начале XX веков

ББК 63.3(2) 53 – 284.3 (235.557)
Е.Г. Подгайко (Троицк)
«НЕМЫЕ И ЗАБЫТЫЕ»: ВОЗМОЖНОСТИ ИЗУЧЕНИЯ
ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ ЖЕНСКОЙ ДОМАШНЕЙ ПРИСЛУГИ
В ГОРОДАХ ЮЖНОГО УРАЛА В КОНЦЕ XIX – НАЧАЛЕ XX ВВ.
В современной исторической науке особой отраслью стала, так
называемая, микроистория или «история снизу», объектом внимания которой
стал «маленький человек», чья жизнь долгое время не являлась предметом
профессионального интереса историков. Лишь во второй половине XX вв.
пришло понимание того, что, пристально изучаемые глобальные события –
войны, революции, реформы и т.д. – как в зеркале отражаются в частных
судьбах миллионов обычных людей. Однако проникнуть в детали личного
опыта «маленького человека» оказалось нелегко, поскольку, не оставив
заметного следа в экономике или политике, не написав выдающихся
литературных произведений и пр., он остался «невидим» для истории.
Среди «лишенных исторического голоса» «маленьких людей» были
представители обоих полов, тем не менее, микроистория с самого начала
была «обречена на гендерную чувствительность» [1; с. 86]. Женщины, долгое
время оставались в исторической тени, причем, их «социальное подчинение
и «бессилие» определялось не только и не столько социальной позицией
(которая могла быть и высокой), сколько именно принадлежностью к полу»
[1; с.86].
Одной из «немых и забытых» [2] категорий женского населения в
Российской империи являлась домашняя прислуга. Этот факт отражал не
только гендерное, но и внутригендерное неравенство: «женщины, в силу
различных причин не имеющие возможности самостоятельно поддерживать
необходимый уровень быта (чистоты, заботы о детях),…эксплуатировали
женщин с более низким социальным статусом» [3; с. 5].
«Немота и забытость» служанок были обусловлены, с одной стороны,
долгим отсутствием интереса к жизни социальных низов, с другой стороны,
практически полным отсутствием источников личного происхождения –
воспоминаний, писем, дневников и т.д., – которые бы оставили женщины,
принадлежавшие к данной категории населения.
Последнее обстоятельство объяснялось как низким уровнем
образования прислуги (за исключением гувернанток), так и чрезмерной
занятостью, в том числе тяжелым физическим трудом (особенно кухарок и
прачек).
Именно отсутствием подобного материала, на наш взгляд, можно
объяснить тот факт, что истории прислуги в дореволюционной России
посвящена лишь одна зарубежная монография А. Рустмейер «Прислуга в
Петербурге и Москве. 1861 – 1917: истоки, будни, социальная роль».
Развернутых же отечественных исследований по данной теме пока нет, хотя,
конечно, «некоторые аспекты затрагиваются в работах по социальной
1
стратификации российского общества, истории детства, в публикациях по
истории гувернанток и нянь» [3; с. 8]. Особенные трудности возникают при
изучении жизни домашней прислуги в провинции.
Тем не менее, проникнуть в некоторые детали повседневной жизни
женщин-служанок, составить представление об их зачастую непростых
взаимоотношениях с хозяевами, их месте в социальной структуре женского
населения и т.д., возможно с помощью других источников: например, статей
и объявлений в газетах; воспоминаний хозяев или тех, кто наблюдал жизнь
прислуги со стороны; некоторых официальных источников (полицейских
отчетов, материалов переписи населения, отчетов благотворительных
обществ и пр.).
Рассмотрим возможности указанных источников в отношении
исследования повседневных взаимоотношений домашней прислуги с
хозяевами в городах Южного Урала в конце XIX – начале XX вв.
Домашней прислугой традиционно назывались люди, оказывавшие
оплачиваемую помощь в ведении домашнего хозяйства – кухарки, няни,
гувернантки, горничные, прачки и т.п. [3; с. 5].
В городах Южного Урала профессиональная группа служанок и
поденщиц была достаточно многочисленной. Согласно данным первой
переписи населения, состоявшейся в 1897 г., работой частной прислуги и
поденным трудом зарабатывали на жизнь в Оренбургской губернии 5433
женщины (7,3% женского городского населения) [4; с.108 – 109], в Уфимской
губернии – 5976 женщин (11,2% жительниц городов) [5; с. 92 – 93].
Большинство домашней прислуги (за исключением гувернанток)
рекрутировалось из крестьянок, приехавших в город в поисках заработка,
либо из представительниц городских низов. В рассказе «Дерево»,
напечатанном в челябинской газете «Голос Приуралья», была
воспроизведена процедура знакомства хозяев с новой служанкой: «На кухне
Николай Иванович увидел дюжую девицу, широкую, плечистую, с угрюмым
взглядом маленьких серых глаз. В руках у нее торчал узел.
– Деревенская? – Да. – Паспорт есть? – Есть.
Показала грязную бумажку, которая оказалась паспортом. 18 лет, девица,
паспорт скоро просрочится» [6].
Возраст прислужниц сильно варьировался. В Оренбургской губернии
служанки 12 лет и моложе составляли 5% от всей женской прислуги. В
каждой последующей возрастной категории число женщин, идущих в
служанки, возрастало: 13-14 лет – 7,8%; 15-16 лет – 11,2%; 17-19 лет – 13,1%.
Большинство женской домашней прислуги находилось в возрасте 20-39 лет –
38,6%. В более старших возрастных категориях количество работающих
женщин, в том числе, служанок, резко сокращалось: 40-59 лет – 18,9%; 60 лет
и старше – 5,1% [4; с. 106 – 107]. В Уфимской губернии сохранялась та же
закономерность [5; с. 90 – 91].
Зачастую возраст зависел от функций, которые должна была выполнять
служанка. Если кухарками нанимались взрослые женщины, имевшие опыт
ведения домашнего хозяйства, а горничных подыскивали, как правило, среди
2
молодых девушек и женщин, то няней или подручной кухарки могла стать
девочка-подросток.
Прислуга в семье со средним достатком была обычным явлением. В
зависимости от количества членов семьи и семейного достатка, в доме могло
быть несколько служанок. Так, жене челябинского акцизного чиновника
А. И. Теплоуховой, в ведении домашнего хозяйства помогали кухарка и
нянька, позже наняли горничную: «Ребят с Герцами семь человек, дом
большой, пришлось взять горничную Матрешу», – писал глава семьи К. Н.
Теплоухов [7; с. 121].
Однако большинство провинциальных горожан нанимало одну
служанку, которая должна была выполнять различные поручения хозяев по
дому. В этом случае, возраст прислуги зависел от денежных возможностей
хозяев, а также от их готовности тратиться на содержание прислуги. В
троицкой газете «Степь» упоминается «12-летняя Евдокия Кадочникова,
состоявшая прислугой у г. Скобелкина» [8]. В газете «Уфимский край»
встречается имя Екатерины Суденщиковой 14 лет, прислуги инспектора
гимназии и т.д. [9]. В обоих случаях речь шла о девочках-подростках, услуги
которых, очевидно, стоили гораздо дешевле, чем труд взрослых женщин.
С большинством обязанностей домашней прислуги, не требовавших
специальных знаний или умственных усилий – стиркой и утюжкой белья,
уборкой и пр. – справиться могла любая физически здоровая женщина,
поэтому хозяева, в целях экономии средств, иногда брали в служанки
женщин, страдавших умственной отсталостью или психическими
отклонениями.
С такой домработницей столкнулся во время первой
Всероссийской переписи населения 1897 г. один из оренбургских
переписчиков: «Заканчивая перепись, в одном доме услышал всхлипывания и
хихиканье. Всхлипывала 16-летняя плачущая прислуга, придурковатая
девушка. Бросилась в ноги: «Ваше благородие, не хочу я за Яшку идти,
запишите меня за Петрянькой» [10].
Хорошую прислугу – молодую, здоровую, «вышколенную», умелую,
расторопную, услужливую – найти в провинциальном городе было нелегко.
В связи с этим потенциальные служанки в некоторых случаях могли
диктовать собственные условия найма: «Ищу место няни, только без белья»
[11].
В наиболее привилегированном положении находились гувернантки и
кухарки. Последние пользовались особым спросом. М. А. Нечаева,
побывавшая в Челябинске в начале XX века, отмечала, что «несмотря на
спешное домостроительство», в Челябинске «очень трудно найти как
удобную квартиру, так и хорошую прислугу». По ее словам, для комнатных
услуг еще можно было подыскать деревенскую девушку и приучить её к
домашним работам. Кухарок же катастрофически не хватало. «Кто хочет
иметь хороший стол, – писала Нечаева, – тот должен выписывать кухарку из
Петербурга или обречь себя на произвол местной «стряпки», которая грозит
каждый момент вас покинуть, если вы не исполняете всех её капризов.
3
Кухарки – вот кто может иметь в Челябинске благодарный заработок и
постоянные места за отсутствием конкурентов» [12].
Однако спрос на умелых поварих был высок не только в активно
развивавшемся в связи со строительством Транссибирской магистрали
Челябинске. Эта проблема существовала во всех городах Южного Урала, что
отражалось в многочисленных объявлениях с предложением работы. К
кухаркам предъявлялись примерно одинаковые требования – здоровье, опыт,
умение хорошо готовить, иногда рекомендации: Уфа – «Нужна хорошая
кухарка» [13]; Верхнеуральск – «Нужна опытная здоровая кухарка за
хорошее вознаграждение» [14]; Троицк – «Нужна кухарка 40 – 45 лет,
умеющая самостоятельно готовить» [15]; Орск – «Нужна кухарка на
хорошее жалование. Без рекомендаций о прежней службе не приходить» [16]
и т.п. Кстати, на повариху с рекомендациями могли претендовать только
состоятельные хозяева.
Часто предъявлялось требование об отсутствии у будущей кухарки
вредных привычек. Безусловно, их выдвигали наниматели, уже
столкнувшиеся с данной проблемой. Объявление «Кухарка-повариха трезвая
нужна!» [17] выглядит настоящим криком души.
И все же найти повариху в соответствии с прописанными
требованиями было крайне сложно. Так, упоминавшаяся выше А. И.
Теплоухова наняла некую Матрену – рябую крестьянку из деревни
Мартыновка. Матрена пленила будущую хозяйку добродушием, умением
ходить за скотом, но стряпухой оказалась неважной: «В первый
самостоятельно приготовленный обед после супа подала жареную телятину,
густо посыпанную сахаром – «чтобы слаще было» [7; с. 78]. Сменившую
Матрену новую кухарку, – «несимпатичную бабенку, годившуюся только на
черную работу», – Анна Ивановна терпела только ради ее работящего мужа
Филиппа (скотника, кучера, садовника, истопника в одном лице) [7; с. 121 –
122].
Один из оренбургских обывателей вообще пришел в полное отчаяние,
сменив за три года четверых кухарок: «Начать с того, что ни у кого из них не
было паспорта, – написал он в газету «Оренбургский листок», – Затем из 4-х
кухарок ни одна не жила со своим мужем, но зато они все жили с чужими
мужьями. Три из четырех обидели меня так безбожно, что я ни одной не мог
продержать больше месяца. Первая из отправленных мною заключила союз
мести с мужем второй кухарки, пьяницей и вором…» [18].
Так же трудно было найти и хорошую горничную. Горничных, как и
кухарок, потенциальные хозяева искали через объявления в газете.
При таком спросе горничные и кухарки позволяли себе капризы,
ставшие настолько распространенным явлением, что им был посвящен
специальный фельетон «Пасхальные визиты», напечатанный в газете
«Оренбургский листок»: «Наша прислуга тоже визитирует и измучила нас,
она ничем недовольна:
– А моя барыня золото, мне заграничной материи на платье подарила.
Смотри, вон и плонба.
4
– Дура ты, да ведь это же плонба от окорока перевешена. Я бы за такую
кровную обиду чичас пачпорт потребовала» [19].
Эта же проблема звучит в шуточной «песне», которую, по словам
фельетониста, «горничные и кухарки пели в унисон»:
«За наши занятья и за усилий ряд,
Лишь ситцевые платья хозяйки нам дарят.
Пройдет лишь праздник в злости, мы скажем им: «Прощай!»…
Хоть хорошо, что гости дают и нам на чай!...» [19].
Безусловно, подобные фельетоны отражали позицию хозяев, их
зачастую высокомерный взгляд на собственную прислугу, сохранившийся
еще со времен крепостного права и обусловленный тем, что старые понятия и
мерки меняются медленнее, чем самый процесс жизни. Претензии прислуги
хозяева считали совершенно необоснованными. Герой газетного рассказа
«Дерево» – челябинский чиновник Николай Иванович – озвучил мнение,
видимо, нередко встречавшееся среди домохозяев: «Беда с этим умным
народом – то обращение вежливое, то улучшения экономические подавай.
Нам нужна только рабочая сила и только мускулы нам нужны, а сама может
быть и деревом» [6].
Многочисленные жалобы хозяев в газету могут создать впечатление,
что болтливая, вороватая, неаккуратная или ленивая домашняя прислуга
постоянно притесняла собственных работодателей. Однако на наш взгляд,
увеличение числа конфликтов являлось следствием изменений,
произошедших в положении и самосознании служанок в период
модернизации и обусловивших двоякость позиции, занимаемой ими в
обществе.
С одной стороны, в изучаемый период социальная позиция домашней
прислуги оставалась достаточно низкой и продолжала восприниматься как
подчиненная и зависимая. В связи с этим, служанки нередко становились
жертвами хозяйского произвола, сталкивались с несправедливостью и
ущемлением собственных интересов.
Например, при маленьком жалованье, они несли материальную
ответственность за доверенное им имущество хозяев. Характерный случай
был описан в газете «Оренбургский листок»: служанка Никитина купила в
магазине 10 фунтов муки, когда пришла домой, оказалось, что ей недодали
сдачу. В магазине отказались вернуть деньги, а хозяева не согласились
забыть про ущерб, и «горемычная служанка обратилась в суд» [20].
Судьба женщин, особенно приезжих, устроившихся работать
прислугой, во многом зависела от нравственных качеств, особенностей
характера, темперамента, а также образа жизни их хозяев. Так, автор
воспоминаний «Моя жизнь» Е. Кореванова в 1907 г. приехала в поисках
заработка из деревни в г. Челябинск, не имея здесь ни родственников, ни
друзей, ни даже просто знакомых. Проведя ночь на постоялом дворе, где в
соседней комнате «всю ночь пьянствовали, орали какие-то песни, ругались»
казаки, она с утра пошла на рынок, который в то время являлся своеобразной
биржей труда: «Десятки женщин становились у какого-нибудь магазина и
5
ждали нанимателя. Наниматель обходил их, осматривал с головы до ног и
начинал торговаться. Через эту «биржу» я несколько раз нанималась в
прислуги в разные дома. Чего только я не насмотрелась, чего не наслушалась
в этих домах!».
Хозяевами Коревановой становились то евреи, сын которых был до
смерти избит во время погрома и скончался в больнице, то «политические»
(сын хозяев сидел в тюрьме «за политику»). Затем девушку наняли кухаркой
в богатый дом: «Мне отвели кухню, я помещалась во флигельке. Я начала
стряпать и ухаживать за скотом и домашней птицей... Что за семья не
интересовалась, но стряпать приходилось очень много. Однажды принесла
что-то в белую кухню, а дверь в столовую была приоткрыта, а там – очень
много пестро одетых девушек.…». Оказалось, что она работает кухаркой в
доме терпимости. За помощь одной из проституток, которая тоже приехала в
Челябинск из деревни в поисках работы, но по неопытности оказалась в
данном заведении, Кореванову рассчитали [21].
В отдельных случаях образ жизни хозяев мог поставить под угрозу
здоровье, и даже жизнь служанки, как, например, в случае с Гатифой
Стубаевой, которая работала прислугой у сидельца пивной лавки Василия
Мензина 55 лет, в г. Оренбурге. Мензин, придя в лавку после двух дней
кутежа, поссорился с женой и начал ее избивать. На шум прибежала
прислуга, стала просить не бить жену, но хозяин «от этого потерял всякую
власть над собой», выхватил револьвер и выстрелил в служанку. Пуля засела
в правой стороне груди Стубаевой, не оставив 30-летней замужней женщине
надежд на выздоровление [22].
Домашняя прислуга могла пострадать от руки не только хозяина, но и
хозяйки. Согласно данным английской исследовательницы Л. Энгельштейн,
26% преступлений, совершенных женщинами, приходилось на убийства
прислуги [23; с. 107]. Правда, в абсолютных величинах эти данные выглядят
не столь угрожающе: например, в Оренбургской губернии в 1892-93 гг. из
883 преступлений против жизни, здравия, свободы и чести частных лиц на
долю женщин пришлось лишь 29, то есть, около 7 слуг пострадали от рук
хозяек [24]. Но, в любом случае факт совершения убийства, особенно
женщиной, остается печальным.
Служанок, как женщин с заведомо низким статусом, могли обидеть,
заранее уверенные в их безответности, даже представители власти. «Вчера
прачка мыла белье на реке возле моста», – писала газета «Верхнеуральский
листок», – «Проходившие по мосту два пьяных стражника решили, что это
непорядок. «Утонешь, отвечать за тебя придется!», – кричал лихой
блюститель порядка, украшенный тремя медалями и крестом, – «Выходи на
мост, вздую тебя нагайкой, такая сякая!» И посыпались самые отборные
ругательства по адресу прачки…[25].
С другой стороны, изменения, произошедшие в обществе после отмены
крепостного права, коренным образом повлияли на самосознание домашней
прислуги, что особенно ярко проявлялось в ее естественном стремлении
жить не хуже работодателей. Однако обеспечить себе «красивую жизнь»
6
честным трудом служанка не могла. Литератор А. Туркин, сотрудник газеты
«Голос Приуралья», обозначил заработок домашней прислуги в Челябинске в
семье чиновника средней руки как «стол, постель и 5 руб. в месяц
жалования» [6]. Заработок прачки составлял около 15 руб. в месяц [26; Л. 22]
(для сравнения: столько же получала народная учительница, и ее жалование,
при школьном столе и квартире общественностью расценивалось как
нищенское) [27].
Поэтому девушки из прислуги часто искали достойный заработок в
разврате: «Сравнивая свое тусклое прозябание с ярким разгулом
проститутки, девушка-работница не видит никаких преимуществ на стороне
своего честного труда», – говорила в своем докладе на I Всероссийском
съезде для борьбы с торгом женщинами либеральный общественный деятель
и писатель А.В. Тыркова [28; с. 135].
Согласно сведениям за 1855, 1873 и 1896 гг., приведенным на том же
съезде представителем московского профсоюзного общества портных и
скорняков города Москвы З.М. Ивановой; а также согласно анкете о влиянии
женского труда на проституцию, проведенной в Санкт-Петербурге в марте
1910 г. попечительным комитетом дома милосердия, наибольший процент
среди проституток во все указанные годы составляли прислуга, работницы
ремесленных мастерских и фабрик, а также работницы надомных промыслов
(швеи и др.) [28; с. 135].
Из тех же профессиональных групп рекрутировались продажные
женщины и на Южном Урале: например, в Оренбурге в 1896 г., из 181
проститутки, взятой на учет санитарной комиссией по надзору за распутным
поведением женщин, 80 девушек ранее трудились в качестве домашней
прислуги [29].
На наш взгляд, преобладание среди проституток бывших служанок
далеко не случайно, поскольку именно они имели перед собой наглядный
пример «сытой» жизни хозяев – вкусная еда, модные наряды, развлечения.
Недаром в начале XX в. стали раздаваться призывы к состоятельным
женщинам отказаться от роскошных нарядов, которые провоцируют у
представительниц низших сословий желание подражать: «Барыня носит
корсет, буфы и т.д. Тоже делает ее горничная, кухарка, портниха, фабричная
работница… Бедные девушки ради красивого платья торгуют своим
телом…Реформа женской моды – вопрос не только личной, но и
общественной гигиены» [30; с. 17].
В некоторых случаях служанки пытались поправить свое материальное
положение путем воровства у собственных хозяев. Недаром именно среди
домашней прислуги были нередки случаи мелких краж хозяйского
имущества: у жены троицкого купца В. Н. Печениной несколько раз
пропадали вещи (всего на сумму 90 руб.), воровкой оказалась бывшая
прислуга Ирина Логинова [31]; в дом Софронова по случаю болезни кухарки
была приглашена для стирки белья жена одного из местных стражников, во
время отсутствия жильцов она похитила 12 руб. 20 коп. и зарыла их в землю
у бани, где потом и была задержана по подозрению мальчишками и
7
созналась в краже [32]; у инспектора Уфимской гимназии скрылась прислуга
– Екатерина Суденщикова 14 лет, – отпросившись «ненадолго к своим», она
прихватила серебряную ложку и еще кое-что из хозяйского имущества [9] и
т.д.
Один из пострадавших челябинских обывателей написал целое письмо
в редакцию газеты «Голос Приуралья»: «Позвольте через газету
предупредить лиц, нуждающихся в прислуге, чтобы не попасть в просак, как
я». Оказалось, что к нему нанялась в кухарки некая Анна Агафоновна
Иванова, урожденная Пономарева. Проверив, что Иванова была кухаркой у
одного из соседей и получив заверение, что отец исхлопочет ей вид на
жительство, хозяин оставил ее у себя.
О себе новая служанка сообщила, что с мужем не живет, так как «он
пьяница и вообще нехороший человек» (потом все оказалось чистейшим
вымыслом). В течение нескольких следующих дней Иванова заняла у
хозяина деньги в счет будущего жалования, якобы для решения проблемы с
паспортом, взяла у мясника 15 фунтов мяса и 4 фунта масла; у разносчика –
13 фунтов свечей и попросила торговцев за деньгами придти завтра. «В
конце концов, стащила 3 чайных ложки, меховую куртку, детское белье,
юбку и оставленные моей дочерью для отсылки одной особе золотые кольца,
браслет и серьги» и скрылась. Отец, приехавший за ней из деревни, дочери
так и не нашел [33].
Альтернативным выходом для прислуги, недовольной своим
положением, в конце XIX – начале XX вв. стало участие в революционном
движении. Именно по этому пути пошла главная героиня рассказа «Дерево»
служанка Марфа. Перемену в прислуге первой заметила хозяйка Анна
Петровна: «с нашей Марфой не все ладно. Бегает все куда-то. Приходит
веселая. Со мной начинает грубиянить. Позже растерянные хозяева
услышали, как Марфа поет на кухне: «Вставай, поднимайся, рабочий народ».
На приказ хозяев прекратить пение, служанка потребовала расчет. «Вот тебе
и дерево!» [9].
И все же взаимоотношения хозяев и прислуги нельзя рассматривать как
совокупность взаимных претензий. Они были гораздо более сложными,
причем, для обеих сторон. Особенность труда домашней прислуги
заключалась в тесном повседневном совместном существовании с
работодателем, что исключало возможность отношений только на
формальном, официальном уровне. Хозяевам приходилось с одной стороны,
быть строгими, чтобы держать прислугу в повиновении, с другой стороны,
проявлять человечность, чтобы она не ушла на другое место. Последнее было
неприятно не только тем, что пришлось бы подыскивать новую прислугу, но
и тем, что в процессе работы служанки невольно становились близки семье
хозяина, слышали личные разговоры, знали подноготную отношений,
семейные тайны и т.д. Болтливая или обиженная прислуга могла поставить
хозяев в неловкое положение, а иногда и воспользоваться информацией в
корыстных целях.
8
Тем не менее, нередко между хозяевами и прислугой складывались
теплые отношения, особенно если служанка работала в одной семье долгое
время. Так в семье Теплоуховых всех шестерых детей помогала поднимать
нянька Настасья, которую хозяин в своих мемуарах называет то
«бессменной», то «неизменной». Она постоянно жила с семьей Теплоуховых
и была практически членом семьи. Когда дети по очереди заболели
брюшным тифом и один за другим попали в городскую больницу, туда же,
рискуя заразиться, переселилась и Настасья [7; с. 20].
Таким образом, найденные нами источники – газетные материалы,
воспоминания и пр. – позволяют узнать некоторые подробности
повседневной жизни женщин, служивших в качестве домашней прислуги в
семьях южноуральских горожан в конце XIX – начале XX вв. и восстановить
картину их повседневных взаимоотношений с хозяевами.
Безусловно, необходимо учитывать определенную ограниченность
данных источников. Например, газетные сообщения, касавшиеся служанок,
как правило, посвящены случаям, выходившим за рамки обыденности, а
воспоминания чаще всего передают взгляд хозяев на жизнь, мировоззрение и
устремления прислуги. Тем не менее, внимательное вчитывание в
имеющиеся тексты, изучение деталей, позволяют взглянуть на проблему
взаимоотношений хозяев и прислуги с обеих сторон, понять всю сложность
этих отношений. Но главное, найденные детали, подробности, мелочи
позволяют изменить привычный обыденный взгляд на положение домашней
прислуги. В конце XIX – начале XX вв. служанки, занимая более низкую и
зависимую, по сравнению с хозяевами, социальную позицию, в большинстве
своем уже не были теми «забитыми», униженными и безответными
существами, какими были представительницы домашней прислуги в
дореформенное время. Они уже не принадлежали своим хозяевам, а являлись
наемными работниками и потому имели возможность выбора. При этом
широта выбора зависела как от наличия спроса (а он был достаточно высок),
так и от квалификации и личных качеств служанки (трудолюбия,
старательности, доброжелательности и т.д.).
Некоторые хозяева, все еще следуя принципам традиционного
крепостнического общества, смотрели на прислугу свысока, старались
установить отношения безраздельного господства и подчинения, однако все
чаще наталкивались на сопротивление служанок, которое выражалось в
разных формах – от резких ответов и смены хозяина до участия в
революционном движении.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК И ПРИМЕЧАНИЯ:
1.
Белова А. В. Женская повседневность как предмет истории
повседневности // Этнографическое обозрение, 2006, № 4.
2.
Такими эпитетами обозначил положение женской домашней прислуги
в английском обществе викторианской эпохи английский
исследователь Дж. Бернет в работе «Анналы труда» (Цит. по: Клоц А.
Р. Домашняя прислуга как социальный феномен эпохи сталинизма /
9
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
Автореферат на соискание ученой степени канд. ист. наук. –
Челябинск, 2012. С. 3). Они очень точно характеризуют и положение
служанок и в дореволюционной России.
Клоц А. Р. Домашняя прислуга как социальный феномен эпохи
сталинизма / Автореферат на соискание ученой степени канд. ист. наук.
– Челябинск, 2012.
Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. Т.
XXVIII. Оренбургская губерния. – СПб., 1904. XV-XVI.
Первая всеобщая перепись населения Российской империи. Т. XLV.
Уфимская губерния. – СПб, 1901. Тетрадь 2. XVII.
Голос Приуралья. 1906. № 1. 17 октября.
Теплоухов К. Н. Челябинские хроники: 1899 – 1924. – Челябинск, 2001.
Степь (Троицк). 1916. № 1042. 23 февраля.
Уфимский край. 1915. № 190. 1 сентября.
Оренбургский листок. 1897. № 9. 23 февраля.
Степь (Троицк). 1908. № 1. 4 декабря.
ГАЧО. Ф. Р – 233. Оп. 1. Д. 82. Л. 8 – 9.
Уфимский край. 1916. № 132.
Верхнеуральский листок. 1907. № 27. 15 мая.
Степь (Троицк).1914. № 873. 30 августа.
Орский телеграф: телеграммы Петроградского телеграфного агентства.
1914. № 146. 13 ноября.
Телеграммы Петроградского телеграфного агентства. Приложение к
газете «Степь» (Троицк). 1914. № 86. 9 сентября.
Оренбургский край. 1892. № 4. 20 декабря.
Оренбургский листок. 1897. № 17. 20 апреля.
Оренбургский листок. 1898. № 4 18 января.
Кореванова Е. Моя жизнь. ОГАЧО. Ф. Р – 233. Оп. 1 Д. 82. Л. 17 – 19.
Верхнеуральский вестник. 1912. № 28. 7 февраля.
Энгельштейн Л. Ключи счастья. Секс и поиски путей обновления
России на рубеже XIX – XX веков. – М. : «Терра» - «Terra», 1996.
Обзор Оренбургской губернии за 1892-93 гг. – Оренбург: Типография
губернского правления, 1894. Приложение.
Верхнеуральский листок. 1907. № 4. 13 апреля.
ОГАЧО. Ф. И – 49. Оп. 1. Д. 1.
Уфимский край. 1915. № 260.
Тыркова А. В. Женский труд и проституция (доклад, читанный на I
Всероссийском съезде для борьбы с торгом женщинами) // Русская
мысль. 1910 г. № 1.
ГАОО. Ф. 41. Оп. 1. Д. 1738. Л. 23 – 24.
Женский вестник. 1905. № 1.
Степь. Троицк. 1910. № 189. 4 марта.
Верхнеуральский листок. 1907. № 19. 4 мая.
Голос Приуралья. 1906. № 39. 9 марта.
10
11