Е. Е. З АМЫСЛОВА «Ч УЖОЕ » ГЛАЗАМИ Г ОГОЛЯ : ПО СТРАНИЦАМ ПОЭМЫ «М ЕРТВЫЕ ДУШИ » И ПЕРЕПИСКИ Н. В. Гоголь впервые оказался в Западной Европе, когда ему было двадцать лет (в августе 1829 г. после провала идиллии «Ганц Кюхельгартен» он уехал в Германию). Италия, Франция, Швейцария, Австрия, Мальта, Польша… Как известно, писатель любил Европу и 12 лет прожил в ней. Так, например, в Италии Гоголь провел в общей сложности около пяти лет, в Германии – около трех с половиной, более двух лет во Франции, около полугода в Швейцарии и более трех месяцев в Австрии. Но одно дело любовь к Европе, и совсем другое – подражание ей, неприемлемое для Гоголя. Он четко противопоставлял «свое» и «чужое» – эти, как сегодня принято говорить, концепты, связанные с самосознанием этноса и стереотипом его поведения. Поскольку данная оппозиция актуальна и в наше время, о чем свидетельствует современная публицистика1, особый интерес представляет отношение Гоголя к «чужому» – прежде всего, к Западу. В. А. Воропаев отметил, что в поэме «Мертвые души» отчетливо ощутим принцип противопоставления «свое — чужое»2. При этом особо подчеркнуто, насколько западные нововведения дурно влияют на русский народ. Так, во втором томе «Мертвых душ» утверждается, что «русский человек хорош и расторопен и не лентяй, покуда он ходит в рубашке и зипуне; но, что, как только заберется в немецкий сюртук, станет вдруг неуклюж и нерасторопен, и лентяй, и рубашку не переменяет, и в баню перестает вовсе ходить, и спит в сюртуке, и заведутся у него под сюртуком немецким и клопы, и блох несчетное множество». Сходное мнение по поводу западного влияния на Россию высказал в письме 1848 г. к Гоголю известный своими славянофильскими взглядами К. С. Аксаков: «Я все тот же: еще более стою за Русскую землю, еще сильнее против Запада <…> В высшей степени противна мне красивая ложь, красивые эффекты Запада <…> Неотъемлемая принадлежность Запада – картинка <…> А как могущественна картинка над человеком! <…> Эта ложь вошла в правду русской жизни. Западное влияние у нас есть и медленно уступает русскому началу. Да и как не быть ему сильну, когда оно поблажает всем порокам человека, избавляет от труда и простоты истины и дает вам милую, легкую, красивую и затейливую ложь?»3 Таким образом, славянофилы склонны были видеть в западном влиянии лишь обольщение Европой, причем даже не самой Европой, а ее заманчивой, яркой и соблазнительной картинкой. Сам Гоголь справедливо отмечал, что многие его соотечественники подражают Европе, следуя моде, толком не разобравшись, что есть европейская цивилизация. Так, в черновом варианте ответа В. Г. Белинскому он писал: «Вы говорите, что спасенье России в 184 европейской цивилизации. Но какое это беспредельное и безграничное слово. Хоть бы вы определили, что такое нужно разуметь под именем европейской цивили<зации>, которое бессмысленно повторяют все. Тут и фаланстерьен, и красный, и всякий, и все готовы друг друга съесть, и все носят такие разрушающие, такие уничтожающие начала, что уже даже трепещет в Европе всякая мыслящая голова и спрашивает невольно, где наша цивилизация? И стала европейская цивилизация призрак, который точно <никто> покуда не видел…»4 Последнее утверждение, конечно, полемически заострено и направлено не столько против Европы, сколько против ее идеализации западниками. Политические и гражданские свободы, по мнению Белинского, – завоевания европейской цивилизации, связанные с эмансипацией личности и общественным переустройством. Но Гоголь отказывается признать идеалы такой «цивилизации». Итак, «призрак», «картинка» – такие ключевые слова можно выделить в гоголевских характеристиках Европы. Однако Запад не однолик, и «чужое» не всегда плохо для писателя. «И всякой народ, — утверждает Гоголь, — носящий в себе залог сил, полный творящих способностей души, своей яркой особенности и других даров Бога, своеобразно отличился каждый своим собственным словом, которым, выражая какой ни есть предмет, отражает в выраженьи его часть собственного своего характера». В этом лирическом отступлении о языке (конец пятой главы «Мертвых душ») автор дает характеристику трем ведущим европейским языкам и русскому слову как «знаку» национального характера: «Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовется слово британца; легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое, не всякому доступное умно-худощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово» (VI, 109). Заметим, кстати, что гоголевский подход созвучен современной науке, широко использующей принцип изучения национальной ментальности в связи с анализом языка данного народа. Характеризуя языки, Гоголь остроумно подмечает в них основные, с его точки зрения, национальные черты англичан, французов и немцев. И хотя, судя по эпитетам, англичанам Гоголь симпатизирует больше, чем французам и немцам, «своё», русское слово он возвышает над всеми. В другой главе «Мертвых душ» Гоголь иронически подмечает, что, как ни «европеизируй» русскую жизнь, все равно «своё» перевесит заимствованное «чужое». Вот гоголевская зарисовка купеческой жизни: «Первое событие было с какими-то сольвычегодскими купцами, приехавшими в город на ярмарку и задавшими после торгов пирушку приятелям своим устьсысольским купцам, пирушку на русскую ногу с немецкими 185 затеями: аршадами, пуншами, бальзамами и проч. Пирушка, как водится, кончилась дракой» (VI, 193). Слово «немецкие» здесь используется в значении «иностранные» (характерном для русского языка первой половины XIX века), а размах, да и драка «своя», по русскому обычаю. Любопытно, что немецкими напитками Гоголь называет английский пунш (от англ. Punch – спиртной напиток из рома, сваренный с сахаром, лимонным соком и другими приправами из фруктов) и испанский аршад (или оршад – от исп. оrxata/horchata de chufas – испанский напиток, приготовленный из сладкого растительного молока чуфы с запахом и вкусом миндаля). Правда, иногда Гоголь использует слово «немец» в прямом смысле – «германец»: Так, видимо, оно употреблено в лирическом отступлении: «Автор чрезвычайно любит быть обстоятельным во всем, и с этой стороны, несмотря на то, что сам человек русской, хочет быть аккуратен, как немец» (VI, 19). Черты «чужого» можно найти и в Чичикове – «подлеце»-предпринимателе, ценящем внешний лоск и комфорт. «Несмотря на весь свой консерватизм, Чичиков – отчасти западник, — заметил еще Д. С. Мережковский. — Подобно Хлестакову, он чувствует себя в русском провинциальном захолустье представителем европейского просвещения»5. Чичикова тянет на Запад, поэтому он мечтает служить на таможне: «Вот бы куда перебраться: и граница близко, и просвещенные люди, а какими тонкими голландскими рубашками можно обзавестись!» — «Надобно прибавить, что при этом он подумывал еще об особенном сорте французского мыла, сообщавшего необыкновенную белизну коже и свежесть щекам…» (VI, 234). Гоголевский герой прельщен той глянцевой картинкой Запада, о которой писатель говорил в своих письмах. Чичиков из тех русских дворян, что боготворят просвещенную Европу. «“Хорош, очень хорош! — восклицает однажды Чичиков, увидев Петрушку пьяным. – Уж вот можно сказать: удивил красотой Европу!” Сказав это, Чичиков погладил свой подбородок и подумал: “Какая, однако ж, разница между просвещенным гражданином и грубой лакейской физиогномией!”» (VII, 46). Так высмеивается поверхностный «европеизм» Чичикова, который, в отличие от действительно просвещенных дворян, боготворит вовсе не европейское просвещение, а внешний блеск, «гладкость», лоск Европы. Для автора «Мертвых душ» особенно неприемлемы расчетливость, меркантильность, эгоизм предпринимателя Чичикова. Это, по Гоголю, действительно негативные черты героя как «чужого»: «Приобретение – вина всего; из-за него произвелись дела, которым свет дает название не очень чистых» (VI, 242). «Холодным, расчетливым и меркантильным» назвал Гоголь европейский ум (письмо М. П. Балабиной из Рима в 1838 г.)6. Стремление к личному обогащению – главный фактор экономического прогресса Европы. «В гениальном 186 обобщении, которое дал Гоголь в Чичикове <…> с полной ясностью выступает разрушение душевной жизни, связанное с этим переводом на деньги всех душевных движений», — отметил В. Зеньковский7. Чичиков больше других руководствуется «чужими», европейскими ценностями, среди героев I тома поэмы он выглядит аферистом. Хотя во II томе появится и честный «миллионщик» Муразов, воплощающий мечты о честном и добром капиталисте (и, соответственно, капитале). Но все же для русского человека более характерно другое отношение к богатству: деньги — от лукавого. Об этом говорится в пословицах и поговорках: «Деньги кует черт», «Не в деньгах счастье», «Пусти душу в ад, будешь богат» и проч. Согласно народным представлениям, богатство, собственность, деньги неугодны Богу: они делают человека бессовестным, скупым, гордым; считается, что нельзя быть богатым и честным одновременно, а «бедность не порок». На Западе же богатство – это достоинство. «Мешок денег перевесит даже два мешка истины»; «Беден – значит, глуп», — говорит Европа. Но Гоголь еще в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» показал деньги как атрибут черта. Чичиковщина – это отступление от христианских заповедей, которые особо акцентируются в православии. Писатель, зная легковерность русского человека, всегда предостерегал от опасности променять «свое» на «чужое». В этом плане очень показателен один из откликов на поэму Гоголя, приведенный в статье В. Чибисова в «Одесском вестнике» в 1859 г., и, насколько нам известно, ранее практически не попадавший в поле зрения исследователей. Отвечая на обращение Гоголя к читателям присылать ему замечания на I том «Мертвых душ», Василий Иванович Белый, сын купца третьей гильдии, служащий одесской городской думы по еврейскому отделу, писал автору: «Говорю от лица многих <…> Скажите, отчего выведенный вами герой – слишком для вас отвратителен? Потому ли, что он “приобретатель”? <…> Почему же это безнравственно – быть приобретателем? Неужели одно инстинктивное чувство “приобретать”, на котором основаны и живут цивилизованные общества – в состоянии до такой степени обезобразить всего человека? <…> Возьмите, в свете есть целая страна, которая более ничего не делает, как приобретает и приобретает: это – Американские Штаты <…> Ведь благоприобретение есть одно из главнейших выражений личного интереса, — этого верховного двигателя прогресса»8. Письмо свидетельствует о том, что во времена Гоголя в стране уже стали набирать силу либерально-буржуазные — с точки зрения писателя, «чуждые» России взгляды: без «личного интереса», стремления к обогащению не будет прогресса. Но Гоголь смотрит на развитие цивилизации с точки зрения христианских ценностей, которые появились намного раньше буржуазных. Прийти в России к прогрессу, руководствуясь европейскими, а тем паче 187 американскими ценностями, по мнению Гоголя, не удастся. Итак, оппозиция «свое — чужое», русское – западное, европейское, базирующаяся в основном на противопоставлении: русская духовность – западная холодность, русская непрактичность — западная меркантильность, — занимает одно из центральных мест в мировоззрении и творчестве Гоголя. В разработке этой оппозиции четко проявляется скептицизм Гоголя в оценке западноевропейских ценностей, его настороженность по отношению к «чужому», что, по-видимому, довольно типично для сознания русского человека. Хотя для Гоголя характерно и желание понять «чужой» европейский мир, зачастую прикрытый глянцевой «картинкой». Примечания 1. См. об этом: Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. М., 1997. 2. Воропаев В.А. Н. В. Гоголь: жизнь и творчество. М., 2002. С. 33. 3. Письмо К. С. Аксакова (май 1848 г.) цит. по изд.: Переписка Н. В. Гоголя: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 98. 4. Черновой вариант письма В. Г. Белинскому (Остенде. Конец июля – начало августа 1847 г.) цит. по изд.: Переписка Н. В. Гоголя. Т. 2. С. 492-493. 5. Мережковский Д. Гоголь: Творчество. Жизнь. Религия. М.; СПб., 1911. С. 49. 6. Письмо М. П. Балабиной (апрель 1838 г.) цит. по изд.: Переписка Н. В. Гоголя. Т. 1. С. 308. 7. Зеньковский В. Общие законы экономической жизни // Вестник Р.Х.Д. (Париж; Нью-Йорк; Москва). 1991. № 1. С. 88. 8. Чибисов В. Несколько слов о литературе Новороссийского края // Одесский вестник. 1859. № 5. От 13 января. С. 19. 188