евангельские события. поэтические переложения

ЕВАНГЕЛЬСКИЕ СОБЫТИЯ. ПОЭТИЧЕСКИЕ ПЕРЕЛОЖЕНИЯ.
В. Бенедиктов. Благовещение
Кто сей юный? В ризе света (риза – одежда)
Он небесно возблистал (возблистал – воссиял)
И, сияющий, предстал (предстал – явился)
Кроткой Деве Назарета: (Назарет,— город, где произошло Благовещение)
Дышит радостью чело, (чело – лоб)
Веют благовестью речи, (благовесть – благая весть)
Кудри сыплются на плечи,
За плечом дрожит крыло.
Кто сия? Покров лилейный (сия – эта)
Осеняет ясный лик, (лик – лицо)
Долу взор благоговейный (долу – вниз; взор – взгляд)
Под ресницами поник; (поник – опустился)
Скрещены на персех руки, (перси – грудь)
В персех сдержан тихий вздох,
Робкий слух приемлет звуки: (приемлет звуки – слышит)
«Дева! Сын Твой будет Бог!»
Этот юноша крылатый –
Искупления глашатай, (глашатай – вестник)
Ангел, вестник торжества,
Вестник тайны воплощения, (воплощение – рождение Бога Иисуса Христа
как человека, в человеческой плоти)
А пред ним – полна смиренья –
Дева, Матерь Божества.
Лев Мей.То были времена чудес...
То были времена чудес,
Сбывалися слова пророка,
Сходили Ангелы с небес.
Звезда катилась от Востока.
Мир искупленья ожидал –
И в бедных яслях Вифлеема,
Под песнь хвалебную Эдема,
Младенец дивный воссиял,
1
И загремел по Палестине
Глас вопиющего в пустыне...
1855 год
Иосиф Бродский. Сретение
Анне Ахматовой
Когда Она в церковь впервые внесла
Дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял Младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
Младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взора небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучом
свет падал Младенцу; но Он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.
А было поведано старцу сему
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем Сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил: "Сегодня,
реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
Дитя: он - твое продолженье и света
источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в нем".- Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
2
кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах спуститься.
И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена,
Мария молчала. "Слова-то какие..."
И старец сказал, повернувшись к Марии:
"В Лежащем сейчас на раменах твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым
терзаема плоть Его будет, Твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть Тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око".
Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле
для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шагал по застывшему храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.
И поступь была стариковски тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда
раздался, он шаг придержал свой немного:
но там не его окликали, а Бога
пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела
уж ветер коснулся, и в уши упрямо
врывался шум жизни за стенами храма.
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
3
он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою,
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.
Л. Бутовский. Симеон Богоприимец.
Ему Господне было обещанье:
"Дотоле старцу дня кончины не видать,
Пока не сбудется о Деве предсказанье".
И точно, Симеон три века ждал,
Пока Предвечного Младенца созерцая,
В день Сретенья Его со страхом не приял.
Минута та была торжественно святая!
Маститый, праведный, трехвековой старик,
При виде Господа сияющего Лика,
От полноты души вознёс во храме клик:
- По слову Твоему я отхожу, Владыко!
В путь с миром Твоего раба Ты отпустил;
И древнего греха искоренив отравы,
Свет откровения язычникам явил!
Константин Льдов. Волхвы.
В сиянье звёздном к дальней цели
Спешит усердный караван;
И вот, леса зазеленели,
Засеребрился Иордан,
Вот, башни стен Ерусалима,
Громады храмов и дворцов, Но горний свет неугасимо
Зовёт всё дальше мудрецов.
Струит звезда над Палестиной
Лучи прозрачные свои...
4
Вот, над уснувшею долиной
Гора пророка Илии.
Всё ниже, ниже свет небесный,
Вот, Вифлеем – холмов гряда...
И над скалой пещеры тесной
Остановилася звезда.
Лучи небесные погасли;
Янтарный отблеск фонаря
Чуть озаряет ложе – ясли
Новорожденного Царя.
Волхвами вещий сон разгадан,
Открылся Бог Своим рабам.
И смирну, золото и ладан
Они несут к Его стопам.
Младенец внемлет их рассказам.
Небесный луч им светит вновь:
В очах Христа – предвечный разум,
В улыбке – вечная любовь.
И.А. Бунин. Бегство в Египет
По лесам бежала Божья Мать.
Куньей шубкой запахнув младенца.
Стлалось в небе божье полотенце,
Чтобы ей не сбиться, не плутать.
Холодна, морозна ночь была,
Дива дивьи в эту ночь творились:
Волчьи очи зеленью дымились.
По кустам сверкали без числа.
Две седых медведицы в лугу
На дыбах боролись в ярой злобе,
Грызлись, бились и мотались обе,
Тяжело топтались на снегу.
А в дремучих зарослях, впотьмах,
Жались, табунились и дрожали,
Белым паром из ветвей дышали
Звери с бородами и в рогах.
И огнем вставал за лесом меч
5
Ангела, летевшего к Сиону,
К золотому Иродову тропу.
Чтоб главу на Ироде отсечь.
Иосиф Бродский. Бегство в Египет.
В пещере (какой ни на есть, а кров!
Надёжней суммы прямых углов!),
В пещере им было тепло втроём;
пахло соломою и тряпьём.
Соломенною была постель.
Снаружи молола песок метель.
И, припоминая его помол,
спросонья ворочались мул и вол.
Мария молилась; костёр гудел.
Иосиф, насупясь, в огонь глядел.
Младенец, будучи слишком мал,
чтоб делать что-то ещё, дремал.
Ещё один день позади – с его
тревогами, страхами; с "о-го-го"
Ирода, выславшего войска;
и ближе ещё на один – века.
Спокойно им было в ту ночь втроём.
Дым устремлялся в дверной проём,
чтоб не тревожить их. Только мул
во сне (или вол) тяжело вздохнул.
Звезда глядела через порог.
Единственным среди них, кто мог
знать, что взгляд её означал,
был младенец; но он молчал.
Кн. Вяземский. На Иордане.
Под небом знойным Палестины
Красив священный Иордан,
6
Когда поднимется туман
От тихо дремлющей равнины
И в зыбь хрустальную, нежна,
Посмотрит южная луна.
Чаруют воды Иордана
Своей святыней мировой,
Крещенье принял над Собой
В них Иисус от Иоанна.
Раскрыло небо свой чертог,
И явлен Триединый Бог.
Кн. Вяземский. Божий путь.
Спокойно лоно светлых вод;
На берегу реки – Предтеча;
Из мест окрестных, издалече
К нему стекается народ.
Он растворяет упованью
Слепцов хладеющую грудь;
Уготовляя Божий путь,
Народ зовет он к покаянью.
А там спускается с вершин
Неведомый, смиренный странник,
Грядет Он, Господа избранник,
Грядет на жатву Божий Сын.
В руке лопата: придет время,
Он отребит Свое гумно,
Сберет пшеничное зерно,
И в пламя бросит злое семя…
А.А. Фет. Искушение в пустыни.
(Мф. 4:1-11)
Когда Божественный бежал людских речей
И празднословной их гордыни,
И голод забывал и жажду многих дней,
Внимая голосу пустыни,
Его, взалкавшего, на темя серых скал
Князь мира вынес величавый:
"Вот здесь, у ног Твоих, все царства, — он сказал, —
С их обаянием и славой! —
7
Признай лишь явное, пади к моим ногам,
Сдержи на мне порыв духовный, —
И всю эту красу, всю власть Тебе отдам
И покорись в борьбе неравной".
Но Он ответствовал: "Писанию внемли:
Пред Богом Господом лишь преклоняй колени".
И сатана исчез, — и ангелы пришли
В пустыне ждать Его велений.
И. Лебединский. На Иордане.
Под небом знойным Палестины
Красив священный Иордан,
Когда поднимется туман
От тихо дремлющей равнины
И в зыбь хрустальную, нежна,
Посмотрит южная луна.
Чаруют воды Иордана
Своей святыней мировой,
Крещенье принял над Собой
В них Иисус от Иоанна.
Раскрыло небо свой чертог,
И явлен Триединый Бог.
Виктор Афанасьев
Дрожит морозная округа
От звона всех колоколов,
И мы спешим, тесня друг друга,
На их призывный медный зов.
Сияет солнце после вьюги;
Обедня кончилась; народ,
Подняв иконы и хоругви,
К реке за батюшкой идет.
Сверкает купол неба синий,
В алмазных искрах белый снег,
И на ветвях деревьев иней –
Как вставший дыбом белый мех.
8
Нет, нам не холодно сегодня –
Крещенье празднуя Господне,
Не платим мы морозу дань!
А вот и прорубь – иордань.
Идет большое водосвятье,
И хоть вокруг снега и льды,
Здесь золоченое распятье
Крест-накрест чертит гладь воды.
И вот, невидимый народу,
Из синевы, что так чиста,
Нисходит Дух Святой на воду,
Как нисходил Он на Христа.
Л. Граве. Призвание Петра
Петра увидев пред Собою
Средь галилейских рыбарей,
Христос сказал: “Иди за Мною –
Отныне будь ловцом людей”.
И Петр с покорностью смиренья
Приял Спасителя веленье
И, полон рвением святым,
Оставив все, пошел за Ним…
Нихоташ. Нагорная проповедь.
(Мф. 5-7 гл.)
О, кто сей муж среди народа,
Где замерла людская молвь,
Пред кем затихла вся природа, —
Поток чьих льется дивных слов?
То слово — Бог, Христос Спаситель
Сидит среди учеников,
Святой, Великий Искупитель
Людских бесчисленных грехов.
Христос вполне с учениками
Беседу краткую ведет,
Своими чудными устами
9
Он тьму сердец к Себе влечет.
"Блажен, кто духом нищ бывает", —
Так говорит Господь с горы, —
"Небес он царство получает
И с ним духовные дары.
Блажен, кто слезы льет рекою,
Все сокрушаясь о грехах —
Настанет час его покоя,
Господь утешит в небесах.
Блажен, кто жизни дни земной
Проводит, кротостью дыша —
Наследница земли иной
Его высокая душа.
Блажен, кто алчен к правде будет,
Кому наносит горе лжец.
В себе неправду кто осудит, —
Того насытит Сам Творец.
Блажен, кто милость, подаянье
Дарует ближнему — того
За доброту, за состраданье
Помилует и самого.
Блаженны чистые сердцами
Коль душу берегут свою
От зла, — духовными глазами
Те узрят Господа в раю.
Блажен, кто носит мир с собою,
Кто миролюбие дает:
Господь почтет того хвалою
И сыном Божьим наречет.
Блаженны те, кому изгнанье
Должно за правду перенесть —
Своим те могут за страданье
Все царство Божие почесть.
Блаженны вы, стократ счастливы,
Когда вас будут поносить,
Злословить, гнать не справедливо —
Из-за Меня вас не любить.
О, радуйтесь и веселитесь:
Награда ваша велика.
Не бойтесь горя, не кручиньтесь,
Как станет жизнь вам не легка.
Так искони и всюду гнали
Пророков, посланных Творцом,
И все они претерпевали
10
Гоненье, муки пред концом.
"Вы соль земли, а потеряет
Коль силу крепкую она,
Ничто ей сил не возвращает,
И не к чему соль не годна.
Как равно только на попранье —
Вон выбросить ее людям;
Пример вам этот в назиданье,
Поведайте его сынам.
Вы мира свет. Не может быть,
Чтоб город, на горе стоящий,
От взоров мог себя укрыть,
И видит всяк его смотрящий.
Под опрокинутый сосуд
Свечу, зажегши, ведь не ставят:
Чтоб всем был свет, ее зажгут,
Тогда лишь, как в подсвечник вправят.
Да светит так перед людьми
Ваш свет, чтоб видели они,
Чтоб добрыми от вас делами
Отец был славен во все дни".
………
"В законе древнем вы читали:
Люби ты ближних всех своих,
И так же из него узнали:
Ты ненавидь врагов земных.
А Я вам говорю: любите
И ближних, и врагов своих,
Не любящим благотворите,
За зло вам не карайте их.
Кто мучит вас, кто проклинает,
Благословляйте вы того;
Кто гонит вас и обижает
Всегда молитесь за него.
Тогда откроются пред вами
Со всем блаженством небеса,
Глаголю: будете сынами
Тогда Небесного Творца.
Над добрыми и злыми,
Не ставя разницу меж ними,
Он солнцу быть повелевает
И то ж по благости своей
На праведных и на людей
Неправедных дождь посылает.
11
Коль вы считаете, что надо
Тех лишь, кто любит вас любить,
Какая вам за то награда?
Так мытарям лишь сродно жить.
И что хорошего творите,
Приветствуя родных одних;
На жизнь язычников взгляните,
Не лучше вы живете их.
Так будьте ж совершенны вы,
Как совершен Небес Отец,
Чтобы быть сынами Иеговы…
Тогда ждет славный вас конец.
А.К. Толстой. Спаситель (из поэмы «Грешница»).
В Его смиренном выраженьи
Восторга нет, ни вдохновенья,
Но мысль глубокая легла
На очерк дивного чела.
То не пророка взгляд орлиный,
Не прелесть ангельской красы —
Делятся на две половины
Его волнистые власы;
Поверх хитона упадая,
Одета риза шерстяная
Простою тканью стройный рост
В движеньях скромен Он и прост.
Ложась вкруг уст Его прекрасных,
Слегка раздвоена брада;
Таких очей благих и ясных
Никто не видел никогда…
………………
Любовью к ближним пламенея,
Народ смиренью Он учил,
Он все законы Моисея
Любви закону подчинил.
Не терпит гнева Он, ни мщенья,
Он проповедует прощенье,
Велит за зло платить добром,
Есть неземная сила в Нем.
Слепым Он возвращает зренье,
Дарит и крепость, и движенье
12
Тому, кто был и слаб, и хром.
Ему признания не надо,
Сердец мышленье отперто,
Его пытующего взгляда
Еще не выдержал никто,
Целя недуг, врачуя муку,
Везде спасителем Он был
И всем простер благую руку
И никого не осудил…
М.А. Волошин. Исцеление глухонемого.
(Мк 9:17-27)
Был к Иисусу приведен
Родными отрок бесноватый:
Со скрежетом и в пене он
Валялся корчами объятый.
"Изыде, дух глухонемой"!
Сказал Господь. И демон злой
Сотряс его и с криком вышел, —
И отрок понимал и слышал.
Был спор учеников о том,
Что не был им тот бес покорен,
И Он сказал: "Сей род упорен:
Молитвой только и постом
Его природа одолима".
О.Чумина. Лепта вдовицы.
Исчезли волны фимиама,
Во храме кончился обряд,
В казну посильный вклад
Спешит внести и стар, и млад:
С вельможами и богачами –
Простой рабочий наравне.
Христос, сидевший в стороне,
Следил задумчиво очами
За их толпою, окружен
Учениками. Видел Он
Сиявшие довольством лица
И бледность грустного чела.
13
Но, вот, Он видит подошла
С другими бедная вдовица;
Две лепты тихо опустив
И робко голову склонив,
Как бы стыдяся подаянья,
Она поспешно отошла.
И Он сказал: - Она дала
Всех боле: все пропитанье
Свое на добрые дела.
Те, не страшась себе убытка,
Кичатся щедростью пред ней:
Они давали от избытка,
Она – от скудости своей.
А.С. Хомяков. Воскрешение Лазаря
О Царь и Бог мой! Слово силы
Во время оно Ты сказал, И сокрушен был плен могилы,
И Лазарь ожил и восстал.
Молю, да слово силы грянет,
Да скажешь “встань!” душе моей, И мертвая из гроба встанет
И выйдет в свет Твоих лучей;
И оживет, и величавый
Ее хвалы раздастся глас
Тебе – сиянью Отчей славы,
Тебе – умершему за нас!
А.С. Хомяков. Вход в Иерусалим.
(Ин. 12 гл.)
Широка, необозрима,
Чудной радости полна,
Из ворот Иерусалима
Шла народная волна.
Галилейская дорога
Оглашалась торжеством:
"Ты идешь во имя Бога,
Ты идешь в Свой царский дом!
14
Честь Тебе, наш Царь смиренный,
Честь Тебе, Давидов Сын"!
Так, внезапно вдохновенный,
Пел народ. Но там один,
Недвижим в толпе подвижной,
Школ воспитанник седой,
Гордый мудростию книжной,
Говорил с усмешкой злой:
"Это ль Царь ваш, слабый, бледный,
Рыбаками окружен?
Для чего Он в ризе бедной,
И зачем не мчится Он,
Силу Божью обличая,
Весь одеян черной мглой,
Пламенея и сверкая
Над трепещущей землей?"
И века прошли чредою,
И Давидов Сын с тех пор,
Тайно правя их судьбою,
Усмиряя буйный спор,
Налагая на волненье
Цель любовной тишины,
Мир живет, как дуновенье
Наступающей весны.
И в трудах борьбы великой
Им согретые сердца
Узнают шаги Владыки,
Слышат сладкий зов Отца.
И. Бунин. Вход в Иерусалим.
«Осанна! Осанна! Гряди
Во имя Господне!»
И с яростным хрипом в груди,
С огнем преисподней
В сверкающих гнойных глазах,
Вздувая все жилы на шее,
Вопя все грознее,
Калека кидается в прах
На колени,
Пробившись сквозь шумный народ,
Ощеривши рот,
15
Щербатый и в пене,
И руки раскинув с мольбой –
О мщенье, о мщенье,
О пире кровавом для всех обойденных судьбой –
И Ты, Всеблагой, Свете Тихий Вечерний,
Ты грядешь посреди обманувшейся черни,
Преклоняя Свой горестный взор,
Ты вступаешь на кротком осляти
В роковые врата - на позор,
На пропятье!
Протоиерей Андрей Ткачев. Вход в Иерусалим.
Я думал ты тяжелый. Нет, напротив
Сидишь так мягко. Не болит спина.
Не то, что в прошлый раз. На повороте
Я был не ловок и вон та стена
Мне даже ободрала бок до крови.
Ослам не сладко. Хорошо корове.
Коров не бьют. Их доят, кормят сытно
Одним ослам беда на целом свете.
Людей так много, ничего не видно.
Все машут ветками, кричат и эти дети…
Откуда столько набралось народу?
Так много шума я не слышал сроду
Гляди одежды стелят мне под ноги.
Копытам мягко, даже не привычно.
От этих тряпок не видать дороги.
Нет, день сегодня, вправду, необычный.
И ласкова рука у седока.
Такая сильная, но добрая рука.
Скажу ослам, они мне не поверят.
Чтоб брата нашего с таким встречали шиком.
И в каждом доме настежь окна, двери.
Гляди, кричат. Сочли меня великим.
Одежды, ветки… мне? Невероятно!
Седок отменный и везти приятно.
Два-три клопа залезли под обои
16
И две-три мысли в голове осла
Жужжат, звенят и не дают покоя.
Осел идет; душа его светла.
Он службу херувимскую свершает
Пусть неосознанно, но честно, без затей.
А тот, кто едет — путь свой завершает
И с грустью слышит голоса детей.
С. Надсон. Иуда (отрывок).
Христос молился... Пот кровавый
С чела поникшего бежал...
За род людской, за род лукавый
Христос моленья воссылал;
Огонь святого вдохновенья
Сверкал в чертах его лица,
И он с улыбкой сожаленья
Сносил последние мученья
И боль тернового венца.
Вокруг креста толпа стояла,
И грубый смех звучал порой...
Слепая чернь не понимала,
Кого насмешливо пятнала
Своей бессильною враждой.
Что сделал он? За что на муку
Он осужден, как раб, как тать,
И кто дерзнул безумно руку
На Бога своего поднять?
Он в мир вошел с святой любовью,
Учил, молился и страдал –
И мир его невинной кровью
Себя навеки запятнал!..
Алексей Апухтин. Моление о чаше.
В саду Гефсиманском стоял Он один,
Предсмертною мукой томимый.
Отцу Всеблагому в тоске нестерпимой
Молился страдающий Сын.
"Когда то возможно,
17
Пусть, Отче, минует Мя чаша сия,
Однако да сбудется воля Твоя..."
И шел Он к апостолам с думой тревожной,
Но, скованы тяжкой дремой,
Апостолы спали под тенью оливы,
И тихо сказал Он им: "Как не могли вы
Единого часа побдети со Мной?
Молитесь! Плоть немощна ваша!.."
И шел Он молиться опять:
"Но если не может Меня миновать –
Не пить чтоб ее – эта чаша,
Пусть будет, как хочешь Ты, Отче!" И вновь
Объял Его ужас смертельный,
И пот Его падал на землю как кровь,
И ждал Он в тоске беспредельной.
И снова к апостолам Он подходил,
Но спали апостолы сном непробудным,
И те же слова Он Отцу говорил,
И пал на лицо, и скорбел, и тужил,
Смущаясь в борении трудном!..
О, если б я мог
В саду Гефсиманском явиться с мольбами,
И видеть следы от Божественных ног,
И жгучими плакать слезами!
О, если б я мог
Упасть на холодный песок
И землю лобзать ту святую,
Где так одиноко страдала любовь,
Где пот от лица Его падал как кровь,
Где чашу Он ждал роковую!
О, если б в ту ночь кто-нибудь,
В ту страшную ночь искупленья,
Страдальцу в изнывшую грудь
Влил слово одно утешенья!
Но было все тихо во мраке ночном,
Но спали апостолы тягостным сном,
Забыв, что грозит им невзгода;
И в сад Гефсиманский с дрекольем, с мечом,
Влекомы Иудой, входили тайком
Несметные сонмы народа!
1868
18
Арсений Голенищев-Кутузов
Когда с дреколием враги шли на Христа,
Чтобы венчать Его страданием Креста,
И Тот им предался, смиренный и безмолвный,
Тогда пред сонмищем, негодованья полный,
Лукавый ученик, Иуды внемля речь,
Оружье выхватил с угрозой; но Учитель,
Закона нового Творец и Исполнитель,
«Остановись, – вещал – вложи твой в ножны меч
И не противься злу, да правду мир постигнет:
Кто обнажает меч, тот от меча погибнет!»
1878
Сергей Соловьев. Отреченье.
К костру подсел он, руки грея.
Лицо зажег багровый свет.
«И ты - сопутник Назорея?
И ты - из галилеян?» - «Нет».
Ночь холодна, и месяц светел.
Первосвященнический двор
Вдруг огласил рассветный петел.
Прислуга спит. Сгорел костер.
Где Иоанн и где Иаков?
Где все? Он вышел. Даль пуста.
И вспомнил, горестно заплакав,
О предсказании Христа.
Вейкко Антеро Коскенниеми (фин. Veikko Antero Koskenniemi).
У костра.
Мне видится Каиафы темный двор,
Ночь в Иудее, говор суетливый...
Среди толпы - пылающий костер
И некий муж угрюмый, молчаливый.
Приблизив руки к огненным углям,
19
Он тщетно душу греет человечью,
Ответствуя докучливым речам
Испорченною иудейской речью:
"Не галилеянин я, люди, нет!"
Плащом покрыта голова седая;
Костер на камни стелет желтый свет,
И медлит ночь, как будто выжидая...
"Не галилеянин я, люди, нет!"
Пропел петух. Зари пылают розы...
Старик встает, уходит, слаб и сед,
Вот оглянулся и глотает слезы.
Отчаянье! Ты человеку в грудь
Палящее свое вонзаешь жало.
О, чья душа хоть раз, когда-нибудь,
Своих святынь в слезах не предавала?
О галилеянин! К чужим кострам
Кто в холоде ночи не приближался?
Мы - плоть и кровь твоя, второй Адам!
Кто в оный час с тобой не отрекался?
Перевод В. Ходасевича
Глеб Анфилов. У Пилата.
Близ ворот собирались законники
И решили, чтоб все без различья
Добивались прощенья разбойники,
Ибо это – в обычае.
Солнце жгло... и порой под бичами
Отступала народная масса.
Но тогда исступленно кричали,
Получившие утром по ассу.
Потрясали грозящими пальцами
Поносили и жалость и разум,
Хоть Пилат, говоря о страдальце,
Сеял кроткими фразами.
Утомленный борьбою снаружи,
Он возлег под полдневные листья.
Повелел привести к нему мужа–
20
Мужа с обликом Истины.
И вошедший предстал, словно высечен
На прозрачной сирийской камее.
Был по виду такой же, как тысячи.
Только проще, грустнее...
И молчал, но в опущенном взоре
Пробегали зарницы наитий –
Знал, зачем на одном из нагорий
Собираются жители.
В час полудня в садах безглагольных
Совершалось великое судьбище,
И Пилат был покорно безволен
Пред одетым в кровавое рубище.
Замечтался безбрежными мыслями
Прокуратор – ходивший в Британию,
В тишине под гранатными листьями
Завершались предания.
1914
Павел Булыгин. «Что есть истина?»
(Ин. 18:38)
"Что истина?" – Пилат Ему сказал
И руку поднял высоко над головою,
И, говоря о том, слепец не знал,
Что Истина пред ним с поникшей головою.
В томлении изменчивых путей,
Блуждая в темноте усталыми ногами,
Об истине тоскуем мы сильней,
Не зная, что Она всегда, везде пред нами.
А. Никуленков. Симон Киринейский.
Когда под тяжкой ношею житейской
Ты изнемог, жизнь кажется пуста,
Припомни то, как Симон Киринейский
Смог разделить страдания Христа.
Каким усталым был он в то мгновенье,
Когда домой шел с поля отдохнуть,
21
Но Крест на плечи принял со смиреньем,
Прошел с Христом к Голгофе скорбный путь.
И был тот Крест – Крест необыкновенный,
Таких Крестов не ведал мир еще,
Иди и ты, как он под крест Вселенной,
Под крест чужой подставь свое плечо.
Смотри: больной лежит без сил на ложе,
Как состраданья ждет он твоего!
Спеши к нему, и крест чужой поможет
Тебе забыть про тяжесть своего.
Слепой к тебе протягивает руки,
Сироты-дети плачут без еды,
Спеши на помощь; их облегчив муки,
Поймешь ничтожность ты своей беды.
И боль пройдет как будто призрак некий,
И обретешь покой в душе своей.
Пройди свой путь, как Симон Киринейский,
Известный во всем мире иудей.
Был не пророк он Бога вдохновенный,
А человек простой, каких не счесть,
Но до скончанья века во Вселенной
О нем Писанье сохранило весть!
В. Лихачев
Распни Его! Распни! Варраве дай свободу!
Вопила яростно толпа, и ей в угоду
Позорно пролита была святая кровь
Того, Кто возвестил прощенье и любовь.
С тех пор прошли века. Свершилось искупленье —
И озарило мир великое ученье:
Приявшему от нас и муки и хулы
Возносим мы теперь молитвы и хвалы.
22
Но втайне, внутренне, мы те же фарисеи!
Во мгле житейских дрязг заря живой идеи
Порою чуть блеснет — уж в трепетных сердцах
Испытываем мы смятение и страх.
А если прозвучит нежданно и сурово
Отважного ума бичующее слово —
О, в те мгновения, ретивы и дружны,
Безумно-яростной враждой ослеплены, —
Мы полчищу Варрав предать себя готовы,
Чтоб наложить на мысль безмолвия оковы:
Варравы нас тогда не устрашают — нет,
Мы перед истиной дрожим: нам страшен свет.
А. Апухтин. Голгофа.
Распятый на кресте нечистыми руками,
Меж двух разбойников Сын Божий умирал.
Кругом мучители нестройными толпами,
У ног рыдала мать; девятый час настал:
Он предал дух Отцу. И тьма объяла землю.
И гром гремел, и, гласу гнева внемля,
Евреи в страхе пали ниц.
И дрогнула земля, разверзлась тьма гробниц,
И мертвые, восстав, явилися живыми.
А между тем в далеком Риме
Надменный временщик безумно пировал,
Стяжанием неправедным богатый,
И у ворот его палаты
Голодный нищий умирал.
А между тем софист, на догматы ученья
Все доводы ума напрасно истощив,
Под бременем неправд, под игом заблужденья
Являлся в сонмищах уныл и молчалив.
Народ блуждал во тьме порока,
Неслись стенания с земли.
Все ждало истины. И скоро от Востока
Пришельцы новое ученье принесли.
23
И, старцы разумом и юные душою,
С молитвой пламенной, с крестом на раменах,
Они пришли — и пали в прах
Слепые мудрецы пред речию святою.
И нищий жизнь благословил,
И в запустении богатого обитель,
И в прахе идолы, а в храмах Бога сил
Сияет на кресте голгофский Искупитель!
17 апреля 1855
Константин Льдов. Голгофа.
Я до утра читал божественную повесть
О муках Господа и таинствах любви,
И негодующая совесть
Терзала помыслы мои...
Чего мы ждём ещё, какого откровенья?
Не подан ли с креста спасительный пример?
Зачем же прячешь ты под маскою сомненья
Клеймо порока, лицемер?
"Вождя! – взываешь ты, – учителя, пророка!
Я жажду истины, о, скоро ли рассвет?.."
Но, ежели звезда затеплится с востока,
Пойдёшь ли ты за мной вослед?
Пойдёшь ли ты вослед со смирною и златом,
Затеплишь ли Царю кадильные огни?
И, если станет Он на суд перед Пилатом,
Не закричишь ли ты: "Распни Его, распни!"
О, жалкий фарисей! В источник утешенья,
В родник целительной божественной любви,
Ты мечешь яростно каменья
И стрелы жгучие свои!
И в каждый миг Христа ты предаёшь, как прежде,
Бичуешь под покровом тьмы
И в окровавленной одежде
Поёшь кощунственно псалмы...
Разбей же. Господи, негодные сосуды,
Как пыль с одежд, стряхни предательскую сеть,
И на лобзание Иуды
Лобзаньем пламенным ответь!
24
А. К. Толстой. Христос (из поэмы "Иоанн Дамаскин").
Я зрю Его передо мною
С толпою бедных рыбаков,
Он тихо, мирною стезею,
Идет средь зреющих хлебов.
Благих речей Своих отраду
В сердца простые Он льет,
Он правды алчущее стадо
К ее источнику ведет.
Зачем не в то рожден я время,
Когда меж нами, во плоти,
Неся мучительное бремя,
Он шел на жизненном пути?
Зачем я не могу нести,
О, мой Господь, Твои оковы,
Твоим страданием страдать,
И крест на плечи Твой приять,
И на главу венец терновый?
О, если б мог я лобызать
Лишь край святой Твоей одежды,
Лишь пыльный след Твоих шагов.
О, мой Господь, моя надежда,
Моя и сила, и покров!
Тебе хочу я все мышленья,
Тебе всех песней благодать,
И думы дня, и ночи бденья,
И сердца каждое биенье,
И душу всю мою отдать!
Борис Пастернак. Дурные дни (перед казнью).
Когда на последней неделе
Входил Он в Иерусалим,
Осанны навстречу гремели,
Бежали с ветвями за Ним.
А дни все грозней и суровей,
Любовью не тронуть сердец,
Презрительно сдвинуты брови,
И вот послесловье, конец.
Свинцовою тяжестью всею
25
Легли на дворы небеса.
Искали улик фарисеи,
Юля перед Ним, как лиса.
И темными силами храма
Он отдан подонкам на суд,
И с пылкостью тою же самой,
Как славили прежде, клянут.
Толпа на соседнем участке
Заглядывала из ворот,
Толклись в ожиданье развязки
И тыкались взад и вперед.
И полз шепоток по соседству,
И слухи со многих сторон.
И бегство в Египет, и детство
Уже вспоминались, как сон.
Припомнился скат величавый
В пустыне, и та крутизна,
С которой всемирной державой
Его соблазнял сатана.
И брачное пиршество в Кане,
И чуду дивящийся стол,
И море, которым в тумане
Он к лодке, как посуху, шел.
И сборище бедных в лачуге,
И спуск со свечою в подвал,
Где вдруг она гасла в испуге,
Когда Воскрешенный вставал...
1949
Александр Круглов
«Они говорят, что знают Бога,
а делами отрекаются» (Тит.1:16)
Лукаво выданный Своим учеником,
Он был жестокому подвергнут поруганью:
Увенчан тернием и предан бичеванью,
И осуждён на смерть неправедным судом,
И был Он на кресте позорно пригвождён,
Обагрена земля Божественною кровью.
Но с высоты креста изрёк прощенье Он,
Учивший воздавать врагам за зло любовью.
26
С тех пор столетия над миром протекли…
Во храме гимны мы Распятому возносим, —
И гоним истину, её сынов поносим,
И распинаем тех, кто свет и соль земли!
1912
Валериан Бородаевский. Сораспятые.
Горькая складка скривила уста.
Кровь пролилась на ланиты.
– «Если Ты – Бог, сойди со креста!
С нами вместе сойди Ты»…
Мертвенно тело на древе, – в ночи
Руки так бледны, так хилы.
Слабо у Лика струятся лучи;
Тлея, мерцают, унылы.
– «Ветру ли славу Твою унести?
Ночь ли украдет победу?
Вместе по крестному шли мы пути, —
Ты не поможешь соседу?
Или погибнем, пройдем без следа?
Будут злодейства – забыты?
Если Ты – Бог, сойди со креста!
С нами вместе сойди Ты!»
Аполлон Майков. Ангел (у Креста).
У ног Спасителя Вселенной
Его Святая Мать стоит,
И Ангел, светом озаренный,
На Искупителя глядит.
Всех херувимов он прекрасней
И всех Архангелов светлей;
Венец его блестит всех ярче
Сияньем солнечных лучей.
Но он безмолвен... Песнь святую
В небесном хоре он поет,
И Богу трепетной рукою
Златую чашу подает.
27
В той чаше слезы покаянья
Всех согрешивших на земле,
Но сохранивших упованье
В своей измученной душе.
«Прощенье» – имя серафима,
Он слезы грешников хранит
И с чашей той у ног Христовых
Безмолвно день и ночь стоит.
Афанасий Фет. Голгофа.
День искпительного чуда,
Час освящения креста:
Голгофе передал Иуда
Окровавленного Христа.
Но сердцеведец безмятежный
Давно, смиряяся, постиг,
Что не простит любви безбрежной
Ему коварный ученик.
Перед безмолвной жертвой злобы,
Завидя праведную кровь,
Померкло солнце, вскрылись гробы,
Но разгорелася любовь.
Она сияет правдой новой, –
Благословив ее зарю,
Он крест и свой венец терновый
Земному передал царю.
Бессильны козни фарисейства:
Что было кровь, то стало храм,
И место страшного злодейства –
Святыней вековечной нам.
1881
Федор Сологуб
Под сению Креста рыдающая Мать.
Как ночь пустынная, мрачна её кручина.
Оставил Мать Свою, — осталось ей обнять
Лишь ноги бледные измученного Сына.
28
Хулит Христа злодей, распятый вместе с ним:
«Когда ты Божий Сын, так как же ты повешен?
Сойди, спаси и нас могуществом твоим,
Чтоб знали мы, что ты всесилен и безгрешен».
Любимый ученик сомнением объят,
И нет здесь никого, в печали или в злобе,
Кто верил бы, что Бог бессильными распят
И встанет в третий день в своём холодном гробе.
И даже сам Христос, смутившись наконец,
Под гнётом тяжких дум и мук изнемогая,
Бессильным естеством медлительно страдая,
Воззвал: «Зачем меня оставил Ты, Отец!»
В Христа уверовал и Бога исповедал
Лишь из разбойников повешенных один.
Насилья грубого и алчной мести сын.
Он Сыну Божьему греховный дух свой предал.
И много раз потом вставала злоба вновь,
И вновь обречено на казнь бывало Слово,
И неожиданно пред ним горела снова
Одних отверженцев кровавая любовь.
Не позднее мая 1919 года
Василий Жуковский. Stabat Mater.
Горько плача и рыдая,
Предстояла в сокрушенье
Матерь Сыну на кресте.
Душу, полную любови,
Сожаленья, состраданья,
Растерзал ей острый меч.
Как печально, как прискорбно
Ты смотрела, Пресвятая
Богоматерь, на Христа!
Как молилась, как рыдала,
Как терзалась, видя муки
Сына-Бога твоего!
Кто из нас не возрыдает,
Зря святую Матерь Бога
29
В сокрушении таком?
Кто души в слезах не выльет,
Видя, как над Богом-Сыном
Безотрадно плачет мать;
Видя, как за нас Спаситель
Отдает себя на муку,
На позор, на казнь, на смерть;
Видя, как в тоске последней,
Он, хладея, умирая,
Дух Свой Богу предает?
О святая! Мать Любови!
Влей мне в душу силу скорби,
Чтоб с Тобой я плакать мог!
Дай, чтоб я горел любовью —
Весь проникнут верой сладкой —
К Искупившему меня;
Дай, чтоб в сердце смерть Христову,
И позор Его, и муки
Неизменно я носил;
Чтоб, во дни земной печали,
Под крестом моим утешен
Был любовью ко Христу;
Чтоб кончину мирно встретил,
Чтоб душе моей Спаситель
Славу рая отворил!
Александр Пушкин. Мирская власть.
Когда великое свершалось торжество,
И в муках на Кресте кончалось Божество,
Тогда по сторонам животворяща древа
Мария-грешница и Пресвятая Дева,
Стояли две жены,
В неизмеримую печаль погружены.
Но у подножия теперь Креста Честнаго,
Как будто у крыльца правителя градскаго,
Мы зрим – поставлено на место жен святых
В ружье и кивере два грозных часовых.
К чему, скажите мне, хранительная стража? –
Или распятие казенная поклажа,
И вы боитеся воров или мышей? –
Иль мните важности придать царю царей?
30
Иль покровительством спасаете могучим
Владыку, тернием венчанного колючим,
Христа, предавшего послушно плоть Свою
Бичам мучителей, гвоздям и копию?
Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбила
Того, Чья казнь весь род Адамов искупила,
И, чтоб не потеснить гуляющих господ,
Пускать не велено сюда простой народ?
1836
Осип Мандельштам
Неумолимые слова...
Окаменела Иудея,
И, с каждым мигом тяжелея,
Его поникла голова.
Стояли воины кругом
На страже стынущего тела;
Как венчик, голова висела
На стебле тонком и чужом.
И царствовал, и никнул Он,
Как лилия в родимый омут,
И глубина, где стебли тонут,
Торжествовала свой закон.
1910
Валерий Брюсов. Крестная смерть.
Настала ночь. Мы ждали чуда.
Чернел пред нами черный крест.
Каменьев сумрачная груда
Блистала под мерцаньем звезд
Печальных женщин воздыханья,
Мужчин угрюмые слова, Нарушить не могли молчанье,
Стихали, прозвучав едва.
31
И вдруг Он вздрогнул. Мы метнулись.
И показалось нам на миг,
Что глуби неба распахнулись,
Что сонм архангелов возник.
Распятый в небо взгляд направил,
И вдруг, словно лишенный сил,
"Отец! почто меня оставил!"
Ужасным гласом возопил.
И римский воин уксус жгучий
На губке протянул шестом.
Отведав, взор он кинул с кручи,
"Свершилось!" - произнес потом.
Все было тихо. Небо черно.
В молчанье холм. В молчанье дол.
Он голову склонил покорно,
Склонил чело и отошел.
1911
Е. Львова. В Великую субботу
Это стихотворение - поэтическое переложение Е. Львовой песнопения, которое поётся
в Великую субботу на литургии святителя Василия Великого вместо херувимской песни.
Да молчит ныне всякая плоть,
Предстоя пред Святыней великой:
Днесь приходит заклаться Господь,
Днесь даётся нам здесь Сам Владыка!
Да обымет нас трепет и страх,
Да умолкнут сердец помышленья,
И повергнемся все мы во прах
Перед страшною Чашей спасенья...
О воспряни, душе, и блюди,
Не смежая духовные вежды,
И к спасительной Чаше гряди,
На Христа возложив все надежд
Сергей Городецкий. Рассказ святого Луки.
32
Солнце плыло из-за утренней земли.
Мироносицы ко гробу тихо шли.
Скорбь овеяла их облаком седым.
Кто у входа камень тяжкий сдвинет им?
Ароматы держат в трепетных руках.
Выплывает солнце в медленных лучах.
Озаряет солнце темный, низкий вход.
Камня нет! Отвален камень. Ангел ждет.
Ангел белый над гробницей Божьей встал,
Мироносицам испуганным сказал:
– Не ищите Иисуса: Он воскрес.
Он на небе и опять сойдет с небес.
Тихий ужас, сладкий трепет и восторг
Вестник чуда из сердец двух жен исторг.
Лобызаю ткани праздные пелен.
Солнце всплыло. В небе светлый, вечный звон.
1909
Вильгельм Кюхельбекер. Магдалина у гроба Господня.
Мария, в тяжкой горести слепая,
Назвала вертоградарем того,
Кто, гроб покинув, ей вещал: "Кого
Здесь в гробе ищешь, плача и рыдая?"
И отвечала: "Тела не нашла я...
Ах! Господа отдай мне моего!"
Но вдруг он рек: "Мария!" – и его
В восторге узнает жена святая...
Не так ли, больший, чем она, слепец,
Взывал я, с промыслом всевышним споря:
"Почто меня оставил мой творец?"
А ты – ты был со мной и среди горя!
Я утопал, но за руку, отец,
Ты удержал меня над бездной моря.
1832
Поликсена Соловьева. Жены-мироносицы.
Туман и заря над землёй полусонной
По склонам три женщины шли.
33
И с маслом янтарным кувшин благовонный
Ко гробу Господню несли.
Улыбкой светлеют суровые дали,
Колючие травы в росе,
И светы небес на земле засверкали
В изгибной речной полосе.
Ты первою шла и молитву шептала.
В душе твоей страх и мечта.
Заря разгоралась, заря обещала:
"Сегодня увидишь Христа!"
"Сквозь росные слёзы, в туманах зари я
Провижу день светлых чудес".
Кремнистой тропою идёшь ты, Мария,
Колючие травы и скалы нагие
Проснулись и шепчут: " Воскрес!"
Андрей Блоха. Уверение Фомы.
Не в Любви и Надежде –
Кимвалом звенящим,
Пролегло окаянство
Обессмысленных дней.
И безспорное прежде,
Смятено настоящим.
И свернулось пространство –
У закрытых дверей.
Он еще не в могиле,
Он в дыхании мира.
Он способен увидеть,
И способен понять.
Но убог и бессилен,
Притупленно и сиро.
Устремлен ненавидеть,
Никого не ценя.
Он ходил среди этих,
По пылящим дорогам.
Принимая за братьев,
Называя семьей.
Но разорваны сети,
И за каждым порогом.
Каждый собственным платит,
И ничейный и свой.
34
Эти бабские сказки –
Пустота искушений.
Этот мир не расцвечен,
И на тьму обречен.
Только серые краски,
Никаких воскрешений.
Воплощенный не вечен,
И крестом побежден.
Я поверю – коснувшись,
Если это Учитель.
Если только предьявит,
В этой Славе себя.
Поостыньте – заткнувшись.
Ради Бога – молчите!
Это прошлое давит –
Искушеньем губя.
Восемь дней ожидали,
Сокрушаясь о брате.
Темноте бесстремлений,
И терзанях тоски.
Восемь дней умоляли,
В пустоте не бросать их.
Оградить от сомнений,
Что так велики.
Он вошел через двери,
Что были закрыты.
И стоял посредине
Горним миром даря
И сомнения в Вере
Сразу стали забыты
Ибо был в полной мере
И стоял, говоря.
"Посмотри мои руки..."
Это стало неважно!
Обличенная Тайна –
Предстояла на зов.
Облегченье разлуки –
Тем, кто волею страждут.
Чья любовь не случайна,
Как носимый песок.
Как легко возвращаться,
Блудным сыном, к Отчизне.
В восходящем движенье –
Над потоком времен.
35
Как легко причащаться,
К этой Вечности Жизни.
И принять Воскресенье,
И понять что спасен.
И. Рыскин.
Святых Апостолов семья
В молитве тихой пребывает
И, веру чистую тая,
К Христу с надеждою взывает.
Исполнен каждый светлых дум,
Молитвой тихой вдохновлялся...
Внезапно точно ветра шум
По тихой храмине раздался.
То, в виде светлых языков,
Сходил к ним Дух Святой, сияя,
И на главах учеников
Почил, их светом осеняя.
И шум пронесшийся затих,
Едва коснувшися их слуха,
И сонм Апостолов святых
Исполнился Святаго Духа.
Оставив храмину, пошли
И, ставши пред учениками,
Им поучения вели.
Толпа внимающих людей
Теснится молчаливым строем,
И взор скрывает иудей
Под низко спущенным повоем.
А. Апухтин. Страшный Суд.
О, что за день тогда ужасный встанет,
Когда Архангела труба
Над изумленным миром грянет
И воскресит владыку и раба.
О, как они, смутясь, поникнут долу,
Цари могучие земли,
Когда к Всевышнему престолу
36
Они предстанут в прахе и пыли.
Дела и мысли строго разбирая,
Воссядет Вечный Судия,
Прочтется книга роковая,
Где вписаны все тайны бытия.
Все, что таилось от людского зренья,
Наружу выплывет со дна,
И не останется без мщенья
Забытая обида ни одна.
И доброго, и вредного посева
Плоды пожнутся все тогда...
То будет день тоски и гнева,
То будет день унынья и стыда.
Анна Ахматова. Распятие.
Хор ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: "Почто Меня оставил?"
А Матери: "О, не рыдай Мене..."
***
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
37