), СОЦИАЛЬНЫЙ КАПИТАЛ И ГЕНДЕРНОЕ РАВЕНСТВО В... РОЖДАЕМОСТИ В РОССИИ

СОЦИАЛЬНЫЙ КАПИТАЛ И ГЕНДЕРНОЕ РАВЕНСТВО В ОБЪЯСНЕНИИ
РОЖДАЕМОСТИ В РОССИИ
О.В. Синявская, к.э.н., заместитель директора Независимого института социальной
политики (Москва), o.sinyavskaya@socpol.ru
А.О. Тындик, младший научный сотрудник Независимого института социальной
политики (Москва), a.tyndik@socpol.ru
Россия давно относится к странам с низкими показателями рождаемости, для
которых труднодостижимым идеалом выступает даже обеспечение рождаемости на
уровне простого воспроизводства. Как справедливо отмечают А. Готье и Д. Филиппов
[Gauthier, Philippov 2008], идентификация факторов низкой рождаемости – чрезвычайно
трудная для исследователя задача.
Наш интерес к этой проблеме был спровоцирован неудовлетворенностью
результатами предыдущих исследований репродуктивного поведения российского
населения. Они свидетельствовали о том, что влияние социально-экономических
параметров – образования, занятости, доходов – неоднозначно и незначительно [Kohler,
Kohler 2002; Рощина, Бойков 2005; Малева, Синявская 2007; Синявская, Тындик 2009].
Мы предположили, что в стране, где рождение ребенка значительно повышает риски
бедности семьи, а система социальных услуг по уходу за детьми и пожилыми
недостаточно развита, многие семьи с детьми, очевидно, опираются на внутрисемейные и
межсемейные формы поддержки. В подобной ситуации социальное окружение, семейные
связи могут играть важную роль в принятии решения о рождении ребенка. Поэтому
возникает вопрос, можно ли использовать концепцию социального капитала для
объяснения
репродуктивного
поведения
российского
населения.
При
этом
нас
интересовали временные (темпо) аспекты рождаемости, а не ее итоговые показатели.
Мы оставались в рамках экономической теории рождаемости, то есть исходили из
того, что решения о рождении ребенка являются рациональными и могут отражать оценку
бюджетных ограничений и затрат на рождение и последующее воспитание детей [Becker
1991]. Но последние не ограничиваются денежными расходами, не менее важную часть
составляют затраты времени. При высокой занятости женщины возможность
уменьшить время, расходуемое на уход за детьми и их воспитание, может повысить
намерение родить еще одного ребенка. Мы расширяем классический вариант модели,
добавляя в нее социальные связи и распределение обязанностей между партнерами –
рассматривая и то и другое, прежде всего, в качестве источников ресурсов.
1
Обе
эти
теории
применительно
к
демографическому
поведению
были
верифицированы в ряде эмпирических исследований по странам восточной и западной
Европы. Они показали положительное влияние социального капитала на репродуктивные
намерения [см. Bühler and Fratzcak 2004; Bühler and Fratzcak 2005; Bühler, Philipov 2005;
Philipov et al. 2006]. В частности, вовлечение в сети внутрисемейной и межсемейной
взаимопомощи усиливает намерения завести второго ребенка. В целом можно говорить о
том, что когда у человека есть близкие, оказывающие важную и существенную
поддержку, он, при прочих равных, будет больше стремиться к рождению ребенка. При
этом мелкая помощь в ежедневной деятельности оказывается менее значимой. Т.е.
социальный капитал может быть рассмотрен как вид дополнительного дохода,
позволяющий
индивидам
справляться
с
серьезными
социально-экономическими
проблемами.
Положительное влияние включения мужчины в воспитательный процесс также
неоднократно подтверждалось [Del Boca 2002, Olah 2003 и др.]. Например, исследование
по Дании показало, что женщины, занятые на рынке труда и ориентированные на карьеру,
принимают решение о рождении второго ребенка, ориентируясь на степень участия их
партнера в заботе об уже рожденном ребенке [Brodmann, S., et al 2007]. Результаты других
исследований говорят о том, что форма этой зависимости U-образная: наибольшей
вероятностью следующего рождения отличаются наиболее традиционные и наиболее
эгалитарные семьи [Torr, Short 2004]. В то же время, по данным М.Миллс и ее коллег
[Mills et al 2008], неравное распределение домашнего труда оказывает существенное
влияние на репродуктивные намерения только тех женщин, которые уже изрядно
перегружены на работе и дома.
Таким образом, приступая к данному исследованию, мы задавались вопросами о
том, насколько релевантны теории социального капитала и гендерного равенства для
объяснения репродуктивного поведения российского населения.
Информационную базу исследования составили пространственная выборка первой
волны социально-демографического обследования «Родители и дети, мужчины и
женщины в семье и обществе» (РиДМиЖ), а также панельная составляющая двух волн
этого обследования1. Привлечение панельных данных потребовалось для того, чтобы
расширить анализ репродуктивного поведения за пределы только намерений завести
ребенка и включить в него анализ факторов фактических рождений. Обе выборки были
Более подробно об обследовании РиДМиЖ см.: [Захаров С.В., Малева Т.М., Синявская О.В. 2007],
[Головляницина Е.Б., Синявская О.В. 2008]
1
2
ограничены мужчинами и женщинами наиболее активных репродуктивных возрастов:
женщины, которым в 2004 году было 18-44 года; мужчины, не имеющие партнерши в
домохозяйстве или вне его, в возрасте 18-44 года; а также мужчины любого возраста с
партнершей 18-44 лет. Из наблюдения были исключены (по состоянию на 2004 год):
инвалиды, пенсионеры, длительно больные, не имевшие сексуального опыта, беременные
и те, кто ответил «определенно нет» на вопрос о том, могут ли они физически иметь
детей. В результате, размер пространственной выборки 2004 года составил 4547
респондентов, панельной – 3018.
Учитывая, что в большинстве семей в России рождается не более двух детей,
регрессионный анализ был ограничен моделями, объясняющими нормативное и
фактическое поведение бездетных и тех, у кого один ребенок. Априори мы предполагали,
что факторы рождения первенца и второго ребенка будут различаться. Для анализа
использовались модели бинарных логит- и пробит-регрессий, в которых в качестве
зависимых переменных выступали а) желание родить (еще одного) ребенка в течение трех
лет, начиная с 2004 г., и б) рождение ребенка в 2005-2007 гг.
Методической сложностью, с которой мы столкнулись в ходе работы, оказалось
отсутствие общепринятой трактовки социального капитала и методов его измерения на
индивидуальном уровне. Социальный капитал в данном исследовании определяется как
«способность акторов гарантировать выгоды посредством членства в социальных сетях и
других социальных структурах» [Portes 1998: 6]. При этом в фокусе внимания
оказываются и количественный и качественный аспекты, а именно: количество
взаимоотношений (или связей, в терминологии Грановеттера) и их «сила», теснота,
близость [Astone et al 1999].
Основными объясняющими переменными выступали различные компоненты
социального капитала и гендерного равенства в семье. Основным ограничением данных
РиДМиЖ является то, что они предоставляют максимум информации только по семейным
связям респондента с родителями, проживающими отдельно. Поэтому, отталкиваясь от
опыта других эмпирических исследований [Bühler 2006], мы сочли позволительным
проанализировать влияние базовых индикаторов размера социальных сетей, а затем
детализировать
параметры
социального
капитала
применительно
к
отношениям
респондент-родитель. В результате, было построено пять блоков, характеризующих
различные аспекты социального капитала и гендерных отношений: «Родительская семья»,
«Установки в отношении межпоколенческой поддержки», «Финансовые трансферты»,
«Теснота отношений с родителями» и «Помощь в уходе за детьми», «Гендерное
3
равенство». В качестве контрольных переменных использовались демографические (пол,
год рождения, наличие партнера, возраст младшего ребенка) и социально-экономические
показатели
(социальная
страта,
региональный
охват
детскими
дошкольными
учреждениями).
Полученные результаты подтверждают многие выводы аналогичных исследований,
выполненных в других странах. Однако влияние социального капитала на репродуктивное
поведение однодетных – если измерять его через желание родить ребенка в определенном
временном интервале и рождение ребенка – оказалось не таким существенным, как мы
ожидали, приступая к анализу. Одна из наиболее вероятных причин этого связана с
ограниченным
размером
выборки
и,
как
следствие,
в
небольшом
количестве
интересующих нас исходов (прежде всего, числа рождений). Некоторую роль, безусловно,
сыграли и сложности в эмпирической оценке характеристик социального капитала.
Скорее всего, недостаточным числом наблюдений вызвано и то, что вопреки ожиданиям
характеристики индивидуального социального капитала лучше объяснили поведение,
связанное с переходом к родительству, нежели планы и фактические действия в
отношении рождения второго ребенка. Важный результат исследования – в том, что оно
установило роль социального окружения в формирования репродуктивного поведения как
наиболее существенную именно на этапе становления семьи, нередко связанного по
времени с этапом экономического взросления.
В частности, тесные отношения с родителями, проживающими отдельно,
положительно сказываются на желании стать родителями. Напротив, если потенциальная
бабушка живет очень далеко, то повышается вероятность откладывания рождения
первенца. Вместе с тем, те, кто живет вместе с родителями, также склонны откладывать
рождение ребенка (Рисунок 1). При контроле прочих факторов вероятность рождения
первого ребенка в период между опросами оказалась в 3,8 раза ниже среди тех, чьи
родители живут далеко, по сравнению с проживающими совместно. Очевидно, что в этой
группе преобладают респонденты самых младших репродуктивных возрастов, еще не
сформировавших собственную семью.
4
Рисунок 1. Намерения родить и фактические рождения первенцев в разрезе тесноты
отношений с родителями
35
35
30
30
25
25
20
20
15
15
10
10
5
5
0
0
оба умерли или нет
св едений
далеко жив ут и
редко в идятся
определенно в ближайшие 3 года
близко жив ут, но
редко в идятся
близко жив ут и
часто в идятся
пожалуй в ближайшие 3 года
позже
жив ет хотя бы с 1
из родителей
доля родив ших
Тем временем связь с характеристиками социальной сети по фактическому
получению услуг по уходу за детьми не линейна. Эта сеть используется для получения
специфических ресурсов, и они могут быть предоставлены очень ограниченным кругом
лиц из окружения респондента. В группе тех, кто не пользуется никакими услугами по
уходу за детьми, доля не собирающихся рожать второго ребенка ни в ближайшее время,
ни позже, выше всего. Значит, дефицит услуг по уходу за ребенком – государственных
или частных – может рассматриваться в качестве барьера в рождении вторых детей.
Вместе с тем, получение помощи из одного источника – то есть либо через институты,
либо от членов семьи – в целом положительно связано с планами родить ребенка, но при
контроле прочих факторов оказывается статистически не значимым.
То, что доступ к институциональным услугам не оказывает статистически
значимого влияния на репродуктивное поведение россиян, согласуется с результатами
ряда зарубежных исследований, которые – за редким исключением – не подтверждают
данную взаимосвязь на микроуровне. В то же время, развитие и доступность услуг по
уходу за детьми положительно влияют на рождаемость на макроуровне. Взаимосвязь
между этими параметрами опосредована женской занятостью и рынком труда, поэтому ее
исследование на микроуровне может требовать более тонких инструментов, чем те, что
имеются в нашем распоряжении.
Когда через социальную сеть предоставляются ресурсы общего вида, не
обладающие специфическими характеристиками и не предъявляющие к участникам сети
дополнительных требований, например, денежная и материальная помощь, ее размер
положительно влияет на репродуктивное поведение - как бездетных, так и тех, у кого есть
5
один ребенок. Этот результат хорошо согласуется с предыдущими исследованиями
данного вопроса в странах ЦВЕ. При контроле прочих факторов намерение родить
первого ребенка в течение ближайших 3 лет выше среди респондентов, у которых есть
потенциальные и, тем более, фактические источники финансовой помощи. Для
однодетных респондентов статистически значимое влияние сохраняет категория «размер
сети составляет 2 человека и более».
Таким образом, различные аспекты социального капитала имеют влияние на
репродуктивное поведение российского населения. Оно проявляется через повышение
возможностей домохозяйства сглаживать колебания дохода в связи с рождением и
воспитанием детей и, отчасти, через потенциальное снижение временных издержек по
уходу за детьми.
Наиболее устойчивое и сильное воздействие на репродуктивное поведение оказал
характер распределения ролей между партнерами. В российском обществе уход от
традиционной модели семьи осуществляется очень медленно и непоследовательно.
Существуют серьезные противоречия между гендерным равенством, провозглашаемым на
институциональном уровне (формально равный доступ к образованию, занятости,
политическим правам и т.д.) и сохраняющимся неравенством внутри семьи.
Данное исследование показало, что желание стать родителями наиболее
распространено
среди
партнерств,
основанных
на
традиционном
распределении
обязанностей, когда практически всю работу по дому выполняет женщина, но лишь в том
случае если респондент полностью удовлетворен такой моделью семьи. Однако
рождались первенцы чаще в семьях, где мужчина вовлечен в домашние дела наравне с
женщиной (Рисунок 2).
6
Рисунок 2. Намерения родить и фактические рождения первенцев в разрезе
распределения ролей в партнерстве
50
50
45
45
40
40
35
35
30
30
25
25
пожалуй в
ближайшие 3
года
20
20
позже
15
15
10
10
5
5
0
определенно в
ближайшие 3
года
0
традиционное или
промежуточное
традиционное или
промежуточное при
полной уд-сти
эгалитарное
распределение
новый партнер
доля родивших
В группе респондентов, у которых за период между опросами появился новый
партнер в домохозяйстве, откладывание рождения ребенка, на которое они были
ориентированы в 2004 г., было прервано, и доля рождений в этой группе оказалась
наиболее высока. Стаж партнерства по-прежнему играет очень большую роль в сроках
появления первенца. Однако при контроле прочих факторов влияние нового партнерства
по сравнению с эгалитарным партнерством, уже имеющим некоторый стаж, не намного
сильнее.
Характер гендерных отношений в области выполнения домашней работы и
воспитания детей оказался высоко значим для вторых рождений. Среди однодетных
полноправное участие мужчины в домашних делах и уходе за детьми наравне с женщиной
способствует повышению как намерения родить еще одного ребенка, так и фактической
вероятности рождения (Рисунок 3). Вероятность второго рождения в период между
опросами в партнерствах с эгалитарным распределением обязанностей лишь немного
меньше вероятности рождения в случае образования нового партнерства – главного
демографического фактора реализации репродуктивных планов.
7
Рисунок 3. Намерения родить и фактические рождения вторых детей в разрезе
распределения обязанностей внутри партнерства
45
45
40
40
35
35
30
30
25
25
20
20
15
15
10
10
5
5
0
0
традиционное традиционное при промежуточное
распределение
полной уд-сти
распределение
эгалитарное
распределение
определенно в
ближайшие 3
года
пожалуй в
ближайшие 3
года
позже
доля родивших
новое
партнерство
Эгалитарное распределение обязанностей сохраняет свое значение и в том случае,
если мы анализируем намерения родить второго ребенка в стабильных партнерствах, то
есть тех, что уже существовали на момент проведения первого опроса. Более того, общая
согласованность намерений и фактического поведения выше всего в эгалитарных
партнерствах с одним ребенком. Полная удовлетворенность традиционной моделью семьи
по сравнению с неполной действует тоже положительно, но с меньшей силой.
Основываясь на этих и других результатах можно говорить о том, что наряду с
трансформацией модели рождаемости, в российском обществе происходит и изменение
гендерной модели отношений.
Необходимо отметить, что методологически помощь мужчины в ведении
домашнего хозяйства может рассматриваться как элемент социального капитала
женщины. Однако то обстоятельство, что этот параметр оказался более явно связан с
репродуктивным поведением, чем другие компоненты социального капитала, позволяет
предположить, что концепция гендерного равенства дает лучшее теоретическое
обоснование данного вопроса, чем концепция социального капитала.
Более глубокое изучение вклада данных теорий требует привлечения данных
дополнительных обследований. В частности, речь идет об обследованиях бюджета
времени, которые позволили бы пролить свет на вопрос о количестве часов,
затрачиваемых на уход и воспитание ребенка со стороны его матери, отца, других членов
семьи и социального окружения. Это дало бы возможность более обосновано судить о
влиянии каждого вида помощи на желание и вероятность завести еще одного ребенка. К
8
сожалению, репрезентативные на национальном уровне обследования подобного рода в
настоящее время в России отсутствуют.
Учитывая упомянутые выше ограничения выборки и инструментария, наше
исследование не претендует на окончательное решение поставленных вопросов. Тем не
менее, оно делает еще один шаг в изучении роли социального окружения, семьи, партнера
в объяснении темпоральных аспектов рождаемости.
С практической точки зрения, полученные результаты говорят о том, что снижение
временных издержек ухода за детьми вследствие более активного участия мужчины в
выполнении домашних обязанностей и воспитании детей представляется наиболее
благоприятным фактором для повышения числа рождений вторых детей в однодетных
семьях. В этом смысле Россия не отличается от других развитых стран с низкой
рождаемостью, и политика, нацеленная на повышение этого показателя, очевидно, должна
принимать во внимание задачу продвижения гендерного равенства – не только в
различных сферах общества, но и в семье.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1.
Головляницина Е.Б., Синявская О.В. Новое в изучении межпоколенных и гендерных
отношений в России – Международная программа «Поколения и гендер» (Generations and
Gender Programme/Survey) в России // SPERO. Социальная политика: экспертиза,
рекомендации, обзоры, № 8, весна-лето 2008. С. 181-190
2.
Захаров С.В., Малева Т.М., Синявская О.В. Программа «Поколения и гендер» в
России: вопросы методологии // Родители и дети, мужчины и женщины в семье и
обществе. Выпуск 1 / Под науч.ред. Т.М. Малевой, О.В. Синявской. М.: НИСП, 2007. С.
35-74
3.
Малева Т.М., Синявская О.В. Социально-экономические факторы рождаемости в
России: эмпирические измерения и вызовы социальной политике // Родители и дети,
мужчины и женщины в семье и обществе. Выпуск 1 / Под науч.ред. Т.М. Малевой, О.В.
Синявской. М.: НИСП, 2007. С. 171-216.
4.
Синявская О.В., Тындик А.О. Рождаемость в современной России: от планов к
действиям? SPERO №10, 2009г.
5.
Astone N.M., Nathanson C., Shoen R., Kim Y. (1999). Family Demography, Social
Theory, and Investment in Social Capital // Population and Development Review 25(1): 1-31.
6.
Becker G.S. (1991). A Treatise on the Family // Cambridge. - MA: Harvard University
Press.
7.
Brodmann S., Esping-Andersen G., et al. (2007). When Fertility is Bargained: Second
Births in Denmark and Spain // European Sociological Review 23(5): 599-613.
8.
Bühler C. On the structural value of children and its implication on intended fertility in
Bulgaria // MPIDR Working Paper WP-2006-003, Max Planck Institute for Demographic
Research, Rostock.
9
9.
Bühler C., Fratczak E. Social capital and fertility intentions: The case of Poland //
MPIDR Working Paper WP-2004-012, Rostock: Max-Planck-Institute for Demographic
Research.
10.
Bühler C., Fratczak E. Learning from others and receiving support: The impact of
personal networks on fertility intentions in Poland // MPIDR Working Paper WP-2005-017,
Rostock: Max-Planck-Institute for Demographic Research.
11.
Bühler C., Philipov D. (2005) Social capital related to fertility: theoretical foundations
and empirical evidence from Bulgaria // MPIDR Working Paper WP-2005-016, Max Planck
Institute for Demographic Research, Rostock.
12.
Del Boca D. (2002). The effect of child care and part time opportunities on participation
and fertility decisions in Italy // Journal of Population Economics, Spring.
13.
Gauthier A., Philipov D. (2008). Can policies enhance fertility in Europe? // Vienna
Yearbook of Population Research. 1-16
14.
Kohler H.-P., Kohler I. (2002). Fertility Decline in Russia in the Early and Mid 1990s:
The Role of Economic Uncertainty and Labour Market Crisis // European Journal of Population
18: 233-262
15.
Mills M. et al. (2008). Gender equity and fertility intentions in Italy and the Netherlands
// Demographic Research, Volume 18. 18: 1
16.
Oláh L.S. Gendering fertility: Second births in Sweden and Hungary // Population
Research and Policy Review, Volume 22, N 2, 2003.
17.
Philipov D., Spéder Z. et al. (2006). Soon, later, or ever? The impact of anomie and social
capital on fertility intentions in Bulgaria (2002) and Hungary (2001) // Population Studies: A
Journal of Demography 60(3): 289 - 308.
18.
Portes A. Social Capital: Its Origins and Applications in Modern Sociology // Annual
Review of Sociology, 1998, Vol. 24, 1-24.
19.
Torr B.M., Short S.E. Second Births and the Second Shift: A Research Note on Gender
Equity and Fertility // Population and development review, 2004? Volume 30, N 1
10