Александр Казаков

Полная версия эксклюзивного интервью, прозвучавшего в эфире Первого
Балтийского канала в прошедшее воскресенье
-- В чем была изначальная задача Объединенного конгресса русских общин Латвии?
-- Ну если высоким штилем – сохранение идентичности. Люди, которые собрались вместе,
на первых порах считали, что это ценность. Что в принадлежности к русской культуре
есть смысл.
-- Тебя депортировали из Латвии, и все закончилось?
-- Отчасти. Меня не первый раз об этом спрашивают. На спад движение пошло не потому,
что изъяли меня. Хотя и это сыграло роль. Просто из тех людей, кого Полиция
безопасности считала лидерами Штаба в защиту русских школ, у меня было больше, чем у
других свободного времени на штабную работу. То есть я этим занимался с утра и до
вечера. Это была и организационная нагрузка, и нагрузка по общению – а это самое
главное в любой сетевой структуре. У меня на это было больше времени. Когда меня
изъяли, людям, которые приходили и уходили, стало зачастую не к кому приходить.
Но главная причина – поражение первого сентября. Это стало повортным моментом, и
люди, которые стояли в центре движения, увы, вместо того, чтобы переформатировать
его, провести ревизию целей и задач, стали биться о ту же стену. А там уже нечего было
биться.
-- А о какую надо было биться?
-- Боюсь, штаб совершил ту же ошибку, что и Латвия в период своей независимости, когда
поставила себе задачи вступить в ЕС и НАТО. И когда вступила, не знала, что ей там
делать. И, по-моему, не знает до сих пор. Мы поставили задачу не допустить начала
реформы. Но она началась.
-- Это была политизированная задача?
-- Нет. Но после года работы внутри штаба было уже два штаба. Партийный и
общественный. Конечно, основной носитель этого эмоционального накала был именно
общественный штаб. Там не было никакой политики вообще.
-- Откуда она взялась в Штабе в защиту русских школ?
-- Человек грешен... Поэтому в это в полном смысле слова народно-освободительное
движение кем-то были изначально внесены, а кем-то внесены позже свои собственные
партийные интересы. И конечно они навредили.
Народное движение, воодушевленное благой замечательной целью, в кои-то веки, в 21
веке, в наше время, объединило отцов и детей. Школьники своих родителей за руку
водили на демонстрации.
И когда те же самые родители, а именно они являются операторами общественного
мнения в этом вопросе, видят, что их дети, вместо того, чтобы по-прежнему бороться за
родной язык в школе, участвуют в предвыборной кампании, понятно, что многим
родителям это не понравилось.
-- Партийные компании?
-- Качественно штаб вложился в одну кампанию – выборы в Европарламент, и фактически
за одного кандидата, который и прошел – Жданок. Выборы были в июне, за 2 месяца до 1
сентября.
-- Вы сами не смогли поставить правильные задачи перед Штабом? Или вам не дали
это сделать?
-- Съезд защитников русских школ, который проходил за полгода до реформы,
действительно по независимым оценкам был самым крупным в Восточной Европе по
представительству и числу делегатов. Там были произнесены заветные слова, что без
решения двух других вопросов, без которых вопрос с русской школой решен быть не
может – вопрос о статусе русского языка и гражданство.
И я с этого и начал – 1 сентября, когда национальная латышская элита, хотя и из
последних сил, но устояла, надо было немедленно переформатировать движение и
поменять местами приоритеты и продолжать. А в этом уже не было интереса…
Когда к нам приезжали знакомые из Москвы, смотрели на наши митинги 50-тысячные, и
говорили – Боже мой, сколько же это стоит? Я смотрел сверху с трибуны – ну, долларов
триста…Из наших карманов. Потому что деньги вообще не фигурировали во всем этом
движении.
А когда нам нужны были ресурсы, то ресурс этот предоставляла – из коррыстных
побуждений – одна-единственная партия - ЗаПЧЕЛ. Их я готов понять, но не знаю, готов
ли простить… Они вкладывались в штаб и хотели дивидендов, и они их получили.
-- Получается, формат покупки…
-- Вообще-то это обычная тема взамимоотношений партий и общественности. Партии
приходят к общественным движениям, как старшие товарищи со своими ресурсами. Не
только материальными, а и административными – это депутаты. И надо сказать, что тот
факт, что ни один из участников движения по-настоящему не сел, хотя желание было, это
заслуга наших депутатов. Такие люди, как Бузаев, они же вместе с ними сразу садились в
машину и ехали в «кутузку». И вместе с собой пацанов выводили отсюда. Конечно, заслуг
ЗаПЧЕЛ нельзя отрицать.
Но нельзя отрицать и другого – сумасшедшие амбиции лидера. А Татьяна Жданок - она
такая была всегда. Она готова была все поставить на кон, причем не только свое, но и
чужое. Для того, чтобы добиться своего. Так и произошло. В июне 2004 года на кон был
поставлен штаб. Татьяна Жданок получила свой дивиденд. Штаб выдохся на этой
кампании, плюс поражение 1 сентября…
Тут скорее моя депортация стала следствием. Когда они поняли, что можно меня
депортировать, и взрыва не будет. Если бы это произошло в мае – я бы не выехал за
территорию Латвии. Когда меня везли, и в туалет выводили в лесу, по периметру
автоматчики стояли, мне было смешно. Я говорил – вы что, думаете, сейчас защитники
русских школ из лесу выскочат? А никого на заправке нет, я один, в наручниках… Даже в
сентябре, на мой взгляд, структура была отстроена идеально. Без всякой опоры, по одному
звонку через 20 минут меня по Риге искало 500 человек.
-- Непонятно, почему нельзя было продолжать работу Штаба?
-- Неверие. Именно это. Не цинизм, не политическое рвачество. Это неверие в своих
товарищей, в людей, в то, что люди способны на бескорыстные поступки. Но мы-то знали
это заранее. Почему мы и создавали ОКРОЛ. Мы хотели на этой волне создать
принципиально непартийную организацию. Помню первое заседание ОКРОЛ, была
поставлена задача – мы должны обязателно иметь в инициативной группе депутатов
Партии народного согласия. У нас была задача – поскольку нельзя быть внепартийными,
стать многопартийными. То есть если не уйти от партий, то перерасти. И мы этого
добились. Так нам ЗаПЧЕЛ чуть учредительный конгресс не сорвала, из-за того, что их
мало, а там еще какой-то ПНС… Там тоже была партийная свара внесена. Партия ЗаПЧЕЛ
– это по большому счету не партия, это орден, а мы-то с тобой знаем, что у нас в свое
время было орденом вместо партии. И с таким же духом, увы.
-- А что сейчас с ОКРОЛом происходит?
-- Вообще процесс идет очень хорошо. Конечно, всегда хочется большего. Но по
большому счету, ОКРОЛ был создан на волне. Потом, когда штаб из-под него выбили, он
спал, но не распался. Сейчас прошел процесс регионализации ОКРОЛ. То есть
перенесение деятельности из политического пространства на землю. Лиепайская,
резекненская, лудзенская, рижская регионалные общины – они все составные части
ОКРОЛ. И там идет очень конкретная, замечательная работа.
При ОКРОЛе создан репетиторский центр, где хорошие учителя помогают всем, кому это
необходимо, подготовиться к экзаменам в российские ВУЗы, учитывая кошмарные
программы русских школ. Юридическая служба уже доказала свою профпригодность,
выиграв отчасти мое дело и дело Михаила Тясина. В конце концов, какое удовольствие
посадить в клетку хоть на 5 минут «Латвияс авизе», заставить их заплатить за
диффамацию. Культурные и образовательные проекты, и коммерческие проекты для
финансирования их. Работа идет, и идет хорошо. Нет этой помпы, волна-то спала.
Тогда же, в 2004-м году, уже осенью можно было бы инспирировать новую волну. Но
тогда ЗаПЧЕЛ это было не надо. Они свое получили. А другие партии не были готовы, к
сожалению, подключиться к этому процессу, считали его слишком радикальным. Хотя
существует закон – либералы, которые находятся слева от центра всегда слева и
незащищены. У них все редуты выстроены направо.
А радикализация – естественный ход развития вещей до конца, если нет сдерживающих
механизмов. В штабе этим механизмом были родители, потому что цена вопроса была их
дети. Сколько раз стоял вопрос – давайте радикализируем движение. И мы сами это
останавливали. Сдерживающим фактором были мы сами. Конечно, молодежь на самом
пике движения – 1 мая и прочее – да они разнесли бы там все.
Мы сами были сдерживающим центром. Но в это не верили другие партии. А ресурсы у
нас в Латвии, к сожалению, партийные.
-- И как же налаживать диалог?
-- Меня депортировали за то, что я предлагал диалог. И это правда, я не ерничанью.
Потому что латышскому истэблишменту выгодно противостояние, они на этом деньги
зарабатывают. А я предлагал диалог, да еще и без политиков. Давайте русские и латыши
общинами договоримся друг с другом, сделаем политиков маргиналами. И нам шли на
встречу. В наши же штабы в регионах учителя латышские приходили. Они говорили – так,
мы следующие, у нас тоже завалили школу, пока с вами боролись. То есть были уже к
этому предпосылки.
То есть диалог с элитой, с истэблишментом, он не только возможен, он необходим, он
может быть приватным, локальным. Но если его нет – можно упустить из-под контроля
ситуацию. Цена вопроса была слишком велика – это были дети.
-- То есть ты предлагаешь наличие двух этнических общин в качестве субьектов?
-- Да. Мы договоримся. Родители –латыши и родители-русские, они прежде всего
родители. Они договорятся. Учителя договорятся, школа-то развалена вся в Латвии,
высшее образование то же самое. Образование потеряло цель, кому оно нафиг нужно –
только корочки получать. То есть латыши и русские договорятся.
А если общение идет через верхний эшелон, где аккумулируется вот эта сила ннависти,
потому что это товар, это деньги, и получается замкнутый круг – латышские политики,
латышские СМИ, латышские избиратели – они друг друга не выпускают из этого
замкнутого круга, из этого националистического миража.
Потому что если политики скажут – давайте вести диалог, их охаят в газетах и за них не
проголосуют, если электорат за них не проголосует, они потеряют места.
А я своими глазами видел, в тех школах, которые были «пионерами», которые бежали
вперед паровоза и переводили на латышский базовые предметы, диагностируется
депрессия у школьников. Из-за диких перегрузок. Мне приносили аттестаты, где все
высшие баллы, 9-10. И тройка по биологии – единственный предмет, который велся на
латышском. Девчонка с ясными глазами, мозги работают лучше, чем у меня. Вопрос в
языке.
То, о чем мы говорили всегда, и что долго не забывается. Об этом не думают сейчас в
латышской элите, и зря, это запоминается надолго. И вот этот гандикап, который они
ввели, раздельный старт, это и дети будут помнить, и внуки даже.
-- Противопоставление в Штабе – общественное и партийное – это характерно для
Латвии?
-- Условно говоря, русские партии в Латвии и Эстонии, на мой взгляд, вредят русскому
делу в Латвии и Эстонии. Вредят в том случае, если они «русские». Это не тот мессидж. И
если есть такой русский орден меченосцев, то задача русской общественности в Латвии, и
я об этом говорил неоднократно, сделать вот этих меченосцев, мать их ити, маргиналами.
Пусть они выполняют свою роль, но они должны быть маргиналами. Я сейчас конкретно
говорю про боевое ядро «ЗаПЧЕЛ».
-- Какую схему ты бы поставил для нормальной партии? Для русских?
-- В политическом диспуте, которая занимается диалогом. А в бытовом значении является
партией торговцев. Неважно, либеральнаыя или демократическая по идеологии, мы же
знаем, что все эти идеологии в Латвии они приклеены, и появляются, когда нужно как-то
обозначится. Не по этому признаку проходит деление политического спектра в Латвии. Не
по этой меже.
То есть партия, которая изначально в другую сторону нацелена. А не радикалы справа и
слева, которые просто в силу своего существования ведут дело к разрыву политической
ткани. И которые замыкаются друг на друга, на сцепке работают.
Мне никогда не нравилась Партия Народного согласия, эмоционально мне это не близко.
Но то, что они говорили, мне было понятно. И Бориса Цилевича я знаю тысячу лет.
Сейчас надо, чтобы совпали содержательная часть и эмоциональная. Надо страну
настраивать на разговор и даилог. Латвия должна стать страной диалога.
-- Какие точки диалога?
-- Надо просто сесть и повестку расписать – сейчас вот это выносим за скобки, не
договоримся, подеремся. Потом об этом поговорим, как Скарлетт О Хара. Я уже говорил,
что что в ментальности латвийских политиков доминирует именно этот лозунг Скарлетт О
Хары – я подумаю об этом завтра. Сделаю сегодня, а потом разберемся. Как вот меня
депортировали – геморрой себе нажили, и он все растет. Но зато сегодня раз – и нет на
глазах, и все спокойно.
Надо прописать повестку межобщинного диалога. А если кто-то «колбасится» от слова
«община», назовите по-другому. Но повестку диалога расписать, и если какие-то вопросы
вызывают внутреннюю ненависть хотя бы у кого-то - этого достаточно. Сразу выносить за
скобку. То есть говорим только о том, о чем можем, что тоже трудно. Но насчет чего не
подеремся. Мы можем начинать договариваться и расширять зону взаимодействия.
Потому что русская община в Латвии никогда не станет латышской. Надо быть или
дебилом, или махровым утопистом, чтобы верить в возможность ассимиляции 40%
населения. Это невозможно.
Получается, что выходов два: либо диалог, либо маргинализации русской общины.
Кажется, я говорил Нилу Муйжниексу - посмотрите, что вы делаете – ломая русскую
школу, вы растите поколение, которе вас потом через колено сломает. Потому что
большая часть через это сито не пройдет и уйдет в подворотни. Но те, кто его пройдут –
это будут волкодавы. Они латышский будут знать лучше вас, и английский – лучше вас.
Их будет мало, но на их стороне будет подворотня. Вы такую страну себе хотите?
Когда он прочел статистику по негражданам, он чуть в отставку не подал, его уговорили.
Когда он понял, что из полумиллиона неграждан 120 тысяч – молодые люди до 28 лет. А
думал, что пенсионеры. Тогда он придумал себе картинку, что это те, кто в армию не
хочет идти. Но ему дали распечатку, там половина – девушки. А они-то куда не хотят
идти? Тогда до него дошло, он же умный мужик, что негражданская община
воспроизводится. Дети берут паспорта родителей. Сейчас этого нет, но было.
В социологии есть понятие «точка невозврата». Руссская негражданская община уже
существует на самовоспроизводстве. Потому что детям – западло, что моих родителей
сломали, а я буду ходить с синим паспортом? Хотя сейчас, говорят, дети работают
паровозами для родителей в поездках по Европе. Прагматизм всегда действенный. И хотя
бы в прагматичном поле есть зоны для диалога, для нормального разговора.
Взять ту же языковую проблему, перевернуть на прагматичную плоскость, и что
получается: Откуда рекрутируется рабочая сила в городах? Из деревень приезжают
хорошие парни и девчонки и не знают русского. Самые трудоемкие сферы для них
закрыты – банки и торговля. Какому хозяину нужен банковский служащий, не знающий
языка клиентов? А теперь говорят, что это снова мы что-то делаем. К сожалению, это все
не быстро. Но при условии, что титульная элита держит себя в руках и не срывается в
истерку о русских танках в Риге по каждому поводу, и при условии, что у русской
общины появляются вменяемые спикеры.
Конечно, при всех своих корыстных интересах, мы все люди и все грешны. Но если есть
вменяемые спикеры, то можно создать зону для диалога. И даже в языковой сфере нам
есть о чем договариваться. Но одно условие, его обойти нельзя, она будет как дамоклов
меч. Это русская школа, потому что если не восстановить, что разрушено, мы получим ту
Латвию, которая нам не понравится. Латыши оттуда сбегут. Но я боюсь, что и мы оттуда
сбежим. Сами, по доброй воле.