1

1
Министерство культуры Самарской области
Самарская областная юношеская библиотека
№ 1, 2009
НАЗВАНИЕ:
литературный альманах
Самара
2009
2
Главный редактор:
Галина Уланова
Редакционный совет:
Любовь Глотова
Ольга Дымникова
Оксана Евдокимова
Ирина Ледяева
Елена Цупрова
Издатель:
ГУК «Самарская областная юношеская библиотека»
Адрес редакции:
443110, г. Самара,
Пр. Ленина, 14.
Телефон: (846)334-45-80
E-mail: oub.lib2@rambler.ru
Сайт: www.soub.ru
Перепечатка материалов, опубликованных в альманахе
«Название» допускается только с письменного согласия
редакции.
3
Содержание:
Галина Уланова «Творческая лаборатория «Орфей» и «Девятая студия»
Юрий Орлицкий «Время инстинктов»
Творческая лаборатория «Орфей»
Семен Безгинов. «Я живой, я из плоти и крови...»: стихи.
Вика Сушко. «Кризис Креативности»: рассказ.
Юлия Плахотя. «Не означенная некая область…»: стихи.
Светлана Гребенникова. «Ход Конем»: малая проза.
Алексей Тилли. «Когда великие воды наполнят мои легкие…»: стихи.
Татьяна Шуйская. «Холодной водой пройтись…»: малая проза, стихи.
«Девятая студия»
Алена Айва. «Балкон на северной стороне»: медитация.
Ольга Дымникова. «Золотая туманность»: стихи.
Юлия Смородина. «Показалось»: стихи.
Александр Чураев. «Повестка пришельцу»: рассказ.
Кузьма Курвич. «Грязные верлибры».
Надежда Масленникова. «Сказки».
Светлана Гребенникова. «Наше дерево счастья вырастет говорящим»: стихи.
Никита Рублев. «Заводская лирика»: стихи.
Гости «Девятой студии»
Лилия Абдулмянова. Июнь. Июль: рассказы.
Дмитрий Муругов. «Жернова»: повесть.
4
ТВОРЧЕСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ «ОРФЕЙ» и «ДЕВЯТАЯ СТУДИЯ»
Самарская областная юношеская библиотека более десяти лет работает по
программе поддержки творческой молодежи Самарской области «Зеленый листок». В
рамках программы реализуется два крупных проекта, ориентированных на молодых
писателей губернии – это творческая лаборатория «Орфей» и молодежное литературное
объединение «Девятая студия».
«Орфей» – творческий коллектив, работающий в библиотеке с 2005 года. В период
становления молодежной литературной группы ее координатором был самарский поэт
Семен Безгинов. Именно с его помощью «Орфей» приобрел популярность, став для
Самары и региона знаковым творческим объединением. В 2009 году у «Орфея»
появились новые координаторы – самарские поэты Кирилл Миронов и Максим Столбов,
которые преобразили и обновили работу лаборатории. Собрания «Орфея» посвящены не
только литературному творчеству его участников, но и изучению и интерпретации
современной поэзии в целом.
«Девятая студия» была организована в библиотеке в 2009 году – и сразу же ярко и
активно заявила о себе. Это заслуга автора и руководителя проекта – самарского поэта
Любови Глотовой. «Здесь никто никого не учит, но каждый, кто к нам приходит – учится»
– таков девиз студии. На ее собраниях обсуждаются тексты участников, здесь же
проводится «литературоведческий ликбез», встречи с известными самарцами и, конечно
же – беседы о литературе.
Альманах «Название» подготовлен руководителем «Девятой студии» Любовью
Глотовой и руководителем программы поддержки творческой молодежи Самарской
области «Зеленый листок» Галиной Улановой. На его страницах – стихи и проза молодых
самарских литераторов. Наряду с этим составители сочли необходимым включить в
сборник произведения авторов из других российских регионов – это стало своеобразной
попыткой расширить творческие границы самарского мира Прозы и Поэзии. Безусловно,
юные авторы непохожи друг на друга – у каждого из них свой стиль и своя жанровая
принадлежность. Это и словесная чуткость Ольги Дымниковой, и светлая улыбка
Надежды Масленниковой, и тонкая сдержанность Вики Сушко, и обыденная
медитативность Кузьмы Курвича, и лингвистическая точность Юлии Плахоти, и
ироническая стилизация Никиты Рублева, и романтическая изысканность Алексея Тилли.
В сборнике вы найдете неоднозначные, а порой и спорные – в художественном и
эстетическом отношении – литературные тексты. И тем не менее, выбор редакторовсоставителей сделан: на их взгляд, авторы произведений, вошедших в сборник, являются
лицами сегодняшней молодежной литературы.
Читатель вправе задать вопрос: а почему именно «Название»? Смысл заглавия
альманаха довольно точно определила Любовь Глотова: «Оно возвращает смысл словам.
Да и собственно словесное творчество – не есть ли НАЗВАНИЕ?.. Дать имя всему, что
есть, что было и что будет. Тому, что лишь кажется, и что должно быть...».
Галина Уланова,
руководитель программы поддержки творческой молодежи Самарской области
«Зеленый листок»,
член Союза литераторов России
5
ВРЕМЯ ИНСТИНКТОВ
Альманах с демонстративных заглавием «Название» (понимай как хочешь – или
названия здесь нет и не должно быть в принципе – вполне себе концептуальный жест, или
оно настолько серьезно – как имя Бога в еврейской традиции – что его и произносить-то
нельзя) собрал под своей обложкой почти два десятка молодых авторов – поэтов и
прозаиков. Книжка получилась очень показательная – особенно если сравнивать с
аналогичными издания недавних советских лет (недаром их называли тогда «братскими
могилами»).
Во-первых, своей подчеркнутой асоциальностью: молодым самарцам и их гостям
интересна более всего собственная жизнь. Что, в общем-то, характерно для молодежи, и
перевоспитать ее в этом смысле – дело почти безнадежное. Другое дело – что именно
спрятано внутри молодого человека, наделенного писательским талантом и в силу этого
способного как-то влиять на других – условно говоря, на своих читателей.
«Название» наглядно демонстрирует – «там, внутри», происходит немало
интересного, в том числе и для постороннего взгляда. Молодые чувствуют, думают,
имеют свою точку зрения. Их интересно читать, к ним стоит прислушаться.
Возьмем для примера большой рассказ Вики Сушко «Кризис креативности».
Вполне себе традиционная исповедь, автопортрет взрослеющей личности, ищущей и не
находящий – как сотни и сотни других – любви и счастья. Начало рассказа написано
вполне профессионально, точно – правда, на весь большой объем текста автора явно «не
хватает».
Но вообще, обилие и разнообразие прозы, представленной в альманахе, равно как
ее среднее качество – радует. Принято считать, что молодым лучше удаются стихи – а вот
в названии и стихи в большинстве своем хорошие, но и проза вполне приличная: и
лирическая, и фантастическая, и детективная.
О стихах хочется сказать отдельно. Молодые самарцы в последние годы активно
штурмуют лонг- и шорт-листы конкурсов, премий, «состоят, участвуют» и т.д. Из
послужного списка большинства молодых поэтов это видно. Из стихов, впрочем, тоже:
уровень их вполне приличен, да и разнообразия в альманахе не меньше, чем в
прозаическом разделе книги. Чего один Никита Рублев, с его иронической
«новопролетарской поэзией» стоит! На высоте и уже знакомые многим за пределами
Поволжья Ю.Плахотя, А. Тилли. С. Гребенникова, О. Дымникова.
Да и с точки зрения профессионализма у «названцев» тоже все в порядке: в поэзии
они предпочитают свободный и гетероморфный стих, которыми владеют вполне, в прозе
– миниатюрные лирические формы и поток сознания разной степени рефлективности. В
общем, все «как у других» сегодня. Что, однако, никак не мешает молодым авторам
выглядеть вполне оригинально, самостоятельно.
Впрочем, анализировать произведения – задача критика, а не «предисловщика»:
наше дело напутствовать. Что я и делаю от всего сердца: хорошие выросли дети. И
разные, что не менее важно.
…В одном из стихотворений, вошедших в эту книгу, Юлия Плахотя пишет «Зима
инстинктов наступает». По-моему, эта фраза очень хорошо передает главное настроения
большинства вошедших в альманах произведений – как стихотворных, так и
прозаических: пусть даже в них дело происходит не только зимой, но и осенью, под
проливным дождем, так любимым героями книги (тоже, наверное, потому, что это –
явление стихийное, сопоставимое с человеческими инстинктами). Главное – себя понять,
потом и со всем остальным разберемся!
Юрий Орлицкий
6
ТВОРЧЕСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ «ОРФЕЙ
СЕМЕН БЕЗГИНОВ
Я ЖИВОЙ, Я ИЗ ПЛОТИ И КРОВИ
Я убит под ржевом,
под плевной,
под сталинградом,
я убит на «минутке»,
в грозном, обнимая,
как мать, свой автомат.
Я убит сто по тысяче раз –
за сто по тысяче лет –
я был бы мертв,
если бы не мой великий народ,
если бы не мой убитый народ.
Я прорастал корнями
в русскую землю,
я тысячу раз по сто
из нее корчевался,
но прорастал обратно.
Я прорастал обратно
русской березкой,
ковром пыльной степной травы,
бессчетным племенем кочевым
изб и домов,
пламенной игрой пионера — горниста,
гордой канонадой «Варяга».
Я — не гордости злой одуряющей,
пьянящей туман,
я солдата сороковых крик предсмертный:
«За маму, за дом на краю оврага».
Я — русская гордость,
я - русская честь,
меня не отнять,
не растоптать, не убить.
Я — живой,
я из плоти, из крови,
я знаю на вкус и радость, и боль
- так тонко и остро,
как знали ее солдаты Суворова.
Так здравствуй, живи, моя советская,
русская святая отчизна –
я сердце твое,
исступленно живущее.
***
и мы проснемся –
не поверишь,
мы проснемся.
земля, эта проклятая земля
остановится на минуту,
на час,
7
на целую вечность.
и будет ждать,
когда мы все поймем –
все до мелких тонкостей.
предательства,
обиды,
измены,
теплые слова –
так и не ставшие
зернами,
проросшими в камне.
ты представляешь,
нам действительно никуда не надо будет бежать,
у нас будет время
выбирать самые точные на свете слова –
в которых и бог,
и радуга смыслов,
и не тени
житейской тоски.
ты представь –
нам не нужны будут дома и квартиры,
дорогие машины,
и сотни, тысячи
акробатических этюдов –
чтобы тепло и по сердечному понять друг друга.
мы проснемся –
осталась еще доля секунды,
только нужна наша
кровь
и наш страх,
надо стать немного более собой,
чем обычно,
стать целым небом,
стать целым миром,
и до хруста,
и до бесконечности
расширить свое мелочное,
слабо бьющееся сердце.
и немного крови на жертвенные камни,
еще секунда –
и земля остановится
***
и камни покатятся –
спокойно,
красиво
и медленно.
вверх ли,
вниз ли –
ты не сможешь ответить,
пока не успокоится твое сердце,
пока не растаешь среди трав и цветов
сладким запахом полевым.
и пока не перестанешь бежать –
не догонишь себя,
пока слова не станут звуками –
8
ты не услышишь голоса ветра.
так и станет чужим
тебе –
мир человеческий,
будут пустыми для тебя
трамваи и фильмы –
это просто катятся камни,
важно ли,
вверх или вниз?
***
Как в первый раз,
коснуться губ земли родной,
прижаться ухом
к ее шершавой теплой коже,
услышать мерный ход
часов вселенских,
прошептать
“сегодня я живой!”.
И новыми глазами
увидеть когда -то
черно – белый мир.
Да все новое, живое смеются и танцуют
на полках книги,
и зарастают трещины
на однажды
разбитых чашках,
становятся своими
чужие,
когда-то злые люди и кажется
вот – вот увидишь
под их усталостью
горячие и теплые сердца.
Принять, принять,
все то, что видишь,
слышишь, осязаешь как свое,
как продолжение себя и это -да,
в тебе поют, бегут машины,
и голуби сквозь
летят, стремятся к богу,
внутри и сквозь тебя
бегут составы поездов,
так четко, ладно
отбивая жизни ритм.
Как в первый раз проснуться,
и стать всем тем,
что не понимало сердце стать человеком Мира,
стать Миром для людей.
***
Я открываю окно -
9
впустить
в застоялый воздух
простуженных комнат
свежий, шальной, манящий
запах дождя.
Я открываю окно но сквозь баррикады
забытых книг и стихов
несет пыль и песок
ветер осенний, холодный, гриппозный
ветер.
Вслед за ним
измятым листом
несется послушно
душа.
На листе дорог
манящие, кипящие дали,
до которых мне уже
не идти,
на листе - имена, имена, имена рукой чужою перечеркнуты их мне не вспомнить уже никогда, никогда, никогда.
На том листе планы победы,
адреса генералов,
и списки частей,
к бою готовых только ветер
смятым листом,
как поломанной детской игрушкой
играет и несет, и несет все дальше,
все дальше,
все дальше.
И мне бы за ним надо бежать с ног сбиваясь как за суетой дней календарных но ветер сын шутливого неба,
я же – пленник простуженных комнат.
Так, здравствуйте гости мои дорогие пыль и песок,
вы мне имя теперь и тяжелая память земная.
©Семен Безгинов
1
0
ВИКА СУШКО
КРИЗИС КРЕАТИВНОСТИ
Двух медведей на воротах детского сада каждый год красят по-разному. Неизменной остается форма –
мордашки с ушами и мячики в передних лапах. На этот раз у каждого на макушке нарисовали полосатые
желто-зелено-красные шапочки, мячики раскрасили в тон. Получились эдакие мишки-растаманы
посреди зимы. Двадцать с чем-то лет назад в этот садик ходила я и медведей этих ненавидела всеми
силенками маленького злого сердечка. Не капризничала и не плакала, только сверля глазами,
представляла всякие жестокости. Вот я медленно поднимаю гранату и ловко бросаю в левое крыло
садика – где была моя старшая группа, где ели первобытные каши и пили склизкие кисели, мучились в
сон-час, выступали на утренниках. Теперь туда ходит дочка (за грехи родителей), а я могу отдохнуть на
работе. «На работе хорошо», - думает моя дочь, - Там не заставляют по ложечке сожрать весь завтрак, не
выводят на прогулку, не принуждают учить что-нибудь неинтересное, игрушки, наверное, не отбирают».
«Еще деньги платят», - добавляю я и хмурюсь своей забывчивости. Должны платить. Не хочется ей
объяснять, что проблемы будут всегда, и вместо ее страхов и зависимостей, тебя захватывают сети
покрепче. То есть так должно быть. Но если она пошла в меня, значит, можно заранее забить на
блестящую карьеру.
Прохожу ворота, медведи у меня за спиной перебрасываются мячиками и снова застывают. Вообще, чем
человек отличается от животного? Мне кажется, только тем, что нагородил лишнего. Нет чтобы сладко
дремать пять месяцев в берлоге, посасывая лапу любимого… А если мне не везет, то потому, что
занимаюсь чем-то не тем. Можно было столько всего выбрать, первоклассные варианты: расписывать
электрочайники под хохлому, проектировать дома со стеклянными перегородками между этажами
(представляете, вверху одни трусики, а внизу лысины – совсем другой способ восприятия мира!), читать
для слепых женщин любовные романы вслух. И вот, что из меня получилось… Сейчас скажу, почему
такое название. На днях ходила на собеседование, которое длилось больше двух часов – только я и
обаятельный директор средних лет. В резюме самая бессмысленная графа – «ваши сильные стороны».
Потому что при желании их легко обратить в слабые, либо доказать, что ты ими в действительности и не
обладал никогда. Напрягши вечно рассеянный мозг, написала что-то такое: «располагаю к себе
незнакомцев, мобильная и доброжелательная, люблю применять нестандартные подходы, креативная».
Бес современности, как говорится, попутал. Нашла модное словечко… Из-за этой «креативности»
(которую умный Word, в отличие от меня, ни в какую не желает распознавать) снова без стабильной
работы, фрилансер несчастный.
Легко поставить человека в тупик, если чувствуешь, что он хоть чуточку сомневается. За два часа я
поняла про себя не только то, что ни на йоту не креативная, но еще кучу возмутительных фактов, жить с
которыми мне дальше нельзя. И вот, я решила, что, как дитя эпохи, имею право заявить (судя по себе,
вслед за всеми остальными), что настал, наконец, кризис креативности. Человечество больше не в силах
генерировать идеи и обречено на выпуск прошлогодних партий.
Снег не тает на ресницах, на бровях и волосах. На шерсти. Я животное, и моя шерсть греет меня, за что
ей очень благодарна. В лесу, наверное, такая сказка, а я решила слепить снеговика, в ожидании мужа. У
нас с ним свидание в детском саду. Ну, с утра поссорились: он опаздывал на работу, а я начала
выяснять, чья очередь забирать Мушку в пять вечера. «У тебя же сегодня нет собеседования», - говорит
мой муж. «Ну и что? Вчера была моя очередь, и я ее не пропустила, в отличие от некоторых» - «Тебя
уже нельзя попросить раз в день ни о чем. Блин, как будто я не на работе задержусь!» - «Можно
подумать, так у тебя много дел, в твоей бестолковой фирме!». В общем пошлая получилась ссора. В
целях очищения наших подпорченных отношений, я решила слепить белого-белого снеговика.
Красивого такого, мужественного снеговика, и сказать мужу, когда он появится и обнимет за плечи:
«Вот, это ты. Правда, похож?».
Снег – материал неблагодарный, особенно такой рыхлый, сыплется сквозь посиневшие пальцы. Я, как
обычно, потеряла перчатки, и прячу теперь руки в горячие карманы или сооружаю из рукавов
временную муфту. Мама говорит: «Почему у вас вечно нет денег? Леша же хорошо получает, а ты
должна записывать все свои покупки». И ей не объяснить, что я так жить не хочу. Активно разминаю
пальцы, изучаю тропинки из детских следов и ищу дорожку, вытоптанную Мушкой. Одинокие
неуверенные следы, проложившие путь поперек поляны, покрытые 20-сантиметровой снежной шапкой –
наверное, ее, чьи же еще. Когда Мушка начинает канючить, вроде такого: «Не хочу туда, там скучно,
читаем тупые книжки», я ее успокаиваю: «А ты представь, что вы заложники. Вас заперли со злой
1
1
капитаншей на громадном танкере. Никуда не убежать – ты же не умеешь плавать, вот беда! – и
придется ждать, когда придут пираты и спасут тех, кто остался в живых. А выживут самые стойкие – те,
кто сделал вид, что покорились капитанше». Что поделать, я вообще садики терпеть не могу, и ни за что
бы не отдала Мушку в свой родной сад с медведями на тяжелых кованых воротах – если бы не Лешка.
«Тебе надо искать нормальную работу, а ей – привыкать жить в социуме». Он все заранее знал – и что
Мушка в садик пойдет, и что я должна буду устроиться где-нибудь, чтобы только с 10 до 6 (интересно, а
почему раньше был другой стандарт – с 9 до 5?) быть занятой на благо социуму. Если смотреть на вещи
Лешкиными глазами, в моей жизни нет ничего примечательного, типичная молодая женщина, не
успевшая утвердиться в социуме в роли какого-нибудь преуспевающего посредника – а уже ребенок.
Кажется, есть несколько вариантов дальнейшей судьбы, но в целом все со мной ясно. Для него. «Зачем
ты меня выбрал тогда? Если я такая типичная». Он только смеется. Последнее дело – смотреть на вещи
чужими глазами, ну а что делать, если живешь с человеком, от которого у тебя дочь и куча новых
проблем. Вот когда он не отвечает на такие простые вопросы… Я уже давно для себя поняла: жизнь с
людьми банальна и непредсказуема настолько, что многие предпочитают спасительные шаблоны.
Которые через несколько лет безоблачного применения взрывают накопленное «взаимопонимание».
По колени в снегу, грею окоченевшие руки, слезы в глазах от солнца.
- Прекрати немедленно, достала меня уже. Такая же бестолковая, как твоя мать.
Ничего себе, дождалась комплимента.
Жизнь в ожидании – самая настоящая и удивительная из всех жизней. На грани реального и
надуманного. Представляете, каков был бы мир, если б человек не обладал воображением – вообще не
мог представить, как все возможно вокруг изменить. Я воображаю себе разговоры с тобой, которых не
было, которые будут. Потому что их воображаю я, мои фантазии всегда сбываются. Всегда, стоит только
сильно пожелать чего-то, зажмурить глаза и сжать сердечные мышцы – хочу, чтоб ты мне позвонил! Ни
за что не позвоню сама, потому что хочу, чтобы позвонил именно ты.
Главное – не забывать, для чего ты делаешь что-то. Ты работаешь кондуктором, чтобы прокормить
любимого ребенка; ты уехал в Москву, чтобы поступить во ВГИК, ты пошла на встречу с этим
мужчиной, потому что просто не могла уже проводить очередной вечер напротив телевизора, в
компании с бутылкой дорогого пива. Ты улыбнулся этой женщине, чтобы поднять ей настроение. Не
забывать, на что ты рассчитывал, и для чего отдал свои время и силы. Думаю, человеку недостойно
работать только ради выживания. Даже если такие условия, надо всегда иметь еще другую цель или
выдумать ее. Надо жить с какой-то целью в голове – или выдумать ее… Цель моей жизни сейчас
примерно такова: чтобы ты позвонил мне. Услышать твой голос, слушать и наслаждаться. Цель –
получение наслаждения от звука твоего голоса. От его тембра и ритма. А почему? Потому что такие у
меня фантазии, столько ассоциаций вокруг тебя напридумано. А еще у нас с тобой вся жизнь впереди,
так что могу и подождать. Еще ожидание – это когда кажется, что тебе ничего не надо от другого.
Ждешь какой-нибудь мелочи – звонка, взгляда, слова, может быть, случайности. Потом – поступка,
потом – понимания. И тогда начинается обычная жизнь. В которой уже совсем другие фантазии, только
нет в них ничего светлого, окрыляющего, воздушного. Удивительная концентрация собственного
эгоизма: «ты меня должен понять, потому что иначе зачем тогда быть вместе, иначе – зачем ты мне?
Какой ты непонятливый, ты такой сложный для меня».
Тоска заполняет пустоту внутри – когда не можешь создать ничего. Не знаешь, как. А эти жалкие
попытки выдать видимое за возможное, они толкают тебя дальше, в яму какую-то, срываешься. Ты
ничего не смог сделать, а время бьет по затылку и вискам – изнутри. Время – оно в крови, в ее
пульсации; человеческое тело как тюрьма времени. Я ничего не успела создать, а мне уже 11, 22, 33…
Поэтому я решила забеременеть. Чтобы родился ребенок и уже не за чем гнаться, потому что твоя жизнь
тебе больше не принадлежит целиком. Быть никому ничем не обязанной, быть ответственной лишь
перед собой – какая дикая, немыслимая свобода. Я насладилась ею сполна, до тошноты, отравилась. И
отказалась. Я почему-то не догадывалась об одной закономерности: если у тебя мятущаяся душа, тебя
никто не может спасти от самого себя. Душа, когда рвется к страданиям, - ей нипочем внешнее
благополучие – дом, заботливый муж, здоровый ребенок… Пишу и думаю: это ж не про меня. Это
словно бы не про меня. Так и осталась я отдельной. Кто-то сказал: нет ничего интереснее в мире, чем
познавать себя. Познаю, а лучше не становится. Может, я не себя познаю, а какой-то миф о себе,
придуманный, может быть, еще родителями. А еще говорят, что нет ничего дороже человеческих
отношений. Да, люди – самое главное в жизни. Но почему вокруг меня не те, кто мне нужен. Вокруг
лишь те, с кем я не хочу быть. И как разобраться с собой и со своими иллюзиями…
1
2
Иллюзия №1:
Приходит сообщение от тебя: «Выйдешь за меня замуж?». Отвечаю: «Я? Конечно». Представляю
нетерпеливый взгляд, читающий мои два слова, твою улыбку. Наверное, едешь в междугороднем
автобусе и смотришь в окно, и нечего делать, написать, что ли, сообщение знакомой – какую-нибудь
незатейливую шутку.
Мы живем на разных концах света, но я чувствую тепло луча, проникающего сквозь почву, подземные
реки, сквозь магму, огненное ядро… Прямой луч, соединяющий нас, рассекает пополам планету. Буду
ждать, но ты ничего больше не напишешь. И мне бы пора привыкнуть к твоим привычкам и не
поддаваться собственническим прихотям. На том конце света, кажется, зима. И, может быть, ужасная
связь. Не все сообщения доходят до адресата. Может, как раз его не дошло до меня. Или мое до него. Но
не писать же что-то вроде такого: «Да! Да! Выйду за тебя. Ты меня понял? Ответь, пожалуйста».
«Проклятые сообщения», - ворчу я и нежно поправляю луч, соединяющий двух людей и два континента.
- Изнасилуй меня.
- Что?
- Хочу, чтоб ты меня изнасиловал.
- Правда? Почему?
- Не знаю. Наверно, я мазохистка. Меня это возбуждает. Такие фантазии. Только такие!
- И давно это у тебя?
- Всегда об этом мечтала.
Мой муж, с которым прожила пять лет в горе и в радости, впервые смотрит на меня растерянно, с какимто страхом. Потом словно что-то щелкает в его голове – выключатель рассудка, только инстинкт, моя
возможная смерть в его чужих каких-то зрачках. Привязывает мои покорные запястья шелковым поясом
от халата к батарее… Я теряю себя, становясь обезличенной жертвой. Его насилие надо мной. Нет ни
сил, ни желания сопротивляться, кричать.
Однажды мы останемся одни. В пустыне снежной тишины. Мы вспомним всех, кого любили когда-то, а
потом ничего не останется, воспоминания сожмутся в стынущий на морозе комочек, который закатится
в один из самых затаенных уголков сердца, мы думали, у него нет границ. Но вот глухая стена, а за ней –
то, что никогда уже не случится. В день, когда мы останемся одни, придет рыжая незнакомая девочка,
сядет напротив и будет смотреть так, будто здесь никого, кроме нее. В отражении ее глаз будет тихо
падать снег, вот и все. Это и есть одиночество, о котором ты мечтал. Теплый комочек воспоминаний и
чувств сожмется в точку и погаснет. Так закончится наш день.
***
Порой у человека ничего не остается. Кроме каких-нибудь деревьев под окном, которые меняются день
ото дня. В мае цветут белыми букетами, самыми первыми желтеют осенью. Ветер срывает последние
листья, но остаются кровавые ягоды на причудливом переплетении веток. Ягоды контрастно
выделяются на фоне сугробов, а потом будут желтые липкие почки и запах меда вдоль крутого спуска к
набережной. В особенно невыносимые по разрушительной силе одиночества вечера человек
устраивается на подоконнике, подоткнув плед в оконные щели, пьет кофе или молоко. Или глинтвейн.
Виски. Может быть, курит кубинскую сигару или Беломор, неважно – и ненадолго перестает, наконец,
думать о своей собственной жизни. Дворники откусывают батон и запивают кефиром. Голуби суетливо
собирают крошки от батона. Ветер ерошит деревья, редкие листья мчатся к реке. Такие несуразные на
этой узкой улице автомобили и асфальт весь в трещинах. Девочка в красных гетрах и полосатой
шапочке не может отыскать нужный дом. Полный мужчина встречает объятьями девушку в старом
плаще – вдруг они еще незнакомы? По нависшим над перекрестком проводам безостановочно идут
сигналы. Человек просто фиксирует все происходящее под его окном. Радуется, что не надо никуда
идти, можно бессмысленно наблюдать за бесхитростными движениями людей, зачем-то вышедших на
улицы.
- Ну и что ты тут стоишь? Кого ждешь?
- Не твое дело.
- Значит, уже не мое?
- Оставь меня, а?
Если он не уйдет, вот прям сейчас, я разозлюсь и буду курить.
- Слушай, что случилось, можешь мне сказать?
1
3
- Не-а.
- Из-за вчерашнего, да? Да. Ты же сама хотела, сама просила. Почему я всегда во всем виноват?
- Не виноват.
Я не умею злиться, я обычно плачу.
- Почему тогда ты себя так ведешь… я не знаю… Вот что ты ревешь сейчас? Можешь мне сказать?
- Что ты заладил: «можешь сказать, можешь сказать»! Могу, но не хочу, понял?
- Ты-то сама хоть поняла себя? Что тебе надо от меня?!
- Уже ничего.
Закуриваю и смотрю на реку в конце октября. Тяжелый пласт воды уходит от меня навсегда… «Забери
меня с собой!» - хочется крикнуть ей сейчас. Упасть в реку и уплыть с ней прочь от городской жизни, в
которой семья и работа, а в общем одно непонимание – с людьми, которых не хочешь уже понять.
Взглянула я на своего мужа и подумала: «Хоть бы ты утонул».
- Пойдем домой, - попросил он (хочется добавить «поджав хвост»), – Или у тебя тут дела какие-то? –
махнул рукой на дом, на окно и дерево без листьев, под которым он меня нашел. Я собрала остатки
своего великодушия.
- Да. У меня много дел. Очень много. Но я не могу тебе о них рассказать, так уж вышло. Мне будет еще
хуже, если расскажу о них. Потому что так, как я рассказать хочу, ты не поймешь, а по-другому –
поймешь меня не так.
- Откуда ты знаешь? В кого ты такая упрямая, вообразила, что самая умная. И зачем тогда тебе я, если
не могу тебя понять?
- Ты мне не нужен.
- Вот и договорились!
- Я сказала, как оно есть.
«Наверное, сейчас начнет про Мушку, про мою безответственность, материнскую
несостоятельность…». Он не сказал. Чуть тревожным взглядом провел по моим волосам, лбу, щекам и
шарфу, посмотрел на запыленные носки сапожек, которые сам купил год назад. Год – это много? Давно
это? «Может, скажет «Я до сих пор тебя люблю», - подумала я и по привычке напрягла плечи.
- Я сам не знаю, нужна ли ты мне.
Быстро развернулся и пошел дворами в направлении дома, где нас ждала Мушка. «Это он со зла», решила я сначала. Но так оно и было: мы не знали, зачем мы друг другу.
Сижу одна и без денег – сюжет не нов. Перебираю старые фотографии, письма. На дне пыльного ящика
затерялась старая сигара из Кубы – полгода назад подарил бывший сослуживец, более успешный, чем я.
Осень в Гаване совсем не такая, как из моего окна, наверное. Я вообще-то не курю, но что еще делать,
когда никто не придет сегодня. Никто не скажет «какая гадость». И денег нет. Не слоняться же зря по
улицам в такую мерзость. Можно, конечно, померзнуть пару часов, чтобы совсем заболеть. Чтобы меня
жалели. Все так правы, особенно муж. Мой внутренний ребенок проявляет себя с деструктивной
стороны. Не хочет развиваться, хочет, чтоб его жалели. Осознав это, решаю остаться дома. А потом
непременно пойду на открытие выставки и встречу там тебя. Ты не будешь со мной целоваться – какие
поцелуи, когда такой запах. Сварила кофе, забралась на подоконник – отличные выходные.
Что нас с тобой объединяет? Почему я так жду тебя? Что это за необъяснимое желание любви – такое
непрактичное и несвоевременное, внезапное и в то же время вечное. Говорят, не все люди
обнаруживают способность к любви. Есть ли у меня этот скрытый талант? Желание любить,
проснувшееся в 25 лет после пяти прожитых с мужем. И почему я не могу любить именно этого
человека? Что за выдуманный образ? У меня никогда не было идеалов…
Достойная старость: вдвоем, на незастекленном балконе, курить и смотреть на стальные воды реки в
октябре, я твой, а ты моя – пусть идет дождь и машины со свистом мимо, обдают потоком диких
запахов, таких дисгармоничных. А вы вдвоем, поэтому вас много, вас целый мир. Такая незамысловатая
мечта – одна сигарета на двоих, и больше не нужно никому ничего доказывать. Но кубинская
самокрутка кончается, и дым прожигает глаза. Одна на подоконнике, по ту сторону добра, по ту сторону
зла, брошенная никем, без вопросов. Все слишком пусто, чтобы к чему-то стремиться. Зачем жить у
окна на кухне, где кроме меня никого. Приближается ночь, в которую мне не уснуть. Сигара тухнет,
пытаюсь раскурить ее снова. Хаос бытия слишком предсказуем: мне не хочется ничего менять, потому
что я не знаю, как все может измениться. А что если в моей жизни больше никогда ничего не случится?
Это кажется таким невозможным, ведь появляются люди, время от времени норовящие расшатать
прочность почвы под моими маленькими ступнями. Моя неуверенность в предметах и явлениях стала
для меня настолько привычной, что уже забываю о вечности своего существования. Плыть далеко и без
1
4
цели – это и есть цель. Полагать, что остался один в вихре воздушных ли, водных потоков – это
единственная доступная реальность. Интуитивно опровергать любые концепции бытия как один из
возможных способов познания себя – а что еще можно познавать существу, замкнутому в промежуток с
заданным началом и ожидаемым финалом?..
Самые близкие люди намекают на неотвратимое одиночество, на неизбежное непонимание. Зачем же
тогда длить и длить нелепые попытки вписаться в кем-то выдуманные рамки – от сих до сих? Полет
одного окурка через три балкона обретает покой в луже, поразившей меня своей чистотой. Покой,
обретенный листьями на поверхности дождевой воды. Последние чайки уносят мое сердце на крыльях
северо-восточного ветра. Полет невысок, но достоин листьев и душ, потерявших ощущение вечности.
Картинные рамы – кто думает о них, созерцая увековеченные в советских книгах по искусству полотна
Айвазовского. Моя мечта не сбудется, ни за что, ни в какую. На подоконнике отцветают декоративные
растения в горшках – сквозь стекло они заметили приближение зимы. А кактусы будут жить. А я
ненавижу кактусы, даренные моим мужем по разным ничтожным поводам – в дни рождения и восьмые
марта. Отчаянные попытки сделать реальнее выдуманные отношения. Ни эти жалкие кактусы, ни
кухонный дешевый гарнитур, ни ребенок уже не спасут наше будущее. Оно невозможно только потому
уже, что я не хочу этого. Если один из двоих не верит в будущее, разве оно возможно…
В Доме архитектора – напротив – иногда собираются архитекторы. Они ставят столы буквой П, пьют и
едят. Ближе к ночи в зале заседаний остаются какие-нибудь двое. Свет горит еще несколько темных
часов, а они все говорят о чем-то, может быть, об архитектуре. А под боярышником, на котором лишь
ягоды и легкий снежок, стоит мужчина, мальчик, в капюшоне. Мерзнет, и смотрит в мое окно, и знает,
что я не открою. Потому что незачем открывать – картина завершена и прекрасна по форме и
композиции. Я – здесь, на четвертом этаже, за стеклом. Не включаю свет, чтобы он не видел меня. Там –
доедают нехитрые салаты, запивают горькой. И между этим миром и тем – одинокий боярышник, весь в
красных точках. Красный – всего лишь символ страсти, а белый – символ зимы. Страсть зимой – это и
есть самое красивое, что иногда случается в моей стране.
***
Почему люди не хотят работать? Этот процесс лишен вечности, обращен не к вечности. Вместо
свободного скольжения по плоскости, идеальная гладкость которой – скорость света, абсолютный ноль,
бесконечность с плюсом, желанный вакуум – вместо рая познания спотыкаешься о неровности, острыми
зазубринами ранишь белую кожу; шероховатости повседневного цепляются за чувствительную
оболочку тела, стремящегося к ускользающему идеалу. Отскакивают назад. И вот ты сидишь в
песочнице и строишь из грязного сырого песка рыхлые замки-однодневки, серьезно называя их твоей
персональной Вавилонской башней. Работа не имеет никакого отношения к вечности, ради которой ты,
кажется, родился. Превращать работу в творчество – привычный самообман.
А дело в том, что снятся мне сны. Невообразимые ни для кого, кроме одного индивидуального сознания
– моего. Сны – единственная личная неповторимая история, которая есть у меня. Сны – мир без Других,
где ничто не просит оценки, да и в голову такое не придет – оценивать то, что происходит во сне,
сравнивать твой и чужой сон – у кого лучше. Почему бы не устроить Вселенский конкурс снов? Свои
идеи надо непременно записывать, чтобы вовремя заявить об авторских правах, хотя это бесполезно.
Может, идея с чемпионатом по снам была вовсе не мной выдумана, а лишь случайно залетела в правое
полушарие мозга – во сне. Каждую ночь человечество обменивается изумительными, гениальными
идеями. Разбуженный разум работает с новой мыслью, формулирует ее и вдруг выдает – когда ты едешь
в электричке на работу, проверяешь электронную почту, умываешь руки перед обедом, стоишь вечером
в очереди в супермаркете или на автобусной остановке. Надо только не забыть записать. Нет, сразу
записывать, потому что забудешь же, а если надеешься на механизмы памяти – значит, уже привык к
ежедневному самообману. Памяти могут доверять только очень старые люди, потому что если и
запишут что-то, обязательно забудут, в каком месте записали.
Все, что мне нужно от Другого – глаза и руки. Глаза – чтобы смотрел на тебя, чтобы тонуть, пытаться
понять, чтобы видеть, что он тебя видит, что ты в него проникаешь – в его дух и вечность. Ведь у
каждого своя вечность. Руки – чтобы смотреть на них, ловить каждое непроизвольное движение и
каждое отражение умственного и душевного усилия. Руки – это земное воплощение вечности (той, что в
глазах). Это бездна времени, деленная на отпущенные 50-70, плюс-минус… То, чем ты держишься за
существование на земле, жадная хватка вымирающего вида sapiens. Руками творят свою собственную
жизнь, изменяя природу и созданное до. Самое примитивное: сорвать плод с дерева, умыть лицо в ручье,
1
5
собрать из веток шалаш и привести в него пойманного Другого, а потом вместе крепко держать вашего
общего Другого, норовящего схватить что-нибудь, что угодно – скрюченными розовыми пальчиками.
Бросить дрогнувшей рукой горсть земли на остатки того, чью руку вчера еще крепко держал в своей, без
надежды надеясь таким образом передать частичку жизни. У рук, воздетых к небу, наверное, связь с
руками Творца.
Я глазами и руками искала тебя, чтобы потом вдохнуть твое дыхание и отдать по капельке
выдержанный вкус губ. Годы ожидания, пылающий лоб о ледяное стекло, за которым очередная зима,
усмиряющая неистовое желание броситься на все края света. Если бы не эти снега, сожгла бы
солнечным диском безумного сердца свое тоскующее нутро, иссохла бы по тебе. Горячую голову в
сугроб, животом – в лед, замаскироваться снегом, в метель выйти из дому и исчезнуть.
- Муша, давай в снежки играть?
- Не хочу.
- Совсем не хочешь? Может, построим ледовый дворец?
- Зачем?
- Будем в нем жить.
- Тебе жить негде? Не хочу, ерунду вечно придумаешь.
- Ну и что, будем дома торчать все выходные?
- Сегодня только второй выходной, воскресенье. Я устала. А завтра в садик.
- Что же мы будем делать?..
- Займись своими делами.
- Хочешь чего-нибудь?
- Чтоб ты успокоилась, была счастлива и отстала от меня.
- Это невозможно.
Улыбаюсь растерянно. В кого Мушка такая рассудительная.
Набрать твой номер. Это даже не нужно, потому что достаточно вспомнить имя, найти его первую букву
и вызвать. «Вас вызывают» - и это приказ. Не отвечаешь. Это неповиновение, будешь наказан. Дрожат
руки, держащие трубку, отчего всякий раз никому не нужное волнение. Зажмуриться, провалиться, а
лучше улететь далеко… чтобы только не дрожать над гудками и бояться больше всего на свете, что
нажмешь кнопку «ответить» и еще, не дай бог, первым словом скажешь «да».
Я родившая женщина/маленькая девочка – младше своей дочери, которая не боится взрослых мужчин,
тем более выдуманных. Мой бред длиною в жизнь мне дороже всего остального. И если случится
страшное, непоправимое, буду горевать и терзаться, но выжить мне тогда помогут только эти смутные
фантазии. Текучая основа моей сущности никому не вселяет доверия, но отражает стихийные законы
мира. Пусть ничего я не сделаю, но, может, что-нибудь пойму. Мушка вся ушла в себя, строит крепость
из кубиков. Вот она сейчас счастлива? И почему весь земной мир настойчиво предлагает нам быть
счастливыми, красивыми и удачливыми? Разве это предел мечтаний… Мне хочется поделиться своей
нерастраченной вечностью, ее манящими запасами, щедро данными мне в не-владение, в созерцание.
Корни, растущие изнутри, тянутся к небу – натяжному потолку; проткнуть его с треском, достичь
свободы. По-настоящему закричать, по-настоящему улыбнуться, чтобы больше уже не засыпать и не
просыпаться.
- Я придумала. Завтра летим в Другой Город.
- В какой?
- Лучше ты сама увидишь.
В город, в который стоит приехать затем лишь, чтоб не чувствовать инородности воздуха, чтобы только
не замечать его при дыхании. Как зайти в русский книжный магазин для эмигрантов, открыть любую
книжку, глупый непритязательный текст, и вдруг услышать, как звучат напечатанные знаки – жадно и
до предела втягивать воздух после мучительной задержки дыхания.
***
Стоило подниматься на высоту 10 000 метров, чтобы осознать, что все тексты, созданные мной –
послания к тебе, нескрытые, кричащие. С того расстояния, когда облака начинают напоминать
графические слои в какой-нибудь компьютерной программе, сможешь оценить мою креативную идею –
расположить города строгими пересечениями линий, чтобы кварталы слагались в буквы, и каждый
город – не более чем фраза моего первого письма. Тщательно подбираю слова, чтобы было всегда
1
6
понятно, ведь кто объяснит, какое из возникающих значений – то самое, что я отправляю тебе. Домамипараллелепипедами выкладываю звук твоего имени. Озера-лужицы отражают плоскость неба, безумный
полет облаков и твое удивленное лицо, всматривающееся пристально в откровенный текст
нескончаемого письма. Поток невысказанных слов, смутных, не нашедших выражения ощущений
привел меня в пустыню из облаков, лишенных цвета. Всматриваюсь в хаотичные ритмы голубых
излучин на белом пространстве, где ничто не говорит о присутствии человека – и не найду ответа.
Только два вопроса: «как?» и «зачем?».
Мне совершенно не страшно летать на самолетах. После последней встречи с тобой для меня открылись
два пути: сразу умереть или начать жить по-другому. И тогда без тебя или рядом с тобою. Не вместе.
Может ли сила мысли одного человека опрокинуть самолет на землю?
Самолет летит кверху землей.
Люди проходят насквозь крепостные стены,
Растворяясь друг в друге,
В остатке – мечты о большем.
Моя жизнь была о невозможности возвращения,
Как и все мои предыдущие жизни.
Попробую назвать все своими именами:
Страх – всего лишь притяжение земли,
Язык – кисточка писателя;
Создать во рту какой-нибудь прелестницы волшебный мир.
В изумлении смотрит и ждет, когда высохнут краски.
Все прекрасно знала заранее: будем болтаться в воздухе,
Пытаясь достать друг друга пальцами,
Пока не разобьемся.
Увядаю в бездне своего воображения: легкие иллюзии в пастельных тонах, и неинтересен никто.
Постоянно присутствуешь в неспешном потоке моей жизни, и только рядом с тобой перестаю
вспоминать тебя и думаю: «ничего себе… зачем он мне нужен такой?» - вот и все мои чувства. И
единственное, что ободряет меня: он сказал, ему интересна моя жизнь.
Мы попали в слой облаков, смотрим друг на друга, что нам делать с нами? Требуется линия горизонта,
заданность, ориентир: в этих пределах происходит счастье, случается любовь, уже за ними – что-то
иное. А если стоишь на границе, самое время задуматься, кто установил ее для тебя. А вдруг жизнь
приобретает удивительный смысл, если лишиться его? Если отказаться от слов, то есть определений, то
есть оценок.
Женщины раздеваются у воды, легкие пестрые ткани с замысловатым орнаментом соскальзывают с
незагоревших плеч, и вот оживает ритм – сумасшедший ритм узоров на ткани и тех уловимых
ощущений, рожденных вечным, знакомым сюжетом.
***
Дверь за тем, кто впереди, с силой распахивается назад, ударом ладони – внутрь, и сразу кишащий поток
уязвимых личностей, в котором предельно осторожно разворачиваешь плечи, сторонишься, руки
прижать к груди и внимательно смотреть влево-вправо, только бы не задеть, а главное не задеться. И
непременно кто-нибудь недовольно: «Что же вы, дайте пройти», и в охапку, оттиснут в сторону, в
противоположный поток, который снесет и оботрет, и выплюнет использованным и ненужным теперь
предметом. А можно поджать ноги и унестись, волна сама принесет в то место, куда спешит толпа, но
тебе же не туда, ты ж хотел совсем другого. Движение выпроводит толпу за дверь, метель в лицо, на
глаза капюшон. В мороз и ночь – вот куда все стремились. «Хочу обратно» - а тебе в ответ «Где ваш
билет?». Как я хотела, все эти дни – холодные и жаркие – попасть в твои руки. Чтобы поток в итоге
привел меня к тебе, чтобы судьба и неизбежность счастливой встречи. Не знала, что стихийный поток
ни к чему не ведет, и там, где все – там, значит, никого. А чтобы встретить человека, надо развернуться
и как можно скорее в другую сторону.
В пейзаже без признаков присутствия людей, где нетронутый ступней человека рыхлый песок, на
котором вдруг использованный и брошенный презерватив. Я не знаю, что еще спросить у тебя, когда ты
1
7
стоишь напротив. И я ничего не знаю о тебе, и не могу, и не имею права знать. Зарываю себя еще
глубже, ладонями сгребаю землю к лицу, засыпая глаза свои невидящие запахом вечной сырости. И как
мне тебя любить... Нежная (что значит это слово, и разве оно может передать…) кожа тает под моими
пальцами, перетекая в нечто легчайшее, как только представление о поцелуе, как только сон о любви –
ускользая от смысла и от моего тепла, от реальности нас, здесь, в комнате. В сказке две переменные –
икс и я, перпендикуляр по отношению к вектору твоего стремления вперед. Я как препятствие. Ты как
тот, кто портит мне сны, возвращая к безнадежной реальности – потому что я даже не могу подарить
тебе себя. Просто в этом моем городе нет тебя, просто ты всегда и всюду и вслед за мной.
Только небо и ветер, только трава и снег понимают нас, когда разъехались в разные концы, сидим дома
или пересекаем город из угла в угол, наискосок, чтобы подольше думать и поменьше жить. Пишем
письма и оставляем в самых публичных местах, а друг до друга – не дойдет ни строчки. Или только
скупые, но полные скрытой нежности «как ты там?». Только вода и воздух, и дикий лес за окном
электрички поймут нас, когда бессмысленно ожидаем чуда, намеренно не приближая его, чтобы только
не сбылось. Из этих несовершённых шагов друг к другу, из неназначенных свиданий и проглоченных
объяснений и вырастает роман, который интересно читать лишь нам. Который никто больше и не
прочтет, ведь он не написан – им небо выткано, воздух пропитан, им течет река, огонь разгорается и
пламя тянется к звездам. Так я тянусь к тебе, зная, что не достану, даже если ногтями в загорелую кожу,
губами вжмусь и буду… Затыкаю уши, чтобы только не слышать безумие и красоту мира, слитость и
плотность, внутри которой – взрыв. Внутри каждого целого непременно взрывное устройство, и целое
не знает о своем последнем часе, но – догадывается. Как я, еще будучи только пятилетним чудом,
подозревала о таких изменениях, которые заставят меня забыть мои предыдущие пять. Мушка, ты еще
помнишь, как три года назад стащила у нашей соседки золотое колечко? Забудь, милая, это нисколько
не повлияет на твое непредсказуемое завтра. Муша, знаешь ли, что только ты способна возвращать меня
иногда на землю – когда крепкой пятерней хватаешь меня за воспарившие пятки и тянешь обратно, а
потом заявляешь: хочу есть. Но это редко, чаще – купи мне шоколадное яйцо и чипсы такие-то, пошли в
такой-то парк аттракционов, давай посмотрим мультик про робота по имени…Пересказываешь мне
содержание сериала и новой рекламы, описываешь последние детсадовские новости. Социально
адаптировалась, умница дочка, только от меня не жди того же, даже из женской солидарности. «У нас
мало общего» - заявляет Муша, морщась на вид из окна чумазого троллейбуса. Я решила ей не говорить,
куда же мы приехали – в Город, в котором я родилась. Потому что это мой город, вход через сердце,
доступ возможен лишь для одного пользователя. Только я знаю, зачем я приехала сюда.
Когда ты останешься совсем один, то есть, когда тебе покажется, что теперь навечно один, ты придешь к
реке, которая кого-то спасала. Но многих топила, и на трупах пляж. Прекрасные купальщицы грациозно
выносят из воды черепа. Ты придешь к реке, чтобы писать роман – не о себе, о жизни других, ведь разве
то, что осталось у тебя – жизнь? И если к тебе кто-то подойдет сзади, ударь левой нижней в пах. Жалкая
надежда на случайное сообщение по телефону оставит тебя наконец, конец ноября. Руки в шерстяных
перчатках. Начнешь писать роман про тех, кого ты ненавидишь, за то, что они никогда не станут частью
твоей плоти, твоего духа. Горы в тумане. Годы в тумане. Ты пришел на эту землю, чтобы удивиться
неровности горных хребтов, свободному течению широких рек, невесомой тяжести осенних туч, чтоб с
отвращением взглянуть на то, что в зеркале. На того, кого не замечают другие, потому что он их тихо
ненавидит, за то, что… но об этом уже было. Я хочу просто умереть с этой серо-коричневой травой,
сухими палочками, которые когда-то росли и распускались для солнца. Безмолвное солнце. Люди все в
черном, им очень идет. Пусть, пусть все будет. Мне все равно, как все будет. Мне так все равно. Лучше
бы не умели говорить. Лучше бы молча грубыми челюстями жевали траву и друг друга – глазами. Зачем
этот дар, если он превращается в способ избежать самоубийства одного из десяти. Каждого последнего
из десяти незадумавшихся.
Я приеду к тебе, только скажи, куда.
Я буду любить тебя, только не спрашивай, зачем.
В городе, в котором бесконечная стройка –
его жителям остается гадать:
новая церковь
или торговый центр.
1
8
В переходах одного из офисных центров ты найдешь меня и подумаешь, что я здесь делаю. Но не
скажешь. А я лишь взглядом отвечу: «Тебя жду», но не вслух. В этом городе вместо трамваев
троллейбусы, в которых невозможно писать от руки свои мысли. И слишком много воздуха – для
одного. Линии горизонта как на ладони, как линии на замерзшей ладони – не радуют и не обещают
перемен к прекрасному. Сколько ни смотри в равные промежутки между немодными и как будто
вечными хрущевками, там только голые ветви молодых тополей. Я попала в город без истории, и
поэтому будущее еще представляется сомнительным.
неважно работаю я или нет
на рыжем диване моем рыжий плед
повиснув на твоей руке тяну вниз
и мы медленно падаем пробираясь сквозь звездное небо
ледяной воздух клубки человеческого непонимания
Плевое дело – не понять друг друга. Я просто зароюсь в твое солнечное сплетение – туда, где волосы и
дыхание, где твоя душа. Я – пусть это будет придуманной песенкой – расскажу тебе все-все о своей
жизни, а ты снова научишься доверять мне. А доверие не высчитать в процентах, оно либо есть, либо не
было его. Я тебе доверяю. Я хочу тебя ударить. Я доверяю не тебе, а – придуманному человеку, твоему
образу в моем дремучем воображении.
Пока нас уводят за руку от самих себя, мы успеваем краем глаза поймать мгновение… полет бабочки
над сугробом, падение снежинок в раскаленный песок.
Я не знаю, как буду жить, никому не оставлю примет. Ни намека – как искать, по каким адресам,
дорожным столбам и странам. Закопаю на безымянной лесополосе сотовый, озадачив спецслужбы;
заморожу блог, удалю электронный почтовый, куплю ж.д. билет до Москвы, а сама – автостопом в
другую сторону. Всю дорогу усмехаться в ладонь, «как я всех запугала», и лишь потом вдруг понять, что
искать не будут.
***
В конце этой истории мы пойдем по тонкому льду через реку. Вечные и упрямые в своем вечном
движении потоки черной воды проходят под нашими следами. И в эти часы перехода на другие берега
мы прикоснемся к сущности бессмертия природы. То, что между нами – это только то, что между
страхом не узнать и страстным желанием, позывом сказать все и сразу – одним словом, одним громким
выдохом, сложенным из звуков воды, огня, ветра, грома. Мне хочется говорить обо всем сразу еще и
потому, что вдруг это в последний раз, и если не сейчас, то уже не будет ни одной минуты для того,
чтобы неожиданно и навсегда стать собой.
Если понять настолько невозможно, то остается обнять тебя. Да. Между нами, знаешь, растут дома,
окнами, дверьми поперек, и ставни прибиты крестами к коже, которая все стерпит, приученная к
отчуждению, к неприкосновению с нежными материями. Протыкание, внедрение, насилие привычно.
Меж земляных дорожек струятся небесные пути, только как услышать их зов?.. В промежутке между
ладонями пластилин и глина; слепить новый мир так просто, если просто закрыть глаза. А можно не
закрывать, представить, что окна и двери, что дома – это такие забавные формы, повторяющие наши
представления о мире: вселенная квадрат, за которым – что? Квадрат чуть побольше, а там?
Безграничность всего не вписывается в квадраты человеческого сознания. Расширяй, растягивай
стрелочкой-курсором четырехугольные рамочки своей мечты, или надежды, или смысла жизни. Своей
фотографии, на которой квадратные лица и улыбки. Сидя в квадратной комнате на прямоугольнике
кровати или стула, в окружении мерцающих квадратов экранов, клавиш и книг. Бежать в природу от
прямых углов, ты вроде бы совсем не квадратный, может, впишешься…
«Прими меня, я стану самой внимательной слушательницей твоих зимних сказок. Весной буду
признаваться тебе в любви и измене, обманывать тебя и верить тебе, на то и она, весна-дурочка. Летом
зачать от тебя ребенка, потому что лето – это, конечно, смерть. А дитя – медленная смерть породивших
его организмов. Осенью буду варить для тебя глинтвейн, ты можешь засыпать меня кленовыми
желтыми и красными, а потом забыть, ведь зачем помнить то, чего не было. Между нами. Всего лишь
год, как долго, не правда ли…»
Говорю тебе, говорю, не смотря на тебя, потому что ветер в глаза с твоей стороны. Думаю, зачем ты взял
меня, нашел меня, пошел со мной. «Бездарная трата времени, говорю». Хотелось еще поначалу
1
9
рассказать тебе о муже и Мушке, о детском саде и моем кризисе креативности. О кубинской сигаре,
больших ночных иллюзиях и маленьких иллюзиях днем. О том, как я ждала тебя на подоконнике и под
одеялом, болтаясь по городу в поиске работы, заглядывала в окна чужих домов, чтобы родного тебя –
узнать. И раствориться в тебе, чтобы только не быть собой, с собой, ах, как это бессмысленно! Хотела
утратить смысл в тебе и тобой заполнить все пустоты внутри, и вовне - если оно есть. Так по-женски
пассивно, так по-детски наивно, такая я вот, хочешь – меняй меня. А может, такая боязнь принять
реальность, то есть постареть. Не сказала, это ведь только кажется, что как на духу можешь все
высказать – про то, как справлялась с этой реальностью без тебя. Страх, что не поймешь, вот и все, что
между нами. С моей безветренной стороны. Наверное, я была не готова к встрече с тобой, хоть теряла
рассудок от желания встретить. Теперь поздно об этом, но чтобы подготовиться – чтобы стать
достойной этой встречи, преодолеть себя и Страх – надо было прождать еще лет сто, еще несколько
жизней, а я вовсе не верю в реинкарнацию – потому зачем эта чушь. Все, что я могу сказать…
Столетбезлюбви. Любовькотораяненужнатебе. Возьмименяссобой.
Река, которая не дает пересечь себя, сопротивление воды, давай никогда не будем кончать.
Я не стану думать, что будет там и тогда, я даже постараюсь не думать, о том, что происходит сейчас –
потому что это счастье. Перед тем, как ты поцелуешь меня, перед тем, как я убегу от тебя и мы уже не
встретимся. Там, где мы, это выход из квадрата, потому что город со всеми его углами остался позади.
Черный лес впереди без обещаний возвращения. Не доберемся ли до него? С ума сводящая мысль «а
вдруг лед треснет?». Вот я встретила тебя сегодня утром в понедельник на развороте двух безымянных
улиц, под свет светофора и рекламные лозунги, скрывшие квадраты домов, под мое настроение
вчерашнего дня и твое не-обещания дня завтрашнего. Ведешь меня на верную погибель – в леса, под
воду, в мороз и ветер с твоей стороны. Что ж, умереть с тобой я всегда не прочь, если ты не сможешь
больше влюбиться в меня, ни разу. Чуть-чуть узнала тебя за этот день, лишенный времени, а большего
не достойна.
Ты говоришь мне:
- Я не знаю, кто ты. Мы идем сюда ни за чем. Мне не надо знать о тебе ничего лишнего, но я должен
узнать о тебе все, что есть именно ты. Потому что ты первая увидела меня и выбрала среди всех тех, кто
просто перешел на другую сторону улицы. У нас нет будущего, потому что у нас нет прошлого. Все, что
твое – только ты. Я должен быть с тобой, даже если это невозможно. Если тебе покажется, что ты не
понимаешь меня, скажи мне об этом. Всегда говори мне об этом. Сложно выражаться словами, ведь
правда? Дай мне руки и смотри мне в глаза, не отрываясь. Все, что случится потом – это очень важно.
Возможно, нам покажутся будущие события и ощущения самыми главными в нашей жизни.
Настоящими. Уникальными. И мы, конечно, будем страдать. Не знаю, как ты, но про себя точно знаю.
Так вот… Это все одновременно и неважно, понимаешь? Да и нет одновременно. Только так я умею
жить, а ты?
Только так я и хотела жить. Шаг навстречу, означающий «да, только ты и я, и все же только ты, только
я, быть и не быть - одновременно», и тонкий, струящийся, щекочущий уши треск под ногами, под
тяжестью наших неквадратных тел. Вода…
***
Я встаю рано утром. Чтобы раньше всех. Чтобы идти по центральной улице и ни души не увидеть. И
ощущать невыразимое, переполняющее счастье – оттого, что я живу, что знаю тебя, что ты еще спишь и
совсем обо мне не думаешь, милая. И все-все морщинки разгладились, ямочки подрагивают в
безмятежной улыбке. Но раньше просыпается первый трамвай. Сажусь в него – единственный пассажир,
неугомонный в своем нежелании тратить бесценное время каждого удивительного дня. Раскрываю
блокнот и, еще не задумываясь, пишу…
Летом я поднимаю пыль с асфальта, осенью разламываю хрупкие позвоночники опавших листьев, зимой
под ботинками поскрипывают обезличенные массы снежинок, а весной, конечно же, много воды и
мусора, выползают драные кошки и бомжи, неужели им тоже хочется любви…
Когда я вижу тебя,
я хочу обрушиться на весь мир,
я готов не возвратиться.
Понимаю всю бесполезность своей жизни.
И я не знаю, что делать с ней и что делать в ней.
Телефон радостно прыгает по подушке –
2
0
это ты звонишь мне.
Как я люблю такие моменты,
когда все исчезает, остается такая мелочь –
телефонный звонок, случайный взгляд,
мимолетное прикосновение. Твоя рука
на моем затылке и ничего кроме.
История нашего счастья началась до нашей эры.
Сон в беспамятстве на дне мирового океана, «первичного бульона» Вода, из которой рождаются самые невероятные идеи.
В которую уходят все неслучившиеся встречи, иллюзии, дети.
Создание и разрушение давно исчерпали себя.
Ожидание новой онтологии всего.
Тонкость бытия где-то рядом,
и все не удается запрыгнуть на ее дрожащее острие.
©Вика Сушко
2
1
ЮЛИЯ ПЛАХОТЯ
«НЕ ОЗНАЧЕННАЯ НЕКАЯ ОБЛАСТЬ…»
*****
хрустящий наст простыни
просто нас бросило
в дрожь голосов
часовой – механизм – на посту
пост – для сна
ночь с нами
знамёна зла
разворачивает
семена снега
разбрасывает
по электроволнам греби
ток подшёрстку придаст объём
что там мелет каждая мель
где лежит водоём мутных снов
под подкоркой льда
нам не проплыть вдвоём
если не знать основ
языка на котором
поёт вода
Скажу –
дух-покровитель
покажется
сказку сказывать
да не скоро она
на
этом теле скажется
ныряй – к духам воды
у них белёсые волосы
совы и пустельги
расчертили взлётные полосы
догоняй заводи разговор турбин
у тебя в туеске весна
или волос из кос осин
На дно чёрной лунки
Аллилуйя луна
Обронила свой мокасин
*****
После полуночи видно
Что сиденья московского метро
Набиты трупами
Сова-матрёшка
Объявит
Станцию-ночь
Спит мой радио-ошейник
Я могу идти, куда угодно
Никто не пеленгует мой след
2
2
Это какое-то однородство
Люди не могут не знать мысли друг друга
Встретить пьяного фавна
На чужой станции
Вот его бородка
Вот прыгучее тело
Снимаю я майку
Под ней красный, зелёный, жёлтый
По зебре навстречу друг другу
Пересекая множественную сплошную
Но мы оба перебрали по барам
И автопилоты развозят нас по домам.
*****
Кто читает знаки свободы в птицах,
Летящих над крышей машины.
Но что думают птицы? - их гонит зима и инстинкт.
Зима инстинктов наступает,
Когда понимаешь, что
Не можешь полюбить человека
А любишь только воду,
Падающую с небес.
Но дух воды глух
к тебе
Слеп
к тебе
Нем
(*)
(не на что тут обижаться – люди всего лишь приматы)
Его холодные прикосновения
Укладывают тебя в постель
Ты вся горишь
И требуешь аспирин,
Реализуя свои гражданские права.
Стоит ли ради этого рожать государство?
Лунатичный ангел – дитя инцеста –
Не виноват. Взрослые игры переживает не каждый.
Нам приказали долго жить
Как наркоманам в ломке до
Одного дождливого лета в столетие
А что потом?
Короткий выстрел грома прекратит ли твои мучения?
*****
Рюхай, изюбрица, рюхай,
Наст настаёт в сохатиных местах
Веприки в полосатые брюхи
Кожицу прячут куста
Выпить казанчик язёвой юшки,
Яловичных голенищ
Не начистив. В кармане лежит понюшка
В чаще дрейфует дичь
Вачура тёмная и пышет
Жаром оленьих тел.
Молчали […] а где-то свыше
2
3
Тихий ястреб летел
В ятовьях осётр – ледяное чудище
Рыбье слово речёт реке
Ятрышник на твоих пробивается мудищах
И ягель у меня на лобке
Кандагаи стоны заводят хором
Коксом засыпан лес
В нём яски тесные роют норы
Норки жмутся к пломбирной земле
За тёплый стакан чего-то чуть тёплого
С потрохами себя отдашь
Спятишь от стужи – подстрелишь себя
Сунешь в нагретый ягдташ
Рыбья кость
рыбья кость.
подключаюсь к сети –
ничего интересного
висишь
ждёшь рыбака
тащить его с берега в воду.
Забиваю косяк
рыбы
запах не перебить
он – навязчивое божество –
Не спугнуть бы.
Рыбья кость
нутро памяти
Пока она в горле, о ней не забыть
Рыбья кость
нутро забвения
Пока она в горле, только о ней и помнишь.
Текуча-текучка-подводные камни
Пролетают мимо
со скоростью выдры.
Зимовье выдры
Не означенная некая область
Неба и моря –
Пригоршня сладкого снега в руке,
Суфле на поле,
Флаг огня вдалеке.
С приходом зимы пришёл в негодность
Язык, и кусты исписали
Склоны
На своём непонятном вполне
Языке
Коровы рыжие
Катерпиллеры
Сверлят гору
2
4
Сверлят снега волну
И в пересменок
У них под килем
Рыбёшка ерш
Дурит дуру-блесну
В мареве моря суда желтоглазые
Под килем – килька
Верь – не мерь
Вот это палево! –
по брюхо в сугробах лазает
Желтоглазый
Палевый зверь
©Юлия Плахотя
2
5
СВЕТЛАНА ГРЕБЕННИКОВА
ХОД КОНЕМ
Зверь на свободе
В этом доме непреодолимо хотелось рисовать. Здесь у меня, как нарочно, был большой выбор и
краски, и кистей. И я бы могла испортить тонны бумаги и извести литры краски, если бы меня не
сдерживали слишком короткий день и набор ежедневных забот. Но иногда зверь прорывался…
Пока он гулял на свободе, дела ретировались в дальний угол и сидели там до захода солнца. Зверь
тащил чистый лист. Медленно торопясь тот обрастал разноцветными пятнами.
Спиральная улитка
Сегодня самое большое из них – стрекоза, плетущая кокон. Вокруг нее собрались стрекозы
помельче, каждая со своим клубочком. Осень заставляет их прясть и ткать. Танцы теперь может
себе позволить кто угодно, только не они…
На небе спирально загоралось солнце. А они все плели и плели – все ночи напролет и даже днем.
Спирально закрученная улитка, не глядя на них, ползет по своим делам. На плечах у нее
небольшая проблема, которую срочно надо решить, и домик под стать солнцу. На голове у нее –
рожки и голубые глаза.
По дороге ей встречается черный шахматный конь. Он скачет к королеве и боится опоздать. Здесь
нет клеток, и он сбился с дороги. Улитка издалека видит его и чувствует его беспокойство. Но
пока она своими медленными поползновениями сможет его успокоить, проходит целая вечность.
Указать правильное направление не так сложно, но из спиральной улитки выливается по
капелькам и сочувствие, и доброжелательность, и любовь… и останется в виде красного следа
вдоль тропинки. Это верный ориентир. Коню теперь в жизни не заблудиться. Нам есть чему
поучиться у зверей.
Королева хмурится
Королева тоже не может найти себе места от волнения. Она сходит с тисового пня на дорогу,
надев свое лучшее платье… У нее болит голова, а корона давит на усики. К тому же она голодна.
Она съела бы одну из божьих коровок, бегающих вокруг пня, но считала это ниже своего
достоинства – самой готовить себе обед. Уж лучше умереть от поджидающего голода и голодного
ожидания.
Вот было бы хорошо, - думала она, - если бы сейчас откуда ни возьмись, с неба, свалилось счастье.
Счастье сидело на небе, слышала мысли королевы, но отказывалось падать. Оно не было у нее в
подчинении. Королева плохо представляла, что сама же имеет в виду под словом счастье… А
счастье обращалось с королевой как с назойливой мухой.
Королеве казалось, что будь у нее на руках хотя бы пара конфет, ее положение было бы не столь
плачевным. Пока же ей ничего не оставалось, как стаптывать ноги вкруг вазы с цветами и
хмуриться.
Ее мысли последний раз отозвались где-то в небе…
Надо подкинуть ей пару козырей, - подумало счастье, и тут же на траву под вазой спикировало
несколько трюфелей как птеродактили в доисторическом мире на свои гнезда. Только упали они
не совсем удачно – королева их хорошо видела, но подойти сзади к большой стрекозе и незаметно
взять было ниже ее достоинства. Стрекоза же то ли постоянно ничего не видела у себя под носом,
то ли разыгрывала комедию перед остальными стрекозами. Королева, опустив усики, щурила от
злости глаза, но так и ходила, заломив руки за спину, взад-вперед, нехотя взяв оставленную ей
роль в этом спектакле. Театр наполнялся гостями.
Домашнее эхо
Картина получалась сумасбродная. Зато время очень приятно двигалось. Плавно как под водой.
Такое нечасто случается поздней осенью. Осенью вода течет не по горизонтали…
Вот сейчас я, прямо-таки с порога, взялась писать. Или может прямо с холма. Я ходила на холм
смотреть поезда. За холмом проходит железная дорога, и пока я там стояла, мимо меня
прогремели 2 товарняка и 3 электрички. На холме было грязно, так что мои сапоги теперь требуют
2
6
ванны с пеной. Еще они хотят это немедленно, я слышу, как один из них упал в коридоре, и
просит внимания как плаксивый ребенок. С него течет грязь.
Я сижу в пустой комнате. Каждый звук отражается от стен и становится эхом. У меня в доме
живут 1 большое эхо – от свистящего чайника и 2 маленьких – от ручки, прыгающей по бумаге, и
скрипа пружин в диване, который раздается, когда мне что-то вдруг становится необходимо на
него принести. Мой телефон выключен – я не хочу слушать эхо от него. А новообразовавшееся
эхо от упавшего сапога вдруг оказалось таким домашним, что я его теперь глажу по вечерам как
кошку, прыгнувшую на диван.
Несмотря на это я хотела бы услышать лесное эхо. В лесу оно мелодичнее… и оно естественно. В
лесу я не чувствую одиночества. Я там как дома. А дома – как в гостях… В лесу будто все заодно.
Скрип дерева поддерживает лягушка, поющая дуэтом с родником. Их дополняет птица, летающая
над лесом… И тебе там отведено какое-то важное место. Но о важности не стоит думать. Вообще
не стоит думать в лесу. Глаза – видят, руки – делают, ноги – идут. И так и надо.
Ни одной двери
А сейчас самое время поговорить о моей вазе. О вазе, заимствованной мною у хозяев этого дома,
где мне открываются все окна и ни одной двери. Одна дверь закрывается, когда я вспоминаю свое
прошлое. Это было давно и неправда, пленка с этими записями слегка попорчена и трещит при
воспроизведении. Другую дверь мягко прикрывают у меня перед носом – на ней болтается
табличка: «Какая разница». Еще одна дверь захлопывается, когда хозяева выходят наружу, и я
слышу, как поворачивается ключ, и даже сама провожаю их до порога. Когда приедешь? – А что?
Чмок-чмок…
Ящик закрывается, и нельзя открыть его в одну минуту, когда захочешь.
Я подметаю их следы, собираю их в кучку и на совке выбрасываю в унитаз. Теперь и за ними
захлопнулась дверь. Немного сора, земли и вода… Где-то у них начнется новая жизнь. Возможно,
вырастет цветок, который будет стоять у меня на окне.
Я сажусь на диван, меня обдувает ветер, хотя окно закрыто, теплый халат и носки безжизненно и
виновато съеживаются на мне. Пятки и пальцы покалывают… Одеяло говорит: «Еще не время».
На нем тоже табличка… На окне цветов давно уже нет, зато растут стопки книг и другой мусор.
Цветов нет. Сегодня поздняя осень подала руку ранней зиме. И та, запрыгнув на ходу, тут же
успела наследить. Окна хлопают глазами, как только что родились, с их ресниц сыпется снежная
крупа. Эта манная каша – долгожданная завеса, чтобы не видеть грязи. Кто бы мог подумать, что
только неделю назад грязь приходилось засыпать мукой… С третьего этажа два здоровых мужика
тащили мешок муки, а дворовые ребятишки раскидывали ее и утрамбовывали сапогами. Вечерний
дождь намесил тесто, а солнце наутро испекло блин. Посреди грязи появился белый остров, на нем
сразу устроились бездомные собаки, почуяв запах домашней кухни. Теперь же они бегают по
углам и воют сначала в одном, затем – в другом окне. Мне хочется забить все окна досками, но
под рукой только планшет и старый этюдник. В этом доме нет ни одного моего гвоздя.
Вместо этого я начинаю закрывать все, что можно закрыть: дверцы шкафа, из-за которых
свешивается чужое старье, крышку унитаза, который как нарочно никогда не закрывают, мытые
кастрюли стоящие порознь с крышками… Я сворачиваю все окна, сигналящие мне информацией,
вырубаю аську и в завершении – комп. И, наконец, я с наслаждением вырубаю ящик, который
занимает половину места в комнате и уже стал считать себя членом семьи. Слишком шумно,
людно – я запечный сверчок, они мешают моей песне. Я слишком одичала за дверьми.
Ловушка для дам
«Кто это понимает, тот никогда не попадает в неловкое положение…» - пробурчал, проползающий
мимо королевы червяк. Он гордился своей продвинутостью по части психологии, но стеснялся
консультировать. Он был психологом-в-себе и для себя. По большей части он разговаривал сам с
собой, и это не мешало ему чувствовать себя счастливым. Его одиночество и единение с землей, в
которой он жил, делали его убежденным оптимистом. Он даже хихикнул, обернувшись в сторону
королевы, в изнеможении глядящей куда-то за спину большой стрекозы. «Вместе с именем и
человеком в нашу жизнь входит и его прошлое. От него не спасут никакие двери». Ему нечего
было терять, и он мог позволить себе такие вольности. Вмешиваться в чужие дела он не имел
привычки и поэтому с увлечением стал выкапывать себе норку.
Королева сделала вид, что ничего не заметила, но глаза ее зло заблестели. Она прекрасно поняла,
на что намекает этот дождевой червь и ей не нравилось, что кто-то ее смеет обсуждать. Ее
2
7
страдания стали достоянием многих! Она может отдать свою жизнь, пожертвовать удобством,
положением, своей короной, но позволить копаться в ее чувствах она не могла. Она пристально
посмотрела на червя и почувствовала себя птицей всю жизнь проведшей на земле. «Курица!», мысленно она обозвала себя. Она в ловушке и сама этого добилась. Так ли надо защищаться от
невзгод… Она подошла и с расстройства клюнула червяка в голову.
Любовный треугольник
В театре такая простая схема, как любовный треугольник, может стать наказанием для зрителей,
если фигура эта сложена из прошлого, настоящего и будущего. Зрители хотят действа и прошлое
по всем канонам должно умереть. Но не тут-то было! Кто его заставит это сделать? Оно убеждено
в своей реальности и бессмертности. По всем законам мироздания это – действительно так.
Королева умна, но играть на публику не в ее правилах. Она отзывает прошлое в сторону, в двух
словах объясняется с ним, после чего прошлое зарывается в землю, а королева делает ход конем.
Гремит музыка, трубы трубят, копыта стучат… С копьем наперевес гонец мчится в неизвестном
направлении, и неведомые дорожки отлетают в разные стороны из-под его копыт. Зрители
довольны – сюжет получился закрученный. Пока на сцене ничего не происходит, так что можно
разойтись подкрепиться, а потом прийти посмотреть кульминационный момент.
Смерть по-дзен-буддистски
Везет же людям, которым удается жить разными жизнями, думаю я, не имея в виду театральных
артистов и/или киноактеров. Я о другом, я о тех, кто не боится закончить одну жизнь сегодня, а
завтра начать новую. Сегодня - учитель литературы, завтра - следопыт на алтайских тропах… Все
по-настоящему. Мы крыли крышу дома черепицей, очень старались, а она осыпалась. Надо было
брать битумную, скажут одни, но мы не любим разговоры «абы да кабы»… Остается только
развести руками, выбросить осколки и… строить заново. Продолжение – в новой жизни. Я всегда
так размышляю перед сном, отгородившись от ночи лампой с такими широкими полями, как у
мексиканцев сомбреро. Иногда у меня получается ощущать себя заново рожденной. Тогда я
желтее и позитивнее, чем только что вылупившийся цыпленок. Перед путешествием куда-либо я
готовлю себе чистое белье, убираю комнату, прощаюсь со всеми близкими – я умираю. Я
перехожу в иное состояние. Эти две недели я буду другим человеком. Возможно, у меня вырастут
скошенные, как у ласточек глаза, и мне будет удобно цитировать Басе, а может быть я стану есть
белладонну и медитировать. А после вернусь домой Христофором Колумбом, с бородой и
усами… Это смерть по-дзен-буддистски: никто тебя не оплакивает, да и ты сам только рад
переходу в другое состояние. От прежних жизней остается только ностальгия. С такой памятью о
прошлом так легко и радостно жить до новой «смерти» и так трудно ждать, что все закончится…
закончится еще одна прекрасная жизнь.
Дом в безвоздушном пространстве
Прежде чем строить дом, нужно определиться с местом. Нет проблем поставить дом. Но найти
место, знаете ли, не каждому по зубам…
Я хочу, чтобы он стоял здесь! – Как здесь? На семи ветрах что ли? Да какая же это крепость, как
же так жить… Нужен уютный закуток, три сосны, печка, щука в пруду… И все-таки лучше
поставить его там – огромное место, как раз для нас! Территории – не меряно! Есть где
размахнуться!
…Надо только начать строиться, а куда его поставить – как судьба сложится. У нее свое
строительство, а ты как думала? А может у нас будет летающий домик…
Каждый человек должен определиться, для чего ему нужен дом. Будет ли он жить в нем постоянно
или приходить к нему в гости. Как гном к дому или дом к гному. Были такие персонажи, жили по
соседству. Дружные и по уши влюбленные, несмотря на разницу в возрасте. Будете ли вы плавать
на нем или летать. Насколько будет обучен дом и чему — зависит ведь только от вас. Главное
понять — надо им правильно пользоваться.
Букетики из звезд
Такая радость от солнца! В городе ты его не замечаешь, оно, как люстра, постоянно на своем
месте. Только здесь оно живое – ты рад ему, когда просыпаешься, как человеку, в которого
влюблен по уши. Оно весь день идет с тобой рука об руку. Ты смотришь на него как на друга, а
2
8
иногда как на Отца. А вечером ты говоришь ему - спокойной ночи, до утра. А оно отвечает: «До
завтра, моя королева».
Луна – тоже твой друг. С ней под звездами ты никогда не чувствуешь себя одиноким. Нет печали
и нет забот, как нет времени и нет пространства, потому что оно волшебно искажено. Будильник
похоронен в земле и на нем уже растет трава. Никто не потревожит тебя в собирании звезд. А тот,
кто захочет присоединиться к тебе – будет твоим отражением. Утром же точно такие букетики ты
пойдешь собирать вдоль дороги для воды и для огня – иван-чай, веточки жимолости, листья
смородины… Из этого в котле, висящем меж двух миров, варится чудесный напиток…От него
поднимается ароматный пар, в котором плывут бабочки и деревья, которым повелеваешь ты,
подкидывая в огонь веточки и кору. Цикады в кустах как вороные кони, как кавалерийские
лошадки с военной выправкой, играют марши, гарцуют на месте. Но стоит тебе привстать,
пройтись вдоль дороги или нагнуться, чтобы заценить их лихачества, они - как с ума сходят –
подпрыгивают так высоко, что касаются лапками волос, мельтешат перед глазами как огневые
искры, не говоря уж о том, что при ходьбе приходится стряхивать их с колен.
Между камней бродят хозяйственные мыши с букетиками в зубах. Сейчас они спешат на день
рождения к подружке, как же обойтись без поздравительного букета! У них птичьи голоса и
кроличья резвость в беге. Я лежу на тропинке у куста можжевельника и пересвистываюсь с ними.
Я фотографирую их взглядом, чтобы оставить память для следующей жизни.
Укушенный в голову
Клюнутый в голову червяк, наконец, полностью зарылся в землю, одни глазки слеповато
таращились из норы. «Какова неблагодарность, - вспыхивал он ежеминутно, помахивая
лопаточкой. – И все потому, что она отвыкла от труда. Да какой отвыкла, она тяжелее короны и
пары туфель в жизни ничего не поднимала. Вот попробуй, заставь ее копать!..» – он даже
рассмеялся вслух, удачная шутка получилась, остроумная. Он еще раз поднял глаза к небу, как бы
призывая в свидетели счастье, выглядывающее из-за облаков. Счастье не хотело касаться червя и
просто отвело взгляд: «Ну его, пускай копается…» Тогда он перевел взгляд на пробегающего
муравья, прущего на закорках полудохлого трутня. Трутень лежал кверху брюхом и наслаждался
покатушками. «Все равно, - думал он, - надорвется дурак, бросит, а я ему еще и нос покажу. А
если не надорвется, придется цапнуть перед муравейником и немного полететь в сторону дома…»
Муравей ничего не думал, он просто тащил. Червяк закатил глаза, как бы говоря: «Вот уж кто
точно укушенный в голову!»
Кто я на самом деле
Королева никогда не задумывалась, кем она является без мантии и короны. Ей беспрекословно
подчинялась и муравьиная армия, и община жуков-дровосеков, и более мелкие объединения и
хуторки – водомерок, богомолов и божьих коровок… Ее царственности хватало на всех. «Своя»
среди всей этой многонациональной братии. При всем при том, ей никогда не приходило в голову
обобщать себя, например, с муравьями. Как вы могли подумать, что она – муравей? Она
держалась особняком не в силу надменности, правильнее будет сказать – божьего промысла. И все
же она была на равных только с одним – тем, который дал ей бразды правления, а проще говоря –
возложил всю ответственность на нее, или если уж быть совсем перед вами честным – кинул ее
(на произвол судьбы). И тут королева задумалась: ведь и у муравьев, и у стрекоз были «свои
короли», кто же она… Она их бог? Но она не спасает и не судит их. Она их царь? Нет, у них есть
свои вожди, а она только правит. Правит что? Их жизнь? И на этот раз не угадали. Она живет как
ей удобно, между тем ей кланяются. – Идол?..
Солнце в виде мысли
Обычно как на божество она смотрела на солнце. Хотя ей казалось, что солнце запустила какая-то
абстрактная сакральная высокогуманная Идея – в виде мысли, на то самое место, где оно и висит.
Ой, простите, не висит… - королева осеклась, мысленно цыкнув на себя, - запустило в это
заповедное небо пастись, жить, радоваться и радовать. Идея облекла мысль в форму и дала ей
животворящую силу и почву для размышлений и практик. Королева подняла голову вверх, ее
усики нагревались и будто плавились, значит, дело близится к полудню. В полдень она ждала
гонца и очень надеялась на успешность мероприятия. Она готова была приложить ухо к земле и
вслушиваться, не стучат ли конские копыта, но держала себя в руках.
2
9
На солнце таяли трюфели. Их запах вывел королеву из раздумий и, взяв за нос, притянул к себе.
Запах говорил: ликерная начинка вот-вот потечет по траве. Она бы тебе помогла скрасить
ожидания. Королева оглянулась на стрекоз, они, отбросив клубки, трещали перед полетом. На
сегодня у них было намечено закрытие сезона.
Один клубок, брошенный идущей на взлет стрекозой, угодил в лоб проходящему мимо слону. От
неожиданности слон сошел со своей диагонали и чуть не врезался в тисовый пень. Удар был не
сильный, скорее отрезвляющий. Во всем виноват ликер, - подумал слон, - и потупил огромные
глаза в землю. В промежутке между небом и землей, его взгляд зацепил королеву, спешащую к
трюфелям, это заставило его тут же поднять глаза на нее. Королева почувствовала, что зацепилась
за что-то и резко рванула вперед. В тот же момент ее платье издало тянущийся звук, и часть
оборок упало к ногам слона. Слон опешил во второй раз: о, боже, подумал он, - и заискивающе
посмотрел на небо. Его мысль взвилась высоко и, немного полетав, попало в спираль солнца. Надо
сказать, воронка, образующаяся в двух шагах от солнца, засасывала не только мысли, но и многие
идеи, дилеммы и даже загадки природы. Может быть, солнце боялось, что новые мысли, попавшие
на небо, окажутся деспотами и будут тиранить его, пока не свергнут с престола. Так думала и
королева, подобравшаяся наконец-то к любимому лакомству и, несмотря на конфуз с платьем,
полностью завязла в сладкой массе, не обращая никакого внимания на виновника случившегося.
Дипломатический выпад
Сбитый с панталыку слон двинулся прямо к королеве. Он трепетал перед ее величественностью и
боялся обратить на себя внимание, поэтому просто встал за ее спиной и ждал удобного момента.
Был ли он в курсе последний событий – скорее нет… Иначе он и свое присутствие посчитал бы
уже слишком навязчивым. Тем не менее, ему хотелось сказать королеве, какой сегодня чудесный
день, как светит солнце (как будто ей не дано было это узнать самостоятельно!). Но первое, что он
услышал от нее, совсем его огорошило: «Нет ли в твоем роду кого-нибудь, кого бы можно было
послать на поиски коня?» Королева сделала ход конем, но, устав ждать результата, решила
совершить еще один дипломатический выпад – пойти ему навстречу (конечно же, не самой!),
чтобы быстрей разойтись в разные стороны. Нужно было скорее получить депешу и, возможно,
продолжить (или остановить) войну. Слон нашел бы ей коня (он сделал бы для королевы все, что
угодно), хорошего, гривастого, но отыскать такого, который мчится, не поднимая пыли, не
оставляя следов - на это у него не было способностей.
Но слон пообещал найти и привести коня… Уже пчелки успели вывесить на место маковых
цветов гремящие коробочки, как слон вернулся. Впереди него бежал конь – в яблоках и на
колесиках. Масть была не та… Королева объелась черной белены и ушла в себя. Все знали: теперь
ее нельзя беспокоить. Хотя конь оказался ценным и может быть единственным во всей вселенной,
кто не терял самообладание даже в особо ядовитой ситуации.
Война
Эта война отнимала все силы королевы, последнее время она полюбила забираться в нору, ела по
зернышку, говорила сама с собой и ходила только при попутном ветре. Но она не могла
отступиться. До последней нитки она выкручивалась сама перед собой. Дабы быть уверенной: она
сделала все, что смогла. Вой-на… Она выла, но не бросала. Многие так пережевывают свое горе…
Оно скукоживало их, но они жили с ним бок о бок, точнее друг в друге. Королева разрабатывала
план. План отступления тоже был готов. Но он был на крайний случай, только если дождь зальет
все муравейники и тисовый пень поплывет как легкий парусник. Хотя вероятность этого не
исключается.
Война началась с обиды. При длительном общении такое бывает, - думала королева, - отношения
перестают цениться – и возникает война. Куда-то девается дипломатичность – и начинается война,
где ранят по-настоящему. Ранят, пока обе стороны снова не станут нуждаться друг в друге.
Королева не могла придумать, зачем ей нужен мир – она ни в чем не нуждалась. Только все-таки
ей нужен был мир. Она говорила об этом только с цветами, потому что они молчаливы, и солнцем,
потому что оно горячее, а значит деятельное. Она отправляла мысли вверх, дуя на одуванчики,
которые назад возвращались уже в виде идей. Последняя мысль вернулась к ней в виде обета. Она
дала обет: каждый вечер хоронить в землю по зернышку одного из растений и петь ему
похоронную, повторяя ее две сотни раз. Она должна была говорить с ним, проникаясь его
ощущениями, отдавая ему часть себя. Зернышко должно почувствовать тепло, иначе оно никогда
не воскреснет. Если оно не будет чувствовать себя нужным, оно не пойдет к тебе навстречу и не
3
0
простит своей смерти в земле – и война никогда не кончится. Ветер и волны помогают только
отважным, - решила королева и вылезла, наконец, из норы.
Если посмотришь поверх травы
Было светло и надо было щуриться, чтобы не ослепнуть вновь, ведь у нее только вот-вот, как
второе дыхание, открылось зрение. Она будто вновь вылупилась из яйца, ее поцеловали в щеку и
легонько подталкивали вперед. В ней не было злости или огорчения – теперь она выше всего
этого! Поэтому так легко было плыть с воздушными потоками над песчаными отмелями,
зарослями клевера и водой. …Смели паутину с зеркала, и оказалось, что это приглушенный свет
по ту сторону стекла делал свет с этой стороны почти черным. А сбивали с толку многочисленные трещинки, пробегающие по верху отражения, через правую бровь. Королева,
обезоружив прокурора, истязающего ее все это время, переросла состояние жертвы, которое
треснуло на ней по швам. Так выбирается из куколки бабочка и из фанатика провидец.
Нужно было дать передышку в первую очередь себе, - подумала она, - А потом никто не виноват,
каждый живет так, как хочет и как привык. Я привыкла считать время и не ждать, а слон,
например, ходить вокруг да около.
Пусть все идет своим чередом, - подтвердили слетевшие с дерева листья. В конце концов, ничего
не делать, это тоже действие, требующее отдельного акта. Против этого не возразил даже конь,
который поселился в яблонях и коротал свой век игрой в косточки. В них много железа и в один
прекрасный день из них можно будет отлить восклицательное копье. Об этом думал, конечно же,
не конь, а проходящая мимо королева, но сейчас она не считала стратегически важным гадать и
разыгрывать партии. Нужно было бездействовать наверняка. В голове ее рисовалась схема
отступления. Хорошо, что все случается по наитию, по внезапной догадке, по вороньему крику, думала она. - Это высшая сила, Агапе, если я буду ей сопротивляться, она задушит и отравит меня
безысходностью. Лучше я растворюсь, раз уж этого не миновать, в ней, на бегу, чтобы не было
заметно растениям - только ветру. Не стоит думать о войне, мысли слишком амбивалентны, а если
посмотришь поверх травы, поймешь, что чувства всегда одни, при любой погоде, даже когда тебе
причиняют боль.
СОСЕДИ
...вышла небольшая подмена. большого белого человека и его маленькую женщину в один
прекрасный момент подменили. это произошло неожиданно одним майским утром. соседи по
квартире проснулись, вышли на кухню, стали готовить завтрак... и никого не увидели, из двери
напротив раздавалась тишина... не было слышно ни работающего телевизора, ни воркования в
постели... в обед была та же трансляция безмолвия. соседи как всегда хлопали дверьми, гремели
сковородками, заливая старенькую казенную плиту, топали до туалета и обратно, наверно, по
десять раз на каждого... но из-за двери не раздалось ни звука. в конце концов они насторожили
уши, так, что оба их уха съехали на правую сторону, и неожиданно столкнулись у туалета под
банальным предлогом. чтобы не вызвать подозрений, половине из них пришлось разойтись на
кухню, половине рассоваться по ванной и туалетной комнатам. главный сосед даже не пошел на
работу ради такого дела... хотя может быть он был просто в отпуске. кто знает... к пяти часам им
показалось, или это было действительно так, за дверью какое-то тонкое шевеленье. нет, это был не
ветер, потому что из щелей не лез сквозняк, мало того, чтобы лучше слышать все изменения в
этом доме, соседи последние восемь часов вообще решили обойтись без свежего воздуха и
позакрывать балкон и все окна в доме. на падающие бумажные листки это тоже не было похоже,
хотя хозяева частенько разбрасывали кругом свои бумаги (рисунки, газетные статьи и просто
записки), которые то и дело терялись и падали то оттуда, то отсюда... после этого ничего не
последовало...
ближе к вечеру, когда еще не начало темнеть, но все часы вместе показывали время ужина, хотя
некоторые ужинают намного позже, дверь щелкнула. замершие в своих комнатах соседи
подскочили на тех местах, где их застал этот звук, и будто невзначай приоткрыли свои двери. но
никого не увидели. странная дверь продолжала оставаться закрытой. видно, замок старый
механически отпустил одну из своих пружин. кто-то может подумать, что такой треск обычно
издает плохо просушенное дерево. пусть они не обольщаются на этот счет - дверь была не особо
дорогой, сделанной из дсп... в любом случае, звук производил кто-то, находящийся за дверью,
хотя там никого не было.
3
1
наверно, просто они уехали в отпуск, поставив на комнату защиту, - рассуждали соседи. вот
сейчас мы зайдем в комнату, если зайдем, если бы мы вошли... и увидим в каждом уголочке по
плевку, они-то и издают странные звуки. глядишь, спросишь их, хорошо ли вам спалось, не
мешали ли мы вам ночью своим хождением и погромами на кухне, они ответят тоненьким
голосочком - спасибо, все хорошо! но мы не спросим, потому что боимся. мы вопще боимся всего
ненормального. и это мы знаем лучше, чем детские сказки про кощея и василису.
так пройдет еще долгие пять минут, прежде чем из комнаты вылетит ураган, с первого взгляда как
минимум канзасского происхождения. он пронесется до кухни, схватит чайник, потом
судорожного его бросит, схватит и кинет на стол сахарницу, промчится до туалета, потом хлопнет
дверью в ванную, проторчит там целую вечность, после чего снова закроется в комнате.
если бы про полтергейст не было столько передач по телеку, бедные соседи бы тут же смекнули,
что это он. но в данном случае это был далеко не полтергейст. даже ни капли не похожий на
полтергейст. разве что шумом. на их месте, я бы тут же впихнулась в свою комнату, закрыла
накрепко дверь и проглотила ключ. уж лучше спускаться по строительным лесам, которые уже
третий месяц висят за окном, чем повторить попытку высунуть нос наружу. но они будто
встретились с василиском - впали в ступор и даже между собой забыли переглянуться. в это время
в их голове происходило то же самое, что буквально пять минут назад на общей жилплощади. там
летали такие мысли: кто это? оно нас может убить? оно живое? это подмена! это подменили
наших соседей. они были слишком тихими и мы садились к ним на шею. а что ждать от этого чуда
- хрен его знает. может оно не моет за собой посуду и свиничает мимо унитаза...
думали они не долго - снова раздался тот же звук, который их просто вырубил - с открытым ртом
они вывалились наружу - и подняли ор. ураган прошел мимо них, захватив с собой ноут, женскую
сумку и одно яблоко. вреда принесло немного - очнувшись подумали соседи, но владельцам
квартиры мы все равно настучим. И все-таки, куда делись прежние жильцы?
©Светлана Гребенникова
3
2
АЛЕКСЕЙ ТИЛЛИ
«КОГДА ВЕЛИКИЕ ВОДЫ НАПОЛНЯТ МОИ ЛЕГКИЕ…»
***
Почему же так необуздан Господь
С игл слетает младость в выцветшем передничке
Мы с тобою скоро будем известны повсеместно
В России будет снежно
В Риме же всё будет в голубях
Я буду выстреливать хохочущими хлопушками
И каждая звёздочка твоя
она конфетно заманчива
Я давно слежу за тобой
У тебя в волосах крохотные ошмётки мотыльки
Всё изыскано
В розных обоях
в собаках
По кличкам Жасминное Утро
Или Заря со Сливами
В хлопок завёрнут я
Хлопком уж скоро стану я
В этом свете видна вся дрожь наша
И белое умиление
Сицилия и мрамор
Голуби
небесное
Чистилище лучезарных крыл
Сегодня ветрено
Не получается дышать ровно
На терракотовой земле
Они сегодня
переливаются всеми оттенками
Склёвывая крошки
***
Блекло слушать ночь
Знаешь этот город не так жарок
Как хотелось бы простуженным губам
Ты сегодня снова у друзей
Не хочется видеть липкий асфальт
Напоминающий венецианскую прохладу
Эта верёвка пугает меня
Маревом отмечено моё одиночество
Твой ровный пробор на темени
В пол-одиннадцатого
Оставь след мне на прощание
Покрывающий землю снег
Всего лишь хрустальный сон ребёнка
Я недомолод ты пережита
Где же дивное о дряхлом восклицании
Все порваны листки
И насколько хороша эта ночь
В этом клоповнике
Громоздкие движения
Шелковистых тварей
3
3
Лиссабонский коньяк
Жжёт страшнее текилы
Ты напряжённо красива
Графический мираж
Однокомнатный космос
Хребтообразного катарсиса
В 2 часа дня в России над Макдоналдсом замерло небо
***
Ты играешь сама с собой
Ночью у меня болели зубы
Все до единого
Но ты была так упоительна
Что я опоздал к зубодеру-дантисту
Твои поцелуи крошат кости
Ты летишь с балкона
Разбиваясь о кроны
Нашего юного древа
Помнишь как мы
Объевшись черемухи
Дышали выхлопами
А потом гуляли
По извилистым подъездам
Вздрагивая
От каждого скрипа ступеньки
А потом с траурной крыши наблюдали
Цветение вишен
И губы твои были как вишня
И руки твои были как ветки
И слезы твои были так сладки
А боль твоя была так упоительна
Мы рвали волосы на головах друг у друга
Плотно сомкнувшись телами
А потом бросились вниз
В детство и юность
Когда голос твой парил пред годами твоими
Когда пух над губой
Вызывал умиление
А из окон шел ядовитый свет
Я замер
Ты замерла
Молчим до упаду
Кричим беззвучно
Мы парим над телами
***
Всю ночь поедал осьминогов
Они на вкус как вечность
А когда прилег под утро
То чуть не умер от удушья
Твои щупальца обвили мое естество
Мыча от возбужденья
В течении часа я изрыгал пену
А после был коньяк
И прогулка под ливнем
И улицы были пусты
И люди были словно мертвые
3
4
Танцуя в грязи
Словно давильщики винограда
Мы лобызались
И каждый поцелуй
Был отмечен громом
Люди вокруг нас
Сомкнулись кольцом
На месте глаз их сияли пустоты
Птицы в небе замерли
Mon petit раздавили на месте
Дыхание мое стало прерывистым
Они бросили меня на берег
Меня било камнями
А они все ждали
Когда великие воды
Наполнят мои легкие
©Алексей Тилли
3
5
ТАТЬЯНА ШУЙСКАЯ
«ХОЛОДНОЙ ВОДОЙ ПРОЙТИСЬ…»
Рыбалка
Медленно и осторожно снимать с крючка твое извивающееся тело. Слизывать кровь с твоих
порванных губ. Пытаться удержать в руках твое скользкое сознание. Испуг. Смелость.
Стремление. Биение. Успокоить. Твой полуоткрытый рот, твои затуманенные глаза. Отпустить
тебя в холодные воды подсознания. Опуститься на желтый песок. Желтой пыльцой лечь на
бархатные крылья маленькой бабочки. Желтыми цветами покрыть пологий берег озера. Заснуть.
Желчью разлиться по твоей радужке. Увидеть глубину. Ржавчиной покрыть спрятанный под
камни крючок. Уничтожить намерение.
Детское мыло
Я умываю руки. Я захожу в комнату, ложусь на пол. Неважно, чем он покрыт – ковром,
паркетом или уснувшей пылью. Сейчас это большое чистое зеркало – моя спина ощущает его
именно так. Я ложусь и закрываю лицо руками. И вдыхаю теплый запах глубоко в себя – чтобы
почувствовать – не так, как учат на уроках химии, а так, как учит память. Я – стеклянный графин с
яркими цветными карандашами. Я – изнаночные петли шерстяного носка. Я – паззлы, из которых
можно собрать птицу на ветке. Я – голос соловья, прозвучавший в конце мая 1996 года и
прерванный мягкой кошачьей лапой. Я – нота си, утонувшая в бархате персикового сока. Я –
треугольник головы богомола. Я – квадратное «о» колодца. Я – родниковая вода. Я – тайный яд в
углублении перстня. Я персидская царевна и стоптанный башмачок. В каждом осколке разбитого
зеркала можно увидеть свое отражение. В каждой песчинке можно разглядеть гору. Я –
гималайский медведь и близорукая панда. Я – фагот и смычок от скрипки. Я – тайна улыбки. Я –
зерно смеха. Я – только оборотная сторона эха – эха, с которым лопнул мыльный пузырь,
освобождая запах.
Клетка
Ты говоришь, что бьешься как птица о стекло. Я хотела бы увидеть кровь на твоих перьях.
Но ты как полиэтиленовый пакет, привязанный к ветке дерева. Ветер. И он рвется как перелетная
птица в клетке, увидевшая родную стаю. А отвяжи его – куда он полетит – не дальше ближайшей
канавы. Так что пусть остается хотя бы эта иллюзия. Ты говоришь, что ты как зверь, попавший
лапой в капкан. Я хотела бы посмотреть на капли горячей киновари на белом холсте снега, на твои
попытки освободиться. Но разве ты можешь пробежать мимо вон тех кустов, вдыхая воздух всей
грудью? Ведь ты не лапой, ты всем существом попала в капкан своей железной логики. И ты не
сможешь отличить вкус живой крови от запаха прутьев своей клетки.
Черника
Тихий солнечный день. Белый снег на темно-красных крышах. Тождество с парным мясом.
Торжество хищного Севера. Руке так мягко и хорошо, когда она ложится на синее одеяло.
Занавески как снятые со стекла морозные узоры. Осторожно, как рыбья кожа, скальпелем. Вчера
ночью они были похожи на застывший лунный свет – свет, которого можно коснуться. Я хочу
дотронуться до самых тонких косточек моего запястья. Не через кожу и не руками, а холодной
водой пройтись по их обнаженной поверхности. Я думаю, у меня очень белые кости. Холодные
как снег и гладкие как ивовые ветви или маленькие, заласканные морем камни. Раскрашенные
пластилином батареи. Чужое имя агрессивным граффити на стенах моего сознания. Пахнет
мокрыми шубами и свежей кожей. Цветы на обоях источают угольный запах. Рисовать бы эту
комнату серебром и черной тушью на плотной бумаге. Отпечатки стеблей и следы от бивней
мамонтов. Быть плюшевым медвежонком, сосущим выпавший кукольный глаз вышитым ртом.
Зашивать душевные раны грубыми нитками. Сидеть на полу перед зеркалом, забывая о том, кому
принадлежат отражающиеся в нем глаза. Думать, что это ягоды смородины, чудом сохранившиеся
на кусте в конце лета, когда багрянец сумерек и листьев становится ярче, а ветер пахнет дождем и
дымом.
Сумерки. Хрупкие надкрылья шороха освободили прозрачные крылья тишины с тонкими
прожилками желания. Так мраморные статуи сбрасывают тяжелые одеяния тел и раскрывают
3
6
спрятанный в глубине свет. Проникновение похоже на падение в глубокий колодец. Как сахар в
пакетиках, время пересыпает свой песок в твоих чайных глазах – звук, напоминающий о долгих
железнодорожных переездах. Лежишь, закрыв глаза и, кажется, что в тебя входит поезд и ждешь,
когда будет последний вагон, в котором едешь ты, и считаешь вагоны, и ждешь, а они все не
кончаются, и считаешь, и засыпаешь, так и не дождавшись, так и не увидев твое родное лицо.
Моя яркая сон-трава. Моя туманная весна. Мой отцветающий фиолетовым пламенем
снег. Моя раскрашенная гжелью глиняная чашка. Белые бабочки и синие стрекозы. Черный
раскрошенный хлеб на столе похож на разрушенный муравейник. И взятый в рот стержень от
шариковой ручки, словно вишневая ветка, облитая муравьиной кислотой. И зелеными кудрями
хмеля увитая поленница за баней не потеряла свой запах даже на фотографии. Но сладость моих
ночей, перебродив в темноте подсознания, теряет свой вкус. И туманом плывет перед глазами,
расцветая дурманом в венах.
Увертюра
Эти взгляды выглажены, тебе не понять цинизма свежевыбритых фраз, вкрутую сваренных
мыслей. Хлеб желаний замешан на перце и желтой глине, соль в узорах на кончиках пальцев, на
шкуре змеиной.
Твоя душа сохранила солнечный запах древних вымерших папоротников, чьи крепкие
листья были перисты и почти невесомы, и узор их теней был загадочен и сменялся со скоростью
ветра.
Быть с тобой – спотыкаться о тени растений; просыпаться бабочкой с янтарными крыльями;
лечить медом, собранным с ядовитых цветов.
И не завернуть ни вопросом, ни раковиной улитки той внезапной нежности, хлынувшей
теплой струей молока в горло голодного верблюжонка. Огненные поцелуи, лишенные страсти, но
текущие не водой, а тяжелыми струями голубого шелка. Шелухою от семечек заплевана красная
скорлупа наших пасхальных яиц. Как избежать этой радости, за которую придется расплатиться
тонущей болью, утягивающей на дно. И разве кто-то по-настоящему просил о спасении? Эта
стена, к которой я прижалась, чтобы рассказать тебе о заповедной нежности страха и окунуться в
горячую воду снов, которые никогда не уйдут в прошлое, потому что были им изначально. Эта
стена была как спина дельфина, но бесполезно было прижиматься к ней, и думать, что вынесет из
этих волн на спасительный берег. Потому что дельфин мой был мертв, и стена холодна. Кто
перекраивает реальность и обрезает призрачные нити парок?. Кто прозрачными тенями
переступает через порог? Не мы ли? На крылья моего ангела упала твоя тень. Но камни твои
утонули в колодцах моих зрачков. И кто бы ни отражался на их поверхности, я знаю, кем брошены
эти камни, и тепло чьих рук забрали они случайно. О чем ты могла мне поведать, когда я все
знала? О том, чего я не могла понять, не попав в самую сердцевину яблока раздора. И ткань моего
сердца прошивают золотые нити твоей боли, от которой невыносимо сладко.
И приближение к поверхности не может ослабить эту туго натянутую тонкую нить моего
томления. И погружение в глубину не может охладить эту раскаленную вольфрамовую нить
моего желания. И эти рыбы с серебристыми спинами и голубиными клювами не могут утолить
жажду мою водой, стекающей с плавников, не могут накормить меня молоком птичьим.
***
Аромат чужих слов теплым пеплом на блюдце.
Этот сон, словно плен – ты не можешь проснуться,
Этот сон будто плеть, пробужденье – больнее,
Грань как возglas хрустальный очнувшейся феи.
Когда ранено солнце, и серою цаплей
Рвется в небо погибнуть, так хочется плакать,
Ход троянским конем – «аз» и «веди» разгадки,
Где на шахматных досках затеяли прятки.
Это сон, словно карты, тасующий время,
Это бабочка Чжоу и бабочка Рея,
Это выпавший паззл из картины да Винчи,
Это теплое «до» грустной музыки нынче,
Это белый платочек и синее пламя,
Это в водах спокойных зародыш цунами,
3
7
Это пуля в стволе в ожидании воли:
Твой волчонок еще не попробовал крови,
Но зрачок расширяется неотвратимо,
Зреет точкой, проводит черту через мимо,
И червонною лентой дорога до рая
Или от, против шерсти проходит, лаская.
Но, задав свой ненужный и вечный вопрос,
Не забудь про сигнал и роение S-ос:
Пусть они, не добравшись до сладкого, жалят:
Абонент как всегда, к сожалению, занят.
Единороги
И.Н.
в чернилах нарочно выпачкав перья седые, ты долго чистила перья
перед полетом,
я сладкое солнце нарисовала медом на белой тарелке со стертой каймой
цвета неба,
оркестр теней виртуозно играет на нервах, я шоком и шелком сшиваю
хвосты синих рыб,
в агонии бьются зрачки в паутине их взоров, но пеной морскою
с короны древесной был смыт
мой возраст давно, пусть заброшены кубики, карты, фигурки коней-королей
и смешные дела
желание смерти мгновенной соленой спиралью ты в ножны вложи мои
нежной рукою тогда,
когда окольцованы будут все птицы и девы, Сатурн скинет пояс
на ратное поле и луг,
где сломаны красные копья, и стрелы Амура, став темными венами,
в яблочко не попадут.
©Татьяна Шуйская
3
8
«ДЕВЯТАЯ СТУДИЯ»
АЛЕНА АЙВА
БАЛКОН НА СЕВЕРНОЙ СТОРОНЕ
Медитация
Выстиранное белье прозрачно стекает на бетон. Кап! Я сажусь на пороге. Обнимаю свои
незагорелые колени. Смотрю на мир сквозь прутья балконного ограждения.
И успокаиваюсь.
Жизнь проста, думается мне. Вот она: вода, бьющаяся о камень, рваные и ржавые ленты
перил, косое и доброе вечернее солнце. И больше ничего.
Сегодня снова праздник на их улице. Кто-то позвонил. Политеховцы или Старлей со своим
дружком по кличке Ужас. Или еще кто-нибудь из их периодически всплывающих кавалеров. Значит,
снова комната, опрокинутая в закат, назойливое жужжание фена, ликующее пение в душе. Побеги в
секцию в одном белье с громоподобным хохотом. Я знаю весь этот вечерний ритуал наизусть,
поэтому я здесь. Из коридора слышны их голоса: вышли покурить. Знаю наизусть. Хаос запахов в
нагретом воздухе. Надь, дашь мне свои сережки? А карандаш? Если я в этом пойду, не стремно
будет? Достань мои джинсы, я не успеваю собраться. Ты задолбала, Надь! Сама доставай.
Заткнись, дура. Если он сейчас позвонит, что сказать? О Господи, ну поговори с ним сама.
И рев магнитофона из распахнутой двери. Чао! Мы пошли. Жди утром. Не скучай.
Не помешаю? - Перед глазами возникают два смуглых гладких стебля, укоренившихся в
кислотно-желтых шлепанцах.
Ли.
Она сгибает свое нездешнее, как будто высушенное, поджарое тело и садится, заслонив
наскальный рисунок – серп и молот с подписью «Коси и забивай».
Рубашка на веревке слева сочится солнечным светом, капает на бетон. До меня вдруг
доходит: это же Андрюшина рубашка. Она висит, не удерживаемая прищепками, белеет невинно,
парус одинокий, не рождая воспоминаний, не вызывая боли в сердце.
Как дела? - Ли закуривает, щуря свои монголоидные глаза. Голос у нее глухой, низкий,
она тоже изучена до мелочей. Сейчас я скажу: «Нормально», она выпустит дым сквозь круглые
плоские лепестки губ, спросит: «А где эти?», имея в виду моих. Я отвечу. Она скажет: «Работу
нашла?» и станет рассказывать, как она работала в «Шоколаде» («Знаешь, кто такие журналисты?
Это люди, которые ничего не знают, но всем интересуются...»). Потом потащит пить чай в свою
двушку с затхлым воздухом, серым котом Герундием и гитарой на стене.
Нормально, - говорю я, разглядывая Андрюшину рубашку. Аня, наверное, постирала.
Н-да... Кажется, весь мир замкнулся в облупленных стенах нашей общаги. Мое
переродившееся прошлое живет на одном со мной этаже, в соседней секции, курит полуголое
на кухне, обнявшись со своей нынешней. Стучится иногда в мою дверь, лучезарно улыбаясь,
спрашивает полтинник до понедельника. И я не изумляюсь противоестественному ходу вещей, видя,
как этот жизнерадостный призрак, этот восставший мертвец целует мою соседку по этажу,
вгрызается в теплую восемнадцатилетнюю плоть.
- А эти где?
- Собираются гулять.
- А-а... Работу нашла?
Но это же не он, это другой. Оборотень в белой рубашке. Тот, запертый в катакомбах моей
памяти, умер, погас, погасла и его улица, мертвая, заснеженная, скрипевшая под подошвами: уходи,
поворачивай назад, тебя там не ждут... Та, что шла по скрипучей дороге, тоже ведь мертва.
Оборотень, чем-то похожий на него, живет на моем этаже. Оборотень, чем-то похожий на нее, теперь
сидит на балконе, овеваемый дешевым сигаретным дымом.
Но кто мы и откуда...
Она говорит:
- Нет публикаций? Ты больна. Щас научу. Делается очень просто. Скачиваешь статью из
Интернета, ставишь свою подпись. Да я хоть свою любую тебе дам. Думаешь, кто-то разбираться
будет?
3
9
Город под нами - золотая гробница солнца. Наивные цветные крыши частных домишек лепятся
к кирпичным замкам местных королей, мягко светятся верхушки деревьев. Птичьи крики взрезают
небо. Где-то грохочет трамвай. Вдали на горизонте подъемный кран склонился к очередной
вавилонской башне.
Я смотрю, как извиваются дымные змеи над головой Ли. Странная она. Все друзья у нее
бывшие. Я примерно знаю, во что она играет, но молчу, позволяя втягивать себя в очередные
ненужные, тягостные отношения. Зачем...
Она говорит:
- Ты слышала когда-нибудь Ингу? Она поет, как Хьюстон. Только лучше. Я с ней сейчас
работаю. Представляешь: ноль музыкального образования. Мне с ней очень трудно.
Если задаться вопросом, что я здесь делаю, ответ, пожалуй, будет таким: стерегу свою стену.
Не совсем понимая зачем. Что за ней особенно ценного, за этой стеной? Какой такой уникальный
внутренний мир?
Вот и Ли тоже, как многие, уперлась в эту стену. Ходит вдоль нее, вынюхивает, ищет брешь.
Слабое место. Покупает меня лестью и мороженым. Обличает мои недостатки, мою праздность,
пассивность. Наставляет, промывает мозги. Делает вид, что пытается устроить меня на работу,
подтолкнуть. Открывает мне глаза. Щедро кидает понты. Атака по всей линии фронта.
Но ее беда в том, что в моей жизни уже была одна Ли.
Она говорит:
- Мне часто говорили, что я давлю людей. На самом деле меня почему-то многие боятся...
Ноги затекли. Я встаю, берусь за перила. Они еще хранят в себе дневное солнце. Освещение
сменилось на лилово-серое. Внизу, под сенью деревьев, уже собрались вечерние мальчики с пивом Бес, Нос и Петя из двести тринадцатой комнаты, в народе известный как Пьётр. Такая гоголевская
компашка. Из белой «десятки» внизу льется неожиданно ледяное:
If you 've been hiding from love,
If you 've been hiding from love,
I can understand where you 're coming from...
______________________________
Весна - это открытая балконная дверь. Пустая бутылка из-под пива на полу возле двери. Много
солнца из ничего. Ты, сидящий на корточках, прислонившись к стене, в потоке солнечной пыли.
Незажженная сигарета в твоих поникших пальцах.
Весна - это ты, сидящий у четырехугольника солнечного света, в тупике коридора, это мои каблуки,
гулко отдающиеся по коридору, это беспросветные ущелья твоих глаз, горький и сухой дым
апрельских субботников, плывущий мне навстречу.
Пряди падают тебе на лицо, в них запуталось солнце, и я понимаю вдруг: ты никогда не был здесь.
Никогда не сидел с сигаретой в общаговском коридоре у распахнутой балконной двери. Близорукая и
сумасшедшая надежда, ведущая меня по жизни, снова обманула. Чужая ненужная тень подняла
голову мне навстречу. Я машинально нашарила ключи в кармане сумки, открыла дверь. В комнате
царили пустота и беспорядок, благословляемые солнцем сквозь немытые окна.
__________________________________
Вечер уже плескался на донышке, и я пообещала себе, что не пойду к Ли. В ее комнату, где на стене
висит чешская гитара (ведь «в России делают только "доски"»). Пожалуй, на сегодня понтов
достаточно.
- Приветик, - вдруг раздается за спиной.
Андрюша с Аней.
- Привет, - говорю. Ли царственно кивает.
- Курить есть? - обращается к ней Андрюша.
- Последняя.
Аня протягивает руку, проверяя белье на предмет влажности. Она вся белая, почти стеклянная:
светлые струйки волос, молоко кожи, словно не тронутое солнцем, очки. Я смотрю на нее, гадая,
растрепал ли он ей про меня. Мне в общем-то все равно. Что он может предъявить общаговскому
курятнику? Даже меньше, чем тень. Загорелый, в пижонских джинсах, глаза спрятаны за темными
стеклами. Шашкина зовет его «Конь в яблоках» за островное мелирование. Какое он имеет
отношение к тому мальчику, который так трогательно разыгрывал ловеласа, который шептал: «Блин,
кажется, я втюрился...»? Который бросил меня потом одну в ледяной пустыне... Все вранье. Все было
придуманное - и мальчик, и пустыня. Впрочем, какое мне дело до реальности?
4
0
Я отпускаю прутья перил. Я парю над землей на уровне восьмого этажа. Я смотрю вниз на идущих
мимо людей, и мне кажется, что они, неузнанные, навсегда уходят из моей жизни. Стеклянная башня
снов…
Это были дни моей неслыханной свободы. Я просыпалась поздно, слушая, как за стенкой Тарасова
ругается со своим психованным парнем. Шашкина с Надей возвращались - если возвращались примерно в это же время и обычно для того, чтобы к вечеру опять исчезнуть. До начала занятий еще
оставалось время. Я лениво перелистывала газеты с объявлениями о работе или торчала на балконе,
перечитывая «Сто лет одиночества». Спешить было некуда, я никому ничего не была должна. Ли
иногда вытаскивала меня на тусовки, где в мертвенном неоновом свете люди-призраки воздвигали
свои воздушные замки. Продвинутые музыканты, PR-менеджеры, дизайнеры и арт-директоры... Ли
была среди них как рыба в воде. У нее имелось несколько подобных регалий, волшебных слов,
открывающих двери этого мира теней: журналист, продюсер, руководитель школы вокала... Школа
вокала помещалась на кухне нашей общаги. Впрочем, у нее было много фанаток из числа
первокурсниц.
- Вла-а-ад! - несется по коридору вслед герою в распахнутой на груди рубашке и кожаных штанах. Здороваться уже не модно? Куда летишь?
- А жить-то осталось... лет шестьдесят.
Влад всегда здоровается со мной так благосклонно, словно допускает к руке.
- Как дела, Влад? - меланхолично осведомляется Шашкина.
- Fine, baby.
- Работаешь?
- Ага. Над собой.
- А-а... Много платят?
Вот уже минут сорок мы сидим на балконе, пытаясь проникнуть в глубинные причины Шашкинской
жестокой депрессии, обрушения ее системы ценностей и исчезновения последних ориентиров в
туманном океане бытия, - словом, того состояния мыслей, суть которого выражается примерно так:
«Где найти нормального мужика?»
Влад как нельзя кстати.
Он позирует на балконе в своих узких кожаных штанах и с отросшими кудрями «типа мачо».
Внезапно на пороге материализуется Надя. С озабоченным видом ввинчивается в самый дальний
угол балкона.
- Спасайся кто может, - она вырывает у Шашкиной пачку сигарет и судорожно закуривает. - Царевич
идет.
- О, ноу!
Небо, небо в абрикосовых драконах. Я знаю: очень скоро мне придется спуститься вниз. Скоро моя
вольная, разноперая, разгильдяйская жизнь растает, словно и не было, общага исторгнет меня в мир.
Я буду биться о каменную твердь этого города, ползать в пыли, добывая кусок хлеба... Я знаю. И
люди, которые скоро станут для меня тенями, кажется, уже просвечивают, колышутся, перетекая
друг в друга.
- Такой классный день сегодня, - вздыхает одна из теней. Вглядываюсь: мокрые, дорого пахнущие
волосы, шелковые маки на халатике.
Дмитриева - Дмитрий - Царевич Дмитрий - Царевич...
По ночам меня мучили кошмары. Не спасало ни Надькино посапывание на соседней койке, ни свет,
не выключаемый ночь напролет, - если я оставалась одна. Лежа без сна, я напряженно смотрела на
квадрат бледного фонарного света на стене, каждую секунду ожидая появления на нем кошмарной
тени. Или, если моих не было, включала все электроприборы и забивалась в угол, так чтобы за
спиной, кроме стен, не оставалось ничего. Только не закрывать глаза... Но и видеть, ждать, что в
любую следующую секунду мир может явить свой истинный лик, чудовищную оскаленную в
усмешке морду, было невыносимо. Эта сумеречная зона, где не ощущается земля под ногами, где
чувствуешь свою полную беспомощность перед темными бесформенными волнами сознания, перед
его неуправляемыми приливами, оставляющими на берегу непонятные страшные обломки... Ничто не
могло спасти в мире, где возможно все. Ведь то, от чего я забивалась в угол, тоже было всего лишь
одной из возможностей. Почему бы этому не случиться со мной, если это происходит с другими? Нет
никаких причин кому-то спасать меня. Да и кто это - я? Что это? Зачем это? Зачем...
4
1
Отчасти поэтому, наверное, я и стала пропадать по ночам вместе с Ли. Иногда мы оставались в
общаге, засиживались до утра у нее, гоняя бесконечные чаи с кизиловым вареньем. Она пела под
гитару, рассказывала свои небылицы... Я сидела и думала, что пора с этим завязывать. Я уже почти
чувствовала себя виноватой в том, что я не такая, как она. И видела с каждым разом все отчетливее,
как сквозь ее каменно-безмятежные азиатские черты проступают другие, полустертые памятью...
Та, желтоволосая... Удлиненные тигриные глаза, то высокомерно сощуренные, то расширяющиеся от
детского страха, когда она прижималась ко мне у всех на глазах - потерявшийся ребенок...
Я видела, что Ли, как и та, другая, несмотря на мою текучую пассивность и кажущийся
пластилиновым характер, - ищет во мне все-таки опору. Опору своей эфемерной самоуверенности,
своему хрупкому всесилию, своим беспомощным понтам. Хочет прорасти во мне, обвиться,
разрушить своими корнями мою стену... Может быть, сочинить обо мне сказку как о молчаливом
преданном друге (ха-ха...) и потом долгими беспросветно-холодными вечерами согреваться моим
воображаемым теплом, рассказывать мне свои вечные истории, всегда завершаемые ритуальным:
«Ну, что ты думаешь по этому поводу?»
Как и та, другая... Полотно моей жизни, изрезанное на неровные ленты, перепутанные,
переплетенные... Мне кажется, я встречаю одни и те же лица - прошлое возвращается вереницей
бессмысленных клонов, словно заело пластинку.
Царевич как бы смущенно хихикает, словно извиняясь перед нами, убогими, за свое непомерное
счастье.
- После работы пришла, думала, посплю часик и буду доклад делать. В пятницу уже Марине
Владимировне сдавать... Просыпаюсь - уже восемь. Забила, в общем, я на этот доклад... - снова
извиняющееся хихиканье. - Все равно послезавтра Леша приезжает...
Она делает паузу, чтобы мы смогли до конца осознать весь масштаб ожидаемого события. Вкрадчиво
улыбается.
- Сегодня мне написал, что его повысили. Не знаю, у них там какая-то своя система, но я так поняла,
он теперь главный у них в отделе... Вот... Опять сегодня стольник мне на счет положил - я же ему
намекала, что с деньгами щас пока туго. А спать легла - телефона-то не слышу. Просыпаюсь:
тринадцать непринятых вызовов, представляете? Звоню - он трубку бросает, перезванивает, чтоб я
деньги не тратила. «Ты что, я тут с ума схожу...» -Царевич, как всегда, льется неудержимым
сверкающим потоком.
Мои, в кровь содравшие ноги на дорогах любви, молча курят.
- Кстати, Надь, зайдешь ко мне, я тебе фотки покажу с помолвки.
Надя, вечная жертва Царевичевых излияний, кисло улыбается. Шашкина яростно тушит окурок об
пол.
- Потом как-нибудь, Оль. Мы сейчас гулять собираемся.
- А-а... - Царевич понимающе усмехается. - С кем на этот раз?
- Да с этими опять, - нехотя начинает Надя, но Шашкина вдруг врывается:
- У которых «Опель-Вектра». У одного там своя фирма. Он меня к себе приглашает офисменеджером. Ну я еще подумаю, конечно. Не жирно ли ему будет. Офис-менеджера с
филологическим образованием. А второй -мажорик - к Наде. Обещал сегодня привезти ей двадцать
одну розу, - Надины глаза, и без того огромные, расширяются от радостного изумления. - Че, Надь,
пошли собираться. А то приедут, всю общагу разнесут, пока ты там в душе плескаешься... О, опять
звонят. Госссподи, ну что ж не успокоитесь-то никак? Аллоу... Привет, привет. Нормально. Сидим
вот с Надей, скучаем, да...
- Ну ладно, - понимающе-снисходительно ухмыляется Царевич, - я пойду.
И уплывает обратно в свою сказочную даль.
- Ладно, Ань, я перезвоню потом, давай пока, - сразу меняя тон, сворачивает разговор Шашкина. Ага, все, давай, до скорого...
Надя мгновенно сникает и натягивает платье на колени.
- Политех так и не звонил? - помолчав, спрашивает она.
- Какой там! - Шашкина, сдвинув брови, утыкается в телефон. - Молчат, твари.
- Да-а... - Сияющий «Опель-Вектра», овеянный розовыми лепестками, все еще реет перед Надиными
глазами. - Еще один пустой вечер. Может, хоть Пашину позвоним? Хотя бы просто пива попить на
лавочке, я не хочу дома сидеть.
- Ну да. Только пиво самим покупать придется. Забыла, как в прошлый раз?..
- Н-да... Дожили. Сами пиво мужикам покупаем... Пипец...
4
2
Минуту мы сидим молча, слушая, как под окнами кто-то привычно выкликает с характерным
акцентом: «Му-са! Муса!» Общага живет своей вечерней жизнью: шумит вода в душе, на общей
кухне что-то скворчит и дымится и кто-то терзает гитару. В сумрачных коридорах открываются
двери, из них проливается свет, и музыка, и голоса, выходят на ночную охоту девчонки в полном
обмундировании, надухаренные, раскрашенные. В темных пролетах курят пацаны в семейных
трусах, обнимаются парочки. За стенкой кто-то вопит: «Я тебе сказала: не трогай мои вещи, крыса!»
На балконе под нами, кажется, торчит Андрюша и матерится яростно, как матерятся только
малолетки. Судя по всему, разговаривает по телефону, потому что собеседника не слышно. Смешно:
когда-то я бы многое дала за такую вот возможность видеть его каждый день. Просто видеть.
Здороваться, проходя мимо. Так хотелось узнать его, разгадать. Теперь мы живем на одном этаже, он
мозолит мне глаза целыми днями. И он мне не нужен. Хотя я по-прежнему о нем почти ничего не
знаю.
- Ладно, - Шашкина порывисто поднимается, глаза ее характерно блестят. - Пошли собираться.
Я вижу, что в Надиных глазах появляется тот же лихорадочный блеск.
- А ты мне денег на маршрутку одолжишь?
- Да я тебе еще за пиво с того раза должна. А ты мне дашь свои зеленые тени? Ленч, ты там прилипла
к балкону, что ли? Пошли домой. Щас будет феерическое шоу.
Снизу, из лилово-черной утробы города, уже тянет холодом. Там в темноте улиц лежат, затаившись,
первые сухие листья. Город проглотил солнце, которому уже не суждено вернуться, как глотает день
за днем тысячи единственных солнц. Как когда-нибудь проглотит и нас. Но пока мне нравится
смотреть на этот город, на его темные хребты, океаны, и пустыни, сверху вниз - с восьмого этажа, и
знать, что это твой город. Пусть я понятия не имею, где ты теперь и кто ты на самом деле, — это твой
родной город. Пожалуй, это почти все, что я о тебе знаю. И сейчас он лежит у наших ног цветными
огнями радости и страха и миллионами возможностей и невозможностей - пропитанный,
наэлектризованный тобой до последнего окурка в холодных асфальтовых морщинах - весь сон,
мечта, воспоминание, вздох о тебе...
И я избавляюсь от всех мыслей и просто живу здесь и сейчас, просто существую, и мне нестерпимо
радостно-больно быть, биться в этой точке пространства - в самом стеклянном горлышке песочных
часов - в которой сошлись лучи памяти, мечты и боли - прошлого, будущего и настоящего, и сквозь
которую струится мое время, осыпаясь на холодный бетон.
©Алена Айва
4
3
ОЛЬГА ДЫМНИКОВА
ЗОЛОТАЯ ТУМАННОСТЬ
Амарна
амарнское лето сжимает в песчаных ладонях виски Нефертари
ей кажется, будто под кожей гудит золотая туманность
ей кажется, множатся соты в испуганных ребрах
и где-то внутри, в глубине притаилась пчелиная матка
колеблется в кварцевом воздухе тень раскаленного дома
немые виски источают тягуче-медлительный запах
медовые реки, медовые губы, медовые пальцы
коснешься стены - и на ней образуется сахар
когда скарабей на груди у соседского сына Сетнахта
шевелится во сне, потревоженный частым дыханьем
тогда оживает под сердцем пчелиная матка
вибрирует гулко и в самую душу горячее жало вонзает
Stretta
каждой точке должно быть место
на нотном проводе [I am bleeding]
впиши меня между бемолем и черной каплей
внутрь контрапункта
где рыдают и спорят crescendo
ласкают друг друга fortissimo
где все очень и слишком
где плотные звуки перенасыщены тембрами
парными нервными swoon-ными
именем Йозефа Гайдна
ревную тебя [I am bleeding]
Пять сек.
1.
Дождались. Осеннее равноденствие вот оно.
Главное, что равно это сила действия
и сила противодействия.
2.
Матерюсь. Со вкусом. Отчаянно.
Какого ты - в мою жизнь?!
Не пиши.
Мать твою, вот это случайность!..
4
4
3.
Пока ни один из нас от разрыва сердца
не лег на лестнице это лечится.
Увеличь количество мегагерц.
4.
Еще - уже - не
привыкла,
гвоздь забила,
освоилась.
Не скучаю.
Ты, попросту говоря,
из моего октября
цедишь лимонный сок для черного чая.
5.
Вот бы прямо под эти капли
выстелить шаг а-ля шарф вот так:
длинной дорожкой, обрывающейся внезапно.
Эвридика
И.Ш.
Это время уходит так тихо,
что кошка заснула на тысячу лет,
позабыв про охоту.
Это время снимает с Дюймовочки
шорох акаций и красные листья.
И нежнейшая слабость,
и томность во взгляде,
и медленность речи –
все вчера пролилось мимо края,
а кажется, будто приснилось.
Силуэт в твоем кресле светлеет,
портретное сходство имеет значение
только в альбоме.
Смех Дюймовочки тает,
а выдержка снимка - пятнадцать секунд –
растянулась на годы.
Циферблат навострил свои стрелы.
Он целится в лица –
на долгую, долгую память...
Все, возможно, не так.
На балконе не дождь - это бабочка бьется о стекла.
Я уже ничего не боюсь.
Вся усталость осталась в июне
ушедшей орфической эры,
безболезненно канула в Лету.
Вдоль этой реки не взойдет ни фантом, ни виденье.
4
5
Так бесплотна, бесплодна гармония.
Между эпохами пусто и тихо.
И в прохладном безвременье
можно понять:
упустить тебя - значит, забыть свое имя.
Если маятник снова качнется,
поддавшись желанию вновь испытать гравитацию яви,
Ты пройдешь мимо края и сделаешь фото,
но бездна не будет манить
с той же силой, как прежде.
Я проснусь возле брода речного,
в наставшей эпохе апреля
Орфей с Эвридикой помолвлен.
В полудреме потянется кошка.
Дюймовочка вновь прорастет в твоем кресле.
©Ольга Дымникова
4
6
ЮЛИЯ СМОРОДИНА
ПОКАЗАЛОСЬ
* * *
Показалось
А пахло как в детстве
Солнцем, небом, асфальтом,
Травой
На качелях взмахнуло так сильно,
Что зажало, как в детстве,
В груди
Показалось
А я все спокоен
Все такой же пью чай по утрам
Так же тапочки ставлю
На ночь,
Заперев пустоту
Замком
И лишь встав за водой на кухню
Мимо окон
Случайно
Пройду
Прости меня Анна-Мишель
Анна-Мишель шла с открытой спиной,
А на ней –
Дракон!
Ах, Анна-Мишель,
От Вас же ждут благоразумия, благочестивости,
А вы разгуливаете Страшно сказать! –
С драконом на спине!
Анна-Мишель ничего им не ответила,
А взяла большущую кружку горячего чая
И гордо удалилась.
Дракон посмотрел на оставшихся
Презрительно.
©Юлия Смородина
4
7
АЛЕКСАНДР ЧУРАЕВ
ПОВЕСТКА ПРИШЕЛЬЦУ
Океан простирался перед ними, прозрачно-синий, хмельной, словно молодое вино далекой родины.
Шумел ветерок, бегущий от далеких гор, напоенный свежестью их вершин. Лохматил пальмы побережья.
Трое пришельцев стояли на песчаной косе дикого берега. Солнце поднялось высоко; жарко играло
бликами на боках корабля за спинами троих.
– Это хорошая планета, – сказал один и положил ладонь на плечо командиру.
Высокие и стройные пришельцы, одетые в аккуратные комбинезоны, любовались легкими волнами.
Волны тихонько шипели, набегая на песок.
– Это – хорошая планета, – повторил командир тихо. Прикрыл глаза, глубоко вдохнул щекочущий воздух
океана.
– Пора, – сказал третий. – Здесь есть люди.
Пришельцы пошли на корабль. Через минуту он, серебристый и быстрый, исчез в небе.
Господин Браун любил тишину. Он сидел на балконе своего особняка, оглядывая луг. После долгих лет на
Уолл-стрит он считал себя вправе спокойно отдыхать в своем доме на зеленом поле – двадцать гектаров.
На хорошем поле, где есть прохладный ручей, рощица вязов, луг высокой травы, и – трехметровая стена в
три кирпича, отделяющая владение от суетливого мира. Дом и участок обошлись недешево, хотя Браун и
сэкономил прилично, когда после сделки отсудил у риэлтерской конторы половину стоимости. Повод был
надуманный, но цель оправдывает средства.
Потому господин Браун совсем не обрадовался серебряной банке, возникшей на лугу, на берегу ручья.
Она стояла там, похожая на ребристый наконечник стрелы. И трое наглых вторженцев вышли из этого
металлолома. В блестящих костюмах, краснолицые и крепкие.
– Мы прибыли с миром из другого мира! – сказали они, подойдя к дому.
«Ничего оригинальнее придумать невозможно!» – подумал Браун, и ответил:
– Вот и убирайтесь в свой мир, а мой оставьте в покое!
Наглецы переглянулись, и снова уставились на Брауна. Он подумал, что голливудские деятели – а это
были, очевидно, они – напрочь потеряли чувство меры. Никакого уважения.
– Это частная собственность, – повысил голос Браун и поднялся из кресла, – и если не уберетесь сейчас
же, будете представлены моему страховому агенту!
– Вы не желаете встречи? – воскликнул один.
– Нет! – крикнул хозяин и пошел в дом. И уже оттуда донеслось:
– И вы не захотите!
Пришельцы остались на месте, глядя на пустой балкон.
– Что-то не так, командир. Он принимает нас за кого-то, кто ему досадил.
– Похоже. Но мы постараемся наладить контакт. Ведь это...
Из дома грохнул выстрел, что-то свистнуло поверху.
– Это мой агент, – раздался крик хозяина. – Самозарядный ремингтон!
Пришельцы окутались радужными сферами и стали отходить. Господин Браун появился на балконе с
карабином в руках. Он заметил защитные поля пришельцев. Впрочем, они его не слишком впечатлили.
Он не стал стрелять по уходящим. Прикинул, что слишком много будет суеты с полицией, да ведь и
наглецы из Голливуда.
Но от выстрела по их оловянной банке Браун не удержался. Карабин хлестко грохнул, вокруг железяки
вспыхнула красным туманная сфера, и странные зеленые искры полетели оттуда, куда Браун всадил
пулю.
Над городом остывало небо. Появлялись первые звезды, пока еще робкие, бледные. Прохожие не
смотрели на них. Лишь странная троица обратила лица к небу.
Аквариум закусочной на обочине шоссе светился изнутри, и яркая реклама отбрасывала красно-желтый
свет на редкие дома. Пестрая компания подростков шла по улице. За ними следовал пожилой мужчина.
На нем были синие джинсы, белая майка, пиджак. Смуглый, с трехдневной щетиной на горбоносом лице,
он спокойно шел и прихлебывал из бутылки.
От компании отделилась девчонка и подбежала к пришельцам.
4
8
– Привет, парни!
Они встрепенулись, с надеждой поглядели на нее.
– Сигареткой угостите?
Трое тщательно обдумали вопрос. Командир ответил:
– Если скажете, что это, обязательно достанем.
– Странные вы какие-то? – сказала девчонка. – Нет травки, э?
Мужчина в пиджаке остановился неподалеку, прислушался к разговору.
Командир совершенно по-человечески развел руками.
– Кто у вас самый главный? – спросил он.
– Боб Марли, – усмехнулась девчонка. – Ладно, парни, бывайте.
– Где его найти? – выкликнул командир вдогонку. Но девчонка уже смешалась с компанией. Оттуда
донесся смех.
Мужчина внимательно смотрел на пришельцев. Белая машина с шестиконечными звездами остановилась
возле троицы, и рослый полисмен вышел из нее.
– Это ваш механизм? – сказал полисмен и кивнул на корабль, громоздившийся на обочине.
– Да, – ответил командир, – Вы – представитель власти? – поинтересовался с надеждой.
Полисмен лишь улыбнулся в ответ.
– Придется выписать вам штраф, сэр, за нарушение правил парковки, – сказал он. Размашисто написал
что-то в блокноте с квитанциями, оторвал листок и протянул командиру.
– Что это? – спросил тот.
– Штраф, разумеется! Благодарю за сотрудничество, – сказал полисмен.
– Можно увидеться с вашим начальством?
Полисмен поджал губы, холодно осмотрел краснокожую троицу.
– Не думаю, что квитанция – серьезный повод для встречи с начальником управления, – сказал он.
– Но все же? – настоял командир.
– Приемные дни для граждан – каждая третья среда месяца, – ответил полисмен. – Вам придется
подождать три недели, и начальник примет вас. Не забудьте записаться.
Командир тяжело вздохнул и сказал доверительно:
– Он сделает исключение для инопланетян?
Полисмен при этих словах отстранился и взгляд его стал совсем недружелюбным.
– Такие вопросы не в компетенции полицейского управления, – ответил он.
– А в чьей?
Полисмен улыбнулся вдруг и проговорил доверительно:
– Я дам вам визитку. Обратитесь, это хороший специалист.
С этими словами он протянул карточку командиру. Горбоносый мужчина неподалеку сделал могучий
глоток из бутылки, закашлялся. Он глядел на инопланетян, не отрываясь. Полисмен покосился на него.
Мужчина спрятал бутылку за спиной.
Белая машина с шестиконечными звездами уехала. Пришельцы посмотрели ей в след.
– Не понимаю, – тихо проговорил командир, рассматривая визитку Эндрю Стаута, врача-психиатра
(частная практика, прием ежедневно, включая пациентов без социальной страховки). – Ведь это развитая
цивилизация. Они знают космос, они снимают фильмы о пришельцах... В чем же дело?
– Может быть, здесь крупный межзвездный центр? И все они – с разных планет. Ясно, что им нет дела до
нас, – отозвался другой.
– Я всегда в это верил, – воскликнул мужчина в джинсах и пиджаке. Он подошел к пришельцам. – Добро
пожаловать!
Пришельцы молча смотрели на мужчину.
– Я знал, что рано или поздно это случится! – говорил он, – Но не думал, что доживу!
Инопланетяне переглянулись, и командир сказал:
– Мы пришли с миром!
– Рад встрече! – отозвался мужчина. – Меня зовут Яков Фридман, бывший адвокат.
Пришельцы слегка поклонились.
– Почему никто кроме вас не заинтересовался? – спросил командир.
– Друзья, – сказал адвокат, – в этом мире еще не было пришельцев. Но этой планетой правит страх!
– Почему? – воскликнули все трое. – Что за страх?
4
9
– Страх быть обманутым, страх попасть в суд, страх посмотреть дольше обычного на необычного
человека, страх лишиться работы, не успеть на автобус, обнаружить рак груди, пропустить сериал... –
Яков перевел дух. Пришельцы слушали, распахнув глаза.
– И люди боятся поверить! Их так долго учили циничному недоверию, что по-другому уже редко кто
может.
– А как же вы?
Яков рассмеялся, и выкинул бутылку в титаническую красную урну.
– Я – адвокат.
Один из пришельцев тихо сказал командиру:
– На этой хорошей планете единственный кто внял нам – это адвокат.
Небо посинело до черноты. Звезды стали ближе. Яков посмотрел на них, улыбнулся.
– Кстати, что значит – адвокат? – поинтересовался командир.
Корабль чертил орбиту вокруг Земли. Пришельцы внимательно изучали записи, которые показал им Яков
в глобальной сети. Сам он смотрел на планету через большой иллюминатор.
– Это красивая планета, – сказал адвокат сам себе. Инопланетяне услышали.
– Да, – ответил командир, – Пожалуй, самая красивая из тех, что мы видели.
Яков вздохнул.
– Как успехи, ознакомились?
– Да, – кивнул командир, – мы обратимся к президенту большой страны.
Яков покачал головой.
– Неудачная идея. Из вас вытянут технологии, и эта страна обратит их на благо лишь себе, а другим
станет плохо.
– Может быть, в лигу наций? – предположил другой.
– Нынче называется – ООН. Генеральный секретарь не станет связываться, – усмехнулся Яков, – Вдруг
отправят в желтый дом? Да и результат будет примерно такой же, как если бы обратились к президенту.
– Тогда подключимся к центральным каналам и выступим, – сказал третий.
– Это можно, – кивнул Яков, – только спишут, думаю, на хакеров-мистификаторов.
Он задумался, потер крупный свой нос. Пришельцы смотрели на адвоката, словно подсудимые, чьи
судьбы зависели от его изворотливости.
– Я прочитал, – сказал вдруг командир, – адвокату положено вознаграждение. Это так?
Фридман кивнул, не отвлекаясь от дум.
– Что обычно дают в награду? – командир с трудом произнес это пока не совсем понятное слово.
– Золото, – рассеяно буркнул Яков. Мысль его заработала ясно, решение почти созрело.
Пришельцы углубились в изучение записей. «Золото – химический элемент... атомный номер 79...
тяжелый металл желтого цвета...» – прочитали они. Командир кивнул сородичу. Тот коснулся пульта
синтезатора.
Яков бездумно наблюдал за ними. В воздухе перед пришельцем возникла огромная ягода вроде ежевики,
окутанная призрачными облаками. Ягода стала уменьшаться, превращаясь в точку, становясь золотистой.
Вместо нее показался прозрачный куб, похожий на игральную кость, и на каждой ее грани золотились
всегда пять точек, и в центре куба сверкала такая же. Куб стремительно съежился, и оказался
облепленным своими копиями. Они заполнили все. Вот вместо них поплыл золотистый туман, и вот он
сгустился в блестящий слиток.
Командир покрутил его в ладони - слиток был тяжел – и протянул его Якову. Тот посмотрел и... покачал
головой.
– Мне не нужно золото, – ответил он, – Я думал, вы спросили из праздного любопытства.
Яков улыбнулся и стал похож на хитрого смуглого гнома.
– Я придумал! Слушайте внимательно!
В Женеве было пасмурно, над озером гулял ветер. Последние новости потрясли дипломатические круги.
Вчера Си-эн-эн передало репортаж о крушении покинутой международной космической станции на
орбите. Некий, видимо, рукотворный объект столкнулся с нею на страшной скорости и разметал обломки
по околоземному пространству. Жители Сибири могли наблюдать красочный метеоритный дождь
прошедшей ночью.
И вот уже сегодня утром поступила передача от... пришельцев, адресованная - ни больше, ни меньше международному суду. И суть ее заключалась в иске, который пришельцы собрались вчинить ООН, как
представительству Земли, за халатное обращение с техникой в космическом пространстве, повлекшее за
5
0
собой ущерб третьим лицам. Гавайская обсерватория уже подтвердила: на орбите чужой космический
корабль.
Секретарь был весьма обеспокоен и разослал уведомления мировым лидерам. Ему не хотелось в одиночку
отвечать за столь серьезную ситуацию.
– Ни один предшественник не сталкивался с подобным, – сетовал он, глядя на беспокойное Женевское
озеро. – Черт знает что такое!
Всем теперь стоит озаботиться и посмотреть друг на друга другими глазами. Мы не одни! Да еще, как бы,
провинились... И, честно признаться, обстановка на планете не слишком подходит для демонстрации
пришельцам...
И братья по разуму выбрали в обращении такой тон, что невольно вспоминались фильмы вроде «Дня
независимости».
«В Гааге будет нескучно», – подумал секретарь.
– Вот так, – сказал улыбающийся Яков, – Серьезу прибавилось. Причем резко!
Командир поклонился адвокату.
Только что пришельцы приняли ответ с Земли: люди приветствуют братьев по разуму и просят не
возводить досадный случай в систему. Земля приглашает космических странников!
– Это удивительное место! – сказал командир. – Многое еще непонятно мне в этом мире.
– Мне тоже далеко не все понятно, – хмыкнул Фридман. – Но здравый смысл таки не потерян.
– Что-то не так? – спросил пришелец.
Яков засмеялся:
- Если бы дело дошло до суда, я бы его не выиграл!..
©Александр Чураев
5
1
КУЗЬМА КУРВИЧ
ГРЯЗНЫЕ ВЕРЛИБРЫ
***
это тот случай когда солнце не сжигает меня до углей
мало того я бегаю за лучами
которые при снижении попадают во двор
возле 25 школы
только в прогалах между домами 9-ти этажей
я уломал себя на полтараху "Визита вечернего"
с Димкой Недецким болтаем
о работе, политике и проститутках
(типа невинных заложницах богатого города)
мы нереализованы нам не становится комфортно
а ещё цинизм - наша последняя отдушина
ЛИНГВА
Язык, на котором говорят в трамваях
Либо телячий, либо морской
Варится в котле со специями
Язык, на котором говорят в трамваях
Генетически не может
Сворачиваться в трубочку
Язык, на котором говорят в трамваях
Это гриб, который не похож на съедобный
Язык, на котором говорят в трамваях
Это один из языков пламени
Лижущих мои яйца
Язык, на котором говорят в трамваях
Раздваивается и выпрыгивает
Раздаётся шипение
Язык, на котором говорят в трамваях
Отрезвевший и отмороженный
Проснулся в Северном трамвайном ДЭПО
Чтобы окончательно отвалиться
АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ИСТОРИЯ
Брежнев любил охотиться на кабанов из засады,
А Хрущёв натягивал штаны выше пупка…
1.
В тёмном холодном погребе
Связанный по рукам
С кляпом во рту
Валяется на полу
“Никита Сергеич Хрущёв”
5
2
Хрюкает носом как хряк
Хочет что-то сказать
«Не хрюкай, моя добыча
Поймал я тебя на радость жене
Видишь, жена, на дне
Барахтается
“Никита Сергеич Хрущёв”
Огурцы рядом солёные в банке»
2.
Кабаны охотятся в лесу на “Брежнева”
Делают засаду в овраге
Разбрасывают яблоки
Глубокой ночью “Брежнев” попался
У каждого кабана уже есть “Брежнев”
Но ловить нового заложено генетически
Подарить соседу “Брежнева” – это вежливость
НА РУКАХ
Поэта носят на руках
Поэт не может ходить
Но существует фото
Где поэт-акробат
Упражнения на брусьях выполняет…
Бегает на руках…
Стоит на голове…
Плавает на спине…
Приседает со штангой…
На уроках физ-ры ходит гусиным шагом…
Поэта носят на руках(!)
Поэта носят на руках(?)
Поэта носят на руках(.)
Поэта заносят в печь
Потому что поэт не может
Ходить человеческими шагами
***
Жалко взрослых
У них только сервант, шифоньер, стол,
Кровать и Чёрно-белый с Горбачёвым
Ни одной книжки с картинками
Только на календаре стальная деталь
С надписью:
“Средневолжский Станкостроительный Завод”
©Кузьма Курвич
5
3
НАДЕЖДА МАСЛЕННИКОВА
СКАЗКИ
Как бы
- … И это как бы… Кстати, а кто такие какбы?
- Какбы… Какбы… Это такие существа вроде птиц! Хотя и размером с кошку. Точнее, они похожи
на птеродактилей, только добрые. Не очень толстые и не очень худые, так, в самый раз, чтоб можно
было летать. Малыши у них бледно-голубого цвета, а вот взрослые – ярко-салатовые. Шерсть у них не
очень длинная, но мягкая. Хвост короткий. Да он им и не нужен, по большому-то счёту. Естественно,
они разумны, даже умнее нас. К их старикам даже драконы приходили советоваться в своё время.
Кстати, средняя продолжительность жизни у них…
- Ну ты что, разве можно это говорить?!
- Ладно, извини. Никому неизвестно, сколько они живут. И никто ещё ни разу не видел мёртвого
какба. Ну и имечко ты придумала…
- А чем они занимаются?
- Они насылают миражи, бред, сны. Но какбы совсем не злые. Эти миражи и сны добрые, никому не
причиняют вреда.
- А чем они питаются? Мыслями какими-нибудь?
- Слушай, я же их придумываю! Вот сама попробуй мыслями попитаться… Какбы травоядные.
Точнее, вегетарианцы. Очень любят орехи всякие, фрукты. И молоко. Не ясно, почему тогда мясо не
едят, но вот такие они. Кстати, самый любимый фрукт у них – яблоко, как и у тебя. Ещё они шоколад
очень любят. Поэтому и пытаются поближе к людям держаться. Ну да, если без людей – то на кого они
будут миражи насылать…
- А они ночью спят?
- Спать они могут когда угодно, как и мы. Разве что они более активные, и для сна им надо часов
пять, не больше. Ночью они в основном и заняты, ты что, забыла? Какбы летают над домами… Точнее,
они чувствуют, кому в данный момент нужны и сразу же летят туда…
Звонок. Беги, опоздаешь на пару!
- Пока! Потом договорим!..
…А в нише, около которой начался этот разговор, медленно приходили в себя только что
появившиеся какбы. Они ошарашено мотали головами, пытаясь понять, как такое могло произойти.
Моргали глазами, пытаясь привыкнуть к окружающему миру и к тому, что они теперь существуют.
Кстати, глаза у них оказались очень красивыми. У малыша – ярко-синие, огромные. У двух взрослых –
тёплого шоколадного цвета. Все трое глубоко вздохнули, видимо, осознав, что с ними приключилось,
и хотели уже лететь искать себе убежище, как вдруг вернулась та девушка. Она посмотрела на них и
виновато улыбнулась: «Извините, что так вышло. Я не специально, вы ж понимаете? Пока у меня
поживите, а там что-нибудь придумаем!»
Сказка в 6.52
Утром, когда холодно, нельзя выпускать слова, которые в тебе, без куртки на улицу. А то они
замёрзнут, застрянут фарингитом в горле, и придётся очень долго их оттуда вытаскивать.
Утром слова любой может обидеть. Они почти бессильны – маленькие и беззащитные.
Лучше не выпускать их с руганью.
Утром слова ещё спят. Не нужно насильно их вытаскивать. Или запихивать обратно бутербродом с
колбасой. Слова осторожно нужно отпоить горячим кофе, чаем или какао. Ни в коем случае нельзя
торопиться, иначе они захлебнутся. А так – они наполнятся водой, станут круглыми, вальяжными. И
легко, мягкими шариками, будут выпрыгивать наружу.
Утром слова просто необходимо прокатить в трамвае. Только там тоже не стоит тратить их по
пустякам. Самое правильное – уступить место бабушке и тихонько стоять, уткнувшись в окно. Пусть
слова набираются впечатлений перед новым днём.
5
4
Про трамваи
Ночью с неба на Землю сыплется мелкая серебристая пыль. Многие принимают её за снег, а когда
снег невозможен – за пыльцу или ещё что-нибудь реальное. Пыль прилипает только к трамвайным
рельсам. А чтобы она ровнее на них лежала, ночами ездит специальный трамвай, который всё
разравнивает.
Зачем так всё устроено, я не знаю. То, что трамваи на самом деле межзвёздные путешественники, и
так всем известно. Вот когда утром в вагоне холодно – это же не оттого, что печки совсем не греют.
Или что их не включил машинист. На самом деле это космический холод. Представляешь, как было бы
ужасно, если б целый день люди не согревали трамваи своим теплом? Ведь без этого вида транспорта
никак нельзя. А так бы они простудились и умерли.
А небо никак не может без трамваев. Они же ближе всего к нему. Не только соединены с ним
проводами, но даже и не ездят по земле.
Рельсы-то растут из той серебристой пыли, что ночами сыплется на Землю с неба.
©Надежда Масленникова
5
5
СВЕТЛАНА ГРЕБЕННИКОВА
«НАШЕ ДЕРЕВО СЧАСТЬЯ ВЫРАСТЕТ ГОВОРЯЩИМ…»
***
найду дубовое зернышко,
посажу его дома в вазу,
дважды в день поливать буду
только шипящим:
тишиною и шутками,
шампанским и кашей…
наше дерево счастья
вырастет говорящим.
плодоносить будет вишней.
сок выделять бродящий.
и на него слетятся
все кому скучно и страшно.
ленточками украсим,
узелки – на удачу.
в дупле загнездится солнце,
луна под корнями спрячется.
знаешь, мы теперь можем
выходить на трассу,
по которой летают ангелы
на самых быстрых «американцах».
***
я представил себе себя
с длинным слоновьим носом
первый из нас сказал:
- кажется мы виделись.
второй засомневался и бросил…
в ноги мне свой серый нос
не стоило смущать его сходством с собой
в нос буркнул один из нас
а второму надоело мучиться вопросом
кто из нас кто
и он просто ушел в лес
волоча за собой совесть
мучившую по ночам обоих
СОНИ САДОВЫЕ
в дупле пробкового дерева
мирно посапывают садовые сони.
что их заботит – ничто,
только лягушки бродящие
по заболоченному саду,
которых сони считают своими друзьями.
из жалости они бросают им плоды познания,
на которые те не обращают внимания,
лязгают наростами челюстными
и пяточками копают под корнями жижу,
едят мух и ничего не видят,
кроме своей жажды найти себе пару.
©Светлана Гребенникова
5
6
НИКИТА РУБЛЕВ
ЗАВОДСКАЯ ЛИРИКА
Скромный парень заводской
Я скромный парень заводской,
Настырный и задорный.
Отточен, как резак складской,
Иль как зубец опорный.
Встречаюсь с девушкой одной
Красивой, умной, ловкой.
Таких не выдолбить плитой,
Не получить штамповкой.
Я для неё стихи строчу,
Как автомат для клёпки.
Мне всё на свете по плечу.
В цехах народ не робкий!
Для сердца для её замка
Ключ выточу вручную.
Когда стою я у станка,
В мечтах её рисую.
На чертеже масштаб 3 к 2
В проекциях с сечением,
Пока мой инженерный ум
Справляется с точением.
Ведь горяча любовь моя,
Как доменная печка.
И с ней внимателен так я,
Как с топливной утечкой.
Оклад мой в 8 тыщ рублей
Спугнуть не должен, вроде.
На кировском найдём вещей
Дешёвых и по моде.
Пусть неурядиц бытовых
Хлебнуть пришлось сурово,
Но наш союз сильнее их,
Прочнее шва сварного.
И пусть отличия в нас есть,
Но мы не в антиподе.
Как квалитет H7 к m6
Друг другу мы подходим.
Коррозией страсть найдёт на нас,
И снова мозг мой грезит
Как в её нежный женский паз
Мой вал отлично влезет.
Засос наш цепок, как пинцет,
И сладок, как повидло.
Я скромный парень, спору нет.
Не то что вы тут, быдло!
Амбиции
Миша мечтал об актёрской карьере,
С черепом в мыслях по сцене ходил.
Но перед Гамлетом хлопнули двери,
Мимо «кулька» пролетел Михаил.
5
7
Лена мечтала быть звёздно-богатой,
Предпринимательство – самый ништяк!
Кризис надежды угрохал лопатой,
И с бизнесменством случился напряг.
Жора мечтал пилотировать в ралли,
Звучно шоссе на оке пролетал.
Кубки, призы, чтоб девчонки давали,
Только его ждал карьерный провал.
Зина мечтала стать яркой певицей,
Как Агилера, Шакира, Миноуг.
Но не дано всем фантазиям сбыться!
Даже с продюсером секс не помог.
Я каждый день вижу их на заводе:
Миша Лаэрту дерзит за станком,
Лена сидит там в цеху на проходе,
Месячный план одобряя кивком.
Жора гоняет на электрокаре,
Зина поёт за прокраской гаргрот.
Сказки наполнятся запахом гари,
Жизнь по хлебалу амбициям бьёт!
©Никита Рублев
5
8
ЛИЛИЯ АБДУЛМЯНОВА
Июнь
Закат
…Закатный огонь ослепил, лишил последнего, и так – лгущего представления об окружающем
мире, всё стало – солнце, все стало – золотые травы этого сегодняшнего поднебесья, все стало…
нет, за такие речи ты не похвалил бы меня… я буду молчать о том, как полно дышалось мне, пока
пылало солнце, пока пылали мои щеки, пока безумно и радостно плыла голова: «здесь, сейчас»…
Там, тогда.
…Кто мог подслушать сны мои, откуда было знать солнцу, в какой момент надо сесть, чтобы все
случилось ТАК? Чтобы было золото, горчащее на цвет и запах, полынное, одуванчиковостеблевое…Чтобы пушистые головы ни в чем неповинных, как знакомой, закивали мне
навстречу…
…«И только один одуванчик на склоне предательски пел вместе со мной:
«НЕ забывай – не забывай меня!»…»
Ты смеялся, легко и мягко, касанием теплых потоков полевого ветра. Ты называл меня жадной –
потому, что я, как самый дотошный ростовщик, коплю (жадно впитываю – и уже не могу
выпустить со дна распахнутых – к тебе ресницами – глаз), пересчитываю (перечитываю!) без
конца свои малые сокровища. «Ты их – собираешь?!». Да, собираю – и теперь – этот закат – мой.
Ты поднимаешь на меня строгий (серо-бирюзовый!) взгляд. Брови сходятся легкой хмурью – а в
уголках рта легкая усмешка: ну что со мной такой делать! Ты видишь в моих глазах отражение все
того же демона, что и прежде – он по-прежнему угрожает тебе тщетной попыткой
свободоугнетения?.. Может, он и вправду глядит на тебя из своей тюрьмы… (а я так старалась,
чтобы лик его не проступал на поверхность…) прости ему: созерцание – все, что у него осталось…
(я хочу верить: так). Я не волшебник. Я только – у…
Когда – ни – будь.
А сколько равнодушия – ВЕ-ЗДЕ – и пребывая в равно-душии, не нужно гасить неровного,
неравного, нервного пламени, которое резкий ветер сбивает то в одну, то в другую сторону. Нет
нужды в опаске опаления (опалы?). А со мной не так – и все – какой-то вольнонаёмный туман –
сама придумала, из чего сплести его…
РАВНО-душие – не про меня (не-про-меня – и…). Чтобы сравняться – даже сравнить! – хотя бы на
миг нужно совпасть по всем пространственно-временным – и Бог знает, каким ещё, координатам –
СКОЛЬКО совпадений должно быть подстроено!… Со-впадений… Со-В-падений!.. Да туда ли –
вообще мне падать!?..
А бывает ещё ровно-душие и ровно-дышие. Здесь и вовсе не обо мне. Прости за неумение.
Я – только… нет, я даже и не обещаю – что научусь…
Смешны, смешны мои плоскопараллельные кривые, мои не-спиральные циклы… но
оттолкнувшись от берега, где каждый шаг был взвешен и измерен, вдохнут мельчайшими
глотками – и выдохнут судорожно, я зажмуриваюсь: неизвестность – и берег, к которому пристаю
– ЧЕМ, скажи, мог бы быть сразу узнаваем?.. Здесь, сейчас – я верю – дышится НОВЫМ.
…А сколько невесомых парашютов, сколько отважных десантников отправили мы сегодня в закат
– летят ещё? Кажется, приземлятся – и вот тогда затмят собой мой воздухоток, мягким комом в
горле напомнят мне: ни один полет не вечен. За каждое дуновение (пере-вздох и недо-поцелуй)
должна быть расплата новым вздохом…и тогда все, что вспугнуто и потревожено – в грудь…
Июль
Здесь и сейчас
Есть ты. Где-то там. Не вспоминая, не сожалея. Со-жалея – это если б в знак солидарности со
мной… Когда в два часа ночи, БЕЗ кофе-доппинга, БЕЗ какого-либо желания отправиться спать и
уже (ну так и быть, можно – всё-таки два часа ночи, да и день не из легких) без каких-либо мыслей
в голове – вдруг жалеешь сразу и совершенно одновременно, что не стала в этом году матерью,
как добрая четверть твоих подруг. И что милый мальчик со школьной фотографии уже не такой
уж милый… хм… да и не мальчик уже. Что нет уже того чувства неподражаемой легкости во всем
теле, когда от мелких кипучих пузырьков в мышцах хочется подпрыгивать все выше и выше – и
уж какой там потолок (и ведь – подпрыгивалось – а теперь – увы!). Что время тянется, как
проклятый двухсотвагонный товарняк, что времени – нет - оно все уже ушло сквозь пальцы – а ты
ещё учишь меня не быть жадной и не сжимать ладоней, отпуская! А ты все еще продолжаешь
меня учить, может, боясь не успеть: не дойдет. Бойся: не успеешь. Не до… НЕ – ДО! Даже
5
9
кажется, что и вовсе это есть: после. ПОСЛЕ того времени, что было установлено мной на
НИКОГДА. И чтобы часы вовсе не остановились, ты заводишь их на новый срок: «тебе
НИКОГДА не СВЕТит». И – будильник на 6 часов. А – зачем? Ты - НЕ ЗАБЫВАЕШЬСЯ. Я же
просто не вспоминаюсь.
ОтЛУЧение от ЛУЧшего. «Ведь – не приручение же – ПРИЛУЧЕНИЕ!»
А не боишься, что твоё НИКОГДА тоже вдруг окажется неожиданно конечным? КОНЕЧНО, не
боишься. НЕ_ТОТ_ВРАГ. Слаба – к.
(Тщусь сказаться сильнее – от.)
Моё одуванчиковое поле за две недели стало несдуваемо-васильковым.
Так уходит легкость.
И кто-то – движение – левым боковым зрением.
Это просто – поздний час.
А у меня часы песочные. И их каждый вечер заводит песочный человек… иногда пополам с
солью… страшно?.. Ну, дети! «Теперь в постель! В постель! Песочный человек идет, я уже
примечаю!» (Э.Т.А. Гофман – см.)
А я люблю ещё нажимать сразу по две, а то и по три клавиши: всегда любопытно, получится ли
вдруг слово? Любое слово случайно, но не любая случайность – слово. Теория множеств.
Множество твоих свобод не пересекается с множеством моих занятостей. Только, когда функция
случайного выбора чисел в интервале от 0 до 1 выбросит вдруг полное О-пустошение, О-становку,
О-тказ сопротивлений по четырем измерениям (три по пространству и одно по времени).
Случайная величина: «здесь и сейчас». Произведение вероятности двух независимых событий.
Только увы! – у-ВЫ случайное событие оставляет случайный едва-ли-даже-след – у-Я же, не
умеющего пока жить без легкости, но уже не имеющего её, сЛУЧайности уже выЛУЧили момент
– и все теперь в изЛУЧинах.
Раз – ЛУЧ! – но…
Откуда – бы?
У нас в июне ночи не то чтобы белые.
Однако про не-СВЕТ и про НИКОГДА, ты, видимо, загнул.
…Закатный огонь ослепил, лишил последнего, итак - лгущего представления об окружающем
мире, всё стало – солнце, все стало – золотые травы этого сегодняшнего поднебесья, все
стало…нет, за такие речи ты не похвалил бы меня…я буду молчать о том, как полно дышалось
мне, пока пылало солнце, пока пылали мои щеки, пока безумно и радостно плыла голова: «здесь,
сейчас»…
Там, тогда.
…Кто мог подслушать сны мои, откуда было знать солнцу, в какой момент надо сесть, чтобы все
случилось ТАК? Чтобы было золото, горчащее на цвет и запах, полынное, одуванчиковостеблевое…Чтобы пушистые головы ни в чем неповинных, как знакомой, закивали мне
навстречу…
… «и только один одуванчик на склоне предательски пел вместе со мной:
«НЕ забывай – не забывай меня!»…
Ты смеялся, легко и мягко, касанием теплых потоков полевого ветра. Ты называл меня жадной –
потому что я, как самый дотошный ростовщик, коплю (жадно впитываю – и уже не могу
выпустить со дна распахнутых – к тебе ресницами – глаз), пересчитываю (перечитываю!) без
конца свои малые сокровища. «Ты их – собираешь?!». Да, собираю – и теперь – этот закат – мой.
Ты поднимаешь на меня строгий (серо-бирюзовый!) взгляд. Брови сходятся легкой хмурью – а в
уголках рта легкая усмешка: ну что со мной такой делать! Ты видишь в моих глазах отражение все
того же демона, что и прежде – он по-прежнему угрожает тебе тщетной попыткой
свободоугнетения?… Может, он и вправду глядит на тебя из своей тюрьмы… (а я так старалась,
чтобы лик его не проступал на поверхность…) прости ему: созерцание – все, что у него осталось…
(я хочу верить: так). Я не волшебник. Я только – у…
Когда – ни – будь.
А сколько равнодушия – ВЕ-ЗДЕ – и пребывая в равно-душии, не нужно гасить неровного,
неравного, нервного пламени, которое резкий ветер сбивает то в одну, то в другую сторону. Нет
нужды в опаске опаления (опалы?). А со мной не так - и все – какой-то вольнонаёмный туман –
сама придумала, из чего сплести его…
6
0
РАВНО-душие – не про меня (не-про-меня – и…). Чтобы сравняться – даже сравнить! – хотя бы на
миг нужно совпасть по всем пространственно-временным – и Бог знает, каким ещё, координатам –
СКОЛЬКО совпадений должно быть подстроено!… Со – впадений…Со – В – падений!… Да туда
ли – вообще мне падать!?…
А бывает ещё ровно-душие и ровно-дышие. Здесь и вовсе не обо мне. Прости за неумение.
Я – только… нет, я даже и не обещаю – что научусь…
Смешны, смешны мои плоскопараллельные кривые, мои не-спиральные циклы… но
оттолкнувшись от берега, где каждый шаг был взвешен и измерен, вдохнут мельчайшими
глотками – и выдохнут судорожно, я зажмуриваюсь: неизвестность – и берег, к которому пристаю
– ЧЕМ, скажи, мог бы быть сразу узнаваем?… Здесь, сейчас – я верю – дышится НОВЫМ.
…А сколько невесомых парашютов, сколько отважных десантников отправили мы сегодня в закат
– летят ещё? Кажется, приземлятся – и вот тогда затмят собой мой воздухоток, мягким комом в
горле напомнят мне: ни один полет не вечен. За каждое дуновение (пере-вздох и недо-поцелуй)
должна быть расплата новым вздохом… и тогда, все, что вспугнуто и потревожено – в грудь…
©Лилия Абдулмянова
6
1
ДМИТРИЙ МУРУГОВ
ЖЕРНОВА
Если всего того, о чем здесь будет рассказано, на самом деле не было,
то все равно это чистая правда...
А.Вампилов
Часть 1
Преступление
Свекла, колхоз, бюджетники! Если "подневольные" не хотят остаться без работы, милости просим на
свеклу. Иначе кормовую культуру забьют сорняки и она зачахнет. Колхозные буренки зимою сбавят
надой и после стойлового периода на соломенной диете обезножат и отправятся на живодерню.
Естественно, что председатель получит нагоняй, а область "разнесет" район... А так бюджетники, как в
добрые советские времена, с песнями и прибаутками, будут перелопачивать поля, подобно тракторам,
доказывая, что не зря получают федеральную зарплату. Местное самоуправление! Тайга-закон...
Валя. Валя...
Голос матери оторвал мысли Валентина от перемывания косточек власть имущим, заставив
откликнуться. Выйдя на крыльцо, он с недоумением уставился на трех милиционеров, вежливо
разговаривающих с матерью.
- Мы вынуждены забрать вашего сына в район, где он ответит на несколько вопросов.
- Но здесь какая-то ошибка, - протестовала мать.
- Для этого мы и приехали, чтобы разобраться.
- А что собственно происходит? - поинтересовался Валентин.
- На вас написано заявление. Собирайтесь. Мы вас задержим не более чем на три часа, уже вечером
будете дома.
***
Кабинет с четко выраженными канцелярскими чертами, строгой меблировкой, где ничего лишнего нет,
активизировал настроение на рабочий лад, отсеивая эмоциональный окрас человечности, оседая запахом
обреченности и железной логики. Шелуха панибратства осыпалась, едва следователь переступил порог
кабинета. Перед Валентином предстал неумолимый Закон. И не было мнений... Был протокол, заявление
потерпевшего, беседа и заманчивое мерцание полярных звездочек в преддверии уходящему дню.
- Где ты был в ночь с 20 на 21 мая? - начал допрос следователь.
- Дома.
- Кто может это подтвердить?
- Мама и бабушка.
- Они не имеют права голоса, так как являются заинтересованными лицами. Кто еще?
- Никто, - мрачно ответил Валентин. - Получается, что я живу в вакууме?
- Получается, что у тебя нет алиби. Так где ты был той ночью?
- Я не понимаю, что вы от меня хотите. Как я могу рассказать то, чего не знаю?
- Сейчас мы это проверим, у нас масса времени. Я имею право задержать тебя как подозреваемого на 15
суток, потом добавить еще пару троек.
- Но я даже не знаю, в чем меня обвиняют.
- Подозревают. Пока. Ты раньше привлекался?
- Нет.
Ну и прекрасно. По первому разу дадут условно.
- Иваныч,- в кабинет влетел молодой человек с багровым лицом. – Бандурин при адвокате в отказ пошел
и тот не стал подписывать протокол. Что делать?
Другого найдем, - безразлично ответил следователь. - Хотя, подожди, я через полчаса освобожусь
и давайте с Бандуриным ко мне. Он, козел, с радостью забудет об отказе, потом пригласим Васькоадвоката, и тот за небольшую мзду подмахнет любые бумаги. Иди.
Валентин понял, что его невиновность ему не защита, все отработано с заранее просчитанными
вариациями закрытия. Мечись не мечись, а справедливость только у тех, у кого толстая мошна и
волосатая рука. Так было, так будет. Следователь не задумывался о ломаемой судьбе, он просто хорошо
работал, завоевывал место под солнцем, посредством повышения по службе, обеспечивая
благосостояние собственного дома. Чем выше должность, тем менее вероятен "слив" за ошибки и
"висяки». Россия уголовна. В редкой семье не бывает заключенных. А зеки - это рабочие места,
6
2
вакансии, хлеб краснопогонников и тэдэ. Чем выше раскрываемость, тем достойнее оплата. Валентин не
единожды слышал рассказы односельчан, смотрел расследования об оборотнях в погонах с набором
пластиковых бутылок, иглотерапиях, вафельных полотенцах, тисках, шокотерапиях и многом другом, но
не мог и предположить, что подобное когда-то коснется и его...
- Что будет, если я сознаюсь?
- Посидишь пару суток на ИВС, подпишешь подписку о невыезде, сохранишь здоровье...
- А если до суда еще что произойдет?
- Постарайся, чтобы было алиби. Например, женись. Рассказывай!!!
- Вы хоть намекните, о чем разговор.
Следователь удовлетворенно хмыкнул. Не часто попадается столь благодатный материал, осознающий
бессмысленность упертости. Зачастую приходилось потеть, ломать, содержать, а итог всегда
положителен. Будь благословенно самоуправление со всеми вытекающими. Единый организм, круговая
порука, честь мундира.
- В десять часов вечера 20 мая ты вышел из дома и направился к домовладению Харламова, зная, что он
в отъезде и надеясь разжиться металлом на насущные нужды. - Следователь зачитывал заявление, на
ходу конструируя последовательность событий и занося "признание" в протокол на печатной машинке. В какую дверь ты вошел?
- В парадную.
- А если подумать?
- Значит, со двора.
- Как проник во двор?
- Через ворота.
- Думай!
-Через забор?
- Чем ломал запор?
- Дверь была не заперта.
- Точно?
- Точно.
- Куда направился дальше?
- Наверное, в дом?!
- Что взял?
- Что?
- Три алюминиевые кастрюли, десять ложек, десять вилок, чугунок, килограмм сушек и подушку.
- А подушку зачем?
- Чтобы по дороге скинуть, направив следствие по ложному следу.
- Ага.
- Отлично, теперь напиши своей рукой: "С моих слов записано верно". Прочитай и подпишись.
Следователь вызвал дежурного, и тот отвел Валентина на ИВС, где, прежде чем определить в камеру,
его обыскали, отобрав ремень и шнурки.
***
Камера №3. Двухместный гостиничный номер казенного типа. Угловой столик, двухъярусная кровать и
сокамерник, заросший по самые глаза щетиной. Припухшая физиономия с обширным кровоподтеком,
пустое безразличие во взгляде, засаленная олимпийка, под головой пластиковая бутылка вместо
подушки.
Белов, принимай гостей, - съязвил коридорный.
Дверь, обшитая металлом, с грохотом закрылась. Старожил с кряхтением приподнялся, протянув в
приветствии руку:
- Алексей.
- Валентин,- робко пожал протянутую руку Валентин.
- Ты ведь по первому разу, не так ли?
- Да, - Валентин уселся на топчан и с горечью поведал свою историю.
Да. Что-что, а раскручивать они умеют, и то, что в отказ идти бессмысленно, тоже понятно. Мне
адвокат говорил, что за последние 20 лет не было случаев привлечения сотрудников милиции к
уголовной ответственности за превышение полномочий, хотя отказы на судах превышают 70процентный порог. Одно не понятно: почему тебя досадили ко мне? Пока официально дело не заведено,
твое место с суточниками. Мутят, ох мутят менты. Располагайся на верхнем ярусе. Если хочешь
6
3
пожевать, мне передачку принесли. И поменьше кури, спичек мало. Время покажет: что, для чего и
почем...
***
Утро очередного дня отозвалось ломотой костей от деревянного щита топчана. Голова раскалывалась от
спертого воздуха. Долгий тягучий вечер, с беседами за жизнь и гомерическими анекдотами, где больше
хохота, нежели смеха. Заливистый брех полоумной псины, беснующейся за окном. Стылость ночи,
проникающей сквозь прутья решеток. Изморось шлакобетонных стен и круглосуточный свет 100 Вт
лампочки, без намека на уединенность. Часа в три накатило забытье с заливистым храпом Лехи. То есть
полная безнадега, толкающая на любые признания, лишь бы вырваться на свободу. Пусть по подписке,
пусть условно, но только не в шести стенах, целенаправленно давящих на психику.
Утро началось в шесть с пинка в дверь и зычного вопля коридорного "Подъем!". Далее один из
суточников под зорким конвоем слил "парашу", заполнив камеру аммиачными парами, протягиваемыми
сквознячком окошка в "кормушку" с зубодробильным завыванием вентиляционной системы
,находящейся в коридоре. Глаза моментально заслезились, а горло сжали спазмы взбунтовавшегося
желудка. Леха смочил носовой платок водой и накинул на лицо подобием респиратора. О разговорах не
могло идти и речи. Минуты слились в улавливание глотка воздуха, которого не было. Нашатырь не
позволял потерять сознание и отгородиться от пытки.
- Господи, это просто невыносимо.
- Ты прав, - откликнулся Алексей. - Без сигареты не обойтись. А с другой стороны, ты понятия не
имеешь, что такое ВОНЬ. Я в детстве до безумия любил лошадей, но наша семья не могла позволить
себе иметь их. Я сутками пропадал в колхозе, лишь бы ухаживать, кататься, купать... И вот однажды я
решился на воровство, моя страсть была сильнее разума. В соседней деревне увел лошадь, и она
принадлежала мне, и только мне, целых два дня. Мы подружились. Потом меня задержали, ее изъяли и
прописали семь лет малолетки в Брянской области. Вопреки расхожему мнению, что малолетка - это
беспредел, у нас позволялось ругаться матом сколько угодно, но драться категорически запрещалось. За
драки сажали в карцер на десять суток. Бетонная коробка два на два и высотой четыре метра, не освещалась, не продувалась, "кормушка" на уровне пола открывалась один раз в сутки для подачи еды. В
одном из углов проходила канализационная труба с прорезанным сваркой отверстием, во время слива
дерьма из дырки вырывалась мощная волна фана. И так круглые сутки. Представь. Постоянная ночь,
голод, бетонный пол и ФАН... Многие сходили с ума и никто не хотел добровольно заработать карцер.
Никто!
Готовимся к обходу, - дурным голосом завопил коридорный, перекрывая "Радио России".
Девять часов.
Традиционный обход прокурора с набором формальных вопросов: "Жалобы? Просьбы?"
Валентин и представить не мог, что человеческие глаза способны выкатываться из орбит от одного
только запаха. Какой же пыткой был для прокурора обход? Как ненавидел он заключенных. И ко всему
ли привыкает человек? "Интересно, а как я сам-то выгляжу?"
- Господин прокурор, - осмелился задать вопрос Алексей. - Я уже два месяца здесь и скоро отправят на
тюрьму. Разрешите свидание с женой. Пожалуйста.
- Это не в моей компетенции. Если следователь не против, почему бы нет?
Для чего тогда маскарад? Насилование разжиревшего тела? Не иметь компетенции, но строить из себя
Всемогущего? Неужели он думает, что подобную шутку заключенные способны по достоинству
оценить? Гнетущее молчание набатов разлилось в тишине. Внезапно Алексей рассмеялся. Жуткое веселье изгоняло истерию. Ворочание языком спасало от крошки зубов.
Знаешь, а я и с Кобзоном знаком...
Валентин молчал, чувствуя, что вопрос невпопад разбудит зверя и на кого тот бросится, не известно.
Красные прожилки стягивали сетью суженные зрачки, где плескалось безумие. Сила воли с
побелевшими костяшками пальцев не реагировала на внешние раздражители. Взгляд, утопленный в
себе, застыл, словно человек смотрел сквозь лед. Отчаяние вырывалось короткими, злыми фразами,
уподобляясь потоку, зажатому холодным безразличием скальных кряжей.
- Не то чтобы знаком, но за руку держался. Лет пять назад на сутках был. Вызвался убирать территорию.
Внезапно небо затянули тучи и ливанул дождь. Я спрятался под навесом кинотеатра. Подъехала
процессия крутых машин и вышел Он. Уж не знаю, за кого он меня принял, то ли за швейцара, то ли еще
за кого, но только протянул мне руку. Я вежливо поздоровался. Я был ошеломлен. Заросший, вонючий и с кем? С самим Кобзоном. Когда менты увидели это, они пинками вернули меня на ИВС. Так-то...
- Обед!
6
4
- Подай тарелки, - попросил Алексей, - и полторашку под чай.
Еда оказалась достаточно съедобной и обильной. По четыре половника супа, гороха и штук десять
хлебцев.
Удивлен?- улыбнулся Алексей.- А ведь так не всегда было. Раньше передачки не принимали и хавчика
было в обрез. Спасибо суточники выручали. Это сейчас их за людей не считают. Хлебай.
- Не хочу.
- Ты это брось. Ментам ты ничего не докажешь, а желудок посадишь. Ешь.
***
Леха кемарил.
Дверь камеры располагалась напротив зековского выгула. Порывы свежего воздуха проникали через
глазок "кормушки", и Валентин старался не пропустить мгновения живительных струй. Дыша, он
невольно прислушивался к диалогу некоего Купца и коридорного.
- Слушай, Купец, и чего только тебе на воле не гуляется, ведь недавно откинулся, а уже обратно?
- Не понять тебе, ментяра, логики вора, - снисходительно откликнулся Купец. - Мы на разных полюсах, с
разными законами. Пока ты не лезешь к нам со своим уставом, мы не трогаем тебя. И наоборот. Я был
обычным пацаном. Временами ошибался, как все, падал и поднимался. Но в один прекрасный день
заявился в дом чертила-мент и поломал судьбу. Теперь я здесь, ты по другую сторону решетки, но я
Свободен, понимаешь, а твой удел - СТРАХ...
***
Абстракционизм – слово, всплывшее из глубин памяти, ни о чем не говорило, но связь с внутренними
ощущениями несомненно имело.
На третьи сутки начала проявляться камера в своей ужасающей простоте. К этому времени разговоры
стали наждачной бумагой по матовому стеклу, давящей неопределенности хаотичных мыслей. Полная
отгороженность от внешних звуков полуметровой толщиной бетонных стен и нудящего "Радио России»
от шести утра до двенадцати ночи, с почасовым секундным отсчетом и невнятным бормотанием
диктора. Хотелось выть благим матом или стучаться головой о стены. Бетонная коробка: три метра в
длину и высоту, полтора в ширину. Дубовая дверь, обшитая металлическими полосами, с "кормушкой"
на уровне груди и глазком, в который не просунешь и трех пальцев. Металлический двухъярусный
топчан, сваренный из арматуры и уголков с деревянными щитами лежанок, прибитый к полу. Проход не
более 50 см. Металлический же столик в свободном углу и помойное ведро в другом. Две трехдюймовые
трубы, для тепла в зимнее время. И окошко под потолком, забранное тремя видами решеток без стекол, с
внутренней стороны из чугунного листа толщиной 12 мм с отверстиями 3 см в диаметре для
дополнительной вентиляции. Конструкции и пол окрашены в ядовито-коричневый цвет. Стены не
штукатурены, но когда-то побелены, а угол у писсуара черен, от стряхиваемой за годы мочи. Над
дверью ниша с мелкой решеткой, для постоянного электрического освещения, так как ИВС
располагалось в подвале на уровне земли с северо-восточной стороны. Стены исцарапаны
незамысловатыми фразами, не всегда грамотными. Камера была более чем материальна. Она давила
неопределенностью и безразличием коридорных, которым зачастую просто "в лом" произвести
простейшие операции по облегчению существования заключенных, как-то: отвести в туалет или подать
кипятку. Долгожданная ВОЛЯ, пусть и по "подлиске", наградит чистым воздухом, свободой
передвижения, общением с родными и близкими друзьями. Но ВОЛЯ – не что иное, как МИРАЖ,
Бесчувственность следствия к факту непричастия подозреваемого к данному делу корежила не хуже
камеры. У них был подозреваемый, подписавший признание, был потерпевший и дело не подгонялось
под "висяк". А то, что признание выбито под угрозой физического давления, никого не интересовало.
Миражи!
Кто сказал, что в закрытых помещениях только клаустрофобия? Ничего подобного. Спертый воздух
рождает на грани сна бушующие в цвету поля. Одноразовое питание - домашние обеды. Промозглость
подвальных стен - мерцание звездных путей. Восемнадцатичасовое радио - перешептывание лесного
ветерка...
Господи, да как же хочется выть...
- Семин, на выход.
- Отпускают? - с надеждой спросил Валентин.
- В оперотдел.
- Вот тебе и сюрприз, - невесело усмехнулся Алексей.
6
5
***
Проходи, садись.
За столом сидел плотный, чисто выбритый мужчина в строгом костюме. Участливый взгляд карих глаз
располагал к откровенности. Короткие толстые пальцы переплетались в спокойной уверенности силы.
- Курить будешь?
- Не откажусь, - ответил Валентин.
- Я тебя вызвал вот по какому вопросу. У нас принято давать немного завышенную статью. У тебя будет
- разбой. Не напрягайся. Выплатишь неустойку пострадавшему, и суд спишет на кражу. Максимум два
года условных. Кстати, как там Белов?
- Крепится.
- Ни за что страдает человек...
- Вы меня отпустите сегодня? - прервал паузу Валентин.
- Мы во второй половине дня не отпускаем. Сам понимаешь, распорядок. Переночуешь, а завтра домой.
Ну, мы договорились о неустойке?
- Да.
Иди отдыхай...
***
- Ну и о чем тебе лепили?
- Что ты оказался крайним.
- Как пацана... Как пацана развели...
***
Три часа обернулись в три дня.
Валентин живет дома, ждет суда и надеется... Алексей Белов в тюрьме, ждет суда и не надеется... А
жизнь идет...
Часть 2
Следствие
Валентин тупо колол дрова. Топор монотонно взлетал и опускался. Процесс колки проходил мимо
сознания. Обычно на машину дров у Валентина уходило дня три-четыре. Устал – отдохнул… Сейчас у
него не было этого времени. Он старался сделать как можно больше, сильнее устать, чтобы уснуть,
чтобы умереть. Где ни снов, ни желаний, ни думок.
А думки все вились… Роились, словно полуночная мошка у обжигающего огня.
Ждать…
Ждать непонятно чего…
Веселого в ожидании нет. Он помнил невеселый смех Синичкина, когда тот рассказывал о двойной
условной судимости:
Первый раз, он на Пасху пальнул дуплетом из незарегистрированной двустволки, запамятовав в пьяной
веселости, что в соседях местный участковый отдает «дань» родителям супруги…
Второй раз о нем вспомнили из служебного рвения и, найдя на тот момент уже бесполезные патроны,
снова «уговорили» на пару условных лет…
А вот в третий раз им «не угодили» пара ножей, что в хозяйстве используются при забое скотины, но, не
захотев доказывать неявного преступного умысла, отступились…
И теперь Тотуля старается в доме держать лишь гаечные ключи стандартного ремнабора, чтобы тьфутьфу отвести нездоровый интерес таких ненадежных законно-доброжелателей!
А топор все взлетал…
А думки все вились…
То не Валентин колол дрова, а нужда…
Вчера заходила тетя Оля, отца троюродная сестра отца. Посмотрела на Валентина и прослезилась…
Она вспомнила мужа, и в который уж раз рассказала о той далекой и больной судьбе, что оторвала отца
от троих детей и безвинно осудила на поселение.
Он работал шофером в колхозе. Возил рабочих на работу и обратно…
6
6
В тот день мужики отмечали зарплату. Предлагали и Петру, но он отказался, сославшись на разбитую
дорогу.
Приехав, дядя Петя ждал выгрузки, сидя в кабине. Он не выходил, чтобы не вызывать обвинений в «не
уважении»…
Веселые доярки помогали не менее веселым мужьям, и лишь Штолина равнодушно смотрела на своего,
беспомощно висевшего на лесенке.
Дядя Петя посигналил, чтобы предупредить народ о развороте. При первом же толчке Штолин сорвался
и попал под колеса.
Дядю Петю осудили. Штолинские дети, получили пенсию за погибшего отца…
А вот как воспитывать жене его собственных детей, что говорить на фоне приговора и переносить косые
ухмылки «доброжелателей», никто не объяснил…
Он до суда, как мог, старался переделать все дела… Без сна и еды – пилил, строгал, косил и колотил. И
хоть по меркам жизни, СРОК-то небольшой, но все без мужеской руки, хозяйство стонет от тоски…
Так и Валентин – пилил, строгал и колотил…
…Его отпустили на третий день в сопровождении следователя и участкового.
- Стандартная процедура,- сказал следователь.- Вы признались, поэтому будет обыск и очная ставка.
Сейчас заедем за адвокатом…
Адвокатом оказалась женщина преклонного возраста, одетая в небрежно накинутый халат и
опирающаяся на клюку.
- Ты уж извини,- обратилась она к Валентину, пошептавшись со следователем.- Я себя настолько плохо
чувствую, что трястись 60 километров, просто не смогу. Я потом проставлю все необходимые подписи,
ты не против…
Они приехали. Участковый пригласил двух соседей в качестве понятых. Обыск провели абы-какнибудь… Понятые расписались и всей толпой повалили к Харламову.
Харламов удовлетворенно осмотрел Валентина и почтительно поздоровался с представителями закона.
Валентину предложили пошагово объяснить, как он совершил разбойное хищение чужого имущества.
- Я перелез забор со стороны ворот…
- Врет,- завопил Харламов,- врет. Я утром смотрел, он перелез забор со стороны огорода. Скорее всего,
на досках остались нитки от его одежды…
- Конечно, конечно,- поспешно согласился следователь.- Но, к сожаленью, эксперт сейчас в отпуске…
Вы же не будете настаивать на переносе следственного эксперимента?!
- Прошу прощения,- смутился Харламов.
- Продолжайте подозреваемый…
- Потом я вошел на террасу.
- Чем вскрывали запор?
- Дверь была не на запоре.
- Наверное забыл,- цинично заявил Харламов,- у меня после бани поднялось давление и я как пришел,
так и упал… А проснулся от топота, испугался и убежал. Я же не знал, кто и с чем пришел. Разбудил
соседа и вместе с ним вернулся, но этого гада уже не было…
- Потом я вошел в дом,- продолжил Валентин.
- А откуда вам знакома обстановка дома?
- Он дружил с моей племянницей,- вновь встрял Харламов,- лет десять назад…
- Так давно?- спросил следователь.
- Но мы же живем в деревне,- ответил хозяин.- Здесь годами ничего не меняется.
- Продолжаем. Подозреваемый, где вы брали вещи?
- На кухне.
- Все?
- Все.
- Снова врет,- завопил Харламов,- чугунок был в прихожке, а сушки в холодильнике там же.
- Почему в холодильнике,- удивился Валентин.
- Подозреваемый,- вскинулся следователь.- Здесь вопросы задают вам. Отвечайте, где вы взяли
подушку?
6
7
- На кровати…
- Врет,- закипел Харламов,- все время врет. Ту подушку он вытащил из сундука.
- Из какого?- поинтересовался следователь.
- Да откуда я знаю,- взорвался Валентин.- Пишите, что хотите, только отвалите!
- Подозреваемый успокойтесь,- подал голос участковый,- иначе придется проехать с нами обратно…
Валентина аж затрясло.
- Ну, хорошо,- сказал следователь,- на этом закончим. Подозреваемый, выйдите пока, покурите.
Следователь подал понятым чистые листы протокола с галочками для подписей. Подал руку Харламову
и вышел вслед за Валентином.
- Тебя подвезти,- глумливо поинтересовался следователь.
- Нет. Я лучше пешком…
- Ну, вот тебе тогда подписка о невыезде, потихоньку живи и жди вызова.
- Спасибо,- выдавил Валентин, ощущая себя вываленным в грязи настолько, что ввек не отмыться. Не
очиститься… И суд лишь добавит правдоподобия позору.
А поутру по селу понеслись слухи:
- И ведь не подумаешь…
- Тихоня… тихоня…
- Каков подлец…
- Братва, нашего полку прибыло,- радовались алкаши.- Эгей-эгей-эге-ге-ге-гей…
Часть 3
Наказание
Судебный процесс пронесся мимо Валентина, лишь фрагментарно отпечатавшись в возбужденном
сознании.
Мог ли он подумать, что когда-либо будет стоять за решеткой в зале суда, выслушивая собственный
приговор. В семье, где заключенные присутствовали только на экране телевизора, где строгое
следование морали воспринималось как гражданская доблесть, не было места низкому крохоборству. Он
первым предлагал помощь знакомым, не дожидаясь, пока обратятся с просьбой. Старость и труд –
священны. Не понаслышке зная деревенский труд, когда до боли жалко недельного цыпленка
унесенного вороной, не говоря уж о соленом поте заработанного имущества. Непоколебимая вера в
доброту и человечность…
Ему часто приходилось слышать от людей пожилого возраста реплики на предмет расхлябанности и
беспринципности современной молодежи: «И куда только родители смотрят?» Смотрят… Зачастую
родители во благо своих чад вкалывают на двух-трех работах и не обязательно по специальности. Ведь
сейчас в учебных заведениях нет единой формы одежды, ежегодно меняются «классики» предметов,
калькуляторы и компьютеры заменяют живое мышление. Сотовые телефоны, марихуана, сигареты,
пиво, кураж… КУРАЖ! Уважение к родительскому труду сходит на нет под влиянием мишуры более
обеспеченных одноклассников. А родители вместо того, чтобы преподать урок на тему – что хорошо,
что плохо, - юлят, пытаясь подтянуть любимца на «недостижимую» высоту. Многие говорят: «Придет
его время, наработается еще, и нам в старости помощь будет». Не будет! Перестроечные годы поломали
устои. Старость поругана, благопристойность отринута. Деньги стали символом. Работа и честность –
отстоем. Большинство ребят хотят жить красиво, пусть недолго, но, не прилагая больших усилий. В
итоге растет преступность, наркозависимость, прожигание общечеловеческих ценностей, СМЕРТЬ…
А как просто объяснить вовремя ребенку его промахи. Когда я говорю, что не могу воровать, мне не
верят. Не понимают. Думают, что я рисуюсь…
Однажды Валентин ехал с отцом на служебной машине с его работы. Остановились у продуктового
магазина, чтобы взять хлеба. В то время еще на прилавках стояли короба спичек (на сдачу) и т.п. Когда
они вышли с покупками, Валентин самодовольно показал отцу украденный лимонад. Отец посмотрел на
него и сказал: «Молодец. А теперь пошли сдаваться…»
«Отец не кричал, не бил… И я ему за тот урок благодарен безмерно».
Стоит лишь один раз САМОМУ «сдаться», как навсегда пропадает тяга к подобным авантюрам!
…- Встать! Суд идет!
6
8
Судья был мужчиной лет сорока, начинающим полнеть и лысеть. В отличие от телепередачи «Суд
идет», судья сам зачитал данные Валентина и в дальнейшем обращался к нему посредством безликого
слова – подсудимый. Далее слово получил гособвинитель:
- Подсудимый обвиняется в совершении преступления, предусмотренного ст. 162 ч. 3 УК РФ, т.е.
разбойное хищение чужого имущества, а именно…
Валентин настолько устал от ожидания, что полностью выпал из судебного следствия. Ответив на
первоначальный перекрестный допрос, он осознал, что в любой ситуации есть светлые стороны. В его
случае прошла проверка на «вшивость» друзей и знакомых. Многие отвернулись или затаились, в
ожидании развязки. Другие, наоборот, проявили инициативу в обелении, не доверяя наговору, т.к. семья
Харламовых в сталинские времена подобным способом отправили на каторгу не одного соседа.
И еще, Валентин, нашел путь к богу. Еще на ИВС, во время приступа клаустрофобии, Белов Алексей дал
ему почитать рецептурную страничку «Беседки», что откопал в матрасе, что выдали ему по
освобождении женской камеры, при попытке расправить катки ваты от многолетнего беспросветного
эксплуатирования.
И вот там, в верхнем левом углу было традиционное высказывание одного из святых сподвижников,
что-то вроде – каждому по делам его и суетные проблемы не нужно перекладывать на плечи Спасителя,
лишь уповая на его милость.
И в тот момент Валентин понял, что Бог не отвернется от него ни при каких обстоятельствах и, не
взирая на приговор, так выгодный для отчетности, Валентин не сядет в тюрьму…
…Он всегда любил текучую воду. В зной она освежала, в ненастье дарила надежду. В грибной дождик
игриво смеялась…
«…маленький медный крестик. Он лежал на галечном дне ручья, омываясь родниковыми водами,
словно слезами. В преломлении струй колебался, создавая иллюзию движения. Как он очутился во
враждебной среде? Неумолимая зелень окалины застилала рисунок. Рисунок Спасителя, распятого на
кресте попирающим СМЕРТЬ. Естественно, сквозь толщу воды нельзя было разобрать изображение. Это
память услужливо высветила его. Но то, что крестик стар, не вызывало сомнений. А Он лежал, не
отпуская взгляда. Призывал. Тянулся намоленностью и забвением лет. Живое воплощение былого. Я
неосознанно шагнул в ручей, умудрившись не поскользнуться на илистом берегу. Ледяная вода обожгла,
но рука все-таки приняла крестик в ладонь. От него исходило тепло, словно Он радовался вновь
обретенному господину, считавшемуся безвозвратно потерянным. Он молил о суровой нити и отеческой
груди. И я не смог отказать ему.
Умиротворение наполнило сосуд души, как нечто совершенно естественное. Необходимое.
Востребованное сердцем, вопреки разуму. Мне стало легко и я впервые не чувствовал раздражения от
символики. Я был покорен…»
Гособвинитель:
- Подсудимый обвиняется в совершении преступления, предусмотренного ст. 162 ч. 3 УК РФ, т.е.
разбойное хищение чужого имущества, а именно…
Валентина некстати разобрал смех, и он заперхал, дабы не отвлекать от заученного монолога
прокурорского работника.
Просто он вспомнил, как к бабке Алине приехал подомовничать внук, пока та полежит на медицинском
обследовании. Естественно, Артем, из ранних наездов не почерпнул ничего о науке ведения хозяйства.
Да, он знал, что корова – это молоко, свинья – мясо, куры – яйца, но более подробно не вникал и честно
сказать, по этому поводу особо не комплексовал.
А бабка Алина, не допуская мысли о некомпетентности внука в подобном вопросе, водила его по двору,
объясняя, где хранится зерно для кур и тыква для свиньи.
Бабка уехала, внук остался…
Бабка приехала. Свинья околела…
- Ты же сама говорила,- оправдывался Артем,- бросить ей тыкву и налить воды. Я наблюдал за ней,
ждал, чтобы дать вторую. А она погоняла, покатала тыкву, а потом почему-то сдохла…
Адвокат:
- Скажите понятой, кто присутствовал на обыске и очной ставке?
6
9
Понятой:
- Я и Семиков понятыми, Валентин и Харламов, следователь, участковый и милиционер-шофер.
Адвокат:
- А адвокат, Бирюкова Серафима Григорьевна?
Понятой:
- Нет, только те, кого я назвал.
«…странная субстанция – Память. Именно субстанция, так как не поддается логичному определению.
Она служит посредником между прошлым и настоящим, даря в минуты меланхолии ярчайшие образы
былого, хотя в том «настоящем» ничего примечательного, в частности для окружающих, казалось бы, не
было. Но не для нас. Память, наше благословение, хранящее золотые мгновения, а в иных ипостасях и
проклятие с «благими» намерениями. Но как бы то ни было, без нее жизнь была бы животной и
невыносимо пресной. Кому-то вспоминается бесшабашная молодость, другому день рождения,
отмеченный на природе. Третьему курьезы семейной жизни, а мне – лишаистый котенок, закопанный
заживо бабушкой…
Мне тогда было десять лет, и я частенько ночевал у бабушки, потому что по соседству жила девочка,Наташа Харламова,- не гнушающаяся мальчишеских забав. Мы лазили по огородам, наслаждаясь
безнаказанностью. Дрались с ребятишками, вызывая нарекания взрослых. Мы могли разорить гнездо
ласточки и приласкать бездомного пса. В тот день мы скрытно последовали за бабушкой несшей лопату
и пищащий узелок. Она вырыла ямку под разлапистой елью, вытряхнув в нее месячного котенка.
Засыпав, притоптала ногой.
Мы дождались ее ухода, и подошли к импровизированной могилке, обреченной на забвение. Из под
земли доносились надсадные крики.
…Для полноты ощущений, представь на мгновение себя под полутораметровым слоем земли. Ты
чувствуешь, насколько стремительно покидает живительный воздух продавленное головой
пространство, в пока еще рыхлой почве. Секунды, окрашивающие сединой. Смерть от удушья…
Горящие легкие… И возможно тогда, на последнем дыхании, ты исторгнешь вопль, который всполошит
всю округу. Природа замрет, а у тебя…
…Котенок кричал дольше.
Не в силах подавить дрожь, Наташа лихорадочно стала разгребать землю руками. Показалась голова.
Хриплый голосок разрывал барабанные перепонки. Запорошенные поволокой глаза, изливались
слезами. Ниже плечиков почва успела уплотниться. Я отломил от дерева ветку, и мы откопали бедного
котенка.
«Бельчонок» оказался на редкость стойким. Уже через несколько часов, налопавшись, молока, он
носился по штаб-шалашу, скрытому в двухметровой крапиве. Наташа напрочь позабыла о походе за
клубникой, а я и не пытался напоминать, так как чувствовал подъем от благородного поступка.
Прошло два дня. На руках появились дико зудящие белые пятна. В медпункте сказали, что это
стригущий лишай, передающийся от домашних животных, и назначили лечение йодом. Подозрения
естественно пали на «Бельчонка». Мы с ненавистью наблюдали за его игрой с теннисным мячиком,
гадая какую казнь устроить неблагодарному животному. Остановились на утоплении, и нас захлестнула
жажда отмщения.
…Котенок тонуть не желал, раз, за разом выбираясь на берег, за счет узости ручья. Мы устали, а он не
тонул. Бросив последний раз его на быстрину, мы пошли домой, рассудив, что сейчас-то ему точно не
выбраться.
Утром следующего дня мы с Наташей пошли проститься с бегущей водой, влекомые раскаянием. Каково
же было наше изумление и ужас, когда возле мосточка мы увидели умирающего «Бельчонка». Его
облепили рыжие муравьи, поедая заживо. У него не было сил даже мяукнуть, и только лапки скребли
холодный прибрежный щебень. И тогда я впервые почувствовал физическую боль от увиденного,
застонав от отчаяния. Упав на колени, я молил его о прощении. Взяв в ладони мокрое, дрожащее тельце,
опустил его в нежно журчащий ручей. Дождавшись последних конвульсий, прижал к груди.
Мы похоронили его у шалаша и поставили крестик. Но Он до сих пор навещает меня…»
Гособвинитель:
- Подсудимый обвиняется в совершении преступления, предусмотренного ст. 162 ч. 3 УК РФ, т.е.
разбойное хищение чужого имущества, а именно ………………………………………………………..........
………………………………………………………………………………………………………………………
…………………………. , а так же в ходе оперативной проверки по факту физического и морального
7
0
давления, данное заявление не было подтверждено ………………………………………………………….
………………………………………………………………………………………………………………………
«…вы знаете свои права согласно УК РФ? Нет? Ничего страшного… Большинство сотрудников МВД их
так же не знают…»
- Слово предоставляется государственному обвинителю!
- По ходу судебного следствия был доказан факт хищения чужого имущества с незаконным
проникновением на частную территорию и поэтому я прошу суд признать подсудимого виновным, и
назначить наказание, предусмотренное ст. 162 ч. 3 УК РФ, в виде лишения свободы от 7 до 12 лет на
усмотрение Суда.
- Слово предоставляется потерпевшему!
- Дайте ему 12 лет, чтобы другим не повадно было. И я требую возмещения морального и материального
ущерба…
- Слово предоставляется адвокату!
- По ходу судебного следствия были выявлены грубейшие нарушения, как в ходе задержания
подозреваемого, так и на следственном эксперименте, где не присутствовал адвокат. А также несколько
эпизодических нарушений со стороны следователя. Поэтому прошу уважаемый Суд полностью
оправдать моего подзащитного, так как все сомнения в преступлении должны трактоваться в пользу
подсудимого…
- Подсудимому предоставляется последнее слово!
- Мне нечего сказать. Имеющие уши да не слышат…
- Суд удаляется в совещательную комнату. Перерыв 20 минут.
- Если тебя решат осудить,- говорил адвокат Валентину.- То, скорее всего ты услышишь приговор не
рядом со мной, а в «обезьяннике»…
Валентин познал волю бога и не хотел перекладывать на него свою ношу. Он настолько устал от
пережитого, что решил придти к Нему своим путем. В состоянии полного упадка душевных сил, он
приготовил целлофановый пакетик размером с грецкий орех плотно набитый таблетками в
десятикратном передозе. Зная, насколько на ИВС запущено человеколюбие, он предвкушал смятение
Ментов в ответ на свою акцию противостояния им. Он успеет остыть, прежде чем они поймут, до чего
довели человека.
Валентин не думал, как отнесутся к подобному шагу родня и знакомые. Ведь не им предстояло пройти
сквозь горнило позора. Значит не им и судить…
Да, ему жаль мать. Но когда все закончится, лишь бог ему судья…
Благодаря «подписке», он смог обстоятельно подготовиться к «уходу». Сходил на могилки. На святой
родник. Помылся в бане. Оделся во все чистое. Написал записку, положив во внутренний карман.
Мысленно попросил прощения у всех кого знал и стал ждать…
Надорвав пакетик, положил его в рот. На всякий случай… Лишь глоток и…
Его поместили в «обезьянник»…
- Оценивая исследованные по делу доказательства, суд приходит к выводу о доказанности вины
подсудимого в совершении тайного хищения имущества Харламова, а не разбоя, который
инкриминируется ему органом предварительного расследования.
При этом суд исходит из следующего:
Разбой характеризуется такими квалифицирующими признаками, как нападение в целях хищения
чужого имущества, совершенное с применением насилия, опасного для жизни или здоровья, либо с
угрозой такого насилия.
Из показаний подсудимого, данных им при производстве предварительного расследования в качестве
подозреваемого (л.д. 17) видно, что в ходе совершения хищения имущества Харламова, он никакого
насилия к потерпевшему не применял и угрозы не высказывал, что косвенно подтвердил и понятой.
Других доказательств наличия данного квалифицирующего признака хищения, в судебном заседании
стороной обвинения не представлено.
При этом довод подсудимого о том, что он не совершал преступление в отношении Харламова, дал
признательные показания в качестве подозреваемого, вследствие физического и психологического
воздействия со стороны сотрудников милиции суд считает несостоятельным, преследующими цель
7
1
избежать уголовной ответственности, так как они опровергаются не только совокупностью
доказательств, но и проведенной прокуратурой проверкой. Его же довод о том, что потерпевший
Харламов оговорил его в совершении преступления, не может быть принят во внимание.
Суд считает, что действия подсудимого имели тайный характер, так как хищение имущества им было
совершено в отсутствии потерпевшего.
На основании вышеуказанного, суд полагает необходимым действия подсудимого квалифицировать по
ст. 158 ч. 3 УК РФ, как кража, то есть тайное хищение чужого имущества, совершенное с незаконным
проникновением в жилище.
Указанный квалифицирующий признак кражи нашел свое подтверждение. При решении вопроса о
назначении наказания подсудимому, суд учитывает степень общественной опасности и данные о его
личности.
Подсудимый свою вину не признал. По месту жительства характеризуется положительно. К уголовной и
административной ответственности ранее не привлекался.
Ущерб, причиненный потерпевшему его действиями, является незначительным – 1 434 руб.
Эти обстоятельства суд признает, в соответствии со ст. 61 ч. 2 УК РФ, в качестве смягчающих
обстоятельств.
Обстоятельств, отягчающих наказание, судом не установлено.
Учитывая изложенное, суд приходит к выводу о том, что исправление подсудимого может быть
достигнуто условным осуждением.
В гражданском иске Харламова о возмещении морального ущерб, оцененного в 5 000 рублей, отказать,
так как компенсация по уголовным делам данной категории не предусмотрена.
1 434 рубля подлежит взысканию в пользу потерпевшего, с подсудимого, в соответствии со ст. 1064 ГК
РФ.
Руководствуясь ст. 307-309 УПК РФ, суд
ПРИГОВОРИЛ:
Признать подсудимого виновным в совершении преступления, предусмотренного ст. 158 ч. 3 УК РФ.
Назначить ему наказание в виде двух лет лишения свободы без штрафа. На основании ст. 73 УК РФ,
назначенное наказание считать условным
………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………
Валентин тупо сидел на скамье подсудимых, а во рту было горько. Он машинально выплюнул пакетик
на раскрытую ладонь и понял, что богу подобная жертва не нужна. Что ж, условное осуждение не
реальное?! «А с богом можно и поторговаться» - его пробил истерический смех.
Прочитав про себя «Отче наш», он поблагодарил Господа за помощь, и пошел к матери, молча стоящей
у выхода и глотающей горькие жгучие слезы…
Сердце матери…
Не верь глазам, когда увидишь радость.
Мимолетную улыбку Бога.
Она через момент растает,
Слезою…
©Дмитрий Муругов
7
2
Биографические справки
Лилия Абдулмянова
Родилась в Куйбышеве в 1985 году. Живет в Казани, в 2007 году окончила механикоматематический факультет Казанского государственного факультета. Занимается тренинговой и
консалтинговой деятельностью в сфере среднего бизнеса. Автор самиздатовского сборника
рассказов «Дочь ветра». Участница казанских поэтических студий «Энтомология поэзии», «АрсПоэтика», член Союза молодых фотографов Татарстана.
Алена Айва
Родилась в 1984 году в Жигулевске. В 2006 году окончила филологический факультет Самарского
государственного университета. «Балкон на северной стороне» – первая публикация Алены.
Семен Безгинов.
Родился в семье пролетариев и интеллигентов. Чуть позже написал два-три интересных
стихотворения. Потом — еще два-три. После этого Семен стал поэтом. Публиковался много где.
Любит кошек. Первая кошка поэта Безгинова выпала из окна с восьмого этажа. Не выжила. Вторая
кошка слегка растянула левую ногу. Чувствует себя хорошо, питается тараканами. Выглядит
молодо, бодро, свежо (кошка). Планирует умереть суперзвездой (не кошка — Семен).
Светлана Гребенникова.
Поэт, филолог, журналист. Родилась в 1984 году в Пензе. Окончила филфак Самарского
государственного университета (2006). С 1998 по 2000 гг. занималась в Самарской поэтической
студии «Безымяночка». С 2005 по 2007 гг. – член творческой лаборатории «ОРФЕЙ» (Самара).
Победитель поэтических конкурсов: «Поэтический ринг» (Самара, 2005); лауреат студенческого
театрально-поэтического фестиваля «Снегири» (Самара, 2006). Участник фестиваля авангардной
поэзии «Другие» (Москва), Форума молодых писателей (Саранск). В творческом арсенале
основное место занимает «свободный стих» и малая проза. На данный момент живет в Москве,
работает PR-менеджером в выставочной компании.
Ольга Дымникова родилась в 1984 году в Куйбышеве. В 2006 году окончила Самарский
государственный университет, филологический факультет (специальность - литературоведение).
Автор ряда публикаций в литературных журналах, участник форума молодых писателей
Поволжья (2007 год), в послужном списке Ольги также лонг-лист современной литературной
премии "Литературрентген-2008". Ольга Дымникова о себе: "Человек. Смотрю сны и кино.
Увлечена катанием на колесе сансары, разведением рыбообразов и игрой в бисер".
Кузьма Курвич родился 25 лет назад в деревне городского типа. Позиционирует себя как "поэтпадальщик". В настоящее время постоянно занят написанием верлибров. Кузьма Курвич о себе:
"Кузьма Курвич - это творческий псевдоним Кузьмы Курвича".
Надежда Масленникова родилась в 1985 году в Тольятти. В 2009 году окончила
радиотехнический факультет Самарского государственного аэрокосмического университета.
Сейчас работает инженером по испытаниям в ЦСКБ Прогресс. Надя о себе: «Летаю с Марса на
Землю и обратно. в свободное время сплю и ем».
Дмитрий Муругов родился в1978 году в Кызыле. С 2002 года активный участник семинаров
молодых писателей Мордовии. Член Союза литераторов Саранска. Работает кочегаром.
Юлия Плахотя
Родилась в 1984 году в Самаре. Окончила факультет иностранных языков Самарского
педагогического университета. Публикации в сборниках «День открытых окон-2» (Москва, 2008),
«Самарский верлибр» (Самара, 2006), альманахе «Берега» (2007). Вошла в шорт-лист
«ЛитератуРРентгена» и лонг-лист литературной премии «Дебют» (2008).
Никита Рублев
7
3
Родился в 1987 году в Куйбышеве. В 2009 году окончил Самарский государственный
аэрокосмический университет, факультет летательных аппаратов. В настоящее время — инженерконструктор ЦСКБ Прогресс. Никита о себе: «Один я - это весело, два меня - это страшно, а ни
одного меня - это скучно».
Юлия Смородина родилась в 1988 году в Куйбышеве. В настоящее время - студентка Самарского
государственного экономического университета. Это первая публикация Юли.
Вика Сушко.
Родилась в Тольятти, увлекалась разными вещами (театр, живопись, комиксы, музыка,
фотография). Потом стала писать. Работает в жанре малой прозы, верлибра. Порой выходят
тексты в 10-15 страниц, определить жанр которых бывает затруднительно. Один из таких
текстов «Кризис Креативности». Публикации: альманах «Литподиум», «Морковь», «Русское эхо»,
«Под цвет глаз», «Город» (Тольятти) и сборниках СПО и СОЮБ. Участвовала в Форуме в
Липках, Фестивале верлибра, Летних литературных семинарах в Питере. На сегодняшний день –
редактор веб-сайта www.free1.ru
Алексей Тилли
Родился в 1986 году в Самаре. Окончил исторический факультет Самарского государственного
университета. Основной род занятий: критика, переводы, журналистика. Публикации в сборниках
«Самарский верлибр» (Самара, 2006), альманахе «Берега» (2007), журнале «Воздух» (Москва,
2007), альманахе «То самое электричество» (Москва, 2007). В настоящее время работает
преподавателем на историческом факультете Самарского государственного университета.
Александр Чураев
Родился в 1981 году в Куйбышеве. Учился в МГУ, в Новосибирском Военном Институте, окончил
Самарский государственный аэрокосмический университет. Рассказы печатались в журнале
«Полдень: XXI век», «Русское эхо», «МоРКОВь» и других.
Татьяна Шуйская
Родилась в 1986 году в Самаре. Окончила биологический факультет Самарского государственного
университета. Публикации в интернет-журнале «TextOnly» (2008), сборниках проекта «Игра»
(Нижний Тагил), «Новые писатели России», в журнале «Берега». Участница VII форума молодых
писателей в Москве (2007). Вошла в шорт-лист «ЛитератуРРентгена» (2007).
«Название»: литературный альманах
© Самарская областная юношеская библиотека
© Галина Уланова, составитель (раздел «Творческая лаборатория «Орфей»)
© Любовь Глотова, составитель (раздел «Девятая студия»)
© Ирина Ледяева, рисунок
© Олег Рамодин, дизайн обложки
Редактор: Оксана Евдокимова
Ваши отзывы вы можете присылать в Самарскую областную юношескую библиотеку по адресу:
oub.lib2@rambler.ru
7
4