Симфония «Пятой Империи»

Александр Андреевич Проханов
Симфония «Пятой Империи»
Пятая Империя –
Текст предоставлен издательством «Эксмо» http://www.litres.ru
«Симфония «Пятой Империи»»: Яуза, Эксмо; Москва; 2007
ISBN 978-5-699-23421-9
Аннотация
Писатель А.А.Проханов обращается к самобытной идее «Пятой Империи», к ее
спасительным технологиям как средству, которое в состоянии обеспечить будущность и
долгоденствие драгоценной русской цивилизации в современном катастрофическом мире.
«Мистика русской истории такова, что после “великого взрыва”, растерзавшего
пространства, начинается странное, на ощупь, собирание расколотого континента.
Оторванные конечности, отсеченная голова, разбросанные внутренности начинают
искать друг друга. Сближаются, собираются. Орошенные “мертвой водой”, скрепляются в
единое тело. Окропленные “живой водой”, наполняются дыханием и биением. Империя…
Начинает таинственно возрождаться…».
Александр Проханов
Симфония «Пятой Империи»
Часть I
Симфония «Пятой Империи»
«И последние станут первыми»
Я вырос в сердцевине Красной Империи. В раннем детстве, перед самым концом
войны, мать повела меня в Парк культуры на «трофейную выставку», где стояли фашистские
«Тигры» с ужасными пробоинами в башнях от советских самоходок КВ-16. Я тронул
пальцем оплавленную броню. Ребенком я прошел с майской демонстрацией по Красной
площади и сквозь букеты цветов, воздушные шары и транспаранты видел на Мавзолее
Сталина. Отроком, в форточке, полной синего мартовского воздуха, я восхищался армадами
реактивных самолетов, летящих на московский парад, что и побудило меня стать
инженером-авиатором. Позднее мне довелось повидать грандиозные стройки в тайге,
атомные города в пустыне, нефтяные фонтаны Самотлора, первый хлеб целины,
вздыбленную гору, в недрах которой взорвался ядерный заряд. Я описал «ядерную триаду»
СССР: уходил на атомной лодке в Атлантику, летал на стратегическом бомбардировщике,
мчался под звездами на тягаче, за которым, словно железный кокон, колыхалась мобильная
ракетная установка. Мне довелось побывать на всех локальных войнах, в которых
участвовал Советский Союз – Афганистан, Никарагуа, Кампучия, Ангола, Мозамбик,
Эфиопия, Ближний Восток. В одном Афганистане побывал пятнадцать раз. Я пережил
чувство триумфа, гордость за мою великую Империю, когда «Буран», облетев землю,
опустился на Байконуре, и я трогал его остывающие, опаленные крылья, вдыхал странный
запах «космической гари».
Я пугался, чувствуя первые толчки разрушения, – поскрипывание корпуса, не
выдерживающего давления, признаки первых трещин, побежавших по монолиту Империи.
Видел, как, развернув знамена, покидала Афганистан 40-я армия под улюлюканье
«демократов», называвших солдат «палачами», а академик Сахаров с трибуны Съезда изрек
чудовищную ложь о советских вертолетчиках, что расстреляли находившихся в окружении
десантников, дабы те не попали в плен. Я был в Чернобыле на десятый день катастрофы.
Летая над четвертым блоком, глотая ядовитый воздух, пытался разглядеть в развороченном
чреве реактора истинный лик беды.
Этот лик я разглядывал в Карабахе, Абхазии и Приднестровье – везде, где ломали ребра
Империи.
Я поддержал ГКЧП, надеясь, что Комитет удержит падающую государственность.
После провала был поражен тем, что камергеры Красной Империи – велеречивые партийцы,
могучие генералы, всесильные директора, вкрадчивые разведчики – улетучились как дым, и
никто не вышел защитить страну. 7 ноября 91-го года я один, надев ордена, «прошел
парадом» по пустой Красной площади, повторяя марш двух мистических «красных» парадов
41-го и 45-го годов.
В 93-м я был с баррикадниками. У «Останкина» кинул камень в корму сбесившегося
«бэтээра», стрелявшего в безоружных людей. После гибели СССР я жил, как после смерти, в
дурмане, в непрерывных страданиях. Я чувствовал себя космонавтом в открытом космосе
без скафандра, сгорал от жестокой радиации.
Я не умер. В окружавшей меня реальности, наполненной демонами, гнусной
бессмыслицей, разрушительным хаосом, что-то случилось. Так среди январских стальных
морозов падает с кровли робкая капля. Так среди полярной тьмы на секунду блеснет первый
луч. «Бог приходит к нам без звона», – утверждают мистики. Ангел Империи снизошел на
Россию. Состоялось зачатие во сне. Завязался хрупкий бутон. Зародился эмбрион новой
русской государственности. Новой Империи.
Когда совершилось чудо зачатия? Когда среди смерти зародилась новая жизнь? В чем
обнаружила себя дивная завязь?
В 93-м на баррикадах Дома Советов под огнем стреляющих танков гибли последние
защитники советского строя, арьергардный отряд воинов Красной Империи. Кровавые танки
Ельцина, сметая баррикады, превращая в пожарище дворец в центре Москвы, цитадель
«красно-коричневых», – разметали остатки советской эпохи, обломки рухнувшего СССР. И
открылся простор для создания новой государственности. Защитники баррикад были
первыми бойцами новой империи, авангардом новой государственности. «И последние
станут первыми». Их мученическая смерть, священная кровь окропили на прощание
уходящий Советский Союз. И одновременно освятили эмбрион нового Государства
Российского. Не Ельцина, не Гайдара с Немцовым – государства русских патриотов, которые
сразу же, после пожарища, составили большинство в Государственной думе. Знак
таинственно состоявшейся завязи.
Первая Чеченская война, куда я попал во время штурма Грозного, была поражением
несчастной, бесхозной армии, за которой не было государства, а только стреляющие
кинескопы либеральных мерзавцев, извергающие ненависть и хулу. Но среди поражения и
уныния явил свое чудо русский святой Евгений Родионов. Положил свою отсеченную голову
на мученический алтарь за Россию. Если бы не было этой сокровенной России, не могла
состояться и жертва. Мученик Евгений указал святым перстом в те невидимые ясли, где
явился дивный младенец.
«Вторая Чеченская», которую помню по взятию Аргуна, была победной войной
возникающего государства. Шаманов и Трошев – первые генералы вновь обретенной
Империи. Гибель «Курска» стала всенародной бедой, сплотила народ, который в несчастье,
впервые за десятилетия, ощутил себя единым народом. Переосмыслил несчастную гибель
лодки как триумф русского духа и стоицизма, сделал подводников мучениками за Отечество.
Беслан, по замыслам террористов, должен был снести вихрем детских смертей
непрочное государство. Превратить его в кровавое месиво дерущихся территорий.
Государство устояло, омытое детской кровью.
С тех пор я наблюдаю все новые и новые признаки рождения Империи. Спускается на
воду подводная лодка «Лада». Летит из-под воды сверхракета «Булава». Вращаются
агрегаты вновь возведенной Бурейской ГЭС. Первые приметы дела вместо бездельных
казино, игральных домов и ночных клубов. И главное – Америка все более внятно ненавидит
Россию. А это добрый знак – Империя родилась.
За истекшие пятнадцать лет Россия недосчиталась 10 миллионов сограждан. Всё это –
солдаты, павшие от врагов государства. Герои, погибшие в боях за новую имперскую
Россию.
Зачатие во сне
Еще «правит бал сатана». На государственных телеканалах хулят Россию. Называют
русскую историю «кровавой бессмыслицей». Еще в фаворе либеральные кумиры,
растлители, ненавистники государства, трубадуры Америки. Все разрушители Красной
Империи, предатели и ренегаты в почете. По-прежнему в народе тоска, уныние, пьянство. С
огромной иглы «Останкино» впрыскиваются в вены поверженной страны дурные наркотики,
погружая Родину в галлюциногенные сны.
Однако мистика русской истории такова, что после великого взрыва, растерзавшего
пространства, начинается странное, на ощупь, собирание расколотого континента.
Оторванные конечности, отсеченная голова, разбросанные внутренности начинают искать
друг друга. Сближаются, собираются. Орошенные «мертвой водой» – скрепляются в единое
тело. Окропленные «живой водой» – наполняются дыханием и биением. Империя, на
которой демократы и либералы поставили жирный крест, начинает таинственно
возрождаться. Среди воровства, чиновничьего свинства, безумства правителей и
либеральных кликуш складывается таинственный централизм, «имперский субъект»,
исполненный геополитического смысла. «Империя углеводородов», «централизм газовой и
нефтяной трубы», геополитика Газпрома, который становится столицей России, ее
Генштабом, правительством.
Газпром собирает Русь. Сливает компании. Соединяет трубы. Тянет стальные
щупальца к терминалам Находки и Петербурга. Прокладывает трассы в Китай и по дну
Балтийского моря. Эта стальная дратва сшивает кромки бывших советских республик.
Вопреки сбесившимся «суверенным» президентам Грузии, Украины, Молдовы свинчивается
распавшийся геополитический механизм Евразии, в котором по-прежнему центральным
узлом остается Россия. Спасибо Ивану Грозному, присоединившему к Москве Поволжье.
Спасибо Ермаку, присоединившему Сибирь. Спасибо Арсеньеву, изучавшему «дебри
Уссурийского края».
Чтобы строить нефтепроводы и насосные станции, нужны мощная металлургия и
механические заводы. Чтобы управлять энергетикой гигантских пространств, нужна
электроника, связь, информатика. Чтобы защищать стальные, на тысячу километров, жгуты,
нужны мобильные подразделения армии. Чтобы охранять нефтепроводы, проложенные по
дну Черного и Балтийского морей, нужен мощный флот. Чтобы сберечь от завистников
гигантскую чашу нефти, которой является Россия, нужны ракеты «Булава» и «Тополь».
Чтобы бороться за рынки сбыта, нужна дипломатия Горчакова и Молотова. Чтобы осознать
новые имперские сущности, место империи среди динамичного противоречивого мира,
нужны наука, философия, историческое видение, концептуальное мышление – новый Проект
Будущего. Россия и ее народ после пятнадцати лет безделья получают новую работу.
Домашнее задание по курсу русской империи.
Советский Союз в 80-х годах напоминал дремлющую беременную женщину, в которой
развивался невидимый миру плод. Дивный младенец, именуемый будущей «русской
цивилизацией». Были накоплены гигантские богатства, удивительные технологии,
бесценные концепции, которые должны были превратить страну в абсолютно новое,
постсоветское, духовно-технократическое общество, самое эффективное в мире. СССР был
убит для того, чтобы с матерью умертвить нерожденного ребенка. Кинжал пробил
материнское тело и вонзился в плод. Либерал-демократы вспороли живот беременной
женщины и зарезали дитя.
Но они просчитались. Множество технологий из умерщвленных КБ и институтов, из
лабораторий и научных центров было сохранено и укрыто. Перенесено в «катакомбы».
Спрятано в невидимых миру хранилищах. Ждут своего часа, охраняемые весталками,
сберегающими священный огонь развития.
Государство, как только ощутит себя таковым, обратится к ученым и инженерам за
новациями. «Катакомбники» выйдут на свет, неся в руках свитки своих учений и
фантастических теорий, записи экспериментов, опытные образцы установок, которые,
запущенные в серии, создадут новую авиацию и транспорт, новое топливо и энергетику,
новые типы городов и селений. Знания о человеке расширят его творящие способности,
отбросят скудоумие, приземленность, вновь ориентируют на познание, научное, духовное,
религиозное.
Первой Империей была Киевская Русь. Второй – Московское царство Рюриковичей.
Третьей – «белое царство» Романовых. Четвертой – «красный» Советский Союз. Мы –
свидетели зарождения Пятой Империи. Она еще не видна. Ее зачатие почти никто не
заметил. Кругом все те же карканья, клекот и хрип. Но священное зачатие состоялось. Так
будем следить, как в снегах и зорях взращивается эмбрион.
«Империя Полярной звезды»
Между Украиной и Россией длится непрестанная склока. Захватывают маяки. Роют
канаву через Крымский перешеек. Грозят увеличить аренду за базирование Черноморского
флота. Повышают цены на газ до европейского уровня. Воруют газ из трубы. Высылают
москалей из Киева. Бранят хохлов в Москве. Грозятся создать ракетный щит Украины.
Налагают запрет на поставку украинских курей и бычков. Смешной и довольно гнусный
базар, в котором укореняется риторика «холодной войны», смазанная патокой о дружбе
славянских народов, о стратегическом партнерстве, о братстве и бескорыстной любви.
В этом пестром и затейливом ворохе маскируются две встречные тенденции,
создающие долговременный, не поддающийся урегулированию конфликт. Первая тенденция
– Украина, выпавшая из гнезда СССР, стремится что есть мочи стать суверенным,
самодостаточным
национальным
государством.
Вторая
тенденция
–
после
пятнадцатилетнего обморока затоптанная либеральными башмаками Россия вновь начинает
осознавать себя империей, втягивает гравитацией своего континента отвалившиеся «дурные»
окраины. Две эти тенденции сталкиваются, как океанская и речная вода, создавая бурлящий
слой непрерывных противоречий.
Украине мешает стать полноценным национальным государством мощный русский
компонент населения в Крыму и Левобережье, тяготеющий к России, а также экономическая
ущербность и недостаточность этого огрызка СССР. Помогает протекторат Америки и
Европы, стремящийся отцепить Украину от России, и воля киевского руководства,
сделавшего национальный, «европейский» выбор.
«Имперскость» России сдерживают остаточные элементы либерализма в элитах и
кремлевском руководстве, несформулированность «имперской доктрины», недостаток воли
и блокирующее влияние Америки, лишающей Россию части своего суверенитета. При этом
«нефтегазовая русская империя» никогда не смирится с установлением кордона от Балтики
до Черного моря, в котором Украина играет ведущую роль, контролируя поставку
российских углеводородов в Европу. Россия не откажется от баз Черноморского флота, без
которого невозможно влиять на Кавказ, препятствовать антирусским плацдармам, защищать
нефтяную коммуникацию «Голубой поток» из Новороссийска в Турцию.
Этот тлеющий, похожий на гниение конфликт будет длиться как угодно долго, вплоть
до «глобального обвала», предполагающего смещение центров влияния и новый «передел
мира».
Этот обвал неизбежен и может наступить внезапно, например, с началом американских
бомбардировок Ирана. Катастрофа нефтяного рынка опрокинет экономики Европы и
Штатов. Долларовая пирамида рухнет, обвалив финансовые рынки ведущих держав.
«Мусульманский взрыв» сотрясет Европу, раздавит Израиль, превращая Ближний Восток в
кровавую рану. Америка, не способная вести войну на три фронта, – в Афганистане, Ираке и
Иране, откатится на свой континент, оставляя «бесхозными» зоны недавнего влияния. Россия
стряхнет с себя гегемонизм одряхлевшей Америки и вернется в эти зоны геополитического
запустения. Сотрясенный мир станет выстраивать новые параллелограммы сил, в которых у
России обнаружится мощная составляющая. В этом параллелограмме не найдется места
Украине, Грузии и Молдове, и они растворятся в основной составляющей. Здесь таится
имперский шанс России, развитие ее имперской судьбы.
Однако не следует полагать, что Газпром один, своими стальными щупальцами,
способен реализовать новый вариант русской геополитической империи. Он задействует в
имперской работе лишь малую часть российского населения, необходимого для
обслуживания «трубы». «Золотой» газпромовский миллион не выдержит давления ста десяти
миллионов, оставшихся за пределами «злачной корпорации».
России предстоит задействовать весь находящийся в ее распоряжении ресурс населения
и пространств. Контролируя седьмую часть суши, Россия в состоянии установить
быстродействующие коммуникации между Америкой, Европой и Азией. Способна
«торговать» пространствами. Создать «экономику пространств». Новые транспортные
технологии, оставляя в стороне традиционные виды транспорта: водный, автомобильный,
железнодорожный, воздушный, – так называемые «струнные дороги» повлекут за собой
грандиозное строительство. Будут способствовать дешевому и скоростному транзиту
международных грузов, а также перевозке самого дорогого ресурса ХХI века – пресной,
пригодной для питья воды. Этот ресурс уже сегодня дороже нефти. Русский Байкал,
Онежское озеро, озера Таймыра – драгоценность России, источник ее экономического чуда.
Вода и лед, питьевая влага и холод, – вот что составит экономическое могущество России к
середине века. Геополитическая империя России, пятая по счету, введет в обращение
дремлющие веками, безлюдные, промороженные насквозь территории, которые, не понимая
зачем, движимые божественной волей, пристегивали к Москве первопроходцы Ермака и
Дежнева. В то время, когда дотошная Европа конструировала швейцарские часы и
музыкальные машины, русские строили Империю «часовых поясов», «сочиняли музыку
безграничных пространств». Шли на Полярную звезду, влекомые ее мистическими лучами.
Полярная звезда для России – ее Вифлеемская звезда, ведущая народ к Рождеству.
Поцелуй икону России
Вьется над Россией черный Ворон Уныния. Хрипло каркает в тумане. Скребет душу.
Под сенью его мертвенных крыл, в сиплых звуках изнуряющего крика угасает русская душа,
чахнет разум, меркнут исполненные веры глаза. Каждый порознь и весь народ вместе
погружаются в зыбкую трясину безнадежности, тоскливой печали, когда нет сил бороться с
несчастьем, отпадает охота чинить крышу над головой, молотить хлеб, растить ребенка.
Уныние и тоска превратили недавно громадную, исполненную могущества страну в пустырь,
по которому бродят согбенные, беззащитные люди, не умеющие постоять за себя. Поэтому и
почитается уныние тягчайшим грехом, что отнимает у человека веру в разумность бытия,
промыслительность судьбы, в бесконечность и бессмертие среди небесных звезд и светил.
Но, кажется, кончается беспросветность русской жизни. Среди длящихся кошмаров и
разорений, грязи и глупости начинает брезжить надежда. Из-под асфальта ельцинизма,
разламывая черную корку, начинает выбиваться свежий росток новой русской
государственности – слабый намек на развитие, на Пятую Империю, когда вновь силятся
срастись переломы русских пространств, вывихи русского миросознания. Пробьется ли
росток? Завяжется ли бутон? Раскроется ли цветок Государства Российского? Или вновь на
живой упрямый стебель вывалят раскаленную гору гудрона, пройдутся тяжким катком?
Чтобы заветный цветок Пятой Империи распустил свои огненные лепестки, у
садовников, то есть у «государственников», должен сложиться Образ Будущего. Должны
возникнуть деятельная элита, обнаружиться технология новой государственности. Все это
предполагает энергию, пассионарность, озарение душ. Требует приобщения к той загадочной
преображающей силе, что делает народ несокрушимым, увеличивает среди народа число
героев, провидцев, творцов. У народа открываются чакры, соединяющие его с Божеством,
позволяющие пить волшебную прану, расширяющие его способности беспредельно.
Именно это позволило русским создать невиданное государство между трех океанов.
Стать обладателями несметных богатств земли. Защитить эти богатства от жесточайших
врагов. Одержать мистическую Победу сорок пятого года. Заглянуть за горизонты и
осмыслить русскую цивилизацию как прообраз Рая Земного.
Сегодня незримые сосуды, соединяющие народ с «горним миром», закупорены
тромбами. Каналы связи, через которые к народу доносится «благая весть», забиты шумами
и помехами. Народ отсечен от животворных энергий Космоса. Ему не дают припасть
иссохшими устами к Чаше Небесной. Целое сонмище черных магов сторожит пути,
связывающие Россию с областью света и силы. То заставляют рыдать, истязая ужасами и
катастрофами, которыми рябит телевидение. То вдувают ей в легкие веселящий газ,
принуждая хохотать до истерики. Обомлевшая от кошмаров, одуревшая от щекотки,
опоенная наркотиками, оглупленная лжепророчествами, Россия не способна на великие
деяния.
Вырвать народную душу из этой пыточной камеры, открыть пути, связывающие народ
с Божеством, – насущная задача тех, кто собирается строить Пятую Империю.
Так трубочисты, черные от сажи, ныряют в засоренные дымоходы, пробивают путь
кислороду, добиваются тяги, чтоб в очаге запылал огонь.
Кто в сегодняшней унылой России черпает из небесных источников живительную воду
и изливает ее на утомленный народ? В каких местах изнуренной страны бьют пассионарные
ключи, не дающие исчахнуть народу-великану?
Шумят редкие стройки, такие, как Бурейская ГЭС, где люди, занятые Общим делом,
погружены в созидание. Возникают монастыри и обители в лесных чащобах и на пустынных
островах, где монахи-отшельники, иноки-нестяжатели вымаливают для России святой доли.
Рота спецназа, военное братство, жертвенное и отважное, добывает в горах Кавказа русскую
славу. Политики и борцы, не боясь кандалов, не страшась дубин и тюремных камер, служат
высокой идее. Писатели и художники, не на потребу богача, не из лести к властителю пишут
картины и книги о мистической сокровенной России.
Еще остались на Руси святые места, священные точки, к которым прикоснулся Перст
Божий. Поля великих сражений, надгробия святых, заповедные рощи, где можно надышаться
небесным озоном.
Брат, посети эти места, где в хрустальном воздухе небо сочеталось с землей, где Бог
целует Россию.
«Авангардная оппозиция»
Власть обогнала оппозицию на несколько световых лет. Вороватые чиновники,
инородные, сжирающие Родину, они, тем не менее, владеют общественным сознанием.
Заняты актуальным делом – трогают своими немытыми пальцами бесчисленные раны,
покрывающие Россию. Тушат пожары. Ликвидируют аварии. Бомбят чеченские и
дагестанские села. Бодаются с Украиной и Грузией. Затевают национальные проекты.
Устраивают для народа игрища. Финансируют сериалы. Вешают ордена на грудь наиболее
дееспособных граждан.
Оппозиция, оттесненная от центров влияния, издалека пытается кинуть во власть
камушки своих упреков: «повышайте пенсии», «прибавьте зарплату», «верните в страну
стабилизационный фонд», «устраните засилье азербайджанцев в Москве», «не троньте
Ленина в Мавзолее».
Коммунисты всё прощаются с «красным покойником» СССР. Их идеология – тихие
всхлипы в щепотку, галстуки на шеи пионерам. Партия «Родина» стремится использовать
«энергию русского национального сопротивления», но получает удары кувалдой в лоб. Ее
снимают с выборов, отлучают от телеэфира. Рот заклеивают скотчем, руки связывают
административной веревкой, на лоб клеят жуткие ярлыки. Либеральная оппозиция –
сплошное недоразумение, общипанный, сиплый попугай. Со специфическим грассе
бормочет о гражданском обществе, коррумпированных судах, правах человека, в то время
как страна уходит на дно. Еще немного – и там, где плыл дредноут «Россия», останется
плавающий мусор и несколько дохлых правозащитников.
Патриотам – в партиях и за их пределами, во власти и в корпорациях, в культуре и в
церкви – необходимо резко из арьергарда перейти в авангард. Из прошлого – в будущее.
Предъявлять претензии не из прошлого, а из будущего. Чиновники не знают будущего,
боятся будущего, ждут от будущего катастрофу и возмездие. Планируют не будущее страны,
а свое собственное – места на Лазурном Берегу или в Швейцарских Альпах, куда сбегут в час
катастрофы, прихватив чемоданы с алмазами. Катастрофическое будущее оставляется
народу, лишенному интеллектуалов, провидцев, отважных спасателей, ярких управленцев,
«кризисных менеджеров», лидеров времен катастрофы. Россия должна и может овладеть
будущим. Кто владеет будущим, тот владеет настоящим.
Катастрофическое будущее не предполагает гибель России и исчезновение народа. Оно
лишь требует формулы возрождения и идеологии спасения. Формулой возрождения является
философия Пятой Империи, ростки которой пробиваются сквозь пустырь ельцинизма.
Идеологией спасения является Религия русской Победы, мобилизующая великий народ в час
страшных испытаний, соединяющая людей огненной верой, превращая поражение в победу.
Кончается «катакомбный период» русской мысли. Дают о себе знать «жрецы»,
пережившие час ужасного побоища, когда враг громил лаборатории и космодромы, топил
подводные лодки и сжигал космические станции, вывозил в Америку секретную
документацию и ученых. Они, «жрецы», спасали великие технологии, прятали великие
секреты и проекты, сберегали научные школы и направления. Так уносят из пылающего
храма не успевшие сгореть чудотворные иконы. Так обматывают вокруг израненного тела
полковое знамя, сохраняя священный ген полка. Русская цивилизация, которую стремился
погубить противник, была спасена. Унесена по частям из гибнущего «наутилуса СССР».
Хранилась в катакомбах. Настало время вновь собирать иконостас, ставить в резные рамы
образа и намоленные доски.
«Геополитика Пятой Империи». «Экономика Пятой Империи». «Технологии Пятой
Империи». «Армия Пятой Империи». «Национальная политика Пятой Империи». «Культура
Пятой Империи». «Философия Пятой Империи». «Элита Пятой Империи». Таков иконостас
идей – праздники, апостолы и пророки, которые воссияют в восстановленном храме.
Уныние, что царит в нашем измученном народе, будет преодолено вспышкой
пассионарной веры и творчества. Ощущение безнадежности, от которой чахнут умы и души,
сменится интенсивной работой коллективного сознания, когда отдельные светочи, сойдясь,
начинают накапливать критическую массу идей, привлекая своей гравитацией все новые
умы. Сверкнет прозрение, явится новый старец Филофей – обнародует краткую, как боевой
приказ, мистическую, как молитва, ипостасную доктрину Пятой Империи. В этой доктрине
просияет Киевская Русь со Святой Софией, Московское царство с колокольней Ивана
Великого, Петербургская империя с Александрийским столпом, «красный» Советский Союз
с Мамаевым курганом и челноком «Буран». И в этом тысячелетнем сиянии возникнет
мужественный и прекрасный лик Пятой Империи.
Пусть философию исторического авангарда воспримут патриоты, радеющие за Россию.
Не расплескать священную чашу истории
Континент единой русской истории расколот на отдельные части. Глыбы сталкиваются,
тектонические платформы крушат друг друга. Кромки скрипят и трескаются, и над всем
пространством российской истории, как над полем битвы, стоит дым и грохот. Нынешний
«либеральный» фрагмент сражается с «красным», советским. Науськивает на него «белый»,
романовский. В тыл никонианской, петровской России ударяют старообрядцы, Нил Сорский.
Православную Русь Владимира Красное Солнышко тщится кольнуть языческая Русь
Святослава, волхвы-богомыслы, жрецы Перуна. И все вместе обрушиваются на либераловзападников, предательски посягнувших на святоотеческую красоту и праведность. Русское
историческое время переломано, как хребет. Из него выбиты связующие позвонки. Все
огромное туловище государства зыбко колеблется, валится набок, не в силах воздвигнуть
могучую стать.
Хрупкий драгоценный кристаллик новой русской государственности, бриллиантик
Пятой Империи взращивается среди кромешной схватки эпох. Ему не хватает света –
отсутствует фокус, сквозь который проходят лучи минувших времен. Не хватает волшебной
дудки, в которую дуют таинственные творящие силы, веют мистические ветры, собирая
рассыпанные корпускулы власти, разрозненные частицы исторического времени.
Ослабленный схватками, замутненный вихрями битвы, таинственный дух истории
продолжает дышать из глубины веков. Каждая из четырех минувших империй источает свои
незримые лучи. В этом магическом ветре, в пучках лучистой энергии бриллиант наращивает
грани, излучает драгоценные спектры. Превращается в лучистую звезду, готовую вновь
воссиять на русском небосклоне.
Как способствовать взрастанию кристалла? Как обустроить лабораторию актуальной
истории, где синтезируется алмаз? Как поступали великие «алхимики власти», искушенные
«маги истории», сотворяя новый «субъект» государства?
Сталин, укрощая огненный большевизм, ввел «белую» имперскость в «красный»
контекст, поместил допетровских Александра Невского и Дмитрия Донского рядом с
офицерами в царских золотых эполетах с красной звездой на груди – и случилась Победа.
Франко сложил в общую могилу кости фашистов и республиканцев, отслужил поминальную
мессу, подарил стране долгожданное единство. Дэн Сяопин соединил революционный
маоизм с либеральным рынком, а их обоих – с незыблемой китайской традицией, сообщив
Китаю гигантский рывок в будущее. Япония сочетала самурайскую этику и дух микадо с
программным обеспечением и вырвалась в мировые лидеры. Путин выхватил из
всепожирающего пожара демократии слова и музыку советского Гимна, красное знамя
Победы и ввел их в число государственных символов, но этого, увы, оказалось абсолютно
недостаточно – не направило взрыв катастрофы в фокус развития.
Сегодня над русской историей вьются демоны смуты. Не дают срастись переломам,
мешают зарубцеваться ранам. Чуть заметят, что утихает столкновение эпох, складывается
рассыпанная фреска, – сразу налетают, долбят костяными носами, хлещут нетопыриными
перепонками. Целые стаи журналистов посвятили свою жизнь замарыванию «красной
истории», исполнены лютого антисталинизма, что делает их похожими на химер собора
Парижской Богоматери. Депутат, кочующий из партии в партию, из одной мутной идеологии
в другую, везде оставляет непотребную массу высказываний – специализируется на выносе
Ленина из Мавзолея. Политический шоумен, словно его укусила либеральная муха,
неутомимо брызжет антисоветизмом, покрывается испариной ненависти. Их задача – не
позволить срастись становому хребту русской истории. Их миссия – дробить и выклевывать
хрупкие позвонки, что силятся соединить обрубки ствола. Помешать отдельным
историческим эпохам успокоиться в едином объеме русской метаистории. Что ж, такова их
антиисторическая роль – замедлить рождение младенца, затормозить взрастание кристалла
Пятой Империи.
Метаистория – материнское лоно, откуда чередой исходили Киевская Русь, Московское
царство, Петербургская империя, Красное государство Советов. Чрево, где теперь созревает
дивный эмбрион Пятой Империи. «Кто более матери-истории ценен?» Несомненно, все
периоды, ибо все они – ее дети. Мы, живущие на переломе эпох, не оказываем предпочтения
ни одной из уже исчезнувших, но испытываем к истории Родины сыновнее чувство,
священное благоговение. Не видим недостатков нашей матери. Благодарны ей за рождение.
Находимся в поле ее материнского бережения.
Красная площадь Москвы – каменная икона русской метаистории. В кремлевских
соборах стоят надгробия русских князей и царей. В Кремлевской стене покоится прах
красных героев и мучеников. У Александровского сада дышит поминальный огонь войны, и
он же – лампада Победы. Есть алая пустая стена, обращенная к реке. Она ждет святых и
подвижников нового времени. Там место Евгению Родионову, отдавшему жизнь за Россию.
Священным мученикам подводной лодки «Курск». Рыцарям Шестой воздушно-десантной
роты. Красная площадь, словно священная чаша, собирает в себя божественный напиток,
скрепляющий землю и небо, прошлое и будущее. В ней – энергия метаистории,
вскармливающая новое диво бессмертной России.
Государство добывается в великих трудах. Народ каждый раз формулирует русскую
идею в непомерном напряжении сил, в неповторимом историческом творчестве. Под
страшным давлением времени, в огненной вспышке прозрения рождается долгожданный
алмаз – новая русская государственность. Плод Русской Победы.
Философия «общего дела»
Новое государство рождается не в одном отдельном сознании. Не в уме царя или
жреца. Не в масонской ложе или иезуитском ордене. «Советский проект», или проект
«Израиль», или «Третий Рейх», или «Соединенные Штаты Америки» – зародились не в
лабораториях РСДРП, не в сионистских клубах, не в мюнхенских пивных, не на посиделках
отцов-основателей. Вначале был Вихрь, и слово было у Вихря, и словом был Вихрь. Та
загадочная турбулентность, что искривляет поток истории, образует едва уловимую воронку,
взвихривает прямолинейное время. Эта воронка разрастается, увеличивает скорость,
перемещается в пространстве, вовлекая в себя людские судьбы – страсти, ненависти,
религиозные чаяния. Вихрь становится средоточием социальных энергий, в недрах которых
появляется вождь. Или жрец. Или великий заговорщик. Возникает первый эскиз государства.
Первый набросок будущей великой страны. История становится осмысленной.
Воодушевленные люди приступают к строительству. Среди них появляется некто, кто
формулирует суть проекта: «Москва – Третий Рим», «Россия – дом Богородицы», «СССР –
красный рай на земле». Эта формула становится понятной народу, объединяет в общее
делание. Дает название всенародному общему делу.
Строительство государства – всепоглощающее «общее дело». Смысл и содержание
истории. Объединяет все сословия, все поколения, все векторы индивидуальных и
групповых интересов в их жестоких, часто смертельных конфликтах, направляя в
историческое творчество.
Сегодняшняя Россия больна унынием, охвачена распадом, отпадением частей от
целого. Лишена экономических, культурных, психологических центров. Энтропия
распространяется по огромным пространствам между трех океанов, превращая кристалл
государства в кисель безвластия, музыку империи в какофонию смуты. Лишь несколько раз
за последние пятнадцать лет народ ощущал свое единство. Во время Второй Чеченской
войны, когда вокруг побеждающей армии соединились упования и надежды ослабевшего,
разгромленного народа. Во время вселенской беды – гибели лодки «Курск», когда все сердца
сжимала одна тоска, общая боль, единое сострадание. Во время теракта в Беслане, когда в
потрясенном народном сознании сверкнула мысль о всенародной мобилизации. Да еще во
время Олимпийских игр, в коллективном «болении», в единодушном обожании или
разочаровании.
Четыре национальных проекта, с которыми выступила власть, не являются
консолидирующими. Не носят признаков «общего дела». Народ принимает даяние власти с
удовольствием и внутренним скептицизмом. Принимает подачку, оставаясь отчужденным от
власти народом-иждивенцем. Он не заработал благо в поте лица своего, а принял, как
милостыню, стоя босиком на паперти.
Газпром, затевая свои трубопроводы в Китай или по дну Балтийского моря, остается в
глазах народа корпорацией-эгоистом. «Стройки века» не являются всенародными стройками,
а лишь грандиозными затеями посторонней народу корпорации с пайщиками
Черномырдиным и Вяхиревым. И никакие балаганные Дни города или Праздники
Независимости не восполнят тоски по братскому пиру или тризне, артельному делу или
боевому походу.
Наш народ не забыл грандиозный советский опыт. Освоение целины. Создание
«нефтяной цивилизации». Космический порыв. Соперничество с США. Рывок в будущее.
Пятая Империя, пройдя первичную стадию вихря, постепенно овладевает сознанием.
Переходит в фазу проекта. Нуждается в фокусе, когда общественное сознание
концентрируется на всенародной задаче, вовлекает в эту задачу все новые и новые народные
массы, следит за исполнением этой задачи, замечает своих героев и мучеников, противников
и врагов. «общее дело», материальное и духовное – лишь оно одно «свинтит» сегодняшнюю
разрозненную Россию в развивающееся государство. Спасет беззащитную русскую
цивилизацию.
Этим «общим делом» будет само осознание Пятой Империи, общенародный разговор о
ней, включенность в эту идею философов и художников, богомыслов и социальных
инженеров. «Общим делом» станет осознание угроз – военных, политических,
цивилизационных – всего того, что чутко задевает народное сознание. Этим «Делом» будут
названы экономические и промышленные проекты, спасающие банковскую систему России
от внешнего поглощения, сберегающие отечественную промышленность от разрушительных
внешних воздействий. И, конечно же, «общим делом» станет коллективный труд на
общероссийской стройплощадке. Десяток великих общенациональных строек – создание
могучих электростанций, или возрождение русской авиации, или реставрация Севморпути с
флотилиями атомных ледоколов и «полярной цивилизацией» России. Эти стройки вовлекут в
себя громадные массы «бездельного» народа. Загрузят его «имперской работой». Поставят
сверхзадачу развития. Снимут множество угнетающих, расщепляющих проблем, таких, как
национальная рознь, межсословная распря, неверие в будущее. Пусть в каждой области, в
каждом районе и околотке возникнет свое региональное «общее дело», связывающее
интересы и энергии местного населения.
Эти деяния должны интерпретироваться как главное содержание народной жизни.
Выйти на первый план в телепередачах и национальных дискуссиях, оттеснив на дальнюю
периферию мастеров «чернухи» и истерических «смехачей». И тогда каждая запущенная
турбина, каждый взлетевший самолет или построенный город вольет в народную душу квант
животворной энергии.
«Общее дело», в котором есть место инженеру и пастырю, художнику и педагогу,
воину и лидеру партии, своим высшим назначением имеет создание Государства
Российского, гаранта выживания и развития. Охранителя священной русской цивилизации.
Великий мистик Николай Федоров объяснял «общее дело» как высшую цель
объединенного человечества, побеждающего энтропию, одолевающего смерть, обретающего
бессмертие.
Бог целует Россию в уста
Страну продолжают мучить скинхедами. Выдавливают из «расцарапанных» русских,
кабардинских, еврейских душ капли отравленного национального чувства. Опытные
«жрецы» эфира, «колдуны» телевидения, зловещие «маги» власти вскрывают тайные
хранилища национальной энергии. Вламываются в обитель, где у каждого народа живет свой
ангел-хранитель. Превращают ангела в демона, наводняя жизнь жутью и ненавистью. После
каждой передачи о ксенофобии обессиленные люди напоминают дистрофиков концлагерей.
Ими можно управлять: гнать на бойню, толкать к избирательным урнам, обирать до нитки.
Три страшные катастрофы перенесла России в ХХ веке. Революция и гражданская
бойня. Кровопролитная гекатомба Второй мировой. Истребление Советского Союза. Во всех
катастрофах больше иных народов претерпели русские. Избиение русских в сотни раз
превосходит любой холокост. Порождает в русском народе океан национальной тоски и
протеста, толкающих к восстанию. Нынешние лукавые «законники» хотят бороться с
радикальными всплесками национальной энергии с помощью «нюрнбергских законов»,
судебных приговоров и тюрем. Это все равно что детским совочком строить на океанском
берегу песочную изгородь перед лицом гигантской волны, которая сносит города, страны,
целые континенты. Национальная энергия имеет космическую природу, как магнетизм,
гравитация, ядерное излучение, огонь вулканов. Народы – реакторы, в которых глухо идет
национальный процесс – либо распад, либо синтез.
Троцкистские «комиссары в пыльных шлемах», желая подавить центры русской
энергетики, уничтожали самые энергоемкие национальные группы: вырезали казачество,
кроваво вырубили церковь, распяли национальную интеллигенцию, забивая до смерти
поэтов, подобных Васильеву и Клюеву, антисемиту Есенину. Сталин, расстреляв троцких и
блюмкиных, стал взращивать русских пассионариев, необходимых для строительства
национальной Красной Империи. Сотворял гениальных ученых, несравненных летчиков,
неутомимых строителей, вдохновенных художников. Эти пассионарные герои создали
индустрию, выиграли войну, восстановили разрушенный СССР.
Специалисты по национальной политике знают, что национальная энергия может
питать двигатель разрушения или двигатель созидания. Катастрофу или историческое
творчество. Великолепное топливо для того и другого. «Общее дело», которое возникает при
создании Пятой Империи, гигантское задание по возведению нового Государства
Российского потребует океана национальной энергии. Заставляет конструкторов и творцов
этого великого ковчега вскрыть чакры, из которых народ изливает таинственную прану,
сотворяющую миры. Эта прана омоет, оросит волшебной силой стоящий на стапелях остов
будущей великой Империи. Чакра – то место, где человеческая душа соприкасается с небом.
Куда человека в момент сотворения поцеловал Господь.
Как вскрываются эти чакры у сегодняшнего, впавшего в уныние народа?
Вначале гасятся в информационном поле генераторы тьмы. Выскребаются чернильные
каракатицы. Блокируются устройства, подавляющие пассионарность народа. Пресекаются
«чернуха» телевидения, информационная катастрофика, животный материализм, делающий
человека вместилищем страха и похоти. Отключаются капельницы массмедиа, сквозь
которые в центры духовных восприятий вливаются отравы и яды.
Очнувшемуся от наркотического сна народу показывают ослепительный бриллиант
общенациональной мечты, волшебный кристалл общенародного дела, обращаясь к самым
сокровенным глубинам национального чувства и памяти. Этот бриллиант чудесными лучами
проникает в подсознание, рождает великие воспоминания, вызывает самые светлые и
творческие образы, выплескивая их наружу, где они не проливаются наземь, не пропадают
втуне, а наполняют чашу «Общего дела». Превращаются в работу, итоги которой становятся
видны всему народу – вдохновляют, пробуждают тех, кто еще спит или дремлет.
Пассионарность – есть чудо, превращающее покоренный народ в Народ-Победитель,
бездеятельный и усталый люд в общество созидателей, бездуховное и аморфное скопище в
организованную нацию. Идея великого Государства. Идея светоносного мессианства. Идея
красоты и блага. Идея вселенской любви и безграничного познания. Именно это побуждает
народ строить дворцы и храмы, запускать марсианские проекты, рожать детей, благоговеть
перед цветком и звездой небесной. Таким станет преображенный народ Пятой Империи.
Сегодня, среди всеобщего уныния и злой заколдованности, пассионарные люди – большая
редкость. Они – бесценное сокровище, которое не сумели украсть у русских воры и тати.
Они – те сокровенные лампады, где хранится святой огонь. От этих лампад и светочей
разгорится великий светильник национальной Победы. Воссияет нимб Пятой Империи.
Здесь особая миссия у проповедников, поэтов, трибунов. Они объясняют народу смысл
вселенской работы, ее неизбежность и красоту, необходимость великой жертвенности и
подвижничества. Ибо эти жертвенность и подвижничество – в самой природе матерей и
отцов, сберегающих ненаглядных детей, в самой сущности народа, они соединяют великие
русские пространства с великим русским небом – с космосом Пятой Империи.
Имперская национальная политика в том, чтобы национальные энергии населяющих
Россию народов не сталкивались в противоречиях, не порождали хаос и разрушение, а
сливались в общем деле как симфоническое единство. Хор, великолепный ковер, где слышен
каждый звук, где каждая нить – как луч света в радуге. Национальная воля есть сила,
останавливающая солнце, убыстряющая вращение Земли, сдвигающая горы, выносящая
народ из бездны поражения к вершине Победы.
Русский офицер-подводник на гибнущей лодке «Курск», задыхаясь от тьмы и ужаса,
послал нам, живущим, заветные слова: «Не надо отчаиваться».
Станем повторять эти слова как молитву. Начертаем их золотом на корпусе гигантского
корабля – ковчега Пятой Империи.
Россия – страна героев
Великие дела и свершения народы сотворяют, ведомые «элитами». Группы
пассионариев, одержимые мечтой, осмысленной целью или грандиозной, им вмененной
задачей, ведут народ на «общее дело» – на войну, освоение океанов и материков,
утверждение новой веры и новой цивилизации. Элиты увлекают народ в «общее дело»,
расходуют в этом «деле» свою пассионарную энергию, часто погибают. Но им на смену
воспроизводятся сонмы новых пассионариев, заступая на их место, возглавляя все новые
отряды работников на ниве разрастающегося «общего дела». Пассионарные элиты
возникают на огненной кромке, где народ встречается с «общим делом». Исчезновение
сверхзадачи, приостановка великой работы, утрата «общего дела» ведут к перерождению
элиты, к ее разложению. Превращают элиту в антиэлиту, в сословие паразитов и трутней.
Дружины Рюриковичей брали Царьград, создали Киевскую Русь от Балтики до Черного
моря, распространили христианство до Урала, построили «цивилизацию городов» –
Гардарик, а потом погубили свою Первую Империю, передравшись из-за наделов. Легли под
копыта несметной монгольской конницы.
Московское царство создавалось союзом княжеской аристократии и духовенства,
воплощением которого стал Пересвет, воин-монах, погибший на копье Челубея. Из его
пробитого сердца выросла Вторая Империя на Семи Холмах. Рухнула при Иване Грозном,
когда в элитах зародилась Великая смута, и молодые дворяне Басмановы и Скуратовы
кидали на плаху бояр Морозовых и Оболенских.
Петр из потешных полков взрастил покорителей Нарвы, победителей Полтавы,
строителей Петербурга, ученых, корабелов и навигаторов. «Птенцы гнезда Петрова» через
поколение, в век Екатерины, явили миру гигантскую цветущую страну величиной с
континент – Третью империю Романовых. Страна превратилась в прах, когда элита дворян
окончательно выродилась, отучневшая церковь до конца оскоромилась, и вместе они отдали
Помазанника в руки палачей.
Революционная элита ленинцев, выиграв схватку за власть, превращала Россию в
армию красной пехоты, направляла в пожар мировой революции – чтобы «землю в Гренаде
крестьянам отдать». Сталин уничтожил под корень «ленинскую гвардию», сплотил народ
вокруг «общего дела» – построения Четвертой империи. Создал блестящую элиту
стахановцев, маршалов, космонавтов. Построил на пепелище невиданное государство труда
и творчества. Последнее поколение переродившейся сталинской элиты, алчное,
перекормленное и убогое, со своим бессмысленным лидером Горбачевым, потеряло страну.
Нынешняя, доставшаяся от Горбачева и Ельцина элита является «антиэлитой». Грабит
и добивает Родину. Не мыслит себя частью России. Держит за рубежом награбленные
состояния. Переселила в Америку, Англию и Израиль свои семьи. Равнодушна к
погибающему народу. Служит инструментом Запада, подавляя поверженную Россию.
Любая элита, обладая властью, получает больше благ – имеет доступ к богатству,
образованию, всем родам деятельности. Поглощает больше «калорий». Но расходует эти
калории в государственном делании, в служении, совершенствуя страну, культуру, все
общественные уклады. В час смертельной для государства опасности первая кидается в бой,
закрывает грудью черную дыру катастрофы.
Генерал Раевский вывел двоих юных сыновей на Чертов мост в Альпах под
наполеоновскую картечь. «Золотая молодежь» Петербурга легла костьми на Бородинском
поле. Сталинская элита посылала своих сыновей в пекло Великой Отечественной, где
погибали сотни привилегированных юношей, в том числе и сын Сталина. Молодые
английские аристократы, снобы Оксфорда и Кембриджа, садились за штурвалы истребителей
и сгорали над Ла-Маншем, отражая удары «люфтваффе». Курсанты бразильского
аристократического военного колледжа составили заговор, поклявшись посвятить себя
служению Родине, – получив крупные назначения в армии, взяли власть, повели Бразилию к
процветанию.
Современная элита России жирует на русских костях. Развратничает в Куршевеле.
Сходится в Жуковке и Барвихе на тусовки с «золочеными лобками». Коллекционирует все
мерзости жизни. Брызжет русофобией и поклоняется Западу. Ни один из «кумиров
общества» не послал своего сына в Чечню.
Где взрастает новая элита страны – садовники Пятой Империи?
Их надо искать в национальном бизнесе, который, вопреки произволу чиновников,
использует сверхсовременные технологии, строит предприятия в городах и селах,
восстанавливая рухнувшую экономику. Эта элита появляется в патриотических партиях,
провозглашающих «проекты сбережения народа». Армия и ФСБ, проливающие кровь за
Отечество, пестуют генералов и маршалов будущего. В крупных государствообразующих
корпорациях, стремясь к стратегическим целям, обладая ответственностью и кругозором,
газовики, энергетики, железнодорожники становятся «государственниками». В культуре, где
сильны патриотические веяния, возникают писатели-державники, режиссеры – певцы
страны, художники – носители имперского сознания. Церковь все смелее осеняет крестом
все созидательные тенденции общества. Наука, «вырабатывающая концепцию развития»,
рождает молодую когорту ученых-патриотов. Сама власть, обремененная наследием
прошлого, нерешительная, «повязанная» «семьей» и Америкой, несет в себе тенденции
возрождения, обнаруживает в противоречивой политике зерна державности.
Соединение трех компонентов – «общего дела», пассионарных энергий и
патриотической, оснащенной знаниями и верой элиты – обеспечит России историческую
победу. Станет залогом триумфального шествия Пятой Империи.
Экономика Пятой Империи
Плановую экономику СССР «реформировала» туча экономистов: Абалкин, Аганбегян,
Шмелев, Бунич, Явлинский, Гайдар – множество комаров-толкунов, вылетевших из теплого
болота «перестройки». «Ускорение». «Кооперативы». «Акционерные общества». «Биржи».
«Коммерческие банки». «Ваучеры». «Залоговые аукционы». «Приватизация». В результате
исчезло с земли второе по мощи народное хозяйство, и образовался странный урод.
Загадочный липкий моллюск. Фиолетовая раковая опухоль, сжирающая энергию страны,
выпивающая до костей соки народа, перегоняющая в другие цивилизации витальные силы
некогда великого государства. Возникла «экономика смерти», сделавшая народ
дистрофиком, обогатившая горстку рвачей и преступников, исключающая в России любое
развитие. У этой «экономики» исчезли теоретики. Только министры-либералы сучат
осторожно лапками, плетя паутины хозяйственных интриг. Да из темноты академического
бункера нет-нет да и блеснут жуткие глаза Гайдара. При этой «опухольной экономике»
невозможно строительство Пятой Империи. Невозможно сохранение популяции.
Невозможно отстаивание территорий.
Среди экономистов-государственников, при всем разнообразии их теорий, можно
выделить несколько формул, обязательных для сбережения народа и территории, для
реализации «планов развития», синонимом которых является Пятая Империя.
Финансовые реки, неудержимо текущие из России на Запад, следует развернуть
обратно в Россию. Заставить эти потоки раскручивать внутри страны турбину развития.
Орошать чахнущую промышленность. Питать образование и науку. Крепить оборону.
Спасать гибнущее население.
Необходимо перейти от углеводородной экономики Газпрома к полноценной
экономике высоких технологий, преображая рухнувшую, безнадежно устаревшую
техносферу.
Восстановить города и дороги, создать новое поколение ракет и самолетов, вернуть
народу бесплатные медицину и образование. Увеличить ВВП в десятки раз, возвращая
России искусственно остановленное развитие.
Изменить модель включения России в мировой рынок, уходя от жалкой роли сырьевого
придатка и экономического донора развитых стран. Включиться в мировое хозяйство с
выгодой для страны, с пользой для большинства ее населения, имеющего опыт
доминирования в схватке мировых систем.
В преддверии экономической катастрофы Запада, обвала мировых рынков, крушения
глобальных финансов создать «резервную» экономику, неуязвимую для идущей с Запада
«ударной волны». Сформировать штаб «кризисного управления», способный руководить
страной в условиях экономических землетрясений, спасать фрагменты народного хозяйства,
зависящие от мировой конъюнктуры.
Использовать полную изношенность промышленности советского образца для
воссоздания техносферы с белого листа. Внедрять новейшие технологии, сбереженные в
недрах военно-промышленного комплекса, а также те, что отвергает Запад в силу инерции
его громадных, сложившихся производств. Что обеспечит России прорыв в развитии, сделает
ее страной передовой науки и техники.
Формировать экономику будущего, используя футурологические прозрения, рисующие
образ Будущего. Технологии, расширяющие способности человека. Социальные организации
будущего. Мир генной инженерии. Экологическое сознание. «Проектность» всех форм
человеческой деятельности. Управление климатом, социальными процессами, самой
историей.
Привлечь для создания новой экономики теоретиков-государственников, носителей
авангардных идей, сложившихся за пределами монетаристской школы. Выстраивать
многоукладную экономику Пятой Империи, используя особую концептуальную культуру,
«технологию управления и взращивания», исключающую волюнтаризм и хаотизацию
экономической жизни.
Внедрение экономики развития не предполагает мобилизационный проект, не уповает
на революционное перераспределение собственности. Имеющиеся экономические уклады –
мелкий, средний и крупный бизнес – в условиях переориентированных финансовых потоков
обеспечат внедрение новаций, быстрый рост ВВП, улучшение жизни народа. Лишь военнопромышленный комплекс частично вернется к «мобилизационной модели». Обеспечит
государству достаточное количество ракет, спутников, других боевых средств, необходимых
для защиты национального богатства России. Того, что уже сегодня политики Запада тщатся
объявить интернациональной собственностью.
Экономика развития станет использовать несомненные преимущества России, такие,
как пространство, климат, ископаемое сырье, уникальные запасы пресной воды. Экономика
пространств сохранит ведущую роль России в условиях мирового рынка, будет направлена
не на изоляцию, а на вхождение России в мировой контекст.
Преодоление стагнации, переход от дремлющих форм к экономическому взлету
свойственны многим странам, управляемым патриотическими элитами. Америка после
Великой депрессии. СССР после Гражданской войны и разрушений Великой Отечественной.
Япония и Германия после капитуляции. Китай, оплодотворенный идеями Дэн Сяопина.
Такое преодоление связано с «общим делом», с гигантским общенациональным заданием,
открывающим в народе чакры созидательной энергии.
Все это лишь самые общие взгляды на преображение страны, на экономику Пятой
Империи, которая при своем воплощении даст нескончаемые формы творческой
деятельности. Отстранит от хозяйствования алчных трутней и жестоких насильников,
виртуозов коррупции и магов финансовых пирамид. Откроет путь созидателям и творцам.
Садовникам Пятой Империи.
Вихри русских пространств
Четыре русские империи рождались из таинственных вихрей. Из пучка лучей и
небесных радуг. Из одинокого подвига и сокровенной молитвы. Первый имперский вихрь
возник на днепровской круче, раскрутился от Балтики до Черного моря, окаменел в
белоснежной Софии Киевской. Второй вихрь затуманил семь московских холмов, долетел до
Тихого океана и отвердел в колокольне Ивана Великого. Третий вихрь взбурлил необъятные
пространства от Нарвы до Бухары, от Германии до Индии и, одевшись в гранит, встал на
Дворцовой площади Александрийским столпом. Четвертый вихрь разметал свистящую
огненно-красную спираль по всем континентам и замер, превратившись в совершенный
кристалл Мавзолея.
Все русские империи были «империями обороны», отбивали от границ нашествия,
перемещали линии защиты от московских рвов до Великой Китайской стены. Имперская
политика русских не искала драгоценных шелков и самоцветов Персии, пряностей и
благовоний Индии, золота ацтеков. Русские терпеливо и осмысленно выкладывали мозаику
присоединенных земель. Успокаивали толчею враждующих царств. Создавали
великолепную архитектуру континента, наполняя энергиями примиренных народов Чашу
имперских пространств. Эта Чаша через каждые триста лет раскалывалась загадочным
взрывом, разлеталась вдребезги, расплескивая огненный смерч геополитической катастрофы.
И вновь, повинуясь загадочному магнетизму, сдвигала расколотые кромки, склеивала
священный сосуд империи.
Сегодняшняя, обломанная по краям Россия нежизнеспособна. Выстроенный от Балтики
до Черного моря кордон блокирует потоки русского газа в Европу. Аэродромы и ракетные
установки НАТО приблизились к жизненным центрам страны. Весь периметр государства
превращен в плацдармы террористической и революционной экспансии, грозящей
испепелить остатки России. Осиротевшие, отколотые от матки земли превратились в страныуроды, безумствуют, терзают друг друга. Порождают непрерывные короткие замыкания,
бессмысленные траты населяющих их народов. Русские расколоты и не могут дотянуться до
тридцати миллионов отторгнутых единородцев. Другие народы, утратив имперский центр,
оказались в исторической пустоте и панически стремятся в былую империю, наводняя
Россию ожесточенными толпами. Отсеченные конечности империи извиваются, кровоточат,
тянутся друг к другу, пытаясь срастись. Им мешает Америка, «четвертовавшая» Советский
Союз. И робость нынешней российской власти, у которой недостает воли к имперскому
строительству.
Кавказ напоминает кость, по которой проехал танк, – крошево микротерриторий.
Грузия – незастывающий студень из гнилой теплой рыбы. Украина похожа на ухо, из
которого растет нога. Это чудо «геополитической генной инженерии» тщится вырастить
крылья, а прорезываются одни рога. Столицей Эстонии является Нарва, в которой говорят
по-русски и славят Петра. Северный Казахстан не желает становиться китайской
провинцией, дико пялит сквозь мертвую степь багровые огни русских заводов и домен.
Молдова навсегда потеряла индустриальное Приднестровье и превратилась в жбан с
прокисшим вином. Беларусь одной ногой стоит в России, и ей не дают переставить вторую
ногу. «Обрезанная» империя не примирится со своим вынужденным поражением. Не для
того цари и вожди пробивали коридоры к морям, строили порты и крепости на побережьях
трех океанов, чтобы эти коридоры были замусорены геополитическим хламом, завалены
опилками рассеченных пространств. Рано или поздно, но Россия укротит бешенство
спущенных с поводка территорий. Она примет осатаневшие пространства в свои имперские
объятия и нежно, как дитятю, прижмет к груди. Пространства вмиг успокоятся, перестанут
плакать, начнут сосать родную имперскую грудь.
Для возвращения пространств не нужно посылать на Устюрт экспедиционные корпуса,
а в Прибалтику – танковые армии. Будем учиться у Запада. Им разработана технология
«оранжевых революций», которые, как низовой пожар, искусно запускаются у российских
границ. Пустим «встречный пал». Стоит кинуть в Грузию ягодкой бузины, как начнется
распад Грузии на десяток крохотных, урчащих друг на друга провинций. Они сами вольются
в Россию, как планктон вливается в зев кита. Украину от распада удерживает Москва, в
которой доминируют робкие, напуганные Бжезинским политики.
Но на Америку уже легла смертельная тень. Суперимперия США накануне обвала и
краха. И скоро ей будет не до Европы. Предстоит новый передел мира, смещение центров
силы. В результате глобальной встряски все вывернутые суставы Евразии станут на место. И
великие русские пространства сложатся в великолепный, между трех океанов, храм, где
евразийские народы, каждый со своим богом, красотой и миросознанием, будут служить
имперскую обедню. Обретут имперское «общее дело», сотворяя мир не по лекалам
Хантингтона, а по божественным контурам океанских побережий, горных хребтов, великих
рек, среди которых сияют «намоленные» центры священной географии Евразии.
Мистические водопои, из которых равноправные народы Империи пьют благодатную прану.
Сегодня Россия проявляет первые признаки традиционной имперской политики.
Реализует нефтегазовый централизм. Использует экономику как средство политического
действия. Отказывается от грузинской и молдавской винной бурды. Стягивает распавшуюся
экономику самой России скрепами нефтепроводов и трасс. Выдавливает из дипломатической
элиты звездно-полосатых «козыревцев», осторожно взращивая «горчаковцев» и
«молотовцев». Империя – симфония пространств, драгоценный ковер культур, многоязыкий
хор молитвенных песнопений. Это и есть Россия.
Сияющий меч державы
Гибель «красной страны» напоминала отлив, когда великие воды уходят в земную
расщелину, обнажая мокрое дно, на котором шевелятся умирающие морские чудовища.
«Советы» стремительно покидали континенты, оставляли рубежи обороны, бежали из
океанов, выпадали из Космоса. Империя сжималась не под натиском неприятельских орд, не
под гулы враждебных армад, а под хохот мстительных карликов, под улюлюканье
лилипутов, выпускавших мыльные пузыри «общечеловеческих ценностей», которыми
побивались великие армии, побеждавшие под Сталинградом и Берлином. Меч империи был
сломан и перекован на стальные сейфы олигархов. Армия сплющивалась до размеров
потешных полков, артиллерия приближалась к убойной силе Царь-пушки, флот превращался
в петровский ботик на Плещеевом озере.
Медленно из титана и стали выковывается оружие Пятой Империи. Государство, как
отрок, силится поднять острие. Щупает им зыбкую почву, мерит глубину вод, силится
достать небо. Судьба Российского государства в его очередной, «пятой» ипостаси
неотделима от судьбы русской армии.
Уже
прозвучали
из
уст
крупнейших
политиков
Запада
слова
об
«интернационализации» российских ресурсов. Войны будущего будут вестись за нефтяные
поля Западной и Восточной Сибири, за пресную воду Байкала и Онежского озера, за
пространства русской Евразии, позволяющей в сжатые сроки перебрасывать нефть с
Таймыра в Китай, товары из Токио в Берлин. «Оружие сдерживания» – атомные подводные
лодки класса «Борей», вооруженные баллистической «Булавой» с изменяемой траекторией, –
уже наполняются электроникой на стапелях Северодвинска. Полки ракетно-ядерных
комплексов «Тополь-М» идут на смену стареющей в шахтах «Сатане». «Стратеги» «Ту-160»,
тяжело подымаясь на крыло, снова коптят небо над Полюсом.
«Нефтегазовый централизм» проталкивает трубы в Европу и Азию, стелит их по
черноморскому и балтийскому дну. Новые классы фрегатов и корветов, «кораблей ближнего
боя», призваны охранять подводную трубу от недовольных соседей, стремящихся поместить
Россию в «санитарный кордон». Орбитальные группировки возьмут под контроль
трубопроводы, оповещая о возможных диверсиях и захватах, подымая мобильные части,
оснащенные сверхсовременной связью, электроникой «поля боя», транспортными
вертолетами, сбрасывающими десант на головы террористам.
Зыбкие, еще не свинченные в геополитическую машину пространства России – объект
дестабилизации. Зоны возможных внутренних смут и конфликтов – бурлящий Кавказ,
прилегающие к неспокойной Украине и Крыму южнорусские области, юг Урала,
геополитически соединенный с Северным, населенным русскими Казахстаном, Приморье,
засеваемое китайскими семенами. Там, если разгорятся внутрироссийские «локальные
войны», пригодятся новый штурмовик «Су-34», беспилотные авиаразведчики, новые
«бэтээры» и боевые машины пехоты, а также «умные бомбы», часами висящие над
затаившимся противником, падающие на него, если тот моргнет глазом.
Подобное оружие станет отвечать супостату, применяющему традиционные формы
давления или насилия. Но враг обладает оружием, неизвестным в недавних и давних войнах.
Генная инженерия, биотехнологии – новые отрасли знаний, куда западные корпорации, в том
числе и военные, вкачивают громадные деньги. На секретных полигонах проходит
испытание этническое оружие – бактериальные штаммы, реагирующие на комбинацию
«генов», отвечающих за расовые и национальные признаки. Такое оружие выборочно
среагирует на славян или татар, подвергнет народы полному истреблению. Евгеника 30-х
годов, породившая в США массовую стерилизацию «неполноценных», «расовая чистка»
гитлеровской Германии, построившей газовые камеры и крематории, не идет в сравнение с
этой «фашистской бомбой». Биты скинхедов Петербурга или Воронежа – безвредные палки
рядом с этим чудовищным вооружением, с которым предстоит столкнуться России.
В оборонном ведомстве Пятой Империи не должны забывать, что Четвертая Империя –
СССР – была разрушена не атомными взрывами, не вторжением миллионных группировок, а
«организационным
оружием».
Особой
«культурой»,
созданной
западными
концептуалистами, которая разлагает противника – насаждает в нем «агентов влияния»,
трансформирует «смыслы», внедряет ложные ценности, инкрустирует «раковые клетки»
чужеродных организаций, создает фальшивые цели развития, демонизирует национальных
лидеров, подрывает фундаментальные основы русской цивилизации. Овладеть этой
культурой, противодействовать «организационному оружию» противника смогут не
генералы в лампасах, не отважные танкисты и пилоты, а командиры «концептуальных
войск», рафинированные интеллектуалы со знанием антропологии, социальной психологии,
богословия и культуры.
Оружием Пятой Империи, наряду со сталью, ураном, ракетным топливом,
электромагнитной волной и суперкомпьютером, станет светоносный Дух, Непреклонная
Воля, Служение Родине, что и является воплощенным «общим делом», в котором защита
России есть мистическое счастье и героическая доля гражданина. «Религия русской Победы»
– исповедальная энергия армии Пятой Империи. «Символ веры» новой военной
аристократии, кадровой элиты страны.
Александр Блок в поэме «Возмездие» говорит: «Кто меч скует?» – «Не знавший
страха».
Бесстрашие героев Пятой Империи – политиков, полководцев, корабелов,
авиастроителей, бойцов спецназа, «певцов во стане русских воинов» – скует и заточит меч,
чье лезвие вновь просверкает среди трех океанов.
Горчаковы Пятой Империи
Из робкой, вкрадчивой дипломатии Ивана Калиты произросла грозная, экспансивная
дипломатия Ивана Третьего. Воин и дипломат, святой Александр Невский ездил унижаться в
Орду, отражая ливонцев от русского Новгорода. Воин и дипломат, святой Дмитрий Донской
разгромил Орду, нанеся ей смертельный, «куликовский» удар. Осторожная дипломатия
Литвинова, сберегавшего хрупкий росток «красной государственности», сменилась
агрессивной дипломатией Молотова, когда СССР по производству стали и электричества, по
насыщению армии пушками и танками приблизился к уровню мировых держав. Дипломатия
Шеварднадзе была искусством капитуляции, искусством «сдачи крепостей», когда
гигантский «субъект» советской государственности был умерщвлен легким уколом в мозг.
Красная Четвертая Империя взращивала свой «субъект» среди разоренного мира –
истерзанной Европы, дремлющего Китая, полупервобытного исламского мира, отделенной
океанами Америки. Использовала историческую передышку перед возникновением могучего
«Третьего Рейха». Младенец Пятой Империи взрастает среди грозных и хищных колоссов,
которые из всех углов мира заглядывают в русскую люльку. Угрюмо, с недоверием
рассматривают будущего богатыря, едва удерживаясь, чтобы не ткнуть в пульсирующий
«родничок» на белесой головке.
«Русский проект» – еще эскиз, еще невнятный набросок – складывается среди мощных,
энергично реализуемых мировых проектов, –
«Американского», «Китайского»,
«Европейского», «Исламского», «Еврейского». Эти «проекты», как скалы, обступили
хрупкую русскую государственность, грозят ее стиснуть и раздавить.
Искусство дипломатии Пятой Империи состоит в умелом лавировании среди гигантов.
В использовании их противоречий, конфликтов, столкновений геополитических интересов.
Не ссорясь ни с кем, умело поддерживая слабейшего, укрепляя его позиции своим
дружеским соучастием, Россия может добиваться равновесия мира, не позволяя ни одной из
сторон доминировать. Тем самым выигрывать историческое время, позволяя младенцу
вырасти в крепкого юношу. Россия среди мировых акционеров должна играть роль «золотой
акции», без которой невозможно принять ни одно решение. Будучи маломощной, она в
состоянии эффективно влиять на мировую политическую биржу.
Российская дипломатия борется за рынки углеводородов и оружия, что обеспечивает
стране экономическое развитие. Отсюда поддержка ядерной программы Ирана и продажа
ему зенитных комплексов «Искандер». Военные контракты с Алжиром. Поставки подводных
лодок и самолетов Китаю и Индии. Экзотический приезд в Москву делегации ХАМАС.
Частые визиты Ким Чен Ира. Русская «золотая акция» укрепляет позицию этих стран в их
явных и неявных противоречиях с Западом.
Российская дипломатия содействует приобретению Россией западных технологий и
инвестиций, что побуждает Россию поддерживать Европу и Америку по многим ключевым
вопросам. Россия сдержанна в оценке американской агрессии в Ираке. Смотрит сквозь
пальцы на «косовский узел». Терпелива к назойливой критике Европейского союза. «Тянет
волокиту» на переговорах с Японией по поводу «северных территорий». Русская «золотая
акция» тонко играет в конфликте США и Европы.
Страны СНГ – это оторванные конечности империи, которые обречены на гниение вне
имперского тела. Все они – не склеенная бессмысленная горсть дурных пространств и
разделенных народов, среди которых не приживутся больные молекулы мнимой
государственности. Кланы Казахстана раздирают страну на несколько фрагментов, из
которых самый живой и промышленный тяготеет к России. Единство Украины подвешено на
косе Юлии Тимошенко, на этом синтетическом, выбеленном перекисью жгуте. Молдова –
жалкий придаток русского Приднестровья. Грузия – то малое, что осталось после отделения
Абхазии и Южной Осетии. Половина Прибалтики говорит по-русски и считает Нарву и
Дерпт трофеями Петра Первого. Только слабость нынешней России и кажущееся
могущество Америки мешают Империи запустить процесс распада новообразований.
Превращенные в пыль, они будут втянуты могучим пылесосом Империи.
Россия не торопится к реконструкции имперских пространств. Терпеливо ждет, когда
сойдет великий оползень американской катастрофы, и «Боинги» с арабскими террористами
покажутся невинными ласточками в сравнении с летящими на Америку смерчами. Уже
теперь Соединенные Штаты не могут контролировать процессы в Латинской Америке,
которая, как они полагали, находится у них в мошонке. Тем более в «час американской
беды» они не смогут дотянуться до территорий, где Алма-Ата – русский город, и Кушка –
русский город, и Севастополь – русский город, и сквозь грязную замазку и известь,
нашлепанную малярами «окаянных лет», все ярче и ослепительней проступает фреска
Великой державы.
Дипломатия Пятой Империи – это газ, орбитальные группировки, русский язык и та,
проверенная Западом культура «оргоружия», что не раз завершалась «революциями роз и
гвоздик». У нас в России другие цветы – колокольчики и ромашки.
Нимбы русской культуры
Цивилизация – скала со множеством уступов и впадин. Культуры – древо на скале.
Империя – мужественный и суровый лик. Культура – золотой нимб вокруг имперской главы.
Культура ткет непрерывную пряжу истории. Делает непресекаемым опыт народа. Погружает
каждое новое поколение в океан предшествующего опыта. В культуре, как в драгоценной
копилке, хранятся знания, добытые народом в войнах, переселениях, революциях, в общении
с природой, с бездонным Космосом. Запечатлеваются чудеса и откровения, мифы о героях и
предателях. Отслеживается проделанная народом историческая траектория. Предрекается
путь в грядущее, со всеми поворотами и срывами в бездну. Культура, обращенная к
отдельному человеку, открывает в его сознании колодцы, из которых плещет животворящая
влага древних эпох. Она же создает над головой невидимый коридор в небеса, откуда
переселяются в душу мистические духи. Эти добываемые энергии культура переносит в
народный уклад, в живую ткань общественного бытия, как растения превращают лучи
солнца в ядра хлорофилла, в плоть древесных колец. Власть использует эти преображенные
энергии – тратит их в политике, в государственном строительстве, в обороне, являет в
деяниях царей и вождей.
Чем мощнее культура, тем легче народ переносит исторические потрясения, тем
раньше он распознает их среди гулов истории. Успевает к ним приготовиться, встречает во
всеоружии.
От Первой Империи киевских и новгородских князей нам досталось эпическое «Слово
о полку Игореве». От Второй Империи Московского царства к нам донеслась «Задонщина».
Третья Империя Романовых одарила нас Пушкиным и Лермонтовым, Толстым и
Достоевским, Серебряным веком, где уже звучали «пророчества конца». Четвертая Империя
Сталина оставила нам Маяковского и Мандельштама, Шолохова и Булгакова, Бондарева и
Солженицына. Певцы и хулители Империи, ее кумиры и жертвы священнодействовали
вокруг жертвенников и светильников, расставленных все той же Империей.
В полноценной культуре прочные корни связывают народ с глубинной почвой,
пронизывают пласты многих эпох, питают народ всей совокупностью пережитой истории.
Цветы с пламенными лепестками и чувственными тычинками, которыми культура касается
Небывалого, быть может, Несбыточного, привносят в народную жизнь таинство
Бесконечного и Бессмертного.
Культура Империи не делится на утверждающую и отвергающую. Схватка этих двух
направлений, иногда смертельная, происходит в координатах Империи. Описывает ее рост и
увядание, ее космогонические циклы. Культура не может без Империи, ибо Империя есть
бытие, с которым повенчана культура, иногда терновым венцом.
Культурная классика – сбережение богатств, заповедный алмазный фонд. Авангард же
– это алмаз на острие турбобура, которым культура вторгается в Неизвестное и, быть может,
Губительное. Искрит, крошится, ломается, добывая в невероятных трудах драгоценные
крохи, давая безымянному имя. Сводит Богов на землю.
Сухаревская башня и Башня Татлина высятся над одной и той же крепостной стеной –
необъятной русской культурой. С этих башен, а также с колоколен, с лобных мест, с
эшафотов и амвонов, во все века, то невнятно и косноязычно, то громогласно и пламенно
художники возглашали сокровенные знания о русском Инобытии. Об «Альтернативной
истории». О заповеданных человечеству справедливости, любви, богооткровенной истине,
замутненной в реальной истории ненавистью, стяжательством, святотатством. Всемирность
русской культуры обнаруживается в этой проповеди, обращенной ко всему миру, ко всем,
ищущим правды континентам.
Четвертая Империя запечатлела свое рождение в книгах: «Разгром», «Как закалялась
сталь», «Оптимистическая трагедия», «Тихий Дон». Провожали Четвертую Империю на
исторический погост тоже книги: «Печальный детектив», «Дети Арбата», «Белые одежды»,
«Пожар». Книги – повивальные бабки, и книги-плачеи.
Пятую Империю выкликают и высвистывают из будущего тоже книги. Целая
«имперская литература», от высоколобой до ширпотреба, где предчувствуется нарождение
царства. Но нет еще книги, которая оповестила бы о зачатии и рождестве. Эта книга еще
впереди. Уже пришли в литературу волхвы, ведомые Вифлеемской звездой. Уже
приближаются к яслям, видят сквозь дощатые стены дивный луч. Наберемся терпения –
художник уже среди нас.
Романы и поэмы – как лейки, из которых художники станут поливать саженцы Пятой
Империи. Русский язык – священный. На нем Империя говорит с миром и сама с собой.
Бережно, с благоговением открываем любой сегодняшний текст, даже самый
скандальный. Видим драгоценную буквицу, перевитую цветами и листьями, волшебными
ягодами и плодами. С этой буквицы начинается летопись новых Временных лет – «откуда
пошла есть» Пятая Империя Духа.
Россия – миру спасение
Мир живет ожиданием конца. Тайный дефект толкает его к завершению. Не войны с
применением «расовых бомб». Не бред биосферы, насылающей на города ядовитых птиц,
бешеных животных, тлетворных рыб. Не обреченность «бакса» – этой золоченой оси, вокруг
которой кружит шар земной. Не тысячи «боингов» с яростными бородачами, летящие на
Манхэттен. Не галлюциногенная культура, радужной слизью выстилающая глаза, души,
опоенный бессилием мозг, в котором колеблются жуткие призраки и уродливые химеры. Но
все это вместе превращает человечество в миллиардное стадо, которое, издавая вопли боли и
ужаса, молясь и ненавидя, вкалывая на бегу в почернелую вену сладкий наркотик, мчится к
пропасти, гонимое чудовищным Пастырем – тем, что пасет людское стадо «жезлом
железным». «Конец света» описывается сегодня блокбастерами, аналитикой экологов и
демографов, секретными докладами разведок, которые изучают «маги» современной
цивилизации на тайных советах при гаснущих свечах.
В этот гибнущий и обреченный мир, в это античеловечество, встраивают Россию. Она
сопротивляется, обливается слезами, мычит, похожая на корову, которую на аркане тащат на
бойню. Десять миллионов русских, на которые уменьшился народ современной России за
минувшие «либеральные годы» – это упирающаяся, не покорившаяся часть населения, не
пожелавшая встраиваться в «конец света».
Россия издревле чуяла дефект западного мира, раковую клетку, внесенную в тело
Запада. Чуралась, шарахалась Запада. Выбирала иную веру, иное бытие, иное царство.
Россия всегда была не от мира сего. Была возможностью, сберегаемой природой на
пожарный случай для заблудшего человечества. Была хранительницей иной истории, иного
пути, на который Господь Бог желал бы увлечь «помраченных сынов Адама». Россия –
страна Иного. Стратегический резерв человечества, которое, обезумев, бежит на сполохи
разноцветного фонаря, висящего над пропастью.
Первая Империя приняла веру от Византии, от «Востока». От той греческой духовной
стихии, что уповала на сердце, на мистику Диониса, отвергала Рим, западный разум,
плотскую пластику Аполлона. Вторая Империя еще дальше оттолкнулась от Запада –
словами старца Филофея перенесла центр мира в Москву, в Третий Рим, больше не почитая
Запад вместилищем истории. Третья Империя деяниями Никона возжелала стать вселенским
монастырем, «страной-иноком». Отвернуться от мира. Превратиться в космодром, куда
опустится корабль Нового Иерусалима, сойдет Господь в своем Втором Пришествии, для
чего под Москвой были выложены «посадочные огни», сотворена Русская Палестина с
топонимикой Святой Земли. Старообрядцы, отвергая Петра-западника, тысячами улетали из
пылающих костров в мир иной, в рай, в Россию Горнюю. Славянофилы в современных
понятиях
гегельянства
создали
философию
российской
исключительности,
противопоставили Россию гибнущему Западу. Четвертая Империя Сталина была полной
асимметрией Западу. Агрессивной альтернативой. В своем научно-технократическом пафосе,
в космическом рывке таила веру в Разум, побеждающий энтропию мира. Опровергала
«третий закон термодинамики». Готовилась «зажигать погасшие звезды», оживлять умершие
углы мироздания.
Рождение Пятой Империи совершается в мире, где люди управляют геном, разум
вторгается в галактики молекулярного строения человека, в генетический космос.
Претендует на сотворение нового человека, на оживление мертвеца, на синтез живого из
мертвого. Крупнейшие корпорации мира вкладывают миллиарды в биотехнологии. Строятся
секретные лаборатории и научные центры. Весь опыт мировых наук, философских теорий,
теологических знаний подверстывается под грандиозную задачу – сотворение «живого».
Словно Бог передает человеку одну из своих сокровенных способностей – творение жизни.
«Идеология жизнетворчества», еще не воплощенная, стоит на распутье. Использовать
ли «магические знания» генной инженерии для попрания мира и перечеркивания рода
людского – для создания человека-раба, человека-функции, человека – безропотного слуги,
обслуживающего бессмертного супермена с неограниченными познаниями и неотъемлемой
властью, что превращает человечество в жуткую пирамиду с горсткой «небожителей» на
вершине и сонмищем однофункциональных рабов? Или же одухотворить «сокровенную
биологию» Добром и Любовью, нацелить на одоление энтропии и смерти, на воскрешение
умерших, на возвращение погибшим поколениям бессмертной плоти? То есть идти туда,
куда указал великий русский космист Николай Федоров, назвав «общим делом» сбережение
жизни, возвращение бытия умершим, воскрешение из праха мертвых. Предрекал миру
«Пасху воскрешения».
Федоровская идея – абсолютно русская, «иная», «незападная». Однако в ней снимается
вековечное противостояние России остальному миру – для порыва в бессмертие необходим
ресурс всего человечества, подвиг всех ныне живущих «детей» для воскрешения всех,
некогда почивших «отцов». Единение не силой, а любовью, сближение не принуждением, а
Верой и Добром. Запад вольет в это «общее дело» свой разум, свои технологии, свой
уникальный конструктивизм. Россия, как ни одна страна мира, исполненная скорбями,
страданиями, испившая чашу вселенской боли, а потому любящая и святая, привнесет во
вселенское делание Любовь. Тем самым будет использован «русский резерв» человечества,
что был приберегаем природой на крайний случай. На случай края, к которому приблизился
мир.
Так ли Россия убережет человечество от близкой погибели, или «слово и дело» ее будет
обнаружено в иных измерениях, покажет близкое будущее. Будущее Пятой Империи,
созревающей в бурях ХХI века. В этом сокровенный смысл «русского глобализма». Это
объясняет, почему русское сознание причисляет себя к Иному. Объясняет, почему у России
столько духовных врагов. Это Иное, Божественное, драгоценной радугой просияет в
кристалле Пятой Империи.
Станем изучать сокровенную кристаллографию.
«Возлюби врага своего»
Враг всегда есть. Он ждет, когда ты подрастешь. Когда ты зацветешь. Когда
достигнешь молочно-восковой спелости. Тогда он срежет тебя косой под корень. Если ты не
станешь вихрем. Не станешь тенью. Не станешь алмазом. Всем тем, что неподвластно косе.
У Пятой Империи в период ее младенчества враг – Америка. Разгромив Советский
Союз с помощью «организационного оружия», она разместила на разгромленных
территориях свои оккупационные силы и никуда не ушла. Все так же могущественны ее
«агенты влияния», занимая ключевые позиции в бизнесе, политике, информации и культуре.
Все так же стойки запущенные в общественное сознание мифы, восхваляющие «либерализм»
и хулящие любые формы традиционного для России «централизма». По-прежнему
американский образ жизни навязывается как самый привлекательный и желанный. Кумиры
американской истории, кино, шоу-бизнеса преподносятся как лучшие образцы человечества.
Информационные пушки подавляют стремление русских осуществить свое национальное
возрождение. По-прежнему ресурсы России – ископаемые, финансы, знания – работают на
Америку, и любая попытка воссоздания исконных пространств расценивается как
«имперскость» и подавляется. «Отдел кадров», расположенный в Вашингтоне, тщательно
следит за расстановкой американских протеже на ключевые посты Российского государства.
Любое, пусть самое малое отклонение России от вектора американской политики, вызывает
окрик, возвращающий Россию в «американское стойло». Россия нужна Америке как
источник дешевого сырья – сейчас нефти, а завтра пресной воды. Как ресурс идей и
открытий, на которые неисчерпаем русский интеллект. Как «пушечное мясо» в войне
цивилизаций – так называют американцы столкновение Исламского мира и Запада. И как
послушный Вашингтону жандарм, контролирующий самый неудобный участок земного
шара, населенный народом, склонным к «инакомыслию», к вере в «инобытие» – во все века
русские стремились осуществить альтернативную историю, вывести человечество на иную
путеводную цель, что для Запада страшнее петровских полков под Нарвой и жуковских
дивизий под Берлином.
Как одолеть врага, не имея «сталинского потенциала» – мощной централистской
структуры, мобилизованного общества, пламенной идеологии, громадной армии и молодой,
авангардной индустрии? Только созданием «контроружия», способного нейтрализовать и
вытеснить из России «организационное оружие» Америки, что не подразумевает боевых
столкновений, армий вторжения или воздушных боев над Москвой.
Постепенно вытеснять «либералов» – «симпатизантов заморской империи» – с их
позиций в ключевых областях. Обкладывать их «национально ориентированными» кадрами,
не создавая ощущения «чисток», сдвигая «либералов» на периферию политики, экономики и
культуры, выращивая среди них талантливых «заместителей» – кадровую элиту Империи,
превращая «либерализм» в заповедник имени Андрея Сахарова и Елены Боннэр. Взять под
контроль ведущие электронные СМИ, не меняя их руководство, обладающее огромными
навыками «информационных войн». Использовать эти навыки для формирования
патриотического сознания на примерах отечественной истории, литературы, музыки, столь
богатых образами воинов, ученых, поэтов, составляющих иконостас русской славы. Главным
пожеланием к СМИ является предложение немедленно прекратить сталкивание лбами
различных исторических эпох. Соединить разорванную русскую историю в непрерывный
поток, в лучистую энергию исторического творчества, направив его на взращивание
хрупкого кристалла Пятой Империи. Образ, который будет создан в «идеологических
лабораториях» радио и телевидения и транслирован в общество, – это «Сын Отечества»,
военный, конструктор, священник, художник, рабочий, крестьянин. Причем «человек труда»
должен вновь вернуться в центр общественного поклонения, вытеснив оттуда сутенера,
дурашливого депутата, биржевого маклера, диск-жокея или гламурную деву. Что и
произойдет с восстановлением великого памятника Мухиной «Рабочий и колхозница»,
созданного из нержавеющей стали.
«Внешний враг», проникший вовнутрь в виде «либерального агента» Америки, имеет
мощнейший слой поддержки в виде аморального, аполитичного, насквозь
коррумпированного чиновничества, изъедающего, как тля, бутон Пятой Империи. В борьбе с
тлей не обойтись без токсинов. В борьбе с коррупцией не обойтись без «опричников»,
которые во времена Ивана Грозного, привязав к седлу метлу и собачью голову, скакали по
Руси, искореняя крамолу. «Разбить собачьи головы коррупционеров» – значит сохранить
гигантские ресурсы для взращивания Имперского Древа. Развернув экономические потоки,
утекающие сквозь «помпу либеральной экономики» на Запад, обратив их на пользу России,
лидеры Новой империи получат в свое распоряжение неисчерпаемый ресурс финансов,
материалов, технологий, которые остановят деградацию народа, помогут совершить
долгожданный «русский прорыв» – создание Пятой Империи.
Врагов нельзя ненавидеть, их нужно любить. Благодарить за преподнесенные уроки. За
испытанную горечь поражения. Любить врагов нужно по-пушкински, по-петровски. После
Полтавской победы Петр собрал в шатре пленных шведов, разгромивших его под Нарвой, и
поил шампанским. «И за учителей своих заздравный кубок подымает».
Вслед за «Булавой» готовится к испытанию еще один межконтинентальный ракетный
комплекс под названием «Кубок гнева».
Народ и империя едины
Жизнь страны, как и геном человека, характеризуется миллиардом параметров, где
каждый важен. Неучтенный, он делает картину неполной. Однако среди всех параметров
существуют три основных, по которым можно судить, благоденствует ли страна, или катится
вниз. Численность населения – угасает или нарастает? Пространства, заселенные народом, –
расширяются или сжимаются? Развитие – происходит усиление цивилизации или ее
деградация? Все три параметра связаны один с другим. Являются священной «Троицей»
государства. Метафизическим «триединством» страны.
Сегодня все три параметра описывают «русскую катастрофу». Народ «выпаривается»
под жгучими лучами реформ. Обмелевшие, обезлюдевшие территории отваливаются одна от
другой, продолжая процесс «большого советского распада». Развитие остановлено – не
строятся города, не прокладываются дороги, не создаются машины, не совершаются
открытия и изобретения, не пишутся богооткровенные книги. С гибелью Четвертой Империи
– СССР сломалась ось, соединявшая Народ, Территорию и Развитие.
Уменьшение популяции в современной России объясняют бедностью населения и
вакханалией убийств, захлестнувших страну. Женщины не рожают, боясь остаться без
кормильца, без средств существования, без крова над головой, без детских пособий.
Мужчины убивают друг друга в драках, в автокатастрофах, на войнах, в бандитских
перестрелках, в «ядовитых» попойках, мрут в наркопритонах и в ременной петле.
Однако глубинной причиной, уменьшающей численность населения, является
подорванность жизненных сил, вселенская тоска и растерянность. Сиротство великого
народа, оказавшегося вне государства. Хитин Четвертой Империи, в котором вызревала
«русская цивилизация», раскололся, и незащищенная, сокровенная суть, питавшая народную
жизнь, стала сжиматься, создавая атмосферу тоски и погибели.
Народ тоскует по «имперской работе». Народ «разгрузили», уволили, выставили за
ворота великого завода, именуемого Империей. И теперь безработный народ слоняется без
дела по бесхозным пространствам, среди остановленных «имперских машин» и мрет от
тоски. «Четыре национальных проекта», призванных поддержать народ в его деградации,
есть пособия по безработице, лишь усиливающие чувство беспомощности. Чувство, которое
народ глушит в игорных домах и пивнушках, погружаясь в галлюцинации невозвратных
воспоминаний.
Пятая Империя начнет свою демографическую политику, свою «Программу
сбережения народа», объявив о приеме на «имперскую работу». Не облегчит народную
жизнь, а нагрузит ее новым государственным деланием – тем долгожданным «общим
делом», которое будет понято народом как воссоздание Дома, сотворение нового гнезда,
нового хитина, куда укроется беззащитная первооснова народной жизни. Это «общее дело»
сообщит народу долгожданный прилив энергии, раскроет сомкнутые и увядшие чакры,
оросит народ животворной пассионарной энергией, которая вернет разочарованным
женщинам ту Вечную Женственность, что является основой материнства и продления рода, а
безвольным и праздным мужчинам – ту Героическую Мужественность, что делает
бездельника и труса строителем, воином и творцом. «Имперская работа» разбудит
вековечный русский психотип Народа-государственника, воскресит в народе представление
о себе самом как о Народе-строителе, Народе-воине, Народе-творце.
Пятая Империя объявит русский народ «разделенным народом», возвращая
соотечественникам за пределами изуродованной России веру в то, что они не брошены, не
оставлены в плену отступившим воинством. Их видят, помнят, станут вызволять из плена.
Это вернет русским по обе стороны временно проведенных «демаркационных линий»
чувство общности, «соборности». Русские в Крыму, Харькове, Семипалатинске,
Приднестровье и Нарве станут не обреченным арьергардом убегающих, разгромленных
армий Четвертой Империи, а сражающимся авангардом атакующей Пятой Империи –
гвардией «имперских пространств».
Смысл национальной идеологии Пятой Империи в том, что «разделенным» будет
назван не только русский народ, но и все населявшие Советский Союз народы.
Азербайджанцы, грузины, армяне, узбеки, таджики, украинцы, белорусы – все многоцветное,
многоязыкое множество, что составляло гигантскую деятельную и творящую артель,
занятую на «великой имперской стройке», где всяк другому был брат, товарищ, помощник.
Трудились вместе на одном стапеле, лежали в одном окопе, летели в одном космическом
корабле. Обнимались друг с другом в час единых торжеств. Рыдали вместе в минуту горя.
Счастье единения, о котором вспоминают все люди, составлявшие единый имперский народ,
есть живительный клей, что склеит переломы и трещины евразийских пространств.
«Межнациональная рознь», «ксенофобия» – вымученные определения либеральных
политологов и политиков, не понимающих причины национальной и социальной тоски,
охватившей народы. Тоски, которая пройдет, как туман гниющих желтых болот под
восходящим солнцем Пятой Империи.
Байкал и Волга – русские боги
В русском языке «родина» и «природа» имеют один корень. Русская история протекала
среди природы. Русские армии сражались на просторных полях – Куликовском,
Бородинском, Прохоровском. На обширных озерах – Чудском и Ладожском. Битва за Волгу
была битвой за «русскую цивилизацию». Землепроходцы, создававшие империю, двигались
у полярных льдов, у раскаленных пустынь, в дебрях Уссурийского края. Офицер
Генерального штаба Пржевальский назвал своим именем дикую азиатскую лошадь. Другой
офицер Семенов взял в свою фамилию название хребта Тянь-Шань. Русская литература –
непрерывная песнь о природе, восторженные псалмы, исполненные религиозного чувства.
Тургенев и Бунин, Тютчев и Есенин – «святые русской природы», которая для России
является второй, после православия, религией. А русские монастыри и храмы, сияющие
среди лесов и полей, – лишь продолжение природы в благословенных творениях рук
человеческих. Недаром на молитву Преподобного Серафима Саровского сходились лесные
звери, и святой нередко изображается вместе с медведем. Русский язык обрел такое
количество бриллиантовых граней, музыкальных оттенков, цветовых переливов благодаря
тому, что народ-языкотворец учился на этом языке говорить с природой, с тем
восхитительным райским миром, который был создан Господом, чтобы в нем поселить
человека.
Философия «русского космизма» взывает к слиянию с природой, но не тем
первобытным образом, когда сбросивший одежды человек покидает дом, забывает об
электричестве и телефоне, и босой, издавая языческие клики, идет по снегу, превращаясь
постепенно в «снежного человека». Русская натурфилософия уповает на триединство
Человек – Природа – Машина. Одухотворенная Человеком Машина становится частью
Природы, и вместо краха биосферы с последующим крахом техносферы и ноосферы,
возникает гармония этих сфер. Земля окружена ими, как нимбами. Такова суть учений
философов Федорова и Вернадского, смысл сокровенного творчества писателя Платонова,
скульптора Цаплина, архитектора Мельникова, художника Петрова-Водкина, музыканта
Прокофьева. Все они чувствуют землю живой, матерью-кормилицей, святой
прародительницей. Слепому потреблению природы противопоставляют благоговение перед
ней. Видят в ней мастерскую и храм.
«Священная география» России изобилует намоленными местами, где светится воздух
и на аэрофотокартах разлито сияние. В этих местах издревле ставили монастыри и церкви, а
до них – священные языческие капища. В этих местах землю и Космос соединяют
таинственные волноводы, через которые проливается божественная прана. Здесь из неба
проложены невидимые световоды, через которые текут волшебные лучи. В этих местах
совершаются чудеса и знамения, люди исцеляются от смертельных болезней, лютые враги
братаются, и зло далеко обходит священные ключи, озера, холмы, на которых царствует
благодать. Если в этих местах основать интернаты для детей-сирот, то из них вырастут
великие воины и поэты, целители и государственники.
Сегодняшняя земная цивилизация, управляемая алчными
потребителями,
бездуховными владыками, финансовыми ростовщиками и «либеральными» сатанистами,
умерщвляет Матерь-Природу. Отравляет ручьи и дожди, наполняет ядами ветры и морские
течения, вырубает леса и убивает животных, истощает черноземы и выводит в лабораториях
микроскопических уродов-убийц, распространяющих страшные болезни. Машину
натравливают на Природу, а их обоих, в виде смертоносной техники и тлетворных «боевых»
вирусов, – на человека. В результате стенают все. Истошно орет исполненный
апокалиптических ужасов Человек. Восстают обезумевшие машины, повергая человечество в
техногенные катастрофы. Земля, обремененная богооставленным человечеством,
откликается землетрясениями, цунами, изменением климата, которое грозит потопом и
светопреставлением.
Пятая Империя – экологически чистый продукт. В основу ее развития будет положен
культ Природы, Машины и Человека, над каждым из которых будет витать свой Ангел – как
на иконе Андрея Рублева. Культ воды, воздуха, земли, минерала, космического созвездия и
микроскопического гена, в котором заключена тайна творения. В каждом из них есть
самосознание, душа. Каждый шепчет: «Не убий!» Натурфилософия Пятой Империей
вольется в государственные уложения и юридические кодексы, в основе которых будет
заложен принцип «никто не будет убит». Но всяк, если исповедовать «евангелие Федорова»,
будет воскрешен силой любви и творчества.
Обожествленными в Пятой Империи станут Байкал, Волга, Лена, Енисей, Обь. Россия
входит в эру Водолея, и это созвездие сверкает в небе Пятой Империи.
Имперский проект
У врага есть «оргоружие». У России есть противоречия. Сегодняшняя Россия изрезана
противоречиями, как старый пень – трещинами и морщинами. В каждую из трещин враг
поместит микрозаряд, и вся громада беспомощной и бессмысленной страны разлетится в
прах. В секретных докладах американской разведки уже отмечен год окончательного распада
России – 2020-й. Вот перечень трещин, куда вонзятся клинья «организационного оружия»
противника. Национальные распри, угрюмо захватывающие народы России. Религиозные
конфликты, расслаивающие конфессии. Социальная пропасть, расчленяющая богатых и
бедных. Конфликт нищих регионов и обкормленных территорий, среди которых Москва,
пресыщенная великолепием и богатством, подобная блуднице вавилонской, вызывает
ненависть у всей остальной России. Борьба идеологий – «белого патриотизма», «красного
патриотизма», «либерализма» – изнурительная схватка отживших идей. Множество
«укладов», субкультур, наполняющих общественную жизнь разноцветным ядовитым
раствором, в котором тонут «смыслы».
Только Пятая Империя – ее драгоценный, зреющий кристалл, – способна соединить
разъятую плоть государства, одухотворить бездушного истукана, наполнить смыслом пустой
сосуд истории.
«Общее дело» – традиционное имперское делание – соединит разрозненные,
противоречивые суммы, превратит их в животворящую гармонию. Народы, как и впредь,
объединятся в строительстве своего государства, в возведении городов и заводов, в создании
машин и великих проектов, суть которых в сотворении общего Дома, где нет имперского
народа и его сателлитов, а каждый народ драгоценен, выполняет ему одному посильную
работу. Наделен неповторимым уменьем и знанием. Сберегает и украшает завещанные
праотцами земли, складывая из них великолепное пространство Империи. Национальные
элиты, составленные из особо отличившихся в имперской работе героев, сложатся в
кадровый костяк государства, неразделимый по национальному признаку.
Национальные культуры, во всей неповторимой красе и бездонности, соткутся в
драгоценный имперский ковер, где каждый рисунок, каждая блестящая нить вплетены в
бесконечный орнамент, в игру и переливы расцветок. Культура Империи – как огромный
букет, где благоухает каждый цветок.
Партии, изъедающие друг друга пустыми упреками, утратившие связь с живой
историей, превратившиеся в часть шоу-бизнеса, найдут в Империи отзвук своих чаяний. Их
объединит идея великой страны, в которой, как архетипы, будут жить все предшествующие
четыре субъекта. «Пятый» драгоценный кристалл в своих гранях сбережет отражение
Новгородской республики, образ Московского царства, дерзновение Петровской империи,
порыв Сталинской «красной» державы, не отринув мучительной для России эры
либеральных исканий. Партия Пятой Империи вольет в себя энергии ныне существующих
партий, вернув им высшую цель.
Олигархические структуры, компрадорские корпорации, миллиардеры из списка
«Форбс», страшно провинившиеся перед Россией, являются главным объектом социальной
ненависти. На них народ возлагает вину за свои бедствия, за истощение сил и бедность, за
бесплодие женщин и отсутствие подлинного государства. Они предали Россию во имя
роскошных яхт, личных «Боингов», частных футбольных клубов. «Революция Челси» будет
запущена Западом в этот зияющий раскол, грозящий России необратимыми потрясениями,
которые несет в себе народный бунт. Этот заряд оргоружия сдетонирует все прочие
противоречия, и вместо России возникнет пепелище среди трех океанов, «черная дыра»
мироздания.
Пятая Империя превратит олигархические корпорации в локомотивы национального
развития. Избегая экспроприации, не разрушая блестяще налаженный менеджмент,
государство переориентирует финансовые потоки корпораций на созидание России. Вместо
«Челси» – «силиконовая долина» под Москвой. Вместо дурацких «яиц Фаберже» –
кардиологические центры и университеты. Вместо километров Лазурного Берега и замков в
предместьях Лондона – источники «альтернативной энергии» и проект освоения океанского
дна. Пятая Империя предпочтет революции эволюцию, используя не гильотину и кирпичную
«стенку», а налоговое законодательство, философию «общего дела», где есть место
сегодняшнему бедняку и миллиардеру.
Москва очистит себя от бесчисленных «казино» и притонов, гей-парадов и вакханалий.
Вернет себе образ Святого града, станет каменной иконой Пятой Империи.
Пятая Империя далека от жестокого централизма предшествующих имперских
формаций. Она – многоукладна, полифонична, полицентрична. Она – «сетевая» Империя,
имеет множество центров, бесчисленность связей. Распространяется вширь, привнося свою
сущность в каждый поселок и околоток. Но и стремится ввысь, наращивая «вертикаль
власти» – не с помощью дурного администрирования и подавления, а с помощью
концептуальных представлений об управлении сверхсложными, сверххрупкими объектами, к
которым принадлежит общество. Централизм Пятой Империи будет таков, что любая боль,
любое напряжение, как угодно далеко удаленные от Центра, неразрешимые в условиях
«местной сети», будут замечены, гармонизированы инструментами концептуального
управления.
Лидер Пятой Империи, ее некоронованный император – духовный вождь, моральный
арбитр, просветитель и «Отец Нации». Великой интуицией, сверхслухом и сверхзрением
угадывает сокровенные чаяния народа, переводит их в коллективное действие, в желанное
«общее дело». Другой своей сущностью он обращен к безмолвным повелениям истории,
угадывает ее неизреченные команды, усматривает таинственные замыслы. Предлагает
народу проекты, созданные в Небесном Конструкторском Бюро. Император Пятой Империи
– великий конструктор истории.
Религия русской победы
Победа 1945 года – это организация армии и оборонной промышленности, сломивших
силу Вермахта. Это мобилизационные возможности партии и государства, превратившие
СССР в военный лагерь, превозмогший хваленый германский «орднунг». Это величие
русского духа, где языческо-крестьянское, мистическо-православное и огненно-советское
сплавились перед смертельной угрозой полного испепеления народа, который отбил атаку
«нибелунгов» в черных эсэсовских мундирах. Это таланты советских полководцев, умения
беззаветных офицеров, непревзойденный героизм солдат, сломивших немецкий Генеральный
штаб и лучшего солдата Европы – немца. Это нечеловеческая воля генералиссимуса
Сталина, победившего в духовном и метафизическом поединке Гитлера, который согнул
Европу, как кочергу. Сталин же выпрямил эту «кочергу», а потом согнул в нужную ему
сторону.
Победа осуществила великий синтез советского общества, которое до войны выглядело
как расколотое, наполненное противоречиями, во многом неустойчивое. В огненный фокус
слились все объединенные в Союз народы, ощутившие СССР своей Родиной, сражавшиеся
не просто за родную деревню, хутор, кишлак, но за всю страну в целом, смотревшие на эту
войну, как на судьбоносное Общее дело, что вызвало к жизни океан пассионарной энергии –
«мистическое топливо» Победы. Народ, роптавший под гнетом жестокой и своевольной
власти, понесший от этой власти великие ущемления и траты, соединился с самой этой
властью, ставшей наконец в ходе войны истинной «национальной элитой», – народ признал
большевистскую власть как единственную, что была способна выиграть войну. Соединились
утекшее за границу после поражения в Гражданской войне «белое воинство» и кровоточащая
Красная Армия, когда Деникин предлагал Сталину направить «белых» добровольцев на
фронт, чем прекращалась распря двух исторических эпох, совершалось «примирение на
крови» двух периодов русской истории. Узники ГУЛАГа, просившиеся на фронт,
соединились с конвоирами, писавшими рапорты о своем желании воевать с фашистами, –
стиралась разница между узником и охранником, жертвой и палачом, что возможно только в
самые высшие и смертельно-опасные для народа мгновения.
Победа в Великой Отечественной подтвердила, что «русская цивилизация» сбереглась.
После 17-го года, когда Третья Империя Романовых необратимо рухнула, рассыпалась на
сотни осколков, не оставляя русскому народу места в истории, – «русская цивилизация»
оделась в красные ризы Четвертой Империи Сталина и выжила, утвердилась. Стала ведущей
планетарной силой. Предложила человечеству альтернативную, победную историю.
О чем думал Генералиссимус, стоя на Мавзолее, глядя, как рушатся в кристаллической
«раке» Ленина знамена «Великой Германии»? Едва ли он был исполнен гордыни победителя,
«переигравшего» Гитлера. Вряд ли вкушал сладость мирового «гегемона», перед которым
трепетали народы. Всю войну, покуда немцы рвались на Восток, погибали в котлах
несчастные армии, пылали города и заводы, и вся Россия до Волги превратилась в братскую
могилу, он мучился вопросом: так ли действовал, жестоко сокрушая оппозицию Троцкого и
Бухарина? Правильно ли выбрал путь ускоренной индустриализации, согнав миллионы
крестьян с земли, бросив их на строительство сталелитейных, авиационных, танковых
заводов? Оправдал ли себя ужасный ГУЛАГ, где зэки мыли колымское золото, добывали
норильский никель, строили в мерзлоте и пустыне дороги? Нужна ли была кровопролитная и
скоротечная Финская? Прав ли был, заключив пакт о ненападении с фюрером? Верно ли
создавал новую элиту творцов и героев, заставляя дух оторваться от бренной земли,
устремляться к «горним высотам»? Тогда, на Великом Параде, под вялый шелест
простреленных и обугленных немецких знамен, он думал, что действовал правильно. Все
жертвы искупала Победа. «Русская цивилизация» не погибла. Тост в честь русского народа
складывался на устах Генералиссимуса.
Победа 45-го года была Победой «русской цивилизации». После трех сокрушительных
поражений, после распада трех предшествующих империй она восторжествовала в
четвертый раз. Русская Победа – загадочное свойство русской истории. Чудо, каждый раз
подымающее народ из праха. Она есть тайна нашего пребывания в мире. Икона, к которой
мы припадаем, одухотворенные на великие, непосильные иным народам свершения.
Является вероучением. Религией русской Победы.
Сегодня мы живем на пепелище сталинской Четвертой Империи. Русскому народу,
России сулят исчезновение. Политологи-маловеры поют отходную. Но чуткому к «музыке
сфер» слуху доносятся аккорды новой, Пятой Империи, едва различимые, забиваемые
грохотом высокомерных цивилизаций. Но таинственное зачатие состоялось, обещая будущее
венчание на царство. Нам вновь предстоит совершить невероятное – заложить на верфях
ковчег новой русской государственности. Поразить воображение человечества своим
богоносным порывом.
Страна, которую мы собираемся строить, Империя, которую начнем возводить, станет
ответом угасающему, погрязшему в преступлениях и безумствах миру, где человечество
выстраивается в жестокую пирамиду, у подножия которой толпятся угнетенные, ослепшие
от несчастья миллиарды, а на вершине царствует горстка всесильных гномов. Мир, который
мы будем творить, станет альтернативой существующему. В нем будут торжествовать
справедливость, творчество и познание, устремляющие человечество от «бренной земли к
горнему свету». К духовному и материальному Космосу, куда не долетели космонавты
Четвертой Империи, но долетят космонавты Пятой. Мы увлечем человечество в
заповеданное великим Федоровым «общее дело» – соединим науку и технику с высшей
этикой и Богопознанием. Одолев смерть, отпразднуем вселенскую Пасху бессмертия.
Император Полярной звезды
Вначале была туманность. Затем был вихрь. В вихре возник кристалл. Его окружало
сияние. Свечение мира заметили пастухи, звездочеты, странствующие волхвы. Они
оповестили людей о таинственном, идущем с севера свете. Весть достигла многих, но никто
не решался принять свет на себя. Затем явился один, который принял свет на себя. Назвал
свет «своим». Дал ему имя – Империя. Так возник Император. Его увидели все. Одни
потянулись с мечами, чтобы убить его. Другие – с непробиваемыми щитами, чтобы его
защитить. Возникли сражения, походы, великие храмы, светоносные тексты,
богооткровенные деяния. Началась история.
Молодой Александр, сын македонского царя Филиппа, собрал генералов в крохотной
комнате, где негде было яблоку упасть, и возвестил о начале похода. В этой тесной комнате
возникла великая, на полмира, Империя. Молодой Бонапарт вышел к батареям и дал приказ
расстрелять Тулон из картечи. Глядел, как дуют из орудий свистящие вихри, и из этих
огненных смерчей родилась Империя. Сталин, в тулупе, окутанный инеем, смотрел, как в
мерзлых цветах желтеет лицо вождя, и туманный, стоцветный, раскручивается волчок
«Василия Блаженного». И из этого взгляда, раскрутившего стоцветный вихрь, возникла
Империя.
Человек был выбран судьбой. Один среди миллиардов двигался в громадном потоке,
омываемый слабой, крохотной струйкой. Возник турбулентный вихрь. Превратил поток в
бурю, раздвинул воды, напитал неприметную струйку могучей силой. Эта сила вынесла
человека на вершину власти в гибнущей разоренной стране. Власть далась ему даром. Для ее
обретения он не совершал дворцовых переворотов. Не интриговал годами, таясь в
«коридорах власти», дожидаясь урочного часа. Не рисковал жизнью. Не устранял
соперников с помощью кинжала и яда. Он был счастливчик, избранник судьбы.
Ему везло. Доведенный до отчаяния народ, ненавидящий власть, терпел его, не
подымая восстания. В двух внутренних кровавых войнах, развязанных дерзкими горцами, он
победил, почти не имея войск. Надменные богачи, подкупавшие чиновников и судей, владея
армией наемных убийц, правящие бал в государстве, не трогали его, полагая, что
президентская власть мнима. Он же незримо, используя властолюбие и алчность богачей,
сталкивал их, и они, подобно паукам, «поедали» друг друга. Внешний враг, чья сила была
непомерна, чьи боевые эскадры бороздили океаны и Космос, чьи наместники управляли
планетой, – внешний враг не видел в нем конкурента. Терпел его. Дважды продлевая срок
его президентства, «выдавая ярлык на правление». Страна, которой он управлял, будучи
разоренной и поверженной, обладала несметными запасами недр. Торгуя дарами природы,
он сумел скопить для страны запасы денег и золота. Его репутации не повредили ни
страшные аварии, уносившие на морское дно корабли и подводные лодки. Ни злодеяния
террористов, окропивших страну детской кровью.
Будучи прозорливым, обладая «мистическим опытом», он задумывался о своей судьбе.
О своей «богоизбранности». Бог зачем-то, сберегая его силы, заслоняя от напастей
охраняющей дланью, возводил его по ступеням власти, открывал горизонты. Словно готовил
к чему-то. Ждал от него решения. Огромного, ему одному вмененного поступка.
Какого поступка ждал от него Господь? Может, хотел, чтобы он, испив чашу власти,
удалился на покой, вкушая до скончания дней сладость богатой безбедной жизни? Или,
отойдя от изнурительных забот государства, включился в мировую карусель элитных клубов,
престижных постов, увлекательных саммитов и презентаций? Но разве для этого Господь вел
его по кромке пропасти, каждый раз зажигая перед ним лучистый фонарь над бездной? Разве
для этого терпел его многострадальный великий народ, обреченный на сиротство,
погибающий в непонимании и муке?
Президент задумывался о своем предназначении. Гадал о поступке, которого ждал от
него Господь.
Чтобы не ошибиться в выборе, не обмануться прельщением, он отправился в одно из
священных мест России, где, как говорило поверье, Господь Бог коснулся устами земли. Там
из неба на землю проливаются священные силы, питая жизнь своей благодатью. Это место –
под Псковом, у Старого Изборска, где бьют из горы Славенские ключи – питают череду
прохладных дивных озер, вдоль которых на холмах и в долинах белеют чудесные храмы, и
где среди разноцветных камней ходил сам Пантелеймон-Целитель. На этих священных
местах совершалась русская история. Здесь зарождалась Первая Империя Киева и
Новгорода, когда к городищу причалил свой челн Трувор, сподвижник Рюрика, сев на
княжение в Изборске. Здесь, в Мирожском монастыре, старец Филофей изрек формулу
Второй Империи – Московского царства, нарек его «Римом». Здесь Петр Великий,
император Третьей Империи, воюя со шведом, обложил стены псковского детинца
земляными валами и «фортециями». Здесь, в сраженьях под Псковом и Нарвой, молодая
Красная Армия одержала победу над немцами, положив начало Четвертой Империи, а в годы
Великой войны «красный герой» Матросов лег грудью на пулемет фашиста. Здесь же, в
десантной дивизии, возведен воинский памятник героям Шестой роты, отдавшей жизнь за
Россию, что осветило рождение Пятой Империи.
Президент, оставив в стороне охрану, сидел один у немолкнущих Славенских ключей, в
брызгах которых играла прозрачная радуга. Из озера, из далеких цветущих полей, из
Труворова городища с крохотной белой церковью подымался едва различимый столп света.
Президент сидел и слушал таинственную, к нему обращенную молвь.
Часть 2
Имперская кристаллография
Электрические люди
Бурейская ГЭС – гигантская шершавая плотина, упертая в скалы. Дышит паром,
отекает ручьями сварки. В наледях, в тяжких сосульках, в блестках огня и стали. Будто
громадное, непомерных размеров тулово легло в реку, уткнулось башкой и крестцом в
соседние скалы, преградило поток. Хлюпает, шевелится, выдувает из стальных ноздрей
бурлящую воду. Крутит водовороты, сдерживает могучими мышцами непомерное давление
реки. Уродлива и прекрасна. Страшна и восхитительна. Бесформенна и исполнена высшей
гармонии. Ее рукотворная пластика сравнима с сотворенными Богом скалами, лесами,
руслом могучей реки. Надрывный труд несчетных людей сочетается с яростью природных
потоков, свирепыми ударами паводков, земной гравитацией, устремляющей с гор сотни
ручьев и речек, что сливаются в громадный желоб Буреи, гонят бушующую силу в далекий
Амур. Станция – место, где разум встречается с Космосом. Осмысленный человеческий
труд сталкивается с творчеством бездушной природы. Людская воля, вторгаясь в стихию
мира, преображает ее в бестелесную волну электричества, – льется из одной хрустальной
чаши в другую.
Отлитое из бетона, громадное, как хребет, тело плотины – живое, чуткое.
Насыщено приборами, датчиками, улавливает перепады температур и давлений, подземные
толчки и смещения. В ее толще ревут водопады, охваченные кольчатым железом. С
мерным рокотом вращаются четыре турбины. Взбухают генераторы, хватая из реки
хлюпающие глотки энергии. Серебристая череда высоковольтных опор, похожая на стаю
журавлей, летит над горами, и в тонких проблесках стекла и металла плещет невидимая
синусоида божественного электричества.
Эта стройка – отпечаток огромного пальца, который оставила на дальневосточной
земле новейшая история России. Оттиск трагедии. Смертельного обморока. Мучительной
комы. Медленного, неуклонного восстания из праха.
Конец 70-х. СССР – воплощение мощи. «Тучные годы» брежневизма. Высокие
мировые цены на нефть. Уходят в Мировой океан «наутилусы» советского подводного
флота. Стартуют с космодромов невиданные по мощи ракеты. Строятся заводы-гиганты.
Возникают в пустынях и топях «города будущего». Энергетика, поспевая за растущей
промышленностью, строит одну за одной атомные станции, перегораживает плотинами реки.
Сюда, на дикую Бурею, высаживаются первые десанты строителей. Все, как в песнях
Пахмутовой. «Зеленое море тайги». «Светит незнакомая звезда». Баржами на необитаемый
берег тянут бульдозеры и краны. Взрывы в скалах. Фундаменты первых домов. Поселок
Талакан – новая точка на карте. В сопках, распахивая кедрачи и дубравы, тянется
трехсоткилометровая трасса. Палатки, балки, бараки. Молодой, яростный, охочий до
заработков люд. Комсомольская стройка. Соцсоревнование, вымпелы. Нехватка соляры,
бетона. Муссонные ливни, от которых перехватывает легкие. Морозы под сорок, от которых
трескается сталь. Энтузиазм, неразбериха – «бригады идут в прорыв». Все новые
контингенты строителей, матерые, цвет советской строительной индустрии, умные, умелые,
яростные, чьими ручищами лепится новый образ державы, «красного континента» среди
трех океанов. Бурейская ГЭС, вместе со старшей сестрой на Зее, призвана питать
электричеством дальневосточную цивилизацию Советов. Заводы самолетов и подводных
лодок. Мартены и агрокомплекс. Тихоокеанский флот и могучие группировки армии,
вставшей у китайской границы. Сквозь рев «катерпиллеров», бурление вибраторов,
трамбующих в теле плотины первые тонны раствора, почти не услышали начала Афганской
войны. Слабого толчка, колыхнувшего «красный континент».
Машинный зал – длинный драгоценный кристалл, врезанный в шершавую громаду
плотины. Легкая хрустальная оранжерея, в которой незримо расцветают волшебные
цветы, отделенные хрупким стеклом от морозного пара, жестоких наледей, угрюмых
воронок реки. Пространство зала накрывают кружева лучистой стали, сквозь которую
летят невесомые световые потоки. Пол выстлан блестящим гранитом и мрамором,
стерильно-чистый, в переливах прозрачного света. Углубленные в невидимых чашах, слабо
гудят и рокочут, наполняют воздух едва различимой вибрацией четыре агрегата – как
колокола на невидимой звоннице. Ощущение храма, святилища, где витает дух техносферы.
Архитектура, в которую облекаются четыре мистических алтаря, где трепещут
электрические херувимы. Людей не видно. Лишь на диспетчерском пульте перед
электронным табло два оператора наблюдают параметры станции, – пульс агрегатов,
биения токов, напор воды. Мерцают индикаторы, нежно горят изумрудные и алые линии.
Электронная икона, на которую молятся жрецы великолепного храма, взывают к
электрическому богу. Нажатие компьютерной клавиши, и громады турбин меняют
скорость и мощь. Станция, как межпланетный корабль, с ревом идет в мироздании.
Изощренная техника сливается с дикой природой. Мегамашина взаимодействует с
человеком. Планетарные силы управляются давлением кнопки.
В удаленной части зала зияют в основании две пустые чаши, как незаполненные
проемы звонницы. Ждут колоколов. Туда через год опустят тела турбин, окунут
генераторы. В водостоки хлынут студеные воды, взыграют колокола, наполнят станцию
священной музыкой техносферы. Станция – консерватория, где исполняются
божественные фуги, льются вселенские звоны. Люди в поселке, медведи в тайге, лазурная
сойка в прозрачном небе слушают музыку электричества.
В середине 80-х стройка продолжала расти. Шли составы с горючим и техникой.
Наращивались коллективы строителей. Возводилось жилье для рабочих. Рождались в
поселке дети. Совмин включил стройку в число важнейших. Финансы текли рекой. Под
будущую станцию на Дальнем Востоке планировалось строительство шахт, обогатительных
комбинатов, новых городов и заводов, исчислялся прирост населения. Но незримая тень
легла на страну. Маховик экономики начинал замедляться, увязал в застывающем месиве,
все труднее проворачивался в гигантском вареве изнуренного народного хозяйства. Умирали
один за другим генсеки. Захлебнулось «андроповское ускорение». Застрекотала, засвистела
на все лады залетевшая в Кремль цикада – Горбачев объявил «перестройку». Шли выборы,
демонстрации. Царили «демократизация и гласность». Азербайджанцы убивали армян.
Сверкали в Тбилиси лопатки десантников. И было не до лопаток турбин. Вся энергия нации
уходила в распри и дрязги. Замедлялось развитие, разрушалось управление. Кооперативы,
как прожорливые пиявки, отсасывали ресурсы, обесточивали госсектор.
Бурейская стройка замирала. Прерывалось финансирование. Лихорадили поставки.
Усилия Министерства, рвение инженеров, зовы о помощи управленцев падали в пустоту, в
зловещий омут, куда обваливалась страна. Недостроенная плотина была как одинокий зуб в
каменных деснах скал. Дико неслась река, и в ней, среди проклятий и ропота, кружились
обломки «советской цивилизации» – канул ГКЧП, Ельцин взбирался на танк, случилась
«беловежская жуть». Стройка, еще недавно полнокровная и горячая, наполненная мощью и
растущей жизнью, теперь лежала, как раненый зверь, бессильно вздрагивая обескровленным
телом. Как и вся страна, разрубленная на части упавшим на нее топором.
Станция окружена лучистым серебром высоковольтных линий, струнами проводов,
стеклянными сервизами изоляторов. Кажется, по сопкам бегут, подпрыгивая, прозрачные
великаны, передают друг другу невесомые чаши, полные играющих светоносных энергий.
Далекие Благовещенск, Владивосток и Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре и Магадан
пьют из этих прозрачных чаш. Сосут Бурейскую ГЭС, как матку. Теребят ее алюминиевые
соски.
Станция сопряжена с энергосистемой при помощи распределительных устройств,
«подстанций», трансформаторных батарей. Одно устройство – открытое, на
заснеженном поле, сочетающее генераторы с ЛЭП-220. «Дедовское», из «прошлого века».
Другое – ультрасовременное, закрытого типа. Высокий стальной ангар, свинченные
лакированные трубы, комнатная температура, запах сладких лаков. Система герметична,
компактна, сверхнадежна. Изготовлена в Швейцарии. Куплена станцией на конкурсной
основе, когда, торгуясь с фирмами, удалось сбить цены, приобрести первоклассное изделие
западных высоких технологий. Устойчивое к перепадам температур. Не требует
кропотливого обслуживания. Долговечность – полвека. Пример того, как западные
технологии участвуют в экономическом возрождении России. Трансплантация органов – из
живого, цветущего тела западной индустрии в утомленную плоть изношенной русской
энергетики. Здесь, на Бурее, не экономят на дорогой зарубежной технике. Подъемные
краны, бульдозеры, высоковольтные кабели – их эксплуатация требует высокого
мастерства, новой индустриальной культуры, которой овладевают рабочие и инженеры.
Эти швейцарские контактные устройства, английская электроника, немецкие кабели –
симбиоз двух цивилизаций. Русской, полуразрушенной, остановившейся в развитии двадцать
лет назад. И западной, модернистской, обогнавшей нас на десятилетия. Вот так же Петр
Первый завозил в Россию голландские инструменты и английские навигационные приборы,
создавая армию и флот. Так же Сталин закупал английские станки и американские заводы,
заставляя их работать на страну, на оборону, на будущую Победу.
Над Россией вставала черная заря ельцинизма. Бурейская стройка, как и тысячи других
уникальных объектов «советской цивилизации», попала в зловещую, затмевающую солнце
тень. Финансирование прекратилось. Остановились поставки. Зарплата задерживалась на
несколько месяцев. Громадный, еще недавно энергичный, спаянный коллектив стал
распадаться. В нем поселились болезнь уныния, вирус отчаяния, бацилла неверия и ропота.
Люди бросали безденежные места. Поодиночке, семьями, бригадами, целыми управлениями
покидали Бурею. Улетучивались в сумрачных пространствах в поисках заработков. Так
армию, попавшую в «котел», еще живую, состоящую из дивизий, частей, обладающую
артиллерией и танками, возглавляемую командирами, охватывает паника, предчувствие
разгрома. И разгром наступает.
Все, что недавно кипело, рапортовало о тысячах кубометров бетона, об освоенных
денежных средствах, о сроках будущих пусков, теперь сгнивало, тлело, источало
чахоточный дух. В поисках денег недавние передовики и ударники разворовывали технику,
меняли ее на водку. Чтобы прокормиться, вчерашние бетонщики и бульдозеристы
становились браконьерами. Уходили в тайгу, били кабаргу и изюбрей, глушили взрывчаткой
рыбу. Стройка была малой копией гигантской страны, которая распадалась и гибла.
Здесь, на Бурее, бились за копейку, за буханку хлеба, искали, чем накормить детей.
Здесь гибло великое начинание, грандиозное «общее дело». Индустрия скатывалась к
неолиту. Мастера производства превращались в первобытных охотников. А в Москве
осуществлялись «великие реформы». Рухнули «вклады» в Сбербанке, превратив народ в
голытьбу. Яркий, насмешливый, ядовитый, словно огненно-рыжий бес, расплясалсяразыгрался ваучер. Залоговые аукционы, великое изобретение шулера, проглотили
обещанный народу достаток. Ловкачи и плуты сколачивали баснословные состояния и
«уводили» их за рубеж. Казна опустела, обрекая на смерть народное хозяйство. Все деньги
становились добычей алчного «новорусского» клана. В тот жуткий 93-й, когда на мертвую
стройку падал первый октябрьский снег, покрывая белизной ржавую технику, раскисшие
дороги, полумертвый поселок строителей, в Москве танки Ельцина били по Дому Советов,
горел Парламент, горела страна, горело великое, невозвратное прошлое.
Гидроэнергетика – религия воды. Гидростанция – овеществленный культ Водяного,
который издревле селился под колесами водяных мельниц. Вода Буреи – священная сила,
сотворившая поселок Талакан, циклопическое сооружение станции, неиссякаемую мощь
электричества.
Водохранилище,
удерживаемое
плотиной, –
накопленная
тяжесть
воды,
проворачивающая турбины. За рукотворным, стиснутым скалами морем следят с
языческой надеждой и тревогой. Тайными упованиями вымаливают у весеннего солнца, у
горных снегов и льдов, у муссонных ливней и грохочущих паводков, – чтобы те наполнили
каменную чашу водохранилища, обеспечили бесперебойную работу гидроузла. В течение
зимы водохранилище медленно истекает сквозь водоводы станции. Мелеет. Лед оседает,
оставляя по берегам перевернутые зеленые глыбы, а на черных отрогах – белые
«ватерлинии».
Пропущенная сквозь турбины река дымит среди снегов. Катит к Амуру
неизрасходованную до конца энергию, которую уловит еще одна, существующая лишь в
проектах, Нижнебурейская ГЭС.
На сопке, сверкая на солнце, словно дивная часовня, – водонапорная башня. В нее
закачивается речная вода. Самотеком течет в поселок, щедро одаривая строителей
благословенной силой. Чтобы бураны и вихри не сдули цистерны на сопке, они закреплены
опорами, которым эстеты-конструкторы придали модернистский дизайн. Серебряный
венец, сияющая корона, драгоценные нимбы. Это сооружение – кумирня водяного Бога.
Подъезжая к Талакану, видишь не цистерны, а преломление света, лучистые спектры. При
въезде в поселок становишься «водопоклонником», приобщаешься к священному культу.
Бурейская вода кипит в чайнике «Тефаль». Крутит гигантский жернов турбины.
Окаменела в изумрудной глыбе, в которую вморожены разводы прошлогоднего ветра.
К 1999 году бурейская стройка превратилась в зияющую черную дыру. Напрочь
прекратилось финансирование. Год не выдавали зарплату. Нет денег – нет покупок. Товары и
продукты перестали прибывать в Талакан. Шесть тысяч оголодавших строителей, тех, с
пустым кошельком, кто не мог уехать, превратились в угрюмую озлобленную массу, которая
не выходила на стройплощадки, а тучей собиралась у контор, магазинов, на улицах. Роптала,
угрожала начальству. Чтобы получить спасительную, одну на семью, буханку хлеба,
женщины с ночи вставали в очередь, приводя с собой заспанных, несчастных детей. Были
введены талоны на продовольствие, как во время войны. Кормились с огородов – лук да
картошка. Удачливые тащили домой пойманную рыбину, собранные в тайге грибы.
Народ зверел. Образовался стачком. Пошли митинги. Начальство обвиняли в
воровстве, брали в «заложники». Врывались с охотничьими ружьями, угрожая убить.
Заталкивали в кабинеты плачущих голодных детей. Назревал бунт, «свирепый и
беспощадный». Несколько раз поджигали контору. На дорогах рабочие выставляли пикеты,
досматривали багажники машин, проверяя, не сбегает ли начальство. А гендиректор все слал
в Москву умоляющие телеграммы, метался между руководством РАО ЕЭС, правительством,
администрацией Амурской области: «Дайте денег!.. Пришлите продовольствие!.. Спасите
людей и стройку!» И все громче, отчетливей звучали слова о «консервации стройки» – о
полном прекращении работ. И было неясно, куда денутся шесть тысяч обездоленных,
доведенных до умопомрачения людей, обреченных на холодную зиму, без хлеба,
электричества, словно в блокадном Ленинграде, вокруг которого сжималось кольцо
фашистов.
В стране тем временем продолжались «реформы смерти». Шли непрерывные
«свободные выборы». Полыхала Первая Чеченская. Вовсю строилось «гражданское
общество». Вешались старики и стрелялись военные. Возводилось «правовое государство».
Бюджет тратился на выплату иностранных долгов. Сохранялась «свобода прессы».
Население выбивалось по миллиону в год. Расцветали олигархи, скупавшие недвижимость в
Ницце, Лондоне и Швейцарских Альпах, – приобретали роскошные яхты и самолеты,
учиняли кутежи в Куршевеле, куда направляли самых дорогих проституток, устраивая оргии
и кутежи. Богачи увозили семьи за рубеж, подальше от русского бунта. И никто из «сильных
мира сего» не вспомнил о бурейской стройке, похожей на остывающую планету с гибнущей
жизнью.
Поселок Талакан – смешение архитектурных стилей разных эпох. Коллекция жилья, в
которой угадываются уклад, социальная иерархия, мироустройство небольшого поселения в
таежных сопках, на берегу рукотворного моря, среди высоковольтных опор – мерцающих
стальных балерин, что кружат свой нескончаемый электрический танец.
Бараки тридцатилетней давности, где селились первопроходцы. Кривые, косые,
подгнившие, с выбитыми стеклами, обугленные пожарами, обреченные на снос. Похожи на
старинные корабли, что гниют на отмели, от которой отхлынула история.
«Балки», удобные, теплые, – жилье для летучих, двухмесячных вахт, что прибывают
на Бурею со всей России. А также из Армении, Казахстана, Киргизии. Будто и не
распадался великий Союз, и поныне продолжается общее артельное дело. Здесь не до уюта
и комфорта – временное жилье для изголодавшихся по заработкам бригад, что вкалывают
на износ, достраивая красавицу-станцию. В изнеможении, спрятав на груди заветную
выручку в виде пластмассовых карточек, – чтобы не обчистили по дороге воры, –
возвращаются в родные края восстанавливать изможденную плоть.
Старые пятиэтажки, как в Черемушках, – ободранные буранами, исцарапанные
вьюгами, источенные злыми туманами. Их ремонтируют, конопатят, утепляют, красят
розовой и фиолетовой краской, завешивают застекленными лоджиями.
Тут же несколько новых зданий дальневосточного проекта, спроектированных
специально для жгучих морозов, пронизывающих мокрых ветров, таежной влаги и
иссушающей жары.
В стороне – семейство комфортабельных красивых коттеджей. Местная Барвиха или
Жуковка. Пусть намного скромнее, чем на Рублево-Успенском, без золоченых перил и
мраморных статуй. Но все же особый «сеттлмент» для местной технической
аристократии. Инженеры высокого класса, искусные топ-менеджеры вполне заслуживают
комфортного жилья, куда возвращаются из комфортных кабинетов, от компьютеров и
электронных пультов.
Повсюду японские «Тойоты», «Ниссаны», «Лендкрузеры». По улицам просвистит
снегоход «Ямаха». Подымаются у домов молодые рощицы липы и кедра, любовно сделанные
ограждения. Когда заработают все шесть запланированных агрегатов и стройка
закончится, «промзону» вокруг поселка расчистят. Уберут ангары и склады.
Рекультивируют потревоженную природу. Талакан станет небольшим комфортным
поселком у подножия гигантской плотины, напоминающей пирамиду Хеопса. Здесь будет
пахнуть тайгой. В кедровую рощу с соседней горы станет прилетать любопытный фазан.
Бывает непроглядная тьма, в которой вдруг замерцает малая точка. То ли отблеск
далекого, неразличимого источника света. То ли крохотная брызга лопнувшего в глазнице
сосуда. Такая искра промерцала в сумерках бурейской стройки.
В Москве у руководства РАО ЕЭС возникла отчаянная идея привлечь на стройку
деньги Министерства путей сообщения. Дальневосточные перевозки вдруг стали расти.
Заработали тихоокеанские порты. Потянулись грузы из Японии и Китая. Дорога нуждалась в
электроэнергии, которую поставляли тепловые станции, работающие на дорогом привозном
угле. Идея энергетиков состояла в том, чтобы взять у дорожников кредит, а расплачиваться
после пуска станции сверхдешевой электроэнергией. Состоялось слияние крупных сумм
железнодорожников, небольших, но устойчивых денег РАО ЕС и совсем уже малых, но все
же реальных траншей из Госбюджета. Скопился первый ощутимый денежный куш, который
вдруг поступил на обморочную стройку. Словно в болото прянула шаровая молния,
расколебав трясину. Заработали остатки коллективов. Застучала усталая техника. Кое-как
повалил бетон в заскорузлую плотину. Деньги значили преодоление смерти, но вовсе не
воскрешение к жизни.
На «запах» денег со всей страны потянулись рабочие, проектировщики, управленцы.
Но проектировщики предлагали тривиальные идеи, устаревшие за десятилетие простоя.
Требовалось модернизировать проектирование, чтобы не построить морально устаревшую
станцию. Стекались строители, но они за десятилетие разброда разучились работать,
потеряли квалификацию, утратили вкус к большому делу. Надо было ремонтировать не
только плотину и технику, но и людей, излечивая их от апатии, разгильдяйства, изгоняя со
стройки пьяниц, лодырей, бузотеров. Навсегда исчезли советские стимулы, советские
организационные методы. Их приходилось заменять «технологиями рынка», где больше не
действовал централизм экономики, но открывались возможности выбора. И главное –
приходилось преодолевать энтропию, упадок духа, отсутствие животворных энергий,
которые исчахли в людях за годы уныния и неверия.
На Бурею собирались поштучно «зубры» советской энергетики, построившие на своем
веку великие станции «красной эпохи». Съезжались гидростроители из Красноярска,
Загорска, Твери, мастера Сибири, Памира, Карпат. Руководство стройки побывало в Канаде,
где на северных реках возводились гидроузлы, блестяще использовался «вахтенный
метод», – мобильный, эффективный, дешевый. Тут же на Бурее была воспроизведена
канадская «методика вахт». Для стройки – новизна технологий. Опережающие идеи. Все
самое лучшее, свежее, чем располагает мировой опыт.
И началась работа. Сбои, остановки, неурядицы. Но все быстрей, громогласней,
яростней. Под морозным малиновым солнцем и немеркнущими ночными светильниками,
окружавшими стройку розовым заревом. Участки станции накрывали шатрами. Под них
вдували горячий воздух. Валили парной бетон. Бетонщики, раздетые по пояс, блестящие от
пота, погружали в раствор вибраторы. А снаружи сияли ночные морозные радуги, горела над
плотиной окруженная кольцами луна.
Соединялись деньги и труд. Техника и природа. Сочетались в клубок энергий, в
которых начинало проступать нечто безымянное, не исчисляемое деньгами, кубометрами
бетона, пусковыми графиками. Людей покидало уныние. В них поселялись истовая ярость и
сила, озаренная осмысленность и вера. Отступала энергетическая смерть. Планета оживала.
На ней появлялись атмосфера и жизнь. Происходило воскрешение огромного, замурованного
в бетон мертвеца, отпетого и всеми забытого Лазаря. На Бурею возвращался безымянный
творящий дух. Реял над бригадами. Шумел крылами над возводимой плотиной. Блестел в
людских глазах.
Вслед за этим, далеко от Буреи, последовало отречение Ельцина. Разгром Басаева в
Грозном. «Воцарение» Путина. Первые признаки «государственности», надевающей
намордник на взбесившихся «демонов демократии».
В Талакане масса детей: младенцев в колясках, шалунов на скользких горках и детских
площадках, подростков на хоккейном льду и, конечно же, школьников возле двух школ. Одна
из них, новая, большая, красивая, радует просторными коридорами, светлыми классами,
компьютерами, мастерскими, замечательным актовым залом, где собираются не только
школяры, но и их родители, если в Талакан приезжает звезда шоу-бизнеса или
гастролирующий московский ансамбль. Гордостью школы являются два бассейна –
небольшой, с изумрудным дном, где плещутся ребятишки. И полноценный,
двадцатипятиметровый, где бурлят стремительные молодые спортсмены под строгие
окрики тренера. За окнами – трескучий мороз, черные водопады Буреи, пройдя сквозь
лопатки турбин, грозно и жутко бегут сквозь тайгу к Амуру. А здесь – голубизна бассейна,
прелестная девушка, стеклянно блестя плечами, встает из воды, похожая на наяду. Все
тот же Дух Воды вращает непомерные тонны стальных колес, ласкает нежные девичьи
плечи.
Энергия – это экспансия. Воля – это противодействие смерти. Человек – космическое
явление, опрокидывающее Третий закон термодинамики. Разум отрицает тепловую смерть.
Сгусток энергии, воли и разума, возникший на Бурее, стал распространяться по огромным
пространствам страны, пробуждая от летаргии заводы.
Проект турбины создавался в 1983-м. За время, что стройка спала, технический
прогресс мчался на скоростях. Новую турбину, с иной геометрией, мощностью,
распределением нагрузок, заказали на Ленинградском механическом заводе. Заказ
напоминал падение большого камня в застоявшийся пруд. Обессилевший за годы «реформ»
завод с радостью схватился за дело, что повлекло модернизацию производства. Закупили
импортное раскройное оборудование, программные комплексы по машинному
проектированию, сверхсовременную разметку с лазерной резкой. Была спроектирована и
построена супертурбина.
Нужны были трансформаторы-гиганты. Прежде, когда жил могучий единый Советский
Союз, такие создавало Запорожье. Теперь соседняя и чуть ли не враждебная страна Украина
заломила запредельную цену, уповая на диктат монополии. Бурея не пошла на шантаж.
Заказала трансформаторы московскому электрозаводу, делавшему прежде маломощные
трансформаторы. Москвичи ухватились за денежный куш, модернизировали завод, и
могучие сверхсовременные изделия были созданы.
Энергосети – это, в том числе, и бесчисленное количество стальных опор, разнородных
высоковольтных мачт, несметные тонны металла, арматура различного профиля. Станция
заказала эти опоры местному дальневосточному заводу, который получил оживляющий
«электрошок» от этого прибыльного, небывалого по выгодности заказа.
Другие благовещенские производства, уже почти превратившиеся в рухлядь и
металлолом, стали получать от бурейской стройки путевку в жизнь. На строительстве был
сделан «догоняющий рывок», цель которого – перескочить пятнадцатилетнюю спячку,
наверстать проигранное историческое время. «Самое лучшее! Самое передовое! Авангард
мировых технологий!» – таков был девиз строителей, которые не жалели денег на закупку
импортных новинок.
Но покупали разумно, не с наскоку, «рыночно». Устраивали конкурс среди
иностранных фирм, торговались. Выбирали, что лучше и подешевле. «Учитесь торговать!» –
был ленинский лозунг в период рыночной экономики НЭПа. Этот лозунг стал вдвойне
актуален, когда «рынок», обваливший великую плановую экономику СССР, стал
приоткрывать свои возможности. Топ-менеджеры станции, многие из которых выглядят как
ветераны советской промышленности, любят называть себя «рыночниками».
И еще уникальность бурейской стройки. Здесь впервые полностью используется труд
свободных людей. Нет гулаговских зон, которые поставляли рабов на строительство каскада
волжских ГЭС. Нет колоний «неострожников», откуда направляли на стройплощадки
расконвоированных бедолаг. Вокруг Буреи нет зон. Труд не подневольный, не под
пристальным взором конвоя. Свободный, добровольный труд, за хорошие деньги, без
задержек зарплат, без мертворожденных лозунгов. Но это не значит, что здесь используются
биороботы, управляемые с помощью пластмассовых банковских карточек и вживленных под
кожу чипов. Здесь люди духовные, верующие, познавшие многолетний ужас коллективного
безделья, испытывающие долгожданную радость коллективного осмысленного труда.
Первые три года ХХI века были отмечены в стране подавлением радикальных
сепаратистских движений. Зарождением нового управленческого централизма. Ростом
мировых цен на нефть. Робким стремлением правительства перейти от «режима кризисного
управления» к «режиму развития».
В Талакане есть славное местечко на окраине поселка, в стороне от толкотни. Среди
сопок, снегов выстроено комфортное двухэтажное здание. Половина – гостиница.
Половина – общежитие для молодых специалистов. Тут же небольшой ресторан и бар.
Оздоровительный комплекс, уставленный спортивными снарядами. Отличная сауна.
Местечко аристократическое, названное остряками «Хилтон». Тут вечерком могут
сойтись холостяки. Поглядывая на нарядный бар, попивая виски, посудачить,
побездельничать, расслабиться после «штабов», бетономешалок, турбинного рокота.
Могут сыграть в бильярд на самом большом на Дальнем Востоке бильярдном столе. Здесь
место для «белых воротничков». Кто попроще, поразгульней, тот идет в другой край
поселка, где предприимчивый азербайджанец открыл ресторанчик «Император» –
шашлыки, красное сухое вино, без водки. Семейные праздники, корпоративные вечеринки.
Впрочем, в воскресные дни многие предпочитают поход на природу. Если лето – в тайгу, где
цветут дикие пионы и подымается из лесных озер розовый дальневосточный лотос. Если
зима – по льду водохранилища на джипах, снегоходах, бурить лед, таскать из лунок щук и
стерлядок.
2002 год – плотина полностью перекрыла Бурею. Вверх по руслу, в будущем ложе
искусственного моря сводили лес. В машинном зале, в сиянии стекла и мрамора, темнели
краторы, ожидавшие прибытия турбин и гидрогенераторов. Пустые глазницы, куда закатят
гигантские глазные яблоки. Колесо турбины весом в 84 тонны было изготовлено в цехах
Ленинградского механического завода. Огромное и прекрасное, угрюмо-тяжеловесное и
изысканное. Скульптура ХХI века, соперничающая в своем совершенстве с «Медным
всадником» Фальконе.
Оставалось перебросить ее через весь континент Евразии. Либо Невой, в Финский
залив и Балтику, через пролив Скаггерак, в Атлантический океан, вдоль Африки, вокруг
мыса Доброй Надежды в Индийский, мимо Китая, Японии, в устье Амура, и там, по реке, до
Благовещенска. Либо по железной дороге к Уралу, а там по Транссибирской до самой Буреи.
Но первый путь был баснословно дорог и долог. А второй невозможен, ибо гигантская
турбина не умещалась на железнодорожной платформе. Выбрали третий путь, по воздуху.
Арендовали гигантский «Ан-124» «Руслан». В Пулкове ночью, приподымая троллейбусные
провода, повезли сквозь спящий Питер турбину. Погрузили в чрево могучего крылатого
великана.
Тяжко ревел «Руслан», пронося над Россией стальное солнце турбины. Опустился на
военный аэродром «Завитинск» в ста двадцати километрах от станции. Когда-то на
аэродроме базировались стратегические бомбардировщики – воздушный щит Дальнего
Востока. Позднее, в процессе «реформы» армии, бомбовозы разрезали на металлолом, к
великой радости соседнего Китая.
Турбину медленно извлекли из брюха «Руслана». Погрузили на платформу, которая
еще недавно перевозила баллистическую ракету. Военные тягачи «Ураганы» повлекли литое
колесо по распадкам и сопкам, мимо разоренных обезлюдевших сел, брошенных, зияющих
брешами военных городков, умерщвленного, гиблого края, куда впервые за пятнадцать
«смутных» лет явились не грабители и вандалы, а созидатели и творцы. Колесо, еще ледяное,
недвижное на платформе, уже источало незримую энергию жизни, преодолевая царившие
кругом уныние и смерть.
То же было и с трансформатором-исполином, построенным на московском заводе.
Доставленный по Транссибирской, величиною с дом, он двигался на платформе в упряжке
трех тягачей-тяжеловозов. Если вверх на склон – все три тянули разом. Если под гору – один
тягач ставился в хвост платформы, тормозя на спуске. Люди – инженеры, монтажники,
наладчики – шли пешком за медленной процессией. Так идут за гигантским катафалком,
провожая в «мир иной» великого покойника. Но так же жрецы следуют за статуей
всемогущего Бога, чтобы водрузить ее в священном капище.
Турбину и трансформатор встречали в Талакане, как в Древнем Риме встречали
колесницы триумфатора. Всем многотысячным коллективом, ликуя, будто в каждый дом, в
каждое общежитие и «балок» пришло их личное счастье.
Бурейская стройка сложилась в «ядро гравитации», в «центр притяжения», собирая в
свою растущую плоть не только материю, – изделия из бетона и стали, не только
инженерные идеи и замыслы машин и приборов. Стройка являла собой пример организации,
большого ансамбля, громадного «социального двигателя», в котором вырабатывалась
энергия созидания. Драгоценное топливо, без которого не может существовать страна.
Топливо, которое почти иссякло в России за годы разрушения, утрат и деструкции. «Общее
дело», по которому истосковалась русская артельная душа, тысячелетиями взраставшая в
коллективных сверхусилиях – выживала, отражала нашествия, осваивала пустыни и льды, –
строило государство из двенадцати часовых поясов. Сверхзадача, сверхнадежда, великая,
почти утопическая мечта – вот что реет над стройкой в клубах тумана и дыма, в проблесках
машин, в хрипе планерок и штабов. «Общее дело», чем был Советский Союз, работавший
под громадными нагрузками ХХ века, соединяло украинца и татарина, русского и еврея,
грузина и якута. Империя, наднациональная, мистическая, скопившая громадный потенциал
этносов, культур и религий, действующая вопреки энтропии, разворачивающая на
необозримых пространствах спираль развития, – все это воспроизводит в миниатюре
бурейская стройка. Прапамять об исчезнувшем Советском Союзе. Прообраз будущего
Государства Российского.
В стране в 2003-м все еще бессмысленно лепетали о «гражданском обществе», о
«выборности или невыборности» губернаторов, об «антисемитизме» и «русском фашизме».
Но казна пополнялась нефтедолларами, разбухал «стабилизационный фонд», пусть
замороженный Кудриным, высланный Грефом из России. Деньги сулили возрождение и
развитие, симптом которых обнаружил себя на Бурее.
На краю Талакана, в стороне от пятиэтажек, на кромке тайги и водохранилища –
небольшая каменная церковь Ильи Пророка – голубая кровля, милый золотой куполок,
заиндевелые колокола. В теплом сумраке – любовно вырезанный иконостас, намоленные
иконы, сладкий дым недавно прошедшей службы. Гигантская станция – машина,
перерабатывающая земную гравитацию, жар солнца, свирепый бег реки в бестелесное
электричество. Крохотная, наполненная верующими церковь – загадочное устройство,
извлекающее из Космоса молитвенные энергии любви, благоговения, нежности, переносящая
их в людские дела и поступки. Талакан содержит все элементы полнокровной, дееспособной
цивилизации – ее видимой материальной основы, социальной организации, метафизической
завершенности.
Июнь 2003-го. Станция перед пуском. Еще пуста каменная чаша водохранилища, но
плотина, как гигантская крепостная стена, готова держать непомерный напор воды.
Драгоценный агрегат вживлен в тело станции – стальной вал сверхточно соединяет турбину
и генератор, ожидая удар водопада. Окрестные дали в легком проблеске проводов и
высоковольтных мачт, словно станцию окружают тенета, готовые уловить невидимое,
рвущееся на свободу существо. Тысячи приборов заострили чуткие стрелки, напрягли
циферблаты, осветили экраны мониторов, чтобы измерять бессчетные биения и ритмы
гигантского, готового к оживлению организма. Уже приглашены на Бурею вельможные
гости – губернаторы, депутаты, министры, послы и консулы соседних государств,
журналисты и «политические технологи», готовые преподнести пуск станции как громадную
победу РАО ЕЭС и всей российской экономики. Ждали Президента. Ждали триумфа.
Вот только не было дождей, которые напоят притоки Буреи, напитают горную реку,
наполнят рукотворное море, слепым напором провернут лопатки турбины. В небо,
вымаливая дожди, смотрело руководство станции. Смотрели инженеры и рабочие, словно
взглядами хотели сгустить редкие облака, превратить в дождевые тучи. Весь Талакан
мучился, суеверно умолял Бога Воды не оставить гидроэнергетиков своей милостью. Быть
может, помогли молитвы в храме, посвященном Илье Пророку – покровителю грома и
молнии. Но тучи вдруг сгустились, хлынул могучий ливень, наполнил каменный ковш
водохранилища.
Нажатие пусковой кнопки, словно прикосновение Божьего перста к бездушному,
глиняному Адаму. Дух вселился в станцию. Взыграли невиданные мощности. Излетели
непомерные силы. Музыка электричества победно понеслась над Дальним Востоком, под
возгласы ликующих строителей. Свершилось чудо бессловесной молитвы. Чудо гигантского
труда. Чудо преображения мертвого в живое.
Последующие годы с пусками второго, третьего, четвертого блоков напоминали
наращивание наступления, когда в прорыв, сокрушая противника, вводятся новые армии,
делая победу необратимой.
«Русская Победа» – это особый фермент «русской цивилизации», которая, сокрушаясь
до основания, превращаясь в пыль, в ничто, вновь, силою мистических законов, обретает
новую форму. Вырастает в новый великолепный кристалл. Соединяет своими гранями,
лучами, призматическим преломлением света пространства необъятной Евразии – живущие
в ней племена и народы, хребты и великие реки, – воссоздаваясь в новом варианте Империи.
Четыре империи называют историографы, исследуя пути русской государственности от
начала времен. Киевская Русь, собравшая вокруг храма Святой Софии славянские племена,
угров и финнов, хазар и норманнов. Московское царство, сбросившее иго Орды,
объединившее вокруг колокольни Ивана Великого несметные пространства от Смоленска до
Урала и дальше. Петербургская империя Романовых, величаво и грозно воссиявшая от
Японии до Германии, от Индии до полярных льдов. Сталинская империя, наложившая свою
красную длань на все континенты, сделавшая ХХ век – «русским веком».
Сегодня, на руинах прежних империй, под насмешки врагов, под улюлюканье
святотатцев, среди разбойных банд и хищных корпораций, начинают оживать умершие
пространства. Сращиваются переломы. Приоткрываются запавшие очи. Вокруг – все тот же
ужас, то же разграбление, немолчный народный стон. Но сквозь черные тучи начинает
брезжить тонкий луч еще невидимой Вифлеемской звезды, возвещающей о рождении
дивного младенца – Пятой Русской Империи.
Здесь, на бурейской стройке, чувствую ее первое дыхание, ее слабый младенческий
лепет.
Люди Бурейской ГЭС, весь многотысячный коллектив состоит из неповторимых
личностей, в каждой из которых преломляется стройка. Так свет в кристалликах снега или
каплях росы расщепляется на спектральные сверкания. У каждого свой цвет, своя краска, а
вместе – яркое солнце могучей стройки.
Генеральный директор Юрий Васильевич Горбенко, типичный энергетик в том смысле,
что с молодости кочевал с одной грандиозной стройки на другую. Саяно-Шушенская,
Майнская, Шульбинская ГЭС. Его прижизненные памятники – гигантские плотины,
укрощенные великие реки, десятки генераторов-великанов, выплескивающих бесцветные
потоки электричества. Его нетипичность определяется словом «пассионарность». Он сам –
генератор. Источник загадочной энергии, которая делает человека неукротимым, толкает
наперекор обстоятельствам, вспарывает омертвевшие пласты, действует там, где воцарилась
безнадежность. Его задача – не просто обеспечить строительство и эксплуатацию станции.
Не только создать коллектив и вписать его в неумолимую синусоиду строительства. Его
миссия – одухотворить эту стройку. Превратить ее в «школу пассионарности». Сотворяя
плотину, генераторы, высоковольтные ЛЭП, сотворить человека-пассионария, который,
уехав со станции, понесет по усталой стране невидимую чашу «живой воды», окропляя ею
другие стройки, другие утомленные души. Уныние – это эпидемия смерти, которая заражает
целый народ, обрекая его на гибель. Пассионарность – «эпидемия жизни», что будит вялые
души, побуждает творить, жертвовать, толкает на деяния и подвиги. В страшные 90-е, когда
стройка превратилась в «черную дыру», голодали дети, бунтовали мужики, женщины были
готовы растерзать ненавистного директора, виня его в несчастьях строительства, в
несчастьях страны, только «пассионарность» позволила гендиректору выстоять. Не дать
«погаснуть свече». Закрыть черную амбразуру своей жертвенной, верящей жизнью. Только
возвращение в народную душу этих загадочных энергий позволит России выстоять в
катастрофах ХХI века. И здесь роль лидера, роль вождя, роль Отца – стройки или
государства – бесценна.
Валерий Арташесович Саакян, крупная фигура в РАО ЕЭС, был назначен
руководителем «пускового штаба» в самые критические моменты строительства. «Железный
Саакян», «зубр советской энергетики» – он принес на стройку организационную культуру
Советского Союза, в которой вырос, возводя крупнейшие энергетические объекты. Эта
культура в условиях непрерывного дефицита материалов, сбоя поставок, авралов и
перегрузок позволяла стране одновременно запускать десятки энергоблоков, возводить
атомные, тепловые, гидроэлектростанции в размерах, поспевавших за ростом народного
хозяйства. Воля, стратегическое мышление, неотступное следование классическим нормам и
ослепительный авангардизм – таков стиль Саакяна. Это он настаивал на приобретении
самого современного, «авангардного» оборудования. Он заставил строителей пробить
горный туннель, куда от станции к распределительному устройству был проложен
уникальный высоковольтный кабель. Его летучую фразу повторяют на станции:
«Обстоятельства уходят, а факты остаются». Тяжелейшие обстоятельства стройки уже почти
забыты, но факт – Ее Величество ГЭС – остался. Организатор масштаба Саакяна создает из
коллектива «социальный двигатель», который с каждым оборотом не только продвигает
строительство, но и возводит, укрупняет и совершенствует себя самого. Это и есть суть
«советской проектности», сыном которой является Саакян. Рутина планерок и штабов,
«свинчивание» бессчетного количества рассыпающихся казусов, сотворение из миллионов
деталей единой энергетической мегамашины предполагают поэтическое мышление, которым
обладают великие инженеры и строители. Таков Саакян.
Зам. главного инженера Игорь Алексеевич Голубцов, молодой, самоуверенный,
напористый. В нем сильны мотивации профессионального и карьерного роста.
Двадцатилетняя стагнация энергетики лишила отрасль молодых специалистов, привела к
старению управленцев. Сегодня разрыв между «стариками» и «молодыми» – препятствие
для гармоничного профессионального роста, но одновременно стимул для быстрого
карьерного взлета. И то и другое олицетворяет собой Голубцов. Он считает себя не просто
инженером, но менеджером – создал вокруг себя коллектив из тридцати человек, выращивая
из него «элиту», «белые воротнички», среди которых сильны чувства корпоративной
солидарности, профессионального аристократизма, особого, почти эстетского подхода к
делу. Научные методы управления сверхсовременными машинами предполагают высокие
знания, честолюбие, определенную гордыню состоявшихся, самодостаточных людей.
Видимо, эта «элитарность» побуждает Голубцова создавать на станции партийную ячейку
СПС. Быть может, это ему и удастся. Ибо станция – одно из самых «благополучных» мест
нынешней экономики. СПС – партия благополучных, состоявшихся людей, коих в
сегодняшней России – с гулькин нос.
От Голубцова веет энергией. В нем чувствуется гордыня сделавшего себя человека. Он
чужд нытью. Считает, что Дальний Восток очень скоро обретет новый импульс развития.
Василий Волков, молодой мастер, обслуживающий то самое распределительное
устройство, что является гордостью станции. Швейцарская техника, прецизионная,
безопасная, сверхнадежная. Конструкция из лакированных труб, помещенная в теплый
компактный ангар. В глубине этих труб бьются бешеные токи, пульсируют гигантские
синусоиды. Снаружи – теплые запахи лаков, волнистые струйки электронных графиков,
разноцветный экран компьютера. Мастер живет в трехкомнатной квартире. Уже имеет
одного ребенка, жена вот-вот родит второго. Он располагает к себе, открыт, дружелюбен,
источает обаяние. Быть может, эта контактность и общительность побудили его стать
местным депутатом, сделали общественником. Круг его хлопот – высокие тарифы на
электроэнергию в Талакане. Скверное состояние водопроводных труб, которые загрязняют
очищенную до хрустального свечения воду. Вместе со всеми жителями поселка он не
понимает, почему, живя среди океана энергии, добывая эту энергию для страны, талаканцы
обязаны платить за нее непомерно высокую цену. Он соглашается с тем, что люди, пережив
ужасные годы бедствий, получив работу, достаток, сносное жилье, человеческие условия
существования, не довольствуются достигнутым. Их требования непрерывно растут. С
неутомимостью и наивностью молодого общественника он давит на руководство, требуя
внимания к людям.
Экономист Раиса Константиновна Тарновская приехала в Талакан в 80-е, вместе с
мужем, исполненная комсомольского энтузиазма. Она до сих пор в воодушевлении от той
восхитительной молодой поры, когда на стройке царили братство, веселье, коллективный
труд и отдых, концерты самодеятельности, ожидание начинавшегося огромного дела. Она
мучительно пережила «смутное время», распад коллективов, бегство людей со стройки,
озлобленность, забастовку. Горько рассказывает о ночных очередях за буханкой хлеба. О
том, как брали в заложники директора. Сутками сидели на пороге конторы, требуя зарплаты.
Весь небольшой, накопленный достаток они с мужем спустили – ездили по деревням,
обменивая скарб на продукты. Когда «окаянные дни» миновали, и строительство
возобновилось, и появились хорошие заработки, и вновь собрались коллективы, и понаехала
молодежь, бытие, однако, не восстановилось в прежних формах. Больше не было
безоглядного веселья и уверенности в будущем. Исчезло былое товарищество и человеческая
общность. Поселившаяся тревога не исчезла. Что будет в будущем со стройкой и со страной?
Как жить детям? Кто защитит от возможных потрясений? Вера в то, что государство
заслонит от напастей, сменилась чувством незащищенности, которое не устраняется
членством в такой солидной корпорации как РАО «ЕЭС России». Люди стали эгоистичнее,
замкнулись на себе. В случае напастей уповают на свою расторопность и удачливость. В ней,
как и во многих, кто потерял свою Родину – СССР, присутствует незаживающая
психологическая травма.
Эколог Сергей Егорович Сиротский возглавляет постоянно действующую экспедицию
биологов, изучающих «давление» станции на уникальную природу края. Зимой и летом, от
верховий Буреи и до устья группы зоологов, ботаников, ихтиологов, почвоведов,
энтомологов ведут тщательные исследования. Мониторинг, как они говорят, состояния вод,
флоры и фауны, сложнейших биологических связей, выявлял, как восприняли окрестная
тайга, лесные озера, заросли редких растений «удар» техносферы. «Зеленые» – и в этом их
изначальная миссия – восприняли станцию в штыки. На всех этапах строительства – шквал
статей, выступлений, скандалов. Иногда создавалось впечатление, что «гранты», получаемые
из-за рубежа, направлены на то, чтобы скомпрометировать стройку, создать из
гидростроителей ужасный образ губителей родной природы. Сиротский, создавая
исследовательскую группу, включил в нее и «зеленых». Оснастил аппаратурой, обеспечил
транспортом, посадил на зарплату, которую выделяет РАО ЕЭС. Энергетики спонсируют
исследования, заинтересованные в их откровенных непредвзятых результатах. Благодаря
этим исследованиям впервые за историю был обследован край, закрашены «белые пятна»,
открыты новые виды растений и животных. Попадающие под затопление популяции редких
растений пересаживаются в ботанический сад. Устанавливаются нерестилища местных рыб.
Отмечаются пути миграции копытных. Предварительный итог наблюдений – травма,
нанесенная стройкой природе, зарастает. Складываются новые границы воды и суши.
Поголовье кабарги и изюбря не уменьшается. Рыбные запасы не истощаются. «Зеленые»,
получившие свободный доступ к исследованиям, превращаются из врагов Сиротского в
сотрудников. Летом на обочину дороги Благовещенск—Талакан выбегают фазаны, а в
окрестностях поселка появился уссурийский тигр, которого, как говорят биологи, пригнали
сюда пожары вокруг дальневосточных военных складов.
Владимир Николаевич Косихин – технолог. Считает себя романтиком – бард,
сочинитель стихов. Его поэзия и музыка сочетают в себе «машинность» стройки и
лиричность души. Построение станции – воплощение огромного объема технологических
знаний, которые, достигнув определенной полноты, позволяют создать эту водяную,
электрическую «мега-машину». Однако в технологическом конструировании присутствует
нечто, именуемое «человечностью», «очеловечиванием техники». И наоборот – личность
строителя несет в себе глубинный оттиск создаваемой им машины. Недаром великие
строители, всю жизнь создававшие станции, уходя на пенсию, скоро умирают, как если бы из
их личности извлекли «машинную составляющую», что приводит к разрушению
сложившегося симбиоза. Косихин считает, что романтизм – то качество, что позволило
многим строителям пережить ужасные времена. Прагматики в поисках денег покидали
умирающую станцию. Романтики оставались, компенсируя безденежье и горечь застоя
странствиями по тайге, среди божественной природы. Советские стройки, полагает бард,
были воплощением романтизма, который нашел выражение в песнях 70-х годов. Угасание
этой песенности, появление надрывных, полных сарказма и нигилизма текстов и ритмов
знаменовало конец эпохи. Бурейская ГЭС заимела свою корпоративную эмблему, свой гимн,
заказанный Пахмутовой и Добронравову. Два профессионала, используя поэтические и
музыкальные технологии, создали гимн. Но в нем нет былой жизни. Он синтетический.
Создан на заказ. Без той восхитительной энергетики, которая делает ранние творения
Пахмутовой музыкальными шедеврами. Косихин из своей бурейской конторы чутко слушает
музыку страны. Ждет, когда в ней зазвучат ритмы новой романтики. И это, по его мнению,
будет означать возрождение. Прислушаемся к рокоту бурейских генераторов: не уловит ли
ухо музыку Пятой Империи?
«Мэр» Талакана Сергей Иванович Кузнецов. Он – «левый», с советским сознанием, что
и определяет его социальную направленность. Среди множества коммунальных забот его
беспокоят несколько основных. Когда завершится строительство ГЭС, куда устремятся
освободившиеся контингенты рабочих? Примут ли их новые, запущенные к тому времени
стройки? Если нет, не станет ли Талакан очагом безработицы, поселением отчаявшихся,
разочарованных людей? Чтобы этого не случилось, нельзя ли на базе перенаселенного
поселка, используя громадную энергию станции, развивать производство? Например,
построить алюминиевый завод? Или в освободившихся производственных помещениях,
отапливаемых, просторных, завести какое-нибудь необходимое краю дело? Ведь край
продолжает умирать – пустеют села, уезжают за Урал горожане. И это на фоне бурного
подъема Китая. За Амуром, напротив Благовещенска, растут небоскребы. Развернут
аэропорт международного класса. Вся приграничная зона засыпана китайскими товарами.
Все больше китайцев селятся на русском берегу. Что и говорить, Бурейская ГЭС –
великолепная, удачная стройка. Гордость современной России. Но в Китае в это же время
строятся 70 подобных электростанций. Когда на Бурею приезжают делегации из Китая, в их
составе обязательно присутствуют один-два наблюдательных молчаливых китайца,
несомненно – разведчики. «Мэр» Кузнецов – патриот Дальнего Востока. Исполнен
оптимизма. Ждет, когда край захватит свежая волна преобразований.
Священник отец Владислав один, без дьякона и псаломщика, управляется в своей
небольшой ильинской церкви. На Пасху, Рождество и Троицу храм наполняется. В
остальные же дни прихожан немного. Инженеры, менеджеры, строители исповедуют
религию техносферы, читают евангелия энергетических машин, служат обедню пусков.
Однако батюшка не отчаивается. Тонкие энергии молитвенного православного чувства
медленно проникают в души строителей, как свет солнца просачивается в каменную гору.
Люди внемлют, иные приходят на исповедь, другие приглашают в поселок на «требы».
Когда «Руслан» доставил колесо турбины, а «Ураганы» притащили на станцию
сверхтяжелые трансформаторы, отец Владислав «святил» энергетические установки. Перед
пуском молился. Не на его ли молитву откликнулся Илья Пророк, наполнив водохранилище
бурными ливнями? Батюшка родом с Украины, окончил педагогический институт по курсу
физики. В новой школе Талакана никак не могли отыскать учителя информатики, пока
директор не познакомился со священником. Уговорил его читать школьный курс. Отче в
рясе каждый день отправляется в школу и читает детям сложнейшую дисциплину, не
прибегая для трактовки понятий к Священному Писанию. Но твердо верует – «дух дышит,
где хощет». В математической формуле, в гигантской машине, в человеческом сердце,
сочетая их в бесконечное, одухотворенное Мироздание.
Но самым ярким персонажем стройки является, несомненно, Чубайс. Его портреты,
приказы, высказывания, воспоминания о его приездах на стройку. Он – и министр МПС
Аксененко. Он – и Президент России Путин. Его почитают как главу корпорации. Уважают
как организатора. Поклоняются как вдохновителю. Сюрреалистическое ощущение: за
пределами станции, на просторах огромной истерзанной страны Чубайс – исчадие ада,
Демон Зла, главный виновник всех бед и несчастий. Здесь же, в пределах локальной
корпорации, Чубайс – господь бог.
Для многострадального народа, потерявшего великую Родину СССР, сбережения,
вклады, социальные гарантии, для людей, обманутых ваучером, залоговыми аукционами, для
жертв «олигархизма», обреченных на нищету и бесправие, – Чубайс виновник всего. Он –
огромная желтоволосая кукла, вывешенная напоказ, которую принято бить и пинать по
всякому поводу. Кажется, этим обстоятельством довольны многие из тех, кто в пору
правления Чубайса участвовал вместе с ним в трансформации коммунистического в
капиталистическое. Но о них забыли, они спрятались за Чубайса. Сами исподтишка
способствуют его демонизации. Помните ельцинское: «Во всем виноват Чубайс»? Не Ельцин
главный разрушитель. Не Черномырдин, газовик-миллиардер, в правительстве которого
работал Чубайс. Не Лужков, вечный обвинитель Чубайса, являющийся вместе с Батуриной
мультимиллиардером. Создается впечатление, что «элиты», ответственные за разрушение
страны, сваливают ответственность на Чубайса, который терпеливо и стоически носит жупел
Вселенского Зла, не в силах ему противодействовать. Ведь именно против Чубайса был
направлен недавний террористический акт. О его погибели молятся в храмах. О его
устранении мечтают политики и экономисты. Чудится, что предпринятое строительство
Бурейской ГЭС – это отчаянная попытка Чубайса переломить представление о себе,
изменить репутацию, обнаружить перед обществом свой положительный, созидательный
образ.
По-видимому, мучительная ситуация Чубайса усугубляется тем, что еще недавно РАО
ЕЭС было неформальным экономическим, политическим и интеллектуальным центром
страны. Люди РАО ЕЭС через «Союз правых сил» претендовали на политическое влияние.
Чубайс и Гайдар, носители экономических концепций, формировали экономический курс
страны. Связи Чубайса с Америкой обеспечивали ему неформальную поддержку извне.
Гигантские ресурсы РАО ЕС облегчали предвыборную борьбу, лоббирование депутатов и
чиновников, создание в лице Чубайса образа несокрушимого «рыцаря либерализма».
Однако теперь РАО ЕЭС как центр влияния уходит на периферию. Этот центр
переместился в Газпром. Там – центр путинизма. Там – сумасшедшие деньги, геополитика,
концепция государственности. Это ускользающее влияние, чреватое увольнением с
должности председателя корпорации, не может не заботить Чубайса. Кем он будет в случае
увольнения? Обычным бизнесменом с репутацией всероссийского демона? Впрочем, это не
более чем домысел, который невозможно проверить.
Находясь на станции, восхищаясь машинами, беседуя с инженерами и рабочими, я
воображал себе мою встречу с Чубайсом. О чем бы я его спросил, оставив в стороне
полемику о коммунизме, о президентских выборах 1996 года, о доли его ответственности в
катастрофике последних лет?
Я спросил бы: неужели его удовлетворяет гниение великой страны, исчезание великого
народа? Неужели не мучит, что беззастенчивые жулики и воры вывозят из России
миллиарды, обрекая на смерть безденежную экономику? Неужели не считает тотальную
коррупцию источником нынешней и будущей катастрофы? Неужели его не страшит, что
экономическое пространство России растерзано на множество не связанных друг с другом
кусков, что фактически и является распадом страны? Неужели он согласен с «экономикой
трубы», делающей нас убогими и зависимыми, приговаривая остальную экономику и занятое
в ней население к неминуемой смерти? Неужели разглагольствования о «гражданском
обществе» и «правах человека» не выглядят кощунственными на фоне необратимого краха
«русской цивилизации», русского народа и страны России? И если все это ранит его, не
оставляет равнодушным, заставляет думать и действовать, – как, по его мнению, можно
создать новый жизнеспособный «субъект», вокруг которого завязалась бы экономическая,
политическая, духовная жизнь общества – вовлекла в себя творческие энергии народа,
разблокировала «чакры» национальной энергии? Как способствовать созданию новой формы
русской государственности на руинах прежней, разрушению которой он еще недавно
способствовал?
Такая беседа кажется невозможной и фантастичной. Я несу в себе весь объем
претензий, предъявляемых к Чубайсу огромной частью народа. Но ведь Бурейскую ГЭС, эту
жемчужину современной русской экономки, вытянул из болота Чубайс. Это ему пришла
асимметричная мысль привлечь на строительство деньги МПС, что потребовало от него
мучительных переговоров с тогдашним министром Аксененко. Это он, Чубайс, настоятельно
требовал загрузить заказами станции отечественные машиностроительные заводы, дав им
«второе дыхание», ибо не купленные за рубежом, а заказанные на российских предприятиях
турбины, генераторы, трансформаторы, опоры ЛЭП разбудили спящее машиностроение.
Идея свободного труда, не за страх, а за деньги и за совесть, отказ от даровой рабсилы,
томящейся в зонах ГУИНА, – эта идея Чубайса, часть его «либеральной философии».
Разгром коррумпированных слоев, угнездившихся в РАО ЕЭС, уничтожение уголовных
группировок оргпреступности, обслуживающих эти коррумпированные слои, – это часть
корпоративной политики Чубайса. И, наконец, его тезис о «либеральной империи» – это
вызывающая концепция государственного строительства, одна из немногих внятно
заявленных в последнее время.
Для воссоздания государственности нужны умы, воля, таланты самых разных людей, из
различных сословий и идеологических ниш. Это надсословный, надидеологический синтез, в
котором мог бы найти себя такой энергичный и многоопытный человек, как Чубайс.
Превратился же Савл в Павла. Язычник Владимир в князя Первокрестителя. Сталин, член
ленинской интернациональной гвардии, в Вождя, разгромившего интернационал ради
национальной Империи.
Обо всем этом я бы поговорил с Анатолием Чубайсом, наполненный впечатлениями
стройки.
Станция великолепна в своей суровой инженерной красе. В ней – Дух и Машина.
Овеществленное историческое Прошлое и бестелесное, не наступившее Будущее. Из
синевы, пикируя над плотиной, падает перехватчик, пробивая воздушный пузырь.
Расшвыривает лопнувший звук, взлетая серебряной молнией. Это воздушная армия прислала
своего крылатого вестника, обеспечивая безопасность дальневосточных границ.
Петербургское кораблетворение
«Адмиралтейские верфи» – завод, окруженный дворцами и храмами. Сквозь башенные
краны лучится игла Петропавловской. Над рубкой громадного, застывшего на стапелях
танкера золотится яйцо Исаакиевского собора. Ручьи электросварки стекают в Финский
залив. Завод угнездился на островах в устьях Невы и Фонтанки. С мостами с грифонами,
львами, гранитными беседками соседствуют эллинги, листы и рулоны стали, коричневые
туши «заложенных» кораблей, похожих на гигантских, выброшенных на берег китов. Цеха,
конторы, подъездные пути, – то старинный ампир, почернелый, столетней давности кирпич,
то современные пролеты, – сталь и бетон. И снова крохотный, почти петровских времен
особнячок. Кажется, вот здесь ступал ботфорт царя. Здесь великий бомбардир отесывал
шпангоут яхты «Святая Екатерина». Всаживал кованый гвоздь в борт фрегата «Полтава».
Пил шампанское, когда плюхались в воду очередные скампавея, бот или прама. Отсюда в
ветряную Балтику уходила эскадра русских весельных галер, окруживших шведский флот
под Гангутом, превративших армаду шведов в смоляной пылающий факел. Битва при
Гангуте – морская Полтава Петра.
В Первой русской Империи, в Киевской и Новгородской Руси, плавали на ладьях «из
варяг в греки», пересекая на дубовых лодках Черное море. Во Второй Империи, во времена
московского царства, шли по рекам, где водой, а где волоком, груженные товарами барки, и
дощатые шнеки поморов смело сновали во льдах. Но не было российского флота. Лишь
Третья Империя Петра рванулась в море под парусами больших кораблей.
Адмиралтейский завод три века неустанно строит флот для России. Сам является
ковчегом русской истории, плывущим сквозь взлеты и катастрофы, ослепительные победы и
провалы в бездну. Ковчег, на котором множество поколений русских людей, меняя топор на
сварочный аппарат, чертежную доску на компьютер, строили золотистые, пахнущие смолой
и дубом галеры, могучие, с кипящими реакторами атомоходы, направляя корабль
Государства Российского в океан мировой истории. Эпохи и царствования стыковались
здесь, как стыкуются секции супертанкера. Там, где проходил исторический разрыв,
образовывалась трещина исторической травмы, там действовала воля, труд, вдохновение
русских людей, – сваривали разрывы истории, скрепляли огненным швом кромки
«распавшихся времен». Завод сотворяет не просто корабли различных проектов и классов.
Он сотворяет «Проект русской истории» в ее нерасторжимом единстве.
Заготовительный цех, – по рольгангам плывут листы калиброванной стали, тяжкие,
шоколадно-коричневые. Словно выкроены из шкуры гигантского зверя. Слабо подрагивают.
Изделие «Северстали», – остывшее варево, хранящее память о расплавленных бессчетных
машинах, исчезнувших лодках и кораблях, чьи отслужившие, изъеденные морем тела
растаяли в чавкающем чреве мартена. Смотрю на стальные листы, напоминающие страницы
огромной книги, где записана скрижаль русского морского завета, начертана хартия великих
сражений, запечатлена геральдика героических кораблей, выведены поминальные списки
героев. Рабочие в касках и фирменных робах наносят невидимые письмена. Бережно чистят,
скоблят. Омывают водой, отскребают коросту и ржавчину. Сушат в печах, покрывая
тончайшей нежной краской. Плита еще не превратилась в бортовину корабля, не стала
фрагментом палубы. Трепещет в предчувствии огня и удара. От нее исходит запах железа,
тончайших лаков, – аромат будущего металлического существа, устремленного в океан.
«Петровский»
флот,
«елизаветинский»,
«екатерининский».
Шестидесяти,
восьмидесяти, стопушечные корабли. Их имена, как строки Священного Писания – «Святой
Николай», «Святой Андрей Первозванный», «Иоанн Златоуст», «Святая Екатерина».
Империя расширялась флотом, богатела мастерами и корабелами, обретала элиту адмиралов
и флотоводцев. Корабли Петербурга плыли во все концы Балтики, достигали Средиземного
моря. Парусная эскадра Спиридова вступила в бой с турецкой эскадрой в Хиосском проливе.
Русский флагман «Евстафий Плакида» пошел на сближение с турецким фрегатом «РеалМустафа», расшибая «турка» из бортовых орудий. Пылающая мачта врага рухнула на палубу
«Евстафия», и оба погибли от взрывов. Через день весь турецкий флот, укрывшийся в
Чесменской бухте, был начисто уничтожен.
Здесь, на заводе, среди суровых корпусов и деловитых бригад, строящихся кораблей и
судовых испытаний чувствуется вековечное, вмененное народу дело, – сотворение
невиданного государства среди трех океанов. Растянутое на тысячелетие «общее дело», куда
вовлекались поколения, династии и сословия, встречаясь в соборном «делании», – кораблей,
монастырей и дворцов. Сражались, страдали, погружались в провалы истории и вновь
возносились к вершинам величия. Завод – непрерывная заповедь одного поколения другому,
одних мастеров другим, одних безвестных умельцев, украшавших деревянный фрегат
золоченой статуей витязя, другим, приваривающим на нос броненосца красную
большевистскую звезду.
Друг, побывай на «Адмиралтейских верфях» – и ты почувствуешь сердцем пульс
Государства Российского.
Изготовление деталей – фонтаны искр, струи раскаленного газа, глухие удары, тягучие
гулы металла. Над листами стали, вооруженные автогеном, орудуют мастера – защитные
очки, голубые лезвия газа. Как портные, кроят листы, вытачивают овалы, круги, сложные
прорези. Будто выкраивают камзол для великана, который просунет руки в стальные рукава,
облечет могучее тело в покровы железных одежд. Листы выдавливают, гнут, превращают
плоскость в полуцилиндр, полусферу. В изгибах металла угадывается будущий шпангоут,
бортовая крепь, обшивка корабельного днища. Сотворяется скелет корабля, его ребра,
берцовые кости, железное мясо, мускулы. Еще невидим будущий облик, невнятен замысел
творца, который выстроит во всей красе корабельное тело – наполнит множеством органов,
наделит способностью видеть и слышать, мощно плыть в океанской стихии. Множество
упорных терпеливых людей прикладывают лекала, подносят микрометры, сверяют параболы
и гиперболы стали с электронными, начертанными компьютером лекалами. Но и в этих
стальных, со следами сварки изгибах, в оплавленных и отточенных кромках уже чудятся
удары соленых волн, давления льдов, орнаменты разноцветных полярных созвездий.
Менялись на троне цари. В Петербурге возносились дворцы, появлялись величавые
храмы. Сокровищницы полнились картинами великих художников. Корабельный завод
возводил новые эллинги, обрастал мастерскими, кузницами, «чертежными» палатами.
Расширялся вдоль невского берега, отвоевывая пространство для спуска новых кораблей.
Самый большой деревянный 120-пушечный парусник «Россия» в царствование Николая
Первого пышно завершал эру парусных линейных кораблей. Их сменяли корабли с
паровыми машинами. Первый на Балтике пароходофрегат «Богатырь» с гребными колесами,
вслед за ним «Храбрый» и «Смелый» пополнили семью пароходов, развесив дымы над
Финским заливом. На смену «колесникам» пришли парусно-винтовые суда с гребным
винтом в качестве движителя. В Крымской кампании под ядрами дальнобойных английских
орудий, среди чужеземных скоростных пароходов кончалась эра российского парусного
флота. Затопленные по приказу Нахимова на входе в Севастопольскую бухту, корабли
Адмиралтейства остриями мачт, золочеными деревянными статуями продолжали воевать
под водой, оставаясь на той зыбкой исторической грани, где невозможно отличить
«пораженье от победы».
«Общее дело» – создание российского флота, сотворение великой русской
цивилизации, – рождало своих героев и мучеников, великих царей и стратегов, инженеров и
мастеров, флотоводцев и художников. Корабли адмиралтейских верфей, погибшие в
севастопольской бухте, – это бессмертные адмиралы Нахимов, Корнилов, Истомин.
Писатель Лев Толстой с непревзойденными «Севастопольскими рассказами». Великий
дипломат, друг Пушкина князь Горчаков, сопровождавший корабль русской
государственности по мелководью истории. Элита России, во все века возникавшая среди
сражений и строек.
Эллинги, похожие на каменные стойла, в каждом из которых ворочается железный
хрипящий зверь. Здесь строятся секции будущего танкера, – десяток отдельных элементов,
собираемых из балок, опор, перемычек, обшиваемых стальными листами, начиняемых
трубами, фланцами, гнутыми переборками. Колючие звезды сварки. Бенгальские огни
шлифовки. Голубые ручьи газовой резки. Защитные щитки, каски, фирменные робы с
надписью «Адмиралтейские верфи». Каждое огненное прикосновение, каждый удар молота,
искрящая звезда шлифмашинки – и мертвая сталь наполняется теплом, смыслом, живыми
людскими калориями. Сквозь железный туман просматривается корабельный нос. Сквозь
дым и окалину проступает корма. Там сварщики вкалывают шипящие электроды в
корабельную рубку. Там проволакивают внутрь связки тяжелых труб. Когда-то я видел, как
чукчи, выловив из океана кита, расчленяли его на отдельные голову, тулово, хвост.
Рассекали на сочные, с торчащими ребрами, куски. Выволакивали сочные связки кишок,
горячие сгустки печени. Здесь же железного кита собирают – отдельно строят его
заостренную башку, оконечность длинного туловища с черной дырой для будущего вала, на
котором засверкает золотой трилистник винта. Рабочие строят корабль. Их думы – о
заработках, о детях, о домашних заботах. Ворчат на начальство, ропщут на власть. Но сверх
того всеобщее безымянное чувство, они создают гигантскую, осмысленную машину.
Великолепное изделие, в котором тайно присутствует кромка северной тундры, серебряные
баки хранилищ, черная магма нефти, заморские страны, жадно ждущие русское топливо.
Труд рабочих таинственно сочетает их с потоками нефти и океанских течений. Их омывают
потоки финансов и информации. Они движутся в потоках современной истории, в которую
снова, после всех потрясений, вплывает Россия.
Катастрофа Крымской войны и потеря флота побудили царя расширить петербургский
завод. Повсюду задышали паровые машины, закачались тяжелые краны, застучали
кузнечные молоты, закипела сталь. Завод спускал на воду десятки кораблей, одетых в
броню, – двухтрубные фрегаты и канонерки, скоростные броненосцы и крейсеры. Их имена,
как колокольные звоны, отзываются в наших сердцах: «Полтава», «Диана», «Севастополь»,
«Петропавловск», «Бородино», «Орел». Среди них – легендарный крейсер «Аврора».
Корабли, сияя сталью, стекленея над трубами воздухом, в золоте двуглавых орлов, с
молодцеватым лихим экипажем, с блистательным офицерством – еще не ведали своей злой
доли. Многие из них погибнут в Цусимском сражении. Иные взорвутся на рейде ПортАртура. Иные, уцелев, с тысячами пробоин, попадут к неприятелю. «Аврора» – мистический
корабль России. Участник Цусимы, он был последним кораблем гибнущей царской
династии. Вместе с ним в безбрежные воды, чтобы уже не вернуться, отплывала Третья
Империя. Он был первым кораблем рождавшейся Четвертой Империи. С Невы, в соседстве с
Адмиралтейским заводом, прострелил из пушки весь «красный» ХХ век.
«Адмиралтейские верфи» вместе с кораблями рождали поколения русских героев.
Пассионарии, – механики и инженеры, матросы и флотоводцы, – они сражались за морские
границы страны, выхватывая из пучин драгоценное сокровище – Государство Российское.
Оно меняло имя и флаг – не меняло глубинные основы священной русской цивилизации.
Встань на молитву в крохотной заводской часовне с голубым куполком, где
поименовано 129 кораблей, погибших в японской кампании. И ты услышишь поминальный
псалом и вальс «На сопках Маньчжурии».
На главном сборочном стапеле громоздится танкер, – длиннющий, огромный, кормой к
Неве. Весь покрыт колючим чехлом «лесов». В игольчатом ворохе, сквозь который не виден
контур. Только непомерность, огромность, тупая тяжесть. Если приглядеться, – в этом
колючем кожухе, на разных высотах, в разных уровнях идет непрерывное шевеление,
неустанное движение людей. Огоньки, красные нарывчики сварки, голубые водопады огня,
рыжие косы пламени. Весь корабль, внутри и снаружи, словно муравейник, где множество
живых существ несут, вживляют, сращивают, наполняют корабль веществом. Грубыми
толстенными трубами, хрупкими приборами, стеклянными циферблатами, драгоценными
сплавами, золотом, пластмассами. Так строили Исаакиевский собор, начиняя бесценными
сокровищами. Так возводили Вавилонскую башню, дерзая коснуться Бога. Так
конструировали Ноев ковчег, собирая в него все, что составляло одухотворенную и
неодухотворенную жизнь. Танкер, шершавый, грязно-коричневый, с синими шрамами
сваренных швов. Но в нем уже дышит тяжеловесное изящество грандиозной совершенной
машины, чьи формы соответствуют прецизионным расчетам, чьи швы рассчитаны на
океанские штормы, чье оборудование собрано со всей России. Громадный корабль –
результат бессчетных открытий, гениальных изобретений. Он – кладезь познаний о металлах
и электромагнитных волнах, компьютерах и новейших дизелях. Собрал в себя представления
ныне живущих людей об океанском дне и небесных созвездиях, о месторождениях нефти и
цивилизациях Европы, Китая, Америки, вожделенно алкающих русскую нефть. Но помимо
всего в нем присутствует что-то еще, безымянное, – быть может, упрямая вера строителей в
то, что Россия, после долгого обморока, потеряв на переломе эпох множество сил и умений,
вновь способна стоить громадные механизмы, воодушевлять своих сыновей на великие
труды и свершения. Занимает свое место на пьедестале великих держав. Место Пятой
Империи, – великой «машины пространств» из десяти часовых поясов, построенной народом
среди трех океанов.
Революция и Гражданская война сломали хребет стране. «Россия во мгле». «Народ во
мгле». «Адмиралтейский завод во мгле». Остывшие кузницы. Опустевшие стапели. На
эллингах – руины недостроенных кораблей. Как в платоновском «Рождении мастера»,
медленно воскресали убитые машины. Оживали омертвелые от ужаса души. Осторожно,
робко просыпался завод. Не мечтали о грандиозных линкорах. Не брались за броненосцы и
крейсеры. Горстками созывали рабочих, разыскивали разбежавшихся инженеров. Получали
от «красных комиссаров» первые заказы для народного хозяйства. Тихоходные буксиры.
Мелководные баржи. Рефрижераторы и лесовозы. Небольшие ледоколы и гидрографические
суда. Их названия – «Клара Цеткин», «Пятилетка», «Волголес», «Севзаплес» – сродни
«продразверстке», «совнаркому», «ГОЭЛРО».
Наконец, очнувшийся после всех затоплений и мятежей, «красный» военно-морской
флот заказывает заводу 60 торпедных катеров, чьи стремительные корпуса создаются из
алюминия. Арктика зовет первопроходцев, и завод изготавливает уникальную летающую
лодку, – дальний арктический разведчик. Крепнущий флот «спускает» на ленинградский
завод новый заказ – первую партию подводных лодок. Их строили с азартом, сразу для трех
флотов, – на Тихий океан и на Черное море их везли по железной дороге в разобранном виде,
монтируя во Владивостоке и Севастополе.
Боевые корабли и гражданские суда один за другим спускались в невские воды, а
страну трясло, лихорадило. «Советская цивилизация» рождалась в корчах и муках. Трудовой
коллектив пополнялся крестьянами, сбитыми с земли коллективизацией. Пропадали
бесследно инженеры, «проглоченные» процессом «Промпартии». Убили Кирова, Ленинград
оделся в траур, а потом содрогнулся от репрессий 37-го года. Было неясно, выдержит ли
страна бесконечные чистки, великие переломы, ударные пятилетки. Возникнет ли целостное,
боеспособное государство – Четвертая Империя, чье строительство шло параллельно с
созданием Третьего рейха. Две империи – Свастики и Звезды – готовились к неминуемой
схватке. Через несколько лет подводные лодки, что покидали завод, станут сражаться на всех
океанах, совершая подвиги, погибая в пучине. Одна из них торпедирует фашистский линкор
«Тирпиц» – гордость германского флота, выведя его из строя до конца войны. Лесовоз
«Севзаплес», следуя с английским конвоем, собьет немецкий самолет. «Дежнев», сторожевик
Северного флота, будет защищать полярный порт Диксон от вторжения тяжелого
германского крейсера «Адмирал Шеер».
Лодки завода, как военные памятники, усыпанные цветами, стоят в Североморске и
Владивостоке.
Солнце, синь реки, голубое сияние залива. Толпы людей, букеты, блеск оркестра.
Танкер, очищенный от лесов, – как драгоценный созревший плод. Громадный, черно-алый,
глазированный, готов к спуску. Мистический акт творения завершен. Гигантское изделие
готово сочетаться со стихией, для которой сотворено, в которой ему предстоит жить и
дышать. Сталь стремится к воде, вода призывает сталь, манит, зовет в свою необъятную
синеву. Священник в ризах служит молебен, кропит святой водой. Молит для танкера
благополучия, чтобы избегли его морские пожары, губительные штормы, смертельные
аварии. Летит бутылка шампанского, разбивается о борт блеском и пеной. Сварщик, ловкий,
как повивальная бабка, разрезает стальную крепь, удерживающую танкер на стапеле.
Хрустнула, лопнула, отломилась. Ахнули единым дыханием рабочие, инженеры, директор
завода, еще не ступавший на борт экипаж. Дохнули единой грудью, будто могучий хор, в
предчувствии чуда. Громада тронулась. Медленно поползла по деревянным полозьям.
Заскользила по натертому парафину, раскаляя, сжигая, окутанная дымом и гарью.
Неуправляемый, как гигантский снаряд, скользя по «баллистике», танкер мчится к воде.
Точно, проскальзывая меж стенок, касается реки. Пухлый шлепок. Корма уходит в воду,
раздвигает, распахивает синь, выдавливает две крутых волны. Нева смыкает вокруг махины
нежные голубые объятия, колышет, одевает черную сталь рябью отражений. Крики радости,
бой литавров. Люди обнимаются, словно случилось небывалое диво, свершилось
несказанное чудо. Оно и свершилось, – великое единение людей в творчестве, в работе, в
любви. Завод – рабочая артель, братский союз, духовный собор. Все едины, мазаны одним
миром, служат своему государству.
Война для завода обернулась блокадной жутью. Как и во всем Ленинграде, – делили
черствые корочки, падали в голодные обмороки, волокли вдоль стылой Невы саночки с
дорогими покойниками. Завод работал под бомбами, под взрывами дальнобойных орудий.
Три тысячи двести рабочих – половина работающих – ушли в народное ополчение, в
истребительные отряды. Гибли под Невской Дубровкой, сражались под Пулковом. Мужчин
заменили женщины – изможденные вдовы, матери фронтовиков, малые сестры воющих
братьев. Точили снаряды. Ремонтировали поврежденные корабли Балтийского флота.
Выезжали в Кронштадт, на базу подводных лодок. Клепали суденышки, прорывавшиеся по
Ладоге сквозь кольцо окружения, – возившие в Ленинград еду и оружие, а из города –
умирающих детей и старух. Завод, как и вся страна, превратился в жертвенный алтарь, на
котором приносилась кровавая жертва во имя Четвертой Империи, орошаемая слезами и
кровью, стыкуя в огне все недавние трещины и переломы, подтверждая великим и горьким
подвигом, что «Империя» состоялась. Выдержала страшное давление истории. Одержала
вселенскую Победу.
Танкер водоизмещением 47 тысяч тонн, серия «Мосты Петербурга» – «Театральный
мост», готов к отплытию. Еще стоит у заводской стенки, еще идут последние косметические
работы. Но экипаж уже на борту, заказчик принял изделие. Махина, черно-красная, словно
облаченная в кардинальскую мантию, ждет урочного часа, чтобы из Невы, по Финскому
заливу, выйти в Балтийское море, проникнуть сквозь пролив Скаггерак в Атлантику, к
южным широтам, к берегам Латинской Америки, где, зафрахтованный, станет перевозить
нефть из Венесуэлы и Мексики в США. Три футбольных поля, разделенные отсеками,
начиненные трубами, компрессорами, холодильными установками, бессчетными насосами,
датчиками температур и давлений. Не просто хранилище нефтепродуктов, а плавающий
завод, перевозящий сырую нефть, керосин, бензин и мазут, а если надо, после тщательного
промывания «танков», то и оливковое масло, или иные жидкие пищевые продукты.
Если давление бензиновых паров превышает норму, то в «танки» закачивается
инертный газ, вытесняющий горючие пары. Если температура в танках с оливковым маслом
чуть превысит норму, то масло начнет окисляться, а если температура слегка понизится, то в
масле образуется нерастворимый осадок и оно теряет кондицию. Температурный режим
выверяется на доли градуса. Все параметры гиганта выводятся на дисплей, словно танкер
проходит томограмму, делающую послойные срезы. Рубка просторна, управление ведется
одним человеком. Экраны дают представление об океане на сотню километров вперед.
Эхолоты мерят глубину. Космическая связь соединяет танкер с континентами, определяет до
метра его координаты в океане.
Загрузка танкера нефтью на кромке ледовой тундры напоминает стыковку
космического корабля. Полярная ночь, движение льдов. Охваченный льдами танкер
соединен гибкими шлангами с громадными хранилищами нефти. Приборы регулируют
натяжение шлангов, рули и двигатели, управляемые компьютером, удерживают танкер на
месте, не позволяя льдам и течениям сместить его положение. Работают винты, бьют
прожектора, льется нефть. Приборы связывают танкер со спутником, с кромкой суши,
регулируют сложный и опасный маневр тысячетонной громады. Если в океане случится
пожар, и вода, залитая пылающей нефтью, превращается в адское варево, экипаж
погружается в герметическую капсулу, которая катапультирует с танкера. Из нее во все
стороны хлещут фонтаны воды, и она пробирается сквозь адское пламя, вынося людей из
пожара.
Этот танкер, готовый к плаванию, свидетельствует об активности Газпрома, об
укреплении «нефтяного централизма» России, об экспансии России на мировые рынки
углеводородов. Танкер – представитель нефтяной империи России, которая, развиваясь сама,
возрождает множество отраслей экономики. Буровые платформы. Сталь для трубопроводов.
Серии насосных станций. Вертолеты для вахт. Комфортное жилье для нефтяников. Оружие и
связь для защиты растянутых на тысячи километров труб. И помимо этого дипломатия для
продвижения российских интересов на мировых рынках, накопление финансовых средств
для индустриального рывка. Глядя на танкер «Театральный мост», ощущаешь развитие
«нефтяной цивилизации» России – составной части Пятой Империи.
Завершилась Война Отечественная, перейдя в «войну холодную» со множеством
«горячих» всплесков. Завод расширялся, вбирал в себя смежные производства, осваивал
современные технологии. Приступил к перевооружению флота – созданию канонерских
лодок и минных заградителей – для обороны побережья, и подводных лодок и легких
крейсеров – для активности в Мировом океане. Крейсер «Александр Невский» изумил
англичан, когда привез с государственным визитом главу СССР Хрущева. Изумил настолько,
что британская разведка послала шпионов в аквалангах осмотреть днище корабля, что
вызвало международный скандал. Однако вершиной тех послевоенных успехов стало
строительство атомного ледокола «Ленин».
Спущенный на воду, громадный, как Исаакиевский собор, он стал местом
паломничества ленинградцев, видевших в красавце-ледоколе искупление всех блокадных
страданий, награду за все непомерные траты. Создание корабля-гиганта было воплощением
Победы. Не только торжества 45-го года, но той неназванной религии России, которую
исповедует народ, прорываясь сквозь надолбы и рвы враждебной истории, перенося из огня
в огонь, из века в век святыню «русской цивилизации». От Первой Империи Киева до
нынешней Пятой Империи, кристалл которой уже завязался среди ядовитых рассолов
времени.
Танкер «Театральный мост» прощально прогудел родному заводу, словно поклонился.
Растаял в млечном разливе под негаснущими невскими небесами. А на заводе грохочут
отбойные молотки, крутятся бетономешалки, варится арматура, льется парной бетон.
Строится новый, сверхпрочный стапель для закладки танкера-гиганта, водоизмещением в 70
тысяч тонн, ледового класса. Под новые, разведанные месторождения полярной нефти.
Триумф «советской империи» был отмечен ядерно-космическим взлетом. Гигантский
интеллект государства, непомерные, накопленные ресурсы, проектное мышление,
позволявшее планировать историю, привели к могучему рывку науки и техники. Ядерная
энергия крутила генераторы множества АЭС, толкала в океане надводные и подводные
корабли, пульсировала в хрупких измерительных приборах, проникала в медицину. В
Космосе летали группировки спутников, взмывали космические корабли. В научных
институтах зрели фантастические проекты – «Лунный» «Марсианский», «Венерианский»,
связанные с развертыванием инопланетных поселений, заводов и военных баз на других
планетах. Ленинградские верфи были частью этой великой ядерно-космической экспансии.
Именно им доверили постройку кораблей командно-измерительного комплекса «Маршал
Неделин» и «Маршал Крылов». Белоснежные острова, являвшиеся на экваторе в
Атлантическом и Индийском океанах, с чашами и штырями антенн, с гигантской белой
сферой, – будто не корабль, а плавучее гнездо, куда отложила яйцо фантастическая птица.
Эти корабли, начиненные электроникой, телеметрией, радиотелескопами, населенные
целыми научными коллективами, выводили на орбиту спутники и корабли, управляли
движением космических группировок, были готовы отправить в Мироздание космические
эскадры с оборудованием лунных заводов и марсианских обсерваторий. Последний корабль
этого типа, «Академик Николай Пилюгин» был спущен в Неву 23 августа 1991 года, в дни
ГКЧП. Остался недостроенным, проданным впоследствии на металлолом, знаменуя собой
«недостроенный ГКЧП», недостроенную великую Четвертую Империю СССР, которую
проворные дельцы и предатели распилили автогеном и сдали на металлолом.
«Русская цивилизация» в ее советском, «красном» исполнении была ориентирована в
Космос, куда рвался человеческий разум, распространяя жизнь на безжизненные участки
Вселенной, – воплощал мечту о планетарных садах, о Рае Небесном. Технический Космос
советских инженеров начинал сливаться с духовным Космосом гуманитарной
интеллигенции, писателей и философов, обращавшихся к истокам культуры, к истинам веры,
к учению русских космистов. Русская цивилизация космична по своей сущности, несет в
себе бесконечность, сочетается с непознанной реальностью, постичь которую станет
стремиться возникающая Пятая Империя – Россия земная и небесная.
«Адмиралтейские верфи» – эти грохочущие молоты, лязгающая сталь, вспышки
электросварки, яростный труд облаченных в робы и каски людей, – это мистический алтарь,
где страна, исповедуя Религию русской Победы, вымаливает у истории свое новое
космическое бытие.
Знаменитый цех № 12 – бетонные корпуса, разделенные отсеками на множество
боксов. Эллинги, где в 70—80-х годах состоялся советский бум подводного атомного флота.
Каждый эллинг, ныне пустой, с запахом холодного железа и утомленного бетона,
обугленный, в копоти исчезнувшего огня, в рубцах и метинах былой великой работы,
напоминает матку, – отрожала, отдала плодоносящие силы и соки могучим младенцам, что
один за другим выплывали с завода. Лобастые, черные, с хищными рубками, устрашающе
грозные и могучие, погружались в пучины, наполняя океан невидимой миру борьбой. Все
пять океанов, глубины под Полярной шапкой, экваториальные пространства меж
континентами – арена мирового соперничества США и СССР. Атомные лодки гонялись одна
за другой, создавали подводные карусели, выцеливали друг друга торпедами, готовились
метнуть из-под воды смерчи ракет, расстрелять авианосцы противника, потопить подводные
стартплощадки, испепелить прибрежные базы флота. Концепции адмирала Горшкова,
создателя советского океанического флота, воплощались на заводе сотнями лодок,
сменявшими друг друга проектами. Использовались изобретения и открытия, титановые
корпуса и бесшумные винты, реакторы новейших поколений и усовершенствованные
системы оружия. До сих пор эти лодки значатся во всех военно-морских каталогах. Многие
еще несут службу на Камчатке, в Кольском заливе, в главной базе Тихоокеанского флота.
Среди них лодки проекта «Варшавянка», получившие у «натовцев» название «черной дыры»,
ибо, бесшумные, они растворялись в океане, не оставляя следа на гидролокаторах
противника. А уникальная дизельная лодка-малютка с характерным названием «Пиранья»,
титановая, с подводными боевыми пловцами, предназначенная для вхождения в устья рек,
проникновения в мелководье, по сей день вызывает нервную дрожь у шведской военной
разведки.
Это был могучий взлет советского оружия, на гребне которого уже неуловимо
обозначился спад, болезненные симптомы усталости, признаки разрушения. Афганская
война, которую пропаганда использовала во вред государству. Чернобыльская авария,
ставшая символом советского угасания и надлома. Сама горбачевская «перестройка»,
явившаяся мощнейшим оружием разрушения, разбившим вдребезги страну без применения
атомных ударов. СССР успешно конкурировал с Западом в классических системах оружия,
проморгав появление на театре «холодной войны» оружия нового типа –
«организационного», которое уничтожало соперника с помощью информации, «агентов
влияния», вменения ложных целей, внедрения фальшивых смыслов. Могучие лодки с
боевыми экипажами еще бороздили Мировой океан, а в городах СССР уже разгорались
конфликты: «Карабах», «Тбилисские события», «Вильнюсский кризис». Как нарывы оспы,
заражали страну.
Стапели цеха № 12 – памятники величию. И одновременно – надгробные доски с
эпитафией погибшей державе.
Здесь, среди холодных сквозняков, чувствуешь загадочную сущность русской истории,
сначала создающей великие империи, в которых, как в коконах, созревает «русская
цивилизация», а потом опрокидывающей великую имперскую архитектуру, разрушая ее
дотла. Чтобы снова, повинуясь странным законам творчества, выводить на пепелище новый
Имперский Храм.
Иду вдоль эллингов цеха № 12, пустых и холодных. Но вот в одном, окруженная
лесами, висящая, словно сонная рыба в аквариуме, – подводная лодка. Ободранный корпус.
Винт, как увядшая, со множеством лепестков хризантема. В стальных проемах поблескивает
голубой огонек электросварки. Появляются и исчезают пластмассовые каски. Дизельная
лодка, проданная Алжиру, окисленная в водах Средиземного моря, израсходовала ресурс и
приплыла на родной завод, где ее ремонтируют, омолаживают, вводят «стволовые клетки» в
одряхлелое тело. Тут же несколько алжирцев на неправильном русском беседуют с
заводским инженером.
С проклятого 91-го разверзлась яма, в которую провалилась страна. Гибли один за
другим гиганты советской индустрии, выпускавшие тракторы и комбайны, танки и реакторы,
генераторы станций и космические челноки. «Красные директора» – флагманы
социалистической индустрии – превращались в алчных дельцов, приватизировали народные
предприятия, порты, нефтяные поля. Пускали с молотка, разбазаривали, обрастали виллами,
совместными предприятиями, банковскими счетами за границей. Некоторые там же и
сгинули, оставив вместо цветущих научных школ и индустриальных центров захламленные
пустыри.
«Адмиралтейские верфи», как и вся промышленность, испытали тектонический толчок,
от которого покосился завод. Недостроенные корабли. Неоплаченные труды. Флот, вмиг
отощав, отказался размещать заказы. Государство Ельцина отвернулось от завода, как оно
отвернулось от всей остальной страны. Завод остался один на один с тем, что высокопарно
называлось «рынком», а на деле являло собой хаос, исчезновение смежников, отпадение
оставшихся на Украине или в Казахстане производств. Нехватка оборотных средств,
убывание рабочих и инженеров.
Вот с чем столкнулся директор завода Владимир Леонидович Александров, «зубр
советского кораблестроения», как его называли. Но не было искушения пойти вслед за
«приватизаторами», отдать великое производство в объятия рынку. Александров,
государственник до мозга костей, стал сражаться за свое детище. Как мог, поддерживал
рабочие столовые, профилактории, пионерлагеря, сберегая костяк коллектива.
И, наконец, пришло избавление – заказы из Индии, Китая, Алжира, продолживших
строить свои армии и флоты. Подводные лодки, танкеры, вспомогательные корабли для
зарубежных заказчиков спасли завод в период «оледенения». На стапелях у новеньких
кораблей зазвучала китайская, арабская речь. Бравые смуглые индусы принимали корабли,
вобравшие в себя все лучшее, с чем, казалось, уже рассталась пущенная на самотек страна.
Александров, продавая изделия, обеспечивал развитие завода. Выплачивал зарплату.
Спонсировал исследовательские и конструкторские разработки, вкладывая деньги в будущие
проекты, пока еще не востребованные государством. Бился за свое драгоценное детище –
завод.
Александров выстоял, когда другие рухнули. Оказался на высоте победы, когда другие
пережили позор бездарного поражения. Его выручили не только природная сметка, талант
организатора, неукротимая деятельность, но и мощное, исконно русское чувство, именуемое
«государственным служением». «Государственник», он унаследовал этот – то ли дар, то ли
бремя – от исчезнувших поколений русских людей, умевших не роптать на государство,
прощать ему вины и огрехи, служить ему беззаветно. Не брать, а давать.
Такова философия «государственников», на которой стояло, стоит и будет стоять
Государство Российское.
Дизельная подводная лодка новейшей конструкции, проекта 06770, серии «Лада».
Головной корабль, носящий имя «Санкт-Петербург». Покоится у стенки на глянцевитой
невской воде, окруженный легчайшим туманом. Словно дышит, испаряет влагу, источает
таинственное свечение. Напряженный бицепс, погруженный в воду, таящий гигантскую
мощь. Железный мускул, напрягающий вокруг гигантское пространство воды и суши.
Проникаю внутрь стального корпуса. Ныряю в круглые люки, переходя из отсека в отсек.
Повсюду работы. Бригады наладчиков. Группы ученых. Представители смежников.
«Главный пост» – уже работает сверхсовременная электроника, высвечивая на дисплее
весь организм корабля – электричество, аккумуляторы, дизели, группы антенн, системы
оружия, состояние сотен агрегатов и механизмов. Вся лодка «прозрачна», автоматизирована,
управляется нажатием кнопки. Электронные карты облегчают штурману прокладку курса.
Электронные рельефы морского дна – плод работы эхолотов и гидролокаторов. Машинный
отсек – дизель новейшей конструкции, еще не применявшийся на кораблях, получающий на
«Ладе» свое «крещение». Аккумуляторы, мощные и компактные, на много часов
продлевающие плавание без всплытия. Все элементы лодки бесшумные, с минимальным
трением. Все «стучащие» элементы установлены на амортизаторах, гасящих вибрацию, не
передающих колебания на корпус. Сам же корпус, единственный, прочный, без
традиционного второго, легкого, что также уменьшает шумность, вписывает корабль в
подводные течения, в слоистый рассол океана. Новая марка стали придает кораблю
небывалую стойкость к удару, увеличивает глубину погружения. В каждом отсеке баллоны
со сжатым фреоном, на случай пожара – быстродействующее средство, увеличивающее
живучесть, сберегающее экипаж. Сам же экипаж уменьшен вдвое по сравнению с лодками
подобного класса. Чем снижается опасный человеческий фактор – причина многих
неполадок. Экономится контингент, из которого формируются личный состав флота, что
немаловажно в условиях демографического спада. Головной отсек лодки с торпедными
аппаратами, длинными сигарами грозного оружия – торпеды, ракеты, чья скорострельность,
точность и сила залпа такова, что от нескольких, следующих чередой попаданий гибнет
авианосец врага. Лодка предназначена для «ближней, прибрежной зоны», для охраны
подводных нефтепроводов, для блокирования неприятельских сил, дерзнувших вторгнуться
в территориальные воды России. Но запас хода и мощность оружия таковы, что лодка
способна действовать за тысячи километров от берега. Создание этой лодки, вобравшей в
себя несколько сотен опытно-конструкторских разработок, суммировавшей множество
смежников во всех городах России, – опровергает ходячее представление о том, что
российский ВПК умер. Такие машины может создавать только сверхсовременный, с
технологиями прорыва, военно-промышленный комплекс.
Карабкаюсь по вертикальному трапу в рубку непривычно пустую, без множества
антенн, упрятанных в глубь корабля. Из рубки, сквозь железный туман, сияет далекий
Исаакий, лучится золотая игла Петропавловской. Создания великих архитекторов прошлого
и изделие великих инженеров настоящего обмениваются таинственной информацией,
чувствуют свое нерасторжимое единство.
Каким сверхчутким прибором уловить рождение новой российской государственности,
зачатие Пятой Империи? Где эхолот, улавливающий сигнал из непомерных глубин истории?
Гидролокатор, фиксирующий едва уловимую цель, мелькнувшую в потоках времени? Когда
на верфях почувствовали, что падение вниз завершилось и возникло шаткое равновесие,
«бездны на краю», после которого начался чуть заметный подъем? Когда страна ощутила,
что взамен одного государства она обретает новое? Одна «Империя» сменяет другую?
Может быть, после катастрофы 93-го года, когда танки Ельцина расстреляли
Парламент, и казалось, что все погружается в пучину, но на выборах в Первую
«ельцинскую» Думу вдруг победили патриоты России. Или во время Первой Чеченской,
проигранной под улюлюканье врагов государства, когда был явлен миру русский солдат
Евгений Родионов, принявший от рук чеченцев мученическую смерть, – не пожелал предать
Россию, Православие, Армию, за что и был обезглавлен, – нежданный русский святой,
освятивший своим подвигом рождение Пятой Империи. Или Вторая Чеченская, которую
выиграла русская армия со своими полководцами Шамановым и Трошевым, первыми
генералами Пятой Империи. Или катастрофа крейсера «Курск», сплотившая в горе весь
народ, который наделил моряков статусом мучеников. Ужас трагедии превратился в
героическое всенародное стояние, когда со дна океана гибнущий офицер направил послание
Родине: «Не надо отчаиваться». Или жуткий Беслан, когда враг, убивая детей, хотел
превратить Кавказ в кровавое месиво, стравить народы, утопить в детской крови хрупкую
российскую государственность, которая, вопреки всем ожиданиям, устояла, вынесла
нестерпимую боль.
Об этом расскажут провидцы и мистики, обладающие знаниями, которые не снились
ученым.
Но ясно одно – лодка «Санкт-Петербург», сошедшая со стапелей «Адмиралтейских
верфей», – свидетельство того, что русское государство состоялось, медленно, неуклонно
крепнет. Завод, как чувствилище, подтверждает это созданием «Лады» – великолепной
боевой единицы флота.
Из беседы с академиком Игорем Дмитриевичем Спасским, главой центрального
конструкторского бюро морской техники «Рубин», чьи идеи легли в основу сотворения
подводной лодки «Лада». Беседа состоялась в Петербурге, в рабочем кабинете ученого, что
восседал под громадным трезубцем Нептуна, символом океанского владычества.
Александр Проханов: Игорь Дмитриевич, поговорим о лодках.
Игорь Спасский: О лодках – сколько угодно.
А.П.: Игорь Дмитриевич, вы – «лодочник». Не знаю, кто еще больше вас знает про
эти оболочки, которые движутся в океане. Я осмотрел сегодня «Ладу». Это – «этапная
лодка»? «Лодка развития»? Или она – результат простого эмпирического накопления
знаний?
И.С.: Здесь мне легко ответить. Это несомненно – новое слово в дизель-электрических
лодках. Это новое, четвертое поколение, которое имеет около ста тридцати пяти
принципиально новых идей, реализованных в данной конструкции. Эти идеи будут
воплощены не только в дизель-электрическом направлении, но многие из них пойдут и на
атомные лодки. Как строилась «Лада»? На чьи деньги она строилась? Поскольку мы
зарабатывали на внешнеэкономической деятельности, мы часть наших доходов пустили на
постройку «Лады». Мы понимали – надо строить. Вы думаете, мы такие сознательные? Мы
понимали, если мы ее не построим, не запустим в серию, то нам нечего будет продавать за
рубеж, и у нас не останется денег на сбережение производства и науки, на сбережение
отрасли. Поэтому нами двигали и государственная сознательность, и меркантильные
соображения. «Лада» – государственный заказ, но он финансировался крайне медленно, и мы
решили ускорить финансирование из собственных средств. Эта лодка – безусловно шаг
вперед. В ней есть такое новое качество, которое открывает принципиально новый путь
развития лодок. К счастью, несмотря на ужасную ломку девяностых годов, сохранились
отдельные островки коллективов, которые за последние пять лет приподнялись и окрепли.
Они способны и в научном, и в проектном, и в технологическом плане создавать самые
уникальные вещи.
А.П.: Сегодня я почувствовал во время посещения лодки: она состоит из такого
количества комплектующих, что если бы ВПК в целом рухнул, то строительство лодки
не состоялось бы. Значит, сам факт существования этой лодки свидетельствует о том,
что потенциал жив.
И.С.: В девяностые годы потенциал завалился крепко. У нас процентов 30–40
насыщения боевых кораблей шло из республик, и с отпадением республик эти проценты
рухнули. Но теперь довольно быстро идет процесс «русификации» комплектующих. Самую
большую «встряску» получила российская часть лодки. Мы ринулись за Урал. Там жизнь
оказалась устойчивей. Многое уцелело, в основном за счет зауральских и уральских
ракетостроителей. Кооперация налажена. К сожалению, мы теряем теперь на рабочем классе.
«Мозговики» есть, а рабочие уходят, оголяются уникальные предприятия.
А.П.: Скажите, развитие лодок ограничено какими-нибудь «потолками»? Или это
бесконечное совершенствование?
И.С.: Наука, техника, технология никогда не будут стоять на месте. Казалось бы,
сделали все, лучше не придумаешь. Я был замконструктора атомной лодки первого
поколения с баллистическими ракетами. Сделали – само совершенство. В море на ней долго
плавал, наблюдал. Приезжаю домой – новый опыт, за это время наука что-то новое
подкинула – теория винтов, сплавы, материалы. Все время идеи развиваются,
накапливаются, а потом переходят в новое качество, рождая корабли нового поколения. Так
и в ракетных системах. У нас были стотонные ракеты, а сейчас сорокатонные. Материалы
новые появились, топливо нового качества, электроника миниатюрная. Поэтому улучшение
– бесконечный процесс.
А.П.: Вы прогнозируете этот процесс?
И.С.: Безусловно. Например, мы понимаем, куда идет электроника. Искусственный
интеллект скоро будет привлекаться. Разве это дело, – 1200 человек экипажа приходит на
авианосец? Ужасная цифра. Нужно минимизировать проектирование, создание, управление
корабля.
А.П.: А что стимулирует это развитие? Может быть, конкуренция между фирмами
и конструкторскими бюро?
И.С.: Я не понимаю, как в одной стране можно иметь два конструкторских бюро по
производству лодок. Например, во Франции – одно конструкторское бюро. А у них – третий
флот мира. И крейсера, и лодки, и корабли на воздушной подушке – все исполняет одно КБ.
Я спрашиваю руководителя: «Но ведь это же монополия? Нет конкуренции?» Он долго не
мог понять. Внутри одной страны какая-то конкуренция? Распыление гигантских средств.
Конкуренция по кораблю? Абсурд. Какой выбрать дизель – нужна конкуренция. Какую
выбрать автоматику – нужна конкуренция. А по кораблю в целом? Не знаю. Например,
разница между нашими «рубиновскими» лодками и нашим собратом «Малахитом» –
ограждение палубы и разная конфигурация рубки. Все остальное идентично. Вкусовые
различия. Сейчас проблема в другом. Молодежь идет в КБ. Мы взяли четыреста человек
прекрасной молодежи из институтов, из «корабелки». Через три года некоторые, наиболее
способные, стали уходить. Женились, дети, семья, надо кормить. Спрашиваю: «Куда
уходишь? Великолепную профессию потеряешь!» Отвечает: «Я профессию потеряю, зато
семью сохраню». И уходит каким-нибудь менеджером или дилером. Чем распылять средства
в ненужной «внутренней» конкуренции, надо их сконцентрировать в рамках одного КБ.
А.П.: В советское время много говорили о «космической цивилизации» и о
«подводной цивилизации». Помню, еще молодым писателем, я познакомился с
адмиралом Горшковым. В своем кабинете, крутя огромный тяжелый глобус, говорил о
«подводной цивилизации», разумея под ней не только подводные лодки, военную
борьбу, протекающую в глубине морей, но и подводные поселения, подводные
предприятия, жизнь человечества под водой. Сейчас это куда-то ушло, перетекло в
область фантастики.
И.С.: Нет, никуда это не ушло. Всем ясно, что при таком росте населения Земли – 12
миллиардов к двадцатому году, ресурсов земных не хватит. Поэтому океан, обладающий
гигантскими ресурсами, будет осваиваться. Сегодня ринулись в океан за добычей газа. У
России богатейшие шельфы. Наша фирма проектирует ледостойкие платформы,
глубоководные аппараты. За рубежом освоили технологии погружения до 1600 метров. Наше
газоносное Штокмановское месторождение – 300 метров. Сейчас для его освоения
приглашают иностранцев, будто у нас не существует своих возможностей. Понятно почему.
Если иностранцы, то поездки за границу, приемы, все зарубежное великолепие. Но
привлеченные к разработкам иностранцы обращаются к нам. Например, одна мощная
французская фирма попросила нас спроектировать подводную лодочку, которая будет
становиться на выведенные со дна «окончания» – трубы, вентили, заглушки – и оттуда
управлять ими. Экипажи будут работать вахтенными методами. Мы спроектировали
прекрасную лодку. Французы были в восторге. «Нам так понравилось, как вы все это
сделали. Мы хотим и дальше привлекать вас к работам». А почему? Да мы за всю работу
взяли 30 тысяч евро, а западный исполнитель содрал бы с них на порядок больше.
Сообразили. Немцы нас уже наняли, французы нанимают. Когда же русские?
А.П.: Помню, были сообщения, что Потанин хотел зафрахтовать подводный флот
и перевозить подо льдом никель. Где эти идеи?
И.С.: Пока во главе «газовых дел» был Богданчиков, он нас зарядил, дал нам фронт
работ. Но потом он «ушел в нефть», а все газовые месторождения купил Газпром. А он
привык работать с иностранцами.
А.П.: Мне показалось, что вы исполнены некоторого внутреннего скептицизма и
академической печали.
И.С.: Вы ошибаетесь. Если бы я жил в печали, я бы давно концы отдал. Я по своей
натуре оптимист. Просто я вижу все трудности и не всегда понимаю, как с этим бороться.
Сомнения остаются, но мы вкалываем.
Из беседы с директором судостроительного завода Владимиром Леонидовичем
Александровым у причальной стенки завода, где покоилась на воде лодка «Лада»,
окруженная невской синевой и далекими отражениями золотых куполов. Словно корабль
был частью великолепного города, под стать его статуям, дворцам и соборам.
Александр Проханов: Владимир Леонидович, что значит создание этой лодки для
флота, для завода, для города и для России в целом?
Владимир Александров: Все эти вещи взаимосвязаны. Для завода это означает, что
он находится на таком производственном, технологическом, организационном уровне,
который позволяет создавать изделия мирового класса. Квалификация рабочих, познания
инженеров, информационные технологии проектирования, парк заводского оборудования
помогли создать лодку, не уступающую, а по иным параметрам и превосходящую немецкую
подводную лодку 212 и 214-го проекта, французские лодки и лодки других стран. Низкая
шумность, высокая скрытность, продленная автономность плавания, уменьшенное
водоизмещение,
новая
архитектурная
форма,
новый
двигатель,
мощнейший
гидроакустический комплекс, новое, сверхточное, с мощным поражением оружие,
малочисленный экипаж, создание комфортных условий для проживания моряков и надежная
техника. Подводная лодка – это компромисс множества технических решений, который
опирается на прежний опыт. Наш завод построил 302 подводные лодки, в том числе и
знаменитую лодку 641-го проекта, которая за изящество, маневренность, быстроту хода
получила у «натовцев» название «Фокстрот», принимала участие во всех «горячих точках», в
том числе и в Карибском кризисе. На «Ладе» использовался опыт не только
судостроительных организаций, но и передовые открытия, накопленные в авиации и
космической сфере. В этом смысле «Лада» являет собой синтез всей отечественной науки и
техники. Флот, получая серию этих кораблей, начинает долгожданную модернизацию, что не
просто усилит его боеспособность, но вдохнет новую атмосферу в морские коллективы,
которые хотят плавать, повышать мастерство, добиваться карьерного роста. Мы намерены
выпускать 2–3 лодки в год, соизмеряя потребности флота и возможности военного заказа.
А.П.: Вы станете поставлять эти лодки на экспорт?
В.А.: Эту лодку заметили иностранцы на Военно-морском салоне, где мы ее
выставили. Уверен, что ею заинтересовались Китай, Индия, страны Средиземного моря. Мы
живем в «рыночное время» и освоили «рыночные методы», завязав отношения со многими
странами, готовыми покупать нашу продукцию. Кстати, в тяжелейшие 90-е годы, когда все
вокруг рушилось, мы выстояли благодаря нашим экспортным инициативам, когда
проданные за рубеж корабли давали деньги для поддержания завода, зарплаты рабочим,
сохранения замечательной социальной инфраструктуры – оздоровительного центра, детских
лагерей. Все это удержало на заводе основную часть коллектива. Мы не боимся рынка и
готовы конкурировать на нем с производителями ведущих мировых держав.
А.П.: А что значит завод для Петербурга? Ведь он находится практически в черте
города?
В.А.: Вы, должно быть, слышали, что в свое время завод исполнял самые престижные
заказы города. На нашем заводе отливалась фигура ангела на Александрийской колонне.
Создавались чугунные украшения на здании Главного штаба. Апостолы Исаакиевского
собора тоже родились здесь, на нашем литейном производстве. Знаменитые мосты через
Неву несут в себе наши конструкции. Петербург – мощный индустриальный центр с
заводами-гигантами, такими, как «Электросила», «Ижорский», «Кировец». Мы занимаем
среди них почетное место. Вся общественная, политическая, культурная жизнь города
проходит с участием «Адмиралтейских верфей». Когда в праздничные дни в Неву входят
корабли Балтийского флота и увешанные иллюминацией являют собой часть праздничного
украшения города, среди этих кораблей есть и те, что строили мы. В каком-то смысле наши
корабли – это тоже городские шедевры.
А.П.: Как страна, народ России реагирует на появление этого нового шедевра –
«Лады»?
В.А.: О лодке сообщала пресса, о ней были сделаны телепередачи. Ее появление
вызвало энтузиазм, прилив патриотических чувств. Это значит – Россия жива, развивается,
прошла самые опасные моменты своей недавней истории. Действительно, мы – страна, на
богатства которой многие зарятся, и мы должны их защищать. Атомные лодки «Борей» с
баллистическими ракетами «Булава» должны патрулировать в океане, сдерживая
«стратегического соперника». Корабли и лодки меньшего класса должны защищать берега,
присутствовать там, где еще не решены проблемы спорных территорий, как, например, на
Дальнем Востоке. Возможность террористических атак, в том числе и с моря, заставляют
поддерживать высокую боеспособность флота. Развившееся в последние годы морское
пиратство, откровенный бандитизм, задержание наших торговых судов то у берегов Африки,
то в Азии и Европе, заставляют нас подтверждать военное присутствие во всех акваториях.
Все это побуждает Россию укреплять свою армию и флот, своих «главных союзников». И
страна в состоянии решить эту задачу.
Завод «Адмиралтейские верфи» сам – как огромный корабль, омываемый невскими и
финскими водами. Плывет сквозь века, эпохи и царства. Меняет экипаж, командиров. Не
меняет одного – служения Государству Российскому.
Властелин стальных колец
«Северо-европейский газопровод» – две тысячи километров стальной трубы, от
вологодского поселка Грязовец до берега Балтийского моря, где труба нырнет на дно и
пойдет в глубине до немецкого города Грайфсвальд, что под Ростоком. Магистраль
ответвляется от могучего газопровода, поднимающего газ из полярных топей Ямала,
Тазовской и Обской губы. Задумано продление трассы из Германии в Англию, ответвления в
Швецию и Норвегию, а также в Калининградскую область – соединение изолированного
русского анклава с «материковой» Россией. Двигаюсь вдоль огромной, растянутой на сотни
километров стройки. Погружаюсь в леса и топи. Глохну от рева трубоукладчиков.
Благоговею перед красой первозданной природы. Чувствую, как вокруг железной,
вживленной в почву оси вращаются громадные массивы явлений, непомерные пространства
земли, вихри мировой и русской истории.
«Крановый узел» – синяя железная кубышка с ярко-желтыми элементами, лежащая на
земле, словно яркий, экзотический плод, выросший на бахче. Окружен легчайшей
серебристой сеткой, цветами кипрея с невидимым, уходящим в глубину корневищем. Здесь
берет начало газопровод, уже углубленный в почву, еще не связанный с главной,
действующей магистралью. Ее присутствие ощущают стопы – земля под ногами содрогается
глубинной дрожью, непрерывной трепетной судорогой. Внизу, незримые, проложены трубы,
в которых с огромной скоростью мчится газ, словно подземный поезд. Лесная пчела,
присевшая на розовое соцветье кипрея, испуганная вибрацией, улетает с цветка. Синяя
бочка, вживленная в просеку, – сферический кран, управляемый пневматическим приводом.
Слабый электронный сигнал, поворот крана – и газ ринется в новое русло. Сжатый
стальными кольцами, с гулом пойдет на запад, из огромного пузыря Южно-Русского
месторождения, что притаилось среди ямальских болот и льдов. Смотрю на точное
сопряжение раскрашенного стального изделия с почвой, с кромкой песка, с розовым цветком
иван-чая. Гигантская индустрия газопроводов, проникшая в земную кору, соединяет
рукотворное и первозданное, человеческое и божественное. Превращает планету в единую
«мегамашину».
Просека с углубленной трубой катится сквозь сосняки, наполненная вдалеке синерозовой дымкой. Словно гигантский парикмахер провел машинкой по рыжим волосам,
оставляя в лесах прогал. Упрямый вектор, долбящая упорная сила, неодолимый порыв
пробили трассу в безлюдных лесах, соединяя две точки, разделенные тясячью километров.
Трассу определяли, рассматривая фотографии космической съемки. Вели ее, минуя
непролазные топи, в обход городов, огибая природные заповедники и секретные объекты
военных. Представители Газпрома встречались с администрацией районов, по которым
пройдет труба. Споры, согласования, землеотводы. Компенсация за каждые сенокос или
выпас, лесную вырубку или потерю пашни. «Сторгуются» (сойдутся) с районным
начальством – приходит черед экологов, рыбнадзора, лесников. Строительство ведется под
неусыпным надзором природоохранных органов. Потревоженные водоемы, нарушенная
почва, испуганное зверье – все подлежит рекультивации. Завершенная трасса – не уродливый
шрам, оставленный человеком в природе, а длинный, уходящий в бесконечность газон, где
техника лишь изредка явит себя в виде экзотического, вырастающего из-под земли изделия.
По трассе, прежде чем зарычат на ней моторы, пройдут саперы с миноискателями,
«выуживая» из болот неразорвавшиеся снаряды и бомбы, делая «проходы» в забытых
минных полях со времен сражений за Тихвин, Ленинград и Выборг. Экскаватор, роющий
траншею, остановится перед древним курганом, первобытным стойбищем, остатками
капища – приезжают археологи, проводят раскопки, увозят в лаборатории и музеи
драгоценные черепки, наконечники стрел, шлифованные кремневые топоры. А если
железный ковш вдруг выхватит из болота солдатскую каску, залепленный илом пулемет,
полуистлевшие кости, то останки героя перенесут в братскую могилу, и, быть может, еще
одна семья получит из прошлого запоздалую «похоронку».
Здесь, на трассе, самое время подумать о Газпроме с его громадной, нарастающей
ролью в жизни современной России. О суперкорпорации, превратившей страну в
«энергетическую сверхдержаву». О «централизме» Газпрома, влияющего на все проявления
сегодняшней российской действительности. О загадочном экономическом божестве, «по
образу и подобию» которого выстраивается Государство Российское.
Созданный в советское время, призванный питать развитие колоссальной советской
индустрии, ее переход на новый, постиндустриальный уровень, Газпром вошел в период
катастроф, как гигантский корабль входит в «штормовые широты», в полосу бурь и
волнений. В 90-е годы, после краха страны, его шатало, трепало, несло на рифы. Рядом с
ним, не выдержав бури, гибли заводы, индустриальные центры, целые отрасли, а он, словно
флагман великой флотилии, подбирал тонущих, спасал погибающих, принимал на борт
рассеянные экипажи. В эти безумные годы «реформ», когда страной, по меткому выражению
Черномырдина, управляли «мальчики в розовых штанишках» и исчезала на глазах великая
«советская цивилизация», Газпром, как донор, бесплатно отдавал свой газ в дома
замерзающих граждан, поил даровым топливом гибнущие заводы. Кормил своей плотью
оголодавшую индустрию, которая не могла оплачивать поставки газа и благодарила, – кто
железом, а кто картошкой и подсолнечным маслом. Жуткий «бартер» дополнялся налетом
пронырливых хищных дельцов, старавшихся отломить от Газпрома лакомые кусочки,
создававшие воровские «дочки», через которые разбазаривалось достояние «отца»,
напоминавшего в те годы ослепленного короля Лира, чье состояние делили между собой
бессовестные дочери. Но Газпром уцелел в своем ядре. Выстоял в страшные годы. Помог
устоять и выжить Государству Российскому.
Кланяюсь Газпрому на этой трассе, как невидимому, витающему в небесах божеству,
чье присутствие ощущаю по стеклянным миражам над цветами, по таинственному дрожанию
земли.
Рабочий участок трассы – тугое, нарастающее давление идущих в наступление войск.
Рев механизмов, хриплые дымные выхлопы, хруст «лежневки» под тяжкими гусеницами.
Десяток трубоукладчиков «КАМАЦУ», похожих на колонну слонов, с угрюмой мощью и
грацией подхватили хоботами толстенный, упругий ствол. Сдвигают плавным многомерным
усилием. Бережно грузят в траншею. Труба, глянцевитая, черная, кажется мягкой, резиновой.
Послушно ложится в землю, отливая фиолетовым блеском, словно змеиное тулово. Два
бульдозера валят в траншею рыхлые ворохи, засыпают трубу, неуклюжие и изящные,
измызганные и величественные, с драгоценным блеском ножей, в которых пульсирует
солнце. Тяжеловесные «КрАЗы» проволакивают отрезки труб, похожих на могучие пушки
для нанесения дальнобойных ударов. Труба непрерывно растет, удлиняет свой непомерный
стебель, стык за стыком, в вихрях огня, в голубой и розовой плазме, стремится в
бесконечную просеку. Экскаватор роет траншею, рвет зубьями корни деревьев, вываливает
ледниковые валуны, готовя для трубы сырое мягкое ложе. Трубоукладчики переступают
боком, как дрессированные слоны, мягко сдвигая трубу.
Запах соляры, тонкое зловоние болот, смоляной аромат расплющенной железом сосны.
В кабинах истовые, нервные лица, как у танкистов, ведущих машины в бой. Здоровенный
детина пританцовывает перед головным укладчиком, взмахивает руками, беззвучно кричит
сквозь грохот. Похож на дрессировщика, управляет движением колонны. Сварщики в
масках, озаренные плазмой, как космонавты, ныряют среди космических радуг. Природа и
техника. Воля и дух. Тяжкий, надрывный труд и упоение осмысленной грандиозной работой.
Множество рывков и усилий, перемещений и ритмов, огненных брызг и сверкания
солнца сливаются в хор мироздания, в котором совершается благое непрерывное творчество.
Так выглядит «Северо-Европейский газопровод» на одном из своих безымянных
участков.
Здесь люди заняты Делом, разумным, всеобщим, вобравшим в себя множество
энергичного, здорового люда, который жаждет трудиться – ради хлеба насущного, ради
крупной понятной цели, ради блага семьи, артели, страны. Трудиться иногда на грани
возможного, подчас в надрыве, как в сражении, когда проявляется заветная суть человека,
его высшие пределы и идеалы, творящая ярость и героический взлет, необоримая воля и
молитвенное вдохновение. Этим Делом был занят советский народ, сотворяя Красную
Империю, великую «машину пространств», небывалую цивилизацию между трех океанов,
погрузившую свои корни в земную кору с пузырями нефти и газа, а космическую крону
распушившую среди планет и светил. Это святое Дело отняли у народа. Обрекли на безделье,
на унылую праздность, на бессмысленное прозябание, в котором народ зачах, истомился,
обленился, утратил смысл бытия, предаваясь разгулу и пьянству, поножовщине или
брюзжанию, калеча себя и собратьев, просаживая у игровых автоматов последние гроши или
транжиря в гульбищах даровые бешеные деньги.
Это Дело сегодня начинает возвращаться в народ. Нас снова нагружают работой,
предлагают строить машины, изобретать технологии. Прокладывать трассу непросто не
только в лесных чащобах, но и в дебрях жестокого современного мира, отыскивая для
страны спасительный путь. Здесь, на трассе, ты оказываешься в атмосфере «Общего дела».
Чувствуешь, как этим Делом сотворяется не только магистральный газопровод, но и новое
Государство Российское, – Пятая Русская Империя. И за это спасибо Газпрому – властелину
стальных колец.
«Реформаторы» первой волны хотели расчленить Газпром – этот «монополистический
монстр», как они говорили. Убеждали публику в том, что такие «неповоротливые гиганты»,
«медлительные динозавры» неэффективны в сравнении с юркими «частниками»,
агрессивными
и
плотоядными
«хищниками».
Была
развернута
грандиозная
«антигазпромовская» кампания – непрозрачность, нерентабельность, неуправляемость,
коррупционность. И это в момент, когда тысячи государственных предприятий были
переданы в «умные» руки частников, и те грабили, вывозили оборудование и сырье,
обчищали «кассы», закрывали пионерлагеря, профилактории, больницы, освобождаясь от
«нерентабельной социалки». Добивали гиганты советской индустрии, как алчные китобои
добивают стадо китов.
Газпром устоял. Правительство, творившее в те годы «экономические зверства», не
решилось расчленить монополию, понимая, что у распадающейся страны есть несколько
последних скреп, связывающих территорию, экономику, народонаселение, и среди этих
удерживающих скреп – «централистский» Газпром.
Сегодня «централизм» Газпрома стал залогом возрождения государства, сотворения
«субъекта», способного реагировать на внешний и внутренний мир, ощущать угрозы,
нащупывать пути развития. Централизм Газпрома, собирающего под свою длань
распыленную углеводородную индустрию, «прикупающего» газовые и нефтяные компании,
перерабатывающие заводы, – этот централизм проектируется сложным, подчас
необъяснимым образом в остальные сферы страны. Проведена централизующая реформа
управления регионами – выборность губернаторов заменена назначением, что пресекает
сепаратистские поползновения. Централизация электронных СМИ, которой возмущены
либералы, есть укрощение информационного безумства, «информационных войн» всех
против всех, когда каждая компания была сродни поджигателям. Экономическая
централизация, наращивание госкапиталистического уклада есть путь к спасению гибнущих
отраслей и высоких технологий, которые тысячами истреблялись в условиях «свободного
рынка». Централизм Газпрома есть особая гравитация, в которую не явно захвачены
политика, экономика, информация и культура России, медленно, но неуклонно складываясь
в гармоническую целостность. Целостность Пятой Империи.
Труба диаметром 1400 мм. Сталь сварена в русских мартенах «Северстали». Прокат –
Нижегородская область. Толщина стенки подобна броне, рассчитана на сверхмощное
давление газа. Каждый отрезок закупорен с торцов, их склад напоминает коллекцию дорогих
гигантских сигар. Заглядываю внутрь трубы, в гулкое просторное жерло. Розоватые кольца
света. Запах железа, тончайших лаков. Прохладный сквозняк, в котором чуть колеблется
далекое поле кипрея. Глажу полированный бок трубы. Изоляция, черно-стеклянная, словно
мокрая кожа кита, отражает ладонь. Кажется, труба откликается на мое прикосновение, чуть
слышно вздыхает. Это стальное изделие требует филигранной работы, бережного
обращения. Любая царапина, самый малый порез изоляции немедленно ремонтируются
«косметологами». Сварка швов подобна соединению кровеносной аорты. Сварщики –
хирурги, действующие в стерильной среде. Каждый шов проходит проверку рентгеном.
Трубе предстоит работать среди болотных вод и окисленных почв, жары и мороза,
сдерживая могучее давление газа, несущегося со скоростью ракеты.
Труба живая. Засыпанная траншея дышит, чуть заметно вибрирует, словно в почве,
невидимое, растет корневище. Трубу испытывают на прочность, закачивая из соседних озер
и речушек под огромным давлением воду, и труба, литая, как напряженный мускул,
сотрясается от непомерных усилий. По трубе пропускают слабые токи, чтобы снизить
эффект окисления. Ее чистят и холят, продавливая сквозь нее мягкий пыж, как чистят ружье
маслянистым шомполом. Ее контролируют, запуская «зонд», который мчится внутри,
фиксируя малейший дефект, снимая и записывая сотни параметров, которые тщательно
изучат в лаборатории, как изучают вернувшиеся из Космоса «самописцы». Трубой
управляют, посылая на краны и вентили слабые сигналы, приводящие в движение
пневмоприводы, – регулируют потоки газа, как регулируют «стрелками» железнодорожные
составы, направляя их в разные стороны. Спутник висит над трубой, наблюдая за ней с
орбиты. Газопроводы, ветвясь, охватывают континенты, пронизывают мерзлоту и барханы,
ныряют в моря и прокалывают скалы. Образуют таинственный, рукотворный, подземный
мир, сочетая цивилизацию и природу в животворящее единство.
Труба – стальной гибкий щуп, запущенный не только в пространство, но и во время.
Нанизывает на себя бестелесные массивы истории. Трасса газопровода пройдет через
Волхов, студеную синюю реку близ Старой Ладоги. Каменная крепость, башни с дощатыми
шатрами. Среди зеленого луга – восхитительный белый храм той древней киевсконовгородской архитектуры, в которой – первозданное целомудрие, святая простота и
величие. Сюда причалил свой челн князь Рюрик, ладью с лебяжьей головой, косматым
парусом, в обрамлении разноцветных щитов. Отсюда повелась Киевско-Новгородская Русь,
Первая Империя русских. Об империи говорил мне в Старой Ладоге голубоглазый
профессор-археолог, разрывший «раскоп» среди зеленых крепостных валов. Об империи,
соединявшей великие пространства между Черным морем и Балтикой. Двадцать народов,
множество городов и селений, верования и религии. В этой ранней Империи, чьей первой
столицей была Старая Ладога, люди торговали, занимались ремеслами, отправлялись в
странствия, жили в согласии и гармонии. Профессор показывал находки разных веков –
стеклянный мусульманский перстень с арабской вязью, бронзовую ганзейскую пломбу с
латинскими буквами, славянские ожерелья и бусы, ломтик прибалтийского янтаря. Товары,
знания, изобретения двигались древними тропами, караванными путями, по которым
позднее пролегли великие тракты, железные дороги, газопроводы, а над ними – авиационные
маршруты и космические орбиты. Я слушал синеглазого немолодого профессора и
восхищался неразрывностью русского времени, в котором, как в просторном желобе, в
устремленной бесконечной трубе, льется божественная субстанция русской истории. Несет
меня, скоротечную живую частицу, готовую исчезнуть в безымянном множестве тех, кто
жил или еще не родился и составляет единый бессмертный народ.
Газпром питает соседние страны газом, а русскую казну – небывалыми прибылями.
Вчера еще нищая, обворованная до нитки страна располагает золотом, валютой, раздает
долги, приступает к восстановлению «разрушенного врагами хозяйства». Но слишком робко,
словно не веря в свалившееся с неба богатство, страшась, что оно снова развеется в прах.
Эти деньги не могут быть просто «скормлены». Не могут пойти на случайные, разрозненные
проекты. Они должны быть потрачены рачительно, мощно, под осмысленное общее дело,
именуемое Проектом Развития. Увы, такого проекта нет. Его не сыщешь ни в Правительстве,
ни в партиях, ни в Совете Безопасности, ни в Академии наук, в крупных корпорациях. Не
дело Газпрома, занятого добычей нефти и газа, строительством трубопроводов, разведкой
месторождений, борьбой за рынки, дипломатией, лоббированием думских депутатов, – не
его это дело разрабатывать Идею Развития, без которой не состоится Государство
Российское – Пятая Империя русских. Но, быть может, «централизм» Газпрома своим
могучим влиянием, не явно воздействуя на власть, на элиты, на круги интеллектуалов,
стимулирует этот насущный проект? Ибо Развитие поместит и саму газовую корпорацию в
осмысленный контекст современной истории, сольет воедино корпоративные стратегии со
стратегией Родины.
Трасса пересекает шоссе. Шествие трубоукладчиков, упрямый рев «КАМАЦУ», хрип
«КАТЕРПИЛЛЕРов», тяжеловесные громады «Уралов» упираются в чистый асфальт, по
которому мчатся изящные автомобили, набитые электроникой и продуктами фуры. Ни на час
нельзя прервать пассажирские и грузовые потоки, питающие несколько областей.
«Трассовики» прибегают к испытанному приему – «проколу» поперечной дороги. К самой
обочине подводят траншею. Мощные прессы давят на отрезок трубы. Проталкивают,
продавливают, пропихивают его под дорогой, пока по другую сторону не явится стальной,
заляпанный глиной торец. Прелестная барышня из пролетного «Мерседеса» бросила
рассеянный взгляд на утомленного, черного от солнца и гари строителя, беззвучно орущего
на громаду бульдозера.
Два трубоукладчика, натянув ремни, тянут отрезок трубы, похожие на старательных
муравьев, волокущих драгоценную личинку. Бригадир, немолодой, грузный, в комбинезоне
и замызганной каске, «дирижирует» трубоукладчиками. Совершает руками сложный набор
движений, в каждом из которых – приказ, предупреждение, запрет, поощрение. Так
аэродромный диспетчер направляет траекторию опустившегося на палубу штурмовика. Так
объясняются два глухонемых великана. Так Спиваков, всей своей мимикой, всплесками рук,
внезапным замиранием руководит «Виртуозами Москвы».
Тут же сварщики огненным помелом обмахивают стык, заливают шов жидкой сталью.
Готовые швы, голубоватые, с термическими радугами, инспектирует немец, участник
контракта. Белесый молодой инженер из Гамбурга записывает в книжицу показания
рентгеновского датчика. Дальше по трассе – бесконечное лесное болото с уходящей вдаль,
наполненной водой траншеей, в которой, среди солнечного блеска, чернеет труба, словно
всплывшая гигантская водоросль. Ее наполнят водой, утопят, нагрузят тяжелыми бетонными
«якорями», засыплют болотной глиной.
Экскаватор зубастым ковшом поддел вместе с торфом останки солдата – истлевшее
сукно шинели, ремни походного ранца, алюминиевая фляжка, железный шлем, в котором
залип желтый хохочущий череп с глазницами и зубами. Немецкий солдат, сложивший
голову в боях за Тихвин, остановленный русской пулей на подступах к Ленинграду.
Инженер из Гамбурга задумчиво смотрит на кости соотечественника, быть может,
родственника, ввергнутого катастрофой ХХ века в смертельную схватку с русскими. Абсурд
истории – теперь, окруженный русскими сварщиками, он строит русский газопровод в
Германию, который явится туда без танков Жукова и артиллерии Рокоссовского. Наполнит
теплом и комфортом жилища зажиточных бюргеров.
Газопровод стальной иглой сшивает рваные кромки истории. Примиряет великие,
некогда враждовавшие народы.
«Трассовики», «работяги» – предприимчивое племя современных кочевников. С севера
на юг. С запада на восток. Под полярным сиянием, когда от мороза лопается твердая сталь. В
пекле пустынь, когда труба раскалена, как сковородка. Бригады, рабочие артели, в которых
сохранилось нечто от новгородских ушкуйников, от казачьих отрядов, совершавших походы
по великим пространствам, оставлявшим после себя городки на речных кручах, просеки в
непролазных лесах, первые, набитые чоботами дороги. Эти бригады жадно ищут работу,
чуют ее за тысячи километров, ловят запах больших денег, устойчивых заработков,
кромешных трудов. Крепкие, твердые, подвижные умом и телом, они – «трудоголики»,
умельцы, мудрецы, вольнодумцы. Знают, что творится в стране. Что происходит в Германии
и Китае. Кто из наших политиков «стоящий мужик», а кто и «козел». Созданы для громадной
работы, для которой у них сильные руки, крепкие костяки, умные головы. «Технари»,
водители, знатоки десятков машин. Электрики, гидрологи, взрывники. Мастера огня и
металла, великие землекопы и первопроходцы, атакующие дикую природу. Весь век в
болотах, в сугробах. Их жилища – балки или железные «бочки Диогена». Их стойбища –
вахтовые поселки, куда возвращаются с трассы обледенелые, промокшие, оттаивая и
отпариваясь в банях, исхлестывая себя до одури огненными вениками. В этих бригадах все
языцы: татарин и русский, хохол и белорус, армянин и калмык. Разноплеменные,
разноголосые, разноликие, объединены одним – великой исконной работой. Не диск-жокеи
среди наркотической светомузыки. Не звезды шоу-бизнеса с обложек гламурных журналов.
Мужики, на плечах которых стоят города и заводы, военные гарнизоны и хлебные пажити.
Вековечные труженики русской земли, которые отражали нашествия, строили великие
города, запускали лунные модули. Как бурлаки, хрустя костями, проволакивали сквозь
катастрофы страну. На них, на великих «трудников» и «работяг» – надежда Пятой Империи,
государства «общего дела» и братского всенародного труда.
Разговорились с бригадиром. Он стал выспрашивать, правда ли, что Газпром задумал
тянуть «нитку» в Китай? Должно быть, стройка на долгие годы? Должно быть, «хлебная»? И
уже что-то считает, прикидывает. Глаза бегают по горизонту, словно там, за тысячами верст,
видит китайские горы.
Газпром – великий геополитик. Его труба свинчивает разъятые пространства,
соединяет разделенные народы, стягивает разрозненные ломти экономики в единый узел.
Распавшийся Советский Союз все еще существует в категориях Газпрома. На стальных осях
трубопроводов, в системе нефтяных и газовых рынков в «газпромовском» единстве
пребывают Туркмения и Казахстан, республики Кавказа и Украина, Молдова и Беларусь,
«сердитые прибалтийские карлики». «Северо-Европейский газопровод» своим острием
пробивает «санитарный кордон», возведенный «натовцами» вдоль русской границы от
Балтики до Черного моря. Пятая Империя – симфония пространств и народов, гармония
необъятной Евразии – благодарна Газпрому за удерживание и собирание земель. Газпром –
«имперская» корпорация.
Рывок через море в Германию, объединение в общем проекте русских и немецких
усилий – творческий пример конвергенции. Пусть европейцы принимают участие в
разработке русских месторождений Ямала. Но пусть и русские возьмут свою долю в
распределительных сетях Европы, станут совладельцами подземных хранилищ и
бензоколонок.
В планах Газпрома – протянуть газоносную трубу в Израиль. Ибо «жестоковыйный»
еврейский народ, вечно воюя с арабами, не может рассчитывать на близлежащие газовые
месторождения Кувейта. Тогда пусть «нюхает» газ Уренгоя.
Компрессорная станция – геометрия разноцветных брусков, цилиндров, усеченных
пирамид. Серебряные трубы выныривают из-под земли, совершают сложные изгибы и петли
и снова таинственно ныряют под землю. Ажурные мачты громоотводов. Вентили,
стеклянные головки циферблатов. И непрерывный гул, дрожание, бархатный рокот, словно в
ангарах звенят готовые к старту самолеты, – распахнутся ворота, и взмоет стремительная
боевая эскадрилья. Рокот и впрямь создают авиационные турбины, чьи лопатки вращает
раскаленная газовая струя. Турбины «гоняют» компрессоры, а те сжимают проносящийся по
магистрали газ. «Толкают» его по трассе, увеличивают или уменьшают пропускную
способность трубы, регулируют массив топлива. Станция очищает газ, охлаждает, вновь
ввергает в подземный стремительный бег. Все обширное, огороженное и тщательно
охраняемое пространство являет собой завод, чем-то напоминающий железного, с разъятым
чревом великана, – стальные аорты, вибрирующее сердце, сгустки живых разноцветных
сосудов. Шесть компрессорных станций сооружается на «Северо-Европейском газопроводе»,
последняя из которых будет нагнетать ямальский газ под воду Балтийского моря.
Труба мчится сквозь пласты истории, нанизывает их, не дает распасться. Проходит по
окраинам города Тихвина, недалеко от стен Тихвинско-Богородичного Успенского
монастыря, чьи дивные главы, островерхие шатры, белоснежные стены отражаются в
дремлющих водах, а чудные звоны летят далеко в леса, где их слышат работающие на трассе
строители.
Монастырь – обитель Тихвинской Богоматери, чудотворной иконы, явленной ангелами,
которые принесли ее на крыльях и водрузили в бревенчатый храм. То было в конце ХIV
века, когда Московское княжество, после крушения Киевско-Новгородской Руси – Первой
Империи русских, – сбросило ненавистное иго. Крепло, мужало на семи священных холмах,
повинуясь Провидению, начинало рождаться великое Московское царство – Вторая Империя
русских.
С тех пор чудотворная икона пользовалась особой благосклонностью Великих князей,
царей, императоров. Была поистине «имперской» иконой, перед которой падали ниц
государи и простолюдины, моля о благоденствии Родины. Когда завершилось царство
Романовых, рухнула Третья Империя и в огнях и сабельных блесках наступало Красное
Четвертое Царство, монастырь был разгромлен, монахи перебиты. Но икона чудесным
образом уцелела, оставалась в живой часовне, давая успокоение и надежду многим, в кого
ударили жестокие молнии. В 1943-м, отступая из Тихвина, немцы захватили икону и увезли
ее в Ригу. Оттуда неисповедимыми путями она попала в Чикаго. Тихо ждала своего часа,
словно из-за океана предчувствовала неизбежное рождение новой Пятой Империи. Когда
еще невидимый людям чертог, «имперский» Дом Богородицы стал возникать в России,
икона в 2001 году перенеслась через океан и вновь заняла свое место в киоте. Темное дерево,
золото, серебро, самоцветы. Тихое колыхание свечей и лампад. Нескончаемые вереницы
паломников, богомольцев, явившиеся в Тихвин со всей России приложиться устами к иконе.
Стальная труба, как часть громадной мегамашины, гонит энергию, поднимая ее из
темных глубин земли, питает машины, моторы, насыщая громадное чрево цивилизации.
Икона с молящимися извлекает божественную энергию неба, извлекает ее из «горнего
мира», питает людские души, исцеляя утоленных и слабых, возвращая к свету и вере.
Прикладываюсь к Чудотворной, подобно сонмам, побывавшим здесь до меня. Темный
лик Богородицы. Живые глаза младенца. Брошь из зеленой яшмы. Чувствую, как горячо и
чудесно на сердце.
Газпром, словно турбинный вихрь, раскрученный в инертной, омертвелой среде,
захватывающий в свое вращение все новые и новые разбуженные силы. На него работают
металлургия
Мордашова,
трубопрокатные
заводы
Урала
и
Поволжья,
металлообрабатывающие предприятия Ижоры. Авиапром, изнывающий от простоев,
поставляет моторы на его компрессорные станции. Приборы, установки, множество
дремавших технологий. Рабочие места на трассах и месторождениях, нефтеперегонных
заводах и в нефтехимии. Научные школы и университеты. Дипломаты, что сражаются за
европейские и азиатские рынки. Сателлиты, запущенные «в интересах Газпрома,
оживляющие российский Космос. Оружие и спецподразделения, защищающие
тысячекилометровые трассы от диверсий. Подводная лодка «Лада» – оружие последнего
поколения, – предназначенная для патрулирования Балтики и Черного моря, по дну которых
пролягут трубы. Газпром – это жизнь городов и сел, благополучие семей, рождение детей.
Это локомотив развития, за которым тянутся все новые и новые платформы застоявшегося
на путях эшелона «Россия».
Подземное хранилище газа – симбиоз природных сил и техногенных энергий. Геологи
ищут в подземных слоях глубокую «линзу» воды, отделенную от поверхности плотным
куполом глины.
Прорубают купол и закачивают в воду под огромным давлением газ. Вода вытесняется,
выдавливается, уступает пространство громадному пузырю газа. Окруженный водой и
глиной, в непроницаемой оболочке, пузырь подключен к железному сосуду газопровода.
Увеличивается, когда газ прибывает в избытке. Уменьшается, когда растет сезонное
потребление газа. Летом пузырь растет, а зимой тает – расходуется на обогрев жилищ, на
подпитку теплостанций. Хранилище – странное соединение геологии и индустрии.
Подземные легкие, в которых, уловленный в стальные трахеи, дышит газ.
Труба, огибая промзоны, стелясь вдоль Ладоги, пересекая Неву, минует Петербург,
который ночью с трассы явлен призрачным колеблемым заревом, – отсвет имперского
города, туманного золота его дворцов и соборов. Там, в Петербурге, находится штаб,
управляющий «Северо-Европейским газопроводом». Менеджеры, молодые спецы,
энергичные, с легким снобизмом, выдающим принадлежность к суперкорпорации,
привыкшие к дисциплине, субординации, знающие тонкости маркетинга, политес
отношений, технологии, – не только стройки, но и управления огромным, разбросанным по
пространствам коллективом. Слегка избалованы возможностями Газпрома, у которого все
самое лучшее – офисы, гостиницы, комфортные вахтовые поселки, легковые автомобили,
строительная зарубежная техника. Этот корпоративный стиль, принадлежность к
суперструктуре, предельно приближенной к власти, вышколенность и едва заметная
надменность отличают молодое поколение газпромовцев от их советских предшественников
– взбалмошных, но сердечных, действующих среди авралов и срывов, но романтичных и
душевных.
Приближенность к власти, к мировой экономике и политике, к хитросплетениям
международных и российских проблем делает Газпром таинственным в глазах широкой
публики. Недаром здание Газпрома в Москве напоминает магический кристалл со жреческой
пирамидой на вершине, в которой пульсирует мистический «синий дух». Все это создает
вокруг Газпрома атмосферу таинственности, способствует созданию мифов.
Один из мифов – баснословные зарплаты менеджеров, сгустки миллионеров среди
акционеров, некоторые из которых угодили в списки «Форбса». На деле зарплаты
газпромовцев весьма умеренны, уступают заработкам управленцев частных компаний,
которые предельно понижают оплату рабочего класса, завышая вознаграждение
менеджмента. В Газпроме – все прямо наоборот. Мало кому известно, что «миллиардеры»
Черномырдин и Вяхирев, герои «Форбса», вернули свои акции Газпрому и уже не
фигурируют в списке миллиардеров. Еще один миф – частные газонефтяные компании
якобы эффективнее и рентабельнее, нежели «госкапиталистический» Газпром, что должно
побудить к «раскассированию» корпорации, передаче ее в частные руки. Это утверждение
лукаво скрывает тот факт, что «частники», как правило, покупая лицензию, приходят на все
готовенькое – на разведанное месторождение, не обременены социальной инфраструктурой.
«Сосут» себе недра и требуют от Газпрома экспортную «трубу». Газпром же вкладывает
гигантские деньги в геологоразведку, обустройство месторождений, в поддержание городов
и поселков, позволяя добытчикам жить комфортно в условиях мерзлоты и полярной ночи.
Конечно, это иная рентабельность, отличная от паразитарной рентабельности «частников».
Однако вокруг Газпрома будут оставаться тайны, клубиться всевозможные мифы. Иначе и
быть не может, если корпорация государствообразующая. Находится под пристальным
вниманием Президента, у которого есть три приоритета: армия, разведка, Газпром.
Находясь в золотом и гранитом Петербурге, в столице Третьей Империи, в дни
«петербургского саммита», я вслушивался в скупые комментарии об «энергетической
безопасности» мира, которую обсуждала «восьмерка». Ловил себя на мысли, что эти
закрытые обсуждения имеют связь с войной на нефтеносном Ближнем Востоке, с
возможными бомбардировками Ирана и последующим кризисом китайской и европейской
энергетики. А также с «Северо-Европейским газопроводом», не явно включенным в
глобальную катастрофику, в мучительное становление Пятой Империи русских.
Бухта портовая под Выборгом. Кромка моря и суши. Точка, где труба оттолкнется от
балтийского побережья и нырнет в мягкий морской рассол. Это случится через несколько
лет, а сейчас в этой точке – красный сосновый лес, нежная лазурь первозданной бухты,
сиреневые валуны с величественной чайкой и тонкие, пронизанные светом, изумрудные
травы, над которыми веет ароматный ветер. Не верится, что в эту девственную красоту
ворвутся моторы, залязгают яростные ковши экскаваторов, возникнет среди сосен стальная
разноцветная геометрия компрессорной станции.
Здесь, утопая босыми стопами в теплый песок, подымая чарку за окончание
тысячекилометрового странствия во славу «Северо-Европейского газопровода», мы
повстречались с двумя гидрогеологами, что искали среди гранитов и сосняков водяную
линзу для охлаждения будущих компрессоров. Крепкие, подвижные, смуглые от солнца, с
поразительными голубыми глазами, они были странниками, землепроходцами, которых
цивилизация направляла в необжитую глухую стихию. Ученые, «щупающие» земную твердь,
знатоки гидросферы, привыкшие к измерениям, инженерным расчетам, они были русскими
мистиками, натурфилософами. Очарованные безбрежностью русских пространств, русским
духовным Космосом, они религиозно верили в великое русское будущее, которое прозревали
своими восхищенными голубыми глазами. Как это часто случается у русских, минуту назад
незнакомые, со второго слова мы включились в бурный, всеохватный разговор, в котором
технология и политика перемежались с религией и историей, проблемы современной
цивилизации и культуры – с футурологией России и мира. Мы расстались, как братья, чтобы,
быть может, больше не встретиться. Но это ощущение братства, единства среди родной
природы, пребывания в недрах одной истории, в потоке одной созидающей работы, стали
тем драгоценным обретением, с которым русское будущее больше не казалось тьмой и
бессмыслицей, смена эпох и царств не казалась абсурдом, а во всем открывался Промысел,
Высшая Воля, наделяющая наш народ бессмертием.
В Петербурге я окончил поход, зная, что из Финского залива уходит в плавание
гидрографическое судно, которое изучает морской участок строительства, – достает пробы
донного грунта, исследует «минную обстановку» там, где проходили сражения ХХ века. Я
бродил по Русскому музею, наслаждаясь живописью. Иконы и парсуны, передвижники и
Суриков, Репин и «Мир искусств», и восхитительный русский авангард с непревзойденными
Лентуловым, Гончаровой и Петровым-Водкиным. Каждая икона и картина – окно в великое
прошлое, в котором, сменяя друг друга, сияли четыре русских Империи. Четыре ипостаси
Государства Российского. И возникло предощущение: неизбежно появится или уже появился
творец. Живописец, писатель, композитор, который создаст полотна новой реальности,
напишет симфонии возникающей Пятой Империи. Если это будет роман, то, быть может, он
будет о людях, строящих газопровод. О тяжких трудах, артельных всенародных усилиях, о
драмах и жестоких конфликтах, об этой стальной магистрали, которая выведет людей к
балтийскому берегу, – тому, к которому когда-то причалил Рюрик, на котором стоял царь
Петр, прорываясь в Европу, на который под пулеметным огнем высаживалась советская
морская пехота. Строители, изнуренные и счастливые, отправляя стальную ветвь с
побережья в морские пучины, вдруг увидят, как из сумрачных вод волшебно и сказочно
подымается мистический град, божественный Китеж – русская мечта о великой Красоте и
Победе.
«Завод Полярной звезды»
Я ехал на Север, в «царство Полярной звезды», покидая Москву, где ядовитыми
павлиньими перьями горят «казино», кумирами предстают лукавые министры и
высокопарные депутаты, властителями дум выступают богатые куртизанки и пресыщенные
миллиардеры, телеэкраны без устали впрыскивают в душу разноцветный дурман, в котором
витают призраки русской погибели, – падают самолеты, сгорают в избах священники, травят
«полонием» принявших ислам «чекистов», людоеды поедают детей, коронуются рогатой
алмазной короной растленные художники и вельможные извращенцы. Я ехал в
Северодвинск, на «Севмаш», на сталинский исполинский завод, строивший великий
подводный флот СССР, чтобы убедиться, – есть ли правда в «Симфонии Пятой империи»?
Народилось ли новое Государство Российское? Или это – всего лишь сладкий миф,
наваждение? Галлюциногенный сон разума, тоскующего по великому прошлому? И если
проснуться, то увидишь мертвый остов Четвертой Империи Сталина, величественный, как
пирамида Хеопса. Усыпальницу погребенной истории, которую то и дело тревожат
мародеры, срывая бриллианты и золото с бесхозного саркофага?
С такими чувствами, с религиозными страхами переступал я порог завода,
возведенного семьдесят лет назад на берегу Белого моря.
Корпусно-сварочный цех. Необъятное пространство, где дали дымятся железом, небеса
– в тяжелых металлических тучах, из которых падают лучистые молнии, хлещут стальные
дожди. Гром и раскатистый грохот. Скрежет и свист. Колокольный гул и пронзительный
визг. Какофония, от которой содрогается сердце. Музыка подземелья, в котором работают
огненные кузнецы, сотворяя загадочные механизмы. Синие сгустки плазмы – словно в
черном железе раскрываются ярые очи. Искрящиеся кометы – будто ими швыряют друг в
друга невидимые великаны. Летающие косматые звезды – сталкиваются, ударяют о стены,
отекают красными и золотыми ручьями. Светомузыка Пятой Империи. Кажется, эти звуки и
вспышки света сопровождают не рождение машин, не создание рукотворных изделий, а
сотворение молодой земли из первородного огня и металла. Вся громада цеха – в
непрерывном движении. В высоте качаются кипы стальных листов, словно страницы
железной книги, которую листает незримый чтец. Проплывают громадные пустые цилиндры,
в которых, как в окулярах, туманится синяя даль. Надвигается черная масса, словно обломок
горы с пещерой, где пылает жертвенный алый очаг. Полусферы, параболоиды, цилиндры,
усеченные пирамиды – кажется, в этом цеху обитает невидимый геометр, доказывая теорему
фантастических пространств, формулу неведомой жизни. Теорему и формулу Пятой
Империи. Среди плывущих фигур и скользящих поверхностей чудятся образы кораблей и
подводных лодок. На мгновение померещится рубка и отсек со шпангоутами, заостренная
корма и выпуклый нос. И все исчезает, распадается, превращается в фиолетовый дым, в
голубую зарницу, в слепящую молнию. В этом огне и железе крохотные и почти незаметные
– люди. Кто в тесной застекленной кабине крана. Кто у могучего пресса. Кто с тонкой иглой,
на которой трепещет серебристая бабочка сварки.
Не сразу в этом мироздании, напоминающем Первый день творения, различаешь
разумность и логику, осмысленное действие множества машин и приборов, изобретений и
технологий. Чудовищной силы пресс выгибает толстенный лист, который мнется, как
пластилин, воспроизводя изящный овал, – будущий корпус лодки, выдерживающий мощь
океана. Компьютер наносит на стальную плоскость эллипсы, окружности, прихотливые
линии, – будто закройщик готовится шить стальной костюм великану. Краны из
противоположных оконечностей цеха, как из разных углов Вселенной, сближают громадные
полуцилиндры, будто космические корабли. Опускают на платформу, стыкуют
отточенными, зеркально сияющими кромками. И вот уже мчатся вдоль швов пушистые
огненные зверьки, и остывающий шов похож на алые губы.
Здесь царят бесчисленные открытия и изобретения. Сталь, хранясь на складе,
намагничивается от поля Земли, и жидкий, заливающий шов металл выплескивается
фонтаном. Сварку ведут внутри огромного соленоида, который своими токами снимает
«наведенное» поле. Громадный стакан – секция подводного корабля, помещается в
рентгеновскую камеру, оклеивается чувствительной пленкой. Внутрь опускается
сверхмощный лучевой источник, фиксирующий на пленке самый малый изъян, незримую
каверну и вмятину. А если стальной корпус толще полуметра, то в ход идет ускоритель –
бомбардирует оболочку потоком электронов. Впечатляет сверлильный автомат – перед ним
опускается махина отсека, и автомат, повинуясь умной программе, кружит вокруг
многотонной детали, под разными углами, в точно заданных местах сверлит отверстия
разных диаметров под будущие трубопроводы и клапаны.
Но главное действующее лицо в этой творческой мастерской – люди. Вначале почти
незаметные, скрытые в железных нишах, угнездившиеся в стальных катакомбах, они
обнаруживают себя мгновенной вспышкой, мелькнувшей пластмассовой каской. Постепенно
проступают, выявляются. Увеличиваются в размерах. Превращаются в великанов, что
перемещают по воздуху металлические горы, лепят фантастические фигуры, складывают
воедино множество громадных, послушных их воле элементов. Труд, которым они заняты,
грандиозен. Замысел, который они осуществляют, включает в себя не просто ремесло и
научное знание, но громадный смысл, связанный с обороной страны, капризной мировой
политикой, упорным, неослабевающим в мире соперничеством. Это превращает их труд в
общенародное дело. Соединияет не просто в бригады, в производственные смены, в
заводской коллектив, но в трудящийся несокрушимый народ. Преображает в огромного
могучего великана, владеющего смыслом великой работы, в которой рождается не просто
корабль, но само государство. Они утомляются, тратя силы в соприкосновении с металлом и
электричеством. Но наливаются мощью, соприкасаясь с гигантской задачей, – построением
ковчега нового Государства Российского, Пятой Империи русских.
Заслуживает ли гумилевского названия «пассионарий» простой северодвинский парень,
сварщик Иван Пестов, ведущий огненную линию вдоль стальной корабельной обшивки? Или
неутомимый и пылкий начальник цеха Виталий Кравец, в чьих глазах мечутся шальные
ртутные вспышки? Знаю только, что среди громадных колец, сгустков плазмы, звонов
гигантской колокольни они выглядят великолепными и прекрасными в своих задымленных
робах, в запыленных пластмассовых касках.
Стапельно-сборочный цех. Стою под сводами на самой высокой отметке. Обозреваю
пространство с птичьего полета. Три длинных параллели, три протяженных дока, три
стапеля, заполненные кораблями разных «проектов». Тесно. Ни одного пустого участка.
Полная загрузка. Кажется, что здесь дается урок загадочной биологии. Демонстрируется
рождение фантастического организма. Созревание невиданного существа на разных стадиях
эмбрионального развития. Лодка «Юрий Долгорукий», почти завершенная, черная, покрытая
резиной, с хищным плавником, с изящным лепестком бесшумного руля, с громадным
покатым туловом, в котором открыты люки ракетных шахт. Созревший плод, готовый к
рождению, с бьющимся сердцем, тайными пульсациями жизни. Откроются врата цеха, и из
огромного чрева, отрываясь от матки, скользнет на воды гигантский младенец, всколыхнет
студеное море. Рядом, по той же линии, – полуготовая лодка «Александр Невский», ржавокрасная, с пустотами рубки, с провалами незаполненных шахт. В стеклянных вспышках
сварки она соединена с маткой множеством труб, проводов, гибких кабелей, через которые в
созревающий плод поступают тепло, электричество, газ. Жадно поглощаются живой
оболочкой, которая наливается силой и соком. Третья лодка, недавно заложенная,
«Владимир Мономах», – всего несколько несостыкованных секций. Прообраз лодки, лишь
слабо намеченный, едва зародившийся после зачатья. Все три изделия проекта «Борей»
рассказывают об эволюции стальных организмов, повторяющих развитие живых существ.
Трогаю пальцами лодку «Юрий Долгорукий», желая убедиться, что она живая.
Резиновое покрытие, словно теплая кожа, создает ощущение живой телесности.
Прикосновение к шпангоуту включает тебя во множество чуть слышных биений, пульсаций,
трепетаний. Пахнет сладкими лаками, пластмассами, красками – таинственный обмен
веществ дремлющего организма. На экране прибора волнуется синусоида – кардиограмма
потаенного сердца. На другом приборе скачут разноцветные импульсы – энцефалограмма
спящего мозга. И повсюду – бригады монтажников и наладчиков. В комбинезонах и касках,
они неторопливо орудуют в центре управления лодки – встраивают компьютерную систему,
ведущую корабль среди подводных течений. Довершают наладку реактора – могучего
мускула, притаившегося в сердцевине лодки. Обустраивают шахты, ожидающие погрузки
баллистических ракет «Булава». Лодка, почти готовая к спуску, продолжает вбирать в себя
множество драгоценных деталей, уникальных приборов, чувствительных элементов,
придающих громаде неукротимую скорость, неуязвимую мощь, пластичность и чуткость
морского зверя.
Здесь собирают не просто лодку – собирают страну. Идея лодки, родившаяся в
знаменитом петербургском КБ «Рубин», состоит из множества идей и открытий, возникших
в Сибири и на Дальнем Востоке, в Москве и на Урале, в Казахстане и Украине.
Бесчисленные детали: от реакторов и турбин до крохотных клапанов и миниатюрных
вентилей – стекаются в лодку из тысячи предприятий, из НИИ и заводов, где множество
трудолюбивых умельцев, невидимых миру гениев дарят могучему кораблю свои отдельные
жизни. Соединяют их в громадный артельный труд, что по силам лишь великой стране.
Ослабевшая, бездельная, готовая распасться Россия вновь сжимается в дееспособную
целостность, обретает смысл, который явлен не только в строительстве подводного крейсера,
но и в строительстве государства, способного бороздить бурные океаны истории.
Когда обходишь лодку – эту мегамашину войны, когда погружаешься в эту фабрику
энергии, скорости, мощи, когда начинаешь сознавать, что оказался в средоточии самых
современных знаний о «природе вещей», о «физике явлений», о психологии человека,
включенного в гигантские процессы борьбы, в могучую стихию земли, в мерцание
невидимых звезд, – тогда понимаешь, что миф о гибели отечественного ВПК оказался
ложным. Ибо невозможно построить такой корабль на руинах военно-промышленного
комплекса. Металлургия новейших сплавов, механика сверхпрочных оболочек, ядерная
физика сверхновых реакторов, технология бесшумных винтов, акустика дальнего
обнаружения, звездная навигация и уникальные средства связи, оружие, которого не знает
мир, тип топлива, позволяющий уменьшить вес и размеры ракеты, а вместе с ней размеры
подводного крейсера, новейшие представления о системе «человек – машина», об
индивидуальной и групповой психологии. Все это присутствует в лодке, добыто в недрах
ВПК, который, пережив удар 90-х, выстоял, является средоточием технологий и знаний.
Когда двигаешься в лодке, из отсека в отсек, с одного уровня на другой, поражаешься
бессчетным элементам, сведенным в единую, сверхсложную систему. Веришь, что у нового
Государства Российского, у народившейся Пятой Империи, существуют флотоводцы,
готовые к глобальной борьбе. Существует Генштаб, способный мыслить категориями
мирового соперничества, заказавший лодку нового поколения, – «поколения русских
князей». Сознаешь, что эта грозная и изящная махина – есть средство русской дипломатии,
аргумент, который молчаливо присутствует на переговорах, что ведут современные русские
Горчаковы с НАТО и Евросоюзом, с Ираном и Китаем, с Израилем и федаинами ХАМАС.
Здесь, на лодке, встречаясь с астрофизиком или специалистом по биокомпьютерам, с
престарелым академиком, превозмогшим сердечную недостаточность, или молодым
одержимым ядерщиком, вкалывающим без выходных и отпусков, радуешься – вот они,
истинные герои России, державники, патриоты. Ничем не напоминают мнимых героев
экрана, патологических шоуменов, нервических и манерных певичек, болтливых и
бессмысленных политиков. Все это – пена, которая шипит и тает за кормой атомохода, когда
лодка в надводном положении таранит свинцовое море.
Эти чувства я испытывал, расспрашивая молодого начальника цеха Сергея Маричева:
– Когда кончится список русских князей, как станете называть последующие лодки?
– Именами царей и вождей, – был ответ.
Иду вдоль полусобранной лодки «Александр Невский». На голом буром железе, еще не
покрытом черной резиной, какой-то шутник-рабочий вывел мелом: «Не валяй дурака,
Америка!»
У заводского пирса, среди ледяного ветра и плещущих волн причалена лодка «Дмитрий
Донской» – та, что недавно осуществила пуск «Булавы». Принадлежащая к крейсерам
«четвертого поколения», предназначенная для баллистических ракет прежнего класса, она
прошла на заводе модернизацию. Стала носителем новой ракетно-ядерной системы
«Булава». Экспериментальной площадкой, на которой отрабатывается этот совершеннейший
вид оружия. Все первоначальные пуски, все риски, все «доводки» берет на себя «Дмитрий
Донской», чтобы передать своему сородичу, тоже «рюриковичу» «Юрию Долгорукому»
безупречно действующую систему.
Стою на корме, на обжигающем, режущем, колющем ветру, словно кто-то с Полюса
протягивает отточенный скальпель, вспарывает твои негреющие одежды. Лодка –
гигантская, черная, одновременно ужасная и прекрасная, с пластикой, напоминающей овалы
и прелести женского тела. Словно здесь, у завода, в ледяном море нежится чернокожая
великанша, и я иду по ее гибкой могучей спине. Плотно закупоренные люки пусковых
установок чем-то напоминают клапаны громадной флейты. Раскроются – и с ревом и
грохотом ударит слепящая плазма, рванется ввысь пылающая свеча, пронзит облака, и
туманным пятном растает в полярных сумерках.
Трогаю пальцами клапаны, мысленно играю Концерт на флейте с оркестром Пятой
Империи. Представляю, как лодка шла в район полигона. Как штурман рассчитывал точку
пуска. Как на корабле сопровождения следили, нервничали, молились конструкторы,
адмиралы, заводские специалисты и испытатели. Как нависли над лодкой американские
сателлиты-разведчики. И когда состоялся пуск, и железный удар, прокатившись по лодке,
растаял в море, и ракета пошла по дуге вдоль кромки Ледовитого океана, и врезалась через
тысячу километров точно «в кол», – ликовала вся военно-морская артель, целовались
академики и флотоводцы, ракетчики и электронщики. А в штабе ВМФ США, в
разведывательном центре «Нэви Энелайсес» ввели поправку в концепцию «однополярного
мира», в неуязвимость и безнаказанность Америки.
«Булава» – ракета морского базирования, столь же нова и авангардна, как и наземный
«Тополь». Происходит естественное старение прежних, советских ракет. Усовершенствуется
противоракетная оборона Америки. Меняется в худшую сторону геополитическое
положение России, когда вплотную к ее границам приближаются системы слежения НАТО.
Это позволило американским стратегам шантажировать Россию «безнаказанным ядерным
ударом», который, по их мнению, превращает нашу страну в беззащитную мишень.
«Булава», способная прорывать самую совершенную ПРО, неуязвимая «невидимка»,
ныряющая в океане – «асимметричный» ответ американцам, подспорье русским политикам,
отстаивающим суверенность России.
Внедрение «Булавы», пуски с «Дмитрия Донского» – это подвиг инженеров и моряков,
беспримерный героизм витязей Пятой Империи. Обычные пуски отрабатываются на стендах,
моделируются в лабораториях, имитируются в «тепличных условиях», что снижает риски,
уменьшает число неудач. После распада СССР, после гибели Четвертой Империи все стенды
и полигоны, испытательные лаборатории и «теплицы» оказались у нерадивых «соседей»,
которые погубили их на корню. Было решено начать испытания ракеты сразу в открытом
море, с реальных подводных стартов. Надо представить себе лодку, насыщенную реактором,
кислородом, дизельным топливом, маслами, горючими материалами, раскаленными
смесями, стремительными турбинами, электрооборудованием, комплектом баллистических
ракет, упакованных тесно, как сигареты в пачке, – чтобы понять, чем рискует экипаж,
отделенный от огня и урана всего лишь тонкими переборками. Когда командир поворачивает
«ключ» экспериментального пуска и лодка испытывает сногсшибательный удар, надо быть
религиозным человеком, очень верить в Бога, в Россию и флот. Именно таким верующим и
является командир «Дмитрия Донского» капитан 1-го ранга Аркадий Романов.
Моряк, ломавший корабельной сталью полярный лед, всплывавший под полярными
радугами, вертевшийся в подводной карусели Ледовитого океана, когда в охоте друг за
другом кружат «стратеги» и многоцелевые лодки России и НАТО, он ждет с нетерпением,
когда растворятся ворота завода и покажется матово-черный хвост новорожденной лодки
«Юрий Долгорукий» – первого «стратега» Пятой Империи. Этого момента ждут базы на
Камчатке и в Кольском заливе, вымаливая себе этого первенца. Ибо флот, унывающий от
бездействия, переполненный изношенными кораблями, с экипажами, что годами не выходят
в море, переживший трагедию «Курска», – флот видит в этом грядущем спуске начало своего
воскрешения, «океаническую эру» нового Государства Российского.
Командир и его экипаж – несомненные герои. Хочу запомнить его лицо. Как знать, в
грядущей череде командующих флотами не появится ли адмирал с царской фамилией
Романов?
Заместитель генерального директора Валерий Викторович Бородин ведет меня вдоль
замкнутой заводской акватории, указывая на нечто громадное, окруженное водой, похожее
на усеченную пирамиду, в которой таинственно мерцают голубоватые огни, словно
невидимые жрецы совершают мистический обряд. Мой спутник сам подобен жрецу –
произносит священные заклинания, в которых брезжит таинственное русское будущее,
связанное с Полярной звездой, с «русской цивилизацией Севера», начало которой положили
отважные поморы, а теперь продолжают стратеги Газпрома. Громада, похожая на египетский
зиккурат, – это плавучая нефтедобывающая платформа, которую завод по заказу нефтяников
строит для месторождения «Приразломное», что у южной оконечности Новой Земли.
Когда говорят о газовой и нефтяной индустрии России, порой употребляют
уничижительные характеристики, противопоставляя ее высоким технологиям, космосу,
электронике, которые не получают развития в условиях «углеводородной энергетики».
Однако добыча нефти и газа в условиях русского, необитаемого Севера подобна
развертыванию индустрии на Луне, что требует гигантских цивилизационных усилий.
Катастрофа 90-х годов выдавила русских из южных благодатных областей в северные
широты, обрекая на необъятные, неимоверные труды по освоению мерзлой пустыни.
Платформа «Приразломная», сотворяемая на заводе «Севмаш», – пример этих громадных
усилий, невозможных без стратегического мышления, сверхсовременных технологий и
первопроходческого стоицизма, роднящего «северян» с космонавтами.
Сократив строительство лодок, завод наращивает производство мирной продукции, не
менее наукоемкой и технологичной, чем подводные «стратеги». Платформа – это плавающий
остров, который буксирами будет заведен в необитаемый мир и там оставлен, как
космический модуль будет оставлен на лунной и марсианской поверхности для добычи
лунных или марсианских ископаемых. Сталь платформы будет работать при сверхнизких
температурах, делающих металл хрупким, как стекло. На «остров» будут наваливаться льды,
круша его и сминая. Работа бурильщиков будет проходить среди буранов полярной ночи, где
организм задыхается от нехватки кислорода, а разум мутнеет от черноты и вечной бури.
Жилые помещения платформы подобны камерам искусственного климата на орбитальных
станциях, где в иллюминаторах блещут зловещие звезды, а в помещениях цветут орхидеи и
порхают колибри. Связь платформы с Большой землей осуществляется через Космос, а
бурение морского дна, «наклонное», «кустовое», регулируется компьютером. Платформа
снабжена гидроакустической аппаратурой, как подводная лодка. К платформе может
подлететь вертолет, причалить танкер, от нее к материку протянутся нефтепроводы.
Платформа десятками щупалец присосется к земле. Насыщенная автоматикой, с
автономными энергоустановками, она являет собой мегамашину, как и подводная лодка,
отдана на откуп стихиям. Плод русской инженерии, она поборола недоверие заказчиков,
русских и зарубежных, и теперь завод получает заказ от Норвегии на две буровые
платформы, и, возможно, новый заказ от Газпрома для газового месторождения
«Штокманское». Северный морской путь, захиревший в гиблые годы «реформ», вновь
начнет оживать, превращаясь в уникальную коммуникацию, контролировать которую
способна только Россия.
Директор «Севмаша» Владимир Павлович Пастухов продлевает череду великих
директоров-технократов, на которых держалась цивилизация СССР – Четвертая Империя
Сталина. Теперь же оперяется взрастающая Пятая Империя – новое Государство Российское.
Он рассказывает о чуде сбережения завода, когда буря «реформ», как нашествие врага,
сметала великие предприятия, цветущие отрасли, плодоносящие научные школы. «Севмаш»
– один из немногих – лишь покачнулся, но не упал. Устоял перед нашествием воровских
ООО, лукавых приватизаторов, сохранив статус государственного гиганта.
Когда «обрубили» финансирование, когда незавершенный госзаказ набил стапели
громадными стальными полуфабрикатами, завод уже был готов к катастрофе.
Предшественник Пастухова, гениальный азербайджанец Давид Гусейнович Пашаев,
предвидел беду «оборонки», вслушиваясь в пацифистский щебет Горбачева, читая реляции
«перестройщиков» об одностороннем разоружении. Он начал искать заказы у газовиков
Севера и нефтяников Сахалина, не гнушался производством «вагончиков» и элементов
трубопроводов. Но, главное, получив наконец заказ на подводные корабли, не имея стали для
их производства, ибо основной «стальной поставщик» «Азовсталь» оказался теперь за
границей и заламывал непомерные цены, директор нашел «соломоново решение». Заготовки
для прежних лодок, которым было не суждено появиться на свет, гигантские цилиндры,
прозябавшие на складах и стапелях, он решил использовать для новых кораблей, которые
были спроектированы в расчете на уже готовые элементы. Это реализовало мертвый
«полуфабрикат», разгрузило стапели, дало быстрый толчок строительству.
Вторым гениальным предвидением завод был обязан академику Велихову, который
благоволил «Севмашу». Он провидел углеводородную империю Газпрома, провидел
движение России на морской шельф. Сориентировал завод на производство платформ. Так
«двойные технологии» способствовали производству ракетоносцев и плавучих платформ.
Еще одно направление, снабдившее завод устойчивым заказом, – ремонт тяжелых
надводных крейсеров, таких, как «Адмирал Нахимов», «Адмирал Кузнецов», «Петр
Великий». Они появлялись у стенок завода, получая второе рождение.
На завод пришли иностранные заказчики – две отличные лодки были построены для
Китая. Громадный, изношенный авианосец «Адмирал Горшков», подаренный Индии как
гора металлолома, проходит переоборудование на заводе, насыщается новой начинкой,
наращивает взлетные палубы и скоро с эскадрилией «МиГов» уйдет в теплые моря под
индийским флагом.
Особый заказ – строительство контейнеров для утилизации радиоактивных отходов,
бич отработавших срок реакторов подводного флота. Капсулы из сверхпрочных сталей, куда
загружаются ядовитые твеллы, заливаются стекломассой, отправляются в потаенные
хранилища, где будут истлевать и гаснуть долгие годы.
Коммерсанты завода учатся торговать, завоевывают новые рынки. Уже строится для
Норвегии первый из 12 танкеров. Заложены роскошные яхты для отечественных
миллиардеров – драгоценные игрушки для пресыщенных нуворишей. Им – развлечение и
прихоть, заводу – прямая выгода.
И вот уже маячат новые уникальные проекты во славу русской энергетики. Явился на
завод Анатолий Чубайс и со свойственной ему экзальтацией приветствовал спуск на воду
первого блока приливной электростанции. Стальной объем, в сердцевине которого
установлено колесо с лопастями особой, оригинальной кострукции. Приливная вода льется
сквозь желоб и вращает колесо. Отлив гонит воду обратно, но колесо продолжает вращаться
в прежнюю сторону. Этот блок установят в Мезенской губе, где особенно сильны перепады
«прилив – отлив». А затем, после рабочих испытаний, такие станции могут усеять кромку
Ледовитого океана, вырабатывая даровую электроэнергию.
Второй визитер, Сергей Кириенко, явился на «Севмаш» и заключил контракт на
строительство плавучих атомных станций. Реакторы того же типа, что действуют на
подводных лодках, станут источниками энергии; их можно вплавь доставлять к
месторождениям Ямала, на побережье Карского моря, в устья великих сибирских рек, что
двинет вперед цивилизацию русского Севера. Этими станциями начинается новая эра
русской атомной энергетики, преодолевшей синдром Чернобыля.
Странное дело – люди, которые в годы «реформ» являлись синонимами зла и
разрушения, сегодня, в условиях рождающейся государствености, играют творческую,
созидательную роль.
Я слушаю директора «Севмаша», который демонстрирует мне макеты подводных
лодок, изящно выточенные из черного, похожего на кость материала. Думаю: существуют
заводы, вокруг которых вырастают города, и такие заводы называют градообразующими
предприятиями. Вокруг «Севмаша» вырастает страна, и он по праву может называться
государствообразующим предприятием.
– Страшные для завода и страны времена миновали, – говорит директор, ставя рядом
две лодочки, макеты «Акулы» и «Гепарда». – Повсюду началось оживление, растет
экономика, крепнет оборона, вздохнули армия и флот. Всем этим страна во многом обязана
президенту Владимиру Владимировичу Путину. С тревогой думаю: продлится ли развитие,
если он через год сложит с себя президентские полномочия? Риск высок, надежды людей
велики. Начатое им дело надо продолжить. И никто лучше его не продолжит это
государственное дело. Спроси он у меня, я пожелал бы видеть его Президентом России в
третий раз.
Так думает директор. Так думает завод. Так думает Россия.
Я двигаюсь по территории завода, среди громадных корпусов, железнодорожных
путей, продуваемый жестоким полярным ветром. Туманится у пирса тяжелый атомный
крейсер. Как черная скала, высится авианосец. Египетской пирамидой темнеет буровая
платформа. Когда-то здесь, в болотистом устье Двины, сподвижники новгородской Марфыпосадницы возвели Николо-Карельский монастырь. Одиноко он стоял на берегу Белого
моря, четыре века принимая к себе редких богомольцев и морских торговцев, везущих аж из
Англии товары в загадочную Московию. К началу ХХ века в нем оставалось несколько
старых монахов, которые исчезли в бурях гражданской смуты, а древний монастырь был
разграблен. Страна Советов разоряла монастыри и строила заводы-гиганты. Сталин, готовясь
к войне, форсировал создание флота. Задуманный им завод отодвигался подальше от
западных границ государства, от будущих фронтов, недоступный для бомбардировщиков
врага. Когда на суд вождю предложили эту заболоченную, омываемую двинскими
протоками площадку, вокруг разгорелись жаркие споры: строить или нет на болотах. Сталин
сказал: «Старые монахи – люди толковые, они знали, где надо строить. Это серьезная
рекомендация площадки».
В 1933 году сюда причалил первый пароход с геодезистами и рабочими, в развалинах
монастыря разместилось общежитие. И тут же натянулась «колючка», встали вышки,
образовалась «зона», куда по реке поплыли конвои с зэками. Строительство завода-гиганта
осуществлялось с применением странной и жестокой «технологии» Сталина. Зэкиневольники работали рядом с энтузиастами «пятилеток». «Грабарки» и карцеры
соседствовали с кумачами и духовыми оркестрами. Громадный корпус, ставший
впоследствии «маткой», рождавшей серии уникальных подводных лодок, спроектировали
мэтры сталинской архитектуры, братья Веснины. И по сей день он выглядит как шедевр
довоенной советской архитектуры.
В Отечественную полторы тысячи заводчан ушли на фронт, и многие из них не
вернулись. Сюда, в порт завода, причаливали конвои из Англии, изгрызанные и израненные,
выгружали танки и пушки, ремонтировали изуродованные корпуса и рубки. Отсюда в 60-е
началось триумфальное движение советского океанического подводного флота,
удерживающего Америку от «военных искушений». Завод напоминал нерестилище,
кишащее черными гигантскими рыбинами. Впоследствии один из подводных крейсеров,
«Курск», стал для завода символом русской беды.
Я двигаюсь по громадной заводской территории, уступая дорогу свистящим
локомотивам, огибая краны, вслушиваясь в трясения и грохоты. Вдруг среди заводских
корпусов, окруженных железом, в зарницах электросварки – полуразрушенный храм. Без
куполов. Обшарпанные стены. Упавшее крыльцо. Рухнувшая паперть. Остатки НиколоКарельского монастыря. Но уже часть стены белеет новой кладкой. Над кровлей, ожидая
маковки, возведен «барабан». В оконце теплятся огоньки свечей и лампад.
Подымаюсь в храм, чудом уцелевший среди железного и жестокого века. Стою на
молитве перед скромной иконой.
Молюсь за безвестных поморов, освоивших для России кромку ледового моря. За
монахов, добывавших для России духовную прану, милость Божию. За зэков, чьи кости
лежат в безымянных могилах. За фронтовиков-заводчан, отразивших нашествие. За великих
ученых, виртуозных инженеров, непревзойденных умельцев, – русских корабелов. За героев
и мучеников «Курска». За всех, ныне живущих, не сдавшихся, непреклонных, подымающих
из праха новое государство. Молюсь за этот громадный «Завод Полярной звезды». Молюсь
за Россию.
«Белорусский конфликт» – стратегическая ошибка
Пятой Империи русских, хрупкому Государству Российскому нанесен мощный удар.
Бухгалтерами Газпрома, чьи деревянные счеты способны выщелкивать лишь сиюминутную
прибыль, спровоцирован «газовый конфликт» с Беларусью. Этот конфликт пошатнул
границы России. Колыхнул стратегическую безопасность. Впрыснул яды в чувствительное
поле славянского единства. Породил мучительный распад в той целостной духовной ткани,
что еще оставалась не загубленной после рассечения СССР. Русское общественное мнение
ощутило ожог, словно из небоскреба Газпрома его ошпарили кипятком. Провожаемый
криками боли, окруженный ожившими демонами 91-го года, я отправился в Беларусь.
Неделю занимался мучительными изысканиями, как если бы мои исследования касались
самого любимого и дорогого существа, внезапно получившего пулю.
Люди в деревенских хатах и городских квартирах, ставшие платить за электричество и
газ на треть больше, спрашивали меня: «Неужели началась экономическая блокада Беларуси
со стороны России?» Политики недоумевали: «Россия сознательно отталкивает нас от себя и
выдавливает на Запад?» Военные разводили руками: «Россия перестала чувствовать угрозы
на западном направлении?» Геополитики рассуждали: «Вокруг России – от Балтики до
Черного моря – создан сдавливающий обруч, и лишь Беларусь – незастегнутая пряжка на
этом обруче. Москва сама закупоривает себя в геополитическом тупике размером в седьмую
часть суши?» Православное духовенство вздыхало: «На Украине сложилась отпавшая от
Московской Патриархии автокефальная церковь. Неужели то же произойдет в Беларуси?»
Писатели и художники не понимали: «Чего стоят многолетние разговоры Москвы о
славянском единстве? Разве можно заключить в стальную трубу газопровода мистические
энергии духовной любви?» Идеологи задавались мучительным вопросом: «Как повернуть
идеологию Беларуси, основанную на нерушимом союзе с русскими, на волшебных символах
Союзного государства, – как оснастить идеологию лексикой и философией «единой
Европы?» Президент Лукашенко, огорченный, погруженный в сомнения, чувствуя себя
обманутым в своей надежде и безграничной вере, желал понять: «Возможно ли снять
конфликт? Излечить травму? Остановить трагическое отчуждение?» Я же стремился угадать,
что толкнуло Россию на самоубийство? Какие силы нанесли этот жестокий удар в хрупкую,
незащищенную плоть Пятой Империи? Надавили грубой подошвой на драгоценный
бриллиант новой русской государственности?
В бухгалтерских книгах Газпрома вы не найдете глав, посвященных русскобелорусской истории. Не отыщете ни слова о том, чем была Беларусь для многострадальной
России. Веками на Россию с Запада накатывались нашествия, и первый, таранный,
неизрасходованный удар приходился на белорусов. Как передовой отряд, Беларусь
подставляла грудь под острие этой страшной молнии, которая каждый раз пронзала ее,
терзала, уносила из жизни лучших воинов. Ослабленная, утратив свой первоначальный
заряд, врезалась в Россию, чтобы там угаснуть, сникнуть, превратиться в прах чужестранных
армий. Разве бухгалтеры и крохоборы Газпрома подсчитали «балансовую стоимость»
польских, французских, немецких нашествий, терявших на белорусских рубежах
стремительность своих авангардов, что дарило русской армии драгоценное время для
маневра, сберегало главные силы для последующего контрудара, в который раненая империя
вкладывала всю мощь своего возмездия? Победно возвращалась на Белорусскую землю,
заставая здесь сплошное пепелище, могилы казненных партизан, слезы Хатыни. Сколько
слезинок Хатыни, помноженных на подвиг капитана Гастелло, стоят одного кубометра газа,
помноженного на прибыли Вексельберга?
Я стою на морозном ветру у седого железобетонного дота. На правом фланге, у далекой
опушки – другой дот, слегка заметенный снегом. На левом фланге, на рябом поле – похожая
на копешку сена, еще одна «долговременная огневая точка», дальше – еще. Вереница этих
опорных пунктов, череда погруженных в землю укрепрайонов тянется на север до
Карельского перешейка и на юг вплоть до Черного моря. «Линия Сталина», возведенная
советскими фортификаторами в 30-х годах, в преддверии Великой Войны, сегодня поросла
быльем, скрылась в лесах, затерялась среди новых городов и селений. Здесь же, под
Минском, восстановленная ревнителями «советской старины», превращенная в ритуальный
памятник великого братства «Линия Сталина» стала излюбленным местом военных игрищ,
торжественных праздников, свадебных церемоний.
Странную сладость чувствуешь, когда проникаешь за железную дверь дота, касаешься
пальцами амбразуры с выбоиной от немецкого снаряда, ласкаешь ладонью пулемет,
паливший по фашистской пехоте. Таинственную любовь и братскую нежность испытываешь
к «проводнику», что ведет тебя по траншеям, мимо стальных капониров, помнящих
Карбышева, довоенных танков и колючих «ежей». Ибо «проводник», как и ты, – «афганец», с
полуслова понимает, что значат слова «Кандагар», «Нагахан», «Черная площадь».
Газопроводы из России на Запад проходят сквозь «Линию Сталина». И это стало возможным
лишь потому, что летом сорок первого года в этих дотах, задыхаясь от пороховых газов, до
последнего патрона отстреливался белорус. Его последние стоны, его вскрик «За Родину! За
Сталина!» – включены ли в расчеты газпромовцев, оценивающих потери корпорации на
льготных поставках газа?
Здесь, на рубежах Великой Войны, дышат такие неистребимые силы, такие
незабвенные символы, что венесуэльский Президент Уго Чавес, присутствовавший на
военных играх среди сталинских дотов, не выдержал – выхватил у знаменосца алое знамя и
понес его впереди наступающей советской цепи.
Вечером, вернувшись в Минск, я катил по центральному проспекту, построенному
после войны на развалинах города лучшими архитекторами советской страны. Драгоценный,
восхитительно озаренный, состоящий из жемчужных дворцов, храмов, палаццо, этот
проспект – несомненный шедевр. Памятник архитектуры. Еще одна «Линия Сталина».
Воплощение Большого стиля, проспект подлежит охране ЮНЕСКО. Империя умела
сражаться. Умела возводить монументы своим победам. Умела сочетать населявшие ее
народы в «цветущую сложность», в драгоценную целостность. Не исчисляла святыни
Победы скудоумной математикой сиюминутных прибылей. «Большой Стиль» Империи
подразумевает божественные прозрения, архитектуру тысячелетней истории. Но никак не
хамство архитекторов Газпрома, что вознамерились задрать клык своего небоскреба среди
дворцов Санкт-Петербурга.
Противовоздушная оборона Беларуси – часть ПВО России на западном направлении. В
час «большой войны» отсюда полетят стаи крылатых ракет, срываясь с подвесок
американских бомбардировщиков, стартуя с подводных лодок, что пасутся в Атлантике и
Норвежском море. Этот вектор воздушного удара по Москве прикрывают белорусские
летчики на «МиГ-29БМ» (белорусский модернизированный). Участок «живой»,
пульсирующий, вдоль которого постоянно барражируют натовские «Аваксы», щупая
оборону. Недавно новоявленный Руст на маленьком самолетике пересек границу, послав
«своим» радиограмму: «Ленточку пересек». Но «соколы Лукашенко», в отличие от «соколов
Горбачева», тут же посадили нарушителя, прервав его «спортивный» полет. Белорусские
летчики – самого высокого класса, с налетом, превышающим налет российских. На своих
самолетах они установили 15 мировых рекордов. Вся подготовка пилотов ведется в
республике. Самолеты советского производства модернизированы оборудованием и
приборами, изготовленными в Беларуси. Тренажеры, на которых летчики достигают
совершенства, – местные, белорусские. А система обнаружения и наведения на цель – тоже
белорусская – такова, что обеспечивает стопроцентный перехват атакующих ракет. Неужели
Газпром хочет сэкономить на керосине для перехватчиков, защищающих небо Москвы, в
котором синий небоскреб Газпрома – отличная мишень?
Такое подозрение возникает, когда пара перехватчиков, окруженная стеклянными
миражами, пахнет на тебя жаркой струей, рванется в студеное небо, пульсируя голубыми
горелками.
Белорусская армия, компактная и мобильная, считается одной из самых боеспособных
в Европе. Она защищает зияющую пустоту, где от Смоленска до подмосковной «Таманской»
нет ни одного гарнизона. Реорганизованная по принципу «территориальной обороны», она
рассредоточена по всей республике, комплектуется на основе местных кадров и в случае
войны вбирает в свои ряды все боеспособное население. Превращает территорию в
сплошной фронт, где солдаты защищают не просто границу или страну, но свой район, свой
городок и село, свою родную хату. Противник получает «народную войну», увязая в
сплошном укрепрайоне. В такой армии сведена на нет «дедовщина», достигнут высочайший
боевой дух. Что и показали совместные с Россией учения «Щит Союза-2006». Эта армия,
защищая родную республику, стоит на страже национальных интересов России.
Господин Миллер, сколько стоят «национальные интересы» России?
Двигаясь по Беларуси, осматривая вместе с офицерами зоны «территориальной
обороны», я восхищался белорусскими деревнями. Ухоженные, многолюдные, с уютными
дымами над крышами, они тянутся вдоль дорог, манят из далеких полей своими садами,
сияют в перламутровой дымке на горизонте. Многолюдные, с большими крестьянскими
семьями, такие деревни способны превратиться в оплот народной войны. Являются
драгоценным укладом, воспроизводящим здоровый народ.
Господин Миллер, вы никогда не пересекали границу Беларуси и России в районе
Пскова? И если да, не напоминают ли вам сгнившие дома, скелеты скотных дворов,
погубленная в ходе «реформ» русская деревня картины 1943 года? Может, сэкономленные
на белорусах деньги вы направите на воскрешение убитых псковских деревень? Или они
пойдут на развитие «сочинской курортной зоны»?
Общеизвестно, что НАТО – верный друг России. Генералы НАТО – добрые
интеллигентные люди, обожающие Достоевского. Пускай они устанавливают в Польше,
Румынии, Чехии свои боевые системы. Пускай натовские самолеты на глазах всего мира
забросали бомбами цветущую Сербию. Все равно НАТО – это мирная христолюбивая
организация, выращивающая на своих авианосцах и подводных лодках белоснежных
голубей. Впрочем, многие в России думают иначе.
Катастрофа 91-го года лишила Россию станции дальнего обнаружения в Прибалтике.
До этого, стараниями «герцога мира» Горбачева, была свернута стройка подобной станции
под Красноярском. Аналогичные объекты на Украине еще работают в интересах России, но
украинская политика нестабильна и капризна, как Юлия Тимошенко, и НАТО рвется в Киев.
В Беларуси существует мощная станция дальнего обнаружения – объект космических
войск России. В лесах, далеко от селений, огражденная запретными зонами, с серией
шлагбаумов. Громадный бетонный куб, напоминающий пирамиду Хеопса, с косо врезанной
в него гигантской решетчатой антенной. Отсюда денно и нощно в северо-западном
направлении мчатся электромагнитные волны, просвечивая Космос с орбитальными
группировками, просматривая Атлантический океан и Северное море, где патрулируют
американские стратегические подводные лодки. Перед широкой электронной картой
офицеры космических войск следят за скольжением сателлитов связи, спутников-шпионов,
за разведывательной и навигационной системой противника. Зорко бдят – не взовьются ли
над атлантическими водами свечи ядерных ракет, беря направление на города и гарнизоны
России. И тогда российские «Тополя» помчатся навстречу, реализуя последний сценарий
Господа Бога, озвученный Иоанном Богословом на острове Патмос.
Еще один российский объект в Беларуси – семнадцать стальных поднебесных мачт,
встающих из туманных лесов. Радиостанция ВМФ, работающая на сверхдлинных волнах, –
тех, что способны проникать в глубину океана и связываться с русскими подводными
лодками. Скоротечный импульс, выпущенный из белорусских лесов, врывается в глубины
Индийского, Тихого или Атлантического океанов, достигает скрытой громады лодки,
передает распоряжение поменять район базирования или приказ на атомную атаку. Импульс
Судного часа, что тлеет в «ядерном чемоданчике» Президента России.
Обе станции стоят громадных денег. Являются незаменимыми в стратегической
обороне России. Невосполнимы для сбережения Государства Российского и «русской
цивилизации». А что, если конфликт Беларуси и России достигнет степени, когда Беларусь
потребует ликвидировать эти объекты? Когда, не дай Бог, президент Лукашенко покинет
свой пост и в Минске воцарится какой-нибудь пан Миленкевич или сеньор Лебядко,
натовские агенты? Возникнет гигантская брешь в стратегической обороне России. Сама
оборона прекратит существование. Рухнет «система сдерживания». Требования
интернационализировать природные богатства Сибири будут подкреплены ударными
авианосцами США, эскадрильями «Б-1» и «Б-2», а также «ПЛАРБами», пуляющими свои
смертоносные сигары. Какие деньги будет готов заплатить Газпром, чтобы откупиться от
новых «интернационалистов»? А ведь они не примут «отступного», а просто проглотят
Миллера, закусив Александром Медведевым, не поперхнувшись Вайнштоком.
Хотелось бы узнать, в какой степени учитывалась эта «гастрономия» теми силами в
России, что спровоцировали «белорусский углеводородный кризис»?
Создается впечатление, что судьбоносные для России решения Газпром принимает без
консультаций с МИДом, Генеральным штабом и Советом Безопасности. Или же упомянутые
учреждения являются подчиненными структурами всемогущей корпорации.
Газпром несет в себе противоречивую двойственность. С одной стороны, он является
единственной организацией в России, обладающей «субъектностью». Способен к
стратегическому действию, внутренней и внешней политике, рефлексии на угрозы, владеет
свойством предвидения. Эти качества делают Газпром государствообразующей корпорацией,
центром «имперского строительства». Своими трубами он стягивает колоссальные
пространства, стремится на Восток и на Запад, оперирирует категориями мировой
экономики, смотрит в Китай, в Иран и Германию. Он лоббирует режимы. Побуждает ВПК
строить подводные лодки для защиты морских трубопроводов. Собрал в свои ряды
великолепных менеджеров, технократов, экономистов.
С другой стороны, Газпром абсолютно недостаточен, чтобы вокруг него возникло
полноценное государство. Голый экономизм, оголтелый меркантилизм, нечуткость к
категориям иррациональным – таким, как «государство», «культура», «народ», – все это
делает политику Газпрома часто ущербной, а иногда и опасной. Как в случае с Беларусью.
Геополитика не оценивается чистой прибылью. В нее закладываются представления,
основанные не на «рентабельности». Израиль для Америки нерентабелен, ибо сжирает
ежегодно безвозвратные десятки миллиардов, но позволяет американцам полвека решать
стратегические задачи в самом важном регионе мира, без которого американской империи не
уцелеть. Если оценивать категориями рентабельности русские территории, то они
нерентабельны. Русский народ нерентабелен. Не потому ли и сводят его с земли по
миллиону в год? Не этим ли вызвано людоедское намерение Газпрома повысить внутренние
цены на газ до мирового уровня? Разумеется, это приведет к возрастанию рентабельности
корпорации, но увеличит потери русского населения до двух миллионов в год. Так кто же
вы, мистер Газпром?
Россию уже окружает кольцо враждебных государств. Уже почти замкнулся барьер на
пути в Европу, который в течение веков с огромными жертвами прорывали русские цари и
вожди. Жизнь России, связанная с имперским строительством, обеспечивалась не только
военными, но и экономическими, финансовыми средствами, комплиментарностью к
окружающим Россию народам. Многие из них стремились в империю, а не бежали от нее,
ошпаренные ужасом, как сегодняшние грузины. Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье –
за их присоединение к России жарко ратуют наши патриоты. Может быть, они полагают, что
это присоединение не будет стоить денег? Могущественная корпорация, в состав которой
входит и Кремль, обнаружила скудоумие и ущербность в предновогодние дни. Пролила
шампанское на свой новогодний фрак.
Сегодня в России сталкиваются две государственные философии. Первая: «Будущая
Россия – это империя». Вторая: «Будущая Россия – национальное государство». На языке
русских националистов последнее звучит, как «Россия для русских». Белорусская политика
Газпрома – это и есть ущербная политика «России для русских». Политика «Республики
Русь». Политика самоубийства.
В Новом Завете говорится: «Не еврей для субботы, а суббота для еврея». Перефразируя
притчу, заметим: «Не Россия для Газпрома, а Газпром для России».
Из России сквозь «белорусский коридор» движутся промышленные товары и
углеводороды. В Россию из Беларуси, помимо тракторов и сахара, текстильных изделий и
мебели, движутся энергии любви, духовного здоровья, осмысленного порядка, надежды на
то, что «русский ужас» последних десятилетий будет преодолен, распад остановится,
вымирание пресечется, богатства из рук людоедов вернутся к народу, и вновь оживет
великое государство. Запад страшится не русских ракет, не нового поколения подводных
лодок. Он страшится этой надежды на воссоздание великих пространств. Страшится
имперской мечты. Страшится Союза Беларуси и России как начала имперского созидания,
прообраза Пятой Империи, – без императора, без иерархии «слабых» и «сильных»,
метрополии и колоний. Нового «сетевого» образования со множеством центров: в Киеве,
Минске, Москве, Астане, Ереване.
Этот «страшный сон Запада» заставляет его ненавидеть Союзное Государство.
Побуждает воздействовать на Союз – не с помощью ракет и атакующих группировок, но с
помощью «организационного оружия». Через агентов влияния в Беларуси и в России. Через
коварные информтехнологии, травмирующие народы обеих стран. Через психологическое
воздействие на президентов обеих стран, имеющее целью посеять между ними неприязнь,
подозрительность, использовать «личный фактор» президентских настроений как
«инструмент разъединения». Все это вместе взятое лежит в основе «углеводородного
кризиса». Не «бухгалтерия прибылей». Не «законы мирового рынка». А законы жестокой
борьбы, которая привела к крушению СССР, а теперь стремится покончить с Россией.
Это Запад, через своих олигархических адептов в России, добился кризиса. Поставил
Беларусь на грань экономического выживания. Почти поссорил Москву и Минск. И вдруг
резко изменил свою политику к Лукашенко. Мгновенно исчезли оскорбительные
выступления в прессе. Европейские банки предлагают льготные кредиты для покрытия
«углеводородных расходов». Американцы уже приготовили танкеры с нефтью в помощь
«братской Беларуси». Прилетел в Минск «вестник Евросоюза», «разведчик русской души»
Александр Рар – прощупать Лукашенко на предмет его «поворота на Запад». Если Россия
грубо «выдавливает» Беларусь на Запад, то Запад тонко и обольстительно выманивает к себе
белорусов. Обещает интеграцию в Евросоюз, высокий статут в «семье европейских
народов». К этим льстивым посулам и очаровывающим заклинаниям чутко прислушиваются
белорусы. Запад всегда присылал в Беларусь смерть. Запад усыпил бдительность
Милошевича, вложил ему в пальцы «дейтоновскую» авторучку, заставил разоружиться и
прямехонько переправил в гаагскую тюрьму, где сербу вкололи яд. Америка беспощадна и
жестока, вероломна и безнравственна. Казнив Саддама Хусейна, она показала веревку всем
мировым лидерам, кто хоть как-то противится ее гегемонии, кто хоть на йоту поверил в
«американскую мечту» и «общечеловеческие ценности».
Мучительны раздумья Александра Лукашенко. Суров и тревожен взгляд. Чувствуя его
крепкую руку и дружеские объятия, я видел, как он напряжен, как ему нелегко, как дело всей
его жизни подвергается смертельному риску.
Еще есть время залечить рану, остудить ожог. Еще не задубели кромки пореза – могут
сойтись и срастись. По-прежнему остаются в России огромные, обожающие Беларусь силы.
По-прежнему у Лукашенко множество друзей и сторонников в российских губерниях. Все
так же белорусский народ полон веры к русскому брату. И «газовый подход» к историческим
судьбам двух стран может быть преодолен.
«Макбет» Шекспира начинается сценой, когда явлены три злые ведьмы. Вершат свое
колдовство – и затем исчезают. Путник спрашивает другого: «Что это было?» И другой
отвечает: «Земля, как и вода, рождает газы. И это были пузыри земли». Пусть сгинут ведьмы,
лопнут пузыри, рассеется болотный туман, мешающий Минску видеть Москву, русскому
прижать к груди белоруса.
Два сильных переживания испытал я во время белорусского странствия. Увидел новую,
возведенную в Минске библиотеку – громадный стеклянный кристалл, наполненный
современной литературой и древними манускриптами, шедеврами книжного искусства и
электронной системой, связывающей любого студента хоть с Библиотекой Конгресса.
Драгоценный бриллиант – символ современной Беларуси, где возведен Храм Просвещения,
Света, Добра. Я смотрел на это озаренное диво и думал об уродливом замысле построить в
четырех русских землях «игорные города». Соорудить в четырех «намоленных», священных
местах «казино» с оголтелыми миллионерами, вертепы с проститутками и сутенерами, клубы
сатанистов с вечно длящимися гей-парадами. Какому колдуну и злодею пришла мысль
окружить Россию четырьмя капищами Сатаны, поставить на четырех сторонах света алтари
кромешного Зла?
И второе, незабываемое чувство. Я оказался в том месте, куда упал горящий самолет
капитана Гастелло, красного героя и святомученика. Сюда, на фашистскую бронеколонну, он
направил свой горящий штурмовик. Я вышел из машины, коснулся ладонью снега, и мне
показалось, что я слышу его заповедный голос, вибрацию крыльев, стук пулемета. Сквозь
десятилетия советский герой вдохновлял меня не сдаваться, биться до последнего вздоха, не
предавать Великую Победу. Буду верен завету.
Хранитель лампад
Он созерцал картину Дубоссарского, на которой красные и зеленые люди отрешенно
стояли среди фиолетовых и желтых домов. Картина излучала цвета, вызывавшие ощущение
летнего луга. В зимнем промороженном городе, среди стекла и бетона, это доставляло
особое наслаждение. Он вкушал не только цвета, но и связанные с ними медовые запахи, и
звуки бесчисленных луговых существ, – шмелей, кузнечиков, мотыльков и стрекозок.
Опьянев от звуков и запахов, поднялся, двинулся к картине, чувствуя губами, зрачками
приближение цветовых пятен. Тронул висящий холст. Картина сдвинулась, открывая в стене
деревянную дубовую створку. Он растворил потайную дверцу, за которой обнажилась
бронированная плоскость сейфа с цифровым наборным замком. Поворачивал хрустящие
колесики, складывая шестизначный код. Потянул ручку. Литая плита отворилась, обнажая
тесный, освещенный объем.
Всякий раз, открывая сейф, он видел странную мимолетную вспышку, словно
крохотную шаровую молнию. Чувствовал излетавший турбулентный вихрь. Дохнуло
сладким и нежным, будто в сейфе лежал невидимый цветок. Пространство сейфа,
разделенное полками, было сплошь уставлено прозрачными пеналами, в которых покоились
разноцветные дискеты. На каждом пенале красовались этикетка, надпись, цифровой индекс.
Содержимое сейфа являло собой тщательно собранную, классифицированную коллекцию,
тайные архив, в котором, незримые миру, хранились знания. Казалось, что из сейфа исходит
бестелесная радиация. Уложенные в пеналы дискеты обладали гигантской плотностью.
Легкие и прозрачные, они были подобны глыбе урана, окруженной сиянием. Чреваты
гигантским взрывом, ослепительным блеском и пламенем, в котором расплавится и исчезнет
обветшалый мир и возникнет фантастическая иная реальность.
На дискеты было занесено множество технологий – изобретений и идей, грандиозных
проектов и замыслов, оставшихся неосуществленными после разгрома великой страны.
После уничтожения ее заводов и научных центров, истребления ее плодоносящей
техносферы. Свидетель невиданной катастрофы, когда погружалась на дно советская
империя, на тонущем корабле, среди убегавших в панике обитателей и ревущей в пробоинах
воде, он носился по опустевшим отсекам, выхватывая наугад оставшиеся там сокровища. В
те страшные годы, не зная сна, ездил по лабораториям и институтам, полигонам и
испытательным центрам, захватывал наугад чертежи, документацию, графики и дневники
испытаний. Корабль погрузился в пучину. Там, где недавно, озаренный огнями, плыл
океанский гигант, теперь крутились воронки, плавал бесформенный мусор, колыхались
утопленники. А он на берегу разбирал спасенные обломки, складывал разорванные надписи,
склеивал разрозненные фрагменты. Коллекция в сейфе была частью того, что он называл
«русской цивилизацией», – неосуществленной реальностью, которая вызревала в сумеречной
утробе советского строя. После всех испытаний и жертв, непосильных трудов и радений
сулила великое будущее, воплощение мечты, несказанное чудо. В сейфе, на дискетах,
хранилось описание умерщвленного рая. А он был страж этого мемориального кладбища.
Каждая дискета была драгоценной надгробной доской с эпитафией, которую он начертал на
могиле дорогого покойника.
Вы Космоса воители,
Чертогов и дворцов космических строители.
Небесные садовники,
Скворцы, поющие в космическом терновнике.
Вы облетаете безводные планеты
И оставляете на них волшебные букеты.
Таков был сочиненный им стих, которым помечалась часть коллекции, что хранила в
себе сведения о советском «марсианском проекте», орбитальных городах, сооруженных в
окрестностях Венеры, лунных заводах, добывающих изобилующие на Луне минералы. Здесь
были образцы космической архитектуры, раскрывавшей в невесомости мистические
соцветия. Космические вездеходы и поезда, работающие на энергии Солнца. Межпланетные
челноки и паромы с двигателями на фотонах. Оболочки, спасающие от радиации Космоса.
Агротехника лунных и марсианских плантаций. Исследования по «космической
социологии», описывающие поведения человеческих коллективов, удаленных от Земли.
Занесенная на дискеты в виде чертежей, расчетов, философских и научных трактатов, здесь
таилась «космическая цивилизация» Советов, ростки которой устремлялись в околоземное
пространство и были безжалостно обрублены врагами страны.
Он помнил ужас нашествия – офицеры ЦРУ и «Моссада» в тоге ученых проникали в
святая святых. Выкрадывали секреты, выманивали исследователей. Агенты врага в
правительстве, в армии, в космическом ведомстве закрывали программы, свертывали
проекты, обрывали финансирование. Пускали под пресс великолепные изделия,
белоснежные тела «носителей», серебристые модули. Разрушались космические старты,
гибли в необъяснимых авариях межпланетные «челноки» и ракеты, рушились в океан
орбитальные группировки и космические станции. Целые институты и научные школы
вывозились в Америку. Там, где недавно цвела техносфера Циолковского и Королева, теперь
чернели скелеты опустевших корпусов, обугленное железо стартплощадок, и ветер пустыни
гнал по мертвому космодрому пучки верблюжьей колючки. В институте, где когда-то
изобретался и строился космический телескоп, – драгоценный мистический глаз, способный
с лунной вершины заглядывать в мглистые дали Юпитера, – в этом кристаллическом
хрустальном объеме, где царствовали разум, осмысленный труд и прозрение, теперь
размещался игорный дом. Огненно и тлетворно сверкала вывеска. Мерцали ядовитыми
индикаторами сотни игральных автоматов. Отрешенные люди в лунатическом бреду
совокуплялись с фантомами, тягались с электронными вампирами, выпивавшими из
тщедушных тел чахлые соки.
Вспомнив об этом, он испытал сердечный спазм. От ненависти и тоски свернулась
кровь, и крохотный тромб на мгновение закупорил сосуд.
Морских глубин святые адмиралы,
Взрастили вы стеклянные кораллы
И возвели подводный Парфенон.
Вы Атлантиды новой эллины.
Вам Богом Океана велено
Вести в пучине дивный галеон.
Эта крохотная ода украшала собой ту часть коллекции, где были собраны технологии и
проекты освоения океанского дна. Подводные, размещенные на дне поселения, куда
погружались акванавты, как в космическую бездну, исследуя таинственные явления моря, –
источники странных ультразвуковых и электромагнитных полей, размытые свечения,
сгустки холодной плазмы, стремительно летящие в пучине. Загадочная биосфера моря, где
чудилась иная жизнь, иной разум, иные, населенные духами миры. Среди проектов были
конструкции
небывалых
подводных
лодок,
гидролокаторов,
батискафов.
Автоматизированные заводы, добывавшие ископаемые морского дна. Донные причалы и
пирсы, куда причаливали утомленные долгим плаванием глубинные крейсера, – экипажи, не
подымаясь на поверхность, переселялись в подводные профилактории, омываемые донными
течениями, где цвели фруктовые деревья, росла трава, пели птицы, резвились животные.
Подводный рай, в котором отдыхали моряки, изнуренные железом, реакторами, скоростями
океанской погони.
Он помнил, как громили эту нарождавшуюся подводную цивилизацию. Резали
автогеном фантастический, заложенный на стапелях «наутилус», продавая на металлолом
изысканной красоты оболочку, и конструктор рыдал, видя, как расходится огненный шов на
теле его дивного детища. Разведчики НАТО шныряли в секретных НИИ, грузовиками
вывозили карты морского дна, топографию подводных хребтов, морских долин и глубинных
впадин. Драгоценная картография невидимого миру «театра военных действий», где
кружили карусели подводных лодок, шла охота за «пларбами», скользили стальные громады.
Агенты «Неви енелайсес» выгребали из КБ уникальные приборы, подводные прицелы и
дальномеры, сведения о течениях и зонах турбулентности, горизонтах соленой и пресной
воды. Отчеты о всплытиях у Полюса среди полярных сияний. Судовые журналы
кругосветных подводных походов. Случались одна за другой аварии на флоте – гибли
экипажи, тонули батискафы, выходили из строя гидрофонные цепи, протянутые вдоль
морских границ государства. Умирали от скоротечных инфарктов конструкторы и творцы.
То были удары врага, громившего океаническую мощь СССР. Потопление крейсера
«Курск», как и сожжение космической станции «Мир», были диверсиями агентов Америки,
засевших в Кремле.
В проектном институте, где создавалась архитектура подводного города, выращивались
вишни, способные цвести на дне океана, изучалась возможность человека дышать
кислородом воды, теперь размещалась дискотека. Ночь напролет наркотическая молодежь
под галлюциногенную музыку раскачивалась в трансовых танцах, и лазеры вырывали из
тьмы пятна обескровленных лиц.
Он задохнулся от бессилия. Приложил помертвелую ладонь к своему холодному лбу.
Повсюду над землей усталой
Сияют гор гранитные кристаллы.
Сиреневый и розовый ледник
Явил собою полупроводник.
Хребтов волшебный перламутр
Таит в себе божественный компьютор.
Коснись горы. Одно касанье —
И ты прочтешь священное писанье.
Эти стихи были навеяны учениями о ноосфере, запечатленной в кристаллических
структурах Земли. О воде – хранительнице информации, где в каждой капле таится
отпечаток исчезнувших эпох. Перелистывая гранитные страницы хребтов, читая книгу
тектонических сдвигов, можно воскресить первые дни творенья. Отыскать божественный,
прилетевший из Космоса импульс, который, как перст Божий, коснулся Земли, породив
бесконечное развитие жизни. Самосознание камня. Чувственный мир растений.
Энергетические центры планеты, откуда исходят пучки светоносных энергий,
оплодотворяющих религии и культуры, великих воинов, художников и поэтов. Эти
экстравагантные учения, подтвержденные экспедициями на Алтай, Южный Урал и Кавказ,
рождали представления о новой физике и механике. Выводили представления о жизни за
пределы «белковых тел». Рассматривали Землю, как реально-живой организм, обладавший
душой, самочувствием, духовными связями с другими, живыми светилами. Одухотворенный
Космос был обителью Вселенского Бога, чья молитва разлеталась по бесконечной
Вселенной, и каждое слово молитвы расцветало неповторимой жизнью.
Эти учения, экспедиции, эксперименты опекались секретным подразделением
госбезопасности. Оно собирало под свою длань колдунов, экстрасенсов, гадателей.
Специалисты по древним языкам изучали египетские папирусы, расшифровывали руны,
переводили глиняные таблички Хаммурапи. Еретические, ненаучные взгляды питали теории
«телепортации», перемещение людей со скоростью света, «воспоминания о будущем»,
возможность прозревать грядущее, способность управлять историей.
С крушением государства этот отдел КГБ был закрыт. Весь банк информации, вместе с
«провидцами» и «колдунами», исчез. Приборы, построенные по рекомендациям спиритов и
теософов, были поломаны. Наиболее продвинутые парапсихологи оказались в «психушках»,
где их залечили транквилизаторами. Другие стали коммерческими звездочетами,
плутовскими магами, жуликоватыми астрологами. И лишь по косвенным данным Сарафанов
мог судить, что прерванные в России работы продолжаются в спеццентрах Америки и
Израиля.
Непримечательное здание, где размещался секретный отдел КГБ, был передан
японским коммерсантам, которые открыли ресторан японской кухни, где гурманы под
потолком с резными драконами вкушали заморские яства, воображая себя самураями,
культивируя в себе фантомы чужой культуры.
Часть экспериментальных данных, отчеты о «неопознанных объектах» и «аномальных
явлениях», имена и адреса засекреченных «волшебников» и «пророков» хранились на
дискетах в драгоценной коллекции.
Он смотрел в озаренную глубину сейфа, где мерцали прозрачные пеналы с дискетами.
Сейф был потаенной пещерой, куда он снес сокровища, завалил вход плитой, сберегая от
врагов несметные драгоценности. На ленточках магнитной пленки была записана формула
жизни, генетический код «русской цивилизации», ее нематериальный образ, ее бестелесная
тень. Советская страна представлялась ему громадной, красного цвета женщиной, в чреве
которой вызревал таинственный дивный плод. Ирод, «царь иудейский», который не умирал
никогда, присутствовал в каждой исторической эпохе, из века в в век совершая избиение
младенцев, – этот жестокий убийца напал на дремлющую «красную женщину». Вонзил нож
в ее беременный живот. Пронзил «красное чрево», заколол младенца во чреве. Иссеченный
из материнского лона, беззащитный и недоношенный, младенец был изрезан на куски
злодейским царем. Убивая советскую Богоматерь, тот уничтожал ее нерожденное чадо.
Закалывал Агнца, сулившего миру спасение, возрождение в чуде, райское совершенство. Но
он, спаситель, выхватил из-под ножа убийцы трепещущие живые ломти, унес в потаенную
гробницу. Сберегал драгоценные останки, нетленные, наполненные таинственной жизнью
мощи.
Эта библейская аналогия вдохновляла его. Придавала его миссии сакральный храктер.
Приобщала к священной истории. Он совершил подвиг, сберегая для будущего человечества
ген «русской цивилизации». Сейф был священной гробницей, где убиенный младенец ждал
своего воскрешения. Свет, исходивший из сейфа, был мягкий, мистический, неземного
происхождения, – подобие «света фаворского». Дуновение, которое излетало из сейфа,
казалось чуть слышным дыханием спящего чада. Прозрачная вспышка, вихрь турбулентного
воздуха, сопровождавшие открытие сейфа, были полетом вспорхнувшего ангела,
сторожившего святой саркофаг.
Он созерцал содержимое тайного хранилища, словно молился над ракой святого.
Под песнь Высоцкого и струны Окуджавы
Рассыпалось величие Державы.
Как сделать, чтоб небесные оркестры
Ласкали слух кремлевского маэстро?
Чтобы Добро, пройдя сквозь фокус линзы,
Зажгло в России Солнце Централизма?
Столь пафосно он воспел концептуальную школу, именуемую «Клубом Великанов».
Школа занималась управлением сверхсложных объектов, сложнейшим из которых являлось
общество. Используя эту теорию, воздействуя на общество, власть не подавляла его, не
травмировала, а усиливала развитие, ускоряла или замедляла его ход, меняло вектор.
Навсегда уходили в прошлое ужасы репрессий, кровь и слезы ГУЛАГа, грубое, с
неисчислимыми жертвами, повелевание. Оснащенная научными методами власть
гармонично устраняла общественные противоречия, превращая конфликты в творчество.
Столь громадный многомерный «объект», каким являлся Советский Союз, с гигантской
экономикой, разноязыкой культурой, необозримыми пространствами и тенденциями,
захлебывался в развитии. Тормозился неверно принимаемыми решениями. Накапливал
неразрешимые противоречия. Теория «Великанов» предполагала новые возможности
управления, истинную его «перестройку», когда управляющий центр постигал всю
сверхсложную картину «объекта». Учитывал, как воздействие на любую, самую малую
точку отзовется на всем «объекте», во всех его бесчисленных точках, превращая каждую в
«центр развития». Слепота кремлевских управленцев «периода застоя» позволила
прозорливым врагам направить на СССР «организационное оружие», уничтожившее страну.
«Великаны» не успели проторить дорогу в партийные и правительственные центры, которые
рухнули раньше, чем спасительная теория стала достоянием власти. Школа «Великанов»
померкла. Коллектив рассыпался. Иные уехали в Штаты, питая своими идеями централизм
враждебной империи. Другие почили в бозе.
Здание института, в котором размещался «Клуб Великанов», теперь захватили дельцы,
открывшие в нем гей-клуб. Персонажи с извращенной природой, половые калеки и
психические извращенцы собирались вечерами на свои уродливые и цветастые оргии.
Трясли накладными грудями, крутили бедрами, целовались взасос. Удалялись парами в
номера, откуда разило мужским потом и дамскими духами.
Вкусив божественное млеко,
Ты, глиняный, обрел и взор и слух,
Живую плоть из сонмища молекул,
Среди которых обитает дух.
Вторгаясь в глубь живого вещества,
Генетика коснулась Божества.
Натурфилософское стихотворение венчало ряды прозрачных пластмассовых шкатулок,
где на дискетах хранились данные биоинженерных исследований. Открытия генной
инженерии. Программа «Геном человека». Чертежи фантастических, собранных из
молекулярных частичек, «храмов», «дворцов» и «соборов», в которых обитала душа.
Лабиринты хромосом, среди которых блуждала неуловимая, неопределимая сущность,
именуемая человеческой личностью. Здесь были собраны методики, позволявшие вторгаться
в раковую опухоль, когда пересаженные частицы, словно микроскопические пираньи,
съедали злокачественную ткань. Операции на группы клеток, приводящие к омоложению,
когда у старика исчезали морщины, начинала сочно двигаться кровь, возвращались
детородные функции, будто в одряхлевшей, готовой умереть плоти воскресал юноша,
начиналась «вторая жизнь». Тут были описания экспериментов, когда клетки оледенелых
якутских мамонтов, пересаженные в живительные растворы, оживали, начинали дышать, –
лаборатории готовились к «рекультивации» мамонтов, динозавров, саблевидных тигров,
приступали к тому, чтобы из ломтиков мощей, из частичек забальзамированных мумий
воссоздавать умершего святого или фараона, сотворяя чудо воскрешения. Была запись
программы «Бессмертие», воплощавшая учение Федорова в терминах генной инженерии, с
перечислением удачных и неудачных экспериментов, чертежами установок, приборов,
биологически активных веществ, электромагнитных полей, биоэнергетических машин.
Языком молекулярной биологии и генетики описывался путь эволюции, по которому, если
двигаться вспять, можно прийти к той «первичной клетке», которой коснулся
«божественный дух». Отыскать в бесконечном прошлом момент, когда Бог сотворил Адама,
поцеловал его в губы. Коснулся его глиняного лба небесным перстом. Среди скопища
молекул, генетических пластов и иерархий существовал тайный отпечаток Бога, его «Образ и
Подобие», как в недрах горы, среди сланцев и песчаников, таится оттиск первобытного
цветка, дуновение исчезнувшего ветра, взмах птичьего крыла.
Институтский корпус у Кольцевой дороги, стеклянные лаборатории и цеха биофабрик
были «очищены» от фантастических барокамер, небывалых приборов и установок.
Превращены в супермаркет – громадное торжище, куда стремились алчные, помраченные
люди, воспроизводя в своих личностях примитивные инстинкты потребления и пользования,
подменившие творчество и познание.
Обладатель бесценной коллекции, он берег свой клад. Хранил сейф, как староверы
хранят священные списки с символом «истинной веры», что открывает путь в Рай,
приготовляет ко Второму Пришествию. Маскировал свой тайник. Обманывал тех, кто искал
к нему дорогу. Был подобен птице, что, высиживая драгоценное яйцо, отвлекает от гнезда
врагов, – прикидывается подранком, волочит крыло перед носом хищника. Точно так же он
обманывал врагов. Прикидывался одним из них. Говорил на их языке. Усваивал их обычаи и
привычки. Нес «чужеродное иго», тайно сберегая святоотеческую веру, храня заветы
«русской цивилизации». Молился в катакомбной церкви на зажженные лампады и светочи,
унесенные с земли в глубь горы. Его душа напоминала тигель, где кипела лютая ненависть и
несказанная любовь. Внешне был преуспевающим дельцом, стареющим «бонвиваном» и
светским львом. Был принят в либеральных кругах, где слыл за «своего». Ничем не выдавал
своей жреческой миссии. Укрывал в тайных яслях спасенного от резни младенца.
Есть на Урале горы, явлены и зримы,
Куда слетаются на отдых серафимы.
Есть в вологодских рощах береста
С нерукотворным образом Христа.
Стоят за Волгой синие леса.
Где совершаются святые чудеса.
В Рязани загляни в любой колодец,
И ты увидишь сотни Богородиц.
В России все тропинки и дороги
Неутомимо исходили Боги.
Гагарин, подлетая к небосклону,
С небес увидел русскую икону.
То был стих о «священной географии» – особое знание о России, карты которой
составлялись из Космоса и стратосферы. Световые поля и энергетические центры, места
таинственных излучений и контуры невидимых ареалов наносились на карту с помощью
магнитометров и инфракрасных объективов, чувствительных датчиков и магнитных линз.
Среди знакомых очертаний озер и рек, возвышенностей и долин открывались загадочные
зоны, где улавливались источники тайных энергий, мерцали сияния, возносились световые
потоки. Словно из земли светили волшебные лучи, горели невидимые глазу лампады. В этих
зонах обнаруживались останки древних городищ и капищ, полуразрушенные монастыри и
храмы, следы былых дорог. Вся Россия была в энергетических родниках, откуда истекали
чудесные плодоносящие силы. В этих центрах Земля соединялась с Космосом
энергетическими волноводами, незримыми пуповинами, через которые Вселенная питала
планету, вносила в нее рассеянное в мироздании вещество, Божественный дух, светоносную
силу. Ученые, изучавшие «священную географию», предлагали строить на этих местах
оздоровительные центры, научные институты, школы одаренных детей, спортивные
стадионы и университеты, где в людях усиливалась многократно энергия жизни и
творчества, пробуждалось Добро, ощущение святости. В этих творческих центрах
предполагалось с младенческих лет взращивать будущую элиту страны, где в закрытых
лицеях, под надзором воспитателей-эзотериков родятся новые Пушкины, Менделеевы,
Жуковы. Когорта дипломатов, художников, общественных деятелей и военных, озаренных
прозрениями.
Институт «изотерической геодезии», хранилище космических карт, описание
священных мест, перечень древних святынь, летопись чудес и знамений, а также бортовые
приборы для спутников и космических кораблей, – все было опустошено и разгромлено.
Здание переоборудовано под ночной клуб, где кипели энергии низшего мира, клокотала
похоть, витали вожделение и порок. Вокруг сверкающей оси, голая, озаренная лазерами,
танцевала Блудница Вавилонская. Впрыскивала в обезумевших соглядатаев инъекции
отравленной страсти.
Он смотрел в глубину потаенной ниши, где светились драгоценные шкатулки, тонкими
цветными слоями покоились дискеты. Его сердце было раздвоено. В одной половине, словно
в раскаленной чаше, кипела ненависть, черная, бурлящая, рвалась наружу. В другой
половине, как в светоносном сосуде, алая, сияющая, дышала любовь. Две эти силы
разрывали сердце, сотрясали его жизнь невыносимым противоречием.
Ненависть, словно сосуд Гнева Господня, он был готов пролить на головы губителей
Родины. Испепелить их гнезда. Разрушить их дворцы. Отравить их колодцы. Сжечь их семя.
Истребить их жен и детей, как они истребляют его любимых, изводят родную страну и
народ. Сосуд любви он был готов внести в утлые жилища бедняков и сирот, в прозябающие
города и селенья. Окропить священной влагой унылые души, вновь поселяя в них веру и
богатырскую силу. Знал, что две эти работы – по испепелению Зла и воскрешению Добра –
ему по силам. Наступит день, когда из тайного хранилища вновь излетят на свет духи жизни.
Будут явлены сбереженные святыни. Осуществятся великие идеи и фантастические проекты.
Воскрешенная Родина расцветет прекрасными городами. В Космосе полетят межпланетные
корабли. В Мировом океане поплывет могучий флот России. Многолюдный, трудолюбивый
народ заселит великие пространства, где гармония соединит природу и человека, машину и
творящий дух. Страна, пережившая страшный обморок, вновь воссияет священными
центрами, где будут явлены великие истины, свершатся небывалые деяния. Во всей красоте
и величии обнаружит себя «русская цивилизация».
Это было восхитительное переживание. Ему показалось, что в глубине сейфа вспыхнул
ярчайший свет, взбурлил турбулентный вихрь. Это ангел влетел в святую гробницу и занял
недремлющий пост.
Он запер сейф. Заслонил его резной створкой. Задвинул картиной Дубоссарского.
Отошел, чувствуя, как в кабинете пахнет сладчайшим медом, будто кто-то пронес
цветок небесного сада.
Пасха – национальная идея России
Глубоко убежден, что Пасха является национальной идеей России. Пасха, понимаемая
как вселенский порыв к преодолению смерти, к возрождению, к воскрешению из мертвых, к
созданию бессмертного богоподобного человечества. Это убеждение складывалось из чтения
Святого Писания, трактатов по русской истории, русских стихов и романов. Я участвовал в
«советском проекте», видел возведение великих плотин, запуск «Бурана», геополитические
войны на всех континентах. Видел крах СССР, пулеметы, стрелявшие по героям 93-го года.
Мое убеждение – плод раздумий, личных, часто трагических переживаний, опыт, которым
наградила меня судьба. Этому убеждению есть ряд предпосылок, порой мистических, из
моей собственной жизни.
С Николаем Федоровым, с его пасхальной мистерией, с его философией «общего дела»
я познакомился в отрочестве самым странным, метафизическим образом. Я учился в школе
№ 204, которая была построена в 30-е годы на территории огромного Миусского кладбища,
вокруг монастыря. Во время весенних субботников каждую весну мы сажали деревья на
школьном дворе. Долбили грунт, рыли ямы, раскапывали старые склепы, извлекали
истлевшие чиновничьи мундиры с двуглавыми орлами на пуговицах, челюсти с золотыми
зубами. Сажали молодой сталинский сад на костях исчезнувших поколений. Когда мы
обустраивали футбольное поле и ставили ворота, то выкопали череп. Мы все были
молодыми футболистами, болели за «Спартак» и «Динамо». Стали пинать этот череп ногами,
играть в футбол, и я помню, как мой носок ударил в пустые глазницы. Много позже, когда я
исследовал топографию этого кладбища, уже зная, что там похоронен Федоров, я обнаружил,
что его могила находилась примерно в том месте, где мы ставили ворота. Конечно, у меня
нет полной уверенности, но некое мистическое чувство подсказывает мне, что я играл в
футбол черепом Федорова. И именно из этого попранного черепа, из гулкой костяной чаши
впервые донеслись до меня слова федоровской проповеди «воскрешения из мертвых»,
искупления грехов отцов подвигами сыновей.
В дальнейшем к этой философии меня подвиг опыт общения с моей бабушкой. Всю
жизнь я боялся, что она умрет. Молился детской молитвой о продлении ее жизни, в молитве
передавал ей часть моей жизни для продления ее дней. Страх ее потерять формировал меня
на протяжении тридцати лет. Страх потерять родного, любимого человека, вместе с его
уходом – потерять связь с огромным родом, с фамильным преданием, которое создавало из
меня человека религиозного, творческого, морального. Мой отец погиб в 43-м году под
Сталинградом, уйдя добровольцем на фронт. Молодой историк, без пяти минут профессор,
ушел в пулеметную школу, потом попал в штрафбат за какую-то провинность. Я много раз
безуспешно пытался найти его могилу. Бой, в котором погиб отец, описан Жуковым в
мемуарах. Это был крохотный хутор, где немцам было оказано большое сопротивление.
Отец погиб в Рождество. И поныне в этот день, когда я просыпаюсь, умываюсь, смотрю на
небо, работаю, читаю, пью вино или обнимаю женщину, я думаю, что делал в эти минуты
отец: как просыпался в землянке, заматывал обмотки, брал «трехлинейку», поднимался в
атаку под утренней красной зарей, бежал в утреннюю зимнюю степь, к ночи лежал,
вмороженный в лед под тусклой звездой.
В моей жизни был мистический опыт. Я видел ангела. Не мамонта, не снежного
человека, не пришельца, но ангела. Я находился в расцвете физических и духовных сил, уже
прочитал Библию, познакомился с античной и индусской философией, знал наизусть много
пушкинских стихов, мог всю ночь напролет петь с друзьями старинные русские песни, каких
не сыщешь в фольклорных сборниках. Шел один, много километров, вдоль Оки. Лето, зной,
все в цветах, в шмелях, в бабочках. У маленькой речки Лопасня передо мной встал ангел.
Огромный, гигантский, до солнца, похожий на того, что встал перед апостолом Иоанном на
Патмосе. Но не грозный, а любящий. Я испытал несравнимое ощущение счастья и радости.
Это длилось доли секунды, но в тот момент заиграли все речные рыбы, взлетели все птицы,
дивно засверкали все краски. Крылатое существо взяло меня на небеса, наполнило своей
любовью и вернуло опять на землю. Этот опыт я вспоминаю всю жизнь. Он постоянно
угасает, меркнет, меняет очертания, становится мифом моей собственной жизни, но я
реально пережил это чудо.
Если проследить путь русской исторической, религиозной, философской мыслей,
изложенных старославянскими литерами или современным компьютерным шрифтом, то
обнаружится, что основная русская идея сводится к тому, что Россия – это иная страна.
Русский народ, русское государство – абсолютно отличны от прочего мира. На этом отличии
строилась вся феноменология русского сознания. В разное время она наполнялась разным
историческим содержанием, но острейшее отторжение от других цивилизаций сопутствовало
русскому самоощущению. Инобытие являлось основой русского сознания. Русское
мессианство исповедывалось и смердом, и князем, и интеллектуалом, и духовидцем, и
комиссаром, и Гагариным. В середине XVII века при патриархе Никоне Россия собиралась
стать огромным государством – монастырем, так как мыслила себя местом Второго
Пришествия. Русские избраны Господом для того, чтобы здесь, среди них, объявиться на
Земле. Новый Иерусалим, построенный под Москвой, – инженерно-метафизический проект,
связанный с перенесением топонимики «святых мест» в Россию, для того чтобы именно
сюда спустился «космический корабль» Второго пришествия. Там, в Новом Иерусалиме,
есть Иордан, есть Фавор, есть Голгофа, есть Гефсиманский сад. Это не была игра ума, это не
японская имитационная архитектура, не Диснейленд, где изготовлены маленькая Испания,
крохотная Франция, миниатюрный Китай. Это была гигантская задача, под которую
подверстывалась вся русская история. Русское инобытие предполагало, что Россия – страна
райская, что она не захвачена мировой порчей, и что она будет выстраивать мир в чертежах
Царствия Небесного.
Три года я проработал лесным объездчиком под Новым Иерусалимом, и одним из моих
приходов был Фавор.
Советский проект является абсолютно «никоновским проектом». Это выделение
советской истории из всей остальной истории. Создание альтернативного человека,
альтернативного социума, альтернативного пути к абсолютно иной цели. Советский Союз –
это выделение части земли из традиционной Земли. Существует теория, по которой Луна
вырвалась из Земли. В Южном полушарии есть впадина, залитая океаном, откуда вихрем
была вырвана Луна, выброшена на орбиту, чтобы существовать, как небесное тело,
альтернативное Земле. Советский Союз был той Луной, которая была вырвана «красным
вихрем» из мировой истории. Смысл советского периода – предложить иной вариант
человеческого развития. Абсолютно асимметричный, не связанный с традиционной
историей, путь – к Абсолюту, к идеалу, к коммунизму. Это абсолютно идеальное,
трансцендентное бытие, для достижения которого и была создана советская империя,
универсальный «советский проект».
В чем же Абсолют? Среди частного, дробного, случайного в человеческой жизни,
стремящейся к концу, к завершению, к праху, есть абсолютная мечта. Это бессмертие.
Божественный идеал, к которому стремится все живое и смертное, созданное по образу и
подобию бессмертного Бога. Всякое живое и смертное тяготится своей смертностью,
ужасается ей, усматривает в ней несправедливость и абсурдность Вселенной. Проблема
смерти – есть главная проблема человеческой истории и культуры. Абсолютное бытие – в
преодолении смерти. Преодолении индивидуальной смерти, коллективной смерти, смерти
Вселенной, преодолении энтропии, когда целые участки Вселенной на глазах затягиваются в
«черные дыры». Коммунизм – не огромное лоскутное одеяло, под которым спит все
человечество. Не машина, которая плодит бесконечное количество товаров. Не доска почета
с фотографиями ударников. Это преодоление смерти. Эта задача ни разу не была
сформулирована коммунистическими политиками – ни Марксом, ни Брежневым, ни
Сталиным. Но весь пафос советской футурологии, советской технократической мысли
направлен на создание «эликсира бессмертия». Все, что вменяется «советскому проекту»
ортодоксальной христианской мыслью, как греховное, безбожное, как строительство новой
Вавилонской башни, как гордыня, является на самом деле глубинным проникновением в
замысел Божий. Откровение Иоанна говорит о преодолении смерти, о воскрешении из
мертвых, о создании такой ситуации в земной истории, когда мертвые восстанут из гробов.
Это будет сделано Господом во время Второго Пришествия, когда сотворятся Новая земля и
Новое небо. Однако вся история человечества связана с тем, что Господь делегирует
человечеству все большее количество своих «полномочий». На заре человечества все
зависело от Господа. Он карал неправедных потопами и землетрясениями, напускал саранчу
и засуху, и наоборот, одарял праведных «тучными» годами, обильным плодоношением стад
и полей. Но чем дальше, тем больше Господь доверял человеку. Вершил дела людские
людскими руками – на провинившийся народ насылал другой карающий народ, в спину
неправедного властителя вонзался клинок мстителя. Изобретая колесо, огонь, машину,
человечество получало эти колесо, огонь и машину из рук Господа, увеличивая возможности
управлять своей судьбой и историей.
Чем дальше, тем больше происходит трансляция божественных задач людям. Самой
главной божественной задачей была задача воскрешения из мертвых. Была искупительная
жертва Христа, следовать которой призывает людей христианство.
Теперь, может быть, Господь поручил человечеству совершить акт Воскрешения
руками самого человечества. Соединить для этого огромные ресурсы расплодившихся на
Земле людей, весь химический, физический, генетический потенциал, всю энергетику, все
интеллектуальные и духовные ресурсы. «Советский проект» в своем сокровенном звучании
таил в себе эту сверхзадачу. Именно она проглядывает в облике Красной площади, в красном
пантеоне, хранилище «красного смысла» с мощами «красных героев». Мистерии парадов 41го и 45-го годов есть мистерии победного воскрешения.
Здесь опять начинает звучать фуга Федорова, который являлся предтечей советского
человека, был главным неназванным теологом советского строя. Именно он объяснил, каким
образом эта огромная вселенская задача воскрешения из мертвых может быть передана
Богом человечеству. Разработал регламент этой работы вплоть до мельчайших
подробностей.
«Красный смысл» является смыслом жизни. Смысл жизни – в ее развитии,
распространении в бесконечность во все улучшающемся качестве. Высшее качество жизни –
бессмертие. Высшая правда – преодоление смерти, преодоление гниения, смердящего,
тварного. Превращение твари в Творца.
Советский глобализм имел цель не в том, чтобы в каждой стране на троне сидел
верный кремлевский вассал, а в том, чтобы колоссальные ресурсы планеты – китайские,
африканские, европейские, – все языки, все религии, все представления об Абсолюте, были
проинтегрированы. Чтобы в этом объединенном полифоническом человечестве просиял
Абсолют. «Красная идея» изначально материализовалась на просторах Российской империи
и распространилась по всему миру. Это было объединение человечества для решения
грядущей сверхзадачи. Сейчас провозглашение коммунистического идеала в атмосфере
филистерства, скептицизма, циничного гедонизма выглядит профанически. Но филистеры не
всегда управляли общественным сознанием, и были времена, когда слово «коммунизм»
звучало как Аллилуйя, воспринималось многими людьми как призыв к бессмертию. Наука и
техника также были направлены на раскрытие этой тайны. Не «философского камня»,
превращающего глину в золото, а на создание идеального, то есть бессмертного человека.
Конечно, наивно такого человека конструировать из запчастей. Бессмертный человек будет
создан не из одной материи, средствами техники, химии, энергетических полей. Он может
быть создан из грандиозного мистического, культурного, религиозного, революционного,
дерзновенного порыва всего человечества, объединенного для великого Добра и Света. В эту
реторту, где станут синтезировать бессмертного человека, будет подключен не только
электрический ток, или ядерное излучение, или «живая вода», но вся гигантская энергетика
верящего и любящего человечества, сказки народов мира, Нагорная проповедь, учение
Швейцера о благоговении перед жизнью. Это огромное чаяние, огромная линза, которая
сфокусирует историю, и на выходе появится луч, который и создаст нового человека.
Вершина советской истории – Победа в Великой Отечественной войне. В этой битве
схватились две мировые тенденции, два грандиозных порыва. Грандиозность «нацистского
проекта» в том, что он готов был выстроить все человечество в иерархию, создать
«пирамидальное человечество», увенчанное немцами. Нацизм хотел дифференцировать
человечество по определенным параметрам. «Божественный народ» наверху, а под ним –
понижающаяся степень светоносности, вплоть до полной тьмы. Это огромный порыв,
огромная задача, с которой немцы выступили в истории. Этому противостоял иной,
«красный, советский проект» вселенского братства, огромной человеческой артели,
организованной для создания бессмертного человечества. Война подтвердила, что «красный
проект» жизненнее, что за ним, по утверждению Вернадского, – ноосфера. За ним – Господь.
В недрах Победы произошел грандиозный синтез, произошло примирение сословий,
разорванных Революцией, примирение исторических эпох от Александра Невского до
Жукова. Победа – плазменная точка мировой истории, где богоносная идея, мессианская
задача России были подтверждена. ХХ век стал «красным, русским веком». Человечество
было очаровано этой русской мечтой, русской Победой. Несмотря на ГУЛАГ, несмотря на
подавление всевозможных восстаний, несмотря на колоссальные жертвы, которые нашли
свое искупление в Победе.
Русская история трагична. Трагедия в том, что Россия объявила свое качественное
отличие от прочего мира. Россия утвердила в себе эту идею. Предложила миру себя, как
нечто иное, противоположное миру, как великая укоризна миру. Оскорбленный этим укором
мир не простил России этот вызов. Задача мира разгромить Россию – это не только захватить
территории, забрать ресурсы. Ветхий мир хочет запечатать рот этому огнедышащему
русскому гласу. Выбрав себя страной райской, готовой жертвовать всем, в том числе и
собой, ради рая, ради бессмертия, Россия накликает на себя беды мира. И нам каждый век,
после очередного падения и разгрома, приходится подтверждать нашу Победу. Победа 45-го
будет повторяться для России бесчисленное количество раз, как бесчисленное количество
раз повторяется распятие и воскресение Христа.
Богоносность советского периода объясняется существованием красных мучеников,
которых не счесть. Хотя церковь не считает их Христовыми мучениками, но если
интерпретировать советский строй как огромную, транслируемую Богом задачу, то все, кто
погиб в этом делании, являются мучениками. Те, кто погиб за Родину, являются
святомучениками. Нахождение в «красном пантеоне» помещает их в Царствие Небесное.
Борис и Глеб ничем не отличаются от Космодемьянской и Матросова. «Русская идея»,
понимаемая не как «идея рушника, кваса и водки», а «идея бессмертия» постоянно
пополняет святой пантеон. В Русский Рай, со всем православным сонмом, входят красные
мученики, погибшие в атаках, умершие в блокадном Ленинграде, в немецком плену. Туда
входит и мой отец. И нынешние святые – Евгений Родионов, моряки «Курска», Шестая рота
ВДВ, герои 93-го года – пополнили русский пантеон. Сегодня, под игом либерализма, когда
русские умирают по миллиону в год, это продолжение русской жертвы. Столь страшной
ценой Россия отстаивает свое право на суверенность, на мессианство, на инобытие.
«Красный», «безбожный» СССР оторван от «белой», «православной» империи. Между
ними – вражда, гражданская война, море крови, избиение сословий, в том числе духовенства.
Символом несовместимости и вражды является казнь императора. Восемьдесят лет мертвый
царь взывал к отмщению, ожесточал сердца сторонников «белой идеи». Но, став святым,
просияв среди сонма преподобных, он, святомученик, изменил свою роль в русской истории.
Стал звать не к отмщению, а к примирению. Соединил своей святостью две разорванные
русские эры. Гонения на церковь 20-х годов явили на свет множество святомучеников,
просиявших в России, источивших в русскую жизнь море любви и света. Дремлющая,
послепетровская церковь, забывшая те гонения, что учинила старообрядцам, которых жгли,
казнили, рвали языки, ссылали в остроги, церковь, в которой Христова вера остыла
настолько, что из бурсы выходили главные богохульники и пакостники, – теперь, после
большевистских гонений, вновь стала огненной, мученической, Христовой. Об этой чаше
святости, пролившейся на Россию в период гонений, свидетельствует житие владыки
Серафима Соловецкого. Чудеса и богоявления, случавшиеся на «соловецкой Голгофе», всю
русскую историю: от самых древних, дохристианских времен, до «времени воскрешения из
мертвых» – делают священной историей.
Именно эта пламенная, жертвенная любовь и есть та вселенская энергия, без которой
не воскреснет прах.
Итог «красного проекта» – неудача. Мы не достигли бессмертия, не достигли рая,
страна лежит в руинах. Но сам проект с его Победой 45-го года – величайшее достижение.
Наша неудача не снимает проблемы бессмертного человечества. Русский вариант этого
проекта рухнул, но он абсолютно актуален для нынешнего человечества.
Полубессознательно человечество над этим работает. Современный глобализм имеет дурное,
бездуховное свое воплощение, как слипшиеся в бесцветную массу культуры, как захват
Америкой всех остальных людей, как супермаркет, где народы выставлены на продажу,
каждый со своей ценой. Но, с другой стороны, это продолжение интеграции мира для
решения задачи, непосильной одной стране и народу. Не для того, чтобы перебрасывать
нефть с одного полюса на другой или двигать товары из Мехико в Ванкувер и обратно.
Налицо огромный прорыв технологий, накопление знаний о человеке, где биоинженерия,
генетика, клонирование, создание искусственного интеллекта служат все той же задаче –
преодолению смерти.
Но подлинный синтез невозможен без вселенской молитвы, любви, упования на добро,
без религиозной этики. Одной «западной машины», рациональной науки, механического
знания мало. Россия, как страна великих скорбей, страна великих жертв, и есть странамолитва, страна-добро. Западная техносфера плюс светоносная русскость дадут желаемый
синтез.
Я прожил большую жизнь. Главное желание моей жизни – я хотел бы умереть и лечь в
одну могилу с отцом. Отыскать, наконец, его могилу, и в ней вместе с ним упокоиться. И
вместе с ним воскреснуть. Увидеть, как из волжской земли собирается его плоть, как
наполняется он красотой жизни. Ему, когда он погиб, было тридцать три года, как и Христу.
Вместе мы сядем за огромное застолье, где сидит весь наш род, вся наша бесчисленная,
уходящая в прошлое родня, которая уже – не родня, а народ. Это будет трапеза
воскрешенного, пасхального человечества. Во главе стола сядет Спаситель.
Псков земной и небесный
Я рос без отца, сложившего голову под Сталинградом. И без братьев – мама и бабушка
взращивали меня среди голода, разрухи, не давая погаснуть последнему огоньку нашего
побитого рода. Псковские друзья были мне отцами и старшими братьями. Теперь, когда их
нет на земле, я чувствую их присутствие в себе постоянно, как тайные слезы, любовь,
сокровенную веру в бессмертие, в грядущую, нам уготованную встречу. Под стенами
Изборской крепости с каменными крестами, бойницами, крохотными, растущими из
развалин березами. Или на Труворовом городище, на каменных ступенях маленькой,
драгоценно-белой Никольской церкви, куда в жару приходили овцы, и мы, окруженные их
пыльными горячими телами, зелеными библейскими глазами, смотрели на озеро с
плавающим лебедем. Иногда просыпаюсь и вижу себя молодым в разрушенном коробе
мальского храма. Старательно прикладываю рулетку к щербатым стенам, обмеряю апсиду,
проем окна, остатки каменных шершавых столпов. Бережно заношу контуры храма на
неумелый чертеж, выполняя поручение любимого друга, реставратора Бориса Степановича
Скобельцына, для меня – просто Бори. И он сам вдалеке приближается ко мне по цветущей
горе, машет ржаным колоском. Не дойдя до церкви, делает несколько снимков, прицеливаясь
в меня стареньким «Киевом», изгибаясь в странный иероглиф, похожий на большого
журавля. Выхватывает из сияющего пространства исчезающую секунду, которая ныне, как
засушенный цветок, лежит в моей коллекции фотографий, сделанных замечательным
художником.
Говорят, что Андрей Рублев внес в Русское Средневековье, в пору Московской Руси,
лучистый свет Возрождения. Утверждают, что Пушкин под угрюмые своды тяжеловесной
Российской империи привнес ослепительную радость Ренессанса. Быть может, в «красной»
советской империи, в ее северо-западном уголке, во Пскове, явилось краткое чудо
Возрождения, привнесенное в железную музыку жестокого века горсткой ликующих,
гениальных людей, к которым принадлежал Скобельцын.
Они вернулись живыми с самой жестокой войны, иные израненные, другие
сотрясенные ужасом потерь и страданий. Вырвались опаленные из огнища, не веря в чудо
спасения, обожествленные Великой Победой, страстно желая восполнить бессчетные смерти,
наделенные избыточно энергией павшего на войне поколения. Из окопа – в аудитории
ленинградских институтов, а оттуда – во Псков, на закопченные руины церквей, на
изглоданные башни монастырей и крепостей, на которых еще виднелось: «мин нет». Вся их
страсть и любовь, запоздалое ожидание чуда раскрылись в работе по воссозданию храмов,
среди восхитительной псковской природы. Намоленные, с блеклыми фресками стены, их
живая неостывшая древность, и Ангел Победы, витавший над русской порубежной землей,
возвысили этих людей, многократно умножили их таланты и знания, поместили в них
светоносные силы, сделали людьми Возрождения.
Скобельцын неутомимо ходил по псковской земле, исхаживая ее, как землемер. Мерил
ее вдоль и поперек длинными, не знавшими устали ногами, словно высчитывал шагами
расстояние от церкви до церкви, от горы до горы, от озера до озера, отыскивая спрятанный
клад, обозначенный на каком-то, ему одному ведомом чертеже. Я едва поспевал за ним.
Глядел, как он шагает, увешанный аппаратами, с полевой военной сумкой, где хранились
обмеры дворянской усадьбы или монастырского погоста. Видя, как я устал, он оборачивался
красивым, глазастым, загорелым лицом. Белозубо хохотал, бодрил, трунил, звал в цветущее
поле, на травяное ветряное городище, в красные сосняки, уверяя, что клад будет найден. И
клад открывался.
Часовенка «Ильи Мокрого» на Печерском тракте, у блестящей струйки ручья, который
мелко вилял по равнине, а потом опрокидывался вниз, с кручи, к озеру, питаясь по пути
ключами, родниками, донными струями. Наливался, шумел, бурно гремел водопадами,
вращал на своем пути пять водяных мельниц с зубастыми сырыми колесами, стуком
каменных жерновов, белой ржаной пудрой на спине потного мельника. В часовне теплый
сумрак, аляповатый образ Ильи Пророка, вянущий букетик цветов, и Боря, наступив на
блестящую воду, фотографирует нашу спутницу, прелестную женщину, выходящую из
часовни на свет.
Усадьба Вылышово под Порховом, старинный обветшалый дворец без дверей и окон, с
крапивой посреди гостиной, с лопухами, заполонившими кабинеты и спальни, с ласточками,
проносящимися сквозь танцевальный зал, где когда-то блистательные офицеры и дамы,
заезжие петербургские гости и соседские румяные барышни танцевали котильон и мазурку.
Боря фотографирует грифонов среди золотых одуванчиков, на которых пасутся белые козы.
Мы идем по аллеям с дуплистыми расщепленными липами. И такая сладость и боль, чувство
исчезнувшей, испепеленной жизни, которая никогда не воскреснет. И в просторных весенних
полях, среди розовых пашен – озеро, круглое, ярко-синее, наполненное небесной лазурью, и
по берегу – разноцветный, как на иконе Флора и Лавра, ходит табун лошадей.
Никольская церковь в Устье, там, где Великая впадает в Псковское озеро. Белая
обветшалая главка выступает из высоких бурьянов. Мы пришли к ней по жаркой низине, где,
сложенные из камней, с продырявленными крыльями, стоят ветряные мельницы, похожие на
летательные аппараты древности, так и не взлетевшие со своих аэродромов. Сидим с Борей в
причаленной длинной ладье. На мокром днище сорванная сырая кувшинка. Он читает мне
сонеты Шекспира – о смуглой леди, о чьей-то мучительной безответной любви. И больная
сладкая мысль: неужели когда-нибудь, утомленный и старый, я приду к этой церкви и буду
вспоминать кувшинку, маленькую книжицу в Бориных загорелых руках, его звучное
страстное декламирование и на синей озерной воде медлительные длинные лодки, на
которых крестьяне везут с островов накошенные зеленые копны, и лица гребцов – красные
при свете низкого солнца.
Мы подымаемся по крутым ступеням в каменной толще псковского Троицкого собора.
Ступень за ступенью под кровлю, под толстенные деревянные балки, пугая голубей, по
шатким деревянным лестницам, под самые купола, в горячем смуглом сумраке. Он хочет
сделать снимок из-под крестов, из неба, и мы совершаем долгое мучительное восхождение,
задыхаясь, хватаясь за сердце, страшась падения в душную мглу, сквозь трескучее дерево
ветхих перекрытий и лестниц. Попадаем в накаленный шар жестяного мрачного купола.
Открываем оконце в обшивке. И сияющий ветряный мир врывается в сумрак – блестят озера
и реки, белеют храмы, вьются в полях дороги. Мы под крестами, среди свиста стрижей,
тугого ароматного ветра. Возносимся на золотых куполах, как на воздушных шарах,
ликующие, пережившие внезапное, небывалое счастье, любовь к этой неоглядной родной
земле, над которой летят наши любящие бессмертные души.
Земля, по которой ходил Скобельцын, открывала ему свои сокровенные долины,
ручейки, небывалые просторы, разноцветные каменья, придорожные кресты, заросшие
лесом, брошенные монастыри и погосты, тускло-золотые иконостасы, шумные ливни,
падающие в цветущие льны, сахарно-белые льдины, плывущие по Великой вдоль стен
Мирожской обители, бесконечную красоту облаков над шатрами кремля, над крестьянскими
избами, над разливами вод у Залита, когда из облака вдруг падает прозрачно-синий шатер
лучей, шевелит лопастями, как Божьими перстами, словно ищет кого-то, пока не загорится
ослепительно-белый, на зеленой горе, псковский храм. Земля искала своего певца, своего
художника – и нашла его в моем друге. И он сам, ленинградец, горожанин, уроженец иной
культуры, иной имперской идеи, неустанно пылил по псковским проселкам, отдыхал на
сеновалах, пил из ручьев и колодцев, покрываясь смуглым загаром, белесой пылью, тусклой
сединой. С каждым походом, с каждым рисунком и фотоснимком, с каждой обмерянной и
отреставрированной усадьбой и церковью становился сыном этой земли, ею самой. Питался
ее тайными животворными силами, говорил ее таинственным живым языком.
Когда я смотрю на картину Рериха «Пантелеймон Целитель», писанную на мальских
горах, где чудный старец идет над озером среди разноцветных трав и камней, я вижу Борю –
прислонился к огромному нагретому солнцем камню, с которого вспорхнула малая
бесшумная птичка.
Во Псков, полюбоваться на храмы, приезжали из других городов ревнители старины –
архитекторы, писатели, студенты. Скобельцын водил их по городу, как проповедник,
открывая их жаждущим, наивным душам таинство веры. Вел по Запсковью, Завеличью,
увозил в Изборск и Печеры. Из его уст они слышали имена церквей, как имена псковских
посадских. «Василий на горке», «Никола со Усохи», «Илья Мокрый», «Никола на
городище». Он говорил о церквях, как говорят о людях, – о живых, одушевленных,
неповторимо-разных, со своим нравом, характером и судьбой, проживших долгий век среди
озер, облаков и зеленых нагорий.
В первые годы нашей дружбы он не был религиозным. Не веровал в канонического
Бога. Не трактовал храм как образ мироздания, вместилище Божественной идеи,
чувствилища, через которое вставшие на молитву люди познают Бога Живого. Он
рассматривал церковь как техническое, архитектурное сооружение. Оценивал его
геометрию, конструкцию столпов и сводов, крепость замковых камней, прочность и
надежность барабана, устойчивость апсид, гармонию закомар. Он видел в храме
акустический прибор в виде голосников – вмурованных в стены глиняных сосудоврезонаторов, усиливающих глас поющих. Исследовал оптику храма, когда в оконца, на
разных высотах, в разное время дня, проникал в церковь луч солнца – на восходе, на закате, в
сияющий полдень. В подклети он искал валуны, не подверженные действию грунтовых вод и
подземных ключей. В звонницах, много раз перестроенных, отыскивал первооснову,
созвучную с изначальным замыслом.
Но инженер, архитектор, любивший в институте рисовать самолеты и корабли, он был
художником, ощущавшим красоту храма. Чудо его появления. Божественную простоту,
рукотворность. Теплоту слепленных руками стен, напоминающих беленые русские печи.
Человекоподобие – выпуклые груди апсид, округлая шея, крепкая, ладная голова, мягкие
складки одежд, которые у земли соединяются с зеленой травой. Он ощущал абсолютную
точность, с какой был поставлен храм, соединяющий гору, реку и небо. Необходимость,
неизбежность, с какой архитекторы древности завершали сотворенный природой ландшафт.
Он реставрировал церковь. Возвращал ей первозданный облик. Перед этим просиживал
в архивах, рылся в церковных книгах, перелистывал летописи и воспоминания земских
краеведов. Мерил, делал чертежи, рисовал, фотографировал, прежде чем позвать
каменщиков, плотников, кровельщиков, возвести вокруг развалин строительные леса и
начать реставрацию. Каждая воссозданная им церковь – это Лазарь Воскрешенный, к
которому прикоснулись любящие, чудодейственные руки Скобельцына. И повторяя работу
своих верящих, религиозных предтеч, благоговея перед ними, перед их созданием, перед
божественной природой, он, храмоздатель, испытывал религиозное благоговение перед
жизнью, в которой через Истину, Красоту и Добро проявляется Божество.
Через много лет его отпевали на старом псковском кладбище. Сквозь синий кадильный
дым я смотрел на его строгое неживое лицо, на бумажный венчик с поминальным
напутствием, что обрамлял его холодный лоб. И было в нем странное сходство с церковной
главой, по которой неведомый псковский мастер пропустил бегущую строчку орнамента.
Скобельцын был из древнего дворянского рода. Генеалогическое древо, начертанное
его острым витиеватым пером, выводило род Скобельцыных из постельничьих или
сокольничьих Алексея Михайловича. Он был племянником известного физика Скобельцына,
открывателя «элементарных частиц», обласканного Сталиным. Борин аристократизм, как у
многих родовитых русских людей, проявлялся в глубоко почтительном, любовно-сердечном
отношении к народу, с которым вместе своевал страшную войну, где не раз закрывал глаза
молодым крестьянским парням и усталым деревенским мужикам. Народ был для него такой
же основополагающей, божественной категорией, что и Природа, Архитектура, История. Его
любили в деревнях, открывали перед ним двери, пускали на постой, подносили крынку
молока и ломоть хлеба, охотно отвечали на его выспрашивания, вешали на стену его
фотографии, где хозяева были изображены в своих садах и огородах, у сельских храмов, в
окружении деревенской родни. В его коллекции снимков вслед за крепостями и
монастырями следовали псковские люди, потомки тех, кто строил Псков из крепкого
известняка и песчаника.
Рыбаки, вернувшиеся из озера со снетковой путины, черные от солнца, выволакивают
на берег влажные огромные сети, развешивают по заборам, кольям, кустам, и тогда весь
остров Залит становился похожим на рыбину, попавшую в прозрачную сеть, вместе с
избами, кручами, острием колокольни. Рыбачки, счастливые, дождавшиеся мужей, топят
бани, достают белое мужичье белье, ставят на стол бутылку водки.
Кузнецы, бородатые, блестящие, потные. В фартуках, с перевязями на лбах. Один
клещами держит на наковальне сияющую, прозрачно-белую подкову. Другой бьет ее точным
коротким ударом. Даже на снимке слышен звенящий звук, видны пернатые искры. В
полукружье каменной кузни, на свету, виден привязанный жеребец, тревожно навостривший
уши, и бескрайняя, как на картинах итальянцев, даль с озерами, реками, темнеющими на
воде челноками.
Косари в вольных навыпуск рубахах, по пояс в цветущих бурьянах. Художник уловил
моментальную силу взмаха, напряжение выставленного крутого плеча, шелест падающих
стеблей, мокрый блеск косы, влажную сочную кипу, в которую погрузилось железо. И
крестьянское лицо, одновременно удалое и усталое, яростное и смиренное, как у пехотинца,
у ратника, в извечных трудах и сраженьях.
Пожалуй, таких лиц теперь не сыскать – кажутся мельче, суетней и нервозней. Или это
мастер осветил их своим благоговением и обожанием. Нарисовал их просветленной оптикой.
Донес до наших дней исчезнувшее, одухотворенное время.
Мы останавливались в Малах у кузнеца Василия Егоровича. Целый день гремел
железом, краснел лицом над горном, раздувал сиплые, дующие пламенем мехи. Жена его
Екатерина Алексеевна – на колхозных полях, на сенокосах, на комариных болотах, где
резали на зиму торф, выкладывали его сырыми ковригами. Мы с Борей обмеряли развалины
мальской церкви – шелушащийся каменный свод, поросший сладкой, растущей на камнях
земляникой. К вечеру кузнец усаживался в саду под яблонями и мастерил большой жестяной
крест, заказанный ему в соседнем селе, где случились недавние похороны. Крест собирался
из витых полосок, завитков, жестяных цветков, сваривался, спаивался, свинчивался. Был
похож на узорный прозрачный куст, увитый вьюнками, горошком, повиликой, с бутонами и
побегами. Такими крестами, изделиями кузнеца, были уставлены окрестные погосты,
напоминавшие кустистые заросли. Василий Егорович, простукивая молоточком, рассказывал
нам о своем житье-бытье, расспрашивал о разных разностях. И почему-то каждый раз сводил
разговор к Индии. Он мало где побывал, разве что во Пскове да в Тарту, и никогда в Москве.
Но мечтал побывать в Индии, как мечтали наши предки посетить сказочное Беловодье.
Должно быть, в этом мальском кузнеце жил Афанасий Никитин, или Марко Поло, или Васко
да Гама. Поневоле привязанный к крохотному кусочку Псковской земли, свою мечту, свое
сказочное упование он воплощал в чудесном изделии, в железном кресте, одухотворяя его,
превращая из железа в растение. Мы отдыхали от дневных трудов, говорили об Индии,
сквозь прозрачный крест синело мальское озеро, за черной рыбацкой долбленкой тянулся
стеклянный след, и яблоки над каменным колодцем были золотые, как в райском саду.
Теперь, спустя тридцать лет, я побывал в Малах. Нашел на церковном кладбище
могилы кузнеца и его доброй жены. Помянул горькой чаркой. Поставил свечу. И крест над
могилой был, как серебряный куст, в повители вьюнков и горошков, и озеро с темной
лодочкой голубело сквозь витые узоры.
Не один Скобельцын был певцом и ревнителем Псковской земли. Но и его друг –
реставратор Всеволод Петрович Смирнов, воссоздатель Кремля и Печор, отковавший
медный прапор, что гремит на ветру под стенами Давмонтова города, отчеканивший образ
Великомученика Корнилия, что вмурован в стену Печор, – мудрец, весельчак, труженик,
своей могучей статью похожий на Покровскую башню, его любимое детище на берегу
Великой. И конечно же, Гейченко – кудесник, ревнитель, поднявший из праха Михайловское
и Тригорское, однорукий инвалид Великой Войны, озаренный Пушкиным, как АнгелХранитель с одним крылом, выросшим на месте оторванной руки, витавший над Соротью и
городищем Воронич. И Творогов – собиратель рукописей, хранитель усадебных библиотек,
знаток старины, склонявший свои пыльно-серебряные тяжелые кудри над рукописными
житиями. И археолог Гроздилов, приезжавший каждое лето из Эрмитажа копать древний
Псков, его полуистлевшие деревянные мостовые, полусгоревшие черные срубы, каменные
фундаменты исчезнувших храмов, мечтавший, вслед за новгородцами, найти берестяную
грамоту, – нашел наконец под слоем вековых отложений начертанное на бересте послание. И
Лев Павлович Катаев – московский архитектор, друживший, как и я, со Скобельцыным и
Смирновым. И ленинградский писатель Радий Погодин. И московский художник Петр
Оссовский, попавший однажды на остров Залит и с тех пор по сей день рисующий его камни,
кручи, лодки, небесные знамения, неведомые, встающие над островом светила, загадочные
письмена, всплывающие на неоглядных водах. Сюда приезжал Лев Гумилев, войдя в
псковское братство, здесь, в Пскове, проверявший свою теорию пассионарности, когда вдруг
из Космоса упал прозрачный таинственный луч на обгорелые руины и унылые пепелища и
явил на свет когорту неистовых, неутомимых творцов, создавших заново чудный град.
Псков тех лет был центром притяжения для всей культурной России. Всяк побывавший
здесь встречался с чудом. Словно огромный голубой мотылек легко касался его крылом, и
он, преображенный, уносил легчайшую пыльцу, делавшую его человеком «не от мира сего».
И я, постаревший, на своем утомленном лице, несу драгоценные пылинки, оставленные
псковским голубым мотыльком.
Это была удивительная пора в истории Родины, когда страна, исцелившись от
огромных хворей и бед, отдохнув от надрывных трудов, вдруг расширилась в высоту и
глубину. Устремилась в пространственный Космос, строя космодромы, ракеты, космические
корабли, научая первых своих космонавтов. И одновременно, сделав глубокий вздох,
устремилась в Космос духовный, в свою историю, веру и красоту. Два эти Космоса
готовились встретиться – ракеты, похожие на белые колокольни, и соборы, стремящие в
лазурь свои кресты и маковки, – сулили стране небывалое будущее. Гагарин, Леонов, Титов
были космонавтами материальной Вселенной. Скобельцын, Смирнов, Гейченко были
космонавтами духовной России. Выразители высшего смысла русской истории.
Люди эпохи Возрождения – это не святоши, не схимники, не унылые книжники, а
страстные деятели, дуэлянты, творцы. Кисть сменяла кинжал, философский трактат
приходил на смену политическому воззванию, любовные истории перемежались с
путешествиями, опыты в лабораториях не мешали мистическим религиозным прозрениям.
«Псковское возрождение» не было исключением. Среди лазурных озер, крепостных стен,
богооткровенных икон мои друзья яростно и неутомимо работали, любили прекрасных
женщин, состязались, ревновали, схватывались в жестоких спорах, ссорились насмерть.
Снова мирились, устраивали пиры на деревянных столах при горящих чадных светильниках,
напивались допьяна, издевались над партийными самодурами, не щадили монастырских
лицемеров, и все их бытие было нескончаемым творчеством, неусыпным трудом, после
которого оставались возрожденные храмы, чудесные картины, кованые светильники,
фотовыставки, напоминавшие развешанные по стенам скрижали, где языком фотографии
были начертаны заветы и заповеди Псковской земли.
– Не спи, не спи, художник, не предавайся сну, у времени заложник, у вечности в
долгу! – будил меня по утрам Боря, подымая из зеленого душистого сена на каком-нибудь
деревенском сеновале, и начинался наш огромный, светоносный, похожий на подсолнух
день, когда мы вновь пускались в странствия, пили из ручьев студеную воду, пробирались по
болотам, пугая журавлей, к развалинам Крыпетского монастыря, по пути читая стихи, споря
до крика, приходя к согласию над розовой полевой геранькой, у каменного придорожного
креста, под темным небом с белыми лучистыми звездами.
Два друга и единомышленника, Скобельцын и Смирнов, два художника, соседи по
дому, сослуживцы по реставрационным мастерским, почетные граждане города Пскова,
окруженные поклонниками и поклонницами, принимавшие в оба своих дома паломников из
обеих столиц, пример для творческого подражания, образец бескорыстного служения и
братского единения, – оба они вдруг поссорились вдрызг, так что не переносили друг друга
на дух, не разговаривали, перебегали при встрече на другую сторону улицы, приходили в
ярость, когда остальные друзья хотели их примирить, за глаза осыпали друг друга
беспощадными, без выбора слов, упреками.
Природа этой ссоры была неясна, поводы ее были пустяшны. Быть может, она
гнездилась в стремлении каждого быть единственным выразителем «псковской идеи», в
единственном числе представлять ее перед миром. Двум художникам и творцам было тесно в
одном городе, в одном историческом времени, и они, повторяя горький опыт
предшественников, впали в желчное, изъедающее неприятие друг друга.
Мы, их друзья, горевали. Поклонники, создавшие миф о «псковской гармонии», о
«райском бытии», о мудрецах и философах «псковского братства», кручинились, сетовали.
Кончилась гармония, кончился Ренессанс. Наступили сумерки. Все затмили близкие
неизбежные беды, надвинувшиеся на страну. Оба старились, болели, тускнели лицами,
погружались вместе со всей остальной страной во мглу.
Так было угодно Кому-то, Кто вывел их живыми из кромешной войны, привел обоих во
Псков, указал перстом на святые руины, простер над ними благословляющую длань, сделал
творцами, счастливцами, обладателями богооткровенных истин, а потом разлучил, разделил,
поставил между ними стену повыше стены Давмонтова города, – так было угодно Судьбе,
чтобы оба в одно время оказались в одной больнице, на разных этажах, сраженные одной и
той же болезнью.
Боря умирал, впадал в забытье. В краткие минуты просветления тужил о незаконченной
выставке, о жене и детях. Снова, усыпленный наркотиком, погружался в сумеречность, не
узнавал никого. За полчаса до кончины к нему спустился Смирнов. Уселся на край кровати,
глядя на бредящего, отходящего друга. На краткий миг Боря пришел в себя. Узнал
Смирнова. Не имея сил говорить, протянул ему руку. Тот принял ее. Держал в ладони, пока
Боря не испустил дух. Они примирились в последние минуты перед Бориной смертью, за
которой следом пришел черед и Смирнова. И это тоже было угодно Богу, в этом было
назидание, притча о жизни и смерти, которую мы, покуда живые, непрерывно разгадываем.
Эпоха псковского Ренессанса кончалась вместе с другой, огромной эпохой. Два
Космоса, в которых отыскивала себя страна, – Космос материальной Вселенной и Космос
бесконечного Духа – не встретились. Перестройка, перестраивающая рай в ад, мощь в
бессилие, державу в мусорную яму истории, подходила к своему триумфальному
завершению. Боря мучился физически и душевно, объясняя свой телесный недуг болезнью
страны. Работал, как никогда, готовил выставку за выставкой, систематизировал свой
огромный фотоархив, записи, письма. «Прибирал горницу» перед тем, как уйти.
С Левой Катаевым мы приехали к нему во Псков, и втроем отправились в Устье, где на
круче, сияющими очами в Псковское озеро, стояла белоснежная Никольская церковь,
любимое творение Бори. Длинная старая лодка лежала на берегу носом в бурьяне, ветхой
кормой в голубом мелководье. Быть может, в ней много лет назад мы сидели с Борей, и я
слушал сонеты Шекспира, и мимо краснолицые гребцы везли в ладьях копны зеленого сена.
Мы сели втроем в лодку. Мимо проходил случайный прохожий. Боря передал ему
аппарат, попросил сделать снимок. «Ладья отплывающая» – так называю я этот снимок, где
двое из нас уже уплыли в бесконечный разлив, и только я задержался, терпеливо жду
перевозчика, всматриваюсь в блеск вод, где исчезли мои друзья.
Борю хоронили поздней морозной осенью на старом псковском кладбище. Гроб стоял у
открытой могилы. Священник служил панихиду. Мерцала в стаканчиках поминальная водка.
Боря лежал среди кипы замерзших пышных цветов, строгий, с серебряной бородой,
отчужденный от нас. Внезапно, сквозь кадильный дым, песнопения, колыханье толпы, из
неба прянул голубь. Слетел прямо в гроб. Встал на груди у Бори. И это было чудо, это было
знамение. Продолжение притчи о Жизни и Смерти и о грядущем Воскресении. «Святой
дух», – тихо сказала женщина.
Через много лет я явился в Псковско-Печерский монастырь. Прошел сквозь
надвратную церковь Николы, столь любимую художником Рерихом, где сейчас, в теплом
сумраке, мягко пылают лампады перед образами иконописца Зенона. Спустился по
брусчатке «кровавой дорогой», по которой Грозный Царь нес на руках обезглавленное тело
Корнилия, обагряясь кровью, ужасаясь своему злодеянию. Монастырь поместился на дне
глубокой промоины, на ручье, и стены его и башни, подымаясь на обе стороны вверх,
образуют подобие могучих крыльев. Сама же птица – разноцветная, перламутровая, сидит
внизу, на гнезде. Готовая взлететь, тянет к солнцу сияющие купола, волна за волной, дышит
белизной, синевой, золотыми звездами, прозрачными, как лучистый дождь, крестами.
Ликование, радость. Яблоки наливаются в высоком монастырском саду. По лестнице вниз
спускается процессия монахов, черные клобуки, мантии, тяжелые бороды. Настоятель несет
впереди золоченый потир. Шествуют, словно спускаются с небес. Погружаются в зелень
густых деревьев. Исчезают, словно проходят сквозь монастырские стены в окрестные поля и
леса, в бесконечность, не касаясь земли, неся перед собой золоченый лучик света.
Звонница – белый каменный великан, держит в могучих руках гремящие колокола.
Монахи с земли тянут верви, раскачивают тяжелую медь. Действуют ногами, вставляя стопу
в ременную петлю. Бьют руками, натягивая крученый канат. Качаются огромные, редко
ухающие кампаны. Им вторят средние, в зеленой патине, с отлитыми надписями, образами,
заполняя ровным гулом промежутки грозных ударов. Часто, радостно, посылая к солнцу
счастливые звоны, торопятся те, что помельче. И совсем уже малые, как бубенцы,
развешанные на слегах и перекладинах, рассыпаются под ударами молоточков, коими ловко
играет монах. И все это расплывается густыми волнами звука, воспаряет сочными
фонтанами, летит брызгами, сыплет сверкающей пылью, повергая дух в счастливое
изумление, в ликование. Молодой синеглазый монах подоткнул рясу, давит ногой в
ременную петлю. Воздел к небу счастливое молодое лицо.
Из-под этих звонов, золотых куполов, солнечных ликующих деревьев вхожу в пещеры.
Погружаюсь в гору, во тьму, сырость, хлад, неся перед собой тонкую робкую свечку. «Богом
сданные пещеры», катакомбы первохристиан, источили гору, изъели песок, изветвились
потаенными ходами. Сюда много лет назад мы спускались с Борей, чтобы исследовать
подземные кладбища, братские погребения, могильные опочивальни в песчаных стенах, куда
укладывалось тело воина, погибшего при осаде монастыря, прах почившего монаха,
бездыханная плоть усопшего князя или поместного дворянина. Долбленую нишу
прикрывали песчаной плитой с выточенными письменами или глиняной керамидой с
зеленой глазурью. Боря неутомимо, сотня за сотней, фотографировал надгробия, чтобы
потом знатоки церковно-славянских текстов расшифровали надписи, составили опись
уникального некрополя. А я уходил в глубину пещер. Подносил свечу к провалу в стене, где
от пола до потолка один на другом стояли гробы. Верхние, еще сохранившие древесный
цвет, плющили своей тяжестью нижние, черные. Эти горы гробов, наполненные прахом и
костями живших до меня поколений, среди которых под спудом лежали Адам и Ева,
вызывали не страх, а таинственное волнение. Как на иконе «Сошествие во Ад», сюда, на эти
гробы, сквозь толщу горы спустится светоносный Христос. Протянет руку, подымая из праха
мертвецов, возвращая в пустые глазницы радостный блеск глаз, одевая голые черепа
пышным шелком волос, покрывая черные кости живой нежной плотью.
Теперь, перед приездом в Печеры, я совершил поминальное странствие по Псковщине.
Поклонился могиле Пушкина. Печально полюбовался на остатки усадьбы Кутузова.
Побывал в местечке Чернушки, где Матросов кинулся грудью на дот. Проплыл на моторке у
Вороньего камня, где на льду сражался с тевтонами Святой Александр. В десантной дивизии
постоял у памятника Шестой героической роте. На могилах друзей осушил поминальную
чарку. Купался у Устья, смотрел с воды на чудный, воссозданный Борей храм.
Псков стал иным, порубежным. Чужие дивизии вот-вот подойдут под Изборск. Страна
уменьшилась, ослабела. Горемычный, тающий народ приуныл. Только Москва, как ночная
танцовщица, бросает в русские сумерки разноцветное павлинье зарево, которое из
провинции смотрится как сполох беды. У Москвы нет идеологии, нет заботы о России, нет
слов для народа. Но они есть тут, во Пскове.
На псковских землях живут два православных старца – Иоанн Крестьянкин и Никола
Залитский. Здесь, в глухой деревушке, удалившись от мира, пишет дивные иконы монах
Зенон. Здесь живут и работают талантливые художники, умные литераторы, помнящие
Скобельцына и Смирнова. Кому, как не им, осмысливая древнюю и недавнюю историю
Пскова, его жертвенность, стоицизм, радостное миросознание, – кому, как не им, возгласить
слово Русской Победы, идею Русского Воскрешения. Это слово на устах, вот-вот разразится.
Я стою один глубоко под землей. Свечка моя погасла. Вижу, как вдалеке, на
перекрестке ходов, монах ведет богомольцев. Слышится негромкое пение. Загораются
огоньки и гаснут. Кажется, под землей один за другим летят тихие светляки.
Смотрю на вереницу огоньков, протекающих в царстве пещер. Слабо озаряются лица.
Крестьяне соседних селений. Богомольцы с дальних приходов. Кузнец Василий Егорович
держит свечку в большой тяжелой руке. Жена его Екатерина Алексеевна с легкой птичьей
походкой. Монахи, что убиты на стенах, отражая Стефана Батория. Пушкин наклонил к
огоньку кудрявую голову. Князь Александр Невский в плаще и доспехах. И князь Михаил
Кутузов с перевязью на правом глазу. В этой веренице, коей нет конца, среди ратников и
пехотинцев вижу Александра Матросова в изорванном пулями бушлате. Вижу «красного»
ополченца, разбившего наступавшее воинство кайзера. И Шестая десантная рота, строгие,
истовые, с автоматами, в бинтах, в камуфляже. Проходят Боря, Сева и Лева, три одинаковые,
мягко проплывшие свечки. И мой отец, лейтенант, павший в Сталинградском сражении.
Экипаж погибшего «Курска», все как один, с легким свечением лиц. И я сам, молодой, почти
отрок, иду среди них, боясь загасить свечу. И ведет нас Ангел с голубыми крылами,
прохожий на лазурного мотылька. Лицо Ангела, прекрасное, чудное, кажется мне знакомым.
Где я видел его? На рублевской «Троице»? На картине Чемабуе? Или это тот самый
прохожий, что набрел на нас, сидящих в старой ладье, сделавший снимок на память?
Погибший моряк «Курска» написал в предсмертной записке: «Не надо отчаиваться».
Я не отчаиваюсь. Мне не страшно в русской святой катакомбе. Нас ведет Ангел с
голубыми очами. Не в подземный Ад, а в небесный Рай, где в саду поспевают яблоки,
золотятся главы соборов и звучит немолчное колокольное пение.
Беседы в редакции
Россия океанская
Беседа Александра Проханова с советником Президента РФ по
вопросам ВПК Александром Бурутиным
Александр ПРОХАНОВ . Александр Германович, в течение всех катастрофических
90-х годов мы и помыслить не могли о развитии. Ломалась страна, гибла промышленность, в
сознании обитали кошмары. И вот теперь власть выступила с ошеломляющими
технократическими заявлениями – обещает прорывы на важнейших научно-технических
направлениях. Почему именно сейчас, на излете второго срока президентского правления?
Александр БУРУТИН . Мне кажется, Александр Андреевич, для этого
сформировались материальные и психологические предпосылки, позволяющие принимать
решения в ведущих отраслях в части экономических механизмов и структурных изменений
промышленности. И в прежние годы мы предпринимали подобные попытки. Лет шесть назад
была разработана четырехлетняя программа реформирования оборонного комплекса. Но она
не была полностью реализована. Мы хотели создать более 70 интегрированных структур,
объединить в холдинги ослабевшие предприятия. Реально создали 14, а эффективно
работают только две: «Алмаз – Антей» и холдинг, выпускающий тактическое ракетное
вооружение. Хоть эта программа не удалась, но и тогда мы сумели консолидировать
государственные активы, остановили неуправляемую приватизацию. Тогда мы боролись с
последствиями кризиса, налаживали заглохшие производства, восстанавливали
кооперационные связи, боролись за качество изделий. Очень помогли военные заказы
иностранных государств, к которым мы относились крайне серьезно. Требования качества,
сроков выпуска были чрезвычайно жесткими, дисциплинировали нас. Сегодня состояние
умов наших промышленников таково, что все они соскучились по серьезным, национально
значимым государственным проектам в машиностроении. Мы намерены построить
российский авианосец, поднять в небо самолет ХХI века, овладеть нанотехнологиями. Уже
создан инвестиционный фонд, позволяющий финансировать подобные проекты. В
судостроении разрабатывается федеральная целевая программа развития гражданской и
морской техники до 2015 года с финансированием в объеме 140 миллиардов рублей. Чтобы
эффективно распорядиться этими деньгами, направить их на прорывные направления, нужно
создавать крупные интегрированные структуры. В судостроении такой структурой является
Объединенная судостроительная корпорация. Будут зарегистрированы управляющая
головная компания и ряд подчиненных ей холдингов, расположенных на Дальнем Востоке,
Севере и на Западе, в местах традиционного судостроения. Там компактно расположены
судостроительные предприятия, которые будут управляться по региональнотерриториальному признаку. Собираем все, что сохранилось в федеральной собственности в
судостроении, не только материальные ценности, но и идеи, научный потенциал, их
носителей. Стремимся повысить капитализацию, чтобы отрасль была конкурентоспособна на
мировых рынках.
А.П. : Тенденции, которые вы перечислили, не являются ли они следствием общего
становления страны? Развитием общества и государства во всех областях? Преодолением
Россией тяжкого обморока, после которого мы вновь начинаем строить Государство
Российское, которое я именую «Пятой Империей»?
А.Б.: Технократический прорыв, о котором вы говорите, не является самоцелью.
Чтобы он реализовался, нужно сочетание нескольких факторов, которые на сегодняшний
день созрели. Возникла экономическая возможность, появились деньги, остановлен спад
производства. Пусть и с потерями, но сохранился кадровый костяк индустрии. Наиболее
передовые предприятия возрождают систему профессионального образования. Почти целое
поколение «оборонки» выпало, ушло торговать на рынки, в палатки, но уже появилось новое
поколение молодых людей, готовых связать свою судьбу, свой профессиональный,
карьерный рост с ведущими отраслями промышленности. И, наконец, появилась
политическая воля, стратегическое понимание того, что Россия не может быть сырьевым
придатком мира, в России невозможна только «цивилизация углеводородов». Страна должна
создавать «цивилизацию высоких технологий». Эта политическая воля руководства страны
вызывает к жизни импульсы развития.
А.П.: Вы – военный технократ, мыслите стратегическими категориями. Как вам
кажется, этот катастрофический провал, который вы деликатно назвали кризисом, почему он
неодинаково сказался на различных предприятиях? Те предприятия, которые не поддались
рыночному искушению, не стали слепо акционироваться, не пустили к себе сомнительных
дельцов,
они
уцелели.
Проявили
стоический
консерватизм, приверженность
государственному типу собственности: «Адмиралтейские верфи», выпускающие новое
поколение дизельных лодок «Лада», великий северодвинский завод, спускающий на воду
стратегические лодки «Борей». Они находятся в отличной форме, в то время как другие
сгинули, превратились в пустыню. Что это было? Умышленный удар по нашему ВПК? Либо
неопытность «красных директоров», чуждых рынку? Либо человеческая алчность, погоня за
дурными деньгами в ущерб делу? Почему переход с «красной» модели на «рыночную» столь
дорого обошелся стране?
А.Б.: Я думаю, столь резкий переход от одной общественной модели к другой не мог
пройти безболезненно. Имели место все те факторы, о которых вы сейчас говорили. Была и
неподготовленность менеджеров. Были и искусственно созданные разрушительные проекты.
Но что мы видим сейчас, осмысливая десятилетнюю историю? «Красные директора»
состояли из различных людей. Одни поддались всем искушениям рынка, другие жестко
отстаивали свой взгляд на ценности отрасли. Не стали поспешно конверсировать
производство в отсутствие оборонного заказа, не стали выпускать гвозди на оборудовании,
выпускавшем космические корабли и ракеты. Они прошли драматические испытания,
героически спасали свои предприятия. Месяцами не выдавалась зарплата, и директора
наскребали деньги, устраивая на заводах обеды не только для рабочих, но и для их
голодающих семей. Предприятия Петербурга отправляли на север вагоны продовольствия,
поддерживая своих северных смежников. Это была невидимая миру драма. Не все ее
выдержали. Многие сломались. Предпочли сиюминутные выгоды, отказались от будущего.
Я проехал почти по всем судостроительным предприятиям, государственным и частным, где
еще сохранился государственный капитал. И сегодня все частные акционеры понимают, что
они могут сохраниться на российском рынке, только кооперируясь с государством, только в
рамках единой государственной стратегии. Если они выпадут из этой стратегии, то рынок их
просто поглотит. Они готовы войти в создаваемую судостроительную корпорацию. Сейчас
мы строим корпорацию с чисто государственными активами, хотим консолидировать все,
что осталось от «советского». На втором этапе мы станем консолидировать предприятия с
частными активами. Это «Северная верфь» и «Балтийский завод» в Петербурге.
Астраханский куст на Каспии. Судостроительные предприятия на Волге. Сохраненные
государственные предприятия способны выполнить военный заказ, и ради этого не стоило
затевать столь обширные преобразования в отрасли. Но конкурентная среда в судостроении
будет создаваться развитием обширного класса гражданских изделий, в которых остро
нуждается страна. Ледокольный флот на возрождаемом Северном морском пути. Нефтяные и
газодобывающие платформы, способные работать в условиях полярных льдов в Ледовитом и
Тихом океанах. Воссоздание исследовательского флота, которым мы всегда славились. Все
это наукоемкие изделия, строить их выгодно, и конкурентов на мировом рынке у нас мало.
Будем строить флот, который нужен обычному человеку. Речной флот, катера вновь в
большом количестве появятся на Москве-реке, на Волге, на реках Дальнего Востока и
Сибири, где реки – главные транспортные артерии. Суда класса «река – море», которые
всегда были нашей гордостью. Но государству важно не просто заявить, какие корабли оно
намерено строить. Оно должно заявить о мерах государственной поддержки отрасли. Здесь
неуместен чисто коммерческий подход, погоня за немедленной выгодой, иначе мы еще
больше отстанем от мировых судостроителей. Мы должны вложить деньги в строительство
новых доков, модернизировать производства, не ожидая от этого немедленного
экономического эффекта. Иначе мы будем строить новые суда с применением прежних
военных технологий, что сделает их тяжелыми, дорогими, коммерчески неэффективными.
Деньги на модернизацию пойдут не только от государства, но и от частников. Например,
владельцы «Северной верфи» готовы вкладываться в создание сухого дока для строительства
танкеров среднего класса, других транспортов для Балтийского моря. Возможно
строительство новых верфей в Выборге и в Советской Гавани на Дальнем Востоке. И
обязательно будем строить сухой док на Севере для судов грузоподъемностью от 120 тысяч
тонн. Это позволит создавать суда по новым, сверхсовременным технологиям. Например,
Южная Корея строит корабли, соединяя воедино огромные сегменты. Их грузоподъемное
оборудование способно переставлять отдельные готовые секции кораблей, что убыстряет и
улучшает строительство. На строительство корабля водоизмещением в сто тысяч тонн
уходит около шести месяцев, из них всего полтора месяца объект стоит в сухом доке. Россия
станет модернизировать заводы. Это скажется на эффективности уже в ближайшие годы. Мы
сможем конкурировать не только в военном кораблестроении, но и в гражданском, где
последствия кризиса были особенно разрушительны.
А.П.: В советское время я был дружен с крупными советскими технократами. Видел,
как создаются громадные самолеты, испытываются баллистические ракеты, взрывается на
полигоне ядерный заряд, и тысячи показателей, уловленных датчиками, обрабатывались
вычислительными машинами. Когда сегодня я встречаюсь с поседевшими ветеранами
советского ВПК, я слышу сетования на то, что мы навсегда утратили уникальные
технологии, безвозвратно потеряли драгоценные научные школы. Но вот я вижу, как
спускается в Неву новая лодка «Лада», как плюхается в морскую воду стратег «Юрий
Долгорукий». Это не просто металлический корпус – это уникальная электроника, новые
виды двигателей, небывалое оружие, системы связи. Значит, ВПК во всей его полноте жив?
Где противоречие?
А.Б.: Может, этот пессимизм характерен для людей определенного возраста, для тех
технократов, кто видел взлет великой советской техники и уже не участвовал в
драматической борьбе за ее сбережение в девяностых годах. ВПК не умер, и мы это
доказываем многими своими проектами. В судостроении – это создание новой атомной
подводной лодки стратегического назначения, которая станет основой морских
стратегических ядерных сил, первая головная лодка уже спущена на воду. На подходе
серийные лодки этого класса, и мы хотим на их основе создать группировку. Пусть этих
лодок будет не столько, сколько в советское время. Но и задачи стратегического
сдерживания сегодня не требуют такого количества единиц. Эти лодки оснащены самым
современным оборудованием. Недавно Президент вручал Государственные премии нашим
выдающимся научным деятелям. Из них трое представляли судостроение. Уверяю вас, это
премии не за былые заслуги. Аналогичные проекты реализуются и в других областях –
ракетные комплексы «Булава» для подводных стратегов. Испытания проходят так же, как и в
советское время. Успехи, неудачи, толкающие вперед конструкторскую мысль. Уж очень
высокие технические характеристики закладываются в эти ракеты, хочется реализовать их на
практике. Или создание самолета двадцать первого века в объединении авиастроительной
корпорации. Гражданский самолет новейшего поколения, который уже представлен в салоне
во Франции и который подымется в воздух в нынешнем году. Президент проводил
совещание в Курчатовском институте, где обсуждалась целевая программа по
нанотехнологии. Обращаясь к кризису минувшего десятилетия, мы говорим не о смерти
ВПК, а о вынужденной остановке в развитии. Прикладываются усилия, чтобы вновь
запустить развитие. Спасибо поколению советских руководителей и советских
конструкторов, которые создали опережающий задел, позволяющий нам сегодня
развиваться. Например, создание ракетного комплекса «Искандер». Многие технические
решения комплекса вышли из советской поры, но применяются на новом качественном
уровне. Этими оперативно-тактическими ракетами будут оснащены сухопутные
группировки на стратегических направлениях, обеспечено региональное сдерживание. Но
мы двигаемся вперед, и в каждой отрасли есть прорывные проекты, основанные на
современных достижениях. Их создают молодые ученые. Важно, чтобы государство давало
простор умам не только в сфере бизнеса, но и в сфере высоких технологий. Тогда уехавшие
за границу ученые, инженеры, конструкторы вернутся в Россию и отдадут свои таланты
Родине.
А.П.: Прокатившийся кризис, при всей его пагубности, может быть использован во
благо. Старое сгнило, разрушилось, иногда до основания. Освободились площадки для
нового дела. Порой легче начинать с «белого листа», чем модернизировать старье. Среди
технологий, о которых вы говорили, есть одна особая – технология создания организаций,
таких, что были бы способны реализовывать футурологические проекты, оперировать
громадными пространственно-временными категориями. Это драгоценное качество отличало
Советский Союз от всех остальных цивилизаций. Как сегодня обстоит дело с подобными
технологиями?
А.Б.: О ситуации «белого листа». Недавно я был в Южной Корее на судостроительной
верфи. Еще в середине семидесятых годов на этом месте была обычная рыбацкая деревня.
Требовались значительные вложения, чтобы этот островной район оказался способным
производить высокие технологии. Сегодня это одна из самых современных верфей, где
закладываются суда для всех стран мира. Быстрые сроки, высокое качество, сравнительно
низкие цены. К ним идут все. До шестидесяти судов ежегодно. Мы в России станем строить
сухие доки вне сложившихся промышленных зон и существующих предприятий. С другой
стороны, в Советской Гавани уже существует налаженная инфраструктура, проведена
железнодорожная ветка, работают судостроительные предприятия. Небольшие вложения
государства в жилищное строительство, в медицину, в оздоровительные комплексы и сухой
док, который мы там построим, дадут толчок всему дальневосточному судостроению.
Однако сегодня мы не можем мгновенно очистить производство от устаревшего
оборудования. Иначе работа просто встанет. Оборудование изношено на сорок, а то и
шестьдесят процентов. Но и на нем наши умельцы делают высококлассные изделия. Однако
так бесконечно продолжаться не может. Предприятия, добывшие деньги от выполнения
зарубежных заказов, вкладывают их в обновление фондов, а не только в повышение
заработной платы. Этих внутренних вложений не хватает, и здесь не обойтись без
государства. Что касается футурологии, то у нас существуют специалисты, аналитики,
способные заглядывать за горизонт, предвидеть основные направления науки, техники,
мировой цивилизации в целом. Осенью мы должны доложить Президенту, что разработана
стратегия развития судостроения до 2020 года. Акционерное общество «Российские
железные дороги» определяют стратегию до 2030 года. Аналогичные программы создаются
во всех отраслях. Это и есть возвращение к плану, к проектному сознанию, которое почти
исчезло во времена нашей «большой депрессии». Я встречался с главнокомандующим
Военно-морским флотом, и мы говорили о том, что создание нового российского флота
требует не только понимания и предвидения будущих угроз, но и осмысления мировой
цивилизации в целом, тенденций в геополитике, в мировой культуре, в перемещении центров
мирового влияния. Такие корабли, как авианосцы, не строятся за год-два. Это проекты
десятилетия, требующие вложения десятка миллиардов долларов каждый. Он тянет за собой
не только создание судна-носителя, но и авиационной группировки. Мы должны понимать,
каким будет мир в двадцатом году. Нужен ли нам один корабль, или целая группировка. Мы
оснастим этот корабль технологиями, которые должны быть адекватны реальности
двадцатых годов. Для этого нужны проектные замыслы и носители этих замыслов. И то, и
другое у нас есть.
А.П. : Строительство современных лодок и авианосцев, в отличие от производства
пылесосов и электробритв, определяется глубинными сдвигами цивилизаций. За последние
двадцать лет в России произошли глубинные сдвиги, зачастую неблагоприятные для нас. Нас
выдавили с юга, удалили от «теплых морей», выстраивают кордон от Балтики до Черного
моря. Мы теряем позиции на Черном море. Мы все более и более становимся нордическим
народом, северная компонента России возрастает. Как судостроение откликается на эту
новую реальность?
А.Б.: Не вполне с вами согласен, когда вы говорите, что нас выдавили с Черного моря.
Хотя, конечно, у нас сейчас нет средиземноморской эскадры, и мы отказались от баз в
Индийском океане и в Красном море. И, конечно, состав флота существенно уменьшился по
сравнению с советскими временами. Флот во многом прижался к берегам России,
обеспечивает безопасность в морской и ближней океанской зоне. Мы будем вынуждены
строить океанский флот, Россия неизбежно вернется в Мировой океан. В советское время
суда океанского класса строились на Украине, в Николаеве. Если мы решим строить
авианосец в России, это будет первый российский авианосец, весь, до последнего винта. Мы
укрепляем свои позиции на Черном море, создаем базу флота в Новороссийске. Укрепляемся
на Каспии. Договариваемся с соседями о транспортировке каспийской нефти на судах,
построенных в России. Ибо ни одно государство Каспийского региона, кроме России, не
способно строить такие суда. Строительство второй очереди Волго-Донского канала
расширит диапазон таких перевозок. Характеристики канала будут учитывать будущие
параметры этих судов. Мы и теперь демонстрируем российский флаг в Мировом океане.
Визиты российских кораблей в другие страны расширяются с каждым годом. Наши лодки
заходили в порты Франции. Мы бываем в странах Юго-Восточной Азии, проводим маневры
на Средиземном море. Мы будем строить не просто фрегаты и корветы, действующие в
морской зоне, но и эсминцы, крейсера, большие десантные корабли для океанских широт, и
такие корабли уже закладываются на стапелях. В океане ходят не только боевые корабли, но
и сухогрузы, танкеры, перевозчики сжиженного газа. Мы лидируем в строительстве танкеров
ледового класса, здесь у нас нет конкурентов. Некоторые зарубежные проекты реализуются
на наших верфях.
А.П. : В советское время я был, быть может, единственным писателем-технократом.
Литература не желала замечать великих инженерных проектов, могучих строек, космических
кораблей и атомных станций. Литература была деревенской, оплакивала разрушение
деревенского уклада, гибель природы. Другие писатели критиковали социальные стороны
жизни, стремились к либеральным ценностям. Культура отвернулась от машины, и машина
стала беспризорной, бездуховной, бесчеловечной. Быть может, в этом причина Чернобыля,
причина краха всей советской мегамашины. Нынешняя культура еще больше враждебна
технике. Она ориентирована на утонченные и часто порочные наслаждения, на эгоизм,
одиночество, нигилизм, отрицающие большую коллективную работу, в которой созидаются
машины.
Создание
нового
технократического
уклада
потребует
адекватной
технократической культуры. Художник, писатель должны восхититься лодкой, задуманной
академиком Спасским, как когда-то Андрей Платонов восхищался паровозом. Вы не
чувствуете необходимости этого?
А.Б.: Согрешу, если скажу, что думаю об этом каждую минуту. Но иногда
задумываюсь. Сегодня в судостроении трудятся около 200 тысяч человек. Это жизни,
судьбы, коллизии, идеалы, нравственные и трудовые поступки. Я смотрю на лодку, которая
соскальзывает в воду, покидая стапель. Какая же она красивая, благородная, могучая. В ней
красота античной статуи, могущество вулкана, утонченность человеческой мысли. Она –
шедевр. Она может вдохновить художника, музыканта, писателя. Не случайно сегодня
многие фотографы, кинооператоры с восхищением снимают современную военную технику,
создавая свою художественную эстетику. Не думаю, что, если бы молодой писатель оказался
среди многотысячного коллектива верфи, погрузился в атмосферу труда, он не нашел бы там
своих героев. Технократы нуждаются в понимающих их художниках. Машина нуждается в
эстетическом и философском осмыслении. А российские директора, инженеры, рабочие,
сохранившие промышленность в тяжелейшие годы разрухи, являются истинными героями.
Силой писателя не загонишь на завод. Но если страна действительно переживает
технократический подъем, то неизбежно появится адекватное искусство.
А.П.: В двадцатые и тридцатые годы в Советском Союзе протекали параллельно три
важных процесса. Совершалась промышленная революция, создавались бесчисленные
машины и небывалые производства. Одновременно возникло авангардное искусство,
одухотворявшее машину, наделявшее машину душой, снимавшее противоположность между
машиной и природой. И, наконец, существовали философы, идеологи, утверждавшие, что с
помощью техники созидается небывалое, чуть ли не райское будущее. Техника приближала
рай на земле, приближала бессмертие. Что сегодня? Мы просто устраняем разрыв между
Россией и Америкой или с помощью техники созидаем нашу уникальную русскую
альтернативу?
А.Б.: Мы самобытны. Русская цивилизация всегда самобытна, и мы идем своим путем.
Технологии могут быть интернациональны, кооперация может носить глобальный характер,
но российское общество будущего останется неповторимым, будет основано на великих
заветах нашей национальной культуры и религии. Это будущее еще не просматривается.
Много противоречий, несовершенств, но только единое, нацеленное на общую идею, на
общенародное благо общество сможет овладеть великими технологиями и выиграть
сражение за будущее.
«Вперед летящий»
Беседа Александра Проханова, Главного редактора газеты «Завтра» с
Михаилом Погосяном, Генеральным директором холдинга «Сухой»
Президент В.В. Путин в послании к Федеральному собранию РФ сформулировал
долгожданную программу развития: опора на новейшие технологии, создание «локомотивов
развития», таких, как авиация, космос, ядерная энергетика. Беседа редактора «Завтра»
Александра Андреевича Проханова с Генеральным директором холдинга «Сухой» Михаилом
Аслановичем Погосяном состоялась в московском офисе холдинга на закрытой территории,
что невдалеке от Ходынского поля. В святая святых авиации, где высятся стеклянные
корпуса КБ, опытные цеха, зеленеют пышные ели, и повсюду, как античные скульптуры в
Летнем саду, расставлены самолеты – великолепная галерея истребителей и штурмовиков,
выигравших Великую Отечественную, сделавших СССР в семидесятых-восьмидесятых
годах лидером мировой авиации. Отсюда, из КБ «Сухого», стремятся в будущее самолеты
ХХI века. Об этом – состоявшийся разговор.
Александр ПРОХАНОВ : Президент страны объявил концептуальную программу
технического и оборонного развития России. Была упомянута авиация, как одно из
приоритетных направлений. Само по себе послание – свидетельство крепнущей российской
государственности, для которой характерно «проектирование будущего», осознание угроз,
разносторонний взгляд на реалии ХХI века. Куда устремлена прославленная корпорация
«Сухой»? Чем заняты ваши проектировщики и самолетостроители в КБ и на заводах?
Михаил ПОГОСЯН : Согласен с тем, что российская государственность крепнет.
После продолжительной остановки в развитии намечается очевидный рост. Затянувшаяся
пауза прервана. Во многом справедливо мнение, что отечественному авиапрому нанесен
ощутимый ущерб, когда многие конструкторские бюро, авиационные заводы «просели». Но
я не хочу говорить о корпорации «Сухой» в терминах «удалось сохранить», «уцелевший
потенциал». Сегодня мы заняты не сохранением старого, а развитием и приумножением
нового. Мы – не музей прежних приобретений. Мы – живая, авангардная организация. Наши
планы имеют две составляющие – оборонную и гражданскую. Обе основаны на «рыночных»
принципах. В обеих мы используем методики, немыслимые в прежнюю эпоху.
А.П. : В чем же состоит ваша военная программа?
М.П. : Во-первых, мы заняты модернизацией «строевых» самолетов «Су-24», «Су-25» и
«Су-27», которыми оснащены ВВС. Эти машины обретают новую жизнь. Меняется
оснащение кабины, появляется новейшая электроника, обретает новый вид приборная доска,
с которой исчезают традиционные циферблаты. Самолет получает новые качества
управления, навигации, ведения боя. Эти машины модернизируются на наших заводах в
Комсомольске-на-Амуре и Новосибирске. Во-вторых, на авиационном заводе в
Новосибирске завершается строительство первых серийных самолетов «Су-34» – это
машины поколения «4+». Два самолета будут сданы в конце этого года, для этого летные
испытания мы завершим в третьем квартале. Оборонный заказ на машины таков, что в 2010м этими современными изделиями мы сможем укомплектовать авиационный полк, как об
этом сказал министр обороны. И в-третьих, мы интенсивно работаем над самолетом «пятого
поколения», супермашиной, которая, быть может, будет последней пилотируемой человеком
перед тем, как авиация перейдет на беспилотные аппараты. Созданию такой машины должна
сопутствовать модернизация нашей производственной базы, модернизация заводов, чтобы
после 2015 года там могли серийно создаваться совершенно новые самолеты.
А.П. : Но в чем заключается «рыночный», как вы сказали, принцип изготовления этих
боевых машин?
М.П. : «Рыночность» в том, что мы продаем самолеты на экспорт. Мы заключаем
выгодные контракты. Вырученные деньги позволяют нам модернизировать заводы, КБ,
производить научно-исследовательские разработки. Закрывают финансовые нужды в
момент, когда государственное финансирование ограничено. Во многом именно эти
зарубежные заказы позволили нам сберечь накопленное в советские годы и пойти дальше.
А.П. : Но это, согласитесь, порождает определенную горечь. Мы вооружаем чужие
армии, но не в состоянии удовлетворить потребности собственной.
М.П. : Я полагаю, что эта горечь проистекает от некоторого непонимания. В советское
время Министерство обороны закупало сотни самолетов в год, создавая все новые и новые
авиационные соединения. Сегодня надо быть расточительно богатым, чтобы ежегодно
возобновлять этот парк. Зачем такое количество? Надо соизмерять свои потребности и
возможности, как это делают, например, Китай и Индия. Они балансируют между
возможностями бюджета и оборонными потребностями. Поэтому я бы не стал тревожиться
по поводу наших экспортных поставок. Мы зарабатываем деньги на мировых рынках,
закладывая основы для самолетов следующих поколений.
А.П. : Значит ли это, что вы, государственное предприятие, остаетесь без
государственного финансирования?
М.П. : Мы пережили мучительный период почти полного отсутствия оборонного
заказа, но наши экспортные поставки позволили нам развиваться. Сейчас государственное
финансирование увеличивается. Верю, что оно будет возрастать, о чем и говорил Президент
в своем Послании. Авиация, как и Космос, является ключевым элементом Вооруженных
Сил, «локомотивом развития», который тянет за собой множество отраслей: металлургию,
создание новых материалов, электронику, целые научные школы в математике, физике,
информатике. Новые концепции управления, осмысление фундаментальной проблемы
«человек-машина», или, если хотите, «человечество-цивилизация». Конечно, ракетноядерный щит остается основой стратегического сдерживания, но боевые действия последних
лет в Югославии, Ираке показали, что авиация в них играла ключевую роль. Без
соприкосновения с сухопутными войсками противника наступающая сторона с помощью
сверхточного оружия разрушала инфраструктуры страны, принуждая соперника к
капитуляции. Поэтому, повторяю, самолетостроение – это флагман современной индустрии,
мощный стимул для промышленного и научного развития, безусловный компонент
современной цивилизации.
А.П. : Самолет «пятого поколения», о котором вы говорили, – он уже влияет на
модернизацию нашей устаревшей индустрии?
М.П. : Мы еще только проектируем его в конструкторском бюро, но ученые и
технологи, исходя из наших требований, уже работают в материаловедении, в электронике, в
специальных технологиях, о которых несколько лет назад мы не помышляли. Но все эти
новации будут касаться не только истребителя «пятого поколения». Они сразу же пойдут в
мирную промышленность для создания наукоемких производств. Мы говорим сейчас о
четырех «Национальных проектах»: в медицине, образовании, в жилищном строительстве, в
сельском хозяйстве.
Но авиация по праву может считаться таким же приоритетным проектом, от успеха
которого зависят вся промышленность, государственная прочность в целом. Мы не должны
оставаться исключительно «сырьевой державой». Мы должны выйти на рынок высоких
технологий, чему способствует развитие авиации. Уже сегодня Россия дает четверть всего
мирового экспорта военной авиации. И это почти при полном отсутствии внутреннего заказа.
Завоеванный рынок нужно закреплять, расширять. И не только в военной, но и в
гражданской области.
А.П. : Известно, что концерн «Сухой» разрабатывает новый гражданский самолет. Если
можно, несколько слов об этом.
М.П. : Сегодня наиболее успешные авиастроительные фирмы мира стремятся работать
и в военной сфере, и на динамично развивающемся рынке гражданской авиации. В этом
сегменте, к сожалению, мы ощутимо отстаем, в том числе и потому, что объем авиационных
перевозок современной России резко сократился в сравнении с перевозками Советского
Союза. Упали перевозки, упал уровень жизни, возросла стоимость пассажирских перелетов.
Все это тормозило создание новых гражданских машин. Сегодня мы решили восполнить этот
пробел. И восполнить, как я говорил, рыночным способом. Мы начали создавать самолет на
100 мест, вписываясь в тот сегмент рынка, где, по нашим оценкам, можно добиться успеха,
не опасаясь прямой конкуренции с мировыми авиационными гигантами. Создавая такой
самолет, мы опираемся на международную кооперацию. Мы, компания «Сухой», –
держатели основной идеи, хранители основного замысла, интеграторы общих усилий, что
обеспечивается огромным опытом компании, ее высокой мировой репутацией,
стратегической компетенцией, которой, кроме нас, обладают еще США и Европа. Мы
приглашаем в проект ведущие фирмы мира, способные производить высокотехнологичные
двигатели, шасси, электронику, множество систем, в создании которых мир преуспел. Но
бразды основного заказа держим в своих руках.
В свое время в России по разным причинам не состоялось техническое перевооружение
смежных с авиацией отраслей, и теперь, желая создать современное изделие, мы прибегаем к
иностранным технологиям. Нас иногда упрекают за такую кооперацию. Дескать, почему мы
закупаем комплектующие на стороне, а не пользуемся своими? Но ведь и «Боинги» лишь
отчасти американские самолеты. Они и европейские, и японские, и корейские – в последних
разработках «Боинга» до 80 % «неамериканских комплектующих». Сегодня нам нужны
такие проекты, которые ориентированы на мировой рынок, с участием мировых фирм, при
нашей интегрирующей роли. Приглашая фирмы к сотрудничеству, мы выбираем среди них
наиболее эффективные, заставляем их конкурировать в ценах и качестве. Сполна используем
рыночные механизмы. Мы становимся серьезными игроками на мировом рынке гражданской
авиации.
А.П. : Но как ваши коммерческие проекты сопряжены с «государственной идеей»? С
тем, что Российское государство постепенно обретает прочность?
М.П. : Видите ли, мировые рынки нуждаются в стабильности. Рынки должны быть
предсказуемы. Предсказуемы потребности, стоимости, тенденции развития. Например,
«Боинг» продает самолеты, планирующиеся к производству в 2012–2013 гг. В авиации
выигрывает тот, кто может прогнозировать на десять лет вперед. К экспансии нужно
готовиться, нужно прогнозировать место и время встречи нового самолета и мирового
рынка. Только сильное государство обеспечивает стабильность, обеспечивает
предсказуемость. Если ты обладаешь высокими технологиями, но не обладаешь
стабильностью, с тобой никто не станет иметь дело, не станет рисковать, не станет
вкладывать деньги. Поэтому авиация тесно переплетена с политикой и идеологией
государства. Авиация выигрывает от усиления государства, а государство крепнет, обладая
мощной авиацией. Тот же «Боинг» – во многом синоним американской политики и
идеологии. Я не сторонник чрезмерной идеологизации и политизации авиастроения. Но я
понимаю, что если государство откажется содействовать созданию научной и технической
инфраструктуры будущего, то одна авиационная отрасль не преодолеет сегодняшних
трудностей.
А.П. : Вы постоянно говорите о перспективе. Приступая к созданию нового боевого
самолета, вы планируете конъюнктуру рынков или параметры войн будущего? Или и то, и
другое?
М.П. : Нет. Конечно, я не планирую войны будущего. Их планирует Генштаб. Я
стараюсь предвидеть тенденции рынка. Вы сказали о войнах будущего. Но ведь можно
выразиться иначе – предотвращение войн будущего. Авиация – это не только оружие
нападения, но и оружие сдерживания. Если ты слаб и не вооружен, появляется много людей,
желающих предъявить требования слабому. Если ты силен, число таких претендентов резко
сокращается. Мы создаем боевую технику, превосходящую технику потенциального
противника, и тем самым удерживаем его от опрометчивых шагов. На наших авиационных
заводах мы строим «стабильность». Самолет пятого поколения – это стабильность середины
ХХI века.
А.П. : Не сомневаюсь, что вы спроектируете самолет пятого поколения. Создадите
опытный образец. Но не может ли так случиться, что когда вы предложите свой «шедевр»
авиационной промышленности, она, в силу отсталости, не «проглотит» ваш самолет?
М.П. : Я руководитель холдинга, в который входят авиационно-производственные
объединения Новосибирска и Комсомольска-на-Амуре. Создавая новую технику, мы
закладываем под нее новое производство. Говорю со всей ответственностью: если напитать
средствами авиационные производства «Сухого», результат гарантирован. Пусть меня не
заподозрят в корпоративном эгоизме, но мы и наша кооперация – команда, группа
высококвалифицированных специалистов, способных добиваться успеха.
А.П. : Советский авиапром состоял из корпораций-гигантов, возглавляемых могучими
личностями. «Туполев», «Яковлев», «Илюшин», «Мясищев», «Микоян». Это были «киты».
Почему многие из них в момент кризиса СССР выбросились на берег и умерли? Почему жив
«Сухой»? Я размышлял об этой парадоксальной ситуации и, как мне кажется, нашел ответ.
Возможно, спорный, но мое объяснение таково. Основатель КБ Сухой всегда был отдален от
властного центра. Он не был членом партии. КБ Сухого разгоняли в 49-м году, но воссоздали
в 53-м. Сухой создал стратегический бомбардировщик из титана, было изготовлено три
опытных образца. Но Туполев, используя свою близость к власти, добился закрытия этой
программы, в которую уже были вложены колоссальные средства. Сам спроектировал
«стратега». Сухой удерживался «на плаву» не благодаря протекции, а опираясь
исключительно на творческий подход к делу. Антонов сказал про Сухого: «На то и Сухой в
авиации, чтобы другие конструкторы не дремали». Микоян был братом Анастаса Микояна, а
это огромное влияние. Туполев был патриарх самолетостроения, «камергер от авиации»,
если так можно выразиться. Яковлев долгие годы работал в Наркомате оборонной
промышленности, имел прямой контакт со Сталиным. Илюшин был тоже баловень власти.
Сухой же оставался в стороне, и это, очевидно, заставляло КБ прибегать к постоянному
совершенствованию, разумному техническому риску. Сравним «МиГ-29» и «Су-27». На
«Су» с самого начала была система дистанционного управления, а на «МиГах» ее не было.
Сегодня ни один самолет не выпускается без системы дистанционного управления. А тогда
это казалось революционным новшеством. Может быть, на фирме «Сухого», в отличие от
прочих, было очень мало «государства», и когда это государство рухнуло, то фирмы с
государственным патронированием рухнули тоже, а «Сухой» выстоял?
М.П. : Он выдержал благодаря непрерывному творчеству. Я пришел на фирму, едва
закончив авиационный институт. Окончил с отличием. Я выбирал, куда пойти работать. На
фирме «Сухого» выпускникам доверяли с первых минут заниматься проектом в целом. На
фирме Микояна на эту должность брали тех, кто уже прошел профессиональную школу,
специалистов лет под пятьдесят. Поработай «каркасником», поработай «прочнистом», еще
где-нибудь, а уж потом и занимайся проектом в целом. У Сухого была иная философия –
пусть молодежь дерзает, а старшее поколение реализует радикальные идеи молодых. Этакий
баланс между молодым радикализмом и компетентным консерватизмом.
А.П. : Мне кажется, вы, руководитель успешного холдинга, не можете не испытывать
некоторой гордыни по этому поводу. Но не можете не испытывать чувства разочарования,
быть может, даже трагизма, оттого что на ваших глазах умирают былые «монстры» и с ними
исчезают целые отрасли отечественного самолетостроения.
М.П. : Авиация – не та область, где можно упиваться успехами, испытывать гордыню.
Бизнес тоже не терпит гордыни. Остановился в самолюбовании – значит, стал падать. Мой
успех – это успех команды, успех громадного коллектива, плод сложения множества сил и
дарований. Хотя, конечно, лидер абсолютно необходим.
А.П. : Есть альтернативная история. Есть история упущенных возможностей.
Исследование этой истории необходимо. Но не об этом речь. Сейчас в российском
авиастроении образовались пустоты. Это раз и навсегда?
М.П. : Что ж, упущенные возможности анализировать необходимо. Но нужно
анализировать и приобретения. Мы становимся частью мировой системы. Мы пользуемся
уникальным мировым опытом. Невозможно везде быть первыми. Но оставаться
интеграторами ведущих направлений, вписывать в свою идеологию мировых партеров – это
наша цель, с помощью которой мы станем создавать лучшие в мире продукты.
А.П. : Вы – глава холдинга, коммерсант, организатор производства, стратег
планирования, конструктор. В каких пропорциях все это в вас присутствует?
М.П. : Все это во мне присутствует. Я, безусловно, занимаюсь стратегией, понимая,
какую авиацию ждет страна, на какие самолеты рассчитывает человечество. Я коммерсант и
занимаюсь экспортом, понимая, на каких образцах и на каких рынках мы сможем сделать
хороший бизнес. Реализация огромных программ требует лидерства, качеств управленца,
способного гармонизировать тысячи составляющих. И, конечно, я не чужд проектирования –
ведь я авиаконструктор. В зависимости от этапа того или иного проекта эти пропорции
меняют конфигурацию. Если они правильно распределены, если в коллективе сохраняется
дух новаторства, то полет состоится.
Россия: атомный вектор
Беседа Александра Проханова, Главного редактора газеты «Завтра» с
Сергеем Кириченко, главой Росатома
Александр ПРОХАНОВ : Сергей Владиленович, страна долго тосковала о развитии.
Барахтаясь в катастрофе девяностых годов, мечтала о созидании, о крупных деяниях,
которыми была наполнена советская эпоха. И вот, наконец, послание президента Путина,
пафосное заявление Сергея Иванова о колоссальных инвестициях в машиностроение, в
атомную энергетику, в космос. Что это? Долгожданное Развитие? Почему именно сейчас?
Почему рывком? Достаточно ли одних заявлений, чтобы уверовать в Развитие?
Сергей КИРИЕНКО: Александр Андреевич, я не верую, я абсолютно убежден, что
это Развитие. Почему рывком? У меня есть глубинное ощущение, что истинное Развитие
плавным, линейным не бывает. Оно совершается ступенчато, рывком, когда количество
переходит в качество. Количество должно копиться, набирать критическую величину,
прежде чем рывком обнаружится новое качество. Семя, брошенное в землю, долго таится,
ему нужны условия возрастания, нужна влага, температура, нужна весна, и тогда вдруг из
земли вылезает зеленый стебель. Уровень экономики, психологическая готовность,
благоприятная внешняя конъюнктура, – имею в виду не цены на нефть, а осознание
проблемы энергетической безопасности, когда высокие технологии, обеспечивающие эту
безопасность, становятся востребованными, – все это подтолкнуло Развитие. Как рассуждали
еще недавно? Зачем нам ядерная энергетика? Пусть станции доработают свой срок, закроем
их и дело с концом. Перевернем эту страницу. Теперь совсем иной подход. Весь мир готов
совершить энергетический скачок, и что особенно важно – Россия готова.
А.П. : Наш российский рывок, это усталость от неразвития? Общество было беременно
идеей Развития, а родов все не было. И это проявлялось в давлении на власть, на
инженерный корпус, на научную элиту. Нынешний рывок – ответ на это моральнопсихологическое давление?
С.К. : Это сочетание факторов – экономических, политических и психологических. Я –
апологет развития. Для меня – это высшая ценность. То, что не развивается, то умирает. Если
мы не умерли, мы развивались и в девяностые годы. Мы сосредотачивались, набирали
потенциальную энергию, не проявляли себя прямым действием. Человек может сидеть и
ничего не делать, но он думает, сосредотачивается, укрепляется в воле, принимает решение.
Это решение может быть значимым в твоей жизни. Перед каким-то важным совещанием,
перед кардинальным решением ты весь – в духовных борениях. Развиваешься ты в этот
момент или нет? Мне кажется, что в девяностые годы, среди хаоса, неразберихи,
противоречивых и часто ошибочных действий шла подготовка к этому рывку. Он – не
результат безысходности, не слепой волюнтаризм или политический демарш. Он –
объективная необходимость. Есть средства, которые можно вкладывать. Есть люди, готовые
реализовать технологический проект. Есть носители государственной воли. И есть
объективная мировая потребность.
А.П. : В конце восьмидесятых годов общество напоминало наивного и доверчивого
блаженного, который ожидает чуда, ждет «манны небесной». Это блаженное состояние в
девяностых сменилось разочарованием, глубинным скептицизмом, нигилизмом и
утонченным цинизмом по отношению ко всему, что исходит от власти и связано с идеей
блага. Я – технократ, и недавние технократические реляции воспринял как «манну
небесную». Но близкие люди удивляются мне: сколько можно обманываться, верить в
несбыточное? Как можно провозглашать столь мощное Развитие, если под этим Развитием
нет концептуальной базы, нет стратегии, нет общенационального плана? Нет институтов,
обеспечивавших советское Развитие, подобных Госплану или ЦК КПСС? Нет «центра
смыслов», который объяснял бы этот суперпроект футурологически, философски, мог
предвидеть будущее, которое последует за реализацией суперпроекта?
C.К. : Я стану говорить об атомной отрасли, и тогда мои ответы будут ответственными.
Конечно, чтобы осуществить подобную грандиозную программу, нужно собрать воедино
очень многое. Планирование, средства, последовательность действий, понимание целей – без
этого невозможно. Но при этом существует ловушка. Мы можем бесконечно согласовывать
внешнюю среду, добиваясь абсолютной готовности, абсолютного предвидения. Вы помните
эту знаменитую дискуссию о Луне перед тем, как послать туда луноход? Куча академиков
дискутировала о том, какова она, Луна. Одни говорили, что она покрыта пылью, луноход
провалится. Другие утверждали, что она – аналог жидкости. Третьи предполагали, что она
газообразная. Тогда Королев взял мел, написал на доске: «Луна твердая. Королев». Положил
мел и ушел. И запуск состоялся. Всегда перед запуском крупной программы возникает
«фактор воли», необходимость приять решение на стадии, когда не все еще согласовано, еще
остаются зоны неопределенности. «Презрения достоин тот, кто все предвидеть хочет», –
писал Пушкин. Где проходит грань, до которой принимать решение еще нельзя, и где
начинается та зона, где не принимать решения уже ошибочно, – в этом великое искусство
руководителя. Поэтому будет неправдой утверждать, что о каждой из этих программ
известно все до последнего болта. Недавно дискутировали с одним из моих коллег: можем
ли точно предсказать, каково будет энергопотребление в двадцатом году? Конечно, нет. Но
ясно, что нынешний уровень энергетики не обеспечивает развитие страны, оно будет
остановлено из-за нехватки энергии. Я не знаю, как будет размещена структура потребления
в двадцатом году, сложно сказать, какие элементы промышленности разовьются больше или
меньше. Но точка, за которой не принимать решение преступно, четко обозначена. Эта точка
– сегодняшний день. Пусть мы ошибемся и введем избыточные мощности. Отцы-основатели
атомной отрасли говорили, что по любому направлению следует знать в десять раз больше,
чем нам требуется для сегодняшних действий. Избыточность – это базовый принцип.
Казалось бы, создается знание, которое не реализуется. Но это знание и есть ресурс развития,
который помог нам выжить в условиях кризиса. Мы не развивали атомную энергетику
двадцать лет, но этот грандиозный задел позволяет нам сегодня уверенно двигаться. Мы
можем запланировать и построить избыточные мощности. Но при этом мы гарантированно
не остановим развитие. Избыток мощности всегда может быть реализован на внешнем рынке
энергии, где дефицит будет только возрастать. Последние полтора года я совсем прекратил
рассуждения про большие мощности и сконцентрировался на отрасли, которая сама по себе
огромна. Воссоздать ее, прочувствовать ее – совсем не простая задача. Я такой же, как и вы,
технократ, но всегда являлся носителем либеральных экономических взглядов. И вдруг я
поймал себя на том, что, размышляя об отрасли, я вдруг стал приходить к выводам,
отличным от прежних. Поменялись ли мои базовые постулаты? Нет. Я по-прежнему считаю,
что конкуренция между многими производителями – лучший способ выявить сильнейшего.
По-прежнему считаю, что свобода воли, свобода выбора, свобода действия позволяет
энергичному человеку добиться наивысших результатов.
А.П. : Но ведь и в советское время была конкуренция. На авиацию или на подводные
лодки работали десятки дублирующих друг друга КБ. Однако нынешняя инициатива,
связанная с Развитием, с инвестированием миллиардов рулей, исходит не от
чудодейственного частного сектора с его прогрессивной экономикой, а все от того же
попранного, якобы неэффективного государства. Значит, инициатором Развития является все
тот же централистский экономический организм.
С.К. : Именно об этом я хотел сказать. При знакомстве с атомной отраслью многое
стало для меня откровением. Самая жесткая из плановых систем Советского Союза, закрытая
атомная отрасль закладывала конкуренцию практически везде. У нас по сей день два
федеральных ядерных центра. Я перестал считать, что рыночное и плановое управление
несовместимы. Теперь я понимаю, что они точно должны жить вместе. Где баланс того и
другого? Если рынок внутренний и на нем действуют несколько однородных хозяйственных
субъектов, то пусть они конкурируют, вытесняют, поглощают другу друга, добиваясь
наилучшей формы хозяйствования, наивысшего качества продукции. Но если рынок
внешний, и моя страна является одним из субъектов хозяйствования, я не готов отдать себя
на волю экономических стихий, не готов к тому, что меня поглотит конкурент. Здесь я
государственник, протекционист. Отдельная корпорация, включенная в рыночную,
либеральную стихию, внутри себе остается жестко плановой, централистской. Но и внутри
себя она выстраивает конкуренцию. Мне предлагали ликвидировать один из имеющихся
ядерных центров якобы в целях экономики. Я сразу же отверг эти предложения. Должны
быть такие два ядерных центра, где сидят люди с гениальными умами и прозрениями, и,
конкурируя между собой, эти центры вырабатывают оптимальную стратегию.
А.П. : Эти представления вы обрели после 1998 года, столь горького для страны и для
вас?
С.К. : Безусловно. Возглавив атомную отрасль, я получил уникальный опыт. Отрасль
не просто огромна, она целостна, завершена сама в себе. Я работал министром топлива и
энергетики, у меня есть опыт отраслевого управления. Но это не была замкнутая отрасль. За
ее пределами оставалась добыча, конечный продукт. А здесь все. Добыча природного урана
и обогащение. Конверсия и фабрикация топлива. Машиностроение и изготовление атомной
станции. Управление, эксплуатация и вывод из эксплуатации. Утилизация отходов и
повторное использование. Такой комплекс работает только при проектном подходе. Поэтому
здесь должен быть Проект с большой буквы. За два месяца до назначения я уже знал, куда
иду. И использовал эти два месяца для изучения истории отрасли. Читал историю Ядерного
проекта СССР. Понял грандиозность замысла и исполнения и стратегические результаты
проекта. И теперь я убежден, что сейчас мы имеем дело с Ядерным проектом-2. Первый
создавался под ядерное оружие, ядерный щит, статус сверхдержавы, которая отстаивает свое
существование в мире. Второй построен под позицию мирового лидера в атомной
энергетике. Не важно, что первый может быть назван милитаристским, а второй
пацифистским. Важно, что определяет безопасность. Наличие ядерного щита тогда
определяло целостность и безопасность страны. Сегодня безопасность страны – синоним
энергообеспечения. Я много разговаривал с ветеранами отрасли. Слава богу, еще работают
те, кто ее создавал. Побывал на «Маяке», в Челябинской области, где ведется это
мучительное и скандальное уголовное дело о радиационном загрязнении реки Течи –
стронций, цезий. Мои знакомые в прокуратуре попросили меня: «Помимо правовой
ответственности, поговори со своими людьми. Ну как же можно, годами сбрасываете всякую
грязь. Ведь там же люди живут». С этим настроем поехал на «Маяк», провел совещание.
Начал их стыдить. Как же так можно было заложить производство, что десятилетиями все
это валим себе под ноги. Народ в отрасли дисциплинированный. Сказали: «Есть! Виноваты!»
А вечером за рюмкой водки один из пожилых работников сказал: «Конечно, начальник
всегда прав. Но на секунду представьте, как это выглядело тогда. «Маяк» – это первая точка,
где впервые была изготовлена советская ядерная бомба. Когда мы ее делали, мы не думали о
том, что произойдет, если мы не справимся, не уложимся в сроки, какие головы полетят, и
что нам всем будет. Мы понимали, – сделаем бомбу, и будет страна. Не сделаем, страны не
будет. Если не успеем, то первый удар противника придется именно по нашему
предприятию. Мы находимся в точке прицеливания. И вопрос, что и как мы слили в это
озеро, – он просто не возникал. Не потому, что мы злобные, что нам наплевать на природу, а
была такая пора». И я понял, что разговариваю с людьми, которые за смену получали боевую
дозу радиации. Когда из установки выпадал графитовый блочок, его устраняли два человека.
Один бежал в зону с дозиметром, находил этот блочок. А другой с веником и совком сгребал
его и вытряхивал в свинцовый контейнер, получая при этом несусветную дозу. За это
полагалось два дня отгула, стакан спирта, три горячих пирожка, и на машине начальника
смены отвозили домой. И это все мотивировалось борьбой за безопасность страны. Ядерный
щит обеспечивал безопасность страны и ее влияние в мире. Сегодня то же самое.
Энергобезопасность – это условие выживания страны, особенно нашей северной страны, а
также условие достойного места на мировой арене. Поэтому наш атомный рывок должен
быть именно суперпроектом, соразмерным с Атомным проектом Советского Союза. Остался
ли в отрасли запас прочности, позволяющий совершить рывок? Ведь за истекшие пятнадцать
лет мы практически ничего не создавали, лишь достроили три энергоблока, оставшиеся от
советских времен. Пару недель назад мы заложили капсулу в фундамент Нововоронежской
АЭС. Ветераны плакали, наблюдая этот ритуал. Это первое бросание капсулы за последние
двадцать лет. И я могу утверждать, что отрасль находится на грани, после которой
возрождение невозможно, но мы эту грань успели перейти. Запас прочности один к десяти,
который закладывали в отрасль отцы-основатели, позволил нам избежать крушения.
А.П. : Я писатель, и в достославное советское время писал роман об атомной станции.
Это была метафора государства. Я ездил в Удомлю, на Калининскую АЭС, и там узнал о
Чернобыле. Через десять дней я был на месте катастрофы. С шахтерами пробивался под
четвертый блок и, подобно кариатиде, держал руками бетонное основание блока, на котором
бурлил, кипел раскаленный атомный уголь. С вертолетчиками летал над аварийным блоком
и видел этот развороченный чадящий кратер. С солдатами зачищал зараженный третий блок,
бежал с упомянутым вами веником, сметал в совок куски графита и вытряхивал в контейнер,
после чего мои резиновые бахилы были полны липким потом. Я видел, как останавливали
ядерную энергетику. Как формировался синдром Чернобыля. Его формировали наши
экологи, наши либеральные перестроечные политики, наши философы и журналисты.
Сейчас, как я понимаю, синдром Чернобыля преодолен? За счет чего? За счет того, что в 91м году произошла еще большая катастрофа, затмившая Чернобыль?
С.К. : Мне кажется, он не преодолен до конца. Я даже не уверен, что его надо до конца
преодолевать. Его нельзя забыть. Нельзя игнорировать общественную травму такого
масштаба. Начиная запускать атомные станции, мы везде идем через общественные
слушания, через пространные дискуссии с экологами. Конечно, синдром не преодолен. Но он
преодолевается теми выводами, которые сделали сами атомщики во всем мире. Чернобыль –
это порог кардинального переосмысления проблем атомных энергоустановок. Я помню
высказывания академиков – создателей печально известного блока РБМК, что он настолько
безопасен, что его можно ставить на Красной площади. Может быть, именно это ощущение
абсолютной безопасности и надежности созданных технологий привело к легкомысленному
поведению персонала, снявшего системы защиты. Как сказал академик Александров: «Люди
допустили, а техника позволила». Сейчас существуют системы защиты, несоизмеримые с
прежними, – и от «дурака», и от ошибки персонала, и от злонамеренности. Сегодня блок
РБМК – это совсем другая машина. После этого прошло двадцать лет безопасной
эксплуатации атомных станций. Если самолет, из-за несовершенства техники или ошибки
пилота падает на город и уносит жизни пассажиров и жителей, как бы ужасна ни была
катастрофа, она не отменяет использование авиации. То же и с атомной энергетикой. После
Чернобыля велись дискуссии: а нельзя ли вообще обойтись без атомной энергетики? Целый
ряд стран принимал подобные решения, в том числе и Германия. Я задавал вопрос
германским коллегам: «Ведь вы же понимаете, что не сможете обойтись без атомных
станций». Один из специалистов в кулуарах сказал: «Наши станции моложе ваших на пятьдесять лет. Мы еще сможем столько же времени морочить головы нашим обывателем, а
потом начнем строить АЭС». Как только возникает кризис в углеводородной энергетике и
все ощущают, что нефть и газ не бесконечны, начинается очередной этап развития атомной
отрасли. За эти двадцать лет созданы абсолютно новые материалы, новые системы контроля,
новые автоматические приборы, позволяющие нам резко, на несколько порядков, повысить
безопасность установок. Хотя риски всегда остаются. Энергия человечеству всегда
обходится дорого.
А.П. : Взлет, о котором вы говорили, начинается не с чернобыльской поры, а с гораздо
более низкой отметки. Где эти замечательные могучие тресты, которые всей армадой могли
наваливаться на объект и выводить его из небытия? Где энтузиасты-инженеры, для которых
их профессия была подобна религии? Где кузницы кадров? Где запасы урана? Ведь
большинство месторождений, освоенных при СССР, остались в Казахстане или в Каракумах.
Вы бросили первую капсулу, но одновременно со строительством станции вы должны
восстанавливать всю осевшую инфраструктуру?
С.К. : Вы абсолютно правы. Такая одновременность обеспечивается органическим
единством отрасли. С другой стороны, это органическое единство создает главный вызов,
ибо, если хоть что-нибудь отстанет, реализация целого невозможна. Вы сказали – уран. Да,
такая проблема есть. Опять возвращаюсь к «десятикратному правилу» атомщиков. Не могу
называть цифры, они стратегически секретны. Но предшественники оставили нам запасы,
достаточные для развития, даже если мы не станем покупать ни грамма урана за границей.
Мы не станем суетиться, падать кому-либо в ноги, умолять, чтобы нам продали уран. Нам
нашего лет на двадцать хватит. Сейчас мы резко увеличили разведку на уран. Не только
геологоразведку, но разведку в целом. Ибо самая эффективная разведка сегодня – это
архивная разведка. Раньше в любой экспедиции ходил человек с дозиметром, искал уран.
А.П. : Я сам когда-то в Туве ходил с геологами, держал дозиметр, и помню, как он
начинал пищать, когда попадались красные урановые песчаники.
С.К. : Слава богу, все эти карты остались. Мы стали их подымать. В советское время
эти месторождения казались нерентабельными. Был Казахстан, где без шахт, методом
подземного выщелачивания, мы осуществляли дешевую добычу, – любимое детище
Средмаша. С тех пор ситуация в мире радикально изменилась. Появились эффективные
технологии, а также возросла цена урана. Когда полтора года назад мы замахивались на
некоторые наши месторождения, где себестоимость добычи равнялась 100 долларам за
килограмм, а рыночная цена урана была 30 долларов за килограмм, то мы, естественно,
отказывались от разработки. Но теперь рыночная цена приближается к тремстам, и такие
месторождения рентабельны. Принимая в расчет эти разведданные месторождения, мы
устойчиво вышли по запасам на третье место в мире, уступая Австралии и Казахстану. 850
тысяч тонн запаса. К тому же активно пошли на мировой рынок урана, в частности решили
вернуться в Казахстан. Однако это возвращение не всегда проходит гладко. Когда я приехал
в Казахстан, там те же, из нашей отрасли специалисты, они мне грамотно объяснили:
«Здорово, конечно, что ты приехал. Но в начале девяностых мы умоляли, чтобы вы
вернулись. Потому что не знали, что без вас делать. В конце девяностых мы вас ждали. В
начале двухтысячных мы еще были готовы вас принять. Ребята, но сейчас вы нам не нужны.
Мы пережили то тяжелое время, когда вы бросили нас одних. Мы справились, у нас нет
проблем. Нам не нужны деньги, нам не нужны технологии, не нужны кадры. У нас все есть.
Вы опоздали». И это правда, опоздали. Но мы не отчаиваемся. Ищем точки
соприкосновения. Им не нужны инвестиции, мы обмениваемся активами, создаем
совместные предприятия по переработке. Везде, где в мире есть природный уран, мы
повсюду ведем переговоры. Возьмите карту мира. Если вы видите значимые месторождения
урана, будьте уверены, что мы там присутствуем. Намибия и ЮАР, Монголия и Армения,
Украина и Восточная Европа, Казахстан и Узбекистан, Канада и Австралия. Мы готовы
обмениваться активами, входить в долю, кооперироваться в геологоразведке. Наша
целостная, замкнутая отрасль дает огромные преимущества. Если мы создаем СП по добыче,
мы можем гарантировать на тридцать лет, что весь добытый уран будет востребован. У нас
45 % мировых мощностей обогащения. Мы не только купим уран, но гарантируем, что он
будет обогащен, превратится в продукт более высокого передела, войдет в
тепловыделяющие элементы – твеллы. Давайте доведем продукт до атомной станции и
продадим на рынке энергию. А может быть, мы на эту атомную станцию посадим
промышленное производство водорода и продавать будем совсем другой продукт. Все это
мы готовы вложить в концепцию совместных предприятий. И так в каждом случае. Конечно,
тяжелейшая ситуация со строительством. У нас еще в рабочей форме находится то
поколение, которое осуществило советский атомный бум. Они своим опытом, энергией
сшивают произошедший разрыв. Но все это на пределе. Если бы этого рывка, ренессанса,
атомного проекта-2 не было, то через лет пять мы бы не успели. Это поколение уйдет, и
разрыв будет нечем сшивать. Конечно, этот золотой фонд, эти традиции нужно беречь и
лелеять. Но они же служат тормозом в развитии. Они привыкли к старым технологиям, к
прежним нормам. Говорят – на эту операцию нужно три месяца и триста человек. Тогда, в
советское время, лимитов на рабочих не было. На строительной площадке в пик было десять
тысяч человек. Но вот я был в Индии, где мы возводим объект. Почему индийские рабочие,
которые никогда не возводили реакторы, сумели под руководством нескольких русских
инженеров забетонировать плиту основания реактора за двадцать один день, хотя по старым
советским технологиям отводится срок в полтора месяца? При температуре в 30 градусов
жары они на бетонном заводе бросали в миксер лед, рассчитывая, чтобы он к моменту
выгрузки обеспечил оптимальную температуру бетона. Просто наши инженеры оказались не
связанными жесткой, во многом устаревшей технологией. Повторяю, мы должны свято
хранить традиции, но накладывать на них новые технологические и организационные
возможности. Соблюдать баланс между консервативным и авангардным. В этом году в
строительстве одновременно у нас будет пять блоков. Второй блок Волгодонской. Начинаем
достраивать пятый блок Калининской. Мы заложили Нововоронежскую. К осени мы
закладываем Ленинградскую-2. И Белоярская. На быстрых нейтронах. Итого – пять. Через
два года у нас в строительстве будет десять блоков. Если на каждый мы будем планировать
по десять тысяч рабочих, мы сто тысяч не найдем. Но в этом нет никакого смысла. Надо
использовать новые технологии – уходить на заводскую сборку, использовать опыт атомного
судостроения. Ведь первую в мире атомную станцию в Обнинске сделали за три года, без
всяких чертежей, без регламента, на одном порыве. Можно взять историю создания атомных
подводных лодок – поточный метод, по пять-семь лодок в год. Это обеспечивалось
концентрацией новых для того времени технологий, волей и атмосферой порыва. Мы
сегодня запускаем серию плавучих атомных станций и берем для них уже имеющийся
ледокольный реактор. Берем проект ВБР-300 и используем реактор подводной лодки.
Кстати, основная моя специальность – кораблестроитель, я занимался подводными лодками.
Энергетик атомной лодки стиснут жесточайшими ограничениями. Это наземный
проектировщик может распоряжаться пространством. Ему задается мощность, у него есть
вода, есть геология, есть подводки, и он может фантазировать. Захотел сделать стенку выше
или дальше – сделал. Захотел перенести трубу с одного места на другое – пожалуйста.
Другое дело – лодка. Там ничего не перенесешь. Контуры заданы параметрами
мореходности, стабилизации, давления, шума. Вписывайся. Здесь привыкли работать с более
компактными объемами. Привыкли к иным скоростям и ритмам. На заводе стапельное место
дорого, занимать его долго невозможно, а на плаву ты много не сделаешь. Надо уже на
стадии подготовки провести максимальное количество работ. Сейчас мы идем по этому
пути. Серия, поток. К ужасу мы выяснили, что у нас нет ни одной серийной станции. Мы
станем строить сериями. Сейчас мы запустили серию 2006 года. Собрали все лучшее.
Вложили в проект и сказали «стоп», запрет на рационализацию. Следующий проект 2009
вберет в себя все лучшее, что накопится за пройденный период. За счет этого мы можем уйти
в серийность, в типовые решения, что позволит сократить сроки, строить компактными
коллективами. Моя мечта – станция за три года. Когда мы начинали закладывать первую
станцию, мы исходили из семилетнего срока. На нулевом цикле приняли решение – пять лет,
как в Советском Союзе. Но дальше – три года. С одной стороны – многого не хватает, с
другой – открываются новые возможности. Это противоречие поощряет творчество, утоляет
амбиции, открывает простор для быстрого карьерного роста.
А. П. : И все-таки, что собой представляет Атомный проект-2? Количество станций, их
тип, итоговая мощность?
С. К.: Какая-то часть проекта продолжает дорабатываться. Направление понятно, но
детали дорабатываются. Первый Атомный проект имел продуктом атомное оружие,
исчисляемое в суммарных мегатоннах. Второй проект имеет конечным продуктом
электроэнергию, измеряемую в мегаваттах. У нас на 2005 год доля атомной энергетики была
чуть меньше 15 %. Сегодня она 16 %. Но задача выйти минимум на 25–30 %. Чтобы этого
достичь, нам надо заменить убывающие станции. Есть драма убывания мощностей. Мы
посчитали, что из-за убытия станций доля атомной энергетики к 2030 году составит 0,8 %.
Если мы станем вводить новые станции с темпом один блок в пять лет, то доля к 2030 году
составит 2,4 %. Это конец отрасли. Как только она валится ниже 5 %, ее нет смысла
поддерживать. Содержать всю инфраструктуру, ядерно-топливный цикл мы не сможем.
Тогда мы сказали: либо принимаем решение, что атомная энергетика не нужна, и мы ее в
России закрываем. Принимаем проект сворачивания атомной энергетики. Этот проект и
весьма дорогостоящий. Сворачивание соразмерно по ценам с развертыванием. Или же
принимаем стратегию форсированного развития. Что для этого нужно? Заместить выход
убывающих блоков. Удержать долю атомной энергетики в общем балансе, а это значит, что
нужно на фоне растущего энергопотребления резко расти. Отсюда и появился проект,
который вначале рассматривался как фантазия. То вводили один блок в пять лет, а теперь
желаем два блока в год. В десять раз больше. Мы исходили не из того, сколько может делать
нынешнее машиностроение. Оно может делать немного. Мы исходили из того, что
поставленные задачи потребуют развития машиностроения. Пусть машиностроение
подстраивается под задачу. Не может – будет смена руководства, смена персонала. Это
предприятие не сумеет, значит, его заменит другое, даже зарубежное. Если Ижорский завод
не сможет сделать требуемое число корпусов реакторов, то станет делать «Шкода». Не
сможет, будут делать корейские металлургические заводы. Мы можем сделать нужное
количество турбин? Не можем? Летим во Францию, подписываем с французами соглашение
о совместном предприятии в Подольске, куда они приходят со своей «Арабеллой». Это
лучшая тихоходная турбина большой мощности. И мы делаем в Подольске четыре-пять
комплектов турбин в год. Контрольный пакет в России. Производство в России. Передача
технологий происходит. Рабочие места появляются. Налоги в российский бюджет идут. Мы
имеем право с этой турбиной, с российскими атомными блоками строить станции во всем
мире. До 2012 года мы сдаем по два блока в год, а затем выходим на три блока в год. А затем
и на четыре. Мы либо не можем и два, либо можем и четыре. Такой подход себя
оправдывает. Мы приходим на машиностроительный завод и спрашиваем: «Сколько можете
выпустить?» Они отвечают: «Один». – «А у нас заказ на три». – «Берем все три, можно?» –
«Можно, если подготовите производство». – «А это правда?» – «Да, это под целевую
программу, у которой есть деньги, есть сроки, есть абсолютные гарантии». Та же история и
со строителями. «Вы в этом регионе не хотите строить? Привезем рабочую силу со
стороны». Привезем на Дальний Восток китайцев, и они будут строить. В высокий передел
мы их не будем пускать, а общестроительные работы станут выполнять. Мы возводим
атомную станцию в Китае. Там китайцы блестяще работают, по 24 часа в сутки, никаких
упреков по качеству. Если ты хочешь принимать участие в развитии, подчиняйся правилам,
встраивайся, иначе опоздаешь. Мы заинтересованы в том, чтобы существовала конкуренция
производителей. Чтобы мы могли устраивать конкурсы и выбирать самое дешевое, самое
лучшее. Если турбину в стране делают только «Силовые машины». Если парогенераторы и
теплообменники делает только ЗИО «Подольск». Если корпус реактора делают только
«Ижоры». Что тогда? Либо создавать конкуренцию, либо выходить на зарубежный рынок.
Помните, строили Атоммаш в Волгодонске всей страной? Сегодня его частный собственник
не хочет заниматься атомным производством. Завод планировался на десять корпусов
реакторов в год. А теперь мы должны искать других производителей, в том числе и за
рубежом.
А.П. : Итак, к двадцатому году страна покроется целой сетью новых станций и будет
создан флот плавучих АЭС.
С.К. : Вы знаете, новых станций будет немного, потому что узлы потребления
электроэнергии останутся прежними. Мы станем укрупнять имеющиеся. Это, кстати, очень
удобно с точки зрения общественных слушаний. В регионах, где есть атомные станции,
отношение к ним существенно лучше, нежели там, где их нет.
А.П. : Нечто подобное и с партией СПС?
С.К. : Когда-то СПС был для меня родным детищем, и психологическое отношение к
СПС осталось. Но никаким крупным процессом нельзя заниматься в полсилы. Поэтому с
определенного момента я перестал заниматься партией и целиком отдался атомной отрасли.
Итак, возвращаюсь к теме. Если мы выбираем место для новой станции, то стараемся
привязать ее там, где уже существуют объекты атомной энергетики. Например, Челябинск.
Там нет атомной станции, но регион требует станцию. И там есть такие объекты, как
«Маяк». Или Томск. Там мощный атомный объект в Северске, а станции нет.
А.П. : А там реактор, вырабатывающий боевой плутоний, остановлен?
С.К. : Пока еще нет. Парадокс в том, что этим реактором мы отапливаем город. Та же
история в Железногорске. Как только мы достроим тепловые станции, мы тут же остановим
реакторы, ибо незачем нарабатывать излишний плутоний, а потом тратить деньги на его
хранение и утилизацию. Никогда не было атомной станции на Дальнем Востоке, но развитие
края требует такой станции. Замкнутый круг – регион не развивается, потому что нет
источника энергии. А такого источника нет, потому что нет потребителя. Планируется
одновременное создание станции и алюминиевый завод – идеальный потребитель для
атомной станции. Если часть энергии пока не находит потребителя, сбрасываем в Китай. Он
с радостью возьмет излишки, пока не появится российский потребитель. Теперь о внешнем
рынке. Полагаю, что за ближайшие пятнадцать лет построим за рубежом до двадцати новых
энергоблоков. Абсолютная реальность. Мы сегодня строим за рубежом больше, чем кто бы
то ни был. Два блока в Китае. Два блока в Индии. Один блок в Иране. Подчас цены
унизительно малые. Технология отсталая. Но я понимаю, если бы не эти стройки, мы бы
растеряли рабочих и инженеров, не загрузили нашу промышленность. Мы обсуждаем с
зарубежными партнерами строительство еще двенадцати блоков. Пойдет массовая замена
блоков в Восточной Европе. Расширяется рынок в Китае и Индии. В мире формируется пять
мощных атомных альянсов. Если мы правильно все сконструируем, мы оказываемся одним
из крупнейших, и двадцать процентов мировых заказов мы отстоим для себя. По оценкам, в
мире будет построено от трехсот до пятисот энергоблоков в ближайшие двадцать пять лет.
Половина стран построят сами. Но другая половина сама не построит и будет нуждаться в
зарубежном подрядчике. Наши 20 % – это от тридцати до шестидесяти энергоблоков. Третье
направление – плавучие станции. Почему их начали делать? Да потому что все просто.
Берешь реактор ледокольного типа, отработавший неимоверное количество времени,
создаешь плавучую платформу, вот и станция. Сегодня начинает возникать спрос на блоки
малой и средней мощности. Особенно на русском Севере. Там газ, ископаемые, новые
производства. Мы будем двигаться все дальше на север. Нефть, газ сравнительно дешевы для
Средней России. А в Заполярье, где северный завоз, там цены совершенно другие. Там
малые АЭС становятся экономически эффективны. Плавучая атомная станция начинает
эффективно работать, если тариф за электроэнергию – два рубля. Для средней полосы это
безумно дорого. А для Чукотки, где тариф четыре с половиной рубля, это недорого. Большая
станция окупается за 15–20 лет, а плавучая через девять лет. Мы создаем реактор в заводских
условиях. Это поток, это серия, это более высокая надежность. Система надежности в
атомном флоте очень велика. Жуткая трагедия – гибель «Курска». Ни один реактор
наземных станций не проходил испытаний в таких условиях. Страшный взрыв, ударная
нагрузка, разгерметизация прочного корпуса, вода на глубине двухсот метров, давление,
обесточивание, потеря персонала. Некому нажать кнопку, дернуть рычаг. Хуже придумать
невозможно. Реактор самозаглушился, выход радиации ноль. Когда подняли лодку и
обследовали реактор, его можно было снова выводить на мощность. Запредельный уровень
надежности. Мощности под строительство «плавучек» есть. Судостроение, которое
возрождается, готово принять заказы. Во многих странах начинается рост потребления
электроэнергии, но им не нужна большая мощность. Они не будут строить крупные АЭС, а
предпочтут много маленьких. Вот вам «плавучка». Ее можно использовать или на Крайнем
Севере, или в экваториальных широтах. Она дает и электроэнергию, и тепло. Электроэнергия
идет на создание холода, а тепло идет на опреснение морской воды. Два условия
жизнеобеспечения на экваторе – охлаждение и опреснение. Что еще предстоит сделать? Это,
конечно, «быстрый реактор». Отработанное топливо от станций традиционного типа не
выбрасывается, не увозится в хранилища, а используется как топливо в реакторе на быстрых
нейтронах. Это продолжает топливный цикл, позволяет дожигать топливо, уменьшать
угрозу, дожигать тот же плутоний. Мы намерены избыточный, накопленный нами плутоний
использовать на таких «быстрых реакторах». Его больше не нужно охранять на складах,
опасаясь террористов. Не нужно остеклять и хоронить бог знает где. Мы его просто сжигаем
на станциях. Высокотемпературный газовый реактор – это следующий наш шаг.
Охлаждается гелием. Его температура достигает 1000 градусов. Это позволяет разлагать
воду и добывать водород. Самая эффективная массовая наработка водорода. Это будет
означать удвоение рынка для атомной энергетики. Водородное топливо для автомобилей.
Первый атомный проект Советского Союза вытащил за собой огромное количество смежных
отраслей. То же будет и сейчас. Мощный рывок во всех отраслях промышленности и науки.
Атомный проект – локомотив всего общероссийского Развития.
А.П. : Что тронется с места в первую очередь?
С.К. : Чтобы построить такое количество реакторов, нужно мощно развивать
машиностроение, а также проектирование и инжиниринг. Инженерная мысль должна
работать так, чтобы обеспечить поточное производство блоков. Мы должны осваивать новые
месторождения урана с совершенно новой технологией добычи. Мы не подымем эти
месторождения старыми способами. Мы собираемся разрабатывать новое месторождение в
Якутии, 300 тысяч тонн, одно из крупнейших в России. Нам предложили спроектировать
город в тайге на 50 тысяч человек. Но это невозможно. Это бесперспективно. Вместо
стационарного тяжеловесного города – вахтный метод, комфортный поселок с европейскими
условиями проживания, номера на уровне трехзвездочного отеля. Масштабные задачи стоят
по замыканию топливно-ядерного цикла. Здесь предстоят громадные теоретические,
исследовательские работы. И, наконец, мы обратились к колоссальным наработкам наших
предшественников и обнаружили, что являемся крупнейшим патентообладателем,
владельцем знаний. В том числе и по очистке воды. Причина понятна. Наши реакторы водоводяные, используют воду и для охлаждения, и как замедлитель. Поступающая в систему
вода должна быть абсолютно чистой, что и достигается с помощью уникальных технологий.
В стране появляются компании, которые берут в концессию использование водоканалов и
просят у нас эти технологии. И многое-многое другое.
А.П. : Не кажется ли вам, что этот предстоящий технократический бум имеет и
гуманитарную компоненту? Философия, эстетика, дизайн, культура, футурология, образ
будущего, новая социальность. Все это должно войти в соприкосновение с техникой. В
советское время технократическая культура после двадцатых-тридцатых годов рухнула.
Советская мегамашина была беззащитна. Литература занималась проблемами деревни или
социальными проблемами городского человека. А эстетика машины, философия машины,
метафизика машины отсутствовали. Они могли бы войти в контакт с машиной, одухотворить
ее, опоэтизировать, внести в нее божественный смысл. Необходим интеллектуальный центр,
«фабрика смыслов», который располагался бы где-то рядом с реакторами. Я знаю, у вас
работает Переслегин, работает Щедровицкий. Это прекрасно. Создание такого «завода
смыслов» – это еще один контур защиты, еще один контур безопасности. Вы думали об
этом?
С.К.: Это серьезнейшая задача, которая нашей корпорации не по плечу. Но мы можем
быть соучастниками и обязаны быть соучастниками этого процесса. Вот вы сказали, –
машина, Бог. Еще недавно мне казалось, что эти понятия несовместимы, лежат по разные
стороны. Физики, ядерщики, разбирающие материю по кирпичикам, должны быть
абсолютными материалистами. Если я разбираю материю, где же в ней Бог? Я считал, что
это две совершенно разные онтологии. И большим для меня откровением было осознание
того, что это совсем не так. Я натолкнулся на высказывание Эйнштейна, который сказал, что
весь смысл деятельности – это понять замысел Божий. И, по-видимому, не случайно,
Федеральный ядерный центр находится в Сарове и Серафим Саровский является
покровителем ядерной отрасли. В город можно проехать только сквозь проем колокольни.
Когда-то там был монастырь. Несколько московских руководителей приезжали в Саров и
возмущались колокольней. «Что за безобразие? Снести!» А сносило их самих. Или их
увольняли, или рано умирали. И только Славский, которого назначили руководителем
Средмаша, ступил на саровскую землю и сказал: «Суки, колокольню не трогать!» После чего
руководил атомной отраслью почти тридцать лет. Поэтому грань между материей и Богом
очень тонкая. Полагая, что это два разных мира, я ошибался. Все, что вы сказали о
гуманитарной, духовной компоненте, справедливо. Без нее реализация такого масштабного
проекта невозможна.
А.П. : Гераклит сказал: «Бог – в огне». Быть может, будучи эллином, он
предчувствовал атомный век.