СТРАНИЦЫ СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКИ КИРЕЕВСКИХ
advertisement
Марина Анатольевна Можарова, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института мировой литературы РАН СТРАНИЦЫ СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКИ КИРЕЕВСКИХ воспитание «в учении и наставлении Господнем» Последнее десятилетие жизни Ивана Васильевича Киреевского (1806 – 1856) было неразрывно связано с Оптиной Пустынью. Духовным отцом его семьи был иеромонах Оптиной Пустыни старец Макарий (Иванов). С женой Натальей Петровной и детьми Иван Васильевич часто бывал в монастыре. Иногда и старец Макарий навещал Киреевских в их имении Долбине, останавливаясь в специально построенном для него маленьком домике. Супруги Киреевские разделяли труды старца по издательской деятельности монастыря, начатой в эти годы. Переписка Ивана Васильевича со старцем Макарием показывает, насколько важна была эта работа для него и насколько ценилась Киреевскими молитвенная забота старца об их семье. Старец Макарий обычно заканчивал письма к Ивану Васильевичу словами: «Испрашивая на Вас и на все семейство Ваше мир и благословение Божие, с почтением моим остаюсь недостойный Ваш богомолец многогрешный иеромонах Макарий»1. Иван Васильевич в конце своих писем к старцу неизменно писал: «Испрашивая Ваших святых молитв и святого благословения, с искренним уважением и сердечною преданностию остаюсь Ваш покорный слуга и духовный сын И. Киреевский»2. Нередко Иван Васильевич просил старца Макария особо помолиться о детях, забота о которых составляла смысл его существования. В дневнике 3 октября 1853 года отец пятерых детей записал: «Моя жизнь теперь, т. е. настоящая сторона моей земной жизни, — это жизнь моих детей. Иногда мне живо представится, что они выросли, и несчастливы, и терпят горе от того, что я 2 мало заботился об них, и тогда я плачу, и сердце мое становится на настоящую дорогу: готово поднять муки и вынести лишения за любовь свою. <...> Господи! Вразуми, спаси, помилуй и наставь на истинный путь и утверди в нем! О, милосердый Отец! Сделай, чтобы дети мои не плакали от моей вины! Сделай жизнь мою полезною для них не потому, чтобы я был достоин такой жизни, но потому, что Ты милосерд и что Твоей благости нет границ»3. Супруги Киреевские в попечении о своих детях следовали завету апостола Павла — воспитывали их «в учении и наставлении Господнем» (Еф. 6, 4), относясь к делу воспитания как к высшему служению. Во время болезней детей Наталья Петровна и Иван Васильевич обращались прежде всего ко врачебнице духовной — церкви. Так, извещая старца Макария о болезни восьмилетнего сына Сергея, Иван Васильевич писал: «Очень боимся за него и усердно просим Ваших святых молитв. Вчера он приобщился Святых Таин, мы боялись запоздать этим святым делом и полагали, что лучше начать лечение таким образом». В том же письме Иван Васильевич писал о старшем сыне, восемнадцатилетнем Василии, учившемся в Петербурге: «Мысль о Васе тоже очень смущает меня. Мне тяжело думать, что ему придется еще три года провести в этом полузаключении, в монастыре без святыни. Лучшие годы жизни пройдут в скуке и пустоте душевной, а неизвестно еще, будет ли от того какая выгода для следующей жизни, не говоря уже о Будущей»4. Все годы пребывания Василия в лицее были для родителей временем беспокойства и усиленных молитв о нем. За советом и помощью супруги Киреевские постоянно обращались к старцу Макарию. В одном из писем, изложив очередные неприятные и тревожные обстоятельства пребывания Василия в лицее, Иван Васильевич добавил: «Об Васином деле Наталья Петровна напишет Вам подробно. Я пишу только для того, чтобы, беседуя с Вами, привязать мою мысль к Вашим святым молитвам»5. В другом письме, благодаря старца за истинно отеческое участие в делах семьи, Иван 3 Васильевич писал: «...припадая к стопам Вашим, прошу Вас, милостивый Батюшка, помолиться за Васю и вынуть за него часть6. Ему очень трудно и тяжело и от положения своего, и от характера, и, может быть, от наших ошибок в воспитании»7. Беспокойство за старшего сына заставило Ивана Васильевича весной 1856 года выехать из Долбина в Петербург, чтобы помочь Василию подготовиться к выпускному экзамену. Поездка была предпринята за две недели до Пасхи, что свидетельствует о неотложности и важности этого дела для отца. Ничто не предвещало беды, но через два месяца земная жизнь Ивана Васильевича оборвалась. Уезжая из дома, он не подозревал, что никогда уже не увидит жену и младших детей. Как причудливо порой перекликаются слова человека и события его жизни. 2 июня 1854 года Иван Васильевич в письме к своему другу А. В. Веневитинову писал: «Мы надеемся видеть тебя в проезд через Москву, когда ты, как говорят, поедешь осматривать твои ведомства. Очень бы хорошо было, если б жена твоя поехала с тобою и если бы вы побольше пробыли в Москве. Особенно теперь пора оставить Петербург с его холерным воздухом и нерусским духом»8. Через два года,12 июня 1856 года, Иван Васильевич скончался в Петербурге от холеры, и именно Алексею Владимировичу суждено было взять на себя хлопоты по перевозке его тела из Петербурга в Оптину Пустынь. Первым человеком из семьи, на которого обрушилось нежданное горе, был Василий. Сохранилось его письмо, написанное в день кончины отца и адресованное дяде — Петру Васильевичу Киреевскому. То, что Василий обратился прежде всего к Петру Васильевичу, не было случайностью. Выбор этот объясняется не только страхом испугать горестным известием Наталью Петровну Киреевскую и Авдотью Петровну Елагину — мать Ивана Васильевича. Петр Васильевич Киреевский, обладавший нежным и любящим сердцем, признался когда-то старшему брату Ивану: «Ты знаешь, что других детей, кроме твоих, я не хочу, и у меня не будет»9. 4 Письмо Василия Киреевского не было переписано набело и представляет собой скорее черновик с зачеркнутыми, недописанными и вписанными словами. Приводим текст этого письма по подлиннику 10 с небольшим сокращением и сохранением некоторых особенностей авторской орфографии и пунктуации (подчеркнутые слова выделены курсивом, зачеркнутое заключено в квадратные скобки, вписанное оговорено в примечаниях, угловыми скобками обозначены редакторские дополнения): «<л. 1> Извини, что скверно пишу — времени нет!11 Дорогой мой Дядя! Писано12 Вечером 12-го июня 1856. Зная, что ты, как и отец мой, всегда во всем слепо вверяешься Божиему Промыслу, дорогой мой дядя! приготовься выслушать весть нежданную, весть горькую и вместе светлую, весть, которую ты, как Христианин глубокий, примешь перекрестясь и скажешь: “Да будет Воля Твоя!!” Дорогой мой дядя Петр! С отцом моим случился вчера припадок холерный: было это вот как! Вчера (11-го июня, понедельник) отец мой с утра был совершенно бодр и здоров <...> приехав домой в свой 95-ый №мер гостиницы Демут <л. 1 об.> с визита В<ладимиру> Павл<овичу>13 Титову14 и полковнику Измайловского полка Соболевскому, вдруг почувствовал большую слабость [в] и усталость во всех членах тела и вследствие того сказал мне15, чтобы я один обедал, а что он скушает только одного16 супу, — так и сделал. После обеда, около 4-х часов, Папà вдруг сказал мне, что чувствует боль и судороги в икрах правой ноги. Я не знал, что и подумать, и предложил сбегать за Гофманскими каплями (я не смел [назва<ть>] сказать “за холерными”). Но отец решительно сказал, что не хочет никакого лекарства, а что это с усталости судороги в икрах. Вдруг я вижу, отец начинает охать и валяться по постели и вдруг весь выпрямляется, рискуя упасть с нее! Я быстро подхватил его на руки, поднял, 5 уложил, растер ему икры фланелью и позвал Антона (человека нашего), приставил его к отцу, а сам — шапку и за доктором! <л. 2> Отец заметил это мое движение и проговорил: “Священника, Вася!” Я полетел, но едва-едва и то на кончике захватил одного из 3-х священников дома, именно умного протоиерея Казанского собора — Сидонского17, просил его взять Св<ятые> Запасные Дары и на извозчике прискакал к отцу, свящ<енник> стал исповедовать, а я опять за докторами — и после невероятных, дядя, усилий удалось поймать Рибýра (Ribourt), оч<ень> порядочного доктора, жившего насупротив наших окон. Между тем я дал знать о болезни Papà и графам Комаровским18, и Веневитинову, а те — Титову, Рейнгардтам19 и проч. Но несмотря на все усилия наши, я, разумеется20, не отходил ни на шаг и не смыкал глаз всю ночь, несмотря на все приемы микстур каждые ¼ часа и порошков через час, несмотря на все припарки21 овсяны<е> и олен<нрзб.>, несмотря на все растиранья, Папаша ночь всю (с 11-го на 12-ое июня) не спал, и, хотя ночью и22 к утру спазмы и судороги стали реже и последние23 даже вовсе ночью <л. 2 об.> перестали мучить больного, но24 он вúдимо таял, угасал, менялся в лице, и — к 8 часам утра25 12-го июня26 — угас!! Ничего словесного, никакой последней воли, только видно было, что тяжело ему было прощаться с жизнью. “Ах! Боже мой! неужели смерть! бедная Мáма!” — вот только27 что при первом припадке Papà сказал. Это я пишу Тебе, Дядя, прежде28, а не кому другому из семейства нашего, потому что Ты, я [знаю] надеюсь, твердо сам29 перенесешь эту общую нашу невознаградимую ничем потерю и приготовишь других30. Умоляю тебя, дядя, не испугай [этим рассказ<ом>] этой вестью наших и своих! Поезжай, если только тебе можно, дядя — милый мой, к моей матери, — в Долбино, — но прежде31 сожги это горькое письмо, [а] и [сам] подготовь мать мою, и свою потом, к принятию и перенесению этого тяжелого известия. 6 Тело в субботу выезжает вместе со мной из Петербурга в гробу, положенном в ящик, залитый свинцом, и [через неделю] раньше недели, вероятно, будет в Оптине, а я обгоняю и приезжаю вперед, один, в Долбино, о! если бы Ты был там!!... племянник твой Василий Киреевский. Распоряжается всем Веневитинов, — и превосходно всё устраивает32». Письмо Василия Киреевского о последнем дне жизни и кончине его отца — бесценное свидетельство не просто родственной, но и духовной близости членов этой семьи. Таким же всецело преданным воле Божией «Христианином глубоким», каким Василий называет своего дядю, был и его отец. Смерть Ивана Васильевича ненадолго разлучила братьев. Петр Васильевич, бывший двумя годами моложе, скончался 26 октября 1856 года и был похоронен рядом с Иваном Васильевичем у алтарной стены Введенского храма в Оптиной Пустыни. Младшему брату Василия Киреевского Сергею в год смерти их отца исполнилось 11 лет. Через три года после этого события года мальчик в небольшой тетрадке начал писать свои воспоминания. Это живой рассказ о жизни семьи, о встречах со старцем Макарием, серьезные размышления о выборе жизненного пути, дневниковые записи, первые поэтические опыты. О принципах воспитания в семье Киреевских четырнадцатилетний Сергей написал: «У нас не было обыкновения наказывать, и хорошо, что не было, потому что я чувствую теперь, что если бы меня наказали, то я бы был самый ожесточенный, упрямый, дрянной мальчишка, да и вообще нехороша метода воспитания, где есть наказание, потому что там только и боятся наказания; для меня выговор был сильнее всякого наказания, хотя я редко плакал, когда мне делали выговор, но после я обильно плакал, забившись куда-нибудь в угол»33. В тетради Сергея Киреевского подробно рассказано о событиях, связанных со смертью отца: «1-го апреля 1856 года мой отец отправился в П<етербург>, чтоб помочь выдержать моему брату выпускной экзамен из 7 лицея. Я с мамашей долго смотрел на удалявшийся возок, в котором сидел дорогой нашему сердцу. Я помню, что в то самое время, когда возок уже скрывался из наших глаз, прилетела большая стая каких-то птиц. Весна начиналась! <...> В первых числах июня мы получили письмо от папаши, где он писал, что скоро будет. Мамаше хотелось скорее с ним увидеться, и мы стали готовиться к отъезду за 40 верст в Оптину Пустынь; мы всегда, когда ездили в Москву, проезжали через этот монастырь. <...> Итак, мы готовились ехать туда, чтобы там ждать папашу, с нетерпением мы ждали последнего письма, в котором он должен был написать, что выезжает. Раз вечером, только что мы кончили чай, подъехала кибитка, из которой вышли две монашенки, племянницы нашего духовника, и прямо пошли к мамаше. Они сказали, что о. Макарий получил письмо от моего брата, что папаша очень болен, они хотели приготовить мамашу к тяжелому известию и еще сказали, что о. Макарий просит мамашу поскорей приехать в Оптину Пустынь. На другой день рано поутру мы уже были в дороге. Когда мы приехали и остановились у гостиницы, о. Макарий нас уже ждал и пошел с мамашей в комнату. Мамаша спросила его, не умер ли папаша, он ее утешил и напомнил ей, что папаша был сильнее болен, но выздоровел. Мамаша немного утешилась, через несколько минут о. Макарий сказал: “Ну, теперь помолимтесь Богу”. Тогда мамаша поняла, что она лишилась друга и спутника своей жизни, потом позвала меня и велела положить три земных поклона, я это сделал и горячо молился, чтоб Господь даровал здоровье папаше и чтобы он скорей приехал (последнее исполнилось). Когда я обернулся, то увидал, что мамаша плачет, я спросил, отчего, она мне сказала, я пробыл еще с минуту и убежал в другую комнату и кинулся на постель за ширмы. Долго я плакал, вдруг слышу, что меня зовут, я перестал плакать и увидал одну из монашенок. И она села ко мне на постель и начала меня утешать, но делала это так неловко, что я еще больше заплакал и спрятался под постель, она обиделась и ушла. А я опять стал 8 плакать, но подумал, что здесь меня опять увидят, встал, отер слезы и довольно бодро пошел через двор гостиницы, чтоб уйти в лес. (Монастырь был окружен густым сосновым лесом.) У ворот двора мне попалась старушка и просила милостыню, я дал ей: “Помолись за упокой души усопшего”, — но тут слезы опять хлынули, и я побежал в лес. Наплакавшись вдоволь, я воротился, подали обедать, я не мог есть. На другой день начали шить мне черную рубашку. Через два дня вечером приехал мой брат Вася и сказал, что тело папаши привезут через три дня, (он ошибся) его привезли на другой день; начал<ли> печальный звон, всем дали свечи, и тело понесли в церковь, я горько плакал <...> Не стану описывать долее грустную церемонию. <...> Потом мы поехали в деревню и приехали опять в 40-й день. Возвратившись в деревню, брат меня выучил стрелять, и это меня очень развлекло. Вдруг пришло известие, что брат назначен офицером Измайловского полка и что ему надо, и сейчас же, ехать. Через день мы выехали проводить его до Калуги. Там ему сшили военную шинель, и он уехал, мы воротились в деревню»34. В дневниковых записях пятнадцатилетнего Сергея Киреевского виден уже вполне сложившийся серьезный взгляд на жизнь: «1860. Я встретил Новый год не так, как обыкновенно мы встречали. 3 января у нас был вечер, мы танцевали; смешно подумать, что люди могут находить удовольствие, прыгая и делая заученные движения. Я думаю, что надо составить себе цель, [для] к которой стремиться в течение всей жизни, иначе наша жизнь похожа на корабль [у которого нет руля] который плывет, куда дунет ветер; никогда не надо поддаваться первому влечению сердца, я это испытал, это всегда неверно»35. Оптинский старец Макарий оставался самым близким и дорогим человеком для Киреевских. Когда в сентябре 1860 года было получено известие о его болезни, Наталья Петровна собралась с детьми «в несколько часов» и поехала в Оптину Пустынь. Сергей Киреевский записал в своей 9 тетрадке: «Мы застали его еще в живых, и он умер через несколько дней после нашего приезда»36. Воспитание, полученное в семье, оказало сильное влияние на формирование взглядов юноши. В критическом складе ума гимназиста Сергея Киреевского, в его самостоятельных суждениях видна привычка думать и рассуждать. О театре, например, он судит строго: «Был три раза в театре, не очень понравилось». Сразу за этим следует замечание о разочаровавшей его барышне: «Очень охладел к моему предмету, она очень любит, чтоб попадались в ее сети». В дневнике записаны также впечатления о калужском обществе и о светской жизни вообще: «После недолгого пребывания в Москве я поехал обратно в К<алугу>, где по обыкновению жизнь моя тянулась довольно скучно. Я был знаком с очень многими в К<алуге> и беспрестанно был на балах и вечерах, но после каждого вечера я чувствовал себя чрезвычайно утомленным и все более и более охлаждался к светским удовольствиям. <...> Общество в К<алуге> довольно забавно. Хотя уже редко услышишь слово столицы, но зато почти во всяком доме вам на вопрос, предложенный на русском я<зыке>, ответят на ф<ранцузском> я<зыке>»37. Охлаждение к светской жизни не мешает, однако, Сергею с юношеским максимализмом судить об образе жизни старшей сестры Александры, желавшей избрать монашеский путь: «Сестру сбили с толку монахи и священники, и она собралась идти в монастырь в Вязьму. Мне думается, что она помешана или находится в таком положении в обществе, что не может видеть лучшего исхода, как монастырь». Вместе с тем в рассуждениях Сергея о выборе сестры не только отрицание, но и желание понять и объяснить ее стремление к иноческой жизни: «Самое положение в обществе зависит от взгляда на него. Одно и то же — с прибавкою новой мысли — совершенно изменяется для самого человека. Надобно развить следующие вопросы: 1) Что такое монастырь? 10 2) Безусловно ли хорошее учреждение? 3) Для кого? 4) Кто имеет право идти в монастырь? 5) Точно ли дурно общество? 6) Чего от него требовать? 7) Что такое семья и какие обязанности членов ее? 8) Как примирить требования общества с своими убеждениями?»38 Детям Киреевским непросто было разобраться в противоречиях окружавшей их жизни. Они не могли не видеть проявлений общего, глубокого религиозного кризиса, затронувшего все стороны жизни России. Вместе с западничеством в русскую жизнь все больше проникал яд безверия, редкие образованные семейства, к числу которых принадлежала семья Киреевских, не считали за стыд воспитывать детей в традициях церковного благочестия. Но посеянные в детских душах благодатные семена давали добрые всходы. Глазами верующего человека увидел Сергей Киреевский важнейшее в истории России событие — открытие мощей святителя Тихона Задонского и прославление его в лике святых. Наталья Петровна с детьми присутствовала на этом торжестве в Задонске 13 августа 1861 года. Сергей Киреевский описал увиденное в стихах. И хотя поэтическая форма этого стихотворения далека от совершенства, но в нем верно передано и восторженное состояние души юного автора, и искренность его восприятия: «Ликовала Россия в свое торжество, В день прославленья святого. <...> Богу было угодно прославить Себя чрез слугу Своего, Чтоб умы укрепить и наставить Веровать глубже в Него, Чтобы никто сомненьем Своего сердца не терзал И чтобы каждый с умиленьем Творца вселенной воспевал. <...> Еще святитель был под спудом, А я не раз уж замечал, 11 Как он одéржимых недугом Прикосновеньем исцелял. Одно такое исцеленье Осталось в памяти [моей] свежей<?> И не придет оно в забвенье, Пока живу, в душе моей. Я видел, привели слепого. Несчастный, с детства он ослеп И уж, конечно, снова Не ожидал увидеть свет. Но чудодейственная сила, Коснувшися его очей, В одно мгновенье исцелила, И он увидел блеск свечей <...> И пал он, трепетный, смущенный Перед святителем во прах, И слышит голос вдохновенный, Которым рек ему монах: «Мой друг, ты видишь Божью силу, Она коснулася тебя, В мгновенье она исцелила. Молю я, углубись в себя, Открой всё перед нами, Не скрывая ничего, Чтоб вместе общими мольбами Мы славословили Его»39. Иван Васильевич Киреевский писал, что «любить Россию нельзя без искренней преданности ее Православной Церкви: ею она проникнута во всех основах своего бытия, она составляет ее существенную особенность, ее душу и коренное условие ее правильного и благополучного возрастания»40. Это глубокое жизненное убеждение Иван Васильевич и Наталья Петровна Киреевские сумели передать детям. Иван Васильевич Киреевский. Разум на пути к Истине. Философские статьи, публицистика, письма. Переписка с преподобным Макарием (Ивановым), старцем Оптиной пустыни. Дневник. М., 2002. С. 325. Здесь и далее в цитатах курсив источника. 2 Там же. С. 332. 3 Там же. С. 440. 4 Там же. С. 353. 5 Там же. С. 338. 6 То есть вынуть частицу из просфоры во время поминовения на проскомидии. 7 Иван Васильевич Киреевский. Разум на пути к Истине. С. 342. 1 12 Киреевский И. В. Полн. собр. соч. В 2 т. М., 1911. Т. 2. C. 281–282. Веневитинов Алексей Владимирович (1806–1872) — друг И. В. Киреевского, брат поэта и философа Д. В. Веневитинова, сенатор. Его жена — Аполлина Михайловна, урожденная Вьельгорская. 9 Цит. по кн.: Концевич И.М. Оптина Пустынь и ее время. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1995. С. 249. 10 Киреевский Василий Иванович (младший). Письмо к Киреевскому Петру Васильевичу // НИОР РГБ. Ф. 99. К. 7. Ед. хр. 25. 11 Фраза вписана. 12 Слово вписано. 13 В<ладимиру> П<авловичу> вписано 14 Титов Владимир Павлович (1807–1891) — друг И. В. Киреевского, писатель, критик, историк. 15 мне вписано 16 одного вписано 17 Сидонский Федор Федорович (1805–1873) — протоиерей, ключарь Казанского собора в СанктПетербурге. 18 Комаровский Егор Евграфович, граф (1803–1875) — друг И.В.Киреевского, цензор. Комаровская Софья Владимировна (рожденная Веневитинова), графиня (1808–1877) — жена Е. Е. Комаровского, сестра Д. В. и А. В. Веневитиновых. 19 Рейнгардт Александр Иванович (1812–1885) — знакомый И. В. Киреевского, служил в Медицинском департаменте Министерства внутренних дел. 20 разумеется вписано 21 все припарки вписано 22 ночью и вписано 23 последние вписано 24 но вписано 25 утра вписано 26 12-го июня вписано 27 только вписано 28 Слово прежде подчеркнуто двумя чертами. 29 сам вписано 30 и приготовишь других вписано 31 но прежде вписано 32 Распоряжается ~ всё устраивает — вписано слева на полях. 33 Киреевский С. И. «Чувство любви», «Француз», «Прощание» и другие стихотворения. «Мои воспоминания» <май 1859–1861> // РГАЛИ. Ф. 236. Оп. 1. Ед. хр. 363. Л. 101 об.–102 об. 34 Там же. Л. 105–113. 35 Там же. Л. 120 об.–121. 36 Там же. Л. 124. 37 Там же. Л. 122 об., 126 об., 127. 38 Там же. Л. 124–126. 39 Там же. Л. 138 об.–139 об. 40 Иван Васильевич Киреевский. Разум на пути к Истине. С. 58. 8
