Фольклорные и мифопоэтические традиции в северокавказском

Мусукаева А.Х.
(Нальчик)
Фольклорные и мифопоэтические традиции
в северокавказском романе 2-ой половины XX века
В статье определяется роль фольклорных и мифопоэтических традиций в
северокавказском романе второй половины XX века: в периодах эволюции жанра, в
поэтике и проблематике. Подробно анализируются мифопоэтические традиции
нартского эпоса в литературе 60-80-х годов XX века. Особое внимание уделяется
творчеству выдающихся художников слова: А. Кешокова, И. Базоркина, Е.
Уруймаговой и др.
Вопросы роли и места фольклорных и мифопоэтических традиций, мотивов, тем,
символики в художественной литературе занимают одно из важных мест в
современном литературоведении. Особенно интенсивно они изучаются в так
называемых молодых национальных литературах, где влияние фольклора наиболее
очевидно и сильно. Проблемы эти анализируются (как в теоретическом аспекте, так и в
историко-литературном), в ряде научных трудов, непосредственно обращающихся к
вопросам типологии, к отдельным жанрам литературы, творчеству писателей, поэтов,
драматургов. Большинство исследователей придерживается концепции определяющей
роли фольклора в формировании национальной прозы: Л. Бекизова, Г. Гамзатов, А.
Караева, А. Схаляхо, Ю. Тхагазитов, Х. Хапсироков, К. Шаззо и др. [11].
Исследователи отмечают, что «наиболее очевидными формами фольклоризма
выступает фольклоризм стилистически-речевой, фольклоризм поэтического строя
литературного произведения и фольклоризм социально-этнографический. Анализируя
каждую из этих форм, способы и методы их использования в художественном
произведении, можно видеть индивидуальные особенности таланта писателя,
национальную почву, давшую толчок его дарованию, поэтические народные источники
его творчества, его частности, романного мышления. Интерес к данной проблеме
закономерен, так как в нем заключено внимание к художественным традициям в целом,
к генетическим духовным истокам художественного слова во всем их разнообразии и
богатстве.
В литературах Северного Кавказа связь романа с фольклором пережила сложную
эволюцию и болезни роста: от прямого заимствования сюжетов и тем до глубокого
переосмысления фольклора, обогащающего письменную литературу духовно,
художественно. И если влияние фольклорных традиций наиболее заметно, «очевидно»
в период 1929-1930-х годов, то в литературе рубежа XX-XXI веков они,
трансформировавшись, также продолжают играть значительную роль, при этом их
влияние становится более глубинным и потому менее заметным. В современном
литературоведении это также является важнейшим объектом изучения и анализа.
Как известно, период 20-30-х годов XX века в истории литератур народов
Северного Кавказа – время первых шагов, время учебы и поисков средств в
художественном освоении действительности в ее разных измерениях. Безусловно,
учеба носила творческий характер, хотя она проходила не без издержек, не без
механического перенесения ситуаций и образов из более развитых литератур и из
фольклора. Реальность часто подменялась фактографизмом, и тогда появлялись
штампы и схемы, тормозящие естественный процесс освоения писателями мастерства
психологического анализа, постижения трудного искусства создания многомерного
реалистического характера. Национальный фольклор оказывался в данном случае
слабым «подспорьем», так как сложный процесс создания индивидуализированных
107
характеров «нелегко давался писателям, имевшим в национальном наследии главным
образом поэтические традиции» [8: 63].
И все же следует отметить, что литературы народов Северного Кавказа уже на
первых этапах своего развития взяли на вооружение художественное своеобразие и
богатство фольклора, включив в свою орбиту как эпические, так и малые жанры. В
нартском эпосе масштабность изображения, восходящая к космическим, вселенским
масштабам, богатырским (нартским) подвигам героев, тесно сочеталась с
бытописанием, обращенным к злобе дня, и этот принцип положили в основу романного
изображения многие писатели. Подход писателей периода 20-30-х годов к
национальному фольклору можно назвать «тенденциозным», так как он имел больше
практическое (прагматическое) значение, чем художественное.
В то же время неправомерно утверждать, что сами традиции устного народного
творчества несут в себе отрицательные зачатки. Лишь неумелое, нетворческое
использование его служит источником инертных произведений.
Анализ романов литератур Северного Кавказа дает возможность заключить, что в
творчестве каждого писателя в той или иной степени сохраняются результаты
воздействия фольклора. Рассматривая произведения современной романистики,
следует говорить о широком влиянии фольклора, о типологической для региона
трансформации его традиций, наконец, о творческом, умелом использовании их в
произведениях многих художников слова. Фольклорные и мифопоэтические традиции
и шире – традиции народной культуры в современной литературе – одна из
своеобразных граней художественного облика северокавказской романистики, один из
способов обогащения ее поэтики.
Известный исследователь У.Б. Далгат отмечает, что «фольклор объемлет
богатейший комплекс идейно-эстетических представлений народа» [6: 211] и, добавим,
один из плодотворных результатов соприкосновения его с литературой – постижение
этих представлений.
Обращение молодых литератур к фольклору нередко трактуется с точки зрения
«вспомогательной»: фольклор – подспорье литературы, первая ее ступень в
художественном освоении мира. Но, вероятно, следует помнить о том, что фольклор и
литература – два разных и самостоятельных искусства слова, два самостоятельных
художественных мира, две системы, и потому нельзя ограничивать как значение
художественного опыта фольклора для литературы только первыми периодами ее
становления, так и видеть только его стимулирующую роль. Опыт фольклора важен
всегда, но на каждом этапе развития литература по-своему взаимодействует с ним.
Творческая активность фольклора несомненна и в современной литературе, когда мы
встречаемся с новым осмыслением мифов, легенд, сказаний и т.д. Образцом
взаимодействия мифологических представлений с современным взглядом, к примеру,
можно считать известную легенду о Манкурте и его матери (Ч. Айтматов «И дольше
века длится день…»). В творчестве Ч. Айтматова фольклор живет в полную силу, не
теряя своей специфичности и вместе с тем органически сплавляясь с новой
художественной идеей.
Для народов Северного Кавказа нартский эпос – первая стадия художественного
освоения действительности. Он, по мнению Р. Фидаровой «для древних людей был
синтезом всех ранних форм общественного (и художественного – А.М.) сознания. В
нем воплотились этнические, эстетические, религиозные, философские представления,
семейно-нравственные и общественные и идеалы многих поколений, их мечты и
надежды» [13: 74].
В нартском эпосе народов Кавказа немало общих тем, сказаний, имеются общие
герои в адыгском (адыгейско-кабардино-черкесском), в абхазском, абазинском,
осетинском, чеченском эпосе. Е.М. Мелетинский пишет, что многие напевы нартских
сказаний «имеют многочисленные мифологические параллели. Мифологические черты
108
очевидны в уникальном для эпоса матриархальном образе матери и хозяйки нартов –
Сатаней…» [9: 67]. Действительно, образ Сатаней – матери сыновей нартов –
традиционный для эпоса адыгов, осетин, балкарцев и карачаевцев, чеченцев и ингушей.
Столь же традиционен и образ нарта, рожденного в камне: Сосруко (адыгский эпос),
Сослан (осетинский), Сасрыква (абхазский), Саусурук (абазинский), Сосрыко
(балкарский) и др.
Известный исследователь В. Абаев пишет о мифе рождения Сослана (Сосруко):
«Рождение из камня есть черта, охотно приписываемая солнечным богам. Из скалы
родился прославленный малоазийский солнечный бог Митра» [1: 76] И далее: «На
солнечную природу Сослана указывает также его женитьба на дочери солнца. В ряде
сюжетов, повествующих о борьбе Сослана с врагами, говорится, что он одержал победу
к полудню: опять черта солнечного божества, ибо полдень и есть апогей солнечной
силы» [Там же: 37]. О Сослане, как о солнечном боге, говорит и французский
исследователь Ж. Дюмезиль, делая его образ в мифологическом этюде «Солнечные
мифы» [7: 9].
Происхождение мифологических героев у разных народов, разнообразно: из
пламени, из камня, из воды, из ореха и т.д. Известно о волшебном рождении Сосруко
из камня. Интересно, что в «Сказках и мифах Океании» также приводится пример
чудесного рождения одного из популярных героев мифа – Квата. Его мать «была
камнем на дороге. Камень раскололся, и из него вышел Кват» [10: 71]. Немало
идентичных примеров можно найти и в других мифах и сказках народов мира.
Определенный интерес для исследования представляют сами функции
фольклорных и мифопоэтических мотивов, фольклорной образности и символики,
столь органичной для жанра романа во многих литературах северокавказского региона.
Разумеется, такое изучение должно опираться прежде всего на современное
представление о жанре, на произведения, близкие по тематике, проблематике,
художественно-эстетическим целям. К примеру, в произведениях кабардинского
писателя А. Кешокова фольклорный символ порой указан в романе «прямо», в
названии произведения, в названиях его глав: романы – «Сломанная подкова»,
«Грушевый цвет»; главы романов «Перейти бурный поток», «Утро вечера мудренее»,
«Один в поле воин…», «Черное утро», «Прыжок в легенду» и др.
Всадник – неизменный герой нартского эпоса – символ красоты и национального
достоинства. Алим Кешоков в романе «Сломанная подкова» (1973) обогащает ставший
традиционным в кабардинской литературе героический образ всадника глубоким
нравственным содержанием, этот образ обретает новые художественные функции,
размыкаясь в космос, наполняясь движением. Фольклорные символы – это и широта
эпического охвата, отличающая роман А.Кешокова, и вместе с тем лиризм в
воссоздании событий, в определении национального характера.
В первых произведениях национальной прозы главный герой схематичен, в
художественном решении его образа сильны были и публицистические, и фольклорные
элементы, но также часто используемый механически; в итоге – абстрактность
характеров. К примеру, в балкарской прозе 30-х годов использование сюжетов
фольклора нередко придавало произведениям яркий (романтический) характер и
иллюстративность.
Повести и романы 30-х годов Дж. Налоева, Али Шогенцукова – в кабардинской
литературе; Т. Керашева – в адыгейской; М. Дышекова – в черкесской; Х. Аппаева –
карачаевской; Б. Гуртуева – в балкарской и др. свидетельствуют о неоднозначном
отношении начинающих прозаиков к фольклору: от подражания до творческого
вдумчивого освоения – правда, о последнем можно говорить только как о первых
шагах. Но не один из них, пожалуй, не проходит мимо фольклорной школы. Богатство
фольклора начинает использоваться писателем не в силу укоренившейся инерции, а по
законам художественной необходимости, толкавшей молодую литературу на активное
109
переосмысление и переоценку фольклора, его опыта, это проявилось прежде всего в
органичном воплощении фольклорных и мифопоэтических мотивов и приемов в
творчестве, в умении соединить злободневные проблемы с традиционно-вековыми,
которое наблюдалось, скажем, в романах адыгейского писателя Т. Керашева, а также в
его повестях «Дочь шапсуга», «Месть табунщика» и др. Произведения Т. Керашева,
независимо от времени их создания, не страдали недостатками, характерными для
большинства первых повестей и романов в литературах региона, в них не было
заданности, статичности в создании образов, в них события и герои представлены
живыми, яркими, своеобразными, полными внутреннего содержания и силы. Фольклор
определял в них и стилевую направленность и вместе с тем он был серьезным
концептуальным компонентом.
Интересно сравнить этот начальный опыт с опытом северокавказских прозаиков в
последующем. Так, в романе 60-х годов писатели вновь обращаются к богатой палитре
фольклора: главный герой романа «Из тьмы веков» (1967) И. Базоркина (ингушская
литература) Калой представлен «нартом», краткий его портрет: «высокий,
широкоплечий богатырь с гордо поднятой головой». У. Далгат права, когда отмечает,
что Калой «имеет прототип легендарного Калой Канта, воспетого в героических
сказаниях ингушей».[6: 148] Выделяя в книге «Литература и фольклор» специальный
параграф «Анализ фольклорных основ романа И.Базоркина «Из тьмы веков»,
исследователь подчеркивает, что «самобытность данного произведения в значительной
степени достигается при помощи привленчения фольклорно-этнографических
элементов» [6: 13]. Уже зачин романа «Из тьмы веков» обращается к известному
преданию ингушского героического эпоса о скале Сеска Солсы, которую «в гневе
обрушил на врагов своих великий нарт». А.Танкиев пишет: «В романе Базоркина «Из
тьмы веков», посвященном изображению героического, но тяжелого прошлого
ингушского народа, фольклорно-этнографические элементы несут большую идейную
нагрузку. Повествование начинается как бы с продолжения народного эпоса. Об этом
говорит и своеобразный запев в начале романа. И в этом плане роман, оставаясь
глубоко реалистическим, близок по духу народному эпосу» [12: 51].
В романе И. Базоркина «Из тьмы веков» основная ориентация на фольклорные и
мифопоэтические традиции, мотивы, вплоть до частых перекличек поступков и слов
реального Калоя и легендарного Калой Канта, до идеализации положительного героя
(Калоя), свойственной народным эпическим повествованиям и т.д.
В лучших романах северокавказского региона периода 1960-1980-х годов
(А.Кешоков «Вершины не спят», «Сломанная подкова»; И. Базоркин «Из тьмы веков»;
Е. Уруймагова «Навстречу жизни»; Х. Теунов «Род Шогемоковых»; Б. Гуртуев «Новый
талисман» и др.) фольклорные и мифопоэтические традиции, сюжеты и темы
трансформируются. В них мы редко встретим их «прямое» включение, так как они
выглядели бы инородными; будучи включенными в художественное повествование
насильно, с определенной и плохо завуалированной целью. Фольклорные и
мифопоэтические сюжеты, темы, символы, народные обычаи и т.д. вводятся в
большинстве случаев органически в тематическую, сюжетно-композиционную плоть
романа, то есть можно сказать и иначе – фольклорные и мифопоэтические традиции в
жанре романа – это та художественная почва, на которой разворачивается изображение.
В романе ингушского писателя И. Базоркина «Из тьмы веков» перед читателем
проходит вся история ингушского народа: языческая, христианская, мусульманская
религии, мифы, предания, накопленное веками духовное богатство. В творчестве
другого выдающегося художника слова – кабардинского писателя А. Кешокова –
конструктивная роль фольклорных и мифопоэтических традиций сказывается не только
в обильном и целенаправленном использовании легенд, притч, сказаний, обращениями
к традициям и обрядам, которыми насыщена повествовательная ткань, но и в сюжетнокомпозиционном построении романа. Создать современную форму романного
110
повествования писателю во многом помогли традиции устного творчества. Роман
«Вершины не спят» состоит из отдельных небольших частей, которые связываются как
бы невидимыми сюжетными нитями, повторяющимися образами и т.д.; то есть, иными
словами, писатель использует принцип «хабара» (устного сказа), который в адыгском
фольклоре является одним из самых распространенных повествовательных жанров.
Хабар обычно имеет своеобразное композиционное построение, что и было
использовано А. Кешоковым при создании первой книги дилогии: она состоит из
отдельных новелл (повествований), законченных и имеющих общую смысловую и
логическую связь. Определенным «мостиком», соединяющим эти новеллы, служит
авторский комментарий, который отличается неторопливостью повествования и берет
свое начало от притч, народных сказок и устных рассказов, где роль рассказчика была
основной и ведущей в повествовании. Подобную значительную роль рассказчика в
повествовании и подобный неторопливый сказочный стиль мы встречаем также в прозе
даргинского писателя Абу-Бакара. Иногда А. Кешоков напрямую прибегает к
фольклорным приемам: к примеру, прямое противопоставление героев. Если в
фольклоре чаще встречалась антитеза социальная, то у А. Кешокова она осложняется
еще и нравственными коллизиями, воплощение которых требует больших творческих
усилий, таких же усилий требует переосмысление и других фольклорных приемов.
Исследователи обращают внимание на такой композиционный прием в прозе А.
Кешокова, как единоборство, столкновение героев в каждой главе-новелле: «этот
прием, основанный на традиционном фольклорном приеме столкновения и
единоборства социально или нравственно противоположных друг другу героев,
помогающих обнажить самую суть личности, у Кешокова целиком подчинен идейному
замыслу романа, философско-эстетической концепции автора – раскрыть историческую
судьбу народа в социальных и нравственных взаимосвязях» [3: 17]. В романе Кешокова
«Вершины не спят» он становится одним из важных принципов характеротворения и
развития конфликтов.
Использование фольклорных мотивов, тем, символов на ранних этапах развития
литературы было необходимым и определяющим явлением, возможно, в силу того
перехода «образа в символ», придающим ему «особую смысловую глубину и
смысловую перспективу», о которых писал М.Бахтин [2: 209].
В романе А. Кешокова «Сломанная подкова», можно сказать, все символично и
символизировано: название романа, название глав, бытовая обстановка и жизненные
обстоятельства, образы героев, их поступки, помыслы. Образуется достаточно прочный
синтез реализма и символики, сплав достигается при помощи реалистических средств,
хотя, впрочем, можно наблюдать несколько различных стилевых пластов, которые
вместе создают неповторимый художественный контекст.
В кабардинском народно-поэтическом творчестве встречается тип героического
образа женщины-горянки. Образ Апчары в «Сломанной подкове» – воплощение
героического женского характера. Писатель не раз показывает ее стойкость, умение
ориентироваться в обстановке. Создавая этот образ, А. Кешоков обращается к
фольклору, называя Апчару именем героини фольклора Лашын, сумевшей в
одиночестве победить вражеского воина. Духовно близки Апчаре и героиня романа
адыгейского писателя Т. Керашева «Дорога к счастью» Нафисет, и героиня повести
кабардинского писателя кабардинского писателя Адама Шогенцукова «Весна Софият».
Их родословная также идет от фольклора.
Проза А. Кешокова позволяет говорить о фольклоре и как об источнике лиризма и
романтической настроенности писателя. Наиболее лиричными оказываются главы,
насыщенные фольклорными элементами, и здесь наблюдается прямая взаимосвязь. Что
же касается романтической настроенности, то о ней свидетельствует, к примеру, глава,
посвященная гибели Бекана («Сломанная подкова») – трагическая и лирическая
одновременно. Образ героя, раскрывающийся перед нами в течение всего
111
повествования в реалистическом ракурсе, в его заботах, болях, действиях, вполне
реальных, воссоздан романтическими красками в момент гибели.
Романтическая насыщенность эпизода способствует изображению гибелиподвига, гибели-бессмертия.
Многие исследователи подчеркивают лирическое начало прозы А. Кешокова. И
это, на наш взгляд, справедливо. Прежде всего, лиричны и поэтично возвышенны герои
писателя: их стремления, эмоциональная напряженность чувств, подчас
экспрессивность характера – все это способствует изображению их именно в
лирическом ключе. И если говорить о лиризме его прозы вообще, то таковой ее делают
обилие фольклорных элементов, хотя и существующих в романах нередко в
первозданном виде, эпитеты, метафоры, поэтические сравнения, в целом дающих тот
сплав, который создает лирическую атмосферу повествования и характеротворения.
Функции фольклорной поэтики при всех издержках ее использования (к примеру,
прямое перенесение фольклорных элементов в иных случаях) здесь весьма и весьма
художественно конструктивны.
Фольклорные и мифопоэтические традиции сыграли определенную роль и в
жанровом становлении романа в литературах народов Северного Кавказа. Одним из
ведущих в них стал во второй половине XX века, как известно, историкореволюционный роман, который органически, весьма естественно продолжил героикоэпическую традицию фольклора. В то же время, обнаруживая фольклорные или
мифопоэтические мотивы или символику в том или ином литературном произведении,
мы не считаем свою задачу выполненной. Близость и совпадение еще не
свидетельствуют о глубине и значимости традиции в литературе. И не всегда примеры
совпадений можно рассматривать как генетическую связь мифа и фольклора с
литературой. Их реальное, фантастическое влияние значительно шире этих
материализующихся в письменной литературе и легко поддающихся «вычислению»
фольклорных конструкций, художественных приемов, средств и т.д.
Фольклорные и мифопоэтические традиции в литературе сами по себе еще не есть
признак народности, хотя и указывает на связь с нею, ибо народность – гораздо более
сложное, не поддающееся прямому «исчислению» и не находящееся в прямой
зависимости от фольклора явление, определение которому пытаются найти
исследователи всех эпох развития литературы. В.Г. Белинский писал: «Народность есть
не достоинство, а необходимое условие истинно художественного произведения, если
под народностью должно разуметь верность изображения нравов, обычаев и характеров
того или иного народа, той или иной страны» [4: 295].
Неудачные стилизации «под фольклор», стремление придать реалистическому
повествованию некую сентиментальность, которая обычно оказывается ложной, как
правило, обедняет повествование, но лучшим романам современной северокавказской
прозы это не свойственно.
И. Базоркин, А. Кешоков, И. Машбаш, Е.Уруймагова и другие писатели в
изображении национальной самобытности народа, его исторических завоеваний, в
создании батальных сцен и героических характеров многим обязаны глубинным связям
с фольклорными и мифопоэтическими традициями.
1.
2.
3.
4.
Библиографический список
Абаев, В. Нартовский эпос осетин [Текст] / В. Абаев. – Цхинвали, 1982.
Бахтин, М. К методологии литературоведения [Текст] // Контекст, М., 1974.
Бекизова, Л. От богатырского эпоса к роману [Текст] / Л. Бекизова. – Черкесск,
1974.
Белинский, В.Г. Полное собрание сочинений, Т. V [Текст] / В.Г. Белинский. – М.,
1953.
112
5. Гамзатов, Г. Дагестанский феномен возрождения [Текст] / Г. Гамзатов. –
Махачкала, 2000.
6. Далгат, У.Б. Литература и фольклор [Текст] / У.Б. Далгат. – М., 1981.
7. Дюмезиль, Ж. Осетинский эпос и мифология [Текст] / Ж. Дюмезиль. – М., 1978.
8. Ломидзе, Г.И. Сила реализма (Заметки о современной прозе) [Текст] // Вопросы
литературы, 1963, № 5.
9. Мелетинский, Е. Введение в историческую поэтику эпоса и романа [Текст] / Е.
Мелетинский. – М., 1986.
10. Сказки и мифы Океании [Текст] / М., 1970.
11. См: Хапсироков, Х.Х. О национальном своеобразии литератур адыгских народов
[Текст] / Х.Х. Хапсироков. – Черкесск, 1960; Караева А. Становление карачаевской
литературы [Текст] / А. Караева. – Черкесск, 1963; Музаев Н. Чеченская литература
на путях социалистического реализма [Текст] / Н. Музаев. – Грозный, 1963;
Бекизова Л.А. От богатырского эпоса к роману [Текст] / Л.А. Бекизова. – Черкесск,
1974; Шаззок К.Г. Художественный конфликт и эволюция жанров в адыгских
литературах [Текст] / К.Г. Шаззок. – Тбилиси, 1978; Далгат У.Б. Литература и
фольклор [Текст] / У.Б. Далгат. – М., 1981; Тхагазитов Ю. Адыгский роман [Текст] /
Ю. Тхагазитов. – Нальчик, 1987; Мусукаева А.Х. Северокавказский роман.
Художественная и этнокультурная типология [Текст] / А.Х. Мусукаева. – Нальчик,
1993; Паранук К.Н. Мифопоэтика и художественный образ мира в современном
адыгском романе [Текст] / К.Н. Паранук. – Майкоп, 2006; Бигуа В.А. Абхазская
литература и литература народов Северного Кавказа (Историко-культурный
контекст. Диаспора) [Текст] / В.А. Бигуа. – М., 2011 и др.
12. Танкиев, А. Фольклорная символика как элемент художественного жанра романа
[Текст] // Чеченский и ингушский роман. – Грозный, 1986.
13. Фидарова, Р.А. Развитие художественного сознания народов Северного Кавказа и
проблема характера [Текст] // Вопросы осетинской литературы и фольклора. –
Орджоникидзе, 1984.
Погорелова И.Ю.
(Пятигорск)
Металитературный код постмодернизма
Актуальная для романтизма проблема поиска художественных форм и способов
авторского самовыражения приобретает значимость в ХХ веке в связи с развитием
разнообразных модернистских течений (футуризма, дадаизма, сюрреализма и т.д.). Она
получает решение в том числе в попытках выйти за рамки вербального творчества
(совместить в одном произведении литературный, музыкальный, живописный,
театральный и другие коды) с тем, чтобы наиболее полно, посредством разных органов
чувств, воздействовать на реципиента, а также репрезентировать неповторимую
авторскую стратегию.
В меньшей степени интермедиальные инкорпорации свойственны «первичным»,
по Лихачеву, стилям (романский стиль, ренессанс, классицизм, реализм) [6], что
объясняется их направленностью на отражение, моделирование, замещение
действительности. В них включенные в основной текст элементы произведений иных
видов искусства (описание картины, музыкального опуса и т.п.) играют роль
референтов социокультурной среды. Соответствующую функцию экрана реальности
выполняют описания художественных произведений в текстах А.И. Герцена
(театральный дискурс в «Сороке-воровке»), А.Н. Островского (театральный дискурс в
«Лесе», «Талантах и поклонниках», «Без вины виноватые»), Л.Н. Толстого
(живописные полотна в романе «Анна Каренина»), Ф.М. Достоевского
113