Загрузить, 89.0 КБ - Алтайский государственный технический

Колупаев Дмитрий Владимирович, кандидат исторических наук,
доцент. Алтайский Государственный Технический Университет, кафедра
История Отечества.
Ключевые слова: сибирское казачество, самосознание казаков,
казачий социум, самоуправление сибирских казаков в XIX веке, казачий
менталитет.
Самосознание сибирского казачества во второй половине XIX века.
Образ казачества в отечественной научной, публицистической и
художественной литературе получил определённое устойчивое содержание.
Казаки представлялись российскому обществу как какое-то воинское
сословие, разновидность военных поселенцев, имеющих какой – то объём
экономических прав для обеспечения выполнения своих военных
обязанностей. Образ же мышления казаков, их самосознание,
самоидентификация, отношение к окружающему миру, чаще всего
оставались неясными и непонятными для всех слоёв и политических
образований российской общественности. Сибирское казачество, как особый
элемент российской социальной жизни, также был фактически не исследован
отечественными историками и публицистами.
Во второй половине XIX века , когда в российской жизни накопилось
большое количество разнообразных «законоположений» и инструкций, в том
числе и по отношению ко всему российскому казачеству, сибирское
казачество продолжало оставаться единым целым социальным организмом.
Конечно, в означенный исторический период сибирские казаки частично
утратили военно – оборонительные функции, в том смысле, что
действительная военная служба стала занимать в их жизни меньше времени.
К концу XIX века всё меньше у сибирских казаков стала сказываться и их
прежняя сословная ограниченность. Однако в казачьей среде сохранялась
субэтническая самоидентификация.
Поэтому и атаман с дворянским
патентом и рядовой казак «чувствует, что он всеми фибрами своего тела
сросся с организацией, внутри которой он родился». {12,с. 10}
Особый менталитет сибирского казачества отмечали многие
путешественники по Сибири в XIX веке. Так, Н.Г. Гарин – Михайловский ,
во время своего пребывания в Сибири, так охарактеризовал различия между
сибирскими крестьянами и сибирскими казаками: « Живут (крестьяне) очень
зажиточно, но тип у крестьян иной, чем у соседей их, иртышских казаков.
Казак не торопится гнуть свою спину, в то время как здешний крестьянин и
не лениться кланяться, и не скупится величать проезжающих «ваше
превосходительство». {9, с.17} Вообще, отличие казаков от крестьян, в
первую очередь не внешнее, а социальное, служило первым поводом
выделить казачество как особый тип населения среди народов Сибири.
Зарубежные путешественники, посещавшие Сибирь, в первую очередь
выделяют казаков из всего населения этого региона, как группу людей с
особым складом характера. Американский путешественник Г.Кеннан так
характеризует сибирских казаков: « Они (казаки) обладают всеми
качествами, присущими пионерам и обитателям военных границ. Они
находчивы, ловки, способны на всякое лукавство и отлично
приспосабливаются ко всякой обстановке». {11, с.70}
Подобные характеристики сибирского казачества прежде всего
основаны на историческом пути развития казачьего социума. Созданный как
элемент военной защиты территории Российского государства, институт
казачества вырос в свою особую социальную группу. Казаки, с детства
приученные к опасной жизни, к неизбежным военным потерям, а также к
перспективе возможности роста по социальной лестнице (производство в
офицеры, меньше – карьера «казачьего чиновника» при войсковой
администрации), явно имели иную модель социального поведения в
российском обществе, нежели крестьяне, да и по большому счёту и
горожане. Попытки представителей общественности высказать те или иные
претензии казакам по поводам бытовых ссор последних с крестьянами и
киргизами, вызывали отпор со стороны казачества. Показателен в этом
смысле монолог безвестного сибирского казака , высказанный чиновнику
министерства землеустроения в середине 1890 гг. « Мы давно привыкли к
тому, что нас величают волками, и мало этим обижаемся, потому что те, кто
даёт нам такое прозвище мало знает наше казачье житьё, да и в душу нашу
влезть не могут. Все сравнивают нас с мужиками. Мужик, так он мужик и
есть, а казак завсегда казак, слуга царёв: у одного домашность, а у другого
служба; одному пашню пахать, а другому шашкой владеть. Какие уже мы
работники? Да и работать ли учат казака за всё время службы? Сами знаете,
что такое запасной или отставной солдат; в какую он службу или на какие
занятия норовит? А мы, можно сказать, все поголовно – строевые , запасные
да отставные…у кого медаль на груди, у кого нашивка; этот кавалер, тот
урядник, приказный, вахмистр, а то и кандидат в офицеры и чиновник в
отставке…не сам, так сват , брат или сын в офицерах, да в полковниках…Как
же нас после этого с мужиками да с киргизами верстать?». {13, с.30} Данный
монолог весьма показателен для понимания казачьего менталитета. Казаки
осознавали себя особой социальной группой внутри Российской империи. Их
военная предназначение, служба, выслуга, возможность социального
выдвижения в рамках своего сословия (военизированной социальной
группы) – всё это позволяло казакам выделять себя среди других социальных
групп и народов империи. При этом следует отметить особое отношение
казаков вообще, и сибирских казаков в частности, к офицерскому званию.
Если для крестьян и горожан , бывших или не бывших на военной службе,
офицер это своего рода военное продолжение гражданского барина, то для
казаков их казачий офицер – это в первую очередь старший боевой товарищ,
более заслуженный или более удачливый. В казачьих полках производство в
офицеры простого казака было не исключением, а скорее признанной
нормой. Приравнение чинов казачьих офицеров с общеармейскими, с
автоматическим получением дворянства , мало сказывалось на отношении
казаков к своим офицерам. Конкретно у сибирского казачества офицерский
чин мало что давал по возможностям каких – либо общегражданских
социальных льгот или привилегий. Об этом хорошо сказал историк
Сибирского казачества, сам кадровый офицер, Г.Е. Катанаев. « Вплоть до
1877 года наши казачьи офицеры были, можно сказать, париями русского
офицерства. Служба для них была обязательна – «доколе в силах» - то есть
до глубокой старости, когда их за совершенною негодностью к службе
увольняли в отставку без какой – бы то ни было пенсии… Было предложено
пенсия офицерам после службы 35 лет.Отказано правительством».{10,с.5
}Поэтому сибирское казачество, в его офицерском составе было своего рода
военным пролетариатом, живущим только на своё офицерское жалованье.
Внутреннее социальное ощущение сибирского казачьего офицера особенно
хорошо передано словами Г.Н. Потанина: « Ожидание увеличения жалованья
(офицерского) основано на такой вере в его законность, в его
справедливость, что превратилось в постоянное ожидание, сделалось чем –
то вроде обетования». {16, с.21}
Отношение казаков к офицерам как к более заслуженным казакам или
старшим боевым товарищам характерно для всего российского казачества.
Недаром, в «Тихом Доне» М.Шолохова, в сцене расстрела красных,
Григорий Мелехов в качестве основного аргумента вины красного командира
Ф.Подтёлкова, называет организацию последним массового убийства
казачьих офицеров.
Здесь
следует
отметить достаточно
парадоксальный
факт
неоднозначного отношения к казакам вообще, и к сибирским казакам в
частности, различных бюрократических ведомств России.
Российские
чиновники всячески старались препятствовать, в ряде случаев, тому или
иному качественному росту казачьего социума. В отношении сибирского
казачества это явление прослеживается на примере отношения к наделению
сибирских офицеров крупными земельными участками в пределах так
называемой 10 вёрстной полосы, примыкающей к войсковым владениям и
формально считавшимися во временном пользовании Сибирского казачьего
войска. В 1890 гг. ряд российских ведомств хотел отторгнуть эту 10
вёрстную полосу от земель сибирского казачества, с целью заселения этих
земель киргизами и переселёнными крестьянами. Земли сибирского
казачества в некоторых чиновничьих кругах рассматривались как
колонизационный фонд для переселения в Западную Сибирь и Киргизскую
степь крестьян из Европейской России. Так, в 1897 году министерство
Земледелия и имуществ заявило о необходимости создания особой комиссии
для проверки всего войскового межевания и изъятия из временного
пользования Сибирского казачьего войска всех излишних земель в
распоряжение казны для устройства на них переселенцев из внутренних
губерний Европейской России.{1, с.48} Свои домогательства к землям
сибирского казачества российские чиновники аргументировали следующим
образом: «Допущение обеспечения казачьих чинов наделением участками в
собственность из государственной земель было бы равносильно
производству пенсий не от войска, а на счёт казны, а это послужило бы
прецедентом для других казачьих войск домогаться того же».
Эта
формулировка
очень
красноречиво
иллюстрирует
процессы
взаимоотношения всего казачьего социума с российской властью.{13,с.20}
Являясь формально её оплотом в военном и политическом отношении,
казаки как социальное, а с конца XIX века и в экономическом аспекте,
становятся элементом растущего и независимого класса. Чиновники разных
ведомств, по тем или иным вопросам находившиеся в служебных
командировках в районах с проживанием в них казачьего населения, всё
время отмечали независимое поведение казаков по отношению к
представителям власти. Казаки не гнули спину перед «властным демиургом»,
смело отвечали на вопросы, ссылались на своё особое положение в
государстве, и прямо заявляли , что служат самому царю, а не чиновникам.
Пытаясь выставить казаков как эксплуататоров местного (киргизского)
населения чиновники ведомств, занимающихся переселением крестьян и
упорядочения форм земледелия отмечали, что «стремление войсковых чинов
к получению потомственных
участков в районе десятивёрстного
пространства объясняется тем обстоятельством, что это единственная
территория в войсковом пользовании, земли которой могут давать доход ,
не требуя ни трудов, ни затрат капиталов , так как пограничные с 10-ной
полосой киргизы составляют постоянный контингент арендаторов».{13,с.20
}Эти утверждения в отношении изощрённого стремления казаков к
эксплуатации тех или иных групп населения российской империи выглядят
по меньшей мере странно. При капиталистической системе хозяйствования
всегда кто - либо кого эксплуатирует. В среде сибирского казачества, и
живущих на казачьих землях иногородних, действительно было много
людей, нанимавших киргиз на работу в своё хозяйство. Этот факт отмечает и
Г.Е. Катанаев: «Все сколько – нибудь оборотистые мещане и казаки , вседа
прибегают к дешёвым работникам из киргизов, по крайней мере на страдное
время».{13,с.30} Таковых работников из киргиз казаки называли _ «джатак»,
что в переводе означало – «лежать». Подобное прозвище среди самих
киргизов означало, что такой кочевник потерял своё стадо, более кочевать не
может и ушёл «лежать» в казачьи земли. Однако набор подобных батраков не
был чем – то особенным среди господствующих тогда норм экономической
жизни и самим кочевым населением не воспринимался как рабство или иная
форма эксплуатации.
Здесь также следует отметить, что в среде казаков, постоянно
соприкасавшихся с киргизами, имели место присутствие тех или иных форм
кочевого быта последних, были примеры перенятия элементов кочевой
культуры, нередки случаи знания сибирскими казаками языка кочевников.
Как рядовое явление для повседневной жизни сибирских казаков следует
отнести смешанные браки в казачьей среде с местным киргизским
населением. Особенно распространены были случаи женитьбы казаков на
женщинах – киргизсках, с обязательным переходом последних в
православие. Именно в такой семье родился известный русский генерал Л.Г.
Корнилов, один из героев Первой мировой Войны и организатор
Добровольческой армии в годы Гражданской войны.
Несомненно, что между сибирскими казаками и их соседями возникали
противоречия и споры в ходе повседневной экономической практики. Ряд
современных казахстанских авторов склонен представлять сибирское
казачество в этих спорах агрессивной стороной, приводя следующие
аргументы: « Имелись многочисленные факты , когда казаки в количестве 10
– 15 человек под предводительством урядников нападали на аулы и
производили бесчинства из одного лишь подозрения в воровстве со стороны
казахов, затем захватывали их в станицы и держали под арестом до тех пор,
пока казахи не вносили за себя выкуп, требуемый казаками. Об этом
неоднократно султан – полковник Валиханов доносил военному губернатору
области Сибирских казаков и просил защиты своим единоплеменникам». {2,
с. 96}Случаи, описанные в вышеприведённом отрывке, действительно имели
место в отношениях между сибирскими казаками и кочевым населением.
Однако они не носили системного характера. Сам автор приведённого
отрывка смутно говорит об имевшим место подозрении на угон скота с
пастбищ, принадлежавшим казакам, «батырами» из близлежащих киргизско
– казахских кочевий. Такие случаи также имели место, хотя тоже не носили
системного характера. Отношения между казаками и кочевым социумом
были сложными и неоднозначными. Именно защитой от набегов со стороны
кочевых народов можно считать одной из причин появления казаков на
границах Российского государства. Казачье население формировалось в
степи, жило в степном хозяйственном укладе, боролась и, одновременно,
торговало со степью. Несомненным фактом также является и то, что в состав
казачьего населения постоянно вливались выходцы из кочевых народов. Они
не всегда даже переходили в православие. При этом войсковые структуры
Сибирского казачьего войска и не обязательно настаивали на переходе
повёрстанных казаков в православие. Для последних , например, в период
1856 – 1859 гг. были даже приняты меры назначения в посёлки, где среди
казаков преобладает «магометанская» религия имамов и мулл для
отправления религиозного культа. {3,Л.Л. 1-114}
Возникавшие противоречия между сибирскими казаками и киргизско –
казахским населением не носили характера межнациональной розни или
межрелигиозной вражды. Их противоречия носили экономический характер.
Неоднократно представители казачьих обществ, из посёлков, прилегавших к
степи , просили различные российские ведомства запретить киргизам
организовывать зимние стойбища на казачьих землях, поблизости от лесов,
чтобы оставить лесной массив в заповедном состоянии для его
воспроизводства. {5,лл.1-46}Имелись случаи, когда представители
различных российских чиновничьих ведомств предоставляли киргизам право
вырубки леса в пределах 10- вёрстной полосы. при этом дела в судах, о
предоставлении земельных участков отставным офицерам или офицерским
вдовам, тянулись по 25 лет.{6,Л.Л. 1-239} Всё это вызывало немалое
раздражение в казачьей среде. Считая себя более заслуженными перед
царским престолом, подозревая многочисленное российское чиновничество в
получении взяток со стороны киргизов (случаи имели место), сибирские
казаки исходя из своего «военизированного» менталитета. часто не желали
обращаться в различные юридические инстанции и сами, с использованием
своей силы, решали спорные вопросы. Вошедшее в народный обиход
выражение – «Казак скор на расправу», часто немало соответствовало
истине. Однако его проявление было не всегда следствием традиционной
«агрессивности» казачества. Запутанность имперского законодательства, при
котором «инородцы» подчас оказывались в более выгодном экономическом
положении, чем русское казачье население, что порождало многочисленные
конфликты.
В отношении крестьян, чьи поселения граничили с казачьими
станицами, у казаков были также свои претензии. Поселения сибирских
казаков, вытянувшиеся в большую, дугообразную линию, во многих местах,
особенно в пределах земель Горного Алтайского Округа, чресполосно
пересекались крестьянскими деревнями, иногда длиной от 2 до 6 километров.
Недоразумения между казаками и крестьянами возникали из – за потравы
хлеба скотом, из-за мест косьбы и заготовки сена, рубки леса – в общем
носили экономический характер. Эти спорные вопросы не доводились ,как
правило, до судебных разбирательств. И казаки, и крестьяне мало что
понимали в судебной волоките. Поэтому недоразумения решались в рамках
«обычного права» - силовым методом. При таком способе разрешения
противоречий перевес , в подавляющем числе случаях , оказывался на
стороне казаков, имевщих навык в решении подобных вопросов, да и
готовившихся на их примере к боевым делам. Канцелярия Войскового
хозяйственного правления была заполнена жалобами крестьян на казаков.
Так, в 1890 году поступила жалоба крестьян на казаков посёлка
Галатинского. В жалобе говорилось о кровавой расправе казаков с
крестьянами , «которых избивали плётками и палками» .{7, Л.Л.3-7} Правда,
при этом крестьяне признавали, что они проводили сельскохозяйственные
работы на спорных землях с казаками, не уведомив о том ни казаков, ни
какие – либо административные ведомства.{7,Л.Л. 3-7} Подобные случаи
носили повсеместный характер и были связаны как с хозяйственными
спорами, так и с общим отношением крестьян к казакам. Крестьянство явно
завидовало казакам, как социуму живущему на определённо лучших
социальных условиях и, в целом, более богато. Лица чиновничьего звания,
посещавшие места, где казачьи станица были перемешаны крестьянскими
деревнями, отмечали, что «…везде жилища казаков опрятны и чисты, даже
те в которых нет женщин». [4,л.33}
Жалобы на сибирских казаков в официальные юридические инстанции
Российской империи со стороны киргизов и крестьян касались не сущности
споров последних с казаками, а последствий разрешения оных. казаки
действительно часто в процессе разрешения споров с соседями применяли
силу (без случаев смертельного исхода). При этом, в ходе дальнейших
разбирательств наказания казакам не было. Войсковое начальство находило
различные способы отвести от своих подопечных те или иные формы
юридической ответственности. Подобное отношение казаков к соседям было
связано, как уже указывалось выше, с особым казачьим менталитетом. С
осознанием своего особого положения именно как «государевых слуг».
Причём под этим понималась не служба Государству вообще, а служба лично
царю, престолу. Основывалось подобное мировоззрение на исторической
традиции. Сибирское казачье войско вело свою историю с донских казаков
Ермака. Само Донское казачество в 1570 году подписало с Иваном IV
своеобразную хартию о разграничении полномочий, уникальную для
российской истории. «Здравствуй царь наш батюшка в граде Москве, а мы ,
казаки, на Тихом Дону» - таков был рефрен этого своеобразного вассального
договора, практически единственного в отечественной истории. поэтому,
сибирские казаки, вёдшие свою историю с донских казаков Ермака, считали
себя подотчётными лично царю. От этого идёт некоторое пренебрежение
нарождающейся буржуазно – либеральной юридической практике и желание
решать спорные вопросы в рамках традиционной морали и общинного права.
Внутри своей казачьей общины или как сами называли свой социум
казаки – «казачьего общества», те или иные вопросы бытия решали на
станичном или поселковом сходе. Можно сказать, что общественная
психология сибирского казачества была общинной. Однако казачья община
отличалась от крестьянской. Если последняя стремилась, чтобы её члены
были не очень богаты или бедны, то у казаков присутствовали несколько
иные принципы. При всех протоколах решения сходов казачьих станиц о
решении дать разрешение тому или иному казаку на предпринимательскую
деятельность в пределах станичных земель, присутствовала фраза – «Для
улучшения моего быта, прошу и т.д.». Станичники с пониманием относились
к стремлению своих более зажиточных казаков инвестировать свои средства
в станичное предпринимательство и всегда давали своё разрешение на
станичных сходах. В отношении иногородних у казаков присутствовала
известная настороженность. Однако, в большинстве случаев, станичные
сходы также давали возможность иногородним предпринимателям
организовывать своё дело на станичных землях, требуя с них только
большую плату в станичные кассы.
В бытовом плане сибирские казаки также руководствовались
традиционной моралью, верша судопроизводство на станичных сходах. Так,
попытки выяснить личные взаимоотношения между женской и мужской
частью казачьей общины посредством вымазывания ворот, где живут
молодые казачки дёгтем, подвергалась общественному осуждению. Тот, кто
совершал подобные действия, должен был платить штраф, как в станичную
кассу, так и родителям опозоренной девицы. {8,л.7 ]Тем не менее, и в
казачью среду постепенно стали проникать социальные язвы буржуазного
общества.
В 1897 году в четырёх станицах сибирских казаков –
Пресноводской, Лебяжинской, Устькаменогороской и Кокпетинской, было
зарегистрировано 11 душ проституток. {14, с. 48}
Имевшие место среди отечественной общественности легенды о
постоянных лихих гулянках казаков подтверждались лишь частично.
Действительно, во многих станицах имелись питейные заведения и они не
пустовали. Однако во время сельскохозяйственных работ казаки могли
выпивать лишь по крупным религиозным праздникам, а пьяные казаки
подвергались наказанию – 10 ударов плёткой. «Гуляния» начинались осенью,
с приходом из полков старослужащих – «стариков», и продолжались, смотря
по достатку казачьих семей, 3 – 5 дней. {18,с.208]
Вместе с тем, в системе казачьего менталитета присутствовал элемент
военного мышления. Подчинение власти станичных и поселковых атаманов,
не говоря уже о ещё более вышестоящих войсковых начальниках, порождало
в структуре повседневной казачьей жизни элементы деспотизма, а подчас и
самодурства со сторону части казачьих начальников. Так, до 1861 года ряд
поселковых атаманов Сибирского казачьего войска требовали от своих
подчинённых, чтобы обряды венчания молодых казачьих семей проходили
«только с согласия их» (то есть атаманов).[15,с.346} Помимо вмешательства
в личную жизнь станичников, некоторые должностные лица из среды
сибирского казачества попадали под влияние «административного восторга»
чиновничьего бытия, воспетого М.Е. Салтыковым – Щедриным. Во время
взевозможных проверок, смотров и иных визитов крупных должностных лиц
в земли сибирского казачества, современники наблюдали следующие
картины. «
Полковые командиры, на обязанности которых лежали
заботливость о хозяйстве казаков , чтобы показать эту сторону казачьего
быта инспектировавшему высшему начальству в удовлетворительном виде ,
прибегали к искусственным мерам , заставляя казаков к приезду начальства
белить снаружи дома белой глиной, а крыши красить охрой и около домов
насаживать деревья; населению же казаться весёлым и работящим , для чего
старух выгоняли с прялками к воротом, а молодых женщин и девиц
заставляли встречать начальство с цветами в руках, петь около отведённой
ему квартиры весёлые песни и разводить хороводы». {17, с.347]
В целом же, имеющиеся в нашем распоряжении материалы позволяют
сделать следующие выводы. В конце XIX века сибирское казачество вышло
на новый этап своего развития. Система жизненных ценностей сибирских
казаков по прежнему базировалась на службе престолу, православной вере и
традиций патриархальной семьи. В отношении же окружающего их мира
сибирские казаки осознавали себя не отдельно взятым сословием, с чётко
выраженной системой прав, привилегий и обязанностей, а своим,
своеобразным социумом, со своими традициями, культурой и
мировоззрением. Своё отношение с властью сибирские казаки строили на
базе традиционных казачьих ценностей, предпочитая считать себя слугами и
подданными самого царя, а не государства вообще. подобная система
ценностей позволяет отнести сибирских казаков , как и всё российское
казачество в целом, к элементам субэтноса в рамках Российской империи.
Библиографический список
1. Андреев С.М. «10 – вёрстная полоса» как особая категория земель
Сибирского казачьего войска// Сибирская деревня: История, современное
состояние, перспективы развития. Сборник научных трудов. Часть I. – Омск,
2002.
2. Бижигитова К.С. Казахстанский аул – казачья станица: к истории
хозяйственных отношений (на примере Сибирского казачьего войска второй
половины XIX - нач. XX вв.) // Степной край Евразии. Историко –
культурные взаимодействия и современность. – Омск, 2005.
3. ГАОО. ( Государственный Архив Омской Области). Ф.67. Оп. 1. Д. 729
Л.Л. 1 – 114.
4. ГАОО. ( Государственный Архив Омской Области). Ф.67. Оп. 1. Д. 958.
Л. 33.
5. ГАОО. ( Государственный Архив Омской Области). Ф.67. Оп. 1. Д. 968.
Л.Л. 1 – 46.
6. ГАОО. ( Государственный Архив Омской Области). Ф.67. Оп. 1. Д. 1191.
Л.Л. 1. - 239.
7. ГАОО. ( Государственный Архив Омской Области). Ф.67. Оп.2. Д. 1634.
Л.Л. 3 - 7.
8. ГАОО. ( Государственный Архив Омской Области). Ф.67. Оп.2. Д. 2002.
Л. 7.
9. Гарин – Михайловский Н.Г. По Корее, Маньжурии и Ляодунскому
полуострову// Гарин – Михайловский Н.Г. Собр. Соч. в 5т.т. – М., 1957. Т.5.
10. Катанаев Г.Е. Офицерство и рядовое казачество наше. – Омск, 1918.
11. Кеннан Г. Сибирь – СПб., 1906.
12. Миненко Н.А. Задачи изучения истории казачества восточных регионов
России на современном этапе// Казаки Урала и Сибири в XVII – XX вв. –
Екатеринбург, 1993.
13. Остафьев В.Д. Землевладение и земледелие Сибирского казачьего войска.
– СПб., 1897.
14. Отчёт о состоянии Сибирского казачьего войска за 1897 год. Ч.II.
Гражданская. – Омск, 1899.
15. Очерки традиционной культуры казачества России. Под общей
редакцией проф. Н.И. Бондаря. Т.1. – М., - Краснодар. 2002.
16. Потанин Г.Н. Заметки о сибирском казачьем войске// Военный сборник. –
СПб., 1861. №5.
17. Реформы в Сибирском казачьем войске// Сборник газеты «Сибирь». –
СПб., 1876.
18. «Сибирский казак». Войсковой юбилейный сборник Сибирского
казачьего войска. – Харбин, 1932.
Дмитрий Владимирович Колупаев, кандидат исторических наук,
доцент. Алтайский Государственный Технический Университет, Факультет
Гуманитарного Образования., кафедра История Отечества. Барнаул,
ул.Пушкина 89, кв.2., 656008, домашний телефон – 636 – 001; мобильный
телефон – 8 – 983 – 1718263.
Колупаев Дмитрий Владимирович, кандидат исторических наук,
доцент. Алтайский Государственный Технический Университет, кафедра
История Отечества.
Самосознание сибирского казачества во второй половине XIX века.
Образ казачества в отечественной научной, публицистической и
художественной литературе получил определённое устойчивое содержание.
Казаки представлялись российскому обществу как какое-то воинское
сословие, разновидность военных поселенцев, имеющих какой – то объём
экономических прав для обеспечения выполнения своих военных
обязанностей. Образ же мышления казаков, их самосознание,
самоидентификация, отношение к окружающему миру, чаще всего
оставались неясными и непонятными для всех слоёв и политических
образований российской общественности. Сибирское казачество, как особый
элемент российской социальной жизни, также был фактически не исследован
отечественными историками и публицистами.
Внутри своей казачьей общины или как сами называли свой социум казаки –
«казачьего общества», те или иные вопросы бытия решали на станичном или
поселковом сходе. Можно сказать, что общественная психология сибирского
казачества была общинной. Однако казачья община отличалась от
крестьянской. Если последняя стремилась, чтобы её члены были не очень
богаты или бедны, то у казаков присутствовали несколько иные принципы.
При всех протоколах решения сходов казачьих станиц о решении дать
разрешение тому или иному казаку на предпринимательскую деятельность в
пределах станичных земель, присутствовала фраза – «Для улучшения моего
быта, прошу и т.д.». Станичники с пониманием относились к стремлению
своих более зажиточных казаков инвестировать свои средства в станичное
предпринимательство и всегда давали своё разрешение на станичных сходах.
В отношении иногородних у казаков присутствовала известная
настороженность. Однако, в большинстве случаев, станичные сходы также
давали возможность иногородним предпринимателям организовывать своё
дело на станичных землях, требуя с них только большую плату в станичные
кассы.
Kolupaev Dmitry, Ph.D., associate professor. Altai State Technical University,
Department of History of the Fatherland.
Key words: Siberian Cossacks, the identity of the Cossacks, Cossack society, self-Siberian
Cossacks in the XIX century, the Cossack mentality.
Consciousness of the Siberian Cossacks in the second half of the XIX century.
The image of the Cossacks in the domestic scientific, journalistic and fiction was the definition
of sustainable content. The Cossacks were presented to Russian society as some sort of military
class, a kind of military settlers, with some - then the volume of economic rights to ensure
compliance with their military duties. The image of the same thinking of the Cossacks, their selfawareness, self-identity, attitude toward the world, often remained unclear and confusing for all
sectors and political entities of the Russian public. Siberian Cossacks, as a special element of the
Russian social life, and was not actually investigated domestic historians and publicists.
Inside his Cossack community, or they themselves called their society Cossacks - Cossack
Society, the subjects being addressed at the Cossack village meeting or township. We can say
that social psychology Siberian Cossacks was communal. However, the Cossack communities
differed from the peasants. If the latter sought, that its members were not very rich or poor, the
Cossacks have attended several different principles. For all protocols, solutions converge
Cossack villages of the decision to give permission to one or another Cossack on entrepreneurial
activities within the Cossack lands, attended the phrase - "To improve my life, I ask, and so on."
Villagers sympathetic to the aspirations of their more affluent Cossacks to invest in Stanichno
business and always give my permission for Cossack gatherings. With respect to non-resident
from the Cossacks present a well-known caution. However, in most cases, Stanichno gatherings
also gave the opportunity to entrepreneurs from other cities to organize their work on the
Cossack lands, requiring them only with a large fee to cash stanitsa.