Monika Spivak Белый-Ася-Насша в русских архивах 1. Материалов непосредственно из Дорнаха в российских собраниях немного. Значительно больше материалов позднего происхождения. Однако они важны, так как помогают понять дорнахский период биографии Белого и хотя бы отчасти распутать тот сложный клубок отношений, который соединил Андрея Белого с сестрами Тургеневыми. Здесь я хотела бы обратить внимание лишь на один комплекс материалов, показывающий, как Белый оценивал роль Наташи и Аси в своей судьбе. Илл. 1. Это – «Линия жизни» Андрея Белого, автобиографическая схема, охватывающая период с рождения до 1927 года. На увеличенном фрагменте большого панно видно, что Ася актуальна с конца 900х. Илл. 2. 1909-ый – год начала их романа. Ася пишет портрет Белого, они становятся близки. Близость, на взгляд Белого, рушится не в 22 году, как принято считать, а в 19-м. Именно в январе 19-го Белый получил от Аси глубоко оскорбившее его холодное письмо. В Берлине же 22 года, если следовать концепции Белого, произошло лишь внешнее оформление разрыва, случившегося ранее. Период значимых отношений с Наташей начинается тогда же, когда и с Асей, и заканчивается 16-м годом, отъездом Белого из Дорнаха в Россию. Контакт с Наташей окрашен черным. Я не знаю, имеют ли другие использованные в схеме цвета символическое значение. Но черный – однозначно негативный цвет. На детали, озаглавленной «Кульминационный пункт жизни», подробно прорисован период жизни при Штейнере. Илл. 3. На схеме отчетливо видно, что с появлением в дорнахской жизни Белого Наташи связан срыв мистического пути, духовное падение. Три раза появляется на схеме имя Наташи и все три раза линия жизни резко идет вниз. Особенно силен этот обрыв во второй раз, после поездки в Норд-Чепинг в августе 1914 года. Симптоматично, что роль Наташи в своей жизни – вероятно, по разрушительности и катастрофичности – Белый фактически уравнивает с мировой войной, поставившей Европу на край гибели. На третьей детали Белый дал проекцию жизни с точки зрения воздействия сил света и сил тьмы. Илл. 4. Ася появляется в 1909 году – как светлый ангел. В темную фазу она перемещается в 1922 г., когда бросает Белого. Наташа же дана однозначно как персонаж демонический. 2. Материалы, непосредственно связанные с Дорнахом, можно условно разделить на две категории. Те, которые Белый сам привез в Россию, и те, что попали в Россию в 90-е – 2000-е годы. Первых – совсем мало (есть несколько рукописей). Возвращаясь через воюющие страны, Белый даже технически не мог взять с собой большой багаж. К тому же он не предполагал, что покидает Дорнах навсегда. Из того, что он привез, тоже, вероятно, не все сохранилось. Что-то оказалось в государственных архивах (НИОР РГБ), что-то, как мне кажется, было просто уничтожено, что-то, возможно, попало в частные собрания и – хочется верить – когда-нибудь всплывет. Так, недавно мы в музее получили саквояж с мемориальными вещами писателя. Клавдия Николаевна Бугаева, его вторая жена, незадолго до смерти подарила этот саквояж младшему другу – литературоведу Александру Богословскому. Богословский был связан с диссидентским движением, опасался обысков и ареста, и в 80-е годы саквояж переехал в Париж, где более 30 лет простоял в доме одного из сотрудников посольства. Только в 2010 году саквояж был возвращен в Москву. Так вот, среди вещей Белого оказался небольшой кусок черепицы с крыши первого Гетеанума. Очевидно, что Белый привез его из Дорнаха как дорогую память и – как осколок, застрявший в его сердце. Потому что Дорнах для Белого – не только радость и счастье, но и незаживающая рана, постоянная боль. 3. Дорнахские материалы, которые с середины 90-х стали появляться в России, восходят в основном к архиву Аси Тургеневой. Часть попала к знаменитой переводчице Светлане Гайер, часть – к Валентине Рыковой, часть еще к кому-то. Из материалов, поступивших к нам в музей, особый интерес для тематики секции представляют книги Андрея Белого, в том числе – книги с автографами. Эти книги принадлежали и самой Асе, и Наташе, и мужу Наташи – Александру Поццо, о чем свидетельствуют владельческие надписи. Видимо, Ася после смерти сестры в 1942 г. и смерти Александра Поццо в 1941 г. забрала часть их книг себе. С книгами, изданными до 12 года, все понятно – Белый их привез с собой в Дорнах и оставил. Однако подавляющее большинство книг, сохранившихся в библиотеке Аси, выпущены после 16 года, после возвращения Белого в Россию. Например, книги 18 года – «Кризис жизни», «Кризис мысли», поэма «Христос воскрес». Все три – с дарственными надписями Асе, одна из которых очень пронзительная: «Милой Асе почти без надежды увидеть». Видимо, Белому удалось (по почте или с оказией) передать эти книги из революционной России в Дорнах. Оказались в асином собрании и книги второй половины 1920-х: «Москва под ударом» – 26 года, «Крещеный китаец» – 27 года. Непонятно, сам ли Белый эти книги посылал или они приобретались в Европе. Как бы то ни было, но это, как кажется, показывает, что интерес к Белому у Аси или Наташи (на книгах нет помет) сохранялся и после расставания. Особый, почти детективный интерес представляют книги, изданные в Берлине, в период эмиграции Белого. Их достаточно много. И большая их часть точно вышла после разрыва отношений Белого и Аси (март-апрель 22 года). Как известно, после ухода Аси Белый, пребывая в отчаянии, переехал из центра Берлина в Цоссен, где написал книгу стихов «После разлуки». Большинство стихотворений в книге посвящено Асе и трагическим переживаниям, с ней связанным. И именно эту предельно откровенную книгу Белый все же вручил Асе – через год после разрыва. «Милой Асе// Анне Алексеевне Тургеневой// Автор.// Страстная Среда// 23 года// Штуттгарт”, – гласит дарственная надпись. Указание на Штутгарт означает, что встреча с Асей произошла в марте 23 года во время съезда антропософов, на котором выступал Штейнер (Белый тогда имел с ним последнюю, примирительную беседу) и давались эвритмические представления (видимо, Ася в них участвовала). Примечательно, что Белый ездил в Штутграт уже с Клавдией Николаевной, своей будущей второй женой… За строками дарственной надписи – «Милой Асе// Анне Алексеевне Тургеневой // Автор…» – стоит не до конца прочитываемый драматический сюжет. Эту надпись, сделанную карандашом, Ася почему-то стерла (текст был восстановлен впоследствии по вмятинам на бумаге). Ей могло не нравиться демонстративное двойное обращение: «Ася» и одновременно «Анна Алексеевна Тургенева», видимо, указывающее на два возможных регистра отношений: официальный, предполагающий имя, отчество, фамилию, и близкий, интимный, при котором, как прежде, адресатом автографа и всей книги оставалась Ася, жена и возлюбленная. Но, думается, в этой надписи было и что-то еще, для Аси неприятное или болезненное, скорее всего связанное со Страстной Средой. В первую очередь, это, конечно, указание на дату вручения книги. Православная Пасха в 23 году приходилась на 8 апреля, а Страстная Среда – на 4ое. Однако к 1 апреля Белый уже вернулся в Берлин, так как антропософский съезд уже закончился (он проходил с 25 по 29 марта). Значит, такая датировка невозможна. Зато католическая Пасха пришлась на первое апреля, а Страстная Среда соответственно – на 28 марта. Как раз на середину «Штутгартской недели». То есть писатель имел в виду католическую Страстную Среду. Вообще датировка по церковному календарю для Белого нехарактерна. Потому логично предположить, что имелся в виду и некий дополнительный смысл. Страстная Среда, могла, к примеру, играть важную роль в личном календаре Белого и Аси. Быть может, именно в Страстную Среду 22 года, то есть год назад, и произошел решительный разговор, обозначивший разрыв… В 1922 году католическая и православная Пасхи совпали и отмечались 16 апреля. По времени это подходит. Но не исключено, что Белый и Ася также учитывали литургическую символику Страстной Среды. Стихиры, которые читают в этот день, построены на воспоминании и контрастном сопоставлении двух евангельских событий: помазании Христа миром, которое совершила «блудница» Мария Магдалина, и предательском умысле Иуды. Например: «Простре блудница власы Тебе, Владыце, простре Иуда руце беззаконным…». Так что, возможно, Ася прочла здесь обидный намек на свое предательство. Однако это предположение заслуживает специального исследования. В любом случае – ясно, что и через год после разрыва Белый, вручая Асе сборник «После разлуки», снова объяснялся в любви и предлагал внять его мольбам о возвращении. Не менее значимым кажется то, что сборник «После разлуки» Белый подарил не только Асе, но и… Наташе. Причем, дарственная надпись Наташе более нежная и, я бы сказала, интимная, чем на Асином экземпляре книги: «Дорогой Наташе// в знак искренней// любви// Андрей Белый// 26 сент.23 года// Берлин». В тот же день Белый преподнес Наташе еще одну свою книгу – «Записки чудака», в которой так же, как и в сборнике «После разлуки», с предельной откровенностью рассказывается о любви к Асе и о боли, вызванной разлукой с ней. Этот подарок Белый сопроводил еще более нежным инскриптом: «Дорогой Наташе Поццо- // Тургеневой с искренней // любовью и приязнью. // Андрей Белый. //26 сентября 23 года”. Судя по Ракурсу к дневнику, Белый в Берлине встречался с Наташей дважды. Один раз осенью 21 года, сразу после приезда в Берлин. Второй – осенью 23 года; как следует из инскриптов – 26 сентября. К этому времени Белый уже получил разрешение Наркомпроса вернуться из Германии, но еще томительно ожидал въездной визы. Белый, что называется, сидел на чемоданах, и встреча с Наташей (обозначенная в Ракурсе к дневнику как «приезд Наташи») была прощальной. Можно опять-таки лишь предполагать, о чем говорил Белый с Наташей во время ее сентябрьского приезда и какой смысл вкладывал он в прощальный подарок и в подчеркнуто нежные слова дарственной надписи. Несомненно, речь не шла о возвращении прежней страсти. Как кажется, говоря об искренней любви и приязни к Наташе (при этом – на книгах, пронизанных чувствами к Асе), Белый хотел вернуться к прежней системе координат и если не восстановить прежние, идиллические, не омраченные темными страстями отношения, которые некогда связывали его с Асей и Наташей, то расстаться на хорошей ноте. Думается, ему это удалось. Белый покинул Берлин 23 октября. Началась жизнь в советской России – со своими горестями и радостями. В числе радостей – обретение новой любви. Речь, естественно, о Клавдии Николаевне. Завершающим аккордом в этой долгой и весьма запутанной пьесе стала смерть Белого (в 34 году). Очерк-некролог написала Ася Тургенева (возможно, по просьбе Марии Сиверс). Наташа, как следует из объявлений в газете «Последние новости», организовала в феврале в Париже вечер памяти Белого и чуть позже, в апреле – выступила с докладом «Значение для нашего времени жизни и творчества Белого». Не остался в стороне и Александр Поццо, к тому времени уже бывший муж Наташи. Он в 34 году работал в Варшаве, где тоже прочел лекцию о Белом, поделился воспоминаниями. «Талантливому лектору – сообщалось в прессе, – удалось нарисовать перед слушателями трагический и нежный образ мятущейся души поэта-мыслителя и любящего сына своей несчастной Родины. Один из самых блестящих учеников Владимира Соловьева, затем горячий поклонник Рудольфа Штейнера (антропософа) и, в конце концов, подневольный гражданин большевицкой страны. Чуткий, своеобразный и тонкий философ среди грубых, тупых, невежественных, но самоуверенных большевицких заправил…». То есть – откликнулись все участники дорнахской драмы. Хочется думать, что смерть смела все то наносное, дурное, что происходило между Белым, Асей, Наташей и Александром Поццо. И выявила то настоящее, что было в основе их отношений. В заключение я хотела бы привести цитату из письма Белого к Марии Сиверс, написанного 13 января 15 года, то есть в разгар всей этой драматической истории. В этом письме, хранящемся в Дорнахе, в архиве Штейнера, Белый пытался объяснить, что же их всех соединяло: «Мои отношения к людям мне дорогим и близким (к Асе, Наталии Алексеевне Поццо, к Александру Михайловичу Поццо) установились не на основании… одной только симпатии, или интимного понимания друг друга, или совместного искания пути жизни…; с каждым по-разному была радость встречи; <…> целое наших отношений несу я, как событие дорогое, ценное и огромное в моей жизни. И потому-то: <…> временные дисгармонии их проношу я в душе <…> как развитие симфонической темы <…> "Есть тайная связь всех тех, кто перешагнул за грань оформленного" <…> я мог бы эти слова приложить к лейтмотивам отношений нас 4-х друг к другу…».