ЦЕРКОВНАЯ ЭКОНОМИКА И ХОЗЯЙСТВО В РОССИИ 375

ЦЕРКОВНАЯ ЭКОНОМИКА И ХОЗЯЙСТВО В РОССИИ
375
Оба синодальных приказа управлялись через синодальные московские учреждения: Московскую духовную дикастерию, а с 1727 г. через Московскую синодального правления канцелярию. Указом Анны Иоанновны от 30 октября 1738 г. оба приказа были переданы в ведение только что созданной Коллегии экономии,
подведомственной Сенату, взамен упраздненной Коллегии экономии синодального правления (1726–1738),
которой, как и предшественнице, надлежало осуществлять сбор недоимок со всех духовных имений и контроль всех финансовых сборов с них, отчитываясь перед Сенатом.
Это фактически означало прекращение деятельности обоих приказов, поскольку новое учреждение взяло функции на себя.
Елизавета Петровна, в связи с упразднением Коллегии экономии сенатского подчинения, указом от
15 июля 1744 г. пыталась возродить оба приказа. Однако к этому времени их служащие работали в других учреждениях. Высочайшим указом от 4 июня 1745 г. функции обоих приказов отошли к созданной Канцелярии
синодального экономического правления8.
Выборочный анализ нескольких патриарших приказов, занимавшихся финансово-хозяйственной деятельностью, показывает, что большая часть из них не смогла встроиться в систему синодальных учреждений. Масштаб новых государственных и церковных задач не был под силу приказным учреждениям старого
типа: нечеткое разграничение функций, параллелизм в работе, недостаточность образованных и квалифицированных служащих и штатов, слабая оперативность, неповоротливость, неумение приспособиться к постоянно меняющимся условиям и целям — причины быстрой ликвидации большинства из них.
Казенный и Дворцовый патриаршие приказы, имевшие большой опыт финансово-хозяйственной работы, долгое время поддерживались как государственными, так и церковными структурами, особенно после
указа Екатерины I от 12 июля 1726 г. о разделении Синода на два департамента, из которых один был хозяйственно-экономическим. Однако вскоре и они были поглощены синодальными и государственными учреждениями, взявшими на себя решение поставленных ранее перед ними задач.
А. Г. Фирсов, к. и. н.
(Петербургский государственный университет путей сообщения)
ПРИНЦИПЫ И ФОРМЫ ФИНАНСОВЫХ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ
ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ И ГОСУДАРСТВА В ИСТОРИИ РОССИИ
Со времени Крещения Руси и до установления Советской власти церковные учреждения в России имели
возможность получать официальные правительственные субсидии. При анализе отдельных форм государственного финансирования церковной жизнедеятельности выявляются их принципиальные различия. Понимание и учет этих различий может оказаться важным методологическим фактором изучения финансовоэкономических аспектов церковно-государственных отношений того или иного исторического периода.
Канонические положения, регулирующие экономическую сферу церковной жизни, рассматривают в качестве основного источника материального обеспечения Церкви пожертвования. Оформленные в византийскую эпоху, нормы церковно-имущественного права не закрепили за государственными ассигнованиями
какого-либо особого статуса. Вероятней всего, в византийской практике церковно-государственных отношений правительственные выплаты на церковные нужды расценивались по образцу любых других финансовых поступлений в пользу Церкви — как пожертвования.
Выработанные в Византии принципы взаимоотношений Церкви и государства в финансовой сфере, по
всей видимости, использовались и в Киевской Руси. Правда, в Древнерусском государстве применялась оригинальная форма финансирования церковной жизнедеятельности — выплата в пользу Церкви десятой части
княжеских доходов. Понятие десятины, используемое в документах, устанавливающих способы материального обеспечения церковной организации, не всегда одинаково интерпретировалось исследователями.
В дореволюционной историографии десятина единодушно трактовалась как более или менее определенная форма отчисления личных княжеских доходов на содержание тех или иных церковных учреждений.
8
ПСЗ-I. Т. 10. № 7679; Т. 11. № 8406; Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству Православного исповедания Российской империи (ПСПиР). Т. 1. № 42, 81; Т. 2. № 366, 472, 508, 656, 693; Т. 3. № 1015, 1075; Т. 4. №1265, 1391; Т. 5.
№ 1715; Т. 6. № 2224, 3921, 3954, 4041, 4045, 4081; Т. 7. № 4818; Т. 9. № 6718; Описание документов и дел Св. Синода. Т. 1. № 240;
Т. 2., Ч. 1. № 41, 43, 315, 673.
376
XIX ЕЖЕГОДНАЯ БОГОСЛОВСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
Установление десятины служило выражением благочестия правителя и его заботы о Церкви1. При таком понимании десятина вполне укладывается в рамки канонических представлений об источниках церковного
имущества и может рассматриваться как один из видов пожертвований.
Несколько иначе истолкована древнерусская церковная десятина в работах крупнейшего современного
специалиста по истории Церкви в Древнерусском государстве Я. Н. Щапова. По его мнению, десятина выплачивалась князем от имени всего населения из поступавших в казну податей2. Иными словами, десятина
может быть определена как своеобразный косвенный налог в пользу Церкви, сбор и расходование которого
обеспечивала княжеская власть. При таком подходе выплата десятины выглядит правительственным обязательством, юридически определенной, в каком-то смысле конституционной, нормой имущественных взаимоотношений Церкви и государства в Древней Руси.
Между тем, ряд конкретно-исторических наблюдений, представленных в исследованиях, в том числе и
самого Я. Н. Щапова, свидетельствуют скорее в пользу принятого в дореволюционной литературе мнения
о десятине. Так, отмечалось, что десятина выплачивалась только с той части собранных податей, которая
предназначалась на содержание князя и двора (одна треть), ресурсы, отводимые на общегосударственные
потребности (две трети) десятиной не облагались3. Кроме того, нормы, содержащиеся в устанавливавших
десятину актах княжеской власти, по всей видимости, имели не принципиальный, а частный характер.
По мнению С. М. Каштанова, первый из таких документов — уставную грамоту, данную Владимиром
Святославичем Десятинной церкви, — следует рассматривать не как законодательный акт, а как договор,
зафиксировавший соглашение между новообращенным князем и Византией о финансовой поддержке нового церковного устройства4. Соответственно, в нем вряд ли могло быть использовано юридическое понятие,
обозначавшее не имевший византийских аналогов структурный элемент системы церковно-государственных отношений в имущественной сфере. А вот для выражения количества предполагаемых отчислений десятина была вполне приемлемым обозначением, к тому же обычным для древнерусской практики обеспечения
культа 5.
К уставной грамоте Десятинной церкви, вероятней всего, восходит архетип церковного устава князя
Владимира, действовавшего в разных редакциях почти во всех русских землях. Какие-либо значимые искажения первоначальной терминологии, последовавшие при переработках текста, специалистами не зафиксированы, хотя и было отмечено постепенное нарастание законодательного начала в содержании некогда
договорных документов6.
Из девяти сохранившихся княжеских уставов, текстологически не связанных с уставом Владимира Святославича, только три сообщают о назначении десятинных выплат7. При этом в уставе князя Ростислава
Мстиславича, определявшем источники содержания учрежденной в 1136 г. смоленской епископской кафедры, четко оговаривалась его адресность: княжеские субсидии прекращались в случае, если Смоленск по тем
или иным причинам лишался епископии8. Другой документ, грамота князя Святослава Ольговича новгородской кафедре, был издан, по мнению Я. Н. Щапова, в качестве местного дополнения к уставу Владимира9.
Наконец, третий документ, устав галицкого князя Льва Даниловича, содержит прямую ссылку на порядки
Владимира Святославича10.
Итак, сведения о документах, назначавших десятину, и информация, в них содержащаяся, по всей видимости, могут служить подтверждением трактовки древнерусской церковной десятины как княжеского
пожалования. Отсутствие сведений о разногласиях между Церковью и княжеской властью, связанных с существованием десятинной системы денежных выплат, также может служить подтверждением того, что этот
вид финансирования понимался в качестве добровольного, безвозмездного и необратимого дарения, объем
которого определялся жертвователем.
В отличие от десятины, другая форма материального обеспечения Церкви в русских землях — предоставление во владение церковным учреждениям объектов феодальной земельной собственности — на про1
См. об этом : Завьялов А. Вопрос о церковных имениях при императрице Екатерине II. СПб., 1900. С. 24–25.
Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси XI–XIII вв. М., 1989. С. 85.
3
Греков Б. Д. Киевская Русь. М.; Л., 1949. С. 129.
4
Каштанов С. М. Из истории русского средневекового источника. Акты Х–ХVI вв. М., 1996. С. 67.
5
Принятый объем отчислений — одна десятая часть— Я. Н. Щапов связал с дохристианскими языческими традициями
содержания культа (Щапов. Цит. соч. С. 86). Вполне закономерно, что после Крещения Руси традиционные выплаты осуществлялись в прежней доле, хотя и на новой основе.
6
Щапов Я. Н. Княжеские уставы и Церковь в Древней Руси ХI–ХIV вв. М., 1972. С. 124–126; Каштанов С. М. Указ. соч.
С. 68.
7
Древнерусские княжеские уставы ХI–ХV вв. М., 1976. С. 140–181.
8
Там же. С. 144–145: «…то князь отимет свое опять, еже бе уставил».
9
Щапов. Княжеские уставы... С. 164.
10
Древнерусские княжеские уставы... С. 166.
2
ЦЕРКОВНАЯ ЭКОНОМИКА И ХОЗЯЙСТВО В РОССИИ
377
тяжении двух с половиной столетий являлась предметом общественно-политической, литературной и богословской полемики. Проблема церковных вотчин, обозначившаяся в конце ХV — начале XVI вв., стала
основным содержанием церковно-государственных отношений в имущественной сфере вплоть до 1764 г.
Борьба правительства за ограничение и ликвидацию церковного землевладения привела к серьезным изменениям в системе принципов и форм государственного участия в финансовом обеспечении церковной
жизнедеятельности.
Интересно, что поиск теоретических аргументов в пользу сохранения или изъятия монастырских владений проходил на фоне беспрепятственного участия государства в управлении и пользовании вотчинными
доходами на практике. Некоторые имения, находясь во владении церковных учреждений, не обладали иммунитетом. Соответственно, финансовые поступления, отражавшие юридическую зависимость, адресовались
центральной власти. Заведование сборами с таких имений и надзор за их финансовым состоянием были сосредоточены в ХVI — первой половине ХVII в. и в 1677–1701 гг. в специальном отделении приказа Большого
Дворца, а в 1649–1677 гг. — в Монастырском приказе11.
Налоговые льготы и привилегии, которыми обладали церковные вотчины, могли быть ограничены или
вовсе отменялись в критические для государственной казны годы: в послесмутное время, в период финансовых проблем в царствование Алексея Михайловича и, в особенности, с началом петровских преобразований12. После смерти патриарха Адриана в 1699 г. первосвятительские доходы стали использоваться для
покрытия правительственных нужд: Патриарший Казенный приказ выдавал те или иные суммы по запросам
государственных учреждений13. Тем самым, патриаршие вотчины фактически переходили в разряд государственного имущества. Восстановление в 1701 г. Монастырского приказа с предоставлением ему заведования
всеми церковными владениями положило начало целому ряду правительственных мероприятий по переводу имений духовных учреждений во власть государства. Однако до 1764 г. вотчинные доходы неоднократно
меняли своего адресата, переходя из церковного ведения в государственное и наоборот. Деньги при этом
расходовались и на церковные, и на нецерковные цели14.
И. К. Смолич обобщал подобные примеры следующим образом: «Хотя в теории право собственности
церковных учреждений на землю и признавалось, на практике оно постоянно ущемлялось тем, что фактически (курсив авт. — А. Ф.)использование угодий ограничивалось, а часть доходов отчислялась в казну»15.
Представляется, однако, что такое заключение не совсем верно раскрывает проблему. Объектом секуляризации являлись не земельные участки, а феодальные владения, по отношению к которым действовали правовые категории, связанные с особыми, добуржуазными представлениями о собственности и власти. В рамках
этих представлений те или иные примеры государственного соучастия во владельческих правах церковных
учреждений могли рассматриваться в качестве частных случаев системы взаимоотношений между центральной властью и вотчинниками и восприниматься соответственно тому или иному этапу существования такой
системы. Иными словами, на практике к церковным владениям свободно могли применяться действовавшие нормы вотчинного права.
Однако при этом владения церковных учреждений одновременно являлись объектом церковно-имущественного права и обладали статусом посвященного Богу имущества, покушение на которое понималось как
святотатство. Поэтому всякая попытка теоретически обосновать государственную политику в отношении
церковных вотчин наталкивалась на серьезные моральные препятствия.
Для понимания этической сложности вопроса следует учитывать, что канонические представления о
церковной собственности не предусматривали легитимных способов секуляризации. Это положение четко
выразили еще отцы церковного Собора 1503 г. в ответе Ивану III на вопрос о возможности отобрания церковных имений: «Святители и монастыри земли держали и держат, а отдавати их не смеют и не благоволят,
понеже вся таковая стяжания церковная Божия суть стяжания, нареченна и данна Богу, и непродаема, ни
отдаема, ни емлема никим никогдаж в веки века»16.
Этический подтекст этого утверждения очевиден. С точки зрения церковно-имущественного права церковные учреждения являются не столько собственниками, сколько распорядителями пожертвованного имущества. Поэтому изъятие этого имущества становится поступком не только и не столько противоправным,
сколько безнравственным. А прямое и открытое попрание государственной властью христианских нравственных норм представлялось принципиально невозможным, поскольку в лице российского монарха, именовавшегося православным царем, эта власть была обязана заботиться об утверждении веры.
11
См. об этом : Горчаков М. И. Монастырский приказ. М., 1868. С. 42 и далее.
Там же. С. 109.
13
Шимко И. И. Патриарший Казенный приказ. М., 1894. С. 37.
14
См. : Барсов Т. В. Синодальные учреждения прежнего времени. СПб., 1897. С. 247.
15
Смолич И. К. История Русской Церкви. 1700–1917. М., 1996. Ч. 1. С. 244.
16
Цит. по : Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. М., 1996. Кн. 4. Ч. 2. С. 122.
12
378
XIX ЕЖЕГОДНАЯ БОГОСЛОВСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
Такое видение проблемы не только не оспаривалось, но даже поддерживалось государством, по крайней
мере, на пропагандистском уровне. Даже итоговые секуляризационные мероприятия правительства в середине ХVIII в. мотивируются необходимостью строгого соблюдения волеизъявления жертвователей. «Желаем
усердно, — говорится в инструкции 29 ноября 1762 г., данной Екатериной II комиссии о духовных имениях,
созданной для инвентаризации церковных владений, — чтобы все оное подаяние боголюбивых обращено
было на дело Божие»17. В текст манифеста об учреждении духовных штатов 26 февраля 1764 г. для предупреждения обвинений власти в нецелевом использовании церковного имущества был включен следующий
пассаж: «Да не возмнит же кто, яко бы желание Наше было достояние благочестивых подателей, Церквам
единожды посвященное, обратить на кое-либо употребление свету и суете его служащее»18.
Ликвидация системы населенных церковных имений, проведенная правительством Екатерины II, уничтожила casus belli, существовавший на протяжении многих лет в финансово-экономических отношениях
Церкви и государства. Тем большее основание получала государственная власть для заявления о намерениях
строго следовать каноническим принципам распоряжения церковным имуществом. Даже в собственно церковных источниках не часто встречается столь четкая, нравственно и канонически выверенная формулировка представлений о предназначении духовных имений, как та, что содержится в инструкции Коллегии экономии 6 июня 1763 г. Монастырские и архиерейские вотчины передавались в заведование этого учреждения
для того, чтобы «по намерению тех щедролюбивых подателей, которые в славу Божию и призрение бедным
посвятили свое имение церкви Святой, распорядить оныя таким образом, чтобы всякое духовное место в
достатке своем избыточествовало особно, и дабы все при олтаре живущие, для служения ему же воспитываемые и Богу и Отечеству послужившие, оставшиеся в ранах и болезнях от олтаря питалися, и в Империи
нашей совокупно имя Божие хвалили»19.
Выполнение этого намерения оказалось сопряжено с назначением штатного содержания для соборов,
архиерейских домов и монастырей. Установление штатных выплат закладывало новые основы церковно-государственных отношений в финансово-экономической сфере. Отныне государственная власть определяла
размер финансовых потребностей церковных учреждений, выделяла средства, достаточные для удовлетворения этих потребностей и контролировала расходование ассигнованных сумм. «Святейший Синод, — определялось в инструкции Коллегии экономии, — долг имеет пастырски представлять о благолепии церковном и строении храмов Божиих, с тем наблюдением, дабы нужное и необходимое везде содержано было,
и содержанием сего не оскудевало содержание других дел, не меньше богоугодных <...> которые дела, яко
наиважнейшие духовные, содержаны быть должны единственным попечением Синодальным, для всего Государства, брав деньги на то каждому месту, повсягодно Нами определенные из Коллегии бездоимочно <...>
а Коллегия, напротиву того, наблюдать имеет, дабы во всяком месте то число людей, и так, как положено,
содержано было, и чтоб сумма, отпускаемая, не превосходя штатной, и не на иное что не выходила, как на то,
к чему определена, в чем и отчеты повсягодно от всякого места требовать ей повелевается»20.
Екатерининские штаты послужили основой для формирования системы бюджетного финансирования
расходов, связанных с функционированием Православной Церкви в Российской империи. В России появился принципиально новый источник материального обеспечения церковной жизнедеятельности. В отличие от пожертвований, размер которых не обязательно связывался с объектом использования, бюджетные
субсидии нормировались в зависимости от определяемой потребности в расходах на те или иные нужды.
Кроме того, устанавливается государственный контроль за обоснованностью и правомерностью предоставления конкретных сумм и их расходованием. При этой системе государство принимало на себя определенные финансовые обязательства по отношению к Церкви, выполнение которых стало основной проблемой
церковно-государственных отношений в имущественной сфере, сохранявшей свое значение вплоть до радикальных изменений в этих отношениях, последовавших после 1917 г.
17
Полное собрание Законов Российской империи. Собрание 1. Т. 16 : 1762–1765 гг. № 11716.
Там же. № 12060. С. 551.
19
Там же. 1763 г. № 11844. С. 273.
20
Там же. С. 274–275.
18