Вся статья целиком
advertisement
Московский Патриархат Казанская Духовная Семинария Миссионер и просветитель удмуртов Кузьма Андреев Дипломное сочинение по Истории христианства в Казанском крае студента V курса КазДС Зайцева Я.А. Научный руководитель: Липаков Е.В. Казань 2006 Оглавление Введение......................................................................................................с. 3 Глава I. Биография Кузьмы Андреева......................................................с. 7 Глава II. Миссионерская деятельность Кузьмы Андреева.....................с. 22 §1. Положение просвещения у нерусских народностей Поволжья ко II половине XIX века..............................................................с. – §2. Кузьма Андреев как миссионер..................................................с. 28 §3. Миссионерская школа в пос. Старый Карлыган.......................с. 42 Глава III. Письма Кузьмы Андреева к Н.И. Ильминскому....................с. 53 §1. Взаимоотношения К. Андреева с Н.И. Ильминским................с. – §2. Общая характеристика писем.....................................................с. 55 §3. Письма К. Андреева Н.И. Ильминскому как дополнительный источник к его биографии..........................................................с. 57 Заключение.................................................................................................с. 64 Список использованных источников и литературы...............................с. 66 Приложение I. Иллюстрации....................................................................с. 71 Приложение II. Тексты писем К. Андреева Н.И. Ильминскому...........с. 73 Приложение III. Отрывки из миссионерского дневника Кузьмы Андреева.......................................................................с. 85 2 Введение Объект исследования. Объектом исследования для данного дипломного сочинения стала личность и деятельность выдающегося миссионера и просветителя удмуртов Кузьмы Андреевича Андреева. Актуальность и новизна работы. Отметим сразу, что даже беглый взгляд на биографию К.А. Андреева дает представление о нем как о неординарном и выдающемся миссионере, сыгравшем немалую роль в распространении православия и просвещения среди удмуртского народа. Между тем, в современной исторической и иной литературе имя этого деятеля упоминается достаточно редко. Мы хотели бы по возможности восполнить данный пробел в исторической литературе, осветить новые, ранее не встречавшиеся или забытые факты его деятельности. Новизна работы заключается прежде всего в подходе к исследованию. Современные исследователи зачастую рассматривают деятельность К.А. Андреева со светской точки зрения, характеризуя его лишь как одного из деятелей школьного просвещения. При этом мало внимания обращается на другую, очень важную сторону – миссионерскую: на наш взгляд, К.А. Андреев прежде всего является миссионером. Мы сделали попытку рассмотреть его деятельность с православной точки зрения и заострить внимание на его миссионерской деятельности, которая по своему характеру является более чем незаурядной. В частности, мы попытались выявить ее основные черты, методы и результаты. Новым в нашей работе является также исследование писем Кузьмы Андреевича Н.И. Ильминскому, которые мы рассматривали в качестве дополнительного источника к его биографии. 3 Обзор литературы. Отметим, что современной литературы, посвященной К.А. Андрееву, достаточно мало и встречается она редко. В нашем исследовании мы будем опираться в основном на дореволюционную литературу и источники. Отметим, что прямых исследований на данную тему тогда тоже не было и не могло быть, о К.А. Андрееве в основном писали его современники и сотрудники. «Письма Святейшего Николая Синода многочисленной Ивановича Ильминского к обер-прокурору Константину Петровичу Победоносцеву». корреспонденции, адресованной К.П. Среди Победоносцеву, находится несколько писем, в которых Н.И. Ильминский пишет о К.А. Андрееве и его школе. Переписка касается в основном учреждения школы, но имеется также биография и характеристика личности К. Андреева. С.В. Чичерина. «У поволжских инородцев. Путевые заметки». Софья Васильевна Чичерина, сестра известного советского дипломата, летом 1904 года совершила поездку по инородческим селениям Казанской, Вятской, Уфимской, Пермской губерний с целью ознакомления с положением просвещения в инородческой среде. Во время поездки она лично познакомилась с К.А. Андреевым и его школой, о чем она подробно пишет в своем труде. В силу полноты и подробности этот труд стал во многом опорным для нашего исследования, в нем приводятся ценные материалы, заметки, наблюдения. Во многих случаях мнение С.В. Чичериной как непосредственного наблюдателя является более компетентным, нежели сведения, сообщаемые официальными источниками. Фролова Г.Д. «Просветители удмуртского народа». Книгу нам найти не удалось, но мы воспользовались другим трудом Г.Д. Фроловой – «Из истории удмуртской школы». Приводятся важные сведения о Карлыганской школе и ее главном деятеле, основанные на архивных источниках. Также нами были исследованы Вятские епархиальные ведомости за 1883 – 1913 годы, в которых мы искали какие-либо сведения о Кузьме 4 Андрееве и Карлыганской школе, статьи, посвященные этой теме. Однако о Кузьме Андрееве упоминается крайне редко, в основном материал о нем и его школе находится в Отчетах Вятского Комитета Православного Миссионерского общества. Нами также были просмотрены Отчеты о деятельности Братства свт. Гурия за период с 1873 по 1902 годы. В них содержатся лишь отрывочные заметки о школе и К. Андрееве, не представляющие большой ценности. Цель и задачи исследования. Цель данной работы – исследовать личность и миссионерскую деятельность К.А. Андреева. Для этого необходимо решить следующие задачи: 1. Привести сведения из его биографии; 2. Описать и проанализировать методы его миссионерской деятельности; 3. Привести результаты его миссионерской деятельности; 4. Привести сведения из истории основанной им Карлыганской школы и выявить ее роль в просвещении удмуртского народа; 5. Провести анализ писем К. Андреева Н.И. Ильминскому. Методы исследования. В соответствии с этим в работе применялся комплекс методов исследования, основными из которых являются описательный и аналитический. Структура работы. Данная работа состоит из трех глав, заключения и трех приложений. В Главе I мы привели биографию Кузьмы Андреевича Андреева и сведения о его миссионерской и школьной деятельности. Во II Главе мы более подробно осветили его просветительскую деятельность, попытались вывести ее основные черты, методы и результаты. Также мы затронули его переводческую деятельность и историю Центральной Карлыганской удмуртской просвещении удмуртов. школы, III Глава попытались выявить данного сочинения ее роль в посвящена исследованию писем Кузьмы Андреева Николаю Ивановичу Ильминскому, 5 сыгравшему значительную роль в его жизни и деятельности. В заключении обобщаются результаты исследования в целом, делаются выводы по всей работе. В конце сочинения дается список использованных источников и литературы. В первом приложении приводится иллюстративный материал, во втором – тексты писем К. Андреева Н.И. Ильминскому, в третьем приложении – отрывки из миссионерского дневника К. Андреева и пример, отчасти показывающий его вклад в переводческое дело. 6 Глава I. Биография Кузьмы Андреева Кузьма Андреевич Андреев, известный удмуртский миссионер и энтузиаст образования своего народа, родился в 1857 году в поселке Старый Карлыган Уржумского уезда Вятской губернии в обычной крестьянской семье. (Ныне – дер. Карлыган Мари-Турекского района Республики Марий Эл, недалеко от границ Республики Татарстан). По национальности он был удмуртом. Удмурты, жившие в той местности, представляли из себя сравнительно небольшую по численности балтасинско-карлыганскую группу, несколько отдаленную от основной области проживания удмуртов (т.е. территории современной Удмуртской Республики). Удмуртские селения группировались вдоль р.Шошмы, протекающей по северо-западной Татарии и юго-восточной Кировской области. Население было смешанным: рядом с удмуртскими находились татарские и марийские селения, а также русские1. Среда, в которой родился и рос К.А. Андреев, мало способствовала его духовному развитию. Если бросить взгляд на систему народного образования, существовавшую в Российской Империи на тот исторический период, мы увидим мало отрадного. Подавляющая неграмотность среди простого, в особенности инородческого2, населения была обычным явлением3. До земской реформы 1864 года оно вообще находилось в 1 2 См.: Атаманов М.Г. История Удмуртии в географических названиях. – Ижевск, 1997. Инородцами в XIX веке называлось нерусское население Поволжья и др. регионов Российской Империи. 3 См., например: Прокопьев К. Школьное дело среди инородцев Казанского края при императоре Александре I. // Православный собеседник. – 1905. – Т. 2. – С. 170 – 176. 7 зачаточном состоянии [33; 396] Та же картина наблюдалась и в религиозном отношении. Дала себя знать политика насильственной христианизации, проводимая в XVIII веке, когда православная миссия сводилась к номинальному принятию инородцами Таинства Крещения без научения их истинам православия. От инородческого населения требовалось лишь формальное исполнение некоторых Таинств и обрядов Православной Церкви, проповедей на их родном языке почти не было. В итоге инородцы продолжали тайно придерживаться языческих верований и обрядов, в церковь ходили неохотно, по принуждению и не все, т.к. не понимали православного богослужения1. В такой семье родился и вырос Кузьма Андреев. Однако, как мы увидим в дальнейшем, эта темная среда не смогла заглушить его таланта. Его отец нес обязанности языческого жреца, совершал моления в куале2, и Кузьме, как старшему сыну, часто приходилось ему помогать в жертвоприношениях и ходить на языческие моления. Сознавая практическую пользу и необходимость в жизни от знания русского языка и элементарных основ грамотности, отец хотел одного из сыновей отдать в школу. Будучи от природы любознательным, Кузьма желал учиться еще с детства. Однако его мать была против, поскольку тогдашние школы для инородцев отрывали образованные единицы от основной народной массы, портя их нравственно: «...грамотных вотяков3 было мало, и они были дурные люди, пьяницы, гордецы, занимались писанием расписок, жалоб и, пользуясь этим, обирали вотяков» [44; 249]. По-видимому, его родители знали много подобных 1 Более подробно об этом см: Глава II, §1 «Духовное состояние инородческого населения в XIX веке», с. 22. 2 Куала – молитвенный шалаш, где удмурты-язычники совершали домашние моления и который находился у каждого главы семейства во дворе рядом с хозяйственными постройками. 3 Вотяки – употреблявшееся в дореволюционной России название удмуртов. 8 дурных примеров, и поэтому боялись, что он, получив образование, будет такой же испорченный, как они. Но все же он смог преодолеть сопротивление родных и в 1873 году поступил в Старо-Ципьинскую (ныне д. Старая Ципья Балтасинского района Татарстана с кряшенским населением) школу грамоты, где успел проучиться всего девять недель; по его собственной оценке, «выучился мало» [44; 249] – по-видимому, из-за ограниченности срока обучения. Скорее всего, через девять недель Кузьму отозвали домой родители для хозяйственных работ – его семья, как и многие другие, занималась домашним производством. В следующем, 1874 году, ему повезло больше: ближе к зиме он поступил в Сардебашскую крещено-татарскую школу (ныне д. Сердабаш Арского района Татарстана), в которой обучение велось по системе Н.И. Ильминского1, на татарском языке. Отметим, что ученики в школах, принадлежащих этой системе, превосходно усваивали материал, т.к. с самого начала обучение велось на их родном языке. Удмуртских школ в системе Н.И. Ильминского тогда было еще мало2, однако Кузьма хорошо знал татарский язык. Вообще инородцы не жили обособленными друг от друга диаспорами, общались по торговым, бытовым делам и т.п., поэтому, например, многие удмурты той местности свободно владели татарским языком; достоверно известно, что знали татарский язык и родители Кузьмы. Так или иначе, за четыре месяца, проведенные в Сардебашской школе, он 1 Николай Иванович Ильминский, известный профессор-ориенталист, миссионер и общественный деятель, сыграл важнейшую роль в просвещении нерусских народов Поволжья в XIX веке, создав собственную систему просвещения инородцев. Более подробно о нем и его системе см., например: Знаменский П.В. На память о Николае Ивановиче Ильминском. К двадцатипятилетию Братства свт. Гурия. – Казань, 1892; Исхакова Р.Р. Казанская учительская семинария Ильминского. // Педагогическое образование в Казанской губернии в середине XIX – начале XX веков. – Казань, 2001. – С. 146 – 195. 2 По Отчету Братства свт. Гурия за шестой год деятельности (1873 – 1874 г.), в этом году было всего пять удмуртских школ [20; 11 – 12]. 9 «научился отлично читать и писать, познакомился с книгами на крещенотатарском языке» [44; 249], узнал начатки Православной веры. В первом письме к Ильминскому1 он говорит о четырех неделях обучения в Сардебашской школе; сам Ильминскиий в письмах к К.П.Победоносцеву упоминает только о его девяти неделях обучения в Старо-Ципьинской школе, «в продолжении которых он успел выучиться порядочно читать, несколько писать и считать» [25; 275]. Возможно, Ильминскому было не столь важно указать все места и сроки обучения Кузьмы, тем более что оба срока незначительны по времени. Четыре недели обучения, на наш взгляд, являются уж чересчур мизерным сроком, это могла быть описка Кузьмы, тем более что он на момент написания первого письма русским языком владел не достаточно хорошо. Поэтому мы считаем наиболее верным рассказ Кузьмы Андреева о четырех месяцах обучения в Сардебашской школе. Хорошо читал он и по-русски, но пока ничего не понимал, и потому больше читал крещено-татарские книги, изданные Братством свт. Гурия2. Больше ему учиться не удалось, его, как старшего сына, не отпустили из дому. Однако он продолжает заниматься самообразованием. Еще в Сардебашской школе он узнал о новоизданных Братством книгах на 1 См. Приложение II. 2 Братство свт. Гурия – миссионерская организация, возникшая в Казани в 1867 году и ставившая своей задачей просвещение инородческого населения. Свою деятельность осуществляла в системе Н.И. Ильминского, открывая школы для инородческого населения и делая переводы книг. Главным деятелем Братства был Н.И. Ильминский, в области переводов ему помогали ближайшие сподвижники из инородцев: священник Василий Тимофеев, И.Я. Яковлев и др. В 1877 году в Братстве была образована специальная Переводческая комиссия, которую возглавил Н.И. Ильминский. За все время своего существования она выпустила десятки наименований книг на инородческих языках. См.: Отчет о деятельности Братства свт. Гурия за девятый братский год. – Казань, 1877; Машанов М.А. Обзор деятельности Братства свт. Гурия за двадцать пять лет его существования (1867 – 1892). – Казань, 1892. 10 удмуртском языке1. Получив их по требованию учителя, он, по его собственным словам, очень радовался и постоянно читал в свободное время до того, что знал их наизусть. В первом письме Н.И. Ильминскому он выражает теплую сердечную благодарность издателям. Отметим, что читать его на удмуртском языке никто не учил – это он освоил самостоятельно [25; 275]. Книги, издаваемые переводческой комиссией Братства свт. Гурия, носили в основном вероучительный и миссионерский характер 2, отвечая на духовные запросы инородца. Кузьма узнавал о Православной вере все больше и, как он пишет в первом письме Н.И. Ильминскому, уже не хотел «жить по старой вере по-язычески». Он стал часто разговаривать на духовные темы со священниками, где бы их ни встречал, задавать им вопросы и т.п. Приходской священник3, приметив в нем горение к вере (среди основной массы язычества и подчас враждебности к православию это, конечно, было чем-то выдающимся), стал более внимательным к нему, Кузьма часто ходил к нему домой. В итоге в его душе произошел окончательный переворот. Он хорошо узнал Православную веру, почувствовал ее адекватность истине, понял ее внутреннее содержание и смысл и стал отказываться посещать языческие моления. Но здесь он опять столкнулся с упорным сопротивлением родных, все еще продолжавших быть поборниками языческой старины. Отец его 1 К тому времени Братством свт. Гурия было издано три наименования книг на удмуртском языке: 1) «Букварь для крещеных вотяков»; 2) «Начальное учение православной христианской веры на вотском языке»; 3) «Главные церковные праздники Господни и Богородичны. На наречии вотяков Казанской губернии». Это становится ясным исходя из Отчета о деятельности Братства свт. Гурия за девятый братский год. – Объявление. – с.7. 2 См., например: Машанов М.А. Обзор деятельности Братства свт. Гурия за 25 лет его существования (1867 – 1892 гг.). – Казань, 1892. 3 Поселок Старый Карлыган относился к Мамсинерскому приходу (с. Мамсинер располагается в 7 км. от Карлыгана). – Я.З. 11 принуждал. Будучи настроенными против православия, родители внушали ему, что керемети будут ему мстить за оставление старых молений. Как рассказывает сам Кузьма, «чуть кто-нибудь захворает, или беда какая-нибудь, нужно было кашу варить или зарезать какое-нибудь животное или птицу, и мне нужно было часто заменять отца. Однажды захворал отец, меня послали на ночное моление в баню, нужно было зарезать курицу. Я пошел с братом и сделал все по примеру отца, но только в душе молился Истинному Богу, говоря так: “Господи, я ничего не знаю, я знаю только Тебя, Сам вразуми меня”. Таким образом, часто заменял я отца, но всегда неохотно» [44; 250]. Посоветовавшись со священником, он так поступал и в дальнейшем: исполняя внешне языческий обряд, в душе молился по-православному. В конце-концов родители, видя его сопротивление, смирились и оставили его в покое. Со временем он начинает молиться с крестным знамением, уже неся таким образом в свою семью проповедь о Христе. Сначала родители сердились и бранили его за это, поэтому он старался молиться тайно, но потом перестал скрываться. Это дает свои результаты: его братья, глядя на него, стали учиться у него молиться также; смягчается в конце-концов сердце его родителей, и они больше не запрещают православное моление. Это происходит и из-за того, что Кузьма начинает им читать свои книги на удмуртском языке. Об этом он рассказывал впоследствии на одном из миссионерских съездов, проходивших в г. Вятке в 1905 году: «Читал я сначала старику отцу “О нравоучении” книгу на русском языке, старик не понимал; а когда стал читать ту же книгу на вотском языке, старик приятно слушал, полюбил чтение и говорит: «Я не знал, что в той книге столь хорошо написано»! [10; 532]. Кузьма продолжает получать книги на удмуртском языке – Евангелие от Матфея, Священную историю. (Они посылались со склада Казанской Учительской Семинарии местным священникам для бесплатной раздачи народу). Эти книги он также выучивает наизусть, и здесь начинает 12 проявляться его миссионерское призвание. «Когда эти книги я узнал, – рассказывает Кузьма, – начал думать, что если б все вотяки знали так, как я, то они все бы как я отступили от старых молений. Как бы сделать все это им известным, объяснить им все это?» [44; 250]. Узнав истинность и внутреннюю красоту православия, он начал стремиться проповедать его соотечественникам, находящимся во тьме язычества. В свободные от работы дни он начинает выходить с книгой и читать собиравшимся вокруг него односельчанам поучения и молитвы на удмуртском языке. Так началась его миссионерская деятельность, результатом которой через три-четыре года явилось то, что они, как и его родители, полюбили книги и православное вероучение, у многих появилось желание учиться (до этого они просто не знали, чтó написано в книгах). Тогда Кузьма в конце 1881 года1 отправляется в Казань в Центральную крещено-татарскую школу к ее заведующему иерею Василию Тимофееву2 с целью приобрести пособия для обучения удмуртов грамоте. О. Василия Тимофеева он знал и раньше [44; 251]. Возможно, он познакомился с ним во время обучения в Сардебашской школе, т.к. о. Василий часто посещал школы Братства свт. Гурия с целью проверки успеваемости учеников и руководства учителей, совершения богослужения и проповеди на татарском языке. В этот приезд произошло знаменательное для Кузьмы событие – он познакомился с Н.И. Ильминским. Прибыв в Центральную крещено-татарскую школу, он не застал там о. Василия, за книгами его отправили в Казанскую учительскую семинарию, где и 1 Эта дата становится ясной исходя из первого письма К. Андреева Н.И. Ильминскому. – Я.З. 2 О. Василий Тимофеевич Тимофеев, кряшенский священник, один из ближайших сподвижников Н.И. Ильминского в деле просвещения инородцев. Подробнее о нем см.: Знаменский П.В. На память о Николае Ивановиче Ильминском... – С. 115 – 116, 161 – 170; «Дневник старокрещеного татарина». // Казанская Центральная крещено-татарская школа. Материалы для истории христианского просвещения крещеных татар. – Казань, 1887. 13 произошло их знакомство. Следует заметить, что к тому времени Кузьма уже сносно освоил русскую речь. Николай Иванович, увидев в нем горение к просвещению своего народа, очень заинтересовался, долго беседовал с ним, сам разыскал пять экземпляров удмуртского букваря и обещал выслать еще. Вернувшись, Кузьма сразу же, с 1 января 1882 года, безвозмездно принимается за обучение чтению желающих, учеников сначала было около пятнадцати, потом их число возросло до 24-х, причем четыре человека были из соседних деревень. В основном это были дети, но некоторые ученики, как он выражается в первом письме, были «в годах». Занятия велись по пятницам1 и праздникам, за несколько месяцев они достигли ощутимых успехов. Но Кузьме хотелось большего: его не устраивало то, что нет возможности учить в будничные дни, поскольку он был сильно занят на домашних производительных работах [25; 275]. Ему хотелось организовать полноценную школу, «как у крещеных татар» [44; 252]. С этой целью он осенью 1882 года ездит по окрестным удмуртским селениям и узнает количество желающих обучаться, пишет на русском языке, как может, прошение2 и едет к Николаю Ивановичу. Последний после долгой беседы с ним решает поставить его учителем будущей Карлыганской школы и всеми средствами содействует ее открытию, предвидев ее будущее значение, ибо она располагалась в центре удмуртского населения, рядом с татарскими деревнями, где процветало мусульманство, и была опасность перехода удмуртов в ислам. Назначение на должность учителя было для Кузьмы столь неожиданным, что он стал отказываться, мотивируя это собственной неграмотностью и желанием самому учиться, но Николай Иванович успокоил его, сказав: «Господь тебе поможет тихонько научиться» [44; 252]. Он обещал 1 Во многих удмуртских селениях соблюдался языческий обычай празднования пятницы, которая была свободным днем (вместо воскресенья). – Я.З. 2 Это прошение и является первым письмом. В настоящее время оно находится в Национальном Архиве РТ, Ф. 968, Оп. 1, Дело № 88, Л. 17 – 18. 14 на следующий день послать его прошение в Вятскую епархию, но по какимто причинам дело затянулось, и разрешение на учреждение школы не выходило более полгода. Николай Иванович написал также письмо местному священнику о необходимости открытия школы, но вскоре этого священника перевели на другой приход. Новый священник, прочитав это письмо, едет специально знакомиться с Кузьмой Андреевым и пишет прошение в Вятку, по его прошению вышла резолюция об открытии школы. Первоначально она помещалась в маленьком домике, арендованном Кузьмой, инвентарь (парты, классную доску) сделал он сам. С 10 октября 1883 года начались занятия, учеников было много, места не хватало. К следующему году отец Кузьмы выстроил для нее более просторное помещение1. Первое время Кузьма работал на одном энтузиазме, поскольку условия были неблагоприятны, жалование платили непостоянно. С этого же времени он начал еженедельно устраивать полноценные миссионерские собеседования, сначала в своем селении в школе, потом и в окрестных деревнях, куда его постоянно стали приглашать. Народу на них собиралось немало и, как отмечает сам Кузьма, они «очень заинтересовались беседами, радовались душой» [44; 254]. И собеседования, и учительская практика велись Кузьмой Андреевым под руководством приходского священника и уездного миссионера. В первое время Кузьма собирал народ на беседы с помощью большой трубы из толстой бересты. Потом, когда Православие распространилось, были собраны деньги на колокол. Также Кузьма занимался переводами на удмуртский язык и внес немалый вклад в переводческое дело2. Заметим, что ни за переводы, ни за миссионерскую деятельность он не получал ни копейки, довольствуясь небольшим учительским жалованием (сначала 130, потом 150 р. в год). 1 Подробнее о Центральной Карлыганской удмуртской школе см. Главу II, §3. 2 Подробнее о переводческой деятельности Кузьмы Андреева см. Главу II, §2, с. 39 15 В 1891 году школа была преобразована в министерскую, туда был назначен вторым учителем закончивший курс Казанской учительской семинарии Петр Васильев. Кузьма Андреев остался ее заведующим и законоучителем, что было тогда необычно, ибо законоучителями обыкновенно состояли лица в сане1. Скорее всего, его оставили на этой должности по ходатайству Н.И. Ильминского, который, кстати, очень желал его рукоположения [25; 343]. Так продолжалось до 1896 года, когда скончался епархиальный инородческий миссионер священник Филипп Гаврилов. К тому времени также окончилась перестройка Карлыганской школы, она была преобразована в двухклассную. По правилам, при двухклассной школе заведующим и законоучителем должен был быть священник, и тогдашний Вятский архиепископ Сергий (Серафимов) по завещанию Н.И. Ильминского предложил Кузьме Андрееву священство. Однако Кузьма смиренно отказался, мотивируя плохим знанием церковно-славянского языка. На вопрос архиерея – что же он тогда желает? – он сказал, что любит «беседовать с вотяками о православной христианской вере» и попросил назначить его миссионером «хоть на один уезд, с небольшим жалованием» [44; 255]. Архиерей же определил его на должность исполняющего обязанности епархиального инородческого миссионера2. Следует заметить, что на подобную должность обычно назначались священники с образованием не ниже высшего (академического) или среднего (семинарского)3. Тем большую честь это делает Кузьме Андрееву как обычному крестьянину1 См., например: Об обязанностях заведывающего школой законоучителя и его отношениях к школе и учителю. // Вятские епархиальные ведомости. – 1895. – № 12. – Отдел неофициальный. – с. 479 – 483. 2 3 Вятские епархиальные ведомости. – 1896. – № 16. – Отдел официальный. – С. 509. Проект устава епархиальных миссий против старообрядческих и других сект. // Из узаконений о Церковной миссии в России. – Белгород, 1999. – С. 45. 16 самоучке, имевшему истинное миссионерское призвание, а не формально сверху назначенного на эту должность. С этого времени Кузьма Андреев начинает получать полноценное жалование – 600 р. в год и 147 р. «разъездных», т.е. на дорогу. Теперь он мог, что называется, развернуться в полную силу своих возможностей. Приведем выдержку из Отчета Вятского комитета Православного Миссионерского общества за 1897 год: «По обязанности епархиального миссионера, Кузьма Андреев бывает среди всех инородцев епархии: черемис1, вотяков и татар, языки которых он знает; беседует об истинах христианского вероучения и о правилах христианской нравственности не только с крещеными инородцами, но и некрещеными, даже с муллами. Был случай и такой, что к нему на дом приезжал один «Шакырт», т.е. ученик мусульманской Тюктерской медресе <...> для разговоров о вере. Всех бесед в отчетном году Андреев произвел 105. Кроме ведения бесед, Андреев посещает комитетские школы2, испытывает знания учащихся, беседует с ними, руководит учителей их, дает примерные разговорные уроки по-русски для изучения учащимися русского языка. Такие уроки в отчетном году он давал в двух крещено-татарских школах: Дургинской и Староцыпьинской. Всех школ было посещено им 25» [16; 15]. Данная цитата наглядно показывает масштабы той деятельности, которую развернул К. Андреев с 1896 года. На наш взгляд, особенного внимания заслуживает замечание о ведении им уроков русского языка. Несмотря на то, что он изначально им владел недостаточно хорошо (это видно даже позже, из его бесед с С.В. Чичериной), он, благодаря упорному труду, добивается знаний, достаточных для преподавания и даже руководства других учителей по этому предмету. Тут, конечно, ему очень помогла 1 Черемисы – употреблявшееся в дореволюционной России название марийцев. 2 То есть частные миссионерские инородческие школы, открытые на средства Вятского Комитета Православного Миссионерского общества. – Я.З. 17 практика в Карлыганской школе и переводческая деятельность. Насчет миссионерских бесед выходит, что он вел их очень часто, почти каждый день – это было его любимое дело, и именно в области миссионерства он прославился больше всего. Он всюду, куда мог, ездил с проповедью, под влиянием которой многие язычники оставляли прежние верования и принимали христианство искренно, по убеждению, а не формально. Само собой разумеется, что назначение Кузьмы Андреева епархиальным миссионером повлекло за собой снятие его с должности заведующего и учителя Карлыганской школы. В г. Вятку он не переезжал: «Местом постоянного пребывания Андреева, согласно его желанию, назначена деревня Карлыганская, Уржумского уезда»1. Скорее всего, это было сделано для удобства – Кузьме миссионерскую деятельность проще было вести, находясь в центре удмуртских селений, в родных местах, нежели в отдаленной Вятке. На должности и. о. епархиального инородческого миссионера Кузьма Андреев находился с 12 июля 1896 года по май 1903 г. В 1902 году на Вятском епархиальном съезде депутатов духовенства была официально учреждена должность епархиального инородческого миссионера с образованием не ниже среднего, причем съезд «выразил желание, чтоб должность епархиального миссионера соединилась с саном священника» [26; 404 – 413]. Таким образом, Кузьма Андреев на эту должность уже не подходил, однако ему, как опытному миссионеру, было разрешено «остаться в качестве помощника епархиального миссионера с сохранением оклада жалования и прогонных денег в прежних размерах» [там же]. В мае 1903 года епархиальным миссионером был назначен Емельянов Аркадий Иванович, окончивший Казанскую Духовную академию. Он специально приезжал в Карлыган познакомиться с Андреевым и его миссионерской деятельностью, 1 Вятские епархиальные ведомости. – 1896. – № 16. – Отдел официальный. – С. 509. 18 остался очень доволен. Увидев ее результаты, он заинтересовался системой Н.И. Ильминского и «обещал крепко стоять за родной язык» [44; 256]. В свою очередь, Кузьма был рад, что назначили старшего ученого миссионера, с которым он мог бы советоваться в работе. К своему перемещению на более низкую должность он отнесся с радостью, т.к., по-видимому, должность главного епархиального миссионера тяготила его своей ответственностью, да и писать отчеты на русском языке ему было несколько затруднительно1. Впоследствии в своих отчетах о миссионерской деятельности Емельянов постоянно упоминает о Кузьме Андрееве как о заслуживающем внимания своей деятельностью. На должности помощника епархиального миссионера Кузьма Андреев находится, по-видимому, длительное время – возможно, до прихода советской власти. По крайней мере, в 1912 году (последнее упоминание о нем в Отчетах Вятского комитета Православного Миссионерского общества, которое нам удалось обнаружить) он по-прежнему является ближайшим помощником епархиального инородческого миссионера о. Павла Глезденева [19; 14]. «Теперь езжу, сколько успеваю, по всей Вятской епархии, и везде замечаю разницу. Где я много раз был, там язычество оставляется, а где мало был, там язычество еще держится», говорит сам он о своей миссионерской деятельности этого времени [44; 256]. Также он участвует в епархиальных собраниях и миссионерских съездах, проводимых в Вятской епархии, где со своими сторонниками постоянно пытается проводить мысль о необходимости твердой постановки в деле просвещения инородцев системы Н.И. Ильминского2. Принимает он участие и в миссионерских экскурсиях 1 Определенное влияние удмуртского строя речи на русский язык у Кузьмы Андреева, как природного удмурта, оставалось всю жизнь, что и обуславливало некоторую трудность в разговоре и письме на русском языке. Это вполне естественно. – Я.З. 2 См., например: Журнал Первого пастырского собрания в г. Вятке (22 августа 1905 г.). // Вятские епархиальные ведомости. – 1906. – № 16. – Отдел неофициальный. – С. 523 – 546. 19 учащихся Вятских миссионерских инородческих курсов1, где он выступал в качестве одного из руководителей и, пользуясь случаем, нес евангельское благовестие2. Кроме удмуртского, он владел русским, татарским и марийским языками, и внес большой вклад в дело просвещения не только своего народа. Летом 1904 года происходит знакомство Кузьмы Андреева с С.В. Чичериной, которая подробно пишет обо всем этом в своей книге «У поволжских инородцев: Путевые заметки». Она оставила описание внешности Кузьмы Андреева: «Кузьма Андреевич Андреев – человек среднего роста, с редкой русой бородой и русыми волосами3. Выражение его лица – особенно глаз – необыкновенно доброе, просветленное. Зная, что он – один из давних тружеников в деле просвещения вотяков, я подробно объяснила ему цель моего приезда и рассказала ему, что я желаю изучить на месте инородческий вопрос, чтобы потом отстаивать его, когда будет представляться на то возможность. Подвигнули меня на дело те нападки на инородцев и их просветителей, которые раздаются все чаще и чаще. Лицо Кузьмы Андреева озарилось каким-то внутренним светом, и он заговорил тихим и ровным голосом: “На инородцев много нападают. Но я надеюсь на Господа Бога. Он кому-нибудь положит на сердце”<...> Кузьма Андреев говорил с расстановкой и с инородческим выговором. Но в его речах было что-то глубокое и задушевное, которое приковывало внимание и производило сильное впечатление» [44; 247 – 248]. 1 Более подробно о Вятских миссионерских инородческих курсах см.: Вятские епархиальные ведомости. – 1906. – Отдел неофициальный. 2 См., например: Глезденев П., прот. Миссионерская экскурсия слушателей Вятских инородческих курсов летом 1909 г. // Вятские епархиальные ведомости. – 1910. – № 2. – Отдел неофициальный. – С. 35 – 51. 3 См. Приложение I. 20 Можно предположить, что это описание могло быть сделано под действием первых впечатлений С.В. Чичериной, несколько предвзятых. Однако многочисленные заметки разных людей, лично знакомых с Кузьмой Андреевым, как-то: Н.И. Ильминского, А.И. Емельянова, П.Н. Масленникова и др., а главное – описание его миссионерской деятельности, – подтверждают эту характеристику. Софья Васильевна Чичерина упоминает также о семье Кузьмы Андреева. Он овдовел в начале 1904 года, и жену свою очень оплакивал. Его жена была доброй и любящей, но «из неграмотных вотячек», и поэтому не поддерживала его благих начинаний. Хотя она была формально крещеной, но родом принадлежала к одному из самых закоренелых в язычестве семейств, и в первые годы своей деятельности Кузьма Андреев не видел ни от кого такого упорного сопротивления, как от нее. Даже такое новшество, как ношение Кузьмой русской рубашки, вызывало у нее протест. Она обратилась в христианство позже всех других карлыганских жителей, но и после того продолжала сетовать на многие его благие начинания. Свою жену Кузьма Андреев называл иногда «моя домашняя школа». (Эти сведения С.В. Чичерина узнала от близких ему людей). Судя по заметке С.В. Чичериной [44; 259], семья у Кузьмы Андреева была довольно большая. В настоящее время его потомки проживают в различных местах Удмуртской Республики и в той же местности. Что было далее с Кузьмой Андреевым и какова его судьба после Октябрьской революции – нам пока неизвестно, это дело специальных исследований. Можно предположить, что он за свою деятельность мог подвергнуться каким-либо репрессиям со стороны советской власти. Известно, однако, что он умер своей смертью в преклонном возрасте 16 мая 1940 года в г. Можге Удмуртской Республики [41]. 21 Глава II Миссионерская деятельность Кузьмы Андреева §1. Положение просвещения у нерусских народностей Поволжья ко II половине XIX века В этом параграфе речь пойдет о положении просвещения не только у удмуртов, но и у всех инородцев в целом, поскольку в общем-то положение просвещения было у всех инородцах одинаковым, и описание просвещения «в общем» позволит наиболее полно отразить его состояние. В начале первой главы мы упоминали о том, что просвещение инородческого населения на тот период времени находилось в зачаточном состоянии. Попробуем кратко разобраться в причинах этого факта. Прежде всего, большую роль играло отсутствие должного количества начальных учебных заведений. Школы были далеко не во всех селах, не говоря уж об отдаленных деревнях, и не были поставлены на необходимый качественный уровень. Инородческих педагогов не было, обучение в них велось на русском языке. Метод обучения инородцев имел своей целью их обрусение и состоял в двух ступенях: 1) научить инородца русскому языку; 2) продолжать дальнейшее обучение курсу элементарных наук на русском языке. Сейчас любому очевидно, что в начальной школе можно обучать только на родном языке – нельзя чему-то научить детей на языке, который они не понимают. Однако в то время это элементарное положение 22 приходилось доказывать. С точки зрения дидактики на инородческие языки смотрели как на примитивные, непригодные для употребления в школе. Незнание учителем родного языка учеников не считалось серьезным препятствием: вполне всерьез утверждалось, что учитель может, к примеру, общаться с учениками т.н. «наглядным методом» [35; 147]. Однако, как показала практика, обучение на русском языке вело к тому, что инородцы ничего не усваивали, лишь механически заучивая преподаваемое1. Если после окончания они возвращались в свою среду, то чаще всего судьба такого образования была предрешена – все забывалось. Те, кто все же смог как-то выучиться русскому языку и выбиться хотя бы на должность писаря, зачастую становились низкими в нравственном отношении людьми: «<...>полуграмотные мальчишки пустились брать взятки и пить вино и дерзко обращались со стариками и даже своими родителями» [30; 153]. Чувствуя свое превосходство над сородичами, они злоупотребляли своим положением, чем вызывали их ненависть. В целом, такое обучение, как показала практика, действуя на отдельные единицы из народа, отрывало их от народной массы [30; 153]. Такой инородец стыдился своего происхождения и стремился забыть о нем. Кроме того, чаще всего он усваивал вредные пороки русского общества – такие как пьянство, щегольство и т.п. Зачастую, получив неплохое образование, он в душе оставался язычником и ничего не стремился узнать о христианстве. В результате он не мог уже служить проводником образования в свой народ, поднимать его интеллектуальный уровень. Как отмечает С.В. Чичерина, «в прошедших русскую школу общего типа замечается оторванность от среды, изолированность от общественной жизни, узкий личный материализм» [44; 166] 1 См., например: Чичерина С.В. У поволжских инородцев. Путевые заметки. – СПб., 1905. 23 Кроме того, в школах нередкими были телесные наказания, плохое питание и условия жизни, что вызывало у инородцев окончательное отвращение. В итоге они перестали отдавать своих детей, и их стали забирать насильно. Среди инородцев распространялись слухи, что их детей, забираемых в школу, отдадут в солдаты или на другую государственную службу, и они их уже не увидят. Позже, когда инородцы начали тайно или явно возвращаться к язычеству, к этим страхам добавилось опасение, что их детей насильно крестят. Подобные слухи подогревались языческими жрецами, игравшими роль руководителей народа. В результате школа воспринималась как каторга, и инородцы были готовы заплатить любые деньги, чтоб избавить от нее своих детей. Многим инородцам образование было необходимо лишь на бытовом уровне – написать какое-либо прошение, прочитать что-либо, или в крайнем случае стать писарем. (Для этого отец Кузьмы и хотел выучить одного из детей грамоте). Поэтому и сами они не очень радели об этом. Интерес к образованию у них можно было бы возбудить путем введения школ с нормальными условиями и с преподаванием на родном языке (это ясно доказывает пример школ Братства свт. Гурия), но тогда об этом почти никто не заботился. Политика насильственной христианизации, инициируемая государством со времен покорения народов Поволжья и усиленная в XVIII веке, дала отрицательные результаты. Государство, учреждая миссии, преследовало в основном политические цели1. Обращенные должны были прежде всего обрусеть и стать послушными подданными. Те, кто исповедуют другую веру, были так или иначе вне государственных структур (Церковь в России на тот период времени была прежде всего государственной 1 См.: Макаров Д.М. Самодержавие и христианизация народов Среднего Поволжья (XVI – XVIII вв.). – Чебоксары, 2000. 24 структурой) и мыслились как потенциальные враги, готовые в любой момент проявить сепаратистские настроения. Обращение же инородцев в Православие сводилось лишь к официальному принятию ими Таинства св. Крещения. В древней церкви существовала практика предварительного научения крещаемого догматам веры, называемая оглашением. Без него само Таинство было совершить невозможно – как человек может исповедывать религию, не зная ее внутреннего содержания? Миссионеры, конечно, понимали это, но здесь была не только их вина. Для успешного обращения прежде всего была нужна проповедь на родном языке, перевод богослужения на родные языки инородцев. В тех условиях это выполнить было практически невозможно. Дело обращения народа – постепенный процесс, однако инициатива обращения исходила прежде всего от государства, которому требовались все новые цифры и официальные данные. Часто миссионерам приходилось торопиться, поэтому даже самые добросовестные из них ничего не могли сделать. Другой группе миссионеров, большей по числу, нужны были только цифры для отчетов и повышений. Как в школе, так и в церковных кругах к инородческим языкам относились пренебрежительно: считалось, что они по бедности не могут выражать христианских понятий. При этом никому не приходило в голову поставить задачу развивать сами инородческие языки, чтобы они смогли выражать эти понятия. Правительство не учитывало, какое глобальное, всеобъемлющее значение имеет для инородца его родной язык, его самобытность и культура, и что будет значить для него Слово Божие на его родном языке. На инородцев зачастую смотрели как на дикарей, людей второго сорта, которых нужно, хотят они этого или нет, приобщить к русской культуре и ко всему русскому, не только к православию. Никто не думал, что насильственное приобщение вызовет на это у инородца отрицательную реакцию как на чужое, прививаемое извне. Общий метод обрусительной 25 политики состоял в том, чтобы научить инородца русскому языку (хорошо, если при этом он забудет свой родной язык), и потом уже на русском языке учить христианству. Так или иначе, здесь грубо нарушались основополагающие принципы православной миссии – глубокое уважение к культуре и языку обращаемых народов. Дальше крещения дело не продвигалось. В селениях новокрещенных устраивались церкви, иногда – школы, присылались священники. Но богослужение на церковно-славянском языке к тому времени мало понимали даже русские крестьяне. Школа вселяла в них отвращение к русскому образованию. Русский священник, не понимающий их язык и не могущий объяснить им вероучение Православной Церкви, не вызывал доверия. На протяжении многих лет инородцам приходилось исполнять православные обряды как некую государственную повинность. От них требовалось посещать по праздникам церковь, «исполнять христианский долг исповеди и причастия» ради соответствующей записи, исполнять Таинства Крещения, Венчания, отпевание умерших родственников, сведенные на уровень непонятных и ничего не значащих обрядов «казенной» религии – ради записи в метрических книгах. Естественно, такая вера не могла соответствовать их духовным запросам, и они начали постепенно возвращаться к своим старым верованиям, воспитывать своих детей в духе преданности язычеству [42; 18]. В Вятских епархиальных ведомостях и Отчетах Вятского комитета Православного Миссионерского общества приводится немало статей о языческих верованиях вотяков и об их религиозном состоянии 1. Приведем 1 Елабужский М., свящ. Моления некрещеных вотяков Елабужского уезда. // Вятские епархиальные ведомости. – 1895. – № 15. – Отдел неофициальный. – с. 621 – 631; Религиозно-нравственное состояние инородцев. // Вятские епархиальные ведомости. – 1900. – № 9. – С. 382 – 399; Елабужский М., свящ. Крепость вотского язычества. // Вятские епархиальные ведомости. – 1903. – № 2. – с. 36 – 47, № 3. – с. 102 – 119 и др. 26 здесь цитату из «Первого рассказа Кузьмы Андреева» [44; 248]: «Лет тридцать тому назад <...> в окрестностях Карлыгана вотяки вовсе не знали христианской веры: к духовенству относились очень дурно, потому что видели от него только ругань и поборы <...> Крестный ход принимали с принуждением, кроме домохозяина все прятались, особенно женщины. Праздновали пятницу. Обычаи были языческие: ходили молиться к киремети, приносили жертвы – лошадей, коров, овец и птиц домашних. Из праздников знали только Пасху, Покров и Петров день. В церковь вовсе не ходили, говели немногие и то по принуждению». В то же время власти строго следили за исполнением православных обрядов, и любые отступления от православия могли повлечь за собой судебное разбирательство с соответствующими последствиями. (Такие разбирательства нам встречались в Вятских епархиальных ведомостях). Конечно, ни к чему хорошему это не приводило: отпадений меньше не становилось, а отпавшие становились недоверчивыми к начальству и скрытными, боясь, как бы не пришлось отвечать. Тем большую неприязнь у них вызывало православие и русское духовенство. В результате, как заключает С.В. Чичерина, «все меры, которые принимаются духовным и светским начальством для обрусения инородцев, только мешают их сближению с русскими <...> Есть ли худшие сепаратисты, чем насильственные обрусители»? [44; 168]. Особенно ситуация накалилась к середине XIX века. К тому времени сменилось уже несколько поколений инородцев, не имевших склонности к христианству, и которым не давали свободно исповедывать их религиозные убеждения. Тем временем среди них уже давно активную миссионерскую деятельность вели мусульмане-соотечественники, которые умели близко подходить к своим соплеменникам и отвечать на их духовные запросы. Поэтому опасность отпадения в мусульманство не только крещеных татар, но и других инородцев со временем все возрастала. Действительно, к середине 27 XIX века отпадения в ислам обозначились столь ясно, что в 1847 году в Казанскую Духовную академию пришло повеление императора Николая I о переводе необходимой духовной литературы на татарский язык для совершения богослужения и назидания в вере татар [30; 30]. В работе над переводами непосредственное участие принял будущий просветитель инородцев Поволжья Николай Иванович Ильминский. Постепенно, опытным путем им была выработана система просвещения инородческого населения, давшая мощный толчок к освоению религиозных истин и книжности простым народом. Кузьма Андреев явился одним из сподвижников Ильминского. Своим личным примером и опытом миссионерской деятельности он показал ее универсальность и эффективность. §2. Кузьма Андреев как миссионер История миссионерской деятельности Кузьмы Андреева была затронута нами в его биографии. Она началась, как мы уже говорили, в необычайно сложных условиях. Вокруг – глухая масса язычества (см. цитату выше). Родители и родственники смеются и бранят за отступление от прежних верований. Учиться и узнавать о Православной вере приходится самостоятельно; вспомним, какие препятствия приходится ему в этом преодолевать. Чтением на вотском языке он овладел сам. Будучи никем не принуждаемым, грамотным он стал благодаря своей любознательности. Освоив грамоту, а главное – узнав христианство, он начинает нести проповедь на родном языке сначала своим односельчанам, затем – жителям окрестных сел и деревень, потом – всей Вятской губернии. 28 Здесь ясно видна любовь Кузьмы Андреева к своим соотечественникам, радение о них. Вообще любовь к Богу и ближнему является основанием любой православной миссии [39; 225]. Эта любовь видна на всем протяжении его миссионерства. Последнее же, начавшись с малого, постепенно росло и развивалось. В данном параграфе мы более подробно рассмотрим основные принципы и результаты миссионерской деятельности Кузьмы Андреева, коснемся его переводческой деятельности. О своей миссионерской деятельности Кузьма подробно рассказывает С.В. Чичериной в книге «У поволжских инородцев», где он дает образец миссионерской проповеди, которого он придерживается [44; 260 – 283]. К сожалению, мы не можем в данной работе полностью привести этот пример, который по всей справедливости можно назвать памятником миссионерского опыта, отсылаем читателя к этой книге. Попытаемся вывести основные принципы миссионерства Кузьмы Андреева: 1. Для успешного миссионерства нужна проповедь на родном языке; 2. Дело обращения должно совершаться постепенно, ненавязчиво, с любовью. 3. Недопустимо впадать в полемический тон, критиковать верования язычников, запрещать им исповедывать их религиозные убеждения. В этих принципах Кузьма Андреев действовал с самого начала. На первой беседе было человека три-четыре, затем число слушателей все увеличивалось. Характерно замечание Кузьмы о том, что они «очень заинтересовались беседами, радовались душой» [44; 254]. Объяснение этому дает другое место из рассказа Кузьмы Андреева: «А православную веру они не соблюдают, потому что им неоткуда слышать <...> Когда я езжу по Вятской епархии, по крещеным вотякам и некрещеным, и объясняю им о православной вере, они говорят: “Если б нам объяснили на своем языке так 29 подробно, когда бы мы не поняли? И наши отцы и деды поняли бы. Мы никогда не слыхали такого объяснения”» [44; 261]. Многие инородцы в религиозном отношении были лучше русских людей, они очень интересовались вопросами вероучения, особенно когда дело доходило до проповеди русской веры – Православия. Вся беда заключалась в неправильном подходе к проповеди «дипломированных миссионеров»: «А то священники приходят и говорят: “Вы не молитесь Богу, а шайтану, это нехорошо”, а почему не так молимся – не говорят. Они запрещают молиться по-нашему, а мы без молитвы жить боимся, Бог прогневается на нас» [44; 261]. Немудрено, поэтому, что беседы Кузьмы, разъяснявшего им все на их языке, учившего, как надо правильно молиться, вскоре стали известны в соседних деревнях, из которых несколько человек по делам приезжали в Карлыган, случайно попали на них и рассказали своим односельчанам и домашним. Таким образом проповедь распространялась все дальше. Ее необыкновенная успешность сразу же бросается в глаза, об этом замечают даже официальные источники1. «Его проповедь была настолько успешна, что в его деревне все вотяки, начиная с его родителей, вместо пятницы, уже два года празднуют воскресенье, а в настоящем году <1889-м. – Я.З.> такую перемену недельного дня сделали вотяки другой ближайшей деревни» – замечает о первых годах деятельности К. Андреева Н.И. Ильминский [25; 276]. Следует признать, что смена традиций – дело нелегкое и немалое, оно свидетельствует о значительных переменах в области духовной жизни, произошедших в последние годы у инородцев под влиянием проповеди, тем более что переубедить их достаточно трудно: в том же письме Ильминский замечает, что «вотяки вообще крепко держатся своей старины». Сам Кузьма Андреев говорит С.В. Чичериной, что «научить соблюдать православную веру, много нужно работы» [44; 260]. Но, как видно, он имел какой-то особый 1 См., например: Отчеты Вятского комитета Православного Миссионерского Общества за 30 подход к сердцам своих соплеменников. И дело здесь не только в тех принципах несения евангельского благовестия, в которых он действовал всю жизнь. Несомненным является то, что Кузьме от Бога был дан талант, и талант необычайной силы. Он проповедовал не столько словами, сколько всем своим обликом, той благодатью, которая была на нем. Познав Евангельское благовестие о спасении человека Богом, Кузьма проникся евангельским духом, воплотил его в себе. К нему можно отнести слова ап. Павла: «И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы» (1 Кор. 2, 4). Позволим себе привести несколько цитат и свидетельств об этом. С.В. Чичерина описывает одну из его бесед в марийской деревне, где он уже был до этого несколько раз: «Кузьма Андреев велел зажечь свечку перед образами <...> народ весь обратился лицом к иконам, Кузьма Андреев стал перед ними, перекрестился и медленным низким голосом, подавленным сильным чувством, произнес по-вотски “Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа” и приступил к беседе. Он говорил по-вотски, так как все черемисы по-вотски знают, а он, хотя знает по-черемисски, но говорит не вполне свободно, и, как он мне объяснил, – душевно, из сердца можно говорить лишь на своем языке. Иногда, впрочем, он вставлял несколько слов по-черемисски. Говорил увлекательно, горячо, делал руками жесты. Он меня предупредил заранее, что беседа будет вроде той, которую он утром изложил мне, и я по выражению его лица и по движению его рук могла до некоторой степени следить за ее ходом. Например, когда он заговорил о Распятии, он раскрыл обе руки в форме Креста, и его глаза осветились каким-то особенным кротким сиянием. Народ не спускал с него глаз <курсив наш. – Я.З.>. Часто между слушателями 1901 – 1904 годы. 31 поднимался глухой ропот одобрения или изумления <...>, видно было, что они следят всей душой1» [44; 271 - 272]. А.И. Емельянов, присутствовавший в 1903 году на одной из бесед К. Андреева, со своей стороны характеризует ее следующим образом: «Проповедник изложил пред слушателями историю создания мира и человека, рассказал о грехопадении и кратко передал историю домостроительства нашего спасения. Простота, ясность и картинность изложения должны были производить сильное впечатление на слушателей. Невольно приходилось подумать о проповеднике: “Откуда ему премудрость сия”. Но Андреев – избранник покойного Ильминского. Этим уже все сказано» [18; 7]. О характеристике Кузьмы Андреева самим Н.И. Ильминским мы скажем ниже, в Главе III. Приведенные нами цитаты должны свидетельствовать о его миссионерском таланте. С.В. Чичерина также сравнивает его беседы с проповедями обычных священников в храмах: «Вспомнились обычные в русских церквах проповеди священников, большей частью непонятные, а в лучшем случае сводящиеся к увещанию ходить в церковь, уважать духовенство, ставить свечи и подавать нищим под угрозой всяких несчастий – земных и вечных мук за гробом. Кузьма Андреев же идет иным путем; он рассказывает людям, жаждущим света, тайну искупления, говорит им о прекрасном рае, о милостивом Боге, о страждущем за людей и всепрощающем Христе, – он не грозит им палкой, но влечет их души любовью <курсив наш. – Я.З.>, и этом 1 По-видимому, С.В. Чичерина имела в виду, что по-удмуртски знали марийцы именно этой и других близлежащих марийских деревень. Однако, можно сомневаться в том, что они знали все и очень хорошо. Поскольку население в том крае было смешанным, они могли понимать и немного разговаривать по-удмуртски, но вряд ли отлично знали этот язык. Быть может, где им было непонятно, там Кузьма Андреев и переходил на марийский язык. – Я.З. 32 весь секрет его влияния» [44; 274]. Как видим, Софья Васильевна очень тонко и четко уловила суть и дух проповеди К. Андреева. Уже здесь видно, что подход к миссии К. Андреева был чисто инкарнационным1, а его миссионерская деятельность схожа с просветительством многих выдающихся русских миссионеров. Заметим, что если последние в большинстве случаев долго изучали язык, традиции, быт обращаемого народа, то Кузьма Андреев имел здесь немалое преимущество: он был соплеменником тех, кого обращал. Ему уже не нужно было изучать культуру и быт своего народа: он жил в нем и был своим человеком для них. Здесь обратим внимание на один замечательный аспект в миссионерском деле, который заметил и сформулировал Ильминский Николай Иванович. В своей брошюре «Из переписки об удостоении инородцев священнослужительских должностей» он пишет о том, что проповедь иноплеменного, в частности, русского человека для инородцев будет менее сильна и убедительна, чем та же проповедь их соплеменника. «Но что недоступно русскому <...>, то дается инородцу природой. Инородец, движимый только врожденным инстинктом, прямо и непосредственно может действовать на ум и сердце единоплеменных ему инородцев, – и с теплым, умиленным убеждением будут приняты ими его христианские беседы и наставления. К этому надобно присоединить то естественное обстоятельство, что к человеку своего племени инородцы, и вообще простолюдины, имеют более доверия, нежели к человеку чужому» [31; 9 – 10]. Действительно, здесь можно выделить две стороны в миссионерской практике Кузьмы Андреева. Об одной говорил он сам: это – родной язык. Отличительная черта проповеди Кузьмы Андреева, как видно из приведенных нами цитат, была задушевность, искренность, и, как он говорит, 1 Инкарнационный метод миссии – подход к делу миссии, при котором истина Божия воплощается в язык и культуру обращаемого народа, а через это и в его жизнь и менталитет. – Я.З. 33 «душевно, из сердца можно говорить лишь на родном языке» [44; 271]. С другой стороны, он вообще крепко стоит за родной язык как общеобразовательное средство и важнейший миссионерский элемент. «Для обрусения инородцев первый шаг: нужно объяснять христианскую веру, а чтоб объяснить христианство, нужен родной язык» [44; 275]. Это он понимал более всего на собственном примере: вспомним, с каким трудом ему пришлось узнавать о христианской вере, и как он был рад, когда получил первые удмуртские книги. На миссионерском съезде 1905 года он говорит об этом: «Из собственного опыта я узнал, что большая польза бывает от бесед на языках инородцев, какие я делал в школах и храмах» [10; 545]. Это полностью созвучно с важнейшим принципом системы Н.И. Ильминского, который обучение и богослужение на родных языках инородцев полагал в основу всего [35; 146 – 148]. Затем следует сказать и о самих удмуртах, которые к нему, как своему одноплеменнику, относились с доверием. Еще о самых первых своих миссионерских пробах Кузьма говорит, что удмурты «слушали с большим интересом» [44; 251], которого, возможно, сразу не достиг бы и опытный миссионер. Этот интерес, вызываемый доверием к самому Кузьме и тому, что он говорит, во многом играл роль фактора успешной проповеди. Далее инородцы уже не только доверяли, но и ждали Кузьму: «О вызове этого миссионера сами инородцы просят своих приходских священников» [18; 7]. Причиной такого доверия и даже любви к этому замечательному миссионеру является опять же его любовь к своим соплеменникам и его подход к проповеди. Выше мы упоминали о ложном подходе к делу проповеди ученых миссионеров, которые не несли в народ этот дух любви, ограничиваясь раздражавшим инородцев обличением. В отличие от них Кузьма говорит: «При беседах никогда не нужно впадать в полемический тон и бранить веру языческую или мусульманскую. Вначале порок их не надо доказывать. Это очень, очень преждевременно, раздражает. Только 34 впоследствии можно объяснить, где правильно, где неправильно» [44; 277]. Более того, Кузьма не только не ругает языческие моления, но поначалу и поощряет, объясняя только, как надо молиться – «Единому Богу, без шума, без ссоры, тихо, согласно, дружно» [44; 278]. Приведем один из примеров, который он рассказал сам. Как-то раз он приехал в удмуртские селения Осинского уезда Пермской губернии, где сначала читал книги и молитвы на удмуртском языке, и так привлек этим тамошних удмуртов-язычников, что они пригласили его на большое языческое моление, прося его там почитать свои молитвы. Кузьма согласился и внес таким образом православный элемент в языческое моление. Поскольку у тамошних удмуртов сложилось сильное предубеждение против христианства, он в молитвах пропускал слова, указывающие на их православный характер, но так, чтобы суть не менялась. Кстати, этим приемом он пользуется постоянно: чтобы не отпугнуть язычников он, к примеру, сначала слова «Иисус Христос» заменяет словом «Спаситель» и т.п. Таким образом Кузьма Андреев в проповеди действовал, как он сам любил выражаться, «сосподтиха», то есть потихоньку, постепенно внося в молитвы и обряды язычников новый христианский смысл. При этом результат получался гораздо больший, чем если бы он сразу начал проповедывать православную веру – он этим бы просто оттолкнул от себя тех, кто был настроен против православия. Благодаря этому, Кузьма имел подход к сердцам даже самых закоренелых язычников. Приведем выдержку из отчета А.И. Емельянова: «Кузьма Андреев своею мягкостью, ласковостью и задушевностью отворяет сердца самых загрубелых язычников; нередко догадавшись, куда он клонит свою речь <...>, они угрюмо спрашивают его: “Значит, ты не велишь нам по-старому молиться”. Оставалось бы, кажется, только дать утвердительный ответ на этот вопрос, и весь результат беседы был бы потерян. Но Кузьма Андреев умеет и здесь сказать слово в духе евангельской любви <...>: “Я, братья, говорит он, не приехал к вам чего-либо 35 приказывать или запрещать, а только объяснять; если согласны с моими словами, я рад, а если не согласны, и то хорошо”. Со стороны возражателя на это слышится тяжелый вздох; с глубоким раздумьем уходит он, всем своим видом свидетельствуя о той переоценке ценностей, которая в нем началась» [8; 981]. Вот именно то, что он не запрещал, а объяснял, было очень важным фактором в его проповеди. Кузьма очень тонко действовал, понимая религиозное состояние и потребности своего собрата, как бы говоря: «Пусть сейчас молятся хотя бы так, ведь дело обращения совершается постепенно. Всему свое время». Сначала он знакомится с местными жителями, находит с ними общий язык. (Чичериной он рассказывал, как он однажды пришел в одно селение с целью подработать, и этот повод использовал для того, чтобы нести проповедь). И только потом во всех удобных случаях, находясь в гостях или приглашая других в гости, читает книги и молитвы на удмуртском языке, что везде вызывает удивление на тему содержания книг и духовной высоты православных молитв. Несомненным является и тот факт, что Кузьма Андреев умел раскрыть внутреннюю красоту, силу Православия перед инородцами. Собеседования он сначала вел под руководством уездного инородческого миссионера и приходского священника-инородца, закончившего курс в Казанской Центральной крещено-татарской школе [25; 277, 284], которые направили его в нужное русло. То, что он проповедывал инородцам, было несравненно выше их кереметей, и они, познав истину, легко переходили в Православие. Кузьма Андреев рассказывает также о своей полемике с мусульманами. В Главе I мы уже упоминали о том, как в 1897 году к нему на дом четыре раза приезжал Фатым, ученик Тюктерской медресе, для споров о вероучении [17; 15]. (К сожалению, нам неизвестно, чем закончились эти прения). Сам Кузьма говорит, что «татары очень сильно влияют, т.к. каждый неграмотный татарин является проповедником» [44; 277]. В разговорах о вере 36 с ними он также придерживается своих миссионерских методов. «Я никогда не опровергаю, чтоб их не отталкивать, а слушаю их с любовью, с интересью <...>» [44; 265]. Это и здесь дает благие результаты: татары, думая, что будет горячий спор, бывали удивлены тем вниманием и уважением, с которым Кузьма относился к их вере, и его спокойным объяснением христианской веры. Кстати, как оказывалось, многие из них, особенно неграмотные, просто не знали суть православия, считая его по внешним обрядам одной из форм язычества. Когда же Кузьма объяснял им всё, они, если и не переходили в православие, но начинали относиться к христианству и православным с уважением: «Мы никогда не слыхали такого объяснения о вашей вере, мы никогда не будем больше говорить, что ваша вера неправильная» [44; 266] – такого рода отзывы можно было услышать. Таким образом, влияние Кузьмы Андреева было и среди мусульман. Тем не менее, как он отмечает, отпавших в мусульманство язычников обратить в христианство очень сложно, «на тех уже нельзя надеяться» [44; 260]. Причина здесь, наверно, в том, что ислам им давал некоторую духовную пищу и уважение со стороны более образованных мусульманских собратий, а его проповедники всячески настраивали их против православия, пытаясь привлечь на свою сторону. Кроме того, их начинали преследовать власти, вызывать на миссионерские собеседования, и потому любое упоминание о православии вызывало у них неприязнь, они всеми силами льнули к своим мусульманским собратьям. Видно, что отпадения инородцев в ислам беспокоили и печалили Кузьму; он был один из немногих, понимающих истинное положение дела, его сил не хватало на всю огромную Вятскую губернию. Но он готов был, как истинный миссионер, сеять Слово Божие везде, где это необходимо, не щадя своих сил. «Мне жаль, – говорит он, – что я назначен по одной только Вятской епархии, мне хотелось бы проповедывать всюду, где мне это кажется нужным. Пора сосподтиха сеять доброе семя между мусульманами. У меня желание 37 открывается к пермским и уфимским вотякам, там плодородная земля, но незасеянная, а сеятелей нет» [44; 282 – 283]. Суммируя все вышесказанное, можно отметить, что отличительными чертами проповеди Кузьмы Андреева были мягкость, искренность, задушевность, что и привлекало к нему инородцев. Всем своим обликом Кузьма Андреев производил сильное влияние – это был облик истинного христианина-проповедника, на деятельности которого держалось Православие среди инородцев целого края. «Мы знаем одного миссионера, который, по авторитетному засвидетельствованию, поднял религиозную жизнь целого огромного края (учился не дальше одной начальной школы)», – говорит о нем Н.А. Бобровников, директор Казанской учительской семинарии после Н.И. Ильминского [28; 181]. На наш взгляд, секрет этого влияния был в любви, которую он раскрывал в Православии и которой привлекал инородцев: «Сам он весь исполнен этой любовью, и в его глазах постоянно светится огонь какой-то тихой внутренней радости. Потому неудивительно, что его проповедь производит в селениях целый переворот. Поэтому и у меня, видевшей в своей жизни многих проповедников, сохранилось о Кузьме Андрееве воспоминание как об идеальном миссионере» [44; 274]. Действительно, проповедь Кузьмы Андреева производила целый переворот в селениях. Вот один из многочисленных примеров: «По его увещаниям жители деревни Сулвай-Какси, Малмыжского уезда <...> навечно отказались от всего языческого за себя, за детей своих <...>» [6; 333]. Однако он нисколько не гордится своими успехами, во всем его облике чувствуется христианское смирение: «Как все истинные «носители духа», Кузьма Андреев делает свое дело совершенно просто, без всякой рисовки и без всякой мысли о себе лично; он, видимо, убежден, что делает только то, что обязан делать» [44; 274]. К сожалению, эта плодотворная деятельность была прервана наступлением Октябрьской Социалистической революции и приходом новых властей. 70 лет навязывания атеистического мировоззрения, 38 конечно, тяжело отразились на духовном состоянии тех народов, которых просвещал Кузьма Андреев. По вопросу о современном религиозном состоянии жителей д. Карлыган и других селений этой местности мы специально связывались с настоятелем прихода с. Мамсинер о. Львом Федотовым. По его словам, сейчас «люди потихоньку тянутся в церковь», приходят к вере, особенно – марийцы. Удмурты, по-видимому, не так активны в этом отношении. Традиционные верования есть среди тех и других и на сегодняшний день; как говорит о. Лев, язычество не очень заметно, просто люди, придерживающиеся традиционных верований, не ходят в церковь. Сложно сказать, насколько велико влияние вековой давности на современность, но мы надеемся, что все же плоды многолетней миссионерской деятельности Кузьмы Андреева не пропали даром, и что его влияние на религиозное состояние народов Вятского края остается актуальным и на сегодняшний день. Теперь скажем несколько слов о переводческой деятельности Кузьмы Андреева. Ко второй половине XIX века переводы книг на инородческие языки состояли примерно в таком же плачевном положении, как и все инородческое образование. Переводов было мало, делались они долго и не отличались хорошим качеством1. Ситуация изменилась в лучшую сторону с началом деятельности Православного Миссионерского общества и особенно Братства свт. Гурия, где главным деятелем выступал, как мы уже говорили, Николай Иванович Ильминский. Известно, что он занимался переводами в том числе и на удмуртский язык, о чем он пишет, например, в своей статье «Практические замечания о переводах и сочинениях на инородческих языках». Познакомившись с Кузьмой Андреевым, впоследствии он часто советовался и беседовал с ним насчет переводов [44; 275]. 39 Несомненно, что Кузьма Андреев радел за родной язык в просвещении инородцев, сознавал всю необходимость переводов богослужения, учебных пособий для этих целей. Особенно трепетно он относился к богослужению на родном языке – такое богослужение задевает самые глубинные струны сердца инородца (cм. Приложение III). Как педагогпрактик, он сам очень нуждался в точных переводах и прилагал для достижения этой точности немалые усилия. Будучи природным удмуртом, он занимался переводами в основном на удмуртский язык. Из его писем Ильминскому известно, что переводческой деятельностью он начинает заниматься приблизительно с 1888 года2, а первые его рецензии и оценки удмуртских переводов идут еще ранее – буквально с того времени, как он приобретает книги на удмуртском языке. С одной стороны, их чтение было для него как елей на душу, с другой – при чтении писем сразу бросается в глаза его некоторое несогласие с переводами, он постоянно подмечает ошибки и неточности. Дело тут скорее не в том, что переводы были сделаны некачественно – Н.И. Ильминский был компетентным специалистом, обладающим немалым лингвистическим талантом. Вероятнее всего, определенную роль играла разница диалектов. В статье «Пользование русским и вотским языками в деле просвещения вотяков» эта проблема освещается достаточно широко: «Одним из существенных препятствий является разнообразие наречий вотского языка <...>» [6; 588]. По вопросу о диалектах удмуртского языка мы специально связывались с доктором филологических наук, исследователем в области переводов богослужения на удмуртский язык диаконом М.Г. Атамановым. Действительно, диалектов 1 См.: Фролова Г.Д. Удмуртская книга: История книгопечатания. Современная книга. – Ижевск, 1982. 2 Может быть, и ранее – см. Письмо № 2. 40 удмуртского языка было немало1; как отмечается в той же статье, «многие слова вотские в различных местностях имеют не одно значение» [6; 589]. Поэтому и Кузьма постоянно беспокоится об ошибках (на его взгляд) в переводах, и самому ему впоследствии все это надо было учитывать: в III письме и спрашивает разрешения у Н.И. Ильминского приехать в Казанскую учительскую семинарию «побеседывать с вотяками и узнать их речь». О точности переводов он сильно беспокоился, особенно сначала, когда не был уверен в своих силах, это показывают строчки из его II письма: «Мне кажется, что в некоторых местах перевод сделан не правильно и мой перевод тоже может быть неточен. О переводе молитв, сильно горюет мое сердце, чтобы перевести верно да и на печать <...>». Поэтому он постоянно советуется о них с Николаем Ивановичем, с другими инородческими педагогами, как видно из этого же письма. Трудности в значительной мере состояли в том, что он тогда еще недостаточно владел русским языком [42; 48]. Однако в переводах ему помогала религиозная интуиция и прекрасное знание вероучения Православной Церкви, а также знание всех тонкостей и оборотов своего языка. Это наглядно показывает, например, история с переводом слов «Святый Дух» (См. Приложение III). Из этой истории видна также важнейшая заслуга Кузьмы Андреева, состоящая в том, что его переводческая деятельность приводила к обогащению и развитию удмуртского языка. Всю жизнь переводами он занимается бесплатно, и можно думать, что перевел он немало. Но полностью оценить его вклад в переводческое дело в данный момент сложно. По словам о. Михаила Атаманова, авторство переводов в большинстве случаев установить практически невозможно, мы 1 Диаспора удмуртов, к которой принадлежал Кузьма Андреев, разговаривала на шошминском диалекте удмуртского языка – по названию р.Шошмы, возле которой они проживали. Шошминский диалект значительно отличался от основного удмуртского языка. 41 не знаем, чтό именно переводил Кузьма Андреев. Г.Д. Фролова в своем труде «Из истории удмуртской школы» упоминает о том, что ему было предложено заняться переводом церковно-славянской азбуки, которую переводческая комиссия Братства свт. Гурия предложила ему ввести в качестве учебника для Карлыганской школы [42; 48]. Н.И. Ильминский в письме К.П. Победоносцеву от 19 мая 1889 года между прочим упоминает о том, что в то время Кузьма находился в Казанской крещено-татарской школе и занимался переводом молитв на удмуртский язык [25; 301], но каких именно – не указывается. Также во «Временном положении о Центральной Карлыганской школе» он упоминает о том, что Кузьме принадлежат переводы христианских вероучительных книг [25; 346]. §3. Миссионерская школа в с. Карлыган Миссионерская деятельность К.А. Андреева закономерно должна была привести и привела к открытию школы в его родном селе. Немалую роль в этом сыграл Николай Иванович Ильминский. Им она изначально задумывалась как миссионерская, и с течением времени она не потеряла этого своего главного назначения, состоявшего в приготовлении инородческих учителей, несущих христианское просвещение в самые дальние уголки инородческого мира. Итак, инициатором и начальным организатором школы является сам Кузьма Андреев. Его начальная миссионерская деятельность привела к тому, что у его односельчан и жителей соседних деревень появилось желание учиться, хотя многие до этого были настроены против просвещения. Их 42 радение к учебе можно увидеть в первом письме Н.И. Ильминскому, когда Кузьма ходил по деревням и узнавал количество желавших: «я уйх спрашивал желайте или нет школ по вотским языкомъ? они сказали хорошобы это, а только свойм трудом; былбы из земства <...>», т.е. они, хоть и желали, но строить и организовывать ее самим им было трудно. Надо сказать, что первоначально труды Кузьмы по устройству школы не встречали большой поддержки со стороны его родных. В первое время школа помещалась в маленьком домике, арендованном Кузьмой, где условия были неблагоприятны: учеников много, приезжим негде жить, не хватало ни средств, ни учебных пособий. В 1883 году (первый год существования) школа, получившая статус частной миссионерской, содержалась на средства Вятского комитета Православного Миссионерского общества1, который выдал ей пособие в 130 р. [13; 8]. Училось 25 мальчиков [13; 9]. Ежедневные занятия в школе домашними Кузьмы, по-видимому, были встречены неодобрительно, т.к. семья, по сути, лишалась одного из главных работников. Но Кузьма выровнял ситуацию тем, что все жалование отдавал отцу. С трудом ему удалось уговорить отца и братьев построить на общие домашние средства более просторное помещение для школы. Как пишет Н.И. Ильминский, «его отец выстроил двухэтажный пятистенный дом в 5 саж. длины и 3½ с. шир., в котором поместилась школа с небольшим общежитием для учеников» [25; 276]. Между тем, Вятский комитет, испытывая сильный недостаток в средствах для содержания школ, в 1884 году отказал Карлыганской школе в пособии и выхлопотал для нее жалование от Уржумского земства в 150 р. Но это было лишь единовременное пособие на 1 Вятский комитет Православного Миссионерского общества был основан в 1871 году, основной своей задачей ставил распространение православия среди инородческого населения Вятской губернии. Для этой цели назначались миссионеры и устраивались инородческие школы, во многих из них преподавание было поставлено по системе Н.И. Ильминского. – Я.З. 43 1885 год. С 1886 по 1888 годы Кузьма фактически работает бесплатно, получив в 1886 году лишь небольшое денежное пособие от Министерства Народного Просвещения, а в 1887-88 годах – немногочисленные учебные пособия от земской управы. Бедственное положение Кузьмы в это время видно из его писем. В IV письме он говорит, что все необходимые вещи для содержания учеников он вынужден покупать на общие деньги его семейства. Разумеется, это не могло не вызвать недовольства его домашних, которых ему было очень нелегко согласить на позволение вести учение безвозмездно. Ко всему этому надо присовокупить еще и то, что самому Кузьме в это время надо было содержать свою семью, в которой было четыре малолетних ребенка. Положение было тягостным, Кузьма подкреплял себя лишь той уверенностью, что его труды принесут духовную пользу его соплеменникам. В 1888 году приходской священник и миссионер о. Филипп Гаврилов ходатайствовал в Вятском комитете о назначении денежного пособия Карлыганской школе, но Комитет не смог удовлетворить данное ходатайство вследствие скудности своих средств. В это же время Н.И. Ильминский ведет активную переписку с оберпрокурором Священного Синода К.П. Победоносцевым и попечителем Казанского учебного округа П.Н. Масленниковым – по вопросу о преобразовании Карлыганской школы в Центральную удмуртскую, наподобие Казанской Центральной крещено-татарской [25; 271 – 287]. Главным вопросом в этой переписке было местоположение будущей Центральной удмуртской школы. Сначала Ильминский пишет об этом П.Н. Масленникову, рекомендуя для этой цели Карлыганскую школу, как располагающуюся в центре удмуртских селений той местности рядом с татарскими, где процветало мусульманство и была опасность отпадения удмуртов в ислам. Масленников излагает данный вопрос директору народных училищ Вятской губернии И.М. Канаеву. Тот, вооружившись статистикой, приводит доводы не в пользу Карлыганской школы, мотивируя тем, что 44 центральную школу желательно расположить не в Уржумском уезде, на окраине удмуртского населения, а поближе к центру, в каком-либо промежуточном пункте соприкосновения Елабужского уезда с Малмыжским, Глазовским или Сарапульским, причем по совету Вятского епископа Сергия (Серафимова) советует избрать для этой цели «село, отличающееся в торговом или промышленном, или, просто, в перекрестном по путям сообщения, отношении» [25; 280]. В своем ответе Масленникову по этому поводу Ильминский, основываясь на своем опыте, в пух и прах разбивает доводы директора народных училищ. По его мнению, школа должна стоять не в месте наибольшей скученности удмуртского населения, а наоборот, «в захолустье», подальше от бойких промышленных центров, причем он приводит в пример центральные крещено-татарскую и чувашскую школы, располагающиеся на окраинах соответственно татарского и чувашского населений, но тем не менее оказывающие влияние и на отдаленные местности проживания этих народов. Он сравнивает Кузьму Андреева с выдающимися народными просветителями В.Т. Тимофеевым и И.Я. Яковлевым, и говорит, что «зародыш, и довольно уже сложившийся и развитый, центральной вотской школы, уже существует» [25; 284]. Таким образом, дело, благодаря усердным заботам Николая Ивановича, решилось в пользу Карлыганской школы. В следующем, 1889 году, Кузьме Андрееву было назначено денежное пособие из остаточных сумм МНП в 135 р., а в 1891 году школа уже официально была преобразована в центральную удмуртскую, стала министерской. С этого же времени начались необходимые постройки. Интересны замечания Николая Ивановича по поводу предполагаемой Карлыганской Центральной удмуртской школы. В 1888 году он пишет: «Штат школы для первых лет ее существования представлялся бы достаточным в следующем виде. Во главе школы стоит заведующий школой священник из природных вотяков, но не имеющий прихода; при нем два учителя. Программа школы должна приближаться к программе сельского 45 одноклассного Министерства народного просвещения училища. При школе должно быть помещение для общежития мужского и женского. Если женское осуществится, один учитель должен быть заменен учительницей. Содержание воспитанников в общежитии должно падать на их счет, хозяйственные же расходы по нему: отопление, освещение и прочее – на счет казны» [25; 273]. В учебном отношении школа должна была быть поставлена, помимо местной учебной власти, под непосредственное руководство попечителя Казанского учебного округа через Казанскую учительскую семинарию, с которой она имела тесные отношения [25; 344]. «Чтобы развитие этой школы было органическое, прочное и живое, для того, по примеру Казанской крещенотатарской школы, нужно ей не вдруг дать полный состав и нормальное устройство, а следует начать с одного человека Кузьмы Андреева и впоследствии уже придавать лиц с ним единодушных и солидарных» [25; 277], то есть Ильминский, основываясь на живом опыте устройства Центральной крещено-татарской и других школ, прочность их организации видит именно в постепенном органическом развитии, как бы прорастании из малого зерна. «Пусть вотская школа пройдет те же фазисы развития, какие проходила Казанская чувашская» [25; 273]. Центральная При этом крещено-татарская в развитие и школы Симбирская вмешиваться нежелательно, в этом он всецело полагается на Кузьму Андреева как на человека, обладающего «религиозным убеждением, бескорыстием и горячим усердием к христианскому просвещению своих соплеменников» [25; 274]. По мысли Ильминского, именно учителю-инородцу с такими качествами принадлежит главная заслуга в возрастании и развитии школы [там же]. В целом он видит будущее Карлыганской школы и Кузьмы Андреева подобным центральной крещено-татарской школе и о. Василию Тимофееву, почему и считает, что Карлыганская школа должна иметь свою церковь с богослужением на удмуртском языке, ходатайствует о разрешении Кузьме принять сан. Он видит в школе и Кузьме единственных человека и место, без 46 которых сама центральная удмуртская школа невозможна [25; 343]. В письме К.П. Победоносцеву от 31 марта 1890 г. Николай Иванович все свои замечания приводит в некоторую систему в виде «Временного положения о центральной Карлыганской вотской школе», где он более подробно оговаривает примерный преподавательский состав и количество обязательных предметов в будущей школе [25; 345 – 346]. Почти все эти замечания Николая Ивановича, высказываемые им письменно и в частных разговорах, были реализованы. Учебные программы будущей центральной удмуртской школы разрабатывались под его руководством и утверждались попечителем Казанского учебного округа, что обеспечивало их авторитет и устойчивость. Карлыганская Центральная удмуртская школа была организована по образцу уже существующих центральных школ, и имела непосредственное отношение к Братству свт. Гурия, которое готовило в ней удмуртских учителей. К 1900 году в ней окончили курс обучения 20 удмуртов – стипендиатов Братства [24; 24]. Частной миссионерской она была до 1890 года, и, как говорит Кузьма Андреев, он был одним учителем, учеников не прибавлялось – скудость средств и теснота не позволяли увеличить количество учащихся, хотя желающих было много. Учились не только удмуртские дети, но и марийцы и даже русские [25; 276]. Как проповедь, так и учение Кузьмы, ведущем образование на языках инородцев, привлекали к школе их внимание. В 1891 году, как мы уже говорили, произошло ее официальное переименование в «центральную». Еще в 1889 году Н.И. Ильминский смог выхлопотать в Министерстве народного просвещения пособие на строительство и содержание школы в 1132 р. 50к. за счет кредита упраздненной Самарской учительской семинарии [25; 271 – 272], из которых он рассчитывал в первые два года 200 р. употреблять на жалование Кузьме Андрееву, остальное – на строительство. Таким образом Ильминский рассчитывал построить школу примерно за два года, употребив около 2000 р. Однако не все оказалось так 47 просто: на все школьные постройки потребовалось 6038 р. В итоге строительство закончилось только к 1896 году, МНП для экономии средств выплачивало жалование Кузьме 300 р. вместо установленных 480 р., недоплаченные деньги шли на строительство [42; 49 – 50]. Прекрасное описание школы дает С.В. Чичерина в вышеупомянутой книге «У поволжских инородцев». «Школа отделена от дома Кузьмы Андреевича лишь оврагом и состоит из нескольких деревянных зданий. Самое большое из них – школа-церковь1. Один из классов – самый обширный – служит и для учебных занятий – как класс, и для молитвы, как храм. Особая переборка, легко раздвигаемая, закрывает иконостас на то время, когда помещение это служит классом<...> Через дорогу от этого здания находится 3 дома, в которых помещается общежитие (мужское и женское), несколько классов и квартиры заведующего училищем и учителей. Вся эта группа домов расположена близ деревни на склоне холма, который живописно омывается ручьем, на котором заботливый Кузьма Андреев устроил отличный пруд для разведения рыбы» [44; 284]. Проект школы разработал окружной архитектор с учетом требований села. Г.Д. Фролова отмечает, что церковь при школе была расписана палехским художником, на оплату его труда потребовались дополнительные сборы [42; 49]. Чичерина пишет, что «иконостас в храме прекрасный и сделан по образцу иконостаса церкви Казанской учительской семинарии» [44; 284]. Богослужение совершалось на удмуртском языке на основании указа Священного Синода от 15 марта 1883 года, которого, несомненно, добился Ильминский [25; 345]. До окончания построек новоиспеченная Центральная удмуртская школа испытывала немалые трудности. Учителей не хватало, по штату было необходимо иметь еще двух помощников, но министерство не отпускало средств для выплаты жалования. В первый год обучалось 67 учеников, (57 1 Ее план см. в Приложении I. 48 мальчиков и 10 девочек, из них 52 удмурта). Ученики часто пропускали школу из-за эпидемий. Инспектор народных училищ Уржумского уезда, посетивший школу в январе 1891 года, писал в дирекцию народных училищ: «В Карлыганской школе необходимо немедленно открыть столовую, но денег для этого в моем распоряжении нет... не знаю, как и чем помочь Карлыганской школе» [42; 50]. Потом, конечно, ситуация улучшилась, но Чичерина, посетив ее в 1904 году отмечает, что «внутренняя обстановка школы весьма бедная. Видимо, что ученики помещаются тесно, и что на хозяйственный быт школы начальство обращает мало внимания» [44; 284]. В 1895 году школа была преобразована в двухклассную. Отметим, что это было первое и в своем роде, пожалуй, единственное удмуртское учебное заведение в то время, и таковым оно оставалось до революции. С этого же года был назначен помощник учителя, а в 1896 году – заведующий священник (до этого священника не было, учительствовали только Кузьма Андреев и Петр Васильев). Таким образом, с этого времени преподавательский состав школы состоял из заведующего священника, учителя и его помощника. В 1899 году уже училось около 120 человек [42; 51]. К концу XIX века школа оказалась в критическом положении из-за банкротства казанского купца Анисимова, на средства которого содержались 22 ученика. МНП не нашло средств для оказания помощи, и в дальнейшем школа существовала благодаря энтузиазму учителей и сборам сельского общества. Надо сказать, что Центральная Карлыганская школа сразу же зарекомендовала себя как учебное заведение, выпускающее грамотных квалифицированных педагогов. Несмотря на все трудности, она имела большие успехи и вскоре стала известна за пределами своего уезда. Многие ее выпускники успешно выдерживали экзамены на звание народного учителя в Казанской учительской семинарии и работали учителями в национальных училищах своего края. Первый выпуск учеников второго класса был в 1896 49 году, второй – в 1898-м. Судя по всему, уровень грамотности выпускников был достаточно высок – такого уровня не могла добиться даже Центральная крещено-татарская школа. Это и понятно – ЦКТШ была создана опытным путем, это был первый опыт Н.И. Ильминского и Василия Тимофеева, тогда не было еще ни разработанных учебных программ, ни учебных пособий, ни педагогов. Центральная же Карлыганская школа основывалась на уже достаточно разработанной методической базе, что и принесло гораздо более высокие результаты. Приведем некоторые примеры. «Два ученика Карлыганской школы, опрошенные по церковнославянскому чтению, прочитали превосходно. Ученица написала под диктовку на классной доске несколько предложений без единой ошибки и грамматически правильно разобрала их» [42; 51]. Попечитель Казанского учебного округа, присутствовавший на экзаменах первого выпуска, отметил, что из учащихся трех центральных национальных школ (чувашской, марийской и удмуртской) выпускники удмуртской были хорошо подготовлены. Первые удмуртские учительницы, окончившие Калыганскую центральную школу, были отмечены епархиальными наблюдателями как хорошие педагоги [там же]. Первоначально все внимание Кузьмы Андреева было обращено на миссионерское дело, потому и в школе миссионерский характер образования был приоритетным. С преобразованием школы в двухклассную больше внимания было уделено светским предметам и русскому языку. К этому времени проповедь Кузьмы Андреева уже принесла успешные результаты: произошел значительный скачок в культурном развитии удмуртов той местности, они начали интересоваться русским языком и культурой. Теперь образование можно было поставить на более высокий уровень, ввести новые предметы. «Теперь же инородцы стали несколько развитее религиозная жизнь их заметно продвинулась вперед. В школах стала чувствоваться необходимость усилить уроки русского языка, что и сделано последователями Николая Ивановича» [44; 289 – 290]. Добавим еще, что 50 Карлыганской школе, как центральной, закономерно была нужна более высокая ступень образования, ведь она по сути, являясь центром и рассадником просвещения местного населения, готовила национальную интеллигенцию. Преподавание в школе велось по системе Н.И. Ильминского, учебные пособия и методику образования Кузьма Андреев заимствовал из Казанской учительской семинарии и Центральной крещено-татарской школы [25; 276]. В 1903 году родной язык по приказанию нового учебного начальства был выведен из употребления, к нему стали прибегать только в исключительных случаях [44; 286]. Не исключено, что это было ненадолго, поскольку после издания С.В. Чичериной книги «У поволжских инородцев» в высоких петербургских сферах возобновился интерес к проблеме просвещения инородцев на родных языках – это привело к смещению с должностей попечителей Казанского и Оренбургского учебных округов, ведших узкообрусительную политику [35; 153]. Сам Кузьма Андреев после назначения на должность епархиального инородческого миссионера не оставил учительской деятельности, хоть и был снят с должности заведующего Карлыганской школой. Во время миссионерских поездок он посещал, подобно о. Василию Тимофееву, школы бывших выпускников Карлыганского училища, проверял и направлял в нужное русло их деятельность, испытывал знания учащихся и, что особенно замечательно, давал уроки русского языка [17; 4 – 5]. Таким образом, здесь можно говорить о расширении, а не прекращении преподавательской деятельности Кузьмы Андреева. Исходя из всего вышесказанного, ясно видна заслуга К.А. Андреева по образованию удмуртского народа и формированию национальной удмуртской интеллигенции. Как пишет о нем Н.И. Ильминский, «многолетней неотступной миссионерской просветительской деятельностью Кузьма Андреев не только положительно доказал свою полную 51 благонадежность и способность стать главным и непосредственным деятелем христианского просвещения вотяцкого племени, но и самостоятельно подготовил школу и ближайшее к нему вотяцкое население» [25; 277]. Несомненно, что он, встав во главе будущей Центральной удмуртской школы, исполнил задачу, возложенную на него Н.И. Ильминским, смог раскрыть свой педагогический потенциал. Под его руководством школа из незаметной частной превратилось в крупное учебное заведение с развитой системой образования, выпускавшее грамотных педагогов. Большую роль играло воспитание в школе, заложенное Кузьмой. Из нее выходили люди, жертвовавшие все силы на просвещение своего народа. «Учительница удмуртка Кузебаевской школы Елабужского уезда Н.И. Кибечеева<...> ушла из своей семьи и посветила свою жизнь обучению и воспитанию удмуртских детей» [42; 51]. В целом же эта школа была единственным удмуртским учебным заведением подобного рода и сыграла немалую роль в культурном развитии удмуртов. Ее отрасли – национальные школы, в которых работали ее выпускники – несли просвещение по всей Вятской губернии и даже выходили за ее пределы. 52 Глава III. Письма Кузьмы Андреева к Н.И. Ильминскому §1. Взаимоотношения К. Андреева с Н.И. Ильминским Прежде чем переходить к рассмотрению корреспонденции Кузьмы Андреева к Николаю Ивановичу Ильминскому, скажем несколько слов об их сотрудничестве и взаимоотношениях, продолжавшихся десять лет. Это может дать ответ на многие вопросы, возникающие при чтении и обработке писем. Как мы уже упоминали, знакомство К. Андреева с Н.И. Ильминским произошло ближе к зиме 1881 года, когда он отправился в Казань за учебными пособиями. Перед поездкой приходской священник написал о нем о. Василию Тимофееву, прося отпустить книги на удмуртском языке. Прибыв в Центральную крещено-татарскую школу, Кузьма Андреев не застал там о. Василия; его сын, Алексей Васильевич, отправил его с этой просьбой к директору учительской семинарии. Зашедши к Николаю Ивановичу, Кузьма Андреев, по его словам, «увидел старика, которого никак не мог принять за директора. Старик этот, оказавшийся Николаем Ивановичем, посадил меня за стол, прочитал письмо священника и очень заинтересовался мной» [44; 251]. Простота Николая Ивановича в обращении с обычными инородцами была для Кузьмы настолько необычна, что он тогда так до конца и не поверил, что перед ним – действительный статский советник и заслуженный профессор Казанского Императорского университета, он «обрадовался только тому, что книги отпустили бесплатно», что, конечно, тоже было необычно. 53 Примерно через год, когда явилась необходимость в открытии школы, Кузьма Андреев уже знал, к кому можно обратиться за помощью. Он пишет, как может, прошение на русском языке и едет в Казанскую учительскую семинарию. Быть может, Николай Иванович за множеством дел и забыл бы про тогдашнюю встречу, но вторичный приезд Кузьмы сразу заставляет его принять чрезвычайно важное и, на наш взгляд, безошибочное решение – поставить его учителем будущей школы. Впоследствии в переписке с К.П. Победоносцевым он пишет о мотивах своего решения. Позволим себе привести несколько цитат из этой переписки, наглядно показывающих мнение Николая Ивановича о Кузьме: «<...> Упомянутые две центральные школы в Казани и Симбирске открылись потому собственно, что в этих местах очутились Тимофеев и Яковлев. Как они суть особые, перстом Божиим отмеченные избранники, каждый для своего племени, так и <...> Кузьма Андреев есть исключительная личность для всего вотского племени, и он на деле положительно доказал свою способность и совершенную благонадежность для христианского просвещения своего народа» [25; 284] Здесь Николай Иванович справедливо сравнивает Кузьму Андреева с просветителями татар и чуваш о. Василием Тимофеевым и И.Я. Яковлевым. Такое сравнение он проводит неоднократно, особенно с о. Василием: «Он <Кузьма Андреев. – Я.З.> мне точь-в-точь напоминает Василия Тимофеева, по своему воодушевлению, усердию к Православной вере, учительности, благочестию и заботливости о просвещении своих единоплеменников; а если Тимофеева взять назад тому 27 лет, когда он приступал к обучению крещеных татар, то Кузьма Андреев богаче знанием и тверже рассуждением. Оно и естественно, когда уже есть готовый образец в крещено-татарской школе и опытный руководитель в лице священника Василия Тимофеева, умудренного практикой свыше 25 лет» [25; 342]. Как видим, Николай Иванович высоко оценивает миссионерскую и просветительскую 54 деятельность Кузьмы Андреева. Более подробную характеристику его отношений к нему можно было бы выяснить из его писем Кузьме Андрееву, но, к сожалению, нам их не удалось обнаружить. Скажем только, что Николай Иванович в переписке с К.П. Победоносцевым настоятельно ходатайствовал о рукоположении Кузьмы Андреева в сан священника для Карлыганской школы, приводя его в параллель с о. Василием Тимофеевым. Но, к сожалению, его желание так и не исполнилось: он умер, не дождавшись окончания всех построек и преобразования школы в двухклассную. Думается, что если бы он был жив, он смог бы уговорить Кузьму Андреева на принятие сана, как уговорил Василия Тимофеева. В свою очередь, Кузьма Андреев относился к Николаю Ивановичу с большим почтением и любовью. Особенно это видно из его писем. При жизни Николай Иванович являлся главной опорой в его деятельности, он очень много сделал и для него самого, и для школы. Это почтение видно и из его воспоминаний о Ильминском [44; 250 – 253]. §2. Общая характеристика писем Следует сказать, что письма как таковые являются ценным историческим источником, и прежде всего – для исследования личности и биографии их автора. Наука Источниковедение ставит перед исследователем ряд задач и вопросов, которые могут быть выяснены в ходе работы над корреспонденцией: это и исследование исторической эпохи, и поиск неизвестных фактов, невосполнимых другими источниками, и подтверждение 55 уже известных фактов, и многое другое1. Однако, поскольку писем нам удалось найти немного, мы решили ограничиться их исследованием как биографического источника, подтверждающего уже известные нам факты из жизни и деятельности К.А. Андреева. Кроме того, для полноты исследования необходимо работать над перепиской, а не над односторонними письмами. Данная задача вследствие отсутствия ответных писем Н.И. Ильминского и исчерпывающего собрания всей переписки пока невыполнима. Всего в Национальном Архиве Республики Татарстан нами было найдено и описано восемь писем Кузьмы Андреева Николаю Ивановичу. Все они содержатся в фонде № 968, посвященном Н.И. Ильминскому. При их нахождении мы руководствовались ссылками Колчерина А.С., посвятившего свое дипломное сочинение разбору и систематизации архива писем Н.И. Ильминского [36; 103, 108]. Также мы просматривали некоторые дела фонда № 93 Казанской учительской семинарии2, где также находится переписка Николая Ивановича с учителями инородческих школ Поволжья, миссионерами и другими общественными деятелями, однако писем Кузьмы Андреева в них мы не нашли. Но мы не исключаем, что кроме исследованных нами писем в Национальном Архиве РТ могут находиться и другие. Ценные архивные материалы могут находиться также в Кировском или ЙошкарОлинском архивах. Некоторые письма могли быть утеряны. Но на наш взгляд, найденные нами письма уже могут дать представление о характере переписки Кузьмы Андреева и Николая Ивановича. По объему письма Кузьмы Андреева не очень большие, занимают не более двух листов. Почерк его схож с ученическим, видно, что перо не всегда его слушалось, нет легкости. Но также очевидно и старание, с каким он писал: все буквы хорошо понятны, старается выписать каждую. Как уже 1 2 Источниковедение истории СССР XIX – начала XX в. – М., 1970. Дела №№ 211, 219, 235, 264, 275 под общим названием «Письма, носящие деловой характер» – соответственно за 1882, 1883, 1884, 1886, 1887 годы. 56 упоминалось, на стилистику его речи и письма на русском языке определенное влияние оказывает удмуртский строй речи. В тексте писем нередко встречаются ошибки и исправления, но, судя по всему, Кузьма Андреев постепенно совершенствуется во владении русским языком, в орфографии и т.п.: чем дальше, тем меньше становится ошибок; повидимому, увеличивается и словарный запас русской речи. По тематике все письма посвящены его просветительско- миссионерской деятельности, и, на наш взгляд, по содержанию имеют больше деловой, чем личный характер. Из них видно, что в этой деятельности Николай Иванович является его главной опорой. Бросается в глаза почтительность и тактичность, с которой Кузьма Андреев обращается к Николаю Ивановичу за советом, просьбой. Он готов во всем слушаться Николая Ивановича как своего наставника, спрашивает у него совета в малейших вопросах. Заметно также, что Кузьма Андреев старается соблюсти и некоторые официальные формы – например, в конце писем содержатся общеупотребительные штампы. В письмах содержатся живые факты и описания того, как шло просвещение инородцев-вотяков, встречаются заметки о том, сколько их присутствует на миссионерских беседах, о их сочувствии делу просвещения, о количестве учащихся и т.д. В целом, письма Кузьмы Андреева к Н.И являются ценным материалом для исследования. Они подтверждают многие факты из его биографии, содержат живые описания его миссионерской деятельности и ее результаты. 57 §3. Письма К. Андреева Н.И. Ильминскому как дополнительный источник к его биографии Приступаем непосредственно к комментариям самих писем. Они содержатся в Делах № 82 «От бывших воспитанников» и № 88 «Письма от корреспондентов, фамилии которых начинаются на букву «А», том II». Дело № 82 содержит шесть писем, Дело № 88 – два. Письма расположены не по порядку, отсутствует последовательность датировки. Мы решили исследовать их последовательно по датам написания. Тексты писем см. соответственно во II Приложении. I. НА РТ, Ф.968, ОП.1, Дело № 88, Л.17 – 18. Как мы уже говорили, это – самое первое письмо Кузьмы Андреева Н.И. Ильминскому, которое одновременно является прошением об открытии школы. Это письмо тем более ценно, что из него мы можем узнать и подтвердить многие факты из жизни самого Кузьмы и его семейства, описанные С.В. Чичериной в «Первом рассказе Кузьмы Андреева» [44; 248 – 258]. Действительно, до начала его миссионерской деятельности все его семейство было неграмотным и непросвещенным светом веры Христовой: «...покажте Вы нам Свет, потомучто мы нечего незнаем из роду до тех порь». Подтверждаются факты обучения Кузьмы Андреева в СтароЦипьинской и Сардебашской школах, получения им религиозной литературы из переводческой комиссии Братства св. Гурия, его действия для открытия школы в родном селе Карлыган и т.д. Сам на то время являясь полуграмотным, он начинает бесплатно, на одной инициативе обучать желающих грамоте, и этого ему недостаточно: он ходит по соседним 58 деревням с целью собрать сведения о количестве желающих учиться для последующего открытия школы, устраивает миссионерские беседы: «...нынче зимой своботнойе время ходил по деревням с Книгой, съчитывал книги вотския Просотворение Мира и заповеть. Божия и про Иисуса Христа какъ Он ходил на земле и чего учил и чудосотворение и Святая Апостол и Святая Отцов...» В целом уже здесь складывается впечатление о К. Андрееве как об энтузиасте просвещения своего народа и талантливом миссионере. Из письма видны некоторые результаты его миссионерской деятельности: удмурты, раньше отрицательно относившиеся к христианству и школе, теперь поддерживают ее открытие. Видно, что о школах никто из начальства особенно не заботился и Християнской вере никто не учил. Уже здесь он говорит об удмуртских переводах, советует, как можно их подправить и сердечно благодарит переводчиков. К Николаю Ивановичу он обращается с особым почтением, видно, что он очень надеется на его помощь. Почерк этого письма еще не устоявшийся, много ошибок – как орфографических, так и стилистических. Датировка письма отсутствует, однако, сопоставляя описываемые им факты с тем, что уже известно, следует его отнести его к концу 1882 года. II. НА РТ, Ф. 968, ОП. 1, Дело № 82, Л. 52 – 53. Вполне вероятно, что до настоящего письма были и другие письма, не найденные нами, тон этого письма сильно отличается от предыдущего. Видимо, К. Андреев становится более близким к Николаю Ивановичу и уверенным. Ошибок значительно меньше. Со времени написания первого письма проходит около пяти лет, это, как видно, был значительный этап в самообразовании Кузьмы. Стилистике письма становится намного ровнее, мысли связаны друг с другом. Значительно увеличивается словарный запас. Из письма мы узнаем, что дело просвещения уже идет, но встречаются значительные трудности: нехватка методической и религиозной литературы, 59 неточность переводов. В дальнейшем Кузьма Андреев будет постоянно обращаться к Николаю Ивановичу с просьбой прислать литературу. Из письма становится известно о посещении Карлыганской школы о. Василием Тимофеевым, руководившим Кузьму в образовательной деятельности. Письмо также ярко показывает факт переводческой деятельности Кузьмы Андреева, его забот и тревог в этой области. Становится ясно, что некоторые переводы делались сообща несколькими удмуртскими учителями, которые, возможно, закончили школы Братства свт. Гурия. III. НА РТ, Ф. 968, ОП. 1, Дело № 82, Л.54 – 55. Скорее всего, Кузьма Андреев приезжал в Казанскую Учительскую Семинарию по делам, связанным с просвещением инородцев – это было перед началом учебного года в Карлыганской школе. В с. Уньже, куда он поехал потом, находилась министерская инородческая школа для марийцев, открытая попечениями Н.И. Ильминского и состоявшая ведении Братства свт. Гурия [23; 31 – 32]. В 1894 году она была преобразована в Центральную марийскую, в ней работали выпускники Казанской учительской семинарии [24; 15 – 17]. О каком молитвенном доме говорил Кузьма Андреев в своей беседе – не вполне ясно, возможно, он имел в виду церковь, впоследствии устроенную в Карлыганской школе. Подтверждается тот факт, что в 1885 году он лишился какого-то ни было денежного пособия для себя и своей школы и три года работал бесплатно, на одном энтузиазме, испытывая значительные финансовые и иные затруднения. Также письмо лишний раз подтверждает, что вотяки сочувствовали делу просвещения, желали молиться по-православному – несомненно, это результат миссионерского делания Кузьмы. Судя по следующему письму, К. Андреев действительно на святки приезжал в Казань к Николаю Ивановичу. Почерк писем с этого времени почти не меняется, ошибок становится все меньше. 60 IV. НА РТ, Ф.968, ОП.1, Дело № 82, Л. 56 – 57. Пишет о бюрократических проволочках с получением (наконец-то!) денежного пособия и инвентаря для школы. Действительно, как узнаем из Отчета Вятского комитета Православного Миссионерского общества за 1889 год, инспектор народных школ Уржумского уезда Вятской губернии г-н Макаров «ассигновал в пособие Карлыганской школе 135 р.» [14; 172], однако, как видим, К. Андреев получил его не сразу. Из письма видно, что в этот период времени он очень нуждается в финансовой поддержке. О получении 75 р. он напишет в следующем письме, а сейчас вынужден просить у Николая Ивановича хоть 10 рублей на содержание воспитанника Харитона Матвеева. О. Ефрем Макаров, о котором упоминается в письме – это приходской священник, под наблюдением которого состояла Карлыганская школа [25; 281]. Он получил образование в Центральной крещено-татарской школе [25; 284]. О Харитоне Матвееве нам узнать почти ничего не удалось, но, судя по его учебным занятиям (переписывает переведенные молитвы на вотском языке, читает утреннее и вечернее молитвенное правило) и по тому, что К. Андреев называет его воспитанником Н.И. Ильминского, он является учеником Центральной Крещено-татарской школы. Можно также подозревать, что это – один из двух детей новокрещеного удмуртского семейства, помещенных в этом году из-за крайне бедственного положения у Кузьмы Андреева [22; 43]. В V письме, кроме получения Кузьмой пособия 75 р., ничего особенно интересного не сообщается. VI. НА РТ, Ф.968, ОП.1, Дело № 82, Л. 59. Письмо имеет вид и характер краткой записки-дополнения к большому, по-видимому, предыдущему письму, написанному 61 приблизительно во второй половине марта этого же года, обнаружить которое нам не удалось. По всей видимости это – краткий ответ на письмо Ильминского от 14 апреля. Как видим, между К. Андреевым и Н.И. Ильминским идет оживленная переписка. Данное письмо по внешнему виду написано второпях (почерк и интервалы между строками крупнее, чем обычно, и менее аккуратно). VII. НА РТ, Ф.968, ОП.1, Дело № 88, Л. 16. Внешне письмо рядовое, Кузьма сообщает о текущих делах. В письме подтверждается факт ассигнации Вятским комитетом Православного Миссионерского зафиксированный общества в на Отчете Карлыганскую Вятского школу комитета 50 рублей, Православного Миссионерского общества за 1889 год [15; 166]. Священник Филипп Гаврилов, упоминаемый в письме – это инородческий миссионер, получивший образование в Центральной крещено-татарской школе [25; 284]. Под его руководством Кузьма Андреев в первое время вел миссионерские беседы, вместо него в 1896 году он был назначен на должность и. о. епархиального инородческого миссионера. VIII. НА РТ, Ф.968, ОП.1, Дело № 82, Л. 60 – 63. Письмо от двух учителей Карлыганской Центральной школы – Петра Васильева и Кузьмы Андреева. Напомним, что Петр Васильев, удмурт по национальности, в 1891 году закончил Казанскую учительскую семинарию и был прислан в помощь Кузьме Андрееву. Написано рукой Петра Васильева; несомненно, что Кузьма Андреев принимал участие в составлении письма – подписывался он своей рукой. В письме приводятся живые описания миссионерской поездки Кузьмы Андреева и Петра Васильева, состоявшейся в дни празднования Сретения Господня. Видим, что уже появляются первые школы-отрасли Центральной удмуртской школы, оказывающие немалое 62 просветительско-миссионерское влияние на народ. Кузьма Андреев посещает их с целью проверки преподавателей и постановки учебного дела, причем их преподаватели сами просят его об этом. Следовательно, влияние и авторитет Кузьмы Андреева на то время был уже достаточно высок. Подтверждается также факт посещения школы в январе 1891 года инспектором народных училищ Уржумского уезда, который впоследствии просил дирекцию народных училищ о помощи школе. То, что он остался всем доволен, подтверждает высокий педагогический уровень как школы, так и ее преподавателей. Из письма видно и то почтение, с каким относились бывшие ученики Казанской учительской семинарии к Н.И. Ильминскому. В целом письма Кузьмы Андреева являются ценным историческим источником, живо показывающим и подтверждающим многие факты из его жизни и просветительской деятельности. Выясняются многие подробности, обычно скрытые в официальных источниках. К примеру, ярко видна его забота о точности переводов, его совершенствование во владении русским языком, реакция его семейства на неуплату ему жалования и многое другое. 63 Заключение В данном дипломном сочинении мы исследовали жизнь и миссионерскую деятельность выдающегося удмуртского просветителя Кузьмы Андреевича Андреева. Постараемся подвести итоги и обобщить все вышесказанное о нем. В соответствии с поставленными задачами мы пришли к следующим выводам: 1. Несомненно, что К.А. Андреев был незаурядным миссионером, методы его проповеди резко отличались от общепринятых и давали гораздо бóльшие и основательные результаты. 2. Основными методами его проповеди являлись родной язык, постепенность, ненавязчивость. Он никогда не критиковал традиционные верования язычников, искренно любил своих соплеменников и старался помочь им в нахождении истины. Все это вместе взятое находило живой отклик в их сердцах. 3. Результатом проповеди является живое религиозное просвещение инородцев целого Вятского края. 4. Центральная Карлыганская удмуртская двухклассная школа является незаурядным учебным заведением, сыгравшим значительную роль в просвещении удмуртов и других народов. Немаловажной является ее роль в подготовке национальной интеллигенции. 5. Письма К.А. Андреева Н.И. Ильминскому являются живым источником по его биографии, показывающим дополнительные подробности. 64 Можно сделать вывод, что Кузьма Андреев работал в инкарнационном подходе к миссии, и в целом его можно поставить в один ряд со многими выдающимися миссионерами – такими как прп. Трифон Печенгский, свт. Макарий (Глухарев) и другими. Несомненно, что у него было истинное миссионерское призвание и талант. Учившись не более нескольких месяцев начальной школы, Кузьма Андреев оказал на религиозное просвещение инородцев Вятского края колоссальное влияние и добился таких результатов, каких не смог добиться ни один миссионерсвященник даже с академическим образованием. Если сравнивать его с другими выдающимися миссионерами, действовавшими в системе просвещения инородцев Ильминского, то позволим себе заметить, что Кузьма Андреев был в деле миссионерства более самостоятельным, нежели, к примеру, о. Василий Тимофеев. Последний находится в тесной связи с Н.И. Ильминским, реализует его педагогические идеи и идет больше по течению событий. Кузьма Андреев же сразу является как миссионер с желанием просветить свой народ, поставив себе таким образом достаточно сложную, глобальную задачу. Выйдя на миссионерское поприще, он делает все зависящее от него, преодолевая все препятствия: от родных ли, или от власть имущих. Школа появляется как последствие, как результат и этап его миссионерской деятельности и органически включается в нее: недаром в первое время она имела исключительно миссионерское направление. Заметен и вклад Кузьмы Андреева в переводы религиозно-учебной литературы на удмуртский язык. Его переводческая деятельность вела к обогащению, развитию удмуртского языка, появлению в нем отвлеченных понятий. Вместе со сделанными выводами следует признать, что мы охарактеризовали жизнь и миссионерскую деятельность этого замечательного человека лишь в общих чертах, выявили только пути их исследования. Детальное исследование, особенно на тему миссионерской деятельности Кузьмы, еще предстоит сделать. Осознать глубину той роли, 65 которую сыграл Кузьма Андреевич Андреев в просвещении народов Вятского края Российской Империи, достаточно сложно. Будем надеяться, что данной работой положено начало новой исследовательской тематике. 66 Список использованных источников и литературы Архивные источники 1. Национальный Архив РТ. – фонд № 968. – ОП. 1. – Дело № 82. – Л. 52 – 63. 2. Национальный Архив РТ. – фонд № 968. – ОП. 1. – Дело № 88. – Л. 16 – 18. Опубликованные источники 3. Вятские епархиальные ведомости. – 1895. – № 1 – 24. – [1082, IX] 4. Вятские епархиальные ведомости. – 1896. – № 1 – 24. – [698, IX, с. 1250] с. 5. Вятские епархиальные ведомости за 1900 год. 6. Вятские епархиальные ведомости. – 1902. – № 1 – 24. – [2040] с. с разд. паг. 7. Вятские епархиальные ведомости за 1904 год. 67 8. Вятские епархиальные ведомости. – 1906. – № 1 – 52. – Отдел неофициальный. – 1826 с. 9. Вятские епархиальные ведомости за 1910 год. 10. Журнал Первого пастырского собрания в г.Вятке 22 августа 1905 г. // Вятские епархиальные ведомости. – 1906. – № 16. – Отдел неофициальный. – С. 523 – 546. 11. Из узаконений о церковной миссии в России: Исторические документы и материалы ко Второму Съезду епархиальных миссионеров Русской Православной Церкви (г. Москва, 17 – 20 ноября 1999 г.). – Белгород, 1999. – 92 с. 12. Казанская Центральная крещено-татарская школа: Материалы для истории христианского просвещения крещеных татар. – Казань: Тип. В.М. Ключникова, 1887. – [III, 485] с. 13. Отчет Вятского комитета Православного Миссионерского Православного Миссионерского Общества за 1883 год. – Вятка, 1884. – 10 с. 14. Отчет Вятского комитета Общества за 1888 год. // Вятские епархиальные ведомости. – 1889. – № 7. – Отдел официальный. – С. 148 – 164. 15. Отчет Вятского комитета Православного Миссионерского общества за 1889 год. // Вятские Епархиальные Ведомости. – 1890. – № 7. – Отдел духовно-литературный. – С. 163 – 190. 16. Отчет Вятского комитета Православного Миссионерского Православного Миссионерского Общества за 1897 год. – Вятка, 1898. – 73 с. 17. Отчет Вятского комитета Общества за 1902 год. // Вятские епархиальные ведомости. – 1903. – Приложение к Офиц. Отделу. – 86 с. 18. Отчет Вятского комитета Православного Миссионерского Общества за 1903 год. // Вятские епархиальные ведомости. – 1904. – Приложение к Офиц. Отделу № 10. – 86 с. 68 19. Отчет Вятского комитета Православного Миссионерского Общества за 1912 год. // Вятские епархиальные ведомости. – 1913. – Приложение к Офиц. Отделу. 20. Отчет о деятельности Братства свт. Гурия от 4 октября 1873 года по 4-е октября 1874 года. – Казань: Тип. Императорского ун-та, 1875. – 35 с. 21. Отчет о деятельности Братства свт. Гурия за девятый братский год. – Казань: Тип. Императорского ун-та, 1877. – [83, 8] с. 22. Отчет о деятельности Братства свт. Гурия за двадцать второй братский год. – Казань: Тип. Императорского ун-та, 1889. – [67, 14] с. 23. Отчет о деятельности Братства свт. Гурия за двадцать шестой братский год. – Казань: Типо-литография Императорского ун-та, 1893. – 66 с. 24. Отчет о деятельности Братства свт. Гурия за тридцать третий братский год. – Казань: Типо-Литоргафия В.М. Ключникова, 1901. – 99 с. 25. Письма Николая Ивановича Ильминского (к обер-прокурору Святейшего Синода Константину Петровичу Победоносцеву). – Казань: Типо-Литография Императорского ун-та, 1895. – [414, XII] с. 26. Протоколы Вятского епархиального съезда депутатов духовенства. // Вятские епархиальные ведомости. – 1902. – № 21. – Отдел официальный. – С. 399 – 479. Литература 27. Атаманов М.Г., диак. История Удмуртии в географических названиях. – Ижевск: Удмуртия, 1997. – 248 с. 69 28. Бобровников Н.А. Инородческое духовенство и богослужение на инородческих языках в Казанской епархии. // Православный собеседник. – 1905. – Т. 2. – С. 177 - 181 29. Витевский В.Н. Николай Иванович Ильминский – директор Казанской учительской семинарии (27 декабря 1891 года). – Казань: Тип. Императорского ун-та, 1892. – 64 с. 30. Знаменский П.В. На память о Николае Ивановиче Ильминском. К двадцатипятилетию Братства свт. Гурия. – Казань: Тип. Н.А. Ильяшенко, 1892. – 403 с. 31. Ильминский Н.И. Из переписки об удостоении инородцев священнослужительских должностей. – Казань: Тип. В.М. Ключникова, 1885. – 20 с. 32. Ильминский Н.И. Практические замечания о переводах и сочинениях на инородческих языках. // Православный собеседник. – 1871. – Т. 1. – С. 160 – 183. 33. История России с начала XVIII до конца XIX века: Уч. пособ. / Редкол.: А.Н. Сахаров и др. – М.: АСТ, 2001. – 544 с. 34. Источниковедение истории СССР XIX – начала XX в. / Ред. И.А. Федосова, И.И. Астафьева, И.Д. Ковальченко. – М.: Изд-во Московского унта, 1970. – 469 с. 35. Исхакова Р.Р. Педагогическое образование в Казанской губернии в середине XIX – начале XX веков. – Казань: ЗАО «Новое знание», 2001. – 280 с. 36. Колчерин А.С. Архив Н.И. Ильминского как источник по истории миссионерства: Дипломное сочинение. – Казань, 2004. – 375 с. 37. Макаров Д.М. Самодержавие и христианизация народов Среднего Поволжья (XVI – XVIII вв.): Монография. – Чебоксары: Чувашский гос. ун-т, 2000. – 280 с. 70 38. Машанов М.А. Обзор деятельности Братства свт. Гурия за двадцать пять лет его существования (1867 – 1892). – Казань: Типолитография Императорского ун-та, 1892. – 257 с. 39. Православная миссия сегодня: Сборник текстов по курсу «Миссиология»: Уч. пособ. / Сост. Федотов В., прот. – СПб: Апостольский город, 1999. – 406 с. 40. Прокопьев К. Школьное дело среди инородцев Казанского края при императоре Александре I. // Православный собеседник. – 1905. – Т. 2. – С. 170 – 176. 41. Удмуртская Республика: Энциклопедия. – Ижевск, 2000. 42. Фролова Г.Д. Из истории удмуртской школы. – Ижевск: Удмуртия, 1971. – 156 с. 43. Фролова Г.Д. Удмуртская книга: История книгопечатания. Современная книга. – Ижевск: Удмуртия, 1982. – 232 с. 44. Чичерина С.В. У поволжских инородцев: Путевые заметки. – СПб: Тип. В.Я. Мильштейна, 1905. – 640 с. 71 Приложение I. Иллюстрации Кузьма Андреев и его семья в деревне Карлыган Уржумского уезда Вятской губернии1. 1 С.В. Чичерина. У поволжских инородцев... – Вкладка между с. 188 и 189 72 План Карлыганской Центральной удмуртской школы с церковью. // Фролова Г.Д. Из истории удмуртской школы. – Ижевск, 1971. 73 Приложение II. Тексты писем К. Андреева Н.И. Ильминскому Данные письма публикуются впервые. В их изложении мы сохранили орфографию и стилистику автора. Национальный Архив РТ, Ф.968, ОП.1, Дела № 82, 88 I. НА РТ, Ф.968, ОП.1, Дело № 88, Л.17 – 18. Писма, от Вятской Губерни, Уржумскаго уезда Хлепниковской волости починка Большая Карлыган. Крестянин Кузьма Андреева, (Старо Крещенны вотяк) Его Многоуважаемый Николай Ивановичу, не оставте Вы нас тьомныйе человека покажте Вы нам Свет, потомучто мы нечего незнаем из роду до тех порь. потомучто я немного учился в школе 1873 года, въсего 9 недель, а въдругаго зима въсего учился 4 недель, Крещенной татарской школе тогда уменя не был вотские Книги, Я после того получил От Вас книги вотския, очен радовал и читал своботняя время, потомучто понимал немного Християнской вере и не хочу жить постарой вере по язычески, и желаю чтобы и другие имели понятие о Христианской вере, Я с 1го января 1882 года начал в своботное время учить мальчиков грамот безплатно и учил до июня месяца. Мальчиков была 24, из них 4 человека изь соседних деревен, 8 человек изь учеников уже в годах и читают хорошо вотския книги, Я это своботной учением не довольен Желаю от крить Школ по вотском 74 языке для Обрезование Християнской вере потомучто не учат – нынче зимой своботнойе время ходил по деревням с Книгой, съчитывал книги вотския Просотворение Мира и заповеть. Божия и про Иисуса Христа какъ Он ходил на земле и чего учил и чудосотворение и Святая Апостол и Святая Отцов, потомучто я уйх спрашивал желайте или нет школ по вотским языкомъ? они сказали хорошобы это, а только свойм трудом; былбы из земства, Еще уйх спрашивал надо записывать детей сколько собераются, потомучто я поеду Казань, учительской семинарии Превосходительству Господину Директору Он скажот нам как надо делать, они сказали пиши; Я зачал записывать, Первая селение; починка Семоновской 1го октября 1882 года там был въсего 4 мальчиков, потомучто было празник Прес, Свя, Богородицы Покров, не которых было гостей потомучто не было свободы, а они сказали наше селене есть еще мальчиков писать а я несмел кто нет примне того мальчиков писать, Еще был въторойе; селение поч. Сизнер 8го октября там 8 мальчиков, Еще был третея; селение 22го октября поч. Шординер там был 6 мальчиков, Еще четвертыйе; селение 3го Декабря поч. Малая Карлыган там был 7 мальчиков, Еще пятойе; селение наше въсего 9 мальчиков, Еще шестойе; селение не был потомучто не был свободы; а только так кого видел спрашивал: скажот они на нашего селение найдутся окотьники порядышной, Еще осмеливаюсь сказать что в некоторых местах вотских книг есть не точно переведенныя слова, ошибка ли эта или может быть на наш разговорный язык не подходит незнаю например; Помилуй и милости буди переведен так; Мозмыты, Мне кажется нужно жеч-кары, 75 Слава Богу писали книги по вотском языке и Желаю тому кто писал; От Господа добраго здравия всякаго благополучия и в делах ваших скорого счасливого успеха, II. НА РТ, Ф.968, ОП.1, Дело № 82, Л.52 - 53. Ваше Превосходительство Николай Ивановичь! Уведомляю Вас о своей нужде: мне очень нужны – молитвенники на вотском языке потому, что в моем училище совершаются беседы не только во время учения но и в летнее время; беседы бывают по одному и по два раза в неделю (во время праздника). В течение 1886 года было 43 беседы, в нынешнем 1887 году 58. По открытии школы только несколько недель остались без бесед потому, что не было своботнаго времени. На беседах бывает не менее 15 человек, а на некоторых беседах бывает и около 50 человек и более, из коих бывает около третьей части женского пола. Вотяки, посещая усердно беседы, уже выучили некоторые краткие молитвы, на своем родном языке; на примерь: Во имя Отца… Господи Иисусе… и проч. Беседы начинаются всегда пением или же чтением молитв, почему молитвенники мне весьма необходимы. Молитвы на вотском языке помещены в разных книгах т.е. в «чын дены» книге, требнике и в всенощном бдении печатаны не одинаково, а мой перевод иначе. Мне кажется, что в некоторых местах перевод сделан не правильно и мой перевод тоже может быть неточен. О переводе молитв, сильно горюет мое сердце, чтобы перевести верно да и на печать, безъ молитвенников очень трудно обучать других. Во время посещения Отцом Василием Тимофеевичем моей школы я имел разговор и о своем о переводе и, по его указаниям некоторые места в своем переводе уже поправил, что исправленные места кажется еще 76 попонятливее; не хвалюсь что я перевел верно, найдутся и в моем переводе неточности. По этому-то не дозволите ли мне сделать так: во время святок отправиться въ деревню Старой Юмью, где учителем Александров, тоже из вотяков и туда же пригласить Шуньбашского учителя Семена Григорееча и Новоучинской Михайла Афанасыча, вместе мы могли бы обоюдно потолковать и перевесьти молитвенник и прочия книги необходимыя для изучение вотяку молитв на своем родном языке. Эта мысль мне подана О. Василием Тимофеевичем. Доброе Его пожелание я желал бы привести в исполнение. О чем почтительнейше Ваше Высокопревосходительство прошу меня почтить уведомлением если сие не обременительно для Вас. Присовокупив к сему с сим-же подателем письма послать для моей школы: несколько Букварей; чын дены, ÿчет, бадзым пражниктёс и других ново изданных книг. С истинным почтением остаюсь покорный слуга Вашего Превосходительства, учитель Карлыганской школы Кузьма Андреев. Уржумского уезда Хлебниковской волости. 1887 года Декабря 17 дня. III. НА РТ, Ф.968, ОП.1, Дело № 82, Л. 54 – 55. Ваше Превосходительство, 77 Николай Ивановичь! Уведомляю Вас о своем приезде из Казани: домой хотел ехать с вотяками, но не удалось; они меня не дожидались, потомучто я долго пробыл в Семинарии. Но все-таки я тот час-же нашел попутьчиков черемись из Уньжи, за эти попутьчикам я радовался больше того, и благодарил Богу; потомучто мне нужно было побывать в Уньжу. 12 го числа Октября приехал в Уньжу; в Уньже ночевал и, благодаря Бога, исполнил Ваше приказание осмотрел школу с церквами. 14 го числа приехал домой. На другой день 15 го числа – в Субботу вечером вел беседу. На беседе присутствовало: 29 человек мужского пола и 22 женского; всего 51 человек. С бывшими вотяками беседу вел так: Благодарю вас и очень радуюсь! за то что вы усердно посещаете беседу: слушаете слово Божие, чтение молитв, и исполняете чему выучились т.е. чему разумелись. Это ваше такое добрые дела, должно быть приятно Богу. Бог человеколюбец; а вот Бог, любя добрых дел ваше, известил высшим начальством. И Они очень радуют. За радости хотят устроить в нашем селение казенный молитвенный дом. И нам нужно радоваться, за такие добрые извести, и нужно Богу молиться, чтобы Он дал нам молитвенный дом. Подобные беседы вел и в соседних деревнях. Вотяки слушающие мой беседы, очень рады о извести об открытии молитвеннаго дома в нашем селении и с нетерпением ждут радостного дня – когда откроется у них молитвенный дом и когда придет на сие разрешение. Учение я начал с 17 го Октября, и сколько есть сил стараюсь и до сего времении, и намерен далее продолжать свою объязности с таким же рьвением. Но только очень трудно безплатно заниматься; вот уже третий год занимаюсь безжалование; и моему семейству обидно. Остается только надеяться и уповать на Вас, а более всего на Бога. Учеников находится по списке 44, Отних 16 русской, 4, черемисей, остальные вотяки, и отних 3 вотская девочки. 78 Посланных Вами книг 20 эгземпляров Букварей вотских, получено мною от Ивана Семоновича, за которых очень благодарен остаюсь, но только число букварей мне оказываются не достаточными, Я уже те роздал. Эти книги оченъ нравились, их просят старые ученики и самоучныя девочки, и также нужно бы дать эгземпляров 20, моему товарищу, который есть учителем Цыньинском приходе Павел Демидов (тоже из вотяков). Почему имею честь просить Ваше Превосходительство, не будит ли ваше дозволительное время послать мне букварей вотских 80 эгземпляров, и <…>0 Учет, 5 Произведение народной словесности, обряды и поверья вотяков, 1 „Казанская центральная крещенно-татарская школа„. И по 4 эгземпляров на восточно-черемисской наречи: „Священная история„, Букварей, краткий катихизис и Евангелие. Еще осмеливаюсь спросить Вас: на святок приехать-ли к Вам или остаться дома мне очень желательно побеседывать с вотяками в семинарии и узнать их речь. С истинным почтением остаюсь покорный слуга Вашего Превосходительства, учитель Карлыганской вотской школы Кузьма Андреев. И посылаю Вам душевное почтение с пожеланием в делах Ваших скорого и счастливого успеха и доброго здравия на многие лета. 1888 года Декабря 2 дня. IV. НА РТ, Ф.968, ОП.1, Дело № 82, Л. 56 – 57. 79 Ваше Превосходительство Николай Иванович! Уведомляю Вас о своем приезде из Казани с воспитынникам Харитоном Матвеевом: благодаря Бога, благополучно мы приехали ко мне на Крещение т.е. 6 го Января; и благодаря Бога живем до сего времение благополучно, мирно и здоров слава Богу. Ваш воспитынник Харитон Матвеев, мне очень нравится, и не смею, ни какое замечание; он слушает мое приказание, и по возможности он старает узнавать добрых дел, Он уже переписывал мой переведенные вотское молитвы, я его поставляю читать молитвы (по вотски) на кажный день утром и вечером. По приезде из Казани, я поехал в город Уржум, за получение денег, которые Вы мне сказали 75 рублей назначенные Минестерское единовременные пособие. И втоже время я хотел получать учебные вещи из земской управы, которые есть в моем школу назначенные. Но мне не удалось получать ни денег, ни учебных вещей. О деньгах мне инспектор Макаров сказал – «еще я не получил министерской денги из Казначейства, когда получу, то уведомлю отцу Ефрему». А учебных вещей не удалось получать потому, что не был управе председателя, и обещали послать учебных вещей по почте. До сего времени еще не получено мною, ни деньги, ни учебных вещей. Ниобходимое вещи для учеников покупаю на свой деньги. Такое жизнь мне очень трудно, и моему семейству очень обидно. Почему имею честь просить Ваше Превосходительство, не будит ли ваше дозволительное время послать мне денги 10 рублей за воспитание воспитанника Вашего Харитона Матвеева. И книги по 20 -ти эгземпляровъ: Учет и Книги для чтения инородцам. 80 С истинным Превосходительства, почтением учитель остаюсь Карлыганской покорный слуга Вашего вотской школы Кузьма Андреев. И посылаю Вам душевное почтение с пожеланием в делах Ваших скорого и счастливого успеха, и доброго здравия на многие лета. 1889 года февраля 4 дня. V. НА РТ, Ф.968, ОП.1, Дело № 82, Л. 58. Многоуважаемой Николай Иванович! Благодаря Бога, я уже получил денег 75 рублей, от милости Вашей. За такое получение я и мое семейство очень рады, и перед надеемся, может быть Бог не оставит без своего попечение. Я уже посылаю другое письмо, в первом письме написыно было с отчетами, поэтому то осмеливаюсь просить Вас уведомить, о том письме, получено ли Вам, или нет? И еще уведомляю Вам о своем жизни: Благодаря Бога, мы с Хоритоном Матвеевым живем до сего времени благополучно, мирно и здоров, слава Богу. Почему имею честь просить Ваше Превосходительство, не будет ли Ваше дозволительное время послать мне книги: 20 эгземп. Учет по вотск., <…>0 эгземп. Книжка для чтения инородцам. 3 эгземп. Черемиской букварей, и Русская книга для чтения, соч. Толстаго: 1-й, 2-й, 3-й, 4-й часть, по одному эгземпляров (для себя). Учитель Карлыганской вотской школы Кузьма Андреев. 81 Посылаю Вам душевное почтение с пожеланием в делах Ваших скорого и счастливого успеха и доброго здравия на многие лета. 1889 года, Марта 3 дня. VI. НА РТ, Ф.968, ОП.1, Дело № 82, Л. 59. Многоуважаемой Николай Иванович! я от Вас получил первое письмо 11го Марта и 10 рублей денег. и книги 50 разсказы из Св. истории, и 30 Учет. По получение Вашего письма 15 Марта я съездил в село Нырью, по возвращение оттуда я подробно написал Вам обовсем. Последнее письмо Ваше Ф. Никифорович доставил мне 14 числа Апреля. Что особенно по моему нужно я сообщил Ф. Никифоровичу словестно. Относительно содержания воспитынников отец мой говорит, что в месяц на человека нужно 3 руб. 50 коп. Учитель Карлыганской вотской школы Кузьма Андреев. 1889 года 14 Апреля VII. НА РТ, Ф.968, ОП.1, Дело №88, Л. 16. Многоуважаемой Николай Иванович! Уведомляю Вас о своем житье: благодаря Бога, я до сего времени живу с воспитанниками благополучно и здоров. Воспитанники мои учатся 82 прилежно и слушают меня; я уже на одеяние их израсходовал денег 9 рублей своих денег, потому-что на содержание воспитанников денег еще мною не получены. За 1889 год Вятским Комитетом было ассигновано мне жаловение 50 рублей, и эти деньги еще мною не получены. Об этом деле Отец Филипп сказал так: „не сомневайся, в Декабре месяце получиш„. Поэтому я безсомнения надеюсъ получить. Имею честь просить Ваше Превосходительство, не будет-ли Вам своботного времени послать мне книги; с подателем сего письма: Молитвенников на вотском языке 50 экзем., Букварей для вотских детей 20 экзем., и Букварей для восточных черемис 5 экзем. С истинным почтением остаюсь покорный слуга Вашего Превосходительства, .учитель Карлыганской школы Кузьма Андреев. 1889 года Ноября 27 дня. VIII. НА РТ, Ф.968, ОП.1, Дело № 82, Л. 60 – 63. Его Превосходительству Господину Директору Казанской Учительской Семинарии Николаю Ивановичу Ильминскому. Мы, покорные Вам, Ваше Превосходительство, учителя Карлыганской Центральной вотской школы, долгое время не писали Вам писем и вот вспомня, что уже давно не уведомляли Вас, Ваше Превосходительство, искренно пожелали уведомить Вас хотя о ничтожных делах. 83 Слава Бога! по помощи Его Всевышняго Твор<…> мы 1891 года на кануне Сретения Господня т.е. 1 Февраля по случаю 2хъ дневной свободы отъ учебного дела в день Сретения Господня и воскресного дня, отправились в деревню Турьи к учителю Павлу Тунашеву, который не давно принял Святое Крещение (крещение принял по получении образования у Кузьмы Андреевича) и в прошлое лето здал экзамен на звание учителя в заведуемой Вашим Превосходительством Семинарии. Именно мы поехали к нему по его личной просьбе, чтобы послушать его беседы, действительно учитель этот сделал на кануне праздника Сретения Господня молитву и в конце молитвы беседовал и его беседа была очень подходящая к тому народу, с которым он беседовал; на этой беседе народу было много и все они поблагодарили его. На другой день т.е. в самый день Сретения Господня тоже была молитва и в конце молитвы беседовал с уже Кузьма Андреевич, на этой беседе народу было тоже много и тоже все почти поблагодарили его. Из Турьи мы отправились в деревню Дургу, где народонаселение половина вотское и половина крещенных татар и находится крещеннотатарская школа, к учителю которой школы мы и заехали по знакомству его с Кузьмой Адреевичем. Мы в Дургу уже приехали вечером 2 Февраля, а в этой деревне у нас не было знакомых, кроме учителя, почему мы попросили учителя, чтобы он указал нам хорошаго вотяка, у которого можно было бы сделать беседу; учитель указал нам вотяка, к которому и сам пошел вместе с нами и сделали беседу; беседа с вотяками была в первый разъ в этой деревне и те, которые собрались, остались очень довольными этой беседой и просили еще когда-нибудь приехать к ним; народу было на беседе около 40 человек обоего полу, в число которых были и дети. На все время отлучения нас от школы молитвы были предоставлены окончившему курс в нашей школе ученому брату Кузьмы Андреевича. Учителя всепокорнейшие Вам, Ваше Превосходительство, Кузьма Андреев и Петр Васильев. 84 За сим уведомляю я покорный Ваш ученик Вас, Ваше Превосходительство, что я получил книги Вами посланные и покорнейше прошу Вас, Ваше Превосходительство, пожалуйста извините меня за то, что я много безпокоил Вас. Книгу “Методика” Шохор-Троцкого пока послать не с кем, потому уже и дороги нет, поэтому прошу Вас, Ваше Превосходительство, пожалуйста подождите. За сим пожалуйста извините меня, потому что я много по беспокоил Вас. Покорный бывший ученик Ваш Петр Васильев. Остаемся живы и здоровы мы учителя Карлыганской школы и благодаря Бога дела пока все хорошо. В Январе месяце в нашей школе был Господин Инспектор Народных училищ Уржумского уезда и остался всем доволен которое видно из того, что они написали в тетради. Покорные Вам учителя Кузьма Андреев и Петр Васильев. 1891 года Марта 12 дня. 85 Приложение III Отрывки из миссионерского дневника Кузьмы Андреева Данные отрывки мы приводим как живой пример проповеди Кузьмы Андреева и тех миссионерских принципов, в которых он действовал. I. Чичерина С.В. У поволжских инородцев. Путевые заметки. – СПб., 1906. – Приложение № 24, с. 194 – 198. Извлечение из дневника-отчета и. д. епархиального инородческого миссионера Кузьмы Андреева за 2-ю половину 1897 года Мне доставлен обширный отчет –дневник К.А. Андреева по его миссионерской деятельности. Позволю себе напечатать из него два отрывка, характеризующие вотяков и черемис. Дневник этот написан К.А. Андреевым повотски и кем-то из его друзей переложен на русский язык; поэтому печатаемые отрывки по слогу существенно отличаются от речей К.А. Андреева, приведенных в IV-й главе. I. 1, 2 и 3 июля 1901 года. Вечером 1 июля я отправился в языческую с вотским населением деревню Варклед-Бодья Шамардинского прихода. В числе 55 дворов здесь только одно семейство новокрещеные, а остальные язычники. Прибыв в деревню, я по обыкновению справился о казенной квартире. Вотяк хозяин этой квартиры и несколько других вотяков, находившихся тут, приступили ко мне с расспросами, кто я и что заставило 86 меня приехать к ним. На мой ответ, что я – миссионер и приехал, чтобы беседовать с ними, они недоверчиво заявили: «Какой ты миссионер? к нам приезжал миссионер с большим крестом на груди, в долгой одежде и с долгими волосами, важный такой; он нас уговаривал креститься, но мы не хотим». Я коротко сообщил им, что посетившего их о. миссионера я знаю и приехал к ним по его предложению, что я вотяк и назначен для бесед по всей губернии. Так как по случаю празднования вотяками памяти Св. Апостолов Петра и Павла «Петрова дня» в течение нескольких дней все жители и здесь были большей частью пьяны, то я намеревался отправиться дальше, но вотяки, выслушав меня о том, что я миссионер и из вотяков, стали уверять, что завтра утром все они будут трезвы и охотно послушают мою беседу. Я остался. Утром, действительно, собралось к моей квартире много народу, все были совершенно трезвые. Приступая к беседе, я сказал им: «Я имею обыкновение перед беседой всегда помолиться Богу повотски; где бы вы желали, чтобы я и теперь помолился, читая молитвы на вотском языке?» – «Мы, когда молимся всей деревней, молимся всегда в нашей будзым куа (общественный шалаш), – в один голос отвечали они, – и ты молись там, мы будем молиться с тобой». – «Помолился бы я с вами в шалаше, – ответил я, – но вас собралось так много, что всем нам там не поместиться». Решили молиться на площади пред шалашом. Затем я сказал, что я, как крещеный, всегда молюсь перед Св. иконой и теперь желал бы помолиться, поставив перед собой находящуюся со мной Св. икону. Они ответили, что ничего против этого не имеют и даже этим особенно довольны, и что они нередко сами ходят в церковь и молятся перед иконами. Выбрал я из перевода на вотский язык несколько очень трогательных и умилительных молитв и долго молился, читая их вслух внятно и отчетливо. Все многочисленное собрание совершенно притихло и напряженно стало внимать читаемому, затем молитвенный дух и настроение сообщилось всем и все 87 собравшиеся, как один человек, прониклись одной горячей молитвой, которая и продолжалась до конца с глубочайшим благоговением и умилением. Возвышенно религиозное настроение не покидало слушателей и во время начавшейся после молитвы моей беседы, которая потому вышла очень содержательной и продолжительной. Глубокое, неотразимое влияние на слушателей молитвы и беседы имело результатом следующее. Прежде всего, жрецы (их четверо) вынесли из шалаша 15 коп. денег и сказали, что это в благодарность мне за труды. Я сказал, что за труды я получаю жалование и денег за слушателей за это не беру, но если они непременно желают, то я не откажусь с тем, чтобы пожертвовать их в церковь или дать нищим. «Мы даем тебе, а там куда хочешь, туда и давай», – заявили они и тотчас сообщили «старикам» о том, что дали мне денег не спросясь их, стариков, и спросили их «не сердятся ли они на них за это»? Старики ответили громко: «Что дали очень мало? Надо дать еще», и, пошептавшись, дали еще 50 коп. Затем, обратившись ко мне, жрецы сообщили, что по существующему обычаю (шыд сиса ветлон) у них, жрецов, будет сегодня пиршество, в котором примут участие все их семейные и старики, и посему они усердно меня просят посетить их в качестве гостя. С просьбой посетить его прежде всех обратился ко мне самый младший по значению жрец, но другие на это возразили, что все они желают и просят меня не побрезговать их компанией и вместе с ними посетить их всех. Уступая их неотступной просьбе, я согласился. Когда затем пришли к главному жрецу, первому по очереди, жрецы с общего между собою согласия решились изменить на этот раз существующий обычай, по которому молиться, с произношением вслух языческой молитвы, должен был старший жрец в соучастии других жрецов, а вместо того все они стали просить меня: «Твой молебен очень хороший, поэтому лучше уж ты же служи за нас в наших домах свои молебны». На это я ответил, что служить молебен я и никто другой, кроме архиереев и священников, не имеет права и что я, не будучи священником, 88 служил у их общественного шалаша не молебен, а читал св. молитвы, написанные святыми и обращенные к Единому истинному Богу, создателю вселенной и всех людей. «Ну так делай, как знаешь, как можно и как лучше, только вместо нас уж молись ты», – ответили они. Таким образом с первого и до последнего дома вместо языческих молитв, произносимых языческими жрецами, на этот раз в стенах жилищ, погруженных в тьму языческого невежества столпов его, впервые произносились священные и спасительные слова святых молитв, обращенных к Богу Отцу, Сыну Божию и Св. Духу. II. Был случай несколько лет тому назад. Приезжаю как-то в одно село, обращаюсь к местному священнику с вопросом о том, есть ли в приходе инородцы и не благословит ли он меня сделать с ними беседу. Оказывается, что в приходе между прочими есть черемисское селение, отстоящее от приходского храма в 18 вер. Священник сказал: «Очень затруднительно иметь мне с ними сношение, и вопреки искреннего желания не могу оказывать на них никакого влияния. Предлагал я им проситься приходом в ближайшую церковь, есть такая в 6 – 8 верстах, – не соглашаются. Так и живут, как хотят и как знают, хоть и говорю я им по-русски, объясняю о православной вере, но они мало понимают. Одно горе мне с ними». Получив благословение батюшки, отправился я в эту деревню и, собрав черемис этой деревни, долго и пространно с ними беседовал. Слушателям беседа очень понравилась, очень понравились и мне черемисы, потом приезжал я к ним с беседой раз и другой и наконец предложил – не пожелают ли они иметь у себя в деревне школу с учителем из черемис или знающим черемисский язык, способным вести с ними такие же беседы о вере, какие веду я. Они согласились. Обо всем подробно я сообщил в местное уездное отделение через священника. Отделение отнеслось внимательно – школа открыта и 89 учителем назначен по моему выбору хотя малознающий, но с хорошей религиозной подготовкой и настроенностью. Посещал я эту школу часто, особенно в первое время: руководил занятиями учителя и каждый раз собирал черемис на беседу, то же самое стал делать и учитель. Теперь, слава Богу, это дело обосновалось как следует. На беседах учителя теперь прекрасно поет хор из местных черемисских детей и молодежи, и дело христианского просвещения между здешними черемисами успешно продвигается вперед. Все здешние черемисы теперь очень охотно посещают не только беседы в школе, но и храм Божий в селе и также охотно стали исполнять христианский долг Исповеди и Св. Причащения; многие из них вместо пятницы уже празднуют воскресенье и даже соблюдают посты, и только немногие, большей частью старики, исполняют еще некоторые из языческих обрядов. Местный батюшка, смотря на все это, не может нарадоваться и каждый раз благодарит меня. Кузьма Андреев (из вотяков). II. Отчет Вятского комитета Православного Миссионерского Общества за 1902 год. // Вятские епархиальные ведомости. – 1903. – Приложение к Офиц. Отделу. – С. 29 Замечание К.А. Андреева по поводу необходимости совершения богослужения на родном языке инородцев. Какое значение имеет в деле миссии знакомство проповедников с инородческими языками, прекрасной иллюстрацией к этому может служить 90 следующая заметка из отчета и. д. епархиального миссионера Кузьмы Андреева: «Не можно, – говорит он, – удержаться, чтобы не сказать хотя несколько слов о том, какое впечатление производит, например, молитва на вотском языке лично на меня. Возьму первую пришедшую на память молитву за царя. Эту молитву я знаю по-славянски и по-русски, и на последнем языке могу объясняться очень обстоятельно. Поют эту молитву ученики Карлыганского вотского училища и по-русски, и по-вотски. Но что за различие впечатлений! От невыразимого сердечного умиления, какого-то неземного, всепроникающего чувства благоговения и любви к Милостивому Отцу Владыке Вселенной в неизъяснимом душевном восторге невольно падаешь ниц, и действительно изливаешь самую горячую, искреннейшую мольбу к Господу Богу. Это тогда, когда поют по-вотски. Но ничего подобного при всем желании, при принуждении себя к тому силой воли – не можно испытать при пении на церковно-славянском языке «Спаси, Господи, люди Твоя...» «Эй Иньмарэ, кылыньке утьы» – «Господи, спаси (значит, и сохрани) людей Твоих». – какое различие влияния на душу русского и вотского текста. Самые простые слова и точный буквальный перевод, – различие по впечатлению – громадное. Или вот еще пример: «Благослови, душе моя, Господа», что значит: Благослови, душе моя, Господа? Без объяснений почти ничто: как душа благословляет Господа, а не наоборот... Самые простые, по-видимому, слова, а имеют какое значение, но они ничего не скажут сердцу инородца. Но какая благодатная, всеобъемлющая сила заключается для вотяка в словах: «Эй лулы Иньмард данья» – душа моя, прославляй (значит и восхваляй) Господа. Если на меня, более или менее знающего русский язык и по крайней мере хорошо знающего объяснение приведенных примеров, производит такое различное впечатление произношение на том или другом языке молитв, то что сказать об инородцах, особенно инородческих женщинах, которые по-русски не знают, никакого 91 объяснения церковно-славянских слов не слыхали, или даже если и слыхали, то не поняли». III. Чичерина С.В. У поволжских инородцев. Путевые заметки. – СПб., 1906. – с. 275 – 276. Пример вклада К.А. Андреева в переводческое дело «У меня была раз история с Николаем Ивановичем Ильминским, – повествовал Кузьма Андреев. – Он часто советовался со мной о вотских переводах. В первых переводах Св. Дух был переведен «Св. Лул», а «лул» значит по-вотски «душа». И было напечатано «Св. Лул». Я объяснял Ильминскому, что это неверно, а что нужно переводить «Св. Бус». «Бус» можно называть водяной пар и воздух, а если прибавить «святой», то значение будет другое. Я говорил это Николаю Ивановичу, но прочие вотяки не соглашались. Раз прихожу к Николаю Ивановичу, а он говорит: вот был у меня один вотяк, и говорил, что нельзя «Св. Дух» перевести «Св. Бус», потому что бус-пар – исходит из самовара. А я на это ему в ответ: «Николай Иванович, бус не от самовара исходит, а от воды. Исходящий от воды «бус» такой же вода, а в Символе Веры сказано – Св. Дух исходит от Бога Отца, а исходящий от Бога Отца Дух такой же есть Бог». Николай Иванович обрадовался, захохотал, хлопнул себя руками и сказал: «Прямое, ясное доказательство!», и стал говорить о другом, и такой стал веселый, и посадил меня чай пить. 92 После я узнал от священника, что Николай Иванович хотел мне воспрет давать, чтоб я больше об «бус» не рассуждал, как напечатано «лул», чтоб так осталось. В новых молитвенниках напечатано «бус». Если б Николай Иванович был жив, то сам лично всем вотякам объяснил бы, чтоб было «Св. Бус». Когда Николай Иванович был убежден и прикажет, то никто не смел противоречить. Но он умер, и вопрос остался неутвержденным. В новых переводах пишут «Св. Дух» по-русски. Но я не теряю надежды, хотя мой «бус» похоронен, но он воскреснет, такое чувство имею<...> Я спросила его, какой термин он употребляет во время бесед. «Я объясняю вотякам во время бесед, что Св. Дух по-вотски – «Св. Бус», – ответил Кузьма Андреев, – потом объясняю, что душа – «лул» по существу – тот же самый «бус». Эти понятия сосподтиха прививаются к языку, и язык обогащается». 93
