Бенно Розенберг Мазохизм, несущий смерть, и мазохизм, оберегающий жизнь ГЛАВА III
advertisement
Бенно Розенберг Мазохизм, несущий смерть, и мазохизм, оберегающий жизнь ГЛАВА III Работа меланхолии или Функция проработки, выполняемая идентификацией или Роль мазохизма в разрешении приступа меланхолии Почему мы говорим о работе меланхолии? В первую очередь, потому что о ней говорил Фрейд, а также потому что это понятие кажется нам относительно забытым и, во всяком случае, редко употребляемым, тогда как, на наш взгляд, оно может оказаться важным как с клинической, так и с теоретической точки зрения. Позже мы вернемся к тому, как Фрейд понимал и использовал это понятие. Но прежде чем говорить об этом, несколько слов о тех областях, где данное понятие может оказаться полезным. Прежде всего, речь идет, естественно, о меланхолии, о психической работе меланхолика и ее трудностях. С этой точки зрения, следует добавить, что хорошо известное понятие «работа печали» не является достаточным для понимания психической работы меланхолика, даже если мы уточним его определениями заблокированная (печаль) или патологическая (печаль). Но, естественно, что подобно Фрейду, мы будем вынуждены постоянно сравнивать работу печали и работу меланхолии, стараясь показать их связь, сходства, различия и т.д. Однако работа меланхолии также может помочь нам понять, или получить более глубокое представление о психической работе в целом, как о понятии, связанном, как все мы знаем, с любой нашей клинической работой. Таким образом, если сравнив работу печали и работу меланхолии, мы сможем продвинуться в понимании различий между разными типами психической работы, возможно, нам удастся внести свой вклад в именно психоаналитическую нозографию, которая, как нам кажется, должна, в первую очередь, фокусироваться на способностях пациента к проработке, способностях, которые, естественно, различаются в зависимости от случая и формы психопатологии. 93 Таким образом, нозография, основанная на понятиях «психическая работа» и «проработка», могла бы стать нозографией, учитывающей отношения аналитиканализируемый, в отличие от «объективной» нозографии, основанной на феноменологическом описании «объективных» признаков или симптомов, считающихся (и несправедливо) объективными признаками. Возьмем для примера вопрос о наиболее важном решении, которое мы должны принять относительно пациента, а именно берем ли мы на себя обязательство отправиться вместе с ним в психоаналитическое приключение, и не менее важном решении о том, какую форму это приключение должно будет принять (стандартная терапия, психотерапия, психодрама и т.д.) Это решение имеет серьезные последствия, естественно, для нас, и, особенно, для пациента. Я считаю, что, в момент принятия этого решения, мы стремимся сформировать представление о способностях пациента к психической работе с нами и о той наиболее адаптированной форме, которая позволила бы этой работе осуществляться в наиболее благоприятных условиях. Таким образом, то, что мы называем проблемой «показаний», связано с понятием «проработка», которое, в свою очередь, связано с тем различением, которое мы пытаемся провести между разными типами работы и видами условий, наиболее благоприятных для осуществления данной психической работы. Но, на наш взгляд, размышление о работе меланхолии может иметь и другие следствия, в первую очередь, прояснение роли идентификации в психической работе. Как мы знаем, Фрейд четко обозначил важность идентификации в меланхолии как одну из трех характерных черт последней. Исходя из этого, мы попробуем показать, что наряду с ролью идентификации в последовательности, показанной Фрейдом – последовательности, которая начинаясь с идентификации, ведет через десексуализацию к сублимации, существует и другая, не менее характерная, функция идентификации, связанная с процессом проработки и не только в работе меланхолии. Мне кажется, что через работу меланхолии мы могли бы показать ту связь, которая существует между идентификацией и психической работой. Еще одна линия, которую затронет данное рассуждение, как нам кажется, касается связи между меланхолией, с одной стороны, и садомазохизмом, с другой. Как известно, Фрейд показал садизм Сверх-Я по отношению к Я при меланхолии. Размышление о сложных взаимоотношениях между садомазохизмом и меланхолией, а также о роли садомазохизма в психической работе станет еще одной темой данного исследования. Исходя из этих соображений, план данного исследования включает три большие части: 1. В первой, вводной, части мы перечислим причины, по которым понятие «работа меланхолии» является необходимым, даже при том, что Фрейд не говорил об этом. В этой части мы приведем несколько цитат из «Печали и меланхолии», чтобы показать, что Фрейд не только говорил о работе меланхолии, но и, очевидно, пытался сформулировать те вопросы, которые возникают в связи с этим понятием. 94 2. Во второй части мы попытаемся сформулировать базовую гипотезу, касающуюся работы меланхолии, постоянно сравнивая ее с работой печали и особенно стремясь показать различия, но также и сходства между ними. В этой части мы рассмотрим то, что нам видится «фрейдовским решением», касающимся определения работы меланхолии в том виде, в котором мы можем вывести это из работы «Печаль и меланхолия». 3. В третьей части мы дополним фрейдовское решение замечаниями, которые, на наш взгляд, согласуются с этим решением, но не выражены четко в «Печали и меланхолии». Далее мы рассмотрим основные выводы, которые, как нам кажется, могут быть сделаны из данного исследования. I / Введение А – Причины, заставляющие предположить необходимость работы меланхолии Прежде чем рассматривать тексты Фрейда, нам кажется правильным, рассмотреть причины, по которым мы должны предположить существование работы меланхолии, даже если Фрейд не говорил об этом. Итак, очевидно, что, говоря о меланхолии, недостаточно говорить только о трудностях или даже невозможности работы печали, нам необходимо предположить существование позитивно определяемого типа работы, присущего именно меланхолии. С другой стороны, осложненная работа печали была обозначена Фрейдом как «патологическая печаль», определение которой не подходит для меланхолии. Действительно, говоря о патологической печали, Фрейд называл две из трех характеристик, присущих меланхолии (потеря объекта и амбивалентность), но не третью характеристику – идентификацию. Между тем, меланхолия, как любое психопатологическое образование, предполагает психическую работу по «переводу» глубинной проблематики в характерные симптомы. Это тем более справедливо, когда, от противного, мы хорошо знаем, что существуют пациенты – меланхолики по своей структуре, неспособные проживать приступ меланхолии, проживающие вместо этого припадки безумия или другие синдромы, уже давно описанные в психиатрии. В этом случае, используя понятие работы меланхолии, мы говорим, что пациент не способен произвести эту работу, что и является причиной того, что его глубинная проблематика находит выражение в других синдромах, но не в меланхолии. 95 Но мы можем и должны использовать понятие «работа меланхолии» не только для того, чтобы показать его необходимость для понимания входа в состояние меланхолии и возможности его проживания, но также для понимания обычного способа выйти из него: раньше (до того как получила распространение медикаментозная терапия) приступы меланхолии завершались спонтанно по прошествии нескольких месяцев. И таким образом, надо предположить существование некоего процесса проработки, которая идет на протяжении этих месяцев. Но есть и другая причина, позволяющая предположить существование работы меланхолии: это суициды меланхоликов. Мы можем спросить себя, являются ли эти суициды, какова бы ни была их частота, логическим завершением меланхолии, или, напротив, это говорит о провале меланхолии. Мы придем к пониманию, что, используя понятие «работа меланхолии» и допущение, что окончание приступа меланхолии зависит от успеха работы меланхолии, мы будем считать суицид меланхолика провалом, срывом работы меланхолии. Но если это так, то изучение понятия «работа меланхолии» приобретает особое значение, так как это может помочь нам понять, какими техническими средствами, позволяющими способствовать этой работе и, таким образом, избежать суицида, мы обладаем. Говоря о суицидах меланхоликов, мы практически цитируем название ключевой статьи Белы Грюнбергер, для которой, если грубо обобщать, суицид меланхолика связан с нарциссическим деинвестированием Я. Мы увидим, что такое нарциссическое деинвестирование Я является центральным для экономического определения работы меланхолии. Б - Работа меланхолии в работе «Печаль и меланхолия» Как мы уже говорили, Фрейд говорил о работе меланхолии в «Печали и меланхолии». Может показаться, что напоминать об этом бессмысленно, но речь идет о понятии, если не забытом, то редко используемом. Прежде чем погружаться в проблематику этого понятия, нам бы хотелось показать не только то, что Фрейд говорил о нем, но и то, что те вопросы, касающиеся работы меланхолии, которые он себе задавал, свидетельствуют о той степени важности и серьезности, которую он придавал данному понятию, по меньшей мере, в той ключевой части своей работы, где он пытается, в «Метапсихологии», сделать некий синтез своих предыдущих работ. О работе меланхолии Фрейд говорит в основном в последней части статьи, то есть там, где он безуспешно, по его собственному признанию, пытается разработать представление о мании. Это легко понять, если рассматривать манию, через симптоматическую инверсию, которую она представляет по отношению к меланхолии, как свидетельство о важном изменении в психической работе, лежащей в основе формирования симптомов. Все говорит о том, что для того чтобы понять ту психическую работу, которая приводит к формированию маниакальных симптомов, Фрейд считал необходимым дать определение работе меланхолии. Он говорит нам: «Если мы и примем такое понимание меланхолической работы, то она все же не может нам дать того, что мы собирались объяснить. Наше желание [заключается в том, чтобы] вывести экономическое условие возникновения мании по окончании меланхолии…»1. З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр.192 (см. скан. Скан сделан с книги «Основные психологические теории в психоанализе» стр. 176-193) 1 96 Но мы, не без основания, считаем, что каковы бы ни были причины написания данной статьи, одним из важных аспектов ее последней части является описание работы меланхолии. Было бы неверным считать, что Фрейд говорит о работе меланхолии только в конце и исключительно в связи с манией. С самого начала статья содержит намеки на работу меланхолии (даже если само понятие не звучит), что говорит о том, что это понятие не связано исключительно с одной конкретной проблемой. Итак, мы начнем с отрывка, в котором четко названы работа меланхолии и та проблема, которую она ставит: «Очень соблазнительно, принимая во внимание работу печали, искать путь к изображению меланхолической работы. Но тут мы сперва натыкаемся на некоторую неуверенность. До сих пор мы почти не принимали во внимание топической точки зрения при меланхолии и не поднимали вопроса: в какой и между какими психическими системами происходит работа меланхолии»2. Этот отрывок содержит два момента: в нем идет постоянное сравнение непосредственно обозначенной работы меланхолии и работы печали, а также попытка понять работу меланхолии с точки зрения топики. Другой отрывок более точно показывает ту проблему, которая возникла перед Фрейдом в связи с соотнесением работы меланхолии и топики, в данном случае, учитывая дату написания статьи, речь идет о топике, использованной Фрейдом в метапсихологии. «При меланхолии разыгрывается, таким образом, бесконечное количество отдельных сражений из-за объекта, в которых происходит борьба между ненавистью и любовью: в одних случаях, чтобы отнять либидо от объекта, а в других, чтобы удержать против натиска позиции либидо. Эти отдельные сражения мы можем поместить только в систему БСз в область следов вещественных воспоминаний (в противоположность активности словесных представлений). Там же разыгрываются попытки отнятия либидо и при печали, но при ней не имеется никаких препятствий к тому, чтобы эти процессы продолжались нормальным путем и через ПрСз достигали сознания. Этот путь закрыт для меланхолической работы, может быть, вследствие большого числа причин или одновременного их действия. […] Таким образом, все в этой амбивалентной борьбе остается вне сознания до тех пор, пока не наступает характерный для меланхолии исход»3. 2 3 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр.190 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр.191 97 По сравнению с предыдущим, этот отрывок, через настолько же очевидное сравнение работы печали и работы меланхолии, одновременно и определяет их противопоставленность друг другу, и формулирует ту проблему, которая возникает в связи с этой противопоставленностью с точки зрения топики. Если в случае работы печали путь из бессознательного в предсознательное открыт – что, собственно, и объясняет возможность совершения этой работы, учитывая, что предсознательное играет важнейшую роль в психической работе – то в случае работы меланхолии, сложности возникают в связи с тем, что этот путь заблокирован. В этом случае предсознательное остается вне игры, и здесь перед нами стоит сложная задача понять, каким образом возможна эта психическая работа без участия предсознательного. Стоит также обратить внимание на то, что помимо вопросов, возникающих относительно работы меланхолии с точки зрения топики, в данном тексте также содержатся намеки на динамическую точку зрения, так как через “амбивалентные сражения” здесь ставится вопрос о конфликтности в меланхолии. А сейчас мы перейдем к другому отрывку, в котором работа меланхолии не названа прямо, но поднимается вопрос о ее экономическом аспекте: «Меланхолия ставит нас еще перед другими вопросами, ответ на которые нам отчасти неизвестен. В том, что через некоторый промежуток времени она проходит, не оставив явных, грубых изменений, она сходится с печалью. В случае печали мы нашли объяснение, что с течением времени лицо, погруженное в печаль, вынуждено подчиниться необходимости подробного рассмотрения своих отношений к реальности, и после этой работы Я освобождает либидо от своего объекта. Мы можем себе представить, что Я во время меланхолии занято такой же работой; здесь, как и в том случае, у нас нет понимания процесса с экономической точки зрения».4 Здесь мы снова найдем ее сравнение с работой печали, но мы также увидим то, о чем шла речь в начале нашего исследования, а именно связь между скрытой работой меланхолии и окончанием приступа меланхолии. Для нас особенно интересно то, что рассматривается экономический аспект, что позволяет нам представить полную картину, описывающую работу меланхолии с точки зрения трех моделей (топической, динамической и экономической). А теперь мы приведем последнюю цитату, оставив без внимания все прочие места, в которых речь идет о работе меланхолии, так именно эта цитата затрагивает ключевой вопрос различия работы печали и работы меланхолии: «При печали мы нашли, что задержка и отсутствие интереса всецело объясняются работой печали, полностью захватившей Я. Подобная же внутренняя работа явится следствием неизвестной потери при меланхолии, и потому она виновна в меланхолической задержке».5 4 5 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 186-187 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр.179 98 Мы полагаем само собой разумеющимся, что «подобная внутренняя работа» и есть работа меланхолии, противопоставляемая-сравниваемая с работой печали, но для нас намного интереснее то, что следует дальше: «Дело только в том, что меланхолическая задержка производит на нас непонятное впечатление, потому что мы не можем видеть, что именно так захватило всецело больных. Меланхолик показывает нам еще одну особенность, которой нет при печали, - необыкновенное понижение своего самочувствия, огромное обеднение Я. При печали обеднел и опустел мир, при меланхолии - само Я».6 В этом тексте, где работа меланхолии звучит как «подобная внутренняя работа», для нас значение имеет описание связи между этой работой и обесцениванием себя, связи, которая станет центральным пунктом большей части данного исследования, что, я надеюсь, позволит нам понять специфику работы меланхолии. II / Работа меланхолии: основная гипотеза о работе меланхолии и фрейдовском решении, касающемся проблематики и понимания работы меланхолии А - Проблематика и цель работы меланхолии 1 / Отделение (от объекта) и отделяемость Как мы знаем, работа печали состоит в отделении утраченного объекта, его деинвестировании и реинвестировании другого объекта. Исходя из этого, отделение от объекта, даже если оно осложнено, в принципе, является осуществимым; эту возможность отделения мы назовем, возможно, немного грубо, словом отделяемость. И здесь возникает следующий вопрос: если в случае печали эта отделяемость является принципиальной данностью, то, как нам кажется, в случае меланхолии, она крайне затруднена, если вообще возможна. Если это так, работа печали у меланхолика усложняется до такой степени, что, чтобы отделение от объекта стало возможным, необходим другой тип работы. Итак, мы выдвинем предположение о следующем различии между работой печали и работой меланхолии: в первом случае, речь идет об осуществлении отделения от утраченного объекта (еще раз подчеркнем, даже если это сопряжено с трудностями), тогда как в случае работы меланхолии речь идет о том, чтобы обеспечить отделяемость с тем, чтобы отделение стало возможным. Утверждая это, мы перефразируем идею, выраженную в важной, фундаментальной работе Нахта и Ракамье, в которой говорится: «Это весьма характерная интроекция соотносится с особенностями отношения депрессивной личности с ее объектом. Главная черта – это плотное склеивание – здесь мы скорее говорим о склеивании, нежели о слиянии – репрезентаций субъекта и объекта»7. 6 7 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр.179 С.Нахт, С.Ракамье. Депрессивные состояния: психоаналитическое исследование. Париж, 1963. 99 Это склеивание субъекта (Я) и его объекта обозначает ту самую неотделяемость, о которой мы говорим, и, как нам кажется, для ее устранения требуется специфическая работа, которую Фрейд назвал работой меланхолии. В одном месте своей работы Фрейд описал эту ситуацию, показав, что разрешение конфликта амбивалентности меланхолика сталкивается с теми препятствиями, которые не встречаются в случае работы печали. Речь идет об отрывке, который мы уже цитировали, но к которому нам сейчас необходимо вернуться: «Эти отдельные сражения мы можем поместить только в систему БСз в область следов вещественных воспоминаний (в противоположность активности словесных представлений). Там же разыгрываются попытки отнятия либидо и при печали, но при ней не имеется никаких препятствий к тому, чтобы эти процессы продолжались нормальным путем и через ПрСз достигали сознания. Этот путь закрыт для меланхолической работы…»8 Таким образом, задача, которую должна решить работа меланхолии, отличается и, можно сказать, предваряет ту задачу, которую решает работа печали: тогда как печаль может воспользоваться интеграционными процессами, происходящими между предсознательным и сознанием, и таким образом достичь отделения от объекта, работа меланхолии вынуждена идти другим путем с целью устранить преграду, препятствующую интеграции конфликта в предсознательном, и, как следствие, достижению отделения от объекта. Итак, если принять нашу терминологию, работа меланхолии отвечает за то, чтобы до непосредственного отделения от объекта обеспечить отделяемость, устранив преграду теми способами, которые характерны именно для этой работы. А сейчас мы обратимся к вопросу причин неотделяемости. 2 / Нарциссическое инвестирование объекта как причина неотделяемости Причина трудностей меланхолика в отделении себя от объекта заключается в том способе, которым этот объект был инвестирован еще до того, как был утрачен: именно специфическая манера инвестирования объекта является причиной того, что меланхолик или не может деинвестировать объекты, или, в любом случае, испытывает в связи с этим сложности. В работе 1913 года «О нарциссизме» Фрейд назвал этот тип инвестирования объекта нарциссическим выбором объекта, термином, который он сохранил в «Печали и меланхолии», мы предпочитаем использовать термин «нарциссическое инвестирование объекта». Нарциссическое инвестирование объекта становится предрасположением к меланхолии, так как, как мы увидим, именно оно делает работу печали невозможной. 8 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр.191 100 В работе «Печаль и меланхолия» Фрейд, по меньшей мере, два раза упоминает нарциссический выбор объекта при меланхолии, в частности, говоря нам, что психоаналитическая теория требует считать такой выбор объекта фактором предрасположенности к меланхолии: «Требуемый теорией вывод, который объясняет предрасположение к меланхолическому заболеванию или к частичной степени этого заболевания преобладанием нарциссического типа [выбора объекта], к сожалению, не нашел еще подтверждения в исследованиях».9 С тех пор, клинический материал это целиком подтвердил. Каким образом нарциссический выбор объекта закладывает основу для неотделяемости объекта? Инвестировать объект нарциссически означает инвестировать собственное Я через объект, или, если хотите, инвестировать собственное Я в зеркале объекта. Если данное утверждение верно, деинвестировать объект, в действительности, означает деинвестировать собственное Я, признать, что объект утрачен, означает утратить собственное Я. Меланхолик ощущает утрату объекта как утрату собственного Я, как нарциссическое деинвестирование собственного Я. С этой точки зрения, интересно рассмотреть насколько разные роли нарциссизм играет в работе печали и работе меланхолии. В этом вопросе Фрейд выражается достаточно четко: «По поводу каждого отдельного воспоминания и ожидания, в котором проявляется привязанность либидо к потерянному объекту, реальность выносит свой приговор, что объект этот больше не существует, и Я, как бы поставленное перед вопросом, хочет ли оно разделить ту же участь всей суммой нарциссических удовлетворений, ради сохранения своей жизни, вынуждено согласиться на то, чтобы разорвать свою связь с погибшим объектом».10 В этой цитате речь идет о работе печали, и мы видим, каким образом нарциссизм становится рычагом отделения от объекта. Можно сказать, что когда речь, в узком смысле, идет об инвестировании объекта, нарциссизм облегчает работу отделения: Я задействует нарциссическое инвестирование себя в противовес инвестированию объекта. В случае работы меланхолии именно нарциссизм, нарциссическое инвестирование объекта, препятствует деинвестированию объекта, так как, повторим, деинвестирование объекта означает нарциссическое деинвестирование собственного Я. До настоящего момента мы постарались, внести ясность в определения, сопоставив, насколько это возможно, работу меланхолии и работу печали, отделяемость и отделение объекта, нарциссическое инвестирование объекта и инвестирование объекта по опорному типу. И теперь пришло время сказать, что в клинической работе, не предстают с такой же ясностью и не могут быть легко противопоставлены друг другу, и сейчас мы должны внести некую относительность. Впрочем, этого требует и теория. Все мы знаем, что нарциссическая проблематика тесно переплетается с объектной проблематикой, и это касается не только субъектов с меланхолической структурой. Существует ли проблематика, более близкая к объекту, нежели эдипальная проблематика кастрации? Однако мы знаем, что ее невозможно понять, не принимая во внимание нарциссическое инвестирование пениса. Но это не отменяет отличия, если не противоположности, инвестирования объекта по опорному типу и нарциссического инвестирования объекта, речь здесь идет о нечто большем, чем просто акцент, сделанный на одном или на другом. 9 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 184 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 189 10 101 Пациенты с преобладающей меланхолической структурой - как одна пациентка (Ариана), которая до настоящего времени не имела явного приступа меланхолии – всегда удивляли меня различием между истерическим функционированием и сменяющим его в какие-то моменты меланхолическим функционированием. Нарциссическое инвестирование аналитика в какие-то периоды или от сеанса к сеансу сменяется объектным инвестированием, вовлекающим типично истерические отношения. Следует добавить, что понятие нарциссическое инвестирование объекта само по себе содержит внутреннее напряжение, в котором соотношение нарциссического и объектного инвестирования варьируется в зависимости от случая и момента времени. Вышеупомянутая пациентка испытывала потребность в терапевте и медикаментозном лечении каждый или почти каждый раз, когда я уезжал в отпуск, во время одного из моих отъездов она совершила нечто, очень похожее на попытку суицида: она наглоталась лекарств, «чтобы успокоиться». Даже вне моих отпусков, эта пациентка, по меньшей мере, в какие-то периоды, нуждается в том, чтобы я демонстрировал свое присутствие какимилибо интервенциями, без которых она начинает ощущать, что теряет меня. Для данной пациентки, мое отсутствие равносильно разрушению ее самой: она постоянно проявляет беспокойство по поводу моего здоровья, и создается впечатление, что «мое исчезновение» и исчезновение ее самой неразрывно связаны. Здесь нарциссическое инвестирование не вызывает у меня сомнений. То, что эта пациентка ощущает в моменты моего отсутствия, качественно отличается от того, что происходит с другими пациентами (в основном, невротичными), которые также могут интенсивно реагировать на мое отсутствие, но в ее случае существует качественное отличие, свидетельствующее о меланхолической организации. И, несмотря на это, в другие моменты она демонстрирует смесь соблазнения и кастрации, что говорит о ее способности к невротическо-истерическому функционированию. Вернемся к работе меланхолии: мы определили ее как процесс психической проработки неотделяемости. Сейчас мы можем определить ее как работу, целью которой является устранение нарциссического инвестирования объекта. В таком определении сохраняется двусмысленность: идет ли здесь речь о преодолении предрасположенности к меланхолии, а значит, о глубоком изменении, в результате которого меланхолик перестанет нарциссически инвестировать объект? Нам кажется, что в большинстве случаев речь идет не об этом. Скорее, речь идет о более скромных масштабах, а именно о выборе другого объекта, что подразумевает, что новый объект, как и прежний, будет инвестирован нарциссически. Повторение приступов меланхолии свидетельствует в пользу именно второй возможности. Работа меланхолии в ходе меланхолического приступа не трансформирует способ инвестирования объекта меланхолика, она позволяет ему только воспроизвести тот же способ инвестирования в отношении другого объекта путем смещения, осуществляемого дорогой ценой. Исходя из этого, там, где речь идет не о спонтанном завершении приступа меланхолии, а об аналитической терапии, мы можем надеяться, и это будет нашей основной целью с пациентами этого типа, «объективировать», насколько это возможно, их способ инвестирования. 102 В связи с этим, приведем другой случай. Речь идет о пациенте, который всю свою жизнь защищался от открытого приступа меланхолии гомосексуальным перверсным поведением. Но в определенный момент, ближе к шестидесяти годам, из-за серьезных проблем в профессиональной жизни, у него начался открытый, тяжелый приступ меланхолии. Мы говорим об этом случае по той причине, что Фрейд описывал некоторых гомосексуалистов, как инвестирующих объект нарциссическим способом. В своей работе «О нарциссизме» Фрейд пишет: «Наряду с этим типом и этим источником выбора объекта, который можно назвать ищущим опоры типом, аналитическое исследование познакомило нас с еще одним типом, которого мы вовсе не ожидали встретить. Мы нашли – особенно ясно это наблюдается у лиц, у которых развитие либидо претерпело некоторое нарушение, как, например, у извращенных и гомосексуальных – что более поздний объект любви избирается этими лицами не по прообразу матери, а по их собственному. Они, очевидно, в объекте любви ищут самих себя, представляя из себя такой тип выбора объекта, который следует назвать нарциссическим».11 Объединяющее гомосексуалистов и меланхоликов нарциссическое инвестирование объекта говорит о том, что гомосексуальность может представлять собой защиту от меланхолии. Но она может представлять собой и нечто большее: как нам кажется, частью терапии меланхолика может стать гомосексуальность (проявленная или нет), которая может послужить основой для оценки того, является ли способ инвестирования объекта нарциссическим или объектным в узком смысле. Гомосексуальность, являясь в анализе королевской дорогой регрессии от инвестирования объекта к нарциссизму, может также стать «обратной» дорогой, дорогой объективизации типа инвестирования. Мы постарались раскрыть проблематику и цель работы меланхолии. Теперь необходимо показать, каким образом эта работа осуществляется. В первую очередь, мы поговорим о фрейдовском разрешении, о том, как он описал это в работе «Печаль и меланхолия». 11 З.Фрейд. О нарциссизме. 103 Б - Решение Фрейда или то, как Фрейд описал работу меланхолии. 1 / Работа меланхолии в описании Фрейда Еще раз обозначим проблему, поставленную Фрейдом в уже приводившейся нами цитате: амбивалентные сражения и скрывающийся за ними конфликт, присущий меланхолии, не могут преодолеть преграду, разделяющую бессознательное и предсознательное. Мы уже поднимали вопрос, каким образом становится возможна работа меланхолии, если амбивалентность и конфликтность при меланхолии не могут быть интегрированы в предсознательном и таким образом проработаны. Сейчас мы обратимся к непосредственному продолжению этого отрывка. Сразу оговорим, что речь пойдет об идентификации, так как именно она делает возможной работу меланхолии: «Таким образом, все в этой амбивалентной борьбе остается вне сознания до тех пор, пока не наступает характерный для меланхолии исход. Как мы знаем, он состоит в том, что угрожаемая привязанность либидо, наконец, оставляет объект, но только для того, чтобы вернуться на место Я, из которого оно исходило. Благодаря бегству к Я, любовь была избавлена от полного уничтожения. После этой регрессии либидо процесс может стать сознательным и представляется сознанию как конфликт между частью Я и критической инстанцией».12 Нам хорошо известно, как происходит отступление от либидинозного инвестирования к Я, так называемое «бегство в Я», которое предотвращает уничтожение любви к объекту: речь идет об интроецировании объекта в Я, о котором Фрейд много говорил в других частях этой работы, приводить которые мы не считаем целесообразным. То, что здесь происходит, можно кратко выразить в виде формулы, описывающей связь между инвестированием объекта до начала приступа меланхолии и этим же инвестированием в период приступа: тогда как до приступа, мы видим нарциссическое инвестирование объекта, когда Я инвестирует само себя через объект, во время приступа Я инвестирует объект через себя в результате интроецирования объекта в Я. Вернемся к нашей основной задаче: из этой цитаты Фрейда мы видим, что только интроекция-идентификация может заменить предсознательное, оказавшееся вне игры, по меньшей мере, по виду. Здесь идентификация становится тем условием, которое делает проработку возможной, тем условием, которое делает возможной работу меланхолии. И здесь проявляется функция идентификации, как проработки. Но роль идентификации как психической проработки известна нам уже давно: диалектика «быть», замещающее «иметь», в рамках которой идентификация замещает инвестирование объекта – это способ выйти из невозможной или трудной ситуации, которую субъект проживает по отношению к объекту. Идентификация может представлять собой промежуточное решение, предшествующее возвращению к объекту, к инвестированию объекта как такового, после того как трудности, связанные с объектом, будут таким образом проработаны. Но то, что мы видим в случае работы меланхолии, это ситуация, когда идентификация оказывается единственно возможным путем проработки. С этой точки зрения, работа меланхолии становится критически важным опытом, когда идентификация оказывается единственным действенным механизмом, способным обеспечить выход для Я, скованного между невозможностью деинвестировать объект и невозможностью продолжать инвестировать его. 12 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 191-192 104 Нам кажется полезным привести одно сравнение, от которого, однако, не нужно ожидать большего, чем от простого сравнения. Представим, что некий краснодеревщик изготовил по заказу красивую мебель, которую затем доставил покупателю. Через какоето время покупатель-владелец этой мебели обнаружил в ней серьезный изъян, изъян, который затрудняет использование этой мебели или делает его невозможным. Он зовет краснодеревщика, который признает наличие изъяна и соглашается его устранить, но с учетом степени серьезности изъяна, он не может сделать этого тут же и должен забрать мебель обратно в мастерскую, чтобы переделать. И только после проведения этой работы в собственной мастерской, краснодеревщик сможет возвратить мебель и поставить ее туда, где она должна стоять. Роль идентификации как психической проработки кажется нам сравнимой с этой необходимостью краснодеревщика забрать объект в свою мастерскую: бывает момент, когда трудности в инвестировании объекта достигают такого уровня, что для того чтобы после вернуться и возобновить инвестирование объекта как такового, требуется отступление к интроекцииидентификации. Диалектика «быть» и «иметь» может быть представлена именно этим перемещением мебели сначала обратно в мастерскую краснодеревщика, а затем из нее вовне. Таким образом, нас не удивит, что Фрейд пишет, что «после регрессии либидо, процесс может стать сознательным», то есть интегрированным в систему предсознательное-сознание благодаря идентификации. Но здесь надо также внимательно читать продолжение: «…этот процесс представляется сознанию в виде конфликта между частью Я и критической инстанцией». Здесь мы видим, что посредством идентификации предсознательное-сознание может заново вступить в игру, равно как и то, что этот процесс отсылает нас к инстанциям последней топики. С этой точки зрения, работа «Печаль и меланхолия», в той части, где речь идет о работе меланхолии, делает переход от первой топики ко второй. Здесь мы видим, что этот переход необходим: работа меланхолии невозможна без идентификации, а идентификация, когда она оказывается единственным действующим механизмом, не может не аппелировать ко второй топике. Нам знакомо следствие этого изменения: мания, в понимании которой Фрейд испытывал затруднения, несмотря на попытки разобраться, которые он делает в последней части «Печали и меланхолии», позднее разъяснится как игра между Я и СверхЯ, тогда как сама меланхолия позднее станет «нарциссическим психоневрозом» («Неврозы и психозы», 1924), определяемым как заболевание, в основе которого лежит конфликт между Я и Сверх-Я. Касаемо связи между идентификацией, ее качеством механизма проработки и конфликтом Я-Сверх-Я, к которому она приводит, нам бы хотелось привести цитату из работы «Психология масс и анализ человеческого Я», в которой Фрейд, говоря об Идеале Я (естественно, эти слова применимы также к Сверх-Я), пишет: «В моем труде «О нарциссизме» я объединил, в поддержку этого тезиса, прежде всего то, что можно было почерпнуть из патологического материала. Можно, однако, ожидать, что при дальнейшем углублении в психологию психозов его значение окажется еще большим. Подумаем о том, что Я становится теперь в положение объекта по отношению к развившемуся из него Идеалу-Я; возможно, что все взаимодействия между внешним объектом и совокупным Я, о которых мы узнали в учении о неврозах, снова повторяются на этой новой арене внутри человеческого Я».13 Существование этого театра Я, на сцене которого повторяются отношения между субъектом и объектом, и который таким образом осуществляет психическую проработку, не было бы возможным, если бы Я не интроецировало объект, не идентифицировалось бы с ним. 13 З.Фрейд. Психология масс и анализ человеческого Я. 105 2 / Парадоксальность психической работы Но прежде, чем продолжить и попытаться показать, каким образом интроекцияидентификация делает возможной работу меланхолии и, по сути, становится ее основным двигателем, нам необходимо рассмотреть вопрос о роли идентификации в меланхолии. Идентификация, замещающая инвестирование объекта в его известной диалектике, являющейся центральной в функционировании психики, а именно диалектике «быть» и «иметь», как мы знаем, представляет собой с точки зрения инвестирования объекта нарциссическую регрессию. Что касается того факта, что идентификация является нарциссической регрессией относительно выбора объекта, который она замещает, Фрейд говорит об этом и в «Печали и меланхолии», и в других, более поздних работах («Я и Оно»). Но мы будем преимущественно цитировать его работу «Печаль и меланхолия», чтобы остановиться именно на этом моменте в эволюции идей Фрейда, на моменте, когда он говорил о работе меланхолии: «Такая замена любви к объекту идентификацией образует значительный механизм в нарциссических заболеваниях. […] Он соответствует, разумеется, регрессии определенного типа выбора объекта к первичному нарциссизму».14 Итак, мы достаточно упорно настаивали на том, что работа меланхолии нацелена на устранение нарциссического инвестирования объекта, чтобы удивляться тому, что эта психическая работа использует ни что иное как психический процесс, представляющий собой нарциссическую регрессию. Всё это может показаться парадоксальным, и, с этой точки зрения, мы можем говорить о парадоксальности работы меланхолии. Но, как нам кажется, парадоксальность присутствует не только в работе меланхолии. Возьмем для примера схожую, если так можно выразиться, работу, работу печали. Как мы знаем, она нацелена на деинвестирование утерянного объекта. То, что в ней также может показаться парадоксальным, это тот факт, что для того чтобы деинвестировать объект при работе печали, его необходимо реинвестировать и даже сверхинвестировать. Вот, что говорит об этом Фрейд в «Печали и меланхолии»: «Но требование [работы печали] не может быть немедленно исполнено. Оно приводится в исполнение частично, при большой трате времени и энергии, а до того утерянный объект продолжает существовать психически. Каждое из воспоминаний и ожиданий, в которых либидо было связано с объектом, приостанавливается, приобретает повышенную активную силу, и на этом совершается освобождение либидо».15 14 15 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр.183 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр.178 106 К чему относится, если мы позволим себе это понятие, эта парадоксальность психической работы, которая в случае работы печали заключается в том, чтобы инвестировать с целью деинвестировать, а в случае работы меланхолии заключается в использовании средства, подобного нарциссической регрессии, тогда как задачей является отказаться от нарциссического инвестирования объекта? Может ли она относится, с точки зрения экономической модели, к необходимости дойти до крайности в конфликте, попытаться исчерпать его, но, в то же время, обнажить его, позволяя проявиться его глубокому смыслу. Впрочем, в анализе нам хорошо знакомо это явление, так как мы хорошо знаем, что не существует лучшего ответа пациента на сделанную для него интерпретацию, чем отрицание, которое свидетельствует лучше, чем что бы то ни было, какой бы то ни было другой ответ, о попадании интерпретации в цель. Через отрицание пациент, при том, что он продолжает сопротивляться другими способами, парадоксально дает себе возможность проработать свой конфликт, через его исчерпание. Возможно, это является характерной чертой психоаналитического лечения или психоаналитической терапии конфликта: она указывает на необходимость в процессе психоанализа регрессировать, чтобы переработать, или, другими словами, дойти до конца в конфликтах, лежащих в основе симптомов. 3 / Решение, предложенное Фрейдом: отказ от нарциссического инвестирования объекта через работу меланхолии, описанный Фрейдом. Что касается роли идентификации в работе меланхолии, мы будем возвращаться к этому снова и снова. Здесь нам бы хотелось добавить другой аспект: в цитате, приведенной выше (стр.104), мы видели, что через идентификацию и нарциссическую регрессию, которую она из себя представляет, «процесс может стать сознательным». Но если идентификация обеспечивает возможность осознавания и, таким образом, включения меланхолической проблематики в сознание (а значит, в систему предсознательное-сознание), это осознавание, естественно, не является действительным, истинным осознаванием конфликта меланхолика. Впрочем, Фрейд говорит нам об этом сразу ниже по тексту: «То, что сознание узнает о меланхолической работе, не составляет, следовательно, существенную часть ее и не ту часть, которой мы приписываем влияние на разрешение страданий».16 16 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр.192 107 И я считаю, что здесь мы можем привести сравнение, которое, возможно, прояснит способ осознавания через идентификацию, это сравнение с тем, что происходит в аналитическом процессе, когда мы сталкиваемся с тем, что пациент отрицает наши интерпретации. С одной стороны, мы можем сказать, что то, что происходит при этом, похоже на отрицание: как и в случае отрицания, вытесненное содержание хоть и предстает перед сознанием, но в отрицаемом виде, то есть не принимается пациентом; но с другой стороны, здесь есть существенное отличие. Обычно отрицание (как и проекция) заключается в утверждении «это не я…», к которому иногда, в виде проекции, добавляется «это не я, это он, это другой, это объект…». То, что происходит в случае идентификации при меланхолии, это то, что здесь мы имеем дело с обратным: нападение на объект маскируется нападением на собственное Я. Здесь отрицание имеет обратный смысл: обесценивание объекта маскируется самообесцениванием, пренебрежение к объекту прикрывается пренебрежением к себе. Если можно так выразиться, происходит инверсия защитного фронта, как если бы нападение на объект было бы намного невыносимее нападения на самого себя. Все это, вопрос об обесценивании собственного Я и нападения на объект, подводит нас непосредственно к описанию Фрейда работы меланхолии. Здесь мы приведем относительно длинную цитату, которая, как мы полагаем, резюмирует мысль Фрейда в отношении работы меланхолии (в сравнении с работой печали), это описание, тем не менее, требует дополнений, которые станут предметом следующей главы. Вот эта цитата (которая в тексте следует непосредственно за другим отрывком, приведенным нами выше): «Мы видим, что Я обесценилось и негодует против себя и понимает так же мало, как и сам больной, к чему это может повести и как это может измениться. Скорее, мы можем приписать такую деятельность бессознательной части работы, потому что нетрудно найти существенную аналогию между работой меланхолии и работой печали».17 Здесь мы на мгновение прервем Фрейда, чтобы отметить, что в этом месте мы ближе всего подходим к сравнению работы меланхолии и работы печали, и речь идет о том, чтобы, с одной стороны, показать их сходство, а с другой, естественно, их отличия, которые вызывают в нас больший интерес. Я продолжу цитировать: «Подобно тому, как печаль вынуждает Я отказаться от объекта, объявляя его мертвым, а Я предлагает премию сохранения жизни, так и каждое отдельное амбивалентное сражение ослабляет фиксацию либидо на объекте, обесценивая его и унижая, как бы убивая».18 А дальше, говоря об объекте, он пишет: «Может случиться, что процесс закончится […] после того, как объект оставлен, как не имеющий никакой цены». 17 18 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 192 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 192 108 Сходство обоих типов работы очевидно: как в одном, так и в другом случае речь идет о том, чтобы деинвестировать объект, или, если будет угодно, деинвестировать смерть объекта через объект. Что здесь вызывает наш особый интерес, так это тот способ, которым работа меланхолии приступает к этому умерщвлению, этому деинвестированию объекта. Работа меланхолии, как мы увидели, имеет своей целью нарциссическое деинвестирование объекта; тогда как обесценивание объекта, описанное в данном тексте, его очернение, его умаление нацелены на то, чтобы сделать объект недостойным нарциссического инвестирования в глазах субъекта. Так как нарциссическое инвестирование объекта связано с идеализацией объекта, что является обязательным условием у меланхолика, это обесценивание нацелено на то, чтобы атаковать идеализацию, сделать ее невозможной. Говоря с точки зрения метапсихологии, речь здесь идет о том, чтобы мобилизовать Идеал Я субъекта, чтобы разрушить идеализацию объекта, сделав его несоответствующим этому Идеалу Я. Но не стоит забывать, что это обесценивающее нападение на объект происходит через интроекцию объекта, что приводит к тому, что в клинике мы наблюдаем именно самообесценивание, обесценивание самого себя, что создает впечатление, что Идеал Я субъекта сокрушает его, тогда как в действительности Идеал Я мобилизуется для того, чтобы сокрушить объект (нанести ему смертельный удар, как об этом говорит Фрейд…). Таким образом, нас не удивляет тот факт, что снижение самооценки является центральным и определяющим симптомом меланхолии (по сравнению с печалью), но нужно проговорить, что оно является видимым результатом работы меланхолии, продолжающей идти за кулисами. А сейчас процитируем окончание этого отрывка, где Фрейд говорит о представляющемся ему окончании приступа меланхолии или о том моменте, когда работа меланхолии достигает своей цели: «Я при этом испытывает удовлетворение от того, что в состоянии признать свое превосходство над объектом».19 А вот другой отрывок, имеющий тот же смысл, что и приведенный выше, но содержащий конкретный (клинический) пример, который привносит существенное дополнение: «Таким образом, получаешь в руки ключ к пониманию картины болезни, открыв в самоупреках упреки по адресу любимого объекта, перенесенные с него на собственное Я». 19 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 192 109 «Женщина, на словах жалеющая своего мужа за то, что он связан с такой негодной женой, хочет, собственно говоря, обвинить своего мужа в негодности, в каком бы смысле это ни понималось». И далее: «Теперь гораздо понятнее становится и поведение больных. Их жалобы представляют собой обвинения (нем. Anklage) в прежнем смысле этого слова; они не стыдятся и не скрываются, потому что все то унизительное, что они о себе говорят, говорится о других…»20 Что касается упреков и уничижительных слов, здесь мы находим то же самое, но есть и эти жалобы (нем. Anklage), что, согласно переводу, означает обвинение. Нам следует сделать вывод, что в игре оказывается не только Идеал Я, но и Сверх-Я, и что речь идет не только об обесценивании, но еще и об обвинении, внушении чувства виновности объекту. Если Идеал Я играет решающую роль в разрушении объекта через его обесценивание, то Сверх-Я, в свою очередь, играет не менее значимую роль, заключающуюся в обвинении объекта в том, что он представлялся, как имеющий некую ценность, тогда как речь шла всего лишь о притворстве. Ариана, о которой мы уже говорили в связи с тем, насколько она переживала мое отсутствие в меланхолической манере, долго и пространно рассказывала о своей семье (здесь мы не можем приводить детали по причине соблюдения тайны), и рассказ ее был нацелен на то, чтобы полностью обесценить свою семью в качестве семьи и среды ее происхождения. В этом было, по меньшей мере, три аспекта: первый заключался в том, чтобы рассказать мне, что сама она, как член своей семьи и своей среды, была настолько же недостойна, как и ее семья; второй состоял в имевшемся здесь прямом нападении на ее среду, ее семью и мать, занимавшую в них центральное место; но не стоит забывать, что в случае Арианы речь не шла об открытом приступе меланхолии, а о некой скрытой меланхолии, о меланхолическом дискурсе, который (через идентификацию) совершал нападение на семью только через нападение на нее саму; и наконец, третий аспект, заключался как в скрытой, так и в явно выраженной идеализации моей личности под действием переноса, и этот меланхолический дискурс был адресован, скорее, мне, моей личности, на которую она не нападала – по меньшей мере, в начале – практически никогда и по отношению к которой она чувствовала себя абсолютно раздавленной и обесцененной. Среди прочего, Ариана мечтала лишь об одном: сменить профессию, обучившись той, которая была бы равна моей, при этом она была убеждена, как минимум, в какие-то моменты, что этот проект был неосуществим для нее. Только на последней стадии терапии она позволила себе нападать на меня, что, однако, сопровождалось приступами чувства вины, которые всякий раз заставляли ее отступить. Только совершив попытку суицида, к счастью, неудавшуюся, она смогла обвинить меня, завуалированным образом, в том, что я недостаточно занимался ею, недостаточно хорошо делал свою работу; эта попытка суицида была совершена во время моего отпуска. 20 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 182 110 Чтобы еще немного прояснить понятие «работа меланхолии», нам необходимо заново осмыслить процесс, описанный Фрейдом, а именно обесценивающее и обвиняющее нападение на интроецированный объект. Первое наблюдение касается неслыханной жестокости и резкости этого нападения, если судить по степени страдания меланхолика. В связи с этим, Фрейд говорит о «пытке», «садизме» и «ненависти», добавляя, что этот садизм и становится причиной вероятного суицида меланхолика. Приводя описания, Фрейд говорит об амбивалентности у меланхоликов, амбивалентности качественно отличающейся от обычной амбивалентности у невротиков или людей с обсессивным расстройством, с которыми Фрейд имел возможность провести сравнение. Вот, что он говорит об амбивалентности: «Этот амбивалентный конфликт иногда более реального, иногда более конституционного происхождения всегда заслуживает внимания среди причин меланхолии».21 Таким образом, согласно Фрейду, амбивалентность является одним из «предполагаемых условий меланхолии», собственно говоря, она является составной частью предрасположенности к меланхолии, дополняя нарциссический выбор объекта. Здесь нас особенно интересует полюс «ненависти» амбивалентности. Колоссальная ненависть меланхолика в отношении объекта представляется нам наследием и пережитком ненависти, заключенной в конституции первичного объекта. Вспомним, что говорит об этом Фрейд в работе «Влечения и их судьбы»: «… для чистого Я-наслаждения объект опять-таки совпадает с чужим ненавистным…»22 Но меланхолик не способен выражать и, в особенности, проживать эту первичную ненависть к объекту вне приступов страха разрушить объект и утратить его. Компромисс, характерный для меланхоликов, заключается в том, чтобы компенсировать эту разрушительную ненависть к объекту нарциссическим идеализирующим инвестированием этого самого объекта. Таким образом, предрасположенность к меланхолии состоит не только из нарциссического инвестирования объекта, но включает в себя совокупность ненависти в отношении объекта и его нарциссическое инвестирование. Последнее представляет собой, в лучшем случае, безнадежную попытку связать ненависть в отношении объекта, а в худшем, попытку создать некую буферную зону, которая не позволит ненависти субъекта разрушить объект. Этот компромисс, являющийся характерным для меланхолии, может работать какое-то время при условии, что ничто не будет нарушать его, пробуждая скрытую ненависть. Но когда происходит утрата объекта (утрата объекта в самом широком смысле…), ненависть к объекту просыпается с новой, еще большей силой; это ненависть к объекту, который «ускользает» от субъекта и от его нарциссической любви. И тогда начинается приступ меланхолии, но меланхолик реагирует на это так, как и всегда: в преддверии усиления ненависти к объекту, он увеличивает нарциссическое инвестирование объекта. Это увеличение нарциссического инвестирования объекта осуществляется через идентификацию, которая, в то же время, как мы видели, представляет собой нарциссическую регрессию и еще более крепкое приклеиваниепривязывание субъекта к объекту. Таким образом, в приступе меланхолии реализуется то, что мы можем назвать категорическим императивом меланхолика, императивом, который лежит в основе психической организации меланхолика и который здесь проявляется заново: Ты не будешь ненавидеть и разрушать объект, потому что вместе с ним ты разрушаешь самого себя! 21 22 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 185 З.Фрейд. Влечения и их судьбы. 111 В связи с рассуждениями о ненависти к объекту у меланхолика, мы пришли к тому, чтобы дать третье определение понятия «работа меланхолии», равное по своей сути двум предыдущим: мы определили работу меланхолии, в первую очередь, как проработку отделяемости, делающую отделение объекта возможным; во-вторых, работа меланхолии представилась нам как попытка ликвидировать нарциссическое инвестирование объекта по меньшей мере в той степени, в которой станет возможным смещение на другой объект, даже если новый объект также будет инвестирован нарциссически; а сейчас мы пришли к тому, чтобы определить работу меланхолии как попытку связать ненависть к объекту в условиях, когда рост этой ненависти спровоцировал приступ меланхолии. В третьей части данного исследования мы попытаемся показать, какими средствами работа меланхолии может, в случае ее удачи, связать ненависть меланхолика в отношении объекта. Мы завершим эту главу словами Фрейда, которые хорошо показывают связь между ненавистью, с одной стороны, и нарциссическим инвестированием объекта, с другой. В приводимом тексте Фрейд говорит не о ненависти, но о садизме, и мы вернемся к различию между ними в третьей части. Но если закрыть глаза на это, этот текст Фрейда хорошо показывает два фундаментальных аспекта работы меланхолии: идентификацию (то есть нарциссическое инвестирование), с одной стороны, и ненависть (то есть садизм), с другой. «Таким образом, любовная привязанность меланхолика к своему объекту подверглась двоякой участи: отчасти она регрессировала до отождествления, а отчасти под влиянием амбивалентного конфликта опустилась на близкую ему ступень садизма».23 Здесь мы видим два дополняющих друг друга аспекта работы меланхолии: с одной стороны, это идентификация и нарциссическое отступление, которое она представляет, а с другой, это ненависть-садизм. 23 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 186 112 III / Работа меланхолии и садомазохизм или работа меланхолии и нахождение (нового) объекта А – Работа меланхолии и мазохизм В предыдущей главе, говоря об обесценивающем и обвиняющем нападении на интроецированный объект, мы говорили скорее о ненависти, нежели о садизме. И в цитате, приведенной в конце этой главы, мы увидели, что Фрейд говорит, скорее, о садизме, нежели о ненависти. Мы обратились к ненависти в связи с тем, что о ней иногда говорит Фрейд («…по отношению к этому объекту, служащему заменой, проявляется ненависть…»24), но также и потому, что, когда Фрейд говорит об амбивалентности – а мы знаем, что он говорит о ней много – в это понятие, естественно, попадает и ненависть. Но основная причина, подтолкнувшая нас к тому, чтобы заговорить о ненависти, это желание показать первоначальные, если не базисные, источники меланхолической структуры. Но, в действительности, меланхолик проживает свою ненависть к объекту как эротизированную ненависть, связанную, по меньшей мере, отчасти, либидинозным (нарциссическим) инвестированием этого самого объекта, что означает, что меланхолик проживает ее в виде садизма. Этот садизм, не проявляемый вне приступа меланхолии, резко вспыхивает в ходе приступа. Соответственно, первая задача, которую мы должны перед собой поставить, это задача понять этот садизм, выражаясь проще, узнать, о каком садизме идет речь. Этот вопрос занимает нас по той причине, что работа меланхолии не исполнит свое назначение, если приведет только к отделению от утерянного объекта: для того чтобы стать движущей силой, способствующей выходу меланхолика из приступа, работа меланхолии должна одновременно привести к инвестированию некоего объекта, нахождению (нового) объекта. Чтобы охарактеризовать садизм, о котором говорит Фрейд, мы процитируем отрывок, который кажется нам важным, и к которому мы будем возвращаться несколько раз, так как, на наш взгляд, он содержит то, что необходимо нам и для того чтобы охарактеризовать садизм меланхолика, и для того, чтобы показать путь реинвестирования объекта. Вот этот отрывок: «Этот амбивалентный конфликт […] всегда заслуживает внимания среди причин меланхолии. Если любовь к объекту, от которой невозможно отказаться, нашла себе выход в нарциссическом отождествлении, то по отношению к этому объекту, служащему заменой, проявляется ненависть, вследствие которой этот новый объект оскорбляется, унижается, ему причиняется страдание, и благодаря этому страданию ненависть получает садистское удовлетворение. Самоистязание меланхолика, несомненно, доставляющее ему наслаждение, дает ему совершенно так же, как соответствующие феномены при неврозах навязчивости, удовлетворение садистских тенденций и ненависти, которые относятся к объекту и таким путем испытали обращение на самого себя».25 24 25 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 185 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 185 113 Мы вернемся к этому тексту, но для того, чтобы ответить на первый вопрос, касающийся того, о каком виде садизма идет речь, мы для сравнения приведем отрывок из «Метапсихологии»: «При противоположной паре садизм-мазохизм можно весь процесс изобразить следующим образом: а) Садизм состоит в насилии, в проявлении своей мощи (силы) по отношению к другому лицу как объекту. b) От этого лица отказываются и замещают его самим собой. Вместе с обращением против самого себя совершается и превращение активной цели влечения в пассивную. с) Снова ищется новое лицо в качестве объекта, которое должно взять на себя роль субъекта, вследствие изменившейся цели. Последний случай представляет из себя обыкновенно так называемый мазохизм».26 Очевидно, что садизм, проявляющийся в ходе приступа меланхолии, не является садизмом, направленным на другого человека, по меньшей мере, в открытом виде. Этот садизм, очевидно, существует в бессознательном меланхолика, но его структура преобразует его таким образом, что то, что проявляется, оказывается нарциссическим идеализирующим инвестированием объекта, которое симптоматически замещает садизм. Напротив, садизм, проявляющийся в ходе приступа меланхолии, является аутосадизмом, описанным в пункте b), когда объект оставляется и замещается собственной личностью: обращение на себя звучит в обоих текстах. Все это очевидно, но необходимо отметить, что это не было бы возможно без интроекции-идентификации. На протяжении всей этой статьи мы говорили об интроекции и идентификации, обозначая этими понятиями интериоризацию объекта в Я, но не разграничивая эти два понятия между собой. И теперь настал момент сделать это. Как нам кажется, интроекция представляет из себя процесс, соотносимый с проекцией, процесс, посредством которого Я вмещает в себя интроект, который оно может в любой момент репроецировать, что не повлечет за собой глубоких изменений в самом Я; идентификация, напротив, является не помещением интроекта в Я, но трансформацией, перестройкой самого Я по образу объекта. В некоторых случаях эта перестройка может стать чертой, имеющей для Я определяющий характер. Несмотря на это различие, Фрейд использует эти понятия, взаимозаменяя их: в «Печали и меланхолии» чаще встречается идентификация, напротив, в главе об идентификации работы «Психология масс и анализ человеческого Я», в том месте, где Фрейд хочет привести примеры психопатологии, связанной с идентификацией, он говорит: «Другой пример такой интроекции дал нам анализ меланхолии…»27 26 27 З.Фрейд. Влечения и их судьбы. З.Фрейд. Психология масс и анализ человеческого Я. 114 Нам представляется, что согласно идее Фрейда, интроекция и идентификация, не являясь идентичными, находятся на одной шкале, на которой то, что начинается как «интроект» в Я может стать перестройкой Я по образу интроецированного объекта, и тогда интроекция становится идентификацией. Как нам кажется, то, о чем идет речь в ходе приступа меланхолии, является, скорее, интроекцией, но интроекцией, имеющей тенденцию трансформироваться в идентификацию в случае, если работа меланхолии достигает успеха. Если меланхолик интроецирует объект, то делает это для того, чтобы дать волю своему садизму по отношению к этому объекту, при этом интроекция является необходимым и неизбежным условием для того, чтобы садизм мог быть прожит. Без интроекции чувство вины меланхолика заставляет его садизм оставаться немым; когда интроекция произошла, садизм может свободно выражаться, так как одновременно он становится нападением на самого субъекта, а значит, становится таким образом самонаказанием. Мы процитируем отрывок из «Печали и меланхолии», следующий сразу за отрывком, уже приведенным выше: «При обоих заболеваниях [меланхолии и неврозе навязчивости] больным удается обходным путем через самоистязание мстить первоначальным объектам и мучить любимых людей посредством своей болезни…»28 (Бессознательное) чувство вины, постоянно запрещающее меланхолику нападать на объект до тех пор, пока он не будет интроецирован в собственное Я, на сознательном уровне проживается в виде противосилы (само-)наказания, которое становится результатом этой интроекции. Мы предлагаем гипотезу, что работа меланхолии может завершиться реинвестированием (нового), (внешнего) объекта, другого человека, при условии, что интроекция эволюционирует и трансформируется в идентификацию, а чувство вины по отношению к утраченному объекту становится прожитым. Обе эти вещи связаны. Наряду с этим нам известно, и Фрейд не упускал случая показать нам это, что именно чувство вины трансформирует садизм в мазохизм. Но у меланхолика чувство вины может быть осознано только и только при условии, что интроекция происходит, а затем эволюционирует в идентификацию с объектом садистического нападения. Таким образом, интроекция, ее трансформация в идентификацию и появление сознательного чувства вины приводят к тому, что аутосадизм меланхолика превращается в мазохизм. Если мы обратимся к трем этапам, описанным в работе «Влечения и их судьбы», мы перейдем от пункта b) к пункту с), о котором Фрейд говорит, что он связан с возвращением к объекту: «(с) Снова ищется новое лицо в качестве объекта, которое должно взять на себя роль субъекта, вследствие изменившейся цели».29 Иными словами, как только достигается уровень мазохизма, происходит возвращение к внешнему объекту, другому человеку, который исполнит роль садиста для субъекта-меланхолика, превратившегося в мазохистическую личность. 28 29 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 185 З.Фрейд. Влечения и их судьбы. 115 В контрпереносе с Арианой я никогда не чувствую себя более присутствующим, чем в то время, когда она обвиняет меня в том, что я заставляю ее страдать, или, точнее, когда она обвиняет меня в том, что я не позволяю ей избавиться от меня (она, таким образом, находится «в моей власти») и заставляю ее страдать своим присутствием. Она ощущает то, что называет «моим спокойствием», как умышленную, холодную манеру заставлять ее страдать. Можно сказать, что я никогда не чувствую себя в большей степени существующим для нее, чем тогда, когда она инвестирует меня в качестве садистического персонажа, партнера, необходимого для мазохистического проекта, в процессе воплощения которого она находится. Если, как мы видели, работа меланхолии должна обеспечивать «отделяемость» объекта (первое определение), должна обеспечивать отмену нарциссического идеализирующего инвестирования утраченного объекта (второе определение), должна обеспечивать выражение ненависти-садизма, чтобы связать ее и проработать (третье определение), то она должна также обеспечивать встречу с новым объектом через трансформацию аутосадизма в мазохизм, что, таким образом, является четвертой характеристикой или четвертым определением. Но, скажут нам, в «Печали и меланхолии» Фрейд не говорит о мазохизме. Он, действительно, не употребляет это понятие, но описываемые им мучения, на которые обрекает себя меланхолик, несомненно, заслуживают называться мазохизмом. Так, в уже приводившемся отрывке Фрейд говорит: «Самоистязание меланхолика, несомненно, доставляющее ему наслаждение […] удовлетворение садистских тенденций и ненависти…»30 Что это, как не мазохизм, это самоистязание, несомненно, доставляющее наслаждение? Если в связи с этим Фрейд говорит о тенденциях садизма и ненависти, то причиной этого является то, что в период написания «Метапсихологии» и «Печали и меланхолии» садизм считался первичным и базовым, а мазохизм вторичным, результатом обращения на себя садизма. В – Мазохизм и экономическая сторона работы меланхолии В связи с работой меланхолии, мы много говорили о связывании ненависти и трансформации ауто-садизма в мазохизм. Для того чтобы внести еще большую ясность, мы не можем не поговорить о том, как Фрейд понимал ненависть, амбивалентность и садизм-мазохизм после 1920 года, то есть в рамках второй теории влечений. Это даст нам возможность взглянуть на работу меланхолии с экономической точки зрения, а мы помним, что в «Печали и меланхолии», в отрывке, уже цитированном нами, Фрейд признает, что понимание этого процесса с экономической точки зрения ускользает от него. Мы увидели, что для того чтобы понять процесс работы меланхолии с точки зрения топики, Фрейд был вынужден перейти от первой топики ко второй; далее мы увидим, что для того, чтобы понять этот же процесс с экономической точки зрения, мы должны обратиться ко второй теории влечений. С этой точки зрения, мы можем сказать, что вопросы, которые возникли в связи с работой меланхолии в «Печали и меланхолии», открыли путь для радикальной трансформации теории Фрейда после 1920 года. 30 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 185 116 Начнем разъяснение в терминологии второй теории влечений с присутствующих в ней амбивалентности и ненависти. С точки зрения второй теории влечений, амбивалентность является состоянием относительной расплетенности (или сплетения) влечений. Фрейд говорит об этом в четвертой главе работы «Я и Оно», где речь идет о «двух видах позывов (влечений)»: «Возникает вопрос, не следует ли понимать регулярную амбивалентность, которая так часто усилена при конституциональном предрасположении к неврозу, как результат распада [расплетения влечений]; он, однако, так первоначален, что его скорее следует рассматривать как несовершившееся смешение первичных позывов».31 Амбивалентность меланхолика, как уже было отмечено, является более поляризованной, чем та амбивалентность, с которой мы обычно сталкиваемся у невротиков, что, согласно данному тексту, говорит о том, что расплетенность влечений (разъединение в новом переводе) является более поляризованной, или, другими словами, это говорит о том, что деструктивное влечение (влечение к смерти), представленное ненавистью, связано лишь минимально. С этим состоянием крайней несвязанности ненависти мы также сталкиваемся в садизме. Для Фрейда, садизм (как и мазохизм) является истинным клиническим проявлением влечения к смерти: «Гораздо труднее было для нас определение второго вида первичных позывов, - мы пришли к убеждению, что представителем его является садизм».32 Фрейд проводит различие внутри садизма, разделяя его на садизм, свидетельствующий о сильном объединении влечений, и на другой садизм (перверсный), который скорее представляет собой состояние ярко выраженной расплетенности влечений. Садизм меланхолика является потенциально смертоносным, так как в случае провала работы меланхолии, он может привести к суициду меланхолика. То, что Фрейд говорит о садизме меланхолика и Сверх-Я, которое использует этот садизм, заставляет нас задуматься не только о состоянии крайней расплетенности влечений, но, возможно, и о состоянии расплетенности влечений наиболее глубоком из всего, что мы можем найти среди патологии: «Если мы обратимся сначала к меланхолии, то найдем, что могучее Сверх-Я, захватившее сознание, неистовствует против Я с такой беспощадной яростью, как будто бы присвоив себе весь имеющийся в индивиде садизм. Согласно нашему пониманию садизма, мы сказали бы, что в Сверх-Я отложился разрушительный компонент, обратившийся против Я. То, что теперь господствует в Сверх-Я, является как бы чистой культурой инстинкта смерти, и действительно, ему довольно часто удается довести Я до смерти…»33 З.Фрейд. Я и Оно. Глава IV. З.Фрейд. Я и Оно. Глава IV. 33 З.Фрейд. Я и Оно. Глава V. 31 32 117 Как видно, принимаем ли мы во внимание амбивалентность и ненависть, как ее часть, или же принимаем сторону меланхолического садизма, базовой задачей, которую должна решить работа меланхолии является крайняя расплетенность или разъединение влечений. Работа меланхолии завершается успехом или провалом в зависимости от того, удается ли ей связать деструктивное влечение Эросом, достигнув уровня повторного сплетения влечений, достаточного для прекращения приступа меланхолии. Вспомним: приступ меланхолии начался со значительного усиления ненависти и садизма, которые назревали под нарциссическим идеализирующим инвестированием объекта вследствие его утраты; приступ меланхолии – это кризис, начинающийся с роста ненависти и садизма, и его развитие заключается в психической работе, которая должна привести к связыванию излишка деструктивности. Для того чтобы достичь этого связывания деструктивности и повторного сплетения влечений, Я затрачивает собственное нарциссическое либидо, и мы лучше поймем роль интроекции-идентификации, если представим, что через нее нападению подвергается само Я, что несомненно побуждает Я к тому, чтобы инвестировать свое нарциссическое либидо в связывание деструктивности, которая на него направляется. Эта затрата нарциссического либидо представляет собой огромную опасность для Я; Я может оказаться истощено выполнением этой задачи, запас нарциссического либидо Я может опустеть, и тогда Я может почувствовать себя настолько обесцененным (и отягощенным виной), что суицид окажется единственным возможным решением, которое у него останется. Но с этой точки зрения, роль интроекции-идентификации не ограничивается побуждением к инвестированию нарциссического либидо в связывание деструктивности. Следствием идентификации с объектом также становится увеличение либидинозного вклада, который Я может получать от Оно. Фрейд хорошо показал это в «Я и Оно»: «Если Я принимает черты объекта [идентификации], то оно само, так сказать, напрашивается в объект любви для Оно; оно стремится возместить ему эту потерю и говорит: «Посмотри-ка, ты можешь полюбить и меня, ведь я так похоже на объект».34 Таким образом, через интроекцию-идентификацию Я побуждается к тому, чтобы тратить свое либидо, и в то же время получает выгоду от либидинозной поддержки со стороны Оно. В конечном счете, именно экономический баланс между тем, что выигрывается, и тем, что теряется, становится решающим фактором успеха или провала работы меланхолии. 34 З.Фрейд. Я и Оно. Глава III. 118 Естественно, всех этих деталей нет в работе «Печаль и меланхолия», но для нас и, в целом, для эволюции идей Фрейда большую важность играет вопрос, содержат ли описания и размышления, приведенные Фрейдом в «Печали и меланхолии», некие заготовки для дальнейшего развития идеи. Говоря о бессоннице, меланхолика, Фрейд пишет: «Бессонница при меланхолии показывает неподатливость этого состояния, невозможность осуществить необходимое для погружения в сон прекращение всех интересов. Меланхолический комплекс действует, как открытая рана, привлекает к себе энергию всех привязанностей (названных нами при неврозах перенесения противодействием) и опустошает Я до полного обеднения».35 Конечно, здесь нет деструктивного влечения, но даже на уровне «Печали и меланхолии» есть эта «рана», нанесенная садистическими атаками Сверх-Я, которую Я пытается скомпенсировать, инвестируя собственное нарциссическое либидо. Это сравнение меланхолии и раны, наносимой изнутри, Фрейд еще раз повторяет в конце статьи: «Конфликт в Я, которым меланхолия заменила борьбу за объект, должен оказать действие болезненной раны, которая требует необыкновенно большого противодействия [контр-инвестирования]».36 В работе «О нарциссизме» Фрейд уже говорил о нарциссическом отступлении, провоцируемом органическим заболеванием, и он снова заговорит о нем в «По ту сторону принципа удовольствия» в связи с вопросом о пережитых травмах. Тем не менее, у нас создается впечатление, что рана, о которой он говорит здесь, и ее нарциссическое «контринвестирование» подразумевают нападение изнутри, которое, естественно, заставляет задуматься о том, что позднее превратится в деструктивное влечение, влечение к смерти. Утверждая, что фундаментальным вопросом, характеризующим работу меланхолии, является повторное сплетение влечений, мы лишь еще раз, как уже делали это выше, подчеркиваем значимость перехода от ауто-садизма к мазохизму. В действительности, связывание посредством либидо инстинкта смерти – это то определение, которое Фрейд дает первичному эрогенному мазохизму – а нам известно, что эрогенный мазохизм, хоть и является только одной из форм мазохизма, в то же время лежит в основе всех других форм. В «Экономической проблеме мазохизма» Фрейд говорит нам о том, что влечение к смерти, по большей части, направлено вовне, но «другая часть не участвует в этой передислокации вовне, она остается в организме и либидинозно связывается там при помощи упомянутого сексуального совозбуждения; в ней-то мы и должны признать изначальный, эрогенный мазохизм».37 Итак, успех работы меланхолии основывается на возможности перехода от меланхолического садизма, связанного с расплетенностью влечений, к мазохизму, процессу, аналогичному повторному сплетению влечений. Из всего этого возникает более общий вопрос о связи между меланхолией и мазохизмом, который следует рассмотреть заново с точки зрения работы меланхолии. Именно это мы попытаемся сделать в заключении. З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 187 З.Фрейд. Печаль и меланхолия. Стр. 193 37 З.Фрейд. Экономическая проблема мазохизма. 35 36 119 С – Заключение 1 / Меланхолия (депрессия) и мазохизм Вопрос о связи между меланхолией и мазохизмом сложен. С одной стороны, ввиду того впечталения, которое производит на нас чрезмерное страдание меланхолика (особенно при тревожной меланхолии), мы не можем не задумываться о мазохизме. Конечно, страдание и мазохизм не являются чем-то идентичным, но мы не можем удержать себя от мысли, что это страдание, хотя бы в какой-то степени, эротизировано, а значит, мазохистично. Мы видели, что Фрейд находился под тем же впечатлением, когда писал, что самоистязание, на которое меланхолик обрекает сам себя, доставляет ему наслаждение. Но существует также садизм меланхолика, о котором мы долго говорили. Садизм тесно связан с мазохизмом, и Фрейд постоянно подчеркивал это. Но с того момента, когда мазохизм был признан первичным, а садизм – вторичным («Экономическая проблема мазохизма») мы больше не можем, имея дело с садизмом, не предполагать наличие мазохизма, который его питает. Естественно, самообесценивание и чувство вины меланхолика не могут не навести нас на мысль о моральном мазохизме. Но с другой стороны, с учетом того, что мы знаем по работе «Влечения и их судьбы», мазохизм объектен и связан с наличием садистического объекта: таким образом, то, что мы называем утратой объекта при меланхолии, здесь оборачивается ее противоположностью. В этой ситуации, мы полагаем, что до тех пор, пока мы сохраняем статических подход к вопросу, пытаясь найти однозначный ответ, вопрос оказывается нерешаем: мы не можем утверждать, что в меланхолии есть мазохизм, равно как и то, что его нет. Но если мы зададим вопрос с точки зрения динамики процесса, динамики внутренней психической работы, которая проделывается в это время, то есть с точки зрения работы меланхолии, тогда, возможно, у вопроса появится ответ. Таким образом, с точки зрения работы меланхолии, можно сказать, что мазохизм определенно содержится в очевидном аутосадизме меланхолика, но, с другой стороны, к моменту перехода (медленного и трудного) к мазохизму, проживаемому как таковому, приступ меланхолии оказывается в стадии завершения (и здесь мазохизм противопоставляется меланхолии), так как через мазохизм происходит новая встреча с объектом. Таким образом, именно внутренняя диалектика работы меланхолии позволяет найти ответ, так как работа меланхолии, через свою кажущуюся парадоксальность, позволяет понять, каким образом происходит переход, если так можно выразиться, от тезиса к антитезе. За этой диалектикой работы меланхолии, как мы увидели, идет непрерывный процесс связывания внутренней деструктивности, который берет начало с крайне низкого, но не нулевого уровня (то есть с существования минимального мазохизма), постепенно достигая уровня, на котором мазохизм становится преобладающим. 120 2 / Два уровня психической работы Исходной точкой наших размышлений было сравнение работы печали и работы меланхолии. Проблематика нормальной печали кажется нам, несмотря на тесное переплетение нарциссических и объектных аспектов, преимущественно объектной проблематикой. Мы находим, что деинвестирование и повторное инвестирование объекта при печали не имеет существенных отличий от невротической проблематики, вращающейся вокруг инвестирования репрезентаций. В данном случае психическая работа состоит во встрече аффекта (влечения) с (вытесненной) репрезентацией. Проблематика работы меланхолии, напротив, кажется нам в большей степени нарциссической, и мы обнаружили, за нарциссическим (защитным) инвестированием объекта, проблематику деструктивности, в связывании которой, в конечном счете, состоит работа меланхолии, деструктивности, которая направляется на объект, а уже после этого перенаправляется против субъекта. Не следует ли рассматривать эти два типа психической работы как два уровня проработки? На одном связывание деструктивности является данностью, обеспечивается историей и структурой пациента, тогда как на другом вопрос о связывании деструктивности приобретает первостепенную важность, если не становится вопросом жизни и смерти, становясь и для пациента, и для аналитика первичной задачей, обойти решение которой не представляется возможным. Мы считаем, что этот второй тип работы или, если угодно, уровень, предшествующий проработке, проявляется, так или иначе, в работе с психотиками, о чем свидетельствуют угрозы смерти и насилия, которые ощущаются как скрытая часть жизни в психиатрических больницах. Естественно, степень несвязанности деструктивности, направленной на объект или обращенной против субъекта, различается в зависимости от случая психоза: при бредовых психозах, посредством самого бреда, уже обеспечивается определенная степень связывания деструктивности; в меньшей степени это связывание происходит при небредовых психозах, которые, с этой точки зрения, приближаются к тому, что мы обнаружили у меланхоликов. Это разделение на два уровня психической работы, естественно, не должно приниматься слишком формально. Все мы знаем, что иногда в терапии невротиков на первый план выходит нарциссическая проблематика, так же как иногда случаются эпизоды психотического функционирования (расщепление, проекция и т.д.), которые также могут проявиться в виде перехода к насильственным действиям или угрозам саморазрушения. Но обычно эти эпизоды свидетельствуют, скорее, о появлении прегенитальной проблематики, особенно, анальной, в которой садомазохизм, связанный анальностью, представляет собой более значительную степень связанности деструктивности, чем это может показаться на первый взгляд. 121 Причина того, почему изучение работы меланхолии подтолкнуло нас к тому, чтобы выделить два уровня психической работы, о которых мы говорили, заключается в том, что эта работа обладает двойной характеристикой: во-первых, она объединяет объектную проблематику (потеря объекта), нарциссическую проблематику (нарциссическое инвестирование объекта и нарциссическая регрессия, которой способствует идентификация) и проблематику деструктивности (расплетенность влечений). Вовторых, работа меланхолии достаточно «чисто» показывает, что проработка первых двух проблематик возможна только при условии, что будет проработана третья. Эта вторая характеристика, заключающаяся в том, что разрешение объектных и нарциссических сложностей зависит от связывания деструктивности, превращает работу меланхолии в точку отсчета, относительно которой, как мы надеемся, будет возможно провести другие различения типов и уровней психической работы. С этой точки зрения, работа меланхолии, возможно, могла бы послужить отправной точкой для психоаналитической нозографии, построенной вокруг понятия психической работы, о чем говорилось в начале этой статьи. 122
