В.В. КИЛГАНОВ Калмыцкий госуниверситет

В.В. КИЛГАНОВ
Калмыцкий госуниверситет
ПРАВОСЛАВНЫЕ МИССИОНЕРСКИЕ ШКОЛЫ КАЛМЫЦКОЙ СТЕПИ
Еще в XVIII в. в Калмыцкой степи начали появляться миссионерские школы на основе
распространения православия среди калмыков, начавшегося в последней четверти XVII в.
Первоначально крещение принимали высшие слои калмыцкого населения: ханы, нойоны,
зайсанги. Правительство России поощряло распространение православия среди нерусских
народов.
Исследователи советского времени, как и во многих других проблемах истории калмыков,
тенденциозно подходили и к данному вопросу. Они писали о целенаправленной политике
царского правительства по русификации и закабалению нерусских народов», в том числе и
путем распространения христианства среди калмыков, о разных «формах поощрения»
калмыков, принимавших христианство. «Царское правительство, - утверждал Н.Ш. Ташнинов,
- стремилось обращать в христианство нойонов и зайсангов, обещая им чины более высокие и
даже ханский трон»'.
Еще более тенденциозен в своей интерпретации высказываний ряда русских чиновников,
имевших отношение к распространению христианства среди калмыков, У. Э. Эрдниев. Он
писал: «Некоторые руководящие работники царской администрации считали необходимым
вместо просвещения распространять среди калмыков христианство». Весьма характерно, что
даже стиль этого замечания как будто заимствован из партийных документов советского
периода -«некоторые руководящие работники...»2.
Вывод сделан У. Э. Эрдниевым на основе замечаний руководителей миссионерского
общества А. Крылова и П. Шестакова. Обратимся к этим авторам. А. Крылов в одной из своих
статей писал: «Закончившие курс в окружном училище, даже учившиеся в гимназии, мало или
даже совсем не влияют на соседнее население. Скоро почти все <...> делаются тем, чем они
были прежде, т.е. калмыками-степняками. Чтобы добиться слияния калмыков с русскими, надо
распространять христианство. А христианство внесет новую жизнь в среду калмыков, сделает из
них верных сынов государства»3.
Вывод, сделанный У.Э. Эрдниевым, никак не вытекает из приведенного рассуждения А.
Крылова, так же как не следует он и из слов П. Шестакова, считавшего, что «более основательное
религиозно-нравственное образование есть важнейшее средство как к отпору посторонних
антихристианских влияний на инородцев, так и к прочному и надежному их обрусению»4.
Совершенно очевидно, что распространение христианства не противопоставлялось
образованию калмыков, а способствовало ему. Любопытно, что У.Э. Эрдниев ниже пишет:
«Вопреки желанию царизма через эти школы (миссионерские - В. К.) началось распространение
среди калмыков грамоты. Хотя обучалось в школах весьма незначительное количество
учеников, но калмыцкие дети УЧИЛИСЬ читать, писать по-русски, говорить на русском языке,
что оказывало известное влияние на расширение общего кругозора калмыцкой молодежи, открывало путь для проникновения элементов русской культуры в гущу придавленного
колониальным гнетом калмыцкого населения»5. С этим утверждением можно отчасти
согласиться, если исключить из него начало фразы. В действительности дело обстояло гораздо
сложнее. С одной стороны, правительство стремилось к христианизации нерусских народов иных
вероисповеданий с целью оказания влияния на их жизнь, а с другой - лучшие представители
российской интеллигенции распространяли христианство среди «инородцев», поскольку они были
убеждены в его благотворном влиянии в нравственном и культурном отношении на народы,
населявшие Российскую империю.
Калмыки, в большинстве своем относительно молодые буддисты, а в недалеком прошлом
язычники, не могли принять новую веру убежденно, и в 30-х гг. XVIII в. многие из них, уже
принявшие христианство, стали от него отказываться.
В целях прекращения дехристианизации калмыков в местах их проживания стали создаваться
миссионерские школы. Первая миссионерская школа для обучения калмыцких детей русской и
калмыцкой грамоте была открыта в Ставропольской крепости (на Волге - В.К.). Архимандрит
Гурий отмечал: «Начало школьному обучению среди крещеных калмыков было положено
миссией Ленкевича... при крещеном калмыцком владельце Петре Тайшине...»6.
Более или менее планомерное распространение христианства среди калмыков началось по
мере организации миссионерских комитетов и братств, которые готовили миссионеров в
духовных училищах и семинариях. Эти же комитеты занимались составлением учебников для
нерусских школ или переводом русских учебников на языки других народов России.
Астраханский епархиальный комитет многое сделал для развития образования в Калмыцкой
степи. Первые попытки создания школ миссионерского типа относятся к XVII в. Преследуя
прежде всего главную цель - распространение христианства среди нерусских народов,
Астраханский комитет в то же время заботился и о просвещении калмыков.
10 декабря 1840 г. было открыто калмыцкое училище в Царицыне. «К сему учреждению,
которого цель распространить евангельское учение между племенами калмыков,
способствовало как самое расположение этих племен, так и удобность найти благонадежных
действователей из лиц царицынского духовенства»7.
Позднее в Астрахани при Ивановском монастыре была открыта школа для обучения
калмыцких детей, но она существовала недолго. Так же недолго действовали и созданные в 30-е
гг. уже XIX в. духовные школы для калмыков.
Деятельности духовных школ во многом мешало то, что обращенные в христианство
калмыки часто вновь возвращались к буддизму.
Кратко, но выразительно о таком явлении сказал один из руководителей миссионерского
общества П. Шестаков. Он писал, что в 1737г. «совратились в язычество: а) во владении Петра
Петровича Тайшина крещеных в 1732 и 1734 гг. 386 мужского пола и 292 женского, кибиток
225; б) владения Чодонова: крещенных в 1726 г. 379 мужского, 292 женского пола, кибиток
224; в) владения Дондук-Даши: крещеных в 1734 г. 142 мужского и 113 женского пола,
кибиток 83»8'
Калмыцкие дети, по свидетельству того же П. Шестакова, направлялись в миссионерские
школы в принудительном порядке, обучение в них велось на понятном для калмычат русском
языке, учителя же не знали калмыцкого языка. Именно поэтому количество миссионерских
школ постепенно сокращалось и во второй половине XVIII в. они прекратили свое
существование в Калмыцкой степи.
Однако ни правительство России, ни Святейший Синод не могли примириться с таким
положением. Поэтому с середины XIX века миссионерская деятельность среди калмыков
вновь оживилась. Управление калмыцким народом совместно с миссионерским обществом
выделили средства для создания миссионерских станов, при которых были организованы
школы. Так были открыты школы в Улан-Эрге (1877), Нойон-Шире (1879), Чилгире (1891) и
Кегульте (1900). Создавались и школы-приюты: в Булгун-Сале (1873), Яшкуле (1899),
Амта-Бургусте(1898).
Однако рост числа этих школ вовсе не означал того, что контингент учащихся в них состоял в
основном из калмыцких детей. Наоборот, их число постоянно уменьшалось и, например, в
Улан-Эргинской школе к 1908 г. не осталось ни одного ученика калмыцкой национальности.
Даже то обстоятельство, что при миссионерских школах, как правило, имелись интернаты, не
привлекало к ним внимания со стороны калмыцкого населения.
Совершенно очевидно, что организация такого количества миссионерских школ в столь
короткие по тем временам сроки без поддержки правительственных органов была бы
невозможна.
В самом деле, в распоряжении Николая I от 31 декабря 1851г. повелевалось: «крещеным
калмыкам, которые в течение трех лет со времени приступа к водворению (к оседлости. - В.К.)
совершенно устроятся и приобретут навыки к земледельческим занятиям, предоставить
двадцатилетнюю льготу от податей и всех казенных повинностей и слагать со счетов пособие,
выданное им на водворение»9.
С целью улучшения работы миссионерских школ при астраханском духовном училище были
открыты классы калмыцкого языка, в которых обучалось 10 крещенных мальчиков-калмыков и
свыше 70 русских мальчиков, изучавших калмыцкий язык. Так начиналась подготовка учителей
для миссионерских школ в улусах. Советские исследователи очень много писали о
русификаторской политике правительства в дореволюционный период, стремясь доказать, что
у правительства в целом и у конкретных его исполнителей было стремление закабалить и
ассимилировать «инородцев», т.е. в конечном итоге привести к полному исчезновению той
или иной нации или народности.
Между тем этот вопрос гораздо сложнее, чем это было принято считать. Еще дореволюционные
исследователи не подходили к нему так односторонне, как это стало принятым в советское
время.
Так, С. Фарфоровский писал: «мы от всей души присоединяемся к тому взгляду, что
современная жизнь сложилась из совокупности действия причин экономических,
этнографических, исторических и географических, и задача наших деятелей из
администрации должна заключаться в охране устоев калмыцкого быта и в предоставлении
самой жизни выработать естественное течение культуры калмыков»10.
Исследователи советского времени неустанно твердили о политике царского правительства
в деле просвещения нерусских народов России как о проявлении «великодержавного
шовинизма». Так, В.Ф. Ефремова, назвав работы А.М. Позднеева, А.Д. Сильницкого, К.М.
Аммосова, Н.А. Спасского и сдержанно похвалив их за само обращение к проблеме
образования «инородцев», делает такой вывод: «Однако правильное освещение поставленных
вопросов оказалось недоступным в силу буржуазной ограниченности их методологических
принципов»11.
Даже созданные профессором А.М. Позднеевым учебники и учебные пособия для
нерусских школ, по мнению исследовательницы, не заслуживают высокой оценки, так как их
автор находился «под влиянием великодержавного шовинизма».
А между тем само понятие «обрусение» далеко не однозначно воспринималось
российскими просветителями. В одной из работ читаем: «... понятие о том, чтобы сделать
инородцев соучастниками в истории русского народа (а это можно тогда, когда инородцы
сознательно признают подданство русского государства), понятие это равняется понятию
обрусить, которое просветителями инородцев прибавляется к коренному понятию слова
просветить. В этом суть обрусения инородцев»12.
И далее: «К сожалению, в последнее время понимание слова обрусить стало в языке
просветителей раздваиваться. Помимо истинного понимания этого слова, а именно стремления
сделать инородцев истинными подданными российского государства, стали понимать еще в
буквальном смысле - сделать инородцев русскими, т.е. заставить все национальное - язык,
костюм, обычаи - переменить на русское»13.
Передовые просветители России и в XIX, и в начале XX в. прекрасно понимали, что ни
костюм, ни обычаи, ни родной язык не мешают многочисленным народам России стать ее
подлинными гражданами. Более того, они настаивали на равенстве инородцев с коренным
населением страны. «.. .инородцам нужны равные права с коренным населением государства,
одинаковая забота о просвещении их в коренном смысле слова и гарантия национальной
неприкосновенности»14.
Российские просветители не только не стремились «русифицировать» некие народы своей
страны, а напротив, были крайне озабочены тем, что «инородцы» теряли свою самобытность, а
часто просто обрекались на вымирание. Миссионерский деятель П.С. Кулаков писал: «С точки
зрения так называемого инородческого вопроса, - вопрос о том, почему инородцы при
соприкосновении более сильной расой теряют свои самобытные черты или вымирают, и что
нужно делать для того, чтобы не дать сойти им с исторической сцены, а продолжать развиваться
и совершенствоваться, с этой точки зрения наибольший интерес представляют северные
инородцы: буряты, якуты, тунгузы, остяки, самоеды, вогулы, чукчи, юкагиры и др. мелкие
народности. Между перечисленными здесь инородцами только бурят и якутов не относят
обыкновенно к угасающим племенам, вымирание же всех остальных считается лишь вопросом
времени»15.
В этом высказывании не упомянуты калмыки, вероятно, потому, что автор называет
северные народы, но калмыки легко вписываются в этот ряд «угасающих племен». Если не
совсем можно было опасаться вымирания их как народа, то вполне очевидно, что проблема их
ассимиляции с русским народом была вполне реальной.
Не замечая, что они противоречат самим себе, некоторые исследователи в доказательство
своей концепции приводили конкретные факты из истории просвещения и образования в
Калмыцкой степи, которые доказывали, напротив, искреннее стремление русских
просветителей приобщить кочевой народ к истокам экономической и культурной жизни страны,
в состав которой они добровольно вошли.
Конечно, сделать почти поголовно неграмотное население Калмыцкой степи не только
грамотными, но и образованными людьми в короткий временной отрезок не представлялось
возможным. Но если можно согласиться с утверждением исследователя о том, что
миссионерские школы не имели большого значения в деле просвещения калмыцкого народа, то
уж никак нельзя принять его безоговорочный вывод: «Миссионерские школы были задуманы
как орудие духовного порабощения трудящихся калмыков, как орудие подчинения их великоДержавной царской власти, а стало быть, как орудие угнетения и эксплуатации трудового народа
Калмыкии»16.
Но при этом, конечно, нельзя забывать, что одной из задач миссионерских школ было
стремление к распространению христианства среди калмыков. Ее решение оказалось более
успешным среди той части калмыцкого населения, которая жила не компактно, в
относительной замкнутости и удаленности от русских поселений, а в той части, которая жила
в непосредственной близости с русскими и имела с ними более или менее постоянные и
тесные экономические и культурные контакты. Крещение калмыков было наиболее
распространено на Дону, в селениях, примыкающих к казачьим станицам. Сближение донских
калмыков с русскими происходило и потому, что многие из них служили в казачьих войсках.
В большей же своей части калмыки оставались буддистами, что и привело к тому, что
хурульные школы занимали значительное место в школьном образовании. Попытки же
организации миссионерских школ по ряду причин были не очень успешными. Миссионерские
школы часто не имели своих помещений, они располагались в здании при церкви или в комнате
священника. Стремление вести обучение на русском языке тоже не очень способствовало
расширению сети этих школ.
Существенной проблемой в деятельности миссионерских школ был недостаток
учительских кадров. Как правило, учителя, получившие специальную подготовку, встречались
в миссионерских школах крайне редко. Чаще всего преподавали в них сами священники, но
были полуграмотные учителя, едва овладевшие навыками .письма и чтения. Недостаточность
знаний, получаемых в миссионерских школах, объяснялась и непродолжительностью учебного
года, связанной с тем, что родители забирали детей весной из школы, так как семьи
откочевывали на летние пастбища.
Непопулярность миссионерских школ у калмыцкого населения в значительной мере
объясняется тем, что жителям степи была непонятна и чужда цель обучения в них. Дети
отрывались от привычных условий жизни, они не могли помогать родителям в хозяйственных
делах, а будущее их виделось родителям весьма туманным, неопределенным.
Здесь, пожалуй, можно частично согласиться с В.У. Килгановым, заметившим, что «факты
вскрывают истинное назначение миссионерских школ, заключавшееся не в просвещении
калмыцкого народа, а в том, чтобы более способных калмыцких детей по достаточному
обучению их в приюте помещать для дальнейшего образования в духовные училища и потом
пользоваться ими в своих миссионерских целях»17.
Непопулярность миссионерских школ сказывалась и в том, что закончившие их калмыцкие
юноши не стремились заниматься миссионерской деятельностью, а русские выпускники, не
овладевшие в достаточной мере калмыцким языком, не могли вести миссионерскую работу
среди калмыков. Поскольку эффективность обучения русских учащихся калмыцкому языку
оказалась чрезвычайно низкой, точнее его изучение не находило практического применения, его
преподавание в астраханском духовном училище было прекращено.
Таково было в целом положение в миссионерских школах. Тем отраднее на общем фоне
было видеть некоторые успехи двуклассной школы-приюта, открытой в Астрахани 1 ноября
1890 г. на средства епархиального комитета. Школа создавалась по образцу казанской
центральной крещено-татарской школы и типу своему напоминала двуклассные церковноприходские школы. а 1894 г. школу перевели в поселок Калмыцкий Базар, в котором при
недавно построенной церкви было специальное школьное здание. На постройку школы псковское
миссионерское общество выделило 17 тысяч рублей, а 5 тысяч дал Училищный совет
Святейшего синода. Здание школы по тем временам было одним из лучших среди школ для
«инородцев»: она была двухэтажной, с тремя классными комнатами, библиотекой, залом,
столовой и двумя спальными комнатами для учеников на 40 человек.
Вначале в школу приняли 15 человек в возрасте от 10 до 15 лет, в дальнейшем
предполагалось принимать 20 учеников ежегодно. Срок обучения в школе устанавливался в 5
лет: 1-й класс - 2 года (с младшим и старшим отделениями), 2-й класс - 2 года (с младшим и
старшим отделениями) и учительский класс - 1 год. В последнем классе учащиеся практически
готовились к миссионерской или учительской работе. В 1902 г. в процесс обучения в этой
школе были внесены изменения: оно стало четырехлетним при прежнем количестве и объеме
изучаемых предметов за счет упразднения младшего отделения 1-го класса, программный
материал которого теперь изучался в течение одного года.
В соответствии с «Положением» о школе все ученики проживали в школе-приюте и
находились на полном содержании от миссионерского комитета. Но и такое условие не смогло
затормозить процесс исчезновения миссионерских школ для калмыцких детей. Когда в 1895-96
учебном году учеников в школах осталось слишком мало, руководство комитета разрешило
принимать в них и русских детей. При этом оно мотивировало свое решение тем, что
калмыцкие дети «оказали малый успех в науках и обрусении».
Значительная часть учебного времени отводилась на предметы богослужебного характера
(до 14 часов в неделю из 30). Тем самым соотношение времени на изучение предметов
религиозного цикла и остальных почти совпадало с распределением его в церковноприходских школах (15 из 30).
При школе был открыт специальный класс, готовивший учителей для калмыцких школ
грамоты. Предметами обучения в нем были закон божий, церковно-славянский язык, церковное
пение, русский язык, чистописание, арифметика, история России, география, черчение.
Преподавали будущим учителям также основы дидактики, начальные сведения по методике
обучения в школах грамоты. На жалованье учителям и содержание учеников этой школы
отпускалось больше средств, чем для улусных школ: заведующий получал 900 рублей, старший
Учитель - 400, помощник учителя - 200, учитель-практикант - 120 рублей в год. а питание, одежду
и обувь отпускалось по 60 рублей в год на каждого ученика. ° 1898 г. школу окончили 7
учеников, из которых 4 стали работать учителями в миссионерских школах, 2 человека помощниками учителей. В 1900 г. 1 выпускников стали миссионерами. Из 9 учеников,
окончивших школу в 1902 г 2 человека были направлены для продолжения учения в казанскую
учительскую семинарию, 2 стали учителями в миссионерских школах, 1 - псаломщиком, 3
человека не получили назначения.
В 1907 г. школу окончили 8 человек, из которых один стал псаломщиком, один - учителем
народной школы, один - учителем миссионерской школы {, один поступил на частную службу.
Всего за 10 лет в школе были подготовлены к педагогической работе 24 человека, но не все
из них оказались востребованными. Калмыцкие аймачные общества не поддерживали
миссионерские школы, а стремились создавать народные школы. Так, попечитель Калмыцкого
Базара докладывал Главному попечителю о неудавшейся попытке организовать в поселке
миссионерскую школу. Он писал о том, что собранные на создание школы средства калмыки
отказались отдать на миссионерскую школу. «Татары согласились передать пожертвованные
деньги в миссионерскую школу, а калмыки прямо отказались от какого-либо расхода по
содержанию чуждой им школы и просили меня ходатайствовать перед управлением об
открытии для их детей школы, отдельной от миссионерской».
Такое отношение калмыков к миссионерским школам вынудило руководителей
миссионерского общества пойти на уменьшение числа учеников в учительском классе. Школа
в Калмыцком Базаре продолжала существовать до 1906 г., пока там не открыли народную
школу.
Постепенно закрывались и другие миссионерские школы, но чаще они преобразовывались в
церковно-приходские школы, где совместно учились русские дети и дети крещеных калмыков.
Так было в Нойн-Шире, Чилгире и Булгун-Сале. В 1909 г. миссионерская школа в Яшкуле стала
школой грамоты общего типа.
Подводя итоги деятельности миссионерских школ в Калмыцкой степи, отметим их
положительное влияние на общее улучшение просвещения среди калмыков, постепенное
увеличение грамотности у калмыков. И хотя эти школы преследовали и вполне определенную
цель - христианизацию калмыков, односторонняя их оценка как «орудия подчинения
самодержавной власти» недопустима.
Не следует преувеличивать значение и роль миссионерских школ в деле образования в
Калмыцкой степи, но не стоит и перечеркивать стремление правительства и Святейшего синода
к просвещению народа. Их деятельность в этой области, конечно же, не сводилась только к
христианизации калмыков через миссионерские школы. Как уже не раз отмечалось, исследователи
советского времени подходили к этому вопросу тенденциозно, с заданных идеологических
позиций.
Пои стремлении к возможно большей объективности нельзя было не прийти к выводу о том,
что хотя попытки христианизации калмыков удавались мало, в целом деятельность
миссионерских обществ и школ, открываемых ими, следует оценить положительно.
В сущности, миссионерские школы в Калмыцкой степи по своим программам соответствовали
церковно-приходским школам, хотя последние на первых пах немногим отличались от
элементарных школ грамоты. До 1884 г. церковно- приходские школы, школы грамоты и
миссионерские школы для «инородцев» мало отличались друг от друга.
13 июня 1884 г. были обнародованы «Правила о церковноприходских школах», и вскоре, уже
в 1886-1887 учебном году, миссионерские школы начинают заниматься по программам
одноклассных церковно-приходских школ. Миссионерские школы были организованы русским
православным духовенством при поддержке правительства для христианизации калмыцкого
населения. Попытка сделать детей калмыков грамотными не всегда удавалась в миссионерских
школах. По-прежнему параллельно с миссионерскими школами существовало хурульное
обучение, хотя и оно не слишком способствовало грамотности большей части калмыцкого
населения.
ПРИМЕЧАНИЯ
'Ташнинов Н.Ш. Очерки истории просвещения Калмыцкой АССР. Элиста,
1969. С. 29-30.
2
Эрдниев У.Э. Калмыки. Историко-этнографические очерки. Элиста, 1985. С.
204.
'Крылов А. Умственное и нравственное развитие донских калмыков и особенности их быта.
Новочеркасск, 1873. С. 22.
4
Шестаков П. Некоторые сведения о распространении христианства у калмыков //
Миссионерский сборник статей и заметок о калмыках и киргизах, кочующих в Астраханской
губернии. Астрахань, 1910. С. 77.
5
Эрдниев У.Э. Указ. соч. С.205.
6
Гурий (Степанов). Очерки по распространению христианства среди монгольских племен.
Казань, 1915. С. 54.
'Северная пчела, 1840. № 72.
8
Шестаков П. Указ. соч. С. 81.
'Ташнинов Н.Ш. Указ. соч. С. 31.
Фарфоровский С. Народное образование среди калмыков Большого Дербета в связи с их
бытом и историей // Народное образование, 1910. № 6. С. 214.
Ефремова В.Ф. Очерки по истории школьного образования в Калмыкии. Автореф. дисс...
канд. пед. наук. Л., 1970. С. 8.
12
Современные вопросы и нужды в деле просвещения восточных инородцев. Сб. статей по
инородческому делу. 1907. С. 2.
"Там же.
14
Там же.
"Кулаков П.С. Инородцы и инородческий вопрос на нижегородской всероссийской выставке //
Русское богатство. 1886. № 2. С. 79.
16
Килганов В.У Становление школьного образования в Калмыкии. Элиста; 1968. С. 32-33.
|7
Тамже. С. 32-33.
Востоковедные исследования в Калмыкии: Сб. науч. ст. Калм. гос. ун-т. – Элиста: Издво Калм. ун-та, 2006.- С.40-50.