Японский бог! печать комментарии текст Профессор из Cтраны

Японский бог!
печать
комментарии
текст
Профессор из Cтраны восходящего солнца на закате жизни почувствовал, что он русский
Японец был натуральным на все сто. Весь из себя зеленый: пиджак, рубашка, брюки —
даже галстук его имел непередаваемый зеленоватый оттенок. Даже лицо светилось
ровным цветом третьего глаза светофора.
фото: Сергей Иванов
«Катя, посмотри в Интернете имя Тадаси Гоино, — за час до этого написала эсэмэску близкая
подруга. — Это известный японский профессор, академик кучи академий и лауреат
множества международных премий, и еще он пригласил нас с тобой сегодня на день
рождения. Специально прилетел для этого в Москву».
Никогда еще не то что японские, а даже и русские незнакомые профессора не звали меня к
себе на именины. И я повелась...
Кампай по имени Николай
Он вошел в ресторан космической походкой Майкла Джексона. Отрешенной и
невозмутимой. Он казался чуть выше меня. Снял зеленую шляпу. И стал вровень. Рассадил по
стульям своих японцев-сопровождающих. Смущенно улыбающихся. Улыбнулся и сам. Сразу
всем — то есть 30 примерно российским гражданам, именитым и не очень, которых он
выбрал в качестве своих сегодняшних гостей.
Методом тыка? Я не знаю, сколько личных знакомых господина Гоино было в этой толпе.
Моя подруга, например, тоже видела его в первый раз.
Космонавт Анатолий Соловьев был, по-видимому, знаком с профессором не понаслышке.
Поэтому они оба сели рядом во главу стола.
«Кампай! Пей до дна!» — восклицал японец по-японски. Странно все это было слышать.
Настолько искренне он радовался посторонним людям, обстановке — да всему. Для японцев
Россия как другая планета — иной, загадочный, заплутавший в своих заморочках мир. И не
совсем добрый, если, например, судить по Курилам.
— Господин Гоино любит справлять свои дни рождения в разных странах и делать
счастливыми людей, которые присутствуют в этот день рядом с ним, — проинформировали
меня более сведущие гости. — Он любит всех людей независимо от их вероисповедания и
цвета кожи и хочет приносить радость даже совершенно посторонним. В этом его миссия.
Портрет патриарха написан в японском стиле.
фото: Екатерина Сажнева
Весь мир — театр кабуки
В углу банкетного зала стояла накрытая покрывалом чья-то картина. «Это господин Тадаси
Гоино специально приготовил подарок Русской православной церкви».
Японец улыбнулся: «А сейчас будут подарки для всех остальных». — «Это так в Японии
принято?» — ахнула я.
— Это принято самим господином Гоино. У него есть все — даже замок в так называемых
Японских Альпах. Но господин Гоино — человек иного рода. Он дарит другим себя.
Мне протянули стопку прозрачных конвертов, внутри которых лежали какие-то рисунки. «Это
японские гравюры XVIII–XIX веков, — объяснили. — Они достаточно дорогие и редкие,
профессор коллекционирует такие, и каждый находящийся здесь сможет выбрать для себя в
память о профессоре по одной гравюре». Какой хороший день рождения!
На картинках из тончайшей рисовой бумаги были сценки японского театра кабуки. Название
гравюр дословно переводится как «плывущий мир», а еще — если говорить более точно, побуддийски, — «плывущий по миру скорби». Не очень-то и весело.
Но у японцев, видимо, свои понятия о веселье.
Все изображенные — мужчины. Кое-где дерутся. Кое-где обмахиваются веерами или несут
зонтики. Мне же достался не артист, а бравый самурай, который скачет куда-то, размахивая
сокрушительной саблей.
— О! Это очень редкая картина. На ней изображен великий генерал, который всех всегда
побеждал.
«Куда я его дену? — думаю между тем я. — В каком тепловом режиме хранить? Проживет ли
эта картина, хранившаяся до сей поры в спокойствии Японских Альп в силу жестоких
российских реалий лет хотя бы сто?»
— А нарисованная вдалеке от скачущего генерала гора — это Фудзияма?
Конечно же, Фудзияма.
Японец попросил всех за стол.
«Кампай!» — опять радостно восклицает именинник, и гости поднимают бокалы. Самое
удивительное наступило, когда японец решил представиться. Господин Гоино сказал, что с
недавних пор его зовут Николай. Это имя дал ему Алексий Второй при крещении.
Так из буддиста Тадаси Гоино превратился в христианина, мало того — православного.
— Зачем вам это-то понадобилось? — офигеваю я.
— Православное учение в основе своей гораздо более справедливо, чем все остальные, —
поясняет господин Гоино. — Оно основано на страданиях и поисках искупления. Все это
объяснил мне ваш предыдущий патриарх Алексий Второй, когда я имел дружбу с ним. Наша
первая встреча была коротка — не более пяти минут. Зато потом мы встречались и много
общались. Он стал моим крестным отцом. После его ухода я дал себе слово написать портрет
Святейшего.
С Алексием Вторым.
фото: Екатерина Сажнева
Курилы — отдать. Но не японцам и не русским…
На следующий день мы уехали в Сергиев Посад, где японец собирался оставить на
временное хранение портрет Алексия Второго. Профессор засыпает в машине на десять
минут и снова, отойдя ото сна, бурно радуется жизни. Жара, Москва, пробки — все вызывает
у профессора непередаваемый восторг. Он словно дегустирует наш мир, но не
понемножку — как суси в японском ресторане, а сразу весь, цельным куском.
Господин Гоино рассказывает мне о портрете, ради которого он оказался в России.
— Лицо Алексия я сделал по канонам японской гравюры, а его обрамление — это работа
маслом, что совершенно не характерно для японской школы. Это особый язык. Он навеян
мне творчеством Ван Гога.
— А почему именно Ван Гог?
— О, у нас с ним много общего, — признается профессор . — Ван Гог не раз писал брату Тео,
что, являясь христианином, чувствует себя буддистом, я же, наоборот, всегда ощущал себя
православным, будучи буддистом, и всеми своими поступками показывал это. Поэтому мой
приход в вашу веру был осознанным и зрелым.
В первый раз господин Гоино прилетел в Советский Союз в 1971 году. В Санкт-Петербург, то
есть в тогдашний Ленинград. Больше всего ему запомнилось много военных на улицах, как
будто бы город находился в прифронтовой полосе. «И Москва тогда была более строгой, чем
сейчас, — добавляет профессор. — Тогда я понял одно: с русскими легко дружить. Японское
общество очень закрыто по всем параметрам. Здесь, в России, я ощутил заботу, дружбу,
которую не находил в Японии…»
— Россия вас покорила. А что у нас хуже, чем у вас, могу ли я спросить?
— Вы не очень серьезно относитесь к проблеме сохранения окружающей среды. Возможно,
оттого, что у вас слишком много ресурсов…
— Лесов, полей и рек… Это еще и к вопросу о Курилах? И о том, почему мы сами не
пользуемся и вам их не отдаем? — выдаю я.
Сразу после землетрясения в 2011-м я была на Шикотане. Профессор тогда же посетил
Кунашир. Эти горькие и пьяные круговерти дорог, старый аэропорт — при наличии нового,
отстроенного, в десяти минутах ходьбы, но который нельзя почему-то запустить, — как
всегда не хватает каких-то коммуникаций.
Я была на Курилах гостем и всего несколько дней. Сами жители Курил, о которых власти
вспоминают только в дни праздников или при очередном ЧП, вынуждены существовать
здесь всегда. Деваться им некуда. Японский берег, спокойный, довольный, более
безопасный, несмотря на аварию на Фукусиме, все равно далеко.
— Я слышала, что многие жители Курил не прочь стать по паспорту японцами, —
подыгрываю я господину профессору. Но подачи он не принимает.
— Я считаю, что эти острова должны принадлежать людям. Как русским, так и японцам. На
них необходимо открыть школы искусств, на которых будут жить и творить таланты. Как
ваши, так и наши. С этим предложением я выступил в вашей Думе, но пока не нашел
конструктивного подхода, — продолжает профессор. — Но я умею убеждать. В 73-м году я
построил у подножия Фудзиямы поселок-колонию. Жизнь людей определялась в ней
постижением мировых художественных ценностей, а также нравственным воспитанием
человеческой души. При этом все должно было быть сделано на добровольной основе. Без
раздора и войны.
— А кто будет финансировать курильский проект? — спрашиваю я.
— Я считаю, что больше должна сделать японская сторона. Могут быть и частные меценаты.
Например, в строительство храма Христа Спасителя лично я вложил 50 тысяч долларов.
Такие мы загадочные
У нас, в России, когда имеешь в жизни все — ну почти все, — делиться не хочется. Мы не
ищем, чем заполнить наши души, полагая, что они и так достаточно загадочны для
остальных, главное — набить карманы.
Этого не найдешь ни в одной из гениальных на западный манер русских книг. Ни у
Достоевского, ни у Толстого. В них везде лишь сладостная мазохическая тоска по
прекрасному и вечному, ностальгия по тому, чего в России нет и не было никогда.
Я подумала, стоит ли объяснять очарованному Россией японцу нашу главную правду жизни,
и в конце концов решила, что он не поймет.
Не надо лишать ребенка любимой игрушки.
Для чего живу — мне кажется, господин Гоино знает ответ на этот вопрос. Он родился
отдавать, а не брать — в этом его стезя.
Пить жизнь без остатка. Осчастливливать всех. Считать, что Россия — великая страна с
широкой душой. Просто так, ни о чем не жалея. И ничего не прося взамен.
Этого нет в его индивидуальной туристической программе.
Профессор снова прикорнул на заднем сиденье машины.
Проснулся и начал рассказывать уже о космосе. Он один из иностранцев, что побывали в
Звездном городке. И даже проходил тренировки, чтобы стать космическим туристом.
Возраст — ему за шестьдесят — летать не позволил.
Он попытался быть универсальным во всем. Стал заниматься проблемами медицины,
лечения рака, сконструировал первый в Японии и в мире компьютерный радиотелескоп,
создал первое полностью компьютеризированное музыкальное произведение.
Вложился в храм Христа Спасителя, в Петербурге по американской системе на деньги
профессора была открыта первая в России служба 911. Он подарил икону своего письма,
Казанскую икону Божией Матери, своему духовному учителю Алексию Второму.
«Вы совершенно не бережете ни себя, ни свою страну, — продолжает профессор свою
мысль. — В крошечной Японии, где каждый сантиметр на счету, это особенно заметно.
Многие руководители японских корпораций меня ненавидят за то, что я собирал митинги
протеста против уродливого обращения с природой. Против строительства все новых и новых
атомных станций. И знаете, — восклицает профессор, — строительство одной из них мне
удалось-таки прекратить. Иначе бы последствия той же Фукусимы оказались гораздо более
трагическими…»
— Создавая такие страшные вещи, мы будто отказываемся от самих себя. Мы себя убиваем.
Я видел детей Чернобыля и старался помогать им. Рак, тяжелые болезни, смерти в молодом
возрасте — это все оттуда. Оттого, что мы наплевательски относимся как к себе, так и к той
красоте, что нас окружает.
...Пока профессор и его сопровождающие любовались красотой лавры, я, если честно,
соединив очень удачно два стула, уснула прямо в покоях императрицы Елизаветы Петровны,
моментально забыв о тайнах мироздания. Игре его случайностей.
Вот мы случайно познакомились со странным японским профессором, а он со мной — и куда
может привести это знакомство? И для чего все?
И есть ли все-таки хоть какой-то предел его доброте?
Разбудил меня местный священник. Он сопровождал приезд японской делегации, но ругать
меня за музейные стулья императрицы не стал.
Японец со товарищи ждали нас уже в трапезной. За обедом.
Профессор расслабился словно среди самых близких друзей. А может быть, так оно и было.
Человек, находящийся рядом с тобой в этот день и час, и является в данный момент твоим
лучшим другом.
И профессор начал танцевать. Луноподобные движения Джексона постепенно сменились
«калинкой-малинкой».
— Какой он счастливый, — протянула я. — Как ребенок, без грехов, без плохих поступков,
открытый миру, — и ведь смотрите, мир отвечает ему тем же. Все так гармонично,
правильно, хорошо…
— Мне кажется, что все это неспроста, — подумав, сказал православный батюшка. —
Вероятно, господин профессор предчувствует свой уход, и для него это праздник, не
страдания и муки, а ощущение полноты жизни, что так редко бывает с нами.
…После обеда на скоростном поезде счастливый профессор и его сопровождающие укатили
в Питер. Оттуда — в Скандинавию. Дальше — куда захочется…
материал: Екатерина Сажнева
газетная рубрика: ТУРКЛУБ
теги: японец, профессор, тадаси гоино, жизнь в россии Московский Комсомолец № 26315 от
24 августа 2013 г., просмотров: 955