" до "патерналистско-этатистских" ориентации, а затем рассмотрим, как они распределяются в зависимости от типа адаптации. К "модернолиберальному" типу отнесем тех, кто выбрал следующие
позиции: "воспитание нового поколения", "привлечение
иностранного капитала", "создание равных возможностей
для ведения бизнеса", "развитие современных технологий". Напротив, к "патерналистско-этатистскому" типу
ориентации отнесем тех, кто выбрал следующие позиции:
"необходимость централизации и укрепления власти",
"национализация раннее приватизированных предприятий", "укрепление военной мощи", "возвращение к тра-
Взаимосвязь характера адаптации
и типов ориентации респондентов
Типы ориентации
Таблица 8
Повышающая Понижающая
Дезадаптация
адаптация
адаптация
Модерно-либеральные
168
131
101
Промежуточные
117
112
86
50
69
94
Патерналистскоэтатистские
диционным ценностям русского народа". Выбор остальных
суждений будем рассматривать как промежуточный тип.
Из данных таблицы 8 следует, что тип ориентации
непосредственно связан с характером адаптации, с самооценкой своего положения и перспектив на будущее. Ориентация на либеральные ценности гораздо сильнее коррелирует с типом повышающей адаптации, хотя может
оборачиваться и снижением статуса и самооценки, а в
ряде случаев — дезадаптацией. Напротив, ориентация на
традиционные для советского сознания ценности сильнее
коррелирует с типом понижающей адаптации и дезадаптацией, но в гораздо меньшей степени ведет к понижению
как статуса, так и его самооценки. Удельный вес респондентов с соответствующим типом ориентации в первом
случае будет составлять 42, 33 и 25%, во втором случае,
соответственно, 23, 32 и 45%. Промежуточные типы ориентации, как это и должно быть, не дают резких различий
в типе адаптации. Вместе с тем среди этих респондентов
ниже уровень социальной дифференциации и, соответственно, меньше показатели дезадаптации.
Весьма показательно и сравнение мнений рассматриваемых нами полярных групп относительно того, что мешает установлению партнерских отношений между властью и обществом. В целом молодому контингенту, вопреки
расхожим представлениям об аполитичности молодежи, в
ощутимо большей степени присуща готовность к политическому участию, а следовательно, и более развитое пред-
Мониторинг общественного мнения
ставление о значимом другом, о социальном партнерстве,
духе корпоративности и солидарности (табл. 9).
Достижительские ориентации, отношение к успеху,
богатству, карьере. Данные молодежного опроса, как и
можно было ожидать, в целом демонстрируют весьма толерантное, в сравнении с населением, отношение молодых
россиян к богатству и успехам других в сочетании с достаточно явно выраженными достижительскими ориентациями (табл. 10). Подавляющее большинство (75%) с той
или иной степенью терпимости относится к "миллионерам" (табл. 11), с уважением относится к людям, которые
больше других работают (74%), в большинстве своем с уважением относятся и к тем, кто больше других зарабатывает
(55%), а в ценностном плане в подавляющем большинстве
выбирают своим образцом тех, "кто ориентирован на успех,
стремится быть впереди всех" (71%, в населении в среднем такую позицию разделяют 56% опрошенных при том,
что доминантными группами и здесь выступают более молодые, образованные, квалифицированные горожане).
Говоря о себе, подавляющее большинство опрошенных
молодых заявляют, что они "определенно или скорее
ориентированы на то, чтобы сделать карьеру, добиться
высокого положения" (62%). Причем чаще эта активистская, достижительская установка характерна для более
молодых респондентов (до 25 лет), родители которых уже
добились определенного высокого положения (в этой возрастной подгруппе доля "детей" руководителей, предпринимателей, специалистов выше среднего уровня).
Среди качеств, которые особенно важны для достижения успеха, на первом месте и с большим отрывом молодежью упоминается "деловая хватка, инициатива" (70%),
далее следует "готовность брать на себя ответственность"
(44%) и "умение организовать людей" (41%), "знание дела,
компетентность" (40%). Около трети опрошенных молодых
сходятся на том, что для успешного ведения бизнеса
важно "хорошее образование" (34%), "характер, сила
воли" (33%), а также "удачливость и везение" (30%). За
исключением последнего обстоятельства, существующего "помимо воли" (хотя вера в свою удачливость среди
молодежи значительно выше, чем среди остальных
возрастных групп), речь идет прежде всего о качествах,
которые характеризуют делового человека как самого по
себе, до известной степени независимо от обобщенного
партнера, значимого для реализации деловой активности.
При этом в ответах на вопрос, почему респондент не ориентирован на успех и достижения, наряду с ценностно
размытым "для меня это не главное в жизни" (отрицание через отсылку к неопределенному "другому", т.е.
снижение значимости ценности как заблаговременная
блокировка действия) примерно с равной частотой упоминается "отсутствие достаточных знаний и способностей" (где именно ссылка на отсутствующие, не данные
"природой" способности как бы освобождает от необходимости действия, одновременно и оправдывая и блокируя то, что в принципе достижимо — получение необходимых знаний), а также "отсутствие достаточных
связей" (25%).
Отчасти в этой последней формулировке можно опознать "советский синдром" — не столько понимание ограниченности собственных социальных ресурсов, социальных связей, невключенность в различного типа "социальные сети", где взаимодействие может осуществляться как
обмен, по условиям рынка, образуемого ориентированными друг на друга партнерами, сколько расчет прежде
всего на властный или бюрократический ресурс. Вместе
с тем здесь в определенной степени проблематизируется
важность и необходимость партнерства, осознание его условий и гарантий эффективности. В связи с этим отметим,
№ 2 (52) март—апрель 2001
29
Таблица 10
Что бы Вы предпочли, если бы могли выбирать?
Население
Молодежь
20-34 лет
в крупных
1994 г.
1989 г.
1997 г.
1999 г.
(N=1250 человек) (N=3000 человек) (N=2400 человек) (N=2000 человек) городах, 2001 г.
(N=1000 человек)
Вариант ответа
Легкую работу и больше свободного времени
10
4
2
3
5
Твердый заработок и уверенность в завтрашнем дне
45
54
53
60
41
Много работать и хорошо получать
26
23
29
23
37
9
6
7
6
15
10
13
9
8
2
Иметь собственное дело
Затрудняюсь ответить
Как Вы лично относитесь сейчас к людям, получающим миллионы?
Население
Вариант ответа
1989г.
(N=1250 человек)
Ничего не имею против
1999 г.
(N=2000 человек)
Таблица 11
Молодежь 20-34 лет
в крупных городах,
2001 г.
(N=1000 человек
8
14
29
Положительно, если они заработаны честно
31
34
46
Я против, честно таких денег не заработать
21
49
42
Я против, даже если они честно заработаны
8
4
2
Затрудняюсь ответить
4
6
2
что такие существенные для успешного ведения бизнеса
качества, как "доверие партнерам", "верность и преданность партнерам", отмечаются лишь каждым десятым из
опрошенных молодых людей. На первый же план для успешности взаимодействия выдвигается "гибкость, готовность к компромиссам" (27%).
В оценках собственных достижений большинство опрошенного населения, как и большинство опрошенной молодежи, считают себя прежде всего людьми, которые "всего
добиваются своим трудом" (соответственно 63 и 59%). Молодежь, живущая в крупных городах, как и молодые люди
в среднем по стране, в равной мере (26 и 25%) считают
себя людьми удачливыми, что связано скорее не с оценкой
своего личного опыта, а с более открытой в молодом возрасте жизненной позицией, доверием к себе. В группах
старше 34 лет так о себе согласны говорить только 13%.
С возрастом эта позиция теряет свой "вес", тогда как чувство собственной недооцененности другими, напротив,
возрастает (среди молодежи таковых всего 6-7%, в более
старших группах — в среднем 13%).
Хотя большинство опрошенных декларативно относят
себя к людям, добивающимся всего собственным трудом,
около половины опрошенных старших поколений
(48% респондентов старше 34 лет) не верят в то, что смогут собственными усилиями изменить свою жизнь к лучшему, а столько же придерживаются противоположной
точки зрения. Напротив, среди молодежи преобладает
уверенность в собственных силах. 83% полагают, что способны изменить свою жизнь к лучшему, и только 15% полагают, что это им не под силу.
Что же мешает этим усилиям? На первом месте у пожилых стоит "отсутствие поддержки со стороны государства",
тогда как для более молодых жителей крупных городов гораздо более важно "отсутствие связей/состоятельных
друзей", упоминающееся в других подгруппах во вторую
очередь. Отметим два важных момента. Во-первых, здесь
(о чем уже говорилось выше) слышны отголоски прежних
советских представлений об условиях успеха, достижения, социального продвижения, связанных с наличием
нужных "знакомств", "связей", или попросту блата. Во30
вторых, это можно понимать и как ощущение дефицита
институциональной поддержки активности разного рода,
а также межгрупповой солидарности.
Важно при этом, что чувство собственной невостребованности, прежде всего ненужности своих знаний и умений, ощущается более молодыми (и более образованными)
острее, чем всеми прочими, что, заметим, не мешает им
демонстрировать повышенную тягу к самосовершенствованию, например, их готовность вкладывать деньги в образование. При том, что лишь 12% молодых жителей
крупных городов оценивают полученное ими образование
как "очень хорошее", и еще 42% — как довольно хорошее,
41% — среднее, плохое и только 5% как очень плохое,
более половины опрошенных (60%) готовы обучаться
новой профессии или пройти специальное обучение, необходимое для ведения бизнеса (54%).
На фоне декларируемых большинством молодежи
(62%) установок на достижение высокого положения, на
карьеру, и при том, что 45% молодых респондентов думают, по их уверениям, о создании собственного дела, меньше половины из них (т.е. примерно одна пятая всех опрошенных молодых жителей крупных городов) реально
предпринимали когда-либо попытку организовать свое
дело. И лишь около двух пятых из пытавшихся это сделать добились на данном поприще успеха и продолжают
свой бизнес, тогда как примерно для трети эти попытки
оказались безуспешными, а около четверти отказались от
дела, хотя ретроспективно и оценивают его как удачное.
Из тех, кто думал о собственном деле, но ничего не предпринимал для того, чтобы его начать, осуществить подобные идеи в будущем намерены 18% (5% от выборки в
целом). Респонденты, которые вообще "не стремятся к высокому положению и карьере", подобно тем, кто считает
про себя, что "не может приспособиться к переменам", демонстрируют негативные патерналистские установки.
Одной из главных причин тяжелого положения России
они называют "слабость власти". Поэтому они в большей
степени ориентированы на ужесточение государственного
контроля за разными сферами жизни, усиление авторитарного порядка в стране.
№ 2 (52) март—апрель 2001
Мониторинг общественного мнения