Document 945657

Раздел III
Иностранные языки
Раздел III. Иностранные языки
Е.Е. Дебердеева
РОЛЬ МЕТАФОРЫ В ФОРМИРОВАНИИ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА
В РУССКОЙ И АНГЛИЙСКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРАХ
Проблема взаимосвязи культуры, языка и сознания получает широкое освещение в современной лингвистике. В настоящее время проводятся разнообразные исследования языковой картины мира у носителей определённых языков, создаются ассоциативные словари разных языков,
содержащие богатый материал для изучения особенностей восприятия действительности в рамках
той или иной культуры.
В связи с этим представляется важным изучение роли языка в построении национальнокультурной картины мира. Язык выступает кодовым (знаковым) организатором, связующим звеном между внутренним миром человека и внешним миром: человек, воспринимая в процессе деятельности мир, фиксирует в языке результаты своего познания.
Взаимосвязь культуры и языка проявляется в базовых понятиях, присущих каждой лингвокультуре. Лингвистическая и лингвокогнитивная интерпретация данных, представленных в языке,
позволяет рассматривать их как репрезентацию конструктов концептуального сознания.
Существование языка как материальной формы закрепления мышления человека, а, следовательно, и той совокупности знаний, которыми располагает человек на определенном этапе, создает новую проблему в интерпретации содержания выражения «картина мира»: картина мира как
совокупность знаний человека о мире подменяется картиной мира, существующей в языке, «языковой картиной мира». В сам термин «языковая картина мира» иногда вкладывается разное содержание. По мнению Б. А. Серебренникова, например, следует различать две картины мира –
концептуальную и языковую. Концептуальная картина мира богаче языковой картины мира, поскольку в ее образовании, по всей видимости, участвуют различные типы мышления (нагляднообразное и действенное тесно взаимодействуют с логическим, речевым мышлением). Обе картины
мира между собой соотносятся. Язык не мог бы выполнять функцию средства общения, если бы
он не был связан с концептуальной картиной мира. Эта связь осуществляется в языке двояким
способом. Язык означивает отдельные элементы концептуальной картины мира. Это выражается
обычно в создании слов и средств связи между словами и предложениями. Язык объясняет содержание концептуальной картины мира, осуществляя в процессе речи связь слов между собой. Таким образом, слово является одной из составных частей картины мира [3, 29].
В нашем случае под языковой картиной мира мы понимаем всю совокупность знаний о мире, запечатленную в той или иной языковой форме, специфическое «языковое мировидение», присущее каждому народу. Языковая картина мира, исторически сложившаяся в обыденном сознании
данного языкового коллектива и отраженная в языке совокупность представлений о мире, есть
определенный способ концептуализации действительности. Свойственный данному языку способ
концептуализации действительности отчасти универсален, отчасти национально специфичен, так
что носители разных языков могут видеть мир немного по-разному, через призму своих языков.
То, что принято называть языковой картиной мира, – это информация, рассеянная по всему
концептуальному каркасу и связанная с формированием самих понятий при помощи манипулирования в этом процессе языковыми значениями и их ассоциативными полями, что обогащает языковыми формами и содержанием концептуальную систему, которой пользуются как знанием о
мире носители данного языка.
Одним из наиболее продуктивных средств вербализации действительности, способов познания и концептуализации окружающего нас мира является метафора. Метафорические выражения языка не только отражают и эксплицируют метафорическое восприятие действительности, но
и во многом формируют его, поэтому изучение метафорических переносов в рамках различных
97
Вестник ТГПИ
Спецвыпуск № 1
сфер позволяет проникнуть в структуры человеческого мышления и понять, каким образом мы
представляем себе окружающий мир и свое место в нем.
В соответствии с представлениями современной когнитивной семантики метафорическое
моделирование – это отражающее национальное самосознание средство постижения, рубрикации,
представления и оценки действительности в народной ментальности [5].
Метафоре отводится роль одного из наиболее продуктивных средств формирования вторичных наименований в создании языковой картины мира, которая обладает свойством «навязывать говорящим на данном языке специфичный взгляд на мир – взгляд, являющийся результатом
того, что метафорические обозначения, вплетаясь в концептуальную систему отражения мира,
окрашивают ее в соответствии с национально-культурными традициями и самой способностью
языка называть невидимый мир тем или иным способом» [1, 113-119].
В данной статье нас интересует метафора не сама по себе, а её роль в культуре, в создании
определенных образов, которые могут как совпадать в разных языках и культурах, так и различаться от языка к языку. Актуальность такого исследования обусловлена необходимостью изучения метафоры как когнитивного средства и культурно маркированного пласта языка, отражающего восприятие и понимание мира представителями различных языков и культур.
Предметом изучения в данной статье является этнокультурная метафора как важный элемент языковой картины мира, отображающий способ членения и классификации реальности, принятый в рамках данного языкового сообщества и являющийся отражением существующей системы ценностей. Национальный образ мира выявляется как система взаимных соответствий. Параметры для установления такого рода соответствий могут быть самые разнообразные: наличие, отсутствие или преобладание в метафорах языка какой-либо из четырех стихий (земля, огонь, воздух, вода и т. д.), контекст, в котором они употребляются, привязка чувств, эмоций, личностных
качеств к органам человеческого тела, распределение по вертикали верх-низ или по горизонтали и
т. д. Так, например, можно предположить, что англичанам свойственна некоторого рода «водобоязнь», исходя из наличия в языке целого ряда выражений со словом «вода», обозначающих неприятности: «under water» – букв. под водой – в долгах,»water under the bridge» – невозвратное прошлое, «to get into hot water» – букв. попасть в горячую воду – угодить в беду, «to keep one’s head
above the water» – букв. держать голову над водой – не иметь неприятностей. Подобные выражения можно встретить и в русском языке: «как в воду канул» – пропал, «концы в воду».
Отсюда следует, что стихия воды ассоциируется с бедой, губительным началом в русской и
английской лингвокультурах.
Метафоры широко используются как в русском, так и в английском языках. Метафорические
образы, характерные для английского языка, нередко отсутствуют в русском, и наоборот; их перевод с языка на язык требует преобразований особого рода, помогающих сохранить или модифицировать исходную эмоционально-эстетическую информацию.
Так, например, в английской «животной» метафоре закрепились типологически иные признаки, чем в русской культуре. Значительная часть названий животных и птиц в английском культурно-речевом сознании связана с понятием-образом «he», хотя в современной грамматической системе относится к среднему роду «it», в частности метафорическая основа he связана с образами
Frog, Fish, Caterpillar, Tortoise, тогда как в русском языке все эти имена являются грамматическими единицами женского рода и соответственно ассоциируются с женским полом.
Другая проблема «животной» метафоры связана с различием эмоционально-оценочных ассоциаций, связанных с тем или иным образом животного, традиционно употребляемым как основа
метафоры или метафорического сравнения. Так, например, специфика метафорического употребления слова «horse» в английской традиции связана с положительными оценками типа «породистый», «здоровый», «грациозный». В русской традиции «лошадиная» метафора преимущественно
сопровождается иными, а то и прямо противоположными ассоциациями: «неуклюжий», «грубый»,
«здоровенный».
Метафора показывает, какие вещи являются эквивалентными или просто сопоставимыми в
данной культуре: например, в русском и английском языках хороший, добрый, отзывчивый человек сравнивается с золотом – as good as gold, золотое сердце и т.д.
98
Раздел III
Иностранные языки
Язык является одной из форм фиксации национально-культурного наследия народа, в том
числе примет, поверий и т.п. Так, если в русском языке слово гусь вызывает представление о важности или жуликоватости, то в английском эта реалия ассоциируется с богатством, глупостью и
т.п. Ср.: важный гусь, экий гусь или гусь лапчатый (о человеке); the goose that lays the golden eggs
курица, несущая золотые яйца, источник обогащения (обыкновенно употребляется с глаголом to
kill); the older the goose the harder to pluck (посл.) – чем старше человек, тем труднее заставить его
расстаться с деньгами; as silly (stupid) as a goose – глуп, как пробка и т.п. Именно образноассоциативное восприятие иначе «рисует» процессы ментального характера в русском и английском языках.
Одним словом, этнокультурные метафоры выступают одним из основных составляющих
ментальности нации – освоенного и понятого ею круга понятий, символов и образов. Ведь чтобы
обеспечить собственное выживание, каждая культура должна выработать свой способ взаимодействия с жизненной средой и установить рамки социальной реальности.
У народов, территориально, исторически и культурно близких друг другу, значительный
пласт устойчивых метафорических выражений оказывается общим. Например, в английском языке
(как и в русском) носитель признака твердости – железо, отсюда идиомы – a man of iron, ironbound (ср. в русском – железная воля, железный век).
Несмотря на имеющееся сходство в употреблении метафорических выражений представителями русской и английской лингвокультур, метафорические наименования русского и английского
языков обнаруживают значительные расхождения, которые можно свести к следующим типам.
В пределах одной группы метафоризации подвергаются разные слова. Так, названия некоторых животных (бобер, лебедушка, сокол, кот) имеют в русском языке употребительные переносные значения, но не имеют их в английском. В русской идиоматике не употребляется образ
летучей мыши, зато в английском существуют такие выражения, как «as blind as a bat» – совершенно слепой, «like a bat out of the hell» – очень быстро, внезапно.
Для выражения одного понятия метафорически могут приспособляться разные слова, и
наоборот – сходные слова могут иметь разное метафорическое значение. Например, в английском
языке snake – символ предательства, коварства, а в русском змея может обозначать нелюбимую
жену, свекровь, мачеху и т.д. Образ ворона в английском имеет дополнительное значение, помимо
известных для русскоговорящих (предвестник беды, враг), – алчность, жадность, ненасытное пожирание. I am a raven – «я голоден как волк», «raven appetite» – «волчий аппетит».
В ряде исследований было установлено, что значительный фрагмент языковой и концептуальной картины мира носителей русского и английского языков формируют так называемые флористические метафоры.
В ходе проведенных исследований были определены некоторые сферы опыта, отражение
которых в сознании носителей английского и русского языков происходит посредством флористической метафоры.
Так, например, в английском языке внешность человека описывается метафорами: peanut: a
tiny person; weed: a thin, delicate, weak and soon tiring person; coconut: With her milky complexion set
off by chestnut hair the artist nicknamed her «coconut»; bean-pole, stick, and corn-stalk: a lanky fellow.
Возрастная характеристика передается метафорами: sapling, plant: a young person; in the bloom of
life; a ripe old age [4].
Для оценки моральных качеств человека активно используются следующие метафоры: daisy ‘any excellent, remarkable, or admirable person; daffodil ‘a good natured person’; tulip: a showy person, or one greatly admired; sweet pea, peach – a good person; fruit ‘a person easily defeated, influenced or victimized’; lemon ‘any disagreeable disliked person; nut: a person hard to deal with.
В русском языке также часто используются метафорические переносы типа растение – человек: дичок, дуб, лопух, мимоза, мухомор, перец, сморчок, фрукт, шишка, ягодка и т.п. [2, 10].
Таким образом, метафора относится не к сфере слов, а к сфере мышления и действия. Наша
понятийная система строится на основе образов и метафорична по своей сути. Поскольку значительная часть социальной реальности осмысляется в метафорических терминах и наше представление о материальном мире отчасти также метафорично, метафора играет очень существенную
99
Вестник ТГПИ
Спецвыпуск № 1
роль в установлении того, что является для нас реальным. Однако при этом вопрос об истинности
и ложности лежит за пределами метафоры, так как она всего лишь высвечивает одни стороны и
скрывает другие. Языковые метафоры строятся по определенным образцам: концептуальным метафорам или метафорическим моделям, действующим на бессознательном уровне. Суть концептуальных метафор заключается не в словах, а в самом понимании объектов. Например, в основе метафорических выражений «высокие/низменные чувства» лежит концептуальная модель верх – это
хорошо, низ – это плохо. Такие метафоры системны и предполагают целую сеть взаимосвязанных
построений. В основе метафоры «time is money» – понимание времени как ресурса – такая концептуальная метафора содержит в себе и способ взаимодействия с объектом, то есть время можно
тратить (to spend/waste time), беречь (to save time) и т.д. То есть в такой метафоре закодирован способ обращения со временем. Она означает, что мы относимся ко времени как к очень ценному и
ограниченному ресурсу. Понятие труда в нашей культуре обычно связывается с затратами времени на его выполнение, что выражается в почасовой, понедельной, помесячной оплате труда. Другой пример отношения ко времени как к ценному ресурсу – различные виды временны;´х тарифов –
на телефонные разговоры, Интернет и т. д. Это существует далеко не во всех культурах.
В этнокультурных метафорах концептуализируются представления о человеке и мире его
переживаний, то есть метафора по своей сути антропологична. На примере устойчивых словосочетаний, описывающих процесс принятия решений, можно себе представить, как он проходит у русских и англичан. Русские решения принимают – как нечто постороннее, пришедшее извне, у англичан же выражение «to make decision» – дословно «сделать решение» – указывает на активную
роль субъекта.
В большинстве случаев в европейской культуре затруднительное положение связано с пространственной ограниченностью. Сравните to be in a dead/tight corner, to be at one’s wit’s end – быть
в тупике, быть на грани бедности, на краю пропасти и т.п. Также общим для европейской культуры является концептуальная метафора «сознание – это контейнер», «идеи – физические сущности». Эта модель лежит в основе таких метафорических выражений, как to give an idea (букв. подать идею), «empty words» (пустые слова), «to let the cat out» (разболтать, выдать информацию –
букв. «выпустить кошку»), а также производной модели «у кого-то что-то не хватает» – «кто-то
умственно неполноценен» («шариков/винтиков в голове не хватает и т.д.). Иногда к общей для
нескольких языков модели может добавляться дополнительный национальный вариант. Например,
в английском языке помимо сравнения умственной отсталости с нехваткой чего-либо существует
еще параллель с указание физического состояния «stupid with sleep» – букв. «осоловелый». Национальные метафоры выявляют те аспекты вещей, которые особенно важны для той или иной культуры. Явления природы, эмоциональные состояния и различные эмоциональные сущности вначале мыслятся в вещественной форме. Об этом свидетельствуют «стертые метафоры»: дождь идет,
небо хмурится, радость охватывает, страх леденит и т.д.
Кроме того, метафоры могут давать представление о пространственной ориентации.
Например, в европейских культурах будущее и надежды на лучшее находятся впереди или ассоциируются с верхом: cheer up. Сознательное состояние также ориентировано вверх: to wake up, to
be up, to raise, to get up (проснуться), но to fell asleep (букв. упасть в сон – заснуть), а бессознательное состояние или состояние невозможности контролировать свои действия переживается как падение: to fall in love (букв. упасть в любовь – влюбиться), to be under hypnosis (быть под гипнозом).
Итак, можно сделать следующие выводы: этнокультурные метафоры отражают образ мира,
в них воплощается ценностная иерархия и мифологические представления. Специфика этнокультурных метафор связана со спецификой географических, культурно-исторических и других условий. Этнокультурное своеобразие передают не конкретные метафоры сами по себе, а их совокупность, так как их число в языке ограничено.
Наиболее распространенными как в русской, так и английской лингвокультурах являются
«животная» и «флористическая» метафора. Наибольшее число метафорических переносов группируются вокруг таких понятий, как смерть, любовь, страх, личностные характеристики человека
(глупость, храбрость и т.д.).
100
Раздел III
Иностранные языки
На основе анализа метафорических наименований русского и английского языков можно
сделать вывод о том, что для метафорического выражения одного и того же понятия в этих языках
могут использоваться разные слова, в то время как сходные слова могут иметь разное метафорическое значение.
Необходимость создания устойчивых метафор языка диктуется, прежде всего, потребностями коммуникации. Ведь пока описание какой-либо ситуации, представления, стереотипа не
превратилось в знак (а национальная метафора функционирует прежде всего как знак), оно не может быть понято однозначно всеми членами языкового коллектива. Поэтому национальные метафоры играют роль своеобразных формул, аксиом. И, несмотря на существование большего количества «общих сюжетов», в каждом языке имеется набор уникальных, присущих только ему языковых средств выражения представлений о мире, человеке и социальной реальности.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Павилёнис, Р. И. Проблема смысла: современный логико-философский анализ языка / Р. И. Павилёнис. –
М., 1983. – 286 с.
2. Панкова, Т. И. Национальная специфика метафорической номинации (на материале русских и английских
лексем, объединенных семантическим компонентом растение): автореф. дис. … канд. филол. наук /
Т. И. Панкова. – Воронеж, 2009. – 21 с.
3. Серебренников, Б. А. Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира / Б. А. Серебренников. –
М.: Наука, 1988. – С. 29.
4. Рыжкова, Е. В. Флористическая метафора и концептуальная картина мира носителя английского языка
[Электронный ресурс]: [веб-сайт] / Е. В. Рыжкова. – Электрон. дан. – Режим доступа:
edu.novgorod.ru/data/educat/lib/3/9/00139/ryzhkova01_31012003.doc
5. Чудинов, А. П. Россия в метафорическом зеркале. Изменяющийся языковой мир [Электронный ресурс] //
Сайт Международной научной конференции «Изменяющийся языковой мир»: [веб-сайт]. – Электрон. дан.
– Режим доступа: http// language.psu.ru
А. Н. Минка
РЕАЛИЗАЦИЯ ОЦЕНОЧНОСТИ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ
СО ЗНАЧЕНИЕМ СТЕПЕНИ В ДИСКУРСЕ
Оценка представляет собой одну из важных функций человеческого мышления, без нее невозможно построить ни одно высказывание, так как любая языковая единица не только передает
значение, но и оценивает.
В сознании носителя языка шкала оценок имеет три принципиально значимых позиции:
нечто, соответствующее эталону или стандарту, абсолютный или относительный плюс, абсолютный или относительный минус. Обе полярные оценки в интерпретации каждого отдельного индивида допускают градации [7, 148].
Система оценочных значений опирается на два основных признака – «хорошо» и «плохо»,
представленных положительной или отрицательной оценкой, которые неразрывно связанны.
Оценочные смыслы «хорошо» и «плохо» распределяются по шкале оценок, на которой расположены зоны положительного или отрицательного. Между ними лежит зона нейтрального, где признаки «хорошо/плохо» находятся в известном равновесии. Позиция «хорошо» является исходной
при оценке. Оценка предполагает ориентацию на норму и на оценочные стереотипы, т.е. на социальное представление о том, что такое хорошо и плохо для данного объекта [3, 98-106].
Представление о норме заложено не только в прагматике, но и в семантике языковых единиц. Так, словосочетание отменная работа означает «лучше, чем норма». Прилагательные с
семой «неопределенно большая» или «неопределенно малая величина» показывают отклонение от
нормы; они сдвинуты в сторону +, если сами имеют положительный знак. Как видно, оценочная
шкала не любит положения равновесия, в самом ее устройстве заложена ассиметрия: норма и
среднее не совпадают, норма смещена к положительному полюсу шкалы. Следовательно, поло101
Вестник ТГПИ
Спецвыпуск № 1
жительное состояние вещей может рассматриваться как соответствующее норме, а плохое – как
ее отклонение. Одним из способов градуального варьирования признака является введение в высказывание отсылки к модальной норме, осуществляемое с помощью модальных операторов
слишком, только, достаточно, настолько и т.п. Психологически значимым является недостаточное или избыточное количество – меньше или больше нормы, так как это вызывает проблемы.
Например: Парадоксы выставочного дизайна – маленький бюджет выставки – плохо.
Однако большой бюджет тоже не рай: чем больше, тем более креативны и неожиданны задачи… (Интерьер, 2003).
Анализ языкового материала показал, что и при положительной, и при отрицательной
оценке слова обозначают сдвиг в сторону «нежелательность», «плохо». Иными словами, знак «+»
в этих случаях будет изменен на знак «–»: слишком большой размер – слишком маленький размер
– и то, и другое будет восприниматься отрицательно.
Подвижность точки отсчета на шкале какого-либо признака обусловлена основанием градации, т.е. классом референтов, с которыми соотносится данный признак в конкретной коммуникативной ситуации. Иногда именно коммуникативная ситуация оказывает влияние на ограничение сферы прикрепленности признака у параметрических прилагательных.
Единица степени вступает во взаимодействие с дискурсом, с изложенной информацией во
всем тексте как таковым. Если оценочное значение не четко проявляется в отдельно взятом предложении, то оно проявляется на уровне дискурса: «There`s a poky little place here,» said Uncle Gib,
«only two bedrooms, no garden, what they call a patio, which means a backyard, no scullery, couple of
streets away in Elkstone Road…» (R. Rendell).
В данном примере размер дома не достигает оптимального стандарта величины, соответствующего представлению персонажа об уютном, комфортабельном доме.
Движение по оценочной шкале обусловлено разными параметрами. В его основе лежит
сочетание социального и индивидуального, стереотипных представлений о ценностной картине
мира и субъективного отношения индивидуума к соответствующему объекту, основанного на
представлениях о приятном/неприятном, о том, что нравится/не нравится и т.п. (Вольф, 1986).
Индивидуальная позиция субъекта оценки очень подвижна, так как она подвергается воздействию
со стороны многих частных обстоятельств, факторов, ситуаций, возрастных и индивидуальных
особенностей и т.п.
Некоторые языковые единицы способны нейтрализовать положительные и отрицательные
знаки: огромное здание (enormous building), необычайный размер могут быть и хорошими, и плохими. Они зависят от слов, имеющих положительную или отрицательную сему. Например: безграничное горе (–) – (endless grief) – безграничное счастье (+) – (endless happiness).
Возникает вопрос о том, как распределяются в языке и в речи обозначения со знаком «хорошо» и «плохо», каков баланс этих средств? Е.М. Вольф по этому поводу приводит ряд достаточно интересных предположений: «...обозначения плохого более дифференцированы, чем обозначения хорошего: иными словами, в языке существуют более разнообразные средства для детальной классификации плохих поступков, чем хороших, плохих черт характера, чем хороших и
т.п. Такая гипотеза опирается на представления когнитивной психологии, в соответствии с которыми знания, связанные с неприятными для человека отрицательными эмоциями, болевыми
ощущениями, опасностью и т.п. более дифференцированы, чем знания, имеющие положительные
концепции. Человек более детально различает то, что вызывает у него дискомфорт, дифференцирует неприятные эмоции тоньше, чем приятные» [3, 102]. Однако нельзя не учитывать положительную или отрицательную направленность дискурса, от которой зависит оценка.
В плане дихотомии «язык – речь» можно говорить о двух аспектах оценки и оценочности,
которые именуются ингерентной (узуальной) и контекстуальной. Ингерентная оценочность свойственна слову в целом как единице языка. Оценочность может рассматриваться как в парадигматическом аспекте [4, 116], так и в синтагматическом.
В данной работе в плане синтагматики анализируются оба аспекта оценочности, которая
проявляется в дискурсе. Известно, что теоретически любая языковая единица при определенных
обстоятельствах способна проявлять оценочность. Однако отсутствие жестких, установившихся
102
Раздел III
Иностранные языки
границ между нейтральными и оценочными словами, в градуальности, переходе от одного значения к другому, создает определенные трудности при анализе оценочности, что уже отмечалось
многими исследователями [2, 7].
Необходимо отметить, что не все приведенные примеры являются абсолютно бесспорными; в особенности это касается дискурсивной оценочности. Иногда бывает трудно установить как
сам факт отсутствия или наличия оценки, так и ее характер. Главным образом это относится к
прилагательным, обозначающим некоторые физические качества, например, возраст, ощущения; а
также выражающие морально-этическую или эстетическую оценку и т.д., что обусловлено мировоззрением.
Оценочность может определяться социальными, а также индивидуальными факторами, к
которым относятся социальное положение, пол, возраст, профессия человека, его индивидуальные вкусы, привычки и наклонности. Каждый индивид по-разному воспринимает и оценивает
качества, свойства и признаки предметов, но в пределах общей нормы, сложившейся для определенной группировки. Если в парадигматике закрепляется то, что свойственно языковому коллективу в целом и вырабатывалось в течение длительного времени, то в синтагматике возможно гораздо большее разнообразие взглядов, суждений и, соответственно, оценок [5, 120].
Например: Когда в старинном парижском квартале Бобур был открыт для широкой публики грандиозных размеров культурный центр, недоумевающих было более чем достаточно.
Многие парижане первое время никак не могли привыкнуть к этому странному сооружению…
Прошло совсем немного времени, и центр Помпиду, который иначе называют просто «Бобур»,
стал буквально заложником собственной популярности. Планируемая его создателями пропускная способность не шла ни в какое сравнение с реальным количеством посетителей. Центр Помпиду получил настолько широкую известность, что затмил собой даже сам символ Парижа –
Эйфелеву Башню (Вокруг Света, 2002).
Из вышеприведенного отрывка вытекает первоначально отрицательное отношение общества к сооружению больших размеров, но со временем их оценка меняется на положительную. В
словаре прилагательное грандиозный обозначает громадный и величественный, способный вызвать чувство восхищения, то есть передает положительную оценку. Однако, в первой части данного текста словосочетание грандиозное сооружение проявляет отрицательную оценку благодаря
комментариям автора – недоумевающих было более чем достаточно, парижане не могли привыкнуть к этому странному сооружению. В последней части отрывка прилагательное получает положительную оценку – центр стал заложником собственной популярности, Помпиду получил
настолько широкую известность, что затмил собой даже сам символ Парижа.
Таким образом, знак оценки может меняться со временем на противоположный. Человеку
свойственно переживать целый ряд эмоций, которые являются результатом рассмотрения ситуации с разных точек зрения и в разные моменты времени, так что некоторые реакции или результирующие эмоции возникают одновременно, а некоторые – в определенной последовательности:
That night the pretty little flat seemed a commonplace thing. It was not what the rest of the world was
enjoying (Dreiser). Ср.: В тот вечер уютная маленькая квартира казалась Кэрри будничной и заурядной. Это было совсем не то, чем наслаждался весь остальной мир.
В дискурсе может проявляться ингерентная оценочность определенных нейтральнооценочных и оценочных прилагательных данной семантики и дискурсивная оценочность у прилагательных этого вида. Оценочность в дискурсе состоит в том, что в силу различных причин в тексте актуализируются «скрытые» или потенциальные семы, заложенные в концептуальной структуре слова и вытекающие из самой сущности предмета или признака, что приводит к выражению
оценки в определенном дискурсе. Здесь имеет место аналогия между оценочностью и эмотивностью.
Проявление дискурсивной и ингерентной оценочности зависит от соответствующей ситуации. Например: The other side of the Vale is where the big houses are, with ivy climbing up the drainpipes. Girls from there call girls like Caris ‘charvers’ and live in rooms with wide flowers and large
cushions, and have dancing lessons and go on holidays to villas in Mauritius (Darling).
103
Вестник ТГПИ
Спецвыпуск № 1
В прилагательном big проявляется положительная оценочность, обусловленная реальной
ситуацией: большой размер дома указывает на высокий социальный статус жильцов.
Особую проблему для изучения «хорошо/плохо» составляет взаимодействие этих оценок в
структуре дискурса. Как известно, положительные и отрицательные оценки могут комбинироваться в пределах одного высказывания. Оценочная ориентация дискурса может определяться
обобщающей начальной фразой. Смена оценочного знака обозначается противительными союзами а, но, зато, тем не менее, but, nevertheless.
Например: … the imposing stone house in which the Governor had once lived and which now
the District officer, grumblingly because of its unnecessary size, inhabited. But it was a comfortable
house to stay in, with an immense drawing-room, a dining room large enough to seat forty people, and
lofty, spacious bedrooms (Maugham).
В начале отрывка прилагательное imposing (внушительный) проявляет отрицательную
оценку из-за словосочетания unnecessary size (излишний размер), но вторая часть отрывка меняет
отрицательный знак на положительный за счет союза but (но) и словосочетания a comfortable
house (уютный дом). Прилагательное imposing (внушительный) расширяет значение «неопределенно большой величины» благодаря ЛЕ large (большой), lofty (высокий), spacious (просторный).
В ходе языкового анализа выяснилось, что в лингвистическом плане проявление оценочности зависит от комбинаторных возможностей сочетаемости слов и семантических повторов в дискурсе. Сочетаемость и семантические повторы относятся к сфере микроконтекста и способствуют
проявлению дискурсивной оценочности: He brought me a sweet little brooch (Mansfield). Ср.: Он
принес мне прелестную маленькую брошку. They were little mean dwellings painted a chocolate
brown (Mansfield). Дома там были маленькими, захудалыми, выкрашенными в коричневый цвет.
Braddle is a large gaunt hill covered with dull little houses (Coppard).…he was lost among such huge
smooth dimentions, grown smaller himself and clinging now like a child on some monstrous desert of
red rust…. The roots of big pines grappling at the rock crests like claws of animals holding down stricken lumps of prey (Bates). Ср.: Он ощущал себя потерянным среди таких огромных размеров, став
маленьким и цепляясь, как ребенок, за чудовищную пустыню…Корни огромных сосен ухватились
за гребень скалы подобно когтям хищника, схватившего добычу.
Прилагательное big обладает ингерентной нулевой оценочностью, однако в данном дискурсе выражает отрицательную оценку, чему способствует употребление прилагательных huge,
monstrous, а также реальная ситуация: большой размер вызывает в человеке чувство страха, представляет для человека опасность, угрозу или трудности: «Физические свойства предметов, безразличные к оценке, при их приложении к миру человека часто приобретают оценочный смысл благодаря тому, что начинают обозначать количество или интенсивность. Рефлексия над собственным миром позволяет описывать мир в психологических терминах, по вызываемым им психологическим ассоциациям… Количество может выражаться через его восприятие и переживание…
«Количество» явления «измеряется его воздействием на человека. …Малое вызывает умиление
или пренебрежение, большое – восхищение, опасение или страх…» [6, 111].
Например: As soon as each child could walk we were handed a bottle and sent from our mother`s
bedroom to a room at the end of an immense corridor. The room was called the Furthest Nursery. The
journey took several hours (J. Darling). Воспоминания о детстве героини вызывают в памяти страх,
связанный с коридором, который кажется ребенку огромным сквозь призму детского восприятия.
В следующем отрывке эмоциональное состояние радости формирует микрокартину с положительной оценкой:
Two sides of this place were guarded by railings, to keep people from being blown over the precipices. The view, looking sheer down into the broad valley, eastward, from this great elevation – almost a
perpendicular mile – was very quaint and curious. Counties, towns, hilly ribs and ridges, wide stretches
of green meadow, great forest tracts, winding streams, a dozen blue lakes, a block of busy steamboats –
we saw all this little world in unique circumstantiality of detail – saw it just as the birds see it – and all
reduced to the smallest of scales and as sharply worked out and finished as a steel engraving. The numerous toy villages, with tiny spires projecting out of them, were just as the children might have left them
when done with play the day before; the forest tracts were diminished to cushions of moss; one or two
104
Раздел III
Иностранные языки
big lakes were dwarfed to ponds, the smaller ones to puddles – though they did not look like puddles,
but like blue eardrops which had fallen and lodged in slight depressions, conformable to their shapes,
among the moss-beds and the smooth levels of dainty green farm-land; the microscopic steamboats glided along, as in a city reservoir, taking a mighty time to cover the distance between ports which seemed
only a yard apart; and the isthmus which separated two lakes looked as if one might stretch out on it and
lie with both elbows in the water, yet we knew invisible wagons were toiling across it and finding the
distance a tedious one. This beautiful miniature world had exactly the appearance of those «relief
maps» which reproduce nature precisely, with the heights and depressions and other details graduated
to a reduced scale, and with the rocks, trees, lakes, etc., colored after nature (M. Twain).
Любая единица непосредственно выявляет эмоциональное состояние и называет его. Это
может быть и выражение чувств с помощью словесного окружения, синтаксической структуры,
комментария автора, сравнения и даже знаков препинания. Например: But perfect, perfect little
house! (Mansfield). Ср.: Но прелестный, прелестный маленький домик!
В книге «Категория количества в современных языках» В.В. Акуленко, исследуя оценку
неопределенного количества, называет особый вид номинации, при котором оценка неопределенного количества явно выражается через человека и его реакцию, нередко весьма эмоциональную:
«…языковая техника здесь отличная: оцениваемое количество не указывается непосредственно, а
имплицируется как причина соответствующей реакции. ... В этом виде номинации субъективное
отношение говорящего, его реакция наиболее очевидны. Реакция может проявляться в одобрении
или неодобрении, признании целесообразности или нецелесообразности некоторой мере количества, в положительных или отрицательных эмоциях, вызываемых этой мерой количества» [1, 34].
Например: It had provided the cash with which to buy our huge and uncomfortable house (J. Darling).
The attic was so low and cramped that George had to bend double to enter it. It was a small intense
room with leafy wallpaper and a sloping floor. The moment I walked into it I knew it was full of unresolved misery (J. Darling). Mr Berry seemed crammed himself, living in a rented two-up-two-down
house sandwiched in between grander houses with lion door knockers (J. Darling). He took Ella out to
lunch at the Ivy and afterwards, at a jeweler`s in Bond Street, spent an awesome (her word) sum of
money on an engagement ring with a large and perfect solitaire diamond set in platinum (R. Rendell).
Субъективный характер отображения какой-либо ситуации в мышлении человека определяется познавательной направленностью субъекта на тот или иной признак предмета. Функция
психологического изображения отражает способность прилагательных степени раскрывать эмоционально-психическое состояние субъекта посредством изображения ситуации. Так, в следующем дискурсе прилагательное little служит целям раскрытия психологического состояния героя:
…But we couldn`t have gone on living in that other poky little hock…Be practical at least! Why, there
wasn`t enough room for the babies even. ... she really hated that inconvenient little house…(Mansfield).
Ср.: Но мы не можем продолжать жить в этом тесном, малюсеньком доме… Будь разумным!
Здесь даже не хватает места для детей… она действительно ненавидела этот неудобный маленький дом…
Психологическое состояние подавленности персонажа передаётся благодаря умелому подбору основных ЛЕ ряда (poky, inconvenient), а также слов there wasn`t enough room, really hated,
служащих ключом к общей интерпретации изображения.
Следовательно, имена прилагательные указанной семантики выступают в качестве указания на специфическую реакцию на события, деятелей или объекты. Конкретная сущность этих
реакций определяется способом воссоздания индивидом ситуаций, вызывающих эмоции. Конкретная эмоция, испытываемая человеком в определенном случае, определяется тем, как он оценивает окружающую действительность. Таким образом, рассматриваемые нами единицы степени,
помимо количественного значения, способны выражать оценочное значение (больше/меньше
нормы; хорошо/плохо).
Следует отметить, что выражение оценки обусловливается логикой ситуации и социолингвистическими факторами. К лингвистическим факторам, способствующим актуализации ингерентной и контекстуальной оценочности, относятся сочетаемость слов и семантические повторы,
раскрывающиеся в дискурсе, а также словесное окружение.
105
Вестник ТГПИ
Спецвыпуск № 1
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Акуленко, В. В. Категория количества в современных европейских языках / В. В. Акуленко. – Киев, 1990.
2. Вольф, Е. М. Грамматика и семантика прилагательного / Е. М. Вольф. – М., 1978.
3. Вольф, Е. М. Оценочное значение и соотношение признаков «хорошо/плохо» / Е. М. Вольф // Вопросы
языкознания. – 1986. – № 5.
4. Деева, И. М. Некоторые вопросы структуры прилагательных (на материале высокочастотных прилагательных современного английского языка) / И. М. Деева. – Горький, 1985.
5. Деева, И. М. Проявление оценочности в тексте / И. М. Деева // Коммуникативные аспекты значения. –
Волгоград, 1990.
6. Рябцева, Н. К. Размер и количество в языковой картине мира / Н. К. Рябцева // Логический анализ языка.
Языки пространств / отв. ред. Н. Д. Арутюнова, И. Б. Левонтина. – М., 2000.
7. Туранский, И. И. Некоторые проблемы реализации категории интенсивности / И. И. Туранский // Вопросы
нормы и нормативности в реализации языковых средств / под ред. Каспранского. – Горький, 1988.
8. Червенкова, И. В. Общие адвербиальные показатели меры признака в современном русском литературном
языке: автореф. дис. … канд. филол. наук / И. В. Червенкова. – М., 1975.
9. Bierwisch, M. Some semantic universals in German adjectivals / М. Bierwisch // Foundations of language. –
1967. – V. 3. – № 1.
А. М. Червоный
СУБЪЕКТНАЯ НОМИНАЛИЗАЦИЯ И ЕЕ ФУНКЦИИ В ДИСКУРСЕ
(на материале французского языка)
В грамматической организации дискурса глаголы и имена, отражающие разнообразные
действия, связаны между собой линией взаимных переходов, обусловленных заданием акта коммуникации. Трансформация, с помощью которой процесс, имеющий место в действительности,
обозначается не глаголом, а существительным, образует номинализацию. Именно в номинализированных конструкциях нагляднее всего и проявляется закономерность формальных глубинных
связей имени существительного и глагола, которая вызывает имплицитное устранение семантического субъекта. Глагольные и именные формы выражения варьируются, заменяют друг друга, используются в одном ряду.
Наглядную иллюстрацию взаимосвязи глагола и имени можно обнаружить в равнозначных
пассивных предложениях, в которых глагол заменен аналитической глагольно-именной конструкцией, а семантический субъект имплицитно устранен.
Например:
1. Le pantarobe, mi-courtelle mi-florgalle, est en vente au prix de cent francs (Forgere).
2. A Swiecko, sur la rive polonaise du fleuve Oder, un gigantesque terminal de 550 places est en constuction pour le controle a l'entree dans l’Union europeenne (Figaro).
3. La direction de Lens souhaite humaniser un quartier qui, pour l’heure, est lugubre et en plein travaux
(Figaro).
4. 2148 avaient ete indemnisees a la fin decembre, tandis que 157 dossiers etaitent toujours en cours de
traitement ... (Figaro).
Глагольные характеристики в отглагольном существительном не столько сняты производным словом, сколько эксплицитно не выражены и «дремлют» в нем в латентном состоянии. Скрытые глагольные признаки при необходимости актуализируются в процессе коммуникации. Отглагольное имя заменяется семантически полнозначным глаголом и наоборот.
Например:
1) On vend ce pantarobe ... 2) On construit ce gigantesque terminal ...
3) On amenage ce quartier… 4) On traite encore 157 dossiers.
Соотносительность именных и глагольных форм выражения порождает возможность выбора. Обращение к различным средствам языковой номинации действия дает возможность говорящему дифференцированно передавать дополнительные нюансы языковой интерпретации, весьма
106
Раздел III
Иностранные языки
существенной для восприятия содержания высказывания. Таким образом, облачение процесса в
форму имени, в смысловой структуре которого имеется соответствующее глагольное значение,
служащее характерной чертой номинализированных конструкций, достигается путем транспонирования. Важную роль транспонирования словесных знаков отмечал в свое время Ш. Балли. Он
писал: «Замкнутые в своих категориях знаки служили бы весьма ограниченным источником средств
для удовлетворения многочисленных потребностей речи. Но благодаря межкатегориальным заменам
мысль освобождается, выражение обогащается и получает различные оттенки» [1, 143].
Взаимозамены определенных типов глагольных и именных компонентов предложений
объясняются семантической адекватностью выражаемых этими частями речи явлений действительности. Значение, представленное процессным именем, входит в состав более общего его значения ’агентивность‛, которое в свою очередь предполагает сему ’одушевленность‛, что в конечном счете ведет к понятию Человек – деятель.
Действие, продуцированное имплицитно устраненным по причине определенности – неопределенности семантическим субъектом, передается косвенным образом, поскольку нет прямого категориального соответствия между внеязыковым явлением и выражающим его лексическими
единицами, которые составляют периферию соответствующих частей речи.
Отглагольные имена (например, un chant, un mouvement, une сourse, etc) выступают неизосемическим обозначением действия, следовательно, номинализованные конструкции, основу которых составляют вышеназванные и семантически подобные им cуществительные, так как именно
они несут основную информацию о действии, а не глагол, который и вовсе может отсутствовать,
представляют неизосемические с точки зрения выражения позиции предложения [4].
Подобного типа существительные как бы вторгаются в сферу функционирования глагола.
Особенно сближаются существительные подобной семантики и инфинитивы, так как они выражают действия, отвлеченные от деятеля [8]. Наглядно сближение имени и инфинитива проявляется в конструкциях с глаголами восприятия.
Например:
1) А ce moment, nous entendimes frapper doucement a la porte (Duhamel).
2) Maman ne voulait pas entendre parler d'une rente (Mauriac).
3) Maillat entendit jurer d'une voix profonde. De nouveau Maillat percut ce meme cri etouffe (Merle).
4) Je passe pres de boutiques basses. J’entends crier, hurler: «Oui! - Non!» (Barbusse).
5) A ce moment precis, il entendit la grille de l'enclos grincer musicalement, puis une cle, en bas, dans la
serrure (Colette).
Некоторые имена, например un pas, un cri, une voix, etc, обозначающие проявления деятельности человека, рассматриваются как номинализация, ее супплетивные формы проявления.
Например:
1) On entendait des allees et venues, en bas (Simenon).
2) On entendit un grondement au-dehors du tonnerre (Lanoux).
3) J’entendis un galop qui se rapprochait et eus a peine le temps de m’ecarter: M me Martineau passa sans
me voir ... (Mauriac).
4) II entend une voix lointaine (Moustiers).
5) J’entends un chant murmure tout pres de mon oreille (Barbusse).
6) Nous percevions les eclats de la voix vengeresse, des mots, des mots, des mots (Duhamel).
7) J’ecoutais toute cette scene de mon lit (Duhamel).
8) Ils ecouterent des pas qui s'eloignent (Merle).
9) Antheme a entendu les coups de marteau (Moustiers).
10) Il suprend des voix basses, un sourd remue-menage des pas precipites dans le cabinet de toilette
(Mauriac).
11) Un soir, en rentrant a la maison, je percus le bruit d’une vive querelle (Duhamel).
В тексте семантический субъект определяется с помощью анафоры и катафоры.
Номинализация (имя в роли второстепенного члена предложения) и полуноминализация
(инфинитивные обороты) способны объединить две и более пропозиции в одно высказывание.
Осложненные номинализацией предложения, референтом которой являются целые действия, процессы, представляют собой, если продолжить мысль Л. Теньера, пьесу в пьесе.
107
Вестник ТГПИ
Спецвыпуск № 1
Различаются субъектная (в роли подлежащего) и объектная (в роли дополнения) номинализации [2, 86].
Данная статья имеет цель рассмотреть устранение семантического субъекта с помощью
субъектной номинализции.
Процессное имя, занимающее позицию подлежащего, и глагол, выражающий характер действия и предикативные значения (время, модальность), составляют как бы единое фунциональносемантическое целое. Отглагольное имя соотносится с семантически ослабленными глаголами,
выражающими [7]:
1) бытие: avoir lieu, se manifester; etc;
2) возникновение, развитие, изменение ситуации, названной предикатным именем: se produire, se
former, se realiser, se faire, etc;
3) изменение физических характеристик процесса, за которым стоит человек, например скорости:
s’accelerer, ralentir, etc;
4) повторяемость: se repeter, reprendre, etc;
5) аспектуальные характеристики процесса, в частности его фазу: s’achever, se terminer,
s’interrompre, s’arreter, etc;
6) движение: aller, venir, bouger, etc, употребленные в переносном значении [6, 57];
7) оценку действия: s’ameliorer, empirer, etc.
Использование имен со значением действия дает возможность не выражать субъект действия, он остается как бы «за кадром», и концентрировать внимание на самом действии, подчеркнуть характер его протекания. Благодаря устранению семантичского субъекта из синтаксического
состава предложения, обозначаемое действие представляется как «данное», осуществляющееся
как бы «само по себе» без дополнительных указаний на деятеля, вследствие чего на нем одном
сосредоточено внимание.
Например:
1) L’enfant ne bougeait pas.
– Entends-tu ce que je dis? Sors! La punition a assez dure (Simenon).
Субъект речи не конкретизирует, кто наказывал мальчика, он ведет речь о самом действии,
его характере и времени протекания.
2) L’implantation de l’industrie se poursuivit apres la Seconde Guerre mondiale (Merle).
Говорящий намеренно не уточняет, кто развивает экономику, для него важнее, что промышленное внедрение продолжилось.
Отсутствие обозначенного субъекта в исследуемых структурах не нарушает их семантической самодостаточности. По нашему мнению, невыраженность реального деятеля имеет знаковую
функцию, которая заключается в несущественности обозначения семантического субъекта и тем
самым важности проявления самого действия. В этой связи интересной и актуальной для нас является мысль А. Ф. Лосева о том, что язык говорит о предметах и явлениях именно в зависимости от
того, что сознание намерено из них выбрать для передачи другому сознанию.
А. Ф. Лосев выделяет в языковой коммуникации акт понимания предмета, отличая его от
акта мышления. Акт понимания, по Лосеву, имеет своей целью выдвинуть в данном (предмете)
одни стороны и отодвинуть, затемнить другие с целью так или иначе понять этот предмет и в том
или ином свете сообщить его другому сознанию [3, 182].
Возможность представить событие действительности несколькими языковыми способами и
тем самым выразить несколько вариантов понимания данного события, придает самому событию
важную смысловую перспективу. Так, сопоставление разных возможных вариантов языкового
представления одного и того же явления позволяет более точно воссоздать понятийную структуру
денотата для случаев его конкретной референции. В структурах с субъектной номинализацией
обозначение семантического субъекта несущественно. При несущественности выражения реального деятеля нет «поиска» референта. Реальный субъект представляется в сознании говорящего виртуально, что и находит свое отражение в семантическом характере имен существительных.
108
Раздел III
Иностранные языки
Таким образом, сущность рассматриваемых конструкций заключается не столько в выражении неопределенности агенса, сколько в выражении несущественности его референтной отнесенности как по признаку определенности, так и по признаку неопределенности. Например:
1). Nous arrivons a Paris et l’entretien s’arreta la (Duhamel).
2). La dispute se ralluma pendant le dejeuner (Mauriac).
3). Avec cette neige qui se prepare, la descente serait plus longue que la montee (Moustiers). Говорящий констатирует действие и фазу его протекания.
4). Un rire fusa de quelque part et il se retourna, l’oeil feroce, puis s’adressa enfin a Labre (Simenon).
5). Elle n’eut pas le temps d’achever, les applaudissements crepiterent (Merle).
6). La sonnerie avait retenti, brutale, le rappelant a l’ordre (Simenon).
7). Les raclements de la pelle retentissaient comme au fond d’une caverne sonore (Robles). В примерах № 4-6 действие представлено через восприятие экспериенцера.
Сам производитель действия второстепенен для информации о действии, в поле зрения
субъекта речи находится лишь само действие, сам процесс. Поэтому затруднительно вне контекста или ситуации определить количество участников действия. В предложении «un cri s’eleva»
референтом мог выступать один человек и могли крикнуть тысячи. Количественная неопределенность проявляется и в предложении, в котором cуществительное «un cri» употребляется во множественном числе: «Les cris se suivent». Реальный деятель в данном предложении может мыслиться как в единственном, так и множественном числе. Совершенно определенно можно констатировать лишь то, что действие антропоморфно. Следует заметить, что употребление отглагольных
существительных во множественном числе является одним из основных признаков многократности и интенсивности действия.
Как видим, предикативное имя в позиции подлежащего не несет в себе количественной
определенности семантического субъекта в привычном для нас смысле «один – больше одного». В
структурах с cубъектной номинализацией количественная определенность несущественна, отсутствует сам выбор «один – больше одного». Детерминировать количественные характеристики реального деятеля можно с помощью контекста, ситуации и иногда семантического значения существительного. К примеру, семантика подлежащего «le combat» в предложении «le combat se termina» подсказывает, что действующих лиц было несколько, не меньше двух, так как сам с собой бой
не ведут, если, конечно, это предложение трактуется в прямом смысле.
Интересно также отметить, что конструкции с субъектной номинализацией часто встречаются в
начале определенного смыслового континуума или же, наоборот, в его конце.
I. Начальная позиция субъектной номинализации.
Если эта конструкция начинает впервые высказанную мысль, то следующая за ней фраза
или часть сложного синтаксического целого обязательно укажет действующее лицо, если, конечно, это входит в замысел говорящего. Появлению в тексте конкретного субъекта предшествует
информативная подготовка. Например:
1). Le repas commenсa par un potage, comme a la campagne, dans lequel nageaient des pates en formes
de lettres. Cela rappela a Olivier le temps ou il apprenait l’alphabet avec ces lettres molles qu’on amenait sur le bord de l’assiette pour former des mots (Sabatier).
2). L’agitation prit fin d’une seconde a l’autre . Il y eut un silence de quelques secondes, puis une voix
changee questionna, mefiante: Qu’est-ce que vous savez (Simenon)?
3). La discussion autour de la table ovale rebondissait. Les uns parlant pour, les autres contre et Nunc
suivait les debats avec un certain malaise (Merle).
4). Les baisers claquerent sur les joues, puis l’oncle serra les mains des jeunes gens qui rentrerent bien
vite chez eux (Sabatier).
5). La persecution avait suivi toutes les nuits et toutes les heures de la nuit, des etudiants se relayaient
pour l’appeler au telephone a son domicile et l’injurier sous le couvert de l’anonymat (Merle). В данном случае семантический субъект выявлен с помощью катафоры.
II. Финитная позиция субъектной номинализации.
Говорящий, завершая с помощью конструкций с субъектной номинализацией свою высказываемую мысль, делает вывод о происходящем, он тем самым подводит итог, резюмирует все
109
Вестник ТГПИ
Спецвыпуск № 1
вышесказанное. Заключая, субъект речи как бы подчеркивает, на что обращено его внимание и что
находится в фокусе внимания воспринимающего коммуниканта. Например:
Разговор за столом резюмируется следующей фразой:
1). Le diner venait de s’achever et l’on passait au salon (Souvestre).
2). – «Appelez les camarades».
De ces camarades, il en vint huit par le souterrain, gaillards solides, au visage énergique. Le déménagement commenсa (Leblanc).
3) Les antecedents deplorables de Victor Danegre recidiviste, ivrogne et debauche, influencerent le juge,
et bien qu’aucune circonstanсe nouvelle ne vint corroborer les deux ou trois indices primitivement decouverts, rien ne put l'ebranler. Il boucla son instruction. Quelques semaines apres les debats commencerent (Leblanc). Семантический субъект выявлен с помощью анафоры.
К характерным особенностям дискурса, в котором используется субъектная номинализация,
можно отнести то, что один и тот же семантический субъект принадлeжит сразу нескольким предложениям, вследствие чего последние связаны между собой очень тесной смысловой связью и
составляют единое целое.
В приведенных выше примерах семантико-смысловое пространство предложений с единым
реальным субъектом ограничивается структурой с субъектной номинализацией.
III. Субъектная номинализация – дискурсивная рамка.
Имеют место случаи, когда субъектная номинализация образует своеобразные дискурсивные рамки: она начинает и заканчивает дискурс, накладывая на него определенные структурные
рамки. Данная структура дискурса образует дискрептивный континиум, объектом которого прежде всего выступает действие или цепочка действий.
Например:
1). Brusquement une clameur s’eleva. Un des Stukkas avait du etre blesse par la D. C.A. du torprilleur. Il
revenait vers la terre peniblement. Il volait bas, a faible vitesse. On avait dit qu’il se trainait dans
l’air. De tous les coins de la petite ville une fusillade rageuse eclata. Mais les hurlements de la foule
la dominaient presque (Merle).
2). Un cri immense, inhumain jaillit de la foule. L’avion parut s’immobiliser comme si son helice soudain n’arrivait plus a mordre dans l’air, et Maillat l’espace d’une seconde eut l’impression absurde
qu’il reculait. Puis subitement, il reprit de la vitesse, disparut derriere les maisons. La fusillade
s’eteignit (Merle).
Как следует из примеров, сложные качественные параметры действия далеко не всегда могут быть адекватно переданы адвербиальными компонентами при финитном глаголе, для этого
требуются прилагательные и причастия, широко используемые в конструкциях с субъектной номинализацией. Использование субъектной номинализации позволяет увеличить гибкость выразительных средств языка и выделить различные оттенки процессов и действий, протекающих в реальной действительности. Выражение процесса в этих конструкциях сосредоточено в именном и
глагольном компонентах. Семантика процесса обнаруживается в имени, а грамматические категории – в глаголаx. Имя и глагол составляют неразрывные единства. Подобный тип развернутых
номинализаций порождает более или менее фразеологизированные сочетания [5]. Номинализация
и ее использование вносит детализацию в описание процесса и создает возможность разнообразить косвенные способы выражения семантического субъекта. Она выступает как крайняя степень
обобщенного выражения действия или протекания процесса по отношению к лицу субъекта. Конструкции с субъектной номинализацией существенно пополняют систему номинативных средств
языка сжатыми, экономными способами выражения различных действий, в продуцировании которых мыслится, но формально не представлен реальный деятель. Субъектная номинализация выполняет также важную структурную роль при выстраивании дискурса.
В заключение отметим, что явления субъектной номинализации – явление универсальное,
свойственное многим языкам. Однако частота употребления и способы ее выражения в дискурсах
разных языков неодинаковы, но что им свойственно всем – это способность устранять семантический субъект на синтаксическом уровне.
110
Раздел III
Иностранные языки
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Балли, Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка / Ш. Балли. – М.: Изд-во иностранной литры, 1955. – 416 с.
2. Гак, В. Г. Номинализация сказуемого и устранение субъекта / В. Г. Гак // Синтаксис и стилистика. – М.:
Наука, 1976. – С. 85-102.
3. Лосев, А. Ф. Языковая структура / А. Ф. Лосев. – М.: Наука. 1983. – С. 181-182.
4. Bonnard, H. Support grammatical et support semantique / Н. Bonnard // Langue francaise. – № 21. – P., 1986. –
Р. 72-89.
5. Gross, M. Les nominalisations d’expression figees / М. Gross // Langue francaise. – № 69. – P., 1986. P. 64-84.
6. Guiraud, P. La grammaire/ Р. Guiraud. – P., 1970. – P. 57.
7. Martinet, A. Grammaaire fonctionnelle du francais / А. Martinet. – P. Hatier – Credif, 1979. – 276 p.
8. Vikner, C. L’infinitif et le syntagme infinitif / С. Vikner // Reevue romane. – 1980. – V. 15. – № 2. – P. 252-291.
111