РАЗДЕЛ I - Школа региональных и международных исследований

Министерство образования и науки Российской Федерации
Федеральное агентство по образованию
Дальневосточный государственный университет
КУЛЬТУРНО – ЯЗЫКОВЫЕ КОНТАКТЫ
Сборник научных трудов
Выпуск 13
Владивосток
Издательство Дальневосточного университета
2009
ББК 81
К 90
Рецензенты:
И.И. Бойцова, канд. филол. наук, проф., зав. каф. иностр. языков
ВГМУ
А.А. Карелина, канд. филол. наук, доцент, зав. каф. иностр.
языков ВИМО ДВГУ
Редакционная коллегия:
А.И. Шевелева, канд. филол. наук, профессор (ответственный редактор),
Ж.В. Курдина, канд. филол. наук, профессор, М.Г. Лебедько, доктор филол.
наук, профессор, Э.Г. Меграбова, канд. филол. наук, профессор, Г.И. Модина,
канд. филол. наук, профессор, О.В. Николаева, канд. филол. наук, доцент.
К 90 Культурно-языковые контакты: Сб. науч. тр. Вып. 13. –
Владивосток: Изд–во Дальневост. ун-та 2009. – 338 с.
В статьях сборника рассматриваются актуальные вопросы лингвистики,
литературы и переводоведения, прагматики и социопрагматики, связанные с
контактированием различных языков и культур.
К 4601000000
ББК 81
180(03) – 2009
©Институт иностранных языков
ДВГУ, 2009
©Издательство Дальневосточного
университета, 2009
2
СОДЕРЖАНИЕ
Раздел 1.
ЯЗЫК, КУЛЬТУРА И ОБЩЕСТВО……………………………………….6
Конева Е.Б., Боровик Н.В.
Невербальная коммуникация представителей японской культуры в
ситуации англоязычного
общения……………………………………………………………………6
Лебедько М.Г.
Топикализация дискурса о России в журнале «Тime»…………………16
Меграбова Э.Г., Едличко А.И., Кузьмичева И.В., Лебедько М.Г., Морева Н.С.,
Прошина З.Г., Рассоха М.Н., Ступницкая М.И., Шевелева А.И
Вербализация образа России в масс-медийном дискурсе Запада и
Востока……………………………………………………………………30
Никулина Н.В.
Аббревиация в восточноазиатских разновидностях английского языка и
ее роль в оптимизации процесса межкультурной коммуникации…….54
Соболева С.М.
Речевое общение в свете прагматического подхода………………65
Титова О.К.
Отношение вьетнамцев к использованию и изучению английского языка
во Вьетнаме: социолингвистический аспект…………………………...76
Sheveleva A, Timchenko V.
A comparative analysis of the politicians` speech behavior in the American
political discourse about Russia…………………………………………...86
Раздел 2.
ЛИТЕРАТУРА И ПЕРЕВОД……………………………………………….100
Бутенина Е.М.
Репрезентация гибридной идентичности в индейской литературе…..100
3
Ганжа Е.К.
Типичные ошибки при переводе русских газетно-публицистических
текстов на английский язык ……………………………………………110
Жук М.И.
Мифологический подтекст в романе Джона Фаулза «Женщина
французского лейтенанта»……………………………………………...125
Корнилова Л.Е., Пархандеева Н.Н.
Перевод окказиональных немецких сложных слов (на материале
публицистических текстов)……………………………………………..146
Курдина Ж.В., Мелякина И.Ф.
Лирический герой Новалиса в пространстве и времени поэтического
цикла «духовные песни»………………………………………………...156
Модина Г.И.
Флобер в Японии…………………………………………………………168
Ступницкая М.И.
Образ русского эмигранта и его смысловое значение в творчестве
Патрика Модиано………………………………………………………...176
Раздел 3.
ЛИНГВИСТИКА И ЛИНГВОКОНТАКТОЛОГИЯ…………….………189
Бобылева Л.К., Дробышевский А.Ю.
Презентация английских фразеологических единиц в русском
художественном тексте (на материале романа Э.Л. Доктороу «Билли
Батгейт»)…………………………………………………………………..189
Конева Е.Б., Меломед Е.С.
Способы выражения японской лингвистической вежливости средствами
английского языка (по материалам романа Артура Голдена «Мемуары
гейши»)……………………………………………………………….……200
Корнилова Л.Е.
Японские ксенонимы в немецком языке…………………………….…..210
4
Кульчицкая Л.В.
К вопросу о методе количественного определения метафоричности
английского и русского лингвистического текста……………………..238
Миронова М.В.
Разработка сводной типологии фразеологических
единиц……………………………………………………………………..261
Николаева О.В., Тарасова Я.О.
Тематическая группа «флора и фауна» в новозеландской
идиоматике………………………………………………………………..276
Николаева О.В., Шубина Д.
Когнитивные аспекты исследования новозеландского сленга (на
материале концепта remoteness) ………………………………………...283
Пинчукова Н.В.
Гештальтная структура концептов Old Europe и New Europe (на
материале печатных СМИ США)………………………………….…….292
Мелякина И.Ф., Третьякова О.А.
Перевод реалий тематической группы «немецкие традиции и
обычаи»………………………………………………………….…………309
5
РАЗДЕЛ I
ЯЗЫК, КУЛЬТУРА И ОБЩЕСТВО
Конева Е.Б., доцент, кафедра теории и практики перевода ИИЯ ДВГУ
Боровик Н. В., студент факультета германских языков ИИЯ ДВГУ
E-mail: kolyanathl@bk.ru
НЕВЕРБАЛЬНАЯ КОММУНИКАЦИЯ
ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ЯПОНСКОЙ КУЛЬТУРЫ
В СИТУАЦИИ АНГЛОЯЗЫЧНОГО ОБЩЕНИЯ
В последнее время актуальность вопросов, связанных с взаимодействием
и взаимовлиянием культур, приобрела небывалую остроту. Повышенный
интерес к изучению культур разных народов, поток публикаций на тему
диалогов и особенно конфликтов культур — все это и многое другое корнями
уходит в процесс глобализации, который за последние годы достиг
невиданного размаха. Культурологические исследования этого процесса
нашли свое отражение и на языковом уровне, так как «в основе языковых
структур лежат структуры социокультурные» [Тер-Минасова 2000: 29].
Подтверждением
этому
является
развитие
английского
языка
как
глобального. Начиная со второй половины ХХ в. английский язык стал
выполнять функции универсального языка общения людей разных стран и
народов. Английский сейчас— « это лингва
язык
франка,
международный
современности» [Кристал 2001: 4]. В результате, вступив в XXI век,
мы имеем дело с американским и австралийским вариантами, сингапурской,
нигерийской и многими другими разновидностями английского языка. В этот
список попадают различные восточноазиатские разновидности английского
языка, в том числе и японская, что особенно интересно, так как культуры
восточной и западной цивилизаций, долгое время, развиваясь отдельно друг
от друга в различных географических и социо-культурных условиях,
являются очень несхожими, а иногда даже диаметрально противоположными
в том философском видении мира, которое они выражают.
6
Языковой барьер не является основным и определяющим фактором
культурных
столкновений
при
общении
представителей
различных
культурных сообщностей. Как показывают научные исследования, в
процессе межкультурной коммуникации участники коммуникативного акта
получают информацию не только и не столько по вербальному каналу связи,
сколько по каналу невербальному. Таким образом, даже перейдя на неродной
язык, коммуниканты продолжают пользоваться своей невербальной знаковой
системой, не менее культурно специфичной и по корпусу знаков, и по
нормам их
употребления
и
восприятия,
чем
вербальная.
Средства
невербальной коммуникации (СНК) «существенно воздействуют на форму и
смысл вербального компонента и при порождении речи, и при ее рецепции»
[Резникова 2004: 6]. «Эмоциональные смыслы трудно вербализуются», как
бы сопротивляясь концептуализации, своему понятийному оформлению»
[Зинченко 1988: 68], поэтому для их понимания очень важна информация,
передаваемая невербальными средствами. Так, согласно исследованиям
специалистов, «55% сообщений воспринимается через выражение лица, позы
и жесты, а 38% — через интонации и модуляции голоса. Отсюда следует, что
всего 7% остается словам, воспринимаемым получателем, когда мы говорим»
(http://www.zhestov.net/yazyk_zhestov/61.htm).
«Важнейшей особенностью невербальной коммуникации является то,
что она осуществляется с помощью всех органов чувств» [Грушевицкая 2003:
175]: зрения, слуха, осязания, обоняния, вкуса. В зависимости от этого
ученые делят СНК на несколько групп, основными из которых являются:
1.
кинесические: жесты, мимика, позы.
2.
Окулесические: выражение глаз.
3.
Проксемические: дистантная ориентация коммуникантов.
4.
Сенсорные: одежда, восприятие цветов, запахов.
Основным отличием СНК, используемых представителями японской
культуры, от СНК представителей культур западных стран, является строгая
дифференциация по социальному, возрастному и гендерному признакам и,
7
как следствие, подчиненность общения четко структурированной системе
средств вежливости, или этикета, который предписывает всегда «четко
выражать свое социальное и прочие положения и отношения с партнерами»
[Тумаркин 2004: 218]. Так, в отношениях со старшими по возрасту, по
положению в японском коллективе (на работе, в учебном заведении)
младшие кланяются первыми и более низко, выражая свое почтение к
старшему.
В
отношениях
предусматривает
мужчин
преимущество
и
женщин
мужчин,
традиционный
несмотря
на
этикет
официально
провозглашенное равенство полов. Так, дома жена наливает за ужином сакэ
мужу, а на деловом приеме женщины ухаживают за мужчинамисослуживцами и клиентами.
В публичной сфере, в отношениях с посторонними характерно
формально-вежливое поведение. Например, принято учтиво, с поклоном
благодарить за маленькую любезность, первыми с поклонами вежливо
извиняться при случайных столкновениях на улице и т. д.
Такая особенность японской культуры считается наследием эпохи
феодализма, когда определяющим фактором характера коммуникации был
социальный статус и принадлежность к мужскому или женскому полу, в
результате чего выработалась определенная система средств вежливости, в
том числе и невербальных, маркирующая тот или иной уровень общения
коммуникантов.
Можно предположить, что средствами вежливости в японской культуре
на невербальном уровне являются в основном различные виды жестов и
поклонов, которые рассматриваются в рамках кинесики [Тумаркин, 2004:
152]. Это, в свою очередь, определяет кинесические СНК как наиболее
культурно нагруженные и делает их основным фактором коммуникативных
неудач
при
общении
с
представителями
западных
стран,
поэтому
кинесические СНК, предположительно, можно использовать в качестве
опорного материала для проведения анализа.
8
Обусловленность японского поведения этикетными нормами объясняет
и специфику зрительных (окулесика) контактов. Так, этикет публичного
поведения запрещает открыто смотреть на людей, так как это считается
проявлением назойливости или враждебного настроя. Американец или
англичанин воспринимает отведенный в сторону взгляд японца как
проявление неискренности, желания обмануть собеседника.
Однако при достаточно глубоком анализе становится видна «культурная
логика» такого поведения японцев: отличительной чертой японской
культуры является ориентированность на собеседника при коммуникации.
Это означает, что «главное для японцев – сохранение гармонии отношений
между коммуникантами» [Резникова 1989: 30]. Чтобы сохранить эту
гармонию, говорящий не высказывает категорических суждений, не
выражает явно своих чувств, поэтому в японской культуре нет прямого
отказа, а молчание, которое иностранец поймет как согласие, нередко
выражает несогласие.
Непосредственно с этим связаны черты японской культуры, благодаря
которым ее можно назвать высококонтекстной, причем роль невербального
компонента в создании контекста общения очень велика. Например, японцы
не выражают, не вербализуют свою позицию, пока не выяснят чувства,
мысли собеседника, что происходит, как правило, с помощью невербальных
средств.
В этом состоит одно из основных отличий миропонимания японцев и
представителей англоязычных культур. «Западное воспитание придает
чрезмерное значение анализу и чрезмерно вербально, в результате,
представители западной цивилизации смотрят на несвязные фрагменты
вместо целого. Японское же воспитание менее вербально и более наглядно,
что может являться одним из факторов формирования особенностей
мировосприятия японцев» [Резникова 2000: 32].
Средства невербальной коммуникации, присущие той или иной
культуре, точно также как и вербальные средства, отражают всякое
9
культурно важное явление или процесс. И, как культуры разных народов
отличаются друг от друга, так и СНК носят культурно специфический
характер. Эти культурно заряженные СНК называются лакунами. Лакуна –
это термин, предназначенный для обозначения «того, что есть в одной
культуре и чего нет в другой» [Антипов 1989: 85], или, другими словами,
элемент невербальной коммуникации, по форме и/или по содержанию
являющийся несвойственным для инокультурного реципиента.
С позиции степени тождественности СНК в культуре реципиента и СНК
в исходной культуре лакуны делятся на две группы:
1)
Частичные – СНК, которые имеют аналоги (полные и неполные)
по форме исполнения, но с различной семантикой в обеих культурах, то есть
межкультурные омонимы. Главную роль в данном случае играет тип
стратегии интерпретации, называемый «трансинтерпретация», то есть
перенос значения родного жеста на жест кинесической системы другой
лингвокультурной общности
Так, например, в западных культурах существует жест, означающий
«сыт по горло», когда человек проводит указательным пальцем по горлу.
Однако в японской культуре этот жест обладает совершенно иным
значением: «увольнение».
2)
Полные – СНК, не имеющие аналогов по форме в кинесической
системе реципиента. Для них также характерна трансинтерпретация, так как
даже
небольшое
сходство
по
форме
вызывает
у
реципиента
соответствующую реакцию. Однако во многих случаях жест воспринимается
просто как незнаковое движение. Например, представители японской
культуры часто используют жест «указание на себя», поднося указательный
палец к кончику носа. Однако западный реципиент интерпретирует этот
жест, как «посмотри на мой нос, чувствуешь запах?», либо, что более
вероятно, воспринимает его как незнаковое движение.
Такие лакунизированные элементы японской системы СНК, попадая в
чуждую для них культурную среду англоязычного общения, начинают
10
конфликтовать с этой средой и таким образом осознаются коммуникантами,
влияют на нее и сами подвергаются влиянию. Именно поэтому в качестве
метода для определения особенностей использования СНК представителями
японской культуры в ситуациях англоязычного общения предлагается метод
выявления лакун и способов их элиминирования автором коммуникации.
В данной работе особенность подхода к выявлению и анализу
лакунизированных СНК заключается в том, что основным источником для
анализа служит текст, который выступает в качестве инструмента МК и,
следовательно,
субститута
речевых
и,
прежде
всего,
неречевых
(невербальных) состояний [Антипов 1989: 98-99].
Материалом для анализа послужил роман Артура Голдэна «Мемуары
гейши». На основании отобранного практического материала был проведен
анализ и сделаны выводы.
Было выявлено, что, как правило, элементы НК, относящиеся к
проксемике, в тексте практически отсутствуют. Элементы НК, изучаемые в
рамках кинесики и окулесики, представлены довольно широко. При этом к
проблеме элиминирования лакун автор романа подходил по-разному:
1.
Автор часто оставлял лакуны без изменений, заимствуя
лакунизированную форму СНК в англоговорящий контекст. Как правило,
данный способ элиминирования применялся в случае с полными лакунами
(Пример А), когда целью является сохранение культурного колорита и в
случае с относительными лакунами1, когда реципиент может догадаться о
смысле данного элемента невербальной коммуникации (Пример В):
А: «…kimono was yellow, with willowy branches bearing lovely green and
orange leaves; it was made of silk gauze as delicate as a spider's web…» [Golden
2000: 37]. В данном контексте приводится описание одежды, а точнее,
Если единицы языка «существующие в национальном языке, употребляются очень редко
по сравнению с другим языком, лакуну следует считать относительной» [Антипов, 1989:
90].
1
11
кимоно, ЭНК, рассматриваемый в рамках сенсорики и являющийся в данном
случае полной лакуной для западного реципиента, так как в западных
странах люди не знают всех особенностей, связанных с ритуалом ношения
кимоно. Представителям западной культуры, как правило, неизвестно, что
одежда, и кимоно, в частности, в японской культуре играет очень важную
роль: по богатству наряда можно определить богатство семьи, по типу
кимоно – род деятельности и социальный статус. В данном примере
представлена влиятельная женщина из довольно богатого дома.
В: «…at once they all [two old women and an old man] bowed gravely and
kept their heads low…» [Golden 2000: 27] [until he (a guest) passed by].
Англоязычному реципиенту известен данный элемент НК как по форме
исполнения, так и по содержанию, однако в культурах западных стран
данный элемент системы СНК отличается от аналога в японской культуре,
где этот жест очень широко распространен и более нагружен в культурном
отношении. Таким образом, данный пример СНК «to keep one’s heads low»
можно считать относительной лакуной. Автор использует данный элемент
НК с целью сохранить национальный колорит, передать особенности
японского этикета. При этом
реципиенту не требуются какие-либо
поясняющие комментарии, так как он может догадаться о ее содержании
интуитивно и через контекст.
2. Автор часто использовал приём упрощения формы элемента НК с
целью облегчить реципиенту понимание его содержания. Как правило, в
таких случаях используется трансформация генерализации значения СНК,
при этом опускаются все детали, смысл которых непонятен и не релевантен
для реципиента.
А: «I turned myself around and gave her a bow…» [Golden 2000: 70] (little
maid named Chiyo - to her old mistress). Элементом НК в данном примере
является жест «поклон»: маленькая девочка кланяется своей хозяйке, потому
что так положено по этикету. При этом по степени вежливости выделяется
три вида поклонов: стандартно-вежливый (с наклоном корпуса около 30
12
градусов), обиходно-бытовой (15 градусов) и церемонный, или почтительный
(45-90 градусов) [Тумаркин 2004: 24]. В данном случае поклон должен быть
почтительным, с наклоном туловища до 90 градусов. Однако эта информация
опускается, так как не релевантна для реципиента.
Автор использовал приём заполнения лакуны или
3.
раскрытия
смысла элемента НК, то есть, описательный метод. Однако, как правило, изза громоздкости пояснений данный прием используется редко.
А: «…geisha wore the collars of their kimono so low in the back that the first few
bumps of the spine are visible…Japanese men, as a rule, feel about a woman's
neck and throat the same way that men in the West might feel about a woman's
legs». [Golden 2000: 51] В данном примере представлен такой элемент НК,
как открытая шея, который, как видно из приведенного выше примера,
играет довольно важную роль в японской культуре. Однако реципиенту
может быть непонятен смысл данного элемента, поэтому автор «заполняет»
эту лакуну через контекст, давая дополнительную информацию через
монолог одного из героев.
Как
видно
из
вышеприведенного
материала,
лакунизированные
элементы НК элиминируются Артуром Голдэном различными способами. В
нашем
случае
это:
1)
заимствование
лакунизированного
СНК
в
инокультурный контекст, 2) упрощение формы СНК и 3) заполнение. В
целом, исследование показало, что степень и глубина элиминирования
зависит от степени расхождения СНК в сравниваемых культурах: чаще всего
при заимствовании в инокультурный контекст изменяются элементы НК с
наиболее лакунизированной формой выражения. Это, как правило, полные и
абсолютные лакуны. Автор часто заимствует японские СНК в англоязычный
контекст,
желая
сохранить
культурно-специфические
особенности
произведения. Главным образом, это относительные лакуны. Следует
отметить, что данные выводы сделаны на материале, собранном при анализе
текста одного произведения, и современная картина использования японских
СНК в англоязычном контексте требует дополнительного исследования.
13
Принимая
во
внимание
предположение
о
том,
что
СНК,
рассматриваемые в рамках кинесики, являются наиболее культурно
«заряженными» [Тумаркин, 2004: 136], можно далее предположить, что
именно
полные
и
абсолютные
кинесические
лакуны,
обладающие
наибольшей степенью лакунизированности, являются теми СНК японцев,
которые в ситуациях англоязычного общения чаще всего приводят к
культурным столкновениям и, следовательно, должны обращать на себя
наиболее пристальное внимание со стороны коммуникантов.
Таким
образом,
анализируя
невербальное
поведение какой-либо
культурной сообщности, мы можем выявить его универсальные и
уникальные свойства и понять, что может способствовать и что, наоборот,
препятствовать общению ее представителей с представителями иных
лингвокультурных общностей. Выявляя несовпадения
на невербальном
уровне, которые приводят к коммуникативным неудачам даже при хорошем
знании языка, важно увидеть не только сам факт, но и культурную логику
несовпадений, связанную с глубокими этническими ценностями. Это
помогает
оценивать
невербальное
поведение
представителей
иной
лингвокультурной общности не как набор «странностей», а как культурноисторическое
явление,
знание
которого
содействует
этнической
толерантности и эффективности коммуникации.
Литература
1. Антипов Г. А. и др. Текст как явление культуры/Антипов Г. А.,
Донских О. А., Марковина И. Ю., Сорокин Ю. А. – Новосибирск:
Наука., 1989. – 197 с.
2. Грушевицкая Т. Г., Попков В. Д., Садохин А. П. Основы
межкультурной коммуникации: Учебник для вузов / Под ред. А. П.
Садохина. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2003. – 352 с.
14
3. Зинченко В. П. Психологическая педагогика // Материалы к курсу
лекций: Учеб. пособие для студентов вузов. Часть I. – Самара: Изд.
Сам. Гос. пед. Ун-та, 1998. – 212с.
4. Кристал Д. Английский язык как глобальный. – М.: Весь Мир, 2001. –
240 с.
5. Резникова Т. Б. Межкультурные кинесические лакуны в коммуникации
русских и японцев: Дисс. канд. филол. наук / С. Г. Резникова. – М.:
Изд-во Ин-та языкознания РАН, 2004. – 210 с. ил.
6. Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуникация: Учеб.
пособие – М.: Слово / Slovo, 2000. – 624 с.
7. Тумаркин П. С. Жесты и мимика в общении японцев:
Лингвострановедческий словарь-справичник / П. С. Тумаркин. – 4-е
изд., стереотип. – М.: Рус. яз. – Медиа, 2004. – 166, [10] с.: ил.
8. Тумаркин П. С. Лексика, фразеология, жест в японской разговорной
речи: Учебное пособие / П. С. Тумаркин. – М.: Восток-Запад, 2004. –
248 с.
9. http://www.zhestov.net/yazyk_zhestov/61.htm
10. Golden A. Memoirs of a Geisha, 2000. – 383 с.
Summary
In the process of cross-cultural communication the information between
interlocutors is exchanged not as much through verbal channels as through
nonverbal ones – gestures, poses, eye contact etc. Culturally specific nonverbal
signs are called lacunas, or body language elements interpreted by a foreign
recipient as something alien and unusual. In the research the authors make an
attempt to analyze what culturally specific nonverbal signs of the Japanese culture
can be transferred to the English-speaking context, and to what extent the Japanese
system of nonverbal communication can be adapted to that of the
speaking cultures.
15
English-
The contexts for analysis were taken from the book by Arthur Golden
“Memoirs of Geisha”. The analysis revealed that Japanese body language elements
with the most lacunized forms more frequently undergo changes in the English
text. At the same time, some of Japanese body language elements remain partially
or fully unchanged, which can be explained by the author’s intent to preserve
Japanese culture coloring in the English text.
Лебедько М.Г., доктор филологических наук, профессор, кафедра истории
английского языка ИИЯ ДВГУ
ТОПИКАЛИЗАЦИЯ ДИСКУРСА О РОССИИ В ЖУРНАЛЕ «TIME»2
Известно, что дискурс имеет «тематическую структуру», под которой
Т.А. ван Дейк понимает «целостную организацию наиболее общих,
глобальных «тем» (topics)» [1989: 228]. Интересно отметить способность
любого человека определить тему, тематический элемент и резюмировать
топик в одном - двух предложениях, что, по словам Т.А. ван Дейка, отражает
наше интуитивное ощущение того, что темы (топики) «каким-то образом
организуют все наиболее важное в тексте» [1989, 236]. Темы, или топики, как
и семантические макроструктуры, являются глобальными структурами
дискурса.
Под
топикализацией
(или
тематизацией)
понимают
выделение
(извлечение) тем, топиков текста или же, по другим источникам,
актуализацию информации в тексте [Меграбова 2007: 98]. Топик, тему мы
формулируем в терминах Т.А. ван Дейка «тема – не просто слово или
2
Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-
исследовательского проекта РГНФ («Языковая репрезентация образа России в
публицистическом дискурсе стран Запада и Востока»), проект № 06-04-00433а.
16
единичное понятие, а (макро)пропозиция … Темы, или топики, подобно
всяким значениям, являются когнитивными единицами», что означает, «что
знания, убеждения, установки и идеологические принципы могут «работать»
в когнитивном построении и репрезентации макроструктур» [Т.А. ван Дейк
1989: 240]. Причем термины «тема» или «топик» используются автором как
синонимы.
Важно подчеркнуть мысль ван Дейка о субъективности выделения
топиков, поскольку они приписываются тексту автором или читателем.
Важная роль в масс-медийном дискурсе отводится заголовкам и «вводкам»
(leads), которые могут служить «опорными точками» для извлечения
наиболее важной информации. Представляется, что заглавие является
наиболее
значимым
компонентом,
в
силу
того,
что
оно
играет
«макроструктурную» роль, используется «для выражения или извлечения из
текста основной темы, или топика» [op. cit.: 241]. Оно выступает своего рода
«смысловым сгустком» текста, глубинной
структурой, социально и
культурно нагруженным компонентом текстовой системы [Васильева 2005:
2].
Тематическая структура либерального дискурса о России в журнале
«Time»
разнообразна.
когнитивными
Топики
единицами,
внутренних
раскрывают
проблем
убеждения
России,
и
будучи
установки,
участвующие в построении и репрезентации образа России. Под термином
«образ» мы понимаем ментальные репрезентации, возникшие на основе
когнитивного процесса восприятия и являющиеся в силу этого косвенными
концептуальными аналогами окружающей среды. Составляющими образа
являются представления об обществе, событиях, отдельных субъектах и
объектах, их отношениях, естественных явлениях, физических и ментальных
процессах, ситуациях как фрагментов мира. Иными словами, образ включает
после когнитивной переработки все то, что часто называется «реальностью»
или
«внешним
миром».
Будучи
культурно-специфическими,
представлены косвенными или искаженными репрезентациями.
17
образы
Схематически реализацию топиков в исследуемом дискурсе можно
представить следующим образом. На вершине находится наиболее важный
топик (пропозиция), выводимый из анализа всего текста и задающий тон
всему описанию. Иногда топиком является заголовок, поскольку он четко
выражает пропозицию. Но заголовки могут быть недостаточно полными. На
более низком уровне макроструктуры текста статей реализуются топики,
вокруг которых организуется часть значений текста. Эти топики продолжают
развивать темы, вычлененные в заголовках статей.
Рассмотрим основные наиболее общие темы на примере такой
составляющей образа России, как «Внутренние проблемы». Одной из часто
повторяющихся топиков данной составляющей являются топики о состоянии
окружающей среды в России.
Проблемы экологии и связанные с ними топики, будучи глобальными
структурами, участвуют в построении дискурса о России. В статье Could the
Rich Save Russia’s Environment? темой является пропозиция Save Russia’s
Environment, а субтемой – пропозиция, вычитываемая из всего текста, новое
отношение богатых людей к окружающей среде, к месту своего
проживания. Из первого предложения читатель выводит инференцию об
экологической проблеме – радиоактивном заражении окружающей среды:
Provisions for a leisurely summer camping trip on a lake in Russia's Ural
mountains: Good brown bread; salami and cheese; tomatoes and cucumbers;
bottled water (always carbonated). Also, nerve gas-strength mosquito repellent,
and vodka (of course). And Geiger counters (Jul. 24, 2007). На фоне
перечисления
великолепных
продуктов
для
пикника
на
озере,
расположенном в горах Уральского хребта, последним звучит счетчик
Гейгера. Наши знания о применении данного прибора и те экологические
проблемы, для изучения которых он применяется, помогают извлечь топик,
который разворачивается в дискурсе о России посредством конкретных
фактов: Chelyabinsk isn't far from the massive Mayak nuclear complex, which
processed materials for the first Soviet atomic weapons. During the 1940s and
18
'50s, Mayak pumped nuclear waste directly into the rivers that ran through
villages in the area, exposing hundreds of thousands to dangerous levels of
radiation (Jul. 24, 2007). Сообщается о событиях, имевших место в 40-х – 50-х
годах прошлого века: радиоактивные отходы сбрасывались в реки,
протекающие через расположенные неподалеку деревни; сотни тысяч
человек были подвержены опасному воздействию радиации. Автор также
констатирует факт, что, несмотря на то, что отходы в настоящее время уже не
сбрасываются в водные источники, но они все еще, по крайней мере, слегка
радиоактивны, а жители все еще страдают от раковых заболеваний: Though
dumping has been since halted, many of the region's waterways remain at least
faintly radioactive, and residents still suffer from elevated cancer rates (Jul. 24,
2007).
Автор с удивлением отмечет, что местные нувориши не считают
небольшие дозы радиации опасными и активно строят летние усадьбы вдоль
озер: Why let a little radioactivity spoil a beautiful July evening? That sentiment
seems to be shared by many of the region's nouveaux riches, who have flocked to
build summer mansions along the region's lakes (Jul. 24, 2007).
Ужасает
отношение людей, приезжающих отдыхать в этих лесах. Они наносят
больший вред, чем те радиоактивные отходы, которые сбрасывались ранее:
… The garbage produced by the holiday-makers may pose more of a threat to the
environment than does the Mayak nuclear waste. Богатые, строящие усадьбы,
используют лес как свои урны: "Rich people build mansions and they use the
forest as their trash can," says Kabriov, poking through a pile of empty bottles.
«Такова
сегодняшняя
Россия»
("That's
Russia
today."),
говорит
сопровождающий корреспондента. Эта фраза высвечивает экологическую
составляющую образа России как отношение субъектов (как ответственных
лиц, так и простых людей) к объекту, окружающей среде.
Кроме того, образ России в данном случае строится на представлениях
многих россиян о том, что все средства хороши в эпоху российского
капитализма дикого запада, который не поощрял охрану окружающей среды
19
и даже планирования на будущее: Russia's wild-west capitalism has not exactly
encouraged conservation, or even planning for the future (Jul. 24, 2007).
Однако, несмотря на все негативные составляющие, автор увидел
меняющееся отношение к экологическим проблемам, отметил признаки
улучшения, и к его удивлению, положительную роль играют в этом магнаты:
… the environment around the lakes of Cheylabinsk is showing signs of
improvement — and those new tycoons are playing a surprisingly positive role
(Jul. 24, 2007). Их роль заключается в том, что они настаивают на
строительстве мусорной свалки ближе к их озеру, потому что не хотят жить
на мусорной куче: Instead of throwing their trash behind the nearest clump of
trees, they're pushing to bring a new, legal waste dump closer to their lake. "It's
because they understand that they don't want to live in a garbage pile… They've
spent all that money for the lake and they want to enjoy the clean nature" (Jul. 24,
2007).
Есть надежда, что богатая элита не захочет иметь мусор в своем
собственном дворе: But it offers a bit of hope that as Russia's wealthy elite
stabilizes after more than a decade of explosive, often lawless growth, they may
come to realize that they don't want to trash their own backyard (Jul. 24, 2007).
Экологические проблемы прослеживаются в субтемах, отражающих
часть значения текста о социальных проблемах: возможные последствия для
окружающей
среды,
опасения
губительных
последствий
возможного
подземного разлива нефти в случае землетрясения: … the pipelines could
rupture in the event of an earthquake – Sakhalin is seismically unstable – causing
a catastrophic underground oil spill (Aug. 14, 2007).
Экологическая
составляющая
образа
России
реализуется
как
информация о катастрофе – разливе нефти в Ростове-на-Дону, когда танкер,
перевозивший нефть, из-за неистового шторма раскололся пополам, в
результате чего, по меньшей мере, 560000 галлонов нефти разлилось в
проливе, ведущем к Черному морю: Massive waves split a Russian oil tanker in
two during a fierce storm Sunday, spilling at least 560,000 gallons of fuel into a
20
strait leading to the Black Sea (Nov. 11, 2007). Кроме того, в этом же регионе, в
Керченском проливе, соединяющем Черное и Азовское моря, огромные
волны потопили еще два грузовых судна, перевозивших в совокупности 7150
тонн серы. Восемь человек с одного судна считаются пропавшими без вести:
The 18-foot waves also sank two Russian freighters nearby, in the Strait of Kerch,
a narrow strait linking the Black Sea and the smaller Sea of Azov to the northeast.
Eight sailors from one freighter were missing, but rescuers saved all the crew
members the other vessel. The two ships together were carrying about 7,150 tons
of sulfur, said Sergei Petrov, a spokesman for the regional branch of Russia's
Emergency Situations Ministry (Nov. 11, 2007).
В целом, в районе Керченского пролива и прилегающей к нему части
Черного моря 10 судов или затонули, или сели на мель: In total, as many as ten
ships sank or ran aground in the Strait of Kerch and in the nearby area of the
Black Sea, and reports said three other sailors were dead or missing. К
сожалению, здесь также имеются человеческие жертвы. Сели на мель еще
несколько судов. Российское грузовое судно затонуло недалеко от
Севастополя: Vesti 24 also reported the sinking of a Russian freighter carrying
metal near the port of Sevastopol on Ukraine's Crimean Peninsula. Two members
of its 16-man crew drowned and one was missing, it said.
Заголовок
560,000 Gallons of Oil Spilled in Russia является
пропозицией, лежащей в основе топика, который реализуется характерным
для новостного дискурса способом, где заголовок является топиком.
Катастрофа была такого масштаба, что не только первые два - три абзаца (что
типично для дискурса новостей), а девять абзацев приводят важные
подробности о месте, участниках, причинах катастрофы и последствиях для
экологии: It was the worst environmental disaster in the region in years, and some
officials said could take years to clean up. Приводится также оценка
произошедшего: the worst environmental disaster и данные о географическом
положении
этого
региона:
побережье
Черного
моря
является
месторасположением России, Турции, Румынии, Болгарии, Украины и
21
Грузии: The Black Sea is bordered by Russia, Turkey, Romania, Bulgaria,
Ukraine and Georgia (Nov. 11, 2007).
В масс-медийном дискурсе авторы журнала «Time» обычно приводят
дополнительные материалы, подтверждающие топики основной статьи. Так,
в дополнение к проанализированной статье приводится «Список самых
загрязненных мест мира» (The World’s Most Polluted Places), в котором
сообщаются данные о количестве потенциальных жертв (подвергшихся
воздействию вредных веществ), о типе загрязняющих веществ и источника
загрязнения. Негативная информация о Дзержинске, который попал в Книгу
рекордов Гиннеса как самый химически загрязненный город планеты
(население – 300000 человек), где в 2003 году смертность превышала
рождаемость на 260%, а некоторые водоемы города заражены диоксином и
фенолом в 17 миллионов раз, превышающих норму: The Guinness Book of
World Records named Dzerzhinsk the most chemically polluted city on Earth, and
in 2003 its death rate exceeded its birth rate by 260%. В этом же списке и
российский город Норильск (134000 жителей), в котором основным типом
загрязняющих веществ являются диоксид серы, тяжелые металлы и фенол; в
радиусе 30 миль (48 км) от завода по производству никеля нет ни одного
живого дерева: “Within 30 miles (48 km) of the nickel smelter there’s not a single
living tree,” says Fuller. “It’s just a wasteland.”
Представляется, что экологическая составляющая образа России
включает наибольшее количество отрицательных признаков, внушающих
ужас читателям журнала “Time,” что способствует распространению и
укреплению негативного образа России.
Социальные проблемы. Бедность подчеркиваются заголовком Hell
Frozen Over is Red Hot Again (Aug. 14, 2007). Данный заголовок социально
нагружен. Судя по заголовку, речь идет о чем-то ужасном, что сопоставимо с
раскаленным адом, но заголовок неполный. Пропозиции, лежащие в основе
текста, выявляют два топика: с одной стороны, богатство, связанное с
разработкой нефти и газа, и ужасающая бедность, с другой. Собственно, тема
22
бедности является ведущей в тексте. Заголовок задает как структуру текста,
так и мрачную его окрашенность. Богатство упоминается мимоходом, с тем,
чтобы по контрасту выделить ужасающую бедность населения Сахалина. В
заголовке использована часть прецедентного текста из известной книги А.П.
Чехова, строка из которой цитируется в первом предложении (вводке): “Now
I have seen Sakhalin, which is hell.” Цитата обыгрывается в тексте “So, how did
Chekhov’s hell become red-hot?”, который заканчивается сравнением
чеховского ада с адом нынешним и утверждением, что, возможно, чеховский
ад был не таким плохим: “Maybe Chekhov’s hell wasn’t so bad, after all.”
Перцептуально салиентными для воспринимающего субъекта (автора)
является бедность богатого нефтью острова Сахалин, его неухоженность,
отсутствие развитой инфраструктуры.
Богатство некоторых людей Москвы и иностранных компаньонов
очевидны: “SE [Sakhalin Energy] is finishing a pair of underground 500-mile
pipelines … that will deliver oil and natural gas to the one of the biggest liquid
natural gas … terminals in the world, from which it will be exported to the energyhungry economies of East Asia.” Имея такие запасы нефти и газа, можно было
бы построить развитую инфраструктуру острова, обеспечить достойную
жизнь, прежде всего, коренным жителям Сахалина. Однако компании
приглашают иммигрантов из других стран: “Construction companies have
imported tens of thousands of workers from …the Philippines, Turkey and
Kyrgyzstan”, что вызывает недовольство местных жителей, считающих, что
именно из-за мигрантов у них упал заработок: “Nor is it uncommon to hear
Sakhaliners muttering darkly about how unwanted migrants have brought crime
and disease, and have driven down the wages of native workers.”
В топике «Социальные пороки» раскрываются фаворитизм, коррупция,
взяточничество, шантаж, вымогательство, воровство. Коррупция, фаворитизм
– пороки, которые снижают образ России в мире. В исследуемом дискурсе,
по экспертной оценке Всемирного экономического форума (the World
Economic Forum), коррупция и фаворитизм занимают 106-е и 108-е место из
23
117 стран: the World Economic Forum ranks Russia poorly on corruption: 106th
out of 117 countries, for example, in "favoritism in decisions of government
officials," and 108th in protection of property rights (Jul. 20, 2006).
Взяточничество распространилось и укоренилось в системе здравоохранения
России: In theory Russians are supposed to receive free basic medical care. But
patients and experts say doctors, nurses and surgeons routinely demand payments
— even bribes — from those they treat (Jun.27, 2007). Острота проблемы по
контрасту подчеркивается большим ростом, процветанием российской
экономики: And critics say the practice persists despite Russia's booming
economy and its decision to spend billions to improve the health care system.
Автор приводит статистические данные в подтверждение отсталости
медицинского обслуживания в России: A 2000 World Health Organization
report ranked Russia's health system 130th out of 191 countries, on a par with
nations such as Peru and Honduras. Дается оценка системы здравоохранения
как одной из наихудших стран в этом отношении: Medical care in Russia is
among the worst in the industrialized world. Из приведенных контекстов можно
сделать инференцию о причинах упомянутых пороков. Ссылаясь на
экспертное
мнение,
автор
статьи
констатирует,
что
коррупция
в
здравоохранении является угрозой российской национальной безопасности:
"Corruption in health care is a threat to Russia's national security in the broadest
sense of the word," said Yelena Panfilova, head the Russian branch of
Transparency International, a global corruption watchdog (Jun.27, 2007). Для
подтверждения такого распространенного порока, как воровство, автор
цитирует мнение Гарри Каспарова, который утверждает, что воровство стало
мотивационной идеологией: Today's motivating ideology, Kasparov says, is
"Let's steal together" (Mar. 29, 2007).
Права человека и отношение к инакомыслящим. Указанный топик
раскрывается авторами журнала «Time» через наказание инакомыслящих за
их приверженность делу либеральной политики: dedication to liberal political
causes (Jul. 31, 2007). Наказывается также лидер оппозиционной партии
24
«Другая Россия», которая привлекла различные группы – от левых
националистов до правых либералов. При подаче материала в журнале
ставится в вину уничтожение таких известных журналистов, как Анна
Политковская, что вызывает страх у оппозиционеров (в силу чего Гарри
Каспаров передвигается с телохранителем): In a Russia where crusading
journalists like Anna Politkovskaya have been shot, he travels with bodyguards
(Mar. 29, 2007). В представлении авторов в России убивают активистов,
протестующих против переработки ядерных отходов вблизи озера Байкал,
как это случилось с Ильей Бороденко: Ilya Borodenko had traveled to the
Siberian city of Angarsk, to join a growing protest against a plan to process
nuclear waste in the town 100 km (62 miles) from Lake Baikal — the deepest
freshwater lake in the world and Russia's finest environmental jewel (Jul. 31,
2007). С ним и его сторонниками расправились неизвестные (избили спящих
в спальных мешках): Borodenko's camp was attacked by at least 13 people
wielding bats, knives and iron bars. Activists were beaten in their sleeping bags
(Jul. 31, 2007). Обвиняется милиция в якобы преднамеренной неторопливости
в расследовании дела: those who could escape ran to get the police, who they
would later claim were slow to arrive. Бороденко погиб, поскольку он караулил
спящих и принял первый удар на себя: Borodenko, who had been standing
guard and who took the first blows, suffered severe head injuries. He never
regained consciousness (Jul. 31, 2007).
Образ России: Россия предстает как очень богатая страна, которая
буквально купается в деньгах: a Russia awash in oil money. В то же время
богатство придает ей смелости, и она становится все менее свободной во
внутренней политике. По контрасту, она становится все более самоуверенной
и напористой в международной политике: and emboldened by it, becoming less
free at home and more assertive abroad. Однако, те способы, которыми она
утверждает себя, разочаровывают и вызывают обеспокоенность лидеров: in
ways that have increasingly disappointed and worried leaders who used to talk of
a "strategic partnership" but now fear, as one scholar recently put it, that "Russia
25
is leaving the West." (Jul. 20, 2006). Авторы создают образ богатой и сильной
России, которую они боятся. Те лидеры, которые говорили о стратегическом
партнерстве, сейчас опасаются этого. Они считают, что Россия покидает
Запад,
под
этой
фразой
имеется
в
виду
отказ
от
либеральной,
демократической политики развития России. Сейчас лидеры сожалеют, что
дали России согласие принять заседание Большой восьмерки: the other G-8
leaders regret giving Russia the nod four years ago to host this year's gathering
(Jul. 20, 2006). Такая самостоятельная Россия не нравится Западу, поскольку
Путина поощрили, пообещав дать награду, с тем чтобы он улучшил свое
поведение, но вместо этой перспективы место встречи Большой восьмерки
стало сценой яркого театрального представления для Путина, которое он
использовал для провозглашения совершенно другого послания, а именно:
«Россия вернулась, и я несу ответственность»: Instead of a carrot to induce
improved behavior, the venue has become a spectacular stage for Putin to
proclaim his rather different message: Russia is back, and I'm in charge. (Jul. 20,
2006). Образ путинской России Putin's Russia пугает запад своей
непредсказуемостью. Запад хочет знать, чего хочет Россия Путина и не
приведет ли это к конфликту с другими странами, даже, возможно, к новой
холодной войне: What does Putin's Russia really want? And will that lead to
more conflict with other countries, even another cold war? Москву
(метонимически – Россию) обвиняют в политике силы (мускул) и считают,
что корни подобной политики кроются во внутренней политике: Moscow's
more muscular approach to the world has roots in its domestic politics.
По представлениям журналистов российская экономика процветает:
The economy is booming; и дело здесь не только в высоких ценах на нефть, но
и в предпринимательстве: "the boom doesn’t stem from oil alone. Genuine
entrepreneurs have built good businesses in telecom, information technology,
retail, brewing, food processing and consumer credit." (Jul. 20, 2006). Fueled by
high prices for energy and raw materials, the economy is booming as it has not
been in decades (Mar. 29, 2007).
26
Свобода как западная ценность является мерилом образа России и
россиян, которые никогда не были так свободны, как сейчас: Russians have
rarely been so free. "They are vastly freer than the Chinese. They can live well and
have fun. They can read, watch, say what they like and access the Internet."
Perhaps unsurprisingly, in polls Putin's approval ratings are high, nearly 70%
(Jul. 20, 2006). Most Russian citizens live infinitely freer lives now than they did
during the Soviet era of gulags and totalitarianism (Mar. 29, 2007). Однако эта
составляющая образа не является устойчивой. Запад считает, что Россия
спотыкается на пути к свободной рыночной демократии: Russia is stumbling
on the path toward free-market democracy (Jul. 20, 2006). Запад боится, что
Россия во многих областях идет в обратном направлении.
Анализ репрезентации основных топиков дискурса о России показал,
что ведущий топик актуализируется в дискурсе посредством языковых
средств, выбор которых явно направлен на создание мрачных составляющих
образа России. Используются такие языковые средства, как эпитеты,
представленные эмотивными прилагательными: freezing cold – ледяной,
отталкивающий холод; outlandishly high (prices) – необычайно, диковинно
высокие (цены); grim standards – отвратительные, отталкивающие, ужасные
стандарты и т.д. Эпитеты, содержащие положительную оценку, вводятся для
подчеркивания контрастных явлений, событий, субъектов и объектов: The
sumptuous Palace of Congresses; The famously stone-faced Russian President; a
spectacular stage (Jul. 20, 2006). Most conspicuous political gadfly (Mar. 29,
2007).
Авторы прибегают к разговорной, неформальной лексике: You have to
be at the top of the global heap; Russia is stumbling; Some U.S. and European
legislators and human-rights groups want to kick it out of the G-8; gabfests (амер.
разгов. «неформальная беседа», «треп»); Gadfly (разгов. «надоедливый
человек»). Используются также сравнения, которые также раскрывают
авторские негативные установки, участвующие в построении мрачного
27
образа России (больше подходят для лосося, чем для людей): it [Sakhalin and
its climate] is more suitable for salmon than people.
В большинстве статей широко распространены различного типа
метафоры: To help steer the world’s economy (Jul. 20, 2006); A huge oil pipe
spewing rubles (May 09, 2008); Kasparov’s mother … shepherded his career
(Mar. 29, 2007); a small army of diplomats (Jul. 20, 2006) и др. Зафиксированы
гиперболические метафоры: Hell Frozen Over is Red Hot Again (Aug. 14,
2007); Russia’s wild-west capitalism (Jul. 24, 2007); Используется прием
нарастания: Churchill's old saw about Russia being a riddle, wrapped in a
mystery, inside an enigma continues to have force now that the Iron Curtain has
long since been pulled back (Jul. 20, 2006). Семантическое нарастание степени
загадочности (riddle – mystery – enigma) создает непостижимый, плохо
поддающийся
пониманию
образ
России,
и
эта
загадочность
(непостижимость) набирает в настоящее время силу.
Другие языковые средства включают литоту (Chekhov’s hell wasn’t so
bad, after all…(Aug. 14, 2007); such a fate was not uncommon (Jul. 24, 2007) и
др.); антитезу (less free at home and more assertive abroad); идиомы (giving
Russia the nod; Instead of a carrot to induce improved behavior…как часть
идиомы to hold out a carrot); пословицы (a rainy-day fund как часть
пословицы to keep/save (something) for a rainy day).
Являясь глобальными структурами дискурса, топики организуют весь
текст, все наиболее важное в них. Очевидно, что заглавие, сообщая
информацию о теме, передает вторичную картину мира, задает тон всему
описанию, настраивает адресата на определенное восприятие, однако, в
исследуемом дискурсе иногда топики не являются пропозицией в силу их
неполноты. Второй возможной причиной могут считаться особенности массмедийного дискурса, поскольку авторы, посвящая статью какому-либо
событию, часто затрагивают и другие аспекты российской жизни. Выделение
топиков является важным этапом анализа дискурса, поскольку он позволяет
выделить основные, наиболее важные составляющие образа России, к
28
которым относятся события, субъекты, объекты, убеждения, явления
природы и др.
Литература
1. Васильева Т.В. Когнитивно-функциональные аспекты заголовка (на
материале современного американского рассказа). – Автореф. канд.
дисс. филол. наук. – М.: 2005. – 22 с.
2. Дейк ван. Т.А. Структура новостей в прессе. // ван. Дейк, Т.А. Язык.
Познание. Коммуникация: Пер. с англ./ Сост. В.В. Петрова; Под ред.
В.И. Герасимова; Вступ. ст. Ю.Н. Караулова и В.В. Петрова. – М.:
Прогресс, 1989. – 228 – 267.
3. Меграбова Э.Г. Topicalization of Liberal Discourse about Russia in
Newsweek Magazine. // Материалы 6-ой международной конференции,
посвященной проблемам лингвистики, преподавания иностранного
языка и культуры. Биробиджан, 22 – 24 июня 2006 г. / На англ.яз. “Best
Practice in ELT” FEELTA International conference on Language Teaching.
– Владивосток: Мор. гос. ун-т им. адм. Г.И. Невельского, 2007. – С. 97
– 103.
Summary
Going from the assumption that discourse has a thematic structure, the
author of the paper did research of the most common global topics and their
realization in TIME magazine discourse. The study revealed a variety of topics
such as ecological issues, social problems (poverty vs. booming economy), social
issues (favoritism, corruption, bribes), human rights violation, etc. that found their
realization in language means (epithets, informal vocabulary, metaphors, litotes,
etc.).
29
Меграбова Э.Г., профессор, кафедра лексикологии, стилистики и методики
преподавания английского языка ИИЯ ДВГУ; Едличко А.И. ,
ст. преподаватель, кафедра немецкого языка МГУ; Кузьмичева И.В., ст.
преподаватель, кафедра романских языков ИИЯ ДВГУ; Лебедько М.Г.,
доктор филологических наук, профессор, кафедра истории английского
языка ИИЯ ДВГУ; Морева Н.С., профессор, кафедра романских языков ИИЯ
ДВГУ; Прошина З.Г., доктор филологических наук, профессор, кафедра
теории преподавания иностранных языков МГУ; Рассоха М.Н., доцент,
кафедра истории английского языка ИИЯ ДВГУ; Ступницкая М.И., доцент,
кафедра романских языков ИИЯ ДВГУ; Шевелева А.И., профессор, кафедра
грамматики английского языка ИИЯ ДВГУ
e-mail: emik41@yandex.ru
ВЕРБАЛИЗАЦИЯ ОБРАЗА РОССИИ В МАСС-МЕДИЙНОМ
ДИСКУРСЕ ЗАПАДА И ВОСТОКА
Проект «Языковая репрезентация образа России в публицистическом
дискурсе стран Запада и Востока» посвящен исследованию лингвистических
способов формирования на современном этапе образа России ведущими
странами
Запада
публицистический
и
Востока.
дискурс
ряда
Объектом
зарубежных
исследования
является
политических
изданий.
Временные рамки материала охватывают в основном период 2005 г.-2008 г.
(первая половина), однако иногда в интересах исследования возможно
включение материала более раннего периода. Целью представляемого
проекта является комплексный анализ способов языкового воплощения
образа России в периодической печати стран Запада (США, Великобритании,
Германии, Франции, Канады, Испании) и стран Восточной Азии (Китая,
Японии, Кореи). Новизна данной работы заключается в масштабности
исследования: впервые в рамках одного проекта на материале публикаций о
России через призму мировидения Запада и Востока исследуются принципы
языкового конструирования образа России СМИ девяти ведущих стран мира.
Новым является франкоязычный канадоведческий фрагмент исследования и
вовлечение в исследовательскую парадигму третичной (опосредованной
английским языком) картины мира стран Восточной Азии, т.е. образ России
30
исследуется через мировосприятие англоязычной прессы Китая, Японии,
Кореи.
Актуальность
исследования
обусловлена
необходимостью
получения как можно более полной информации об отношении к России
других субъектов политической реальности в условиях современной
геополитической обстановки, что и стремится отразить данный проект в
рамках заявленной темы. Актуальность исследования также определяется
использованием
достижений
современной
коммуникативистики
и
обращением к доминирующим в современной лингвистике когнитивному и
лингвокультурологическому
исследования
стереотип,
очерчивают
подходам.
широкий
гетеростереотип,
круг
понятие
Теоретические
проблем:
основания
дискурс,
топикализации
в
образ,
рамках
гносеологической парадигмы «свой – чужой», типология дискурса и картины
мира путем введения понятия «третичная» или «опосредованная картина
мира». Практическая значимость заключается в возможности использовать
результаты работы в практике международного и межкультурного общения.
Исследование может представлять интерес для политологов, социологов,
журналистов.
Данное
исследование
позволяет
развивать
языковую
компетенцию студентов в условиях межкультурного общения и может быть
использовано в лекционных курсах по межкультурной коммуникации,
функциональной стилистике, страноведению, теории и практике перевода.
Материалом исследования послужили следующие периодические
издания: ведущие политические журналы США Newsweek и Time, газеты The
New-York Times, The Washington Post, Christian Science Monitor, одна из
крупнейших национальных газет Великобритании Independent, китайские
онлайновые газеты China Daily, People’s Daily Online, корейские газеты
Korea Times, Korea Herald и японские Japan Times, Asahi Shimbun, газеты и
журналы Германии Die Zeit, Der Spiegel, Frankfurter Allgemeine Zeitung, Die
Welt, еженедельный французский журнал «l’Express», а также из французские
газеты Le Monde и Libération, франкоязычные СМИ Канады La Presse, Le
Devoir, Le Soleil, испанскую ежедневную газету El País.
31
В
масс-медиальном
дискурсе
языковых
сообществ
выделяются
достаточно большие смысловые зоны, в которых представлено «свое» и
«чужое»
культурное
пространство.
Семантизация
«русского
мира»
средствами иностранных языков является отражением представлений о
России в массовом сознании зарубежного читателя. Эти представления
складываются в рамках распространенной в обществе идеологии и
определяются традицией отношений между Россией и другими странами.
История и современность России предстают в виде структурированной
смысловой модели. Образ России создается с помощью определенных
языковых средств, анализ которых позволяет делать выводы о том, как
представители различных культур воспринимают «русский мир».
На предварительном этапе были рассмотрены теоретические основы
исследования, определены понятия терминов «образ» и «стереотип».
Стереотипы понимаются как неполные, нечувствительные к вариациям
ментальные картины, устойчивые к опровергающей их информации. Образы
и стереотипы связаны с восприятием, которое в силу особенностей своей
физиологической и психологической природы влияет на наше мировидение.
Уточнено
и
конкретизировано
понятие
этнического
стереотипа
(гетеростереотипа). Образ России в данном проекте представлен вторичной и
третичной картинами мира. Вторичная картина мира в нашем проекте
создается
языками
стран
западного
ареала:
английским,
немецким,
французским, испанским. Третичная картина мира создается, когда через
посредническую роль английского языка население азиатских стран также
получает информацию о России, публикуемую в англоязычных газетах этих
стран как в печатном, так и электронном формате.
На
первом
этапе
анализа
практического
материала
выявлены
особенности топикализации образа России. На примере масс-медиального
дискурса
публицистических
изданий
различного
характера
показано
информационно-тематическое содержание образа России. На данном этапе
была предпринята попытка выявить наиболее важные топики и определить
32
их значимость и вес в конструировании масс-медийной модели «Россия», а
также показать приемы и технологии организации данных топиков и
продемонстрировать их роль в смыслопорождении дискурса о России.
Тематизация
политических
информационного
и
социальных
пространства
предпочтениях
свидетельствует
авторов
текста,
о
и,
соответственно, важности, значимости факта, являющегося темой изложения
или анализа. В своей работе мы исходим из допущения, что отправной
точкой при выявлении образа является анализ того, какая именно
информация реализуется в тексте, какие важные для данного сообщения идеи
воплощаются в вербальной форме в социо-культурном контексте, то есть
исследование
характера
тематизации,
топикализации
дискурса.
Целенаправленный отбор журналистами тематики публикаций предстаёт как
важнейший фактор создания определённого образа России. Любое газетное
или журнальное издание предлагает читателям своё видение, свою
интерпретацию событий, а также свой подбор и отбор событий и фактов,
становящихся предметом описания и обсуждения. Таким образом, создаётся
определённая картина мира, структурированная в нужном направлении по
заданным параметрам, в роли которых выступают мнения, взгляды,
ценностные установки и стереотипы авторов публикаций, обусловливающие
способы языковой репрезентации описываемого.
Интересы, потребности, опыт познающего субъекта на протяжении
столетий вели к формированию глобальных представлений об устройстве
мира. Представления о мире авторов западных публицистических изданий
вытекают из либеральной мировоззренческой схемы. Дискурс о России
предстаёт как либеральный дискурс, отражающий либеральные ценности,
характерные для мировидения американского социума и всего Западного
ареала: идея прогресса, рациональный индивидуализм, «сокращение» роли
государства, приоритет индивидуальных интересов перед государственными
и вытекающие отсюда свободы и права индивида, невмешательство в личное
жизненное
пространство.
Идеология
33
либерализма,
воплощенная
в
определенной коммуникативной системе, является одной из культурных
составляющих дискурса о России СМИ Западных стран, что, прежде всего,
отражается в актуализации информации в тексте, то есть в топиках. В
странах Восточной Азии в анализируемых СМИ английский язык
оказывается языком-посредником для получения информации об иной для
читателя культуре. Например, несмотря на то, что японское общество до сих
пор строго придерживается разграничения на «свой» - «чужой», западные
авторы не являются «чужими» для японских газет - именно их глазами
представлена Россия на страницах ведущей англоязычной японской газеты.
Ведущие американские политические журналы Newsweek и Time
создают свои социально значимые модели дискурса, либеральные, на основе
усвоения системы либеральных социокультурных смыслов.
Самые крупные тематические блоки в журнале Newsweek – политика,
экономика, гражданские и социальные права. Следует заметить, что
политика просматривается через все рубрики – от экономики до спорта, и это
не случайно, потому что Newsweek – журнал политический, и все его
материалы подаются через призму отношений с государственной властью
как внутри страны, так и в международных контактах. С одной стороны,
больше всего авторов журнала интересует внутренняя жизнь и собственные
проблемы России, но, с другой стороны, практически в каждой статье
имеются более или менее подробные ссылки на заинтересованность США
или Запада этими вопросами. Вне зоны описания остаются многие стороны
российской жизни: наука, образование, здравоохранение, культура. Такая
тактика умолчания в отношении этих областей, по-видимому, не случайна.
Она позволяет сконцентрировать внимание на том, что, прежде всего,
интересно западному читателю – опасна ли сейчас Россия для западного
обывателя, или она идёт в русле того, что дорого человеку Запада. В центре
темы «экономика» оказываются финансовая составляющая экономики,
возможности инвестирования, преимущественно, в энергетические отрасли,
роль крупнейших энергетических компаний. Рубрика «социальный климат,
34
социальные права» включает в основном темы двух видов: «социальные
пороки
российского
общества»
и
«диспропорции
в
распределении
материальных благ в России». Метафора, вбирающая в себя суть этих
явлений, - «болезнь». Нередко при этом используются высказывания
государственных
запущенность
социальной
деятелей
или
простых
проблемы-болезни:
обстановки
даёт
endemic,
право
людей,
чтобы
epidemic.
журналистам
на
подчеркнуть
Неблагополучие
неоднократное
употребление аллюзии, созданной путём трансформации фразеологизма the
Wild East.
В теме «социальные права российских граждан» выделяются подтемы:
«Неравномерность в распределении социальных благ», «ущемление прав
пенсионеров и инвалидов», «ущемление социальных прав российских
граждан
в
результате
китайской
экспансии».
Уровень
нынешнего
благосостояния России передаётся метафорой: a poverty-stricken giant
swaggering around with a gold watch on its wrist. Этот яркий образ России –
нищего великана с золотыми часами на запястье – как бы демонстрирует две
стороны российского бытия – бедность и богатство. Рубрика «Политика и
Власть» до некоторой степени условна, так как политикой пронизаны в
политическом журнале все рубрики. Через призму искусства управления
рассматривается и экономика, и даже спорт и искусство. Тем не менее, в
подтемах, относящихся к этой рубрике, актуализируются взаимоотношения
политических деятелей и властных структур, даётся характеристика России
как государства в целом. Главным действующим лицом здесь выступает
президент России Владимир Путин. Топик «гражданские права и свободы»
представляет одну из наиболее актуальных тем, о которых пишет журнал
Newsweek. Для авторов либерального дискурса главная ценность – свобода,
невмешательство в дела людей, прежде всего, со стороны государства,
власти. Россия – страна, в которой, по мнению журналистов, насилие,
несвобода – составная часть жизни. Права человека – ценность, тесно
соприкасающаяся с категорией свободы – ещё одна важная составляющая
35
либерализма. В России, как следует из публикаций, права человека
постоянно нарушаются. Данная тематика распадается на ряд подтем.
Публикации, относящиеся к взаимоотношениям со странами ближнего
зарубежья, анализируют участие России в политических и экономических
делах Украины и Грузии. Основная идея – недовольство президента России
политикой США в этой области и боязнь Кремля повторения «оранжевой
революции» в России по «принципу домино». Россия по отношению к
Украине выступает как страна, теряющая здесь своё влияние.
Статьи о российско-грузинских отношениях концентрируются вокруг
экономических санкций России. Одна из двух статей о Грузии носит
выразительное название: Partner or Bully? (May 8, 2006, p. 22-23). - «Партнёр
или Громила?»
Статьи, в которых раскрывается тема взаимоотношений с Европой,
пронизаны чувством тревоги и настороженности. Опасения вызывает
возрождение экономики России, обусловленное высокими ценами на нефть
и,
как
следствие,
более
независимая
внешняя
политика
России.
Испытывающая потребность в российских поставках энергии, Европа
чувствует себя зависимой и боится, что Россия может применить
экономические санкции и против стран Европы в случае особых ситуаций.
Экономические отношения подаются в терминах военных действий и
окрашены в политические тона. Упоминания об интересах США и её роли в
жизни России встречаются практически в каждой статье. Доминирующая
идея – неудовлетворенность администрации США состоянием дел в России и
политикой её руководства.
Анализ связи между тематизацией политического дискурса о России и
образами России, которые создают авторы журнала Newsweek, показывает,
что Россия характеризуется почти всегда в отрицательном свете.
На материале либерального журнала Time были рассмотрены образы и
гетеростереотипы России. Когнитивные процессы формируют особое
мировидение, с позиций которого создается сложный образ
36
России.
Выведены две противоречащие друг другу ипостаси образа России: РОССИЯ
–
СИЛЬНАЯ
ДЕРЖАВА
(Россия
концептуализируется
как
сильная
политически и богатая страна, где процветает бизнес не только в Москве, но
и в регионах) и РОССИЯ - СЛАБАЯ СТРАНА (Россия концептуализируется
как не умеющая справиться с социальными пороками: коррупцией,
отмыванием денег, шантажом, вымогательством, воровством, насилием,
убийством, взяточничеством, гонением на инакомыслящих и др.). Выявлен
ролевой образ президента Путина (царя, его имперские цели).
Проблемы экологии, социальные проблемы и связанные с ними топики,
будучи глобальными структурами, участвуют в построении дискурса о
России, точнее, одной из составляющей образа «Внутренние проблемы».
Россия предстает как очень богатая страна, когда речь идет о ее
энергетических запасах: a Russia awash in oil money. Однако по мнению
авторов журнала «Тайм», те способы, которыми Россия утверждает себя,
разочаровывают и вызывают обеспокоенность лидеров Запада. Авторы
создают образ богатой и сильной России, которую боится Запад.
Анализ репрезентации основных топиков дискурса о России журнала
«Тайм» показал, что ведущий топик актуализируется в дискурсе посредством
языковых средств, выбор которых явно направлен на создание мрачных
составляющих образа России. Используются такие языковые средства, как
эпитеты, представленные эмотивными прилагательными. Стереотипические
черты национального русского характера, отраженные в дискурсе журнала
Time – максимализм, крайности, пессимизм и пассивность, тяга к распитию
спиртных напитков, холодное сердце, тяга к страданию и покорность.
Топик «права человека и отношение к инакомыслящим» раскрывается
авторами журнала «Time» через описание наказания инакомыслящих за их
приверженность делу либеральной политики. Свобода как западная ценность
является мерилом образа России и россиян, которые никогда не были так
свободны, как сейчас. Запад считает, что Россия спотыкается на пути к
свободной рыночной демократии и боится, что Россия во многих областях
37
идет в обратном направлении.
Вербализация образа России рассматривается также на примере
материалов британской национальной газеты Independent, занимающей
центристскую, т.е. наиболее нейтральную, политическую позицию, что
позволяет рассчитывать на известную долю объективности в подаче
материалов.
Создаваемый статьями газеты Independent образ России воплощается в
разнообразной
тематике. Нейтральные (а иногда и положительные)
характеристики русского пространства можно найти в немногочисленных
статьях, посвященных русскому балету, классическим писателям, спорту.
Остальные же топики, и особенно, политика, экономика, образ жизни
россиян, с помощью которых конструируется образ России, в своей
совокупности
формируют
содержание
образа
«чужого».
Фрагменты
«Экономическая и политическая деятельность России» являются наиболее
актуальными и в материалах имеют высокую степень повторяемости, являясь
доминирующими в передаче образа русского мира. Эти темы, очень часто
пересекаясь, и определяют ядро образа России. Как представляется, здесь мы
имеем
дело
с
целенаправленной
трансформацией
информационного
пространства, позволяющей наиболее эффективно влиять на общественное
мнение.
Безусловно, существует зависимость между языковыми способами
воплощения образа России и темой (топиком). Так, лексически наиболее
разнообразно представлены ключевые темы, освещающие экономическую и
политическую деятельность России. Второе наблюдение касается характера
самих языковых средств: они отбираются, чтобы создать определенный
ракурс восприятия информации. При этом следует отметить, что, в целом,
газетный дискурс «стремится стать, прежде всего, оценочной, а не
фактологической цепочкой».
Позиция и поведение России описываются через лексический ряд,
создающий впечатление о России как о ненадежном партнере, который
38
может прибегнуть к нечестным приемам в отношениях: a fickle energy
supplier; fails to understand its obligations. Вследствие этого, как указывают
авторы, деловые и политические отношения с Россией приводят к
всевозможным конфликтам и трениям сторон. Можно сделать вывод о том,
что образ России конструируется британскими СМИ с учетом важности и
актуальности для массового сознания британцев ценностных представлений
о стремлении к компромиссу и выстраиванию бесконфликтных партнерских
отношений
Топикализация
публицистического дискурса о
России
восточно-
азиатских СМИ охватывает следующие темы и подтемы: внутренняя жизнь
России:
политическая
власть,
президент;
взаимоотношения
народов,
внутренние конфликты и войны; нефть и газ как основа экономики;
коррупция; социальные проблемы; технический прогресс или регресс
(техногенные катастрофы). Внешнеполитический дискурс о роли России в
международной
жизни
затрагивает
следующие
подтемы:
проблемы
безопасности; двусторонность отношений; конкуренция европейских и
азиатских рынков в отношении природных ресурсов; отношения с другими
странами, особенно с бывшими республиками; военная мощь, милитаризация
России. Тема «Национально-культурная идентичность России» отражена в
подтемах: богатство культуры; евразийские свойства.
Обнаружена закономерность разноаспектного формирования образа
России в зависимости от темы публикаций или информационных сообщений.
Так, при освещении российско-китайских отношений Россия представляется
сугубо положительно, в радужных тонах, сообщения об очередных
достижениях межнационального сотрудничества подаются панегирически,
хвалебно, идеализированно. Касаясь темы международных отношений
России и ее роли в мировом сообществе, китайские журналисты стремятся
наиболее объективно сформировать образ России, соблюдая примерное
равенство отрицательных и положительных характеристик.
39
В корейских и японских же СМИ преобладает отрицательная оценка.
Выявлено, что китайские СМИ, балансируя между позитивной и негативной
оценкой аспектов российской действительности, больше, чем корейские и
японские газеты, склоняются к положительному полюсу аксиологической
шкалы.
Исследованы на функциональном, прагматическом и когнитивном
уровнях заголовки статей, журналов и газет США, посвященных России.
Газетный заголовок рассматривается как элемент масс-медийного дискурса,
успешное
осуществление
которого
предполагает
наличие
общего
коммуникативного и прагматического пространства, в центре которого
находится Россия как сценарий для настоящих и будущих событий.
Коммуникативно-прагматический анализ фактического материала позволил
установить наличие негативно-ценностных концептов, обусловливающих
одностороннюю оценку описываемых событий и, в свою очередь,
обусловленных культурно-историческим фоном.
Материалом
исследования
немецкоязычного
дискурса
о
России
послужили около 120 новостных и аналитических медиатекстов, взятых из
печатных СМИ и их электронных аналогов: Die Zeit, Der Spiegel, Frankfurter
Аllgemeine Zeitung, die Welt. Содержание текстов посвящено описанию
внешней политики и внутренней жизни России.
Исследуемый
материал
исследуемой тематике,
информационные
показывает,
условно
блоки:
можно
внутренние
что
всё,
разделить
события;
относящееся
на
к
следующие
отношения
России
с
«ближним зарубежьем»; отношения России с «дальним зарубежьем».
Временные
параметры
топикализации
выражены,
как
правило,
эксплицитно в названии различных реалий российской действительности и
имплицитно в составе таких сочетаний, как «бывшие советские республики»,
«большевики», «Россия Шрёдера, Меркель, Путина» и других. Для
параметра
пространства
важны
территориальное
отображение
и
местоположение объекта. Пространственные характеристики передают, во40
первых, необъятные территориальные масштабы нашей страны, во-вторых,
этот параметр отражен в местоположении того или иного объекта или
явления.
Образ президентов России (бывшего и нынешнего) раскрывается в
немецких СМИ с помощью различных образных средств. Это и нейтральные
лексемы, непосредственно называющие род деятельности субъекта, и
эмоционально-оценочные (тропы), имеющие ироничную или пейоративную
окраску.
Формированию образа русских способствует описание в немецкой
прессе нации в целом. Средствами формирования оценочности в данном
случае выступает обилие лексических и лексико-прагматических средств:
повторов, антропонимов, метафор, метонимического переноса, оценочной
лексики.
Репрезентация образа русского человека рассмотрена с гендерных
позиций.
Выделены
мужская
и
женская
гендерные
группы.
При
формировании образа русского мужчины акцент ставиться на внешнем
облике и чертах характера мужчины. Представление образа российского
мужчины происходит имплицитно (использование графических средств –
кавычек), и эксплицитно (употребление оценочных предикатов, эпитетов,
метафорических переносов, лексем с отрицательным или положительным
денотативным значением). Как средство формирования
используется
цитация.
Формированию
образа
образа активно
российской
женщины
способствует использование различных языковых средств, которые служат
также для акцентирования смысла и экспрессивности высказываний:
метафор, гипербол, повторов слов, коллокаций и начальных компонентов
композитов.
Публикации, посвященные внешней политике России, затрагивают
вопросы, касающиеся отношений России с ближним (как правило, страны
Балтии, Украина, Грузия) и дальним зарубежьем.
Нередко Россия
ассоциируется с насильником, и ее действия (так называемая оккупация
41
стран Балтии) приравниваются к действиям фашистской Германии. Дальнее
зарубежье представлено в исследуемом материале такими странами, как
Германия, США, Китай, Япония, Корея, Финляндия и др. Для создания
персуазивного (воздействующего) эффекта авторами нередко используются
различные
коммуникативные
стратегии
для
формирования
противопоставления «свой – чужой».
При учете таких характеристик публицистического дискурса, «как
тематическая
неисчерпаемость
и
широта
и
разнообразие
лексики»,
полученные данные из публицистического дискурса Франции были
разделены на несколько тем, неразрывно связанных между собой: власть и
властные структуры; чеченская война и чеченский терроризм в России;
отношения России с «ближним зарубежьем»; российская идентичность.
Одной из особенностей отражения российской действительности во
французской печати стало особое внимание к фигуре президента, который
практически отождествляется с государством. Война в Чечне явилась
отдельной большой темой, способствующей конструированию негативного
образа России. Чеченская проблема явилась главным фактором резко
отрицательного отношения к политике России во французской прессе как со
стороны Le Monde, так и со стороны
Libération и
L'Express. В
информационном потоке для жителей стран Запада чеченская тема имеет
много подтем, формирующих общественное пространство. Среди них —
насильственный характер терроризма, беззащитность
жертв, интересы
Российского государства, права чеченского народа, общественное мнение,
международное значение событий, российское общественное мнение,
государство и граждане России, террористы и Чечня.
Французские СМИ анализируют отношения России со странами
ближнего и дальнего зарубежья. Этот блок тем широко представлен как в
количественном, так и в качественном отношении, что свидетельствует о
значимости данной темы. В рамках темы «ближнее зарубежье» выделены
подтемы: отношения с Грузией, с Украиной, со странами Средней Азии, с
42
Арменией и с Прибалтийскими странами. Количество статей о «дальнем
зарубежье меньше», чем статей о «ближнем зарубежье».
В последнее время уделяется большое внимание отношениям России и
Грузии. Сочувствие французских СМИ на стороне Грузии, доказательством
этого является ряд лексические репрезентаций, характеризующих Грузию: sa
petite voisine méridionale.
Из всех западных стран именно с Францией Россия связана давними и
прочными отношениями. При этом со стороны Франции по отношению к
России традиционно присутствовала двойственность и даже контрастность
восприятия, неприятие соседствовало с романтизмом.
Образ России является для французского читателя «инородным», так
как СМИ не пытаются понять Россию, страну с другой ментальностью и
другой
историей,
а
продолжают
тиражировать
уже
существующие
стереотипы России, тем самым закрепляя в сознании адресата устойчивый
комплекс представлений о «чуждости» России Франции.
Рассмотрено два хронологических пласта репрезентации образа России
во
франкоязычной
прессе
Канады:
период
президентства
Ельцина
(исследован материал, полученный методом сплошной выборки с 1993 по
1999 год) и последние годы президентства Путина (2005-2008 гг.). В общей
сложности проанализировано около 700 статей, отобранных из основных
франкоязычных изданий общенационального и федерального уровня: La
Presse, Le Devoir, Le Droit, Le Soleil, Le Quotidien. Проведено сравнение двух
периодов с точки зрения жанровой специфики статей, количественных
показателей и выбора фактологического материала. Россия президентства
Ельцина представлена главным образом в информационных и новостных
заметках, небольших по объему и лишенных эксплицитно выраженной
оценки. Значительное место при этом занимают статьи из рубрики
«Происшествия», создающие семантическое поле развала, крушения,
несчастий, бедности. Репрезентация образа России в публицистическом
дискурсе этого периода происходит в основном имплицитно за счет
43
фактологической информации. Аналитические статьи составляют небольшой
процент.
Период 2005-2008 отличается по плотности и глубине репрезентации
образа России, который сводится в основном к фрагменту «Россия –
государство», хотя достаточно широко представлен и фрагмент «Россия
спортивная».
Проведен
анализ
трех
фрагментов
образа
России,
представленных в дискурсе последних лет: «Государство», «Спорт» и
«Культура», выявлен их различный удельный вес, определены основные
языковые средства, репрезентирующие эти фрагменты. Доказано, что
коммуникативные намерения при подаче этих трех аспектов образа России
значительно отличаются, что влечет за собой использование различных
языковых средств и приемов. Яркой, эмоционально окрашенной и образной
лексикой
репрезентируется
фрагмент
«Государство»,
особенно
его
составляющая «Президент». Этот фрагмент подвергается самой негативной
оценке. Специфика формирования образа России канадскими журналистами,
тем не менее, существует, она заключается в том, что наряду с Россией –
государством с внешней и внутренней политикой – они широко освещают
аспект, который ближе всего их читателям: Россия спортивная, в частности
«Россия Владислава Третьяка». При общей негативной подаче образа России
последний аспект отмечен положительными коннотациями.
Произведена топикализация семантического пространства дискурса о
России испанской газеты El Pais, выявлена специфика испанского медиадискурса, заключающаяся в том, что основное внимание уделяется вопросам
внешней и внутренней политики, в меньшей степени – экономики. В разные
года в зависимости от изменений в общественно-политической жизни одни
темы становятся более актуальными, другие – отходят на второй план, но
упоминание России в контексте международного конфликта в той или иной
области остается неизменным. Как страна с богатой культурой и насыщенной
культурной
и
общественной
жизнью,
44
Россия,
однако,
оказывается
практически
незнакомой
испаноязычным
читателям
благодаря
использованию стратегии умолчания.
Таким образом, проведенная топикализация дискурса публицистических
изданий девяти стран очерчивает общий круг тем, показывает связь тематики
с преимущественно негативной характеристикой России и закономерно
подводит исследование к ментальной схеме «свой – чужой». При создании
опосредованных (вторичной или третичной) картин мира неизбежно
происходит активизация когнитивных классификаторов «свой/чужой».
Отношение к современной России как к «варварскому» государству явно
просматривается в журнале Newsweek. Когнитивный классификатор «чужой»
актуализирует цепь дальнейших ментальных признаков. Когнитивные
признаки, соответствующие семантическим компонентам, реализуются в
дискурсе в языковых выражениях. Так, признак «не соответствующий
определённым
нормам,
принятым
стандартам»
выражен
в
словах
“dysfunction, dysfunctional, wrong, wild-card”. Признак «примитивности,
нецивилизованности» отражается в сочетаниях «Wild East, Chicago-style
gangland». Достаточно примитивный (по мнению журналистов) уровень
социально-политического
развития
современной
России
отражён
в
использовании для характеристики России таких слов и выражений, как «the
new feudalism, modern-day feudalism, medieval»l. Такие качества варвара, как
жестокость, бесчеловечность воплощаются в ряде именных лексем (brutality,
violence, state of hate…), в значительном количестве определений-эпитетов с
ярко
выраженными
эмоционально-оценочными
и
экспрессивными
компонентами (brutal, violent, state of hate, nightmarish, Dante-esque).
Россия в зоне «чужого» занимает одно из центральных мест в
культурном пространстве всего Запада. Однако, как показало исследование,
приемы и технологии конструирования образа России отражают шкалу
ценностей и культурные установки различных языковых сообществ; таким
образом, каждая лингвокультура выстраивает свой образ чуждой России.
Было выявлено, что масс-медийный дискурс о России не представляет собой
45
сугубо информационной структуры, а является в то же время оценочным
дискурсом об ином, «чужом» мире, когда в дискурсе отражаются параметры
восприятия действительности его авторами, подгоняющими объект описания
(Россию) под свои сложившиеся представления и ценностные установки.
Так, например, топикализация образа России была расширена за счет
темы «Русские в Лондоне». Изучалась ее роль в организации семиотической
модели/образа России британским публицистическим дискурсом. Была
показана семантическая трансформация бинарных оппозиций, привлекаемых
при описании иного пространства культуры,
«восток-запад», «свой-чужой».
впервые
-
моделей «здесь –там» ,
На примере темы «Русские в Лондоне»
были исследованы вербальные средства представления «чужого
среди своих», не «там, а здесь», не «на востоке, а на западе». Сделан вывод о
том, что метафора «войны», используемая при описании русских в Лондоне,
закрепляет традиционное позиционирование русских как «чужих» и служит
целям сохранения и поддержания политических мифов.
Непредсказуемость России японские СМИ видят в ее особом
геополитическом и культурном положении: промежуточности между
Европой и Азией. Обращаясь к цитатам и аллюзиям, японский аналитик
называет Россию «азиатским монстром с европейской внешностью».
Любопытно, что, противопоставляя Запад России и варварской политике
колониалистов, журналист невольно наделил понятие «западный» значением
«цивилизованный,
престижный»,
явно
проявляя
свою
про-западную
позицию.
Таким образом, у японского, как и корейского читателя формируются
достаточно отрицательные когнитивные установки по отношению к образу
России, в которых преобладают такие признаки, как воинственность,
сдерживание демократии, разгул криминала, стремление выжить за счет
энергетических ресурсов. Однако, несмотря на (в значительной мере)
отрицательное
отношение
к
современной
политике
и
социально-
экономической ситуации в России, восточноазиатские средства массовой
46
информации признают ее специфичность как государства, культура которого
сочетает элементы Запада и Востока, и готовы к сотрудничеству с ней,
учитывая эти моменты.
В контексте анализа способов репрезентации ментальной схемы «свой –
чужой» в испанский газете El Pais рассмотрена полифоническая организация
текстов, доказано, что прием «многоголосия» используется для реализации
ментальной схемы «свой-чужой». Ментальная схема «свой» эксплицитно
реализуется в гораздо меньшей степени, Россия практически всегда
представлена как страна, находящаяся в оппозиции.
Для того, чтобы донести до читателя свои представления о «другой»,
«чужой» стране – России , – журналистам необходимы оптимальные способы
воздействия, воплощающие их намерения, то есть такие ментальные
операции, которые диктуют подбор определенных языковых средств. В
процессе
коммуникации
коммуникативные
намерения
стратегии,
адресантов
получающие
предстают
различную
как
языковую
репрезентацию. В ходе работы был зафиксирован ряд коммуникативных
стратегий. И хотя их диапазон варьируется в зависимости от характера
публицистического издания, тем не менее, ясно просматриваются ведущие
коммуникативные стратегии в дискурсе о России. Среди информационных
стратегий
отмечены
дозирование
информации,
стратегия
умолчания.
Оценочные стратегии дискредитации России, осуждения, презрения, атаки на
Россию занимают лидирующее место. Широко используется стратегия
поляризации (контраста), направленная на представление образа России в
двух ипостасях – слабой страны и сильной державы и на характеристику
политики
руководства
страны
как
двойственной,
противоречивой.
Значительна роль и стратегии аллегории (имплицитности). Аргументативная
стратегия достоверности выражается через ссылку на количественные
данные, через цитирования. Характерна для дискурса о России и стратегия
возврата в прошлое (якорения), использование прецедентных имен.
47
В дискурсе о России журнала Newsweek коммуникативная стратегия
осуждения направлена на констатацию повсеместного распространения
социальных пороков: взяточничества, бюрократии и заказных убийств.
Россия, пораженная этим злом, предстает как «грязное место». Употребление
большой группы сочетаний с лексемами corruption, corrupt рисует картину
тяжелой
социальной
болезни.
Объектами
осуждения
становятся
государственные институты и отдельные лица. Лексико-семантическая
группа со значением «извлечение доходов нечестным способом» включает
названия социальных отклонений: corruption is an aberration (Oct. 23, 2006, p.
40), соотносящихся с коррупцией: graft, bribes, kick-backs, state-sponsored
theft, cronyism, nepotism. Номинативная плотность этого ряда является
доказательством разветвления социального зла и объектом достаточно
пристального внимания со стороны авторов публикаций. Тематической
доминантой
коммуникативной
политической
атмосфере
стратегии
России
осуждения
является
в
дискурсе
насильственный
о
характер
политической жизни России. Давно и глубоко укоренившаяся в сознании
англоязычного социума мысль об «инаковости» России, ее азиатской,
восточной и, следовательно, чужой и непонятной для Запада сущности,
влечет за собой трактовку российской власти, деятельности властных
структур, главным образом, как воплощения насилия над личностью, причем
насилия, являющегося достаточно типичным фактором в жизни России и
имеющего давнюю историю. Коммуникативная стратегия поляризации
(противопоставления) направлена на презентацию России как страны, полной
проблем и противоречий, будущее которой неясно, страны, где и внутренняя
жизнь, и внешние взаимоотношения характеризуются непредсказуемостью.
Лексические средства вербализации коммуникативного намерения раскрыть
двойственность объекта описания создают образ России, базирующийся на
модусе
фиктивности.
противопоставления
Лингвистические
варьируются
от
средства
антонимии
и
контраста,
антитезы,
когда
противоположные черты не присущи самим объектам, но приписываются им
48
при наличии рядом антонимической пары, до семантических групп, втянутых
силой аналогии в контрастные противопоставления.
Коммуникативная
стратегия
возврата
в
прошлое,
технология
«якорения» нацелена на «освежение» памяти читателя, активизацию и
закрепление стереотипов прошлого. «Якорение», используемое авторами
дискурса о России журнала Newsweek, не только фиксирует внимание
читателя на прошлом, но и создает новое знание – невозможность перемен,
изменений к лучшему, отсутствие прогресса в России, несмотря на все
реформы. Возвращение к названиям прошедших исторических периодов,
именам деятелей прошлого понижает у читателей порог критичности при
восприятии получаемой информации и уменьшает их способность к анализу
фактов
современности. Сознание привычно
опирается
на
знакомые
ментальные схемы, актуализируя ассоциативные связи и знакомые образы:
the tsars of old, Potemkin, Joseph Stalin, Hitler.
Авторы журнала Newsweek при создании образа России прибегают к
коммуникативной стратегии аллегории, используя тропы, фразеологизмы с
переносным значением. Так, квинтэссенцией выражения позиции автора
статьи Bleak House, Moscow [July 4, 2005, p. 39] является ее заголовок аллюзия на роман Ч. Диккенса “Bleak House”, использованная для
активизации
в
сознании
читателей
соответствующего
образа,
настраивающего их на определенную, заранее запрограммированную
реакцию.
В журнале Time обнаружены коммуникативные интенция похвалы,
дискредитации, интенция указания на потенциальную угрозу потерять
демократию в России, намерение наказания (России за отказ сотрудничать с
Лондоном в деле об экстрадиции Андрея Лугового), стратегии разоблачения
(президента России в неискренности); генерализации для разоблачения
«чужого» (в России все воруют); обращения к экспертному мнению
(например, к оппозиции Путину); экспликативная стратегия тематического
49
структурирования; стратегия привлечения внимания; тактика заведомого
принижения субъекта или объекта.
В дискурсе англоязычных СМИ Восточной Азии, отражающем
российскую действительность, доминирует отрицательная семантика и
прагматика.
Используются
коммуникативные
стратегии
осуждения,
контраста, сочувствия, реализуемые посредством высокой плотности
экспрессивно окрашенных ключевых слов, определений, метонимических
номинаций.
Китайско-российские
двусторонние
отношения
представлены
в
позитивном свете за счет использования патетических и книжных слов, в
которых
преобладают
слова
абстрактного
значения,
метафорические
переносы. Внимание к деталям взаимоотношений, особенно торговоэкономических,
характеризует
стратегию
достоверности,
нередко
используемую китайскими журналистами. Дискурс на эту тему в японских
СМИ неизменно затрагивает политическую проблему Курильских островов,
поэтому нередко характеризуется отрицательными установками.
Образ президента Путина в китайских СМИ строится на контрасте
аксиологических оценок – от пейоративных, основанных на исторических
ассоциациях, подчеркивающих стремление руководителя государства к
авторитарному стилю управления и протягивающих нить к истории
сталинской России, до позитивных, обусловленных стремлением президента
вывести страну на путь стабилизации и прогресса. В корейских и японских
СМИ обнаруживается пейоративная экспрессия, сопровождаемая иронией.
Речевая
стратегия
дискриминации
определяет
семантический,
стилистический и прагматический выбор вербализующего материала.
Лексемы, описывающие стиль правления В.Путина, актуализируют семы
насилия, угроз, запугивания. Благодаря нагнетанию экспрессии воссоздается
образ зловещей, агрессивной, милитаристской России.
Контраст природного богатства государства и социальной нищеты его
представителей использован при вербализации характеристики страны.
50
Используются саркастически сниженные метафоры, литоты. Ключевыми
словами для характеристики политики Путина японской газетой стали
глаголы failed, frustrated. Отрицательное отношение формируют уже
непосредственно заголовки статей.
Явления разговорного синтаксиса (парцелляция, восклицания, имитация
прямой диалогической речи) выражают иронию и в то же время приближают
дискурс к читателю, проявляясь в диалоговых стратегиях. Апеллируя не
только к чувствам и эмоциям, но также к разуму читателя и к авторитету
современных информационных технологий, что является определенным
коммуникативным ходом речевого воздействия, словно пытаясь расширить
набор подтверждающих аргументов, газета Japan Times призывает читателя
обратиться самому к поисковой системе в интернете, чтобы удостовериться в
правдивости излагаемых ею фактов и суждений. Такие предложения
расширения
поиска
доказательств
создают
впечатление
безусловной
правдивости высказываемых газетой суждений.
В немецкой прессе в качестве средств воздействия на массовое сознание
используются
различные
коммуникативно-речевые
приемы
и
манипулятивные техники. На лексическом уровне противопоставление
достигается благодаря использованию российских реалий, не переводимых
на немецкий язык, оценочной лексики, средств вторичной номинации. На
морфологическом уровне реализация манипулятивного эффекта происходит
с помощью сослагательного наклонения, на синтаксическом уровне
наблюдается использование сравнительных и уступительных конструкций.
Стратегия
аллегории,
иносказательности
ярко
прослеживается
в
дискурсе Франции о России. Политический дискурс французской прессы
последних десятилетий XX века сильно метафоризирован по причине общей
метафоризации
человеческого.
Способность
концептуальных
метафор
образовывать сложные системы позволяет им объединяться в модели. В
результате классификации метафор во французском политическом дискурсе,
было выявлено, что основными источниками заимствования слов и
51
словосочетаний для метафорической номинации субъектов, объектов,
явлений и процессов, входящих в понятийное поле «Россия», являются «мир
человека»,
«мир
растений
и
животных»,
«мир
социума»
и
«мир
пространственной ориентации». Были определены виды метафорических
моделей: антропоморфная, зооморфная, натуроморфная и артефактная.
Во франкоязычной прессе Канады воздействующая функция на процесс
формирования у читателей образа России была рассмотрена, в частности,
через призму оценочной стратегии. Оценочная стратегия реализуется, в
первую очередь, на лексическом уровне. Важным и наиболее заметным
средством реализации оценочной стратегии на лексическом уровне является
использование оценочной лексики, которая наиболее эксплицитно выражает
аксиологические признаки образа России. Другой составляющей оценочной
стратегии
является
оценочная
реализация
нейтральной
лексики,
т.е
проявление положительного или отрицательного значения лексем только в
контексте. Ярким и образным средством реализации оценочной стратегии
является иносказание или вторичная номинация: перифраза и метафора.
Метафоризации подвергается образ России в целом и ее президента.
Рассмотрены также грамматические и стилистические средства реализации
оценки. Описаны те фрагменты российской действительности, которые
получают положительную и отрицательную оценку, при этом выясняется,
что негативная оценка превалирует с большим перевесом.
В
испанском
дискурсе
на
схематическом,
синтаксическом,
морфологическом и стилистическом уровнях организации текстов статей
также выявлено использование различных дискурсивных стратегий (приемы
умолчания, контраста, искажения, аутентификации, использование условных
и компаративных конструкций и т.д.), служащих формированию образа
России как страны, главная сфера деятельности которой - внешняя политика.
В целом образ страны достаточно непривлекателен. Россия глазами “El País”
- это диктатура, которая не только полностью контролирует внутреннюю
политику, наращивает свою военную мощь, но и стремится навязывать свою
52
волю на международной арене, доминировать, прибегая, в основном, к
жестким методам, характерным для такого политического строя: шантаж или
манипуляция.
Комплекс
коммуникативных
стратегий,
вербализуемых
лингвистическими средствами в дискурсе о России, создает однобокий образ
России: как страны с имперскими амбициями, как страны, запугивающей
своих соседей, как страны, пытающейся расширить сферы своего влияния в
мире, как страны с массой внутренних проблем. Стратегия игнорирования
целого комплекса реальных фактов, касающихся отношений России с ее
соседями, с Западом и Востоком, не способствует созданию правдивой
картины фрагмента реальности «Россия».
В результате исследования теоретических и прикладных аспектов
информационно-тематической и вербальной репрезентации семиотической
модели «Россия» в публицистическом дискурсе стран Запада и Восточной
Азии определено ее место в инокультурном сознании. Трактовка языковых
средств репрезентации образа России позволила показать важность для
языкового сознания
базового классификатора «свой-чужой» в передаче
информации о другой стране. Очерчен широкий круг тем (топиков) как
способов
актуализации
информации
о
России,
базирующихся
на
когнитивных установках авторов публикаций. На создание образа России
работает широкий круг лингвистических средств и стилистических приемов.
Особенно ярко образ России раскрывается при анализе коммуникативных
стратегий, коммуникативных замыслов авторов дискурса. Образ России
многогранен
и
противоречив,
однако
доминируют
отрицательные
составляющие, что можно объяснить как естественными когнитивными
процессами (образностью, восприятием, концептуализацией и т.д.), так и
общими
социально-психологическими
механизмами
восприятия
и
индивидуально-личностными различиями, что создает предпосылки к
искажению образа.
53
В
заключение
следует
сделать
вывод
о
сложной
вербальной
репрезентации образа России. Она представлена инвариантной зоной,
содержащей стереотипизированные языковые выражения, преимущественно,
отрицательной оценки, и подвижной зоной, наполняемой единицами,
семантизирующими новые темы о России. Представленная работа не
исчерпывает, естественно, тематики исследования, она остается открытой и
ждет дальнейшего анализа и оценки
Summary
The paper is a review of periodicals with articles on current events. The
articles are devoted to the investigation of linguistic means with the help of which
the image of modern Russia is being created in mass media of leading countries all
over the world. The author describes the main strategies and tactics used by foreign
journalists to build up the negative image of Russia as a huge, unruly,
uncompromising country which is difficult to deal with. Certainly, this image is
opposed to reality.
Никулина Н.В., ст. преподаватель, кафедра иностранных языков и
межкультурной деловой коммуникации Хабаровской государственной
академии экономики и права
nat@ael.ru
АББРЕВИАЦИЯ В ВОСТОЧНОАЗИАТСКИХ РАЗНОВИДНОСТЯХ
АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА И ЕЕ РОЛЬ В ОПТИМИЗАЦИИ ПРОЦЕССА
МЕЖКУЛЬТУРНОЙ КОММУНИКАЦИИ
Время является самым ограниченным ресурсом, самым важным
дефицитным фактором современного общества. Время – самый большой
дефицит в жизни отдельных людей и общества в целом. Чем короче речь, тем
больше сэкономлено времени для других важных занятий. Современное
языкознание обладает целым арсеналом средств компрессии языковых
54
единиц, наиболее эффективным способом является аббревиатура. Концепция
экономии речевых средств, получившая наибольшее развитие в работе
[А.Мартине 1960], заключается в обеспечении передачи максимального
количества информации в единицу времени, то есть в повышении
коммуникативной роли языка. С такой точки зрения именно экономное
использование
способов
аббревиатур
языком
концентрирования
рассматривается
информации
в
как
целях
один
из
повышения
эффективности общения.
В связи с развитием глобального общества в двадцать первом веке
возникла возможность расширения культурно-языковых контактов между
народами
Востока
универсального
и
языка
Запада,
равно
международного
как
и
необходимость
общения,
каковым
выбора
оказался
английский язык. Однако, в сложившейся ситуации неизбежно началось его
дальнейшее развитие и видоизменение, основанное, в первую очередь, на
активном взаимодействии языков и культур Запада и Востока. Таким
образом, говоря сегодня об английском как языке глобального общения, мы
не можем
утверждать, что он однороден. В процессе развития
межкультурной
культурного
коммуникации
взаимодействия
и
политического,
народов
возникла
экономического
и
необходимость
в
использовании одного из мировых языков в качестве языка международного
общения. Этим языком оказался английский. Такой выбор был обусловлен
историческими предпосылками. В последней трети ХХ века, благодаря
распространенности и широкому употреблению в мире, английский язык
приобрел
статус
глобального
языка
международной
коммуникации,
используемого в самых различных сферах общественной жизни. Выполнение
им роли глобального языка предопределено рядом причин исторического,
политико-экономического,
научно-технического
лингвистического
Выполняя
характера.
роль
языка
и
собственно
международного
общения, английский язык функционирует как язык-посредник, или lingua
55
franca, обслуживая такие сферы, как администрирование, суд, бизнес,
политику, туризм, культуру, образование, средства массовой информации.
Восточноазиатские разновидности английского языка играют
важную
роль в Азиатско-Тихоокеанском регионе, выполняя функцию лингва франка
среди
политиков,
восточноазиатские
профессионалов
региональные
и
делового
разновидности
сообщества.
английского
Однако,
языка
выступают в роли лингва франка лишь в том случае, если они отражают
местные культурные ценности и реалии, а также прагматические нормы.
Таким образом, региональные разновидности английского языка не
отражают английские или американские культурные ценности, а являются
средством, с помощью которого коммуниканты в странах Восточной Азии
общаются
с миром и друг другом, независимо от того, является ли
английский язык родным или иностранным для их собеседников. Благодаря
этому жители Восточной Азии смогут сохранять национальное самосознание
и одновременно использовать свои региональные разновидности английского
языка для общения. Однако, очевидным остается тот факт, что английский
язык внутреннего круга (в терминологии Б.Качру - английский язык,
используемый как родной и функционирующий как доминирующий
официальный язык государства) [Kachru 2006: 76-81] играет важную
основообразующую роль для формирования и дальнейшего существования
восточноазиатских разновидностей английского языка во всех его аспектах.
Это правило касается в особенности процесса образования новых слов
вообще и аббревиатур в частности. Слова в языке создаются различными
способами по определенным моделям и словообразовательным типам,
характерным для каждого конкретного языка. Одним из продуктивных
способов пополнения словарного состава языка является аббревиация —
сокращенные слова. Аббревиация (лат. abbreviatio) - сокращение, усечение и
пропуски в письме; обозначение слов начальными буквами, условными
знаками.[Даль 1956] Употребление
аббревиатур распространено во всех
56
развитых письменностях, не только буквенных, но и иероглифических.
Основные
мотивы
сокращений
следующие:
экономия
материала
в
письменной речи, стремление к одновременной и точной фиксации устной
речи, выделение наиболее значимых слов и словосочетаний; устранение
избыточности письменного текста, т. е. изменение подробной буквенной
фиксации звуковой стороны слов, что существенно ускоряет и облегчает
восприятие реципиентом. Развитие аббревиации свидетельствует о высоком
уровне письменной культуры общества; сокращение количества аббревиатур,
напротив, указывает на упадок образованности [Церетели 1896].
Возникновение аббревиатур в английском письменном языке традиционно
относят к XV в. (в устном языке они употребляются с XVI в.) Литературные
памятники свидетельствуют о том, что уже в то время широко
использовались сокращения различных типов: сигли, или инициальные
аббревиатуры; суспенсии, образованные путем опущения гласных и частично
согласных основы. Однако потребовалась длительная эволюция, прежде чем
аббревиация как особый способ словообразования, направленный на
создание более коротких по сравнению с исходными структурами (словами,
словосочетаниями
или
сложениями)
номинаций,
получил
широкое
распространение в начале XX века, века мировых войн, века технического
прогресса. Д.И. Алексеев отмечает, что в XX в. аббревиация достигла
«зрелости» в разных языках [Алексеев 1966: 23-24]. Аббревиация очень
продуктивна в английском языке. Широкую распространенность сокращений
в современных языках связывают с тенденцией к рационализации языка и
экономии языковых усилий в современном обществе.
Необходимо заметить, что исследователи в области лингвистики под
термином «аббревиация» понимают, во-первых, непосредственно процесс
сокращения, во-вторых, единицу, полученную в результате данного процесса
[Дюжикова 1997: 1-16].
57
Однако до последнего времени некоторые российские и зарубежные
ученые сомневались, целесообразно ли относить аббревиацию к одному из
способов
словообразования,
поскольку
считали
аббревиатуры
лишь
дубликатами, а вовсе не новыми лексическими единицами [Каращук 1977:
280-287].
И действительно, аббревиатура есть сжатая экономная форма уже
существующего слова или словосочетания и потому не существует в отрыве
от своего прототипа. Более того, значение многих аббревиатур неясно без
уяснения
значения
прототипов,
особенно
это
касается
инициально-
буквенных аббревиатур и акронимов, так как в случае словных и слоговых
аббревиатур усечение сохраняет более насыщенные семантические отрезки
прототипов. Тем не менее, на сегодняшний день большинство лингвистов
(Кубрякова Е.С., Елдышев А.Н., Арнольд И.В., Сегаль М.М., Борисов М.М.,
Алексеев Д.Д., Пупченко Б.В., Дюжикова Е.А. и другие) выступают за
признание того факта, что в процессе аббревиации создаются новые единицы
номинации, притом с такими характеристиками, которые сближают их с
производными или сложными словами, то есть с внутренней структурой,
служащей ключом к их прочтению (например, motel, Eurasia , etc.)[Зуева
1987: 15-18].
Более
того,
существующие
на
сегодняшний
день
классификации
аббревиатур и процессов их создания говорят о том, что аббревиатуры
создаются
по
определенным
законам
и
разные
типы
аббревиатур
моделируются в разных процессах аббревиации со своими отличительными
особенностями, что в свою очередь позволяет нам причислить аббревиацию к
числу словообразовательных явлений. В попытке дать определение
аббревиатуре мы проанализировали исследования по языкознанию и вывели
общее определение. Итак, аббревиатура – это новая сокращенная единица,
созданная путем разнообразных процессов, а именно усечения прототипа до
буквы, слога или нескольких букв или слогов. В связи с этим, считаем
58
необходимым отметить, что образование аббревиатур часто происходит в
сочетании
непосредственно
словообразовательных
редукции
способов
–
и
многих
суффиксации,
других
префиксации,
словосложения, конверсии. В частности это касается слоговых и словных
сокращений.
Как уже отмечалось выше, восточноазиатские разновидности английского
языка в первую очередь опираются на существующие в стандартном
английском языке модели образования аббревиатур. Однако, благодаря
взаимодействию языков, культур и мышления наблюдаются определенные
уникальные тенденции. Так, проанализировав собранные нами сокращенные
единицы, употребляемые в корейских, японских и китайских средствах
массовой информации на английском языке, мы выработали классификацию
непосредственно
англоязычных
аббревиатур
восточноазиатского
происхождения, представленную в следующей таблице:
Тип аббревиатур
Примеры
1.Инициальные буквенные
BOJ < Bank of Japan, GNP< Grand
а)С уникальным значением(часто
National Party, KTEP < Korean Teachers
Education Program
омонимы)
б)сокращенные
латинизированные слова родного
NTT < Nippon Telegraph and Telephone
языка
Corp.
2.Инициальные
акронимы
звуковые, JETRO
<
Organization
59
Japan
External
Trade
3.Однослоговые
Execs < executives
4.Сложнослоговые с элементом JAWOC < Japan World Cup
акронимии
5.Словные - гибриды
GEMINI < Genes and Minds Initiative
Camcorder < camerarecorder
6.Смешанный тип: инициально- C.S.Kobe < Support Center Kobe
словные
J-League < Japan League
G-men < Genetics men
7.Смешанный тип: инициально- TTNet
слоговые
<
Tokyo
Telecommunication
Network Co.
TEPCO
<
Tokyo
Electric
Power
Corporation
E-kara < electronic karaoke microphone
На первом месте по частотности употребления у нас расположены
инициальные буквенные сокращения, которые, тем не менее, имеют свое
уникальное значение, так как их прототипами являются названия и термины,
отражающие реалии японского, китайского и корейского обществ. Подобные
аббревиатуры составляют 70% всего материала, отобранного методом
сплошной выборки. Считаем важным их изучение, поскольку значение
инициальных буквенных аббревиатур может быть уточнено либо благодаря
контексту, либо специализированному словарю англоязычных сокращений
восточноазиатского
происхождения,
в
котором
отражены
как
непосредственно аббревиатуры, так и их прототипы, их перевод и лингво60
культурологический комментарий. В настоящее время ведется работа по
созданию такого словаря, основной целью которого является оптимизация
процесса узнавания и понимания значения англоязычных аббревиатур
восточноазиатского происхождения и передачи этого значения в переводе на
русский язык.
Приведем
некоторые
примеры
английских
инициальных
буквенных сокращений восточноазиатского происхождения: GNP
(Korea) < Grand National Party (“JoongAng ilbo”, Seoul, Wed., Nov.
21, 2001: “ A natural ouster of the intelligence chief and top prosecutor
was favored, to avoid criticism of the GNP as arrogant”.), ALTs <
assistant language teachers (Asian Englishes, vol.4, # 2, winter 2001,
p.35: “ The Japan Exchange and Teaching (JET) Program , in which
young overseas as assistant language teachers (ALTs), hardly accept
non-native teachers of English, although it does not require ALTs to be
native speakers of English.), KTEP < Korean Teacher Education
Program (TESOL Quarterly, vol. 32, # 4,winter 1998, p. 683.: KTEP
was a 1 month program designed especially for Korean secondary
school English teachers and co-funded by the Canadian and South
Korean governments.), BOJ < Bank of Japan (The Daily Yomiuri,
Ayug.24,p.8: “BOJ official: Banks can absorb rate hikes”), NHTSA <
The National Highway Traffic Safety Administration (The Japan Times,
Мarch 4, 2001, p. 7: “ More than 2000 people have complained to
NHTSA and Ford about the electric problem”).
Кроме того, отличительной чертой восточноазиатских английских
инициальных
буквенных
аббревиатур
является
сокращение
латинизированных корейских, китайских и японских слов. Часто такие
сокращения носят смешанный характер – сочетание стандартных английских
и латинизированных национальных слов: MIC < Miyazaki International
College (Forum, Jan-March, 1999, p. 10: “At MIC, a small liberal art college in
61
Japan, fourth-semester students are required to study in Anglophone countries”),
NTT < Nippon Telegraph and Telephone Corporation (The Japan Times, Sunday,
March , 4, 2001, p. 1: “ In the NTT group, only mobile phone company NTT
DoCoMo Inc. recorded an increase in operating revenues.”)
На втором месте по частотности употребления располагаются
акронимы: CETT < College English Teacher Training, DECS < the
Department of Education, Culture and Sports, DOM < Dirty old man,
JETRO < Japan External Trade Organization, JACET < the Japan
Association of College English Teachers, JOES < Japan Overseas
Education Services, TEPCO < Tokyo Electric Power Corporation, STEP
< the Society for Testing English Proficiency, JET < The Japan
Exchange and Teaching Program.
В отличие
от акронимов
стандартного
английского
языка, в
восточноазиатских разновидностях акронимы усекают начальные слоги или
две инициальные согласные и образуют, таким образом, новые слова со
своим произношением, что позволяет нам также отнести их к особому виду –
сложнослоговым акронимам: JETRO < Japan External Trade Organization,
GEMINI < Genes and Minds Initiatives (название конференции по вопросам
генной инженерии), при этом в некоторых случаях также сокращаются и
инициальные знаки траскрибированных слов: MEXT < Ministry of Education,
Culture, Sports, Science and Technology (Asian Englishes,vol. 6, # 2, winter
2003/spring 2004, p.116: “ The Ministry of Education, Culture, Sports, Science
and Technology (MEXT) publicized in July 2002 “Developing a strategic plan to
cultivate Japanese with English abilities” – plan to improve English and Japanese
abilities. Specifically, MEXT primarily requires all Japanese to acquire simple
conversation skills”. )
Следующим типом в нашей классификации являются слоговые
аббревиатуры - простые и сложнослоговые, в основном с элементами
акронимии: JAWOC < Japan World Cup, execs < executives. ANOVA <
62
analysis of variance, ANCOVA < analysis of covariance (TESOL Quarterly,
vol. 36, # 4, 2002, p. 523: “ We expected that the three assumptions of ANOVA
and ANCOVA analysis – normality, homogeneity of variance, and independence
were met based on the following observations.”) Распространенность данного
типа меньше, чем у инициальных, и они составляют лишь 15% от всего
отобранного материала.
И, наконец, словные аббревиатуры, включающие в себя гибриды,
образующиеся по стандартным моделям: camcorder < camera  recorder и
смешанный тип, распадающийся на 1) инициально-слоговые и 2) инициально
–словные.
К
инициально-слоговым
относятся:
TTNet
<
Tokyo
Telecommunication Network Co.(The Asahi Shimbun, Nov. 24-25, 2001, p. 22:
“Tokyo Telecommunication Network Co ( TTNet ) recorded a consolidated net
loss of 8 billion yen”.) , e-kara < electronic karaoke microphone, mini karaoke
(The Asahi Simban, Nov. 24-25,2001,p.15: “ Last year Takara, another major toymaker, introduced e-kara, a microphone-size karaoke machine”), TEPCO < Tokyo
Electric Power Company. ( The Daily Yomiuri, May 27, 1995, p. 1: “After
learning of the fund, the Tokyo Regional Taxation office charged TEPCO 30
million yen in additional taxes.”),
D-lab < Delta Laboratory (China daily,
Thursday, Nov. 3, 2005, p. 14: “ Hou Hanru said the Guangdong Museum of Art
has created a Delta Laboratory , which bridges art, architecture, urban study and
cultural activism. He added that the D-Lab and workshops offer a dynamic stage
for evolving research…”), Инициально-словные: J.League < Japan League (
International Herald Tribune, The Asaha Shimbun, Nov. 24-25, 2001, p. 2 : “And
the difference in revenue between life in J1 and J2 has been estimated as a cool 1,5
billion yen a year, according to figures published by the J.League.), C.S.Kobe <
Support Center Kobe (The Japan Times, Sunday , March 4, 2001, p. 3 : “We
shouldn’t continue to rely on C.S.Kobe , because it is the users who need to come
up with specific ideas on how we want to use the system for the community
benefit.”)
63
Таким
образом,
проведенное
исследование
показывает,
что
аббревиация является активным способом образования новых слов в
восточноазиатской разновидности английского языка, причем их форма и
содержание настолько уникальны, что возникает острая необходимость в их
изучении в целях оптимизации процесса восприятия текста и плодотворного
межкультурного общения с народами стран АТР с использованием
региональных разновидностей английского языка. Подобная необходимость
особенно актуальна в условиях, когда английский все чаще выступает в
качестве языка-посредника в общении стран АТР с другими странами, к
числу которых определенно принадлежит и Россия.
Литература
1. Алексеев Д.И. Аббревиатуры как новый тип слов // Развитие
словообразования современного русского языка. – М.: Наука, 1966. –
С. 13 – 37.
2. Даль В. Толковый словарь живого великого языка. Т. 1- 4. – М.:
Гос.изд-во иностранных и национальных словарей, 1956. –190 c.
3. Дюжикова Е.А. Аббревиация сравнительно со словосложением:
структура и семантика (на материале современного английского
языка). Автореф. дис. … доктора филол. наук: 10.02.04., – М.: Изд-во
МГУ, 1997. – С. 12-16
4. Елдышев
А.Н.
Проблемы
аббревиатурного
словообразования

Особенности словообразования в терминосистемах и литературной
норме / Под ред. Б.И. Барткова. - Владивосток: Изд-во ДВГУ, 1983. С.143-150
5. Зуева Н.Е. О структурно-семантических особенностях аббревиатур
разного типа // Словообразование и его место в курсе обучения
иностранным языкам  Под ред. Б.И. Барткова. – Владивосток: Изд-во
ДВГУ, 1987. – С.15-18
64
6. Каращук П.М. Словообразование английского языка. М.: Наука, 1977.
– С. 280-287
7. Мартине А. Принцип экономии в фонетических изменениях. М.:
Иностранная литература , 1960. – 238 с.
8. Церетели Г. Ф. Сокращения в греческих рукописях преимущественно
по датированным рукописям Санкт-Петербурга и Москвы. – СПб.: Изво СпбГУ, 1896. –236 с.
9. Kachru, Braj B. Asian Englishes: Beyond the Canon, Hong Kong University
Press, 2006. – С.76-81
Summary
When we speak about the twenty first century, beside all other things, we call it the age of
compression and abbreviations. The names of the companies, brands, all kinds of terms and even
proper names today tend to be abbreviated in many languages, and English is among them.
However, English doesn’t exist in isolation and people all over the world speak it along with
their native languages. Thus regional varieties of English appear which are unique due to their
interaction with the native languages. In this article we speak about abbreviations in East Asian
varieties of English, their specific types and features, their connection to the standard English
abbreviations.
Соболева С.М., доцент, кафедра фонетики английского языка ИИЯ ДВГУ
e-mail: kredimmer787@hotmail.com
РЕЧЕВОЕ ОБЩЕНИЕ
В СВЕТЕ ПРАГМАТИЧЕСКОГО ПОДХОДА
Лингвистическая прагматика, как отрасль языкознания появилась
сравнительно недавно, в 60-е годы двадцатого столетия, однако своим
возникновением она обязана давней языковедческой и философской традиции, заложенной в работах В.Гумбольдта. Великого ученого волновали
65
вопросы восприятия и понимания речи, решения которых он полагал найти
в некоем языковом единстве общающихся людей.
«Слово, на котором мы можем пока остановиться ради упрощения, не
имеет в себе чего-то уже готового, подобного субстанции, и не может
служить оболочкой для законченного понятия, оно просто побуждает слушающего образовывать понятии собственными силами, определяя лишь, как это
сделать. Люди понимают друг друга не потому, что передают собеседнику
знаки предметов, и даже не потому, что взаимно настраивают друг друга на
точное и полное воспроизведение идентичного понятия, а потому, что
взаимно затрагивают друг в друге одно и то же звено цени чувственных
представлений и початков внутренних понятий, прикасаются к одним и тем
же клавишам инструмента своего духа, благодаря чему у каждого
вспыхивают в сознании соответствующие, но не тождественные символы
[Гумбольдт, 1984: 165-166].
Задолго до В.Гумбольдта, ещё в XVI веке, вопросы речевого общения
поднимал М.Монтень. «На мой взгляд, тон, высота голоса, всегда что-то
выражают и обозначают. Я и должен им пользоваться так, чтобы он меня
представлял. Один голос поучает, другой льстит, третий бранит, Я хочу,
чтобы мой голос не только дошел до слушающего, но чтобы он, когда нужно,
поразил его и пронзил... Произнесенные слова принадлежат наполовину
говорящему, наполовину слушающему. Последний должен их принять так,
как они брошены, подобно тому, как во время игры в мяч принимающий
делает
те
или
иные
движения
в
зависимости
бросающего или от характера броска.» [Монтень М. 1992:
от
движений
357]. Таким
образом, М.Монтень намечает те вопросы, которые в наши дни активно
разрабатываются в русле прагматической лингвистики. Обращает на себя
внимание тот факт, что в своем понимании задач участников общения
М.Монтень отталкивается от интонации, интуитивно приписывая ей ту степень значимости, которая, по мнению современных авторов, действительно
принадлежит ей в речевой коммуникации.
66
Термин «прагматика» был введен признанными основателями семиотики
Ч.Моррисом и Ч.Пирсом. Семиотика традиционно подразделяется на три
отрасли: на семантику – учение об отношении знаков к действительности,
синтактику – учение об отношениях между знаками, и прагматику – учение
об отношении знаков к их интерпретаторам, т.е. к тем, кто пользуется
языковыми системами. «Прагматика, таким образом, изучает поведение
знаков в реальных процессах коммуникации.» [Арутюнова, Падучева, 1985:
3]. «Прагматика, – пишет Р.С.Столнейкер, – это наука, изучающая язык в его
отношении к тем, кто его использует.» [Столнейкер, 1985: 419]. Предмет
прагматики, обозначенный этими определениями, далеко выходит за пределы собственно лингвистики, что нашло свое выражение в формировании
различных школ и направлений.
Отправной точкой для прагматических исследований служит следующая
посылка: «поскольку язык всегда адресован получателю (реальному или
вымышленному) он всегда коммуникативен.» [Schiffrin, 1988: 3]. Следствием
из этой посылки является то, что с коммуникативной точки зрения не может
существовать монолога в чистом виде, ибо любая речь построена с
ориентацией на адресата и предполагает его реакцию в форме вербального
или невербального поведения. Диалогические отношения лежат в основе
построения любой речи. Очевидность этого взгляда на речевые процессы
далеко не всегда была столь неоспоримой, как в наши дни. Гумбольдтовское
понимание
речи
было утрачено на долгие десятилетии и разной
форме было вновь открыто уже в XX столетии. Среди языковедов, в
концепциях которых органично были интегрированы представления
природе
речевого
общения,
необходимо
упомянуть
о
М.И.Бахтина,
Л.П.Якубинского и Л.В.Щербу. Работам этих исследователей присуще
глубокое проникновение в коммуникативную природу языка, и многие идеи,
впервые высказанные в их трудах, еще ждут своего осмысления.
Исследовании М.М.Бахтина и Л.П.Якубинского во многом опередили
развитие отечественного литературоведении. Имя Л.В.Щербы в последнее
67
время стало все чаше упоминаться в связи с экспериментальными работами
не только в области фонетической интерференции, но также прагматики и
теории речевой деятельности. Теория синтагмы как единицы, обладающей
способностью войти в противоречие с синтаксическими требованиями и
выражающей индивидуальные смыслы, возникающие при объединении
лексических единиц, является в какой-то мере предвосхищением того
понимания речевых актов, которое впоследствии было развито в работах Дж.
Остина и Дж.Лича. Понятие «речевой организации», введенное Л.В.Щербой
в 1931 г., является одним из оснований в области лингвистических
представлений теории речевой деятельности.
Велика роль Г.В.Колшанского, ставившего целью своей научной деятельности создание самостоятельной области языкознания – коммуникативной лингвистики. Его размышления о функции речевого и неречевого
контекста при порождении и восприятии высказывания лежат в основе
лингвистической методологии как исследование общих схем анализа речевых произведений.
Многие весьма важные с точки зрения лингвистической прагматики
положения были впервые высказаны В.А.Звегинцевым. Так, понятие
«ситуативности», понимаемое им как неотъемлемая характеристика предложения, отличающая его от словосочетания, во многом перекликается с
понятием «контекста», получившем в прагматике несколько отличную от
традиционно принятой в лингвистике интерпретацию и более широко
используемым, однако, расплывчатым, и потому имеющим у разных авторов
разные толкования.
В.А.Звегинцев одним из первых
между
провёл разграничительную
черту
близкими, но не тождественными понятиями «предложения» и
«высказывания», трактуя первое как единицу одного из лингвистических
уровней, а второе – как конкретный акт речи. [Звегинцев, 1976: 241]. Такое
размежевание в плане единиц описания продолжено в плане смысловых
отношений, в плане пресуппозиций. «Именно потому, что логическими
68
пресуппозициями невозможно описать всю совокупность отношений
«естественных текстов» или высказываний… оказалось необходимым
выделить другую категорию пресуппозиций – прагматическую.» (Там же).
Сочетание смысла предложения – высказывания с ситуативностью
является основным звеном концепции речевого общения Н.Д.Арутюновой.
Понимая ситуативность как переменную величину, заданную прагматикой,
она пишет: «Прагматика в одно и то же время и формирует синтаксические
структуры и разрывает сложившиеся в языке отношения между формами
слов. Она вырабатывает синтаксические конструкции вне зависимости от
системного значения морфологических форм и даже в известной мере вне
зависимости от их лексического значения.» [Арутюнова, 1988: 256]. Такую
свободу в отношении лексических единиц прагматика имеет лишь в силу
своей ориентированности на задачи сиюминутной речевой ситуации,
целиком определяемые целью конкретного речевого взаимодействия.
Поистине, нельзя не согласиться со В.А.Звегинцевым, утверждающим, что
«изъятых из ситуации предложений не бывает. Изъятые из ситуации
предложения делаются лишь в целях их анатомизирования.» [Звегинцев,
1976: 195].
Неоспоримой заслугой прагматики является включение в сферу научного
исследования интересов второго участника коммуникации, не обязательно
произносящего те или иные высказывания, нередко даже молчащего, но
самим своим присутствием формирующим условия общения. Впервые
позиция слушающего стала объектом пристального изучения. Как справедливо отмечает Е.Ф. Тарасов, «речевое общение коммуникантов по схеме
субъект – объект можно описать только в том случае, если оно анализируется сначала с позиции одного коммуниканта, а затем с позиции второго.»
[Тарасов, 1984: 118].
Присутствие второго участника коммуникации, иногда незримое, но
всегда ощущаемое говорящем,
определяет специфику прагматического
взгляда на языковые явления и намечает круг задач, подлежащих рассмот69
рению под углом зрении прагматики. Основной задачей для любого исследования в этой области является, по мнению Р.С.Столнейкера, «обнаружение
необходимых и достаточных условий успешного осуществления речевого
акта. Эти условия обычно связаны с наличием/отсутствием определенных
свойств речевой ситуации, в которой осуществляется данный речевой акт, –
скажем таких, как намерения говорящего, знания, мнения, ожидания и
интересы говорящего и слушающего; других речевых актов, уже осуществленных в том же самим контексте.» [Столнейкер, 1985: 420] Дж.Лич
полагает, что «задачей прагматики является объяснение отношений между
смыслом (который часто описывается как «буквальное» или лежащее на поверхности значение) и иллокутивной силой (то есть, направленным речевым
воздействием говорящего на слушающего )» [Leech, 1983: 30].
Решение поставленных задач приводит к постижению прагматического
значения, которое, по мнению Р.Конрада, является ни чем иным как
коммуникативным смыслом высказывания. [Конрад, 1985: 350] В свою
очередь, коммуникативный смысл формируется в процессе ситуационно
обусловленной интерпретации, в ходе которой слушающие отгадывают
скрытые стратегии и намерения говорящих, используя те лингвистические
ключи,
которые
«контекстуализируют
произнесенные
высказывания.»
[Shiffrin, 1988: 21]. Объектом прагматических исследований, считает Дж.
Лич ,«должно быть изучение значения в его отношении к речевой ситуации и
общих условий коммуникативного использовании языка... В этом прагматика
отличается от семантики» [Leech, 1983: 13]. Дж. Лич весьма категоричен в
отношении семантики, отказывая ей в принадлежности к сфере языка. «Язык
состоит из грамматики и прагматики. Грамматика – это абстрактная
формальная система, предназначенная для производства и интерпретации
высказываний. Общая прагматика – это набор стратегических принципов,
предназначенных для осуществления успешной коммуникации посредством
грамматики. Грамматика функционально адаптирована в той мере, в какой
70
это необходимо для облегчения действия прагматических принципов»
[Leech, 1983:76].
Мнение о том, что семантика выходит за пределы языка высказывались и
другими авторами. Р.С.Столнейкер по этому поводу писал: «Формальная
семантика описывает условия истинности предложений без учета намерений
говорящего... если исходить из предложенного определения семантики, эта
наука вообще не имеет прямого отношения к языку, ни к естественному, ни к
искусственному» [Столнейкер Р.С., 1986: 420].
Однако, такой подход к семантике, возможно подсказанный полемическими соображениями, не только сужает область действия языковых процессов, но фактически лишает прагматику опоры в речевой ситуации,
поскольку именно соответствие сообщаемой информации действительности
(то есть, референциальное значение знака) является непременный условием
языкового взаимодействии. Семантические значение – это значение,
независимое от речевой ситуации, именно вокруг него возникают различные
коммуникативные
смыслы,
порожденные
различными речевыми
ситуациями.
Сформировавшись как отдельная область языкознания и определив
объект исследования, прагматика столкнулась с вопросом разработки
собственной
методологии
Центральным
понятием
в
и научно-исследовательского
прагматических
аппарата.
исследованиях
стала
«коммуникация». Для прагматики характерно рассматривать речевую
коммуникацию не как самоцель, а как компонент в структуре человеческий
деятельности. Деятельность детерминирует речевую коммуникацию, хотя и
опосредованно. «Человек говорит для того, чтобы не просто передавать
сообщения, а чтобы общаться, достигая при этом целей, подчинённых
совместной деятельности. Таким образом, коммуникация – это процессы
производства и восприятия речевых высказываний, эти процессы являются
формой существования речи... для того, чтобы понять смысл речевого
высказывания,
нужно
знать
деятельность,
71
в
которой
оно
было
продуцировано и воспринято. Деятельность и общение, организующее эту
деятельность, и есть те социальные образовании, в которых речевые
высказывания
приобретают
системные
сверхчувственные
свойства,
именуемые в лингвистике смыслом.» (Лингвистическая прагматика и
общение с ЭВМ, 1989: 11, 13) Ту же самую идею имел в виду Т. ван Дейк,
рассматривая смысл сообщении через призму восприятия: «Когда мы
произносим предложения..., наша цель состоит в том, чтобы слушающий
понял не только ЧТО мы ему говорим, но также и ПОЧЕМУ мы это
говорим» [Дейк, 1978: 292].
Для исследования коммуникативных свойств языка необходимо было
выбрать некую дискретную единицу, которая максимально полно могла бы
осуществить задачи речевой коммуникации. Такой единицей стал текст. С
точки зрения лингвистического описания текст понимается как «... структура
любого
законченного
и
связного,
независимого
и
грамматически
правильного письменного или устного высказывания, или как … актуальная
реализация
этого
высказывания.»
[Дресслер,
1978:
114]
Мысль
о
возможности двоякого подхода к анализу текста, столь сжато выраженная
В.Дресслером,
подробно
и
убедительно
изложена
в
монографии
Б.Н.Головина «Основы культуры речи». «Текст – словесное, устное или
письменное произведение, представляющее собой единство
более или менее
выражающей
звуковых
завершенного
это
соответствии
с
содержания и речи, формирующей и
содержание…
знаков,
некоторого
Речь – это
организованная
по
потребностями выражаемой
последовательность
«правилам»
языка
и
информации.» [Головин,
1988: 14, 23]
В общем случае задача говорящего заключается
в
том, чтобы в
сознании слушателя возникла такая же информация, которую выражал
говорящий;
правда,
ли достижимый ;
это случай идеальный и, как всякий
идеал, едва
практически же между информацией, выраженной и
информацией, возникшей
в
сознании
72
слушателей
или
читателей,
устанавливается большее или меньшее сходство.
сходство,
И чем
больше
это
тем полнее и лучше осуществлены коммуникативные задачи.
Более полному осуществлению этих задач и служат коммуникативные
качества
речи,
совокупность и система которых образует речевую
культуру общества и
отдельного
формальная сторона текста;
структуру
и
человека.
она всегда
организацию,
«Речь – это внешняя
имеет не только языковую
но и выражаемый ею, по существу
неязыковой (или внеязыковой) смысл, ради которого и во многом
подчиняясь которому, она строится» [Головин, 1988: 14, 23].
Т. М. Николаева видит в тексте не столько внешнюю законченность,
сколько глубокое внутреннее единство его компонентов. «Все высказывания
текста связаны
Таким
не только линейной, но и глобальной когерентностью.
образом ,
текст есть не
просто
совокупность
цепочечных
микроструктур, но и некоторое глобальное единство, макроструктура. Текст,
лишённый макроструктуры, не является осмысленным.» (Николаева, 1978:
34)
Т.М.Николаева подчеркивает, что «в современной трактовке текста на
первый план... выдвигаются
исследования
условий
вопросы коммуникативного плана, задачи
«правильной»,
обеспечивающей однозначное толкование
удачной
коммуникации,
единиц создаваемого
текста.»
[Николаева, 1978: 18]
Описание
текста,
первый
план
«Текст,
в
основном
образом,
данное
Дж. Личем,
коммуникативный аспект
также
этого
противоположность сообщению
имеет
линейную
структуру и
(т.е.
выдвигает
языкового
на
явления.
высказыванию)
в
выстроен во времени; таким
декодируя текст, мы часто сталкиваемся
с необходимостью
сделать свой выбор в отношении следующих вопросов: (а) каким образом
сегментировать сообщение на единицы; (б)
каким
образом
приписать
степени выделения или подчинения ; и (в) каким образом соотнести части
сообщения. Ответы на все три вопроса взаимосвязаны.» [Leech, 1983: 63]
Такой подход к интерпретации текста, отвечая всем требованиям прагма73
тики, предлагает широкие перспективы дли исследователей, работающих в
области
лингвистики текста,
лингвистической семантики и других
современных направлениях языкознания.
Литература
1. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений. М.: Наука, 1988. – 388 с.
2. Арутюнова Н.Д., Падучева Е.В. Лингвистическая прагматика // Новое в
зарубежной лингвистике. Вып. 16, под ред. Е.В. Падучевой, М.:
Прогресс, 1985. – С. 3 – 42.
3. Головин Б.Н. Основы культуры речи. М.: Высшая школа, 1988. – 320 с.
4. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984. –
250 с.
5. Дейк Т. ван Вопросы прагматики текста // Новое в зарубежной
лингвистике. Вып. 8, под ред. Т.М. Николаевой, М.: Прогресс. 1978. – С.
259 – 336
6. Дресслер В. Синтаксис текста //Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 8,
М.: Прогресс, . – С. 111 – 137
7. Звегинцев В.А. Предложение и его отношение к языку и речи. М.:
Эдиториал УРСС, 2001. – 312 с.
8. Конрад Р. Вопросительные предложения как косвенные речевые акты //
Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16, под ред. Е.В. Падучевой, М.:
Прогресс, 1985. – С. 349 – 384
9. Лингвистическая прагматика и общение с ЭВМ. Отв. ред. Ю.Н.Марчук,
М.: Наука, 1989. –142 с.
10. Монтень М. Опыты. Избранные произведения в 3-х томах. Т 3. М.: Голос,
1992. – 416 с.
11. Николаева Т.М. Лингвистика текста: современное состояние
74
и перспективы. //Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 8, с.6 – 42
12. Столнейкер Р.С. Прагматика // Новое в зарубежной лингвистике. Вып.
16, под ред. Е.В. Падучевой, М.: Прогресс, 1985. – с. 419 – 438
13. Тарасов Е.Ф. Деятельность, общение, речь ( к формированию
деятельностной концепции речи). //Всесоюзная конф. «Коммуникативные
единицы языка.» – М., 1984, с. 23 – 41
14. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. М.: Эдиториал
УРСС, 2008. – 432 с.
15. Leech G.N. Principles of Pragmatics. London: Longman, 1983. – 250 pp.
16. Shiffrin D. Discourse Markers //Studies in International Sociolinguistics 5.
/Gen. Ed. J.Gumperz. Cambridge University Press, 1988. –364 pp.
Summary
Communicative or pragmatic aspect of speech has been in the focus of
attention for the last twenty years, though the basics of pragmatics were introduced
as early as mid sixteenth century. Within the pragmatic framework the language
units are approached to from the angle of the communicative objective, situation,
common ground and other related criteria.
75
Титова О. К. старший преподаватель, кафедра иностранных языков ИИЯ
ДВГУ
rada_yulia@mail.ru
ОТНОШЕНИЕ ВЬЕТНАМЦЕВ К ИСПОЛЬЗОВАНИЮ И
ИЗУЧЕНИЮ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА ВО ВЬЕТНАМЕ:
СОЦИОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
В последней трети XX века, благодаря распространенности и широкому
употреблению в мире, английский язык приобрел статус глобального языка
межкультурной
общественной
коммуникации,
жизни.
используемого
Выполнение
им
в
роли
различных
сферах
глобального
языка
предопределено рядом причин исторического, политико-экономического и
собственно-лингвистического
характера.
Сегодня
роль
и
важность
английского языка в мире не только не уменьшается, а наоборот только
увеличивается благодаря тому, что он становится привычным языком для
представителей разных наций, работающих в области экономики, бизнеса,
образования, администрирования, в религиозных, спортивных и культурных
сферах. Английский язык является неотъемлемым механизмом при общении
представителей азиатских, африканских и европейских стран [Campbell 1983;
Proshina 2003]. Доминирующая роль англо-говорящих стран, особенно США,
в международной экономике и политике, а также употребление английского
языка в качестве “lingua franca” значительно повлияли на языковую политику
во многих азиатских странах, включая бывшие колониальные государства, а
также страны, долгое время противостоящие иностранному влиянию.
Учитывая международный статус английского языка, эти страны отводят
английскому языку одно из первых мест в языковой политике своих
государств [Tsui 2004: 10,11].
Вьетнам – одна из немногих стран, в развитии которой английский язык
не играл существенной роли до недавнего времени. Языковая политика во
Вьетнаме менялась время от времени. С 1954 года до недавних политических
76
изменений
в
Восточной
и
Центральной
Европе,
главным
языком
международного общения для Социалистической Республики Вьетнам был
русский. Для Южного Вьетнама первым иностранным языком до 1945 г. был
французский, а затем до 1975 г. английский язык. После объединения страны
и внедрения в жизнь политики обновления и возрождения страны дой мой
(doi moi) русский был первым иностранным языком в течение некоторого
времени, и мало внимания уделялось изучению как английского, так и
французского [Brogan, Nguyen Thai Ha 1999; Trinh 2002]. Ситуация
кардинально изменилась с 1989 г. В стране появилось большое количество
иностранцев, владеющих английским языком (бизнесмены из Японии, Кореи,
Сингапура и туристы из Америки, Франции, Голландии и Австралии), и у
населения Вьетнама появился шанс использовать знания английского языка в
общении с ними. Область функционирования других иностранных языков (в
том числе русского) сузилась в пользу английского, который получает все
большую популярность среди вьетнамского населения и используется в
научно-технической сфере и культурно-бытовых областях [Ремарчук 2005:
168; Denham 2006: 122]. «Одним из способов использования английского
языка во Вьетнаме … является ориентация английских текстов на местную
культуру, создание английских текстов на базе «присущего» стране и
культуре содержания» [Ремарчук 2005: 169].
Касаясь вопроса о роли английского языка в жизни вьетнамцев, был
проведен социолингвистический опрос по теме «Английский язык во
Вьетнаме» с февраля по март 2008 г. в университете Социальных и
гуманитарных наук в г. Хошимин. Цель – выяснить степень популярности
английского языка во Вьетнаме на сегодняшний день и собрать сведения об
отношении вьетнамцев к английскому языку и его изучению.
В качестве респондентов выступили студенты, изучающие английский
язык, языковых и неязыковых специальностей (курс не учитывался), и
преподаватели английского языка. Всего было опрошено 126 человек, из них
77
85 человек – студенты, 41 – преподаватели. Возраст респондентов
варьируется от 20 до 43 лет.
Способ проведения опроса – анкетирование. Респондентам была
предложена анкета с множественным выбором, которая частично основана
на анкете, представленной в работе Уилларда Шоу “Asian Student Attitudes
Towards English” [Shaw 1983: 21-23]. Полученная информация позволила
сделать выводы по нескольким основным пунктам: языковой опыт, причины
изучения английского языка, языковое окружение испытуемых, отношение к
английскому
языку,
сферы
употребления,
используемые
варианты
английского языка.
1. Языковой опыт респондентов варьируется в среднем от 9 до 13 лет.
80 % опрошенных изучали английский язык в школе, 16 % - в университете,
3 % - в колледже, 1 % - в английском центре. Кроме этого 1 % опрошенных
сообщили, что английский язык использовался при общении дома, 1 % имели
практику общения с иностранцами в процессе изучения, 10 % изучали язык
самостоятельно в дополнение к базовому курсу. При этом 53 % оценивают
свои знания английского языка как достаточно хорошие, 37 % - в пределах
понимаемости, 5 % - близко к носителям языка и 5 % как очень слабые.
2. Самые популярные причины, побуждающие вьетнамцев к изучению
английского языка (из 12 предложенных) следующие:
а) Английский будет мне необходим для работы в моей стране . – 88 %;
b) Я могу разговаривать с носителями английского языка по разным
вопросам (по вопросам бизнеса, культуры, образования и других). –
71 %;
с) Я могу пользоваться английским языком как средством общения с
другими иностранцами. – 57 %;
d) Английский расширяет мой кругозор. – 56 %;
e) Мне нравится изучать языки. – 50 %.
Достаточно большое количество респондентов также отмечают, что
английский язык даст им возможность путешествовать в другие страны (в
78
том числе англоязычные) и обходиться без переводчика (с эти согласилось
48 % респондентов), а также знания английского языка открывают дорогу
для обучения за рубежом (39 % согласилось с этим утверждением). В
дополнение к некоторым вышеуказанным причинам, 47 % опрошенных
отметили, что они изучают английский язык, так как им нравятся
англоязычные страны и их культура, а 49 % учат английский язык в качестве
обязательного предмета в программе обучения.
3. Языковое окружение респондентов в настоящее время составляют в
основном преподаватели английского языка (32,5 %), студенты (32,5 %),
друзья (16,6 %). Частота использования языка с этими группами людей –
высокая. Носители английского языка и другие иностранцы составляют
значительно меньшую часть (9 % и 10 % соответственно), и частота общения
с ними относительно низкая, примерно один раз в неделю.
Чтобы определить стремление респондентов пользоваться английским
языком в будущем, их попросили оценить, как часто они предполагают
использовать свои знания английского языка с теми же самыми группами
людей
(семья,
друзья,
преподаватели
английского
языка,
другие
преподаватели, бизнесмены, госслужащие, соотечественники, языка которых
они не знают) в будущем. Результаты показали, что респонденты хотят
пользоваться английским языком как можно чаще, при этом расширился круг
предполагаемых собеседников. Так, 23 % предположили, что они будут
разговаривать на английском языке с членами своей семьи ежедневно, 32 %
будут использовать английский язык с бизнесменами и служащими своей
страны также многократно в течение дня, чего пока не отмечается на
настоящий момент. Также увеличился процент желающих использовать
английский язык в кругу студентов – 53 %, преподавателей (английского
языка – 54 %, преподавателей других дисциплин - 32,5 %), друзей – 56 %, и в
качестве языка-посредника (при общении с соотечественниками, языком
которых они не владеют) – 24,6 %. Значительный рост отмечается в
отношении контактов с иностранцами: с носителями языка (много раз
79
ежедневно) – 63 %, с носителями английского языка как неродного (также
многократно в течение дня) – 52 %.
Среди групп людей, с которыми, по мнению респондентов, они чаще
всего хотели бы общаться на английском языке, предпочтение было отдано
следующим группам (по степени важности):
1. носители языка – 90 %;
2. преподаватели английского языка – 85 %;
3. студенты – 59 %;
4. друзья – 58 %;
5. иностранцы (для которых английский язык не является родным) –
57 %;
6. бизнесмены – 56 %.
4. Английский язык ценят во всем мире, в том числе и во Вьетнаме,
однако иногда к нему относятся негативно, как к «языку империализма»
[Shaw 1983: 29]. Несмотря на то, что Вьетнам долгое время находился в
состоянии войны с Америкой, для которой английский язык является
родным, отношение вьетнамцев к английскому языку на сегодняшний
день, судя по опросу, можно охарактеризовать больше как положительное,
чем отрицательное. Это можно проиллюстрировать ответами респондентов
на некоторые из предложенных утверждений:
a) Я буду учить английский даже, если его не будут преподавать в
в университете.
Да – 81 %
Нет – 1 %
Не уверен – 18 %
b) Знание английского будет полезно для моих детей.
Да – 82 %
Нет – 1 %
Не уверен – 17 %
c) Я считаю, что английский язык необходим в моей повседневной
жизни.
Да – 85 %
Нет – 1 %
Не уверен – 14 %
При этом 99 % респондентов отметили, что английский язык является
одним из самых популярных иностранных языков во Вьетнаме на
80
сегодняшний день, а 94 % опрошенных согласились с утверждением, что все
больше и больше вьетнамцев используют английский язык как средство
общения. Признавая тот факт, что английский язык прочно завоевал позицию
языка мирового общения и может оказывать определенное воздействие на
другие языки, респонденты (89 %) отметили, что вьетнамцы не усматривают
угрозы
в
широком
распространении
и
повсеместном
употреблении
английского языка. Они также полагают, что он нисколько не угрожает
другим языкам. 84 % согласились, что, если бы бóльшая часть вьетнамского
населения знала английский язык, это бы облегчило взаимопонимание между
ними и другими нациями. Кроме этого, большинство респондентов высоко
оценили роль английского языка в реализации контактов Вьетнама со
странами Запада в различных сферах (91 %),
соглашаясь с тем, что
английский язык выполняет очень важную функцию, выступая в качестве
средства ознакомления всего остального мира с древней культурой Вьетнама.
Больше половины респондентов (70 %) отметили, что они замечают
вьетнамские
культурно-ориентированные
слова
(в
нашей
работе
«ксенонимы») в англоязычных текстах.
5. Что касается сфер употребления английского языка, то в результате
опроса ведущее место было отведено туризму – 76 %, далее идет бизнес –
67 %, образование – 63 %, средства массовой информации – 39 %, культура –
32 %, реклама – 27 %. Такое распределение сфер употребления английского
языка является вполне закономерным. Туризм на сегодняшний день является
одной из самых перспективных областей во Вьетнаме. Так, например, в
2005 г. Вьетнам принял 3,6 миллионов туристов [Mai Ly Quang 2007: 554].
Именно в сфере туризма и возникает большая необходимость использовать
английский язык как язык межкультурной коммуникации, поскольку
зачастую туристические группы объединяют представителей разных стран. В
сфере бизнеса английский язык также востребован. На данный момент
Вьетнам ведет активное сотрудничество с иностранными компаниями, а
представители других стран организуют свой бизнес на территории
81
Вьетнама. Английский язык также широко используется в сфере образования
в качестве языка-посредника при обучении иностранцев вьетнамскому языку.
Наконец, чтобы шагать в ногу с мировым сообществом, Вьетнам стремится
использовать английский язык в средствах массовой информации, в области
культуры и рекламы, хотя и в несколько меньшем масштабе по сравнению с
другими областями.
6. В последних вопросах анкеты было предложено выбрать вариант
английского языка, которым респонденты, по их мнению, владеют на
настоящий момент и каким бы хотели овладеть. Были получены
следующие результаты: на настоящий момент осознание о владении
вьетнамским английским имеют 30 % опрошенных, 26 % считают, что они
пользуются британским вариантом английского языка, 26 % – британскоамериканским английским, 16 % – американским английским, 1 % –
австралийским, 1 % – канадским. В будущем большинство хотело бы
разговаривать на британско-американском варианте английского языка –
34 %, британском – 27 %, американском – 26 %, вьетнамском английском –
7 %. Другие варианты английского языка (австралийский, канадский,
новозеландский) относятся к единичным случаям и в совокупности
составляют 6 %. То, что процент желающих говорить впоследствии на тех
вариантах,
которые
ближе
всего
находятся
к
прародителю
всех
существующих вариантов английского языка, с одной стороны, говорит о
положительном отношении вьетнамцев к английскому языку, к его изучению
и использованию на территории Вьетнама. Однако, с другой стороны, эти
данные говорят о еще низкой степени осознания того, что вьетнамская
разновидность английского языка – полноправный вариант в системе
речевых разновидностей английского языка. На настоящий момент 30 %
респондентов
считают
себя
пользователями
именно
вьетнамской
разновидности английского языка (под разновидностью понимается язык,
который функционирует как иностранный в том или ином регионе [Прошина
2001: 264; Иванкова 2007: 3; Ильина 2005: 38]). В данном случае можно
82
согласиться с предположением Л. Смита [Smith 2005: 37], ожидающего, что
очень скоро любой бегло говорящий на английском языке, для которого
английский язык не является родным (в нашем случае представитель
вьетнамской
разновидности
нации),
будет
считать
себя
носитетелем
языка.
Мы
придерживаемся
английского
собственной
мнения,
высказанного некоторыми лингвистами [Denham 2006: 122-123; Pivovarova
2005: 86] относительно того, что вьетнамский английский следует отнести к
расширяюшемуся кругу распространения английского языка в мире (в
соответствии со схемой, предложенной Б. Качру [Kachru 1986: 19]). Согласно
этой схеме, распространение английского языка по миру идет в виде трех
концентрических кругов, представляющих типы распространения, способы
его усвоения и сферы функционирования в разных странах мира. В
расширяющийся круг входят страны, где английский язык никогда не
являлся официальным, но выполняет определенные функции, ориентируясь,
главным образом, на внешние сношения, и изучается как иностранный.
Вьетнам
относится
к
разряду
таких
стран.
Поскольку
собственно
вьетнамский язык традиционно является эффективным инструментом
межнационального общения, английский язык пока остается «чужим»
языком [Ремарчук 2005: 169], хотя степень его популярности постоянно
увеличивается.
Таким образом, на сегодняшний день английский язык во Вьетнаме
является
самым
востребованным
иностранным
языком,
который
используется практически во всех сферах вьетнамской жизни, а для
некоторых вьетнамцев является ежедневной потребностью. Владение
английским языком открывает для вьетнамцев большие возможности в
культурно-образовательной сфере и в области экономики. Выступая в
качестве языка-посредника, английский язык не только дает возможность
познакомиться с культурой Вьетнама разным нациям, но и сам обогащается,
включая вьетнамские ксенонимы (отражающие национальное своеобразие
культуры
Вьетнама)
в
свой
лексический
83
состав.
Распространение
английского
языка
во
Вьетнаме
привело
к
развитию
вьетнамской
региональной разновидности английского языка, и мы, основываясь на
результатах исследования,
предполагаем, что степень популярности
английского языка во Вьетнаме с течением времени будет только возрастать.
Литература:
1. Иванкова, Т. А. Лексические и грамматические особенности китайской
региональной
разновидности
английского
языка
[Текст]
/
Т. А. Иванкова: Автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.02.04. –
Владивосток, 2007. – 25 с.
2. Ильина, С. С. Обращение в сингапурском варианте английского языка
[Текст] / С. С. Ильина: Дис. … канд. филол. наук: 10.02.04. –
Владивосток, 2005. – 235 с.
3. Прошина, З. Г. Варианты и разновидности английского языка [Текст] /
З. Г. Прошина // Язык и культура: мат. межд. науч. конф. 14-17 сент.
2001. Тезисы докладов. – М., 2001. – С. 264-265.
4. Ремарчук, В. В. Виды письма в современной вьетнамской культуре
[Текст] / В. В. Ремарчук // Вьетнам в современном мире: мат. межд.
конф. – Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2005. – С. 167-182
5. Brogan, Martyn and Nguyen Thai Ha. The 3 R’s of teacher training in
Vietnam: revising, reviving and researching // The Fourth International
Conference on Language and Development. – 1999. – [Electronic resource].
–
Режим
доступа:
http://www.languages.ait.ac.th/hanoi_proceedings/ntha.htm
6. Denham, P. A. English in Vietnam [Text] / P. A. Denham // World
Englishes: Critical Concepts in Linguistics / Ed. by Kingsley Bolton and
Braj Kachru. – London and New York: Routledge, 2006. – Vol. 2. – P. 120130
7. Kachru, B.B. Standards, codification and sociolinguistic realism: the English
language in the Outer Circle [Text] / B. B. Kachru // English in the World. –
84
Ed. by R. Quirk & H. W. Widdowson. – Cambridge: Cambridge University
Press, 1986. – Pp. 11-30.
8. Mai Ly Quang. Vietnam. From Past to Future [Text] / Mai Ly Quang. –
Hanoi: The Gioi Publishers, 2007. – 904 p.
9. Pivovarova, M. Prosodic Interference in Language Contact between
Typologically Different Languages (English and Vietnamese) [Text] /
M. Pivovarova // Общие проблемы, Общие решения: преподавание
языков в различных культурных контекстах 24-27 июня 2004 / на
англ. яз. – Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2005. – P. 86-88
10.Proshina, Zoya. Language Glocalization, or International Orientalisms
[Text] / Zoya Proshina // Качество в преподавании английского языка:
мат. межд.
конф.,
Благовещенск
2002.
–
Владивосток:
Изд-во
Дальневост. ун-та, 2003. – С. 22-25
11.Shaw, Willard D. Asian Student Attitudes towards English [Text] / Willard
D. Shaw // Readings in English as an International Language / Ed. By Larry
E. Smith. – New York: Pergamon Press, 1983. – P. 21-35
12.Smith, Larry. English is an Asian Language [Text] / Larry Smith // Общие
проблемы, Общие решения: преподавание языков в различных
культурных контекстах 24-27 июня 2004 / на англ. яз. – Владивосток:
Изд-во Дальневост. ун-та, 2005. – P. 36-38
13.Trinh, Frank. English: The Third Language in Vietnam. – Sydney, 2002. –
[Electronic
–
resource]
Режим
доступа:
http://www.vny2k.net/vny2k/TrinhNhat-EnglishInVietnam.htm
14.Tsui, Amy B. M. Language Policies in Asian Countries: Issues and Tensions
[Text] / Amy B. M. Tsui // Asia TEFL. The journal of Asia TEFL. – 2004. Vol. I. - № 2. – P. 1-26
Summary
English has the leading position as the code of international communication
and is used in international trade, diplomacy, tourism, teaching and is studied by
85
more people than any other language. It is widely used in almost all Asian
countries, having the dominant role among other foreign languages. Nowadays
Vietnam is also giving English great prominence in its language policy while
trying to relate meaningfully to the wider world. This paper examines the current
position of the English language in Vietnam and the attitude of the Vietnamese
towards it, based on the survey, conducted among Vietnamese students and
teachers of English.
Sheveleva A., professor, Chair of Grammar, IFL Far Eastern National University
Timchenko V., associate professor, Chair of Foreign Languages,VIIR Far Eastern
National University.
e-mail: allochka3991@yandex.ru
A COMPARATIVE ANALYSIS
OF THE POLITICIANS` SPEECH BEHAVIOR
IN THE AMERICAN POLITICAL DISCOURSE ABOUT RUSSIA
Abstract
In recent years, linguists’ attention has been drawn to the functional aspect of
communication. The success of the latter depends upon the sociological, cultural,
and psychological conditions which should be taken into account in discourse
analysis. This success is also predetermined by the correct choice of linguistic
means used by the communicants. Unlike other types of discourse, the political
discourse is closely connected with the interests of certain social groups and is
aimed at conveying these interests. That is why the investigation of the linguistic,
social and cultural aspects typical of this discourse is garnering more and more
interest. On the one hand, this discourse belongs to linguistic pragmatics, which
studies speech acts from the viewpoint of their influence upon the addressee (order,
request, advice, menace, etc.). On the other hand, it belongs to sociopragmatics,
which, in Leech’s opinion, “is the social interface of pragmatics” [Leech, 1983:10].
86
The analysis of some sociopragmatic peculiarities connected with political
interpersonal communication is the subject under discussion.
Key words: political discourse, interview, interpersonal communication,
sociopragmatics, communicative strategies
Introduction
In the context of intercultural cooperation, typical of recent decades Russia is
constantly attracting foreign journalists’ attention. Political, economic, military,
religious and cultural spheres of Russia’s life are carefully described by various
newspapers. The image of Russia as described in foreign mass media is of great
interest for researchers. Mass media produces a great influence upon the process of
international cooperation and, on the whole, and on the situation within a country
itself. They inform how successfully Russia is going on the way to democracy,
market economy and a strong legal foundation for the functioning of the state and
public life. They give evidence concerning US political interests towards Russia.
They show that for American journalists, national, rather than international,
interests are their primary concerns.
Our object is to analyze the linguistic means by which certain results are
obtained to penetrate into the mechanism of influencing readers, and to supply the
analysis with corresponding sociopragmatic interpretation.
Political discourse
The Political discourse is aimed at influencing a mass reader.
Structurally it includes the genres that fully correspond to its aim - the fight for
political power - political speeches, debates, voting. Besides, it consists of readers’
letters, chronicle, commentary notes, advertisements, anecdotes and so on.
[Карасик 2004:281-287]. On the one hand, it is characterized by informativeness,
rationalism, clarity, dialogical character, dynamism; and, on the other hand, – by
its emotionalism, imperativeness, suggestivity, conservatism, monologue character.
The markers of the political discourse include both verbal (words,
phraseological units, political aphorisms) and non-verbal forms of communication:
flags, portraits, busts, buildings, symbolic actions. Informatively a political
87
discourse either fully corresponds to reality or distorts the truth partially, or tells a
lie.
There exist different approaches to the investigation of the political discourse.
One of them is defined in scientific literature as a descriptive one. In the frame of
this approach the political discourse is understood as a form of institutional
communication which possesses its own lexis, phraseology and grammar. As is
known, the political discourse is abundant in various genres: political speeches,
debates, voting, readers’ letters, chronicle, commentary notes, advertisements,
anecdotes and interviews.
Interview
According to [Голанова 1996] the interview is regarded as a polyfunctional
genre of news journalism, a dialogue form of representing the current events or the
events that have just taken place. As a rule it is a conversation of a newsman with a
person or with a group of people, the conversation which is of great social interest
and which is meant for mass media. The polyphony of a public dialogue is brightly
revealed in a great variety of linguistic and stylistic.means used by the speakers.
Structurally interviews are divided into interviews-problems and interviewsportraits. The latter are devoted to the description and introduction of prominent
political leaders through their speeches, manners, speech behavior. The official
character of the interview makes interlocutors control their speeches and observe
etiquette and literary language. The interview is aimed to get the information at
first hand, to attract the publicity attention to a certain problem or to a certain
person and report the interesting information of social significance. To achieve this
goal journalists use various linguistic and stylistic means including emotional
lexis, synonyms, metaphors, cleft sentences, other syntactic structures which
strengthen, underline and make the information more exact. The linguistic means
used in the interview help us to uncover the character of the person who is being
interviewed: the scope of his mentality, the educational level, the manner of his
communicating with people, his attitude towards very important political and
economic events in the world and at last the way of his leading the country he
88
belongs to. The social affiliation of the communicants involved in the interview is
brightly represented in their speech activities which influence the lexical,
grammatical parameters and pragmatic potential resulting from their utterances.
The examples for analysis were mainly borrowed from the interview with Mr.
Vladimir Putin, a former President of Russian Federation and from the interview
with Mr. Henry Kissinger, a former US secretary of State. The interviews were
published in Time (December, 31, 2007/January 7, 2008, pp. 25-29, 49). Some
examples were picked up from the following newspapers: the Washington Post
(W.P.), the Christian Science Monitor (Chrism.) and New York Times (N.Y.T.).
As is known, at the end of 2007 the Russian President V.V. Putin was
announced the Person of the Year. Several articles in Time were devoted to his
personality, among them – 2 interviews. One belongs to Mr. H. Kissinger, the
former US secretary of State. H. Kissinger was asked 7 questions covering the
problems of state relations between the USA and Russia, the personality of the
Russian President, his social significance as a president at present and in future in
the historical aspect.
The other interview was given by V. V. Putin who was asked 21 questions of the
same character: internal and foreign policy of Russia, its state relations with the
USA, its attitude towards NATO, the events in Iraq, the role of religion in
V. Putin’s life, etc. The interview lasted for 3.5 hours. In this connection it is
necessary to say that V. V. Putin as the president and a man not once attracted
foreign journalists’ attention. Politicians underline the fact that beginning from
1998 there has existed a steady tendency to connect the image of the country with
the image of its leader. In some publications journalists draw the readers’ attention
to V. V. Putin’s appearance: smartly attired in Naval uniform (Chr. S. M., Jun. 16,
2004); or to his former profession: the former Soviet KGB operative Independent
(W.P., Jun. 23, 2001).
Very often V. V. Putin is strictly criticized for his internal and foreign policy:
Mr. Putin's concentration of power, his crackdown on the independent news
media, his scorched-earth policy in Chechnya, and his bullying of Georgia and
89
Ukraine (N.Y.T., Feb. 24,2005). When describing V. V. Putin, journalists use such
lexical means as a KGB officer, tsar of the New Russia that provokes fearful,
suspicious, narrow-minded attitude of an average citizen. Sometimes V. V. Putin is
represented as a charmless yet adored by his nation person with pale blue cool
eyes, a modern icon, an elected Emperor who managed to tame Russia (Time, pp.
24, 27, 50) Saying it, newsmen create the image of a direct, insistent, authoritative,
uncompromising, ambitious leader who is supposed to be very difficult to deal
with. This description deprives Mr. V. Putin of common, natural, human features
typical of any person: kind, understandable, polite, communicative, etc. The
metaphor to tame Russia impresses most of all because one of the meanings is “to
train an animal to stay calm when people are near it and make it used to being with
them” [MacMillan 2006]. In the context of this description Russia looks like a
huge, uncivilized country which V.V. Putin managed to bring under control. Such
is the significance of words and their impact on readers.
Turning attention to the text of the interview it is necessary to say that H.
Kissinger tries to be an objective, sincere, frank interlocutor when he says: He
[Putin] is extremely intelligent, very focused on the subject under discussion and
very familiar with the issues in foreign policy. It is a combination of aloofness,
considerable intelligence, strategic grasp and Russian nationalism (Time, p.49).
The given examples show that any political text is aimed at creating
stereotypes – either positive or negative – in the readers’ minds, which is achieved
with the help of various linguistic means including the following:,
Linguistic and stylistic means
 verbs of mental activity:
The verbs of mental activity – to think, to believe, to consider, to suppose –
make up a group of the so-called non-fact verbs which represent the described
action as an unreal one. Such predicates assume a certain subjective emotional
attitude of the author towards the compliment, which can be defined as
correspondence, or discrepancy of the described events to desires and expectations
of the speaker. We suppose that the preferable use of non-fact verbs in the
90
politicians’ utterances is stipulated by the peculiarities of foreign policy pursued by
any country. Care, prudence, a certain delicacy in the description of one’s ideas is
reflected in the use of the above-mentioned verbs
H. Kissinger: If you look at Putin in this context, he thinks he is a reformer
(Time, p.49).
I don’t believe he looks at the West as a unified bloc (Time, p.49).
V.V. Putin: Russia and US were allies during the Second and the First World
Wars, which allows us to think (= to suppose) there is something objectively
bringing us together in different times (Time, p.28).
I don’t believe these are misconceptions. I think this is а purposeful attempt by
some to create an image of Russia based on which one could influence on our
internal and foreign policies (Time, p. 29).
 verbs of estimation:
The verbs of estimation express the action as a real fact. They help the readers to
form a fair judgment about some incidents or prominent leaders to cost the value of
the performed actions
H. Kissinger: The Russian people judge him [Putin] by the difference in the
standard of living today compared to what existed when he took over. They also
value him for having restored Russia to a respected place in the international
system. And probably many of them think that the system is more responsive to the
public than previous systems,… (Time, p.49)
 Different types of questions:
Was he a pro-Western reformer? Or a hard-liner? (Time, p.33)
How will he be rated? Too early to tell. Certainly a significant. Great? to see.
Well, we’ll have to see (Time, p.49).
Why should we sell to anyone below the world-market prices? Do Americans?
(Time, p.29)
– What about the conflicts you’ve had… on gas prices? – What conflicts?
(Time, p.29)
91
Here we deal with the so-called abrupt or broken syntax [Рогова 1975]. Such
questions and sentences are typical of colloquial English. They are lively, free in
form, not completed, often abounding in ellipses. Their use makes the speech more
dynamic, natural and pictorial.
 cleft sentences
These sentences can be used to emphasize almost any part of the sentence
except the verb.
But how was it that Putin got the call? What was it that lifted him to power,…?
(Time, p.30)
Bush is tough in his defense of the American national interest, because that is
what he expects statesmen to do (Time, p.49).
The use of cleft sentences is closely connected with Functional Sentence
Perspective. A cleft sentence is aimed at placing the rheumatic part of the sentence
at the initial position and, thus, changing the informative centre of the utterance.
The latter is caused by the communicative intention of the speaker to attract the
readers’ attention to certain moments in the described situation and to make
information more actual, interesting , vivid and striking/
 sayings:
Correspondent: There is an old saying “Once a spy, always a spy” (Time, p.29)
Subtle nuances of meaning, that no other means can attain, are usually expressed
like that. Popular short sayings, proverbs with words of advice or warning make
our speech more understandable, available, make the distance between the
interlocutors shorter and bring them closer to each other.
 Bible expressions:
V.V. Putin:“Thou shalt not steal” (Time, p.29)
For a man who was brought up in the atmosphere of strict atheism the
knowledge of the Bible expressions is an evidence of erudition as the result of
wide reading, of a rather high educational level, of his ability to use sacred writings
concerning the described events.
92
 formulae of participation and of exclusion: the inclusive “We” and the
exclusive “I” and “He”
“Volodya”, Clinton said,… , “ I suggest we walk out together from this room”.
(Time, p.33)
The so-called inclusive “we” enables the speaker to weaken the categorical
character of the utterance making it at the same time more corresponding with
etiquette. “We” doesn’t separate the speaker from the addressee., “We” combines
the efforts of both speakers and helps them get into contact with each other.
First and foremost, we should be governed by the common sense (Time, p. 29).
On the contrary, the exclusive “I” or “he” separates the interlocutors, placing
them on the opposite sides of the borderline:
I don’t believe these are misconceptions. I think this is a purposeful attempt…
(Time, p.29)
 syntactic parallelism, in particular, anaphora, typical of H. Kissinger:
Russia has enormous problems. It has long and unstable frontiers. It has a truly
appalling death rate. It has a declining population (Time, p. 49)
America has to stand for democratic values…But it has to bring these goals into
relationship with other objectives (Time, p.49).
These sentences are bright examples of anaphora. Stylistically anaphora is used
to raise the intensity of meaning and to attach the additional emotional coloring to
the discourse. The sentences are short, brief, and impressive. They don’t allow us
to doubt, as to this being true. On the one hand, we have a poor state with a lot of
social problems: unstable frontiers, a high death rate, a declining population and,
on the other hand, we see a prosperous democratic state with no problems at the
first sight. Such is the negative impact of words upon the readers achieved with the
help of anaphora used by H. Kissinger.
 violent expressions used by V.V. Putin
Violent expressions make speech abrupt, categorical, raising no objections
Correspondent: You must be lucky that the price of oil is so high.
Putin: Fools are lucky. We work day and night (Time, p.29).
93
 emphatic use of the auxiliaries : do, did:
We do see the infringement of civil liberties of groups who in his view threaten
the regime (Time, p.49)
…, so did external challenges allow Putin to grow into a leader. (Time, p.33)
Here we come across the problems of grammar and style expressivity. The
similar use of the predicate strengthens the degree of the subjective modal force
conveyed by the sentence.
 Historical comparisons typical of H. Kissinger
Putin is not a Stalin who feels obliged to destroy anyone who might potentially
at some figure point disagree with him (Time, p.49).
The great Russian reformers like Peter the Great and Catherine the Great were
very autocratic at home and yet progressive by contemporary Western standards.
If you look at Putin in this context, he thinks he is a reformer (Time, p.49).
 Phraseological units characteristic of V.V. Putin
I’m not sure I could have the guts to do that myself (Time, p. 29.)
One doesn’t have to be a particularly bright highbrow to see the obvious, that
the market economy has major advantages over an administrative system (Time, p.
29).
In our paper the above-mentioned linguistic units are regarded as bearers of
valuable information defined by the authors. We suppose that their pragmatic focus
is realized in informative expressiveness and imperative character. Conveying the
author’s estimation of the described events, these means possess the highest degree
of estimation connotation: positive or negative. In this connection it is necessary to
say that the pragmatic potential of the linguistic means used in the interviews
distinguishes itself in their depth and variety.
Sociopragmatics
Sociopragmatics is aimed at examining the relations between the language use
and the language aims. It embraces the actual problems of language policy and
language planning, the social functions of the language, the influence of social
events upon the language, and the role of the language in the life of the society.
94
This approach gives a chance to describe the mechanism of social stipulation of
speech activities.
A cycle of speech activities is divided into situational parts. Each of them is
characterized by a special type of role relations: a conversation with a neighbor, a
speech at the meeting, the exchange of remarks with a passer-by on the way to the
office, a friendly talk with a colleague, etc. Some linguists, for example,
distinguish between the two types of situations under which the speech acts occur:
standard and variable [Spolsky 1998; Крысин 2008].
The first ones undergo the strict regulations of both verbal and non-verbal
character. As for variable situations, it should be noted that they are characterized
by a wider scope of verbal means used in the communication. But it is necessary to
underline that the so-called free choice of verbal means is also limited to a certain
extent, though it is not strictly stipulated by the demands of the standard situations.
For a researcher, interested in sociopragmatics, it is equally important to know
what is said and how it is being said. On the one hand, the verbal form of the
information is meant and, on the other hand, - the verbal means with the help of
which this information is represented in speech. So, the verbal form acquires social
features as the social situation is reflected in the form of communication.
There are two examples illustrating brightly the sociopragmatic aspect of the
linguistic units. 1. When speaking about Russia, Mr. H. Kissinger uses the pronoun
“it”. In this way he expresses his negative attitude towards less developed countries
to which he, probably, refers Russia.
And so Russia should not be viewed as a global threat. But it wants to be
respected as a significant power (Time, p. 49).
Unlike H. Kissinger, V. V. Putin expresses his respect towards Russia by using
she or her.
They moved toward destruction of the system that no longer could sustain the
Soviet people. … It gave Russia her freedom (Time, p. 29).
The researchers state that the personal or possessive pronoun replacing the
name of the country conveys a certain information about its status: she is a
95
substitute for developed countries, it – for developing or less developed countries
[Proshina 1999:106].
2. Our attention was also attracted by the adjective tough. Due to its semantic
capacity the adjective is widely used by newsmen in various publications: tough
love – severe, exigent love (the newspaper heading to “To Russia, With Tough
Love” (N.Y.T., Feb.24,2005); a tough month – a tragic month August in the article
«Again, a Tough Month in Russia» (N. Y. T., Aug. 25, 2002); about V. V. Putin:
one tough kid – (Time, p.30).; about G. Bush: Bush is tough in his defense of the
American national interest… (Time, p. 49) – strict, insistent, inflexible political
leader; tough guys – decisive, cruel guys in the article Russia rerouted? (W.P.,
Dec. 11, 2003); tough headlines – insulting, caustic headlines As a rule, the similar
descriptions convey negative connotations to a lesser or greater degree. Tough love
is used to indicate the relations of political and economical priority of one country
over another. A tough month assumes the review of bloody events in the Caucasus.
One tough kid results from the hungry post-war childhood. Such representation of
the seemingly objective phenomena reveals the negative subjective qualities of
Russia’s image created by journalists in Western mass media.
Characterizing V. V. Putin’s answers in sociopragmatic aspect it is necessary to
say that his speech is represented in a good light due to the use of brief, laconic
sentences, phraseological units, inverted structures, the Bible quotations,
sometimes inferior lexis. On the whole, Mr. V. V. Putin as an addressee is laconic,
open, sincere, categorical, decisive, insistent, and not as stiff as Mr. H. Kissinger.
– Have you read the Bible? – Yes, I have.
– What about the conflicts you’ve had… on gas prices? – What conflicts?
– How do you handle that [the corruption]? – Badly.
– Has your KGB training helped you as President? There is an old saying
“Once a spy, always a spy”. – Well. Those are lies.
His “favorite “words are: first and foremost, well, first.
First and foremost, we should be governed by the common sense (Time, p. 29).
96
On the contrary, the official character of Mr. H. Kissinger’s answers, the
stylistic figurativeness of his speech, the communicative correctness, in some cases
the concealed character of his statements allows us to say that his speech behavior
is strictly codified and corresponds to the standards of the political interview. His
favorite “figure” of speech is syntactic parallelism.
It’s not on Russia’s border. It doesn’t want Russia’s territory. It has no history
of wanting Russian territory, and it is very powerful. Russia and the U. S. can
collaborate on global security (Time, p. 49).
From the point of view of communicative intentions or strategies we find it
possible to define H. Kissinger’s speech as “a play for lowering” which can be
regarded as a strategy of discredit and which is brightly represented in the
following utterance opening the interview and finishing it: …” he thinks he is a
reformer…”.[Иссерс 2008]. In our opinion, this is a kind of verbal aggression.
In V. V. Putin’s answers we discover the subsidiary strategy of self-presentation
connected with making his own image. The use of elliptical constructions,
extremely short, sometimes one-word sentences, violent expressions, the Bible
quotations lays a deliberate emphasis on the individual character of his own
speech behavior, his originality, his tendency to “a word play “[Щербинина
2007].
Concluding remarks
Summing up all the above-mentioned we’d like to re-affirm that the political
discourse has its own set of devices which serve different purposes in the act of
communication. The analysis of the linguistic means carried out on the functional
and interactive ground assumes that these means are not studied as ordinary forms
and structures but as bearers of valuable information defined by the authors, as
bearers of certain ideas, relations, communicative intentions. The description of
linguistic, stylistic and sociopragmatic peculiarities of the politicians’ speech
behavior allows us to bring to light and to define their main communicative
strategies revealed on the basis of the political rhetoric. The latter, in its turn, either
contributes to the harmony of communication or prevents from establishing
97
communicative contacts of full value between the leaders of the two countries and,
correspondingly, between the countries they represent.
References
1. Голанова Е. И. Устный публичный диалог: жанр интервью //Русский язык
конца XX столетия (1985-1995). – М.: Языки русской культуры, 1996. – 480 с.
2. Иссерс О.С.Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. – М.:
Изд-во ЛКИ, 2008. – 284 с.
3. Карасик В. И. Языковой круг : личность, концепты, дискурс.– М. : Гнозис,
2004. – 390 с.
4. Крысин Л.П. Проблема социальной дифференциации языка в современной
лингвистике //Социолингвистика вчера и сегодня. М.: РАН ИНИОН. – 211 с.
5. Прошина З. Г. Теория перевода (с английского на русский и с русского на
английский язык). – Владивосток : Изд-во Дальневост. ун-та, 1999. – 268 с.
6. Рогова К. А. Синтаксические особенности публицистической речи.. – Л. :
Изд-во Ленингр. ун-та, 1975. – 69 с.
7. Щербинина Ю. В. Вербальная агрессия. – М.: Изд-во ЛКИ, 2007. – 355 с.
8. Leech, G. N. Exploration in Semantics and Pragmatic. – London –N.Y.:
Longman, 1983. – 250 p.
9. MacMillan English Dictionary for Advanced Learners. – Oxford: Macmillan
Publishers Ltd., 2006 – 1642 p
10. Spolsky, В. Sociolinguistics. - Oxford- N.Y.: Oxford University Press. 1998 –
128 p.
98
Sources
1. Huey, J., Stengel, R., Ignatius, A. & Zarakhovich.Y. Putin opens a window on
his life. Time, December 31, 2007 / January 7, 2008, pp. 28-29.
2. Kissinger, H. He thinks he is a reformer. Time, December 31, 2007 / January 7,
2008., p.49
3. Christian Science Monitor, May 18, 2006; Jun. 16, 2004.
4. New York Times, Feb. 24, 2005; Aug. 25, 2002.
5. Washington Post, Jun. 23, 2001; Dec. 11, 2003; May 8, 2005.
Аннотация
Статья
посвящена
исследованию
лингвистических
способов
формирования политических стратегий и тактик в речи известных
политиков: В.В. Путина и Г. Киссинджера. Итогом проведенного анализа
явилось выявление особенностей речевого поведения и определение
основных
коммуникативных
стратегий,
характерных
для
обоих
государственных деятелей. С одной стороны, это стратегия самопрезентации,
типичная для В.В. Путина, а с другой стороны, это «игра на понижение»,
которая
может
рассматриваться
как
стратегия
представленная в высказываниях Г. Киссинджера.
99
дискредитации,
ярко
РАЗДЕЛ 2
ЛИТЕРАТУРА И ПЕРЕВОД
Бутенина Е.М., доцент, кафедра фонетики английского языка, ИИЯ ДВГУ
emb_77@mail.ru
РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ГИБРИДНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В ИНДЕЙСКОЙ
ЛИТЕРАТУРЕ
Взаимодействие культурных традиций в современной литературе США
порождает феномен гибридной идентичности, для которой характерна
неустойчивость
и изменчивость, или «текучесть». Этот метафорический
термин подчеркивает множественность имиджей транскультурного «я» и его
способность «перетекать» из одного культурного поля в другое. В данной
работе проблема «текучей» идентичности будет рассмотрена на примере
романа индейско-американской писательницы Луизы Эрдрич «Любовная
магия» (Love Medicine, 1984).
Луиза Эрдрич входит в число наиболее значительных индейских
авторов второй волны, которую критик Кеннет Линкольн назвал Ренессансом
индейской литературы. Ее первый роман «Любовная магия» получил
Национальную награду литературных критиков и стал бестселлером.
Писательница принадлежит к племени чиппева (оджибве) – третьем по
численности в США после навахо и чероки. Изначально это племя
полуоседлых рыболовов и охотников, обитавшее к 16 в. на восточном берегу
озера Верхнее, в 17 в. под влиянием колониальной меховой торговли
перешло к промыслу товарной пушнины, что привело к распаду родовой
организации племени и расселению его по огромной территории Северной
Америки.
Чиппева — христиане, но сохранили многое из древних
племенных культов. Согласно представлениям чиппева, Создатель Гитчи
Манито взял четыре части Матери Земли – землю, ветер, огонь и воду, - и
вдохнул в них жизнь с помощью Священной Раковины. Так, человек был
100
рожден из синтеза четырех стихий и дыхания Создателя. Вода – это кровь
Матери Земли, а подземные реки – ее вены. В одной из легенд чиппева
говорится, что Мать-Земля порождает Воду Жизни, которой кормит
животных, растения и людей.
Луиза Эрдрич считает, что четыре ее романа – «Любовная магия»
(Love Medicine, 1984), "Свекольная королева"(The Beet Queen, 1986), «Следы»
(Tracks, 1988) и «Дворец Бинго»
(The Bingo Palace, 1994) - составляют
единое целое, и образность каждого романа определяет одна из четырех
стихий. Закономерно, что в дебютном романе «Любовная магия» это стихия
воды, стихия начала начал. Герои Эрдрич одновременно существуют в мире
индейской резервации и в мире американского города и при переходе из
одного культурного пространства в другое меняют ипостаси своей
идентичности. Для изображения этого процесса «перетекания» писательница
прибегает к метафорике, связанной со стихией воды, при этом наполняя ее
как христианской, так и индейской смысловой нагрузкой.
Для одной из главных героинь романа, Джун Моррисей, вода кажется
самой естественной средой обитания. Во время медового месяца на
пустынном озере она изумила и испугала своего молодого мужа
способностью «плавать без усилий, перекатываться, нырять, словно рыба»
[Erdrich 1984: 270]. Она едва не утопила его, пытаясь открыть подвластную
ей стихию. Анималистическое начало Джун проявляется и в стихии
дерева/леса. Так, вырастившая ее тетя Мария вспоминает: «Она пила
сосновый сок, ела траву и щипала побеги растений, как олениха»3 [Erdrich
1984: 87]. Женщине казалось даже, что Джун был дочерью Манитоусов,
невидимых лесных духов. Джун жила, словно дитя природы, не принимая
никаких социальных условностей: еще подростком ушла в лесную хижину к
брату отца, а едва ощутив себя женщиной, вышла замуж за кузена, сына
3
После смерти Джун привидится в образе оленихи бывшему мужу Горди.
101
своей тети Марии, вопреки согласию его родителей, из-за чего молодым и
пришлось скрываться в глухих местах.
Джун попробовала все же «выплыть» за пределы индейской деревни в
большой мир, но водная стихия ненадолго выпустила ее и вскоре затянула
обратно. В последний день жизни Джун вода наступала на нее отовсюду: шел
мокрый снег, изображение за окнами расплывалось, и Джун казалось, что
она не идет по улице, а плывет под водой. В одном из окон блеснуло вдруг
яркое пятно, словно «маяк в густом тумане» [Erdrich 1984: 2]. Пятно
оказалось синим крашеным яйцом в руке посетителя бара: христианский мир
отмечал Пасху. Джун зашла в этот бар, и у нее вдруг возникло чувство, что
крашеные яйца принесут ей удачу и случайная встреча что-то изменит в ее
жизни. Новый знакомый очистил для нее розовое яйцо – в тон ее блузке,
пояснил он с усмешкой. Ненадолго оставшись одна, Джун вдруг
почувствовала, что может сбросить старую, жесткую одежду и кожу, под
которыми ее тело было обнаженным и чистым, как яйцо, которое она только
что приняла и съела. Собственная материальная оболочка кажется Джун
хрупкой, как яичная скорлупа, и разрыв этой оболочки приближается все
неотвратимее.
Для Джун яйцо, несомненно, воплощает символ новой жизни в
христианском понимании, но вещный мир в целом воспринимается ею с
анимистической точки зрения: она верит в одушевленность всех предметов.
Так, она вспоминает, как знакомого ей инженера по буровым работам убило
находившимся под давлением шлангом. Джун кажется, что этот шланг «как
змея вырвался из невидимого гнезда»
[Erdrich 1984: 3]. Оказавшись в
машине своего нового знакомого, она воспринимает створки обогревателя
как «пару челюстей, выдувающих жар» [Erdrich 1984: 5]. Технократичность
предметов, которые одушевляет Джун, усиливает
контраст между
природной жизнью ее детства и «цивилизованным» миром, в котором она
оказалась, и подчеркивает, как сложно уместить эти два мира в одном
сознании.
102
В последний для Джун пасхальный вечер продолжал идти снег, что не
остановило ее нетрезвого знакомого от поездки за город, где в какой-то
момент он остановил машину и уснул, а женщина, неловко облокотившись
на незапертую дверь, выпала из машины. Она испытала шок, словно заново
родилась: скорлупа треснула. Холод обжег ее и побудил к действию. И она
решила идти домой. Ей казалось, что даже сильный ветер не собьет ее с пути:
«Она продолжала идти… потому что ее вела обнаженная и чистая часть ее
существа. Снегопад на ту Пасху был сильнее, чем за сорок лет, но Джун шла
по снегу, словно по воде, и пришла домой» [Erdrich 1984: 7]. Воспоминания
племянницы в следующей главе лишь подтверждают очевидное:
Джун
оказалась погребенной в снежной массе и «просто исчезла с лица земли, как
и тот внезапный снег» [Erdrich 1984: 87], словно растворилась и стала водой,
вернувшись в лоно Матери-Земли. Учитывая пасхальную символику главы,
«дом» может быть христианскими небесами, где Джун обрела вечную жизнь.
Глава о Джун открывает роман, в котором переплетаются истории пяти
семей и семи рассказчиков. Свое «водное» начало Джун унаследовала,
очевидно, от дяди, Нектора Кашпау (Нектор и его жена Мария удочерили
Джун после того, как ее мать, сестра Марии, пропала при загадочных
обстоятельствах). Мария ощущает водную сущность мужа как враждебную:
«Его волна обдавала меня, словно камень на дне озера… так волны
стачивают камни, пока те не исчезнут» [Erdrich 1984: 95-96].
Сходные чувства испытывает и сам Нектор, всю жизнь метавшийся
между двумя женщинами - Лулу и Марией, одна несла сладость, а вторая горечь, и он «никак не мог насытиться ни той, ни другой» [Erdrich 1984:
126]. Однажды сидя во дворе своего дома, окруженный детьми и собаками,
Нектор вдруг увидел, «как проходит время… Время проносилось вокруг
меня, как вода вокруг большого мокрого камня. Но разница в том, что я-то не
был прочен, как камень. Меня бы быстро отшлифовало и унесло течением.
Уже сносило» [Erdrich 1984: 127].
103
После этого момента прозрения Нектор понимает, что не может ни
оставить Марию, ни жить без Лулу, и тогда он начинает вести две жизни
одновременно. С Лулу он ощущал себя «неудержимым потоком, натиск
которого она могла выдержать и понестись вместе с ним» [Erdrich 1984: 134].
Менее пылкую любовь Марии Нектор пока не в состоянии оценить.
В конце концов наступает момент выбора, Нектор пишет прощальное
письмо Марии и письмо с предложением руки и сердца, с которым
отправляется к Лулу. Но ее дом словно вымер, не слышно ни звука, и
Нектору кажется, «будто на него что-то медленно надвигается. Огромное,
мохнатое, безымянное животное» [Erdrich 1984: 143]. Не желая видеть в
этом чувстве предостережение, Нектор садится на крыльцо и начинает ждать
Лулу. При этом он вспоминает «того сумасшедшего капитана из «Моби
Дика», поскольку замечает в себе признаки помешательства [Erdrich 1984:
143]. За размышлениями Нектор пытается перечитать свое письмо к Лулу, но
сминает его и бросает под ноги, при этом закуривая одну сигарету от другой.
Бумажный комок загорается от непогашенного окурка, и Нектор отрешенно
смотрит, как пламя перекидывается на траву, потом на гору масляных тряпок
и вскоре добирается до канистр с бензином. Дом обречен. Притаившийся
зверь оказался «змееподобным» огнем, который, как надеется Нектор,
выжжет из него Лулу [Erdrich 1984: 144].
В этот момент ему видится его жена Мария
в образе ангела огня,
снова юная и стройная: «В глазах ее сверкают искры от горящего дома…
Грудь ее - словно огненный щит, а рука – раскаленный добела меч. Когда
она поднимает его, листва за ее спиной расступается и сияет, как крылья»
[Erdrich 1984 : 145]. Нектор падает на колени и готовится принять смерть в
огне, но ангел оказывается его дочерью, поднимает с колен и ведет домой. В
сознании Нектора, как и в сознании его приемной дочери Джун,
сосуществуют индейские анималистические представления (огонь – живое
существо, змея) и христианские (явление ангела возмездия), но над
раздвоенной жизнью Нектора писательница иронизирует, поэтому и
104
кульминационную сцену его любовной истории решает в трагикомическом
ключе.
Если бы ангелом действительно оказалась Мария, то Нектора бы
скорее всего постигла бы суровая кара, поскольку в ее жизни огонь всегда
был безжалостной стихией. В детстве ее отдали на обучение в монастырь, где
она попала под опеку сестры Леопольды. Читателю, знакомому со вторым
романом Эрдрич, «Следы», известно, что до монашества сестру Леопольду
звали Полиной, и она родила дочь Марию. Мария не знает о том, что сестра
Леопольда – ее мать, неясно, знает ли об этом Леопольда, поскольку ребенка
своего оставила сразу после рождения, но испытывает к девочке странное и
пугающее чувство.
Сестра Леопольда – довольно мрачная фигура, создавшая из
христианского учения и индейских религиозных представлений некую
собственную садомазохистскую веру, согласно которой и пытается очистить
от греха Марию. Леопольда воплощает неразрешимость двух культурных
традиций: в ней смешаны индейская и белая кровь, и она всю жизнь хотела
бы «очиститься» от своей индейской примеси. Катерина Рейнуотер, автор
книги
«Мечты
ярких
звезд:
трансформации
индейско-американской
литературы», считает Леопольду «гротескно-юмористическим примером
неудачного конструирования бикультурной идентичности» [Rainwater 1999:
93].
В некоторых поступках Леопольды действительно можно увидеть
определенный комизм: она изнуряет себя голодом и молитвами, гордо
заявляя, что избрала для себя новый путь мученичества, не что эти Святая
Цецилия или Святая Катерина; верит в озерного монстра Миссшепешу, как и
многие в ее племени чиппева, но став монахиней, называет его сатаной и
пытается изловить с помощью длинного крюка. Однако в отношении к
Марии безумие Леопольды приобретает довольно жуткие формы: так, чтобы
изгнать из девочки дьявола, она обливает ее кипятком. В свою очередь
Мария, оправившись от болевого шока, пытается втолкнуть Леопольду в
105
раскрытую печь. Ненависть Марии к Леопольде достигает таких пределов,
что она готова принять мученическую смерть, чтобы оказаться на небесах
первой и - вот она, сладкая месть! – «захлопнуть дверь рая перед носом
Леопольды» [Erdrich 1984: 48].
Апогеем противостояния Марии и Леопольды становится эпизод, в
котором Лепольда протыкает девочке ладонь вилкой, и та теряет сознание.
Когда же она приходит в себя, то видит, что лежит на высокой кровати и
вокруг нее стоят коленопреклоненные монахини. Леопольда сказала им, что
девочке было видение Христа, и потому на ладони появились отметины от
гвоздей. Все монахини поверили в святость и избранность Марии – глава о
ней так и называется «Святая Мария». И в этот момент Мария смотрит в
глаза Леопольде и понимает, что та повержена: «Она смотрела на меня со
всей ненавистью от бури дьявольского праха, что бушевал в ее пустоте»
[Erdrich 1984: 59]. Тогда же Мария осознает, что «поймана на крючок»: ей
уже никогда не избавиться от мучительной жалости к Леопольде, которая
иссушила себя ненавистью и еще при жизни стала сосудом для праха. Прах –
плоть, разрушенная огнем – противопоставляется живительной энергии
воды, которой Леопольда боялась еще до обращения в христианство: ее страх
перед озерным чудовищем постепенно разросся до страха перед жизнью
вообще и ненавистью ко всему живому.
Единственным
персонажем,
у
которого
католическая
вера
и
представления племени чиппева породили вполне жизнеутверждающий
симбиоз, стал Липша Морриссей, сын Джун и приемный внук Марии и
Нектора. Состарившись, Нектор заявил, что впадает во второе детство, и с
того момента стал вести себя без всяких предрассудков. Так, во время мессы
в церкви он набрал в грудь побольше воздуха и стал кричать молитву во всю
мощь своих легких. На вопрос внука, зачем он это сделал, Нектор пояснил,
что иначе Господь его не услышит. И Липша поразился верности этого
наблюдения, потому что и сам уже многие годы замечал, что «со времен
Старого Завета у Господа портится слух. Раньше он даже иногда появлялся
106
лично. В общем, как-то обращал на нас внимание» [Erdrich 1984: 236]. Липша
противопоставляет слабослышащего христианского бога индейским богам в
пользу последних: «Наши боги, конечно, несовершенны, но по крайней мере
захаживают. И делают добро, если их правильно попросить» [Erdrich 1984:
236].
Липша наделен даром прикосновения, о котором он рассказывает с
большой иронией: «Из меня так и течет магия. Я провожу пальцами по рекам
вен, постукиваю над сердцем или делаю круговые движения в области
желудка, и это помогает. Люди чувствуют себя гораздо лучше. Некоторые
женщины платят мне по пять долларов» [Erdrich 1984: 231]. Мария, всю
жизнь ревновавшая Нектора к Лулу, решает воспользоваться даром внука и
поручает ему изготовить любовное зелье, чтобы навсегда отворотить мужа от
соперницы. Липшу пугает эта идея, поскольку он знает, что мельчайшая
ошибка может стоить жизни принявшему зелье.
Но однажды он видит в небе двух канадских гусей, о которых известно,
что они хранят верность своей паре всю жизнь. И Липша решает подстрелить
двух птиц, чтобы сердце самки могла съесть Мария, а сердце самца – Нектор,
и тогда уже ничто бы их не разлучило. Марии идея очень нравится. Липша не
знает, что при первой встрече Марии и Нектора, когда она возвращалась
домой, израненная после экспериментов Леопольды, он пожалел ее и
предложил в подарок убитых им гусей. Можно сказать, что гуси соединили
их на всю жизнь, поэтому могли еще раз сыграть свою связующую роль.
Однако охотник из Липши не получается: два его «точных выстрела»
почему-то не достигают цели. И тогда он решается на «злодеяние»: убеждая
себя, что старые представления о любовной магии всего лишь предрассудки,
он покупает в супермаркете две замороженные индейки и у каждой вырезает
сердце. При этом Липша хочет, чтобы и христианский бог был приобщен к
его волшебному средству и решает эти два сердца освятить. И священник, и
даже добрая монахиня отказывают ему в такой странной просьбе, и на
107
выходе из церкви Липша обмакивает руку в сосуд со святой водой и сам
окропляет сердца индеек.
Мария настолько поверила в силу этого любовного средства, что съедает
предназначенное ей сердце сырым, а для Нектора маскирует его листом
салата и вареным горошком. Однако Нектор не выказывает никакого
желания есть неаппетитное сырое мясо, сразу поняв к тому же, что его
пытаются околдовать. Наконец, разозлившись из-за настойчивых уговоров
жены, он берет сердце в рот, но собирается выплюнуть. И тогда Мария
яростно бьет его по спине, Нектор закашливается и, несмотря на все усилия
Липшы спасти его, задыхается и умирает. Липша чувствует себя виновным в
смерти деда, но в тоже время верит, что это был его сознательный выбор:
«Ему многое не давало дышать. Казалось, что он не хочет больше бороться»
[Erdrich 1984 : 250]. Действительно, Нектор, портреты которого помещали на
всех туристических проспектах Северной Дакоты и даже изображали на
картинах, Нектор с его ястребиным носом и скулами «точно лезвия резака»,
выглядевший словно «памятник самому себе» [Erdrich 1984: 233], просто не
мог умереть, поперхнувшись куском мяса.
После смерти Нектор является внуку, и тот ощущает, что их разделяет
«бурлящая река» [Erdrich 1984: 256]. Однако несмотря на кажущуюся
преграду, дед словно направляет внука в нужное русло, и тот находит свою
настоящую семью и новые силы для жизни. В последней главе, «Пересекая
воды», Липша узнает наконец, кто его родители: это Джун, погибшая во
время снегопада, и Джерри, сын Лулу, дважды приговоренный к
пожизненному заключению и ставший легендой в своем штате, потому что
постоянно сбегал из тюрьмы. Мария и Нектор усыновили Липшу, как они
когда-то удочерили его мать. Со своим впервые обретенным отцом Липша
отправляется в Канаду, где беглецы надеются найти дом. На мосту через реку
на границе Липша останавливает машину, смотрит на «темную, глубокую,
неспокойную» воду и думает о матери. Ему кажется, что она была частью
великого одиночества, которое несет бегущий поток. Он воспоминает, что
108
«эта река была частью древнего океана, который когда-то покрыл обе Дакоты
и решил все наши проблемы. Нетрудно было представить нас под эти
мощными, безрассудными волнами, но живем-то мы на сухой земле…
Оставалось ли перейти через воду, и привести ее домой» [Erdrich 1984: 367].
Эрдрич словно замыкает в кольцо водную нить своего романа и дает надежду
на
более счастливую жизнь Липши, ведомого водным потоком своих
предков.
На примере судеб пяти главных героев своего романа – Нектора, Марии,
Леопольды, Джун и Липши – Луиза Эрдрич показывает, что западная
составляющая их бикультурного мира зачастую оказывает разрушительное
воздействие на личность, потому писательница и ассоциирует ее со стихией
огня, тогда как животворное начало воплощает вода. Неоднократное
сравнение человеческих вен с реками, восходящее к индейским мифам,
создает образ воды как кровной связи, соединяющей поколения. При этом
Луиза Эрдрич не предлагает вычеркнуть западную культуру из жизни
коренных американцев: на примере своего молодого героя Липши она
демонстрирует, что критическое, в чем-то даже ироничное, отношение к ней
создает жизнеспособное сочетание, в котором
главенствующая роль
принадлежит все же индейскому наследию.
Литература
1. Callahan, Kevin L.
An Introduction to Ojibway Culture and History. -
hрttp://www.geocities.com/Athens/Acropolis/5579/ojibwa.html.
–
Retrieved
October 25, 2008
2. Ferrari, Rita. Where the Maps Stopped: The Aesthetics of Borders in Louise
Erdrich's
Love
Medicine
and
Tracks.
http://findarticles.com/p/articles/mi_m2342/is_1_33/ai_58055909/print.
Retrieved April 14, 2009
3. Erdrich, Louise. Love Medicine. – New York: HarperPerennial, 1984. – 369 p.
109
-
4. Rainwater, Catherine. Dreams of Fiery Stars: The Transformations of Native
American Fiction. - University of Pennsylvania Press, 1999. - 222 p.
5. Ojibwa (Chippewa) Culture and History. - http://en.wikipedia.org/wiki/Ojibwa.
- Retrieved April 14, 2009
Summary
Louise Erdrich (born in 1954) is widely acclaimed as one of the most
significant Native American writers of the second wave. Because many of
Erdrich's characters exist simultaneously inside and outside Native American
culture, they embody the fluidity of identity that has come to epitomize so much
postmodern self-conception. This “constant interplay” of cultures is discussed in
her first award-winning novel Love Medicine (1984).
Ганжа Е. К., ассистент, кафедра теории и практики перевода ИИЯ ДВГУ
e-mail:kate_ganzha@mail.ru,
ТИПИЧНЫЕ ОШИБКИ ПРИ ПЕРЕВОДЕ РУССКИХ ГАЗЕТНО –
ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ НА АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК
Перевод с русского языка на английский – неизмеримо более сложный
процесс, чем перевод с английского языка на русский, поскольку он требует
глубокого знания языковых и национальных реалий, иначе говоря,
уверенности в том, что именно так говорят по-английски в данной
конкретной ситуации. [Слепович 2005: 5]
В современном обществе в результате развития межкультурной
коммуникации роль переводчика приобретает все большее значение.
Государства стремятся к экономическому и культурному взаимодействию,
и не последнее место в развитии отношений между странами занимают
средства массовой информации, особенно печатные издания. С развитием
110
компьютерных технологий большую популярность приобрела глобальная
информационная сеть Интернет. Появление онлайн изданий газет и
журналов сделало информацию более доступной. Информационные сайты
имеют большое значение для развития международных отношений. Одним
из англоязычных информационных сайтов, посвященных Российскому
Дальнему Востоку,
материалы
для
является сайт www.vladivostoktimes.com. Все
этого
сайта
предоставлены
российскими
информационными агентствами и переведены русскими переводчиками на
английский язык.
В условиях развития современного общества и межкультурной
коммуникации переводчик играет все более значимую роль. Переводчик
должен обладать профессиональной компетенцией, а наличие ошибок в
переводном
тексте
наносит
значительный
удар
по
его
имиджу.
Исследование ошибок помогает выявить причины их возникновения и
избежать их повторения в будущем.
По нормативам ООН перевод на каждый язык может осуществлять
только переводчик, для которого данный язык является родным (носитель
языка) [www.langinfo.ru]. Дело в том, что существует огромная разница
между переводом с иностранного на родной язык и с родного на
иностранный. Каждый язык имеет присущие ему средства выражения,
которые остаются непостижимыми для людей, не говорящих на данном
языке с рождения [Nike K. Pokorn 2005: 26]. При переводе на иностранный
переводчик должен мыслить на иностранном языке. При переводе с родного
языка задействуется только активный словарный запас; при переводе на
родной язык также используется и пассивная лексика. Поскольку у каждого
человека активный словарь всегда меньше пассивного, переводчику на
иностранный язык приходится чаще смотреть в словарь. Одну и ту же
грамматическую конструкцию или одно и то же слово русского языка
можно передать несколькими вариантами конструкций/слов иностранного
языка, и наоборот. При переводе на родной
111
язык выбор нужной
конструкции
или
наиболее
подходящего
синонима
происходит
автоматически. При переводе на иностранный язык нужно точно знать
тонкую разницу между синонимами, границы применимости тех или иных
оборотов.
Естественно, что при переводе с русского языка на иностранный
возникают ошибки, которые трудно выявить, если человек не является
носителем языка, на который делается перевод. Тем не менее, несмотря на
сложность и трудоемкость, такие переводы выполняются. Другое дело, что
не всегда такие переводы оказываются качественными. Как можно оценить
качество переводов? Какие нормы и требования можно предъявить по
отношению к переводу с русского языка на иностранный?
Одним из важных факторов, оказывающих влияние на качество
перевода с родного языка на иностранный, является межъязыковая
интерференция.
Человек овладевает иностранным языком в условиях уже сложившейся
у него системы родного языка. Родной язык может оказывать как
положительное, так и отрицательное влияние на усвоение иностранного
языка. Положительное влияние называется переносом и выражается в том,
что родной язык может служить опорой для усвоения иностранного.
Отрицательное влияние называется интерференцией и сказывается в
переносе привычных норм родного языка на иностранный, и наоборот.
Интерференция – это взаимодействие языковых систем в условиях
двуязычия, складывающегося либо при языковых контактах, либо при
индивидуальном освоении неродного языка. Оно выражается в отклонениях
от нормы и системы второго языка под влиянием родного.
Интерференция
может
приводить
как
к
серьезным
ошибкам,
существенно влияющим на восприятие и понимание текста, так и к
отклонениям от стилистической нормы, которые понятны рецептору, но не
соответствуют нормам переводящего языка.
112
Единые и общепринятые критерии оценки качества перевода пока не
приняты. Но существуют некоторые параметры, принимаемые во внимание
при анализе и оценке переводного текста.
При оценке качества перевода большую роль играет соответствие
переводного
текста
грамматическим нормам переводящего
языка
и
соответствие заданному смыслу. В связи с этим различают:
- фразы, построенные по правилам изучаемого языка и соответствующие
некоторому заданному смыслу;
- фразы,
построенные
по
правилам
изучаемого
языка,
но
не
соответствующие некоторому заданному смыслу;
- фразы, построенные не по правилам изучаемого языка и не
соответствующие заданному смыслу.
П.Г. Чеботарев предлагает следующую схему оценки качества
перевода:
1)
задача текста в общем виде: сохранена или нет;
2)
содержание текста в общем виде: сохранилось полно или
неполно;
3)
структура текста (в том числе то, насколько сохраняется
последовательность решаемых промежуточных коммуникативный задач):
совпадает или не совпадает;
4)
имеются ли элементы, которые не вписываются в общепринятые
представления о предметах и явлениях, с чем это связано – с различием в
точках зрения, определяемых языком и культурой, с индивидуальной
интерпретацией автора оригинала: обнаружены или нет;
5)
имеются ли элементы, не вписывающиеся в узкий контекст, то
есть в конкретный текст оригинала, или нарушающие этот контекст:
обнаружены или нет;
6)
соответствует ли текст перевода нормам языка перевода:
нарушения есть или нет [Чеботарев 2006: 157].
113
В переводоведении для оценки качества перевода широко используются
такие термины, как «адекватный» и «эквивалентный» перевод.
Под
адекватным переводом понимается перевод, обеспечивающий прагматические
задачи переводческого акта на максимально возможном для достижения этой
цели уровне эквивалентности, при соблюдении норм переводящего языка и
жанрово-стилистических требований, предъявляемых к текстам данного типа
[Комиссаров 1990: 233]. По мнению А.В. Федорова, иностранный термин
«адекватный» можно заменить на более понятный русский термин
«полноценный», что в применении к переводу означает: 1) соответствие
подлиннику по функции (полноценность передачи) и 2) оправданность
выбора средств в переводе. [Федоров 2002: 37] Эквивалентность перевода –
это сохранение относительного равенства содержательной, смысловой,
семантической,
стилистической
и
функционально-коммуникативной
информации, содержащейся в оригинале и переводе.
Материалом для данного исследования послужили более 500 переводов
русских газетно-публицистических статей, выполненных студентами 3-4
курсов ДВГУ и опубликованных онлайн изданием www.vladivostoktimes.com.
Было выявлено 200 примеров типичных ошибок, возникающих при переводе
с русского языка на английский. В данной работе мы рассматриваем типичные
ошибки при переводе, возникающие в области лексики, грамматики и
орфографии.
Ошибки в области орфографии
Одной из ошибок, часто встречающихся у русских переводчиков,
является смешение омофонов, то есть слов, которые в английском языке
произносятся одинаково, а пишутся по-разному. Данный тип ошибки
возникает из-за невнимательности переводчика и нежелания лишний раз
свериться со словарем. В результате орфографическая ошибка ведет к
смысловой.
114
В приведенном ниже примере следует обратить внимание на перевод
выражения «подготовка кадров», которое передано на английский язык
словосочетанием «stuff preparation»:
Добавим, что в Приморском крае уже началась подготовка кадров для
нефтегазового комплекса.
Let’s add that oil-and-gas complex stuff preparation has already begun in
Primorye.
В английском языке существуют две лексемы stuff и staff. Первая имеет
следующие значения: 1. the material of which anything is made. 2. material,
objects, or items of some unspecified kind. Вторая лексема имеет значения 1. a
group of people , esp. employees, who carry out the work of an establishment or
perform a specific function. То есть stuff означает «материал, состав,
вещество», а «staff» - «персонал, кадры». Таким образом, в данном случае
требуется второй вариант – staff:
Let’s add that oil-and-gas complex staff preparation has already begun in
Primorye.
Но в данном контексте лучшим вариантом будет словосочетание
personnel training, которое более привычно для рецептора:
Let’s add that oil-and-gas complex personnel training has already begun in
Primorye.
В следующем примере содержится сообщение о репертуаре театра
молодежи:
Приморский краевой драматический театр молодежи: 11.00 – сказка
для детей «Волшебный дождик»
Primorye Youth Drama Theatre: 11 a.m. – a tail for kids “Magical rain”
В данном случае русская лексическая единица «сказка» переведена
английской лексической единицей tail. В английском языке существуют
омофоны, имеющие звуковую форму teil. Один из них имеет графическую
форму tale и словарное соответствие «сказка, рассказ». Графическая форма
115
второго передается графемами tail и имеет значение «хвост». Следовательно,
в данном случае нужно использовать омофон tale:
Primorye Youth Drama Theatre: 11 a.m. – a tale for kids “Magical rain”
На первый взгляд, ошибки, связанные с неправильным употреблением
омофонов, кажутся незначительными, просто случайными опечатками,
однако из-за таких опечаток перевод выглядит нелепо, нарушается
стилистика текста, страдает качество перевода.
Ошибки в области лексики
Ошибки в области лексики возникают из-за различий в лексических
системах русского и английского языков. Лексические единицы этих двух
языков имеют разное смысловое наполнение. Порой слова совпадают в
значениях полностью, а порой совпадают лишь частично, в каких-то
отдельных значениях.
Сложность для переводчика представляет выбор
лексического соответствия в английском языке, когда известные синонимы
не являются равнозначными, а фактически когда он имеет дело с разными
английскими словами, которые по-русски выражены одним словом. В такой
ситуации переводчик сталкивается с многозначным русским словом. В этом
случае перевод зависит от контекста, от предметной ситуации, описываемой
в оригинале. Кроме того, при выборе английского лексического соответствия
переводчику следует из набора синонимичных слов и словосочетаний
отдавать предпочтение наиболее часто употребляемым в языке. Большую
роль играет стилистическая окраска слова. Существуют специальные
словари, в которых есть пометы, показывающие, какой стилистической
окраской обладает слово. И переводчику следует обращать внимание на эти
пометы при переводе.
Чаще всего ошибки в области лексики возникают из-за того, что
переводчик не знает, в какой предметной ситуации употребляется данное
слово в переводящем языке. Нередки случаи, когда переводчик просто
выбирает знакомое ему слово, которое, по его мнению, соответствует
данному контексту, а на деле оказывается, что данное слово не является
116
подходящим в данной предметной ситуации. В таких случаях большую
помощь могут оказать англо-английские толковые словари, с которыми
переводчику необходимо консультироваться при переводе.
В русском языке, как и в других языках, существует большое количество
полисемантичных, или многозначных слов, каждое из которых может
использоваться для обозначения общих свойств у разных предметов или
явлений [Слепович 2005:23].
Перевод многозначных слов вызывает трудность, поскольку переводчик
не всегда понимает предметную ситуацию, в которой употребляется то или
иное слово в английском языке. При переводе многозначных слов на
английский язык следует иметь в виду, что у одних многозначных слов
имеется один и тот же эквивалент в английском языке, а у других
многозначных слов – несколько эквивалентов (в зависимости от количества
значений). Безусловно, особую трудность при переводе представляют
русские многозначные слова, у которых в английском языке имеется
несколько эквивалентов. В этом случае переводчику необходимо определить,
что конкретно выражает то или иное многозначное слово, в каком контексте
оно
употребляется.
Ведь
в
результате
неправильного
употребления
нарушается лексическая сочетаемость английских слов, теряется смысл
высказывания.
В следующем примере интерес вызывает перевод слова «икра»:
Осенью лосось отложил икру.
Salmon laid caviar in autumn.
В русском языке слово «икра» имеет следующее лексическое
наполнение: 1) мелкие зерновидные яйца самок рыб; 2) продукт питания,
представляющий собой яйца рыб, обработанные особым образом
В русском предложении данное слово употреблено в первом значении.
Английское слово, выбранное переводчиком в данной ситуации, имеет
следующее значение: Caviar – the eggs of some types of fish, especially the
117
sturgeon, that are preserved using salt and eaten as a very special and expensive
type of food.
Получается, что английское caviar не имеет лексического значения,
которое требуется в данной ситуации, и потому не может быть использовано
в этом контексте. Рассмотрим другие варианты перевода слова «икра» на
английский язык. Словарь предлагает roe, spawn, eggs.
В толковом словаре roe определяется как “the mass of eggs inside a female
fish” и spawn как “the eggs of fish”. Таким образом, в данном контексте
русское слово «икра» соответствует английскому spawn или eggs.
Но теперь, когда подходящий эквивалент найден, нужно вновь
обратиться к контексту и посмотреть на окружение слова «икра». Мы видим
выражение «откладывать икру». В английском языке существует глагол to
spawn, который несет в себе значение этого русского словосочетания.
Потому подходящим вариантом перевода данного предложения будет:
Salmon spawned in autumn.
Глагол to spawn является термином и может придать газетнопублицистической статье технический характер. В данном контексте можно
использовать целый ряд словосочетаний «глагол + существительное»,
которые не придадут статье технический облик, например: to lay eggs/roe, to
produce eggs/roe, to deposit eggs.
В
проанализированных
переводах
довольно
часто
встречались
лексические ошибки, допущенные по причине влияния родного языка
переводчика на перевод. Зная модели образования слов в английском языке,
словообразующие суффиксы и приставки, переводчики заимствовали
русские слова, добавляя необходимую (по их мнению) английскую морфему,
и вставляли их в текст перевода в качестве английского слова. В результате,
текст, ориентированный на носителей языка, становился непонятным и
трудным для восприятия. В некоторых случаях рецепторы понимали, о чем
идет речь, лишь благодаря сохраненной основе слова, в других случаях
могли лишь догадываться о смысле, исходя их контекста.
118
В Находке прошло чествование футболистов «Океана».
Celebration in honor of “Ocean” footballists was held in Nakhodka
Обратимся к слову «футболисты» и его переводу “footballists”. В
английском языке для человека, играющего в футбол, существуют
эквиваленты footballer и football player. Слова footballist нет в английском
языке. Ошибка возникла из-за влияния русского языка. Переводчик
заимствовал русское слово «футболист» и передал его в английском
предложении механическим способом. Такое заимствование необоснованно,
поскольку в английском языке есть эквивалент для данной лексической
единицы. Подходящий вариант перевода в этом случае будет:
Celebration in honor of “Ocean” football players was held in Nakhodka
В следующем примере переводчик также следует за родным языком,
выбирая созвучный английский аналог:
По сообщениям синоптиков, количество осадков достигло 20%
месячной нормы.
According to synopticians, the amount of precipitation came to 20% of
monthly norm.
Слово «синоптики» передано на английский язык словом synopticians.
Для перевода слова «синоптик» существуют варианты: Weather forecaster,
weather chart maker, meteorologist. Переводчик выбрал слово, которое по
звукокомплексу напоминает русское слово «синоптик», посчитав его
наиболее подходящим. Ранее в русском языке для обозначения человека,
который занимается составлением прогнозов погоды, использовалось слово
«метеоролог». В английском языке существует похожее по звукокомплексу
слово meteorologist. Но в современном русском языке чаще используется
слово «синоптик». Даже если допустить, что слово synoptician уже появилось
в английском языке и может функционировать в качестве неологизма, не
стоит забывать, что мы имеем дело с газетно-публицистическим текстом,
который направлен на широкую аудиторию читателей. Значит, при выборе
119
лексических единиц необходимо учитывать, как часто они употребляются в
переводящем языке. Потому данное предложение следует перевести так:
According to weather forecasters, the amount of precipitation came to 20%
of monthly norm.
Ошибки в области грамматики
Ошибки в области грамматики, возникающие при переводе с родного
языка
на
иностранный,
обусловлены
различными
грамматическими
системами рассматриваемых языков. В зависимости от способов выражения
грамматических
значений
русский
язык
является
синтетическим,
а
английский – аналитическим, то есть в русском языке грамматическое
значение выражается в пределах слова, а в английском языке оно может
выражаться за пределами слова. Различия в грамматическом строе языков
могут приводить к грамматической интерференции, когда родной язык
оказывает влияние на иностранный. Это приводит к различным ошибкам в
области грамматики.
времени,
залога,
Некоторые грамматические категории (например,
лица,
числа)
существуют
в
обоих
языках,
но
функционируют по-разному и имеют значительные расхождения. Другие
грамматические категории представлены в одном языке, но отсутствуют в
другом (например, категория детерминативности). Различия грамматических
категорий двух языков и разные условия функционирования этих категорий в
рассматриваемых языках часто приводят к грамматическим ошибкам.
Одной из главных ошибок при переводе с русского на английский
является нарушение порядка слов в предложении. Причина этого лежит в
различии структур английского и русского предложения. В русском
предложении порядок слов является относительно свободным. Это значит,
что не существует строго закрепленного места в предложении за тем или
иным его членом. Всякая перестановка связана с большим или меньшим
изменением значения или стилистических оттенков, присущих предложению.
Порядок слов играет синтаксическую и стилистическую роли. Он является
120
одним из средств выражения синтаксических отношений между членами
предложения и создает добавочные смысловые и выразительные оттенки,
меняет экспрессивную функцию того или иного члена предложения.
Несмотря на значительную свободу порядка слов в русском предложении, у
каждого члена предложения есть обычное, свойственное ему место,
определяемое структурой и типом предложения, способом синтаксического
выражения данного члена предложения, местом среди других слов, которые
непосредственно с ним связаны, а также стилем речи и ролью контекста. На
этом основании различают прямой порядок слов и обратный. Первый
характерен для речи научной и публицистической, второй чаще встречается в
речи разговорной и произведениях художественной литературы.
В отличие от русского в английском предложении порядок слов
фиксированный. В русском языке может существовать предложение без
подлежащего или без сказуемого. В предложениях английского языка чаще
всего обязательно и подлежащее, и сказуемое (за исключением, например,
односоставных и неполных предложений). Причем сначала ставится
подлежащее, потом сказуемое, и затем остальные члены предложения. В
некоторых случаях второстепенные члены предложения могут менять свое
место в зависимости от того, на что делается акцент. То есть в зависимости
от тема-рематического членения предложения. В русском языке рема
тяготеет к концу предложения, так как на новую информацию делается
акцент. В английском языке у ремы нет фиксированного места.
В
следующем
примере
переводчик
неоправданно
усложняет
предложение, делает его грамматически нагруженным, используя пассивную
конструкцию с there is:
Эпидемиологи отмечают, что с начала мая из-за вируса энцефалита
погибло уже 15 человек.
Epidemiologists note that because of the encephalitis virus there have
already been dead 15 persons from the beginning of May.
121
В предложении есть подлежащее (15 человек), которое само выполнило
действие (погибло), потому нет необходимости использовать данную
конструкцию. Помимо неправильного порядка слов, в переводе этого
предложения есть еще одна ошибка, связанная с употреблением предлога.
Когда действие началось с какого-то момента в прошлом, используется
предлог «since», а когда действие начнется с некого момента в будущем –
«from».
Epidemiologists note that 15 persons have died because of the encephalitis
virus since the beginning of May.
Еще один вариант перевода этого русского предложения на английский
язык связан с использованием приема синтаксической метонимии. В русском
языке подлежащее обычно обозначает активного производителя действия,
выраженного активным глаголом. Подлежащее в английском предложении
часто передает значение, выраженное обстоятельством. В предложении есть
причина, из-за которой погибли люди (вирус энцефалита). Таким образом,
используя прием синтаксической метонимии, получаем вариант:
Epidemiologists note that the encephalitis virus has already killed 15 persons
since the beginning of May.
С точки зрения стилистики и грамматики английского языка последний
вариант предпочтительней.
Еще одной частой грамматической ошибкой является неверное
употребление категории залога. В следующем примере переводчик неудачно
применил замену залога при переводе:
Строительство нефтеналивного порта в бухте Козьмино начнется в
июле 2007
Oil port in Kozmino Bay in Primorye will be started building in July of 2007.
В данном случае мы можем наблюдать так называемую симплефобию,
то есть боязнь простых переводческих решений. Очевидное и явное в
исходном сообщении кажется переводчику слишком простым и именно
поэтому ставит его в тупик. Переводчик начинает искать обходные пути,
122
делает предложение нагруженным, и в результате допускает грамматическую
ошибку.
На наш взгляд перевод данного предложения при помощи пассивного
залога неуместен, поскольку глагол «начинаться» (to start) не требует
пассивной формы. Следовательно, английский вариант данного предложения
будет выглядеть следующим образом:
The construction of the oil port in Kozmino Bay, Primorye, will start in July
2007.
Таким образом, мы рассмотрели ошибки, которые встречаются наиболее
часто при переводе с русского языка на английский. Количественный анализ
показал, что наибольший процент ошибок переводчики допускают в области
лексики (106 ошибок, 53%). Это связано с тем, что слова функционируют в
языках по-разному, и невозможно найти лишь один эквивалент для
конкретного слова (особенно, если оно многозначное). Каждый эквивалент
имеет свою стилистическою окраску, оттенки значения, которые очень
трудно выявить, если язык, на который переводчик переводит, не является
для него родным. Ошибки в области грамматики встретились нам реже (76
ошибок, 38%). На наш взгляд, это связано в первую очередь с большими
различиями в грамматических системах двух рассматриваемых языков.
Данные языки относятся к разным типам: русский язык - синтетический, а
английский – аналитический. В связи с этим в данных языках наблюдаются
разные способы выражения грамматического значения слова и разные
способы связи слов внутри одного предложения. Под влиянием родного
языка переводчики часто забывают об этом и нарушают структуру
английского предложения, уподобляя ее структуре русского предложения.
Это вызывает серьезные грамматические и смысловые ошибки, которые в
свою очередь приводят к тому, что англоязычный рецептор оказывается не в
состоянии понять текст, написанный, казалось бы, на его родном языке.
Наименьший процент (9%) приходится на орфографические ошибки (18
123
ошибок), к которым в данной работе мы отнесли ошибки, связанные с
неверным употреблением омофонов.
Исследование ошибок играет огромную роль для практической
переводческой деятельности, поскольку позволяет выявить некоторые
закономерности
возникновения
ошибок
при
переводе,
причины
их
возникновения и способы их устранения в будущем.
Литература
1.
Комиссаров В. Н. Теория перевода (лингвистические аспекты): Учеб. для
ин-тов и фак. иностр. яз. – М.: Высшая школа, 1990. – 253 с.
2.
Прошина З.Г. Теория перевода (с английского на русский и с русского на
английский язык): Учебник на англ. яз. – Изд. 2-е, испр. – Владивосток: Издво Дальневост. ун-та., 2002. – 240 с.
3.
Слепович В.С. Настольная книга переводчика с русского языка на
английский=Russian-English Translation Handbook/ В.С. Слепович. - Мн.:
ТетраСистемс, 2005. - 304с.
4.
Федоров А.В. Основы общей теории перевода (лингвистические проблемы):
Для ин-тов и фак-тов иностр.языков. учеб.пособия. – 5-е изд. – СПБ.:
Филологический
факультет
СПбГУ;
М.:
ООО«Издательский
Дом
«ФИЛОЛОГИЯ ТРИ», 2002. – 416 с. – (Студенческая библиотека).
5.
Чеботарев П.Г. Перевод как средство и предмет обучения: Научнометод.пособие./ П.Г. Чеботарев. – М.: Высшая школа, 2006. – 320 с.
6.
Юзефович Н.Г. Русско-английские контакты в языке и культуре. Словарь./
СПб. ИВЭСЭП. Филиал в г. Хабаровске. – Хабаровск, 2000. – 135 с.
7.
Nike K. Pokorn. Challenging the Traditional Axioms: Translation into a nonmother tongue / Nike K. Pokorn. – Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins
Publishing Company. 2005. – p. 179
124
Интернет источники
8.
www.vladivostoktimes.com [режим доступа 20.01.2008]
9.
www.primamedia.ru [режим доступа 18.11.2007]
10. www.langinfo.ru [режим доступа 22.10.2007
Summary
With the development of modern society and intercultural communication, the role
of a translator is getting very important. A translator is supposed to be proficient
for mistakes in the translated text can cause misunderstanding, break intercultural
communication, and do harm to professional image of a translator. The article
concerns the analysis of some typical mistakes in translation of newspaper articles
from Russian into English. It focuses on spelling, vocabulary, and grammar
mistakes.
Жук М. И., доцент, кафедра истории зарубежных литератур ИИЯ ДВГУ
e-mail: heller1@yandex.ru
МИФОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДТЕКСТ
В РОМАНЕ ДЖОНА ФАУЛЗА
«ЖЕНЩИНА ФРАНЦУЗСКОГО ЛЕЙТЕНАНТА»
Интертекстуальность романа Дж. Фаулза «Женщина французского
лейтенанта» давно является объектом внимания литературоведов (А.А.
Пирузян, Е.М. Циглер, А.П. Саруханян, Н.Ю. Жлуктенко и других).
Исследователи выделяют в романе множество отсылок к произведениям
авторов викторианской эпохи: Дж. Остин, Ч. Диккенса, У. Теккерея, Дж.
Элиот, Т. Гарди.
Помимо литературного интертекста в романе отмечаются мифологические
аллюзии. Цель данной статьи – обобщить и дополнить исследования о
мифологическом подтексте этой книги Дж. Фаулза.
125
Один из исследователей творчества писателя указывает на мифы об
Одиссее, Тезее и Эдипе [Фрейбергс 1986, 1992]. Дж. Фаулз сравнивает
Чарльза Смитсона и Сару Вудраф с Одиссеем и Калипсо в 18 главе, описывая
их встречу на Вэрской пустоши: «На террасах не было греческих храмов, но
перед ним была Калипсо» («There were no Doric temples in the Undercliff; but
here was a Calypso1») [Фаулз 2003: 155; Fowels 2004: 140]. В.Л. Фрейбергс
считает, что так же, как Одиссей, который отправился в путешествие, чтобы
возвратиться с новым пониманием себя и мира, Чарльз Смитсон совершает
«символическое
собственного
странствие,
«я»
и
итогом
переосмысление
которого
является
отношений
к
обретение
окружающей
действительности» [Фрейбергс 1992: 52]. Суть выбора, который делает
Одиссей между Пенелопой и Калипсо, состоит в выборе между смертностью
и
вечностью.
оказывается
Герой
в
романа
ситуации
«Женщина
выбора
французского
между
лейтенанта»
Эрнестиной-Пенелопой,
олицетворяющей моральную доктрину тоталитарного общества, и СаройКалипсо, инициирующей пробуждение истинного «я» героя. Чарльз Смитсон
выбирает между «незнанием и познанием, обыденностью существования и
мучительностью самопознания» [Там же], между ложным и истинным.
Соглашаясь с В.Л. Фрейбергсом, хочу отметить, что в образе Сары
Вудраф угадываются черты еще одного персонажа мифа об Одиссее –
сирены. Автор, рассказывая о свидании Чарльза и Сары на Вэрской пустоши,
пишет: «Он (Чарльз) не двигался; он словно прирос к месту. Возможно, у
него раз и навсегда сложилось представление о том, как выглядит сирена:
распущенные длинные волосы, целомудренная мраморная нагота, русалочий
хвост» («But he stood where he was, as if he had taken root. Perhaps he had too
fixed an idea of what a siren looked like and the circumstances in which she
appeared – long tresses, a chaste alabaster nudity, mermaid’s tail») [Фаулз 2003:
155; Fowels 2004: 140]. Не случайно также, что в 60 главе в сознании Чарльза,
разговаривающего с Сарой после долгой мучительной разлуки, возникает
сцена кораблекрушения: «Чарльз продолжал смотреть на нее – а в его ушах
126
отдавался грохот рушащихся мачт и крики утопающих...» («Still Charles
stared at her, his masts crashing, the cries of the drowning in his mind’s ears»)
[Фаулз 2003: 512; Fowels 2004: 438].
Сравнивая свою героиню с Калипсо и сиреной, Дж. Фаулз тем самым
подчеркивает двойственность, неоднозначность этого образа. С одной
стороны, Сара, очаровывая, влюбляя в себя Чарльза, разрушает его жизнь, с
другой, это разрушение оказывается плодотворным, поскольку герой
получает возможность обрести свою подлинную личность. Функция образа
сирены в том, чтобы пропустить Чарльза-Одиссея к желанной цели, в другой
мир после сложного и опасного испытания. Путь к истине никогда не бывает
легким, человек должен оказаться достойным ее. Таким образом, герой
проходит своего рода обряд инициации.
Образ Сары Вудраф соотносится также с образом Ариадны: следствия ее
поступков, как нить Ариадны, приводят Чарльза-Тезея «к центру лабиринта,
где он встречает Минотавра – свое «я» [Фрейбергс 1992: 53]. В эссе
«Острова», раскрывая семантику образа лабиринта, Дж. Фаулз писал, что
центр лабиринта символизирует истинное самопознание [Фаулз 2003: 529].
Чарльз Смитсон сам подобен Минотавру – получеловеку-полуживотному. Он
так же находится в некоем полусуществовании, промежуточном положении
между духовной смертью и подлинным человеческим существованием.
Метафора «жизнь-лабиринт» неоднократно используется в романе.
Уподобление жизни лабиринту встречается в 41 главе: Чарльз, находящийся
в состоянии, близком к экзистенциальному кризису, представляет себе жизнь
как «странный, темный лабиринт», в котором происходят таинственные
встречи («The strange dark labyrinths of life, the mystery of meetings») [Фаулз
2003: 352; Fowels 2004: 308].
Данная метафора выражает не только связь содержания романа с мифом о
Тезее, но и концепцию бытия в понимании Дж. Фаулза. Для автора
«Женщины французского лейтенанта» жизнь не может быть окончательно
классифицирована и навсегда зафиксирована законами и правилами, она
127
шире человеческих представлений о ней. Попытка «закрепить и остановить
непрерывный поток» («to stabilize and fix what is in reality a continuous flux»)
[Фаулз 2003: 57; Fowels 2004: 53] жизни обречена на провал. Это только
наивное желание человека поверить в некий незыблемый, неизменяемый
порядок Вселенной, в «утешительную упорядоченность мироздания» («an
immensely reassuring orderliness in existence»), «ибо кто может отрицать,
что порядок – наивысшее благо для человечества?» («for who could argue that
order was not the highest human good») [Фаулз 2003: 58; Fowels 2004: 54].
Писатель сравнивает бытие природы с лабиринтом, который постоянно
меняет свою форму: «он знал, что находится в лабиринте, но не знал, что
стены и коридоры этого лабиринта все время изменяются» («he knew he was
in labyrinth, but not that it was one whose walls and passeges were eternally
changing») [Фаулз 2003: 57-58; Fowels 2004: 53]. Дж. Фаулз писал, что центр
лабиринта, то есть истинное самопознание, находится «не в раскрытой
заранее тайне, а в самом процессе ее раскрытия» [Фаулз 2003: 529, 539].
Неслучайно, что одна из встреч Чарльза с Сарой на Вэрской пустоши
происходит в своего рода туннеле (аналоге входа в лабиринт): «Плющ здесь
разросся очень буйно – кое-где он сплошь покрывал отвесную стену утеса
вместе с ветвями ближайших деревьев, его огромные рваные полотнища
нависали у Чарльза над головой. В одном месте эти заросли образовали
нечто вроде туннеля <…>. Она стояла наверху, у оконечности туннеля,
шагах в пятидесяти от него» («In places ivy was dense – growing up the cliff
face and the branches of the nearest trees indiscriminately, hanging in great
ragged curtains over Charles’s head. In one place he had to push his way through
a kind of tunnel of such foliage <…> She stood above him, where the tunnel of ivy
ended, some forty yards away») [Фаулз 2003: 149-150; Fowels 2004: 135-136].
Принимая
во
внимание
всё
сказанное
выше,
эту
встречу
можно
интерпретировать как начало путешествия героя к своему подлинному «я».
Миф о Тезее репрезентируется также мотивом поиска, который явно
звучит в романе: Чарльз Смитсон, палеонтолог-любитель, увлекается
128
поиском окаменелостей; после переосмысления представлений о себе и
окружающем мире предметом поиска становится Сара; в конечном итоге
Чарльз Смитсон находит свою истинную личность, «частицу веры в себя,
<…> что-то истинно неповторимое, на чем можно строить» («he has at
last found an atom of faith in himself, a true uniqueness, on which to build»)
[Фаулз 2003: 522; Fowels 2004: 445]. Мотив поиска уподобляет Чарльза
Тезею, ищущему выход из лабиринта Минотавра.
Кроме того, форма самого романа схожа с лабиринтом: финалы книги (два
ложных и один истинный) подобны разным вариантам пути, из которых
только один является выходом из сложного запутанного пространства,
дорогой, ведущей к спасению.
Еще одна мифологическая аллюзия, считает В.Л. Фрейбергс, связана с
мифом об Эдипе, вводящимся в повествование с помощью образа Сары,
которую автор постоянно сравнивает со сфинксом. Например, Гарри
Монтегю говорит Чарльзу о необходимости его встречи с Сарой: «Вам
непременно нужно задать вопросы сфинксу <…> Только не забывайте, что
грозило тем, кто не мог разгадать загадку» («You must question the Sphinx
<…> As long as you bear in mind what happened to those who failed to solve the
enigma») [Фаулз 2003: 489; Fowels 2004: 420] Согласно античному мифу,
насланная на город Фивы в наказанье сфинкс расположилась близ города и
задавала каждому проходившему загадку. Людей, не разгадавших загадки,
она убивала [Мифы народов 1994: 479].
Чарльз во втором варианте финала не разгадал загадку Сары-сфинкса. Он
спрашивает ее: «Пойму ли я когда-нибудь все ваши аллегории?» («Shall I ever
understand your parables?»). В ответ «она только с жаром качает головой»
(«The head against his breast shakes with a mute vehemence») [Фаулз 2003: 513;
Fowels
2004:
439].
В
данном
мифологическом
контексте
Чарльз
воспринимается как жертва, а его выбор – как духовная гибель.
В третьем финале Чарльз постигает загадку Сары-сфинкса и тем самым
обретает спасение. Он понимает, что «он всегда был игрушкой в ее руках;
129
она всегда вертела им как хотела», ее целью была власть над ним. Она –
женщина, больная истерией, она может проявить свою личность только через
психологическое порабощение другой личности. Осознав это, герой
оставляет ее. Таким образом, Чарльз отказывается и от викторианской
модели существования, и от той жизни, которую пыталась навязать ему Сара.
Другой исследователь романа Дж. Фаулза видит в образе Сары Вудраф
выражение различных ипостасей «единого образа Богини-матери <…>,
воплощающего женское творческое начало в природе» [Червякова 2006: 436,
433]. Сара Вудраф с первых страниц появляется как «некий мифический
персонаж» («a figure from myth») [Фаулз 2003: 9; Fowels 2004: 11], а ее
«чуждые солнцу» глаза, залитые «лунным светом» («eyes whitout sun, bathed
in an eternal moonlight») [Фаулз 2003: 156; Fowels 2004: 141], – важная деталь,
так как многие ипостаси Богини-матери – лунные божества (Артемида,
Исида, Персефона-Прозерпина и отождествляемые с ней Геката и Селена).
Д.Ю. Червякова отмечает «принципиальную амбивалентность этого образа»,
так как в образе Богини-матери парадоксально соединены созидательная и
разрушительная функции. Тем самым, она оказывается включенной в круг
представлений о вечном возрождении, и, будучи введена в него,
интерпретируется как источник жизненной силы и бессмертия [Червякова
2006: 434].
Помимо аллюзий к образам античных мифов в художественном
пространстве романа Дж. Фаулза обнаруживается большое количество
отсылок к христианской мифологии, на которые хотелось бы обратить
внимание.
Библейский интертекст представлен в романе высокой частотностью
христианских номинаций: Иисус Христос, Понтий Пилат, святой Павел,
святой Евстахий, Иуда, Иеремия, Иезавель, Иерусалим, Эдем, вавилонская
блудница, Содом и Гоморра, Сатана, святой Грааль, ангелы господни,
Библия, собор, церковь и др. К этому следует добавить упоминаемые в тексте
библейские цитаты, молитвы, притчи, псалмы. Высокую номинативную
130
плотность библеизмов можно рассматривать как признак внимания автора к
нравственно-этическим
принципам
человеческого
существования,
отраженным в священной книге христианства.
Главному герою романа «Женщина французского лейтенанта» Чарльзу
Смитсону на момент начала повествования 32 года, к концу романа он
достигает 34-летнего возраста. Таким образом, возраст героя вызывает
ассоциации с символическим возрастом Иисуса Христа (33 года). В
Евангелии от Луки упоминается, что «Иисус, начиная свое служение, был
лет тридцати» (3:23). Вопрос о точных временных рамках жизни Спасителя
был и остается дискуссионным, тем не менее 33 года традиционно считаются
возрастом Христа. В психологическом плане это возраст, который является
важным этапом человеческого бытия: человек, прожив значительный отрезок
жизни, сознательно или бессознательно подводит итоги того, что он сделал и
не сделал, кем он стал, кем он хотел стать и кем он хочет быть.
Говоря о библейском контексте романа, стоит отметить, что события,
изменяющие жизнь Чарльза Смитсона, происходят в конце марта (встреча с
Сарой на Вэрской пустоши датирована Дж. Фаулзом 29 марта 1867 года
[Фаулз 2003: 77; Fowels 2004: 71]), то есть меньше чем за месяц перед
католической Пасхой, которая в 1867 году пришлась на 21 апреля.
Сходство жизненного пути Чарльза и Христа заключается в том, что
подобно Христу, воскресшему из мертвых, герой переживает духовное
воскрешение. Чтобы проследить этот путь от гибели к возрождению,
рассмотрим его образ.
Как уже говорилось, на момент начала повествования Чарльзу Смитсону
32 года, он баронет, наследник солидного состояния. Герой прибывает в
маленький городок Лайм-Риджис, к своей невесте Эрнестине Фримен,
дочери богатого торговца, с которой помолвлен уже два месяца.
Свой будущий брак Чарльз воспринимает с некоторым сомнением: его
влечет к своей избраннице, но в этом влечении больше сексуальной
неудовлетворенности, чем подлинного духовного и интеллектуального
131
родства. Эрнестина красива, умна, но при этом избалована и эгоистична. К
портрету Эрнестины писатель добавляет важную деталь: она младше Чарльза
на 11 лет [Фаулз 2003: 84; Fowels 2004: 77]. Разница в возрасте отражает
разницу в духовном и интеллектуальном опыте: невеста не понимает своего
избранника, не разделяет его интересов. Еще одна важная деталь –
близорукость Эрнестины («short-sighted eyes») [Фаулз 2003: 13; Fowels 2004:
14], которая в контексте романа становится косвенной характеристикой ее
духовной ограниченности: она еще больше Чарльза зажата в тиски
условностей и ритуалов викторианской эпохи.
Чарльз Смитсон уже в начале повествования смутно сомневается в своем
выборе, спрашивая себя, «сможет ли Эрнестина когда-нибудь понять его
так же, как он понимает ее» («whether Ernestina would ever understand him
as well as he understood her») [Фаулз 2003: 16; Fowels 2004: 17]. После
встречи с Сарой на Вэрской пустоши он признается себе, что «Эрнестина
вообще никогда его не поймет» («she would never understand him») [Фаулз
2003: 244; Fowels 2004: 219].
Чарльза трудно назвать бунтарем, выступающим против норм и правил
своей эпохи, но, тем не менее, он отличается от большинства своих
современников. Учась в Кембридже, «надлежащим образом вызубрив
классиков <...> , он (в отличие от большинства молодых людей своего
времени) начал было и в самом деле чему-то учиться» («At Cambridge having
duly crammed his classics <…> he had (unlike most young men of his time)
actually begun to learn something»), Чарльз имеет «дурную привычку
просиживать целыми днями в библиотеке» («he had a sinister fondness for
spending the afternoons <…> in the library») [Фаулз 2003: 19; Fowels 2004: 20].
В студенческие годы герой чуть было не «бросился в объятия церкви
<…> объявив, что желает принять духовный сан» («he rushed <…> into
those (arms) of the Church, <…> horrifying <…> that he wished to take Holy
Orders»), но вскоре отказался от этого, став «живым и здоровым
132
агностиком» («emerged in the clear and healthy agnostic») [Фаулз 2003: 20;
Fowels 2004: 20].
Не
будучи
гением,
но
обладая
несомненным
интеллектуальным
потенциалом, Чарльз не стал писателем, политиком или ученым, поскольку,
как пишет Дж. Фаулз, он «был в полной мере заражен байроническим
сплином при отсутствии обеих байронических отдушин – гения и
распутства («he had all Byronic ennui with neither of the Byronic outlets: genius
and adultery»), и его «главной отличительной чертою <…> была лень»
(«Laziness was <…> Charles’s distinguishing trait»). Но тем не менее, герой
«не превратился в легкомысленного бездельника» («he was not essentially
frivolous young man») [Фаулз 2003: 21, 22; Fowels 2004: 21, 22]. Он увлекается
эволюционной теорией Ч. Дарвина и новой для своего века наукой –
палеонтологией.
Интерес Чарльза к палеонтологии в контексте романа и в творчестве Дж.
Фаулза в целом приобретает глубокое символическое значение. Это
характеризует Чарльза как человека прогрессивных взглядов, обладающего
определенной незаурядностью; выделяет его среди других викторианцев, для
которых учение Ч. Дарвина и палеонтологические изыскания являются чемто непристойным и скандальным. Например, отец Эрнестины мистер Фримен
в споре с Чарльзом утверждает, что «Дарвина следует выставить на
всеобщее обозрение в зверинце. В клетке для обезьян» («Mr. Darwin should be
exhibited in a cage in the zoological gardens») [Фаулз 2003: 11; Fowels 2004:
13].
Интерес
Чарльза
бессознательный
к
поиск
естествознанию
Истины,
можно
воплощенной
рассматривать
как
в
как
Природе,
полусознательный интерес к тайнам вселенского бытия; как неотчетливое, но
все-таки
стремление
к
познанию
подлинных
законов
и
категорий
существования. Дж. Фаулз пишет: «Если ему и удалось извлечь из бытия чтолибо мало-мальски похожее на Бога, то он нашел это в Природе, а не в
Библии» («What little God he managed to derive from existence, he found in
133
Nature, not the Bible») [Фаулз 2003: 20; Fowels 2004: 20]. По словам автора,
его герой «всегда ставил перед жизнью слишком много вопросов» («he had
always asked life too many questions») [Фаулз 2003: 16; Fowels 2004: 17]; «он
все время искал смысла жизни; более того, он даже думал – жалкий
простак! – что этот смысл уже начал приоткрываться ему в каких-то
мгновенных озареньях» («He had pursued the meaning of life, more than that, he
believed – poor clown – that at times he had glimpsed it») [Фаулз 2003: 327;
Fowels 2004: 286].
При этом Чарльз не обладает талантом ученого: он «называл себя
дарвинистом, но сути дарвинизма он не понял» («called himself a Darwinist,
and yet he had not really understood Darwin») [Фаулз 2003: 57; Fowels 2004:
53], «ему не суждено было стать вторым Дарвином» («He would never be a
Darwin») [Фаулз 2003: 324; Fowels 2004: 284]. Поиски окаменелостей для
героя Дж. Фаулза – не призвание, а скорее развлечение, интересное
времяпрепровождение, заполняющее «бесконечные анфилады досуга» («vast
colonnades of leisure available») [Фаулз 2003: 17; Fowels 2004: 18]. Сам автор
называет его «прирожденным дилетантом» («man with time to fill, a born
amateur») [Фаулз 2003: 54; Fowels 2004: 51], который не знает, чем заполнить
время.
Выбор области приложения своих интеллектуальных способностей
характеризует личность Чарльза: объявляя себя страстным последователем
биолога Ч. Дарвина, он, тем не менее, посвящает себя не биологии, то есть
«совокупности наук о живой природе, о закономерностях органической
жизни» [Ожегов, Шведова 1995: 45], а палеонтологии, то есть «науке о
вымерших животных и растениях» [Там же: 480].
Между выбором объекта приложения сил и психологическим состоянием
героя существует определенная связь. Чарльз сам подобен тем окаменелым
вымершим животным, поискам которых он посвящает свое свободное время:
его духовный потенциал, т.е. подлинная человеческая сущность, постепенно
умирает, оставаясь без развития и применения, потому что в жизни героя
134
отсутствуют смысл и цель. Чарльз признается доктору Грогану: «если б вы
только знали, что у меня за жизнь... Как бесцельно, бессмысленно она
проходит...
У
меня
нет
никакой
нравственной
цели,
никаких
обязательств. Кажется, всего лишь несколько месяцев назад мне
исполнился двадцать один год... я был полон надежд, и все они рухнули» («if
you knew the mess my life was in … the waste of it … the uselessness of it. I have
no moral purpose, no real sense of duty to anything. It seems only a few months
ago that I was twenty-one – full of hopes … all disappointed») [Фаулз 2003: 244;
Fowels 2004: 219].
Характерно, что автор неоднократно сравнивает Чарльза Смитсона с
аммонитом – вымершим беспозвоночным животным класса головоногих
моллюсков: «у него не больше свободы воли, чем у аммонита» («he had no
more free will than an ammonite») [Фаулз 2003: 256; Fowels 2004: 230]; «ему не
повезло, он жертва, ничтожный аммонит, захваченный волной истории и
выброшенный навсегда на берег; то, что могло бы жить и развиваться, но
превратилось в бесполезное ископаемое» («he was one of life’s victims, one
more ammonite caught in the vast movements of history, stranded now for eternity,
a potential turned to a fossil») [Фаулз 2003: 369; Fowels 2004: 321].
Стоит отметить, что собирание мертвых вещей связывает Чарльза
Смитсона с Фредериком Клеггом, героем первого романа Дж. Фаулза
«Коллекционер». В контексте данного произведения коллекционирование –
это характеристика ущербности Клегга, его выраженная неспособность
воспринимать живую красоту мира, а значит и мир во всей его полноте и
сложности. В контексте романа «Женщина французского лейтенанта» – это
отражение омертвевшей, парализованной, прекратившей развитие личности
Чарльза. В статье «Предметы коллекционирования: предисловие» (1996) Дж.
Фаулз, рассматривая коллекционирование как насилие над Природой и как
будто обращаясь к герою романа, писал: «природа <…> – это отнюдь не
коллекционирование мертвых предметов, а нечто куда более сложное и
трудное: существование и сосуществование» [Фаулз 2003: 576].
135
Таким
образом,
герой
Дж.
Фаулза
находится
в
состоянии
экзистенциального кризиса. Достигнув 32-летнего возраста, подойдя к этому
важному рубежу, под влиянием обстоятельств он понимает, что его «жизнь
<…> до сих пор проходила без цели и смысла», что он «ничего не успел
совершить» («I have always felt that my life has been without purpose, without
achievement») [Фаулз 2003: 419; Fowels 2004: 362]; впереди его ждет
неудачный брак с женщиной, которая его никогда не сможет понять, а сам он
– бездарный дилетант, который делает вид, что занимается наукой.
Экзистенциальный кризис в жизни Чарльза Смитсона приближается к
своему апогею после предложения отца Эрнестины Фримен стать его
компаньоном в торговом деле. Будущий тесть не настаивает на немедленном
принятии решения и дает время на размышление. Это предложение, пишет
Дж. Фаулз, «<…> в сочетании с обещанной отсрочкой поставило Чарльза
«в положение Христа в пустыне: Иисус тоже получил сорок дней и ночей
на раздумье, чтобы сатана мог легче соблазнить его» («Charles felt himself,
under the first impact of the attractive comparison, like Jesus of Nazareth tempted
by Satan. He too had had his days in the wilderness to make the proposition more
tempting») [Фаулз 2003: 314; Fowels 2004: 277].
Таким образом, мы сталкиваемся с еще одной деталью, отсылающей нас к
христианскому мифу, – это притча об искушениях Христа в пустыне.
Наиболее полно эта легенда отражена в евангелиях от Матфея и Луки.
Апостол Марк лишь кратко об этом упоминает: «был Он там в пустыне
сорок дней, искушаемый сатаною, и был со зверями; и Ангелы служили Ему»
(Мк. 1:13), а в евангелии от Иоанна этот сюжет не упоминается.
Как известно, после своего крещения «Иисус возведен был Духом в
пустыню для искушения от диавола» (Мф. 4:1). Дьявол искушает Христа
голодом, говоря «…если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались
хлебами» (Мф. 4:3), гордыней («...если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо
написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не
преткнешься о камень ногою Твоею» (Мф. 4:6) и подвергает испытаниям его
136
веру. Во время последнего искушения дьявол показывает Христу все царства
мира, над которыми он имеет власть, и предлагает их ему: «...Тебе дам
власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому
хочу, даю ее; итак, если Ты поклонишься мне, то все будет Твое» (Лк. 4:6-7).
Подобно дьяволу, искушающему Христа «царствами мира», мистер
Фримен предлагает Чарльзу после женитьбы на Эрнестине стать его
компаньоном в своей торговой фирме. Герой, не испытывающий ни
малейшей склонности к коммерции, понимает, что работа в фирме тестя –
это кабала, рабство на всю жизнь.
Отсылки к библейскому мифу об искушении Христа в пустыне
дополнительно проявляются в описании чувств героя: «Вся его прошлая
жизнь вдруг представилась Чарльзу как приятная прогулка по живописным
холмам; теперь же перед ним простиралась бескрайняя унылая равнина»
(«It was to Charles as if he had travelled all his life among pleasant hills; and now
came to a vast plain of tedium») [Фаулз 2003: 316; Fowels 2004: 278]. Кроме
того, позже, объясняя Эрнестине причины разрыва помолвки, Чарльз
Смитсон скажет: «Когда минувшей зимой я начал подумывать о женитьбе,
когда мой выбор пал на вас, я поддался сатанинскому соблазну» («When
I realized last winter that an offer of mariage might be favourably entertained by
you, I was tempted by Satan») [Фаулз 2003: 419; Fowels 2004: 362].
В библейском мифе дьявол, искушая Христа, хочет совратить его на
ложный путь. В обмен на «царства мира» Спаситель должен поклониться
Сатане, т.е признать приоритет материального над духовным, опровергнуть
существование духовно-нравственных постулатов, законов человеческого и
вселенского бытия. В романе Дж. Фаулза герой в обмен на экономическое
благосостояние должен пожертвовать своей свободой и саморазвитием,
подменить
возможность
материальных
ценностей
подлинного
(то
есть,
бытия
процессом
фактически,
накопления
коллекционированием
мертвых предметов). Чарльз Смитсон понимает, что согласие стать
коммерсантом, которое он должен дать, – это окончательная духовная
137
смерть. Дж. Фаулз пишет: «В голове его с предельной ясностью обозначилась
мысль: если только я переступлю этот порог, мне конец» («It came to him
very clearly: If I ever set foot in that place I am done for») [Фаулз 2003: 325;
Fowels 2004: 285].
Чарльз сознает, что «с него запрашивают непомерно высокую цену – все
его прошлое, лучшую часть его самого; он был не в силах признать
бессмысленным все, к чему стремился до сих пор, – хоть и не сумел
воплотить свои мечты в реальность» («His whole past, the best of his past self,
seemed the price he was asked to pay; he could not believe, that all he had wanted
to be was worthless, however much he might have failed to match reality to the
dream») [Фаулз 2003: 327; Fowels 2004: 286]. Обладая человеческими
слабостями и недостатками, герой все-таки понимает, что «деньги не могут
быть смыслом жизни» («the pursuit of money was an unsufficient purpose in
life») [Фаулз 2003: 326; Fowels 2004: 284], он отвергает «идею обладания как
жизненной цели» («Charles <…> reject the notion of possession as the purpose
of life») [Фаулз 2003: 326; Fowels 2004: 285].
В данном контексте особую значимость приобретает семантика имени
невесты Чарльза. Имя Эрнестина (Ernestinа) созвучна словам earn
(зарабатывать, получать доход) и earnest (денежный задаток). Имя связывает
ее образ с материальным, прагматичным, дегуманизированным миром.
Кроме того, важно сочетание имени и фамилии героини (Ernestinа Freeman).
Одно из значений слова earnest – «серьезный», т.е. буквально Ernestinа
Freeman можно перевести как «серьезный свободный человек». В некоторой
семантической несочетаемости слов «серьезный» и «свободный» можно
увидеть авторскую иронию по отношению к данному выбору, а значит и
варианту жизни Чарльза. Связывая свою судьбу с Эрнестиной, герой романа
выбирает подчинение, несвободу, имитацию жизни, что в контексте книги
означает смерть его личности, подлинности.
Не случайно писатель помещает в роман следующий эпизод: Чарльз после
разговора с мистером Фрименом на одной из лондонских улиц наталкивается
138
на
огромный
коммерческое
магазин
заведение,
своего
тестя.
похожее
на
Автор
сравнивает
сияющий
золотой
гигантское
дворец,
с
исполинской, пышущей жаром машиной, чудовищем, готовым «заглотить и
перемолоть всех, кто посмеет приблизиться» («to suck in and grind all that
came near it») [Фаулз 2003: 324; Fowels 2004: 284]. Герой как будто смотрит
на свою собственную смерть.
В евангелии от Луки Христос в ответ на искушение говорит дьяволу:
«...отойди от Меня, сатана; написано: Господу Богу твоему поклоняйся, и
Ему одному служи» (Лк.4:8). Чарльз Смитсон во втором из возможных
финалов романа отвергает предложение мистера Фримена, утверждая своим
поступком выбор в пользу приоритета духовного над материальным,
истинного над ложным подобно тому, как Христос отвергает власть Сатаны
и утверждает свое служение Богу.
Как уже говорилось ранее, предложение отца Эрнестины Фримен
усиливает экзистенциальную фрустрацию героя: «все дремавшие в нем
подозрения насчет бесполезности собственного существования пробудились
с новой силой» («Those old doubts about the futility of his existence were only too
easily reawakened») [Фаулз 2003: 315-316; Fowels 2004: 278]. Своей
кульминации этот конфликт между истинным и ложным существованием
достигает в 48 главе, в которой описан момент духовного прозрения Чарльза
Смитсона.
В христианском контексте романа описываемая в этой главе сцена в
церкви является ключевой. В храме происходит разговор, который автор
предлагает воспринимать и как спор «между лучшей и худшей сторонами»
личности Чарльза («between his better and his worse self»), и как диалог между
ним и Богом («тем, чье изображение едва виднелось в полутьме над
алтарем» («between him and that spreadeagled figure in the shadows at the
church’s end») [Фаулз 2003: 401; Fowels 2004: 347].
Стоя перед распятием, Чарльз испытывает «сильнейшее, необъяснимое
чувство сродства, единства» («a mysterious empathy invaded him») [Фаулз
139
2003: 403-404; Fowels 2004: 349] с Христом: «Ему казалось, что к кресту
пригвожден он сам – разумеется, он не отождествлял свои мучения с
возвышенным,
символическим
мученичеством
Иисуса,
однако
тоже
чувствовал себя распятым» («He saw himself hanging there… not, to be sure,
with any of nobility universality o Jesus, but crucified») [Фаулз 2003: 403-404;
Fowels 2004: 349].
Так же, как и Христос, Чарльз воскресает из символического царства
мертвых: он понимает, что жизнь его была подчинена мертвым, бездушным,
античеловеческим принципам и догмам, которые никаким образом не
соотносились с его подлинными желаниями и стремлениями.
Образ царства мертвых воплощается в одном из эпизодов этой главы,
когда Чарльз вспоминает о страхе осуждения неправедных поступков
человека со стороны мертвых: «если бы со смертью все и вправду кончалось,
если бы загробной жизни не было, разве я тревожился бы о том, что
подумают обо мне те, кого нет на свете?» («if they were truly dead, if there
were no after-life, what should I care of their view of me). Он отвечает на
заданный себе вопрос: «они и не знают, и не могут судить» («They do not
know, they cannot judge») [Фаулз 2003: 405; Fowels 2004: 350]. Чарльз восстает
«против макабрического стремления идти в будущее задом наперед,
приковав взор к почившим праотцам, – вместо того чтобы думать о еще
не рожденных потомках. Ему казалось, что его былая вера в то, что
прошлое продолжает призрачно жить в настоящем, обрекла его <…> на
погребение заживо» («against this macabre desire to go backward into the
future, mesmerized eyes on one’s dead fathers instead of on one’s unborn sons. It
was as if his belief in ghostly presence of the past had condemned him <…> to a
life in the grave») [Фаулз 2003: 406; Fowels 2004: 351].
Восприятие викторианской эпохи как аллегорического образа мира
мертвых
возникает
в
художественном
мире
романа
благодаря
неоднократному сравнению исторической ситуации, в которой существуют
герои его произведения, с «исправной», «бесчеловечной, бездушной»
140
машиной («correct apparatus; it was not human, but machine») [Фаулз 2003: 89,
404; Fowels 2004: 81, 350], то есть чем-то мертвым, лишенным истинного
человеческого содержания. Человек в такой ситуации не принадлежит себе,
он несвободен в своем выборе, законсервирован в своем развитии, то есть
находится в состоянии духовного паралича.
В результате этого диалога Чарльз перерождается: после преодоленного
мировоззренческого кризиса он по-новому воспринимает мир и свою
собственную личность. Во всей полноте и ясности он понимает, что,
руководствуясь жизненными принципами и нормами этики, навязанными
ему обществом, «он при жизни превратился в подобие мертвеца» («He had
become, while still alive, as if dead») [Фаулз 2003: 405; Fowels 2004: 350].
Эпоха
превратила его
«в
полное ничтожество, когда
реальность
подменилась иллюзией, слова – немотой, а действие – оцепенелостью...»
(«had brought him to what he was: more an indecision than a reality, more a
dream than a man, more a a silence than a word, a bone than an action») [Фаулз
2003: 404; Fowels 2004: 350].
В момент духовного озарения герой понимает, что суть христианской
веры не в распятии, а в том, что Христос воскрес из мертвых, тем самым
утвердив
идею
возможности
начала
новой
жизни
(перерождения),
искупления греха. Подлинная христианская вера – не во внушении
верующему чувства вины из-за жертвы принесенной Богом ради всего
человечества в целом и отдельного человека в частности; подлинное
христианство
–
в
благодарности
за
возможность
осмысленного
существования и возможности исправления ошибок. Смысл христианства –
«постараться изменить мир, во имя которого Спаситель принял смерть на
кресте; сделать так, чтобы он мог предстать всем живущим на земле
людям, мужчинам и женщинам, не с искаженным предсмертной мукой
лицом, а с умиротворенной улыбкой, торжествуя вместе с ними победу,
свершенную ими и свершившуюся в них самих» («to bring about a world in
which the hanging man could be descended, could be seen not with the rictus of
141
agony on his face, but the smiling peace of a victory brought about by, and in,
living men and women») [Фаулз 2003: 404; Fowels 2004: 349].
После принятия этой идеи «<…> Христос не потерял в глазах Чарльза
своего величия. Скорее наоборот: он ожил и приблизился; он сошел для него
с креста – если не полностью, то хотя бы частично» («<…> it did not
diminish Christ in Charles’s eyes. Rather it made Him come alive, uncrucified
Him, if not completely, then at least partially») [Фаулз 2003: 406; Fowels 2004:
351]. Герой, возрождаясь для новой жизни, как будто сам сходит с
символического
креста,
освобождаясь
от
шаблона
существования,
навязанного ему эпохой.
После пережитого обновления герой резко меняет свою жизнь, порывая с
тоталитарными стандартами своей эпохи. Он разрывает помолвку с
Эрнестиной, понимая, что это может сделать его изгоем, но также он сознает,
что его брак с этой женщиной никогда не будет счастливым. Разорвав
помолвку и отношения с большей частью привычного общества, Чарльз
хочет жениться на Саре Вудраф, которую любит и благодаря которой смог
переосмыслить свое отношение к миру и самому себе. Однако Сара исчезает,
не оставив указания, где ее можно найти.
В данном развитии сюжета можно увидеть еще одну отсылку к
библейскому мифу. Так, подобно Христу, герой становится мучеником: он
теряет положение в обществе, привычный образ жизни, любимую женщину.
Платой за освобождение становится боль, ежедневное общественное
порицание. Об этом Чарльз был предупрежден. Во время своего диалога с
Богом он слышал слова: «Ты знаешь, перед каким выбором стоишь. Либо ты
остаешься в тюрьме, которую твой век именует долгом, честью,
самоуважением, и покупаешь этой ценой благополучие и безопасность. Либо
ты будешь свободен – и распят. Наградой тебе будут камни и тернии,
молчание и ненависть; и города, и люди отвернутся от тебя» («You know
your choice. You stay in prison, what your time calls duty, honour, self-respect,
and you comfortably safe. Or you are free and crucified. Your only companions
142
the stones, the thorns, the turning backs; the silence of cities, and their hate»)
[Фаулз 2003: 403; Fowels 2004: 349].
Дж. Фаулз трансформирует библейский миф: согласно Новому завету
после воскрешения Христос возносится, растворяя свою сущность в своем
учении и последователях; Чарльз после воскрешения продолжает свой путь
«через камни и тернии». Воскрешение приносит герою не только свободу, но
также и одиночество и связанное с ним страдание. Ему даже кажется, что «он
всего-навсего сменил одну западню – или тюрьму – на другую» («he felt he had
merely changed traps, or prison») [Фаулз 2003: 476-477; Fowels 2004: 409].
Однако при этом Чарльз понимает, что «как ни горька его участь, она все же
благороднее той, которую он отверг» («However bitter his destiny, it was
nobler than that one he had rejected») [Фаулз 2003: 477; Fowels 2004: 409].
Как можно видеть, Дж. Фаулз сознательно соотносит образы Иисуса
Христа и Чарльза Смитсона. При этом писатель не повторяет буквального
жизненного пути Спасителя (от непорочного зачатия к Голгофе), поскольку
для воплощения своей идеи ему не нужен пафосный герой. Писатель
изображает
не
исключительную
личность,
бунтующую
против
несправедливого миропорядка, а создает образ обыкновенного человека,
наделенного, с одной стороны, потенциалом развития личности, и, с другой,
естественными
человеческими
слабостями,
а
также
возможностью
преодоления своего несовершенства. Не случайно, что автор, постоянно
подчеркивая слабость, инфантильность, пассивность Чарльза Смитсона, с
уважением говорит об экзистенциальном выборе, который сделал герой, не
побоявшись осуждения со стороны общества.
В этом отношении значима семантика имени героя (Charles Smithson). Он
носит имя, как минимум, трех великих викторианцев: Диккенса, Дарвина и
Лайеля. Имя Чарльза Смитсона – отражение огромного потенциала
человеческой личности. Фамилия же героя, с одной стороны, подчеркивает
его ординарность, а с другой, обращает внимание на скрытые духовные
143
возможности человека. Smithson – сын Смита; Smith – кузнец, т.е. человек,
овладевший огнем (символом разума и творческих сил человека).
Образы Христа и Чарльза объединяет идея возможности духовного
перерождения,
искупления,
преодоления
ошибок,
заблуждений
и
собственных слабостей.
Используя элементы христианского мифа, Фаулз углубляет образ своего
героя, перенося повествование в область вечных проблем человеческого
бытия.
Важно отметить, что сам Дж. Фаулз, относясь с уважением к мировым
религиям, не принимал идеи Бога как персонифицированной сущности. В
книге «Аристос» (1964) он так определяет свое понимания этой философской
категории: «Бог» – это положение. Не сила, не существо, не воздействие. Не
«он», не «она», не «оно» («God» is a situation. Not a power, or a being, or an
influence. Not a «he» or a «she», but an «it»»); «Бога» нет, но его не-бытие
вездесуще, как вездесуще и его воздействие («God» is not; but its not-being is
universally present, and universally affects»); «Бог» <…> положение, а не
личность» («God» <…> is a situation and not a person»); «Бог» есть энергия,
порождающая все вопросы и искания <…> изначальный источник всех
желаний» («God» is the energy of all questions and questing <…> the ultimate
source of all action and volition») [Фаулз 2006: 31, 33, 37, 40; Fowels 2004: 22,
23, 25, 28].
Писатель обращается к античному и христианскому мифу как к
универсальному языку, как к способу повествования, который, благодаря
своей специфике, наиболее полно может донеси его мысль.
Роман Дж. Фаулза «Женщина французского лейтенанта» – это книга о
духовном
восхождении
человека.
Герой
проходит
через
тяжелые
психологические испытания, чтобы обрести свою подлинную личность,
чтобы
понять,
что
«смысл
жизни
не
ограничивается
пассивным
существованием, но является творческим процессом, выражением своего
«я» [Фрейбергс 1986: 15]. Как Одиссей, Тезей, Эдип и Христос, Чарльз
144
Смитсон своим духовным путешествием повторяет последовательность
универсальных событий человеческого бытия – нисхождение в смерть и
восхождение в возрожденную жизнь. Образ Сары Вудраф вбирает в себя
образы Калипсо, Ариадны, сирены, сфинкса, а также Исиды, Артемиды,
Персефоны (Прозерпины), Деметры (Цереры) как ипостасей единого образа
Богини-матери.
Вследствие
этого
она
становится
многогранным
и
универсальным символом Истины, подлинной человеческой сути, голос
которой никогда не перестанет звучать в человеке.
Поводя итог, можно сказать, что в романе «Женщина французского
лейтенанта» Дж. Фаулз плодотворно использует образы и сюжетные
элементы античного и христианского мифов. За счет этого писателю удается
создать текст большой семантической и информационной плотности: каждое
действие героев и каждый эпизод романа получают отражение в
пространстве духовного опыта человечества. Мифологический интертекст
расширяет временные и пространственные границы романа, углубляет его
философское содержание.
Литература
1. Библия. – М.: Российское библейское общество, 2006. – 1217 с.
2. Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х томах. – М.: Российская
энциклопедия, 1994.
3. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М.:
АЗЪ, 1995. – 928 с.
4. Фаулз Д. Аристос / пер. с англ. – М.: АСТ., 2006. – 348 с.
5. Фаулз Д. Кротовые норы / пер. с англ. – М.: АСТ., 2003. – 702 с.
6. Фаулз Д. Любовница французского лейтенанта / пер. с англ. – СПб.:
Азбука-классика, 2003. – 544 с.
7. Фрейбергс В.Л. Самобытность литературного таланта Джона Фаулза //
Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. – Тарту. Вып. 945, 1992. – С. 50-57.
145
8. Фрейбергс В.Л. Творческий путь Джона Фаулза: автореф. дис. ... канд.
филол. наук. – Рига, 1986. – 26 с.
9. Червякова Д.Ю. Гендерный аспект процесса самопознания в романах
Джона
Фаулза
//
Культурно-языковые
контакты.
Вып.
9.
–
Владивосток: Изд-во ДВГУ, 2006. – С. 433-441.
10.Fowles Jh. The Aristos. London: Vintage books, 1980. 220 p.
11.Fowles Jh. The French Lieutenant’s Woman. London: Vintage books, 2004.
448 p.
Summary
Traditionally, in John Fowler’s novel «The French Lieutenant's Woman»
there is an emphasis on many references to the works of the Victorian Age authors
(J. Austin, Ch. Dickens, W. Thackeray, G. Eliot, Th. Hardy and others).
Acknowledging the importance of the influence of Victorian texts on the poetics of
this novel, the author of the article draws the readers' attention to the allusions of
Antique and Christian mythology.
Корнилова Л.Е., доцент, кафедра немецкого языка ИИЯ ДВГУ
e-mail: ludmilakornilova@mail.ru
Пархандеева Н.Н., студентка факультета германских языков ИИЯ ДВГУ
ПЕРЕВОД ОККАЗИОНАЛЬНЫХ НЕМЕЦКИХ СЛОЖНЫХ СЛОВ
(НА МАТЕРИАЛЕ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ)
Сложные слова присущи языкам любого строя, они встречаются в
русском, немецком, английском, французском и других языках, но в
немецком языке они обладают особой спецификой оформления. И это
совершенно естественно, поскольку критерии, служащие для оформления
сложных слов, связаны со всей словообразовательной системой данного
языка. Исторически сложилось, что именно структура немецкого языка
создает
почву
для
широкого
распространения
146
и
использования
словосложения как способа выразить свою мысль, описать какое-либо
явление или передать чувства [Искоз 1970: 33]. Огромное количество слов,
образованных путем словосложения в немецком языке, объясняется тем, что,
как и другие народы мира, немцы стремятся к так называемой «речевой
экономии» [Шевелева 2004 51], т.е. стремятся найти способ перефразировать
описательные выражения и заключить их семантическое содержание в как
можно более короткое слово. Так появляются различные новые слова путем
аббревиации, словопроизводства, а также сложения основ слов, причем
последнее зачастую представлено более полно, поскольку, как указывают
многие ученые, именно этот метод словообразования является одним из
самых продуктивных [Шевелева 2004: 52].
Сложные слова стали своего рода визитной карточкой немецкого языка,
его национальной особенностью. Жизнь не стоит на месте, прогресс во всех
сферах и областях деятельности человека создает новые понятия и требует
создания слов для их обозначения. Более трети единиц в словаре новых слов
Барнхарта
могут
быть
[Ибрагимходжаев 2002: 3].
отнесены
По
словам
к
сложным
образованиям
И. Г. Ольшанского,
процентное
соотношение новых слов и толкований слов, возникших благодаря
словообразованию,
заимствованию
и
перетолкованию,
составляет
соответственно 75%:15%:10% [Ольшанский 2005: 98].
Язык любой системы постоянно находится в движении, поскольку с
развитием науки и техники возникают как новые явления действительности,
так и слова для их обозначения. Структура немецкого языка способствует
тому, что большая доля языковых новообразований является сложными
словами, которые не успевают фиксировать даже самые современные
словари. Потребности в коммуникации в современном мире требуют умения
быстро и безошибочно переводить сложные слова. Переводчику очень важно
научиться не только пользоваться словарем как помощником в многогранном
процессе
перевода,
но
также
уметь
анализировать
и
окказиональные сложные слова, не зафиксированные в словарях.
147
переводить
Вопросами образования сложных слов в разное время занимались
различные исследователи языка как российские, так и зарубежные
специалисты. Рассмотрев определения разных ученых, мы решили
остановиться на определении, данном З.Г. Прошиной, как наиболее полно
отражающем его особенности: «Сложное слово – это единица словарного
состава языка, состоящая более чем из одной лексической основы,
функционирующая как единое целое и имеющая свое собственное
значение и грамматические признаки» [Прошина 2002: 52].
Особо продуктивными в немецком языке являются субстантивные
композиты. При этом степень сложности (протяженность) немецкого
сложного слова теоретически неограничена. Именно поэтому, наверное,
только в этом языке можно встретить такие словесные «чудовища»
[Ольшанский 2005: 101], как
die Schifffahrtsgesellschaftsdirektorsstellvertretersgemahlin,
die Alexanderplatzhochhausspatzenfamiliennestkinder,
die Rundfahrtumweglongtimepreissenkungsunterbrechungsrückfahrkarte,
die Schrödermerkelfischerwesterwellestoiberlafontainegysiundwiederwesterwell
e.
Однако сколь бы протяженными ни были немецкие определительные
сложные слова, в них всегда четко выделимы определяемый и
определяющий элементы, которые образуют бинарное единство, так что
отношения
между
элементами
сложного
слова
достаточно
представляются посредством дерева непосредственно составляющих.
Straβen
bahn
определяющее
определ
halte
определяющее
яемое
определяющее
stelle
определ
яемое
определяемое
148
легко
х
Многие исследователи как немецкого, так и русского языка ставили
перед собой задачу выяснить, по какому принципу композиты можно
объединить в группы. Выявление определенных совокупностей сложных
слов, общих принципов образования композитов, соединения элементов в
составе сложных слов помогает систематизировать знания об определенной
стороне их природы и характера, тем самым способствуя разрешению
проблем, возникающих при переводе.
Рассматривать
композиты
можно
с
точки
зрения
различных
классификаций, но из всех возможных классификаций нами было принято
решение в своей работе придерживаться морфологической классификации
сложных слов, чтобы иметь возможность анализировать компоненты
сложного слова с точки зрения их частиречной принадлежности, что должно
в особенности способствовать переводу окказиональной лексики.
Морфологическая классификация удобна в применении на практике,
когда существует необходимость «разобрать» сложное слово, перевод
которого не зафиксирован в определенных специализированных и общих
словарях,
чтобы,
проанализировав
его
отдельные
составные
части,
установить значение композита.
Среди
сложносочиненных
существительных
были
обнаружены
следующие варианты морфологической структуры:
1. Существительное + существительное.
Чаще всего это композиты, состоящие из двух основ:
а) без какого-либо соединительного элемента, как, например, die Fantasiewelt,
das Mörderpaar, der Todfeind, Filmbiografien и др.,
б) с соединительным элементом: das Verteidigungsministerium, Liebesszenen,
das Glücksspiel, die Lebensphase и др.;
2. Прилагательное + существительное.
149
По сравнению с первым типом морфологической структуры сложные
слова, образованные по схеме «прилагательное + существительное» во много
раз более редки. Они так же, как и композиты, образованные на основе двух
основ существительных, в подавляющем большинстве случаев не имеют
соединительного элемента и присоединяются либо непосредственно, либо
посредством
дефиса.
Например:
der Schwarz-Seher,
das
Sozialdrama,
die Hauptrolle, die Neuentdeckung и др.
3. Основа глагола + существительное.
Как уже указывалось выше,
в контексте сложносочиненных
существительных данный тип морфологической структуры является, по
мнению ученых, спорным в связи с наличием такой флексии, как суффикс –
er, благодаря чему некоторые лингвисты относят эти слова к разряду
образованных другим способом словообразования - словопроизводством
[Степанова 2003: 106-126]. Например:
der Angstmacher, der Wettkampfgegner, der Kindermörder, der Elektrohändler и
др.
Полноправными
сложносочиненными
существительными,
принадлежность которых к данному типу морфологической структуры не
вызывает сомнений, являются, например,
die Machart, Dreharbeiten, der Brennpunkt, die Wohnsiedlung, Fahrstunden и
др.;
4. Числительное + существительное.
В виду своей специфичности, композиты данной структуры довольно
однообразны, однако некоторые из них (такие как das Jahrhundert,
der Mittfünfziger, die 33-Jährige, der Zweitjob и аналогичные им) обладают
относительной частотностью;
5. Наречие + существительное.
Структура
данного
типа
словосложения
существительных
характеризуется отсутствием соединительных элементов, их сходностью с
150
так называемыми сдвигами, например, die Außenwelt, die Zurückweisung, die
Zusammenarbeit, das Hinterland;
6. Глагол + прилагательное.
Все сказанное выше о композитах, соединенных между собой согласно
схеме «наречие + существительное», относится и к указанному типу
морфологической структуры (das Fernsehen, das Freisetzen).
По результатам произведенного нами анализа мы установили, что в
подавляющем большинстве случаев существительные композиты образованы
по модели «существительное + существительное» как с соединительным
элементом, так и без него. Модель «существительное + прилагательное» и
«существительное + глагол» и прочие не столь частотны, однако, не менее
важны для характеристики общей картины структурного состава сложных
существительных.
Способы перевода немецких сложносочиненных существительных на
русский язык различны по своей частоте употребления в силу эксплицитноимплицитных различий строя немецкого и русского языков. По мнению
ученых, наиболее распространены следующие соответствия сложным словам
исходного языка в языке переводящем: «словосочетание имя прилагательное
с именем существительным» и «словосочетание имя существительное в
именительном падеже с именем существительным в родительном падеже»,
что объясняется более высокой, чем в немецком языке, «атрибутивностью»
русского языка [Роганова 1961: 131].
Практическим материалом нашего исследования послужили 948
сложных
слов,
отобранных
методом
сплошной
выборки
из
публицистических текстов (а именно кинорецензий) немецкого журнала
Brigitte за 2007-2009 годы. Окказиональные сложные слова составили почти
половину (49%) из общего числа отобранных лексических единиц.
В
ходе
исследования
мы
выяснили,
что
окказиональная
композиционная лексика, встречающаяся в рецензионных обзорах, так же как
и зафиксированная в двуязычном словаре, поддается переводу по различным
151
схемам перевода. Здесь встречаются те же способы перевода, что и при
анализе
перевода
сложных
существительных,
имеющих
словарные
соответствия. Это такие способы перевода как:
А) простое слово (существительное):
die Leitfigur – глава, das Kinodebüt – кинодебют, die Schriftstellerin –
писательница, das Holywood-Monster – блокбастер и др.;
Б)
словосочетание
«прилагательное
+
существительное»:
der Lieblingsregisseur – любимый режиссер, der Kinosaal – зрительный зал,
Fördergelder – спонсорская поддержка, der Auslöseschalter – пусковой
механизм и др.;
В) «существительное + существительное в родительном падеже»:
Frauenleiche - труп женщины, die Auszeichnungswelle – волна признания,
der Regentanz – танец дождя, die Lebensphase – период жизни, der Kinostart –
начало съемок и др.;
Г) «существительное и существительное» (дефисное написание)
встречалось весьма редко, напр., Zwillingsbruder – брат-близнец;
Д) «существительное + предложная группа», например,
das Medienereignis – событие, имеющее широкую огласку в прессе,
der Filmpreis - награда в области киноиндустрии, die Filmkritik – обзор и
комментарии к фильму, die „Dogma“-Bewegung – направление фильмов в
стиле фильма «Догма» и др.
152
Способ перевода окказиональных сложных
существительных
2% 4%
9%
32%
29%
24%
Сущ-Сущ
Сущ+Сущ (Р.п.)
Сущ
Сущ+Предл.гр.
Прил+Сущ
Другое
Более наглядно эти данные представлены на диаграмме:
На
диаграмме
показано,
существительных,
что
из
встретившихся
496
нам
окказиональных
в
ходе
сложных
исследования
публицистических текстов, 33% (163 единицы) переводятся конструкцией
«существительное+предложная группа». Чуть менее частотным является
способ перевода «прилагательное+существительное», составляющий 29%
или 142 существительных-композита немецкого языка. По нашему
мнению, этот феномен объясняется тем, что русский язык обладает
высокой
степенью
существительного
в
«атрибутивности»,
отношении
то
присоединения
есть
к
валентность
нему
имени
прилагательного высока. Однако наиболее продуктивным способом
153
перевода сложных окказиональных лексических единиц является перевод
предложной группой, поскольку переводчику необходимо передать смысл
окказиональной
лексики,
что
чаще
всего
предполагает
именно
развернутый перевод благодаря импликации, свойственной как немецкому
языку в целом, так и немецким сложным словам в частности. Далее,
следует отметить способ перевода «существительное + существительное в
родительном падеже», занимающий по частоте употребления третье место
(24% и 117 слов). Нами были отмечены также и другие соответствия
немецких сложных существительных, например, простое или сложное
существительное как способ перевода окказиональной лексики можно
применить лишь в 10% случаев (46 слов), а дефисное написание словсуществительных – лишь при переводе 4% сложных существительных (что
составило 20 единиц).
На основе нашего анализа представляется возможным сделать вывод о
том, что изучение процесса образования композитов, в частности, их
структуры, является актуальной задачей переводчика, поскольку словарь в
силу своей ограниченности не может способствовать в сложном и
многогранном процессе перевода. Только познав внутреннее членение
сложных слов, языковой посредник сможет адекватно понять и передать
их
коннотацию.
Далее,
налагая
коннотационное
содержание
на
определенную переводческую схему, мы можем создать в свою очередь
новую, хотя и окказиональную, семантическую единицу, которая смогла
бы служить полноценным эквивалентом до тех пор окказиональной
лексики [Комиссаров 2007: 152].
Литература
1. Ибрагимходжаев, И. Сложение как способ образования лексических
единиц: автореф. дис. канд. филол. наук: 10.02.04 / И. Ибрагимходжаев.
– Самара, 2002. – 26 с.
154
2. Искоз, А. Лексикология немецкого языка / А. Искоз, А. Ленкова. – 3-е
изд, испр. и доп. – Л. : Просвещение, 1970. – 269 с
3. Как написать рецензию [Электронный
ресурс]
/
Российская
Федерация.– Режим доступа : http://humanitarium.nm.ru/recenziya.htm
[Дата обращения : 20 мая 2009 г.]
4. Комиссаров, В. Н. Лингвистика перевода /В. Н. Комиссаров. 2-е изд., доп. – М. : УРСС, 2007. – 176 с.
5. Латышев, Л.К. Перевод: теория, практика и методика преподавания:
учеб. пособие / Л. К. Латышев, А. Л. Семенов. – М. : Академия, 2005. –
192 с.
6. Ольшанский, И.Г. Лексикология:
Современный
немецкий
язык
/
Russian)
/
И. Г. Ольшанский, А. Е. Гусева. – М. : Академия, 2005. – 416 с.
7. Прошина,
З.Г.
Theory of
Translation
(English
and
З. Г. Прошина. –2-е изд., испр. – Владивосток : Издательство ДВГУ,
2002. – 240 с.
8. Роганова, З. Е. Пособие по переводу с немецкого на русский язык /
З. Е. Роганова. – М. : Издательство литературы на иностранных языках,
1961. – 303 с.
9. Степанова, М.Д. Лексикология современного немецкого языка /
М.Д. Степанова, И.И. Чернышева. - М. : Академия, 2003. – 256 с.
10.Шевелева, Л.В. Лексикология современного немецкого языка: курс
лекций: учеб. пособие / Л. В. Шевелева. – М. : Высшая школа, 2004. –
240 с.
Summary
The article is devoted to problems of occasional German compound words
translation. In a way compounds have become a ‘trademark’ of the German
language, its national feature. It is extremely important for a translator to be able to
analyze and render occasional compound words not recorded in dictionaries.
Practical data for our study was provided through 496 occasional compounds.
155
Unsettled in dictionaries compositional nouns are most frequently translated
with the ‘Noun + Prepositional Phrase’ pattern due to its explicit character, or also,
by the ‘Adjective + Noun’ structure which we tend to explain through high
occurrence of attributive word groups in the Russian language. Occasional
compound nouns can be most effectively rendered using explanatory translation as
in many cases such words are novel or occasional (author’s) expressions contained
in one word.
Курдина Ж. В.,профессор, кафедра истории зарубежных литератур ИИЯ
ДВГУ
e-mail: cosmea2@yandex.ru
Мелякина И. Ф., ст. преподаватель, кафедра немецкого языка ИИЯ ДВГУ
ЛИРИЧЕСКИЙ ГЕРОЙ НОВАЛИСА
В ПРОСТРАНСТВЕ И ВРЕМЕНИ ПОЭТИЧЕСКОГО ЦИКЛА
«ДУХОВНЫЕ ПЕСНИ»
В 1802 году, после смерти Новалиса, его ближайшие друзья и
единомышленники по йенской школе Август Вильгельм Шлегель и Людвиг
Тик подготовили и издали в Берлине пятнадцать стихотворений «императора
немецкого романтизма». Поэт создавал их
параллельно со знаменитыми
«Гимнами к ночи» и «Генрихом Офтердингеном».
Эти пятнадцать
стихотворений известны как поэтический цикл «Духовные песни». Первые из
них возникли осенью 1799 года, последние – в августе 1800. Ранее этого
издания, но все в том же 1802 году, Л. Тик и А.В. Шлегель опубликовали в
«Альманахе Муз» (в Тюбингене) семь стихотворений Новалиса. Они вошли в
названный цикл, изданный в Берлине. Издатели сохранили за этим
небольшим лирическим сборником название «Духовные песни», исходя из
тех определений, которые были обозначены Новалисом в его письмах и
планах, и следуя жанровой поэтической традиции, сложившейся еще в
156
средневековье. Сам поэт по отношению к своим духовным песням
использовал два обозначения: и христианские песни (christliche Lieder), и
духовные песни (geistliche Lieder).
Так, одна из записей Новалиса 1799 года содержит указание на жанровую
природу лирических стихотворений, позже названных духовными песнями:
«Религиозные фантазии. – Книга утешений. – Духовные песни. – Молитвы
для Ю(лии)».
В письме Ф.Шлегелю от 31 января 1800 года Новалис,
относительно своих песен, отданных для печати в «Атенеум», писал: «Моим
песням дано название «Образец новых духовных песнопений» [Seidel
1983:11]. Немецкая исследовательница М. Зейдель излагает еще один план
песен, составленный Новалисом, где обращает на себя внимание строчка:
«Голоса из Палестины. Сборник христианских песен» [Seidel 1983:12].
Современники поэта также употребляли оба
определения (христианские
песни, духовные песни) по отношению к названному сборнику.
Достаточно известными в Германии предшественниками Новалиса в жанре
духовных песен были Х.Ф. Геллерт («Духовные оды и песни», 1757 г.) и Ф.Г.
Клопшток («Духовные песни», 1757 – 1769 гг.). Подтверждено, что Новалис
знал оба эти сборника. Однако гораздо важнее здесь отметить то, что сам
жанр духовных песен – явление, широко используемое в многочисленных
христианских песенниках второй половины XVIII века, а не только в
индивидуальных сборниках признанных поэтов.
Истоки жанра духовной песни, как было замечено выше, уходят в
средневековье, средневековый фольклор. Во всех определениях духовных
стихов-песнопений содержатся указания на то, что эти произведения
создавались верующими христианами, в них отражено христианское,
религиозное
миросозерцание.
Духовные
стихи,
как
указывает
энциклопедический словарь «Эстетика», чаще всего восходят к библейским
текстам и воспроизводят ветхозаветные и новозаветные сюжеты;
в
большинстве случаев образцом для их создателей служили псалмы Давида
[Бачинин 205:74].
157
Самые ранние проявления духовных песен на немецком языке относятся
к концу XI века. Их можно увидеть в качестве отдельных литургических
вступлений к мессе. Позже они возникают в лирике миннезингеров, где
теряют свою анонимность, приобретают черты авторского, индивидуального
стиля и становятся более личными, а также изысканными.
Историки
литературы выделяют среди духовных песен этого времени
песни
дифирамбического характера (Lobgesang), духовный шпрух (geistliche
Spruchdichtung), в котором достаточно сильным оказывается сатирический и
морализаторский аспект; песни крестовых походов (Kreuzzugslyrik), а также
песнопения, посвященные Деве Марии (Marienlyrik). Поскольку духовная
лирика – явление общеевропейской культуры, то среди авторов духовных
песен находим имена философа и богослова Пьера Абеляра (1079-1142),
мистика-теолога Бернарда Клервоского (1090-1153),
короля Кастилии
Альфонса Х Мудрого (1221-1284), итальянского проповедника Франциска
Ассизского (1182-1226). Из
немецких поэтов традиция жанра называет,
конечно же, знаменитых миннезингеров Вальтера фон
Фогельвайде и
Райнмара фон Цветера.
Со времени эпохи Реформации искусство духовной лирики развивается
дальше в сторону воспроизведения глубоко личных
переживаний.
Неповторимость стилевых особенностей позволяет различать философскорелигиозную поэзию итальянцев Торкватто Тассо,
Якопо Саннадзаро и
Джамбатисто Марино. Опыт индивидуального чувствования чрезвычайно
различен в духовных стихах Джона Донна, Георга Герберта, Роберта Крэшоу
и Джона Мильтона. Немецкая духовная лирика, созданная поэтами,
прошедшими через трагедию 30-летней войны своего XVII
века,
тематически гетерогенно представлена в поэзии Андреаса Грифиуса,
Христиана Гофмансвальдау, Фридриха Шпее, Ангелуса Силезиуса и других
их современников, также обратившихся к философско-религиозному жанру.
Таким образом, в определенных произведениях европейской песенной
лирики, ориентированной на религиозно-философский аспект, постепенно
158
проявились те структурные признаки, которые стали отличительными
чертами жанра духовной песни. Наверное, потому, что произошло
созревание жанра, завершилось его формирование, появилась его культурная
востребованность,
возникла необходимость (уже со времен Лютера)
создавать сборники духовных песен не только для домашнего употребления,
но для церковного богослужения.
Некоторые стихотворения из «Духовных песен» Новалиса также вошли в
сборники церковных песен. Герман Курцке, современный немецкий
исследователь творчества Фридриха фон Гарденберга, заметил, что Новалис
был одним из последних великих поэтов, чьи произведения были внесены в
сборники церковных песен [Kurzke 2001:74]. Но его стихи при этом
претерпели изменения. Черты собственно новалисовского художественного
видения были из них исключены [Kurzke 2001: 74-75]. С 1950 года песни
Новалиса изъяты из протестантских церковных песенников.
Стихи Новалиса из сборника «Духовные песни», собранные не авторской
рукой, объединены образом лирического героя, осмысляющего себя в
отношениях с Иисусом Христом и Девой Марией. Христос назван по имени
только однажды, в третьей строфе первого стихотворения. Богородица,
которой посвящены
два из 15 стихотворений, обозначена многоименно:
geliebte Königin (возлюбленная царица), gebenedeite Königin (благословенная
царица), süße Mutter (сладостная, услаждающая Матерь) и просто Mutter, и
Maria.
Единство
сборника
обусловлено
философско-религиозным
мировоззрением Новалиса, которое, как отметил Г. Курцке, соотносится с
христианской традицией, при этом все же претендует на индивидуальность
характерными чертами, составляющими философию магического идеализма
Фридриха фон Гарденберга [Kurzke 2001: 69]. Напрямую с библейскими
текстами духовные песни не связаны, но можно найти опосредованные
корреляции к библейским ситуациям. Из них, как структурно важную, мы
подчеркнули бы ту, что, на наш взгляд, определяет общую композицию
всего цикла. Это расстановка персонажей: лирический герой и Мария, а
159
между ними Христос, что вместе может быть наделено смыслом, исходящим
из 18 главы 20 стиха Евангелия от Матфея (18:20): «Там где двое или трое
собрались во имя мое, там я посреди них». Уже в первом стихотворении
цикла Новалис подчеркивает эту аллюзию к названному евангельскому
стиху: „Gewiß ihn unter uns zu haben, Wenn zwei auch nur versammelt sind“[
Novalis 2005:104]
(«Конечно, Он должен быть среди нас, даже если нас всего двое» - здесь и
далее перевод авторов статьи). Таким образом, художественным центром
духовных песен Новалиса становится
образ лирического
героя,
переживающего идею обретения Иисуса Христа.
Большинство песен
цикла могут быть восприняты как молитвенное
обращение лирического героя к Христу; сутью этого обращения, как и сутью
всякой молитвы, становится идея общения человека и Бога, в котором
утверждается обретение Бога человеком. Эта идея значительна сама по себе.
Однако следует подчеркнуть, что она
является главной
не только в
исследуемом цикле духовных песен, но и в творчестве Новалиса. И, как
справедливо отметил Ф.П. Федоров,– эта идея
есть главная проблема
романтизма [Федоров 1988: 84]. Уточним: немецкого романтизма. Для
художественного решения этой проблемы Новалис и создает названные
выше лирические образы.
Как известно, понятие образа героя в художественном произведении
соотносится с понятием характер. В современных исследованиях по
романтизму
постоянно
подчеркивается,
что
искусство
романтизма
воспроизводит особый художественный образ человека. Несмотря на то, что
специального
исследования,
посвященного
проблеме
романтического
характера, принципам его построения в современном литературоведении нет,
однако
есть
целый
ряд
интересных
и
глубоких
наблюдений
над
особенностями его структуры. «Романтики, писал В. Ванслов, - немало
сделали для познания человеческих характеров. Однако характеры их героев,
как правило, неизменны в произведении, либо развиваются спонтанно, под
160
влиянием своих собственных внутренних свойств» [Ванслов 1966: 378]. С.В.
Тураев говорит о некоторой заданности романтического характера. В
монографии Н.Я. Берковского «Романтизм в Германии» тоже находим
важные
замечания
по
интересующей
нас
проблеме:
«Характеры
неприемлемы для романтиков, ибо они стесняют личность, ставят ей
пределы, приводят ее к некоему отвердению. Известен интерес поздних
романтиков к маске – у Брентано, у Гофмана. Маска – это ступень
отвердения, следующая за характером, маска – характер в потенцированном
виде, если пользоваться языком Шеллинга» [Берковский 1973: 55]. И далее
исследователь отмечал, что романтики предпочитают изображать духовные
возможности человека, цитировал высказывания Новалиса о полезности
всякого человека и его огромных внутренних потенциях: «Все люди должны
располагать правом на престол» [Берковский 1973: 56].
героях романтического романа отмечала
Л.Я. Гинзбург в
« и свойства и страсти, но
подлинным принципом связи для элементов, образующих этого героя,
является идея»… «Герой этот не стержень для нанизывания событий, не
маска, не тип или характер – он именно носитель идеи и в этом смысле
фигура символическая» [Гинзбург 1972: 126]. У М.М. Бахтина
находим
близкое к высказанному ранее Л.Я. Гинзбург замечание: «Индивидуальность
героя раскрывается не как судьба, а как идея или, точнее, как воплощение
идеи» [Бахтин 1979: 157]. Бахтин также говорит о том, что жизненный путь,
события и моменты его, часто и предметное окружение несколько
символизированы [там же]. Процитируем еще одно важное замечание М.М.
Бахтина: «Лирические моменты в романтическом герое неизбежно занимают
большое место (любовь женщины), как в лирике» [Бахтин 1979: 157]. Эти
выводы
справедливы и по отношению к романтическим героям
философских произведений, что было замечено
работы
по
исследованию
английского
романтизма.
161
и нами в период нашей
философского
романа
эпохи
В
теоретических,
обобщающих
размышлениях
об
особенностях
романтического лирического героя, отмеченных Л.Я. Гинзбург в монографии
«О лирике», находим важное замечание о том, что «личность поэта всегда
присутствует в подлинной лирике, но говорить о лирическом герое имеет
смысл тогда, когда она облекается устойчивыми чертами – биографическими,
сюжетными». В качестве примера исследователь называет «Книгу песен»
Генриха Гейне, где отчетливо выражен сюжетный,
повествовательный
элемент [Гинзбург 1974: 155]. В другом месте Гинзбург уточняет
высказанное положение: «Единство авторского сознания, сосредоточенность
его в определенном кругу проблем, настроений является необходимым
условием возникновения лирического героя; необходимым, но еще не
достаточным. Важно, чтобы личность была не только призмой авторского
сознания, в которой преломляются темы любви, природы, но и существовала
бы
в качестве самостоятельной темы, была не только субъектом, но и
объектом произведения, и раскрывалась в движении лирического сюжета
[Гинзбург 1974: 159]. Внимания заслуживает и замечание исследователя о
том, что лирический герой как особая форма выявления авторского сознания
вышел из романтизма и что эта форма порождена одной из основных
романтических предпосылок – убеждения в том, что искусство и жизнь в
пределе
стремятся
к
отождествлению
и
тождество
это
может
распространиться на все, от вселенной, которая, по учению Шеллинга, есть
художественное произведение Бога, до эстетически осознанной судьбы
отдельного человека [Гинзбург 1974: 160].
В образе лирического героя «Духовных песен» Новалис показал смятение
одинокой, безродной человеческой души, не имеющей никакой опоры в
земном бытие, и возрождение этой души после обретения ею единства со
Спасителем. Христос пробудил осознание родства человека с Богом, и
человек обрел прежнюю, казалось, потерянную родину – небесную родину:
«Nun sahn wir erst den Himmel offen, / Als unser altes Vaterland, /
Wir konnten
glauben nun und hoffen, / Und fühlten uns mit Gott verwandt» [Novalis 2005:
162
105] (И теперь мы видим открытое небо, И это наша прежняя родина;
Теперь мы можем и верить, и надеяться, И чувствовать свое родство с
Богом). Теперь все земное бытие наполнено светом, радостью, потому что
оно пронизано любовью, идущей от Спасителя. Эти ощущения – общие для
сознания верующего, в поэтическом цикле они являются сквозными
мотивами. Но автор «Духовных песен» вводит
новые, индивидуальные
мотивы. Так, в 5-м стихотворении идея обретения новой жизни с Христом
раскрывается как идея обретения безграничности земного существования:
«Wo ich ihn nur habe, / Ist meinVaterland; / Und es fällt mir jede Gabe, / Wie ein
die Hand: / Längst vermisste Brüder / Find ich nun in seinen Jüngern wieder (Мое
отечество там, где Ты; все дары мира – мое наследство; ученики Твои – мои
давно потерянные, а теперь обретенные братья)» [Novalis 2005:111]. Итак,
та главная идея, на которой строится образ лирического героя в поэтическом
цикле Новалиса, идея обретения Бога и возрожденная этим союзом жизнь.
Во всех своих произведениях Новалис строит особый романтический
универсум,
в
котором
противопоставлены
и
совмещены
реальная
(историческая) действительность и вечность, одновременно поглощающая,
включающая в себя
земную реальность. Однако, по наблюдению Ф.П.
Федорова, тот двусферный, романтический мир, который возникает в
«Офтердингене», - сфера истории (времени) и сфера вечности – хотя и
противопоставлены как реальность и норма (тоже реальность, но высшего
типа), но эта противопоставленность
не является трагической. Федоров
пишет: «В «Генрихе фон Офтердингене» история – мир не столько зла,
сколько неполного добра, не столько безобразия, сколько неполной красоты,
не столько лжи, сколько относительной истины» [Федоров 1988: 124]. В
«Духовных песнях» изложены романтико-христианские представления
о
мире, где находим такое же, как и в «Офтердингене», двусферичное его
строение. Лирический герой «Духовных песен» Новалиса - субъект и объект
поэтического цикла -
не поэт, но он семантически
связан с Генрихом
Офтердингеном томлением по идеалу. Огромное различие между этими
163
двумя произведениями состоит в том, что уже в первом стихотворении цикла
обозначен трагический разлад между мечтой и действительностью, между
историческим фрагментом, историческим, временным отрезком и вечностью.
Герой, в отличие от Генриха, одинок, его душа настолько отягчена
множеством забот и страхов, что день кажется ночью; а вокруг суета,
скорбь, тревога, то есть то «дикое течение жизни, которому он бессильно
подчиняется»:
Einsam verzehrt von Lieb und Sehnen,
Erschien mir nächtlich jeder Tag;
Ich folgte nur mit heißen Tränen
Dem wilden Lauf des Lebens nach [Novalis 2005:103] (Одинокий, я был
снедаем любовью и тоской, Каждый день казался мне ночью. С горячими
слезами на глазах Я следовал дикому течению жизни).
Тот исторический мир, который выстроен в «Духовных песнях», состоит
из реальности, несовершенной и страшной в своем несовершенстве. Но
существует другая сфера, и она наполнена радостью, светом, единением,
потому что это христианская вечность и в ней есть любовь, принесенная
Христом в земную, историческую жизнь, и она открывается всякому, кто
принимает в себя Христа. Удивительно то одновременное ощущение
трагизма исторической, до-Христовой жизни, и упоение светлой радостью,
рожденной обретением возвращенного в земной мир Сына Божия, которое
находим в самом начале поэтического цикла:
Was wär ich ohne dich gewesen?
Was würd ich ohne dich nicht sein?
Zu Furcht und Ängsten auserlesen,
Ständ ich in weiter Welt allein.
Nichts wüßt ich sicher, was ich liebte,
Die Zukunft wär ein dunkler Schlund;
Und wenn mein Herz sich tief betrübte,
164
Wem tät ich meine Sorge kund? ( Что было бы без Тебя? / Был бы я без Тебя?
Я, обреченный на вечный страх,/ Cтоял бы в дальнем мире один/ И не смог
бы понять,
люблю ли я что-то./
Будущее было бы для меня темной
бездной./ А когда бы мое сердце опечалилось,/ К кому бы я пошел со своими
заботами?) [Novalis 2005: 103].
Первое
стихотворение
цикла
по
своему
содержанию
является
благодарственной молитвой. В его пятой строфе отчетливо видны элементы
проповеди с призывом (как это принято у протестантов) разносить благую
весть тем, кто еще страдает:
O! gehe hinaus auf allen Wegen,
Und holle die Irrenden herein,
Streckt jedem eure Hand entgegen,
Und ladet froi sie zu uns ein.
(О! идите по всем дорогам / И ведите сюда
заблудившихся./ Протяните руки навстречу каждому, / И пригласите их к
нам.) [ Novalis 2005: 104].
Та же мысль повторена в последней строфе. Призыв протянуть руки друг
другу и начать создавать, строить себя
повторен для того, чтобы
подчеркнуть идею по-новому создавать мир, создавать целостную жизнь на
основах любви, воплощенной в Христе, и тем самым перейти из времени в
вечность.
И этот призыв чрезвычайно важен
в романтическом
жизнеутверждении Новалиса.
Новалисовская концепция слияния исторического времени и вечности,
выраженная в «Духовных песнях», не противостоит традиционному
христианскому взгляду на идею вечности. Как известно, для христианского
сознания вечность возможна при условии прохождения через испытания
Страшного суда. Между историческим временем и вечностью – земное
умирание и Страшный суд. Переход из земной жизни в иную – момент,
которого Новалис касался в большинстве
своих произведений. В
«Офтердингене» Генрих оказывается в блаженной стране. В «Гимнах к ночи»
лирический герой растворяется в лучезарной смерти. Переход в вечность
165
оказывается драматическим моментом потому, что человечество отягчено
тяжелым грехом своих прародителей, и об этом Новалис тоже говорит в 6-й
и 7-й строфах первого стихотворения сборника. Однако своим появлением
среди людей Христос отменил испытания Страшного суда, отменил для тех,
кто вместе с Иисусом принял идеи любви и прощения как главные принципы
своей жизни. В последней строфе этого же, первого стихотворения сборника,
Новалис использует типичную христианскую лексику, традиционные
речевые формулы, обычные при евангелизации: «Ein jeder Mensch ist uns
willkommen, / der seine Hand mit uns ergreift, / Und in sein Herz mit
aufgennomen, / Zur Frucht des Paradieses reift (Мы приглашаем каждого
взяться с нами за руки, и тот, кто примет Его в свое сердце, будет как плод,
созревающий для Рая)» [Новалис 2005: 105]. Таким образом, в «Духовных
песнях» пространство и время, пропущенные автором
лирического героя,
бесконечны. Земное пространство
через сознание
переходит в
пространство небесного отечества, а историческая жизнь сливается с жизнью
вечности.
Два последних стихотворения в поэтическом цикле Новалиса посвящены
Деве Марии. XIV-е стихотворение представляет собой своеобразную
благодарственную молитву лирического героя, в которой он выражает
просьбу о заступничестве, рассказывает о своем видении, когда
Мария
нежно поцеловала его. Он хотел бы быть ребенком Марии, по-детски
держаться рукой ее подола и восторженно созерцать ее, тем более что из его,
еще младенческого сознания выплывает воспоминание, как он сосал молоко
ее груди. Здесь собраны автором ощутимо телесные образы, в них осязаемы
тепло и нежность. По содержанию стихотворение очень далеко от
традиционно раскрываемого образа страдающей Божьей Матери, от
известного католического гимна Stabat Mater.
Последнее стихотворение цикла создано в жанре своеобразного видения.
Лирический герой признается, что ни одна из существующих картин,
изображающих Деву Марию, не передает того ее образа, который создан его
166
духовным видением. При этом лирический герой не называет ни одного
конкретного штриха, чтобы читатель мог представить Богоматерь. И это
закономерно, потому что невыразимое, связанное с небесным началом, ни
кистью, ни пером, ни словом выразить нельзя. Мне представляется, что это
стихотворение – один из шедевров не только в лирике йенской школы, но и
мировой поэзии.
Таким образом, «Духовные песни» очень похожи на новое Евангелие,
романтическое Евангелие от Новалиса. По своей концепции оно не
протестантское и не католическое. Оно исходит из общехристианских идей,
переосмысленных автором поэтического цикла и выраженных через образ
лирического героя. Цикл характеризуется жизнеутверждающим пафосом,
свойственным как
творчеству Фридриха фон Гарденберга, так и всей
йенской школе. Наблюдения, изложенные в настоящей работе, не
охватывают всех особенностей цикла. В частности, оставлены без внимания
эротические мотивы, без которых представление образа лирического героя
остается неполным.
Литература
1.Бачинин В.А. Эстетика. Энциклопедический словарь. – СПб.: Изд-во
Михайлова В.А., 2005 – 602 с.
2.Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М.: Изд-во «Искусство»,
1979. – 423 с.
3.Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. – Л.: Изд-во «Художественная
литература», 1973 – 566 с.
4.ВансловВ.В. Эстетика романтизма. – М.: Изд-во «Искусство», 1966. –
374 с.
5.Гинзбург Л.Я. О литературном герое. – Л.: Изд-во «Советский писатель»,
1972. – 442 с.
6. Гинзбург Л.Я. О лирике. – Л.: Изд-во «Советский писатель», 1974. – 421 с.
167
7. Грешных В.И. Ранний немецкий романтизм. Фрагментарный стиль
мышления. – Л.: Изд-во «Просвещение», 1991. – 218 с.
8. Федоров Ф.П. Романтический художественный мир: пространство и время.
– Рига: Изд-во РГУ, 1988. – 407 с.
9.Brockhaus. Enzyklopädie in 24 Bänden. Bänd 8. – 508 S.
10.Kurzke H. Novalis. – Munchen: Munchen Beck, 2001. – 243 S.
11. Novalis. Gedichte. – Studgart, 2005. – 326 S.
12.Seidel M. Novalis «Geistliche Lieder». – Frankfurt-am-Main, Bern, N. Y.,
Lany: Europaische Hochschulschriften / 01, 1983. – 351 S.
Summary
The theme of this article is the image of a lyrical hero in Novalis’ «Spirituals».
This romantic image is the main component of his lyrical selection. It is based on
the idea of reviving the personality taking principles of love and mercy from
Christ. Consciousness and inner world of the hero determine specific traits in the
forming of art space and time of this poetic cycle.
Модина Г.И. профессор, кафедра истории зарубежных литератур ИИЯ
ДВГУ, e-mail:dorothea2@yandex.ru
ФЛОБЕР В ЯПОНИИ
Издание произведений западноевропейской литературы в Японии
началось только во второй половине XIX века. До 1854 года страна была
закрыта для европейской культуры, ученые и писатели, проявлявшие интерес
к науке и искусству Запада, подвергались преследованиям, а издание
публикация и распространение переводов грозили смертной казнью. И все же
некоторые произведения западной (преимущественно голландской) были
переведены и тайно передавались из рук в руки [Tomoko Mihara: 2002].
168
Политический
переворот
(падение
самурайского
режима
и
возвращение власти императору) в 1868 году проходил под девизом
«изгнания варваров», то есть европейцев. «Но «изгнанию варваров» японцы
предпочли ускоренную модернизацию, <…> переустройство общества на
европейский лад, освоение западной цивилизации» [Григорьева 1979: 33].
Сторонники
новой
системы
образования
стремились
доказать
невозможность перемен Японии без обновления сознания, но, признавая
ценность публицистики, художественную прозу они рассматривали как нечто
несерьезное.
Публикация произведений западной и, в том числе, французской
литературы началась в Японии только с 1870 года. Первые переводы
появились в университетской среде, их авторы, горячие сторонники
модернизации Японии, рассматривали издание французской литературы как
средство просвещения.
Одной из первых, опубликованных в Японии французских книг, стал
роман Жюля Верна «Вокруг света за восемьдесят дней» (1878), за ним
последовали «Записки врача» Александра Дюма (1882) и «Девяносто третий
год» Виктора Гюго (1884). Книги эти, как замечает Томоко Михара, отвечали
интересам тех, кто стремился к обновлению страны [Tomoko Mihara 2002].
При этом переводчики подвергали сюжеты, связанные с событиями
Французской революции («Записки врача» Дюма, «Девяносто третий год»
Гюго),
свободной
трансформации.
Стремясь
придать
им
большую
актуальность и публицистичность, они превращали их в «политические
повести».
Такое отношение к литературе связано было не только с утилитарными
целями, но и с тем, что в предшествующий период прозаическое
повествование о событиях обыденных, в противоположность старинному
жанру моноготари - прозе высокой, неотделимой от поэзии, носило
преимущественно развлекательный характер. Литература такого рода
занимала самое низкое положение в иерархии духовных ценностей.
169
«Мыслители были заняты спорами, чье учение больше соответствует пути
Японии – исконное синто или учения китайских мудрецов <…>,
художественная проза оказалась в распоряжении горожан, которые придали
ей характер жизнеутверждающий и фривольный. Тогда-то она и снискала
репутацию гэсаку (развлекательной) <…> К моменту «обновления Мэйдзи»
литература гэсаку занимала настолько низкое положение в обществе, что
буря, которая пронеслась над страной, не коснулась ее. Писатели <…>
угождали вкусам широкого читателя, себя называли уничижительными
именами, а свой труд – ремеслом, делом недостойным». [Григорьева 1979:
39].
Только к середине 80-х годов XIX века ситуация изменилась. Знаком
наступления
нового
этапа
в
истории
японской
литературы
был
опубликованный в 1885 году и ставший литературным манифестом того
времени трактат Цубоути Сёё «Сокровенная суть романа» (Сёсэцу синдзуй),
Термином сёсэцу автор перевел английское слово novel, подчеркнув
новый для японской литературы характер этого жанра. Одной из своих задач
Сёё считал необходимость поднять японскую прозу на уровень европейский.
Главным объектом изображения он называет не пороки и добродетели, а
чувства. Писатель, по его мнению, должен отказаться от демонстративного
противопоставления добра и зла, заменив его принципом «подражания», так
как прямая задача искусства – доставлять наслаждение. Следование
принципу подражания, правдивой передачи чувств, дает возможность
представить мир – «этот прекрасный, удивительный, полный чудес огромный
организм», - пишет автор трактата [Цубоути Сёё 1929: 96; Григорьева 1979:
47]. Свой метод Сёё назвал сядзицусюги («описывать как есть»). Этот термин
на европейские языки переводится словом «реализм».
Н.И. Конрад, исследуя проблему реализма в литературах Востока,
заметил, что «только в Японии развился тот этап ее новейшей истории,
который по своему социально – экономическому содержанию в основных
чертах и в главных тенденциях соответствовал этапу буржуазно –
170
капиталистического развития Англии, Франции и России. Поэтому в Японии
второй половины XIX и начала ХХ века можно искать литературу, в общих
чертах сходную с реалистической литературой стран Запада» [Конрад: 368].
Действительно, в принципах, сформулированных японским писателем,
обнаруживается некоторое сходство с эстетическими декларациями классика
французской литературы Гюстава Флобера. Автор трактата о «сокровенной
сущности романа» говорит о том, что «непосредственная задача искусства –
доставлять наслаждение, опосредованная – возвышать душу» [Цубоути Сёё
1929: 93 – 94; Григорьева 1979: 45]. Флобер же так понимает
«нравственность
Искусства»:
«Оно,
как
природа,
должно
влиять
морализующе своей устремленностью ввысь и приносить пользу своим
величием» [Флобер 1984 (1): 305].
Цубоути Сёё сравнивает законы повествовательного искусства с
законами
природы:
«Уходит
весна,
приходит
лето,
минует
осень,
возвращается зима – таков закон четырех времен года. Заходит солнце,
наступает ночь – таков закон дня. Все вещи во Вселенной имеют свои
законы. То, что создано небом, и то, что создано человеком, - все имеет свой
закон» [Цубоути Сёё 1929: 103; Григорьева: 45]. Этим словам созвучно
размышление Флобера: «Искусство - вторая природа, и создателю этой
природы надо действовать подобными же приемами» [Флобер 1984: 305].
Переворот в отношении к художественной прозе, ознаменованный
трактатом о
«сокровенной
сущности
романа» подготовил почву к
восприятию произведений Флобера в Японии. Вместе с тем, внимание к
творчеству французского писателя обусловлено и особенностями его
эстетики, сложившейся под влиянием не только европейской, но и восточной
(буддийской, в частности) традиции.
Публикация произведений Флобера в Японии начинается с 20-х годов
ХХ века. Но к этому времени его произведения уже были известны
преподавателям университетов, уже в 1914 роман «Саламбо» был переведен
на японский язык, хотя этот перевод остался неопубликованным.
171
В Японии, как и в других странах, первым опубликованным
произведением Флобера стал роман «Госпожа Бовари» (1920). В 1924 году
появился перевод третьей версии философской драмы «Искушение святого
Антония». В 1935 году вышло в свет первое в Японии собрание сочинений
Флобера в девяти томах. В него вошли произведения флоберовской «эпохи
шедевров»
(«Госпожа
Бовари»,
«Воспитание
чувств»,
«Саламбо»,
«Искушение святого Антония», «Три повести», «Бувар и Пекюше»), письма,
а также фрагменты ранних, неопубликованные при жизни Флобера
произведений и «Воспоминания» племянницы и воспитанницы писателя –
Каролины Комманвиль. Таким образом, уже в первое собрание произведений
Флобера вошли все тексты, представляющие флоберовский «канон», что
свидетельствует об особом интересе к его творчеству в середине 1930-х
годов. Как подчеркнула Томоко Михара, собрание сочинений Стефана
Малларме все еще «готовится к печати» [Tomoko Mihara: 2002].
Заметим, что подобное издание сочинений Флобера, включающее в
себя фрагменты его ранней прозы, было предпринято в то же самое время и в
России [Флобер: 1936].
Спустя десять лет, в 1945 – 50 –м годах было опубликованы около
двадцати новых переводов его сочинений Флобера. Одной из причин такого
количества публикаций был меркантильный интерес. Неопределенность
авторских прав в сфере перевода позволяла публиковать один тот же текст с
небольшими изменениями, выдавая его за новый. И крупные издатели
повторно издавали произведения, ранее опубликованные их не столь
значительными конкурентами. В Японии с 1920 года издано 56 вариантов
переводов
романа
«Госпожа
Бовари»,
выполненных
двенадцатью
переводчиками. Для сравнения заметим, что в России, где роман «Госпожа
Бовари» впервые был опубликован в 1858 году, существует только семь
версий перевода.
Японские переводчики (Такеико Ибуки, Роити Икусима, Куро Ямада и
Яку Ямада)
были
одновременно
крупными
172
знатоками
французской
литературы. Они руководствовались не материальными интересами, но
желанием сделать произведения Флобера доступными для многих читателей,
и такое количество новых переводов определено в свою очередь и
неизменным читательским интересом к творчеству французского писателя.
В 1960 – 70-е годы издание западной литературы отвечает
государственным интересам: для того, чтобы уравняться с европейскими
государствами и превзойти их, необходимо знание западной культуры. В эти
годы популярными становятся сборники произведений мировой классики. В
этих собраниях публикуются произведения греческих немецких, английских,
русских и французских авторов. Книги Флобера, как нельзя лучше отвечали
требованиям подобных изданий, в каждом их них непременно публиковался
роман «Госпожа Бовари», «не только потому, что это небольшой и
«свободный от политики текст, но скорее потому, он пользовался
неизменной любовью читателей» [Tomoko Mihara: 2002].
Перевод основного корпуса сочинений ранней прозы Флобера,
выполненный еще в первой половине ХХ века, сказался на характере
японского флобероведения. Внимание исследователей привлекают не только
отдельные романы зрелого периода,
как это свойственно, например,
норвежскому флобероведению, но и юношеская проза. Ученых привлекает и
компаративный подход, и проблемы метода и стиля французского писателя.
Этот подход отличает и русское флобероведение. Отметим особый интерес
японских литературоведов к творчеству Флобера в настоящее время. Томоко
Михара в приложении к статье, посвященной истории изданий произведений
Флобера в Японии, приводит следующий список монографий о творчестве
Флобера, опубликованных в 1989 – 2000 годы.
1.Hiroshi Suô, Shudaï to Hensô [Госпожа Бовари. Темы и вариации].
2.Yôko Kudô, Rénaï shosetsu no rhétorique. Bovary Fujin o yomu
[Риторика романа о любви. Читая «Госпожу Бовари»], 1998, Tokyo
University Press.
173
3.Shôzô Saïtô, Flaubert no shôsétsu [Романы Флобера], 1980,
Taïshûkan Shoten.
4.Shôzô Saïtô, Flaubert no yoru, Monstâ no mori [Ночь Флобера.
Лесное чудовище], 1996, Hakusuïsha.
5.Yoshinobu Toda, Gustave Flaubert Kenkyu [Этюды о Флобере],
1983, Surugadaï Shuppansha.
6.Tadataka Kinoshita, Flaubert ronkô, jisho no mondaï o chûshin ni
shite [Трактат Флобере 1. Глагольные времена.], 1989, Surugadaï
Shuppansha. [annexe : une version française].
7.Tadataka KINOSHITA, Flaubert ronkô 2, No koé yama koé,
Jihitsugenkô to Hissha genkô no syomondaï [Трактат о Флобере 2 – «По
полям и долинам», рукописи и копии ], 1994, Okayama, Okayama
University Press.
8.Kôji Asahina, Flaubert Salammbô o yomu. Shôsetsu, Monogatari, text
[Читая «Саламбо». Роман: история и текст], 1997, Suïséïsha.
9.Atsushi YAMAKAWA, Kataï, Maupassant, Flaubert, [Катаи,
Мопассан, Флобер] 1993, v.2, Surugadaï Shuppansha.
10. Takizawa, France réalisme no shosô, Flaubert o megutte
[Некоторые аспекты французского реализма. Флобер], 2000, Surugadaï
Shuppansha.
Для сравнения заметим, что в России за это время издана была лишь
одна крупная работа о Флобере – книга С.Н. Зенкина «Госпожа Бовари».
Множество переводов сочинений Флобера появились в Японии не
случайно. Здесь сказались исторические особенности японского языка. «Вот
уже сто лет, - пишет Томоко Михара, - японский язык подвержен влиянию
иных культур. Контакт с европейцами требует новых слов для определения
понятий, ранее японской культуре неизвестных. Япония становилась все
более и более открытой страной, динамично развивалась, и язык тоже
менялся. В Японии язык стареет быстро» [Tomoko Mihara: 2002]. Потому и
сегодня существует необходимость новых переводов, отвечающих и
174
современному состоянию японского языка и
задачам современного
литературоведения.
Литература
Григорьева Т.П. Японская художественная традиция. – М.:
1.
Наука, 1979. – 368 с .
Конрад Н.И. Проблема реализма и литературы Востока // Конрад
2.
Н.И. Запад и Восток. Статьи. – М.: Главная редакция восточной литературы,
1966. – С. 365 – 389.
Зенкин С.Н. «Госпожа Бовари» // Зенкин С.Н. Работы по
3.
французской литературе. – Екатеринбург: Изд-во Уральского универстета,
1999. – С. 6 – 107.
Флобер Г. О литературе, искусстве, писательском труде: Письма.
4.
Статьи. Т.1. – М.: Художественная литература, 1989. – 519 с.
Флобер Г. Собрание сочинений в 10- ти томах / Под. ред. А.В.
5.
Луначарского и М.Д. Эйхенгольца. – М.: ГИХЛ, 1936.
Цубоути Сёё. Сёсэцу синдзуй (Сокровенная суть сёсэцу). –
6.
Токио, 1929. – (Цит. по кн.: Григорьева Т.П. Японская художественная
традиция. – М.: Наука, 1979. – С. 42 – 47.
Tomoko Mihara. Histoire de la traduction des œuvres de Flaubert au
7.
Japon
//
Flaubert.
En
étranger
/
Gustave
Flaubert.
A
l’étranger/
<http://flaubert.univ-rouen.fr/etranger/japon.php / 2002>
Summary
The political crisis in Japan at the junction of the XIX – XX centuries gave
rise to a new paradigm in Japanese Culture. A lot of attention here is paid to the
175
foreign Art including French literature. The article focuses on reception the works
by Flaubert and on the history of editing his works of fiction in Japan.
Ступницкая М.И., доцент, кафедра романских языков ИИЯ ДВГУ
e-mail: marinastu@hotmail.com
ОБРАЗ РУССКОГО ЭМИГРАНТА И ЕГО СМЫСЛОВОЕ ЗНАЧЕНИЕ
В ТВОРЧЕСТВЕ ПАТРИКА МОДИАНО
Патрик Модиано рассматривает феномен «первой волны» русской
эмиграции во Франции сквозь призму основополагающей проблемы своего
творчества: поиска идентичности, так как тема эмиграции и тема поиска
идентичности
взаимосвязаны
и
взаимообусловлены.
Образ
русского
эмигранта появляется в нескольких романах писателя: «Улица Тёмных
Лавок», «Родословная», «Вилла «Грусть», «Маленькое сокровище», - и
оказывается знаковым для писателя. Совершенно очевидно, что автором
переосмыслен огромный жизненный и документальный материал о русской
эмиграции.
Выдвигается гипотеза: тема эмиграции близка автору по ряду причин.
Первая причина - русская эмиграция как отражение социальной катастрофы
начала 20-го века, повлекшая за собой трагическое изгнание из России
представителей российской элиты.
Вторая причина - русские, ставшие изгнанниками, заставляют автора
исследовать феномен «беженства», мироощущение героя, вынужденного
покинуть свою страну, утратившего корни (déracinés) и не сумевшего
укорениться полностью в другой культурной среде.
176
Третья причина - автобиографическая память автора: Модиано, сын
эмигрантов - итальянского еврея и матери-бельгийки. Встреченные в детстве,
в семье родителей, русские эмигранты и общение с ними оставили след в
душе ребёнка, они вошли в его жизнь и стали героями его книг. «Эмиграция,
какая трагическая тема» [Модиано 1978: 40], с болью произносит русский
эмигрант, персонаж романа «Улица Тёмных Лавок».
Нами поставлена задача – исследовать то, как автор, представитель
иной, французской культуры, видит трагедию русской эмиграции «первой
волны» сквозь призму личного поиска идентичности,
метафорически
изображая события ушедших лет.
Так как «всякая литература неизменна лишь в более или менее широких
пределах исторической эпохи и понятна для слоев населения определенного
социального и культурного уровня» [Томашевский 2002: 23-24], то видится
необходимым остановиться
на особой роли Франции по отношению к
русской эмиграции. Франция приняла после Октябрьской революции
согласно международным соглашениям более ста тысяч
русских, что
является фактом не только французской, но и мировой истории. Из всех
западных стран, именно во Франции осело самое большое число принятых в
то время русских, большая часть из них обосновалась в Париже и на юге
Франции.
Каков же был статус принятых беженцев? Незначительное число их
натурализовалось, вступив в брак с французскими гражданами, большинство
же получило статус беженца - апатрида (apatride), который подтверждался
международным сертификатом, так называемым «паспортом Нансена»,
носящим имя верховного комиссара по делам беженцев.
Эмиграция «первой волны» поэтизирована и наделена высокими
смыслами в литературе – именно о ней пишет Модиано, а не о третьей и
четвёртой волне эмиграции, современником которых он является. Его герои –
177
интеллектуальная элита, «белые
русские» (Russes blancs) или белая
эмиграция: «Белый эмигрант или один из его предков
не имеет ничего
общего с русским, приехавшим искать работу после перестройки,<…> это
- другое племя» [Triomphe 2000: 6]. Герои-повествователи Модиано в
большинстве своём апатриды, они избрали Париж «убежищем для своего
долгого изгнания» [Guével 1997: 157], они ещё не знают, что нет пути назад,
домой, в Россию. «От них остались только имена» скажет геройповествователь в романе «Родословная» (Une Pedigree) [Mодиано 2004: 11].
Чтобы
раскрыть тайну их существования, автор проводит собственное
расследование их прожитых жизней по пожелтевшим фотографиям,
обрывкам документов, по забытым адресам, таким образом, извлекая их из
забвения.
Роман
«Улица
Тёмных
Лавок»,
наиболее
репрезентативное
произведение, повествующее о жизни русских эмигрантов, «о тех, кого уже
нет» [Берберова 1972: 387] с дистанции времени. Автор объясняет это
следующим образом: «Трудно рассказать сразу о чём бы то ни было, всегда
нужно время, чтобы лучше оценить происшедшее, почувствовать то время,
которое прошло» [Liban 2003]. Образ русского эмигранта выстраивается в
романах с различных позиций:
«разные миры и эпохи, разные страны,
живые и ушедшие из жизни, персонажи с множественной идентичностью»
[Morel 2009]. Диахроническая перспектива позволяет глубже проникнуть в
нарисованный автором образ и обсудить проблемы, относящие к эмиграции,
такие как личностная и коллективная идентичность, двойcтвенность или
множественность судьбы.
Герой «Улицы Тёмных Лавок», страдающий амнезией, ищет себя среди
русских, предполагая, что он русский, он приходит в русскую общину в
Париже. «Видите ли…я… пишу книгу об эмиграции» [Модиано 1978: 39],произносит
герой важную для осмысления данной темы фразу. Дважды
заданный вопрос: «Вы русский?» [Mодиано 1978: 33] свидетельствует об его
178
определённой близости к русским и о сочувствии к ним, оказавшимся вдали
от родины, в эмиграции. Герой размышляет: «Кто знает, может, когда-то я
и был русским...» [Mодиано 1978: 39].
В романе автор представляет читателю русских, объединенных
жизнью в общине. Тот мир, в котором они жили до двадцатых годов,
уничтожен, они живут по-другому в другой жизни и в другой стране, при
этом их существование проходит сразу в двух мирах: настоящего и
прошлого. Автору удаётся передать «ощущение пустоты» (sensation de
vide), присутствующее в их жизни
в безразличном Париже (Paris
indifférent), которому чуждо всё русское» [Адамович 1991: 28]. Эмигрантам
«первой волны» удалось выжить в изоляции, не утратив духовных ценностей,
именно они сплачивают общину и способствуют сохранению национальной
идентичности русских во Франции. Одна из главных духовных ценностей
русских эмигрантов, изображенных Модиано в «Улице Тёмных Лавок»,
православная религия с её
памятниками культуры – церквями. Автор
называет точные адреса церквей в Париже и в Ницце и даёт их подробные
описания.
Герой со стороны наблюдает церемонию прощания в русской церкви
на улице Клод-Лоррен (Claude-Lorrain) в Париже: русская диаспора
расстаётся с достойнейшей представительницей общины, которая помогла
многим пережить трудности первых дней на чужбине. Автор передаёт
настроение печали об ушедших и уходящих из жизни парижских русских, и о
неизбежности исчезновения этого поколения. Община помогла эмигрантам
выжить в иной культурной среде, сохранить родной язык, противостоять
языковой и культурной ассимиляции, сохранить родной язык «генетический
код» культуры, связывающий поколения.
Описание первой русской церкви в Ницце на улице Лоншан
(Longchamp) вводит читателя в духовный мир русской колонии. Ницца второй город во Франции, где проживают потомки русских, обосновавшихся
179
здесь после Октябрьской революции. Церковь
в Ницце построена
по
повелению царицы Александры Федоровны и открыта в 1859 году, здесь
сохранилась по сегодняшний день общественная и духовная жизнь русского
зарубежья. Русским удалось сберечь здесь духовные и материальные
ценности.
Радость узнавания при возращении в Ниццу к своим истокам выражена
в одной лаконичной фразе персонажа-потомка «первой волны» эмиграции, не
посещавшего церковь со времён детства: «Я вновь нашёл старинную церковь
на улице Лоншан» [Модиано 1978: 174]. Далее он с любовью описывает
библиотеку с читальным залом при церкви, сохранившую мебель и книги
XIX века, где русские проводили и проводят время за чтением книг. В саду
при церкви с пальмами и эвкалиптами возвышается берёзка с серебряным
стволом: «Я полагаю, что её посадили здесь, чтобы напоминать нам о
нашей далёкой России» [Модиано 1978: 175]. Рассказчик вновь обрёл это
место, вернулся к своим корням, он становится «хранителем прошлого»,
получив место библиотекаря при церкви. Потомок балтийских баронов
понимает, что утрата церкви, а с ней
и памяти грозила бы самому
существованию потомков русских «первой волны». Постоянное обращение к
прошлому, желание его сохранить, обнаруживается в его кредо: «Главное в
жизни не будущее, а прошлое» [Модиано 1978: 175].
С помощью «прошлых контекстов» в романе «Улица Тёмных Лавок»
повествователь
выстраивает эпоху российского общества до революции.
Перечисление красиво звучащих имён русских дворянских династий, таких
как
Шереметьевы, Галицыны, Оболенские, Трубецкие, а также имён
грузинских княжеских династий Багратион, Чавчавадзе дают представление
о России как об огромной многонациональной империи, владеющей Крымом
и Кавказом, и Балтийскими странами.
Тема поиска идентичности занимает Модиано на протяжении всего
творчества: «Я пишу, чтобы знать, кто я, чтобы найти «себя» [Модиано
180
1975]. Автор задаёт вопрос в романах «Вилла «Грусть» и «Улица Тёмных
Лавок»: как быть русским и французом одновременно, как найти «себя» в
другой культурной и социальной среде, без корней и прочных связей.
«Миграционный опыт, более чем какой-либо другой, связан
идентификацией и переидентификацией»
с
[Щербицкий 2004] Сложное
положение, когда эмигранты с «нансенскими паспортами» оказались как
«собаки без родословной», потребовало от героев переосмысления прошлого
опыта и необходимости обретения новой идентичности.
Обособленность, выживание как моральное, так и физическое во
французском социуме иллюстрирует образ Степы де Джагорьева, одного из
привлекательных персонажей романа «Улица Тёмных Лавок». Стёпа - имя
реального существовавшего русского из далёких детских времён автора, он «хранитель древностей». Его представительная внешность, величественная
осанка, манеры и безукоризненный французский язык указывают на
принадлежность к дворянскому роду. Его характеру свойственны русская
сострадательность и открытость.
Стёпа лишился Родины, потерял свое состояние, в течение многих лет
он
оторван от прошлого, от комфорта жизни русского дворянства.
Утраченная гармония его жизни
описывается
через эмигрантскую
повседневность: маленькая двухкомнатная квартирка с низким потолком, в
которой Стёпа не может стоять во весь рост, и вынужден лежать, «даже сидя
кажется, что находишься в слишком маленькой клетке» [Модиано 1978:
41]. Он обедает всегда в одном и том же ресторане с бумажными скатертями
и к обеду приносит огурцы, купленные в соседнем магазине. Огурцы, деталь,
свидетельствующая об его оставшейся приверженности к русской кухне.
Стремясь обрести вновь «утраченный мир» [Васильева 2002], он
хранит фотографии, напоминающие о «потерянном рае», чтобы создать образ
Родины, собранный из деталей-воспоминаний. Мир прошлого умещается в
181
красную коробку от бисквитов. На фотографиях, хранящихся у Стёпы:
торжественный обед у Великого князя Бориса в испанском замке, ужин
1914 года, класс Александровского лицея в Санкт-Петербурге, старший брат
Стёпы и плачущая девочка, возвращающаяся со своей матерью с пляжа на
юге России. С помощью фотографий автором создаётся образ жизни
аристократии в дореволюционной России как в пространственной, так и
временной оппозиция (здесь/там, настоящее/прошлое).
Клод Симон очень ёмко объясняет роль фотографии: «Фотография
наделена странной властью, о которой
до меня говорили многие, она
настолько своеобразна, что не перестаёт меня восхищать: она может
фиксировать, сохранять то, что даже наша память не способна
удержать, то есть образ того, что произошло и существовало лишь в
ничтожно малом отрезке времени» [Cимон 2005: 27].
Пожелтевшие фотографии в коробке от бисквита - это прошлое,
запечатлевшее краткие невозвратные моменты жизни, но которые нельзя
предать забвению, надо сохранить для других поколений, поэтому Стёпа
передаёт их Ги Ролану. В конце встречи Стёпа видится повествователю в
призрачном тумане, создающем атмосферу нестабильности и тревожности,
медленно уходящим из жизни.
Апатрид из романа «Вилла «Грусть», перевоплощаясь в русского,
берёт себе псевдоним русского графа Виктора Хмары, он пытается прожить
две судьбы: француза и русского. Он охотно примеряет русскую маску и её
атрибуты, графский титул придаёт ему уверенность в жизни: «И все-таки
графский титул - не то, что какой-нибудь крокодильчик, едва заметный на
белой рубашке» [Модиано 1975:71].
Он убедительно играет роль своего двойника, образованного
русского аристократа с моноклем. Виктор рассказывает правдивую историю
жизни многих эмигрантов, представляя её как историю своей семьи: «Не
182
желая ее разочаровывать, я рассказывал ей всякие небылицы о моих
родственниках. Будто мой отец уехал из России совсем молодым с матерью
и сестрами,
спасаясь от революции. Они прожили некоторое время в
Константинополе, Берлине, Брюсселе и, наконец, обосновались в Париже»
[Модиано 1975: 130].
При всём этом, как апатрид он остаётся на положении маргинала «свой
среди чужих, чужой среди своих». «Герой создаёт себя, <…> видит в себе
различных людей, соглашается исполнить эти роли, объединяет в себе
разнообразные изменения и свыкается с ними.
Жизнь в двух ипостасях,
смешение одного же с другим влекут за собой возможность присвоения
всех личностей и идентичностей» [Мельшиор-Бонне 1994: 407].
Переводчик, знающий около двадцати языков, Моро-Бадмаев, из
«Маленького сокровища» представлен автором русским. Надо отметить, что
согласно фамилии его мать - француженка. Он единственный среди
эмигрантов понимает, что может ему помочь найти «себя», чтобы уйти от
состояния неуверенности и нестабильности
бытия: «Надо найти точку
опоры, чтобы жизнь утратила постоянную неустойчивость» [Модиано
2001: 39].
Не все потомки русских хранят память о России. Олег Вреде,
сомнительная
личность,
занимающаяся
тёмными
делами
в
лагере
коллаборационистов во время войны, не желает быть русским и даже
стыдится своей национальности. Автор показывает, что одной из причин его
подлого поведения является утрата национальной памяти, к нему относятся
слова Галины Орловой: «Русским и полякам нельзя доверять» [Модиано
1978: 229].
Особое место занимают в творчестве писателя русские женщины из
хороших семей и наследницы дворянских фамилий.
Историю «скрытых
человеческих трагедий, ушедших в небытие судеб» [Васильева 2005]
183
представляет Галина Орлова, девочка с фотографии, одна из героинь романа
«Улица Тёмных Лавок», а также эпизодический персонаж ещё двух романов
писателя, личность, существовавшая в действительности. Её встретил автор
в детстве в
кругу друзей семьи, «она подарила ему <…>
плюшевого
медвежонка, которого он долго хранил как талисман» [Модиано 2005: 18].
Автор выстраивает
внешностью
яркий образ русской женщины со славянской
и славянской характером: «склонность к противоречию, к
«смешанным чувствам»: одновременно к счастью и страданию, к радости и
страху.
Противоположные
чувства
не
предполагают
выбора:
они
сосуществуют, влияют друг на друга и, кроме того, представляют собой
два полюса, между которыми колеблется духовная жизнь славянина»
[Бугаёва 2006: 51-71].
Галина–красавица, бывшая танцовщица, имеющая
статус апатрида,
вытеснена из жизни из-за отсутствия гражданства, самое большое её желание
– получение гражданства в любой стране, так как получение гражданства
можно сравнить «с актом инициации у древних племён» [Бугаёва, 2006: 5171]. Она выходит замуж в Америке с целью получения американского
гражданства, второе замужество во Франции с той же целью, даёт ей,
наконец,
«точку опоры» [Модиано 2001: 38] в зыбком существовании.
Маленькая деталь, подтверждающая её русскую идентичность, делает её
понятной
скорее
русскому
читателю,
чем
французскому:
женой
французского аристократа, она варит каждый день борщ.
Опустошение, одновременное сосуществование болезненной мании и
лёгкой радости бытия
приводят её к добровольному уходу из жизни в
молодом возрасте. Её экзистенциальное существование - отражение судеб
многих русских: обострённый трагизм мировосприятия, мучительное
обретение новой идентичности и уход в «небытие как условие для
осмысления бытия» [Семёнова 2001: 12].
184
Как тяжело происходит выстраивание новой идентичности в другой
среде, можно проследить на примере «вымышленных сестёр» Виктора
Хмары, ставших манекенщицами: «Мои тёти работали манекенщицами у
Скьяпарелли,
зарабатывая
на
хлеб, как многие
другие красивые и
благородные русские» [Модиано 1975: 130]. Киса Куприна, дочь Александра
Куприна,
персонаж
из
романа
«Родословная»,
довольствуется
незначительными ролями в кино. Из-за своего статуса беженцев, она и
«сёстры» Виктора Хмары
вытеснены из общества в
профессиональном
плане.
Вот как пишет Нина Берберова об этом времени: «Мы получили наши
паспорта «апатридов». Этот документ <…> не давал права работать ни
наёмными работниками, ни
служащими <…>. Мы научились отделять
листок артишока, экономить каждый заработанный су, пройти через
унижение и бессонницы. На самом деле не было никаких артишоков <…>
потому что у нас не было средств, чтобы их купить.» [Берберова 1972:
259]. Несмотря на прекрасное воспитание, красоту и знание языка женщины
в эмиграции прошли сложный путь инобытия и обретения себя в другой
культурной среде.
Модиано глубоко проникает в русскую культуру и мир эмигрантов
«первой
волны»,
представителей
создавая
русской
образ
эмиграции.
русской
С
общины
и
безукоризненным
отдельных
вкусом
и
элегантностью, лаконичным языком описывает он персонажей, пробуждая
мысль читателя и заставляя его задуматься о судьбах русских. Он дополняет
миф об эмигрантах собственными красками, а его представления воплощены
в образах персонажей как реальных, так и вымышленных, такое сочетание
вымысла и реальности создаёт подлинность изображения. Модиано творит
миф
русской эмиграции, но при этом он не может уйти от привычных
стереотипов при описании внешности, наделяет почти всех
русских
персонажей «раскосыми монгольскими глазами» [Модиано 1978: 48], а всех
185
русских женщин из хороших семей красотой и благородством. Французский
прозаик не отказывается от мифа, не заменяет его реальностью; ему нужны
оба плана, которые представляют эпоху, окружённую легендой. Он создаёт
образ эмигрантского мира в его эпическом преломлении.
Личность эмигранта усложнена историческим временем, его
образ
представлен персонажами с двойной или множественной идентичностью.
Герои-повествователи находятся в поисках своего «я», с одной стороны, они
желают сохранить прежнюю идентичность с присущими ей национальными
компонентами: исторической памятью, языком, обычаями и традициями; с
другой стороны, они вынуждены мучительно
приобретать новую
идентичность в иной культурной среде. Тяжёлый переход от прежней
идентичности к новой Геннеп объясняет следующим образом: «Эмиграция в
таком случае есть не что иное как rite de passage - переход к новой
идентичности, умирание в своем прежнем качестве и воскресение в новом»
[Геннеп 1999: 64]. Однако новая идентичность не спасает персонажей
французского прозаика от раздвоенности существования, от обособленности
и трагического одиночества эмиграции.
Литература
1. Адамович Георгий. Вклад русской эмиграции в мировую культуру.Париж: изд. В. Вырубова. 1961.-С. 19
2. Арнольд ван Геннеп. Обряды перехода: Систематическое изучение
обрядов.- М.: Восточная литература, 2002. - 198 с.
3. Бугаева Любовь. Мифология эмиграции: геополитика и поэтика. За
пределами. // Интеллектуальная эмиграция в русской культуре XX века/
Ver. L. Bugaeva, E. Hausbacher. - Frankfurt am Main: Peter Lang, 2006.- C.
51-71
186
4. Васильева Мария. «Утраченный мир» русской эмиграции во французской
литературе».
Библиотека-Фонд
“Русское
зарубежье”:
URL
http://www.unige.ch/lettres/meslo/russe/actuscientifique/colloque/programme/v
asilieva.html Режим доступа - 30.01.2009
5. Мельшиор-Бонне Сабин. История Зеркала. - М.: Новое литературное
обозрение, 2005. - 456 с.
6. Семёнова Татьяна. Система повествования Г.И. Газданова: автореферат
дис. канд. филол. наук. Санкт-Петербург: 2001.- 24 с.
7. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. - М.: Аспект-Пресс, 1996.
– 334 с.
8. Щербицкий Кирилл. Миграция и границы постмодернизма. URL
http://spintongues.msk.ru/shercherbitsky.htm Режим доступа - 09. 02.2009
9. Guével M. Lettre d’André Gide à Ivan Bounine / Bounine revisité, éd. Claire
Hauchard, Paris: Institut d’Etudes slaves, coll. «Cahiers de l’émigration russe».
№ 4, 1997.- 153 p.
10.Liban. Entretien par Laurence Liban. Pour Lire, octobre 2003
11.Modino Patrick. Villa «Triste».- Paris: Gallimard, 1975.- 209 p.
12.Modino Patrick. Rue des Boutiques Obscures. - Paris: Gallimard, 1978. - 251 p.
13.Modino Patrick. Un pedigree.- Paris: Gallimard, 2005.- 127 p.
14.Modino Patrick. La Petite Bijou.- Paris: Gallimard, 2001. -169 p.
15.Morel Jean-Pierre. Le rôle de la France dans le Journal 1970-1986 d’Andréï
Taekovski.
Colloque
international, Strasbourg,
2009.
URL
http:
//www.fabula.org/actualités/article 22853 Режим доступа.- 16.03. 2009
16.Simon Claude. Incrockuptibles, 2005 n° 503, p. 27
17.Triomphe Catherine. Guide de la Russie.- Paris: Parigramme, 2000.- 157 p.
187
18.Les Nouvelles littéraires. Entretien, 6 octobre 1975 .- P. 6
Summary
The article is about the author’s vision of the character sketch of a Russian
emigrant of the “first wave” in France in the works of the French novelist Patrick
Modiano, who considers the question in the light of the basic problem of his
works: the search for identity and closely connected with this topic the motives of
memory and oblivion.
188
РАЗДЕЛ 3
ЛИНГВИСТИКА И ЛИНГВОКОНТАКТОЛОГИЯ
Бобылева Л.К., профессор кафедры теории и практики перевода ИИЯ ДВГУ
Дробышевский А.Ю., студент факультета германских языков ИИЯ ДВГУ
e-mail: sanya_drob@bk.ru
ПРЕЗЕНТАЦИЯ АНГЛИЙСКИХ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ В
РУССКОМ ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ
(НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНА Э.Л. ДОКТОРОУ «БИЛЛИ БАТГЕЙТ»)
Фразеологизм как единица перевода вызывает немало трудностей, как в
теоретическом, так и в практическом отношении, особенно когда речь идет о
переводе
художественного
произведения.
Переводу
фразеологических
единиц уделено немало внимания в теоретических работах, в любом пособии
по переводу, а также во многих публикациях по теории фразеологии и
сопоставительной лингвистике.
Изучение фразеологических соответствий при переводе представляет
большой практический интерес. Фразеологизмам принадлежит особая роль в
вербальной
коммуникации,
они
не
просто
передают
определенную
информацию, но и оказывают воздействие на чувства и воображение
рецептора. Перевод фразеологических единиц связан со значительными
трудностями, поэтому особенно важно, чтобы переводчик хорошо знал
основные типы фразеологических соответствий и способы их применения
[Комиссаров 2004: 170].
Достаточно часто фразеологизмы выражают больше особенностей,
связанных с национальной культурой, чем с языком. Таким образом, их
перевод на другие языки становится весьма проблематичным, а их
буквальный перевод невозможен, хотя они часто калькируются с одного
языка на другой [Семенов 2004: 17]. В «шкале непереводимости» или
«труднопереводимости» фразеологические единицы занимают едва ли не
189
первое место. Их перевод решается по-разному в зависимости от их
характера и особенностей. Однако, несомненно то, что при переводе
литературных произведений переводчик обычно находит соответствия всем
встретившимся ему фразеологизмам, удачные или нет, но все же находит
[Голикова 2003: 212]. По нашему мнению, отказываться от перевода
фразеологии, списывая это на «непереводимость», неправомерно.
Задачей
данной
статьи
является
рассмотреть,
каким
образом
осуществляется перевод фразеологических единиц, встречающихся в
художественном тексте, с английского языка на русский, используя для этого
материал конкретного художественного произведения.
Практическим
материалом
для
данной
статьи
послужили
фразеологизмы, выявленные нами в романе современного американского
писателя Эдгара Лоуренса Доктороу «Билли Батгейт» в общем объеме около
180 единиц. Многие из них – это клише и речевые штампы. В то же время
довольно большое количество фразеологических выражений представляет
особый интерес для нашего исследования. Как раз на них и сосредоточено
внимание в данной статье. В ней будет представлен наш собственный
перевод микротекстов, содержащих наиболее интересные фразеологические
единицы с точки зрения как употребления, так и перевода, а также анализ их
на предмет того, какой английский фразеологизм встречается в каждом
конкретном случае, какой способ перевода нами для него выбран и почему, а
также какие при этом задействованы переводческие трансформации.
Наиболее оптимальные на наш взгляд варианты помещены непосредственно
в текст перевода, а альтернативные прописаны отдельно.
Перейдем
к
разбору
отрывков
произведения,
содержащих
фразеологические единицы. При их переводе мы опирались на труды
различных исследователей, в числе которых З.Г. Прошина, С. Влахов и
С. Флорин, В.Н. Комиссаров, Р. Мей и другие.
190
(1)
Mr. Schultz said very quietly: “Bo, you Мистер Шульц сказал очень тихим
should understand I am past the голосом:
madness part. I am past the anger.
Don’t waste your breath.” And like a
man who has lost his interest he
returned to his seat along the bulk head
across from me. [Doctorow : 20]
– Бо, тебе пора уже понять, что моя
ярость прошла, и гнев тоже. Так
что хватит сотрясать воздух, – и
вернулся
на
свое
место
у
перегородки напротив меня с таким
видом, будто утратил интерес.
Несмотря на то, что английская фразеологическая единица «to waste
one’s breath»
встретилась нам только
в англо-английском словаре
фразеологических выражений [Маккей1997], использованное для перевода
выражение распространено в русском языке и отвечает требованиям
фразеологического
перевода:
сохраняются
стилистическая
окраска
(разговорный стиль) и фразеологичность. Само выражение является
фразеологическим аналогом, поскольку основано на несколько ином образе,
нежели оригинал, хотя и смежным с ним («дыхание» – «воздух»).
В качестве альтернативного варианта в данном случае можно
предложить перевод с помощью свободного словосочетания (описательный
перевод): «Довольно пустой болтовни». Этот вариант, конечно, более прост,
но образность в случае его использования теряется.
(2)
He [the lawyer] was one of those fair- Он (адвокат) был из тех белокожих
skinned people who flush up with their людей,
которых
dignity. I noticed his shoes, shiny black распирает
чувство
до
красноты
собственного
wingtips with row of tiny decorative достоинства. Я обратил внимание
holes. “Dutch,” he said, “you don’t на его начищенные до блеска черные
191
seem to appreciate you do not hold the туфли со слегка загнутыми мысками
cards in this situation…” [Doctorow: и маленькими дырочками по бокам.
80]
– Голландец, – сказал он, – кажется,
ты не хочешь признать, что в
данной ситуации козыри на руках не
у тебя…
«Карточная» тематика находит свое отражение в любой криминальной
структуре независимо от того, на каком языке говорят ее члены. Благодаря
этому для «карточных» фразеологизмов английского языка часто можно
подобрать фразеологический эквивалент в русском, как произошло в данном
случае. Здесь сохраняется образ и стилистическая окраска. Единственная
разница заключается в том, что применяется переводческая трансформация
«конкретизация» («карты» – «козыри»).
В качестве возможных вариантов здесь можно предложить закрепленные
словарем фразеологические аналоги, напр. «быть хозяином положения», а
также описательные переводы: «быть в выигрышном положении», «иметь
преимущество» и др. Однако наличие достаточно эффектного эквивалента
все же заставляет сделать выбор именно в его пользу.
(3)
But they know that and they know it is Но они это знают и знают, что это
difficult, the man Maranzano has been очень тяжело. Маранцано в деле всю
in the business his whole life, it is not a жизнь, и мы говорим вовсе не о
sucker’s proposition we are talking халтурке для сосунка: все наши
about and the Unione knows for this job понимают, что для этой работы
they need the ace of spades. [Doctorow: нужен настоящий профи.
233]
192
Еще один пример разговорного «карточного» фразеологизма. Сравнение
человека с какой-либо картой в колоде находит отражение и в русском языке
(напр., «туз» – босс, главный, «шестерка» – мелкий исполнитель,
прислужник), однако в данном случае, к сожалению, использовать
переводческий эквивалент не удастся за неимением такового. Словарем
данное выражение пока не закреплено, а значит, и об аналоге говорить также
не приходится. Калькированное выражение «для этой работы нужен туз пик»
в данном контексте просто непонятно, поскольку, как уже говорилось выше,
карта «туз» в русском языке ассоциируется скорее с человеком, занимающим
высокое положение, а в тексте речь идет о наемном убийце для устранения
одного из неугодных мафиози. Поэтому единственным способом перевода в
данном случае является описательный перевод с деметафоризацией. С другой
стороны, если считать выражение «настоящий профи» фразеологизмом (ведь
оно очень часто используется в криминальной сфере именно в таком виде),
что, конечно, довольно спорно, то здесь можно говорить и об обертональном
переводе, т.е. контекстуальной замене, или приблизительного соответствия
по терминологии В.Н. Крупнова [Крупнов 2005: 148].
(4)
I pictured Mr. Schultz being led off by Я
представил,
как
охранники
the guards with the gang of all of us выводят мистера Шульца, а мы все
standing by not doing anything. I просто стоим рядом и смотрим. Я
imagined him led away in an apoplectic представил его неистовую ярость в
rage, my last glimpse of his murderous этот момент. И вот я вижу его
being
segmented
by
the
diamond кровожадную сущность в последний
crisscross chain link wedged across the раз. Он сидит в тюремном фургоне,
rear windows of the Black Maria. I felt закованный
very bad. [Doctorow: 288]
напротив
в
задних
прикрепленную
окон
цепь,
блестящие звенья которой крестнакрест обвивают его и словно делят
193
на части. Мне стало дурно.
Перевод выражения «Black Maria» (разговорная лексика) осложняется
тем, что данный фразеологизм обладает ярко выраженным национальнокультурным компонентом. Он является реалией американской культуры. Это
название полицейской машины черного цвета, оборудованной для перевозки
арестованных. В России такие автомобили выглядят по-другому, поэтому
русскому человеку название «Черная Мария» неизвестно, хотя и закреплено
словарем.
Согласно
англо-русскому
лингвострановедческому
словарю
«Американа II», название восходит к имени Марии Ли (Lee, Maria),
бостонской владелицы меблированных квартир (около 1840), очень сильной
афро-американке по кличке "Черная Мария". Рассказывали, что когда нужно
было арестовать разбушевавшихся пьяниц, звали Марию, и она без труда
доставляла их в полицейский участок.
Помимо малоизвестного русскому человеку варианта «черная Мария»,
словарь А.В. Кунина предлагает выражение «черный ворон», которое тоже
известно далеко не каждому. Поэтому в данном случае самым оптимальным
вариантом мы считаем объяснительный перевод с деметафоризацией.
Использование здесь эквивалента «черная Мария» и аналога «черный
ворон» возможно в том случае, если сделать сноску внизу страницы и дать
этому выражению соответствующее объяснение. Но чтобы не утруждать
читателя, мы считаем целесообразным использовать нефразеологический
перевод.
(5)
It is spectacular enough to see someone Когда видишь во плоти того, о ком
in the flesh whom you’ve only known in до этого знал только из газет, это
the newspapers, but to see someone the производит глубокое впечатление, но
newspapers have said is on the lam увидеть того, о ком в газетах
194
definitely has a touch of magic to it. пишут, что он в бегах, вне всякого
[Doctorow: 71]
сомнения магически притягательно.
Классический пример фразеологического эквивалента, разве что с
применением грамматической трансформации (субституции числа: англ.
«lam» sing. – рус. «бегах» pl.). Тот же образ, то же значение, стилистическая и
эмоциональная окраска.
Возможны и другие варианты: «скрываться от полиции / правосудия /
закона» – примеры описательного перевода с модуляцией (раз в бегах, значит
скрывается). Скорее всего, именно эти выражения и использовались бы в
русских газетах, и этот аргумент можно было бы противопоставить выбору
фразеологического эквивалента в данном случае, но не стоит забывать, что
мы имеем дело все же с переводом не газетной статьи, а реплики персонажа,
который вправе выбирать такие слова, какие захочет, тем более, что мы
располагаем словарным эквивалентом, прекрасно вписывающимся в данный
контекст.
(6)
She commenced to pack […] all the Она начала укладывать вещи, все
while saying that she didn’t give a hoot время повторяя, что ей абсолютно
in hell what her friends thought… наплевать на то, что думают ее
[Doctorow: 67]
друзья.
В данном случае для перевода весьма экспрессивного разговорного
выражения «not give a hoot» нами использован перевод при помощи одного
слова, о котором упоминается в
пособии по переводу В.Н. Крупнова
[Крупнов 2005: 153], или нефразеологическими средствами по терминологии
С. Влахова и С. Флорина [Влахов, Флорин 1980: 183] с тем отличием, что
перевод закреплен словарем. С другой стороны, если посмотреть на
195
структуру
английского
предложения,
становится
очевидным,
что
с
грамматической точки зрения оно отрицательно, а русское предложение
отрицания не содержит. Следовательно, здесь можно также говорить и об
антонимическом переводе. Несмотря на то, что в этом примере не получается
сохранить структуру фразеологизма в русском языке, здесь нас выручает
такая
переводческая
трансформация,
как
реметафоризация,
которая
позволяет сохранить не только образность, но и стилистическую окраску
(разговорная сниженная) и экспрессивность.
(7)
The madam who ran things stayed in the Дама,
которая
заправляла
там
kitchen on the ground floor in the back, хозяйством, оставалась на кухне на
a very nervous woman whom I sat with первом этаже. Это была очень
and talked to for a while, I felt sorry for нервная
женщина,
мы
немного
her because Mr. Schultz when drunk посидели с ней и поговорили. Мне
had slugged her for some imagined было жалко ее, потому что недавно
offense and had given her a black eye. мистер Шульц, будучи в изрядном
Then he’d apologized and given her a подпитии, сильно ударил ее кулаком
new hundred-dollar bill. [Doctorow: неизвестно за что и поставил синяк
383]
под глазом.
прощения
и
Затем
дал
он попросил
ей
очередную
стодолларовую банкноту.
В данном случае можно было бы сказать, что мы имеем дело с
переводческим эквивалентом, в котором наблюдается незначительная
лексическая трансформация (конкретизация «give» – «поставил»), но против
этого два обстоятельства: во-первых, выражение зафиксировано только
англо-английским словарем фразеологических единиц, во-вторых, русское
словосочетание «поставить синяк» в полной мере не подпадает под
196
определение фразеологической единицы, поскольку в нем нет образного
переосмысления, как в английском выражении. Поэтому здесь речь скорее
идет об описательном переводе. Разумеется, вариант «поставить фингал»
неприменим в этом случае, так как имеет явно сниженную коннотацию в
отличие от слова «синяк», более-менее нейтрального, и, соответственно,
противоречит тону контекста (ведь герою было жалко женщину, и он никак
не мог сказать, что у нее под глазом фингал).
(8)
“Live with it!” Mr. Schultz shouted. Смириться!
–
закричал
мистер
“Live with it?” I thought if he was Шульц. – Смириться?
going to kill he would do it now. He let
go a string of curses that was in his
voice almost a kind of litany, he strode
back and forth ranting and raving, and
this was really my first experience of his
temper
and
I
was
transfixed…
[Doctorow: 81]
Я подумал, что если он собирается
убить, то сделает это прямо сейчас.
Он отпустил кучу проклятий, в его
устах они звучали словно молитва.
Он ходил взад-вперед, рвал и метал, и
впервые я в полной мере ощутил его
буйный нрав и остолбенел от страха.
В данном случае мы вновь сталкиваемся с
фразеологическим
эквивалентом. И у русского, и у английского выражений одинаковый образ
(«безумие,
неистовство»),
одинаковая
стилистическая
окраска,
экспрессивность и даже синтаксическая структура.
Возможные варианты: «быть в ярости / в бешенстве» (описательный),
«пылать гневом» (частичный эквивалент). Все эти альтернативные переводы
получены с помощью английского выражения «be in a rage», синонимичного
«rant and rave». Об этом способе отыскания фразеологических соответствий
говорится в пособии В.Н. Крупнова [Крупнов 2005: 149].
197
Таким образом, мы постарались представить наиболее интересные из
выявленных нами фразеологических единиц, вызывающие определенные
трудности и сомнения, и пришли к следующим выводам:
Поскольку в ходе нашего исследования мы рассматривали фразеологизм
с переводческой точки зрения, то есть как единицу перевода, то,
подвергая классификации выявленные нами в тексте произведения
фразеологические
единицы,
мы
руководствовались
именно
переводческим критерием и выбрали переводческую классификацию
фразеологических единиц (фразеологический эквивалент, аналог, калька,
антонимический перевод, обертональный перевод (контекстуальные
замены), нефразеологический перевод).
При переводе фразеологических единиц мы стремились, в первую
очередь,
стараться
компоненты
сохранить
значения
фразеологичность
фразеологических
и
единиц
учитывать
(образный,
эмоциональный, стилистический, национально-этнический).
Если в тексте перевода нам приходилось избавляться от фразеологизма,
то его образность и метафоричность мы старались компенсировать
любыми
доступными
трансформациями,
как
средствами,
реметафоризация,
в
частности,
и
другими
такими
образными
средствами.
За исключением случаев, когда выявленные нами фразеологические
единицы имели полный эквивалент в переводном языке, их перевод
зачастую всегда требовал от нас определенных грамматических,
лексических, а также комплексных трансформаций (однако в некоторых
случаях приходилось использовать трансформации даже при наличии
эквивалента в языке перевода).
Литература
198
1. Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе / Под ред. Вл.
Россельса. – М.: Междунар. отношения, 1980. – 352 с.
2. Голикова Ж.А. Перевод с английского на русский = Learn to Translate
by Translating from English into Russian: Учеб. Пособие / Ж.А. Голикова.
– М.: Новое знание, 2003. – 287 с.
3. Комиссаров В.Н. Современное переводоведение. Учебное пособие. –
М.: ЭТС, 2004. – 240.
4. Крупнов В.Н. Практикум по переводу с английского языка на русский:
Учеб. Пособие для вузов / В. Н. Крупнов. – М.: Высшая школа, 2005. –
279 с.
5. Кунин А.В. Курс фразеологии современного английского языка:
Учебник для ин-тов и фак-тов иностранных языков. – М.: Высшая
школа, 1986. – 336 с.
6. Прошина З.Г. Теория перевода (с английского языка на русский и с
русского на английский): Учебник на английском языке. – Издание 2-е,
испр. – Владивосток: Изд-во Дальневосточного ун-та, 2002. – 240 с.
7. Семенов А.Л. Основные положения общей теории перевода: Учеб.
пособие. – М.: Изд-во РУДН, 2004. – 99 с.
8. May R. The Translator in the Text (on Reading Russian Literature in
English). – The Johns Hopkins University Press, 1991. – 318 p.
Лексикографические источники
9. Кунин А.В. Большой англо-русский фразеологический словарь. ©
«Русский язык-Медиа», 2006, 20 тыс. фразеологических единиц.
199
10.Маккей А., Боткер М.Т., Гейтс Дж. И.. Словарь американских идиом:
8000 ед./Оф. А. Лурье. – СПб., Изд-во "Лань", 1997. – 464 с.
11.Longman Dictionary of Contemporary English, 4th ed. - Harlow: Pearson
Education Limited, 2003.
Источники практического материала
12.E. L. Doctorow. Billy Bathgate. – New York: Harper Paperbacks, 1989. –
484 p.
Summary
The article deals with the translation of phraseological units (idioms) from
English into Russian in literature and describes the possible ways and problems of
this translation. Idioms cause a lot of difficulties for a translator who should always
be able to adequately translate them in the target text, even if a source idiom is
lacunar. Successful translation of phraseological units in literature suggests taking
a number of aspects into consideration, such as meaning components of an idiom,
transformations required by this or that way of translation and possible alternative
variants in each case.
Конева Е.Б. старший преподаватель, кафедра теории и практики перевода
ИИЯ ДВГУ
Меломед Е. С. студентка факультета германских языков ИИЯ ДВГУ
e-mail: ekaterina-melomed@yandex.ru
СПОСОБЫ ВЫРАЖЕНИЯ ЯПОНСКОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ
ВЕЖЛИВОСТИ СРЕДСТВАМИ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА
(ПО МАТЕРИАЛАМ РОМАНА АРТУРА ГОЛДЕНА
«МЕМУАРЫ ГЕЙШИ»)
Данная тема представляется
интересной и актуальной в рамках
изучения английского языка как глобального языка общения. В наши дни
200
английский - это общепризнанный язык международного общения, язык
современной глобальной экономики, язык передовой науки и высоких
технологий. В результате использования в странах, где английский язык не
является родным, он претерпевает различные изменения и отражает
особенности культуры, в которой он используется. В настоящее время уже
не вызывает сомнения существование
большого количества вариантов и
разновидностей английского языка.
Концентрическая модель Б. Качру, названная им «Теорией трех
концентрических кругов», помогает представить, как широко распространен
английский язык в современном мире, насколько разнообразны его
существующие варианты и насколько неодинаков статус английского языка в
той или иной стране и культуре. Согласно этой теории, распространение
английского языка в мире можно обозначить через три круга:
1) внутренний круг (the inner circle) соотносится с такими странами, как
США, Великобритания, Ирландия, Канада, Австралия и Новая Зеландия, где
английский язык является родным.
2) наружный или средний круг (the outer or extended circle) соотносится
со странами, где английский язык получил статус официального языка, то
есть подразумевается владение им как вторым языком. Это такие страны, как
Сингапур, Индия, Малави, а также более 50 других государств мира.
3) расширяющийся, внешний круг (the expanding circle) представлен
странами, которые не были подвержены колонизации государствами
внутреннего
круга,
но
признававшими
английский
язык
основным
иностранным языком, изучаемым в образовательных учреждениях, то есть,
принявшим его как средство международного общения. К ним относятся
Китай, Япония, Греция, Польша, Россия и другие, население которых
составляет около 100 млн. чел. [Kachru 2006:161-162].
Одной из проблем, возникающих при изучении иностранных языков,
является тот факт, что даже если люди владеют одним и тем же языком, они
201
не всегда могут правильно понять друг друга, и причиной часто является
именно расхождение культур [Верещагин, Костомаров 1976:49].
Вежливость является одним из наиболее важных компонентов
культуры.
Одно
из
условий
полноценного
общения
–
вежливое,
доброжелательное отношение к партнеру в различных ситуациях речевого
общения. Вежливость, по мнению Н.И.Формановской, – это отведение
собеседнику той социальной роли, которая соответствует его социальным
признакам или в некоторых ситуациях – даже ее завышение [Формановская
1989: 50].
Одной из характерных особенностей японского языка является
существование в нем особых форм вежливости, которые отсутствуют в
английском
языке.
Японцы
стремятся
сохранить
неизменными
унаследованные от предыдущих поколений нормы поведения и формы
культуры. Для них характерно бережное отношение к сложившемуся укладу
жизни как к культурному наследию, внимание не только к содержанию
поведения, но и к внешним проявлениям и стилю, благодаря чему форма
поведения остается особенно устойчивой. Японскому обществу свойственна
преемственность традиций в политическом мышлении и социальном
поведении [Пронников, Ладанов; Бычкова]. Система этикетных форм в речи
японцев отличается особой сложностью и отражает социальную структуру
японского общества, в котором до сих пор присутствуют пережитки
бытовавших некогда феодально-патриархальных отношений и традиций
конфуцианства.
Общественные отношения между людьми выражаются в японском языке
на различных уровнях. А. С. Дыбовский выделяет четыре уровня японской
речи: 1) уровень подчеркнуто-вежливой речи, использующей формы
самоуничижения (вежливо-скромные формы) и восхваления собеседника
(вежливо-почтительные формы); 2) уровень нейтрально-вежливой речи,
обычно не выходящей за пределы формальной вежливости; 3) уровень
фамильярной
речи,
особенность
которой
202
состоит
в
употреблении
немаркированных (в плане выражения вежливости – грубости) форм; 4)
уровень грубой речи, особенностью которой является употребление форм и
средств, связанных с выражением негативных, с точки зрения выражения
вежливости, значений, депрециативных форм. [Дыбовский 1997: 62-63].
При разговоре с несколькими собеседниками американец, например,
будет обращаться ко всем одинаково. В Японии же до сих пор человек
оценивается не только как индивидуальность, но и с точки зрения его
общественного положения, поэтому обращение варьируется в зависимости от
статуса адресата и адресанта. В связи с этим представляется важным
упомянуть об особых категориях вежливости японского языка.
В японском языке выделяют две грамматические категории вежливости:
адрессив и гоноратив. Адрессив передает отношение говорящего к
собеседнику, а гоноратив - к лицам, о которых идет речь. Грамматическая
категория адрессива состоит из адрессивных и неадрессивных форм
(граммем). Адрессивные словоформы указывают на почтительное отношение
говорящего к собеседнику; неадрессивные обычно не несут в себе такой
информации. В категории гоноратива можно выделить три группы форм:
гоноративные (почтительные), скромные и нейтральные [Алпатов 1973:13].
К
основным
грамматическим
формам,
выражающим
данные
грамматические категории, можно отнести следующие:
- вежливые формы глагола, образованные при помощи суффикса –мас.
Глаголы, образованные при помощи данного суффикса противопоставляются
нейтральным глаголам;
- именной префикс –о/-го. Он обычно используется лишь при
обозначении предметов, действий и пр., каким-то образом связанных
с уважаемым лицом;
- именные суффиксы. Эти суффиксы добавляются к имени (фамилии,
прозвищу, профессии и т. п.) при разговоре с человеком или о нём. Именные
суффиксы играют важную роль в общении японцев. Они указывают на
социальный статус собеседников относительно друг друга, на их отношение
203
друг к другу, на степень их близости. Употребив какой-либо именной
суффикс,
можно
случайно
(или
умышленно)
нанести
собеседнику
оскорбление, или же, напротив, — выразить ему своё глубочайшее почтение;
- синонимические группы слов, различающиеся по степени вежливости.
Как правило, к ним относятся
самые частотные глагольные значения
(«быть», «идти», «говорить» и т д.), которые выражаются помимо
нейтральных глаголов особыми вежливыми формами, а также
обозначающие членов семьи. Последние
слова,
могут различаться по степени
вежливости таким образом, что одни из них употребляются в речи о своих
родственниках, другие – о родственниках собеседника [Учебник японского
языка. Курс для начинающих: 192]. Важнейшим в общении всегда остается
главенство старшего. При назывании себя и собеседников, "своего" и
"чужого" для каждого из них в японском языке имеется по нескольку
вариантов. Для понятия "отец" имеется девять слов, для понятия "жена" одиннадцать, для "сына" - семь, для "дочери" - девять, для "мужа" - семь и
т.д. Правила употребления всех этих и ряда других слов коренятся в
социальном окружении и связаны с устоями общества [Фролова 1997].
В романе «Мемуары гейши» (“Memoirs of a Geisha”) американского
писателя и япониста Артура Голдена нами выделено около тридцати
коммуникативных
ситуаций,
в
которых
ярко
проявляется
японская
лингвистическая вежливость.
Все анализируемые контексты можно условно разделить на две группы:
те, в которых исконные элементы японской вежливости заимствованы в
английский язык, и те, в которых японская лингвистическая вежливость
передается лексическими и структурными средствами английского языка.
I.
К
первой
группе
относятся
речевые
ситуации,
в
которых
употребляются заимствованные японские вежливые именные суффиксы и
английские эквиваленты традиционно японских обращений.
204
Из 9 разновидностей японских именных суффиксов (-сан, –кун, –тян, –
сама, -сэмпай, –кохай, -сэнсэй, –доно, –сэнсю) в романе мы обнаружили
употребление трех из них:
1.” I’m terribly sorry to trouble you, Sayuri-san, but my name is Takazuru. I
wondered if you would mind helping me. I know you were once very good friends
with Nobu-san…” [Golden 2005:356]
В данном контексте употребляется суффикс –san, который добавлен к имени
собственному. Он является наиболее употребительным из всех уважительных
суффиксов японского языка. Данный суффикс является также
свидетельством личного знакомства говорящего с объектом (обычно 3-м
лицом) [Мушинский 2004:45]. В данном контексте молодая девушка
обращается к своей знакомой Саюри (Sayuri) с просьбой помочь ей. В
диалоге речь идет о Нобу (Nobu), с которым обе девушки знакомы.
2.‘I was talking with your father about you, Chiyo-chan,’ he said to me.
[Golden 2005:17]
Данный пример иллюстрирует диалог между взрослым человеком и
маленькой девочкой. Суффикс –chan в большинстве случаев используется
взрослыми японцами по отношению к детям. Он также употребляется
людьми равного социального положения или возраста, старшими по
отношению к младшим, с которыми складываются близкие отношения:
маленькими детьми, близкими подругами, молодыми людьми по отношению
к своим девушкам.
3.‘Have I mentioned to Danna-sama,’ I began, ‘that I’ve had the strangest
feeling lately?’ [Golden 2005:489]
Суффикс –sama выражает максимальное уважение и почтение, являясь
примерным аналогом обращения «господин», «достопочтенный». В данной
ситуации этот суффикс употребляет молодая женщина по отношению к
мужчине, который старше ее, и которого она любит. Суффикс–sama может
употребляется при обращении священника к божествам, преданного слуги к
205
господину, романтической девушки к возлюбленному, а также в тексте
официальных посланий [Японско-русский словарь 1976:29].
Нам встретились примеры обращений, указывающих на статус адресата,
с обозначением
профессии или занимаемой должности, что является
характерной особенностью японской культуры, в которой чрезвычайно
важен статус человека и место, занимаемое им в обществе.
1. ‘May I be permitted to introduce Chiyo to you, Teacher,’ Pumpkin said,
‘and ask your indulgence in instructing her, because she’s a girl of very little
talent.’ [Golden 2005:59]
Данный пример иллюстрирует обращение девочки к учителю. Учитель
является одной из наиболее почитаемых фигур в японском обществе.
2. ‘The show will be starting in only a moment. Really, Chairman, I don’t
think you should waste any more time…’ [Golden 2005:122]
3. ‘Mr. Director, please permit me to introduce my new younger sister,’ she
said to him. [Golden 2005:194]
В данных контекстах формы обращений ‘Chairman’ и ‘Mr. Director’
указывают на высокое положение, занимаемое этими людьми в иерархии
японского общества. Кроме того, в обращении ‘Mr. Director’ наблюдается
смешение европейской и японской форм.
Во всех приведенных выше примерах использованы формы японского
адрессива, то есть вежливые формы, адресованные
собеседнику, и
подчёркивающие значимость его положения в обществе.
В следующем контексте употребляется форма японского гоноратива, то
есть вежливая форма, используемая
по отношению к третьему лицу, о
котором идет речь.
4. ‘What do you want?’ she said to me. ‘I’m about to send for a pot of tea.’
I’m sorry to disturb you, Mother. This afternoon when Mameha and I left the
theater, President Nobu Toshikazu was waiting for me [Golden 2005:309].
206
В данной ситуации референция на весьма уважаемое третье лицо,
имеющее высокий социальный статус, состоит сразу из трех компонентов:
должности, имени и фамилии.
II. Ко второй группе речевых ситуаций мы отнесли те контексты, в
которых японская лингвистическая вежливость реализуется средствами
английского языка:
1. ‘I’ve always believed that Nobu-san thinks me more worthy than I really
am.’ [Golden 2005:361]
В данном примере молодая женщина Саюри (Sayuri), разговаривая с
Нобу (Nobu) (ее покровителем, мужчиной который старше ее, и который
занимает высокую позицию в иерархии японского общества) говорит о нем в
третьем лице. Такая референция на собеседника в третьем лице является
одной из особенностей японского языка, используемой
для достижения
вежливости высказывания. Эту же особенность иллюстрирует следующий
пример:
2. ‘The Chairman asked if this is my first encounter with sumo,’ I said. ‘It is,
and I would be very grateful for anything the Chairman might be kind enough to
explain to me.’ [Golden 2005:227]
В данной ситуации та же молодая женщина Саюри (Sayuri) при
разговоре с Председателем (Chairman) обращается к нему в третьем лице,
так как он, во-первых, мужчина, во-вторых, старше ее, и, в-третьих, занимает
высокую должность.
В двух вышеприведённых контекстах японская лингвистическая
вежливость передаётся структурными средствами английского языка.
В английском языке вежливость японского высказывания может быть
передана лексическими средствами, в частности, подбором лексем со
значением уважительности и почтительности:
‘There you are!’ Mother said to me. Your older sister has kindly come to visit,
and has brought Mrs. Okada with her. You certainly owe them the courtesy of
joining us.’ [Golden 2005:341]
207
В данном примере диалог происходит между хозяйкой дома (Mother), ее
приемной дочерью Саюри (Sayuri ), девушкой, которая обучает Саюри –
Мамехой [Mameha] и хозяйкой дома, где раньше воспитывалась Мамеха.
Mother обращается к гостям очень вежливо и требует того же от Саюри.
Таким образом, исходя из выше изложенного, можно сделать вывод о
том, что в романе «Мемуары гейши» определённые элементы японской
лингвистической вежливости заимствованы в англоговорящий контекст. В
нашем материале это именные суффиксы и формы обращения. Кроме этого,
элементы японской лингвистической вежливости переданы лексическими и
структурными средствами английского языка.
Литература
1 Алпатов В.М. Категории вежливости в современном японском языке. –
М.: Наука, 1973. – 107 с.
2 Бычкова Т.А. Учебное пособие "Культура традиционных обществ Китая и
Японии". Культура Японии. Художественное мышление японцев.
[http://www.humanities.edu.ru/db/msg/22466]
3 Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура.
Лингвострановедение в преподавании русского языка как иностранного.
Изд. 2-е, перераб. и доп. – М.: «Русский язык», 1976. – 248 с.
4 Дыбовский А. С. Некоторые особенности стиля устного публичного
выступления в современном японском языке. // Известия Восточного
Института Дальневосточного Государственного университета. – 1997,
специальный выпуск. – С.62-68.
5 Мушинский А. Ф. Как прикажете Вас понимать? Учебное пособие. – М.:
Восток-Запад, 2004. – 48 c.
208
6 Пронников В.А., Ладанов И.Д. Японцы (этнопсихологические очерки).
Издание 2-е, исправленное и дополненное.
[http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000006/index.shtml]
7 Учебник японского языка. Курс для начинающих. И.В. Головнин
(редактор), Рыбкин А.Г., Лобачев Л.А., Паюсов Н.Г., Стрижак Л.А.,
Янушевский В.А. – Минск: Буг-Пресс, 2000. – 260 с.
8 Формановская Н.И. Речевой этикет и культура общения. – М.: Высшая
школа, 1989. – 159 с.
9 Фролова О. П. Японский речевой этикет (лингвистический аспект). –
Новосибирск, 1997. [http://www.philology.ru/linguistics4/frolova-97.htm]
10 Японско-русский словарь. (Серия словарей "CONCISE"). Издательство:
Токио: Сансэйдо; Издание 2-е, 1976. – 922 с.
11 Golden Arthur. Memoirs of a Geisha. – London: Vintage Books, 2005. – 497 p.
12 Kachru Braj B. The handbook of world Englishes edited by Braj B Kachru,
Yamuna Kachru, Cecil L. Nelson. - Blackwell Publishing Ltd. 2006. – 811 p.
Summary
The article is devoted to the Japanese English. The variety of English localized
in Japan and used by the Japanese reflects their culture and mentality which to a
great extent rely on the ideas of honor, duty, loyalty and reputation.
Observing the rules of linguistic politeness in the Japanese language is very
important when speaking to anyone. Unlike most western languages, Japanese has
an extensive grammatical system to express politeness to a person considering his /
her status, which in its turn is determined by a variety of factors including job, age
and experience.
In the article the authors make an attempt to analyze the English language
elements used by Arthur Golden in his novel “Memoirs of Geisha” to express a
209
specific honorific meaning which certain Japanese suffixes (-san, -sama, -kun,
etc.) and address forms contain.
Корнилова Л.Е., доцент, кафедра немецкого язык, ИИЯ ДВГУ
e-mail: ludmilakornilova@mail.ru
ЯПОНСКИЕ КСЕНОНИМЫ В НЕМЕЦКОМ ЯЗЫКЕ
В настоящее время все интенсивнее развиваются дипломатические,
экономические и культурные связи между Японией и Германией и, как
следствие, растет популярность японского языка в школах и в вузах
Германии, увеличивается количество литературы о Японии и все большее
количество японских ксенонимов проникает в немецкий язык.
Вслед за В.В. Кабакчи мы воспользовались термином «ксеноним» для
характеристики
языковых
единиц,
функционально
направленных
на
обозначение элементов внешних культур. Поскольку для Германии культура
Японии является «внешней» культурой, то японские ксенонимы обозначают
элементы японской культуры в немецком языке. Необходимо также
отметить, что к ксенонимам относятся все слова, обозначающие
специфические
элементы
внешних
культур,
т.е.
как
словарные
заимствования, так и окказиональные образования [Кабакчи 1998: 20].
Материалом
лексикографические
практического
источники,
исследования
путеводители,
послужили
публицистические
материалы, справочники и художественная литература. В общей сложности
было изучено 5181 страниц немецкоязычных текстов и отобрано 817
японских ксенонима, отражающих культуру Японии.
Наука, философия, культура, спорт, кухня – это те области японской
жизни, которые вызывают у немцев наибольший интерес. Zen-Schule, Kendo,
Judo, Kyudo, Sushi-Bars (школа дзэн – буддизма, кэндо, дзюдо, стрельба из
210
лука, суши-бары) - эти слова и выражения относятся к реалиям современного
немецкого общества, отмечает в своей речи Барбара Джон, уполномоченная
по делам внешней политики [Becker 1996:4]. Наш опрос 10 респондентов в
возрасте от 20 до 70 лет только подтверждает слова Барбары Джон. Япония
для большинства респондентов – это небольшое островное государство с
высокоразвитой экономикой, где любят классическую немецкую музыку.
Тэнно, самурай, дзюдо, айкидо, икебана, чайная церемония, суси – слова,
которые приходят респондентам на ум при упоминании слова «Япония».
Наибольшее количество японских ксенонимов в немецких текстах
относится к области философии и религии – 108 лексических единиц
(13,22 %). Интерес к японской философии и религии в Германии так же
высок, как и интерес к китайской философии и религии.
Национальная психология японцев, постоянный компромисс между
сильным нравственным сознанием, глубокой эмоциональностью и четким
прагматизмом привели к тому, что на практике религия и философия
практически оказались переплетены. Основными философско-религиозными
направлениями
в
современной
Японии
являются
Neokonfuzianismus
неоконфуцианство, Buddhismus буддизм, Shinto или Shintoismus синтоизм
Riobushinto риобусинто, синтез буддизма и синтоизма.
Официальные
японские
религии
разветвляются
и
делятся
на
многочисленные школы и секты с разнообразными культами. Это
буддийские секты: Zen-Buddhismus дзэн-буддизм, Tendai-Buddhismus тэндайбуддизм, Fuko Фуко, Shingon Сингон, Nichiren Нитирэн, Obaku-Schule школа
Обаку, Jodo-Buddhismus дзёдо-буддизм или Jōdo-shinshū Дзёдо синсю буддийская секта, проповедующая die Shin-shū-Lehre учение Синсю,
утверждающее, что простая вера, а не ритуалы является средством к
спасению души, Sōtōsekte секта Сото и другие. К синтоистским сектам
относятся более 145 сект. Среди них можно назвать такие, как Izumo-Taishakyō Идзумотайсякё, Konkyō Конкё, Kurozumikyō Куродзумикё, Mitake-kyō
211
Митакэкё, Shinri-kyō Синрикё, Tenri-kyō Тэнрикё, Odoru Shūkyō Одору Сюкё
и многие другие.
К философско-религиозной тематической группе относятся также
названия:
божеств: Kami ками, бог, божество, главный объект поклонения в
синтоизме; Bosatsu босацу, божество милосердия, буддийский святой; Inari
инари, любимое божество в современной Японии, обеспечивающее хороший
урожай риса;
священных изображений: Daibutsu дайбуцу, огромная статуя
Будды; Dainichi – nyorai дайнити-нёрай, изображение буддийского божества,
которому поклоняются члены секты Сингон;
мест поклонений: shinden синдэн, храм, божественный дворец;
Butsudan буцудан, буддийский фамильный алтарь; Kondo кондо, главный зал
буддийского храма; jinga, дзинга, mija (miya) мия, синтоистский храм; Torii
тории, ворота перед входом в синтоистский храм; Honden хондэн, святилище,
основной зал синтоистского храма, где хранится тело бога в виде какоголибо предмета; Haiden хайдэн, зал для молящихся; Tamashiro тамасиро,
переносной
синтоистский
алтарь;
Kamidana
камидана,
домашний
синтоистский алтарь;
ритуальных
обрядов:
Bussokuseki-ka
буссокусэки-ка
шестистрочные анонимные стихи, прославляющие Будду; matsuri мацури,
храмовый праздник; Norito норито, синтоистская молитва-заклинание;
shinsen синсэн, жертвоприношение в синтоизме; naorai наораи, возлияние,
синтоистский обряд; harai хараи, церемония очищения в синтоизме; kegare
кэгарэ, культовая нечистота, от которой избавляются при помощи соленой
воды;
религиозных
последователей:
Bonzen
бонза,
буддийский
священник, монах; Kannushi каннуси, синтоистский священник, монах;
212
Komuso комусо, странствующие нищенствующие монахи; Shinto-Priester
синтоистский священник, miko мико, женщина-медиум между духом kami и
людьми;
религиозных методик: Kagura кагура, синтоистский культовый
танец; Koan коан, парадоксальный вопрос для размышления, с помощью
которого учителя дзэн-буддизма учат своих учеников; zazen дзадзэн,
медитация в предписанной позе со скрещенными ногами; takigyo такигё,
буддийское ритуальное многочасовое пение;
ритуальных предметов: Engishiki энгисики, церемониальные
книги; Ema эма, деревянная молельная табличка; Mandara мандара,
схематический рисунок буддийских богов, поясняющий эзотерическое
учение буддизма; Shintai синтай, святыня, божество, предмет, в который
воплотилось синтоистское божество.
На
втором
месте
следует
группа
кулинарных
ксенонимов
(100 ксенонимов - 12,24 %). Большое количество японских ресторанов (425) в
79 городах Германии свидетельствует о популярности японской кухни.
Особенно популярны так называемые Sushi-Bar суси-бары, небольшие
рестораны, где можно отведать разнообразные суси [Otto 2006].
Рис составляет основу питания японцев. Свое почитание и уважение
японцы выражают даже в названии риса. Так, вареный рис имеет
нейтральное название Meshi и вежливую форму Go-Han. Оба названия
являются также названием приема пищи. В японском языке рис имеет разные
названия, в зависимости от сорта, от способа приготовления: Sasanishiki
сасанисики, самый популярный сорт риса; sakamai сакамаи, особый сорт
риса, содержащий крахмал; Kome комэ, очищенный рис; Gohan гохан, белый
рис, вареный пресный рис; Mochigome мотигомэ, сорт риса, крахмалистого и
клейкого, используемого для приготовления супа и сладких блюд. Рис
используется для приготовления разнообразных блюд: Dango данго,
маленькие рисовые клёцки; Donburi донбури, горячий рис с овощами, мясом
213
и другими наполнителями в крупной пиале для риса; Maki маки, рисовые
трубочки с различными начинками; Onigiri онигири, рисовые колобки с
моченой сливой; O-Mochi о-моти, клецки из вареного риса, Senbei сэнбэй,
рисовые крекеры.
Невозможно представить японскую кухню без рыбных продуктов и
блюд из морских животных: Ika-Meshi, ика-мэси, кальмар, фаршированный
рисом; Dashi даси, рыбный бульон; Katsuobushi кацуобуси, сушеная рыба,
используемая для приготовления бульона; Tempura тэмпура, рыба, креветки
или овощи, жаренные в кляре во фритюре; Sashimi сасими, мелко нарезанные
кусочки сырой рыбы; Surimi
сурими, рыбный фарш специального
приготовления и многие другие блюда. В Германии особой популярностью
пользуются Sushi суси, рисовые колобки или лепешки со всевозможной
начинкой. Как правило, едят суси с зеленым японским хреном Wasabi васаби
или соевым соусом O-Shoyu о-сёю. Существует много разновидностей суси:
Chirashi-Zushi тирасидзуси, hako-zushi хакодзуси, hoso-maki хосомаки, makizushi макидзуси, nigiri-zushi нигиридзуси, Norimaki норимаки.
Misosuppe суп мисо, суп, заправленный ферментированной пастой из
вареных соевых бобов, и Tofu тофу, соевый творог, являются непременным
атрибутом меню японцев.
В современной Японии широко распространены блюда из овощей и
мяса: Daikon дайкон, редька; Kampyo кампё, сушеные палочки из тыквы;
Kushiage кусиагэ, панированные и жаренные на бамбуковых палочках во
фритюре овощи и мясо; Tsukemono цукэмоно, овощи в виде маринадов,
квашений и пикулей; Tonkatsu тонкацу, свиная котлета; Teriyaki тэрияки,
маринованное мясо, Yakitori якитори, жаренный цыпленок (без костей) и
многие другие.
Из японских напитков самыми распространенными и популярными
являются различные виды чая: Gyokuro гёкуро, дорогой сорт зеленого чая;
Matcha матя, порошкообразный зеленый чай; Nichon-cha нихон-тя сорт
214
японского зеленого чая; O-cha о-тя, зеленый чай; Ban-cha бантя,
низкосортный зеленый чай. Из японских напитков европейцам известны
также Sake сакэ, слабая рисовая водка, подаваемая обычно подогретой;
Shochu сётю, дешевая водка, изготавливаемая из зерновых, картофеля или
сахара-сырца; Mizu-wari мидзувари, виски, разбавленное водой. Сладкое
рисовое вино Mirin мирин используется в качестве приправы, для
приготовления пищи.
65 ксенонимов (7,96 %) относится к тематической группе «Обычаи».
Япония – страна праздников, и ни одна другая страна не сравнится с ней в
этом отношении [Hielscher 2002: 2]. Особыми событиями в жизни японцев
считаются рождение ребенка, свадьба и смерть, которые отмечаются
особенно пышно.
Таким же важным событием считается Shichi-go-san Ситигосан,
праздник чествования детей семи – пяти – трех лет, который отмечается 15
ноября.
15 января
отмечают
Seijin
no
Hi
Сейдзин-но-хи,
День
совершеннолетия. В период с 55 до 60 лет отмечается Teinen тэйнэн, уход на
пенсию. Пышно отмечаются дни рождения пожилых людей в возрасте 60 лет
(Kanreki канрэки), 70 лет (Koki коки), 77 лет (Kiju кидзю), 88 лет (Beiju
бэйдзю), 97 лет (Kajimaya кадзимая), 99 лет (Hakuju хакудзю). Особенным
праздником считается Keiro no Hi кейро-но-хи, День почитания старости, в
этот день поздравляют людей, которым в течение года исполнилось 100 лет.
3 марта отмечают Hina-matsuri Хинамацури, День девочек, или День кукол, а
5 мая Tango no sekku Тангоносэкку, День мальчиков. Японцы очень любят
цветы и очень любят любоваться природой. Поэтому здесь так много
праздников, связанных с природой. Например: Sakura no Hana сакуранохана,
простое цветение сакуры; Hana mi ханами, любование цветением вишни;
Nibukaika-bi нибукайкаби, неполное цветение вишни; Mankai манкай, день
полного цветения вишни; Midori no Hi Мидоринохи, День зелени,
отмечаемый в Японии 29 апреля; Tanabata Танабата, праздник Звезд. 3-4
215
февраля празднуют Setsubun Сэцубун, народный праздник начала весны. В
Японии отмечается много религиозных праздников. Самым известным и
популярным считается O-Bon Обон, День поминовения усопших.
В Стране восходящего солнца широко принято дарить подарки, и
существуют различные традиции по этому случаю. В июле одаривают
подарками учителей и деловых партнеров (Sewa ni natteiru сэва-ни-наттэйру),
также летом преподносят подарки вышестоящим начальникам (O-Chugen
отюгэн), ответный подарок называется O-Kaeshi окаэси; из путешествия
привозят подарок, сувенир или талисман, (omiyage омиягэ), официальный
подарок называется Noshi носи. На Новый год дарят новогоднюю открытку
Nengajo нэнгадзё, а вышестоящим людям обычно в конце года в знак
признательности за все благодеяния, которые они сделали в течение
прошедшего года, дарят подарки Seibo сэйбо. Дети в Новый год с
нетерпением ждут O-Toshidama отосидама, новогодний денежный подарок от
родственников.
С Новым годом связаны такие традиции, как o-soji осодзи, День
большой уборки в конце года; Bonen-kai бонэнкай, вечеринка в компании в
честь окончания года; omisoka омисока, празднование Нового Года в ночь с
31 декабря на первое января; Ganjitsu Гандзицу, новогодний праздник,
первый день нового года; O-Shogatsu осёгацу, празднование Нового года в
течение трех дней.
Еще одной важной традицией в Японии считается посещение бани.
Люди с достатком принимают ежедневно у себя в доме O-Furo офуро, т. е.
домашнюю ванну, а люди победнее идут в Sento сэнто, общественную баню.
К наивысшим
удовольствиям
японцы
относят
посещение
Roten-buro
Ротэнбуро, бани под открытым небом. Одним из любимых мест посещения,
как у японцев, так и у туристов является посещение Onsen онсэн, целебных
горячих минеральных источников.
216
С традициями и обычаями тесно связаны тематические группы
«Суеверия» (1,1 %) и «Досуг и развлечения» (1, 59%). Butsumetsu буцумэцу
считается у японцев плохим днем, и в этот день избегают устраивать
свадьбы. Daian дайан же, напротив, считается счастливым днем, поэтому
именно в этот день стараются жениться. Среди многих видов предсказаний
(Uranai уранай) особенно популярным считается Teso-jutsu тэсо-дзюцу,
хиромантия. Во многих храмах и в автоматах некоторых закусочных можно
купить O-Mikuji омикудзи, письменное предсказание. В храмах можно
приобрести O-Mamori омамори, талисман, предохраняющий от зла и
приносящий удачу, или Ema, эма, цветную деревянную молельную табличку,
на которой пишут пожелание или слова благодарности и которую вешают в
храме. Очень много суеверий японцы связывают с цифрами и словами,
которые имеют одинаковое звучание, но разное написание и при этом имеют
значение «счастье» или «несчастье».
Хорошим подарком на свадьбу считается, например, Tai тай, красный
карп, так как это слово звучит как окончание слова medetai мэдэтай, счастье.
Среди ксенонимов тематической группы «Досуг и развлечения» популярная японская настольная игра, напоминающая игру в шахматы, Go
го, вариант китайского бильярда Pachinko патинко, японская карточная игра
Hana-fuda ханафуда. К типичным современным развлечениям японцев
относятся Keiba кэйба, скачки; Keirin кэйрин, японская форма мото-, авто- и
велогонок; Takara-kuji таракудзи, японская лотерея, выпускаемая местными
органами; Sakka-Kuji саккакудзи, так называемый футбольный тотализатор,
когда пытаются угадать победителя и счет в футбольном матче; запрещенные
азартные игры Bakuchi и Tobaku бакути и тобаку.
Группа спортивных ксенонимов составила 7,96 % (65 ксенонимов).
Это прежде всего общее название budo будо, японские боевые искусства; а
также названия конкретных видов боевых искусств: Aikido айкидо; Jiu-Jitsu
дзюдзицу, Karate карате, японская система защиты и нападения без
217
оружия; Judo дзюдо, метод самообороны, вид японской борьбы; Kendo
кэндо,
фехтование
бамбуковыми
палками;
Ken-jutsu
кэн-дзюцу,
фехтование на мечах; Kyudo кюдо, Kyu-jutsu кю-дзюцу, искусство
стрельбы из лука; Sumo сумо, японская борьба; Yabusame ябусамэ,
стрельба из лука верхом на лошади. Спортсмены, занимающиеся тем или
иным видом спорта и добившиеся той или иной степени мастерства, имеют
соответствующее название: Aikidoka айкидока, борец айкидо; Budoka
будока, борец, занимающийся японским боевым искусством; Judoka
дзюдока или дзюдоист, специалист дзюдо; Kendoka кэндока, изучающий
кэндо; kyu кю, человек, добившийся начальной степени мастерства в
восточных единоборствах; Hachi-Dan хатидан, обладатель восьмой
ступени черного пояса; Yokozuna ёкодзуна, титул гранд-чемпиона,
абсолютного чемпиона по борьбе сумо.
К группе японских спортивных ксенонимов относятся также:
названия
формы
и
амуниции:
Hakama
хакама,
длинные
свободные брюки, похожие на юбку (в кэндо и айкидо); Judogi дзюдоги,
форма дзюдоистов; Obi оби, пояс в дзюдо, цвет которого символизирует
степень мастерства борца;
названия технических приемов и упражнений: Judogriff прием
захвата в дзюдо; Kake какэ, бросок в дзюдо; Kiri/Giri кири, режущий или
рубящий удар (в кэндо); nage-waza нагэвадза, техника броска в дзюдо; OsaeKomi-Waza осаэкомивадза, удержание соперника на полу; Randori рандори,
вольная схватка, свободные и неформальные упражнения в дзюдо; Kata ката,
стилизованная форма техники демонстрации упражнений с партнером и без
партнера и другие;
команды: age агэ, приподнять, высоко поднять; Awase авасэ,
одновременно; Hajime хадзимэ, начинайте; Kaiten кайтэн, крутить (как
велосипед); Mae маэ, вперед; Mae-gi маэ-ги, держать дистанцию; Mate матэ,
218
прекратить делать упражнение, подождать; Sayu-undo саю-ундо делать
движения направо и налево, и многие другие;
Помимо названий традиционных боевых искусств были выявлены
названия современных видов спорта nighter найтэр, ночная бейсбольная
игра – японский ксеноним, заимствованный через английский язык) и
название
опорного
прыжка
через
коня
в
гимнастике,
впервые
осуществленного японским спортсменом (Yamashita опорный прыжок
Ямаситы).
Тематическая группа «Быт» представлена японскими ксенонимами,
отражающими особенности японского уклада (6,73 %). К этой группе
относятся:
названия
керамики
и
посуды:
Aritaporzellan
арита,
Hiradoporzellan хирадо, Imariporzellan имари, разновидности японского
фарфора; Chaki тяки, посуда для чайной церемонии; Chasen тясэн, палочка
для размешивания чая; Chaire тяирэ, баночка для хранения чая; hanaike
ханайкэ, ваза или чаша из керамики для цветов; Inro инро, небольшая
лаковая коробочка; Kakiemon какиэмон, разновидность японского фарфора;
mizusashi мидзусаси, кувшин для холодной воды, используемой во время
чайной церемонии; Satsuma сацума, японская глазурованная фаянсовая
посуда;
названия мебели и предметов комнатной обстановки: Hibachi
хибати, переносная угольная жаровня, обогреватель; Fusuma фусума,
внутренние раздвижные перегородки в японском доме; Futon футон,
японский матрас, используемый для сна; Oshi-ire осиирэ, стенной шкаф;
Tatami татами, сплошь покрывающие пол соломенные циновки; Shoji сёдзи,
раздвижные деревянные стены; Tokonoma токонома, декоративная стенная
ниша с приподнятым полом и с полкой для размещения предметов искусства
и цветов;
219
названия одежды: Furi-sode фурисодэ, кимоно с длинными
свободными рукавами; Haori хаори, накидка, короткое кимоно; Kimono
кимоно, свободное женское и мужское платье; Yukata юката, легкое
хлопчатобумажное кимоно; Obi оби, широкий и длинный пояс, которым
подвязывают кимоно; Hakama хакама, длинные брюки, похожие на юбку,
часть официального костюма; Mon-tsuki монцуки, самое нарядное мужское
кимоно; Wa-fuku вафуку, традиционное японское платье для мужчин; Yofuku
ёфуку, одежда в западном стиле; Tabi таби, носок с отдельным местом для
большого пальца;
названия обуви: Geta гэта, высокие деревянные сандалии; Zori
дзори, сандалии без каблука, но с утолщением в пятке, изготовленные из
рисовой соломы, бамбука или тростника, придерживаются на ноге
ремешками, проходящими между большим и вторым пальцами.
Ксенонимы, представляющие архитектуру Японии, в какой-то
степени пересекаются с тематической группой «Быт». Группа
архитектурных ксенонимов немногочислена и составила 3,3 %. В нее
входят:
архитектурные стили: Gongen-zukuri гонгэн-дзукури, стиль
дзукури; Naro-Kasuga-zukuri Наро-Касуга-дзукури; Shimmei-zukuri симмэйдзукури; Taisha-zukuri тайся-дзукури; Shindenstil стиль синдэн;
разновидности городов: Jinai-machi дзинай-мати, храмовые
города; Joka-machi дзёка-мати, города-крепости, Monzen-machi мондзэн-мати,
рыночные города, Bukеzekuri букэдзэкури, резиденция военно-феодального
дворянства Японии;
детали японского дома: Amado амадо, съемные деревянные
ставни, которые днем убираются в шкаф, встроенный в стену; Chodaigamae
тёдайгамаэ, богато украшенный подход к входным дверям; Shoji сёдзи,
раздвижные стены, используемые вместо окон; Chigaidana тигайдана,
стенные полки; Tsukeshoin цукэсёин, пристроенный кабинет;
220
устройство чайного домика: chashitsu тясицу, чайный павильон,
чайный домик с низкими входными дверями; ochaya отяя, чайный домик;
soto-roji сото-родзи, дизайн японского чайного сада с выложенной из камней
дорожкой; uchi-roji ути-родзи, внутренний сад позади чайного домика; en эн,
веранда;
устройство храмов: Honden хондэн, основной зал синтоистского
храма, Torii тории, ворота перед входом в синтоистский храм; Kondo кондо,
главный зал буддийского храма.
Каждая эпоха развития японского государства порождала новые
социальные круги. Каждый слой общества существовал согласно своим
принципам и своей социальной роли. Японские ксенонимы социальноэкономической тематической группы составили 6,24 % (51 ксеноним).
Японское общество характеризуется строгой иерархией, что и нашло свое
отражение в языке. В состав группы вошли наименования:
исторических классов и слоев: Shogun сёгун, полководец, титул
военно-феодального правителя Японии; Samurai самурай, член воинской
касты в феодальной Японии, вассал даймё; Daimyo даймё, японский феодал;
Kuge кугэ, придворная знать в феодальной Японии, дворцовая аристократия;
Ronin ронин, бродячий самурай, потерявший своего господина; Buraku
бураку, относящийся к низшей касте сословия; Burakumin буракумин, изгои
общества, низшие слои общества; Eta эта, каста париев в феодальной
Японии, и другие;
современных ранговых отношений: Sancho сантё, руководитель
фирмы; Kacho катё, начальник отдела, секции; Bucho бутё, начальник.
Японское общество включает две маргинальные группы, следы
которых остались и в наши дни. Этá и буракумин живут в гетто, на них
лежит табу как на нечистых, обусловленное их занятием кожедёров,
мусорщиков и другими «нечистыми» профессиями. Люди, не имеющие ни
работы, ни дома, называются Hōmuresu хомурэсу (заимствование через
221
английское homeless). Ко второй группе относятся Yakuza якудза, японские
гангстеры. Все они входят в одну из японских преступных организаций,
внутри которых существует строгая иерархия. Самой крупной преступной
организацией в Японии считается Yamаguchi-gumi Ямагути гуми.
Майко (Maiko) и гейши (Geisha) составляют исключительную
особенность Японии. Самые молоденькие из них – майко (ученицы гейши)
- в течение нескольких лет веселят мужчин своими танцами, и затем
становятся гейшами. Гейш готовят в специальной школе, хозяйкой
которой является Okamisan окамисан. Гейши, молодые женщины,
обученные музыке, танцам и умению вести беседу, развлекают и
увеселяют публику за определенную почасовую плату днем и вечером.
Японию ежегодно посещают около четырех миллионов иностранцев
(Gaijin гайдзин), и половина из них – туристы. Немецких туристов и
немцев, проживающих в этой стране, называют Doitsujin дойцудзин или
вежливо Doitsu no Kata дойцу но ката.
Ксенонимы
в
области
бизнеса
(3,43 %)
тесно
связаны
с
ксенонимами социально-экономической группы. После Второй мировой
войны в Японии отменили все сословия, исключением стал императорский
дом во главе с императором. В современном обществе ценится, прежде
всего, полученное образование, а также занимаемое служебное положение.
Визитные
карточки,
Meishi
мэйси,
предоставляют
необходимую
информацию о социальном положении каждого и необходимы для
установления деловых отношений.
В немецкоязычных
текстах
были выявлены
названия
таких
промышленных объединений, как Keizai Doyukai кэйдзай доюкай,
крупнейшая
компания
Японии,
Keidanren
кэйданрэн,
крупное
промышленное объединение; Zaibatsu дзайбацу, большой семейный
торгово-промышленный
клан,
крупный
222
концерн;
Keiretsu
кэйрэцу,
огромный финансово-промышленный концерн, возникший после Второй
мировой войны.
К миру японского бизнеса относятся такие наименования, как Tycoon
тайкун, магнат, олигарх, могущественный бизнесмен; Arubaito, человек,
имеющий временную работу (первоначально заимствованное из немецкого
языка слово, затем вновь вернувшееся в немецкий в новой форме и новом
значении); Salaryman сэлэримэн, японский служащий, получающий
ежемесячную зарплату (заимстсвование через английский язык); Shokutaku
сёкутаку, сотрудник, работающий по договору; OL Office Lady офисная
служащая, секретарь (также заимствование через английский язык).
Японцы известны своим трудолюбием и постоянным стремлением к
совершенствованию рабочих навыков, улучшению эффективности труда.
Этот принцип деловой философии японцев называется Kaizen кайдзэн.
Некоторые
японцы
доводят
себя
до
karoshi
кароси,
смерти
от
переутомления.
Отдельные крупные концерны, такие как, например, японская
автомобильная
компания
Toyota
Тойота,
превращают
завод
в
промышленный город с развитой инфраструктурой. В этом «городе»
работают
библиотека,
филармония,
театр,
больница,
музей
изобразительных искусств, больница, стадион (die Toyota-Bibliothek, die
Toyota-Philarmonie, das Toyota-Theater, das Toyota-Krankenhaus, das ToyotaFußballstadion). Чаще всего японцы работают в одной фирме с первого
рабочего дня и до 55-60 лет. Shushin Koyo сюсин коё называется занятие,
которым занимаются всю жизнь. В возрасте 55-60 лет японцы уходят на
пенсию, совершают Teinen тэйнэн, и после выхода на пенсию получают
Taishokkin тайсёккин, единовременную денежную выплату в размере
месячного оклада.
В течение нескольких столетий, со времен установления режима
Токугава, искусство было уделом ремесленников. Мирная жизнь,
223
увеличение богатства, разрастание городов и развитие промышленности,
склонность
к
роскоши
–
все
это
благоприятствовало
развитию
художественного ремесла. Среди новых общественных слоев становятся
популярными причудливые украшения, знаменитые
Netsuke нэцкэ,
миниатюрная скульптура, брелок, в виде резной фигурки из дерева или
кости, с помощью которого к поясу кимоно прикреплялись на шелковом
шнуре веера, кисеты и т. д. Именно эти изделия оказались наиболее
известными на Западе [Елисеефф 2006: 272]. Тематическую группу
«искусство» составили 40 ксенонимов (4,93 %). В нее вошли ксенонимы,
отражающие особенности японского искусства:
стили живописи: Haboku хабоку, стиль японской живописи; Kano
кано, японская школа живописи, основанная в середине XV в. и ставшая
официальным направлением в период Эдо; Momoyamastil стиль Момояма;
Nanga нанга, стиль японской живописи XVIII – XIX вв.; Yamatoe Яматоэ,
японская живопись, повествовательный стиль светской жизни;
техника исполнения: Makie макиэ, техника использования
золотого и серебряного порошка на лаковой поверхности; Tan-e тан-э,
техника тан-э, на черно-белой гравюре несколькими мазками производили
один-единственный цвет, красно-оранжевый;
скульптура:
Ichibokuzukuri
итибокудзукури,
скульптура
из
цельного куска дерева; Yosegi-zukuri ёсэги-дзукури, скульптура, сделанная из
разных кусков дерева;
жанры живописи: Chinso тинсо, популярные в XIV в. портреты
священников; Emaki эмаки, живопись в свитках, японский горизонтальный
свиток с картинами и текстом; Kakemono какэмоно, японская настенная
свертывающаяся картина без рамок, обычно выполненная на продолговатой
полосе шелка или бумаге; Makimono макимоно, горизонтальные свитки,
разворачивающиеся
справа
налево,
224
иллюстрирующие
японские
аристократические романы и повести; Ukijoe укиё-э, картины повседневной
жизни;
гравюры: Benizuri-e бенидзуриэ, двухцветная гравюра, обычно
розовая и светло-зеленая); Nishiki-e нисикиэ, японская цветная гравюра;
Tanzaku тандзаку, японская узкая прямая гравюра со стихами;
керамика: Raku-yaki раку-яки, керамика, покрытая черной и
серовато-розовой глазурью; Temmoku тэммоку; керамическое изделие с
блестящей черной или темно-коричневой глазурью;
лаковые изделия: Kamakurabori камакурское лаковое изделие,
разновидность резных лакированных изделий;
изделия из бумаги: Origami оригами, искусство складывания
фигур из бумаги; Shikishi сикиси, цветная бумага, на которой писали стихи;
конструкции в подражание природе: Bonsai бонсай, искусство
выращивания карликовых деревьев; Ikebana икебана, японское искусство
аранжировки цветов; Kare Sansui Teien карэ сансуй тэйэн, сухой пейзаж,
стиль японского сада; Kaiyu кайю, японские сады больших размеров, в
которых можно гулять и наслаждаться ландшафтом; Kansho кансё, маленькие
сады, предназначенные для созерцания; Roji Niwa родзи нива, сады с
выложенными из камней дорожками, с чайным домиком, путь к которому
указывают каменные фонари; Shakkei сяккэй, заимствованный пейзаж, стиль
японского парка.
Японская литература (4,53 %) насчитывает многовековую историю
и вызывает неподдельный интерес у европейцев. Это, прежде всего,
литературные термины, названия как прозаических, так и поэтических
жанров:
прозаические жанры: Gunkimono гункимоно, военная повесть;
Gesaku гэсаку, художественная литература конца периода Токугава;
Kanazoshi канадзоси, книги для массового читателя; Kiko кико, записки
путешественника, записанные в виде дневника; Kokkeibon коккэйбон,
225
юмористический рассказ; Manga манга, книга или журнал комиксов;
Monogatari моногатари, история, рассказ, повесть; Nikki никки, дневники
знатных дам; Ninjobon ниндзёбон, любовный сентиментальный роман, и др.
поэтические
жанры:
Haiku
хайку,
японское
лирическое
трехстишие из семнадцати слогов (5+7+5); Haikai хайкай, комическая поэзия;
Hokku
хокку,
трехстишие
из 17
слогов;
Kyoka
кёка,
поэтическое
стихотворение сатирической направленности; Renga рэнга, стихотворение, в
котором строфы из трех строчек чередуются со строфами из двух строчек (57-5-7-7 слогов), сочиняются несколькими поэтами поочередно; Tanka, Waka
или Uta танка, вака или ута, нерифмованное пятистишие, состоящее из 31
слога (5+7+5+7+7); Choka тёка, старинное поэтическое произведение
(длиннее, чем танка), и др.
Особое место в многообразном ансамбле театров мира занимает
театральное искусство Японии с его самобытными художественными
традициями. Все своеобразие японского театра нашло отражение в
театральных ксенонимах (3,67 %). Это:
типы театра: Bunraku бунраку, тип кукольного театра, где
видимые публике артисты, одетые в черное, работают с большими куклами,
под аккомпанемент музыкальных инструментов и чтения нараспев; Kabuki
кабуки, японский классический театр, в котором все роли, мужские и
женские, исполняют мужчины; Manzai мандзай, театр двух комических
актеров (мужчины и женщины); Yose ёсэ, старинный театр одного актера,
городской светский театр; Simpa симпа, первый реалистический японский
театр, возникший в конце XIX в. в противовес театру кабуки;
жанры спектаклей: No Но, классическая японская драма,
использующая стилизованные маски, поэзию, прозу, хоральное пение и
танцы на религиозные и фольклорно-мифологические темы; Rakugo ракуго,
спектакль одного актера-рассказчика с музыкальным сопровождением; Joruri
дзёрури, речитативное пение;
Kyogen
226
кёгэн,
небольшая
комическая
интермедия, которая исполняется между японскими пьесами Но с целью
рассмешить публику; Kagura кагура, мистерия, обрядовая песня и
ритуальный танец, исполняемые на синтоистских фестивалях, Shigeki сигэки,
новая драма современного японского театра, возникшая в середине ХХ в. под
влиянием западных традиций;
внутреннее устройство театра: Hanamichi ханамити, приподнятая
дорожка от сцены к оркестру через зрительный зал театра кабуки;
типы
актеров:
Wakashu
Kabuki
вакасю
кабуки,
юноши,
исполняющие женские роли в театре кабуки; Yaro Kabuki яро кабуки,
взрослые мужчины, исполняющие женские роли в театре кабуки; Shite ситэ,
ведущий актер (всегда в маске) в пьесе Но; Waki ваки, второстепенный герой
(без маски), часто путешественник, открывающий пьесу Но; Tsure, Tomo
цурэ, томо, актеры, исполняющие второстепенные роли.
Театральное
искусство
Японии
тесно
связано
с
музыкой.
Музыкальное искусство (3,55 %) нашло свое отражение в ксенонимах,
обозначающих музыкальные инструменты: струнно-щипковые (Biwa бива,
4-5-струнная лютня; Sanshin сансин, струнно-щипковый инструмент; Koto
кото, длинная японская цитра с 13 струнами; Samisen самисэн, щипковый
инструмент, состоящий из небольшого округлого корпуса и длинной
шейки-грифа с тремя струнами); ударные (Kotsusumi коцусуми, ручной
барабан в форме песочных часов; Otsusumi оцусуми, барабан, который
обычно держат на бедре; Taiko тайко, японский барабан); Kagura-bue,
кагурабуэ, бамбуковая флейта; Nokan нокан, японская поперечная флейта;
Shakuhachi сякухати, японская бамбуковая флейта).
Кроме названия музыкальных инструментов в данную тематическую
группу вошли названия музыкальных стилей: Saibara-roei сайбара роэй,
светская
вокальная
музыка;
Gagaku
гагаку,
музыкальный
стиль,
сопровождающий бугаку, старинная придворная музыка; Kagura кагура,
церемониальная
музыка.
Песни
227
в
сопровождении
музыкальных
инструментов называются Jiuta дзиута. Музыка составляет предмет
страсти японцев. Именно Япония стала родиной популярного во многих
странах мира караоке (Karaoke), пение под музыкальное видео, когда
вокальное сопровождение удалено, а слова песен видны бегущей строкой.
В тематическую группу «Образование» вошли 25 ксенонима
(3,06 %):
названия учебных заведений: Chūgakkō тюгакко, трехлетняя
средняя школа; Kōtōgakkō котогакко, трехлетняя полная средняя школа;
Shōgakko сёгакко, 6-летняя начальная школа; Juku дзюку, дополнительная
частная школа в Японии, готовящая к поступлению в университет; yobikô
ёбико, подготовительные курсы (школы); Daigaku дайгаку, университет;
Daigaku-in дайгаку-ин, магистратура; Senshu Gakko сэнсю гакко специальные
высшие учебные заведения;
ученые степени: Hakushi хакуси, ученая степень доктора наук;
Hakase хакасэ, профессор; Sanhakase санхакасэ, профессор математики;
Shushi сюси, магистр; Gakushi гакуси, степень бакалавра; Tandai тандай,
краткосрочные высшие учебные заведения, в которых учатся, прежде всего,
женщины;
учащиеся: Gakusho гакусё, студенты; Sanjo сандзё, студенты,
изучающие математику; Senpai сэнпай, старшекурсник; Kohai кохай,
младшекурсник; Yanki-zuwari янки-дзувари, асоциальная молодежь, которая
прогуливает занятия, курит, проводит много времени в игровых залах, красит
волосы.
Большинство японских мам посвящают все свое время образованию
ребенка, и в Японии их называют Kyoiku Mama кёйку-мама.
В
тематической
области
«лингвистика»
было
обнаружено
19 ксенонимов (2,34 %) и это, прежде всего, названия алфавитов и
письменности: gojûon-zu годзуон-дзу, пятьдесят японских иероглифов;
228
Hiragana хирагана, японская слоговая азбука; Katakana катакана, японская
слоговая азбука, используемая для написания слов, заимствованных из
европейских языков; kambun камбун, «японизированный» китайский язык,
на
котором
писали
образованные
японцы;
manyôgana
манёгана,
модифицированные китайские иероглифы в японской письменности;
onnade оннадэ, женский алфавит, упрощенные китайские иероглифы,
используемые женщинами.
Технические достижения японцев известны не только в Европе, но
и во всем мире и нашли свое отражение в языке (1,71 %). Японцы известны
своими изобретениями в области электроники: Furusato фурусато,
виртуальная компьютерная игра; Laku-Laku лаку-лаку, специальный
мобильный телефон для пенсионеров; Shiro сиро, белый тюлень-робот,
сделан специально для пенсионеров и заменяет домашнего питомца;
Tamagochi тамагочи, электронный домашний зверек в брелке, который
запрограммирован так, что требует пищу, развлечений, сна и т. д. ; waruro
варуро, компьютер для обработки текстов. В группу технических
достижений мы также отнесли наименования типов транспорта, от
исторических (Jinrikscha, рикша, маленькая двухколесная пассажирская
тележка, приводимая в движение одним человеком) до новейших видов
транспорта (Green-sha Грин-ся (заимствование с английским корнем),
вагон 1-го класса сверхскоростного пассажирского поезда; Futsu-sha фуцуся, вагон 2-го класса).
Военная лексика немногочисленна в немецкоязычных текстах
(1,22 %): Hojutruppen ходзю, резерв в довоенной (до 1945г.) японской
армии; Kamikaze камикадзе, японский летчик-смертник; Ninja ниндзя,
разведчик у самураев, владеющий техникой незаметного появления; Ninjutsu
ниндзюцу,
искусство
маскировки,
шпионажа
и
разведки
в
средневековой Японии; Do до, классические японские доспехи; Tsuba
цуба, гарда, часть эфеса боевого меча.
229
Исторические
ксенонимы
(1,96 %)
обозначают
периоды
исторического развития Японии и ее культуры: Jomonkultur Дзёмон,
неолитический
период
культуры
Японии,
знаменитый
своими
керамическими изделиями; Taikareform реформа Тайка, переворот Тайка в
Японии (645г.); Heianzeit хэйан, хэйанский период в истории Японии (7941185гг.); Tokugawashogunat период правления сёгуната Токугавы (1600 –
1868) и другие.
Политические ксенонимы (1,47 %) представляют наименования:
органов власти и политических титулов: Betto бэтто, в
феодальной Японии титул аристократа, возглавляющего правительство при
императорском дворе; Roju родзю, член Совета старейшин в период
Токугавы; Schogunat сёгунат, правление сёгуна, политическая форма
диктатуры феодалов в Японии; Tenno тэнно император, титул главы
государства;
политических партий и органов правления: Kokkai кокай,
парламент; Sangi-in санги-ин, верхняя палата парламента; Shugi-in сюги-ин,
нижняя палата парламента; Komei-to комэй-то партия чистой политики,
созданная в 60-е годы;
государственной атрибутики: Kikumon кикумон, украшение
императорского шлема в виде хризантемы.
В современной Японии изменилось многое, но не изменились
нравственные принципы и ценности, не изменился японский этикет
(1,1 %). Особенности японского этикета нашли отражение в следующих
ксенонимах: Bushido бусидо, кодекс самурайской чести; Joshi дзёси,
смерть (обычно в реке) разлученных влюбленных, которые должны были
после своей гибели воссоединиться в своей следующей жизни; Harakiri,
Seppuku харакири, сеппуку, оба слова называют принятый у японских
самураев метод самоубийства путем вспарывания живота кинжалом, но в
Японии слово «харакири» является разговорной формой и несёт некоторый
230
бытовой
и
уничижительный
оттенок,
а
сэппуку
подразумевает
совершённое по всем правилам ритуальное самоубийство; Kaishakunin
кайсякунин, секундант, человек, помогавший совершить обряд харакири
(отсекавший голову совершившему харакири во избежание мучений);
Yonigi ёниги, добровольный уход из жизни всей семьей.
В тематической группе ботанических ксенонимов (2,48 %) следует
выделить названия:
фруктов: Kakibaum дерево каки, хурма японская, хурма
восточная; mikan микан, японский мандарин; Mutsu муцу, японское яблоки,
сладкие, зеленые и красные; Nashi-Birnen, наси, японская груша, внешне
похожая на яблоко, но со вкусом груши; Satsuma сацума, мандарин, не
имеющий косточек;
декоративных растений: Bonsai бонсай, карликовое дерево в
горшке; Sakura сакура, японская вишня; sasaki сасаки, ветка сакуры; Tsuga
цуга, сосновые, общий термин для вечнозеленых хвойных растений;
цветов: Hasu хасу, лотос; Kiku кику, хризатема; Tsubaki цубаки,
камелия; Utsugi уцуги, цветущие цветы;
растений, используемых в питании: Shiitakepilz гриб сиитакэ,
большой мясистый черный или темно-коричневый гриб, выращиваемый
чаще на дубовых пнях, используется в китайской и японской кухне; Goya
гоя, разновидность огурцов; ine инэ, растение риса; Koshihikari косихикари,
один из лучших сортов риса;
растений, используемых в медицине: Ginkgo гинкго, большое
тенистое дерево родом из Китая, Кореи и Японии, существует как
культурное растение, имеет веерообразные листья, овальные плоды со
съедобной мякотью, издает неприятный запах, используется в медицине.
Из зоологических ксенонимов (0,73 %) это Ainu айну, порода
небольшой японской собаки, с головой, напоминающей лисью, и
231
пушистым крючкообразным хвостом; Akita Inu акита ину, порода шпица,
очень популярна в Японии; Fugu фугу, ядовитая рыба-ёж, является
дорогим, но популярным лакомством в Японии, готовить которое имеют
право лишь специально обученные повара; Sikahirsch сика, маленький
рыжеватый олень; uguisu угуйсу, японский соловей, размером 15 см,
является символом весны в Японии.
Особенности географического положения Японии нашли свое
отражение в ксенонимах тематической группы «Природные явления»
(1,1 %): e-en-iwa э-энива, вулкан с заостренной вершиной, jishin дзисин,
землетрясение; Poroshiri поросири, большая гора; rii-shiri рии-сири,
высокая гора; Tsunami цунами, гигантская приливная волна, возникающая
в результате подводного землетрясения или вулканического извержения;
tsuyu цую, сезон дождей в Японии.
Наименьшее количество японских ксенонимов было выявлено в
публицистике, наибольшее – в специальной литературе, посвященной
культуре Японии. 21% японских ксенонимов являются словарными
ксенонимами, 79% - окказионализмами. Согласно частотному анализу
нами были выявлены следующие тематические группы японских
ксенонимов.
№
Тематическая группа
%
1
философия и религия
13,22 %
2
кулинария
12,24 %
3
обычаи
7,96 %
4
спорт
7,96 %
5
быт
6,73 %
6
социально-экономические отношения
6,24 %
7
искусство
4,9 %
232
8
литература
4,53 %
9
театр
3,67 %
10
музыка
3,55 %
11
сфера бизнеса
3,4 %
12
архитектура
3,3 %
13
образование
3,06 %
14
ботанические наименования
2,48 %
15
лингвистика
2,33 %
16
исторические моменты развития страны
1,96 %
17
техника
1,71 %
18
досуг и развлечения
1,59 %
19
политические моменты развития страны
1,47 %
20
военная лексика
1,22 %
21
природные явления
1,1 %
22
этикет
1,1 %
23
суеверия
1,1 %
24
единицы измерения
0,98 %
25
зоологические наименования
0,73 %
26
этнография
0,6 %
27
медицина
0,6 %
28
минералы
0,24 %
233
Анализируя результаты распределения японских ксенонимов на
тематические группы, мы пришли к следующим результатам:
1.
Самыми многочисленными предметными областями японской
культуры являются области философии и религии, быта, кулинарии и спорта.
Именно эти сферы отражают особенности образа жизни и деятельности
народов
других
культур
и
поэтому
представляют
наибольший
страноведческий интерес для немцев.
2.
Многие другие тематические области японской культуры
(социально-экономические отношения, искусство, литература, музыка, театр
и другие) являются также достаточно многочисленными. Этот факт можно
объяснить тем, что культурные связи Германии с Японией развивались более
последовательно, прерывались на непродолжительное время, и сегодня эти
страны остаются надежными партнерами во всех областях.
3.
Самыми малочисленными предметными областями для японской
культуры являются области медицины, этнографии, животного мира и
наименований
единиц
измерения.
Малочисленность
опосредованных
немецким языком японских ксенонимов данных предметных областей
объясняется спецификой каждой отдельно взятой области культуры.
Специфика данных областей может быть отражена в специальной
литературе, и это объясняет их малочисленность в общедоступных
публицистических и страноведческих текстах, с одной стороны, и, с другой
стороны, возможное наличие эквивалентов в принимающем языке для
описания тех или иных явлений.
Литература
1. Елисеефф, В. Японская цивилизация / В. Елисеефф, Д. Елисеефф; пер. с
франц. И. Эльфонд. – Екатеринбург : У-Фактория, 2006. – 528 с.
2. Кабакчи, В. В. Основы англоязычной культурной коммуникации : Учеб.
пособие / В. В. Кабакчи. – СПб.: РГПУ им. А. И. Герцена, 1998. – 232 с.
234
3. Becker, B. Japan an der Spree. Deutsch-Japanische Beziehungen im Spiegel
Berlin und Brandenburgs / B. Becker. – Berlin : Verwaltungsdruckerei, 1996. – 96
S.
4. Hielscher G. Japan / Gebhard Hielscher. – München : Polyglott Verlag GmbH,
2002. – 192 S.
Источники практического материала
Лексикографические источники
1.
Прошина З. Г. Перекресток : Англо-русский контактологический
словарь восточноазиатской культуры / З. Г. Прошина; Под ред
Дун
Чжэнминя и Л. П. Бондаренко; Прилож. собств. имен Т. Н. Мельниковой. –
Владивосток : Изд-во Дальневост. ун-та, 2004. – 580 с.
2.
Brockhaus - Enzyklopädie: in 24 Bd. – 19., völlig neubearb. Aufl. –
Mannheim: Brockhaus, 1987. – 11 Bd. –– S. 102-131.
3.
Duden. Deutsches Universalwörterbuch. 120 000 Stichwörter / hrsg. und
bearb. vom Wissenschaftlichen Rat und den Mitarbeitern der Dudenredaktion. – 3.,
völlig neu bearb. und erw. Aufl. – Mannheim; Leipzig; Wien : Dudenverlag, 1996.
– 1816 S.
4.
Duden. Das Große Fremdwörterbuch. Herkunft und Bedeutung der
Fremdwörter. 80 000 Stichwörter / hrsg. u. bearbeitet vom Wissenschaftlichen Rat
der Dudenredaktion. – Mannheim, Leipzig, Wien, Zürich : Dudenverlag, 1994. –
1557 S.
5.
Duden. Die deutsche Rechtschreibung / hrsg. von der Dudenredaktion. – 23.,
völlig neu bearbeitete und erweiterte Aufl. – Bd. 1. – Mannheim, Leipzig, Wien :
Dudenverlag, 2004. – 1152 S.
6.
Großes Fremdwörterbuch. 40 000 Stichwörter / hrsg. von Ruth Küfner. –
Leipzig : VEB Bibliographisches Institut, 1984. – 824 S.
235
7.
Kleines Lexikon der Japanologie. Zur Kulturgeschichte Japans / hrsg. von
Bruno Lewin. – Wiesbaden : Harrassowitz Verlag, 1995. – 593 S.
8.
Lexikon der Religionen / begr. von Franz König; unter Mitw. zahlr.
Fachgelehrter; hrsg. von Hans Waldenfels. – Freiburg im Breisgau, Basel; Wien :
Herder, 1987. – 729 S
9.
Wahring
G.
Deutsches
Wörterbuch.
250 000
Stichwörter
/
neu
herausgegeben von Dr. Renate Wahring – Burfeind. – Gütersloh : Bertelsmann
Lexikon Verlag GMBH, 1997. – 1420 S.
Текстовые источники
10. Bellinger, G. J. Knaurs Grosser Religionsführer / G. J. Bellinger. – Augsburg :
Droemer Knaur Verlag, 1999. – 431 S.
11.
Bertholet, A. Wörterbuch der Religionen / begr. von Alfred Bertholet in
Verbindung mit Hans Freiherrn von Campenhausen. – 4. Aufl. / neubearb., erg.
und hrsg. von Kurt Goldammer. – Stuttgart : Kröner, 1985. - 679 S.
12. Bizzaria. 555 japanische Eigenarten und Mafia-Adressen / Yamada Taro und
Keller Guido (Hg. ). – Frankfurt : Angkor, 2003. - 84 S.
13. Clarke, P. B. Atlas der Weltreligionen / P. B. Clarke; hrsg. von Peter B.
Clarke; übers. von Leo Strohm. - 3. Aufl. – München : Frederking und Thaler,
1998. – 220 S.
14. Das Sushi Kochbuch. Die Einführung in die japanische Sushi Küche.
Yamamoto Katsuji & Roger Hicks / Übersetzung aus dem Englischen: Karin Elke
Schulz. – München : Gräfe und Unzer Verlag GmbH, 2000. – 80 S.
15. Die Religionen der Welt / hrsg. von Geoffrey Parrinder. – Wiesbaden :
Ebeling Verlag, 1977. – 440 S.
16.
Jenny, U. Magischer Rachetrip / U. Jenny. // Der Spiegel. - 26/2004. – S.
153.
236
17.
Jenny, U. Seestück mit Mönchen / U. Jenny. // Der Spiegel. - 12/2004. – S.
210.
18.
Köhler, A. Einfach und leicht / A. Köhler. // Wirtschaftswoche. - 12. 12.
2002. - № 511. – S. 81.
19.
Köhler, A. Teuerer Spass. Geisha-Party / A. Köhler // Wirtschaftswoche. -
10. 1. 2002. - № 3. – S. 82 – 86
20.
Luczak, H. Die Insel der glüklichen Alten / Hania Luczak. // GEO. -
12/2005. – 137 – 148.
21.
Miyamoto, Musashi. Das Buch der Fünf Ringe / Miyamoto Musashi. –
München : Piper Verlag, 2005. – 158 S.
22. Moderne
Manga
-
[Электронный
ресурс]
-
Режим
доступа
:
htpp://de.wikipedia.org/wiki/Manga#Manga_in_Deutschland [Дата обращения :
июль 2006 г.]
23.
Otto, M. Japanische Restaurants. / M. Otto. - [Электронный ресурс] -
Режим доступа : http://www. infojapan. de/kultur/kuli-r. htm [Дата обращения :
26 октября 2006 г.]
24. Parrinder, G. Die Religionen der Welt / Geoffrey Parrinder. – Wiesbaden :
Ebeling Verlag, 1977. – 440 S.
25.
TV-Revolution in Japan // Der Spiegel. - 44/2001. – S. 105.
26. Velte, H. Großes Aikido-Fachwort-Lexikon von A - Z / H. Velte. Vierkirchen : Schramm Sport GmbH, 2000. – 141 S.
27.
Wagner, W. Atombomben gegen Kamikaze / W. Wagner. // Der Spiegel. -
11/2005. – S. 68.
28.
Wagner, W. Symbolische Demütigung / W. Wagner. // Der Spiegel. - 24/
2003. – S. 145.
237
29.
Wagner, W. Verbissene Jagd / W. Wagner. //Der Spiegel. - 20/ 2000. – S.
100-101.
30.
Wagner ,W. Vom Himmel herab / W. Wagner. //Der Spiegel. - 28/ 1999. –
S. 140 – 147.
31.
Wagner, W. Zarte Bande / W. Wagner. //Der Spiegel. - 44/2000. – S. 226.
Summary
The article examines subject areas of Japanese culture reflected in the German
language. Data for practical study of the culture of Japan linguistic representation
has been borrowed from lexicographic material, travel guides, journalistic sources,
reference books and fiction books. In total, there have been examined 5181 pages
of German texts and selected 817 Japanese xenonyms reflecting the culture of
Japan.
The most numerous subject areas of Japanese culture are philosophy and
religion, household, gastronomy and sport. The last represented fields of Japanese
culture are medicine, ethnography, animal world and units of measurement.
Кульчицкая Л.В. , доцент, кафедра теории и практики перевода ИИЯ ДВГУ
e-mail: koulchitskaya@mail.ru
К ВОПРОСУ О МЕТОДЕ КОЛИЧЕСТВЕННОГО ОПРЕДЕЛЕНИЯ
МЕТАФОРИЧНОСТИ АНГЛИЙСКОГО И РУССКОГО
ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ТЕКСТА
Исходным посылом для написания данной статьи послужил тот факт,
что метафоры весьма употребительны не только в художественных и
публицистических текстах, но и в научных лингвистических работах, хотя не
все исследователи склонны признавать этот факт. Метафоричность в данной
статье – условный общий термин, означающий частоту встречаемости
238
метафоры в тексте и силу её воздействия на читателя. В подтверждение
многочисленности метафорических употреблений, достаточно привести
лишь некоторые, отобранные автором из области переводоведения. Перевод
сравнивается с живым существом: «translation has come of age and is
maturing…» (перевод достиг совершеннолетия и взрослеет) [Hatim, 2001: 3].
Достоинства перевода оценивают в терминах финансовой деятельности:
«cost and benefits of translation» [Hatim, 2001: 37]. Стратегии перевода в
большей или меньшей степени могут сопротивляться культурной гегемонии:
«translation strategies may be more or less resistant to cultural hegemonies»
[Hatim, 2001: 45]. Ошибки закостеневают: «mistakes may be fossilized» [James,
1998: 2], лингвистические подходы, могут быть, подобно птице, полностью
оперившимися: «fully-fledged» [Hatim, 2001: 44] или находиться, подобно
почке на растении, в зародышевом состоянии: «budding» [Hatim, 2001: 47],
etc.
В связи с этим возникает вопрос, насколько метафоры употребительны в
отечественной научной литературе и зарубежной и как найти критерии их
точного подсчета для надежного сопоставления. Чтобы получить ответ на
первый вопрос, необходимо определиться с критериями подсчета. С этой
целью в статье предложен метод анализа составляющих концептуальной
метафоры с точки зрения их вербальной выраженности или невыраженности.
Определены
необходимые
и
достаточные
условия
репрезентации
концептуальной метафоры в тексте. Предложены формулы для подсчёта
показателя встречаемости метафоры в тексте и силы воздействия метафоры.
Прежде всего, речь в статье идет о концептуальной, иначе именуемой
когнитивной, метафоре. Под концептуальной метафорой условимся понимать
ментальную идеальную сущность в сознании человека до момента её
материальной вербализации в речи или на письме в виде того, что известно в
лингвистике под названием метафора, эпитет, синекдохическая метафора,
персонификация и т.д. Поскольку к сознанию нельзя подключиться в момент
239
протекания процессов, его реализующих, то о мыслительной деятельности
можно
судить
лингвистическим
исключительно
метафорам.
по
В
ее
внешним
основе
проявлениям
рабочего
–
определения
концептуальной метафоры лежат идеи, высказанные Джорджем Лейкоффом
и Марком Джонсоном в работе 1980 года «Метафоры, которыми мы живём»
[Lakoff & Johnson, 2003], где они в рамках когнитивной лингвистики
исследовали лингвистические (вербализованные) метафоры и лежащие в
основе их порождения мыслительные процессы. Идеи Дж. Лейкоффа и
М. Джонсона в обсуждаемом вопросе можно свести к трем положениям: 1)
концептуальная метафора - это, в первую очередь, ментальное явление, а уже
во вторую – лингвистическое; 2) концептуальная метафора есть понимание
одной идеи через другую, как, например, выражение идеи количества в
понятиях направления («цены растут»); 3) концептуальная метафора – это
недискретная ментальная основа системы взаимосвязанных метафорических
выражений вербального, или поверхностного, уровня.
Эти положения имеют, по меньшей мере, два важных методологических
следствия. Во-первых, когнитивный подход к метафоре освобождает
исследователя всякий раз от уточнения ее тропеического вербального
статуса, иными словами, указания на то, каким образным средством
когнитивная метафора представлена в тексте – лингвистической метафорой,
эпитетом, метонимией т.д. Во-вторых, отдельная когнитивная метафора есть
недискретный инвариант, а ее лингвистические репрезентации (иными
словами, употребления в тексте, или метафороупотребления) дискретны
(поддаются подсчёту) и вариативны. Поясним на двух примерах. В первом
реализована одна когнитивная метафора – «Слова – это разменная монета»:
“ <…> there are also no fixed rates of exchange for words from different
languages” [Pym, 1993: 118]; (1/1/4) (Досл.: « <…> Не существует
также и установленного обменного курса для иностранных слов».
240
Когнитивная метафора употреблена один раз (=число метафороупотреблений
=1), и для ее вербализации задействовано 4 слова (выделены жирным
шрифтом). Данный пример показывает, что когнитивная метафора и
лингвистическая
метафора
–
это
не
одно-однозначное
зеркальное
отображение области понятийной в область лингвистическую и наоборот.
В следующем контексте одна и та же когнитивная метафора – «Теория
перевода – это башня из слоновой кости» –
реализуется дважды. О ее
лингвистических репрезентациях можно сказать, что они находятся в
отношениях
дополнительной
дистрибуции
и
восходят
к
единому
ментальному конструкту – когнитивной метафоре.
" <…> at which point we often get invited to descend from our theoretical
ivory towers and join the real world of the translator at work.” [Hatim, 1993:
351].
Метафороупотребления – descend from («спуститься» = отказаться) и
theoretical ivory tower (досл.: теоретическая башня из слоновой кости).
Слов, реализующих метафору - 4. Показательность этого примера в том, что
подчеркнутое
слово
theoretical
является
«ключом»
к
пониманию
метафорической сути всего высказывания и участвует в метафоризации
свободного сочетания descend from, но к числу слов, создающих метафору, не
относится,
подобно
тому,
как
в
подсчет
не
вошло
предложное
существительное for words в примере выше. Объяснение этому логическое:
эти слова не отвечают требованию необходимого и достаточного условия
репрезентации когнитивной метафоры в тексте, о чем речь пойдет ниже.
Хотя количественные показатели метафоричности текста мы получаем,
подсчитывая лингвистические метафорические единицы, а не когнитивные
метафоры, получить ответ на вопрос «что и как считать» в нашем случае
можно только через обращение к понятию когнитивной метафоры, что мы
постараемся пояснить.
241
Подсчет встречаемости метафор в тексте.
Простейший способ подсчитать встречаемость метафоры в тексте
(показатель метафоричности) – разделить число метафор на общее число
словоупотреблений.
M
MR  
W
(1), где
MR – встречаемость метафоры в тексте,
– общее число метафор в тексте,
– общее число слов в тексте.
Возражение против этой формулы состоит в том, что в показатель
общего числа слов (
) наряду с метафорами входят не-метафоры.
Метафоры в знаменателе, на наш взгляд, могут повлиять на точность
показателя встречаемости, и, поэтому их следует исключить при расчете,
вычтя из делителя. С учётом сказанного формула примет следующий вид:
MR 
M
W MW (2), где
MR – показатель встречаемости метафоры,
– общее число метафор в тексте, или метафороупотребление
(независимо от количества слов, репрезентирующих каждую в отдельности
метафору),
– общее число слов в тексте (слово – совокупность графических
знаков от одного пробела до другого),
– общее число метафорических слов, или слов, представляющих
метафору в тексте.
Метафора может быть представлена одним словом, двумя или большим
242
в, необходимых и достаточных
для вербализации метафоры). Первый показатель не зависит от числа слов,
которыми выражена отдельная метафора, поэтому, за редким исключением,
он меньше или равен второму:

(3).
Теперь формула 2 представляет собой отношение числа метафор в
тексте к разности между общим числом слов и числом слов, представляющих
метафору словесно.
Другая сложность с применением этой формулы состоит в том, какие
слова и в каком количестве представляют собой лингвистическую метафору.
Иными словами, какой протяженности речевой отрезок следует отнимать от
общего числа слов всякий раз, чтобы добиться искомой точности. В поисках
ответа на этот вопрос, проясним два положения.
Во-первых, определим три логических понятия: «необходимое»,
«достаточное» и «необходимое и достаточное» условия применительно
к
лингвистической
метафоре,
точнее,
к
ее
неотъемлемым
(субстанциональным) качествам. Это даст нам критерий при отборе, а
затем подсчете лишь тех слов, которые отвечают требованию
необходимого и достаточного условия репрезентации когнитивной
метафоры в тексте.
Во-вторых,
уточним
структуру
концептуальной
метафоры
как
неотъемлемое ее свойство.
Любую вещь – «вещь» в философском смысле как факт, предмет и
явление – можно выделить из ряда подобных через ее признаки, свойства,
качества. Признаки могут быть «необходимыми», «достаточными» и
«необходимыми и достаточными». Согласно логикам, признак называется
необходимым, если он присущ всем вещам, относящимся к данному
243
понятию, а также некоторым вещам, принадлежащим к противоречащему
ему понятию того же рода. Например, в понятии «человек» признак «быть
смертным» присущ всем людям, а также некоторым вещам противоречащего
ему понятия «не-человек». Признак является достаточным, если он присущ
лишь некоторым вещам данного понятия и не присущ ни одной вещи
противоречащего понятия. В том же понятии «человек» признак «быть
гениальным» является достаточным, поскольку он присущ некоторым вещам
данного класса и не присущ ни одной вещи, включенной в противоречащее
понятие «не-человек». Признак является необходимым и достаточным, если
он присущ всем вещам данного класса и не присущ ни одной вещи
противоречащего понятия. «Быть способным к словесному обмену мыслями»
для понятия «человек» – необходимый и достаточный признак, так как он
присущ всем нормальным людям и не присущ ни одной вещи, включенной в
понятие «не-человек» [Павлова 1982: 20-21]. Понятно, что любую вещь
можно непротиворечиво описать только в терминах ее необходимых и
достаточных признаков. Относительно метафоры вопрос формулируется так:
какие
формальные
элементы
текста
являются
необходимыми
и
достаточными признаками для репрезентации когнитивной метафоры
речевыми средствами. Здесь мы переходим к вопросу о структуре метафоры.
Структура метафоры. В состав концептуальной метафоры входят три
компонента:
1.
вещь, которой приписываются признаки,
2.
вещь, у которой заимствуются признаки,
3.
основание для сравнения (tertium comparationis, lat. «третья
часть сравнения», свойство, присущее обеим сопоставляемым вещам),
то общее, что позволяет автору метафоры уподобить одну вещь другой.
Эти составляющие получают различные наименования у разных
исследователей. Так Иван А. Ричардс в широко известной в России работе
244
The Philosophy of Rhetoric (1936), первый компонент называет tenor, а второй
- vehicle . Для англофонов термины ‘tenor’и ‘vehicle’ семантически прозрачны
и поэтому удобны в употреблении. Tenor в английском языке означает: 1)
главное действующее лицо, главное значение, 2) пользующийся чужим по
договоренности, отсюда 3) «квартиросъемщик». Vehicle – это транспорт,
средство доставки. В русской традиции используются, соответственно,
термины объект метафоры и субъект метафоры, а tertium comparationis
называется символом сравнения [Скляревская 1993]. Рассмотрим на примере
лингвистического текста составляющие метафоры.
(1) «<…> this type of norm tends to provide the backdrop against which the
act of transfer is strategically played out.» [Hatim, 2001: 146].
В этом примере процесс перевода, именуемый ‘the act of transfer’ (досл.
акт преобразования), сравнивается с театральным представлением через
привлечение известного сценического атрибута – декорации (the backdrop).
Это пример метафоры, которая уподобляет переводческий «акт
преобразования»-‘the act of transfer’ (tenor, или объект) театральному
действию (vehicle, субъект), преследуя цель сделать это посредством
известных сценических атрибутов. Норма (norm) - это вторичный объект, а
задник сцены с декорацией (backdrop)- это вторичный субъект для
вторичного объекта «норма». Основа сравнения (tertium comparationis, или
символ, по Г.Н. Скляревской [2003]) – общий для перевода и спектакля
признак качества.
В работе, из которой мы позаимствовали данный пример, Б. Хатим
время от времени использует эту метафору, превращая ее в развернутую, тем
самым обновляя стертые метафоры. Например, (2) «…with linguistic or even
aesthetic criteria playing a minor role» [Hatim 2001: 71]; (3) «…it is assumed
that power play is easier to act out in translation than in any other form of
communication.» [Hatim 2001: 72] и др.
245
То, что И. Ричардс называет tenor и vehicle, Джордж Лейкофф именует
соответственно target (досл. «цель») и source (досл. «источник»), и в его
интерпретации
метафоры
обозначаются
МАЛЫМИ
ПРОПИСНЫМИ
буквами или ПРОПИСНЫМИ БУКВАМИ, если первые недоступны. В такой
записи метафора, о которой выше шла речь, выглядит так: «ПЕРЕВОД =
ТЕАТРАЛЬНОЕ
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ»
(“TRANSLATING
IS
PERFORMANCE”). В концептуальной метафоре, согласно точке зрения
Дж. Лейкоффа, элементы развернутой метафоры, соотносясь со своими
вербальными
отражениями,
представляют
собой
нечто,
именуемое
Дж. Лейкоффом «the metaphor’s mapping», что можно на русском языке
назвать проекционной картой когнитивной метафоры, или, что уже вошло в
употребление под названием когнитивного картирования. Сам Дж. Лейкофф
для пояснения понятия развернутой когнитивной метафоры пользуется
картографической метафорой. Подобно элементам ландшафта, одни из
которых расположены выше, а другие ниже (как это можно понять из его
рассуждений
и
примеров),
элементы
развернутой
метафоры,
представляющие собой карту метафоры, располагаются на нескольких
разных уровнях. В приведенном выше примере из работы Б. Хатима
«перевод» проецируется (в терминах Дж. Лейкоффа «would map to») на
«театральное представление», а «норма» – на «театральную декорацию»,
представляя собой два яруса одной развернутой метафоры.
В целях наглядности восприятия терминов, служащих обозначениями
трех компонентов метафоры, мы приводим их в таблице под именами
исследователей, которые ввели в обиход или популяризировали эти термины.
Таблица 1. Термины для обозначения трех компонентов когнитивной
метафоры
Г.Н. Скляревская
«Метафора
Иван
А.Ричардс Дж.Лейкофф и М.
в «Философия
246
Джонсон
системе
языка» риторики» (1936) «Метафоры,
которыми
(1993)
мы
живем» (1980)
Вещь
1, Объект
которой
метафоризации
tenor
(1.главное target
действующее
приписаны
лицо,
чужие
значение,
свойства
и
(досл.
«цель»)
главное
2.пользующийся
признаки
чужим
по
договоренности,
отсюда значение
«квартиросъёмщик»)
Вещь
2,
у субъект
которой
метафоризации
свойства
и
vehicle
(досл. source
«транспорт»,
(досл.
«источник»)
«средство
признаки
доставки»)
позаимствованы
Основа
символ
сравнения
(a.k.a.
tertium
comparationis)
Подобно паре «tenor» – «vehicle» термины «target» -«source» имеют
прозрачную внутреннюю форму, поэтому самоочевидны и удобны для
использования в англоязычных публикациях. В статьях на русском языке за
неимением более «говорящих» и семантически мотивированных терминов
удобно воспользоваться терминами «субъект» и «объект» метафоры.
247
Подборка метафорических словоупотреблений показывает, что три
компонента когнитивной метафоры могут быть представлены в тексте явно
(эксплицитно)
или
подразумеваться
(выражаться
имплицитно).
Гипотетически репрезентация каждого из компонентов метафоры возможна в
шести вариантах:
объект эксплицитен / имплицитен (сокращенно T <+> / T<->, где T от
англ. target);
субъект эксплицитен / имплицитен (сокращенно, S<+> / S<->, где S от
англ. source);
tertium comparationis эксплицитен / имплицитен (кратко, TC<+> / TC<> ).
Для
удобства
объяснения
позволим
себе
начать
с
субъекта
метафоризации.
Эксплицитный
субъект
метафоризации
(S<+>)
(Выделенный
жирным курсивом - субъект, подчеркнут - объект).
Эксплицитный субъект метафоризации встречается там, где одна вещь
уподобляется другой явно, например
E.g.: (4) “<…> given that phraseology of some kind or another does play a
part in the rich tapestry that is English as a Lingua Franca we need to know
more about…” (Prodromou, 2003: 47)
Метафора: ENGLISH IS RICH TAPESTRY,
Субъект: RICH TAPESTRY (БОГАТЫЙ ГОБЕЛЕН) (S<+>),
Объект:
ENGLISH AS A LINGUA FRANCA (АНГЛИЙСКИЙ КАК
ЯЗЫК-ПОСРЕДНИК) (T <+>),
Символ:
DIVERSITY (МНОГООБРАЗИЕ ПРОЯВЛЕНИЙ) (TC<->).
248
Имплицитный субъект метафоризации (S<->) (Выделенный жирным
курсивом – субъект, подчеркнут – объект).
Метафорами с имплицитным субъектом условимся считать такие
метафоры, в которых для сравнения двух вещей используются слова
(прилагательные, глаголы или неличные формы глагола), которые обычно
применяют для описания ВЕЩИ 1, но ad hoc задействованы для описания
ВЕЩИ 2.
E.g.: (5) «‘Language tends to use redundancy as a way of coping with the
flow(S<->) of information (T<+>) when this becomes unmanageable (S<->)
or when channels (S<->) of interaction (T<->) are blocked (S<->) for
whatever reason.’ (Nida) The necessary ‘noise’(S<->) generated by the
redundant elements goes beyond what is absolutely necessary to transmit
information or guarantee comprehension.» [Hatim, 2001:114]
Metaphor: INFORMATION IS RIVER (ИНФОРМАЦИЯ = РЕКА),
Субъект: RIVER (S <->),
Объект: INFORMATION (T <+>),
Символ: GETTING ACROSS, TRANSFERENCE (TC <->) (способность
ПЕРЕНОСить из А в Б).
Для описания понятия «информация» задействованы «чужие» слова – те,
которыми принято характеризовать реку: flow (поток), unmanageable
(неуправляемый), channels (каналы) и т.д. Поскольку в отрывке нигде нет
явного упоминания о реке, отсюда термин «имплицитный субъект». Иногда
такие
метафоры
называются
имплицитными
или
невыраженными
метафорами (implied, или unstated metaphors). Аналогично в русском
контексте:
E.g. (6) «…слово (T<+>) прислоняется (S<->) к другому». [Маковский,
2005: 14].
249
Эксплицитный объект метафоризации (T<+>) (Выделенный жирным
курсивом – субъект, подчеркнут – объект метафоризации).
Объект
метафоризации
в
подавляющем
большинстве
случаев
выражается в тексте эксплицитно:
E.g.: (7) «Translation studies (T <+>) is a Home of Many Rooms (S<+>)»
[Hatim, 2001: 80]
(8) «<…> translation studies (T <+>) has not remained a prisoner (S<+>)
within one paradigm.» [Hatim, 2001: 80].
(9) «Knowledge (T <+>) becomes fixed or ‘fossilized’(S<->)» [James, 1998:
2]
(10) «As we near the end of this tour (S<->) of translation studies <…> (T
<+>) [Hatim, 2001: 80]
(11) «The architecture (S<->) of cognition (T <+>)» [Andersen, 1985].
Имплицитный объект метафоризации (T <->) (Метафора выделена
жирным курсивом).
E.g.: (12) «This should not be confused with ‘fidelity’ or ‘faithfulness’».
[Hatim, 2001: 79].
В этом контексте подразумевается связь между подлинником и его
переводом, а точнее степень их сходства. Слова ‘fidelity’ or ‘faithfulness’, что
значит в переводе на русский «верность», оказываются как бы в одном ряду с
напрашивающимися, но не называемыми терминами «адекватность»,
«эквивалентность», «приемлемость» и т.д.. При этом ‘fidelity’и ‘faithfulness
соотносятся в тексте с чем-то неуловимым, чему не дано определения. Автор
цитируемой работы (Б. Хатим) полагается на теоретическую подкованность
читателя в истории употребления данных слов. Всякий раз, когда возникает
необходимость это нечто назвать вновь, он использует слова‘fidelity’ или
250
‘faithfulness’, хотя и в кавычках. Можно предположить, что метафорические
словоупотребления с имплицитным объектом метафоризации сигнализируют
о начавшемся процессе терминирования общеупотребительного слова.
Метафора: TRANSLATION IS A(N) (UN) FAITHFUL BEAUTY, где
Субъект: А BEAUTY (S <->)
Объект:
TRANSLATED TEXT (T <->).
Примеры с имплицитным объектом редки. Если таковые встречаются, то
они понятны благодаря профессиональным знаниям специалиста в этой
области, благодаря аллюзии (fidelity) или ссылке на объект метафоризации,
упомянутый в тексте эксплицитно ранее.
Эксплицитный символ сравнения (TC<+>) (эксплицитный символ
подчеркнут).
E.g.: (13) «Все это [физическое существование языка] призрачно
(TC<+> ), как тень от пролетающей птицы. [Маковский, 2005: 6].
Если опустить выраженное основание для сравнения «призрачно, как»
(TC<+>), то получим лингвистическую метафору – скрытое сравнение, по
определению.
Метафора: СУЩЕСТВОВАНИЕ ЯЗЫКА = ТЕНЬ ПРОЛЕТАЮЩЕЙ
ПТИЦЫ,
Субъект: ТЕНЬ ПРОЛЕТАЮЩЕЙ ПТИЦЫ (S <+>),
Объект:
СУЩЕСТВОВАНИЕ ЯЗЫКА (T <+>),
Символ:
ПРИЗРАЧНОСТЬ, НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ (TC<+>).
Имплицитный символ сравнения (TC<->).
251
Символ сравнения в лингвистической метафоре, по определению, всегда
имплицитен, а в сравнении он всегда эксплицитен. Любой из приведенных
выше примеров лингвистической метафоры может служить иллюстрацией
невыраженного (имплицитного) символа сравнения.
Необходимые и достаточные признаки лингвистической метафоры
для количественных подсчетов.
Указанные выше три компонента, независимо от их явной или неявной
формы присутствия в тексте, естественно, являются неотъемлемыми,
следовательно необходимыми и достаточными условиями для того, чтобы
метафорические формы адекватно соотносились в сознании реципиента с
когнитивной метафорической структурой. Однако для количественных
подсчетов
необходимо
выделить
«чистую»
метафору,
для
которой
необходимыми и достаточными могут оказаться иные признаки. Сложнее
всего дело обстоит с объектом метафоризации. В случае, когда эксплицитно
выраженному объекту (T <+>), предицируется метафорическое содержание,
метафора-предикат (субъект) и объект метафоризации воспринимаются как
независимые компоненты (примеры 7, 8, 9). Иное дело – объект в английских
метафорических сочетаниях с of (10, 11) и в русских генитивных метафорах
(см. ниже), где между синтаксическими компонентами прослеживается более
тесная семантическая и синтаксическая связь (консерватизм некоторых слов
(T
<+>),
консервирование
(S<->)
языковых
(T<+>)
звеньев(S<->)
[Маковский, 1995:14]). Структура будет незавершенной без генитива или без
предложного существительного с of. Возникает вопрос, значит ли это, что
генитивы и фразы с of, выступающие в виде объектов метафоризации,
должны войти в число подсчитываемых метафорических слов. В более
широком понимании речь идет о том, является ли эксплицитный объект для
лингвистической метафоры признаком необходимым, достаточным, или
необходимым и достаточным. Включать или не включать эксплицитный
объект в подсчет метафорических словоупотреблений зависит от того,
252
сможем ли мы доказать, что его наличие для метафоры – признак
необходимый и достаточный.
Эксплицитный объект метафоризации обычно является предметом
мысли в тексте. Новая информация о последнем может приписываться ему в
метафорическом обличии или неметафорическом. Например, в отрывке из
текста, где речь идет о судьбах слов, автор цитируемого текста пишет, что
слова суть «звенья в цепи слов», и что они буквально «консервируются»:
«‘консервирование’ языковых звеньев». Тот же самый предмет мысли –
слова
–
можно
описать
неметафорически:
слово
«обозначает»,
«используется», «состоит», etc. Это значит, что для эксплицитного объекта
метафоризации его логическое качество «быть частью лингвистической
метафоры» является только необходимым признаком и поэтому объект
метафоризации при подсчете входящих в метафору слов, в их число не
входит. Понятно, что в выражении, например, «консерватизм некоторых
слов» только одно слово будет учтено при подсчете – «консерватизм».
Однако иногда эксплицитный объект в развернутых метафорах или
метафорах с двойной связью может одновременно выступать ещё и в роли
имплицитного субъекта: Information (T<+>) flows (S <->), becomes
2
unmanageable (S <->), its channels ((S<->), (T <+>)) are blocked (S <->). В
этом случае эксплицитный объект будет включён в подсчет, но в качестве
имплицитного субъекта. В этом нет логического противоречия, так как
имплицитный субъект попадает в категорию признаков необходимых и
достаточных.
Как было сказано выше, разные по форме образные средства (тропы)
могут восходить к одной концептуальной метафоре, и, соответственно,
концептуальная метафора способна проявлять речевую вариативность. Поиск
непротиворечивого метода подсчета встречаемости метафоры в тексте
подвел нас к идее использовать новый подход, основанный на вербальной
253
выраженности или невыраженности (эксплицитности – имплицитности)
компонентов
когнитивной
метафоры.
Этот
анализ
имплицитных
и
эксплицитных компонентов метафоры позволяет преодолеть сложности,
возникающие при анализе синтаксически различных, но концептуально
(семантически) идентичных речевых единиц. Поясним на простом примере.
Сочетание «языковое (T <+>) звено» (S<->) и его синтаксическое
производное «звено (S<->) языка» (T <+>) различны по форме, но
соотносимы семантически, или концептуально, доказательством чему служат
их
неизменные
роли
субъекта
и
объекта
метафоризации
после
синтаксического преобразования. По этой причине их можно признать
концептуально идентичными. Этот анализ, на наш взгляд, открывает новые
перспективы в исследовании природы метафоры.
Наконец, поскольку основание для сравнения (символ) встречается
эксплицитно лишь в некоторых метафорических выражениях – сравнениях –
и никогда в собственно метафорах, эксплицитный символ сравнения
(tertium comparationis) является достаточным признаком лингвистической
метафоры, и поэтому в число метафорических слов при подсчёте он не
входит.
Таким
образом,
суммируя
сказанное,
можно
утверждать,
что
необходимыми и достаточными признаками концептуальной метафоры в ее
словесном воплощении (что, в конечном счете, и будет учтено) являются
речевые формы, соотносимые с имплицитным объектом, эксплицитным
субъектом и имплицитным субъектом. Что касается эксплицитного
объекта, то его наличие является лишь необходимым признаком, а
эксплицитный символ сравнения – достаточным. Исходя из этих
соображений, мы подсчитали встречаемость метафоры для четырех
источников, воспользовавшись формулой 2. (Результаты см. в Таблице 2).
254
Количественный подсчет встречаемости метафор в тексте
Для подсчетов использовались два печатных и два электронных издания.
Под словом понималась совокупность графических знаков между пробелами.
Слова подсчитывались вручную, а для электронных изданий – с помощью
опции «статистика» программы Microsoft Word. В печатных публикациях
годб и написанные через дефис слова рассматривались как одно слово,
аналогично
тому,
как
эти
графические
единства
воспринимаются
компьютером. В количественный анализ вошли лишь те метафорические
формы, которые являли собой неотъемлемую часть лингвистического
метаязыка. Если авторы анализируемых публикаций использовали метафоры
в качестве примеров к своим воззрениям, мы не включали последние в
выборку. Тексты на английском и русском языках подобраны с учетом их
сходства по стилевым характеристикам и по степени метафоричности. С
одной стороны это статья Л. Продромоу [Prodromou, 2003.] и авторское
предисловие М.М. Маковского [2005] к своей монографии, с другой монографии Б. Хатима [2001] и О.И. Глазуновой [2003].
Таблица 2. Встречаемость метафор в текстах
Л. Продромоу
англ. яз)
Всего слов (в 3 796
Б. Хатим
О.И. Глазунова
(на (на англ. (на р. яз.)
М.М. Маковский (на р. яз.)
яз)
11 288
11 445
5.390
Число метафор 18
103
92
122
Всего слов в 32
183
146
200
единицах)
метафорах
255
Встречаемость
0,48
0,91
0,8
2,4
метафоры MR
(увеличена на
два порядка)
Встречаемость метафор (MR) высчитывалась как отношение общего
числа метафор (
к разности между
и общим
Полученный показатель
был увеличен на два порядка (умножен на сто). Результаты указывают на
различия по признаку встречаемости метафор в тексте. Расхождения
значительны в сопоставляемых работах Л. Продромоу и М.М. Маковского:
0,48 и 2,4. В работах Б.Хатима и О.И. Глазуновой эти значения сопоставимы:
0, 91 и 0,8 соответственно. Поскольку эти подсчеты проводились в первую
очередь для проверки работы метода, и лишь во вторую – для
количественной верификации гипотезы о степени метафоричности текстов, в
будущем
возникает
необходимость
количественного
анализа
для
значительного корпуса научных текстов с учетом предметной области
исследования и жанрово-стилистической принадлежности текстов.
Об измерении силы воздействия метафоры (Таблица 3)
Метафоры, помимо фактора встречаемости в тексте, отличаются
яркостью создаваемого образа (силой метафоричности). Чтобы оценить
совокупное действие метафор на получателя, мы позаимствовали идею
вычисления
силы
воздействия
метафоры
–
термин
«переменная
референциальной интенсивности I» («сила воздействия метафоры» в Таблице
3) и формулу ее расчета у Х. де Ландсхеер. Ранее этой формулой
воспользовался в целях своего исследования А.Н. Баранов [2003, 252].
Учитывая особенности лингвистического научного текста, мы внесли
256
изменения в содержание используемых Х. де Ландсхеер понятий. Формула
приняла следующий вид:
I
1w  2d  3n
W
(4),
где w – число слабых (weak) метафор, d – число дремлющих (dormant)
метафор и n – обычных (‘normal’) конвенциональных метафор,
– общее
число метафор, римские цифры 1, 2, и 3 – показатели силы метафоры.
Слабыми условимся считать такие метафоры, метафорические значения
и семантическая мотивированность которых не осознается носителями.
Иначе, это стертые, языковые метафоры, отмеченные в словарях (язык
развивается / умирает, to address / attack a problem, to cast / shed light on).
Метафоричность «дремлющих» метафор хорошо осознается, такие
метафоры регулярно воспроизводятся в речи, в том числе в качестве
устойчивых идиом (попасться на удочку, to swallow the bait, etc). Подобно
слабым метафорам, они занесены в словари. Грань между стертыми и
«дремлющими» метафорами весьма условна и, вероятно, может стать
источником погрешности в подсчетах.
Обычные метафоры – это конвенциональные, или активные метафоры.
Они не являются ежедневным атрибутом речевого поведения, но легко
опознаваемы и понятны в силу общих знаний и ценностей, бытующих в
языковом коллективе. Например, « <…> there are also no fixed rates of
exchange for words from different languages» [Pym, 1993: 118]; ‘at which point
we often get invited to descend from our theoretical ivory towers and join the real
world of the translator at work.’ [Hatim, 1993: 351]. Такие метафоры
называются оригинальными. Они окказиональны: используются здесь и
сейчас.
257
Пользуясь формулой 4, высчитываем силу воздействия метафоры для
1х5  2 х5  3х8
18
статьи Л. Продромоу: I=
2,17. Сходным образом вычисляем
три остальных показателя для работ Б. Хатима, О.И. Глазуновой и
М.М.
соответственно. Самый высокий показатель оригинальности метафор
отмечен для статьи Л. Продромоу. Слабые и «дремлющие» метафоры
преобладают в монографиях Б. Хатима и О. И. Глазуновой. Хотя авторское
«Введение» М.М. Маковского к монографии (с.5-35) богато метафорами,
показатель
силы
воздействия
метафоры
(1,56)
свидетельствует
преобладании слабых и «дремлющих» метафор.
Таблица 3. Сила воздействия метафоры
Л. Прод-
Б. Хатим
О.И.Глазу- М.М.Маковский
ромоу (на (на англ. яз) нова
англ. яз)
Слабые
(на
русск. яз.)
(на русск. яз.)
5
70
61
76
5
30
25
24
8
3
6
22
18
103
92
122
2,17
1,35
1,4
1,56
метафоры (w)
«Дремлющие»
метафоры (d)
Обычные
метафоры (n)
Число
метафор (
Сила
воздействия
метафоры (I)
258
о
Таким
образом,
концептуальной
необходимыми
метафоры,
и
достаточными
представленной
признаками
вербально,
являются
имплицитный объект, эксплицитный субъект и имплицитный субъект,
которые следует учитывать в формуле при подсчете встречаемости метафоры
в тексте. Сохранение имплицитным объектом, эксплицитным субъектом и
имплицитным субъектом в составе концептуальной метафоры своих ролей
при
вариативности
их
вербальных
реализаций
в
тексте
может
свидетельствовать о концептуальной тождественности последних.
Литература
1. Баранов, А.Н. Введение в прикладную лингвистику. – М.: Едиториал
УРСС 2003. – 360 с.
2. Глазунова, О. И. Логика метафорических преобразований (СПб., 2000. 190 с.) [Электронный ресурс] – Режим доступа:
http://www.philology.ru/linguistics1/glazunova-00.htm [Дата вхождения:
11.04.2003].
3. Павлова К.Г. Логика. – Владивосток, Издательство ДВГУ, 1982. – 136
с.
4. Скляревская, Г.Н. Метафора в системе языка. – СПб.: Наука, 1993. –
151 с.
5. Lakoff, G. and Johnson, M. Metaphors We Live by. – Chicago: University
of Chicago Press, 2003. – 276 p.
6. Robinson, D. Western Translation Theory from Herodotus to Nietzsche. –
Manchester: St. Jerome Publishing, 1997. – 337 p.
Список источников примеров
1. Глазунова О. И. Логика метафорических преобразований (СПб., 2000. 190 с.) [Электронный ресурс] – Режим доступа:
259
http://www.philology.ru/linguistics1/glazunova-00.htm [Дата вхождения:
11.04.2003].
2. Скляревская, Г.Н. Метафора в системе языка. – СПб.: Наука, 1993. –
151 с.
3. Маковский М.М. Удивительный мир слов и значений: Иллюзии и
парадоксы в лексике и семантике: Учебное пособие – Изд.2-е. – М.:
КомКнига, 2005. – 200 с.
4. Anderson J.R., The architecture of cognition. – Cambridge MA: Harvard
University Press, 1983. – 324 p.
5. Hatim, B. Discovering Method in the Madness of Texts: A text-type
approach. – Turku: University of Turku, 1993. – pp. 351-361.
6. Hatim, B. Teaching and Researching Translation. – London: Longman
Pearson Education Ltd, 2001. – 254 p.
7. James\\lames, C. Errors in Language Learning and Use: Exploring Error
Analysis. – London: Addison Wesley Longman Ltd, 1998. – 304 p.
8. Prodromou, L. Idiomaticity and the Non-Native Speaker. // English Today
74. – Cambridge: Cambridge University Press - 2003. - Vol. 19, No. 2
(April). – P. 42-48.
9. Pym, A. Negotiation Theory As an Approach to Translation History: an
Inductive Lesson from Fifteenth-Century Castile. // Translation and
knowledge. – Turku: University of Turku, 1993. – pp. 27-39.
Summary
We assume that a linguistic discourse cannot dispense with the language of
images. Metaphor rates in linguistic texts may differ from language to language.
The study of Russian and English metaphors and their occurrence rate may reveal
the nature and the extent of national characteristics of rational thinking. Metaphor
260
is viewed here as a cognitive concept and, admittedly, from this standpoint a
cognitive metaphor will have as its surface level representations epithets,
metaphors and similes. The focus is on measuring quantitative and qualitative
metaphor rate for English and Russian linguistic texts.
Миронова М.В. ассистент, кафедра
Амурского государственного университета
иностранных
языков № 1
e-mail: mironova_mariya@inbox.ru
РАЗРАБОТКА СВОДНОЙ ТИПОЛОГИИ
ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ
Несмотря на большой объем лингвистических исследований в области
фразеологии,
дисциплиной.
она
является
Предметом
относительно
исследования
молодой
этой
лингвистической
науки
являются
идиоматические выражения (фразеологизмы), которые вне зависимости от их
понимания в отечественной и зарубежной лингвистике представляют собой
наиболее часто используемый, как правило, разговорный пласт лексических
единиц, обладающих рядом специфических черт и особой семантической и
синтаксической
структурой.
Данные
лексические
единицы
являются
продуктивной областью лексики, закрепляясь в языке и постепенно
фиксируясь в различных лексикографических источниках. Так, известны
словари идиом, коллокаций, пословиц и поговорок, крылатых слов и т.п.
Проблема систематизации и классификации фразеологических единиц
долгие годы была одной из самых актуальных в области фразеологии.
Существует целый ряд известных классификаций фразеологизмов, лежащих
в основе отечественных и зарубежных теоретических концепций.
Российская традиция фразеологических исследований связана в первую
очередь с именем В.В. Виноградова, предложившего в 1940-е годы
классификацию фразеологизмов, восходящую к концепции швейцарского
261
лингвиста Шарля Балли. Согласно В.В. Виноградову, выделяются три
основных типа фразеологических единиц: 1) фразеологические сращения
(устойчивые сочетания слов, не мотивированные внутренней формой –
точить лясы); 2) фразеологические единства (устойчивые сочетания слов с
прозрачной внутренней формой – подливать масла в огонь) и 3)
фразеологические сочетания
(выражения,
в
которых
одно
из
слов
употреблено в прямом значении, а второе - во фразеологически связанном корень зла) [Виноградов 1977: 118].
При описании фразеологии других языков предлагались классификации,
основанные на других принципах как, например, теории фразеологии,
разрабатывавшиеся Н.Н. Амосовой, А.В. Куниным, И.И. Чернышевой и
другими исследователями. Так, И.И. Чернышева выработала подход,
который лег в основу научного описания немецкой фразеологии как в
российском, так и в зарубежном языкознании.
классификации
серийность,
–
это
уникальность
наличие
семантической
сочетаемости
и
Базовые параметры
переинтерпретации,
образование
форм
по
фиксированной схеме. Применение указанных параметров позволило
сформировать четыре класса фразеологизмов (в терминологии автора –
«устойчивых словесных комплексов»):
1)
собственно фразеологизмы;
а)
фразеологические единицы (идиомы);
б)
фразеологические
сочетания
(коллокации,
не
допускающие
серийности – одержать победу);
в)
устойчивые фразы (преимущественно пословицы и поговорки);
2)
фразеологические словосочетания типа тоска берет;
3)
образования по модели; например Х hin X her в немецком языке,
что соответствует русскому сочетанию Х Х-ом (фразеосхемы);
262
4)
лексикализованные неоднословные наименования (типа Ближний
Восток) [Чернышева 1970: 92-93].
Д.Н. Шмелев формулирует свой собственный подход к фразеологии,
отмечая основное свойство фразеологизмов, отличающее их от свободных
словосочетаний, в их внутренней или внешней (парадигматической)
связанности. Предложенная им классификация учитывает типы связанности:
1) парадигматическую (фразеологизм является целостной номинативной
единицей языка, например, белый гриб в противопоставлении другим
названиям
грибов);
2)
синтагматическую
(«один
из
компонентов
словосочетания невозможен вне определенного лексического окружения» вменить в вину); 3) деривационную (характеризует в словосочетании
значения
слов,
возникшие
в
результате
различных
семантических
преобразований – глубокая ночь). Поскольку в одной и той же форме могут
быть представлены различные типы связанности, то итоговых классов
оказывается семь [Шмелев 1977: 319].
Широкая классификация устойчивых словосочетаний, явно выходящая
за рамки традиционного понимания фразеологии, представлена в известном
учебнике по фразеологии Х. Бургера. Он выделяет три основных класса
фразеологизмов. Первый класс – «референциальные фразеологизмы» (любые
фразеологизмы, которым может быть сопоставлен какой-либо референт, в
том числе и ситуация – Morgenstund hat Gold in Mund). Второй класс –
«структурные
фразеологизмы»,
соответствующие
грамматическим
фразеологизмам в терминологии А.Н. Баранова и Д.О. Добровольского (in
Bezug auf, sowohl – als auch). Третий класс – «коммуникативные
фразеологизмы»
или
«клишированные
формулы»
(Routineformeln),
включающие как распространенные речевые формулы (guten Morgen), так и
широкий
спектр
непереосмысленных
словосочетаний,
выполняющих
метатекстовые функции (ich meine). Далее, каждый из этих классов
подразделяется
на
более
частные
263
группы.
Так,
«референциальные
фразеологизмы»
подразделяются
«пропозициональные».
К
на
первым,
относятся
«номинативные»
«частичные
и
идиомы»
(Teilidiome, т.е. идиомы с компонентами в прямом значении; например,
бежать сломя голову, где глагол бежать использован в своем прямом
значении) и коллокации, ко вторым – пословицы, поговорки, идиомы
предикативной структуры (типа денег куры не клюют у кого-л., нем. jmds.
Thron wackelt) и «общие места» (man lebt ja nur einmal) [Burger 1998: 36-40].
Безусловно,
отечественные
и
зарубежные
лингвисты
проделали
огромную работу по систематизации и классификации идиоматических
выражений. Однако в последнее время составление классификаций и
типологий фразеологических единиц отошло на второй план. Более
актуальными стали исследования синтаксических, семантических свойств
фразеологизмов, их дискурсивного поведения, прагматики и особенностей их
психологического восприятия. Тем не менее, проблема систематизации и
сведения воедино всех теоретических концепций представляет несомненный
практический интерес. Проанализировав ряд классификаций, предложенных
российскими и зарубежными учеными, мы предприняли попытку составить
сводную типологию фразеологизмов, включающую в себя целый ряд
критериев и учитывающую когнитивную составляющую фразеологических
единиц. Предлагаемая нами типология базируется на следующих принципах:
прагматическом,
семантическом,
переводческом,
логико-семантическом
структурном,
и
принципе
стилистическом,
употребительности
фразеологических единиц (см. Приложение 1).
За основу типологии фразеологизмов по прагматическому принципу
взята классификация А.Н. Баранова и Д.О. Добровольского. В соответствии
с точкой зрения данных авторов выделяются группы идиом, коллокаций,
пословиц, грамматических и синтаксических фразеологизмов. Помимо этого,
мы включили в данную типологию такие классы, как клише (речевые
формулы), ранее рассматриваемые В.Н. Телия и Х. Бургером [Телия 1996;
264
Burger 1998], лексикализованные наименования по терминологии
И.И.
Чернышевой [Чернышева 1970], а также крылатые слова и фразеосочетания.
Под идиомами в данной классификации понимаются сверхсловные
образования, которым свойственна высокая степень идиоматичности и
устойчивости (шишка на ровном месте), в отличие от коллокаций слабоидиоматических фразеологизмов со структурой словосочетания, в
которых семантически главный компонент употреблен в своем прямом
значении (зло берет). А.Н. Баранов и Д.О. Добровольский также дают
определение пословицам как ФЕ со структурой предложения, обладающие
семантикой
рекомендации
и
относительной
дискурсивной
самостоятельностью (Любишь кататься – люби и саночки возить).
Грамматические
фразеологизмы
идиоматичные
выделяются
неоднословные
в
выражения,
особые
классы
как
характеризующиеся
нерегулярным выражением грамматических смыслов и/или представляющие
собой сочетание служебных слов (чуть что, как…так и и др.) [Баранов,
Добровольский 2008: 67-75].
Группу синтаксических фразеологизмов или «фразеосхем» впервые ввел
Д.Н. Шмелев, который определял их как продуктивные лексические
конструкции, построенные по определенной синтаксической схеме (Д.Н.
Шмелев 1977: 327 - 330). В дальнейшем этот термин понимался разными
исследователями по-разному. В частности, к фразеосхемам относятся такие
выражения как Х он и в Африке Х, всем Х-ам Х и т.п. В отечественной
лингвистике принято называть подобные конструкции не фразеосхемами, а
синтаксическими
фразеологизмами.
Подобные
определения
можно
проследить у А.В. Величко, М.В. Всеволодовой и С.Ё. Лим (Величко 1996,
Всеволодова, Лим 2002). Это понимание наиболее близко тому, что Ч.
Филлмор
называет
сформировавшейся
конструкциями
традиции,
мы
синтаксическими фразеологизмами.
265
[Fillmore
называем
1990].
такие
Следуя
уже
выражения
Также в рамках данной типологии рассматриваются такие классы, как
клише (речевые формулы, многократно применяемые в определенных
ситуациях речевого общения – спасибо, всего доброго) и «лексикализованные
наименования» по терминологии И.И. Чернышевой, к которым относятся
общеупотребительные словосочетания, включающие в свой состав имена
собственные (например, Ближний Восток) (Чернышева 1970).
Последние два класса - крылатые слова и фразеосочетания выделены
нами как явления, имеющие место в современной лингвистике и
зафиксированные в лексикографических источниках (словари крылатых
слов). В рамках прагматического подхода к фразеологии выделение данных
групп представляется целесообразным и свидетельствует о многоплановом и
разностороннем подходе к классификации фразеологизмов. Крылатые слова
по определению А.Н. Баранова и Д.О. Добровольского – это устойчивые
сочетания
которых
слов афористического
(литературный,
характера,
фольклорный,
принимается за общеизвестный
источник
возникновения
публицистический
и
т.п.)
(а Васька слушает, да ест) [Баранов,
Добровольский 2008: 70]. Фразеосочетания трактуются нами как свободные
общеупотребительные словосочетания, в которых все компоненты имеют
денотативное значение (высшее учебное заведение).
Типология
ФЕ
по
семантическому
принципу
основана
на
исследованиях К. Качари, Р.И. Румиати, С. Глаксберг, выдвинувших
«гипотезу интерференции», согласно которой идиомы вызывают в сознании
образы, базирующиеся исключительно на прямых значениях компонентов
соответствующих идиоматических выражений [Cacciari C., Rumiati R. I.,
Glucksberg S., 1992: 123]. В результате серии экспериментов, проведенных
данными учеными, были выявлены такие группы идиом, как семантически
прозрачные и семантически непрозрачные. Семантически прозрачными
являются идиоматические выражения, интерпретирующиеся через прямые
значения компонентов (знать в лицо). А семантически непрозрачные ФЕ
266
трактуются как идиоматические выражения, интерпретирующиеся путем
семантического анализа компонентов (сбить с панталыку).
В данных экспериментах были также выделены такие группы идиом как
употребительные и неупотребительные, что и привело к созданию типологии
по принципу употребительности. В рамках данной типологии выделяются
три
группы
фразеологических
единиц:
общеупотребительные,
малоупотребительные и авторские. Общеупотребительными считаются
идиоматические словосочетания, часто используемые в речи в различных
ситуациях общения (с глазу на глаз, сто лет в обед). В отличие от
общеупотребительных, малоупотребительные фразеологизмы используются
в
особых
коммуникативных
ситуациях
и
редко
употребляются
в
повседневной речи (ничтоже сумняшеся, в здравом уме и твердой памяти).
В особую группу мы относим авторские фразеологизмы - выражения,
созданные определенным автором и не употребляющиеся вне контекста его
произведений, или структурно и содержательно трансформированные
автором существующие идиомы (например, выражение выбить из рельсов,
использованное Достоевским в «Бесах»).
Структурный принцип типологии фразеологизмов, основанный на
классификации И.Е. Аничкова, предполагает деление идиоматических
словосочетаний на три типа: 1) однокомпонентные, 2) двухкомпонентные и
3)
многокомпонентные. Они
словосочетания,
состоящие
определяются
из
одного
следующим
полнозначного
образом:
и
1)
одного
неполнозначного слова (to look at, at home); 2) сочетание двух полнозначных
слов (a bad headache, to want badly); 3) словосочетание трех и более
полнозначных слов, имеющих структуру предложения, а также сочетание
нескольких предложений (The grass is greener on the other side of the hill)
[Аничков 1997: 105].
Стилистический
принцип
типологии
фразеологизмов
давно
используется в составлении лексикографических источников. Существует
267
специальная система стилистических маркировок (помет), применяемая, в
том числе, и к фразеологическим единицам. Однако область стилистических
помет представляется не совсем объективным компонентом словарного
описания
лексических
единиц.
Разработка
системы
стилистических
маркировок осуществляется, как правило, на интуитивном уровне. Все
исследования опираются на существующую лексикографическую традицию
или индивидуальный опыт исследователя. Таким образом, целесообразным
будет выделение трех основных типов фразеологизмов, основанных на
принадлежности к тому или иному стилю (разговорные и книжные ФЕ), а
также
отсутствие
стилистической
привязанности
(нейтральные
ФЕ).
Например, словосочетание пыль веков получает стилистическую помету
высок. – («высокое») и может быть отнесено к книжному типу. Выражение
гуляй, Вася! обозначено как снижен. («сниженное») и определяется как
разговорная ФЕ, в то время как фразеологизмы на каждом шагу, знать себе
цену обозначены как нейтр. («нейтральное») и входят в класс нейтральных
ФЕ [Апресян, 1995: 307].
Согласно
переводческому
принципу
типологии
фразеологизмов,
выделяются два типа: переводные - имеющие прямые аналоги в языке
перевода, в том числе заимствованные (например, белая ворона и white crow)
и оригинальные - не имеющие прямых аналогов в языке перевода (куда
Макар телят не гонял).
Логико-семантический принцип нашей типологии базируется на
классификации идиом по характеру семантической неравнообъемности В.М.
Савицкого. Соглашаясь с мнением данного ученого, мы выделяем пять
классов фразеологизмов, основанных на логических отношениях между
номинальным и реальным значением данных языковых единиц:
1. семантически нетранспонированные - идиоматические выражения,
реальный и номинальный денотат которых связаны отношениями тождества
(например, кошачьи консервы; crocodile shoes);
268
2. семантически транспонированные с суженным значением - идиомы,
значения которых связаны отношениями репликации (включения реального
денотата в номинальный) (белый гриб, white stuff);
3. семантически транспонированные с расширенным значением выражения, семантически связанные отношениями импликации (включения
номинального денотата в реальный) (хлеба и рыбы; mice and men);
4. семантически транспонированные со сдвинутым значением - идиомы,
связанные отношениями нестрогой дизъюнкции (пересечения реального и
номинального денотатов) (иглокожие животные; bluebook);
5. семантически транспонированные с переносным значением - идиомы,
связанные отношениями строгой дизъюнкции (внеположенности реального и
номинального денотатов) (темная лошадка; fat cat) [Савицкий 2006: 63-68].
Таким
образом,
существующих
данная
классификаций
типология
показывает
идиоматических
разнообразие
выражений,
а
также
способствует раскрытию сложного когнитивного потенциала идиомы в
рамках
ее
практического
анализа.
Вышеприведенное
разделение
фразеологических единиц в зависимости от их категориально-ситуативной
направленности отвечает требованиям когнитивного подхода, а также
является
главенствующим
принципом
словарей-тезаурусов.
269
составления
идиоматических
ПРИЛОЖЕНИЕ 1. СВОДНАЯ ТАБЛИЦА
ТИПОЛОГИЙ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ
Типология
Типологические
характеристики
Примеры (на русском и
английском языках)
I. ПРАГМАТИЧЕСКИЙ ПРИНЦИП
1. идиомы
сверхсловные образования,
которым свойственна
высокая степень
идиоматичности и
устойчивости
2. коллокации
слабоидиоматические
закадычный друг; bad
фразеологизмы со
headache
структурой словосочетания,
в которых семантически
главный компонент
употреблен в своем прямом
значении
3. пословицы
ФЕ со структурой
предложения, обладающие
семантикой рекомендации
и относительной
дискурсивной
самостоятельностью
4. крылатые слова
устойчивые сочетания слов а ларчик просто открыафористического характера, вался; to fight with windисточник возникновения
mills
которых (литературный,
фольклорный, публицистический и т.п.)
принимается за
общеизвестный
5. клише
речевые формулы,
многократно применяемые
270
водить за нос; to break
the ice
не в свои сани не садись;
Rome wasn’t built in a
day
приятного аппетита; ex-
в определенных ситуациях
речевого общения
cuse me
6. грамматические
ФЕ
идиоматичные
чуть что, как раз; as for,
неоднословные выражения, what about
характеризующиеся
нерегулярным выражением
грамматических смыслов
и/или представляющие
собой сочетание служебных
слов
7. синтаксические
ФЕ
продуктивные лексические
конструкции, построенные
по определенной
синтаксической схеме
8. лексикализованн
ые наименования
общеупотребительные
Ближний
словосочетания,
Peeping Tom
включающие в свой состав
имена собственные
9. фразеосочетания
свободные
высшее учебное заведеобщеупотребительные
ние, blue sky
словосочетания, в которых
все компоненты имеют
денотативное значение
X как X; either X or Y
Восток,
II. СЕМАНТИЧЕСКИЙ ПРИНЦИП
1. семантически
прозрачные ФЕ
идиоматические
выражения,
интерпретирующиеся через
прямые значения
компонентов
знать в лицо; to shiver
with fright
2. семантически
непрозрачные ФЕ
идиоматические
выражения,
интерпретирующиеся
путем семантического
анализа компонентов
бить баклуши; to have
butterflies in one’s
stomach
271
III. СТРУКТУРНЫЙ ПРИНЦИП
1. однокомпонентн
ые
словосочетания, состоящие
из одного полнозначного и
одного неполнозначного
слова
с пеленок; to laugh at
2. двухкомпонентн
ые
сочетание двух
полнозначных слов
влюбиться без памяти;
safe and sound
3. многокомпонент
ные
словосочетание трех и
более полнозначных слов,
имеющих структуру
предложения, а также
сочетание нескольких
предложений
шито белыми нитками;
to be in the seventh
heaven
IV. СТИЛИСТИЧЕСКИЙ ПРИНЦИП
1. разговорные
фразеологические
сбить с панталыку; to
выражения, употребляемые pull (sb.’s) leg
в разговорном стиле и
имеющие в словарях такие
стилистические пометы как
разг., разг.-сниж., обиходн.,
груб. и т.п. в русском языке
и coll, vulg, humor, impol,
derog, etc в английском
языке
2. книжные
фразеологизмы,
испокон веков; Black
используемые в книжных
Maria
стилях и имеющие в
словарях такие
стилистические маркировки
как книжн., журн., высок. и
т.п. в русском языке и lit,
elev, offic, etc в английском
языке
3. нейтральные
идиоматические
выражения, имеющие
272
найти ответ; to make a
нейтральную стилистическую окраску
(обозначаются в словарях
нейтр. или neutr.)
decision
V. ПРИНЦИП УПОТРЕБИТЕЛЬНОСТИ
1. общеупотребител идиоматические
ьные
словосочетания, часто
используемые в речи в
различных ситуациях
общения
сто лет в обед; by the
way
1. малоупотребител словосочетания,
ьные
употребляемые в особых
коммуникативных ситуациях, редко
используемые в
повседневной речи
ничтоже сумняшеся;
tweedledum and tweedledee
3. авторские
выбить из рельсов (Достоевский «Бесы»); black
bulbs of sb.’s eyes
(Stephen King “Dreamcatcher”)
выражения, созданные
определенным автором и не
употребляющиеся вне
контекста его
произведений, или
структурно и содержательно
трансформированные
автором существующие
идиомы
VI. ПЕРЕВОДЧЕСКИЙ ПРИНЦИП
1. переводные
идиоматические
черный хлеб; white crow
выражения,
имеющие
прямые аналоги в языке
перевода
(в
т.ч.
заимствованные)
273
2. оригинальные
идиоматические
выражения, не имеющие
прямых аналогов в языке
перевода
куда Макар телят не гонял; a stitch in time saves
nine
VII. КОГНИТИВНЫЙ ПРИНЦИП
1.семантически
нетранспонированн
ые
идиоматические
кошачьи консервы;
выражения, реальный и crocodile shoes
номинальный
денотат
которых
связаны
отношениями эквиваленции
(тождества)
2. семантически
транспонированные
с суженным
значением
идиомы, значения которых
связаны отношениями
репликации (включения
реального денотата в
номинальный)
белый гриб, white stuff
3. семантически
транспонированные
с расширенным
значением
выражения, семантически
связанные отношениями
импликации (включения
номинального денотата в
реальный )
хлеба и рыбы; mice and
men
4. семантически
транспонированные
со сдвинутым
значением
идиомы, связанные
отношениями нестрогой
дизъюнкции (пересечения
реального и номинального
денотатов)
иглокожие животные;
bluebook
5. семантически
транспонированные
с переносным
значением
идиомы, связанные
отношениями строгой
дизъюнкции
(внеположенности
реального и номинального
денотатов)
темная лошадка; fat cat
274
Литература
1. Аничков И.Е. Идиоматика в ряду лингвистических наук //Аничков
И.Е. Труды по языкознанию. CПб.: Наука, 1997. – С. 101-145.
2. Апресян Ю.Д. Типы информации для словаря синонимов//Апресян
Ю.Д. Избранные труды. Т II Интегральное описание языка и системная
лексикография. М.: Языки русской культуры, 1995. С. 303-347.
3. Баранов А.Н., Добровольский Д. О. Аспекты теории фразеологии. М.: Знак, 2008. - 623 с.
4.
Величко
А.В.
Синтаксическая
фразеология
для
русских
и
иностранцев. М.: Филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова,
1996. - 425 с
5. Всеволодова М.В., Лим С.Ё. Принципы лингвистического описания
синтаксических
фразеологизмов:
на
материале
синтаксических
фразеологизмов со значением оценки. М.: Макс Пресс, 2002. - 567 с.
6. Савицкий В.М. Основы общей теории идиоматики. - М.: Гнозис, 2006.
- 208 с.
7. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический,
линвокультурологический аспекты. - М.: Школа "Языки русской культуры",
1996. - 288 с.
8. Чернышева И.И. Фразеология современного немецкого языка. М.:
Высшая школа, 1970. - 432 с.
9. Шмелев Д.Н. Современный русский язык. Лексика. М.: Едиториал
УРСС, 2004 - С. 319-321.
10. Burger H. Phraseologie: eine Einfuhrung am Beispiel des Deutschen.
Erich Schmidt Verlag, Berlin, 1998. - 433 p.
275
11. Cacciari C., Rumiati R. I., Glucksberg S. The role of word meaning,
transparency and familiarity in the mental images of idioms // Proceedings of
idioms. Tilburg, 1992. - 687 p.
12. Fillmore C. J. Construction grammar. Course reader for linguistics 120 A.
University of California, Berkeley. 1990. - 345 p.
Summary
The research aiming at systematization and classification of phraseological
units is devoted to the development of general typology of idioms. The idiomatic
expressions are divided into 7 groups according to certain pragmatic, stylistic and
structural criteria. The results are demonstrated in the classification scheme.
Николаева О.В., доцент, кафедра истории английского языка ИИЯ ДВГУ
e-mail: onikolaeva2009@yandex.ru
Тарасова Я.О. студентка ИИЯ ДВГУ
ТЕМАТИЧЕСКАЯ ГРУППА «ФЛОРА И ФАУНА»
В НОВОЗЕЛАНДСКОЙ ИДИОМАТИКЕ
Целью настоящего исследования является изучение национальнокультурной
специфики
фразеологизмов
новозеландского
варианта
английского языка, содержащих в качестве компонента лексические
единицы, принадлежащие к тематической группе «Флора и фауна».
Растительный и животный мир Новой Зеландии, долгое время
развивавшийся обособленно, отличается особым богатством и своеобразием
видов.
Согласно
Теории
континентального
сдвига,
Новая
Зеландия
отделилась от гипотетически существовавшего в Южном полушарии
276
гигантского материка Гондвана еще до появления млекопитающих.
Вследствие этого, экосистема новозеландских островов была исконно
представлена огромным разнообразием птиц и насекомых. Крупные
млекопитающие, а также некоторые образцы растений были завезены сюда
впервые полинезийцами, затем европейцами. Таким образом, флора и фауна
Новой
Зеландии
представляет
собой
уникальное
сочетание
вполне
распространённых видов растений и животных, а также тех видов, аналогов
которым нет во всём мире.
Лексические единицы, обозначающие представителей новозеландской
флоры и фауны, в настоящем исследовании объединены в одноименную
тематическую группу. Было замечено, что многие лексические единицы,
относящиеся к флоре и фауне, обладают высокими фразообразующими
возможностями и способны участвовать в формировании фразеологических
единиц (далее ФЕ). Материалом для исследования послужили 20 ФЕ,
отобранных из словарей новозеландского английского, в том числе и словаря
“Oxford New Zealand English Dictionary”. Следует отметить, что выборка
данных ФЕ осуществлялась на основе критериев наличия в составе ФЕ
лексем, принадлежащих к тематической группе «Флора и фауна» (например,
moa, kiwi, pohutukawa, rat, sheep, pig), а также словарной пометы,
указывающей на то, что ФЕ сформировалась в новозеландском английском
(NZE).
В процессе исследования были использованы метод словарных
дефиниций
и
контекстуальный
метод.
В
качестве
дополнительного
использовался также социолингвистический метод опроса, в ходе которого
респондентам
было
предложено
пояснить
содержание
изучаемых
фразеологизмов.
Рассматриваемые ФЕ целесообразно разделить на две группы. Одна из
групп содержит ФЕ с лексемой, обозначающей исконный вид растительного
или животного мира, например, kumara (маорийский сладкий картофель),
277
moa (вымершая гигантская птица, похожая на страуса). Другая
состоит
из
ФЕ,
компонентом
которых
является
группа
повсеместно
распространенный вид флоры или фауны, например, sheep, dog, pig.
Обратимся к каждой из этих групп более подробно.
Первая из выделенных групп представлена в настоящем исследовании
восемью фразеологическими единицами. В качестве примера ФЕ с
компонентом, обозначающим исконный вид флоры и фауны, приведем
выражение as dead as a moa. Значение этой идиомы связано с значением
самого компонента moa. Моа – это вымершие гигантские птицы, когда-то
обитавшие в Новой Зеландии. Они не имели крыльев, самые крупные из них
достигали в высоту около 3,6 м, массой около 250 кг. Предполагается, что
моа вымерли около 1500 г., уничтоженные аборигенами маори [6]. Именно
поэтому, выражение as dead as a moa обозначает то, что не имеет никакой
надежды на выживание, «мертво, как моа». Интересно, что опрашиваемые
новозеландцы определили значение выражения как definitely dead; something
that has never been alive or never around (то, чего попросту не существует).
В качестве другого примера рассмотрим устойчивое сочетание,
относящееся к новозеландскому сленгу, suck the kumara, что согласно
словарной статье означает to fail, to come a cropper [2], то есть потерпеть
поражение, неудачу. Как уже было упомянуто, kumara – это маорийское
название сладкого картофеля, одного из основных блюд маорийской кухни.
О причинах возникновения этого фразеологизма можно только строить
догадки.
Возможно,
создание
ФЕ
можно
объяснить
долгое
время
господствовавшим презрительным отношением к коренному населению
маори со стороны новозеландцев-потомков европейцев, поэтому все, что
было связано со стилем жизни коренного населения, вызывало негативные
эмоции.
Маорийское
слово
kumara,
вероятно,
обладает
побочными
ассоциациями с несвойственным европейцам образом жизни и отношением к
труду, праздным времяпровождением, неудачей в жизни и работе. Маори в
278
европейском обыденном сознании представали типичными неудачниками, и
это отношение зачастую переносилось на символы их культуры. Толкование
опрошенных новозеландцев этой ФЕ практически не расходится со
словарным значением, но с их слов становится понятно, что это выражение
употребляется в ситуациях, когда говорящий словно хвастается своим
везением или удачей и смеётся над тем человеком, который проиграл или
потерпел неудачу. Таким образом высказывается презрительное отношение к
собеседнику, и происходит это с помощью маорийского образа сладкого
картофеля.
Вторая группа ФЕ (тех, в которых одним из компонентов является
лексема, обозначающая довольно распространенный вид флоры или фауны)
представлена двенадцатью фразеологизмами. В качестве примера этой
группы рассмотрим выражение pig jump, которое определяется в словарях
как a jump made by a horse from all four legs [2], то есть прыжок лошади, при
котором она отрывается от земли всеми четырьмя ногами. Другое
устойчивое сочетание с тем же компонентом pig - pig root означает kick
upwards with the hind legs, head down and forelegs firmly planted (of a horse) [2],
то есть лошадь подкидывает кверху задние ноги, в то время как две передние
стоят на земле [5]. В обеих ФЕ речь идет о конном спорте, популярном в
Новой Зеландии. Интересно и необычно, что прыжки лошади сравниваются с
аналогичными прыжками свиньи. Использование образа свиньи во многих
новозеландских ФЕ далеко не случайно. Полагают, что впервые свиней в
Новую Зеландию ввез Джеймс Кук. Впоследствии свиноводство стало
настолько развито в этой стране, что словарь новозеландского сленга
фиксирует прозвище страны как Pig Island, а новозеландца Pig Islander.
Таким образом, создание целого ряда сочетаний с компонентом pig уходит
корнями в историю освоения этой страны европейцами и связано с
конкретными историческими событиями.
279
Таким образом, в ходе анализа выявлено, что в новозеландском
английском возможности фразообразования
характерны как для лексем,
обозначающих исконные виды флоры и фауны, так и для единицнаименований распространенных растений и животных.
В процессе исследования было замечено, что все отобранные
фразеологизмы можно сгруппировать по темам, составив их тематическую
классификацию. Приведем лишь несколько таких групп.
Так, одной из характерных тем является «Спорт». Помимо уже
названных выше pig jump, pig root, к этой группе относится и ФЕ kiwi sports.
Kiwi sports определяются словарем как modified versions of various sports
(cricket, netball, etc.), originally developed by the Hillary Commission to
encourage children’s fitness and their participation in sport [2], то есть
различные виды спорта, которые первоначально были модернизированы
Комиссией Хилэри для поддержки детского спорта в Новой Зеландии.
Новозеландцы считают птицу киви символом своей страны, даже себя
называют kiwi, а свою страну kiwi country. Респонденты же отнесли к kiwi
sports не только особые виды спорта, характерные для Новой Зеландии, но и
те виды спорта, в которых они часто побеждают, в особенности регби, в чем,
по их словам, их новозеландская команда ALL BLACKS является
непревзойденной.
Другую тематическую группу следует назвать «Культура Новой
Зеландии». Сюда относятся такие ФЕ, как as New Zealand as pohutukawa, kiwi
country. Фразеологизм as New Zealand as pohutukawa был определен в
источниках как something extremely New Zealand. Pohutukawa – это
вечнозелёные деревья высотой до 15 м, растущие только в Новой Зеландии.
В конце декабря, во время Рождества, наступает массовое цветение
похутукава. При этом вся крона покрывается ярко-красно-бордовыми
бархатистыми цветками [7].
Новозеландцы называют это дерево New
Zealand Christmas Tree. Pohutukawa – это еще один символ этой страны.
280
Еще одну группу составили ФЕ, характеризующие процветание и
богатство: to live on the sheep’s back, on the pig’s back. Оба фразеологизма
имеют практически одинаковое значение: in a fortunate, prosperous, or
successful position [2]. В новозеландском английском существует множество
фразеологизмов,
связанных
с
сельским
хозяйством
и
домашними
животными. Особенно в Новой Зеландии было развито овцеводство, это
было одним из главных средств к существованию, поэтому овцы считались
символом
благополучия.
Однако
следует
отметить,
что
никто
из
опрашиваемых новозеландцев не встречался с выражением to live on the
sheep’s back, следовательно, возможно, оно является устаревшим. А вот
выражение on the pig’s back было определено как someone got a good deal, has
a wealthy, great life.
Подводя итог проведенного исследования, следует отметить, что
результаты
опроса
респондентов
несколько
отличаются
от
данных
лексикографии. Так, на основании опроса можно утверждать, что наиболее
используемыми в речи фразеологизмами из всех рассмотренных являются
play possum, dog-tucker, like a rat up a drain pipe, suck the kumara. При этом
play possum трактовалось респондентами как pretend to be dead, тогда как
словарное определение – притворяться спящим или без сознания при
возникновении угрозы. Выражение dog-tucker респонденты толковали поразному. Среди определений встречались you’re beaten, you’re finished, you
are drunk, а также not good food, like food you eat is not good quality. В
определении респондентами выражения like a rat up a drain pipe также
имелись расхождения: to be quick, move fast, etc., a rat up a drain pipe means a
person can’t get out. Однако, несмотря на различия в толковании отдельных
фразеологизмов, не вызывает возражений тот факт, что новозеландская
флора и фауна (как исконная, так и привнесенная извне) создает яркие
образы, а поэтому номинирующие ее лексемы служат источником
281
многочисленных
фразеологизмов,
обладающих
особой
национально-
культурной спецификой.
Литература
1. Гондвана [Электронный
ресурс]/
Словари
и
энциклопедии
на
академике. Электронный адрес - http://dic.academic.ru/. Режим доступа:
http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc1p/14150
2. Лингвострановедческий словарь «Австралия и Новая Зеландия», под
общим руководством В.В. Ощепковой и А.С. Петриковской. – М.: Издво «Русский язык», 1998 – с.
3. Моа [Электронный ресурс]/ Википедия, свободная энциклопедия. A
Wikipedia project. Последнее изменение страницы: 18:06, 7 сентября
2009. Режим доступа:
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%BE%D0%B0
4. Остров погибших эпох [Электронный ресурс]/ Журнал «Вокруг Света»
в режиме он-лайн. Выпуск №4 (2775) | Апрель 2005. Всеми правами
владеет ООО «Издательство «Вокруг Света». Режим доступа:
http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/660/
5. Поссумы [Электронный ресурс]/ Википедия, свободная энциклопедия.
A Wikipedia project. Последнее изменение страницы: 12:35, 24 апреля
2009. Режим доступа:
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%BE%D1%81%D1%81%D1%8
3%D0%BC%D1%8B
6. Похутукава
[Электронный
ресурс]/
Википедия,
свободная
энциклопедия. A Wikipedia project. Последнее изменение страницы:
09:45, 22 июня 2009. Режим доступа:
282
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%BE%D1%85%D1%83%D1%8
2%D1%83%D0%BA%D0%B0%D0%B2%D0%B0
7. Oxford New Zealand English Dictionary, Oxford University Press, 2005,
edited by Tony Deverson and Graeme Kennedy at the New Zealand
Dictionary Centre.
Summary
The object of this research is the analysis of idioms, which contain words
bound with New Zealand flora and fauna topic. The idioms under study are typical
only of New Zealand variety of the English language. All of them are divided into
two large groups. The first one contains idioms with the names of peculiar New
Zealand kinds of animals/plants, the second one includes idioms with the names of
common nature species.
Николаева О.В., доцент, кафедра истории английского языка ИИЯ
ДВГУ, e-mail: onikolaeva2009@yandex.ru
Шубина Д. студентка ИИЯ ДВГУ
КОГНИТИВНЫЕ АСПЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
НОВОЗЕЛАНДСКОГО СЛЕНГА
(НА МАТЕРИАЛЕ КОНЦЕПТА REMOTENESS)
Целью настоящего исследования является анализ концепта remoteness
(«отдаленность») на материале новозеландского сленга.
Актуальность данной темы связана, прежде всего, с недостаточной
изученностью новозеландского варианта английского языка в целом, а также
той части его вокабуляра, которая относится к сленгу. Несмотря на то, что
283
сленгизмы в новозеландском английском систематизированы и обобщены в
специализированных лексикографических источниках, снабжены описанием
происхождения, их семантика не являлась предметом специального
исследования. Кроме того, новозеландские сленгизмы не рассматривались с
точки зрения лингвокогнитивного направления. Выбор концепта remoteness
далеко не случаен. Этот концепт является значимым для новозеландской
картины мира, что связано, прежде всего, с географическим положением этой
страны. Новая Зеландия расположена в Южном полушарии, вдали от всего
цивилизованного мира, как бы на периферии. Ближайшими соседями Новой
Зеландии являются Австралия и островные территории: Тонга, Фиджи, Новая
Каледония [1]. Помимо фактора внешней удаленности страны большую роль
в развитии концепта remoteness сыграла и история освоения территории
европейцами. В первую очередь было освоено побережье новозеландских
островов, но продвижение вглубь местности таило в себе порой смертельную
опасность. Активное заселение Новой Зеландии европейцами происходило
медленно
(фактически,
началось
век
спустя
после
открытия)
и
сопровождалось немалыми людскими потерями в ходе земельных войн [2].
Актуальность и значимость данного концепта подтверждают и
языковые данные. В новозеландском варианте английского языка существует
целый
ряд
лексем
«отдаленность»,
из
и
них
словосочетаний,
особый
интерес
вербализующих
концепт
представляют
единицы,
представленные в новозеландском сленге. На материале лексикографических
источников, в том числе The Reed Dictionary of New Zealand Slang, было
отобрано 17 единиц.
В настоящем исследовании сленг трактуется как особый лексический
пласт, лежащий вне пределов литературной разговорной речи и диалектов
общенационального языка. Он включает в себя, с одной стороны, слой
специфических единиц профессиональных говоров, социальных жаргонов и
арго преступного мира, и, с другой, слой широко распространенной и
284
общепонятной эмоционально-экспрессивной нелитературной лексики и
фразеологии [3]. Изучение сленга с когнитивной точки зрения постулирует,
что данный слой лексики отображает обыденное сознание представителей
социума, его отношение к тем или иным явлениям действительности.
Значительное
количество
сленгизмов,
существующих
для
передачи
определенного концепта, свидетельствует о важности данного концепта в
жизни людей, о его разработанности в данном социуме. Таким образом,
когнитивный подход, принятый в настоящем исследовании, предоставляет
возможность
вскрыть
содержание
концепта
«отдаленность»
в
новозеландской картине мира, используя слова и выражения, относящиеся к
нелитературному лексическому слою (low colloquial). Весьма интересно
рассмотреть как форму, так и содержание этих единиц, а также их
происхождение, и сделать вывод относительно образов и ассоциаций,
связанных с явлением отдаленности в сознании новозеландцев.
Итак,
в
ходе
исследования
было
замечено,
что
сленгизмы,
вербализующие концепт «отдаленность», целесообразно разделить на три
большие группы, основываясь на критерии происхождения данных единиц.
Поскольку в Новой Зеландии в течение более двух столетий контактировали
английский язык и полинезийский язык маори, это не могло не отразиться и
на новозеландском сленге. Таким образом, одна группа сленгизмов
происходит из языка маори, другая базируется на общеанглийском
вокабуляре, а третья отражает влияние словарного состава обоих языков.
Итак, обратимся к каждой из этих групп более подробно. Известно, что
в Новой Зеландии большинство наименований мелких поселений и деревень
–
слова,
имеющие
маорийское
новозеландские
имена
больших
происхождения.
Вследствие
происхождение,
городов,
этого,
как
неслучайно,
в
то
правило,
что
время
как
британского
новозеландские
сленгизмы, обозначающие отдаленную местность, получили маорийские
названия. Так, одним из ярких примеров этого является слово Eketahuna,
285
первоначально являвшееся топонимом, названием маленького сельского
города на Северном острове Новой Зеландии. Впоследствии этот топоним
превратился в нарицательное имя для любой отдаленной фермерской
местности [4]. Все топонимы маорийского происхождения изначально
представляли собой мотивированные знаки. Слово Eketahuna состоит из двух
смысловых частей, “eke” и “tahuna” , что вместе переводится как
«высаживаться на песчаный берег».
Анализ
контекстной
реализации
этой
лексемы
(из
статей
новозеландской прессы) подтверждает, что в сознании новозеландцев это
слово
ассоциируется
с
отдаленной,
малонаселенной,
местностью
и
противопоставляется большим городам:
When Sharon became pregnant they decided it was time to leave their pokey
17th-floor apartment in London and return home to Eketahuna.
"We didn't want to bring our children up in the hustle and bustle of the big
city," she says. "We wanted them to have a farm life in the fresh air."
Now, they’re back on the family dairy farm. ( the Dominion Post) [5]
В данном контексте Eketahuna вбирает в себя такие понятия, как
“fresh air”, “farm life”, “family dairy farm”, чему противопоставляется
“hustle and bustle of the big city”, таким образом, подчеркиваются
положительные черты спокойной деревенской жизни в сравнении с суетой
больших городов.
Интересным примером этой группы является сленгизм Waikikamukau.
Словарное определение позволяет отнести эту лексему к одному из способов
вербализации концепта «отдаленность»: Waikikamukau – imaginary archetype
of kiwi back-country town [6]. Известно, однако, что это слово –
псевдомаорийского происхождения, поскольку не существует в маорийском
языке. Нет и поселения с таким названием. Слово было придумано
286
европейцами
предназначено
как
для
фонетическое
упоминания
подобие
любого
маорийскому
звучанию,
новозеландского
и
захолустья.
Неслучайно в основе лежит созвучие с неким маорийским словом, ведь,
повторим, все окраины и небольшие деревеньки носят исключительно
названия маорийского происхождения.
Примером слов, относящихся ко второй группе сленгизмов, имеющих
корни в общеанглийском
вокабуляре, является лексема backblocks –
отдаленные места, деревня.
Данному слову свойственна и деривация –
backblocker как обитатель сельской местности, воспринимаемый городским
населением как безграмотный, неотесанный человек, деревенщина [6]. Это
подтверждается и контекстными употреблениями лексемы: "They weren't
ignorant crones in backblock villages - they were lawyers and policemen and
journalists and schoolteachers” [5]. В данном контексте писатели, учителя,
юристы противопоставлены деревенским жителям отдаленных районов –
“ignorant crones in backblock villages”, чем подчеркивается невежество
последних. Указана и возрастная категория (crones – «старухи»). На
основании этого контекста следует вывод, что в отдаленных деревнях живут
в основном люди преклонного возраста. Очевидна негативная коннотация
лексемы backblocks.
Другая контекстная реализация сленгизма backblocks выявляет тот
факт, что концепт «отдаленность» ассоциируется также с захолустными
местами с небольшим населением, но обширными по территории, которую
полиции трудно патрулировать: “Backblocks hit by crime. Mr Basher says
routine patrols in the backblocks are out of the question because of the vast
distances and lack of staff. "You just can't patrol. You've got to stick to where the
majority of the crime is. You've got to prioritise and that's unfortunately where the
population is," he says” [5]. Таким образом, сленгизм backblocks имеет
негативную коннотацию, которая передается и концепту remoteness.
287
Еще один пример из этой группы сленгизмов – словосочетание
away\up in the teatree, обозначающее отдаленность районов как в прямом, так
и в переносном смысле [6]. Образ чайного дерева употреблен в данном
сленгизме не случайно. Впервые о чайном дереве европейцы узнали ХVIII
веке от мореплавателя капитана Кука. Во время исследования отдаленных
районов Австралии и Новой Зеландии Джеймс Кук встречал густые рощи
деревьев с пахучими листьями. Кук назвал эти деревья чайными, так как при
заваривании их листьев получался приятного вкуса целебный настой с
пряным и освежающим ароматом, похожий на чайную заварку [7].
Поскольку эти густые древесные рощи были дикорастущими, и местность
кругом была как следует не освоена, логично, что в сленговом фразеологизме
up in the teatree подтверждается концепт «отдаленность».
Словосочетание back of beyond обозначает очень удаленные сельские
местности [6]: “A small Murchison butchery has brought home the bacon for the
Nelson region after its middle bacon was judged New Zealand's best”. "We don't
have any fancy equipment, we are just a little butcher's shop in the back of beyond
making the best bacon," Ms Girl said” [5]. В данном контексте говорится о
скотобойне, чье мясное производство прослыло как лучшее во всей Новой
Зеландии. Следовательно, несмотря на то, что это всего лишь, по словам
хозяев, небольшая сельскохозяйственная ферма («little butcher's shop in the
back of beyond»), им есть, чем гордиться. Наряду с такими оттенками данных
сленгизмов, как малограмотность, запущенность, в данном контексте
подчеркивается хорошо поставленное сельскохозяйственное производство
ввиду наличия ресурсов и специализации местных жителей.
В качестве примера из третьей группы сленгизмов, на образование
которой повлияли как маорийский, так и английский языки, можно привести
сочетание in the kauri. Обозначает это сочетание дальние районы, такие как
окраины Северного острова, где когда-то были древесные заросли каури,
древнейшего новозеландского хвойного растения [8]. К настоящему моменту
288
каури осталось очень мало, они сохранились только под охраной на
окраинных территориях. Таким образом, образ каури, ключевой для данного
сленгового словосочетания, подчеркивает отдаленность и малонаселенность
далеких территорий.
Другой пример – up the boohai. В прямом значении фраза обозначает
«далеко, неизвестно где», в переносном, применительно к людям – «в
растерянности», «заблудившийся», «попавший в неприятности» [6]. Это
также может быть шутливым ответом на вопросы «Куда ты идешь?», «Что
собираешься делать?» и т.п. Если человек отвечает «Going up the boohai,
shooting pukekos with a long handled shovel”, это означает, что вам намекнули
на то, что вы задаете лишние вопросы [9]. Сленгизм берет начало в истории
заселения Новой Зеландии. Когда первые поселенцы из богемии переехали в
район Окленда во второй половине XIX века, они обосновались в поселке
Puhoi. Так как они говорили с примесью диалектного немецкого языка, то,
согласно нормам их родного произношения, название деревни Puhoi
превратилось в Booei, и отвечая на вопрос «Откуда вы?», они говорили
«From Die Booei» [10]. Отсюда и берет начало сленгизм «up the boohai», в
котором искаженное название поселка, местонахождение которого было
неясно, стало символизировать потерянность, заблудившегося человека, и
таким образом, символизировать концепт «отдаленность».
Таким
образом,
обилие
сленгизмов,
вербализующих
концепт
«отдаленность», а также их частотная контекстная реализация в современной
прессе,
подтверждают
актуальность
данного
концепта.
В
сознании
новозеландцев этот концепт ассоциируется как с позитивными признаками
“fresh air”, “farm life”, “family dairy farm” и др., так и с негативными
“ignorance”, “vast distances”, “lack of population”. Для вербализации
изучаемого
концепта
использованы
яркие,
национально-специфичные
образы, отсутствующие в других культурах (teatree, kauri, boohai). Данные
289
образы представляют особый интерес, поскольку уходят корнями в историю
и культуру народа.
Литература
1.
Коралловый
клуб
[Электронный
ресурс]/
Режим
доступа:
http://vsesvit-info.ru/tea_tree_oil.html
2. Новая Зеландия – Википедия [Электронный ресурс]/ Википедия,
свободная энциклопедия. A Wikipedia Project. - Последнее изменение
страницы:
4
мая
2009
г.
–
Режим
доступа:
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%8F_%
D0%97%D0%B5%D0%BB%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D0%B8%D1%8F
3. Новая Зеландия. История [Электронный ресурс]/ Словари и
энциклопедии на Академике. – Энциклопедия Кольера. – Режим доступа:
http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_colier/3404/%D0%9D%D0%9E%D0%92%D0
%90%D0%AF
4. Хомяков В. А., «Введение в изучение слэнга – основного компонента
английского просторечия», Вологодский Государственный Педагогический
Институт, Вологда, 1971.
5. Экологический Центр «Экосистема» [Электронный ресурс]/ Физи ческая география материков и океанов. – Под ред. А. С. Боголюбова. – Яз.
рус., англ. – Режим доступа:
http://www.ecosystema.ru/08nature/world/geoworld/09-8-8-3.htm
5. FunTrivia [Электронный ресурс]/World’s Largest Trivia and Quiz Site. © Terry Ford. – Режим доступа:
http://www.funtrivia.com/askft/Qu estion69737.html
290
6. Newspapers | Stuff.co.nz. [Электронный ресурс]/ Fairfax Media. - Last
updated 11/03/2009. – Режим доступа:
http://www.stuff.co.nz/2071058?label=Newspapers
7. The Reed Dictionary of New Zealand Slang, David McGill, 2003;
published by Reed Books (a division of Reed Publishing (NZ) Ltd).
9. The New Zealand Oxford Dictionary, Oxford University Press, 2005;
Edited by Tony Deverson and Graeme Kennedy at the NZ Dictionary Centre.
10. Puhoi [Электронный ресурс]/ Web-site is held copyright to
Village
Independent
Publishers.
–
Режим
доступа:
http://www.puhoi.com/history/history-index.htm
Summary
The basic goal of this research is to analyse the concept “remoteness”
represented in the New Zealand slang. The concept is topical due to the isolated
geographical position of the country itself. Looking back at the history of NZ, it
would be quite relevant to mark the speciality of the inner country of those times–
wild unexplored areas, territories of the tropical forest and pitfalls of the local
inhabitants – maori, cruel warriors and defenders of their homeland. The words of
slang, verbalizing the “remoteness” concept, can be efficiently divided into three
groups: those which have the maori background; those which are based on the
vocabulary of common English; and those which combine traits of both the
English and the Maori languages.
291
Пинчукова Н.В., ассистент, кафедра английской филологи и перевода
Амурского государственного университета
E-mail: pinnat12@mail.ru
ГЕШТАЛЬТНАЯ СТРУКТУРА КОНЦЕПТОВ
OLD EUROPE И NEW EUROPE
(НА МАТЕРИАЛЕ ПЕЧАТНЫХ СМИ США)
Целью данной статьи является моделирование гештальтной структуры
концептов, стоящих за словосочетаниями Old Europe и New Europe в
американских публицистических текстах. Настоящая работа выполнена в
русле лингвокультурологического направления – одного из ведущих в
современной лингвистике. Анализ концептов дает возможность раскрыть
общие закономерности и специфику освоения человеком мира посредством
языка.
На рубеже тысячелетий в лингвистике произошли качественные
изменения, которые можно сравнить с научной революцией. На смену
структурной парадигме в языкознании пришла антропоцентрическая, которая
отличается
от
предыдущих
сравнительно-исторической
и
системно-
структурной тем, что в ее рамках происходит переключение интересов
исследователя с объектов познания на субъект, то есть анализируется
человек в языке и язык в человеке, так как, по словам И.А. Бодуэна де
Куртэне, «язык существует только в индивидуальных мозгах, только в
душах, только в психике индивидов или особей, составляющих данное
языковое сообщество» [Бодуэн де Куртэне: 1963].
С позиции антропоцентрической парадигмы человек познает мир через
познание себя, своей деятельности в нем, то есть осознает себя «мерой всех
вещей». Данный тезис подтверждается в процессе исследования речи
292
человека, тех оборотов и выражений, которые он наиболее часто
употребляет, к которым у него появляется наивысший уровень эмпатии.
Антропоцентрическая
парадигма
поставила
новые
задачи
в
исследовании языка. Она требует новых методик его описания, новых
подходов при анализе его единиц, категорий, правил. На современном этапе
целью лингвистического анализа является не просто выявление различных
характеристик системы языка. Необходимо отметить, что в конце XX века
язык стал пониматься как продукт культуры, как ее важная составная часть и
условие существования. Формирование антропоцентрической парадигмы
привело к обращению лингвистической проблематики в сторону человека и
его места в культуре.
Итак, антропоцентрическая парадигма выводит на первое место
человека, а язык считается главной конституирующей характеристикой
человека, его важнейшей составляющей [Маслова: 2004].
Выделение концепта как ментального образования, отмеченного
лингвокультурной спецификой, - это закономерный шаг в становлении
антропоцентрической
парадигмы
гуманитарного,
в
частности,
лингвистического знания [Воркачев: 2002].
Как основная единица ментальности концепт, по определению В.В.
Колесова, есть «чистый смысл… это первосмысл, первообраз, архетип,
константа, которая «актуализируется в слове через его содержательные
формы: образ, понятие, символ» [Колесов 2002: 56]. Сходное по содержанию,
но более развернутое определение концепта можно найти у Ю.С. Степанова:
это «пучок» представлений, понятий, знаний, ассоциаций, переживаний,
связанных с понятием и этнической культурой и сопровождающих слово,
«сгусток культуры в сознании человека», «основная ячейка культуры в
ментальном мире человека» [Степанов 1997: 43].
293
В.А.
Маслова
дает
следующее
определение
концепта:
«это
семантическое образование, отмеченное лингвокультурной спецификой и
тем
или
иным
образом
характеризующее
носителей
определенной
этнокультуры» [Маслова 2008: 50].
С точки зрения Г.Г. Слышкина, концепт – это «условная ментальная
единица, направленная на
комплексное изучение языка, сознания и
культуры» [Слышкин 2004: 21].
Обобщение лингвистических взглядов на концепт свидетельствует,
прежде всего, о разнообразии исследовательских мнений, согласующемся с
«тенденцией к «теоретическому плюрализму» в науке, вызванному как
многогранностью самого объекта исследования, так и терминотворчеством
исследователей, берущих при формировании термина за основу различные
признаки этого объекта» [Воркачев: 2002].
Изучив и обобщив различные подходы к пониманию термина «концепт»,
мы понимаем под концептом «совокупность признаков, представляющих в
языковых знаках фрагмент мира или часть такого фрагмента» [Пименова:
2003]. Концепт «растворен» в содержании языковых единиц: лексем,
фразеологизмов, в паремиологическом фонде, в системе устойчивых
сравнений, в которых запечатлены образы – эталоны, характерные для
определенного языка» [там же]. Концепт – это «означенный в языке
национальный образ, символ, идея. Концепт имеет сложную структуру
представления,
реализуемую
различными
языковыми
средствами»
[Пименова: 2003].
В настоящее время в современной лингвистике являются актуальными
исследования по восприятию одного народа через призму восприятия
другого с позиции языкового выражения. Возникло целое направление работ,
где изучаются следующие концепты: РОССИЯ, АМЕРИКА, ГЕРМАНИЯ: см.
работы О.А. Гришиной
[2004], О.А. Куданкиной [2005], О.Г. Орловой
294
[2004],
монография
«Языковая
репрезентация
образа
России
в
публицистических дискурсах стран Запада и Востока» [2009]. Вопрос о
представлениях народов друг о друге – очень сложный и противоречивый. У
всех народов мир имеет два полюса: «свой мир» (мир родной, знакомый,
близкий данному народу) и «чужой мир» (мир других народов, мир, чужой и
часто непонятный данному народу). Отношения «свой – чужой», «родной –
неродной» находят свое отражение в языке. Различие между «своими» и
«чужими», свойственное человеку с глубокой древности, проявляется,
прежде всего, в отталкивании «чужого» как неприемлемого [Куданкина:
2005].
Другая
культура
национальных
всегда
ценностей
и
воспринимается
особенностей
через
характера,
призму
своих
следовательно,
восприятие Европы и ее жителей носителями американского варианты
английского языка дает богатый материал для изучения особенностей
американского национального характера.
Актуальность исследования концептов OLD EUROPE и NEW EUROPE
в американской языковой картине мира объясняется той ролью, которую
США играют в современных международных отношениях, а также
важностью
изучения
ментальных
конструктов
через
языковые
репрезентации.
Европа и США имеют давние исторические связи в области политики,
безопасности, экономики, культуры, они разделяют общие ценности,
включая, прежде всего, демократию, права человека, верховенство закона,
рыночную экономику и др. Однако нельзя забывать, что взаимоотношения
между Европой и США знали и взлеты и падения. Между ними
существовали и существуют разногласия по целому ряду вопросов, прежде
всего, экономического партнерства, рынков вооружений и торговли
оружием, претензий на лидерство США в глобальном масштабе, создания
295
системы ПРО, в целом новых геополитических и геостратегических подходов
[Гусаров: 2002].
Материалом исследования послужили конструкции, объективирующие
концепты OLD EUROPE и NEW EUROPE и отобранные методом сплошной
выборки из центральных печатных изданий США: New York Times, Time,
Newsweek, Los Angeles Times, USA TODAY, Forbes. Хронологические рамки
исследования охватывают период 2003-2009 годы.
Термины Old Europe и New Europe используются в масс-медийном
дискурсе США с 2003 года. Согласно электронной энциклопедии Wikipedia
Old Europe – «это термин, возникший в 2003 году, после того как министр
обороны США использовал его по отношению к европейским странам,
которые не поддержали американское вторжение в Ирак, особенно по
отношению к Франции и Германии. С этого времени он используется
экспертами и журналистами для обозначения различных коалиций ведущих
стран Европы, не поддержавших вторжение США в Ирак в 2003 году»
[http://wikipedia.org].
Что касается New Europe, данный источник содержит следующую
информацию: New Europe - термин, используемый консервативными
политическими аналитиками в США для обозначения европейских посткоммунистических стран. Первоначально к странам «Новой Европы»
относились страны, чьи правительства поддержали войну в Ираке, в
противоположность «Старой Европе», не поддержавшей эту войну. Однако
даже первоначально это термин не основывался исключительно на этом
факте. Правительства Великобритании, Дании, Нидерландов, Италии,
Португалии и Испании также поддержали войну, но эти страны не
воспринимаются как принадлежащие к «Новой Европе» [http://wikipedia.org].
Одним из способов экспликации различных сторон концептов OLD
EUROPE и
NEW EUROPE
явилось наблюдение контекстуальных
296
употреблений
единиц,
номинирующих
рассматриваемые
реалии.
Выявленные в ходе исследования примеры объективируют различные
языковые осмысления данных концептов. Принцип отбора примеров
определялся выделением «концептуальной гештальт-структуры» [Агаркова:
2000].
Проанализировав контексты, в которых фигурируют вышеназванные
концепты, мы пришли к выводу, что представления о Старой и Новой
Европе, весьма многослойны.
Отобранный фактический материал содержит большое количество
примеров, в которых Старая и Новая Европа выступают в роли агенса:
Led by France--again--"Old Europe" continues to lean heavily on
companies and individuals, as seen in our annual ranking of tax burdens in
50 countries [Forbes: 06.07.04];
Old Europe still provides a tasteful, functional backdrop for a cool,
microchip New Europe [The New York Times: July 31, 2005];
What 'New' Europe Wants [Newsweek: June 9, 2003];
Имеющиеся примеры свидетельствуют, что помимо вышеупомянутых
действий Старая Европа может совершать и другие: expect smth, confront, die,
face smth, balk at smth, abdicate smth, insist, wary, tangle smth, fear for smth,
rush into smth, need smth, etc.
Что касается Новой Европы, то согласно отобранным примерам, она
может осуществлять следующие действия: back smth, add, struggle, live, push
smth, hope, focus on smth, embrace smth.
Таким образом, Старая Европа и Новая Европа концептуализируются как
живые, самостоятельно действующие сущности, так как они могут совершать
различные действия, свойственные живому существу: умирать, бояться чего297
либо, бороться с чем-либо, поддерживать что-либо, нуждаться в чем-либо и
т.д.
Персонификацию такого рода делает возможным тот факт, что «на основе
метонимических связей происходит уподобление общества человеку, что
отражает древнее социальное устройство, в котором отдельные члены
общества выделялись только по определенным ролям, а человек был, прежде
всего, “частью” рода, племени» [Лагута: 2003]. В древности общество
воспринималось как единый организм, «как большой человек» (или
«внешний человек», по определению О.Н. Лагуты), и этот антропоморфный
облик любой общественной группы сохраняется до сих пор [Лагута: 2003].
В нашей работе анализ исследуемых концептов базируется в первую
очередь на буквальном прочтении узуально сочетающихся с именами Old
Europe и New Europe глаголов действия. Через сочетаемость осуществляется
символизация умопостигаемой сущности, стоящей за именем. Сочетаемость
имени
есть
внешнее,
поверхностное
проявление
его
глубинных
ассоциативных контуров, складывающихся из имплицитных субстантивных
лексических параметров. Такие параметры можно назвать гештальтами.
Выявление гештальтов – тактика концептуального анализа. Его стратегия – в
описании структуры языкового знания, то есть представлений носителей
языка, скрытых в имени и раскрывающихся в его сочетаемости, в
обнаружении «образов содержания знака» [Чернейко: 1997].
Термин «гештальт» также многообразен, как его русский эквивалент
«образ». Определение лингвистического гештальта было предложено Дж.
Лакоффом: «способ соотнесения значений с поверхностными формами». Это
не что иное, как способ оязыковления смысла для говорящего и способ
осмысления языковой формы для слушающего [Чернейко: 1997].
По мнению Лакоффа и Джонсона структура концепта выявляется через
метафоры или «гештальты», характеризующие различные аспекты концепта.
298
Ученые убедительно доказывают, что наша концептуальная система
метафорична по своей природе [Lakoff, Johnson: 1980]. Основная идея их
теории заключается в обосновании необходимости концептуальных метафор
с опорой на «практические гештальты», т.е. структурированные значимые
единства речевой практики. Такой подход основан на том, что структуры
понятий, формирующих мышление, отражают структуры человеческой
деятельности. Поскольку структуры деятельности в различных областях
могут быть сходными, то и различные коммуникативные акты
могут
включать сходные концептуальные структуры. Поэтому в речевой практике
мы неосознанно структурируем одни понятия в терминах других. Метафоры
и являются важнейшим средством такого структурирования [Lakoff, Johnson:
1980].
Л.О. Чернейко сужает значение термина «гештальт» и понимает под
ним импликатуру сочетаемости имени. Гештальт выводится из буквального
прочтения глагола, употребленного в сочетании с именем в переносном
значении. Основание вербализированных ассоциаций и есть основание
смысла словосочетания. Существенное отличие образа от гештальта, по
Чернейко, заключается в следующем. Языковой образ возникает при
одновременном видении двух явлений, которое может создаваться как
соединением двух имен в одной номинации, например, кружево листьев,
стена равнодушия, так и соединением имени с глаголом в переносном
значении, то есть в предикации, например: В траве змеился шланг. В обоих
случаях сопряженные имена соотнесены с видимой частью внеязыковой
действительности. Иное дело соединение субстантива и глагола в таком
предложении, как Клевета к нему не прилипает, где одновременное видение
двух явлений опосредуется предикатом, который мыслится как общий им.
Фокус метафоры спрятан в глаголе. Это и есть гештальт [Чернейко: 1997].
В сочетаниях имени Europe c глаголами физического или другого
действия предикат открыт, эксплицирован, тогда как скрыт гештальт – имя
299
того явления мира, маску или лик которого приняла рассматриваемая
сущность, в которое она воплотилась. Гештальт вводит имплицитно
представленное основание метафорической номинации – общее свойство
двух
явлений,
открывшееся
сознанию.
В
глагольной
метафоре
эксплицирован предикат, обозначающий то свойство по действию, которое
видится
общим
двум
явлениям:
конкретному
и,
коннотативно,
умопостигаемому, или абстрактному. Гештальт в этом случае «скрытый», он
импликатура глагольной сочетаемости имени, например: клевета – грязь, так
как клевета как вербализированный продукт социальных отношений по
представлению носителей русского языка обладает той же способностью, что
и весьма осязаемая субстанция под именем грязь, - прилипать. Судьба
обокрала: прототипический агенс глагола обокрасть – вор. В этом сочетании
он представлен имплицитно и выводится как гештальт имени судьба.
[Чернейко: 1997].
Из вышеизложенного можно сделать вывод, что термин «гештальт» не
тождествен термину «образ». Гештальт – это имлицитная метафора, которая
постигается эмпирически. Это маска, которую язык надевает на понятие.
Маска может меняться, но она предопределяет сочетаемость имени.
Л.О. Чернейко проанализировала абстрактное имя «судьба» и наглядно
показала, как могут быть выявлены гештальты этого имени (в терминологии
Лакоффа и Джонсона – концептуальные метафоры) [см. Чернейко 1997]. Мы
применяем подобную методику к концептам OLD EUROPE и NEW EUROPE.
Выявляя концептуальные метафоры или гештальты (составные компоненты
анализируемых концептов), мы эксплицируем семантику словосочетаний Old
Europe и New Europe таким образом, чтобы из этого описания стало ясно,
каковы глубинные смыслы, которые стоят за этими именами, являющимися
составляющей языковой картины мира американцев.
300
Специфика ментальных объектов, стоящих за именами New Europe и
Old Europe состоит в том, что они являются очень многомерными. Многие
признаки концептов выявляются в их узуальной сочетаемости с предикатами.
Для выявления гештальтов обратимся к контекстному употреблению
словосочетаний Old Europe и New Europe.
1. Персонификация Старой Европы.
Женщина, которую можно очаровать: Obama charms Old Europe,
rebutting Rumsfeld (Los Angeles Times: April, 9, 2009); Родитель: Old Europe
fears for the job prospects of its children (Newsweek: October 17, 2005);
Жертва: This "New Europe" would push "Old Europe" into the shade
(Newsweek: May 05, 2003); Защитник: And it could force Old Europe to
safeguard its competitiveness with further domestic reforms (Newsweek: July 30,
2007); Лидер, отказывающийся от своей роли: Old Europe, meanwhile, is
abdicating that leadership role when the world needs it most (Forbes: April 02,
2009); Владелец недвижимости: Old Europe's Realty Riches (Forbes: July 23,
2009); Больной: Old Europe has been infected with a bad idea from its Green
parties (Forbes: July 04, 2005); Покровитель: Old Europe still provides a
tasteful, functional backdrop for a cool, microchip New Europe - a point evidenced
by the meticulously modern Domina Grand Media Hotel (New York Times: July
31, 2005); Формалист: …the American president's laid-back "aloha" style may
not translate so well with old Europe's lingering love of the pro forma
(Newsweek: April 11, 2009); Бюрократ: Old Europe , on the other hand, tangles
its labor force in so much red tape that high unemployment and molasses-slow job
creation … (Newsweek: November, 20, 2006).
2. Бытийные признаки Старой Европы:
Предмет шуток: Otherwise, the author writes, the EU could miss its moment
at the center of the world's stage, dissolving into the mess of bureaucracy and
empty promise that are the root of every joke about "old Europe." (Forbes: March
301
17, 2005); Место новых возможностей: New Opportunity In Old Europe
(Forbes: April, 17, 2006); Предмет пари: M&C Saatchi bets on Old Europe
(New York Times: February 20, 2009); Источник проблем: That Other Problem
With 'Old Europe' (New York Times: January, 31, 2003); Дом: Coming home to
'Old Europe' (New York Times: March 12, 2004); Достопримечательность:
New View of Old Europe Along the Tour's Route (New York Times: July 06,
2004); Нечто, привлекающее внимание: Old Europe attracted her attention,
because there composers were still willing to experiment (Los Angeles Times:
January 06, 2009); Old Europe's New Shine (Forbes: November, 01, 2005);
Выгодное место для инвестиций: Especially as U.S. markets continue to churn
without making any forward progress, a new investment in “Old Europe” could be
a wise move for your portfolio (Forbes: November, 01, 2005).
3. Персонификация Новой Европы:
Сильная личность: This "New Europe" would push "Old Europe " into the
shade (Newsweek: May 05, 2003); Победитель: Rise of the New Europe in Euro
Pop (New York Times: May 26, 2003); Личность, имеющая достоинства:
Regardless of the merits of Defense Secretary Donald Rumsfeld's comment about
the virtues of the New Europe (New York Times: May 26, 2003); McD's COO
Lauds 'Brilliant' New Europe Head (Forbes: June 07, 2005); Борец с
финансовым кризисом: ‘New Europe’ struggles to ride out financial storm
(USATODAY: October 15, 2008); Учитель: When it comes to capitalism, New
Europe may have something to teach the old (Newsweek: February 21, 2005);
Жертва: Could Ireland kill the new, improved Europe? (Newsweek: June, 16,
2008); Строитель: Some conservatives see this new Europe as focusing on
building itself up… (New York Times: February 20, 2005);
2. Формы существования Новой Европы:
Товар, имеющий стоимость: A French Region Considers the Costs of a New
Europe (New York Times: May, 18, 2005); Музыкальный инструмент:
302
Ideas & Trends: Trash Thy Neighbor; The New Europe Sounds Just Like the Old
(New York Times: July 13, 2003).
Необходимо отметить, что рекуррентность концепта OLD EUROPE
(частотность его языковых репрезентаций в речи) в американском массмедийном дискурсе выше, чем рекуррентность концепта NEW EUROPE, что
свидетельствует о более высокой коммуникативной релевантности первого
концепта по сравнению со вторым. На основании этого наблюдения мы
приходим к выводу, что актуальность концепта
OLD EUROPE в
американской концептосфере выше, чем актуальность концепта NEW
EUROPE.
Собранный материал можно представить в виде таблицы, куда вошли
контексты,
отражающие
персонификацию
сущностей,
стоящих
за
исследуемыми концептами. В рамках данной статьи при моделировании
концептов мы ограничиваемся вышеуказанными контекстами как наиболее
частотными для американского масс-медийного дискурса.
Модель концепта OLD EUROPE
1. Персонификация Старой Европы
Словосочетания,
содержащие имя «Old
Europe»
Гештальт
Признаки концепта
1
2
3
Obama
Europe
charms
Old
женщина
push "Old Europe" into
the shade
жертва
Old Europe is abdicating
that leadership role
личность,
отказывающаяся от
роли лидера
303
пассивная личность, над
которой производят
действие
Old Europe has been
infected
больной
Old Europe fears for the
job prospects of its
children
родитель
could force Old Europe
to
safeguard
its
competitiveness
защитник
Old Europe still provides
a tasteful, functional
backdrop
покровитель
Old Europe's
Riches
активная личность
Realty владелец недвижимости
old Europe's lingering
love of the pro forma
формалист
Old Europe tangles its
labor force in so much red
tape
бюрократ
личность, имеющая
негативные черты
характера
склерозный
sclerotic Old Europe
Модель концепта NEW EUROPE
1. Персонификация Новой Европы
Словосочетания,
содержащие имя «New
Europe»
Гештальт
Признаки концепта
1
2
3
"New Europe" would
push "Old Europe " into
the shade
сильная личность
304
Rise of the New Europe
победитель
the virtues of the New
Europe
'Brilliant' New Europe
Head
‘New Europe’ struggles
личность, имеющая
достоинства
борец
New Europe may have
something to teach the old
учитель
new Europe as focusing
on building itself up
строитель
kill the new Europe
Активная личность,
наделенная
положительными
качествами
жертва
Пассивная личность,
над которой производят
действие
Приведенные таблицы позволяют, на наш взгляд, выделить следующие
признаки анализируемых концептов по мере их угасания:
OLD EUROPE – PASSIVE PERSON, ACTIVE PERSON, PERSON WITH
NEGATIVE TRAITS.
NEW EUROPE – ACTIVE PERSON, PASSIVE PERSON.
Итак, анализ и классификация языкового материала с использованием
приведенной методики позволяет сделать следующие выводы: 1) различные
305
употребления словосочетаний Old Europe и New Europe выявляют
представления о данных сущностях, их глубинных смыслах в сознании
носителей американского варианта английского языка; 2) концепты OLD
EUROPE
и
NEW
EUROPE
являются
многомерными
структурными
образованиями; 3) актуальность концепта OLD EUROPE в американской
концептосфере выше, чем актуальность концепта NEW EUROPE; 4) на
основании
гештальтного
анализа
выделяем
следующие
признаки
исследуемых концептов: ядерные признаки - OLD EUROPE – PASSIVE
PERSON, NEW EUROPE – ACTIVE PERSON, околоядерные признаки - OLD
EUROPE - ACTIVE PERSON, OLD EUROPE - PERSON WITH NEGATIVE
TRAITS, NEW EUROPE - PASSIVE PERSON.
Литература:
1. Агаркова Н.Э. Исследование концепта money в языковой картине
мира / Н.Э. Агаркова // Когнитивный анализ слова. – Иркутск: Издво ИГЭА, 2000. – С.87-103.
2. Гусаров Ю.А. Актуальные проблемы Европы. Западная Европа –
США: Конкуренты или партнеры?// Сб. научных трудов / РАН.
ИНИОН. Центр науч. - информ. исслед. глобал. и регионал. пробл.
Отд. Зап. Европы и Америки; Гусаров Ю.А., ред.-сост. – М., 2002. –
216 с.
3. Гришина О.А. Актуализация концепта «Америка» в современном
русском языке (на материале публицистических текстов). Автореф.
дис. …канд. филол. наук. - Архангельск, 2004. - 20 с.
4. Бодуэн де Куртенэ И.А. Язык и языки // Бодуэн де Куртенэ И.А.
Избранные труды по общему языкознанию. – М., 1963. - Т.2. – С.
67-95.
306
5. Воркачев С.Г. Концепт счастья в русском языковом сознании: опыт
лингвокультурологического анализа. Краснодар: Изд-во Кубан. гос.
технол. ун-та, 2002. 142 с.
6. Колесов
В.В.
Язык
и
ментальность.
СПб.:
Петербургское
востоковедение, 2004. – 240 с.
7. Куданкина О.А. Актуализация концепта ГЕРМАНИЯ в российской
публицистике. Автореф. дисс…канд. филол. наук. – Архангельск,
2005. – 23 c.
8. Лагута О.Н. Метафорология: теоретические аспекты. Новосибирск:
НГУ, 2003. Ч. 1. 114 с.; Ч. 2. 208 с.
9. Маслова В.А. Лингвокультурология. Учеб. пособие. М.: Academia,
2004. – 208 c.
10.Маслова В.А. Когнитивная лингвистика: учеб. пособие / В.А.
Маслова. – 3-е изд., перераб. и доп. – Минск: ТетраСистемс, 2008. –
272 с.
11. Концепт. Образ. Понятие. Символ: Коллективная монография: К
70-летию проф. В.В. Колесова / Отв. ред. М.В. Пименова. –
Кемерово: ИПК «Графика», 2003. – 276 с.
12. Орлова О.Г. О некоторых структурных признаках концепта
«РОССИЯ» (на материале американского печатного СМИ –
еженедельника
«Newsweek»)
//
Актуальные
проблемы
журналистики: сборник трудов молодых ученых. Томск: УПК
«Журналистика», 2004. С. 89-94.
13. Пименова
М.В.
О
некоторых
способах
концептуализации
внутреннего мира человека (на примере когнитивной модели
«сердце-контейнер» // Язык. Миф. Этнокультура: Сб. науч. тр. / Отв.
307
ред. Л.А. Шарикова. – Кемерово: ИПК «Графика», 2003. - С. 160164.
14. Слышкин Г.Г. Лингвокультурные концепты и метаконцепты:
Монография. – Волгоград: Перемена, 2004. – 340 с.
15. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт
исследования. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. – 824 с.
16. Чернейко Л.О. Лингво-философский анализ абстрактного имени /
Л.О. Чернейко. – М.: Изд-во МГУ, 1997. – 320 с.
17. Языковая репрезентация образа России в публицистическом
дискурсе стран Запада и Востока: Монография / Отв. ред. Э.Г.
Меграбова. – Владивосток, Изд-во Дальневост. ун-та, 2009. – 248 с.
18. Lakoff G., Johnson M. 1980 – Metaphors we live by. – Chicago; L.:
The U. of Chicago, 1980. – xiii, 242 p.
19. Wikipedia, the free encyclopedia [Electronic resource]. – Wikimedia
Foundation,
Inc.,
2009.
–
Режим
доступа:
http://en.wikipedia.org/wiki/Main Page
Summary
The paper is devoted to the concepts OLD EUROPE and NEW EUROPE in
mass-media discourse of the US. The author reveals the structure of the concepts
under study by means of gestalt analysis.
308
Мелякина И.Ф., ст. преподаватель, кафедр немецкого языка ИИЯ ДВГУ,
e-mail: melyakina@ifl.dvgu.ru;
Третьякова О.А., студентка группы 554-а ИИЯ ДВГУ,
ПЕРЕВОД РЕАЛИЙ ТЕМАТИЧЕСКОЙ ГРУППЫ
«НЕМЕЦКИЕ ТРАДИЦИИ И ОБЫЧАИ»
Язык каждого народа представляет собой живой организм, неразрывно
связанный с историей, культурой и социальной жизнью этого народа.
Носители разных языков, общаясь, взаимодействуя друг с другом, передают
культуру
своего
народа
посредством
языка,
и
ключевым
звеном
межъязыкового общения выступает переводчик.
Переводчику, в свою очередь, для успешной работы необходимы не
только отличные знания грамматики, фонетики, стилистики, лексики языкаисточника, но и фоновые знания о культуре и истории этого языка.
Неоспоримым является тот факт, что разные народы воспринимают мир
сквозь призму своего родного языка и, следовательно, это формирует
культурно обусловленные явления или реалии, характерные именно для
этого языка. Такого рода явления проявляются в различных сферах
деятельности его носителя.
Именно реалии, будучи носителями экстралингвистического значения,
являются основным символом культуры, поскольку представляют собой
лексические
единицы,
не
имеющие
эквивалентов,
то
есть
полных
соответствий, в других языках и несущие в себе тот или иной национальный
колорит, характерный лишь для культуры данной страны.
Существует большое количество определений понятия «реалия».
Рассмотрев часть из них в работах нескольких авторов (В.С. Виноградова,
1978,;
С.
Влахова
и
С.
Флорина
,1980;
Т.А.
Казаковой,
2001;
В.Н. Комиссарова, 1999; Л.К. Латышева, 1981; А.А. Реформатского, 2001;
Г.Д. Томахина ,1981 и других), мы пришли к выводу, что наиболее точное и
309
полное определение дают болгарские исследователи С. Влахов и С. Флорин.
По их словам, «реалии – это слова (и словосочетания), называющие
предметы, явления, объекты, характерные для жизни (быта, культуры,
социального и исторического развития) одного народа и чуждые другому.
Будучи носителями национального и / или исторического колорита, они, как
правило, не имеют точных соответствий (эквивалентов) в других языках, а,
следовательно, не поддаются переводу «на общих основаниях», требуя
особого подхода» [Влахов, Флорин 1980 : 47].
В результате анализа определений реалии выяснилось, что одним из ее
основных свойств является отсутствие ее эквивалентов в языке перевода.
«Эквивалентом следует считать постоянное равнозначное соответствие, как
правило, не зависящее от контекста. Эквиваленты являются своего рода
катализаторами в процессе перевода» [Рецкер 1974 : 10].
Именно отсутствие эквивалентов относит реалию к классу так
называемой безэквивалентной лексики, которая, в свою очередь, возникает
из-за культурных и языковых различий в картине мира представителей двух
культур. Эта картина мира формируется языком народа в сознании его
носителей и может существенно отличаться от языковой картины мира
другого народа, поэтому и перевод безэквивалентной лексики сопряжен с
определенными трудностями.
Отличительной чертой реалии, наряду с отсутствием эквивалентов в
языке перевода, является характер ее предметного содержания, то есть тесная
связь, обозначаемого ею предмета, понятия или явления с народом или
страной с одной стороны и историческим отрезком времени – с другой.
Следовательно, реалиям присущ соответствующий национальный или
исторический колорит [Влахов и Флорин 1980: 39]. Именно колорит делает
из нейтральной единицы национально окрашенную, которая и будет являться
реалией.
310
Говоря о реалиях, характеризующих немецкие традиции и обычаи,
следует также принимать во внимание культурный фактор, влияющий на
формирование этого пласта лексики, так как язык народа не может
развиваться и функционировать в разрыве с культурой этого народа. Именно
культура определяет развитие языка, поскольку он – часть культуры и,
следовательно, формирует все основные отличительные особенности языка,
которые называются реалиями или культурно обусловленными явлениями.
Под культурой понимается совокупность достижений человеческого
общества в производственной, общественной и духовной жизни [ТерМинасова 2000: 12].
В свою очередь язык – зеркало культуры, в нем отражается не только
реальный мир, окружающий человека, не только реальные условия его
жизни,
но
и
общественное
самосознание
народа,
его
менталитет,
национальный характер, образ жизни, традиции, обычаи, мораль, система
ценностей, мироощущение, видение мира.
Вне зависимости от того, о каком народе идет речь, самым главным и
основным аспектом любой культуры является, прежде всего, ее объективная
неустранимость и, следовательно, невозможность для членов общества
избежать культурного воздействия этого общества. Культура всегда
присутствует в духовной жизни народа и каждого его отдельного
представителя. Для достижения этой цели, то есть цели быть неотъемлемой
частью всех и каждого, большую роль играет особый механизм наследования
культуры от поколения к поколению. Этот механизм называется традицией
или обычаем. Но понятия «традиция» и «обычай» не тождественны.
Существует большое количество определений традиций и обычаев, но,
рассмотрев некоторые из них, мы пришли к выводу, что профессор
Х.К. Цаллаев предлагает наиболее полную характеристику этих понятий. По
его словам, традиция – это «все то, что передается из поколения в поколение.
311
Такая передача так или иначе происходит всегда и везде, имеет место во всех
сферах
жизни
трудовые,
общества.
культурные,
Например,
нравственные,
существуют
бытовые,
производственные,
семейные
и
другие
традиции» [Цаллаев].
Понятие «обычай» Х.К. Цаллаев характеризует как «устойчивые,
стереотипные, нравственные установления о нормах и правилах поведения
людей, обусловленные их жизненными потребностями, и которые также
передаются из поколения в поколение» [Цаллаев].
По словам этого профессора, «категории «традиция» и «обычай»
относятся к духовной стороне жизни людей. Они подвижны и динамичны,
как сама общественная жизнь. Они вызываются жизненными потребностями,
развиваются
и
изменяются
с
изменением
этих
же
потребностей,
определяемых, в конечном счете, изменениями материальных условий жизни
общества» [Цаллаев].
Реалий, характеризующих те или иные понятия, присущих лишь одному
народу и его стране, существует огромное количество. В рамках своего
исследования мы ограничиваемся материалом, отобранным посредством
метода сплошной выборки из лингвострановедческих словарей Д.Г.
Мальцевой «Германия: страна и язык» [2001] и Л.Г. Маркиной «Культура
Германии». [2006]
Подходя к вопросу о разделении отобранных нами реалий на группы,
отметим, что на сегодняшний день существует множество классификаций,
где эти лексические единицы подразделяются определенным образом в
соответствии с теми или иными принципами деления.
В качестве основы для своей классификации мы остановились на
делении, предложенном профессором В.С. Виноградовым, которое основано
на тематических ассоциациях, что обусловлено спецификой данной
тематической группы. Но поскольку оно разработано как
312
сводная
классификация
деятельности,
реалий,
и,
охватывающих
следовательно,
не
все
может
сферы
быть
человеческой
использовано
для
классификации реалий более узкой группы, мы разработали на основе
предметной классификации В.С. Виноградова специальную классификацию
тематической группы «Немецкие традиции и обычаи». Отобранные реалии
распределяются в соответствии с четырьмя подпунктами группы «Лексика,
называющая бытовые реалии».
Учитывая тесную связь культуры народа и его литературы, в рамки
получившейся
классификации
включается
группа
«Жанры
народной
литературы».
Исходя из того, что реалии, принадлежащие подгруппам «народные
танцы» и «игры», составляют меньшинство относительно всех остальных
отобранных реалий, мы сочли
целесообразным объединить их в одну
подгруппу.
Таким образом, классификация (уже с нашими примерами), полученная
в результате преобразований классификация В.С. Виноградова, имеет
следующую структуру:
1. Лексика, описывающая бытовые реалии:
1) одежда, уборы:
а) верхняя одежда: Кleppermanteli, Stresemannii, Wamsiii и другие;
б) шляпы: Homburgiv, Кalabreserv, Schutevi и другие;
в) обувь: Bundschuhevii, Schnabelschuheviii;
г) составляющие и аксессуары: Kavaliers[taschen]tuchix, Schillerkragenx,
Vatermörder(kragen)xi;
д) профессиональная одежда: Blaumannxii, Hamburger Zimmerertrachtxiii,
Schäferanzugxiv;
2) пища, напитки:
313
а) первые блюда: Eintopfxv, Labskausxvi, Ochsnschwanzsuppexvii;
б) вторые блюда: Bismarkheringxviii, Hackepeterxix, Martinsgansxx и другие;
в) закуски: Bаuеrnfrüstüсkxxi, Bockwurstxxii, Strammer Maxxxiii и другие;
г) кондитерские изделия: Berlinerxxiv, Martinshornxxv, Printexxvi и другие;
д) алкогольные напитки: Bischofxxvii, Bowlexxviii, Gosexxix и другие;
3) народные танцы и игры: Ländlerxxx, Schlottischer Tanzxxxi, Schuhplattlerxxxii;
Karnöffelspielxxxiii, Skatxxxiv, Schwarzer Peterxxxv;
4) праздники:
а) религиозные праздники: Adventxxxvi, Kirmesxxxvii, Martinstag / Martinixxxviii и
другие;
б) народные праздники: Eisenacher „Sommergewinn“xxxix, Maifeiertagxl,
Vatertagxli;
в) местные праздники: Faschingxlii, Love Paradexliii, Oktoberfestxliv и другие;
г) профессиональные праздники: Richtfestxlv, Gautschen / Gautschfestxlvi;
д) персональные праздники: Polterabendxlvii, Flitterwochenxlviii;
е) праздничные персоналии: Hochzeitsbitterxlix, Knecht Ruprechtl;
ж) праздничный инвентарь: Adventskranzli, Adventskalenderlii, Kirbaumliii,
Maibaumliv.
2.
Жанры
народной
литературы:
Heldendichtunglv,
Ritterromanlvi,
Spielmannsdichtunglvii и другие.
Данная классификация охватывает все отобранные в соответствии с
тематикой реалии и дает представление о характере их распределения по
различным областям культурной и общественной жизни Германии.
314
Чтобы
проследить
количественное
соотношение
национально
окрашенных лексических единиц, входящих в рамки этой классификации, мы
составили диаграмму для 128 исследуемых реалий:
Диаграмма1.
Пища, напитки - 40 реалий
5%
31%
13%
Праздники - 39 реалий
Одежда, уборы - 27 реалий
21%
30%
Жанры народной литературы
- 16 реалий
Как
следует
из
Народные танцы и игры - 6
реалий
представленной диаграммы, 87%
исследуемых
лексических единиц приходится на группу «Лексика, описывающая бытовые
реалии» и 13% - на группу «Жанры народной литературы».
В рамках группы «Лексика, описывающая бытовые реалии» 31% единиц
относится к подгруппе «Пища, напитки», что вполне объяснимо, так как
кулинария – одна из самых древних областей человеческой деятельности. На
протяжении
многих
гастрономические
национальные
веков
у
пристрастия
кухни,
которые
каждого
и
народа
привычки.
бесспорно
складывались
Постепенно
являются
свои
создавались
частью
каждой
национальной культуры. На развитие национальной кухни оказывают
влияние важные взаимосвязанные факторы, а именно: набор исходных
продуктов, способ их обработки, географическое положение страны, ее
климат, экономические условия, религиозные обычаи и системы культовых
запретов. Поскольку каждая страна, безусловно, уникальна по всем выше
перечисленным параметрам и имеет массу блюд и напитков, отличных от
315
любой другой страны, то вполне логично, что и в Германии существует
множество реалий, характеризующих такие блюда и напитки. А тот факт, что
национальная кухня является неотъемлемой частью любого быта, объясняет
причину столь большого количества реалий в данной подгруппе.
«Праздники» - вторая по количеству реалий подгруппа (30%), что
вполне
закономерно,
составляющей
поскольку
социальной
праздник
истории
и
является
современности,
важнейшей
неотъемлемым
элементом социокультурной системы. Главная функция праздника –
социокультурная интеграция той или иной общности людей. Так, например,
государственные праздники сплачивают граждан вокруг официальных
лидеров, религиозные торжества обеспечивают интеграцию всех членов
данной церкви вокруг ее руководства, семейные пиршества выполняют
функцию сплочения членов семьи и родственников. К тому же, праздник
выполняет важную функцию так называемой релаксации, то есть дает
возможность сделать перерыв в рутинной жизни человека. Учитывая такую
многофункциональность, праздник продолжает занимать особое место в
культуре и жизни каждого народа. Но интересным остается тот факт, что
большинство празднеств любой страны – не недавно возникшие явления, а
передаваемые из года в год, из десятилетия в десятилетие от одного
поколения другому. Поэтому праздник пронизывает социальную биографию
каждого человека. Процент реалий, называющих национальные праздники в
рамках исследуемой тематической группы, еще и потому столь велик, что
именно те или иные праздники появляются в результате того, что люди
придают особую важность какому-либо событию, будь то знаменательные
религиозные даты, ключевые моменты в исторически важных действиях,
национальные достижения и другое. А поскольку семантика этих праздников
закрепляется и проходит через поколения, эти устоявшиеся традиции и
накладывают определенный отпечаток на сознание, так как человек с ранних
лет видит и понимает, чем он может гордиться и что он должен уважать.
316
На третьем месте находится подгруппа «Одежда, уборы» (21%).
Известно, что история одежды с древнейших времен до наших дней является
зеркалом, в котором отражается вся история человечества. В процессе своего
исторического развития каждая страна, каждый народ накладывают свой
отпечаток, свои специфические черты на одежду своих представителей.
Данная подгруппа перекликается с первой в объяснении причин столь
высокого процента реалий (то есть в силу уникальности культуры каждой
страны).
Четвертое место занимает группа реалий «Жанры народной литературы»
(13%). Литература является одной из неотъемлемых составляющих культуры
ее народа. Она, как и праздники, предметы одежды, национальные блюда,
отражает дух народа, его историю и характер. Со всеми своими жанрами
литература следует за народом в его развитии, помогает ему морально и
психологически, развивает духовно и возвышает культурно. Она учит народ
и поддерживает его. Поэтому, говоря о традициях и обычаях Германии,
выпустить литературу за пределы исследования было бы неправильным,
поскольку она и присущие ей литературные традиции являются зеркалом
культурного развития немецкого народа.
Данное процентное соотношение еще раз подтверждает уникальность
исследуемых единиц и доказывает неразрывную связь быта народа и языка,
на котором он говорит. Ведь именно быт зачастую является показательным
элементом жизни нации и входит в число наиболее знаковых отличительных
составляющих каждой культуры.
Подходя к вопросу о переводе исследуемых культурно отнесенных
лексических единиц, отметим, что по причине отсутствия эквивалентов в
языке перевода реалии представляют собой большую трудность для
переводчика. В связи с этим разные авторы предлагают разные приемы их
передачи. Рассмотрев несколько классификаций способов перевода реалий
(С. Влахов и С. Флорин 1980, Т.А. Казакова 2001, В.Н. Комиссаров 1999,
317
Л.К. Латышев 1981), на основе классификации С. Влахова и С. Флорина
[Влахов и Флорин 1980: 96-105] мы вывели универсальную схему приемов
передачи реалий, которая имеет следующий вид:
1) транслитерация; 2) неологизм: а) калька, б) полукалька, в) освоение;
3) замена реалии; 4) приблизительный перевод: а) родовидовая замена, б)
функциональный аналог, в) описание, объяснение, толкование.
В ходе анализа вариантов и, следовательно, способов передачи
отобранных нами реалий было изучено восемь изданий, в числе которых –
пять переводных немецко-русских словарей, которые использовались для
анализа вариантов перевода национально окрашенных единиц, и три
толковых немецких словаря, с помощью которых значения отобранных
единиц изучались и соотносились с вариантами в переводных словарях.
По завершении работы со словарными статьями и дефинициями
выяснилось,
что
наибольшее
количество
реалий
(58%)
переведено
посредством приблизительного способа, а именно:
родовидовой
замены
(7%)
(например,
Fasching
–
карнавал),
функциональной замены (6%) (например, Armеr Ritter – гренки) и
описания, объяснения, толкования (45%) (например, Zwölf Nächte – ночи с
25 декабря по 6 января).
Также большое количество реалий (23%) передаются неологизмами
посредством
калькирования (18%) (например, Schäferanzug – костюм
чабана (пастуха)), полукалькирования (3%) (например, Schwarzer Peter –
«Черный Петер») и освоения (2%) (например, Michaelstag – Михайлов день).
Наряду с этим 36 реалий (16%) транслитерируются (например,
Hamburger – гамбургер), и 7 реалий (3%) заменяются реалией языка
перевода (например, Fasching – масленица). Данное процентное отношение
отражают следующие диаграммы:
318
Диаграмма 2.
транслитерация 34 реалии;
17%
замена
реалии 7 реалий; 4%
приблизительный
перевод 114 реалий;
57%
неологизм 45 реалий;
22%
Диаграмма 3.
освоение 6 реалий;
2%
полукалька 7 реалий;
3%
калька 40 реалий;
18%
319
Диаграмма 4.
описание 101 реалия;
45%
функциональная
замена
- 13 реалий;
6%
родовидовая замена 16 реалий;
7%
Приведенные данные позволили сделать вывод, что для отобранных 128
реалий существует 226 способов перевода, поскольку
лексические
единицы
имеют
несколько
некоторые
вариантов
перевода,
зафиксированных в переводных и лингвострановедческих словарях.
На следующей диаграмме отображено количественное и процентное
соотношение реалий, имеющих один, два и три варианта и, соответственно,
способа перевода.
Диаграмма 5.
18%
один способ перевода - 53
реалии
42%
два способа перевода - 52
реалии
три способа перевода - 23
реалии
40%
320
Так, из всех 128 отобранных реалий 53 лексические единицы (42%) имеют
единственно
возможный
вариант
и
способ
перевода
(например,
Butzenscheibendichtung – поэзия «бутценшайбен»), 52 реалии (40%) – два
варианта и способа перевода (например, Zwölf Nächte – 1. святки; 2. ночи с
25 декабря по 6 января) и 23 реалии (18%) – три варианта и способа перевода
(например, Falscher Hasе – 1. фальшер хазе; 2. фальшивый заяц; 3. рулет,
жаркое
из
рубленого
мяса
в
форме
длинного
округлого
куска,
напоминающего тушку зайца).
Причина такого неоднозначного подхода авторов к передаче реалий
заключается в сложности не только правильно и точно, с точки зрения
передачи значения, перевести реалию, но и приложить максимум усилий в
попытке сохранить национальный колорит, которым каждая реалия,
безусловно, обладает.
На диаграмме 4 видно, что из 226 способов перевода 101 приходится на
описание, что еще раз свидетельствует о сложности такого понятия как
«реалия», поскольку такие лексические единицы не имеют полноценных
соответствий в языке перевода и обладают национальной окраской, которую
непросто передать на другой язык.
Но, принимая во внимание, что из 101 реалии с данным способом
перевода лишь 35 обладают им в качестве единственного (Диаграмма 6)
(например, Schaube – верхняя мужская одежда в эпоху позднего
средневековья, род короткого пальто или плаща с очень широкими рукавами,
обрамленными мехом), можно сделать вывод о том, что, хотя описательный
перевод и раскрывает значение исходной безэквивалентной лексики, он
имеет один недостаток, а именно, описательный перевод слишком
громоздкий и неэкономный.
321
Диаграмма 6.
Процентное соотношение реалий с одним вариантом и одним способом
перевода
28%
описание, объяснение,
толкование - 35 реалий
калька - 10 реалий
полукалька - 4 реалии
8%
3%
функциональная
замена - 3 реалии
2%
замена реалии - 1
реалия
1%
Поэтому чаще всего он применяется для передачи значений реалий в
двуязычных словарях, а при переводе художественных текстов переводчики
чаще прибегают к сочетанию двух приемов – описательному переводу и
транскрипции или калькированию, где первый дается в сноске или в качестве
комментария. Эта техника дает возможность сочетать краткость и
экономность
средств
выражения,
свойственные
транскрипции
и
калькированию, с раскрытием семантики данного слова, достигаемой через
описательный перевод, поскольку, разъяснив однажды значение данного
слова, переводчик в дальнейшем может использовать транскрипцию или
кальку, смысл которой уже понятен читателю.
Такая тенденция наблюдается при анализе реалий, имеющих два
варианта и два способа перевода, где из 9 случаев в 5 применялось описание
в качестве второго возможного способа передачи реалии с немецкого языка
322
на русский (например, Кnickerbocker – 1. бриджи; 2. брюки-гольф; короткие
брюки с напуском (на узком манжете под кoленом)).
То же самое можно сказать и о реалиях, имеющих три варианта и три
способа перевода, где из 11 случаев в 7 описание выступало в роли третьего
возможного способа передачи (например, Knecht Ruprecht – 1. Рупрехт; 2.
Дед Мороз; 3. спутник Рождественского Деда или святого Николауса,
часто также сам Рождественский Дед или святой Николаус).
Тем не менее, все исследуемые нами примеры продемонстрировали
большое разнообразие приемов, которые можно использовать при переводе
реалий. Однако применение
ограничивается
того или
различными
необязательностью передачи
иного
факторами
колорита,
приема
на
практике
(необходимостью
или
ориентированием текста на
определенный круг читателей или слушателей и т.д.), от которых в конечном
итоге зависит выбор способа перевода.
Так, для передачи реалий не существует одного определенного способа в
силу их многообразия, а значит, для адекватной интерпретации того или
иного культурно обусловленного явления переводчик должен подбирать
наиболее подходящий способ перевода. Для этого необходимым условием
являются не только теоретические знания, но и работа со словарями,
поскольку очень часто при передаче реалии языка-источника на язык
перевода требуется не столько сопоставить общие словарные соответствия,
сколько установить степень различия их информационного потенциала.
Помимо
словарей
огромным
подспорьем
переводчику
в
процессе
интерпретации реалий являются фоновые знания, интуиция, воображение и
чувство языка.
В качестве доказательства этому можно привести реалию «Zwölf
Nächte», которая в переводном немецко-русском словаре О.И. Москальской
[Москальская 1997 : 657] имеет вариант «святки», а в толковом немецком
словаре характеризуется как «ночи в период между Рождеством и
323
Крещением».
В
данном
случае
автор
словаря
использовал
прием
функциональной замены. В рассматриваемом примере и его варианте
перевода мы имеем дело с разными так называемыми ситуативными
моделями языков или разными языковыми картинами мира. Очень часто в
переводе возникают многочисленные трудности, связные с тем, что сама
ситуация, описываемая в тексте языка-источника, отсутствует в опыте
языкового коллектива, то есть носителя языка перевода. В случае с реалией
«Zwölf Nächte» - похожая ситуация, то есть и Рождество, и Крещение, и
определенный период между ними, в русской культуре существуют, но
только эти церковные праздники в России и Германии приходятся на разные
даты. Так, в Германии Рождество празднуется 25 декабря, а Крещение – 6
января, соответственно святками, то есть периодом между этими двумя
праздниками, является период между 25 декабря и 6 января. В России же, как
известно, Рождество отмечается 7 января, а Крещение – 19 января,
следовательно, святки приходятся на другой период этого месяца. Поэтому,
учитывая наличие в обеих культурах одинаковых праздников с разными
датами их проведения, возникает вывод, что русское слово «святки» и
немецкая реалия «Zwölf Nächte» несут в себе одну и ту же функцию так
называемого «мостика», соединяющего два церковных торжества. Поэтому
лексическая единица русского языка «святки» является одной из наиболее
удачных функциональных замен для немецкой реалии «Zwölf Nächte».
Еще одним примером служит реалия «Fasching», которая в переводных
немецко-русских словарях К. Лейна [ Лейн 2003 : 304], А.А. Лепинга [Лепинг
1971 : 289] и О.И. Москальской [Москальская 1997 : 459] имеет вариант
«Масленица», а в толковом словаре немецкого языка издательства
«Langenscheidt» характеризуется как «период (особенно в январе и феврале),
когда устраиваются маскарады». Из данной дефиниции видно, что авторы
переводных словарей применили способ замены иноязычной реалии на
реалию языка перевода. Толковый же словарь не говорит ни о каких
324
соответствиях между немецкой реалией «Fasching» и русской реалией
«масленица», которая в соответствии с определением толкового словаря
русского языка [Lingvo 11 – Масленица] характеризуется как «весенний –
приуроченный православной церковью к мясопустной неделе перед Великим
постом – праздник проводов зимы, с которым у славянских народов связан
обычай печь блины и устраивать различные увеселения; единственный
языческий праздник, узаконенный церковью и ставший праздничной
трапезой перед Великим постом».
Учитывая такую разницу обоих понятий, мы обратились к всемирной
сети Интернет, где в одной из статей о праздниках в Германии говорится, что
Fasching = «Fastnacht – Масленица (Карнавал), которая приходится на
февраль, март (скользящая дата); традиционный народный праздник
проводов зимы, когда устраивают шутовские процессии (особенно в городах
Кёльне и Майне), костюмированные балы, танцы» [Ворота в Германию].
Итак, подобная замена иноязычной реалии реалией языка перевода,
когда, соответственно, меняется и колорит национально окрашенной
лексической единицы языка оригинала, считается допустимой лишь в силу
таких обстоятельств, когда переводчик осознает небольшую значимость
реалии для сообщения в целом и приходит к выводу, что нагромождение
деталей ее объяснения можно опустить. При этом он заменяет иноязычное
культурно отнесенное слово или словосочетание реалией языка перевода,
схожей по смыслу, но разной по национальному колориту и некоторым
составляющим. Однако при использовании приема абсолютной замены
реалии все же не стоит забывать об основном предмете сообщения и
аудитории, на которую рассчитана информация.
В результате нашего исследования мы пришли к выводу, что
практически все способы перевода реалий (за исключением замены реалии
исходного
языка
на
реалию
языка
перевода)
можно
назвать
общеупотребительными. Однако, суммируя все вышесказанное, следует
325
отметить, что несмотря на положительные стороны указанных способов при
переводе всегда необходимо учитывать также и связанные с ними
ограничения.
Поскольку каждый из приемов передачи реалий имеет свои достоинства
и недостатки, то следует использовать комбинированные способы перевода
культурно маркированных единиц, не ограничиваясь одним приемом, а
сочетая два или три, например, транскрипцию и описательный перевод, или
же давать пояснение или комментарий каждой реалии.
Вопрос о переводе реалий вследствие своей спорности представляет
собой большое поле для проведения самых разнообразных исследований,
поскольку дать полный и абсолютный перечень приемов перевода реалий,
указаний и пояснений к ним невозможно. Нами были перечислены и
подробно рассмотрены наиболее часто употребляющиеся способы, которые
применимы при переводе основной массы реалий. Однако вследствие
разнообразия этих языковых единиц и их индивидуальных особенностей,
приемы передачи реалий на язык перевода могут видоизменяться и
соприкасаться друг с другом.
Литература
1.
Верещагин, Е. М. Язык и культура. Лингвострановедение в
преподавании русского языка как иностранного / Е. М. Верещагин, В. Г.
Костомаров. – 2-е изд., перераб. и доп. – М. : Рус. яз., 1976. – 246 с.
2.
Виноградов, В. С. Лексические вопросы перевода художественной
прозы / В. С. Виноградов. – М. : Изд-во Московского ун-та, 1978. – 172 с.
3.
Влахов, С. Непереводимое в переводе / С. Влахов, С. Флорин. – М.
: Международные отношения, 1980. – 352 с.
4.
Казакова, Т. А. Практические основы перевода / Т. А. Казакова. –
СПб. : Союз, 2001. – 319 с.
326
5.
Комиссаров, В. Н. Современное переводоведение / В. Н.
Комиссаров. – М. : ЭТС, 1999. – 188 с.
6.
Латышев, Л. К. Курс перевода / Л. К. Латышев. – М. :
Международные отношения, 1981. – 247 с.
7.
Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка: 72500 слов и 7500
фразеологических выражений / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. – М. : Азъ,
1992. – 960 с.
8.
Реформатский, А. А. Введение в языкознание: учебник для вузов /
Под ред. В. А. Виноградова. – М. : Аспект Пресс, 2001. – 536 с.
9.
Рецкер, Я. И. Теория перевода и переводческая практика / Я. И.
Рецкер. – М. : Международные отношения, 1974. – 214 с.
10.
Словарь по этике / Под ред. И. Кона. – 1981. – [Электронный
ресурс]
–
Режим
доступа:
http://terme.ru/dictionary/522/word/%CE%C1%DB%D7%C0%C9/
[Дата
обращения: 28 апреля 2008 г.]
11.
Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуникация / С. Г.
Тер-Минасова. – М. : Слово, 2000. – 624 с.
12.
слов.
Толковый словарь В. Даля ON-LINE. Современное написание
1880-1882.
–
[Электронный
ресурс]
–
Режим
доступа:
http://vidahl.agava.ru [Дата обращения: 15 марта 2009 г.]
13.
Томахин,
Г.
Д.
Лингвострановедение:
что
это
такое?
//
Иностранные языки в школе, 1996, № 6. – С. 22-27.
14.
Томахин, Г. Д. Реалии-американизмы / Г. Д. Томахин. – М. :
Высшая школа, 1988. – 239 с.
15.
Томахин, Г. Д. Реалии в культуре и языке. // Иностранные языки в
школе, 1981, № 1. – С. 64-69.
16.
1993.
Цаллаев, Х. К. Традиции и обычаи осетин. – Владикавказ: «Ир»,
[Электронный
ресурс]
–
Режим
доступа:
http://iratta.com/2007/12/10/ponjatija-tradicija-i-obychajj.html [Дата обращения:
1 мая 2008 г.]
327
17.
Швейцер, А. Д. Перевод и лингвистика / А. Д. Швейцер. – М. :
Воениздат, 1973. – 354 с.
Источники практического материала
18.
Большой немецко-русский словарь: в 2 т. Т.1 / Под общ. рук. О. И.
Москальской. – 3-е изд., испр. и доп. – М. : Рус. яз., 1997. – 760 с.
19.
Большой немецко-русский словарь: в 2 т. Т.2 / Под общ. рук. О. И.
Москальской. – 3-е изд., испр. и доп. – М. : Рус. яз., 1997. – 680 с.
20.
Ворота в Германию [Электронный ресурс] – Режим доступа:
http://vorota.de/upload/WEB716_addfile2.doc [18 июня 2008 г.]
21.
Иллюстрированный словарь на немецком и русском языках. – М. :
ЮНВЕС, 1994. – 768 с.
22.
Лейн, К. Большой немецко-русский словарь / К. Лейн, Д. Г.
Мальцева. – 10-е изд., стереотип. – М. : Рус. яз., 2003. – 1040 с.
23.
Мальцева, Д. Г. Германия: страна и язык: лингвострановедческий
словарь. – 2-е изд., испр. и доп. – М. : Астрель, 2001. – 416 с.
24.
Маркина, Л. Г. Культура Германии: лингвострановедческий
словарь / Под общ. рук. И. В. Муравлевой. – М. : АСТ: Астрель: Хранитель,
2006. – 1181 с.
25.
Немецко-русский словарь / Под ред. А. А. Лепинга, Н. П.
Страховой. – 6-е изд., стереотип. – М. : Советская Энциклопедия, 1971. –
991 с.
26.
Электронный словарь Lingvo 11.
27.
Электронный Интернет-словарь Multitran.
28.
Электронный словарь Mail.ru.
29.
Duda, W. Deutsch-Russisches Wörterbuch: Erster Band / W. Duda. – 3
Auflage. – Berlin: Akademie der Wissenschaften, 1999. – 1076 S.
30.
Duda, W. Deutsch-Russisches Wörterbuch: Zweiter Band / W. Duda. –
3 Auflage. – Berlin: Akademie der Wissenschaften, 1999. – 1176 S.
328
31.
Duden.
Deutsches
Universalwörterbuch.
6.,
überarbeitete
und
erweiterte Auflage. – Mannheim-Leipzig-Wien-Zürich: Dudenverlag, 2006. –
2016 S.
32.
Langenscheidt. Groβwörterbuch Deutsch als Fremdsprache. – Berlin
und München: Langenscheidt KG, 2003. – 1250 S.
33.
Wahrig, G. Deutsches Wörterbuch, 6., neu bearbeitete Auflage. –
Gütersloh: Bertelsmann Lexikon Verlag GMBH, 1997. – 1420 S.
Summary
This article is devoted to translation of realia. Some 128 lexical units
characteristic of German traditions and customs make the basis of this research.
The research shows how it is important to translate realia correctly. We
emphasize that a translator should remember that realia is not only a word which
refers to a thing or to a notion specific to this country, but rather a word or a word
group that in addition conveys information known exclusively to the source culture
sender. That is why the task of an interpreter or a translator is to choose the proper
means for transferring realia from the SL to the TL. Provided this is performed
properly, both the meaning of the realia and its cultural colouring become easy to
understand for TL reader. However this is easier said than done.
This process requires excellent translation skills and a good command of both
languages and cultures.
329
Приложение
Кleppermantel – непромокаемое резиновое пальто; плащ [фирмы
i
Клеппер] [Мальцева 2001 : 233].
Stresemann – мужской вечерний костюм-тройка, названный так по
ii
имени одного из виднейших политиков Веймарской республики Густава
Штреземана [Мальцева 2001 : 233].
iii
Wams – короткая облегающая куртка (например, тореадора); 1. камзол;
2. [ватная] куртка; фуфайка; безрукавка [Лейн 2003 : 940].
iv
Homburg – мужская элегантная фетровая шляпа с высокой тульей и
лентой вокруг нее, которую надевают по официальному поводу [Мальцева
2001 : 235].
v
Кalabreser – калабрийская шляпа; широкополая фетровая шляпа с
остроконечной тульей [Мальцева 2001 : 235].
vi
Schute – шляпа-гнездо; дамская и девичья шляпа, подобная чепцу в
стиле бидермейер; часто – соломенная с широкими полями, обрамляющими
лицо [Мальцева 2001 : 234].
vii
Bundschuhe – крестьянские башмаки типа лаптей. Эта обувь
представляла собой подошву с загнутыми краями, прикрепляемую к подъему
ноги ремешками. Была известна уже древним германцам, а сельские жители
носили ее вплоть до XVI-XVII веков. С ХV века Bundschuh cтaл символом
восставших крестьян. «Bundschuh» («Башмак») - тайный крестьянский союз,
возникший в Эльзасе в 1493 году с целью организации восстания, на знамени
союза был изображен крестьянский башмак [Мальцева 2001 : 235].
viii
Schnabelschuhe – туфли с загнутыми кверху носами [Duda 1999 том 2
: 468].
330
Кavaliers[taschen]tuch – (носовой) платочек в левом нагрудном
ix
кармане пиджака в качестве украшения [Мальцева 2001 : 233].
x
Schillerkragen – воротник а ля Шиллер. Со времен скаутов в начале ХХ
века это обычное название для отложных воротников мужских рубашек.
Напоминает моду эпохи Шиллера [Мальцева 2001 : 233].
xi
Vatermörder [Kragen] – воротник мужской рубашки с жесткими
торчащими углами, которые упираются в подбородок [Мальцева 2001 : 233].
xii
Blaumann – (разг.) синий комбинезон, синяя роба (у монтеров)
[Мальцева 2001 : 236].
xiii
Hamburger Zimmerertracht – костюм гамбургских плотников:
широкие черные вельветовые брюки, белая рубашка, черный жилет и мягкая
черная шляпа с опущенными полями [Мальцева 2001 : 236].
xiv
Schäferanzug – костюм чабана (пастуха). Обязательными для костюма
чабана были: широкополая шляпа, жилет, украшенный перламутровыми
пуговицами и вышивкой, широкая лента через плечо, кожаный пояс,
пастуший посох и длинное пальто типа плаща на красной подкладке. На
жилете пастуха всегда 12 больших и 36 маленьких перламутровых пуговиц.
Их число символизирует количество недель в году, которые овцы проводят в
хлеву или пасутся на лугах. 12 больших пуговиц – это 12 недель, которые
овцы находятся в хлеву, 36 маленьких пуговиц – это 36 недель выпаса
[Мальцева 2001 : 236].
xv
Eintopf – густой суп с накрошенными в него мясом, сосисками,
большим количеством овощей или крупы, лапши и прочего [Маркина 2006 :
228].
331
xvi
Labskaus – лабскаус; матросское рагу: мясо, рыба, солонина тушеные
с картофелем, луком, маринованными огурцами, свеклой, а также с галетами
[Маркина 2006 : 562].
Ochsenschwanzsuppe – суп из мелко нарезанных варенных бычьих
xvii
хвостов, заправленный поджаренной мукой и специями [Мальцева 2001 :
238].
xviii
Bismarkhering – сельдь Бисмарка; маринованное филе сельди
[Маркина 2006 : 110].
xix
Hackepeter – сырое говяжье рубленое мясо с солью, перцем, яйцом и
пряностями; блюдо названо по имени берлинского мясника Hackerpeter
[Мальцева 2001 : 238].
xx
Мartinsgans – мартинов гусь; главное праздничное блюдо в День
святого Мартина [Маркина 2006 : 626].
xxi
Bаuеrnfrühstüсk – крестьянский завтрак из жареного картофеля с
салом и яичницей-болтуньей [Маркина 2006 : 81].
xxii
Bockwurst – колбаски из нежирного мяса, которые перед едой
подогреваются в воде; горячие сардельки. Название Bockwurst объясняется
следующим
образом:
эти
колбаски
подавали
обычно
к
Bockbier.
Существовала также традиция есть Bockwurst в праздник тела Христова
[Мальцева 2001 : 238].
xxiii
Strammer Мах – (разг.) 1) блюдо из сырого свиного фарша,
приправленное яйцом, луком и острыми специями; 2) хлеб с ветчиной и
яичницей сверху, распространенная закуска к пиву [Мальцева 2001 : 239].
xxiv
Berliner – берлинский пончик, пончик с начинкой из повидла
[Маркина 2006 : 99].
332
Martinshorn («мартинов рог») – бoльшая булка в виде подковы;
xxv
готовят на день Святого Мартина – 11 ноября [Мальцева 2001 : 155].
Printe – твердый пряник с большим количеством пряностей, с
xxvi
изображением фигур святых [Мальцева 2001 : 249].
Bischof – бишоф; напиток из красного вина с сахаром, гвоздикой и
xxvii
апельсиновой коркой [Мальцева 2001 : 248].
xxviii
Bowle – напиток из вина, шампанского, сахара и фруктов – крюшон
[Мальцева 2001 : 144].
Gose – гозе; сорт светлого пива верхнего брожения [Маркина 2006 :
xxix
362].
xxx
Ländler – лeндлep; народный австрийско-немецкнй медленный танец
[парный круговой]; музыкальный размер 3/4 или 3/8 [Мальцева 2001 : 258].
xxxi
Schlottischer Tanz – немецкий парный танец в размере 3/2 или 3/4,
предшественник польки [Мальцева 2001 : 258].
xxxii
Schuhplattler – верхнебаварский народный танец (с приxлопыванием
и притоптыванием), во время которого танцоры хлопают себя по бедрам
[Москальская 1997 том 2 : 323].
xxxiii
Karnöffelspiel – старинная карточная игра XV-XVI веков,
называется так по главной карте колоды Karnöffel, которая могла бить все
карты, кроме «злой семерки» [Мальцева 2001 : 253].
xxxiv
Skat – скат. Игра известна с начала XIX века. Называется «скат» по
двум отложенным (в сторону) картам, которые игрок может взять в свою
колоду и обменять на другие. Слово «скат» восходит к итал. scarto. Это
самая любимая карточная игра. Игра для трех лиц, в которой пользуются
специальными картами (32 карты) [Мальцева 2001 : 254].
333
Schwarzer Peter – «Черный Петер»; детская карточная игра типа
xxxv
«Акулины» [Мальцева 2001 : 253].
xxxvi
Advent – адвент, четырехнедельный предрождественский период
между первым предрождественским воскресеньем и 24 декабря, включает
четыре воскресенья. Латинское слово «adventus» означает «приход». Здесь
имеется в виду ожидание прихода мессии-спасителя. На период адвента
приходится целый ряд праздников святых: День святой Барбары, святой
Люции, святого Николауса и другие [Маркина 2006 : 20].
xxxvii
Кirmes – кирмес; храмовый праздник, праздник освящения церкви
[Мальцева 2001 : 145].
xxxviii
Martinstag – (церк.) день святого Мартина (11 ноября); праздник
сбора урожая, отмечаемый ежегодно 11 ноября в память о турском епископе
Мартине, похороненном в этот день в 400 году н.э. и канонизированном в V
веке [Маркина 2006 : 626].
xxxix
Eisenacher «Sommergewinn» - победа лета над зимой, ежегодный
народный весенний праздник, который празднуется в марте [Мальцева 2001 :
146].
xl
Maifeiertag – первомайский праздник, праздник Первого мая
[Москальская 1997 том 2 : 51].
xli
Vatertag – мужской праздник, обычно в день Вознесения Христа.
Шутливо его называют «день благодарения и свободы» (“Tag des Dankes und
der Freiheit”). Отцы семейства без жен и детей собираются в ресторанах,
играют в скат, кегли [Маркина 2006 : 1013].
xlii
Fasching – масленица; карнавал [Москальская 1997 том 1 : 459].
xliii
Love Parade – фестиваль техномузыки [Маркина 2006 : 588].
334
Oktoberfest – пользующийся широкой популярностью в Германии
xliv
праздник, проходящий ежегодно в баварской столице Мюнхене в конце
сентября – начале октября и длится 16 дней [Маркина 2006: 723]. Oktoberfest
является крупнейшим в мире фестивалем пива.
Richtfest – праздник по случаю подведения дома под крышу [Маркина
xlv
2006 : 815].
xlvi
Gautschen / Gautschfest – старинный обычай посвящения в свою
профессию, сохранившийся у книгопечатников (gautschen юж.-нем. =
schaukeln,
wiegen
–
качать,
взвешивать).
Подмастерье
считается
полноправным работником после того, как его «выкупают» одетым в чане
или бадье с водой. После этой процедуры он получает свидетельство о
присвоении звания мастера (der Gautschbrief) и должен всех угостить за свой
счет пивом или другими напитками [Мальцева 2001 : 106].
xlvii
Polterabend – вечеринка накануне свадьбы. Название происходит от
глагола «poltern» – «шуметь». По старинному поверью, в этот день принято
всячески отпугивать злых духов, которые угрожают жениху и невесте. Для
этого необходимо издавать различного рода шум. Поэтому в этот день
стреляют, звонят в колокола, в доме или перед домом невесты бьют
глиняную посуду, после чего жених и невеста совместно убирают черепки
[Маркина 2006 : 764].
xlviii
xlix
Flitterwochen – медовый месяц [Мальцева 2001 : 123].
Hochzeitsbitter – реалия, характеризующая человека, который
организует и готовит все для свадьбы, для праздника, для гостей. В день
свадьбы он появляется в черном костюме и цилиндре [Мальцева 2001 : 122].
l
Knecht Ruprecht – спутник Рождественского Деда или святого
Николауса, часто также сам Рождественский Дед или святой Николаус
[Маркина 2006 : 525].
335
li
Adventskranz – венок из еловых веток, стекла, фарфора с четырьмя
свечами по количеству предрождественских воскресений. Его ставят на стол
или подвешивают дома, а также в церквях, учреждениях и других
общественных местах. Считается, что впервые традиция зародилась в
Северной Германии в середине XIX века в одном из воспитательных домов
гамбургского евангелического теолога Генриха Вихерна. Получив от своего
друга-архитектора деревянный обруч для светильника диаметром 2 метра, он
украсил его еловыми ветками и свечами и подвесил к потолку зала. В начале
XX века обычай распространился повсеместно [Маркина 2006 : 21].
Adventskalender – рождественский календарь, игрушка-сувенир,
lii
выполненный из картона или другого материала [Маркина 2006 : 21].
Kirbaum – один из главных элементов праздника Kirmes, украшенное
liii
подобно майскому дереву, лентами, гирляндами из яичной скорлупы и т.п.
[Мальцева 2001 : 145].
Maibaum – майское деревце (украшенная ветками и лентами
liv
деревянная мачта во время праздника весны) [Москальская 1997 том 2 : 51].
lv
Heldendichtung – героический эпос [Мальцева 2001 : 314].
lvi
Ritterroman – рыцарский роман. В последней трети XII века в
Германии развивается рыцарский роман. Рыцарская литература явилась
ответом на эстетические запросы рыцарства. Рыцарь хотел себя видеть в
искусстве воплощением не только физической силы, но и нравственного
благородства. Крупнейшие представители рыцарского романа: Гартман фон
Ауе, Вольфрам фон Эшенбах, Готлиб фон Страсбург [Мальцева 2001 : 315].
lvii
Spielmannsdichtung – шпильманская поэзия (IX-X веков) [Мальцева
2001 : 314].
336
Научное издание
КУЛЬТУРНО – ЯЗЫКОВЫЕ КОНТАКТЫ
Сборник научных трудов
Выпуск 13
В авторской редакции
Ответственный редактор А.И. Шевелева
Технический редактор А.К. Мухаматинова
Компьютерный набор и верстка Т.В. Буймистрова
337
Подписано в печать 02.12.2009
Формат 60x84 1/16. Усл. печ. л. 25,3; уч.-изд.л.21,2
Тираж
экз.
Издательство Дальневосточного университета
690950, г. Владивосток, ул. Октябрьская, 27
338